После Арсолира (гет)

До рассвета оставалось еще часа три, и Ханубис был тому рад.

Он затворил за собой калитку и вышел в Белый город. Пустую улицу заносил снег, освещенные редкими фонарями особняки спали, закрывшись от ночи ставнями. Час Духа, в который явь мешается со снами, — самое время для прогулки. Запахнув плотнее плащ, некромант зашагал вдоль каменного забора особняка ор-Брехтенов, привычно держась в тени.

Прежде всего, он был в ярости: Бреславу удалось застать его врасплох. Во имя Тьмы, что могло заставить Лориен подать весточку именно сейчас, спустя столько лет? И почему Бреслав рассказал о снах именно ему? Возможно, гильдиец просто-напросто хотел разрядить напряжение после разговора об ар-Диелне, но это не та тема, которую обсуждают со случайными приятелями.

Бреслав — разумеется — заметил заминку. Ну что же, пусть поразмыслит — это пойдет ему на пользу. Насколько сильно Хозяйка успела влезть ему в душу? Она ищет союзников — значит, что-то задумала. Как некстати.

Но шуточка хороша, как раз в ее духе: можно представить себе лицо Бреслава, когда она красовалась перед ним нагишом, — со всеми своими локонами и персями. Да ты, никак, ревнуешь, Пес? Чудесно. Хозяйка была бы очень довольна.

Псом его прозвали в Дарлиене, и уже много лет он не называл себя этим именем. Между тем, оно было хорошо: Пес бодрствовал преимущественно ночами, любил охотиться и часто шутил. Шутил так, что дарлиенцы не напрасно пугали им детей. То было время тьмы и ярости, смеха и страсти — на последнем пределе. Иногда Ханубис тосковал о нем.

Итак, — свернув на улицу Королевских Рубинов, он прошел мимо пары закрытых рестораций и машинально улыбнулся горгулье у дверей дома ор-Визенкрафтов, ныне пустующего, — итак, что мог бы сказать Пес почтенному мэтру, превыше всего в жизни ценящему тепло камина и правильный состав пряностей в глинтвейне? Все временно. Всему свое время. Будь начеку. Относись ко всему с юмором — прежде всего, к себе. Злишься? Хорошо. Сейчас ты можешь себе это позволить.

Площадь перед королевским дворцом казалась сейчас бескрайним заснеженным полем, и белыми были массивные стены укреплений на фоне низкого неба оттенка темнейшего королевского пурпура. Ханубис пошел напрямик. Внимательный взгляд немедленно уперся в затылок: едва ли гвардейцы, те, верно, дремлют в будке. Такими ночами живых клонит ко сну. Кто-то из призрачного гарнизона. Эрик Второй, Строитель, был дотошен в следовании традициям.

Именно за эту работу Ханубис получил дом — и королевское покровительство, пережившее шестерых королей.

Жить здесь было неплохо, но старый Геронт недолго просуществует: Эрик Седьмой мертв, а молодой король — если знание людей тебя не обманывает — недолго станет хранить былые устои. Марвин очень кстати унаследовал земли на севере: когда страна меняет свое лицо, это зрелище любопытно с прикладной точки зрения, но не слишком приятно эстетически.

Да, надо будет рассказать Марвину о том, как вдохновляюще действует на воображение окружающих сочетание благородного происхождения и темной Силы. Едва ли он думал об этом в таком ракурсе. Это его приободрит. Тонким мальчикам вроде него вообще очень немного надо, чтобы приободриться.

Ханубис вышел из Белого города, незамеченным пройдя мимо парочки стучащих зубами гвардейцев. Свернул на север, к купеческим кварталам. От холодного воздуха мысли прояснились; но настроение осталось прежним — хрустально-ледяная ярость ждала лишь повода. В такие часы начинаешь жалеть, что в столице не водится никого хоть мало-мальски опасного. Спуститься, может быть, в Бездну? Не возвращаться же домой в таком состоянии? Марвин, несомненно, ждет его, чтобы поговорить о своей ранимой душе и трагичной судьбе, и этот разговор должен состояться, но, видит Вечное Небо, какая неимоверная тоска в который раз слушать те же бредни... С Кловисом было проще — по крайней мере, фразу "иди отсюда, возвращайся через два часа" он понимал в ее точном смысле, а не сообразно положению звезд на небе.

