Страшная сказка (джен)

Юго-запад Гиблых земель разительно отличался от прочей местности. Каменистая поверхность всё более окрашивалась в тёмные вулканические цвета, появились тонкие корявые деревца, пожухлые кустарники, вначале редкие, но постепенно образовавшие небольшую прозрачную рощу. Дорога вильнула правее, потом левее, нырнула вниз, неуверенно поднялась по боковому склону и, будто смирившись, потекла по холмам. Казалось, что плоская, как в языческих представлениях, поверхность Земли здесь дошла до небесного купола и, натолкнувшись на его твердь, смялась неряшливыми складками. В красновато-коричневых низинах скапливались озерца порченного серой воздуха, на вершинах порывы встречного ветра несли отчётливый запах гари.

Холмы становились всё выше и круче, а далеко впереди показалась чёрная, сверкающая даже в сумраке серого дня скала. С каждым следующим шагом она взмывала всё выше, раздавалась вширь, обретала черты исполинской круглой башни, изрезанной узкими окнами и увенчанной шпилями. Постепенно окрест неё показались башни пониже, зубья каменных стен, и, наконец, впереди раскинулась узкая выжженная долина, а за ней хищными иглами колонн и остроконечных крыш поднимался в самое небо, словно облицованный осколками вулканического стекла, замок Фонтхилл.

Между ним и Шоном в низине стояли семеро везенов — покрытые мехом фигуры в обрывках одежды — замерли по щиколотку в сером пепле, свесив головы, и руки их безвольно висели вдоль тел.

Обернувшись в седле, Шон быстро выпростал меч из обмоток и вернулся взглядом к неподвижным стражникам — ни один за эти мгновения так и не пошевельнулся. Тогда он чуть тронул поводья, и лошадь послушно шагнула под уклон. Реакция не заставила себя ждать: дружно вздёрнув головы, твари шагнули навстречу, и Ручеёк, прежде невозмутимо послушная, испуганно захрапела и упрямо попятилась назад. Стоило ей вернуться на холм, как везены остановились, но уже не сводили с них глаз.

Что ж, возможно, всё к лучшему: меч слишком короток, да и будь вместо него двуручник — Шон не то чтобы крепко держался в седле, и шансов сразить противника клинком было меньше, чем придавить, рухнув с лошади. К тому же лошадь понадобится им на обратной дороге, и лучше не подвергать её напрасной опасности. Спешившись, он привязал Ручейка к тонкому стволу осыпавшейся лиственницы, вынул из сумы и рассовал по карманам флаконы с водой и, крепко сжимая меч, двинулся вниз — ожившие твари шагнули навстречу.

Они шли медленно, пошатываясь, а иногда замирали, будто сомневались, точно ли им нужно в эту сторону. Чем ближе они подходили, тем сильнее сомневался Шон. Ему вовсе не нравилось то, что он видел: быть может, когда-то они были везенами, но, могло статься, не были вовсе. Что издали казалось мехом, в равной степени могло оказаться и сгнившими перьями, и чешуёй, и размокшими струпьями — серо-коричневая склизкая масса на лицах; багровые горящие глаза, обвисшие веки и вязкие нити серой слизи, стекающей из лишённых губ ртов. К запаху гари и пепла навязчиво примешивался дух гниющей плоти и экскрементов.

Страха твари не внушали — только омерзение. Если б необходимость с ними биться действительно была… но почему бы просто не обойти их? Путеводный клубок проскочил меж ног стражников и, не медля, устремился прямо на замок. Шон немного свернул и ускорился — твари подправили курс и тоже ускорились. Шон удивлённо замедлил шаг — твари ещё немного прибавили, перешли на трусцу и вдруг, хрипя и рассыпая хлопья пены с обломанных зубов, сорвались, как свора, спущенная с цепи.

