По-волчьи жить (гет)

Он разрешит любой вопрос,

Хотя на вид простак,

На самом деле, он не прост,

Мой Арлекин — чудак.

Увы, он сложный человек,

Но главная беда,

Что слишком часто смотрит вверх

В последние года.

«Романс Коломбины»

Из дневников:

20.06.2003.

«Мы снова в городе, и мне по-прежнему страшно: кажется, за каждым углом поджидает мой таинственный преследователь, и только присутствие Мариссы не дает сойти с ума. В памяти постоянно всплывают странные события последних дней, и я вздрагиваю от каждого шороха. Пока Марисса везде меня сопровождает, но скоро в Буэнос-Айрес вернется Пабло, и ей придется делить внимание на двоих. Не знаю, что лучше — одиночество или компания Пабло…».

23.06.2003

«Сегодня Соня и Франко поругались из-за лишних денег на счету Колуччи. Я вошла в середине разговора и поняла только, что Франко запросил имя отправителя, но банк ответил отказом, — и Колуччи закатил скандал. Я, конечно, никогда не перестану удивляться этой семейке, которая поднимает бучу там, где другой бы только обрадовался, — но сегодня меня смутило другое. Они странно смолкли и переглянулись, когда заметили, что я вошла в комнату. Надо разузнать у Мариссы поподробнее, что это за счет, о котором они говорили».

24.06.2003

«Сегодня ночью мне снова снились кошмары. Они преследуют меня каждую ночь, хотя ничего конкретного не снится: только размытые образы и маленький большеголовый ребенок лет двух. То есть, его почти не видно за клочками тумана, но каждую ночь я слышу его истошные крики и жалобный плач. Наверно, это что-то значит. Соня хочет снова записать меня к психологу, но я сказала, что сны прекратились, и она успокоилась. Справлюсь сама — ни к чему посвящать посторонних. Меня итак скоро начнут считать психопаткой.

25.06.2003

Марисса пыталась расколоть Франко, но тот ни словом не обмолвился ни о счете, ни о лишних деньгах, которые на нем появились. Марисса считает, что у меня паранойя, да я и сама так думаю: Франко и Соня помирились в тот же день и выглядят вполне умиротворенными. В последнее время не могу похвастаться холодным рассудком, так что решила списать все на недостаток сна. В упор не замечаю встревоженных взглядов и странного поведения. «Мне все кажется» — моя новая мантра.

27.06.2003

«В Буэнос-Айрес вернулся Пабло — теперь я одна. Марисса разрывается между нами, но я все время остаюсь дома, ссылаясь на недомогание, и отправляю их гулять вдвоем. Не хочется болтаться у них под ногами, да и плестись в одиночку следом за влюбленной парочкой — это уж совсем как-то грустно. Я и так, мягко говоря, чувствую себя неудачницей».

30.06.2003

«Ну вот, теперь ко мне липнет Мия! Ей тоже скучно: Ману еще в Мексике, помогает матери по хозяйству, а к нему Мию не отпускает Франко — говорит, после «прошлогоднего пренцедента» даже разрешение на выезд не выпишет. Я не в курсе, что там у них произошло прошлым летом, но без Мануэля и правда тоска. Мы так и не успели поговорить с ним толком после того, как к нему вернулась память, — а ведь было о чем. Раньше я всем делилась с Ману, и он всегда меня поддерживал — без него я бы не выкарабкалась после истории с Маркосом. А Мию я избегаю: не могу видеть этот ее взгляд побитой собаки. Она все время норовит заговорить о Бласе, а я не хочу говорить о нем — он и так у меня из головы не выходит».

2.07.2003

Марисса с Пабло снова уехали в город, а я по-прежнему прячусь от Мии — забилась в комнате, как волчица в капкане, — и никого не впускаю. В комнате тихо, и никто не следит за мной, так что есть время подумать. Думать, правда, больно, порой стены начинают давить на меня, и я выбегаю из дома и брожу по саду. Даже подружилась с садовниками — они славные ребята, хоть и вечно подтрунивают надо мной. Говорят, мол, нечего шататься без дела, синьорита, помогайте. А я и помогаю — я не гордая. Это здорово отвлекает от мрачных мыслей, да и рука у меня уже набита — в детдоме мы постоянно сорняки выкорчевывали».

