Мохнатая Лидия (джен)

... Герман шел по тихому коридору, мурлыкая незатейливую мелодию и помахивая букетиком цветов. Внезапно из кабинета на углу послышалась возня, клацнула дверь, и на пол вывалился парень в кольчуге.

— За фто?! — прогундосил кольчужник, держась за нос всей пятерней.

— Что, толкиенутики буянят? — безмятежно кивнул Гера в сторону возни.

— Какое... дверь слобали, бдя... — матюнулся парень, кое-как поднялся и похромал за поворот, выплевывая проклятья. — Ассабблеум дах... кобдату.... дах.. ептить... ...дах... ...дах... .... дах...

— Ёлкин дрын... — участливо гмыкнул Гера, не переставая улыбаться собственным мыслям.

Сердце заколотилось, пока он щелкал ключами в замке. Нина в алом атласном платье... блестящий ножик для резки бумаг, меховая рукоять и лаковое копытце... серебряный эспадрон с потускневшей рукоятью...

Ассамблеум встретил своей пустотой, только над кафедрой красовалась алая записка, намалевання жирным маркером: "ГЕРМАН, СРОЧНО ПЕРЕСТАНЬТЕ БРЕДИТЬ!". Он улыбнулся еще шире, аккуратно выдернул козлоногий ножик из саманной стены и поймал записку на лету. "Нинка... ай, чертовка..." Он был рад всему, что исходило от Нины: колкости, словесные тумаки, исчезновения за секунду до его прихода, записки, приколотые дедушкиным ножом.

Подошел к конференц-столу, выдвинул нинин ящик. Уложил нож. 12 штук уже, ну да ладно. Ассамблеум обладал удивительной способностью перемещать пространство и клонировать вещи. Хороший нож. Настоящий-то наверняка храниться где-нибудь в Стрелитамаке в письменном столе, изготовленный из лапки новорожденного (или нерожденного??) сайгака...

...Бу-бух! Отозвалась гулкая стена. Саман? Гипсокартон? Толкиенутики. Бывшие. Герман сел, поерошил обеими руками в голове. Нехорошо, ломают. Скоро так весь этаж разнесут. Сколько раз уже Герман пробовал перезжать? Пробовал. Либо унылый евроремонт, либо стулья пластмассовые. И всегда возвращался в сине-зеленую дыру № 702 с облущенными стенами, на просиженный стул за обшарпанной кафедрой, где даже бесцветно-салатовые занавески хранят аромат нининых духов. А в Нине ли дело? Да, их объединяла общая страсть, общая идея — почтение к Лидии Кошель.

Сердце заколотилось где-то на уровне карманов брюк. Нет. "не дождётесь " — намалевал Герман в ответ, порывисто стянул замусоленный эспадрон с кафедры и с чувством всадил в стол, пригвоздив записку.

Скинул пиджак и издерганно шагнул к умывальнику. Чтобы как-то унять себя, умылся. Да, цветы.. Нарочито медленно поискал вазу, наспех сброшенные гвоздики (ага, нашел), медлительно переменил воду и цветы. Убрался в аудитории ассамблеума. Так, бумажки, реклама. Подождать Катю? Угу.

Отвернул створку школярской доски и поглядел в пробоину за оной. Так, ерунда: бизнесмены в "ролексах". Щелк! лесбиянки целуются. Щелк! какая-то семейная пара щебечет над тщедушным чадом... Ничего интересного.

Катя тормозила. Если бы только сейчас застучали ее звонкие каблучки, гулко раздаваясь эхом; если бы худенькое торнадо распахнуло дверь и радостно воскликнуло оглушительное "ДАРО-ОВА!!"...

...Герман поймал себя на том, что изо всех сил гладит миниатюрного медного всадника по человечье-конской спине (туда-сюда) и неотрывно смотрит в окно. Из окна подуло. Поежился. Где пиждак? Подобрал его с пола, развесил на стуле.

