Фактор Х (джен)

* * *

Платформа 9? тоже показалась незнакомой. Людей было гораздо меньше, чем обычно: магглорожденные теперь не имели права учиться в Хогвартсе. Никто не ахал и не поражался чудесам волшебного мира; все, даже первокурсники, в разговорах невольно понижали голос, словно громкие вскрики могли разбудить спящее чудовище. Многие взрослые вели себя так, словно сделали что-то нехорошее и теперь со страхом ждут расплаты.

Невилл стоял на перроне, высматривая знакомые лица. Парвати и Падма Патил держались с восточной невозмутимостью, но шли, крепко взявшись за руки, словно маленькие девочки. Лаванда Браун выглядела непривычно растерянной; прическа, как всегда, идеальна, а вот на рукаве модной голубой мантии — большое жирное пятно, которое замечали все, кроме Лаванды.

На перроне появился Симус Финниган: каменное лицо, потухшие глаза, губы и руки крепко сжаты. Ему приходится тяжелее, чем остальным. С Дином Томасом они познакомились еще в Хогвартс-экспрессе, в школе сели рядом — и с тех пор не расставались ни на миг, не замечая никого вокруг. Сдержанный, мрачноватый, подозрительный Симус и открытый, жизнерадостгный, оптимистичный Дин прекрасно дополняли друг друга. Но магглорожденным теперь запрещено учиться в Хогвартсе. Как же Симус будет один?..

— Привет, Симус. — Невилл не мог спокойно смотреть на его окаменевшее лицо. — Очень рад тебя снова увидеть! Как дела? Как Дин? Наверное, перевелся в Шармбатон?

— Нет, — ответил Финниган тяжело, словно уронив камень. — Он не захотел. Я просил — а он не захотел. Намерен непременно завершить обучение в Хогвартсе и сдать Ж.А.Б.А. экстерном, когда появится возможность... Договорились, что я буду все задания переписывать на волшебный пергамент. Один экземпляр у меня, другой — у Дина. Он увидит на своем пергаменте все, что я написал, — и продолжит учиться в Гриффиндоре.

— Это хорошо, — выдавил Невилл.

— Да куда уж лучше! — Симус резко развернулся и зашел в вагон.

— Привет! — послышалось за спиной; теплые ладони легли Невиллу на глаза. — Угадай, кто?..

Сердце радостно екнуло.

— Джинни! Как здорово, что ты здесь!.. Но почему ты не в Шармбатоне? Неужели Флер…

— Предлагала, да еще как! Они с мамой весь август мне зубы заговаривали. Но я ответила — не дождетесь! Ни одного Уизли еще не выжили из Хогвартса — и меня не выживут! Скорее Снейп сдохнет, чем я уйду из Хога!

— Джинни!.. Зачем так?.. Не надо так говорить! Ты же де…

— Тут не говорить надо, а действовать! Пока нет возможности, но, когда она появится, я свой шанс не упущу. Этот гад получит все, что заслужил… Ой, смотри, Хорек!

Невилл повернулся — и замер, пораженный. Вид Малфоя ужаснул его сильнее, чем все замеченное прежде.

Одетый в стильную светло-серую мантию изысканного покроя, идеально причесанный, бледный, словно оживший мертвец, с потухшими, ничего не выражающими глазами, прямой как палка, Драко шел по перрону в сопровождении Крэбба и Гойла, глядя только вперед. Невиллу вдруг показалось, что стоит Малфою хоть немного повернуть голову — и она упадет на землю и разобьется, словно сделана из фарфора.

«Мерлин великий, что же сейчас происходит в мэноре?!» — подумал Невилл. До него доходили совершенно дикие слухи — например, что Сами-Знаете-Кто убивает людей прямо в столовой шикарного особняка Малфоев. Поверить в это было решительно невозможно: нынешний диктатор магической Британии ведь не полный идиот, чтобы так осложнять жизнь своим вернейшим соратникам!

Однако сейчас, глядя на совершенно такого же, как прежде, — и абсолютно неузнаваемого Малфоя, Невилл понял: кошмарные слухи — не выдумка, а реальность, хотя бы до какой-то степени. Наверное, стоило бы радоваться унижению своего многолетнего мучителя, но Невилл чувствовал лишь удивившую его самого жалость.

Подойдя к двери в вагон, Малфой замешкался, оглянувшись так, словно в Хогвартс-экспрессе его ждала мучительная смерть.

