Разбег над пропастью (джен)

Вот уже восемь дней Вронский засыпал и подскакивал в шесть утра с мыслью о вороном жеребце, бежал скорее на конюшню, молился беззвучно, пока шел нервными широкими шагами по коридору к его стойлу. Молился о том, чтобы застать несчастного живым, не умершим от остановки сердца или кровотечения, от отека легких или сильного удара головой. И каждый день заставал дремлющего Крествоздвижена около висящего на лебедке коня, смотрел с тревогой в усталое лицо ветеринара и в тайне радовался, что он сидит с лошадью.

Сегодня утром он застал Александра Ивановича, распускавшего немного лебедку. Юрий Петрович с трепещущим сердцем подошел ближе, испугавшись вначале, что жеребец все же умер, но с облегчением заметил, что конь дышит.

— Ему гораздо легче, надо постепенно приучать стоять… Копыта к ковке готовить… — весело произнес ветеринар, заметив всадника. — Биохимия крови улучшилась, очухается теперь. Даже ездить будет можно.

От этого веселого голоса Вронского пробрало, словно электричеством. Усталые глаза зажглись непоколебимой уверенностью. Конь будет жить. Он будет полноценным верховым, что бы ни говорили. И он, Юрий Петрович, будет сам его тренировать, возвращать к жизни, помогать забыть прошлое…

— Александр Иванович!.. — Вронский хотел что-то сказать, но от избытка чувств задохнулся, в глазах заблестели слезы, и он смог лишь стиснуть растерявшегося ветеринара в крепких объятьях.

— Ну что вы, ей-богу, работа уж у меня такая, — залепетал Крествоздвижен, сам вытирая глаза. — Что вы…

Полозов, вышедший из тренерской, обрадовался новости, как ребенок. Непривычно было видеть на всегда серьезном лице старшего тренера задорную улыбку, светящиеся радостью глаза и даже усы его, до этого висевшие безжизненно, снова торчали в разные стороны.

— Ну, Александр Иванович, теперь уж выходим, — он довольно потер руки. — Выходим, никуда не денется. Юра, а что-нибудь про него есть?

— Ничего, — покачал головой Юрий Петрович. — На соседних конюшнях ничего про него не знают. Мне кажется, он не московский, я бы его тогда знал. Породистый ведь.

— Думаете? — оживился Павел Анатольевич, разглядывая коня оценивающим взглядом.

— Уверен, — Вронский кивнул, тоже глядя на лошадь. — Посмотрите, какая шея и голова, как хвост посажен. Он пропорциональный. Вот выходим, увидим.

— Знаете что, почему мы его зовем: он да он? — вставил Александр Иванович. — Давайте хоть имя ему дадим. Раз информации о нем нет, то сделаем ее сами.

— В самом деле, надо бы коня назвать, — согласился Павел Анатольевич, поглаживая усы. — Устроим небольшой консилиум, зовите наших всадниц, у них фантазия лучше нашей. Ну и Сергея Лаврентьевича позовите, он дельное умеет предложить.

В тренерской во всю работал обогреватель, принесенный недавно Полозовым, и маленькие окна запотели. Тренер вконец замер и решил, что больше терпеть это не намерен. Вронский притащил несколько стульев с трибун, кинул на них подушки и устроился поудобнее. Вскоре пришли позванные Крествоздвиженым девушки: Аксакова Екатерина и Яна Разумовская. Затем подоспел и Сергей Лаврентьевич, старый конюх, помнивший еще Квадрата(1).

— Вычухался? — поинтересовался он, шмыгнув носом. — Хорошо. Упрямый конь будет.

— С чего вы взяли? — удивилась Яна, натягивая поплотнее перчатки.

— Вороной, — пояснил конюх. — Я ни разу не встречал вороную лошадь без характера.

— Мы тут не обсуждать его достоинства пришли, а кличку выбирать, — недовольно буркнула Аксакова.

