Страшная сказка (джен)

Слабый луч фонаря позволял не запинаться о встречные камни и только. Тьма окутывала непроглядным плотным коконом, казалось, он угодил в колесо, словно белка, запертая в тесной клетке, и бесконечно бредёт на одном и том же месте. Клубок, державший постоянную дистанцию, только убеждал его в этой иллюзии. Мышцы деревенели от усталости, хотелось, наконец, лечь и забыться сном, но с наступлением ночи сделалось холоднее, а под ногами продолжали хрустеть одни только камни. Он будет идти по ним, не двигаясь с места, пока не упадёт, измождённый, и не замёрзнет насмерть. Шон никогда не боялся темноты, замкнутого или открытого пространства, но теперь с трудом подавлял поднимающийся из глубин сознания животный страх. Если он сейчас побежит, то лишь скорее выбьется из сил.

Камню на распутье он обрадовался как родному — значит, ещё не сошёл с ума, не заблудился и к тому же продвигается с приемлемой скоростью, просто клубок привёл его обратно. Прокатившись вокруг камня, пульсирующий красный светляк уверенно выбрал левую дорогу и бодро поскакал впереди. Вновь не осталось никаких ориентиров, только бесконечные размеренные шаги и хруст каменной крошки в непроглядной тьме.

Когда огонёк начал кататься зигзагами, Шон сообразил, что просто засыпает на ходу и отклоняется в сторону, а упрямый клубок забегает перед ним и возвращает на тропу. Сколько так продолжалось, он не знал, только понимал: до рассвета ему не продержаться. А затем огонёк раздвоился: один убежал вправо, второй — налево. Пришлось остановиться, похлопать себя по щекам непослушной заледеневшей ладонью и сообразить, за которым из них следовать теперь. Правый огонёк оказался клубком, левый — светился на горизонте. Шон выровнялся и пошёл к нему, клубок согласно забежал вперёд и покатился в том же направлении. Постепенно светящаяся точка сползла с горизонта вниз, на тёмную поверхность земли, и стала увеличиваться в размерах, принимая очертания яркого подвесного фонаря над настежь распахнутой дверью покосившейся лачуги. Когда до неё оставался всего десяток шагов, из тёмного проёма лениво высунулся дед со всколоченной бородой — маленький, коренастый, изогнутый так, что круглый живот идеально уравновешивал горб за спиной, в той же мере, как плешь дополняла косматую нечёсаную бороду. Оглядев Шона, он вышел навстречу без малейших признаков страха.

— К навьям идёшь? — надтреснутым дребезжащим голосом осведомился старик, сонно почесываясь под дырявым тулупом.

Шон проследил за прокатившимся мимо лачуги клубком и неуверенно кивнул:

— Похоже на то.

— Ну иди, — напутствовал дед. — Сегодня велено всех пускать. Если поторопишься, как раз к самому веселью успеешь.

Презрительная улыбка, раскроившая дряблое одутловатое лицо, Шону совсем не понравилась: будто старик знал больше, чем хотел рассказать, и собирался насладиться предстоящим зрелищем. Но пускаться в расспросы желания всё равно не возникало: что бы его ни ждало впереди, он пойдёт туда, куда поведёт клубок. Если путь лежит к навкам, значит, он пойдёт к навкам — искать водные снадобья у русалок было вполне разумно.

Шон прошёл мимо и долго ещё чувствовал пристальный буравящий взгляд в спину. Пожалуй, стоило спросить, далеко ли идти и насколько нужно торопиться, но шагать быстрее он всё равно уже не был способен. Дорога тяжело ложилась под ноги, обжигая ступни и пронзая суставы режущей болью, в темноте словно не осталось пространства, не было и времени. Шону уже стало казаться, что старик просто ему привиделся, вернулось муторное ощущение, будто он никуда не идёт, а бессмысленно перебирает ногами на одном месте.

Но затем впереди обнаружились признаки подобия жизни. То луч фонаря выхватывал на тропе обломки костей и оперённых стрел, то под ногами пронзительно скрежетали чёрные металлические коробки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся пустыми оружейными магазинами в россыпи гильз.