Он подпустил их ближе, шагнул вперёд и встретил первую тварь ударом меча через грудь, по инерции двинулся дальше, готовясь бить по второму, и едва не вывихнул руку. Клинок вошёл в прогнившую плоть, как в бочку загустевшего клея, и крепко увяз. Тварь же будто не заметила удара — развернулась всем телом, вскидывая когтистые лапы. Следом налетели и остальные. Шон вырвал меч, вывернулся из схлестнувшейся своры и успел рубануть ещё одного, через пасть. Твари сшибли с ног, навалились шипящей зловонной кучей, впиваясь когтями в куртку и в шею — разорвать ему горло они сами друг другу мешали. Из разрубленной пасти прямо к глазам Шона свесился длинный серый язык, нижняя челюсть болталась на лоскутах кожи. Кто-то вгрызся в ботинок, затрещала плотная ткань штанов под когтями, но он не мог отвести взгляд от располовиненной морды и от стекающих с неё нитей слизи.

Зачем был нужен меч? Зачем было всё это нужно, если их нельзя убить? И эта тварь, лучше б кусалась, а не старалась его облизать. Он крепко стиснул пальцы на рукояти, коротким ударом вогнал клинок ей в шею и из последних сил отпихнул.

Первой отступила тварь, жрущая его ботинок. Костлявые пальцы отпустили шею, склизкие морды с горящими глазами перестали закрывать собой затянутое тучами небо, ледяной ветер развеял смрад падали. Шон медленно глубоко вдохнул помятой грудью, ожидая услышать хруст собственных костей, но рёбра откликнулись тупой болью и только. Он сел.

Твари успели сместиться далеко в сторону, ниже по склону — нечеловечески быстрые, они кружили вокруг пронзённого собрата и заворожённо тянулись к мечу. Тварь, где-то окончательно утратившая нижнюю челюсть, но не язык, сипела, вертелась волчком, спотыкалась и, зажав рукоять обеими руками, остервенело пилила собственную шею, то погружая меч, то вытягивая наружу.

Некоторое время оцепеневший Шон наблюдал за происходящим, пока мечом не завладел другой мертвец. Его почти не было видно среди мельтешения тел, только сталь сверкнула много ниже, и под топчущие ноги лавиной посыпались петли кишечника.

Рвотные спазмы были долгими и мучительными, но ни к чему не привели. Шон с трудом сплюнул горькую вязкую слюну, откашлялся и, пошатываясь, поднялся на ноги. Следить за расчленяющими себя везенами не хватало выдержки, но и оставлять их без внимания он не решался: шёл, напряжённо прислушиваясь к хрипам и топоту своры, к чавкающим шлепкам выпадающих органов, и когда казалось, будто звук сделался ближе, коротко оглядывался.

Клубок ждал его у распахнутых замковых ворот, равномерным багровым сиянием знаменуя конец путешествия. Шон сунул его в карман и напоследок ещё раз обернулся: не того он ожидал от завороженного меча, но что он завороженный — возразить было сложно. Мертвецы в своей безумной пляске скатились в низину, часть из них явно укоротилась вдвое и ползала в пепле, упираясь руками и волоча за собой гирлянды кишок, но меч продолжал занимать всё их внимание. Уже отводя взгляд, Шон заметил ещё одного наблюдателя — неподвижную человеческую фигуру на южном кряже. Шон поднял руку в приветствии, и фигура тут же скрылась за деревьями. Восьмой? На миг ему показалось: тот сверкнул красным огоньком глаз, но, конечно же, только показалось — не на таком расстоянии. Если это восьмой, уцелевший брат, значит, и впрямь конец пути.

Шон прошёл ворота и, остановившись, пристально оглядел пустой, засыпанный пеплом двор. Сделав несколько шагов, он оглянулся на свои следы и встревожено нахмурился. Не требовалось много времени, чтобы пепел устлал поверхность плотным ровным покрывалом, но Гиблые земли не были столь обширны, чтобы крупный пожар и тем более извержение вулкана остались незамеченными даже на другом их краю. За сутки пребывания здесь Шон не видел ничего подобного. Но во дворе не было следов, кроме тех, что оставлял он сам, и значит, либо Эрик прошёл другим путём, либо его и Ника в замке нет. Но ведь до сих пор всё складывалось именно так, как должно было — меч, и вода, и семеро мёртвых — он дошёл до замка, а теперь должен найти в нём Ника.