Кловис был личностью, тогда как этот — лишь заготовка, но именно поэтому он ушел. Он еще вернется — если выживет; такие, как он, всегда возвращаются, когда дойдут до пределов того, что могут постичь самостоятельно.

Марвин другой. Он никогда не обретет истинной силы характера, но из него получится великолепный маг, художник от некромантии. И он останется верным. Если не сбежит до весны, — а это зависит от тебя куда больше, чем от него.

Снег шел все гуще. Ханубис свернул в квартал Белошвеек. Старые дома стояли здесь близко друг к другу, островерхие крыши почти соприкасались, укрывая извилистые переулки от снега, а заодно и от тусклых лучей Родхрин, скользящей над снегопадом. Последнее было ему безразлично: он прекрасно видел в темноте, а кроме того, знал здесь каждый камень. Обогнув заледеневшую кучу мусора, некромант шагнул внутрь. Он искренне надеялся кого-нибудь встретить — хотя бы кучку бандитов, мерзнущих в засаде около заведения госпожи Астианис. А нет, так тоже не беда: можно будет поискать тот дворик, где летом стояла кадка с настоящими асфоделями.

Самое подходящее занятие для зимней ночи, что уж тут говорить.

Сколько усилий для того, чтобы не думать о Лориен. Ты патетичен, Пес, и ведешь себя — прости за прямоту — совсем как Марвин. Чем уж тебя так взволновала эта история? Когда-то же Хозяйка должна была начать действовать, — так почему бы ей не начать сейчас, и именно с игры с Бреславом? Не думал же ты, что она вечно будет сидеть в Адма... в Абддаране? Ты не знаешь ее намерений, хорошо. Точнее, что-то ты уже знаешь. Поставь на доску еще одну фигуру и отнесись к этому как к данности.

Или же ты задет тем видом, в котором она выбрала перед ним предстать? В таком случае тебе стоит пойти к госпоже Астианис, выбрать там полуэльфку посмазливей, да с ней и остаться, дожидаясь старческого маразма, который, несомненно, близок.

За очередной горой мусора обнаружился раздетый до рубахи труп. Перешагнув через него, Ханубис направился дальше. Остановился, чтобы полюбоваться порослью ведьминого мха, вползшего на крыльцо дома с выбитой дверью и скрежещущими на ветру распахнутыми ставнями.

Чуть дальше по переулку, несмотря на гиблый час, разносились хриплые, ритмичные стоны.

Иногда этот город ничем не отличался от Бездны.

Он шел дальше, не думая ни о чем, не выбирая пути, отдавшись на волю охотничьего чутья, сливаясь с ночью, — с ее темными улицами и замкнутыми домами, со снегопадом и ветром, с переплетениями теней и кровавыми подтеками лунного света, с ночью, ее Силой и властью. Неслышно и невидимо, по самой кромке Бездны, так, как ходил прежде.

Трое вампиров, беседовавших у часовенки Отрина, заметили его лишь тогда, когда он подошел вплотную: стоявшие спиной обернулись, одинаково взмахнув тонкими, не по сезону, плащами. Парень и девушка, молодняк. Замерли, уставились на него: зрачки на всю радужку. Они не чувствовали его ауры и не могли понять, как оказались застигнутыми врасплох.

Ну что же, не век вам жить на одних рефлексах. Иногда разум тоже приносит пользу.

Третий узнал его почти сразу — взмахнул украшенным перьями беретом, изогнулся в угодливом поклоне.

Чудесно.

— Доброй ночи, дамы и господа, — улыбаясь, сказал Ханубис. Ярость вновь захлестнула его ледяной волной, — и на этот раз он собирался дать ей волю. — Прекрасная погода, не правда ли?

— Приветствую вас, почтенный мэтр, — заулыбался и старший, тщетно пытаясь изобразить на лице дружелюбие. Маска то и дело сползала, обнажая страх, — и страх этот был вполне обоснован. Ханубис подошел ближе, — теперь их разделяло не более семи шагов.