По сторонам, далеко от тропы высились одинокие непроглядные тени, вначале принятые Шоном всё за те же горы камней, пока на одной из них он не различил очертания обвалившейся крыши. Жил кто в этих лачугах или нет, угадать было сложно.

Напряжённый слух уловил ровный шелест, постепенно перешедший в размеренное журчание по левую руку. Затем, словно ниоткуда, впереди возникло невысокое, в три этажа, здание из тёмного камня, освещаемое алым пламенем факелов. Клубок, без всяких сомнений, направлялся именно к нему.

Шон погасил фонарик, убрал его в боковой кармашек сумы и неожиданно нашёл в себе силы ускорить шаг. Идти, имея перед собой цель, оказалось гораздо легче, хотя повода радоваться не было. Вряд ли обитатели — люди то или навки — радушно встретят путника, с ног до головы измазанного высохшей кровью и гарью, с откровенно торчащими из сумы рукоятью меча с одной стороны и кончиком лезвия — с другой. Его сомнения усилились, когда слуха достигла лихая мелодия — похоже, в палатах что-то праздновали.

— Иди сюда, — приказал он клубку, наклоняясь и протягивая ладонь.

Огонёк остановился, покачался на месте, будто размышляя, и покатился дальше.

— А ну стой, — шёпотом прикрикнул Шон, бросаясь за ним.

Клубок описал дугу, вернулся было, но тут же передумал и упрямо поскакал дальше. Шон коварно замедлился, подождал, когда непослушный огонёк подстроится под его скорость и рывком кинулся вперёд. Не тут-то было: клубок подло подпустил к себе поближе, но затем убежал, подождал его и снова откатился, будто заманивая в ловушку.

Махнув на него рукой, Шон смирился и пошёл без рывков, экономя остатки сил, однако на этом капризы клубка не закончились: докатившись почти до самого входа, он замер и позволил поднять себя, по-прежнему размеренно пульсируя.

Скрываться было уже поздно — двери палат гостеприимно распахнулись, и навстречу вышел бледный светловолосый мужчина в зеленоватом кафтане. В высоко поднятой руке он держал медное блюдце с короткой оплавленной свечой.

— Добро пожаловать в Приречье, господин, — сказал навка. — Всемилостивый государь князь Мокей рад приветствовать вас.

— Благодарю, — кивнул Шон, настороженно вглядываясь в ярко освещённый проём за его спиной, и тайком положил клубочек в карман.

Сразу за дверью было небольшое помещение вроде сеней, освещаемое множеством восковых свечей на двух рогатых канделябрах, поставленных прямо на пол. По сторонам от внутренней двери вытянулись в струнку двое таких же бледных навок, только облачённых не в кафтаны, а в чешуйчатые кольчуги, у обоих при поясах в ременной петле висели обнажённые короткие мечи.

— Прошу вас, — ещё раз с поклоном пригласил навка.

Шон снял суму и прошёл внутрь, прислужник затворил дверь и вновь обратился к нему:

— Позволите узнать, как вас представить, господин?

— Шон Эрик Ренард герцог Орегонский, — вдохновенно объявил Шон, надменно оглядываясь вокруг. Навка почтительно поклонился.

— Княжна Алина с минуты на минуту выйдет к гостям. Позвольте, я провожу вас прямо на пир, а вещи отнесут в ваши покои.

Шон немного замешкался — стоит ли открыто сомневаться в сохранности завороженного меча, фонарика, бесполезного здесь смартфона, полотенца и паспорта, если он не собирается тащить на приём к навьему князю свои нехитрые пожитки — и опустил сумку на пол. С оружием его всё равно не пустят, просто пока вежливо об этом не говорят. Было бы совсем неплохо, если б ему так же вежливо намекнули на бадью с тёплой водой, но княжна Алина, по-видимому, ждать не могла. Навка распахнул внутреннюю дверь и повёл его к длинной выщербленной лестнице. Палаты, хоть и старательно освещённые, жилыми не выглядели: повсюду царило запустение, холод и сырость, кое-где на стенах висели полусгнившие обрывки тканых ковров, подсвечники по большей части оказались ржавыми и гнутыми, в пустые узкие проёмы окон задувал ветер. Только сверху тянуло запахами рыбы и мяса, доносился рокот голосов, и ненавязчиво лилась простенькая мелодия струн и свирели.