4.07.2003

«Сегодня Марисса дала Пабло от ворот поворот, чтобы провести день со мной. Мне, конечно, было приятно, но ехать куда-то не хотелось. Я привыкла к одиночеству, да и пообещала садовникам, что помогу цветы поливать. Естественно, Марисса все равно потащила меня в центр, но там на меня снова напал приступ паранойи: я постоянно чувствовала на себе чей-то взгляд и нервно оглядывалась, пока, наконец, Мариссе не надоело, и мы не вернулись домой. Кажется, она до сих пор дуется на меня, но я лично считаю, что на обиженных воду возят. Тот черный шевроле действительно следовал за нами повсюду — я даже запомнила номер: A7123BU. Надо попросить Маркоса пробить по базе, когда он вернется из США».

6.07.2003

Они беспокоятся, говорят, я слишком зацикливаюсь. А я ничего не могу с собой поделать: все время прокручиваю в голове столкновения с Бласом и пытаюсь понять, что это было. Стоит ли мне любить его или ненавидеть, тосковать или стереть из памяти раз и навсегда? Обманываю я сама себя, или он был единственным, кому я все это время могла доверять? Марисса считает, что теперь бесполезно об этом думать, а я не могу не думать. Это совсем не важно, что он умер: до тех пор, пока я не разгадаю его, не смогу отпустить. Я видела маску и смутные очертания за ней, но пока не увижу его истинное лицо, мне не удастся с ним проститься, потому что и встреча еще не состоялась. Встреча лицом к лицу, а не маска к маске. Поэтому я отчаянно ищу, так честно цепляюсь за каждую деталь; готова принять любой ответ, принять Бласа таким, какой он есть, — лишь бы не таким, каким кажется. Поэтому хожу, как сомнамбула, по дому и избегаю Мию и Соню и даже Мариссу. Они не знают, что меня мучает, но даже если бы знали, не смогли бы помочь. Может, они тоже проходили через это, но они-то уже нашли, что искали. А я хожу по кругу, потому что Бласа больше нет, и некому теперь ответить на мои многочисленные вопросы.

13.07.2003

«Подружилась с одним из садовников — забавный старичок с небесно-лазурными синими глазами. Его зовут Хосе. Он любит рассказывать о своих военных подвигах, срезая веточки с идеально ровных кустов Колуччи, а я, расположившись рядом на траве, слушаю, открыв рот, хотя не особенно верю, что он действительно воевал. Не увлекаюсь историей и на уроках Хильды всегда ловлю мух, но, по-моему, последний раз война в Южной Америке была сто лет назад, если не больше. Вряд ли мой старик настолько древний. Но ему нравится рассказывать, а я люблю слушать и смотреть, как он лукаво щурится, пожевывая травинку, и смотрит на меня искоса своими пронзительными, все еще ясными глазами. Я тоже многое рассказываю ему, и с тех пор, как Хосе узнал, что я потеряла опекуна, он каждое утро срезает веточки жасмина и кладет на наш с Мариссой подоконник. Марисса теперь все время подтрунивает надо мной — мол, еще один поклонник появился. А я каждый день прошу Хосе не вгонять меня в краску, но он только добродушно щурится и деловито пожевывает щеку. Это, говорит, не я, синьорита, в чем вы меня обвиняете? Я смеюсь и отмахиваюсь, потому что знаю, что серьезно разговаривать с Хосе бесполезно. Мне-то, в принципе, что — только приятно. Никто никогда не дарил мне цветы, даже Маркос. А я люблю жасмин».