— Привет! Рада тебя снова увидеть! — Луна Лавгуд появилась рядом с Драко настолько внезапно, словно аппарировала, хотя характерного хлопка слышно не было. — Извини, что вмешиваюсь, но, судя по твоему виду, ты недавно подвергся атаке нарглов. Это очень неприятно, а от последствий хорошо лечит шоколад. Возьми!

Она протянула Малфою шоколадную лягушку. Тот на мгновение растерялся, потом — Невилл не поверил глазам — взял подарок и поблагодарил. Голос у Драко тоже был совершенно неузнаваемый: хриплый и лишенный всякого выражения.

Когда трое слизеринцев зашли в вагон, Луна, ослепительно улыбаясь, направилась к Невиллу и Джинни.

— Здравствуйте! Очень рада вас видеть! Задержалась в дороге: нарглы в последнее время совсем распоясались. Ну ничего! Справимся. Человек сильнее любых вредных животных. Зато сегодня замечательная погода! Чудесно, правда?

— Д-да, — выдавил Невилл, поскольку больше ничего в голову не приходило.

Он оглянулся, гадая, когда подойдут остальные однокурсники, и вдруг понял, что все уже собрались. Парвати, Лаванда, Симус и он сам — вот и весь седьмой курс Гриффиндора в нынешнем учебном году… Невилл подавил дрожь и предложил девочкам зайти в вагон.

В поисках свободного места они прошли мимо купе, где вместе со своими телохранителями молча сидел Малфой — по-прежнему прямой как палка и с мертвыми глазами. Невиллу вдруг показалось, что Крэбб и Гойл не защищают Драко, а конвоируют его.

* * *

Большой зал Хогвартса изменился меньше, чем можно было ожидать, но все же изменился. Знакомые преподаватели с абсолютно безучастным видом сидели за столом на возвышении. Отсутствовала профессор Бэрбидж, зато появились двое неприятных субъектов — мужчина и женщина, — которых Невилл помнил по битве в Хогвартсе в ночь гибели Дамблдора. Они старательно улыбались, но выглядели несколько растерянными.

Впрочем, по сравнению с новым директором свежеиспеченные профессора казались воплощением хорошего настроения. Снейп, изжелта-зеленый и абсолютно неподвижный, смотрел на студентов ничего не выражающим взглядом.

В зале изменений оказалось гораздо больше. Гриффиндорцы и хаффлпаффцы расселись за своими столами так же, как и в прошлые годы, поэтому образовалось много свободных мест — там раньше сидели магглорожденные студенты. Рэйвенкловцы, наоборот, сели все вместе — и края их стола опустели. У слизеринцев, на первый взгляд, было по-прежнему, но нескольких знакомых лиц Невилл не увидел: похоже, даже на змеином факультете не все приняли новую власть…

Перед началом распределения Шляпа, как обычно, спела песню — на этот раз о том, как важно чтить традиции Хогвартса и оставаться верными себе. Тут-то Невилл и испугался по-настоящему: вдруг никто из новичков не захочет к ним на факультет?!.. Впрочем, бояться пришлось недолго; через несколько минут Шляпа громогласно объявила, что Фрэнсис Шампернуа — маленький, худенький, русоволосый — распределен в Гриффиндор. Двое незнакомцев за преподавательским столом переглянулись с очень неприятными выражениями лиц, слизеринцы зашушукались, а Фрэнсис улыбнулся, гордо поднял голову и под бурные аплодисменты студентов трех факультетов зашагал к своим новым товарищам.

Когда новенький сел, за столом на миг воцарилась тишина; все вопросительно смотрели на Невилла. Сначала он не понял, чего все ждут, но потом сообразил и улыбнулся Фрэнсису:

— Здравствуй! Рад видеть тебя на нашем факультете. Я Невилл Лонгботтом с седьмого курса.

— Я знаю, — улыбнулся Фрэнсис. — Я о вас много слышал — о тебе и других. Всегда хотел учиться в Гриффиндоре. Родители думали послать меня в Шармбатон; я ведь француз по происхождению: наша семья эмигрировала в Англию во времена якобинцев. Но я не захотел: моя родина — здесь. Пришлось пообещать, что я попрошу Шляпу отправить меня в Рэйвенкло. Я так и сделал — только прибавил, что в Гриффиндор хочу еще больше, чем в Рэйвенкло. И Шляпа меня послушалась! — он торжествующе улыбнулся.

— Это очень смелый поступок, — осторожно сказал Невилл, — но, по-моему, не самый разумный.

