Ведь это я во всём виноват! (джен)

Голова раскалывается, а руки и ноги будто онемели. Перед глазами пляшут какие-то чёрные круги, иногда их сменяют красные. Первые несколько секунд я не понимаю, где вообще нахожусь и как сюда попал, но постепенно начинаю вспоминать всё. Вот отец перенёс нас в Расколотый Замок, Огнева открыла Рубиновую Комнату, беседовала с эррантией, потом я потерял сознание…

А сейчас пытаюсь в него прийти. И немного это мне удаётся, хотя мысли в голове путаются. Такое чувство, будто бы я напился, хотя точно помню, что не брал в рот ни капли спиртного этим вечером. Да и вообще никогда не любил крепкие напитки.

— Ты с нами? — между кругов виднеется напуганное, но решительное лицо Примаро.

— Ты о чём? — отвечаю я вопросом на вопрос, но ничего умнее в голову не приходит — я даже не понимаю, о чём он говорит. Не самая приятная это вещь — в сознание приходить.

— Есть шансы победить Астрагора, — он явно удивлён. Ведь непривычно что-либо объяснять Року, который обычно всегда в курсе всех дел. Но сегодня не так. Сегодня для меня надо всё разжёвывать, потому что я ничего не понимаю. По крайней мере сейчас.

— Что? — я снова ничего не понимаю, но не хочу это показывать. Правда, это не особо получается, и мой проницательный брат соображает, что у меня с головой не всё в порядке.

— Сейчас он в Часовне Эфларуса собирается провести обряд переселения Духа, но мы можем ему помешать и прекратить эту эру. Ты с нами или против нас? — в голосе моего всегда спокойного брата внезапно звучит металл.

С ними или против них? Только сейчас я осознаю, какой это трудный выбор. Казалось бы, я никогда не был фанатом отца, но и не был ярым противником... Рок, что ты обещал несколько часов назад?

Если я сдержу обещание, то какой же из меня сын? Хотя, какой же из Астрагора отец? Настоящие родители дают своим детям любовь, пытаются сделать их счастливыми, дарят семейное тепло. А что дал отец мне? Я никогда не чувствовал себя любимым ребёнком, не чувствовал семьи. Он никогда не спрашивал у меня о таких вещах, как настроение, или, например, что мне снилось этой ночью. Да и отцом-то я его и не считаю. Одно название, в которое даже не вкладываю смысла. Тот же старший Огнев и старший Лазарев — их можно назвать отцами, а Астрагора нет. Тем более этот изверг меня когда-то хотел убить, чтобы получить новое тело. Ну и почему после этого я не могу…

— Время не ждёт, Рок. Ты с нами или нет? — Примаро настроен серьёзно, но я молчу, ведь не знаю даже, что и ответить. Такое чувство, будто стою на каком-то распутье.

Предо мной два пути — пойти против Астрагора или за него. Казалось бы, выбор очевиден, но я не могу принять решение. Я что, настолько трус?

Если я останусь на стороне отца, то он станет Властелином Времени, убьёт Фэша, а моё существование в Змиулане в роли его безотказного помощника продолжится. Не самый лучший вариант.

А если пойду против? Неизвестно, выживу ли или нет. С другой стороны, чего я так пугаюсь смерти? Мне разве есть что терять? Уж лучше погибнуть героем, чем остаться трусом. А герой ли я? Сын, который хочет выступить против своего же отца — разве это не аморально? Хотя, кто здесь вообще об этом думает.

— Ты с нами или нет? — повторяет вопрос брат, и я просто киваю. На слова сил нет.

— Вставай быстрее, сейчас крыша обвалится, — он дёргает меня за рукав, и вовремя — часть потолка почти сразу падает на то место, где недавно стояло моё кресло, оставив в крыше большую дыру, сквозь которую видно сражающихся наверху старшего Огнева и отца.

— Сейчас надо вывести из зала гостей и младших, — обращаюсь хриплым голосом к Примаро, и он согласно кивает, а я бегу к настенным часам. Вернее, стараюсь бежать — ноги не слушаются совершенно. Пару раз споткнувшись, я пересекаю это расстояние и пытаюсь вызвать стрелу, едва не падая. Голова всё ещё кружится, а в висках стучит. Хочется лечь и лежать, но нельзя. Сейчас надо собрать в кулак все оставшиеся силы, иначе будет поздно. А опоздать нельзя. Надо действовать сейчас и здесь.

Едва кончик стрелы касается циферблата, я начинаю настраивать переход. Раньше это без труда удавалось мне, но не сегодня. Руки дрожат, ноги словно ватные, а в голове как будто туман. Но хоть круги перед глазами пропали, и на том спасибо.

— Давай я лучше настрою, у тебя руки дрожат, — подбегает к часам Дир. Похоже, и он решил пойти против ненавистного дяди. От него это можно было ожидать.

