Родственные души (гет)

* * *

Эмма, как и любой другой обитатель Поднебесного Мира, не могла прожить и дня без полета, но ей, в отличие от остальных, были не по душе спокойные, размеренные прогулки, позволяющие неспешно любоваться красотой и гармонией природы. Нет, что-то внутри Эммы требовало головокружительной скорости, куража и риска. Вот и сейчас, смотря вниз на поблескивающую сквозь туман облаков бесконечную синь неспокойного океана, она ощутила знакомый восторг. Взволнованно оглянувшись по сторонам и убедившись, что за ней никто не наблюдает, в особенности старшие братья, она поднялась с колен, сидя на которых все это время задумчиво смотрела на бушующие внизу темные воды, и, шагнув на самый краешек выступа облака, занесла свою правую ногу над пустотой. Постояв так несколько секунд, балансируя на одной ноге, она решительно ухнула вниз. В лицо мгновенно ударил порывистый ветер, заставивший сощурить глаза; тело стремительно неслось вниз; гладкие перья огромных крыльев за ее спиной тревожно трепетали под напором осаждающего их воздуха. Казалось, еще немного и крылья сами раскроются за спиной, проигнорировав ее волю. Эмма лишь рассмеялась и, разведя в стороны руки и ноги, продолжала падать. Светло-русые волосы в лучах заходящего солнца сверкали расплавленным золотом, в серых глазах отражались темно-зеленые гребни беснующихся волн все приближающегося океана. Когда стало казаться, что столкновение с толщами соленой воды неизбежно, и сердце испуганно заухало уже где-то в пятках, Эмма издала счастливый, полный восторга крик-клич, и позволила крыльям за спиной распахнуться. Проносясь над огромной, изогнутой дугой волной, она коснулась ее шапки голыми пятками и, словно оттолкнувшись от нее, двумя сильными взмахами крыльев взмыла вверх; на ногах поблескивала морская пена. Кружась в воздушных потоках, набирая все большую скорость и прикрывая глаза от слепящего их ветра, Эмма была счастлива. Два белых крыла — неизменное продолжение ее самой — с негромким хлопающим звуком разрезали прохладный вечерний воздух. Улыбнувшись, Эмма вновь сделала крутой вираж и, выйдя из головокружительного пике, выровняла полет, уже не спеша последовала по золотой дорожке, прочерченной закатом на морской воде, домой. Где-то вдалеке она уже слышала взволнованные голоса своих братьев. Эмма вздохнула. Она снова заставила их тревожиться о ней. Эмма, терзаемая угрызениями совести, низко опустила голову и, больше не позволяя себе получить удовольствие от полета и тем самым наказывая саму себя за то, что поддалась искушению, заставила свои крылья делать равномерные, скучно-выверенные взмахи.

К ее удивлению, на Первом Облаке, возле воздушных ворот, ее встретил вовсе не один из братьев, а Главный Хранитель Михаил.

«Нет-нет-нет! — в испуге подумала Эмма. — Только не Главный Хранитель! Что же я такого сделала, если он сам вышел мне навстречу?».

Ее страх немного поутих, когда она поймала внимательный, но бесконечно понимающий, подбадривающий взгляд Главного Хранителя.

— Эмма, я ждал тебя, — запрокинув голову, с мягкой улыбкой поприветствовал он.

Эмма торопливо снизилась и, убрав крылья, почти бегом устремилась к своему наставнику.

Главный Хранитель всегда немного пугал ее. В нем чувствовалась некая суровая твердость, которая печатью легла на его молодое лицо и странным образом сочеталась с лучащейся из светло-серых глаз добротой. Его волосы не отливали золотом, как у остальных ангелов, нет, они были абсолютно белыми. Эмма втайне любовалась ими, мысленно сравнивая их цвет с белоснежностью снега до тех пор, пока не увидела точно такие же у человека в годах, измученного тяжелой болезнью. Тогда-то Эмма и узнала, что человеческая жизнь наполнена страданиями. Немного понаблюдав за старцем, Эмма в слезах прилетела домой. Ее маленькое сердечко сжималось от горя и сострадания, и, кажется, было готово разорваться на части. Она, обратившись за разъяснениями к своим старшим братьям и не удовлетворившись их словами, разыскала Главного Хранителя и огорошила его просьбой избавить несчастного старца от мучений, а, если возможно, то и все человечество тоже.

Вместо ответа Главный Хранитель одарил ее долгим, задумчивым взглядом, а затем ласково взял за руку и попросил составить ему компанию в полете. В тот день они долго парили над землей, и Эмма, глотая слезы, слушала мудрые слова Хранителя об испытаниях, через которые должен пройти каждый человек. С бесконечным терпением Главный Хранитель снова и снова отвечал на ее вопросы, показывал на конкретных примерах все тяготы человеческой жизни, не скрывая жестокой правды и не стремясь завернуть ее в обертку красивых слов. Тот день, наполненный разговорами и болью, заставил Эмму по-новому взглянуть на свое Предназначение.

— Я хочу помогать людям! Позвольте мне! — крикнула она, стыдясь своей запальчивости.

— Да, Эмма, ты так и сделаешь, — согласился Хранитель, а затем тепло улыбнулся. —Но для этого тебе придется немного подрасти: восемь сотен лет слишком малый срок, чтобы быть Ангелом-Хранителем. Что-то мне подсказывает, именно им ты и захочешь стать, верно? — дождавшись от Эммы растерянного кивка, он продолжил, с нежностью коснувшись ее светлой макушки: — Но когда подойдет твое время, я знаю, ты принесешь свет в душу не одного человека…

С того дня минуло почти две сотни лет, которые для Эммы пролетели как два года: ангелы не могут состариться, но они, появляясь на свет малышами, постепенно взрослеют, меняясь не только внешне, но и внутренне. За это время Эмма не раз ловила на себе внимательный взгляд Главного Хранителя. Все чаще он, спеша мимо их класса по своим делам, останавливался, чтобы поинтересоваться ее делами. Эмма робела, но каждый раз находила вопрос, который заставлял Хранителя удивленно вскидывать брови и в задумчивости постукивать кончиком указательного пальца по своим губам. К слову, ответы Эмма всегда получала самые подробные, Хранитель никогда не уходил до того момента, пока не убеждался, что она поняла его. Иногда Эмма с гордостью думала, что она — единственная девочка-ангел, которая удостаиваться такого внимания со стороны не просто взрослого Ангела, а Главного Хранителя. Правда, почти сразу же ей становилось стыдно, и она начинала просить прощение у Него за свою гордыню и молить о том, чтобы Он подсказал ей верный путь.

И, кажется, молитвы наконец оказались услышаны: что-то в глазах Главного Хранителя подсказывало ей это. Подняв голову, чтобы посмотреть в лицо своему наставнику, которому она едва доставала до груди, Эмма радостно улыбнулась, но в улыбке сквозило тревожное ожидание.

— Главный Хранитель! Простите, я не знала, что нужна вам! И если вы хотите поговорить насчет моих полетов, то я могу пообещать, что…

— Не волнуйся, Эмма, — покачал головой тот, — я пришел к тебе совсем по другой причине, и, думаю, ты уже поняла, что я имею в виду, верно?

Эмма счастливо вспыхнула, в глазах внезапно защипало казалось, весь Свет, что она бережно хранила в душе, сейчас прорвется наружу и окутает теплом любого, кто попросит об этом.

— Вы… — заикаясь от волнения, уточнила Эмма, — вы… нашли мне того, кого я бы могла оберегать?

— Да, Эмма, — подтвердил ее догадку наставник. — Сегодня ты станешь Ангелом-Хранителем.

Эмма радостно рассмеялась, и на губах Главного Хранителя тоже заиграла мягкая улыбка.

— Я думала, мне придется еще долго ждать! — с облегчением вздохнув, искренне призналась Эмма. — Ведь Хранителями редко становится ангелы моложе пятнадцати сотен лет.

— В отношении тебя было сделано исключение, — ответил наставник и протянул ей раскрытую ладонь. — Ты готова встретиться со своим подопечным?

— Конечно. Я ждала этого с самого своего рождения! — откликнулась Эмма и уверенно вложила свою ладошку в ладонь Главного Хранителя.

Секунда, и два ангела уже взмыли вверх, чтобы затем спикировать вниз и устремиться к тому дому, стоящему на побережье, где сегодня на свет появился малыш, нуждающийся в Эмме не меньше, чем она в нем.

* * *

— Познакомься, Эмма, — сказал Главный Хранитель, когда они оказались в небольшом доме, полном людей. Признаться, людей было так много и они все так шумели, что поначалу Эмма растерялась: как подопечный услышит ее здесь? — Это Никон, он Ангел-Хранитель старшего брата твоего протеже.

Эмма приветливо улыбнулась ангелу старше ее на добрых шесть сотен лет и немного неловко пожала протянутую ей руку. Никон, такой же светлоглазый и золотоволосый, как и она сама, смотрел дружелюбно, его рукопожатие было крепким и ободряющим.

— Рад тебе, Эмма, — улыбнулся он и, заметив ее волнение, поспешил успокоить: — я знаю, ты волнуешься. Я сам ужасно тревожился в день своего знакомства с Лиамом, но в итоге оказалось, что нет Предназначения прекраснее. Ты сама это поймешь.

Эмма лишь кивнула, все ее мысли были сосредоточены на том, кто находился в соседней комнате, за закрытой дверью, за которой слышалась непрекращающаяся ругань.

— Почему они кричат? — с удивлением спросила она. — Разве день рождения дитя не самый светлый день их жизни?

Никон, имевший немного больше опыта вращения в человеческом обществе, лишь вздохнул. Ей, как это обычно и бывало, ответил Главный Хранитель:

— Видишь ли, Эмма… отношения людей сложны и запутаны, и тебе понадобится некоторое время, чтобы разобраться в них. Но если ты хочешь получить ответ прямо сейчас… — Эмма решительно кивнула, и он продолжил: — Родственники матери твоего протеже не одобряют ее брака, они выбрали именно этот день, чтобы в очередной раз напомнить ей, чего именно она лишилась, когда порвала со своей семьей.

— Любви? — нахмурив лоб, с состраданием предположила Эмма.

— Финансового благополучия, — нехотя поправил Главный Хранитель.

Эмма вспомнила, что под этим понятием люди подразумевают кучки монет, выплавленные из разного металла.

— Как странно… — протянула Эмма, сбитая с толку услышанными пояснениями. Как она ни старалась, она не могла понять, что ужасного совершила эта женщина и почему ее родные, решили испортить своими гневными криками такой чудесный день.

— Убирайтесь вон! Иначе вы об этом пожалеете, клянусь вам! — решительный мужской голос пронеся по небольшому дому, а затем, словно подтверждая всю серьезность прозвучавших угроз, раздался треск и звук разбитой посуды. Спальню, громко хлопая дверью, один за другим стали покидать встрепанные люди. Последний из гостей — невысокий мужчина в разорванном на спине камзоле — торопливо поправил помятую одежду, пригладил всклоченные напомаженные чем-то блестящим волосы и раздраженно крикнул в закрытую дверь:

— Вам это так просто с рук не сойдет, Дэйви Джонс!

Услышав почти звериное рычание в ответ, мужчина с комичной поспешностью покинул дом, спотыкнувшись на пороге и едва не улетев на ступеньках веранды носом вниз.

Эмма проводила незнакомца широко распахнутыми глазами.

— Пойдем, — положив руку ей на плечо, сказал Главный Хранитель. — Пришло время знакомству.

Эмма кивнула и сделала шаг в спальню, легко проходя сквозь закрытую дверь.

Взгляду предстала небольшая, чистая и светлая спальня с широкой кроватью, на которой, обнявшись, сидели мужчина и женщина. Эмма заметила, с какой силой мужчина прижимает к себе женщину, словно хочет защитить ее от всего мира. Она же, уткнувшись лицом ему в грудь, пыталась безуспешно справиться с собственными глухими рыданиями.

Эмме стало больно от увиденного, она было рванулась в сторону этой пары, но замерла, когда заметила, как возле мужчины и женщины появились их Ангелы-Хранители. Они улыбнулись ей и покачали головой. Эмма смущенно застыла.

— Посмотри вот туда, Эмма, — шепнул Главный Хранитель и легонько подтолкнул в нужном направлении.

В углу комнаты стояли две кроватки. Нависнув над одной из них, Никон что-то с тревогой нашептывал сидящему в ней мальчугану, который, судя по его недовольно скривленному личику, с минуты на минуты собирался разреветься в голос.

Эмма порывисто метнулась ко второй кроватке. В ней лежал новорожденный малыш, и, несмотря на то, что глаза его пока еще были темные, Эмма уже знала: совсем скоро они посветлеют и сравняются с цветом голубого неба.

— Здравствуй… — проговорила Эмма, голос сел от волнения, поэтому приветствие больше походило на шепот, но малыш услышал его. Эмма была готова поспорить, что он улыбнулся.

— Его зовут Киллиан Джонс, — подсказал стоящий за спиной Главный Хранитель.

— Здравствуй, Киллиан, — благоговейно выдохнула она и с трепетом коснулась его щеки кончиками пальцем. — Я — Эмма. Я буду оберегать тебя от бед и хранить от тьмы.

И снова ей показалось, что малыш улыбнулся. Он совершенно точно видел и слышал ее.

— Это ненадолго, — словно угадав ее мысли, сказал Никон. — Уже к пяти годам дети полностью утрачивают эту способность. Боль человеческого мира заставляет их закрываться от нас. Лиаму всего три, но он уже не видит меня, только слышит, — горестно вздохнул Никон и покачал головой. — Используй отпущенное тебе время с умом, Эмма.

Эмма закусила губу. Всего три года, чтобы посеять в душе ростки добра и света? Так мало?

— Ты справишься, Эмма, — негромко проговорил Главный Хранитель.

— Да, — на мгновение обернувшись, кивнула она. Главный Хранитель улыбнулся и, расправив крылья, взмыл вверх, полностью игнорируя наличие крыши над головой. Эмма проводила его взглядом, а затем вновь склонилась к малышу и, скрыв его за завесой своих золотых волос, тихо добавила: — МЫ справимся, верно, Киллиан?

В этот момент Лиам, уже долгое время раздраженно сопевший, перестал слушать уговоры Никона и громко заревел.

В ту же минуту он оказался подхвачен сильными отцовскими руками.

— Ну же, Лиам! Мужчине не подобает рыдать из-за чванливых гостей, по ошибке забредших к нам на огонек.

— Дэйв, перестань! — одернула его жена. Поднявшись с кровати, она подошла к Лиаму, который уже перестал плакать и теперь с улыбкой смотрел на отца, и поцеловала ребенка в макушку, зарываясь носом в мягкие волосы сына. — Странно, что Киллиан не плачет…

А Киллиан, укрытый от всего мира белоснежными крыльями своего Ангела-Хранителя, спокойно спал, и снилось ему что-то невообразимо прекрасное. То, что позже, как он узнал, носит имя «океан».