Еще походил около окна взад-перед. Выглянул: Кати все еще не было. "Значит, не придет" — подумал Герман и обреченно влез на подоконник. Сколько раз он казнил себя за эти фокусы, но удивительное свойство Ассамблеума было выше его терпения. "Ну еще разок, последний? — как дитя взмолился молодой мужчина. — Лидия Николавна, простите пожалуйста... Я не хотел." Традиционный взгляд на плакат с портретом летящей Лидии — и затяжной прыжок с зажмуренными глазами.

2.

...как всегда, его выплюнуло на перилах балкона 16 этажа, где прославленная легкоатлетка, прыгунья в длину, Лидия Николаевна Кошель коротала долгие зимние вечера на заслуженной пенсии. Как всегда, висел на руках, уцепившись в стылый поручень на продувном ветру. Как всегда, боднул каблуком гофрированную жестяную оградку (вмятина образовалась уже приличная, скоро, кажется, и прохудится), уперся в бортик, подтянулся, тяжело перевалился через препятствие и блаженно плюхнулся внутрь.

Хорошо, что Кошель не пошла на поводу у поветрия 70-х застеклять балконы. Иначе при первой же телепортации Герку размазало бы в лепешку.

Коврик, связанный заботливыми руками старушки из обрезков тряпья, кажется, пополнился новыми фрагментами. Было бы здорово, если эта мадам довязала его до полноценной дорожки. Герман привычно скользнул вместе с ковриком по полу и привалился к сопрелой тумбочке. Уютная норка спасала от ветра. Восстанавливая дыхание, жадно оглядывал каждый угол в поисках изменений. Ага, банки с соленьями, которые он жрал в прошлый раз, тщательно перезакатаны и расставлены в уголке, на крышке посылочного ящика. И ведь угораздило же! Наплевав на всякую осторожность, повыдавить пальцами каждую крышку и немытыми руками шарить в рассоле, вылавливая овощи. Есть медленно, обливаясь маринадом из лопающихся помидор, ненасытно и воровато, стесняясь самого себя. Рискнуть только ради того, чтобы вкусить того, к чему прикасалась его "Кошёлкина"? Какая, господи, лажа.

Ко-шёл-ки-на... Доброе и нежное прозвище, из шелкового пуха, покрывавшего ее тело. Герман взбодрился. Уселся поудобнее, прильнул к оконному стеклу, вглядываясь внутрь. Уютная комнтатка, увешанная салфетками (хм, а что насчет слоников на комоде?), ковры, ковры... Пусто. Где же ты? Кушаешь на неведомой кухне, позвякивая неведомой ложечкой в тарелке? Или в ванной, чешешь распаренные бедра упругой щеткой?

Лидия Николаевна Кошель попробовала еще раз улечься поудобнее. Для этого приходилось поджимать ноги неестественнейшим образом, коленки возвышались над ванной, а голова норовила утопнуть в воде. Нет, это невыносимо, подумала ЛН и попыталась приподняться. Хвост мешал больше всего, а когти на лапах мерзко царапали дно. Если бы не резиновый коврик, пришлось бы опять звать на помощь. Устало намылив мочалку, старушка принялась тереть морщинистые лапки. В промежутках между пальцами чесалось больше всего, когти непристойно расслаивались, а ноги жутко облазили в связи с приходом весны. Эх, опять слив засорится, придется дядю-Лешу-сантехника напрягать... Короткие шерстинки плавали кружились в воде, налипая на грудь. Напрягать интеллигентной старушке никого не хотелось и она принялась вылавливать шерстинки, стараясь ухватить за раз хотя бы две...

Сердце снова заколотилось в штанах, мучительно и больно. Герман уткнулся лбом в дверной косяк и стиснул пальцы. Видела бы его сейчас Нина! Сидит как последний рукоблуд и зыркает в окно остекленелыми глазами. ПЕРЕСТАНЬТЕ БРЕДИТЬ!