14.07.2003

«Мне нравится болтать с Хосе, потому что он никогда не говорит со мной о Бласе. Он вообще ведет себя так, будто я самый обычный домашний сорванец, — даже после того как я в деталях расписала ему всю свою недолгую, но странную жизнь. Постоянно подтрунивает надо мной и называет юной сеньоритой, и я готова его расцеловать за эту его фамильярность! Чего мне так не хватало все эти дни, так это чтобы люди прекратили напоминать мне бесконечно, что я беспризорница и потеряла близкого человека. Напоминать тревожными взглядами, повышенным участием и вниманием, частыми звонками и посещениями. Хосе не стесняется отправить меня пропалывать сорняки, собирать пожухлые листья и отпускает бесцеремонные шуточки, если видит, что я снова углубилась в мрачные размышления. Поначалу я обижалась, но теперь очень ценю за это своего старика и почти не отхожу от него, пока Марисса с Пабло в городе

Кстати, Марисса взяла все-таки измором Соню и выклянчила поездку в Мачу-Пикчу. Она хочет, чтобы мы поехали только втроем, — я, Пабло и она. Мне не слишком нравится эта затея, но, кажется, поехать я и так не смогу — там какие-то сложности с разрешением на выезд. Франко пока не вступил в опекунские права, поэтому расписку должен выдать социальный отдел. Марисса заявила, что без меня никуда не поедет, поэтому Соня и Франко теперь из кожи вон лезут, чтобы все организовать. А на меня, как всегда, напала моя апатия — мне все равно. У меня теперь появился Хосе, так что до сентября я и без Мачу-Пикчу спокойно протяну».

16.07.2003

«Пару раз спрашивала Хосе, где он живет, но он только хитро улыбается и говорит, что не скажет, — вдруг сеньорита заберется к нему в дом и украдет его подтяжки. Я смеюсь до коликов, а он шутливо грозит мне пальцем. Он вообще очень скрытный, этот старик: любит поболтать, но о себе никогда не рассказывает. Однажды вспомнил о своей внучке — говорит, чем-то на меня похожа. Такая же красавица, как сеньорита, говорит, да только шило в мягком месте он ей с детства вправил — теперь слушается. Я спрашиваю, где она сейчас, его внучка, а он мрачнеет и замыкается в себе, так что я больше не завожу этот разговор. Захочет — сам расскажет, я слишком хорошо усвоила урок, который преподал мне Блас. Не выпытывай у людей их прошлое, если не хочешь навсегда потерять их».

17.07.2003

«Сегодня у Хосе выходной, а я как всегда нашла на подоконнике ветви жасмина. Неужели он в самую рань просыпается и приходит сюда специально, чтобы срезать для меня цветы? Или оставляет с вечера? Честно говоря, ни разу не видела, как он это делает, — всегда Хосе умудряется подложить цветы, пока мы спим. От запаха жасмина уже кружится голова, и Марисса клянется, что скоро начнет выбрасывать эти веники, — но я не даю. Каждый день к цветам прибавляется еще одна веточка, и я погружаю лицо в букет. Никто никогда не дарил мне цветы, и хотя теперь мне их оставляет дряхлый старик, белый букет в вазе каждый день напоминает мне, что все-таки я не одна».

23.07.2003

Вчера я спросила Хосе, боится ли он смерти, а он только улыбнулся — светло так — и подмигнул мне. Любишь, говорит, жить, люби и умирать. Если мы что и знаем о себе достоверно, — так это то, что мы умрем. Таков естественный закон природы — значит, нужно смириться. Я ничего не сказала, но сама разозлилась и целый день сегодня не выхожу к нему в сад. Смерть Бласа не была естественной — она была страшной и неправильной, и я не собираюсь с ней мириться. Я буду бороться со смертью столько, сколько смогу, и буду вечно ее ненавидеть. Во мне остались еще крохи мятежного духа, и кто знает, может быть, порой только отвращение к смерти удерживает меня от самоубийства. Я знаю, что смерть всегда побеждает и когда-нибудь примется и за меня. Но клянусь, я буду ей дорого стоить!

24.07.2003

«Сегодня отправилась с Мариссой и Пабло в город, но оторвалась от них и, сказав, что возвращаюсь домой, поехала на кладбище к Бласу. Я давно там не была: цветы, которые оставляла в прошлый раз, завяли и пожухли. Рядом с магнолиями, которые заботливо срезал мне Хосе неделю назад, лежат теперь две свежие белые лилии. Кто-то оставил их у памятника — просто положил на мраморную поверхность, как делаю я. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы я не знала абсолютно точно: никто не ходит на могилу Бласа. Первое время я проводила там по несколько часов, каждый день, но ни разу не видела цветов на могиле и не сталкивалась с другими посетителями. Да и кто мог вспомнить о Бласе? Девушки, насколько я знаю, у него не было — разве что Сол или Мия, но первой и в голову не придет марать дорогие туфли в кладбищенской земле, а вторая вряд ли отправится на могилу в одиночку. Родные Бласа мало интересовались его жизнью так мало, что вряд ли знают о его смерти. О друзьях Бласа я тоже ни разу ничего не слышала — думаю, их просто не было.