Эмма, делившаяся с Киллианом собственными воспоминаниями, с улыбкой наблюдала за калейдоскопом сна своего подопечного. Она уже знала, что сегодняшний день навсегда станет особенным в ее бессмертной жизни.

* * *

Эмма не отходила от Киллиана. Она думала, что если оставит его хотя бы на минутку, то непременно случится нечто ужасное. Слова Никона напугали ее, и теперь она боялась упустить хотя бы одно мгновение из тех немногих, которые были отведены им с Киллианом. Днем она рассказывала ему красивые истории и старинные предания, услышанные ею от старших братьев. Ночью же тщательно подбирала сон для Киллиана из своих самых светлых воспоминаний. Эмма научилась, бесшумно работая крыльями, замирать над головой Киллиана, так, чтобы он мог видеть ее даже находясь на руках матери. Киллиан начинал тревожно хныкать каждый раз, когда терял ее из виду, так что Эмма быстро освоила этот трюк. Но, видимо, обеспокоенный тем, что она может его оставить, Киллиан тоже научился одному фокусу: завидев ее, он тянулся к ней ручками, и, когда она склонялась к нему, хватал ее за волосы и сжимал их в кулачок, не отпуская от себя. При этом его глазенки хитро поблескивали: «Видала, какую штуку я придумал? Не вздумай исчезнуть!».

— Я с тобой, Киллиан, — смеялась в такие моменты Эммы и укрывала их обоих крыльями, словно защищая Киллиана от всех невзгод этого мира.

* * *

— Ну же, Киллиан! Давай, сделай шаг к маме.

Сосредоточенный Киллиан не отпускал ладони отца и, неуверенно покачиваясь на своих ножках, явно думал упасть на пятую точку и привычно поползти к матери, раз уж она так хотела, чтобы он направился к ней.

— Ну же, сынок! — подбадривал его отец. — Ты можешь, иди к маме. Она тебя ждет, верно, Лили?

— Конечно, — с улыбкой ответила та.

Киллиан издал какой-то протестующий звук и нахмурился. Затем посмотрел вверх, на расположившуюся над головой Эмму, и фыркнул, словно призывая ее в свидетели всей абсурдности ситуации. Эмма рассмеялась и через мгновение оказалась прямо напротив Киллиана, застыв в воздухе в паре шагов от него; ее крылья бесшумно вспарывали воздух.

— Иди ко мне, Киллиан, — с улыбкой позвала она. — Не бойся, я не дам тебе упасть.

Киллиан тяжело вздохнул, а затем уверенно сделал шаг, другой… и попал в ее распахнутые объятия.

— Я же говорила, что поймаю тебя, — счастливо проговорила Эмма, обнимая своего подопечного.

— Дэйв, он сейчас упадет! Посмотри, он хватается за воздух!

— Сынок, осторожно!

Отец первым оказался рядом с сыном и подхватил его на руки, но тот лишь сморщил нос и недовольно загугал; его маленькие ладошки вновь тянулись в сторону Эммы.

— Какой же ты молодец, Киллиан! — со счастливой улыбкой проговорила подбежавшая к ним мать, целуя сына в макушку и обнимая за спину его отца.

Киллиан, потерявший из виду Эмму, тревожно завозился на руках отца. Его родители, радостно переговариваясь между собой, отходили все дальше от того места, где осталась стоять застывшая, как будто громом пораженная, Эмма. И с каждым шагом Киллиан, оторванный родителями от Эммы, начинал хныкать все сильнее, пока не издал гневно-протестующий крик, сравнимый по громкости с зовом боевой трубы.

— Лили, кажется, мы его напугали! Сынок, не плачь…

— Я здесь, — очнувшись, шепнула Эмма, возникая над головой Киллиана. — Я с тобой…

Киллиан, заметив ее, тут же успокоился и замолчал. Улыбаясь, он вновь пытался поймать ее золотые локоны в плен.

Эмма лишь привычно покачала головой, спасая волосы от маленьких цепких пальчиков, но ее мысли в этот момент были далеко.

Эмма только что поняла, что Киллиан не только видит и слышит ее, но и для него она вполне осязаема.

«Как такое может быть?» — растерянно спрашивала она себя.

* * *

Как это случалось и прежде, при возникновении вопроса, на который она не могла найти ответа, Эмма обратилась за объяснениями к Главному Хранителю.

Тот, выслушав ее, долго молчал, задумчиво постукивая по своим губам указательным пальцем. Встревоженная его реакцией, Эмма, задыхаясь от волнения, спросила:

— Я что-то делаю не так? Я не справляюсь с обязанностями Хранителя?

— Нет, Эмма, дело не в этом, — покачал головой ее наставник и успокаивающе улыбнулся, но улыбка получилась несколько отстранённой. — Наоборот, добросовестность, с которой ты взялась за выполнение своей работы, делает тебе честь. Возможно, именно благодаря твоим усилиям между тобой и твоим подопечным образовалась такая крепкая связь, позволяющая ему не только видеть и слышать тебя, но и осязать. Ты реальна для него, Эмма, ты — часть его мира.

— Но… это же ведь хорошо? — неуверенно предположила Эмма, обеспокоенно всматриваясь в пугающе-серьезное лицо Главного Хранителя.

— Конечно, — кивнул он, но в его глазах Эмма разглядела тревогу. — Ваша крепкая связь поможет тебе вложить как можно больше Света в душу этого малыша. Не забывай, у тебя не так много времени. Подопечный Никона уже не слышит его…

Эмма вздрогнула от этого напоминания, ее сердце болезненно сжалось.

— Я понимаю, Главный Хранитель. Я не подведу вас, — пообещала Эмма и расправила крылья, чтобы взмыть вверх.

— Помни, Эмма, — положив руку ей на плечо, мягко проговорил он, — все, что ты делаешь, ты делаешь ради спасения его души, души Киллиана.

Эмма сглотнула образовавшийся в горле ком и кивнула. Уже через пару секунд она стремительно разрезала крыльями воздушные потоки; где-то внизу уже заходился в паническом плаче проснувшийся и не обнаруживший ее рядом Киллиан.

* * *

— Ну же, скажи: «ма-ма»!

— Ма! — радостно откликнулся Киллиан.

— Нет, сынок, не «ма», а «мама». Скажи: «ма-ма».

Эмма, наблюдавшая эту сцену в последние несколько дней с изматывающим постоянством и успевшая устать от ее однообразия, закатила глаза. Ей казалось бессмысленным торопить Киллиана, всему свое время, как часто говорили братья.

Вспомнив о братьях, Эмма поспешно устыдилась своих мыслей и прочитала короткую молитву, обращенную к Нему. Действительно, жить на земле — значит постоянно бороться с искушениями: минуло два года с тех пор, как она узнала о своем Предназначении и стала Ангелом-Хранителем, и вот она уже научилась закатывать глаза. Бесспорно, нужно почаще наведываться на Небеса. Например, можно выкроить немного времени во время ночного сна Киллиана…

— Сынок, ты же уже большой, пора начать разговаривать. Скажи: «ма-ма»!

— Ма!

— Нет, сынок, не так. Скажи…

— Ма! Эм-ма!

Эмма, до этого задумчиво парящая в воздухе, чуть не рухнула вниз, разом позабыв, как управлять крыльями.

— Что он сказал?! — пораженный голос влетевшего в комнату Никона слился с удивленным возгласом матери мальчика:

— Что ты сказал, Киллиан?

— Эмма! — уже уверенно повторил тот и с улыбкой посмотрел в сторону Эммы.

— Я-я… Я не учила его этому! — попыталась оправдаться она, чувствуя как душу наполняет неведанное раньше тепло.

— Да, знаю, — растерянно проговорил Никон. — Это очень… необычно…

Счастливая и вместе с тем сбитая с толку Эмма, смущенно подлетела к Киллиану, внутри зрело непреодолимое желание вновь укрыть его крыльями: изучающий взгляд Никона пугал ее.

— Сынок, здесь нет никакой Эммы. Скажи лучше: «ма-ма». Ну же, милый…

Эмма посмотрела на хитро улыбающегося Киллиана и подмигнула ему.

— Да, это наша с тобой тайна. Я здесь, и это знаем только ты и я.

Киллиан радостно засмеялся, словно услышал хорошую шутку. Слово «мама» он сказал две недели спустя.

* * *

Когда Киллиану исполнилось три, в его семье все чаще начали раздаваться ссоры. Встревоженная Эмма, за это время так и не научившаяся вникать в нюансы человеческого восприятия, понимала лишь одно: родители Киллиана любят друг друга, но что-то серьезное встало между ними, что разрушает их счастье и ставит под удар благополучие их детей.

— Никон, — тихонько позвала друга Эмма. — Ты не знаешь, что происходит?

Тот лишь тяжело вздохнул в ответ:

— Деньги…

— А что деньги? — хмурясь, переспросила она.

— В семье большие проблемы с деньгами. Дэйв хочет ввязаться в одно авантюрное предприятие, но Лили против.

— Авантюрное? Это опасно?

— Да, и для его жизни, и для его души. Сама посуди, что может подразумевать под «авантюрой» бывший пират?

О-о-о… — только и смогла удивленно протянуть Эмма. — Дэйв раньше пиратствовал?

— Да, и был одним из самых известных пиратов, пока не встретил Лили и не решил измениться ради нее. К слову, в нескольких странах до сих пор объявлена награда за его голову. А ты думала, почему иначе они живут в такой глуши?

— Здесь красиво… и море рядом, — растерянно откликнулась Эмма.

— Мне иногда кажется, что ты никогда не начнешь понимать людей, — покачал головой Никон. — Даже удивительно, что у вас с Киллианом такая крепкая связь… В общем, они живут здесь, чтобы избежать пристального внимания властей. В этой стране он не в розыске, но всегда есть вероятность, что кто-то захочет сорвать куш и передать его в руки иностранного правосудия. К чести родственников Лили, они ни разу не попытались этого сделать.

Эмма, оглушенная услышанным, молчала. Слова Никона вызвали смятение в душе. С большим трудом и страшась, что вопрос прозвучит как обвинение, она тихо спросила:

— Пираты — это те моряки, кто… — она сглотнула, не в силах закончить.

— Кто грабит и убивает странствующих по морю купцов и незадачливых путешественников.

— Я так и поняла, — кивнула Эмма.

Она не осуждала Дэйва, помня одно из Его наставлений: «Не суди, да не судим будешь», но не могла не признать, что прошлое отца Киллиана тревожило ее. Пусть она плохо разбиралась в многочисленных неписанных правилах человеческого общества, но одно ей было известно наверняка — прошлое имеет отвратительную привычку вторгаться в настоящее и рушить будущее. Сердце тревожно заныло в предчувствие чего-то ужасного, и Эмма пообещала себе всеми силами постараться защитить Киллиана от тех невзгод, что могут вскоре обрушиться на его семью.

* * *

Киллиану минуло три с половиной года, и каждое утро Эммы начиналось с того, что она встревоженного звала его по имени, мысленно молясь, чтобы он откликнулся.

Каждое утро Киллиан не только приветствовал ее в ответ, но и неизменно сопровождал свои корявые, наполовину невыговариваемые слова радостной улыбкой — он по-прежнему видел и слышал ее.

День для Эммы стал олицетворением безмятежного счастья, ночь — тревожащего ожидания, а утро она ждала с тем же чувством отчаянной надежды и сопутствующей ей ощущением безнадежности, с которыми встречает рассвет приговоренный к суду преступник, страстно желающий услышать и вместе с тем не знать вовсе вынесенного судьей приговора.

* * *

Первый раз Киллиан подрался в четыре года, его противником стал соседский мальчишка, с которым до этого они были очень дружны, и у Эммы болезненно сжалось сердце при мысли, что в случившемся виновата она сама.

Горестно рассматривая небольшую шишку на лбу Киллиана, его взлохмаченные темные волосы, порванную курточку и испачканные в грязи штаны, она ругала себя за то, что не догадалась поговорить с ним раньше. Но кто знал, что все так далеко зайдет?

— Киллиан, — негромко позвала Эмма, — нам придется кое-что обсудить.

— Марк — дур-р-рак, если думает, что тебя нет! — грассируя, сердито проговорил Киллиан. Букву «р» он научился выговаривать совсем недавно.

— Не говори так. Он твой друг.

— Уже нет!

Эмма с безнадежностью оглянулась по сторонам. Они сидели на веревочных качелях, подвешенных к высокому дереву во дворе Джонсов. Отсюда была видна веранда дома, где мать Киллиана успокаивала обиженно ревевшего Марка. К слову, Эмма заметила, что шишка у мальчика казалась намного больше той, что он поставил Киллиану.

— Послушай… — со вздохом начала Эмма, — не все так просто…

Киллиан насупился, своим видом показывая, что все как раз предельно просто и понятно. Эмма закусила губу, подыскивая верные слова.

— Как бы тебе объяснить… К сожалению, меня видишь только ты. Но я настоящая, — поспешно добавила она, — я не воображаемый друг и не плод твоей фантазии, что бы там не говорили тебе другие… Я реальна! Понимаешь?

— Да, — сказал Киллиан, и по его растерянному лицу Эмма поняла, что у него никогда не возникало сомнений в том, что она действительно существует. После небольшой паузы, он посмотрел в сторону дома и хмуро спросил: — Почему они тебя не видят?

— Я призвана оберегать и защищать именно тебя, поэтому только ты можешь меня видеть, — честно откликнулась Эмма.

В глазах Киллиана отражались десятки вопросов, тех которые он готов был задать прямо сейчас, и тех, которые только начали зреть в его голове. Эмма оглянулась и заметила, как к ним направилась разгневанная Лили, крепко держащая за руку успокоившегося Марка. Подумав, что времени на объяснения нет вовсе, Эмма широко раскинула крылья, полностью укрывая их обоих. Оказавшись в теплом, таком родном и уютном коконе, Киллиан перестал недовольно смотреть на нее и улыбнулся — с самого рождения он обожал ее крылья, чья защита дарила чувство бесконечно тепла и порождала благоговейный трепет в его сердце. Он молча вскинул на нее глаза, когда Эмма ласково коснулась его щеки своей ладонью и тихо проговорила:

— Давай договоримся, что теперь ты во время разговоров со своими друзьями, родными и просто посторонними людьми будешь делать вид, будто меня нет?

— Зачем?

«Затем, что я уже поняла, как могут быть жестоки люди, и не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль», — подумала Эмма, но вслух сказала иное:

— Чтобы не расстраивать тех, кто не может меня видеть, например, твоих родителей. Хорошо?