— Чему я обязан счастьем лицезреть вас? Выбрались в город поужинать?

Сопляки. Жалкие кровососы, возомнившие себя хозяевами жизни. Молодняк, судя по всему, посвящен совсем недавно, старший же, — несмотря на беретик, плащик и шпажку с камешками, — немногим превосходит свиту. Но он хотя бы знает о Ханубисе Геронтском; боги мои, какая честь...

Мальчик сообразил быстрее, — отступив назад, замер, переводя ошалевший взгляд со своего мастера на чужака. А вот девочка не сразу заметила перемену роли. Оскалив зубки, она взвизгнула что-то гневное...

— Флора, нет! — старший схватил ее за руку. Вампиресса остановилась, растерянно моргая. Все еще уставившись на Ханубиса, наморщила лобик, словно попыталась проделать в уме сложное вычисление. Снежинки кружились вокруг нее. А хороша — светлые локоны, глазки...

Едва ли удастся научить ее играть в фидхелл.

— Мы никого не трогали, мэтр, — со всей искренностью сказал старший после небольшой заминки. — Нас привели сюда религиозные соображения.

— Неординарная причина, — кивнул Ханубис. — Не хотите ли пояснить свои слова, любезнейший?

— Мы прибыли вознести молитвы Духу, — пояснил вампир. Попытался было чарующе улыбнуться, но сбился, зачастил: — в этой часовне проход в тайный храм, мы вышли на воздух, когда началась проповедь, — сегодня удлиненный молебен в честь... ээ... битвы. А вы не на литургию пришли, нет? Лично я считаю очень важной сакральную часть жизни, — интимно сообщил он. — И пусть говорят, что у нашего народа нет душ, — я все-таки думаю, что не зря Потаенный взял покровительство о нас, и ежесезонно приношу ему свою малую жертву. А вы как считаете, уважаемый мэтр?

Ах, вот что здесь такое. Очередное прибежище культа, испокон веков запрещенного в большей части мира, но прорастающего вновь и вновь, как бы глубоко его ни зарыли. Прежний храм был на улице Колесников, но его прикрыли тем летом. Одно очевидно: жрецы Духа заметно выделяются своей терпимостью на общем плане, — особенно в отношении нежити.

— Я считаю, что внутренняя молитва важнее внешней, — сказал Ханубис. — А еще я считаю, что зря вы здесь оказались.

Улыбка старшего опять поблекла, рука, наматывавшая на пальцы прядь, замерла. За время разговора детишки успели отступить к мастеру поближе, будто надеялись, что он прикроет их. Зря. Знаете, как это бывает? Сколько времени вы уже живете в иллюзии непобедимости — год, два? Просто вам не повезло, вы повстречали хищника крупнее себя.

— Мастер, поверьте мне, мы не хотели ничего дурного, — заламывая руки, пробормотал вампир, — только послушать службу, поглядеть на город...

Он еще надеялся. Они всегда надеются до последнего — живые, нежить, — не суть.

— Но это мой город, — возразил Ханубис мягко. — И я говорил Кругу, что не собираюсь терпеть в нем разносчиков заразы.

— Мы — бедные изгои, мастер, мы не вхожи в Круг! Ни в один из Кругов. Мы только бедные провинциалы. Младшие хотели посмотреть на город. Ведь нет же ничего плохого в том, что дети посмотрят на город, как вы считаете?..

Конечно. В этом нет ничего плохого. Только хорошее.

Ханубис улыбнулся собеседнику с той долей пренебрежения, что должна была дать ему надежду на благоприятный исход.

— Я понимаю. Вы считаете, что достойны лучшей доли?

Давай, Пес. Хватит стоять на холоде.

— Мы...

Ханубис отпустил все завесы разом. Ночь. Сила. Бездна.

Кровососы охнули в один голос, попятились, уткнулись в стену.

— Это мой город, — повторил Ханубис. Скользнул по ним взглядом. Девушка всхлипнула. Ах да, девушка. Как там ее зовут?

— Флора, подойди ко мне.

Она уставилась на него широко распахнутыми глазами; шагнула вперед.