Шон вскинул голову, но пронзающую небо верхушку башни разглядеть не сумел. Ему может потребоваться целый день, чтобы обыскать каждый уголок замка, и всё это время его будет терзать мысль, что поиски напрасны — Ника здесь нет. И если здесь его нет, то нет и зацепок, куда ещё Эрик мог увезти Гримма. Шон вытер лицо, словно мог стряхнуть свинцовую тяжесть накатившего отчаяния, но почувствовал лишь, что размазывает по коже смесь гнилостной слизи и пепла. Он всё равно должен следовать выбранной дорогой.

Главная дверь в несколько человеческих ростов, обитая листами железа, издали выглядела непреодолимой преградой. Шон пересёк двор, тщательно оглядывая стены в поисках других путей — потайной или хозяйственной двери, окон — и не сразу заметил, что тяжёлые створки чуть приоткрыты. На их фоне казалось, в узкую щель между ними впору проскользнуть только кошке, но вблизи сомнения развеялись: если в двери нет хитрой ловушки, и та не схлопнется вдруг, разделив его надвое или размазав между толстыми створками, расстояния вполне должно бы хватить.

Что там дальше, за ней, разглядеть не удавалось. Из щели тянуло могильным холодом и мраком, не доносилось ни единого звука. Шон неуверенно провёл ладонью по широкому, обитому железными зубьями краю и, выдохнув, боком протиснулся внутрь. К бою он не был готов, и всё же отсутствие преград его угнетало. Створки не шелохнулись, не зацепили куртку зубья. В просторном зале не было стражи, притаившихся убийц, оркестра, ковровой дорожки, — не было ничего. Ровный слой пыли и пепла устилал каменный пол, и единственным, что нарушало гулкую тишину, было его собственное хрипловатое дыхание. Здесь нет никого, твердил внутренний голос, уходи, возвращайся, откуда пришёл.

Когда глаза привыкли к плотному полумраку, Шон различил широкую лестницу в глубине зала и направился к ней. С каждым шагом тьма вокруг всё сгущалась: окон здесь не было, а тусклый свет от двери так далеко пролиться не мог.

— Сайлент Хилл, — пробормотал Шон, ступая уже почти наугад.

Эхо мешало ориентироваться даже на слух: множило шаги, множило дыхание и наполняло зал призраками. Чьи-то бесплотные руки толкали его в грудь, в плечи, сбивали с пути. Он наткнулся ботинком на первую ступеньку, поискал рукой и, нащупав перила, двинулся вверх. Определённо стоило взять из сумки фонарик. Насколько бесконечной может быть лестница в кромешной темноте, и что он станет делать, если там, куда она приведёт, царит столь же непроглядный мрак? Отпустит перила и пойдёт наугад. Обратный путь ему сможет указать клубок, но найти своего Гримма в огромном тёмном замке должен он сам.

Лестница кончилась. Шон сделал два неуверенных шага, вытянув руку, и обнаружил, что различает очертания своих пальцев. Прямо перед ним тонкие нити серого света, прорезавшие плотную массу чёрного воздуха, складывались в очертания высокой двери. Он сделал ещё шаг, судорожно отыскал ледяные скобы металлических ручек и потянул на себя.

Створки бесшумно распахнулись. Шон зажмурился на мгновение, ослеплённый тусклым дневным светом, затопившим пространство, и, с трудом разлепив слезящиеся глаза, шагнул внутрь.

Свет лился через высокие окна — кристально прозрачные стёкла в обрамлении тонких рам — по всему периметру огромного тронного зала. Вокруг царила неестественная чистота: ни пыли или пепла на сверкающем полу, ни следов разрушения, только на пирамидальном возвышении вместо трона стоял на высоком пьедестале чёрный от копоти открытый гроб.

Тот же или другой? Шон старался не думать, просто шёл к нему, не отводя глаз. Быть может, это другой, без ловушки из железных прутьев и огня, а быть может, в нём вовсе и нет Ника. Нужно дойти, и тогда всё станет понятно, — дойти, подняться и заставить себя взглянуть на… что бы там ни оказалось.