На втором этаже появились и другие навки: у лестницы несли караул четверо в кольчужных латах, у входа в зал для приёма гостей — ещё двое. Стражники пристально ощупывали Шона взглядами светлых водянистых глаз, но путь не заступали.

Вместо двери, которая должна была отделять зал от просторного коридора, на петлях висели небольшие гнилушки, а её роль выполнял разряженный в зелёно-золотой густо расшитый кафтан лакей, скучавший посреди пустого проёма. Провожатый чуть забежал вперёд и едва слышным шёпотом скороговоркой передал имя и титул вновь прибывшего гостя. Разумеется, никого облик чужеземного герцога не смутил, пришлось и самому делать вид, что грязь и кровь — последний шик парижской моды, как нельзя более уместный на светском приёме.

Лакей пропустил Шона вперёд и шагнул следом.

— Всемилостивый государь, досточтимые гости! Герцог Орегонский Шон Эрик Ренард! — объявил он.

Посреди небольшого, всё также ярко освещённого зала стоял длинный каменный стол. Во главе его — в кресле с высокой резной спинкой — восседал увенчанный золотой короной правитель навок Мокей, седовласый, бледный до зелени, в просторной белой рубахе, покрытой бурыми пятнами. Похожие, как близкие родственники, блеклые гости, поражённо обернулись, но вряд ли причиной удивления послужил внешний вид Шона — все они были одеты в соответствии с той же «парижской модой»: грязные разводы украшали более чем скромные рубахи, куртки и штаны, практически у всех лица были разрисованы нарочито грубыми пятнами и полосами. Среди около двух десятков мужчин оказалось с полдюжины женщин. Простоволосые бесцветные девушки-навки выглядели ещё проще — облаченные в длинные просторные рубахи, они не носили украшений, не разрисовывали своих лиц.

Провожаемый тишиной и пристальными взглядами, Шон приблизился к трону и церемонно поклонился.

— Всемилостивый государь, — сказал он, тщательно выговаривая непривычное обращение, — для меня большая честь предстать перед вами.

— Сердечно рад приветствовать гостя из дальних стран, — холодно кивнул князь. — Похоже, слава о красоте моей дочери вышла далеко за пределы Гиблых земель. Что ж, садись за стол — ешь, пей, отдохни с дороги, Шон Эрик Ренард, попытай свою удачу.

Музыканты вновь заиграли прерванную мелодию, и гости вернулись к беседам и трапезе, словно забыли о явлении чужака. Шон оглянулся — слуги в пышных кафтанах проворно несли к дальнему углу стола деревянный рассохшийся табурет, кубок, тарелку и столовые приборы. Откланявшись, он прошёл в отведённый ему закуток, с достоинством сел и блаженно вытянул ноги. Есть по-прежнему не хотелось, от запаха жаренной и варёной рыбы мутило, крупные сочные куски мяса, украшенные россыпью белых ягод, доверия не внушали: вряд ли навки держали скот — не под водой же его пасти. Но отказом от угощения можно было серьёзно обидеть самого правителя, поэтому он наполнил кубок из ближайшего кувшина, положил себе костистый бок речного окуня и принялся неспешно и отстранённо размазывать его по тарелке. Неприметно вынутый из кармана клубок продолжал ровно пульсировать и никуда с ладони не рвался, поэтому Шон спрятал его обратно. Оставалось надеяться, что он привёл куда надо и просто стесняется показывать дальнейший путь при навках. Приблизительно было понятно, что именно здесь от Шона ожидают — камень на распутье описывал ситуацию доступно, — но не было ясно, следует ли воспринимать сообщение о скорой женитьбе как предупреждение или необходимо приложить все силы, чтобы очаровать княжну. Если она предпочитает себе подобных, то шансов у Шона, выглядевшего чёрной вороной среди альбиносов, было не много.