Она шла медленно, неуклюже, будто преодолевая сопротивление на каждом шаге; светлые волосы распущены, фигурку скрывает плащ, слезы на ресницах. Ни следа присущей вампирам грации.

Встала, глядя снизу вверх, стиснув в пальцах складку плаща.

— Ближе.

Еще один шаг. Мольба в глазах.

Протянув руку, он коснулся ее лица, откинул прядь волос.

Хороша по человеческим меркам, но далека от идеала: все верно, Трансформация еще не завершена.

Она задрожала. Не от холода — ела она недавно, и кровь все еще грела ее.

— Совершенная красота есть признак патологии.

Сморгнув слезы, она уставилась на него затуманенным взором, облизнула губы.

Глупая самочка, путающая страх и вожделение. Ошибка, нередкая и для представителей более развитых рас.

Пальцем очертил линию губ. Клыки сформировавшиеся.

— Сними плащ.

Она подчинилась мгновенно, но запуталась с застежкой фибулы, тонкие пальцы затрепетали.

Наконец плащ упал в снег. На ней было никчемное тонкое платье, не закрывающее плеч. Цепочка на шее, на цепочке, прячась в ложбинке между грудей — украшение или амулет.

Дешевое латунное колечко, мужское.

Ханубис шагнул ближе, коснулся ее волос, пропустил меж пальцев светлые пряди. Отвел их назад, обнажив шею. Девушка дернулась, когда он коснулся яремной вены, Скользнул пальцами ниже, исследуя гладкую кожу, нащупал поджившие царапинки. Флора застонала, выгнулась, подставляя горло.

Он отпустил ее, перевел взгляд на парочку у стены. Хлыщ в берете не представлял интереса; парнишка забавней — и зачем, хотелось бы знать, он пытается незаметно зайти слева?

— Я возьму ее, — сказал Ханубис, усмехнувшись самым оскорбительным образом. — Проваливайте.

Паренек все-таки не выдержал; кинулся, оскалив зубы. Ханубис не стал выяснять, что именно он намеревается сделать. Вспышка тьмы — и вампир дернулся, кучкой пепла рассыпался по снегу.

Хлыщ попробовал сбежать. Ханубис поймал его на середине трансформации, сдавил кольцами Силы, опрокинул наземь. Неторопливо подошел, наклонился, рассматривая бесформенное нечто — не человек и не нетопырь. Обнажил трехгранный клинок.

— Видите, как все удачно складывается, — сказал некромант. — Умереть сразу после молитвы, — что может быть лучше? Дух не оставит вас.

Вытерев нож обрывком вампирова плаща, он обернулся к Флоре. Девушка беззвучно закричала. Шарахнулась от него, споткнулась, упала в снег, поползла на четвереньках прочь...

— Встань.

Он не использовал Силу: она встала сама. Обернулась, пытаясь прикрыть руками грудь, шею. Снег в ее волосах казался кровавым песком.

— Отряхни платье. Вот так, хорошо. Подойди ко мне.

Флора подчинилась.

Ханубис заглянул ей в глаза, в бездонные провалы зрачков, прислушиваясь к грохоту лавины, голосу ночи, ветру, Бездне.

— Проводи меня в храм.

— В храм, мастер?.. — голос ее сорвался.

— Я хотел бы попасть на литургию, — пояснил он. — Если еще успеваю.

Тайный ход был довольно неуклюже задрапирован пыльным гобеленом с Отриновыми чудесами. За ним начинались ступеньки вниз. Прислушавшись, Ханубис уловил отзвуки голосов — гимн, печальный и возвышенный.

Некромант обернулся к своей спутнице и в последний раз внимательно вгляделся ей в лицо. Глаза ее были прекрасны. Погладил по щеке.

— Уходи, Флора.

— Мастер?..

Обеими руками она схватила его ладонь, прижалась к ней губами.

— Не бросайте меня одну, мастер... — прошептала Флора. — Пожалуйста, не оставляйте меня одну... Я все сделаю для вас, все что угодно, только разрешите мне...

— Уходи, — повторил Ханубис. — Покинь этот город немедленно и никогда не возвращайся

Потом он спустился по ступенькам, ведущим в храм. Оборачиваться не было нужды. Она не представляла для него опасности.