— Скажи мне, дорогой брат…

Шон вздрогнул и отшатнулся от пирамиды. Небрежно развалившись на ступенях, под гробом восседал Эрик. Тёмный ли костюм и неподвижность, усталость ли Шона сделали его почти невидимкой, но судя по ухмылке, осветившей холёное лицо принца, произведённым эффектом он остался доволен.

— Скажи, — вальяжно поднимаясь на ноги, продолжил он, — есть ли хоть кто-то, кем ты не готов пожертвовать ради этого Гримма?

— Если тебя интересовало только это, ты мог бы просто спросить, — холодно сообщил Шон. Смотреть мимо гроба стоило немалых усилий. Был бы в том смысл, но ему требовалось сделать хотя бы два шага вверх по ступеням, чтобы увидеть, есть ли в нём Ник. — Какого дьявола, Эрик? Ты считал, что я тебя не найду?

— Напротив! Я был уверен, что ты непременно придёшь, и даже тщательно подобрал место, — Эрик торжественно обвёл рукой зал. — Как он тебе? Фонтхилл — по-моему, иллюстрации не способны передать и десятой доли его великолепия. Кстати, ту книгу хоть и подарил отец, но выбирал я. Тебе ведь понравилась? Как же она называлась?

— Не важно, — оборвал Шон. — Ты хотел, чтобы я пришёл? Отлично, я здесь. Для чего?

— А это, братишка, тоже не важно: я своего добился. Пожалуй, будет справедливо, если и ты получишь то, к чему шёл. Твой Гримм здесь, тебе нужно только его разбудить, но не думаю, что это большая проблема: у тебя будить неплохо получается, — проникновенно заметил Эрик, кивком указывая на гроб. Шон остался на месте, и Эрик развёл руками. — Не хочешь? Ты столько преодолел и стольким пожертвовал ради него, что я, честно говоря, подумал… Нет, я бы тебя не осудил. Конечно же, нет. Теки в твоих жилах чистая кровь, тогда другое дело, но что взять с бастарда, — он усмехнулся. — Не осудил, но удивился бы точно: даже для Колдуна путаться с Гриммом — выше моего понимания. Но раз ты не хочешь, тогда я разбужу. Ты ведь не против?

Шон сузил глаза и до скрежета стиснул зубы, глядя, как Эрик склоняется над гробом. Тот замер над ним и, покосившись на брата, растянул губы в довольной ухмылке.

— Просыпайся, милый Гримм, — ласково позвал Эрик и отступил.

Над гробом показалась взлохмаченная голова Ника. Ясные глаза без тени удивления оглядели зал, скользнули по Эрику, как по пустому месту, и задержались только на Шоне.

— Капитан, — Гримм взволнованно завозился в своём железном ящике, перебросил через край ногу, упёрся руками и неловко перевалился через борт, громыхнув железом по камню.

— Я согласен с тобой, — переждав эхо, хмыкнул Эрик, — он уникален. Хочешь послушать, что будет рассказывать?

Гримм выбрался из-за пьедестала, потирая ушибленную коленку, и едва ли не кубарем скатился с пирамиды.

— Капитан, я не знаю, как уже объяснять: всё, что вы видите вокруг, этого нет, — выпалил он, воззрившись снизу вверх, как собака, которая очень хочет поведать нечто важное, но, конечно же, не может.

— Неожиданно, — признал Шон, глядя на заговорщицкую улыбку брата. — Ты заманил меня сюда, чтобы убедить в нереальности мира?

— При чём тут он? — опешил Ник. — Это я говорю — мне вы можете верить.

— Прости, Ник, не сегодня.

— Да почему?

— Потому что тобой управляет Эрик, — терпеливо объяснил Шон. — Ты можешь этого не осознавать, но каждое твоё слово — его…

— А мне он не верит, — докончил Эрик.

— То есть, я лгу?

— Не обязательно, — Шон пожал плечами. — Ты можешь говорить правду. Ты скажешь всё, что угодно, по его приказу, и я хочу это исправить.

