Родственные души (гет)

* * *

Эмма не отходила от Киллиана. Она думала, что если оставит его хотя бы на минутку, то непременно случится нечто ужасное. Слова Никона напугали ее, и теперь она боялась упустить хотя бы одно мгновение из тех немногих, которые были отведены им с Киллианом. Днем она рассказывала ему красивые истории и старинные предания, услышанные ею от старших братьев. Ночью же тщательно подбирала сон для Киллиана из своих самых светлых воспоминаний. Эмма научилась, бесшумно работая крыльями, замирать над головой Киллиана, так, чтобы он мог видеть ее даже находясь на руках матери. Киллиан начинал тревожно хныкать каждый раз, когда терял ее из виду, так что Эмма быстро освоила этот трюк. Но, видимо, обеспокоенный тем, что она может его оставить, Киллиан тоже научился одному фокусу: завидев ее, он тянулся к ней ручками, и, когда она склонялась к нему, хватал ее за волосы и сжимал их в кулачок, не отпуская от себя. При этом его глазенки хитро поблескивали: «Видала, какую штуку я придумал? Не вздумай исчезнуть!».

— Я с тобой, Киллиан, — смеялась в такие моменты Эммы и укрывала их обоих крыльями, словно защищая Киллиана от всех невзгод этого мира.

* * *

— Ну же, Киллиан! Давай, сделай шаг к маме.

Сосредоточенный Киллиан не отпускал ладони отца и, неуверенно покачиваясь на своих ножках, явно думал упасть на пятую точку и привычно поползти к матери, раз уж она так хотела, чтобы он направился к ней.

— Ну же, сынок! — подбадривал его отец. — Ты можешь, иди к маме. Она тебя ждет, верно, Лили?

— Конечно, — с улыбкой ответила та.

Киллиан издал какой-то протестующий звук и нахмурился. Затем посмотрел вверх, на расположившуюся над головой Эмму, и фыркнул, словно призывая ее в свидетели всей абсурдности ситуации. Эмма рассмеялась и через мгновение оказалась прямо напротив Киллиана, застыв в воздухе в паре шагов от него; ее крылья бесшумно вспарывали воздух.

— Иди ко мне, Киллиан, — с улыбкой позвала она. — Не бойся, я не дам тебе упасть.

Киллиан тяжело вздохнул, а затем уверенно сделал шаг, другой… и попал в ее распахнутые объятия.

— Я же говорила, что поймаю тебя, — счастливо проговорила Эмма, обнимая своего подопечного.

— Дэйв, он сейчас упадет! Посмотри, он хватается за воздух!

— Сынок, осторожно!

Отец первым оказался рядом с сыном и подхватил его на руки, но тот лишь сморщил нос и недовольно загугал; его маленькие ладошки вновь тянулись в сторону Эммы.

— Какой же ты молодец, Киллиан! — со счастливой улыбкой проговорила подбежавшая к ним мать, целуя сына в макушку и обнимая за спину его отца.

Киллиан, потерявший из виду Эмму, тревожно завозился на руках отца. Его родители, радостно переговариваясь между собой, отходили все дальше от того места, где осталась стоять застывшая, как будто громом пораженная, Эмма. И с каждым шагом Киллиан, оторванный родителями от Эммы, начинал хныкать все сильнее, пока не издал гневно-протестующий крик, сравнимый по громкости с зовом боевой трубы.

— Лили, кажется, мы его напугали! Сынок, не плачь…

— Я здесь, — очнувшись, шепнула Эмма, возникая над головой Киллиана. — Я с тобой…

Киллиан, заметив ее, тут же успокоился и замолчал. Улыбаясь, он вновь пытался поймать ее золотые локоны в плен.

Эмма лишь привычно покачала головой, спасая волосы от маленьких цепких пальчиков, но ее мысли в этот момент были далеко.

Эмма только что поняла, что Киллиан не только видит и слышит ее, но и для него она вполне осязаема.

«Как такое может быть?» — растерянно спрашивала она себя.

* * *

Как это случалось и прежде, при возникновении вопроса, на который она не могла найти ответа, Эмма обратилась за объяснениями к Главному Хранителю.