Неподалеку от памятника я нашла клочок бумаги — не знаю, выпал он из кармана посетителя или бумажку просто принесло ветром. На клочке записан номер телефона, и я уже целый час мечусь по комнате, как волчица по клетке, и сжимаю в руке мобильный телефон. Что я скажу? «Извините, вы, случайно, не знаете, кто бывает на могиле Бласа Эредиа?».

P.S. Вернулась Марисса — рвет и мечет. Франко не может выбить для меня разрешение на выезд, так что наша поездка откладывается на неопределенный срок. Я сделала вид, что расстроилась, но на самом деле, — ни капельки. Мне нужно время, чтобы разобраться с таинственным посетителем кладбища. Предложила Мариссе ехать без меня, но в итоге едва не заработала тумак. Впрочем, я знала, на что иду…».

25.07.2003.

«Мариссе я ничего не сказала, но Хосе прямо весь испереживался, услышав о цветах на могиле Бласа. Впервые вижу его в таком состоянии — обычно он всегда только благодушно улыбается, слушая мою болтовню, — а сегодня даже схватил меня за плечи и попросил принести бумажку с телефоном. Я успокоила его, побежала в дом и наскоро накарябала выдуманный номер на каком-то клочке. Старик, конечно, чудак тот еще, но лучше его не волновать — еще удар хватит! Он вроде бы пришел в себя и настойчиво попросил, чтобы я не ходила больше на кладбище одна. Брала с собой друзей или его, на худой конец. Я покивала, чтобы отвязаться, но, конечно, не собираюсь никого таскать за собой. На могиле Бласа я часто плачу и разговариваю вслух — друзья станут меня утешать, а я этого терпеть не могу. Они очень славные, мои друзья, но не понимают, что слова мне не нужны. Утешить можно кого-то, кто сломал ногу или руку или потерял кошелек. Какой смысл утешать человека, который потерял человека?».

26.07.2003

«Она пропала! Бумажка с телефоном куда-то запропастилась — не могу найти, весь дом обыскала! Спросила Хуаниту — та пожимает плечами, говорит, не запомнила, может, и выкинула, когда убиралась. Я едва не накричала на нее, но вовремя взяла себя в руки и ничего не сказала. Что уж я, правда, так ношусь с этой бумажкой? Ее могло случайно принести ветром, да и мало ли кто мог ее выронить? Вокруг много могил. Тем не менее, я так расстроилась, что даже не вышла в сад к Хосе. Впрочем, он вроде бы и так взял выходной, так что весь день я провела в гордом одиночестве, обдумывая свой хитроумный план Б.

27.07.2003

«Я оставила записку на могиле. Положила среди лилий белый конверт и прижала камнем — теперь ветром не унесет. Не написала ничего особенного: просто попросила позвонить и оставила номер телефона — подписалась как сестра Бласа. Если у него и правда остались друзья, наверно, они будут рады познакомиться с его сестрой. Или нет. Но, по крайней мере, им должно стать любопытно.

Памятуя о недавней истерике Хосе, я и словом не обмолвилась о том, что снова была на кладбище. Уж тем более не сказала о записке. Мне, конечно, интересно, почему Хосе так разволновался, но я решила не вызывать подозрения и не спрашивать ни о чем. Он, в свою очередь, тоже не задавал вопросов, и мы провели остаток дня в абсолютном молчании, собирая пожухлую листву и разбрасывая землю тяпкой, чтобы посадить семена. Перед тем как уйти, Хосе подмигнул мне и сказал, что готовит сюрприз. Велел подыскать красивый наряд, потому что поведет меня в приличное место. Так и не поняла, что он имел в виду, но на всякий случай погладила свое единственное летнее платье. Может, в приличных местах такие не носят, но другого у меня нет — я как-то равнодушна к нарядам».