Без слов я подпускаю брата к часам, а сам отхожу в сторону и прижимаюсь к стене.

Дир уже настроил переход, и мы втроем с ним и Примаро пытаемся провести паникующую толпу в Змиулан. Насколько позволяет моя больная голова, я пытаюсь запомнить тех, кто идёт в замок. И я не замечаю среди них ни Миракла, ни Чёрной Королевы, ни кого-либо ещё из Зодчего Круга. Младшие все вроде бы прошли, но вот из старших я никого не заметил. Видимо, все они приняли какую-либо сторону. Наверняка, Войт и Люцифер встали на сторону любимого ими дяди, а вот Рэт точно против. Что насчёт Феликса и Ксеркса, я сказать не могу — от них можно ожидать что угодно. Да и от Фирса тоже.

— Примаро, с нами, это с кем? — внезапно задаю я вопрос. Внезапно и для него, и для себя.

— Рэт, Феликс, Дир, ты и я, — с абсолютным спокойствием отвечает он, и я невольно удивляюсь: как в такой ситуации можно быть настолько спокойным?

— А разве Фирс с нами не идёт? — снова спрашиваю. Ведь этот мальчишка терпеть не мог своего учителя, хоть и не решался сказать ничего против него.

— Он против нас, — следует ответ, но я и не особо удивлен — наверняка он струсил. Ведь больше всех боялся гнева Астрагора именно Фирс.

Сейчас я чувствую, что зала начинает трястись. Или это уже я сам на ногах устоять не могу. Я едва не падаю, но вовремя успеваю ухватиться за что-то. Как оказывается, за косу Примаро, отчего он скривился. И я его прекрасно понимаю: неприятно, когда за волосы дёргают.

— Пей, — Дир суёт мне прямо в лицо фляжку, и я, даже не поинтересовавшись, что в ней, делаю большой глоток. Теперь я просто сижу на полу и смотрю в дыру на потолке, через которую видны звёзды.

Я смотрю на них, а они будто смотрят на меня и вырывают этим из реальности. Такое чувство, будто они хотят мне что-то сказать. Их завораживающий блеск так и манит к себе, далеко наверх, в конец вселенной, где нет никаких Астрагоров и проблем, где есть лишь звёзды и их таинственное мерцанье.

— Пора, — возвращает меня в реальность Примаро, и непонятно откуда взявшийся Феликс даёт мне фиолетовый плащ для путешествий во времени.

Я встаю на ноги, и это даётся мне удивительно легко. Видимо, Дир напоил меня часовой настойкой. Как же это прекрасно — крепко стоять на своих двоих, а не шататься из стороны в сторону, как Старочас.

Как Старочас. Затерянные во времени, Зачасованные, причём множество — Астрагором лично. За тысячу лет он отправил много душ в безвременье. И я ещё сомневался, идти мне против него или нет. Конечно идти!

Нас всего пятеро — я, Примаро, Дир, Феликс и Рэт, но, как сказал среброкосый, нам предстоит встретиться с остальными старшими, которые выступают против свержения этого изверга, — от одной мысли о нём меня кидает в дрожь. Внутри очень больно, что именно он мой отец. Но родителей не выбирают.

— Нам в Часовню Эфларуса, говоришь? — задаю вопрос, и брат лишь кивает.

— А дорога-то известна? — интересуется Феликс, и я указываю рукой на коридор, куда мы сразу же направляемся. Каждая секунда на счету, поэтому мы стараемся бежать как можно быстрее — если опоздаем, будет поздно.

Повороты сменяют лестницы, лестницы сменяют галереи, а они сменяются в свою очередь коридорами. До Часовни остаётся немного, но нас заставляют остановиться Войт и остальные старшие.

— Куда это мы собрались? — чёрные глаза его сужаются, а на ладонь прыгает стрела.

— Шок! — игнорируя вопрос, я вызываю свою стрелу и отправляю в Войта эфер, стараясь вложить в него как можно больше силы. Удар выходит неслабый, хотя я знаю, что это не предел моих сил, но на большее пока их нет. Настойка ещё не до конца подействовала, поэтому пока придётся биться так, а потом видно будет. Дожить бы еще до этого "потом".

Воспользовавшись состоянием Войта, я направляю в него и других оппонентов ещё несколько эферов, и мои так называемые союзники тоже не отстают. Но и сопротивление нам оказывается немалое, так что через пару минут на меня страшно смотреть — бледное лицо украшают несколько кровоточащих ран, из которых тонкой струйкой течет кровь — этот эфер очень хорошо даётся Брутусу. Он хороший боец, но невнимательный, поэтому через несколько секунд я дрожащей рукой провожу его краткое зачасование без числового имени. Рука предательски дрожит — что-что, а зачасование без нервов я проводить не могу. Тем более зачасовывать своего же брата — какой-никакой, но он мне родственник. Но сейчас как раз тот момент, когда оно необходимо. К тому же я оставил ему шанс вернуться в свой временной коридор.