Тот, выслушав ее, долго молчал, задумчиво постукивая по своим губам указательным пальцем. Встревоженная его реакцией, Эмма, задыхаясь от волнения, спросила:

— Я что-то делаю не так? Я не справляюсь с обязанностями Хранителя?

— Нет, Эмма, дело не в этом, — покачал головой ее наставник и успокаивающе улыбнулся, но улыбка получилась несколько отстранённой. — Наоборот, добросовестность, с которой ты взялась за выполнение своей работы, делает тебе честь. Возможно, именно благодаря твоим усилиям между тобой и твоим подопечным образовалась такая крепкая связь, позволяющая ему не только видеть и слышать тебя, но и осязать. Ты реальна для него, Эмма, ты — часть его мира.

— Но… это же ведь хорошо? — неуверенно предположила Эмма, обеспокоенно всматриваясь в пугающе-серьезное лицо Главного Хранителя.

— Конечно, — кивнул он, но в его глазах Эмма разглядела тревогу. — Ваша крепкая связь поможет тебе вложить как можно больше Света в душу этого малыша. Не забывай, у тебя не так много времени. Подопечный Никона уже не слышит его…

Эмма вздрогнула от этого напоминания, ее сердце болезненно сжалось.

— Я понимаю, Главный Хранитель. Я не подведу вас, — пообещала Эмма и расправила крылья, чтобы взмыть вверх.

— Помни, Эмма, — положив руку ей на плечо, мягко проговорил он, — все, что ты делаешь, ты делаешь ради спасения его души, души Киллиана.

Эмма сглотнула образовавшийся в горле ком и кивнула. Уже через пару секунд она стремительно разрезала крыльями воздушные потоки; где-то внизу уже заходился в паническом плаче проснувшийся и не обнаруживший ее рядом Киллиан.

* * *

— Ну же, скажи: «ма-ма»!

— Ма! — радостно откликнулся Киллиан.

— Нет, сынок, не «ма», а «мама». Скажи: «ма-ма».

Эмма, наблюдавшая эту сцену в последние несколько дней с изматывающим постоянством и успевшая устать от ее однообразия, закатила глаза. Ей казалось бессмысленным торопить Киллиана, всему свое время, как часто говорили братья.

Вспомнив о братьях, Эмма поспешно устыдилась своих мыслей и прочитала короткую молитву, обращенную к Нему. Действительно, жить на земле — значит постоянно бороться с искушениями: минуло два года с тех пор, как она узнала о своем Предназначении и стала Ангелом-Хранителем, и вот она уже научилась закатывать глаза. Бесспорно, нужно почаще наведываться на Небеса. Например, можно выкроить немного времени во время ночного сна Киллиана…

— Сынок, ты же уже большой, пора начать разговаривать. Скажи: «ма-ма»!

— Ма!

— Нет, сынок, не так. Скажи…

— Ма! Эм-ма!

Эмма, до этого задумчиво парящая в воздухе, чуть не рухнула вниз, разом позабыв, как управлять крыльями.

— Что он сказал?! — пораженный голос влетевшего в комнату Никона слился с удивленным возгласом матери мальчика:

— Что ты сказал, Киллиан?

— Эмма! — уже уверенно повторил тот и с улыбкой посмотрел в сторону Эммы.

— Я-я… Я не учила его этому! — попыталась оправдаться она, чувствуя как душу наполняет неведанное раньше тепло.

— Да, знаю, — растерянно проговорил Никон. — Это очень… необычно…

Счастливая и вместе с тем сбитая с толку Эмма, смущенно подлетела к Киллиану, внутри зрело непреодолимое желание вновь укрыть его крыльями: изучающий взгляд Никона пугал ее.

— Сынок, здесь нет никакой Эммы. Скажи лучше: «ма-ма». Ну же, милый…

Эмма посмотрела на хитро улыбающегося Киллиана и подмигнула ему.

— Да, это наша с тобой тайна. Я здесь, и это знаем только ты и я.

Киллиан радостно засмеялся, словно услышал хорошую шутку. Слово «мама» он сказал две недели спустя.

* * *

Когда Киллиану исполнилось три, в его семье все чаще начали раздаваться ссоры. Встревоженная Эмма, за это время так и не научившаяся вникать в нюансы человеческого восприятия, понимала лишь одно: родители Киллиана любят друг друга, но что-то серьезное встало между ними, что разрушает их счастье и ставит под удар благополучие их детей.