2.08.2003

«Вот уже который день никак не могу вырваться на кладбище — проверить, не взял ли кто записку. Хосе не дает: заставляет помогать в саду, ссылаясь на плохое самочувствие. Я-то знаю, что он просто не хочет отпускать меня на могилу — все на хитрой физиономии написано. Но как докажешь? Я не уверена, поэтому вот уже который день приобщаюсь к корням своей страны и изображаю рабыню Изауру. Ворчу, конечно, а Хосе смеется только: мол, балованая ему сеньорита досталась. Чай, любил опекун крепко — вот и избаловал. В этот момент я всегда скептически хмыкаю, а старик еще шире улыбается и качает головой. Глупенькая, говорит, еще сеньорита, и многого в жизни не понимает. Спрашиваю, чего же я не понимаю, а он только смеется и качает головой. А я не обращаю внимания — Хосе постоянно городит чушь с видом знатока. Ему я прощаю даже разговоры о Бласе — настолько искренне и непринужденно он несет околесицу.

Пару раз я пыталась скинуть работу на Мариссу, но она только разводит руками — говорит, ни разу в жизни даже шланг в руках не держала. Дело нехитрое, но, подумав, я с ней согласилась. Вспомнив, во что она превратила свою одежду, когда в последний раз попыталась постирать руками, я подумала, что обойдусь своими силами. Завтра у Хосе выходной, так что он не сможет мне помешать. Улизну на кладбище, проверю записку — да и дело с концом.

3.08.2003

Сегодня мы с Мариссой едва со смеха не умерли: Хосе явился в смокинге с бабочкой и добродушно сообщил мне, что желает сопроводить сеньориту на балет. Я сначала вообще дар речи потеряла, а Марисса радостно подскочила на кровати и стала собирать меня в дорогу. Точнее, подключилось все семейство: Мия упорно пыталась всучить мне какое-то платье от Версаче, пока Марисса не рявкнула на нее и не вытолкала из спальни. Меня, разумеется, вообще никто не спросил, и пока я соображала, откуда у бедного садовника два билета в партер, и как мне теперь попасть на могилу к Бласу, сеньориту уже доставили в театр и посадили в мягкое бархатное кресло. Если честно, это был мой первый поход на балет, и я не пожалела, что Хосе меня все-таки вытащил. Не то чтобы меня могли прельстить эти культурные причиндалы, к которым детки из «Элитного пути» приучены с молодых ногтей, — но балет по-настоящему поразил. Он сочетает в себе силу и слабость, нежность и твердость духа одновременно — все то, что таким странным образом сочетается во мне самой. Ну, по крайней мере, мне кажется, что сочетается! По дороге из театра мы с Хосе долго гуляли и говорили обо всем на свете — о пьесе, о жизни. Мы остановились у самой калитки, когда речь зашла о Бласе, и Хосе вдруг снова стал настойчиво уговаривать меня не ходить так часто к нему на могилу. Мне уже это так надоело, что я резко оборвала его, и он теперь, похоже, обиделся. Сник как-то по-стариковски и, ничего не сказав, поплелся прочь. Пробовала его окрикнуть, но он не обернулся, и я махнула рукой. На него, бывает, находит, завтра обязательно выясню, какая муха его укусила.

4.08.2003

«Сегодня топталась весь день во дворе, поглядывая на Хосе в нерешительности, но он даже не обернулся. Периодически демонстративно разворачивалась и снова заходила в дом, но через некоторое время опять появлялась во дворе, высматривая Хосе. Наконец, когда он стал уже собирать инструменты, чтобы уйти домой, я все-таки подскочила к нему и чмокнула в щеку. Она у него дряхлая и щетинистая — явно халтурит, когда бреется. Хосе обернулся и насмешливо сощурился, глядя на меня. И глаза синие-синие — даже в темноте заметно. Я замешкалась и спросила, не перестал ли он еще дуться. Тот засмеялся лукаво и щелкнул меня по носу. Сказал, что не станет обижаться, если не буду ходить на кладбище. Я села на камень рядом и категорично покачала головой. Спросила, что ему неймется с этим кладбищем. Он поначалу юлил и отворачивался, якобы застегивая сумку с инструментами, но потом вдруг обернулся — долго-долго смотрел на меня и молчал. Пристально так — я даже не думала, что у Хосе может быть такой взгляд. Я тоже молчала, пока он, наконец, не перекинул сумку через плечо и не двинулся к калитке. Я поплелась следом, как собачонка, — думаю, может, ответит все-таки на мой вопрос. И он ответил. Точнее, сказал очень странные слова, которые я до сих пор не могу осмыслить. Хосе вечно говорит так, что я ничего не понимаю, но обычно это не раздражает, а только смешит. Сегодня, однако, мне не до смеха, я голову сломала, пытаясь понять, что он имел в виду. Хожу по комнате и только прокручиваю в мыслях наш разговор. Запишу его здесь, чтобы получше осознать, что произошло:

— Держитесь подальше от могилы вашего опекуна, сеньорита…

— Что? Почему это?

— Потому что место пустынное, и диких зверей много.

— Что за чушь, Хосе? Нет там никаких зверей!

— Это так кажется, сеньорита, что нет, а зверь он не всегда в зверином обличье ходит.

— Хосе, я тебя не понимаю! Что ты имеешь в виду?

— Ищите лучше, сеньорита, кто Вам подарки оставляет, — вот это вам больше интересу должно быть, а на кладбище не ходите.

— Я не понимаю, Хосе! Ты знаешь, кто оставляет мне подарки?

— Откуда мне знать, сеньорита, я простой садовник, а вот вы должны бы узнать — послушайте хоть раз старика! А могилу оставьте, не ходите туда больше! Именем святой Магдалины поклянитесь, что больше не станете ходить туда в одиночку и писать записки! Поклянитесь!

— Да какие еще записки, Хосе?!

Мы уже подошли к воротам, и он, ничего не ответив, молча открыл калитку и вышел. Напоследок он обернулся и помахал чем-то белым в руке. В темноте я не разглядела, но по очертаниям поняла, что это был конверт, который я оставила на могиле Бласа. Старый лис каким-то образом разведал дорогу и выкрал мое письмо раньше, чем кто-нибудь его прочитает! Я не стала его догонять — все равно ничего не скажет. Не знаю, как переживу эту ночь, но завтра же вытрясу из него всю правду!

5.08.2003

«Хосе весь день не появляется: на душе тревожно, но на кладбище не еду — может быть, удастся все же сегодня отловить моего старика. Брожу по саду, пристаю ко второму садовнику, Педро, но тот лишь отмахивается — он вообще меня недолюбливает. Если Хосе и завтра не явится, пойду к Франко, узнаю домашний адрес. Дело даже не в любопытстве — просто вдруг хватил удар старика? Надо сходить — проведать».

6.08.2003

Франко сам только что вернулся из командировки — сказал, узнает у Питера. Я весь день маюсь, даже рассказала Мариссе об исчезновении Хосе. Она, естественно, меня утешает, говорит, волноваться рано. Все правильно, я же не упомянула о своей афере с записками и о нашем с ним странном разговоре. На кладбище так и не поехала — жду его возвращения. Когда-то же должен вернуться этот несносный старик!

7.08.2003

«Питер сказал, что Хосе Родригес действительно звонил и предупредил, что берет лишний выходной. Я должна бы вздохнуть с облегчением, но не могу — какое-то тревожное предчувствие. Пережить бы эту ночь: завтра снова выйду в сад, а там Хосе».

8.08.2003.

«Сегодня утром снова нашла на подоконнике веточку жасмина. Думала, это Хосе вернулся, но нашла рядом письмо. Теперь заперлась в комнате с Мариссой и весь день рыдаю у нее на коленях. Нет сил расписывать, прикрепляю к странице его записку. Пусть она останется здесь: будет напоминать мне о старике Хосе. Еще один друг, которого я потеряла».

Письмо:

«Милой сеньорите от старика Хосе.