— Хорошо, — неохотно согласился Киллиан и мгновенно сделался темнее тучи.

— Ты можешь разговаривать со мной мысленно, — предложила она, догадавшись, что именно его тревожит. — Я услышу тебя, и мы сможем общаться, не привлекая внимания. Я буду обращаться к тебе вслух, а ты мне отвечать в своих мыслях. Это станет нашей новой тайной, новой игрой только для двоих. Как тебе?

— Нравится, — довольно согласился он.

— Значит, так и решим, — с облегчением выдохнула Эмма и, сложив крылья, быстро предупредила. — Твоя мама идет, не спорь с ней, пожалуйста. Просто скажи, что пошутил и этого больше не повторится. Я очень тебя прошу…

— Киллиан Джонс! Немедленно объясни мне, что тут происходит!

Эмма подтолкнула Киллиана, и тот, состроив кислую мину, послушно проговорил:

— Мам, я пошутил…

— Немедленно извинись перед Марком!

В этот раз Киллиана пришлось подтолкнуть чуть сильнее.

— Извини.

Уже немногим позже, когда Марк был отправлен домой, а Киллиан оставлен в качестве наказания без ужина, Эмма вдруг поняла, что сама научила своего подопечного лжи, позволив ступить на скользкую и опасную дорожку. Испуганная и обескураженная, она всю ночь просила прощения у Него, а на утро собралась лететь к Главному Хранителю, в надежде получить разъяснения и, возможно, более четкие инструкции, но, видимо, у Него были другие планы на этот счет.

Утро следующего дня началось с ужасающей новости: Дэйви Джонс исчез. В коротком прощальном письме, которое нашла Лили, он обещал вернуться через пару месяцев со значительной суммой денег и клялся, что после его «предприятия» их дети не будут ни в чем нуждаться.

Сразу после прочтения письма Лили слегла с сердечным приступом. Киллиан и Лиам на несколько дней оказались предоставлены сами себе.

* * *

Весь следующий год прошел как в тумане. Обещанный срок возвращения давно прошел, а вестей от отца Киллиана все не было. Лили, так толком и не оправившаяся от приступа, постоянно жаловалась на боли в сердце. Лиам, взявший на себя заботу о Киллиане, выглядел мрачным и повзрослевшим. Никон молчаливой тенью следовал за ним и горестно вздыхал: его подопечный не слышал ни его советов, ни утешающих слов.

— Вот ведь странная штука — человеческая любовь, — как-то сказал Эмме Никон, когда они с сочувствием наблюдали за бледной и сильно похудевшей Лили. — Только на земле любовь обладает не только созидательной, но и разрушающей силой. Зачастую она опустошает, в то время как должна насыщать.

— Почему так? — спросила тогда Эмма.

— Люди… — пожал плечами ее друг. — Все дело в них самих…

Эмма промолчала, но подумала, что Никон в чем-то прав. В Поднебесном мире царила гармония, и любить там было так же легко, как дышать: любовь была ответом на все вопросы, она же являлась единственным правильным решением. Здесь же, на Земле, Эмма со временем поняла, что одной любви бывает недостаточно.

Тревожась о тоскующем по отцу Киллиане, Эмма отважилась на отчаянный шаг — узнать о судьбе Дэйви Джонса у Главного Хранителя. Наставник, выслушав ее просьбу, так испытывающее посмотрел, что Эмме показалось, она совершила какую-то непоправимую ошибку. Во взгляде Главного Хранителя появилась сталь, но голос был спокоен и доброжелателен.

— Эмма, я не могу поделиться с тобой сведениями о том, что случилось с Дэйви Джонсом. Ты непременно расскажешь об этом своему подопечному, а он этого знать не должен. Не сейчас, во всяком случае.

— Но Киллиан так переживает… — робко попыталась спорить Эмма и внутренне сжалась, поймав слишком задумчивый взгляд наставника. Казалось, именно сейчас Главный Хранитель что-то взвешивает в своей голове и мучительно приходит к какому-то решению.

— Эмма, мне жаль, но я вынужден тебе отказать.

— Я понимаю, — торопливо согласилась она, слишком встревоженная, чтобы настаивать на своем.

В тот момент, когда Эмма распахнула крылья, Главный Хранитель задал вопрос, которого она интуитивно ждала:

— Твой подопечный по-прежнему видит и слышит тебя?

— Да.

— А других ангелов-хранителей?

— Нет, — тихо ответила Эмма, и голос ее упал.

Главный Хранитель кивнул, словно не ждал другого ответа и, будто не без труда, улыбнулся:

— Что ж, Эмма, пусть Он подскажет тебе верный путь.

Эмма взмыла вверх с пугающей скоростью, а затем резко спикировала вниз и направилась домой, к Киллиану. Все дорогу ее преследовала мысль, что она не только стала называть Землю своим домом, но и что ее сумасшедший, полный опасных виражей полет больше напоминает побег, чем путешествие.

* * *

Дэйви Джонс любил гулять со своими сыновьями вдоль побережья. Он учил их лихо бросать камушки, так, чтобы, найденные среди песка галыши, прытко подпрыгивая, соприкасались с морской гладью несколько раз и лишь затем с негромким плюхом уходили под воду. Во время таких прогулок он рассказывал Лиаму и Киллиану захватывающие история о дальних странах, об отважных героях и глупых злодеях, о невероятных приключениях и о том чувстве счастья и свободы, которое наполняет душу моряка, когда его обветренных губ касается вечерний бриз, а ноздри щекочет неповторимый запах океана.

Эмма знала, что не сможет заменить Киллиану отца, но горячая потребность делать хоть что-то, толкала попытаться заполнить образовавшуюся в его душе пустоту. Бездумно слоняясь вместе с Киллианом по побережью, она болтала безумолку, вспоминая услышанные где-то старые предания и попутно придумывая новые легенды. И чем больше проходило дней, тем меньше в таких прогулках оставалось Дэйви Джонса. Вскоре разговаривать под шум прибоя стало для Эммы и Киллианом чем-то привычным и родным. Морское побережье для них превратилось в место, где они могли побыть вдвоем и обменяться сокровенными мыслями.

И в минуты сомнения и раздумий Эмма приходила к океану, находя в его рокоте странное успокоение; вид бескрайней синевы морской воды, так похожей по цвету на глаза Киллиана, приносил ей умиротворение.

* * *

— Вот ты где! — проговорила Эмма, протиснулась через чердачное окно на крышу и с облегчением выдохнула. — Мама и Лиам тебя потеряли, нельзя заставлять их волноваться.

— Я не хотел, — угрюмо ответил Киллиан, его глаза подозрительно заблестели. — Я сейчас к ним вернусь.

— Эй, — коснулась его плеча Эмма, — что случилось?

— Ничего, — ответил он и шмыгнул носом.

Эмма в задумчивости куснула губу и присела рядом с Киллианом. Подтянув колени к груди, она запрокинула голову назад и, щурясь от ослепительно-яркого солнца, шутливо заметила:

— Торт, конечно, нельзя назвать произведением искусства, да и, к тому же, твоя мама снова перепутала, что любишь ты, а что — Лиам, но она старалась сделать сегодняшний день особенным. Впрочем, — подумав, протянула Эмма, — он и так особенный, ведь сегодня — твой День рождения!

— Угу, седьмой по счету, я знаю.

Эмма растерянно качнула головой. Ее золотистые волосы упали ей на лоб, и пришлось недовольно сдуть парочку непослушных прядей, лезших в глаза. Ей говорили, с возрастом связь с подопечным разрывается, и возможно, странное поведения Киллиана — первый звоночек тому? А ведь ей уже начало казаться, что с ними этого не случится никогда…

Эмма сглотнула образовавшийся в горле ком и, кашлянув, снова постаралась расшевелить притихшего Киллиана.

— Как ты здорово задул все свечи на торте! Твое желание непременно сбудется. Кстати, что ты загадал?

— Я думал, ты читаешь мои мысли.

— Не всегда, только тогда, когда они адресованы мне. Иначе было бы неловко.

— Верно, — согласился Киллиан и снова замолчал.

— Так какое желание ты загадал? — нетерпеливо спросила Эмма.

— А это имеет значение? — мрачно откликнулся он.

— Конечно! — воскликнула Эмма и даже подпрыгнула от переизбытка чувств. — Наши желания непременно исполняются.

— А Лиам сказал, что мне никогда не быть моряком. Если только пиратом, как папашка, который бросил нас.

Эмма замерла, не зная, что сказать на эти горькие слова. Десятилетний Лиам вступал в подростковый возраст, на что нередко сетовал Никон. Эмма и сама замечала изменения, происходящие с Лиамом, и, подмечая резкость мальчика, не раз думала, случится ли что-то подобное с Киллианом? И если да, оттолкнет ли он ее или разделит с ней все трудности этого периода?

Крылья за спиной Эммы невольно затрепетали, проснулось инстинктивное желание укрыть Киллиана от всех забот, как тогда, в детстве, но проблема заключалось в том, что Киллиан рос, и она больше не могла прятаться вместе с ним от всех трудностей этого мира. Ей надлежало помочь ему определиться с выбором пути.

— Лиам не хотел тебя обидеть. У него сложный период, постарайся его понять.

Киллиан молча кивнул. Его взгляд был опущен, а спина сгорблена.

— То, что Лиам старше, не значит, что он всегда прав, — подбирая слова, вновь заговорила Эмма. — Самое главное — это вера. Не только вера в Него, но и в себя, потому что ты — часть Него, понимаешь?

Киллиан бросил на нее мрачный взгляд из-под нахмуренных бровей и неопределенно передернул плечами.

— Я хочу сказать, — торопливо проговорила Эмма, меняя положение и опускаясь на колени напротив Киллиана, — что слова других людей, даже тех, кого ты любишь, не должны сбивать тебя с пути, ведь глубоко в душе ты уже знаешь, кем станешь. Кем можешь стать, кем тебе предначертано стать.

— А вдруг я ошибаюсь?

— Исключено, — улыбнулась Эмма и взяла Киллиана за руку. — Просто загляни в себя и скажи, ты действительно мечтаешь путешествовать по морям?

— Да, — тихо проговорил Киллиан и еле слышно выдохнул: — И защищать корабли от пиратов…

В глазах защипало, Эмма сильно сжала ладонь Киллиана и встрепенулась, когда почувствовала ответное пожатие.

— Значит, ты станешь офицером. По-моему, неплохой выбор, что скажешь?

— А у меня получится?

— У нас получится, — наставительно поправила она его и шепнула: — Я верю в тебя.

Киллиан слабо улыбнулся в ответ, а затем что-то в его взгляде постепенно начало меняться. В голубых глазах медленно разгорался огонек надежды.

— У нас получится… — повторил он и серьезно кивнул, его ладонь снова крепко сжала ладонь Эммы. — Ты будешь гордиться мной!

— Непременно! — с облегчением рассмеялась Эмма и мотнула головой в сторону открытого чердачного окна. — Нам пора возвращаться, твои родные волнуются о тебе. Пойдем.

Киллиан поднялся первым, затем потянул Эмму на себя, помогая встать. Они подошли к окну, по-прежнему не разжимая рук, и, лишь нырнув в узкое пространство распахнутой ставни, расцепили ладони.

* * *

— И все же, почему он не может стать офицером? — настойчиво вопрошала Эмма уже не первый раз.

Никон втянул голову в плечи и, кажется, уже жалел, что начал этот разговор. Во взгляде своего друга Эмма читала плохо скрываемое желание сбежать.

— Я не так выразился… — загнанно ответил он. — Вполне вероятно, что… Шансы есть всегда и…

— Никон! Просто скажи все как есть.

— Ладно, слушай, — сдался он. — Офицером может стать лишь человек знатного происхождения, — заметив непонимающий взгляд Эммы, Никон неодобрительно покачал головой. — Только не говори, что курс о социальном неравенстве вы еще не проходили!

— Ну…

— Вот почему ангелами-хранителями становятся те, кому исполнилось пятнадцать сотен лет. Ведь теоретический курс рассчитан таким образом, что…

— Никон! — возмущенно перебила его Эмма, а затем устыдилась и покаянно извинилась. — Прости меня. Продолжай, пожалуйста.

Ее друг тяжело вздохнул, но не обиделся на эмоциональную вспышку.

Эмма и сама стала замечать, что ее поведение становится всё больше подвержено чувствам. Это пугало, и она была благодарна Никону, который тактично не указывал ей на ее странности.

— Происхождение Лили вполне позволяет ее детям получить образование, необходимое для того, чтобы сделать карьеру военного, — лекторским тоном продолжил Никон. — Но тут есть пара нюансов. Во-первых, ее брак — мезальянс, поэтому ее сыновья навсегда останутся в некотором роде изгоями высшего общества, а во-вторых, семья Лили отказалась от нее, лишив тем самым своей поддержки не только ее, но и ее детей. А без их помощи мальчикам никогда не получить приглашения от Академии военно-морского флота. Боюсь, все, на что может надеяться Киллиан — должность матроса, и то при большой доле везения, ведь…

— Чья именно поддержка может помочь Киллиану? — перебила его Эмма.

— Думаю, мнение его дяди Джулиуса — брата Лили — может оказаться хорошим подспорьем, но ты же знаешь, как он ненавидел Дэйви Джонса и…

Дальше Эмма не стала слушать. Быстро чмокнув удивленного Никона в щечку, она бросила короткое «спасибо!» и взмыла в воздух прежде, чем ее друг успел хоть что-то сказать.

* * *

Найти Джулиуса оказалось не так просто, как рассчитывала Эмма. Ей пришлось обратиться за помощью к Саре — ангелу-хранителю Лили. С Сарой Эмма практически не общалась, но та не удивилась, услышав ее просьбу. Помолчав некоторое время, она одарила ее улыбкой, от которой на душе Эммы стало тепло, и, ничего не спрашивая и не уточняя, пояснила, где стоит искать дядю Киллиана.

И вот, Эмма нетерпеливо топталась у порога кабинета Джулиуса и бросала отчаянные взгляды на высокие закрытые двери из дорогой породы древесины.

— Аврелий, я прошу вас! Позвольте мне хотя бы попытаться!

— Эмма, ты переходишь границы, — покачал головой преградивший ей путь ангел-хранитель. Его длинные золотые волосы были собраны на макушке в высокий хвост, светло-голубые глаза были спокойны, в то время как на лбу пролегла глубокая складка, а губы сжались в тонкую линию. Взирая на нее с высоты своего роста (Эмма доставала ему лишь до пояса), он внимательно рассматривал ее, словно силясь что-то для себя уяснить.