— Никон, — тихонько позвала друга Эмма. — Ты не знаешь, что происходит?

Тот лишь тяжело вздохнул в ответ:

— Деньги…

— А что деньги? — хмурясь, переспросила она.

— В семье большие проблемы с деньгами. Дэйв хочет ввязаться в одно авантюрное предприятие, но Лили против.

— Авантюрное? Это опасно?

— Да, и для его жизни, и для его души. Сама посуди, что может подразумевать под «авантюрой» бывший пират?

О-о-о… — только и смогла удивленно протянуть Эмма. — Дэйв раньше пиратствовал?

— Да, и был одним из самых известных пиратов, пока не встретил Лили и не решил измениться ради нее. К слову, в нескольких странах до сих пор объявлена награда за его голову. А ты думала, почему иначе они живут в такой глуши?

— Здесь красиво… и море рядом, — растерянно откликнулась Эмма.

— Мне иногда кажется, что ты никогда не начнешь понимать людей, — покачал головой Никон. — Даже удивительно, что у вас с Киллианом такая крепкая связь… В общем, они живут здесь, чтобы избежать пристального внимания властей. В этой стране он не в розыске, но всегда есть вероятность, что кто-то захочет сорвать куш и передать его в руки иностранного правосудия. К чести родственников Лили, они ни разу не попытались этого сделать.

Эмма, оглушенная услышанным, молчала. Слова Никона вызвали смятение в душе. С большим трудом и страшась, что вопрос прозвучит как обвинение, она тихо спросила:

— Пираты — это те моряки, кто… — она сглотнула, не в силах закончить.

— Кто грабит и убивает странствующих по морю купцов и незадачливых путешественников.

— Я так и поняла, — кивнула Эмма.

Она не осуждала Дэйва, помня одно из Его наставлений: «Не суди, да не судим будешь», но не могла не признать, что прошлое отца Киллиана тревожило ее. Пусть она плохо разбиралась в многочисленных неписанных правилах человеческого общества, но одно ей было известно наверняка — прошлое имеет отвратительную привычку вторгаться в настоящее и рушить будущее. Сердце тревожно заныло в предчувствие чего-то ужасного, и Эмма пообещала себе всеми силами постараться защитить Киллиана от тех невзгод, что могут вскоре обрушиться на его семью.

* * *

Киллиану минуло три с половиной года, и каждое утро Эммы начиналось с того, что она встревоженного звала его по имени, мысленно молясь, чтобы он откликнулся.

Каждое утро Киллиан не только приветствовал ее в ответ, но и неизменно сопровождал свои корявые, наполовину невыговариваемые слова радостной улыбкой — он по-прежнему видел и слышал ее.

День для Эммы стал олицетворением безмятежного счастья, ночь — тревожащего ожидания, а утро она ждала с тем же чувством отчаянной надежды и сопутствующей ей ощущением безнадежности, с которыми встречает рассвет приговоренный к суду преступник, страстно желающий услышать и вместе с тем не знать вовсе вынесенного судьей приговора.

* * *

Первый раз Киллиан подрался в четыре года, его противником стал соседский мальчишка, с которым до этого они были очень дружны, и у Эммы болезненно сжалось сердце при мысли, что в случившемся виновата она сама.

Горестно рассматривая небольшую шишку на лбу Киллиана, его взлохмаченные темные волосы, порванную курточку и испачканные в грязи штаны, она ругала себя за то, что не догадалась поговорить с ним раньше. Но кто знал, что все так далеко зайдет?

— Киллиан, — негромко позвала Эмма, — нам придется кое-что обсудить.

— Марк — дур-р-рак, если думает, что тебя нет! — грассируя, сердито проговорил Киллиан. Букву «р» он научился выговаривать совсем недавно.

— Не говори так. Он твой друг.

— Уже нет!

Эмма с безнадежностью оглянулась по сторонам. Они сидели на веревочных качелях, подвешенных к высокому дереву во дворе Джонсов. Отсюда была видна веранда дома, где мать Киллиана успокаивала обиженно ревевшего Марка. К слову, Эмма заметила, что шишка у мальчика казалась намного больше той, что он поставил Киллиану.