3.

Однако не перестал. Так и сидел головой в косяке, пока не почувствовал, как косяк отъезжает. Голова поволоклась следом, и Герман едва не ввалился через балконный порожек в комнату. Вовремя успел выставить руки, уперся в пол и... не поднимая головы, заморгал быстро-быстро, ибо увидел он пред собою рыжие остроносые ковбойские сапоги, молча и задумчиво стоящие на порожке. Оторвав от пола одну руку, Герман протер один глаз — не помогло. Сапоги продолжали стоять и даже как будто бы стали молчаливей и задумчивей прежнего. Герман оторвал вторую руку и протер второй глаз, а заодно и первый еще раз на всякий случай. Но стало только хуже — он окончательно убедился, что это не глюк. Сапоги оказались надетыми на ноги в компании с некогда синими, а теперь не иначе как серо-протерто-изжеванными в леопардово пятнышко джинсами, поверх которых свисали полы коричневой в клеточку рубашки, у которой в свою очередь имелись пара рукавов с руками, а также нагрудный кармашек с белоснежным платочком внутри. Чуть выше располагалось полное отсутствие какой бы то ни было верхней пуговицы. А еще выше имелась кепка. А на кепке был вышит серебристыми нитками некий глаз. А в глазу торчали такие же серебристые буквы NY. И все это великолепие вместе принадлежало его носителю — человеку по имени дядя-Леша. Дядя-Леша был сантехник. О чем свидетельствовал вантуз в дяди-Лешиной левой руке. Ибо был дядя-Леша левшой. И имел большое желание попасть на балкон, дабы покурить.

Открыв балконную дверь и узрев за нею Германа бредящего, дядя-Леша-сантехник ни капли не удивился, а лишь вопросил, глядя сверху вниз добрыми, белобрысыми, слегка пропыленными глазами:

— Пыхнуть хочешь?

4.

Поднявшись с карачек на затекших ногах, сконфуженный балконолаз попытался как-то замять неловкость и протянул руку в приветствии. Сантехник гмыкнул, философски потряс вантузом и протянул предмет для пожатия.

— Хочу... — пролепетал Герман, пожимая вантуз.

— И я хочу, — согласился дядя-Леша. — А нету. С утра бросил. — И прикрыв за собой дверь, шагнул к парапету. — Вон прямо туда... — И указал вантузом вниз.

Драпать, подумал Герман. И притом срочно. Бить будет. Либо квачом, но сейчас, либо с милицией, но позже. Или с балкона скинет. Точно скинет! На то и намекает, не иначе! С большим подозрением покосился он на дядю-Лешу. Дядя же Леша тем временем, облокотившись на перила, взирал с балкона вниз, и в глазах его стояла вселенская тоска.

— И зачем бросил, спрашивается? — размышлял он, едва поводя вантузом. — Вот ведь как... А мог и не бросить. А бросил. Взял вот так вдруг и бросил. Вот так вдруг... Как же это... — Повернулся к Герману, смерил его долгим оценивающим взглядом. — Как же это так, я спрашиваю? А? Это как же так?

Герману стало дурно. С напускным достоинством Герман полез в карман за сигаретами и сотовым, но... трубы не было. Она осталась в пиджаке. Вот уж попал, так попал. Хуже, чем в первый раз. Ни тебе спасателям позвонить, ни смс-ку послать в спасительный Ассамблеум. Герману стало дурно еще раз.

— У меня курева с собой нет... — в ужасе выдохнул он.

Дядя-Леша нахмурился. Ну все, сейчас точно скинет! Ишь, смотрит как. Садист!.. Но "садист" лишь удрученно покачал кепкой.

— Вот так всегда. Всегда есть, а сегодня нет. Почему именно сегодня? А? Как же это так? А? — Он почесал в затылке вантузом. — Всегда были. Я видел. А сегодня вдруг раз и нет...