— «Мёртвая вода», «Живая вода»? — будничным тоном осведомился Эрик и, скучая, присел на ступеньки. — Думаешь, ты сможешь убедить его выпить это?

— Ты собираешься мне помешать?

— Нет. Прошу, приступай.

— Так, но потенциально каждое моё слово вы расцениваете как ложь? — словно пропустив последние слова мимо ушей, упрямо переспросил Ник и, возведя очи к потолку, выдохнул: — Ну, слава богу! Капитан. Просто. Выслушайте меня. Пожалуйста.

— Зачем? — устало обронил Шон, расстёгивая карманы.

— Условимся так: мы с вами поговорим, вы меня выслушаете до конца, и, если мне не удастся вас убедить, я выпью всё, что вы дадите.

— Хорошо. Слушаю тебя.

— Вы знаете, что такое Кроатон?

Шон удивлённо поднял брови, посмотрел на Эрика и снова — на Ника. Ник ждал, нетерпеливо сверля его голубыми глазищами. Где-то должен быть подвох, но при чём тут Кроатон?

— Это вымерший вид, — осторожно сказал Шон. — Подземное плотоядное растение с развитой центральной нервной системой.

— Дальше.

— Относится к миру везенов опосредованно. Стебли и листья, как грибница или сеть, располагались в подземных пещерах. Когда растение начинало голодать, на поверхность выходили стрелки со спорами, которые заражали везенов. Везен, проросший спорами, становился частью растения… Ник, к чему этот экзамен по ботанике?

— Продолжайте, пожалуйста.

— Споры, то есть уже проросшие везены, добывали пищу для материнской сети: людей или других везенов, животных — только если не было выбора. Кроатоны предпочитают… предпочитали разумную пищу. Жертву помещали в лист — орган переваривания. Лист отделял мозг жертвы и ассимилировал его в центральную нервную систему Кроатона, остальное тело переваривалось. В зависимости от степени насыщения, Кроатон мог провести в спячке до тридцати лет. К счастью, последнее упоминание о них относится к семидесятым годам прошлого века.

— Это неправда, — хмуро возразил Ник. — Я понимаю, вы не осознаёте, где находитесь, но с Кроатоном вы сталкивались всего десять лет назад, только не можете вспомнить, потому что он блокирует вашу память. Хорошо уже, что не заблокировал знания. Капитан, прямо сейчас вы лежите в листе Кроатона, а я пытаюсь вас из него извлечь. Мы начали расследование с исчезновения семерых Древогрызов, потом стали пропадать люди, последним исчезли вы. Я не сразу разобрался, с чем мы столкнулись: Кроатон нашёлся только в списке реликтов. Удалось выследить Споры — их ликвидировали, двух жертв они не успели положить в листы — этих спасли, остальных доставать уже поздно, но вас мы ещё можем извлечь. Лист начинает переваривание только после отделения мозга, а это он сделает только после того, как захватит ваш разум и сотрёт личность: ему нужны только ваши знания и носитель информации, но не вы сами. Он создаёт ряд ментальных квестов, проходя которые, вы впускаете его всё глубже. Завершив миссию, вы исчезнете. В чём состоит ваша миссия? Спасти меня?

— Ник…

— Это первое, — грубо перебил он. — Второе: выбраться из сети непросто. Он погружает разум в сон, но если в этом сне умереть, не проснёшься — разум заблудится, и в лучшем случае на выходе получится овощ. Нужен своего рода будильник, программа выхода. Кроатон — живая информационная сеть, и его вполне можно заразить троянской программой: её создаёт специальное зелье, и если его выпить, а потом подключиться к этой сети, то вся она окажется заражённой вместе со всеми, кто к ней подключён. Так что сейчас я лежу в таком же листе, и весь Кроатон заражён вирусом, который я принёс. Программу нужно только активировать — что-нибудь съесть или выпить, поэтому он подстраховался и запретил вам прикасаться к воде и пище. Видимо, уже сталкивался с чем-то подобным или поглотил разум кого-то, кто знал о зелье. Капитан, вы должны мне поверить.