— Послушай… — со вздохом начала Эмма, — не все так просто…

Киллиан насупился, своим видом показывая, что все как раз предельно просто и понятно. Эмма закусила губу, подыскивая верные слова.

— Как бы тебе объяснить… К сожалению, меня видишь только ты. Но я настоящая, — поспешно добавила она, — я не воображаемый друг и не плод твоей фантазии, что бы там не говорили тебе другие… Я реальна! Понимаешь?

— Да, — сказал Киллиан, и по его растерянному лицу Эмма поняла, что у него никогда не возникало сомнений в том, что она действительно существует. После небольшой паузы, он посмотрел в сторону дома и хмуро спросил: — Почему они тебя не видят?

— Я призвана оберегать и защищать именно тебя, поэтому только ты можешь меня видеть, — честно откликнулась Эмма.

В глазах Киллиана отражались десятки вопросов, тех которые он готов был задать прямо сейчас, и тех, которые только начали зреть в его голове. Эмма оглянулась и заметила, как к ним направилась разгневанная Лили, крепко держащая за руку успокоившегося Марка. Подумав, что времени на объяснения нет вовсе, Эмма широко раскинула крылья, полностью укрывая их обоих. Оказавшись в теплом, таком родном и уютном коконе, Киллиан перестал недовольно смотреть на нее и улыбнулся — с самого рождения он обожал ее крылья, чья защита дарила чувство бесконечно тепла и порождала благоговейный трепет в его сердце. Он молча вскинул на нее глаза, когда Эмма ласково коснулась его щеки своей ладонью и тихо проговорила:

— Давай договоримся, что теперь ты во время разговоров со своими друзьями, родными и просто посторонними людьми будешь делать вид, будто меня нет?

— Зачем?

«Затем, что я уже поняла, как могут быть жестоки люди, и не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль», — подумала Эмма, но вслух сказала иное:

— Чтобы не расстраивать тех, кто не может меня видеть, например, твоих родителей. Хорошо?

— Хорошо, — неохотно согласился Киллиан и мгновенно сделался темнее тучи.

— Ты можешь разговаривать со мной мысленно, — предложила она, догадавшись, что именно его тревожит. — Я услышу тебя, и мы сможем общаться, не привлекая внимания. Я буду обращаться к тебе вслух, а ты мне отвечать в своих мыслях. Это станет нашей новой тайной, новой игрой только для двоих. Как тебе?

— Нравится, — довольно согласился он.

— Значит, так и решим, — с облегчением выдохнула Эмма и, сложив крылья, быстро предупредила. — Твоя мама идет, не спорь с ней, пожалуйста. Просто скажи, что пошутил и этого больше не повторится. Я очень тебя прошу…

— Киллиан Джонс! Немедленно объясни мне, что тут происходит!

Эмма подтолкнула Киллиана, и тот, состроив кислую мину, послушно проговорил:

— Мам, я пошутил…

— Немедленно извинись перед Марком!

В этот раз Киллиана пришлось подтолкнуть чуть сильнее.

— Извини.

Уже немногим позже, когда Марк был отправлен домой, а Киллиан оставлен в качестве наказания без ужина, Эмма вдруг поняла, что сама научила своего подопечного лжи, позволив ступить на скользкую и опасную дорожку. Испуганная и обескураженная, она всю ночь просила прощения у Него, а на утро собралась лететь к Главному Хранителю, в надежде получить разъяснения и, возможно, более четкие инструкции, но, видимо, у Него были другие планы на этот счет.

Утро следующего дня началось с ужасающей новости: Дэйви Джонс исчез. В коротком прощальном письме, которое нашла Лили, он обещал вернуться через пару месяцев со значительной суммой денег и клялся, что после его «предприятия» их дети не будут ни в чем нуждаться.

Сразу после прочтения письма Лили слегла с сердечным приступом. Киллиан и Лиам на несколько дней оказались предоставлены сами себе.

* * *

Весь следующий год прошел как в тумане. Обещанный срок возвращения давно прошел, а вестей от отца Киллиана все не было. Лили, так толком и не оправившаяся от приступа, постоянно жаловалась на боли в сердце. Лиам, взявший на себя заботу о Киллиане, выглядел мрачным и повзрослевшим. Никон молчаливой тенью следовал за ним и горестно вздыхал: его подопечный не слышал ни его советов, ни утешающих слов.