— Так как вы лошадь назовете, так она и побежит, — переделывая знаменитую фразу про яхту, произнес Сергей Лаврентьевич. — Давайте думать.

Вариантов клички было множество. Как только не предлагали назвать вороного жеребца! И Чертом, и Аяксом, и Абсолютом, и Гранитом, и Булатом… Но ни одна кличка не подходила коню. Полозов задумчиво разглядывал фотографии лошадей на стене и вспоминал каких-нибудь знаменитых скакунов. Яна и Екатерина предлагали имена по принципу «что первое в голову придет». Вронский пытался подобрать что-то такое, что звучало бы коротко и красиво. Только конюх молчал и словно дремал.

Но Сергей Лаврентьевич совсем не спал. Он думал, прикрыв глаза. Конюх редко говорил, но всегда в точку, и потому-то его позвали, чтобы он помог разрешить спор.

— Назовите его Наполеоном, — вдруг произнес он, не открывая глаз. — Не прогадаете.

— А звать-то его как, если он убежит в леваде? М? — фыркнул Вронский, покачав головой. — Ты представь, пока выговоришь: На-по-ле-он…

— А ты его ласково зови Напи, — усмехнулся конюх. — Или Поля... Не такое уж и сложное у него имя. Бывали и посложнее. Чего стоил Секретариат(2)... Наполеон. Или есть получше варианты?

Вариантов получше не было, и вороной жеребец стал Наполеоном. Жеребец медленно, но верно шел на поправку. Пролежни стали проходить, тонкие нежные губы зажили, и Наполеон начал нормально есть, копыта его под умелыми руками конюха и Крествоздвижина приходили в норму, и он вскоре начал стоять понемногу, затем так же понемногу ходить по стойлу.

Стал возвращаться былой красивый стан. Жеребец оказался ахалтекинской породы. Может, конечно, он не был чистокровным, но сомневаться в том, что как минимум половина его крови принадлежала текинцу, не приходилось. Лишь у них была такая гордая стать.

Наполеон был высоким, поджарым, с узкой грудью и четко очерченной холкой, которую сейчас из-за худобы было еще виднее. Легкая сухая голова его была приставлена к тонкой гибкой шее под острым углом. Лоб у него был слегка выпуклый, суженый к тонким ушам. И совершенно особенными были его глаза: большие, выразительные, глубоко посаженные, несколько удлиненной формы, они придавали его морде странное выражение.

Вороная масть с золотым отливом тоже выдавала его породу. Через всю морду ото лба тянулась тонкая проточина, расширившаяся к розоватым ноздрям.

Жеребец с каждым днем хорошел и через три месяца мог стоять. Жуткая худоба его убавилась, вес стал приходить в норму. Вронский наблюдал за ним и понимал: Сергей Лаврентьевич как всегда был прав. Такого коня можно было назвать лишь Наполеоном. Он действительно был именно Наполеоном. Во всей его фигуре было что-то императорское.

Но Сергей Лаврентьевич был прав и в еще одной вещи. Как вы лошадь назовете, так она и побежит. Характер у Наполеона был тяжелым. Конь был нервным, и как только он более или менее пришел в себя, он перестал подпускать к себе людей, бил копытами по стенке стойла, хоть это и приносило ему боль, кусался, прижимал уши, а в глазах его зажигалась такая ненависть, что Юрий Петрович пугался, чувствуя на себе этот взгляд.

— Прошла стадия апатии, — протянул Крествоздвижен, указав на жеребца, нелюбезно смотрящего на них исподлобья. — Началась стадия агрессии… А уж если он действительно текинец… О, мои вам сочувствия. Он устроит вам жизнь.

(1) — знаменитый орловский рысак, победитель приза «Барса» и Всесоюзного «Дерби», родился в 1946 году;

(2) — знаменитый скакун, поставил рекорд Кентукки Дерби (1:59 2/5), и Бельмонт Стэйкс (2:24), которые до сих пор считаются не побежденными. Родился в 1970 году;