— Я понимаю, но …

— Эмма, — проговорил Аврелий, неожиданно смягчаясь, — я могу закрыть глаза на нарушение этики, но подумай: Джулиус давно не слышит меня — своего ангела-хранителя, неужели ты всерьез рассчитываешь, что он услышит тебя?

— Но я могу попытаться, верно? — кусая губы, спросила она. — Ведь неисповедимы пути Его.

— Верно, — задумчиво проговорил Аврелий и отступил так резко, что крылья за его спиной взметнулись, на мгновение ослепив Эмму своим светом.

«Он из боевого отряда!— вдруг поняла Эмма. — Только их крылья сияют, словно солнце…»

Эмме пришлось собрать всю свою храбрость в кулак и сделать шаг вперед. Пройдя сквозь стену, она оказалась в просторном, заставленном книжными полками кабинете. В его правом углу стоял низкий кожаный диван и пара уютных кресел, напротив большого окна был расположен массивный стол из неизвестного Эмме камня. Обратив внимание на царящей на столешнице бардак из-за разбросанных на ней документов, Эмма перевела взгляд немного левее и наконец заметила Джулиуса. Тот стоял у тяжелых портьер, опираясь правой рукой о стену, на его лице читались усталость и опустошенность.

Несмело сократив разделяющие их расстояние, Эмма сделала глубокий вздох и решительно начала разговор, к которому так долго готовилась…

* * *

— Все прошло удачно?

Эмма обернулась и поймала неподдельно-заинтересованный взгляд Аврелия.

— Нет, — честно ответила она. — Вы были правы: он не слышит меня. Но если вы не против, я приду завтра и попытаюсь снова.

В глазах Аврелия зажглось любопытство, на губах заиграла улыбка.

— Упрямая… — усмехнулся он. — Ты никогда не хотела стать членом боевого отряда? У тебя бы получилось.

— Я выбрала свое Предназначение, — покачала головой Эмма. — Так вы позволите мне попробовать снова?

— Ты можешь приходить к Джулиусу каждый день, на протяжении всей его жизни. Я не буду тебе мешать.

— Спасибо! — горячо поблагодарила Эмма.

— Не за что, — откликнулся тот. — Но твоего наставника я обязан поставить в известность.

— Конечно, — кивнула она и торопливо отвернулась, распахивая крылья.

Удаляясь от огромного особняка Джулиуса, Эмма еще долго чувствовала на себе внимательный взгляд Аврелия и пыталась справиться с растущим в душе страхом. Разве она сделала что-то не так? Ведь она всего лишь помогает Киллиану. И что имел в виду Аврелий, говоря о грани, которую она переходит?

* * *

Прошел год с того момента, как Эмма стала навещать Джулиуса каждый день. Несмотря на все ее усилия, он продолжал оставаться глух к ее словам, но Эмма не отчаивалась. Однажды решив что-то для себя, она уже не отступала назад. К ее удивлению, Главный Хранитель не вызывал ее больше к себе для разговоров, и Эмма успокоилась. В конце концов, в ее поступке не было ничего предосудительного, верно? В отличие от поступка Киллиана…

Бросив неодобрительный взгляд на огромный синяк под глазом Киллиана, Эмма не смогла сдержать тяжелого вздоха.

— Я знаю, — раздраженно откликнулся он.

— Разве я что-то сказала? — подняв бровь (жест, которому она научилась у Киллиана), поинтересовалась Эмма.

— Нет, но ты очень красноречиво вздохнула.

— Вовсе нет, — заспорила Эмма и прикрыла ладонью глаза от теплого, но уже не обжигающего осеннего солнца. — Тебе показалось.

Они с Киллианом сидели у побережья и смотрели на бушующее море; их голые ступни зарывались в мелкую, мокрую гальку.

— Я тебя знаю. Ты сейчас разрываешься между необходимостью отчитать меня и желанием одобрить мой поступок, — хмыкнул Киллиан и пытливо посмотрел на нее.

«Да, он хорошо меня читает», — вынуждена была признать Эмма.

Вместо ответа она легонько пожала плечами и опустилась на спину. Пару минут спустя к ней присоединился и Киллиан, тоже легший на спину и заложивший руки за голову.

— Рукоприкладство — не выход, — упрямо заметила она.

— Ага, но и терпеть оскорбления в адрес матери тоже не вариант, — пояснил свою позицию Киллиан и протянул: — Дурацкая школа… И зачем мы с Лиамом туда ходим? Читать и писать мы и без того умеем.

Эмма снова вздохнула. Она знала ответ, но не торопилась его озвучивать. Лили вот уже полгода заставляла своих сыновей ходить в сельскую школу, где учителя могли научить чтению и письму, но не более. Киллиану и Лиаму, которые освоили эту нехитрую науку уже давно, было откровенно непонятно, зачем тратить время на бесполезные занятия. Тем более что в их доме, как самая большая ценность, хранились книги по истории, географии и астрономии, так что кругозор мальчиков был все равно существенно шире того, которым обладали местные учителя.

Эмма же знала, что уже полгода Лили писала отчаянные письма своему брату с просьбой помочь ее детям занять принадлежащее им по праву положение в обществе, но не получала ответа. Эмма сама видела, как Джулиус сжигает письма сестры, не вскрывая конвертов. Заставляя своих сыновей посещать занятия сельской школы, она пыталась помочь им влиться в компанию и стать своими среди местных жителей, раз уж иной судьбы им не было уготовано. Впрочем, Киллиан и Лиам, несмотря на свои старания, все равно чувствовали себя белыми воронами на фоне одноклассников. Они не были одиночками, но крепкой дружбы у них не сложилось ни с кем. К тому же, многие дразнили их за то, что отец бросил их мать, называли Лили неприличными словами. Вступившись за честь матери, Киллиан и оказался втянут в драку с противником существенно больше его самого и года на два старше.

— Тебе сильно влетит из-за меня? — повернувшись к ней лицом, с тревогой спросил Киллиан.

— Что? — не сразу поняла Эмма и, проследив за тем, как он поднял указательный палец вверх и кивнул на небо, отчаянно замотала головой. — Тебя не должны беспокоить такие вещи!

— Я просто не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы, — виновато сказал Киллиан.

— Я… Ладно слушай, — решительно проговорила Эмма и, повернувшись набок, лицом к нему, оперлась локтем на землю. — Твой поступок нельзя назвать праведным, но я тобой горжусь. Ты поступил храбро: защитил честь матери и дал отпор тому, кто казался сильнее себе. До тех пор, пока ты будешь поступать так, как сегодня, я буду уважать твой выбор, потому что так ведет себя человек чести: он прощает тех, кто слабее его и не боится бросить вызов тому, кто сильнее его. И исход поединка не важен, единственное, что имеет значение — его цель.

Эмма выдохлась и остановилась, готовая к спору, но сбилась с мысли, заметив широкую улыбку Киллиана.

— Ты считаешь меня человеком чести?

— Конечно! — возмущенно подтвердила она. — И я обещаю напоминать тебе об этом при каждом нашем разговоре.

Киллиан снова лег на спину, и Эмма последовала его примеру, но теперь в повисшем молчании не было неловкости, только взаимопонимание и негласное наслаждение моментом.

— Ты скучаешь по Небесам? — после паузы негромко спросил Киллиан.

Эмма, не имевшая права лгать, была вынуждена ответить правду.

— Только когда рядом нет тебя.

Киллиан протянул руку и крепко сжал ладонь Эммы, их пальцы сплелись в то время как они сами продолжали смотреть на плывущие по голубому небу перистые облака. И почему-то неторопливое путешествие облаков вызвало у Эммы предчувствие спешившего к ним ливня с грозой.

— Пойдем, Киллиан. Кажется, скоро начнется дождь.

Тот лишь пожал плечами, легко поднялся, помог встать Эмме, и они побежали в направлении дома, где уже раздавались недовольные крики Лили.

* * *

— Ты всегда будешь выглядеть как сейчас?

Эмма удивленно вздрогнула от услышанного вопроса. Они с Киллианом сидели на большом камне, словно брошенном кем-то на мелководье; ленивые волны дремавшего океана облизывали их голые пятки. Посмотрев вверх, на носящихся над водой чаек, Эмма поморщилась от их требовательного крика и, замешкавшись, ответила:

— Я буду взрослеть так медленно, что ты не заметишь никаких изменений во мне.

— И когда я стану дряхлым стариком, ты по-прежнему будешь десятилетней девочкой? — поинтересовался он.

— Тебе только вчера исполнилось девять, — хмыкнула Эмма. — Рановато думать о том, что ждет тебя в старости.

— Это неправильно, — нахмурился Киллиан. — Мы должны стареть вместе.

Сердце Эммы сжалось. Вдруг ужалила мысль, что и она бы этого хотела.

«Нет, я не могу этого желать», — тряхнула головой Эмма.

— Даже, когда ты полностью поседеешь, я все равно буду тебя старше на целых десять сотен лет, — весело сказала она, стараясь вернуть прежнюю беззаботную атмосферу их разговора.

Киллиан закатил глаза и хмыкнул:

— Было бы лучше, если бы это я оказался старше тебя на пару — тройку веков.

— Можешь начинать об этом мечтать, — рассмеялась Эмма и проникновенно добавила: — Говорят, что самые смелые мечты Он претворяет в жизнь.

— Угу. Знаешь, что еще говорят? — невинно поинтересовался Киллиан, и Эмма внутренне подобралась, прекрасно зная эту его интонацию.

— Ну?

— Что стоит всегда быть наготове и держать ухо востро.

— К чему ты это говор…

Остаток фразы Эмма не смогла закончить из-за тучи мелких брызг, окативших ее лицо, волосы и крылья.

— Ну все, Киллиан Джонс! — проведя тыльной стороной ладони по лицу, грозно проговорила Эмма. — Ты сам напросился!

В лучах заходящего солнца мальчик и девочка-ангел носились по мелководью, поднимая брызги и стремясь окатить друг друга морской водой, и не было на всей Земле никого счастливее их в этот момент.

* * *

Свет полной желтой луны причудливым образом переплетался с серебристым сиянием россыпи жемчужных звезд на темном небосводе, отбрасывая на землю таинственные блики. Ночь выдалась теплой и безветренной. Лежа на нагретой за день крыше рядом с Киллианом, Эмма всей грудью вдыхала солоноватый запах моря, доносящийся с побережья, вслушивалась в стрёкот сверчков с цветочной поляны за домом и задумчиво смотрела на пятна на Луне, которые вызывали ассоциации с дырками в домашнем сыре.

— А я говорю, что они больше похожи на кроличьи норы! — вновь заспорил с ней Киллиан. — Провалишься в такую и окажешься на любой из звезд.

— Ладно, твоя взяла, — неожиданно покладисто согласилась Эмма и тут же добавила ложку дегтя в бочонок с медом, с легкой иронией заметив: — В конце концов, с именинником не спорят!

Киллиан, до Дня Рождения которого оставалось всего несколько часов, лишь фыркнул:

— Девчачья уловка…

Пришел черед Эммы фыркать.

— Мальчишеская самоуверенность!

Пару минут они прожигали друг друга грозными взглядами, а затем одновременно рассмеялись: они не умели спорить и ссориться всерьез.

— Так чего ты ждешь от своего десятого Дня Рождения? — успокоившись, с любопытством спросила Эмма.

— Не знаю, — пожал плечами Киллиан. — Свой самый главный подарок я уже получил еще в первый День Рождения, так что…

— Ты о чем? — морща лоб, с искренним недоумением спросила она.

— Я познакомился с тобой, — с улыбкой пояснил Киллиан и нашел ее ладонь.

Сплетая свои пальцы с пальцами Киллиана, Эмма ощутила прилив безграничного счастья и вместе с тем накатила волна бесконтрольного страха. Она словно услышала предупреждающий звоночек.

«Так нельзя», — Эмма как будто со стороны увидела строгое лицо Главного Хранителя.

«Но почему?»— отчаянно спросила она.

«Ты знаешь ответ на этот вопрос».

— Эмма, ты слышишь меня?

— Что? — растерянно откликнулась она и тряхнула головой, возвращаясь к реальности. — Прости, Киллиан, я прослушала. Что ты говорил?

— Я спрашивал, летала ли ты до Луны?

— Нет, так далеко я не забиралась.

— А каково это — летать? — помедлив, задал вопрос Киллиан.

Эмма вздрогнула и подняла глаза на Киллиана, всматриваясь в его серьезное лицо. Казалось, что он спрашивал совершенно искренне, просто из любопытства, но ее не покидало ощущение, что этот момент несет в себе больше смысла, чем можно было предположить. Откинув волосы за спину, Эмма склонила голову набок и, помолчав некоторое время, ответила так, как подсказывало сердце.

— Это самое прекрасное, что ты можешь испытать. Полет — это ощущение полной свободы и безграничного счастья. Воздушные потоки, в отличие от морского течения, не заставляют тебя подчиняться и не пытаются вступить с тобой в противоборство. Нет, они помогают тебе нащупать верную тропу и позволяют исследовать ее на огромной скорости.

Киллиан, распахнув глаза, внимательно слушал ее объяснение. После ее слов, он сглотнул и несмело улыбнулся.

— Звучит волнующе. Я рад, что ты можешь летать.

Эмма почувствовала, что Киллиан не солгал ей. В его душе не было ни капли зависти к тому, что она обладает крыльями, в то время как он оказался ими обделен. Киллиану было достаточно знать, что она счастлива, и неожиданно понимание этого заставило Эмму захотеть разделить с ним свой полет.

— Ты сам сейчас все поймешь, — сказала Эмма и порывисто поднялась на ноги.

— О чем ты?

— Я буду твоими крыльями, — Эмма протянула Киллиану раскрытую ладонь, и когда он вложил в нее свою, не смогла сдержать улыбку. Ей не было страшно, она была уверена, что поступает правильно.

Поднять Киллиана ввысь, оказалось проще, чем думала Эмма. Ее крылья легко выдерживали двойную нагрузку. Киллиан, которого она подхватила руками под плечи, поначалу казался тяжелым грузом, но чем выше они поднимались, тем естественнее казалось их странное путешествие. В какой-то момент на душе Эммы воцарилось спокойствие и гармония, и, судя по восторженному смеху Киллиана, он чувствовал то же самое.

Стараясь не подвергать Киллиану излишнему риску, Эмма пронеслась вместе с ним по своим самым любимым маршрутам: над кронами густого леса, где в шелесте листвы слышался шепот ветра; над поляной с белыми одуванчиками, чей пух разлетался во все стороны мерцающими серебристыми перышками, стоило случайно задеть ногой цветок; над грозно вздымающимися сине-зелеными волнами неспокойного океана. Пролететь мимо меланхоличной чайки, вспугнув ее громким криком, запустить руку в туманный кисель облаков, поймать свое отражение в зеркале морской воды — все это было не ново для Эммы и в то же время, как будто в первый раз. Эмоции, разделенные с Киллианом, оказались усилены в сотни раз. Счастливый смех Киллиана отдавался в ее душе прекрасной музыкой, и она сама не замечала, как начинала вторить ему.