— Согласен, но разумные и осторожные побеждают не так уж часто. Я предпочитаю рискнуть.

— Что ж, это твое право, — Невилл считал, что детям все же не стоит подвергать себя опасности, но понимал, что в данном случае спорить бессмысленно.

— Угощайся! — Фрэнсису протянули сразу два пакета с домашними сладостями. Парвати потчевала нового товарища индийскими лакомствами, а Джинни — бриошами от Флер и мамиными кексами.

К концу распределения за стол Гриффиндора сели еще четыре первокурсника. Это было меньше, чем в любой другой год на памяти Невилла, но больше, чем он смел надеяться. Все новички шли к столу гордо и уверенно, всех встречали так же тепло, как Фрэнсиса.

Джо Контрелл — пухлый, коренастый, смуглый парнишка с темными кудрявыми волосами — был очень серьезным и, как показалось Невиллу, немного растерялся, оказавшись в обществе стольких незнакомых людей.

Фергюс Макнил, светловолосый, длиннорукий, нескладный и долговязый, наоборот, болтал без умолку, пытаясь скрыть волнение. Даже Невиллу, весьма далекому от спорта, показалось, что Фергюс станет хорошим квиддичным игроком: очень уж он напоминал сложением Маркуса Флинта и Рона Уизли.

Дейдра о’Рурк оказалась настоящей ирландской красавицей — высокая, стройная, огненноволосая, с молочно-белой кожей и русалочьими зелеными глазами. Когда Шляпа распределила ее в Гриффиндор, многие мальчишки с других факультетов не могли скрыть разочарования. Большую часть времени красавица держалась скромно, но, когда думала, что ее никто не видит, стреляла глазами во все стороны. «Да уж, вот чего Хогвартсу в нынешнем году не хватает — так это дуэлей между влюбленными в Дейдру рэйвенкловцами и слизеринцами у дверей Гриффиндора», — подумал Невилл.

Невысокая, крепкая, русоволосая Абигайль Вуд распределилась последней среди всех первокурсников. Не успев сесть за стол Гриффиндора, она гордо заявила, без малейшего стеснения глядя на новых товарищей ясными серыми глазами:

— Я Абигайль Вуд, но друзья зовут меня Эбби. Оливер Вуд, который в девяносто четвертом выиграл для Гриффиндора Кубок школы по квиддичу, — мой брат. Со временем я тоже стану капитаном и завоюю для нас Кубок. Конечно, случится это нескоро: я не Гарри Поттер, чтобы меня приняли в команду на первом курсе. Но рано или поздно я своего добьюсь.

Упрямство этой малышки вызывало улыбку, которую Невилл изо всех сил постарался скрыть.

Когда распределение закончилось, со своего места поднялся Снейп. В зале немедленно воцарилась гробовая тишина. Ничего не сказав о судьбе профессора Бэрбидж, новый директор, поморщившись, словно от зубной боли, представил новых преподавателей — брата и сестру Кэрроу. Раздались жидкие аплодисменты, к которым присоединился и Невилл, ненавидя себя за слабость.

Затем Снейп объявил, что старостами школы назначены Драко Малфой и Пэнси Паркинсон. Эту новость студенты тоже восприняли без особого энтузиазма.

Для Невилла данное известие не стало особым потрясением, но до глубины души поразило другое. Он прекрасно знал, что старост извещают об их назначении еще на каникулах, задолго до начала учебного года, поэтому на платформе 9? обладатели заветных значков не упускают случая покрасоваться и принять поздравления друзей. Однако — Невилл готов был дать в этом Нерушимую Клятву — на шикарной мантии Малфоя, шагавшего по перрону, значок отсутствовал. Что же произошло? Снейп нарушил многовековую традицию? Или Драко почему-то решил скрыть оказанную ему честь?..

Невилл не знал ответов на свои вопросы, но видел, что, даже принимая поздравления директора, Малфой выглядел таким же безучастным, как и на вокзале. Пэнси казалась более живой, но у Невилла сложилось впечатление, что ее больше воодушевляло соседство Драко, чем оказанное школой доверие.

Покончив с делами, Снейп набрал в грудь воздуха, явно собираясь произнести речь.

— Дорогие друзья! — Снова скорчив болезненную гримасу, он продолжил лишенным всякого выражения голосом: — Начинается новый учебный год — совершенно особенный год в многовековой истории Хогвартса. Наконец-то мы, истинные волшебники, свободны от разлагающего влияния мерзких, бессовестных грязнокровок, веками воровавших нашу магию. Столетиями продолжался подлый грабеж — проклятые магглорожденные крали у нас все, до чего могли дотянуться. Все так называемые достижения грязнокровок на самом деле похищены у чародеев…

— Ага, особенно самолеты, футбол и компьютеры, — негромко, но отчетливо сказал Симус.