— Поверить в то, что сейчас меня переваривает давно вымершая тварь? — скептически уточнил Шон. — Что я должен оставить тебя здесь, моему брату, который вовсе не похищал тебя и не управляет твоим разумом, а сам я должен добровольно принять яд?

— Да, — кивнул Ник и нахмурил одну бровь, как курок взвёл. — Конечно, это звучит не настолько разумно, как заколдованный меч в заколдованном гробу, как живые утопленники и бродячие мертвецы, как вообще все эти «Гиблые земли». Вы можете вспомнить, как сюда попали из Портленда?

Шон сделал медленный вдох, затем так же медленно выдохнул. Ему было не привыкать бодаться с Гриммом, к тому же он обещал закончить разговор.

— На самолёте. Доехал на попутке, до дома матери дошёл пешком, потом через лес на лошади.

— Куда? — в сердцах бросил Ник. — Куда вы прилетели на самолёте? Где на карте эти «Гиблые земли»? Это Америка или Европа, или, может быть, Африка? Почему здесь надписи на русском?

— На границе Польши и России.

— А Фонтхилл тут как оказался? Я не силён в замках, но название-то не польское и не русское.

— Это отличная копия, — вставил Эрик.

— Да, давайте сочинять на ходу, — Ник потёр лицо ладонями, взъерошил волосы и снова предъявил свой главный аргумент — страстный умоляющий взор. — Ну, хорошо, капитан, мне вы сейчас не верите, но вы можете верить себе. Кроатон не стёр вашу память, он только мешает вспомнить, но если вы постараетесь, то сможете. Вспомните: почему я стал копом — это ведь вы мне посоветовали. Как мы встретились? Десять лет назад, парк Вашингтон, два часа ночи, убийство. Вы прибыли на место преступления и взяли это дело, а я был свидетелем, и вы меня с дерева снимали.

— Что? — опешил Шон.

— Не помните? — расстроился Ник. — Пьяный студент.

— Нет.

— Я собирался на спор пробраться в зоопарк и принести в общагу попугая, но уснул на скамейке. Проснулся — увидел семерых человек, а потом шестеро одному голову открутили и увидели меня. Хотели поймать, но я влез на дерево и заорал — прибежала охрана, и они не успели до меня добраться. Сейчас я понимаю, что это были Споры Кроатона, но так и не понял, зачем они убили своего.

— Бывает, что к Споре возвращается самосознание, — растеряно пробормотал Шон.

— Вспомнили?

— Не знаю. Что дальше?

— Терминатор и Джон Коннор.

— Что?

— Ого, — восхитился Эрик с пирамиды. — Забавные у вас игры.

— Мы что, в «Джона Коннора» играем?

…

— Какого чёрта тебя унесло в Сиэтл? — кипя от злости, проворчал Шон. Ухо «щенка» было в непосредственной близости от его губ, и тот всё отлично расслышал даже сквозь надсадный рык помятого мотоцикла. Железный конь едва пережил погоню на грузовике, и теперь, хрипя и чихая, медленно, с трудом вёз двоих седоков вдоль обочины автострады. Шлемов у них не было, и мокрый ночной ветер нёс в лицо грязевые облака от пролетающих мимо автомобилей. Огни придорожного мотеля уже виднелись впереди, но с такой скоростью им предстояло ещё ехать и ехать.

— А меня в чём-то подозревают? — огрызнулся «щенок».

— Ты свидетель по делу об убийстве!

— Именно. И могу поехать на день рождения к другу хоть во Флориду. Я уехал-то на полтора дня.

Очередная встречка окатила их брызгами и принесла Шону свидетельство о вечеринке, откуда он едва успел увезти «щенка».

— Ты, вообще, трезвым бываешь?

— Я трезвый. Полбутылки отличнейшей текилы — впустую. Всегда трезвею, когда меня пытаются убить, — пробурчал он, утираясь рукавом. — А почему мотоцикл? Мы что, в «Джона Коннора» играем? У вас машины нет?

— Машину взорвали, — процедил Шон, уворачиваясь от мельтешащей перед носом макушки. — Угнал, что первое подвернулось. Сиди, пожалуйста, спокойно…