Осторожно опустив Киллина на крышу дома, Эмма смущенно убрала за спину крылья и впервые со дня их знакомства почувствовала неловкость. Что-то изменилось в их отношениях, но что именно Эмма не могла понять. Широко улыбающийся Киллиан, в глазах которого отражался восторг и сияние луны, казалось, не задавался таким вопросом.

— Спасибо! — выдохнул он и, сделав шаг вперед, обнял ее.

Замерев в его руках, Эмма смогла лишь едва слышно пробормотать:

— Не за что…

* * *

— Эмма, ты можешь объяснить, как такое могло произойти?

Эмма, опустив голову и плечи, сидела напротив Главного Хранителя в его кабинете, и избегала смотреть ему в глаза. Ей нечем было оправдать себя.

— Но в кодексе Хранителей нет четкого запрета насчет полетов со своими подопечными… — все же робко заметила она.

— Потому что до тебя такое никому даже в голову не приходило! — Главный Хранитель был в ярости и не скрывал этого, его серые глаза вновь приобрели цвет стали, а седые волосы впервые за все время знакомства с Эммой оказались взлохмачены, словно их обладатель в исступлении зарывался в них пальцами.

— Этого больше не повторится! Я даю слово! — горячо пообещала Эмма, но испуганно притихла, когда встретилась со взглядом своего наставника.

— Эмма, — устало проговорил Главный Хранитель, откидываясь на спинку кресла, — как ты думаешь, почему Киллиан по-прежнему видит и слышит тебя?

— Потому что он особенный? — предположила она.

— Тогда бы он видел и слышал и других ангелов, — мотнул головой Главной Хранитель, отсекая ее вариант, и вновь настойчиво поинтересовался: — Так в чем же дело?

— Во мне? — тихо спросила Эмма. — Я особенная?

Главный Хранитель неожиданно мягко улыбнулся и ласково заметил.

— Я бы сказал иначе: дело не в тебе и не в нем. Все дело в ВАС.

— Я не понимаю…

— С самого вашего знакомства между вами установилась такая крепкая связь, которую я уже давно не видел… — помолчав, Главный Хранитель задумчиво постучал указательным пальцем по своим губам. В его голосе больше не было ни раздражения, ни злости, только спокойствие, которое появляется в тот момент, когда решение оказывается принятым. И Эмма до дрожи в коленках, до ёканья в сердце боялась услышать его.

— Но ведь это хорошо!

— Да, это так, — согласился с ней Главный Хранитель и заглянул ей в глаза. — Хочешь знать, как называется эта нить, что связала вас так сильно?

В горле внезапно запершило, Эмма сглотнула и молча кивнула.

— Родство душ. Родственная душа — это тот, кто понимает тебя с полуслова, тот, кто знает тебя лучше тебя самого, тот, кто воспринимает твои чувства острее собственных. Это две половинки одного целого.

— Звучит, как приговор… — хрипло сказала Эмма и сама не узнала своего внезапно севшего голоса.

— Так и есть, — грустно подтвердил Главный Хранитель и отвел взгляд от лица Эммы, — потому что вы из разных миров. И ваша любовь может стать большим препятствием на пути к главной цели — спасению его души.

— Любовь? — потрясенно выдохнула Эмма и зажмурила глаза. — Но я люблю Киллиана как своего подопечного.

— Эмма… — вздохнул Главный Хранитель и что-то хотел сказать, но затем передумал. — Скажи, а он тебя?

— Конеч… — она запнулась, перед ее внутренним взором проносились бесконечные разговоры, ночные посиделки, искренние улыбки, беззаботный смех, и вдруг калейдоскоп остановился, и перед глазами Эммы предстала картина их сплетенных пальцев. В последнее время они все чаще держались за руки, и в этом жесте было что-то излишне интимное…

— Что ты будешь делать, когда Киллиан признается тебе в любви? — с сочувствием спросил ее Главный Хранитель, когда она подняла на него покрасневшие глаза, в которых застывшими слезами блестело понимание. — Когда он захочет поцеловать тебя? Когда он отчается, потому что будет любить ту, что никогда не сможет ответить ему взаимностью?

— Я сломаю ему жизнь… — тихо проговорила Эмма и потрясенно добавила: — Любовь сломает ему жизнь…

Наблюдая за Лили Джонс, Эмма знала, что любовь помимо счастья может приносить и рвущую на куски душу боль, но никогда прежде она не думала о том, что любовь может полностью разрушить чью-то жизнь, оставить после себя пустое пепелище из уничтоженных надежд.

— Я до последнего надеялся, что до этого не дойдет, Эмма… — после долгой паузы вновь заговорил Главный Хранитель, — но я не вижу иного решения. Мне очень жаль.

— Что вы хотите сказать? — едва слышно спросила Эмма, уже зная ответ и вознося молитвы Ему, чтобы ее догадки оказались неверны.

— С сегодняшнего дня у тебя новый подопечный. Я подобрал его таким образом, что даже мир, в котором он живет, совершенно другой. Мир без магии, сказок и волшебства. Ничто не будет напоминать тебе о Киллиане Джонсе.

Распахнув глаза, в которых застыли слезы, Эмма часто и глубоко дышала, ей казалось, что кто-то всадил в ее грудную клетку кинжал и теперь проворачивает его. Пронзительная боль сковала ее тело, и даже ее крылья будто онемели. В какой-то момент Эмма подумала, что не сможет больше никогда подняться в небо. Ее лицо побледнело, язык, словно прилип к нёбу.

— Эмма? — с тревогой позвал Главный Хранитель. — Ты слышишь меня?

— Да, — с трудом ответила она и встрепенулась.— А как же Киллиан? Как он переживет наше расставание? Это бессердечно заставлять его испытывать такую боль!

Эмма и сама не заметила, как начала кричать, поэтому удивилась, когда ей в лицо выплеснули стакан воды.

— Вот так, — мягко сказал Главный Хранитель, заметив, как она глотает воздух открытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег. — Конечно, мы не может поступить с Киллианом настолько жестоко. Мы поступим гуманно — лишим его воспоминаний о тебе.

Приободрившаяся Эмма снова поникла, и в этот раз в ее позе не было глухого протеста, только смирение, присущее всем жителям Поднебесного Мира.

— Да, это будет гуманно, — тихо согласилась Эмма, стараясь не думать о том, как будет жить без Киллиана. — Главное, он будет счастлив.

— Я выберу для него самого надежного Ангела-Хранителя, — мягко сказал Главный Хранитель. — Его душа будет в надежных руках. О нем позаботятся, Эмма.

Она молча кивнула и встала, чувствуя, как ноги, ставшие ватными, не держат ее.

— Я могу попрощаться с Киллианом?

— Конечно. И ты же должна забрать его воспоминания.

Эмма вскинула голову, казалось, сейчас она закричит от боли, рвущей сердце. Это было слишком. Но эту историю должна довести до логически конца именно она, испить из чаши необходимо до дна.

— Хорошо, — дрогнувшим голосом сказала Эмма и развернулась, чтобы распахнуть крылья и улететь как можно дальше отсюда.

— Эмма… — Главный Хранитель тоже встал из-за стола и подошел к ней. Его рука утешающе легла на ее плечо. — Помни, неисповедимы...

— Пути Его, — закончила она и кивнула. — Все хорошо, вы правы. Я справлюсь.

«Теперь будет только «я справлюсь», никакого «мы», — горько подумала она и, сделав шаг, взмыла вверх.

Эмма долго летала над океаном, холодный порывистый ветер бил ей в лицо и сушил ее слезы, серебристыми дорожками стекающие по щекам и драгоценными камнями падающие в бушующие волны. Иногда ей начинало казаться, что ее сердце сейчас не выдержит и разлетится на мелкие осколки, словно хрупкая хрустальная вещица, но она гнала от себя подобные мысли: разве бессмертные могут умереть?

* * *

Эмма нашла Киллиана под сенью дерева, где когда-то Дэйви Джонс повесил веревочные качели.

Качели с тех пор никто не обновлял, веревки истлели и опасно обвисли, но дерево с годами, наоборот, стало выше и мощнее.

— Эмма, ну наконец-то! — с облегчением выдохнул Киллиан и тут же обвиняюще поинтересовался: — Где ты была весь день? Почему не откликалась на зов?

— Мне нужно было кое-что сделать, — промямлила она и заставила себя спросить. — Как твой День Рождения?

— Ну, мне официально исполнилось десять, — усмехнулось Киллиан. — Но я хотел поговорить с тобой о другом. У меня отличная новость!

— Правда? — отстраненно проговорила Эмма. — Какое совпадение… Мне тоже нужно кое-что сказать тебе…

— Тогда я первый. Не против?

Эмма мотнула головой и приготовилась слушать.

— Сегодня маме пришло письмо от дяди Джулиуса. Представляешь, он выслал нам с Лиамом приглашение в военно-морскую Академию! — Эмма потрясенно замерла, уставившись на Киллиана и не в силах вымолвить ни слова. — Понимаешь, что это значит? Я стану офицером, как мы всегда и мечтали! Понимаешь, Эмма?

Эмма молчала, радость, затопившая ее, оказалась так велика, что не сразу нашла выход. Лишь пару секунд спустя Эмма широко улыбнулась и, обняв Киллиана, прошептала, уткнувшись ему в плечо:

— Я так счастлива за тебя! Ты станешь самым лучшим офицером на своем курсе, во всей академии. Иначе и быть не может.

— Это просто чудо! — беззаботно рассмеялся в ответ Киллиан, не выпуская ее из объятий. — Джулиус и слышать ничего не хотел о нас, а теперь готов помочь с обучением. Как иначе это можно назвать?

«Отчаянной верой, — подумала Эмма. — Не знаю, что именно сыграло решающую роль: мои ежедневные визиты к Джулиусу или постоянные письма Лили, но это не так уж и важно. Вера помогла нам добиться желаемого».

Эта мысль заставила Эмму вспомнить, что больше нет никакого «мы», и она, нехотя, отстранилась от Киллиана.

— Нам нужно поговорить.

— Звучит пугающе, — мгновенно посерьезнев, заметил Киллиан.

Эмма проигнорировала последние слова Киллиана и сделала шаг назад, создавая между ними небольшую дистанцию, при этом их пальцы были по-прежнему переплетены.

— Послушай, — медленно начала она, — дело в том… В общем… Это казалось проще, когда я мысленно репетировала этот разговор!

— Тише, — успокаивающе произнес Киллиан. — Что бы ни случилось, я буду рядом. Ты можешь рассказать мне все, что угодно.

— Об этом и речь, — кусая губы, чтобы вновь не заплакать, проговорила Эмма. — Мы больше не можем быть вместе. Мне назначили другого подопечного.

— Что? — ошарашенно спросил Киллиан, на его лице читались растерянность и неверие.

— Мне жаль, но это так, — тихо сказала Эмма. — Мы не можем ничего сделать.

— Неправда! — яростно закричал Киллиан. — Выход есть всегда! Ты сама так говорила. Мы должны бороться!

— Киллиан…

— Ты обещала, что не оставишь меня!

Эмма сквозь пелену слез смотрела на искаженное болью и гневом лицо Киллиана, голубые глаза с отчаянием смотрели на нее, его руки требовательно сжимали ее, словно в попытке удержать, если она решится исчезнуть прямо сейчас. Его чувства увеличивали ее собственную боль в сотни раз, сердце сжималось, словно от ножевых ударов, а крылья бессильно обвисли.

В этот момент она думала только об этом — она может избавить Киллиана от боли.

— Эмма, посмотри на меня! Всю мою жизнь ты была рядом. Я не смогу без тебя! Я люб…

Эмма выдернула руку из железной хватки Киллиана и, сделав быстрый шаг вперед, накрыла его губы своей ладонью.

— Я знаю, — тихо проговорила она. — Но я также знаю, что ты сможешь жить без меня. Невозможно скучать по тому, кого ты не помнишь.

— О чем ты говор…

Эмма, испугавшись того, что может передумать, коснулась теплыми губами лба Киллиана, вкладывая в этот невинный поцелуй всю свою нежность и любовь к нему и одновременно с этим забирая им все его воспоминания о ней. Перед ее глазами пролетели отрывки ярких, живых воспоминаний: вот Киллиан видит ее еще глазами младенца, и она для него, словно солнышко, теплое и ласковое, вот он цепко держит ее золотые волосы своими ручонками, не отпуская от себя, первое слово, первый разговор, первое рукопожатие…Совместных воспоминаний было так много, что Эмма едва не упала под их мощным потоком.

Одновременно с последним проскользнувшим воспоминанием о ней — целующей его в лоб, Эмма шепнула ему на ухо:

— Будь счастлив, Киллиан Джонс, — и бесшумно взмыла ввысь так быстро, что человеческий глаз не заметил никакого движения.

Открывший глаза Киллиан нахмурился, пытаясь вспомнить, зачем вышел к старым качелям. В душе образовалась странная пустота, но он не мог понять ее причины. Разве что-то случилось? Он дотронулся до лба, потер его, а затем посмотрел на свою руку, сжимающую конверт. Определенно, новость о поступлении в Академию подействовала на него, словно крепкое вино — опьянила и лишила ориентации в пространстве. Усмехнувшись, он развернулся и неторопливо направился к дому, где хотел поделиться радостными вестями с матерью и братом.

Эмма, спрятавшаяся среди ветвей дерева, безмолвно наблюдала за тем, как с каждым шагом Киллиан удаляется от нее все дальше, а нить, связывающая их, натягивается все сильнее. Дождавшись, пока спина Киллиана полностью исчезнет из поля ее видимости, Эмма распахнула крылья и сильными взмахами быстро поднялась в небо, а затем улетела прочь, не оглядываясь и не тратя силы на то, чтобы утереть с мокрых щек катящиеся слезы.

* * *

Риччи Брауч — новый подопечный Эммы — обладал поистине ангельским характером. Он рос тихим, спокойным мальчиком, который совершенно не доставлял хлопот родителям. Малыш никогда не капризничал, почти не плакал и смотрел на мир не по-детски взрослым взглядом. Риччи был похож на умудренного старца в теле ребенка. Он настолько отличался от Киллиана, что, казалось бы, воспоминания о прошлом не должны преследовать Эмму, но… каждый раз смотря в карие глаза Риччи, Эмма видела перед собой голубые глаза Киллиана. Прижимаясь лбом к стеклу окна, за которым зеленел Центральный парк Нью-Йорка, Эмма представляла на его месте вековые сосны Зачарованного леса и побережье с уютно расположившимся на нем домиком Джонсов.