— …Человек! — повысил голос молодой навка, уже некоторое время что-то возмущённо шептавший своему соседу, дядьке или же просто старшему другу. Оба они сидели чуть ближе к центру стола, но всё же далеко не на почётных местах. Старший предостерегающе дёргал молодого спутника за рукав, однако тот не унимался. — На кол его сразу, а не за стол, да ещё рядом с нами.

— Придержи язык, — строго шикнул старший, — не у себя дома. Любой может посвататься к дочери князя.

— Но человек! — зашипел парень.

— Герцог — везен, — поправил старший.

— Всё равно человек!

— Не хочешь ли ты рассказать государю, кого он должен или не должен принимать в своём доме?

Сопляк яростно засопел, но спор прекратил и демонстративно отвернулся.

Неожиданно музыка стихла.

— Всемилостивый государь, досточтимые гости! — выкрикнул номенклатор, и навки вновь обратили все свои взоры ко входу. — Княжна Алина!

В зал шагнула и нерешительно остановилась совсем юная девушка, облаченная в белую рубаху до пят. Кроме той рубахи, ничего общего между ней и белёсыми навками не было: темноволосая, с контрастными южными чертами, с яркой низкой бус из пурпурных ягод шиповника на шее она казалась диковинной экзотической птицей.

Заметив в дальнем конце стола чужака, Алина удивлённо округлила глаза.

— Дочь моя, — поднявшись навстречу, приветствовал князь Мокей и протянул к ней руки.

Девушка обернулась и, то и дело поглядывая на Шона, деревянно прошагала к родителю. Шон опустил глаза. Что ж, произвести впечатление на княжну ему, определённо, уже удалось. Только не рановато ли её решили выдать замуж? Ребёнку исполнилось лет пятнадцать, не больше, а мало кому из собравшихся гостей было меньше тридцати. Но возможно, сегодня были только смотрины, и о скорой свадьбе речи не шло.

Когда Алина заняла своё место по правую руку от отца, начались тосты. Теперь приходилось не только ворошить в тарелке давленую рыбу, но и прикладывать кубок к плотно сжатым губам. Будь на столе хотя бы скатерть, Шон придумал бы способ изображать трапезу правдоподобнее, а так — он не был уверен, что скоро на него не обратят ненужного внимания. Надежду вселяли музыканты, сменившие репертуар на романтично-лирический. И в самом деле, вскоре княжна вышла на середину зала, а гости нетерпеливо заёрзали, ревниво поглядывая по сторонам: кого она первым поведёт танцевать?

Из-под стола выкатился пульсирующий клубок и целеустремленно рванул к ногам Алины. Шон хлопнул себя по карману, хотя не было ни единого шанса, что в зале есть ещё один такой же проводник — разумеется, карман пустовал. Сейчас красный светляк притянул все взгляды к себе, но Шон точно знал, к кому они обратятся в следующий момент, и почувствовал привычное жжение на изменявшемся от злости лице. Это вернуло ему самообладание: не стоит ребёнку видеть искажённый ведьмовской облик.

Остановившись перед Алиной, клубок наполнился ровным сиянием. Она удивлённо склонилась над ним, подняла на ладонь и направилась к Шону — злобные взгляды опередили её.

— Вы нашли неожиданный, но верный способ привлечь моё внимание, — улыбнулась княжна, протягивая клубок.

Шон встал и, вежливо поклонившись, убрал светляка в карман, а для верности ещё и застегнул.

— Благодарю вас, сударыня. Герцог Шон Ренард, к вашим услугам.

Лучше бы она всё же подошла вначале к кому-нибудь из своих, а он бы послушал, как у них принято обращаться и разговаривать — вряд ли современный европейский этикет можно было в полной мере отнести к обычаям навок. А учитывая, что об их танцах он не имел ни малейшего представления, то и с удовольствием бы предварительно посмотрел. Но в любой культуре отказ восприняли бы как оскорбление, тем более он пришёл под видом претендента на её руку и сердце, а клубок недвусмысленно показал, у кого нужные ему снадобья.

