Один, два, три (гет)

Во второй раз Феликс целует Бриджитт пьяным в стельку. Она популярна, а он — тот ещё собственник.

Феликс не назвал бы себя ярым противником новизны, но он не любил менять и без того хорошие вещи. Во всяком случае, не за один присест. Изменения должны быть стабильными, постепенными, иначе превратятся в шоковую терапию. Чем глубже он в это верит — тем сильнее мир игнорирует его убеждения, потому что кажется, что вся его жизнь стремительно меняется.

Всего лишь пару лет, нет, даже пару недель назад он даже не подумал бы назвать Бриджитт своим другом. Это изменилось в первую очередь. Теперь их отношениями не были «мутными», Бриджитт сильно сблизилась с ним за эти пару недель. И Феликс позволил ей это сделать. Сначала он убеждал себя, что всего лишь не хотел выглядеть полным подонком после инцидента в библиотеке, но не это было основной причиной. Он наслаждался её обществом. Наслаждался тем, как она ныла о своих занятиях, как с восторгом рассказывала о новых идеях, как смеялась над совершенно глупыми вещами, и комментировала всё, что только могла. Даже если он, читая книгу или делая домашнюю работу, максимум — согласно мычит, а она — продолжает пустословить в попытке завязать диалог, ему (даже если он этого и не скажет) это нравится. Когда он совсем забывается и перестаёт реагировать, она говорит всё медленнее и медленнее, пока не замолкает совсем, и смотрит на него виноватым взглядом. В такие моменты они оба вспоминают былые дни, и, чтобы развеять атмосферу, он делает небольшую паузу, смотрит на неё и переспрашивает. И она продолжает, сначала немного неуверенно, а потом всё-таки возвращается в прежний ритм. Но самое поражающее — то, как она улыбается перед тем, как продолжить. Благодарно, ласково, чуть застенчиво и на все сто процентов искренне. Он видел её лучезарную улыбку, и, хоть эта улыбка тоже прекрасна — так она улыбается всем. А вот эта улыбка… она только для него. Возможно, где-то в закромах души Феликса спит его внутренний кот, но такими темпами он станет собственником. Когда Бриджитт так ему улыбается, он хочет спрятать её от всего мира, свернуться возле неё в клубочек и никуда не отпускать.

Как правило, он недолго об этом думает.

Никто из них не упоминает поцелуя в библиотеке, и Феликсу часто кажется, что Бриджитт совсем о нём забыла. Но насчёт себя он не настолько уверен, потому что временами он не может думать ни о чём другом. Это глупо и опрометчиво, но ему хочется повторить. И он упрямо игнорирует своё желание, прячет его куда подальше и совершенно ничего не предпринимает. Но, как бы там ни было, теперь Бриджитт — его друг, и возможно, даже больше этого. Дружба с ней зародилась в считанные недели, и это — самое большое изменение, произошедшее с ним, в корне изменившее привычный уклад, а следом — и всю жизнь.

Но он всё ещё был одинок. Не так, как раньше, но этого хватает, чтобы его жизнь продолжала потихоньку меняться. У Бриджитт много друзей, и он лишь один из них, так что даже при её гиперопеке он чувствует лёгкую печаль, когда она смотрит в чужую сторону. Он ничего с этим не делает, потому что понятия не имеет, что можно сделать. Запретить ей дружить с другими людьми? Он смирился со своим лёгким эгоизмом, и он, конечно, может быть мудаком, но не до такой же степени. Он позволит Бриджитт сделать из него другого человека, но не допустит, чтобы это как-то сказалось на ней.

Феликс понимает, что всеми изменениями в жизни он обязан именно ей, а ещё понимает, что не любит признавать некоторые нелицеприятные вещи (хоть и не перестаёт их замечать). Так что, когда Бриджитт зовёт его на вечеринку — он, мать его, идёт туда. Идёт, и всё равно, что он не ходит на вечеринки, всё равно, что у него был выбор. Она же попросила.

Он на вечеринке, стоит в стороне с, как сказала бы Бриджитт, угрюмой миной. Когда он видит, как она улыбается и смеётся с какими-то людьми, которых он не знает и знать не желает, он решает вычеркнуть из своего резко сокращающегося списка «трезвенник».

Первый шот ни разу не помогает. Феликс продолжает наблюдать, как Бриджитт порхает от одной группы людей к другой, улыбается всем, и ей отвечают с тем же энтузиазмом. Она прекрасно вписывается в любую компанию. Он пытается определить, кто из этой разношёрстной толпы — её близкие друзья, но она, кажется, дружна со всеми. «Это и не удивительно, — думает он. — Она всегда была общительной девочкой». Даже если лично его она бесила — другим она нравилась.

Спустя три шота он даже улыбается — если это так можно назвать — когда Бриджитт называет его угрюмым. Он всё равно отказывается с кем-либо разговаривать, потому что ему не нужно ничьё общество, и он ещё недостаточно пьян, чтобы изменить своё мнение. Она стоит возле него ещё мгновение, пока Феликс не просит оставить его в покое. На её лице мелькает удивление, затем — гримаса боли, и он едва не забирает свои слова обратно. Если уж он собирается дуться в углу весь вечер — это не значит, что она обязана делать это вместе с ним.