* * *

Сюда стоило приходить разве что ради музыки. Ханубис остановился у входа, присел на скамейку в нише с саркофагом. Идти к алтарю он смысла не видел — слишком уж хорошо знал состав масла в чадящих там плошках и слишком уж низкого мнения был о местной общине. Вот мэтр Пердурабо — ему, должно быть, с ними по нраву. Самое обыкновенное сборище "заигрывающих с Тьмою", если вспомнить формулировку Ленерро ар-Диелне, — не лучше и не хуже остальных, искавших под сенью Духа ответы на незаданные вопросы или же просто прибежище от обыденности.

Вот музыка была хороша. Орган гремел в арочных сводах, и женские голоса, легкие, бесплотные, поднимались от строгих аккордов ввысь, как будто вздымались к небесам шпили легких башен, белых, ажурных... Подражание эльфам? Возможно, и так.

Ab initio

Et ad finem saeculorum

Abyssus abyssum invocat...

Музыка хороша, слова же можно не слушать. Все равно никто здесь не понимает, о чем идет речь. Забавно, но тексты остались почти прежними. И язык: тринийская четкая вязь, один из прекраснейших языков мира наряду с батрурским "иссэм" и Старшей Речью. Язык древней империи, давно ставшей пеплом, воскресавшей еще дважды в иных обличьях.

Бывшей когда-то домом.

Тогда у Духа не было храмов. Верные собирались в безлюдных местах, в оливковых рощах или на холмах и кричали, кричали во тьму, под стук тимпанов, плач свирелей, кричали, взыскуя ответа. Все изменилось с тех пор; менялось неоднократно.

Сам он и тогда не видел смысла драть глотку, экстазом возмещая незнание, но не единожды вслушивался в слова, повторял их как набор уравнений, надеясь получить результат — неожиданный, головокружительный. Разумеется, иным он просто не мог быть: тогда.

Ну что же, здравствуй, Дух, покровитель темного знания.

Audi nos, spiritus liber

lux in tenebris

da nobis libertatem...

Те вычисления давно стали базисом, общим местом. Впрочем, большая часть тех, что приходят сюда на ночные концерты, рискуя кончить смертью под пытками, неспособна проделать и их.

Что бы они ни делали — они только кормят Бездну, пытаются заполнить ее, заглушить ее голос. Надеются умилостивить ее словами, подношениями, обращениями к богам.

Глупцы. Это работает не так.

А впрочем, многим ли лучше положение тех, кто знает верные способы? Тех, кто использует Силу не для дурацких игр, вроде наполнения мошны или контроля над ограниченной географической зоной, а для истинного понимания? Что уж мы можем узнать. Мы знаем все о форме и многое — о содержании, но что мы упускаем в наших рассуждениях?

Возможно, загвоздка в том, что Творец навсегда покинул этот мир, в том, что пути наши — над Бездной, в том, что ответственность всегда ложится лишь на нас самих. Что бы мы ни искали, мы найдем лишь себя.

И даже когда ты позволишь Бездне говорить и увидишь вожделенный lux in tenebris — это будет всего лишь твой собственный свет. Что не так уж плохо для неофита, но не оставляет надежды на дальнейшее развитие.

Магия ограничивает, но и религии не предлагают большего. Даже Дух, lux in tenebris, verbi in silencium, даже он обусловлен теми же законами, что и другие. Его взыскуют те, кто сумел осознать ограниченность стихийных богов — или же, чаще, — те, что больше смерти боятся тривиальности, становясь от того еще более тривиальными. С начала времен запретный, вечно гонимый, он является естественной частью мироустройства, единой системы. Видимостью выхода, но не выходом.

Голоса взлетали, падали каскадом, капелью, ложным обещанием. Утро близилось, и прихожане потянулись к выходу — фигуры в черном с надвинутыми на лица капюшонами. Спеша влиться в повседневность, они проходили мимо ниши по одному, по двое. На Ханубиса никто не обращал внимания — и он подозревал, что точно так же они прозевали бы и отряд венитов в полном облачении.