Внезапно я чувствую, что время остановили. Люцифер. Тот мальчишка, которого я всегда опасался из-за его повышенного интереса к эферу Огненного креста и зачасованию. Причем он интересовался этими всеми мерзостями не в теории, а на практике. Помню, как белобрысый радовался, когда ему самому позволили зачасовать шпиона, проникнувшего в Змиулан несколько лет назад. После этого я старался общаться с ним как можно меньше. Мало ли, вдруг стану его следующей жертвой.

Но я тоже владею всеми подобными эферами, поэтому не дожидаясь, пока он заговорит, провожу косую линию перед ним, и Люцифер тоже в долгу не остаётся.

Передо мной горит линия, и этот огонь завораживает, хочется смотреть на него бесконечно. Пока я смотрю на танец язычков пламени, больших и маленьких, завораживающих, белобрысый напротив с торжествующей ухмылкой смотрит на меня и начинает произносить моё числовое имя наоборот.

— Бюле-емз! — голос теперь уже не брата возвращает меня к реальности, и я выкрикиваю наоборот его числовое имя, завершая крест.

Всё. Теперь у меня нет брата. Я уверен, что Люцифер желал мне смерти, но я никак ему этого не желал и не желаю сейчас. Хочу убить лишь отца, но никак не брата, каким бы он не был. Но белобрысый не оставил мне другого выбора, поэтому несколько секунд назад живое тело уже становится мраморным. Его уже не спасти, в отличие от Брутуса.

С его зачасованием пропадает и временная петля, поэтому прямо на меня обрушивается мощный эфер боли, посланный Ксерксом. Лишь чудо помогает мне его отразить, и я издаю вздох облегчения.

— Вред! — отвечаю ему, но попадаю в Фирса, и он отлетает назад и бьётся головой о мраморную статую Люцифера, которая оказалась в коридоре. Изваяние падает, а на его осколках лежит Фирс. Не знаю, жив он или нет, но мне сейчас не до этого.

— Кровь! — слышу я голос Войта, и на моей левой руке тут же появляется появляется рана, из которой обильно вытекает тёмно-красная жидкость. Недолго думая, отрываю от плаща кусок ткани и наспех пытаюсь остановить кровотечение. Как только это хоть немного получается, я беру стрелу в другую руку и направляю ответный эфер боли, который скручивает его.

— Шок! — Ксеркс попадает эфером прямо в Феликса, и того отбрасывает прямо к стене, по которой он тут же сползает. Хороший боец из Ксеркса вышел. Не то что человек.

— Вред! — вкладываю в эферное слово как можно больше желания навредить, и это срабатывает — он падает на пол, но тут же встает и отвечает эфером боли, который я не успеваю отразить и вскоре оседаю от нестерпимой боли в левой руке. Если до этого адреналин в крови давал мне не чувствовать боли от раны, нанесённой Войтом, то сейчас уже она открылась с ещё большей силой, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать, пытаюсь дождаться, пока действие эфера пройдёт.

— Кровь! — эфер Рэта проходит почти по ключицам Ксеркса, и тот, взвыв от боли, повалился на пол.

— Войт бежал, теперь нам пора идти в Часовню, — хриплый голос Дира звучит надо мной, но я не могу встать и даже сказать слова. Болит только рука, но всё тело отказывает слушаться.

— Нас-той-ки, — еле выговариваю я, и брат даёт мне ту же самую фляжку с противной на вкус, но действенной часовой настойкой, по глотку которой после меня делают все. Это сражение измотало нас, но мы способны передвигаться и пребываем в сознании, чего нельзя сказать про наших соперников.

Я встаю, и мы все бредём по полуразрушенному коридору, переступая через обломки потолочного декора, сбитого эферами, и мраморной статуи Люцифера.

— Кровь! — неожиданный эфер Ксеркса летит мне в колено, и я, не задумываясь, зачасовываю его по числовому имени, не встречая никакого сопротивления. То ли у него уже нет сил, то ли он сам расхотел существовать здесь.

— Спасибо… — слышен его почти неслышный голос. За что он меня благодарит? И тут я вспоминаю, что он — выходец из другой параллели. Выходит, сейчас он умрёт и попадёт к себе в родную параллель, где не будет Астрагора. Эх, позавидовал бы я ему. И, наверное, то же самое случилось с Люцифером и Фирсом. После полуночи они трое окажутся у себя, в своём правильном мире. Мне бы так, но если меня зачасуют, я стану всего лишь затерянным во времени, а не отправлюсь никуда. Моя параллель здесь, с Астрагором и этими страшными испытаниями. Но я должен завершить своё дело сегодня.