Ее душа рвалась туда, к шепоту морского прибоя, к песчаному побережью, где они с Киллианом провели так много времени вместе, и лишь нечеловеческим усилием воли Эмма заставляла себя оставаться на месте. Рассказывая Риччи сказки, Эмма избегала тех легенд, которые особенно нравились Киллиану, словно поделиться с кем-то любимыми историями Киллиана, означало разорвать ту тонкую нить, что еще по-прежнему связывала их.

Эмма быстро поняла, что ее новый подопечный проявляет интерес к ярким картинкам. Выбирая для него сны, Эмма использовала собственные воспоминания о прекрасных рассветах, торжественных закатах, жемчужных звездах на ночном небе, и раскрашивала эти картинки в самые невообразимые цвета. Наблюдая за Риччи, улыбающимся во сне, Эмма улыбалась и сама, но даже в такие моменты она думала о Киллиане.

Эмма любила Риччи, но эта любовь совершенно не походила на ту, что она испытывала к Киллиану, и с этим, как она ни старалась, ничего не могла поделать.

В два года Риччи уже не видел ее, но по-прежнему слышал. За эти два года Эмма ни разу не отлучилась на Небеса, проводя все время с Риччи, словно доказывая самой себе, что в ее отношении к Киллиану не было ничего предосудительного.

Риччи исполнилось три, и он, не без помощи родителей, задувал свечи на торте, когда Эмма, с улыбкой наблюдающая за ним, ощутила резкую боль в сердце. Сложившись пополам, будто от сильного удара, Эмма открыла рот и сделала несколько глубоких вздохов. Лоб покрылся испариной, грудную клетку разрывало на части. С трудом разогнувшись, Эмма бросила встревоженный взгляд на Риччи, но ее подопечный обнимал маму за шею, что-то радостно лопотал папе и выглядел при этом абсолютно счастливым.

«Что же случилось?»— растерянно подумала Эмма, стараясь восстановить дыхание, боль по-прежнему не отпускала и с каждой минутой становилась лишь сильнее.

Неожиданная догадка обожгла, словно раскалённое железо: если с нынешним подопечным все в порядке, то, возможно, беда случилась с прошлым протеже?

«Киллиан!» — пронеслось в голове Эммы.

Не раздумывая ни секунды, Эмма распахнула крылья и взмыла ввысь, с каждым взмахом набирая все большую скорость.

Никогда прежде Эмма не летала так быстро. Никогда прежде она не испытывала такого леденящего душу ужаса. И никогда прежде ее молитва к Нему не была настолько похожа на отчаянную мольбу о помощи.

* * *

Эмма легко разыскала Киллиана, словно некое шестое чувство указало путь. Второе окно справа в казарме военно-морской академии сразу притянуло взгляд, и, снизившись, Эмма собиралась было влететь в комнату, как неожиданно дорогу перегородил высокий ангел с золотыми крыльями.

— Эмма? — поинтересовался он.

— Да, а вы?...

— Меня зовут Макс. Я Ангел-Хранитель Киллиана.

Эмме потребовалась пара секунд, чтобы прийти в себя. Она знала, что у Киллиана теперь новый Хранитель, но столкнуться с ним лично оказалось странно и почему-то неловко.

«Он из боевого отряда, — отстраненно заметила она. — Главный Хранитель действительно нашел для Киллиана одного из лучших».

Максу было не меньше тридцати веков — взрослый, опытный ангел с понимающим взглядом и некой настороженностью в глазах. Многочисленные бои оставили отметины не на его лице, но в душе, и это сквозило в том, как он смотрел на Эмму: решительно и немного жестко, словно на противника.

Эмма постаралась скрыть волнение и мягко ответила:

— Рада вам, Макс. Мне нужно увидеть Киллиана, — и сделала шаг в сторону окна.

Макс распахнул крылья за своей спиной, не позволив Эмме протиснуться к окну.

— Мне жаль, Эмма, но твое появление здесь нежелательно.

— Думаю, вы ошибаетесь…— терпеливо проговорила она.

— Возможно, из нас двоих ошибаешься ты.

Эмма вскинула голову, в душе закипало упрямство, подпитанное страхом неизвестности.

— Что с Киллианом?

Макс молча покачал головой.

В этот момент из соседнего окна высунулся Никон, покрутил головой и, заметив Эмму, тепло улыбнулся:

— Рад тебе, Эмма! Мне тебя не хватало…

— И я рада тебе, Никон, — искренне откликнулась она. — Как ты?

Никон протиснулся сквозь оконную раму и, подлетев к Эмме и Максу, искренне ответил:

— Думаю, ты знаешь, что не очень хорошо. Киллиану и Лиаму сейчас тяжело.

— Что случилось?

Никон отвел глаза, Макс нахмурился.

— Что случилось?! — закричала Эмма, и от ее крика сидевшие на дереве птицы испуганно взмыли с облюбованных ими веток в небо.

— Лили умерла… — вздрогнув, тихо ответил Никон, его голос дрогнул.

«Вот почему Киллиану так больно…»

— Пустите меня, — попросила Эмма.

— Возвращайся домой, — посоветовал Макс. — Позволь мне уберечь тебя от ошибки.

— Эмма, возможно, ты прилетишь к нам позже? — неуверенно предложил Никон и положил руку ей на плечо, словно успокаивая.

Боль снова стиснула грудную клетку, и Эмма, скинув руку друга, уже не попросила, а потребовала:

— Я должна увидеть Киллиана.

Видимо что-то в интонации или в выражении ее глаз встревожило Макса, потому что он замешкался. Его взгляд был прикован к чему-то за ее спиной. Поколебавшись, он отступил и кивнул на окно.

— Ты можешь идти, но помни, что тем самым ты ослушаешься Его воли. Выбор за тобой.

Эмма куснула губу, помедлила минуту и сделала шаг вперед: сейчас ее место рядом с ним, с Киллианом, и Он поймет ее решение, иначе и быть не может.

Уже шагнув на узкий подоконник, она услышала полный ужаса шепот Никона:

— Эмма, твои крылья… Они потемнели…

* * *

Киллиан лежал на узкой койке, уткнувшись лицом в подушку. Его спина была напряжена, словно натянутая струна, взлохмаченные волосы топорщились на макушке, руки, вытянутые вдоль тела, комкали жесткое одеяло — во всей позе читалась неприкрытая боль. Кроме него в комнате никого не было, и чувство одиночества, повисшее в воздухе, казалось почти физически ощутимым.

Эмма, неожиданно растерявшаяся, несмело приблизилась к нему. Она не обратила внимания на слова Никона, сейчас все ее существо было сосредоточено на Киллиане — он стал центром ее Вселенной.

«Богохульство» — шепнул Эмме внутренний голос.

«Знаю», — так же тихо ответила она.

— Здравствуй, — робко поздоровалась Эмма и дотронулась рукой до плеча Киллиана.

Ее рука легко прошла сквозь его тело, и Эмма в испуге отшатнулась.

— Киллиан! — в ужасе воскликнула она, а затем прошептала с отчаянием в голосе: —Киллиан…

Он не слышал ее. И не видел. Она сама разорвала их нить в тот день, когда забрала у него воспоминания об их знакомстве, дружбе — воспоминания о них.

Эмма опустилась на пол, рядом с кроватью Киллиана, и, откинув голову назад, прислонилась спиной к стене. В горле стоял ком, в глазах щипало, но Эмма не позволяла себе плакать.

— Я скучаю по тебе, — с тоской проговорила она. — Не проходит и дня, чтобы я не думала о тебе…

Киллиан молчал, его лицо по-прежнему было уткнуто в подушку. И тогда Эмма решила говорить с ним так, словно между ними ничего не произошло.

В окно било яркое полуденное солнце, отражаясь многочисленными бликами на стекле и рассыпаясь по комнате солнечными зайчиками. Сосредоточившись на игре света на стенах с безликими обоями, Эмма, больше обращаясь к себе, чем к Киллиану, проговорила:

— Знаешь, Лили была невероятным человеком — добрым, сильным, отважным, любящим и умеющим прощать. Она любила вас с Лиамом больше жизни и сумела простить вашего отца, — сделав паузу, Эмма положила свою ладонь рядом с ладонью Киллиана и продолжила: — Лили очень многому научила тебя, Киллиан. Ты знаешь, она смогла преподать урок и мне. Я поняла, любовь — это испытание, и только от нас зависит, станет ли она благословением или же обернется проклятием…

Раздался сдавленный всхлип, Эмма замолчала и затаила дыхание. Киллиан завозился и повернулся набок, лицом к стене, лицом к Эмме. Не слыша ее, он бездумно смотрел в одну точку, даже не догадываясь, что его взгляд прикован к ее глазам.

Киллиан прикрыл красные, опухшие от слез веки; он плакал совершенно беззвучно. Эмма прерывисто выдохнула и подалась вперед, кончиками пальцев дотрагиваясь до его губ, искусанных до крови.

— Киллиан… Мне так жаль…

Эмма оставалась с Киллианом до самого вечера, разговаривала с ним, успокаивала его, зная: он ее не слышит.

Когда солнце село за горизонт, Эмма ласково коснулась ладонью щеки Киллиана и, не прощаясь, улетела в тревожащую тишину опускающихся сумерек.

Ее удаляющуюся спину провожали смущенные и растерянные взгляды Макса и Никона.

Вернувшись к своему подопечному в Нью-Йорк, Эмма узнала сразу две новости: Риччи перестал ее слышать, а ее некогда белоснежные крылья потемнели и приобрели темно— серый цвет. Теперь на солнце они блестели, словно червонное серебро.

* * *

Эмма говорила себе, что не имеет права видеться с Киллианом: их пути разошлись, и у нее теперь новый подопечный, который нуждается в ней. Эмме приходилось повторять это снова и снова, но самовнушение не работало, своевольное сердце подсказывало совсем иное. Риччи исполнилось шесть, когда Эмма сдалась и признала свое поражение: ей необходимо видеть Киллиана, она хотела быть уверенной в том, что у него все хорошо. Чувство долга не позволяло отлучиться от подопечного надолго, и Эмма выкраивала время на редкие встречи с Киллианом. Больше она не заговаривала с ним, зная, что он все равно не слышит ее слов. Макс словно принял решение, и больше не противился ее присутствию рядом со своим подопечным. Впрочем, Эмма все больше наблюдала за Киллианом издалека, ни во что не вмешиваясь и позволяя всему идти своим чередом. Частенько она разговаривала с Никоном, который охотно делился с ней новостями о жизни братьев. Эмму охватывало чувство гордости, когда она слышала об успехах Джонсов сначала в учебе, а затем — и в военной службе на одном из кораблей Его Величества. Братья Джонс заработали репутацию умных, отважных и верных Короне офицеров, и у Эммы теплело на сердце при мысли, что мечта Киллиана осуществилась. Разве в итоге это не самое главное?

— Все-таки в Киллиане что-то изменилось после твоего исчезновения, — как-то заметил Никон.

— Что ты имеешь в виду? — встрепенулась тогда Эмма.

— Понимаешь… — протянул Никон, — ему словно чего-то не хватает. Кажется, он ищет что-то и не может найти, и от этого на его душе образуется пустота. И ты знаешь, что нет ничего опаснее пустоты: именно она толкает человека на неверный путь.

Эмма не нашлась с ответом и промолчала, сердце тревожно екнуло — стало страшно от того, что Никон озвучил ее собственные наблюдения.

Стараясь не думать о Киллиане, Эмма с удвоенным рвением пыталась помочь Риччи. Тот рос замкнутым, сосредоточенным на своем внутреннем мире мальчиком, чей талант очаровывал и завораживал: его рисунки трогали за душу каждого, кто хотя бы мельком бросал на них взгляд. Догадка Эммы подтвердилась — Риччи было предначертано стать художником. Рассматривая невероятно яркие наброски пейзажей, Эмма все больше утверждалась в том, что Риччи должен развивать свой дар. К сожалению, родители мальчика думали иначе и пророчили ему будущее врача.

«Семейная традиция, — качала головой Эмма в моменты громких ссор. — Разве может стать врачом человек, до обморока боящийся крови? Он спасет куда больше жизней, если продолжит творить. Свет буквально льется с его рисунков…»

Любимой темой Риччи, к которой он возвращался снова и снова, были закаты и рассветы. Закат над крышами низких домиков, над вершинами огромных сосен… Рассвет, отражающийся в морской глади, скользящий по песчаному пляжу…

У Эммы появлялся ком в горле каждый раз, когда она смотрела на эти пейзажи, полные жизни и в то же время смирения перед силами, неподвластными человеку. В картинах Риччи неизменно была подчеркнута цикличность всего происходящего: ночь сменяется днем, а затем снова возвращается ночь — порядок, с которым невозможно поспорить. Эмме казалось, что Риччи вкладывает в свои пейзажи больше смысла, чем видят взрослые. Творчество ее подопечного было очень символично.

И символично было также и то, что работы Риччи неумолимо наводили на мысли об их с Киллианом истории, которая началась с рассвета и однажды окончательно оборвется на закате.

Впрочем, их история могла завершиться еще раньше.

Риччи исполнилось восемнадцать. Он выстоял битву с родителями и, к огромной радости Эммы, поступил в Сорбонну на художественное отделение. Несмотря на протесты родных, Риччи собирался уехать учиться в Париж.

В тот день после очередной ссоры с родителями Риччи собрал небольшой рюкзак и ушел из дома, сказав, что остаток лета проведет в доме у бабушки — единственной, кто не противился его решению стать художником.

Тенью следуя за разгневанным Риччи, спешащим на автовокзал, Эмма думала о том, что существуют два типа людей: те, кто смиряются перед обстоятельствами и забывают о своей мечте, и те, кто сминают эти самые обстоятельства, отделяющие их от заветной цели. Наверное, родители Риччи оказались удивлены, узнав, что их сын относится ко второй категории. Но сама Эмма давно разглядела в Риччи твердый стержень, который сложно было сломать. Риччи лишь выглядел мягким и податливым, но когда дело касалось действительно важных вещей, вся его уступчивость улетучивалась, он был готов бороться до конца за то, во что верил. И в этом Риччи отчаянно напоминал ей Киллиана…

Поймав себя на мысли, что снова думает о Киллиане, Эмма сделала глубокий вдох и не сразу смогла выдохнуть от боли, скрутившей все внутри. Казалось, из груди вырвали сердце и теперь сжимают, стремясь превратить его в порошок. Эмма задыхалась, на глазах выступили слезы. Понадобилась пара минут, прежде чем она сумела взять себя в руки. Первой мыслью было: «Киллиан!».