Дорогая сеньорита! Пишу Вам по причине резкого моего отъезда и хочу с Вами попрощаться. Заглядывал утром, да Вы так сладко спали, что не посмел я будить юную сеньориту, видно, что притомилась сильно. Помните, рассказывал я Вам про свою внучку? Так вот, радость у старика — приехала на днях и говорит, мол, собирай вещи, забираю тебя. А мы с ней, сеньорита, долгие годы в ссоре были, я уж Вам не рассказывал, чтобы не расстраивать. А тут явилась и говорит: забираю, да чтоб прямо сейчас. Я шибко привязался к сеньорите, так что прямо сразу уйти не смог. Попросил у внучки отсрочку, чтобы письмо Вам передать, да Вы спите — ну, оно и к лучшему. Слишком грустно мне с Вами расставаться, чтобы прощаться, так что не буду я. Прошу только напоследок, сеньорита, чтобы не забывали старика да не обижались, что так поспешно уехал. Помните, говорил я Вам не однажды: все мы еще когда-нибудь да встретимся. Так же оно не бывает, чтобы ушел человек — да навсегда? Нет, сеньорита, мы еще встретимся, в этом есть моя большая уверенность.

А Вам оставляю такой завет: нос по ветру держите да не унывайте! Сильно тужите Вы по своему опекуну, да хочется мне, чтобы сеньорита моя запомнила и из головки своей не выпускала: люди же — они, как вещи. Ключики никуда бесследно не теряются, если хорошенько поискать, так и найдутся. Ищите ключики, сеньорита, и, главное, верьте, что не теряется ничего без следа. Надо прийти в место, где видели ключики в последний раз, да поискать хорошенько. Походить вокруг, людей поспрашивать — глядишь, и видели люди ключики-то? А может, и сами куда запрятали, кто их знает? На этом и заканчиваю свою писульку, чтобы не утомлять свою сеньориту, да не прощаюсь, как обещал. До свидания, моя милая, помните старика Хосе и не серчайте.

P.S. А на кладбище ключики-то не ищите — там мертвецы лежат да шакалы бегают, нечего Вам там делать, сеньорита. Чтобы духу там Вашего не было, здесь я непреклонный остаюсь. Проследить не могу, но доверять буду Вашему слову — чай, именем Магдалины поклялись — не обманете.

9.08.2003

«Старик Хосе в своем репертуаре — ключики какие-то. Я мало что поняла из его письма, поняла только, что снова потеряла друга. Сегодня мне полегче, но все еще плохо: грудь сжимает от тоски, оживляю в памяти наши беседы, его байки, свои мысли и ярко-синие глаза. Я и знаю-то Хосе всего месяц, но успела привязаться, хоть и клялась себе, что больше никогда не стану привязываться! Сегодня уже почти не плачу — просто грустно. Марисса от меня не отходит, а я теперь и сама к ней льну. Это странно, но, несмотря на то, что Хосе тоже оставил меня, я не злюсь на него и даже ему благодарна. Вчера впервые за последние месяцы плакала навзрыд, и мне от этого стало легче. Меня словно прорвало, и сквозь анестезию равнодушия, под которой я находилась последние несколько месяцев, стали пробиваться обычные человеческие эмоции. Неприятные, конечно, горькие, но все-таки эмоции! Впервые с тех пор, как умер Блас, я ощущаю что-то, кроме безысходности.

Но все-таки меня мучает, что Хосе так и не объяснил свои странные слова. Как он нашел дорогу к могиле Бласа, как догадался о записке? Хосе прибавил еще вопросов, и, как Блас, вовремя исчез, чтобы оставить меня в полной растерянности. Старик так умолял меня не ходить на кладбище, что я теперь даже не знаю, стоит ли идти туда завтра. Нет, я, конечно, пойду, надо написать новую записку. Хосе считает, что я поклялась, а я не клялась вовсе — это он за меня поклялся. Я же так не отступлюсь: надо выяснить, кто навещает Бласа, — я не могу опустить руки из-за каких-то суеверий. Хосе теперь нет рядом, так что за меня волноваться все равно некому».