После пятого шота она находит его, всё ещё одинокого, со стаканом в руке, и спрашивает, зачем он вообще пришёл? В ответ он лишь смотрит на неё и делает очередной глоток. Ответ слишком очевиден, и если Бриджитт предпочла его не заметить — это её проблемы. Она хмурится и фыркает, но всё-таки уходит.

Шестой (или седьмой?) шот спустя, он снова смотрит на Бриджитт, но в этот раз в нём бурлят эмоции. Он сожалеет о своих словах, на самом деле он не хотел, чтобы его оставили в покое. Он же пришёл, чтобы насладиться её компанией, с нетерпением ждал её, и вообще, он находится здесь только потому, что она позвала. Но он по определённой причине ей этого не скажет. Причина на самом деле так себе, но он убеждает себя, что она стоит того.

Ещё несколько шотов спустя он видит, как какой-то брюнет подходит к Бриджитт неприлично близко, и он ощущает, как в нём закипает ярость. Она же отходит, кое-как улыбается, но в глазах ясно читается отказ — и Феликс чувствует удовлетворение глубоко внутри себя. Подозрительный брюнет подходит ещё ближе, и, будь Феликс трезвым, его чувство собственничества взыграло бы со страшной силой. То, что он пил, было не особо-то и крепким, но уже на третьем шоте здравый смысл помахал ручкой. По какой-то причине Феликс отослал Бриджитт подальше от себя, позволил ей наслаждаться вечером, пока он сам, забытый всеми, пьянел в углу. Он внезапно свирепеет, чем пугает народ вокруг, и встаёт.

Единственные крохи логики в голове Феликса представляют собой одну мысль: у него нет никаких претензий к Бриджитт. Несколько лет назад, возможно, и были, но он уже давно отпустил их и забыл. Сейчас они просто были друзьями, и у него нет никакого права быть таким собственником по отношению к ней. Менее логичная и более пьяная часть его сознания тут же предлагает: нужно пойти и предъявить парочку претензий. Он натягивает бесстрастное выражение на лицо, выходит из своего угла и топает к Бриджитт через всю комнату, привлекая внимание к своей персоне.

Феликс, конечно, никакого внимания не замечает, потому что прожигает взглядом Бриджитт. Она же, в свою очередь, замечает, что он наконец-то пришёл ко всем.

 — Феликс! — удивлённая не меньше остальных, зовёт она, огибает посягнувшего на её зону комфорта брюнета и подходит.

Феликс твёрдо стоит на ногах, с непроницаемым лицом, но Бриджитт видит: что-то не так. Она хмурится, невесомо очерчивая его подбородок кончиками пальцев. Феликс желает запечатлеть на себе её прикосновения, но отвлекается на гневные взгляды брюнета. Он пытается ответить тем же, но, может, из-за алкоголя стали в глазах поменьше, а может, Бриджитт слишком обеспокоенно на него смотрит, но, так или иначе, нужно сменить тактику. Так что, он наклоняется вперёд, кладёт подбородок ей на плечо и обнимает. Она краснеет и тут же обнимает его в ответ.

 — Ты бросила меня на всю ночь, мадам Чен, — говорит Феликс ей на ухо, его голос оказывается ниже и грубее, чем он думал. Она вздрагивает.

 — Феликс, ты сам просил оставить тебя в покое.

 — Возможно, — признаёт он, выпрямляясь, но, не убирает рук с её бёдер. — Раньше ты никогда меня не слушала. Я не думал, что в этот раз послушаешь.

На самом деле, ворошить прошлое в данный момент — не самая лучшая идея, но сейчас Феликс об этом не думает. Тем не менее, взгляд Бриджитт тяжелеет, и она начинает отстраняться.

 — Сейчас всё по-другому. Я другая, — защищаясь, отвечает она.

Феликс её не отпускает хотя бы потому, что тот брюнет всё ещё на них смотрит. Они разговаривают шёпотом, так что никто их не слышит. Зато прекрасно видят — и Феликс собирается это использовать. Его руки скользят ниже по спине, ещё не на совсем неприличные места — но до них недалеко.

 — Конечно, другая. Прежняя ты не бросила бы меня на всю ночь, особенно после того, как сама пригласила.

Бриджитт хочет поспорить, но лишь выдыхает, смотрит на него снизу вверх, и качает головой.

 — Прости меня. Ты поэтому?..

Она не договаривает, но он понял: она спрашивает, почему он так много выпил. Его взгляд слегка расфокусирован, но речь — отчётлива, так что он не может прикинуться, будто не контролирует блуждающие по её телу руки, поэтому просто игнорирует вопрос.

 — Если тебе действительно так жаль — можешь подарить мне оставшуюся часть ночи, — отвечает он, прижимая её к себе. Она краснеет, закусывает губу и кивает.

Она слегка нахмурена, но сквозь алкогольный туман Феликс чувствует, что он победил. Она — его, и теперь все в этой комнате это знают.