Если бы люди умели видеть ангелов, они бы заметили короткую серебристую вспышку, прорезавшую небо над крышей центрального автовокзала Нью-Йорка, — молниеносные движения крыльев Эммы действительно были похожи на сверкнувшую молнию.

* * *

Когда Эмма разыскала корабль братьев Джонс, Лиам уже умер, отравившись растением, которое, по словам короля, должно было помочь стране одержать победу в войне. Только речь шла вовсе не о лекарстве для раненых, как думали Джонсы, а о яде, способном уничтожить целую армию.

Эмма замерла; Лиам лежал на полу в каюте капитана, над его телом склонился Киллиан и плакал, горячо и беззвучно. Молчаливые рыдания сотрясали его грудную клетку, в то время как рука продолжала сжимать плечо погибшего брата — единственного родного человека.

В паре шагов от братьев застыл Никон, его крылья потускнели и словно поникли. В глазах блестели слезы.

— Эмма… Ты пришла… — с трудом проговорил он.

— Эмма… Рад тебе, — внезапно появился за ее спиной Макс.

Эмма обернулась и рассеяно кивнула, а затем, не раздумывая, подошла к Киллиану и медленно опустилась рядом с ним на колени.

— Киллиан… — прошептала она. — Мне так жаль… Если бы ты знал, как мне жаль…

Ее голос дрожал, по щекам катились слезы. Сверкая, словно драгоценные камни, они падали на деревянный пол и бесследно исчезали. Эмма протянула дрожащую ладонь, чтобы коснуться щеки Киллиана, но в этот момент тот резко встал и, проведя рукой по лицу, сморгнул слезы и решительным шагом направился прочь из каюты.

— Куда он? — удивленно спросил Никон.

У Эммы сжалось сердце от недоброго предчувствия. Она рванула следом за Киллианом, за ней, не отставая, спешил Макс. Но было уже поздно.

Киллиан стоял на возвышении и гневно обращался к своим матросам:

— Разве такому королю мы обещали служить? У пиратов больше чести, чем у Его Величества!

Эмма словно окаменела. Она не верила глазам: ее Киллиан, человек чести, ставивший благородство и верность превыше всего, поднимал бунт.

— Киллиан, не нужно! — крикнула она и бросилась к нему.

Офицерский китель, брошенный за борт, пролетел сквозь нее, и Эмма охнула от неожиданности.

— Киллиан, я прошу тебя, — увещевала Эмма, подлетая вплотную к нему и безуспешно пытаясь поймать его взгляд. — Не нужно!

Он продолжал что-то говорить, команда поддерживала его одобрительными выкриками, но весь гул ушел куда-то на задний план, словно затерся, превратился в фон. Все, что видела Эмма сквозь пелену слез, — искаженное болью решительное лицо Киллиана.

— Пожалуйста… Я прошу тебя…. — беззвучно прошептала Эмма, все еще отчаянно надеясь на чудо.

«Не дай Ему ступить во Тьму!» — молила она.

Киллиан прошел сквозь нее, отчего Эмма прикрыла глаза и прерывисто выдохнула. Ее плечи поникли, когда он кивнул на развивающийся на ветру флаг Его Величества.

— У нас будет собственный флаг! И собственные правила! Кто со мной?

Эмма смотрела, как команда согласно потрясает в воздухе кулаками и провозглашает Киллиана капитаном, и в душе что-то оборвалось. Слез больше не было.

Она обессиленно опустилась на пол возле мачты и уронила лицо в ладони: ей не хотелось никого видеть. Боль в груди все не унималась, из резкой и ослепляющей становясь тупой и ноющей. Впервые в жизни Эмма не знала, что нужно делать, да и не хотела ничего предпринимать. Неожиданно все потеряло смысл.

— Эмма, — мягко позвал Макс. — Возвращайся к своему подопечному. Ты нужна ему.

— Да, — охрипшим голосом согласилась Эмма и подняла голову.

Макс увидел ее лицо и вздрогнул, а затем посмотрел на нее долгим, странным взглядом, который Эмма не смогла истолковать.

— Знаешь, — тихо проговорил он, — оставайся здесь. Я сейчас вернусь.

Эмма равнодушно кивнула и бездумно прислонилась затылком к матче. Солнце было в зените, играло бликами на воде и слепило глаза, но Эмма не обращала на это внимания. Ничто больше не имело значения.

Она не знала, сколько времени провела, сидя на палубе и наблюдая за действиями команды, но, наверное, не так много, как показалось: голос Главного Хранителя раздался над ухом тогда, когда солнце еще не успело сменить своего положения на небосклоне.

— Эмма, почему бы нам не прогуляться? — спокойно предложил Главный Хранитель и подал ей руку.

Эмма послушно оперлась на протянутую ладонь и с трудом встала на ноги. Тело не слушалось, и она вдруг подумала, что, возможно, и крылья перестанут ей подчиняться.

— Крылья — это ты сама, Эмма, — покачал головой Главный Хранитель, словно услышавший ее мысли. — Не думай ни о чем, просто лети.

Эмма бросила последний взгляд на спину застывшего у руля Киллиана и, сглотнув ком в горле, несмело сделала взмах, затем другой, и тяжело поднялась в небо.

Так неуклюже она летала разве что в детстве, и поэтому Эмма с облегчением перевела дух, когда они приземлились на вершину отвесной скалы посреди бесконечного океана.

— Его ослепила боль, — торопливо проговорила Эмма, убирая крылья. — Он вернется к Свету, вот увидите!

— Ты права, — кивнул Главный Хранитель. — Ведь Свет живет внутри каждого человека, его лучи невозможно погасить окончательно. Даже темнота не настолько черна, как кажется: в ее отблесках можно увидеть блики Света и, ухватившись за них, найти верный путь…

— Он сможет, — горячо прошептала Эмма. — Ведь неисповедимы…

— Пути Его, — закончил Главный Хранитель и улыбнулся: — Один урок ты все же усвоила…

— А остальные? — вскинув голову, спросила Эмма, подмечая, как в голосе появились нотки вызова.

— А с остальными уроками сложнее, — вздохнув, признался ее наставник. — Эмма, я волнуюсь за тебя.

— Вы имеете в виду цвет моих крыльев? — упавшим голосом спросила она. — Я ослушалась Его и понесла наказание…

— Не уверен, что это наказание, — ласково поправил Главный Хранитель. — Крылья отображают твое внутреннее состояние. Ты вся сейчас, словно закаленная сталь.

— Что это значит? — растерянно задала вопрос Эмма.

— В этом можешь разобраться лишь ты сама. Но больше не думай, что потеряла Его любовь. Он любит всех своих детей и каждому помогает найти путь к Свету. Ты не подвела Его, ты лишь сделала свой выбор.

Эмма помолчала, осмысливая услышанное. Ей стало легче, словно камень с души сняли. Мысль о том, что она подвела Его, все это время мучила ее.

— Разве право выбора — это не прерогатива человека? — робко спросила она. — Ангелы выбирают лишь раз, когда определяют свое Предназначение.

— Об этом я и хотел поговорить с тобой …

Эмма напряглась и до боли закусила нижнюю губу.

— Видишь ли, Эмма, ты провела в мире людей достаточно много времени, и это отразилось на твоей впечатлительной душе… Возможно, виной всему твой возраст. Ты еще слишком молода, поэтому человеческий мир так влияет на тебя…

— Он не влияет, — серьезно проговорила Эмма и добавила: — Я в порядке. Правда.

Вместо ответа Главный Хранитель долго вглядывался в ее лицо, а затем вздохнул и проговорил:

— Пойдем со мной. Я кое-что покажу тебе.

Они спикировали вниз и некоторое время пронзали небо над синими водами спокойно дремавшего океана, а затем подлетели к скалистому побережью и стали нарезать неспешные круги над ним.

— Посмотри вниз, Эмма, — попросил Главный Хранитель. — Скажи, что ты там видишь?

— Океан, — непонимающе ответила она и вновь всмотрелась в сине-зеленые волны, лениво бьющиеся об острые камни.

— Вглядись, — мягко посоветовал наставник.

Эмма нахмурилась и вновь перевела взгляд на воду. В колышущейся глади морского зеркала она разглядела нечеткие очертания лица девушки, похожей на нее, только выглядевшей веков на семь старше — светловолосая девушка-ангел выглядела на семнадцать человеческих лет.

Эмма обернулась, за спиной никого не было. Догадка вспыхнула в голове и обожгла, словно пламя.

— Как… как такое возможно?

Пальцами она осторожно ощупывала свое повзрослевшее, лишенное детской округлости лицо. Она никогда не слышала, чтобы ангелы взрослели так быстро, да еще и мгновенно.

— Как я и говорил, человеческий мир влияет на тебя, Эмма, — грустно сказал Главный Хранитель. — И мы ничего не может с этим поделать.

— Почему? — тихо спросила Эмма.

— Кто знает…Возможно, виной всему твоя связь с Киллианом. Она ослабла, но все еще невероятно сильна.

Эмма вновь вернулась мыслями к Киллиану, полностью забыв о собственных проблемах.

— Мы хотели спасти его душу, — безжизненно проговорила она, — но, кажется, лишь погубили ее…

— Еще слишком рано судить, Эмма, — покачал головой Главный Хранитель. — Его ждет долгий путь… И нельзя сказать наверняка, что же он в итоге выберет.

— Я бы хотела помочь ему.

— Я не могу запретить тебе видеться с ним, — терпеливо проговорил Главный Хранитель, — но ваши встречи, прежде всего, влияют не на него, а на тебя саму. Посмотри, как ты изменилась за один сегодняшний день.

Эмма растеряно обвела взглядом свое повзрослевшее тело. Изменения коснулись не только ее внешности, но и души; она чувствовала себя намного старше.

— Так не должно быть, верно? — обреченно спросила Эмма.

— Да, — подтвердил Главный Хранитель. — Не должно.

Они снова помолчали. Эмма бездумно смотрела на океан, в голове было пусто.

— Я предлагаю тебе вернуться на Небеса и закончить обучение, — после паузы сказал наставник и мягко добавил: — Тебе необходимо общество братьев, ты должна некоторое время пожить среди ангелов, чтобы вспомнить о том, кто ты.

— А как же Киллиан? — встрепенулась Эмма, а затем быстро поправилась: — Как же Риччи? Я не брошу его! Он нуждается во мне!

Главный Хранитель тяжело вздохнул и ненадолго отвел глаза. Его рука утешающе легла на плечо Эммы.

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить…

Живот Эммы скрутило от предчувствия беды. В горле стало сухо.

— Что с Риччи?

— На автовокзале произошел инцидент… У Риччи случился конфликт с двумя молодыми людьми, которые были под действием алкоголя, и…

— Риччи…— сухими губами прошептала Эмма.

— Мертв, — твердо закончил Главный Хранитель. — Мне очень жаль, Эмма. Хранители тех двоих парней приносят тебе свои соболезнования и искренние извинения за поступок своих протеже.

— Это я виновата… — обхватив голову, проговорила она.

— Твоей вины в случившемся нет. Даже если бы ты была рядом, ничего бы не смогла изменить. Таков его Путь.

— Я могла помочь ему выбрать другой Путь!

— Эмма, — мягко увещевал Главный Хранитель, — в течение всей твоей бессмертной жизни подопечные будут сменять друг друга. Они станут частью твоей жизни, но ни один не задержится в ней надолго. Таково твое Предназначение.

— Рассветы и закаты, — прошептала Эмма, — как на картинах Риччи.

— Эмма?

— Все в порядке, — подняв голову, громче проговорила она. — Вы правы. Во всем. Я хочу продолжить обучение, если это возможно.

— Конечно, — с облегчением выдохнул Главный Хранитель. — Мы скучали по тебе, Эмма. Мы рады твоему возвращению.

Теплая улыбка коснулась тонких губ Главного Хранителя, его лоб, минуту назад тревожно хмурящийся, разгладился. Смотря на седые волосы наставника, собранные в высокий хвост на макушке, Эмма впервые в жизни задумалась о том, что же заставило его волосы побелеть? И есть ли какая-то связь между изменением окраса ее крыльев и его волосами, также поменявшими свой цвет?

— Мы ждем тебя, — прервал ее размышления Главный Хранитель, и Эмма неловко улыбнулась в ответ.

Главный Хранитель улетел первым. А Эмма еще долгое время нарезала круги над скалистым побережьем и оплакивала сразу двоих своих подопечных: Риччи и Киллиана. Обоих она потеряла и, кажется, уже навсегда.

* * *

Первые пару лет Эмма провела, полностью погрузившись в учебу. Она скучала по Небесам, братьям и той чистоте помыслов, которые царили наверху. Окунувшись в атмосферу безоговорочной любви, она почувствовала себя по-настоящему счастливой.

Но ненадолго.

Даже если бы у Эммы возникло желание забыть о прошлом, сделать это оказалось бы непросто: на нее стали накатывать острые приступы боли, буквально скручивающие грудную клетку и перемалывающие в порошок надсадно стучащее сердце.

И Эмма знала имя этой боли — Киллиан.

Чем сильнее Киллиан погружался во Тьму, тем отчаяннее он хватался за Свет, которым всегда была для него Эмма. Казалось, Тьма, легшая между ними непреодолимой пропастью, странным образом усилила их связь.

Эмма знала обо всех ошибках Киллиана, потому что каждый поступок, все больше приближающий его к Тьме, отзывался в ней оглушающей болью. В такие моменты Эмма обхватывала себя руками и делала глубокие, жадные вздохи; приходилось до крови закусывать нижнюю губу, чтобы не закричать от безысходности и тоски, которые не принадлежали ей — это были чувства Киллиана.

Эмма любила Небеса, но сейчас даже возвращение домой не могло помочь. Главный Хранитель просил вспомнить, кто она. Эмме же начинало казаться, что она никогда этого и не знала.

Эмма вновь стала летать на Землю. Душа леденела от ужаса, когда она видела, какие злодеяния творит Киллиан — человек, презиравший пиратов, превратился в самого опасного из них. Его имя гремело на все семь морей, его репутация была не хорошо продуманной выдумкой, а ничем неприкрытой правдой. И от этого становилось по-настоящему страшно.

В моменты кровавых боев и жестоких расправ Эмме хотелось отвернуться, но она заставляла себя смотреть. Ей нужно было видеть все. Но, даже зная о глубине Тьмы, в которую он погрузился, Эмма продолжала верить и надеяться: однажды ее Киллиан вернется к Свету.

Ее Киллиан.

Эмма все же нашла ответ на вопрос, заданный Главным Хранителем.

Она — родственная душа. И ее место рядом с ним, с Киллианом.

Как только Эмма поняла это, ей открылось еще кое-что: она любит Киллиана. Любит не так, как Хранитель должен любить своего подопечного. Ее любовь неправильна и… человечна. Каждый миг своей жизни она хотела провести рядом с ним. Эмма мечтала состариться вместе и разделить на двоих рассветы, чтобы однажды, на закате, рука об руку уйти куда-то дальше.