— К счастью, теперь эта порочная практика ушла в прошлое. Отныне мы — хозяева своей магии и не отдадим ее никаким гнусным прихлебателям. Какая же это радость — жить в свободном от негодяев мире…

Невилл чувствовал, что засыпает. Мрачный монотонный голос навевал сон даже лучше, чем песни Селестины Уорбек. От окончательного сползания в дрему Невилла спасли жидкие аплодисменты. Похоже, Снейп все же сообразил, что студентов не накормишь речами.

На столах появились великолепные праздничные яства, но Невилл вдруг понял, что не сможет сейчас есть. Он неотрывно смотрел на три пустых места перед собой и видел тех, кто сидел там на протяжении многих лет.

Гермиона, то и дело откидывая назад падающие на глаза волосы, внимательно слушает друзей, хмурясь каждый раз, когда слышит об очередном нарушении правил, которое они задумали…

Рон, сияя, словно начищенный галлеон, умудряется одновременно уплетать обед за обе щеки, слушать и говорить…

Гарри, переменчивый, как морская волна, удивительный и непредсказуемый, то рассказывает что-то невероятно интересное, то замолкает, задумываясь, то возражает, энергично взмахивая рукой…

Где они сейчас? Живы ли? Здоровы? Сыты ли? Хватает ли у друзей сил справляться с делом, которым они заняты?..

Многие (и даже бабушка некоторое время) считали, что Невилл тайно влюблен в Гермиону. На младших курсах слизеринцы дразнили его этим, а потом стали обзывать «поттеровской подстилкой». На самом деле Невилл любил всех троих — точнее, мечтал стать похожим на них. Как же это, наверное, здорово — быть умным и эрудированным, как Гермиона, верным и надежным, как Рон, сильным, добрым и бесстрашным, как Гарри! Невилл мечтал, и его сердце замирало от восторга.

Поначалу он надеялся, что сможет стать настоящим другом своим замечательным однокурсникам. Но они держались втроем и больше никого к себе не подпускали. Потом, когда Невилл уже перестал уповать на чудо, он несколько раз помог Гарри, Рону и Гермионе, однако своим в их компании не стал все равно. Это было совершенно естественно: никто ни с кем не дружит за заслуги или за помощь — только по велению души. Но сердцу не прикажешь, и иногда Невилл чувствовал черную, глухую, безнадежную тоску. Не помогали даже утешения бабушки.

Когда Гарри начал встречаться с Джинни, только Невилл заметил, что вместе с радостью в ее жизнь пришла и боль. Как и он сам, Джинни с детства восхищалась Гарри и мечтала стать своей в компании его самых близких друзей. Заветное желание сбылось, но лишь частично: Гарри был очень нежен со своей девушкой и с благодарностью принимал ее помощь в трудные минуты. Однако после чудесного свидания или битвы с Пожирателями Смерти Гарри целовал Джинни, благодарил — и, оставив ее в одиночестве, уходил к Рону и Гермионе.

Невилл, как мог, утешал Джинни:

— Пойми, Гарри не из тех, кто всю жизнь без остатка посвятит семье. У него всегда будет много иных интересов, но это не значит, что он мало тебя любит.

— Я знаю, — отвечала Джинни, изо всех сил пытаясь улыбнуться. — Гарри не подкаблучник, а будущий аврор…

— А для дружеской компании новый человек может быть так же опасен, как лишнее слово в заклинании. Это очень хорошее, красивое слово, но если его добавить, оно сведет на нет весь эффект от заклятия…

— Я знаю. Но иногда бывает так больно…

Невилл снова и снова повторял Джинни слова утешения, которые много раз слышал от бабушки, но понимал, что ничем помочь не сумеет. Взрослая жизнь очень сложна, ее нельзя разделить лишь на белое и черное. И любой из оттенков способен отравить жизнь хорошему человеку…

От размышлений отвлек шум: похоже, праздничный ужин закончился. Оторвав взгляд от трех пустых стульев, Невилл встретился глазами с Джинни — и понял, что она думает о том же, что и он.

— Ничего, — сказал он негромко, — прорвемся. И мы прорвемся, и они. Все будет хорошо, верь мне!

Джинни улыбнулась, но в ее глазах была грусть.