— Вот ведь странная штука — человеческая любовь, — как-то сказал Эмме Никон, когда они с сочувствием наблюдали за бледной и сильно похудевшей Лили. — Только на земле любовь обладает не только созидательной, но и разрушающей силой. Зачастую она опустошает, в то время как должна насыщать.

— Почему так? — спросила тогда Эмма.

— Люди… — пожал плечами ее друг. — Все дело в них самих…

Эмма промолчала, но подумала, что Никон в чем-то прав. В Поднебесном мире царила гармония, и любить там было так же легко, как дышать: любовь была ответом на все вопросы, она же являлась единственным правильным решением. Здесь же, на Земле, Эмма со временем поняла, что одной любви бывает недостаточно.

Тревожась о тоскующем по отцу Киллиане, Эмма отважилась на отчаянный шаг — узнать о судьбе Дэйви Джонса у Главного Хранителя. Наставник, выслушав ее просьбу, так испытывающее посмотрел, что Эмме показалось, она совершила какую-то непоправимую ошибку. Во взгляде Главного Хранителя появилась сталь, но голос был спокоен и доброжелателен.

— Эмма, я не могу поделиться с тобой сведениями о том, что случилось с Дэйви Джонсом. Ты непременно расскажешь об этом своему подопечному, а он этого знать не должен. Не сейчас, во всяком случае.

— Но Киллиан так переживает… — робко попыталась спорить Эмма и внутренне сжалась, поймав слишком задумчивый взгляд наставника. Казалось, именно сейчас Главный Хранитель что-то взвешивает в своей голове и мучительно приходит к какому-то решению.

— Эмма, мне жаль, но я вынужден тебе отказать.

— Я понимаю, — торопливо согласилась она, слишком встревоженная, чтобы настаивать на своем.

В тот момент, когда Эмма распахнула крылья, Главный Хранитель задал вопрос, которого она интуитивно ждала:

— Твой подопечный по-прежнему видит и слышит тебя?

— Да.

— А других ангелов-хранителей?

— Нет, — тихо ответила Эмма, и голос ее упал.

Главный Хранитель кивнул, словно не ждал другого ответа и, будто не без труда, улыбнулся:

— Что ж, Эмма, пусть Он подскажет тебе верный путь.

Эмма взмыла вверх с пугающей скоростью, а затем резко спикировала вниз и направилась домой, к Киллиану. Все дорогу ее преследовала мысль, что она не только стала называть Землю своим домом, но и что ее сумасшедший, полный опасных виражей полет больше напоминает побег, чем путешествие.

* * *

Дэйви Джонс любил гулять со своими сыновьями вдоль побережья. Он учил их лихо бросать камушки, так, чтобы, найденные среди песка галыши, прытко подпрыгивая, соприкасались с морской гладью несколько раз и лишь затем с негромким плюхом уходили под воду. Во время таких прогулок он рассказывал Лиаму и Киллиану захватывающие история о дальних странах, об отважных героях и глупых злодеях, о невероятных приключениях и о том чувстве счастья и свободы, которое наполняет душу моряка, когда его обветренных губ касается вечерний бриз, а ноздри щекочет неповторимый запах океана.

Эмма знала, что не сможет заменить Киллиану отца, но горячая потребность делать хоть что-то, толкала попытаться заполнить образовавшуюся в его душе пустоту. Бездумно слоняясь вместе с Киллианом по побережью, она болтала безумолку, вспоминая услышанные где-то старые предания и попутно придумывая новые легенды. И чем больше проходило дней, тем меньше в таких прогулках оставалось Дэйви Джонса. Вскоре разговаривать под шум прибоя стало для Эммы и Киллианом чем-то привычным и родным. Морское побережье для них превратилось в место, где они могли побыть вдвоем и обменяться сокровенными мыслями.

И в минуты сомнения и раздумий Эмма приходила к океану, находя в его рокоте странное успокоение; вид бескрайней синевы морской воды, так похожей по цвету на глаза Киллиана, приносил ей умиротворение.