10.08.2003

«Снова сюрпризы: сегодня утром приехал Ману. Это очень странно, потому что он-то собирался вернуться прямо к школе, в сентябре, но получил письмо — якобы от Франко — с просьбой приехать в Буэнос-Айрес как можно скорее. В конверт был вложен билет на самолет и деньги на дорогу от аэропорта — и все бы было замечательно, если бы Франко не был удивлен больше остальных, увидев Ману на пороге своего кабинета. Судя по всему, он ничего не посылал, и кто это сделал, до сих пор остается для всех нас загадкой. Разумеется, я тут же начала себя накручивать, но мгновенно задушила в себе все подозрения — уж приезд Мануэля никак не может быть связан с моим преследователем. Поразмыслив, я решила, что это Мия или Марисса. Последнюю пробовала пытать, но она молчит, как Дунофф перед Эчаменди, так что мне так и не удалось добиться от нее ничего путного. Впрочем, я почти уверена, что это Марисса, — она смотрит на меня как-то странно, да и слишком уж яро все отрицает. Я-то знаю: она давно думает, как бы помириться с Мией, — так что наверняка ее рук дело.

Как бы то ни было, я рада, что Ману вернулся раньше времени. После отъезда Хосе мне особенно нужна поддержка, а Мануэль с готовностью мне ее оказывает. Сегодня целый день не отходит от меня ни на минуту, и я подозреваю, Мия выболтала ему, что Блас — мой опекун. Завтра он придет к нам на ужин — надо будет выведать у него все и хорошенько всыпать Мие за длинный язык. Впрочем, Ману я бы и сама все рассказала. Пожалуй, из всех моих друзей по-настоящему меня может понять только тот, кто сам потерял отца».

11.08.2003

«Сегодня пришло разрешение на выезд от опекунского совета. Не спросив меня, Франко тут же приобрел пять билетов в Мачу-Пикчу — для меня, Мариссы с Пабло и Мии с Ману. На 12 августа и на 31 августа — обратный. Не терпится им, что ли, поскорее куда-то нас сплавить? Я в бешенстве: такой жесткий график меня совершенно не устраивает, ведь я еще даже не оставила новую записку на могиле! Первая мысль была не поехать, но Франко приложил столько усилий, чтобы выбить для меня разрешение, что мне просто неудобно теперь отказываться. Да и Ману, как всегда, подключился и не отстал, пока не взял с меня слово, что поеду. Не знаю, кто упрямее: он или Марисса! Я не смогла рассказать Ману о своей идее-фикс, потому что единственное, чего он до сих пор не может понять, так это мою странную привязанность к Бласу. Я и не пытаюсь объяснить, просто решила отложить все до начала учебного года. Если по возвращении снова найду цветы на могиле Бласа, значит, его действительно навещает какой-то друг. И тогда ничто не помешает мне найти его и расспросить обо всем».

* * *

28.08.2003

«Все-таки, лето лечит — именно лето, а не время, потому что время тоже на побегушках у смерти, а лето всегда бунтует против нее. Только летом я чувствую, что смерть с позором уходит в тень, — когда листья распускаются, и каждое дерево дышит жизнью. За последние месяцы я почувствовала, что раны зарубцевались немного и благодаря друзьям стала понемногу выкарабкиваться. Я смеюсь уже не так напряженно и в принципе улыбаюсь вполне искренне, но все же не могу избавиться от легкой тревоги. Близится осень, а осень — торжество смерти. Осенью смерть забирает листья, траву — все то, что понемногу вернуло меня к жизни за лето. И самое главное: приближение осени означает, что мне снова нужно вернуться в колледж. Я жду и одновременно оттягиваю этот момент. Для меня Блас по-прежнему остается там, и в то же время его там чудовищно не осталось.

В последнее время, когда я спрашиваю Франко или Соню, как продвигается дело с опекунством, они как-то странно прячут глаза. Франко говорит, что возникли осложнения, и они улаживают некоторые вопросы, но обещает, что бумажная волокита скоро закончится. Когда я спрашиваю, что за осложнения, он тут же сворачивает разговор, и я понимаю, что мне не хотят сообщить что-то важное. Я говорила об этом с Мариссой, но она лишь закатывает глаза и уверяет меня, что если Соня захочет чего-то добиться, то от суда места живого не останется, пока цель не будет достигнута. Мы смеемся, вспоминая историю с Начо, и сейчас я почти успокоилась. Когда-то Соня сказала, что их дом — это мой дом. Семейство Колуччи никогда не оставит меня на произвол судьбы».