Идти нормально я не могу. Колено — не левая рука. Если с ней хоть как-то справиться можно, то здесь дела обстоят куда сложнее, и мне приходится постоянно останавливаться. И, что самое страшное, такие раны не заживляются эферами и настойками. Даже если такие эферы и есть — их в Змиулане не изучали точно. Поэтому я, превозмогая боль, иду в Часовню, где, возможно, предстоит ещё более страшная битва. И неизвестно, выйду ли я оттуда живым или нет…

Захожу туда я как раз в тот момент, когда отец надевает на голову корону, цвет которой постоянно сменяется. То она была золотой, то стремительно побледнела и стала серебряной с узорными стрелками, то вообще бронзовой.

Цвет сменяется на угольно-чёрный, потом на рубиновый, затем корона становится хрустальной. Наверняка она повторяет цвета всех ключей. Интересно, что же будет, когда она станет железной…

Долго ждать не пришлось. Честно говоря, ожидал я чего угодно, но только не этого — корона ощетинилась венцом тонких часовых пик-стрел и стала так сильно сжимать голову Ляхтича-Астрагора, что он издал протяжный вой, полный злобы, ненависти и боли, который охватил всю Часовню. Уж никогда не думал, что этот изверг может так орать. Пусть кричит — сын всё равно не придёт на помощь. Отец, ты её не заслужил.

Внезапно он начинает стремительно стареть — уже через несколько секунд молодое лицо становится старческим — кожа жёлтая и иссушенная, словно пергаментный лист, которому уже много лет. Пепельные волосы покрыты белоснежной сединой, а глаза закрыты потяжелевшими веками. Тело скрючено и в один миг осыпается пеплом.

Всё, теперь его тела нет. Точнее не его, а Ляхтича. Хоть он никогда мне не нравился особо, но видеть его в роли преемника отца совершенно не хотелось. Вообще никого в роли преемников видеть не хотелось. Я не представляю, как зачасовывал бы ни в чем ни повинных людей только ради того, чтоб продлить свою жизнь.

Когда корона покатилась по полу и пропала, в моих ушах набатом зазвучал голос Миракла:

— Внимание! Приготовиться!

Все вмиг выстраиваются в круг, и я занимаю место, а затем вызываю стрелу правой рукой — рабочая левая сейчас не в самом лучшем состоянии. Едва держась на ногах, я пытаюсь собраться с силами и не упасть прямо здесь. Это решающий момент, и я чувствую, как внутри всё бушует — не каждый день помогаешь убить собственного отца.

Когда мы встали, все, как по команде, взмахивают стрелами, вызывая тонкие голубые нити. Нити воспоминаний, которые я вызываю чуть позже, чем остальные. Вот уже они сплетаются в плотную узорную паутину. Яркая вспышка, и «уголёк», оставшийся от некогда великого Духа, попадает в сеть этих нитей.

Александр, держа в руках небольшую янтарную шкатулку, подскакивает ближе к нему.

Зодчий заставляет всю паутину взлететь, а Чёрная Королева одним взмахом стрелы отправляет её в шкатулку.

— Валгеемз! — произносит Александр, захлопывая воспоминание внутри.

Сейчас стоит полнейшая тишина, и чётко слышно биение моего сердца. Боль в колене с новой силой даёт знать о себе, поэтому я оседаю на пол. Как и предполагал, никто этого и не замечает. Ну и слава Великим Часам, мне не нужна сейчас ничья помощь.

Всё. Я сдержал обещание, данное самому себе — покончить с этой ужасной эрой. И сейчас чувствую, что стало как-то легче. В роду Драгоциев больше никогда не будет такой диктатуры, уж об этом я позабочусь…

— Всё кончено, — голос мужа моей сестры вырывает меня из размышлений и заставляет обратить на него свой взор, — Янтарение завершено. Великий Дух Осталы навсегда запечатан в этой милой янтарной шкатулке.

Не замечая никого вокруг, я ищу глазами Фэша. Чувствую, что он где-то здесь.

И во мне что-то обрывается, когда я вижу мраморную статую. Его зачасовали, а я так и не успел помочь.

С трудом встаю с пола и бреду к изваянию. Хоть я и вижу перед собой, что мой почти родной брат зачасован, что-то внутри отказывается в это верить. Кажется, будто это — страшный сон, от которого я скоро проснусь. Но я-то знаю, что мне ничего не кажется, и что я не проснусь. Потому что всё, что здесь происходит — реальность, а не сон. Та самая жуткая реальность, которую уже не изменить.

Присаживаюсь на корточки и касаюсь руки Фэша своей. Кожу обжигает холод мрамора, и по моей щеке скатывается слеза, а за ней и другая. Всё. Больше его нет, и я должен с этим смириться.

Но я не могу. Ведь я во всём этом виноват!

— Прости, что не успел, — шепчу я.

Слишком поздно.