Внутренний кот в его душе радуется, когда Бриджитт, едва собрав свои вещи, хватает Феликса за руку и выводит из комнаты прочь. Ночной воздух обдаёт его лицо и даже немного остужает пыл, но он всё ещё в алкогольном тумане, а кровь всё так же кипит от ревности. Когда Бриджитт останавливается и смотрит на него, он даже вопроса не слышит — он полностью сосредоточен на её губах. Тех губах, которые он однажды попробовал на вкус, почувствовал на себе их мягкость. Он хочет ещё. Он хочет, чтобы она принадлежала ему целиком и полностью, хочет гораздо большего, чем просто целовать её.

Он наклоняется, обхватывает ладонью её лицо и соединяет их губы. Бриджитт сразу же удивлённо пищит, но Феликс настойчив, и очень скоро она плавится от его прикосновений, и, дрожа, закрывает глаза. Его другая рука лежит на её талии, и он склоняет голову, чтобы поцеловать её ещё глубже.

Сегодняшний аромат её духов отличается от того, что был в библиотеке, смутно отмечает Феликс, какой-то фруктовый аромат… Но эта мысль исчезает в тот момент, когда Бриджитт приоткрывает рот, и Феликс с благоговением исследует новую территорию. Его большой палец водит круги на её бёдрах, её руки медленно и неуверенно ложатся ему на грудь. Феликс прижимает её к себе, чувствуя каждый изгиб её тела, его рука ложится ей на поясницу. Он чувствует хаотичное биение их сердец. Она мягкая… Вся она донельзя мягкая — её руки, её кожа, её тело, её язык — и Феликс хочет в ней раствориться.

Но, кажется, Бриджитт не разделяет его желания, потому что она отстраняется и глубоко вдыхает. Феликс увлечённо смотрит, как её грудь вздымается, пытаясь привести своё дыхание в норму. Он не хочет дышать, если это не будет её аромат — аромат сахара и тепла, смешанный с запахом её парфюма, пота и алкоголя. Наверное, смесь жуткая, но она его опьяняет, гипнотизирует, и он ни за что не хочет её отпускать.

И вот, она замирает, отталкивает его прочь и отстраняется от его шеи без его позволения. Он пытается прижать Бриджитт обратно, но она кладёт руку ему на плечо и прижимает пальчик к губам, пресекая его попытки.

 — Феликс, ты этого не хочешь.

Феликс опешил от абсурдности этого заявления, и в ответ лишь нахмурился.

 — Феликс, ты пьян. Я должна остановить тебя, прежде чем всё вообще начнётся, но я тоже пьяна, и я всегда… — она вздохом обрывает себя на полуслове. — В любом случае, я определённо трезвее тебя, и я не позволю этому случиться. Утром ты обо всём пожалеешь.

 — Бриджитт, — говорит Феликс, уткнувшись в её пальцы, — ты же хочешь этого, да? Зачем ты меня останавливаешь?

 — Я… Я не… Ты этого не хочешь.

 — Я хочу.

 — За тебя говорит алкоголь, — вздыхает она и проводит рукой по своему лицу. — Ведь так? Нет, могу поклясться, что это так. До этого вечера ты не подавал ни единого намёка.

 — Бриджитт, — почти скулит он.

«Почти», потому что даже будучи пьяным, Феликс сохраняет чувство собственного достоинства, а просить девушку о поцелуе определённо ниже этого. Даже если эта девушка очень мягкая, и её помада на вкус, словно ваниль, и в его руках она выглядит совсем миниатюрной — он точно знает, что может сделать с ней всё, что только пожелает, и она не будет сопротивляться, и, кстати, мысль ничего так…

Бриджитт отходит, оставляя между ними почти полметра. Он чувствует, как тепло её тела исчезает, и боже, как же это трагично.

 — Нет, Феликс. Я этого не хочу. Я пьяна, ты ещё пьянее, и ты не осознаёшь, на какую ошибку меня толкаешь.

Феликс считает, что единственная её ошибка — то, что она не прижимается к нему, не позволяет ему сделать её только своей, но он лишь кивает.

 — Я провожу тебя до комнаты.

 — Ты обещала мне остаток ночи.

 — Не думаю, что это хорошая идея.

 — Пожалуйста? — спрашивает он, и целое мгновение она выглядит поражённой, не зная, что делать с этой фразой. Она качает головой и выдыхает.

 — Нет, пока ты не приведёшь свой разум в порядок.

Феликс не дуется, но и не разговаривает с Бриджитт, когда они идут в сторону его комнаты. Он тупо моргает, глядя на неё несколько секунд, пока стоит у своей двери, но она погружена в свои мысли, так что Феликс просто заходит внутрь и молча закрывает дверь.

Он просыпается на следующий день, его голова раскалывается, но память абсолютно чиста. Отказ снова его жалит, но в данную минуту он сожалеет лишь о своём адском похмелье. Память о поцелуях теплится в груди Феликса, и он вспоминает, что чувствовал, когда бегал по крышам за алыми лентами.