Шон подал Алине руку — она осторожно взялась за неё кончиками пальцев — и повёл в центр зала. Отдавать танец только им, к счастью, никто не собирался: другие кавалеры тоже поднялись со своих мест и спешно разобрали присутствующих дам. Только сейчас Шон заметил, что все они, навки, включая княжну, были босы. Конечно, он обучался танцам, в детстве, пока его не увезли из частной школы, но если этот окажется сложным и незнакомым, навьим ногам крепко достанется от его походных ботинок.

— Вы не похожи на обитателя Гиблых земель, герцог, — негромко сказала Алина, становясь перед ним. Девушка она была для своих лет довольно высокая, но едва доставала пушистой макушкой до его плеча, и оттого взгляд наверх делал её лицо наивным и доверчивым.

— Позвольте заметить, что и вы тоже, княжна.

В мелодии появился вполне привычный ритм. Шон уверенно подхватил её руку своей, другую расположил повыше талии — угадать это место, скрытое просторной рубахой, да ещё при их разнице в росте, было непросто — и повёл в танец, замечая краем глаза, что в целом их пара не сильно отличается от окружения.

— Я… — Алина чуть замешкалась и вздохнула, — родилась человеком. Отец похитил меня из мира людей почти десять лет назад, с тех пор я его дочь.

— Вам здесь нравится?

— Да. Наверное… Отец меня любит, и здесь мои подруги, только всегда холодно и не хватает солнца, но наверное это не так важно, раз вы по своей воле сюда пришли. Скажите, герцог, вы хотите стать правителем навьего княжества и моим мужем, или моим мужем и правителем навьего княжества? — хитро улыбнулась она. — В любом случае, вы тоже больше не увидите солнца.

— Не обязательно, — возразил Шон, слегка пожимая плечами.

— А вы немногословны, — Алина несимметрично вздёрнула бровку и тут же оступилась.

Шон помог ей восстановить равновесие и сжал крепче. Неудачная оказалась идея: ладонь сама легла на плавный изгиб спины, пальцы ощутили под тонкой тканью мягкое тело, нежную горячую кожу, и то, что, похоже, рубашка была единственной одеждой княжны. По-детски пухлые щеки с двумя чуть приметными родинками залил яркий румянец. Алина прикрыла вспыхнувшие влажные глаза ресницами и изменившимся резким тоном проговорила:

— Да, не обязательно, только если я выберу вас. Если же не выберу, то, когда пир кончится, вас казнят. Привяжут к большому камню, переломают руки и ноги, вырежут язык и оставят до наступления следующей ночи. Тогда вы увидите солнце ещё раз. Умрёте вы к закату или нет, вас разрежут на части и съедят.

— В таком случае, вам стоит выбрать меня, — посоветовал Шон, прокручивая в мыслях вероятный безрадостный исход. Вряд ли княжна преувеличила, если вспомнить слова тощего сопляка за столом.

— Зачем мне это? — удивилась Алина, вновь поднимая на него взгляд.

— Затем, что я могу вернуть вас в мир людей. Насколько мне известно, после того как человек попадёт в подводное княжество, выбраться самостоятельно он уже не сможет, но его можно увести. А я могу вывести вас из Гиблых земель и помочь разыскать ваших настоящих родителей. Выходить за меня замуж, к слову, для этого не нужно.

Княжна надолго замолчала. Шон её не торопил, но внимательно следил за сменой эмоций на её красивом лице. Она хмурилась, беспокойно поглядывала по сторонам, что-то вспоминала, думала о будущем. А затем шагнула к нему вплотную и, понизив голос, спросила:

— Чего же, в таком случае, вы хотите?

Прямо сейчас он хотел найти способ вежливо её отодвинуть и старательно не думал, чем она к нему прижимается. Вдобавок к совершенным формам, природа наделила этого ребёнка либо потрясающей непосредственностью, либо изрядным коварством. Плотная куртка не позволяла почувствовать касание, но воображение успешно компенсировало отсутствие самого ощущения, ему достаточно было и того, горячего, под ладонью.