Эмма знала, ее мысли греховны. Она не просила о прощении для себя, но молила Его помочь Киллиану и подсказать ему верный Путь.

* * *

Эмма не сразу заметила: с ее внешностью снова что-то происходит. Изменения не были такими резкими и неожиданными, как в прошлый раз, но нельзя было спорить с очевидным: постепенно она все больше становится похожей на ровесницу Киллиана, рамки возрастных границ размываются.

В тот день, когда Киллиан вернулся в Неверленд и застрял там на пару веков, время остановилось и для Эммы — она больше не взрослела.

* * *

Эмма успешно закончила курс обучения и по его окончании попросила вновь предоставить ей шанс. Несмотря на любовь к Киллиану, она по-прежнему стремилась помогать людям и хотела быть Хранителем.

Радость затопила сердце, когда Эмма получила одобрение Главного Хранителя: ей разрешили вернуться к Предназначению.

Чувство долга не позволяло пренебрегать своими обязанностями, но, несмотря на трепетное отношение к своим подопечным, Эмма все равно находила время, чтобы навещать Киллиана.

Безмолвное наблюдение за его жизнью стало чем-то привычным, как и приступы боли, с каждым годом становящиеся лишь сильнее.

И было кое-что еще, заставляющее сердце истекать кровью, а серебряные крылья блестеть, словно остро наточенная сталь — человеческие закаты.

Когда погиб ее первый подопечный, Эмма долгое время переживала его уход, и не сразу смогла снова приступить к своим обязанностям. Смерть второго своего протеже Эмма перенесла еще сложнее. Но трагическая гибель третьего подопечного отозвалась такой острой болью, что Эмма не сразу поняла ее причину. Догадка осенила и заставила в испуге распахнуть глаза.

«Киллиан!» — все, что успела подумать Эмма, и метнулась ввысь.

* * *

Двое, мужчина и женщина, стояли на холме и с предвкушением смотрели на сиреневое зарево, вспыхнувшее на востоке Зачарованного леса и медленно приближающееся к замку Белоснежки.

Женщина мечтала о том, как вернет дочь и обретет семью.

Мужчина хищно улыбался от мысли, что совсем скоро он получит то, что ждал веками — месть. Он убьет Румпельштицхена.

— Двадцать восемь лет?

— Они пролетят так быстро, что ты их и не заметишь.

Киллиан, которого теперь называли не иначе, как «Крюк», иронично приподнял бровь и криво усмехнулся. В правой руке он держал подзорную трубу, вместо левой ладони сверкал железный крюк, за спиной развевался черный кожаный плащ.

«Это конец, — поняла вдруг Эмма и обессилено упала на колени. — Он окончательно отвернулся от Света. Его не вернуть…»

— Ты уверена в этом, Эмма? — раздался над головой голос Главного Хранителя.

Эмма вздрогнула и обернулась. Наставник протянул ей руку и помог встать. Его рука крепко держала ее ладонь, и от этой поддержки Эмме стало легче. В глазах блестели слезы, но она больше не плакала — казалось, слез больше не осталось. Сделав глубокий вздох, Эмма ответила, голос дрогнул:

— Он думает только о мести. Он готов заключить любую сделку, лишь бы осуществить желаемое. Его не беспокоит проклятие, которое сломает сотни жизней. Он тревожится лишь о собственном благополучии.

— И что же, Света в нем совсем не осталось? — спросил Главный Хранитель.

Эмма посмотрела в сторону Киллиана, потянувшегося к фляге с ромом, и, закусив до боли губу, честно ответила:

— Свет невозможно потушить окончательно, но чтобы разжечь его потребуется… чудо.

Главный Хранитель вдруг мягко улыбнулся и, коснувшись, серебряных перьев Эммы, сказал:

— Чудеса не случаются сами по себе. Их творят те, кому хватает на это силы духа. Те, кто обладает чистым сердцем, способным горячо сопереживать другим, и характером, похожим на сталь, чтобы претворить мечты в жизнь, несмотря на все препятствия.

— Сталь? — растерянно переспросила Эмма. Она стояла, словно оглушенная, и силилась понять слова наставника.

— Именно. Из этого благородного металла куют прекрасные клинки — оружие воина. Ты же знаешь об этом.

— Конечно, — кивнула она, — но при чем здесь…

— Цвет твоих крыльев, словно затемненная огнем сталь. Ты до сих пор не поняла, что это значит?

Эмма потрясенно замерла. Рот удивленно приоткрылся, в глазах засверкало смятение.

— Знак воина, — выдохнула она.

— Верно, — серьезно кивнул Главный Хранитель. — Я долгое время не понимал, что за битва тебе предстоит, но теперь все встало на свои места.

— О чем вы?

— Привести Киллиана к Свету и не потерять при этом собственный огонек — это настоящая битва, Эмма. И только родственная душа способна на такой поступок.

— Он не слышит меня, — покачала головой Эмма, ее плечи поникли. — Я столько раз пыталась, но все бесполезно…

При мысли о том, что ей останется только наблюдать за тем, как Киллиан губит себя, Эмме захотелось закричать. Вместо этого она впилась ногтями правой руки в тыльную сторону ладони.

— А что если он будет слышать тебя?

Эмма вскинула глаза.

— Я… Вы думаете, имеет смысл вернуть ему воспоминания о нас… — Эмма смутилась и быстро поправилась, — обо мне.

— К сожалению, это не поможет, — Главный Хранитель задумчиво постучал кончиком указательного пальца по губам, а затем, словно еще раз все взвесив, вздохнул. — Его душа слишком погружена во Тьму. Воспоминания не помогут вернуть ему Свет.

— А что поможет? — затаив дыхание, спросила Эмма.

— Любовь, — мягко сказал он. — Ваша любовь, Эмма.

На пару мгновений она словно окаменела, а затем румянец смущения мазнул щеки. Ей казалось, о любви к Киллиану никто не знает. Эмма раскрыла рот, но с языка сорвался совсем другой вопрос, не тот, который она собиралась задать:

— Вы уверены, что он меня любит?

Эмма тут же пожалела о вылетевших словах и уткнулась взглядом в землю.

Главый Хранитель ласково коснулся ее предплечья.

— Он всегда любил тебя, Эмма. Ты просто напомнишь ему об этом.

— Как?

— Я покажу. Пойдем со мной

Не задавая больше вопросов, Эмма вложила свою ладонь в ладонь Главного Хранителя и, как когда-то давно, в день ее знакомства с Киллианом, молча последовала за своим наставником. Она была готова расстаться с собственными крыльями, если это поможет стать ближе к Киллиану.

Двое ангелов взмыли небо и, обгоняя сиреневый туман проклятия, устремились к замку Белоснежки.

* * *

Никогда прежде Эмма не присутствовала на родах и, признаться, не была уверена, что наберется храбрости для повторения такого опыта.

Женщина по имени Белоснежка кричала, ее лицо искажала боль, губы были искусаны в кровь. За руку ее держал светловолосый мужчина, наверное, муж. Его звали Дэвид.

В душе Эммы что-то кольнуло, когда она рассматривала молодую пару. Это было предчувствие. Что-то подобное она ощутила, когда определилась с Предназначением.

Склонив голову, Эмма всматривалась в мягкие черты лица Белоснежки. В душе поднималась теплая волна, крылья за спиной затрепетали и вдруг воинственно распахнулись помимо воли Эммы. Главный Хранитель бросил быстрый взгляд на ее перья и усмехнулся:

— Твои крылья рвутся в бой.

— Крылья — это я сама, — тихо повторила Эмма сказанные когда-то слова Главного Хранителя.

Внезапно она все поняла. Ее взгляд метнулся к Снежке, затем переместился на бледное лицо Дэвида.

— Значит…

— Проклятие надвигается, — пояснил Главный Хранитель и серьезно посмотрел на нее. — Сотни людей забудут о том, кто они, потеряют себя и своих родных. Они будут несчастны. Но ты можешь исправить это.

Во время одного из визитов в Зачарованный Лес, Эмма слышала о проклятии. Знала она и о пророчестве, согласно которому найдется тот, кто уничтожит невиданное раньше зло.

— Стать Спасительницей, — сухими губами пробормотала Эмма.

— Именно так, — подтвердил Главный Хранитель. — Ты не только соединишься с родственной душой, но и спасешь Свет в душах многих людей. Но для этого тебе придется стать человеком.

— Мои воспоминания?

— Будут стерты. Ты не будешь помнить, кто ты и откуда. Начнешь с нуля.

— Но как же Киллиан! — запаниковала Эмма. — Я не могу забыть его!

— О, поверь мне, ваши души потянутся друг к другу при первой же встрече. А ваши дороги непременно пересекутся, и не раз.

Эмма сглотнула и, глубоко вздохнув, расправила плечи. Ей не нужно было принимать решение, она сразу знала, как поступит.

— Значит, нам нужно попрощаться? — тихо спросила Эмма и открыто посмотрела в лицо наставнику.

Главный Хранитель улыбнулся, в серых глазах сверкнула боль и тут же исчезла.

— Мы не будем прощаться, потому что я всегда буду рядом с тобой, Эмма.

— Спасибо, — просто сказала она и неожиданно обняла Главного Хранителя, прижавшись щекой к его плечу. — Спасибо вам за все…

Главный Хранитель неловко похлопал ее по спине, а затем горячо откликнулся:

— И тебе спасибо, Эмма…

Клубы сиреневого дыма надвигались. Где-то на крепостной стене зазвенел колокол, заглушающий вопль Ворчуна: «Оно приближается! Приближается!».

Эмма отстранилась от Главного Хранителя и, кивнув, сделала шаг в сторону Белоснежки.

— Эмма! — крикнул вдруг Главный Хранитель.

Она обернулась и удивленно посмотрела на него. Золотые волосы рассыпаны по плечам, за спиной трепещут серебряные крылья, в распахнутых зеленых глазах можно увидеть целый мир, но мыслями его ученица была уже далеко.

— Кого бы ты хотела себе в Хранители? — сглотнув ком, нарочито спокойно спросил он, и даже голос не дрогнул.

— А разве можно выбрать?

— Для тебя будет сделано исключение.

— Никон, — без раздумий ответила Эмма. — Мы всегда с ним понимали друг друга.

Одарив его напоследок широкой, счастливой улыбкой, Эмма бесстрашно шагнула к Снежке и, наклонившись, прикрыла глаза и коснулась теплыми губами ее лба.

— Здравствуй, мама…

Главный Хранитель прикрыл глаза от яркой вспышки, заметной только глазу ангела. Когда он снова посмотрел на то место, где секунду назад стояла Эмма, там уже никого не было. А спустя еще пару мгновений раздался громкий плач младенца.

* * *

— Они назвали ее Эммой? — переспросил Никон, стараясь скрыть свое замешательство.

Он находился в кабинете Главного Хранителя и пытался переварить новость: Эмма станет его подопечной.

— Да, — кивнул Главный Хранитель. Он спокойно смотрел в открытое лицо Никона, ожидая вопросов, но их не последовало. Никон обладал той же наблюдательностью, что и Эмма, но в отличие от нее, умел в нужный момент промолчать.

И все же, Никон не удержался от замечания:

— Вы оставили ей прежнюю внешность. Конечно, помноженную на человеческое несовершенство: вместо золотых локонов — копна светло-русых волос, в глазах больше нельзя разглядеть все оттенки океана, но их цвет по-прежнему зеленый. У нее более жесткие черты лица, но в целом… Это Эмма.

— Да, — просто сказал Главный Хранитель, не собираясь продолжать

— Вы думаете, это поможет Киллиану вспомнить ее? — осторожно поинтересовался Никон и тут же прикусил язык, встретившись с серьезным взглядом Главного Хранителя.

— Это поможет не забыть ей, кто она.

Никон кивнул и заторопился покинуть кабинет, его пугала отрешенность, появившаяся на лице собеседника.

— Никон, ты можешь прилетать ко мне в любое время. Обсудить проблемы и спросить совета…

— Вы… — голос Никона сел. — Вы станете моим наставником? Как были когда-то для Эммы?

— Не уверен, что сама Эмма понимала это, — вздохнув, признался Главный Хранитель. Казалось, он поддался минутной слабости, а затем его лицо вновь обрело суровость и твердость. — Буду рад тебе, Никон, в любое время.

— Спасибо… — потрясенно проговорил Никон и взмыл ввысь.

«Неисповедимы пути Его», — подумали они оба одновременно.

* * *

— Вот видите! — встревоженно воскликнул Никон, указывая на траслирующее облако пальцем. — Она отталкивает его. Эмма ужасно упряма!

Главный Хранитель лишь усмехнулся и откинулся на спинку кресла. На его губах играла безмятежная улыбка.

— То есть, она оставила его в логове великана и отправилась к родным одна?

— Верно! — подтвердил Никон, его крылья возмущенно затрепетали. — Понимаете, насколько все плохо?

Главный Хранитель покачал головой.

— Никон, посмотри на происходящее чуть внимательнее. Не будь поверхностным, загляни глубже…

Никон нахмурился и вновь уставился в небольшое облачко, на котором была записана первая встреча Эммы и Киллиана.

Никон ждал чего-то невероятного, он думал, что родственные души сразу узнают друг друга и потому был разочарован первым состоявшимся между ними разговором. Но возможно он что-то упустил из вида?

Облачко моргнуло, и Никон вновь погрузился в события того дня. На этот раз он всматривался в детали, в малейшие колебания, незаметные человеческому глазу.

Взгляд Киллиана, когда Эмма нашла его среди трупов в деревушке.

Едва заметное сомнение на лице Эммы, в тот момент, как с ее языка срывались угрозы.

«Ты словно открытая книга».

«Румпельштицхен отнял у тебя не только руку, верно?».

«Из нас вышла неплохая команда».

Никону пришлось напрячься прежде, чем за шуршащей оберткой слов он разглядел Истину.

— Не может быть! — ахнул он.

Между Эммой и Киллианом искрилась и переливалась на свету нить, толщиной с кулак. Ее нельзя было разрубить даже мечом.

— Прислушайся, — негромко сказал Главный Хранитель, и Никон последовал совету.

В темноте отчаяния и одиночества, в которых, словно в маленьких тесных комнатушках, были заперты души Эммы и Киллиана, раздавались тихие, едва слышные перешептывания:

— Я так скучал по тебе…

— Я вернулась. И никогда больше не оставлю тебя.

— А я не отпущу.

— Я с тобой.

— Мы вместе.

И с каждой минутой этот шепот становился все громче. Гул нарастал, и в нем все отчетливее слышалось слово: «Навсегда».