Здравствуй, Дженни (джен)

Вот уже несколько лет, — пять или шесть, как ни странно, никто не мог вспомнить точно, — в королевском дворце прачкой работала одна маленькая и грустная женщина. На ее работу никогда не было нареканий: идеально-белоснежное белье (как любил шутить считающий себя очень остроумным повар, «белоснежное бельё для принца Белоснежного»), порядок в прачечной, никакого лишнего шума. Она никогда не отлынивала от работы, а ее десятилетняя дочь по мере сил помогала матери.

Правда, она была со странностями. Но безобидными, так что управитель закрывал на это глаза.

Иногда осенью, когда опавшие листья покрывали землю сплошным ковром, она могла целыми днями бродить по лесу, разыскивая своего ребенка. Среди слуг сплетни расползаются быстро, и все знали, что мальчика зовут Роланд, — но никто не знал, что с ним случилось. Почему прачка, босая и простоволосая, не обращая внимания на льющий с неба дождь, блуждает среди деревьев и зовет его. В свою комнатку рядом с прачечной она возвращалась поздним вечером, а наутро, казалось, ничего не помнила и только забавно удивлялась исцарапанным ветками ногам.

А когда на кухне шепотом пересказывали слухи о безжалостном Охотнике, служащем Королеве, она почему-то смеялась. Кухонных девок безумно пугали рассказы об арбалете, стрелы которого непременно пронзят чье-то сердце, а она смеялась. «Хотела бы я посмотреть, что бы ты сказала, если бы взаправду оказалась перед Охотником и его проклятым оружием», — сердито сказала чернявая Элоиза, и прачка сперва в недоумении смотрела на нее, а потом тихо и серьезно ответила: «Ну и пусть. Пусть бы стрелял. У меня нет сердца. Оно болело слишком сильно, так что я вырезала его, положила в шкатулку и закопала под деревом в саду». Конечно, никто ей не поверил, но и спорить не стал. Чокнутая, что с неё возьмешь?

Когда ее дочь спрашивала, где папа, прачка говорила, что его украла колдунья, и когда-нибудь она сумеет убить колдунью и вернуть его. Кухарки тихо хихикали над этой небылицей, но маленькая девочка верила. Она еще не знала, что мужья бросают жен гораздо чаще, чем попадают под действие колдовских чар.

В общем, прачка была странной женщиной. Но работящей, а что еще нужно от служанки?

Потом случилось то, чего маленькая прачка ждала три долгих года: Королева-колдунья вернулась во дворец. Никто не смел произнести ни слова, не было даже намека на обсуждения — однако все знали, что это так. Прачка, казалось, не обратила внимания даже на это красноречивое отсутствие слухов. Стирала бельё, не отвлекаясь ни на что. А чуть позже, взяв стопку свежих, благоухающих лавандой простыней, отправилась наверх, чтобы приготовить постель для её величества.

Между тщательно сложенных полотен тончайшего белого льна был аккуратно засунут кухонный нож. Она никогда не пользовалась оружием по-настоящему. Но дома, — когда она еще жила там с новорожденной дочерью, — она тренировалась, раз за разом втыкая лезвие в набитый соломой мешок. Ведь она твердо знала, что хочет сделать. Но за первые два года во дворце ей так и не удалось подобраться к королеве, а потом та оказалась в тюрьме, недосягаемая для неё.

Она надеялась, что сейчас у неё все получится. Аристократы ведь не обращают внимания на слуг, и Королева — не исключение. Застилающая постель горничная — не более чем еще один предмет мебели, только двигающийся. А хорошую служанку, как известно, не видно и не слышно. Да, этому она научилась: быть невидимой и неслышимой.

Её величество была в комнате, и прачка, разложив по кровати стопки белья, аккуратно взяла в руку нож. Королева стояла к ней спиной, рассматривая что-то за окном. Два быстрых шага, звуки которых поглотил пушистый ковер, она замахнулась… Цепкие пальцы колдуньи стиснули ее запястье, и голос хлестнул, как плетью:

— Кто ты такая?

— Никто, — было не разобрать, чего в ответе больше, страха или дерзости.

— Да, ты никто! — Королева брезгливо поморщилась, отталкивая служанку от себя, и та, споткнувшись, упала на ковер. — Мерзкая девка. Убей ее! — короткий приказ был адресован тому, кто, бесшумно ступая по ковру, возник в дверном проеме несколько мгновений назад.

Она скорее почувствовала, чем услышала движение человека, и стиснула пальцы на рукоятке бесполезного сейчас ножа. Накрахмаленный чепчик сполз, и, щекоча ей щеки, из-под него выскользнуло несколько светло-русых прядей, переплетенных нитями ранней седины. Несколько секунд было тихо, настолько, что она слышала свое дыхание…

— Здравствуй, Дженни.