— Мне нужны «Живая» и «Мёртвая вода», и я знаю, что вы можете мне их дать.

— Могу? Я… я знаю, где отец их хранит, и, наверное, могла бы… Но ведь это порождения очень тёмной магии. Зачем они вам?

— Чтобы спасти друга, — Шон вздохнул. Что ж, ему было не привыкать объясняться с Гриммом, можно объясниться и с навкой, лишь бы результат был достигнут. — Мой брат — наследный принц и очень плохой человек — отравил Ника и увез в Гиблые земли. Мне нужна «Мёртвая вода», чтобы вернуть ему разум, и мне нужна «Живая вода», чтобы вернуть его к жизни.

Музыка кончилась. Шон с облегчением выпустил княжну из рук и поклонился, благодаря за танец. Алина стояла, растеряно и задумчиво покусывая губу, теребила шиповниковые бусы.

— Я подумаю, — наконец сказала она чуть слышно. — Сейчас я должна продолжить знакомство. Вы узнаете о моём решении, когда пир закончится, герцог.

Пожалуй, не стоило надеяться на юную навку, ведь неизвестно, поверит ли она абсолютно незнакомому чужеземцу и захочет ли рисковать, чтобы увидеть полузабытое солнце, или решит остаться в мире уже привычном и близком. Если бы существовал хотя бы ещё один способ достать снадобья из-под воды, Шон бы воспользовался именно им, но выбраться из навьего княжества человеку действительно не представлялось возможным.

Вернувшись за стол, он потребовал у пробегавшего мимо слуги заменить ему тарелку, и, наблюдая, как княжна перебирает женихов, размазывал по новому блюду фаршированную щуку. Задумчивое созерцание вскоре позволило ему прийти к двум выводам: далеко не все присутствующие гости были претендентами на руку Алины — приблизительно две трети просто сопровождали их как родственники, а ещё навки успели позаботиться, чтобы человек так просто от них не ушёл. Дверной проём сверкал чешуёй лат, перекрывших его стражников. Шон припомнил, что у него есть в карманах, и нельзя ли это использовать как оружие, но единственное оружие он отдал, а при себе имел только остановившиеся часы на запястье и клубок, — ничего из этого определённо не годилось. Путь у него оставался только один, но слишком уж зыбкий.

Княжна сама выбирала, с кем, как долго и сколько раз ей можно танцевать, и явно отдавала предпочтение невысокому, изящному, рыжеватому пареньку. Полукровка, не иначе. Похищение людей для навок было обычным явлением — и никаких трагедий не случалось, обращённые оставались, жили, рожали других навок.

«Наверное, стоит поискать пути отступления, — думал Шон, отстранённо следя за мелькающими гипнотическими пурпурными бусами, — ведь откуда-то приходят слуги, возможно, там есть достаточно широкое окно, чтобы в него можно было протиснуться…»

Из оцепенения его вывел голос Мокея:

— Готова ли ты представить мне своего избранника, дочь?

Шон вздрогнул и с удивлением обнаружил, что смотрит в пустое пространство. Все гости уже вновь сидели за столом, Алина — как прежде, рядом с князем, а вероятный рыжеватый жених обнаружился по её правую руку — чтоб далеко не ходить.

— Да, отец, — сказала она, поднимаясь. — Я исполнила твою волю и сделала выбор…

Кратковременное забытье вернуло Шону ясность мыслей: ведь он в ботинках — они босые, уже есть чем отбиваться, а главное — не дать себя окружить и одолеть количеством. Он гораздо крепче их, он наполовину Колдун, в его жилах течёт отчасти королевская кровь, а навки, хоть и не совсем живые существа, но вполне смертные.

— Шон Ренард станет моим мужем, — докончила княжна.

Следовало отдать князю должное — он даже не сильно изменился в лице в отличие от его гостей и самой Алины. За жениха и невесту подняли кубки, из которых никто не выпил — на том пир и закончился. Гости стали откланиваться, Шона проводили в покои на третьем этаже — «отдохнуть после дальнего пути», — а князь Мокей с дочерью остались.