Молодой человек так и присел на прелую тумбочку.

— Как это — видели?

— Как видел? Глазами видел. Вот этими.

Дядя-Леша ткнул себе вантузом промеж глаз и обиженно отвернулся. А кепку развернул назад козырьком вместе вышитым серебристым глазом и буквами. Серебристый глаз уставился прямо на Германа. И Герману это не понравилось...

В комнате тяжело зашлепало хвостатое тело, по-собачьи клацая когтями. Оконное стекло загудело, отражая певучий голос:

— Алёшенька, что там такое? Опять банка взорвалась?

Герка съежился на тумбочке, подбирая длинные ноги и вдвигаясь поглубже в стенной проем. Только бы пронесло!

5.

Нина постучала в дверь Ассамблеума. Без ответа. Пригнувшись, глянула в замочную скважину, вроде никого. Оглянулась по сторонам — пусто. Эх, опять ключ в своем почтовом ящике забыла. Валявшейся на полу спичкой поковыряла в щели, отворив дверь, как всегда, с четвертого раза. "Ну сколько раз можно ему говорить, чтоб поменял эту ржавую железяку на нормальный замок!" — не успев до конца разозлиться, увидела свежие цветы и расплылась в невольной улыбке. Ге-ера... Но тут же вспохватившись, одернула себя: "Так это же для Кати." Подошла, поправила букет, мечтательно вдохнула аромат цветов и увидела ответную записку Германа "не дождетесь ?". Под синими буквами курсивом было напечатано время сообщения — 11:11 до обеда. Минуту назад? И куда он делся? Пройти мимо он никак не мог, неужели в другую комнату зашел? Задумчиво вытащив ножик и скомкав записку, Нина аккуратно написала следующую: "Родине изменяете, Герасим?". Затем достала из ящика толстый томик энциклопедии спорта и открыв на букве К, углубилась в чтение.

6.

Однако спокойно почитать ей так и не удалось: послышался шорох поворачиваемого в замке ключа. «Герман! Наверное, решил прогуляться по Ассамблеуму, да, как обычно, ничего интересного не нашел», — подумала Нина и снова заулыбалась своим мыслям. Она уже собиралась сказать ему очередную колкость, которых у нее всегда был наготове десяток. Но вместо Германа в помещение ворвался маленький ураган эмоций и вопросов:

— ДАРО-ОВА! Привет, Нинуль! Как жизнь? Скучаешь? Ой, какие цветочки! Это мне?! Ну конечно, мне! А где Герка? Что читаешь?

Появление Кати всегда происходило по одному и тому же сюжету, однако, вряд ли можно было назвать его скучным. Катя, еще не успев закрыть за собой дверь, умудрялась прямо с порога задать несколько вопросов, заражая присутствующих своим настроением. На то у нее был особый дар. Так что оппонент невольно становился ее зеркалом. Иногда Нина в шутку говорила Кате, что она не сможет долго оставаться одна, т.к. у нее эмоций на двоих, и, если она не будет ими с кем-нибудь делиться, то попросту взорвется. Впрочем, надо отдать ей должное, Катюша всегда пребывала в превосходном расположении духа. Именно поэтому Нине доставляло удовольствие видеть Катю, но сегодня странное беспокойство мешало ее радости. Может, оттого, что она ожидала увидеть Геру, а может так, предчувствие…

— Ааа, это ты... Привет.

— Привет, давно здесь? А куда Герка подевался? Ты его видела сегодня?

— Ты не могла бы задавать вопросы по одному? Я не успеваю отвечать.

Катя как будто и не заметила язвительности в словах Нины, она никогда не обращала внимания на подобные мелочи:

— Я Герку потеряла, ты не видела, где он?

— Не-а, собиралась как раз у тебя спросить. Здесь он был, это точно. Цветы вот принес, пиджак его здесь. Судя по записке, ушел минут 10 назад. А вот куда — не представляю.