Сейчас, прислушиваясь к далеким голосам, он чувствовал лишь усталость, мягкий тяжелый свинец, легший в глаза, в ладони, в сердце.

Самое время отправляться в постельку. Ханубис шагнул из ниши. Напоследок обернулся к алтарю — и сразу же увидел идущего к выходу мэтра Пердурабо, как всегда, крайне зловещего. Глаза его горели мертвенным фосфорным светом, — и Ханубис нисколько не сомневался, что причина тому кроется в отрасли магии, абсолютно отличной от некромантии. Спутника своего милейшего коллеги он не знал, но тот, несомненно, заслуживал куда более пристального внимания: высокий, атлетического сложения, с перебитым носом и выпирающими надбровными дугами. Голова покрыта короткой щетиной — так, что видны все выпуклости черепа, а раздвоенный подбородок еще больше выпирает вперед. На первый взгляд мог бы сойти за борца, но не воин — жрец.

Остановившись, некромант подождал их.

— Коллега, и вы здесь? — с необычайной для него приветливостью изумился Пердурабо после того, как чуть не уткнулся прямо в Ханубиса. Разумеется, ночного зрения и следа нет. И лицо как-то перекошено. Благовоний нанюхался? Что ж, бывает...

Бритый подошел, не торопясь, и остановился поодаль, буравя некроманта глазками. Ему темнота не мешала.

— Поздравляю вас! — изрек Пердурабо. — Поистине, события последних дней радостны для всех братьев в Духе!

Ханубис поглядел на него с удивлением. Идиотизм собеседника не составлял для него тайны, но таких высот он как-то не ожидал. Или же он это искренне?

— Рад, что вас это радует, мэтр, — отозвался некромант. — Как поживаете?

— Сегодня я познал истину и обрел свет, — с убийственной серьезностью отвечал Пердурабо. — Дух снизошел ко мне, и очам моей души открылись великие тайны.

— Ах, вот как? Очень мило.

— А кроме того, — понизил он голос, — мы удостоены великой чести. Вы знаете, кто этот человек? Очень скоро все изменится...

Бритоголовый шагнул вперед, скользнув по болтуну коротким взглядом, и Ханубис понял, что мэтр Пердурабо едва ли доживет до вечера.

Он не мог бы сказать, что это сильно его огорчает.

Несколько ударов сердца некромант и жрец разглядывали друг друга.

— Я слышал о вас, — сказал бритый, чуть наклонив голову.

— Десница Духа, — кивнул и Ханубис. — Надолго к нам?

— Мои планы подвластны лишь воле Потаенного, — бритый развел руками, чуть улыбнулся.

Даже Пердурабо что-то заметил, смолк, — впрочем, он уже не стоил и доли внимания. Втроем они пошли к выходу. Жрец ступал рядом, бесшумный, как крадущаяся мантикора. Ханубис не мог определить, насколько тот силен, — и это о многом свидетельствовало.

Многовато сюрпризов для одной ночи.

Как бы то ни было, сейчас у него нет ни времени, ни желания ссориться с Воинами Духа.

— Этот город очень красив, — сказал Ханубис, когда они поднялись в верхнюю часовню. — Надеюсь, вам он тоже понравится. Хочу также заметить, что он весьма дорог мне в его теперешнем обличии.

Бритый с невнятным хмыканьем шагнул наружу, в предрассветные сумерки. Пердурабо задержался, поправляя гобелен.

Снег почти скрыл останки вампиров. Жрец остановился, с ленивым любопытством изучая их. Потом обернулся к Ханубису. При этом освещении он казался еще более звероподобным. Вероятно, его часто принимают за орка или оборотня, подумал некромант.

Находиться с ним наедине было не слишком приятно.

— А вы сказали мне не то, что хотели, — проговорил жрец, взглянув ему прямо в глаза. — Вас интересуют мои планы. Вы знаете, что Дух всегда отвечает на заданный вопрос, и вы вправе его задать. Тем не менее, вы молчите. Почему так?

Ханубис медленно улыбнулся ему. Это уже становилось интересным.

— Вы, в свою очередь, задаете мне вопрос, зная на него ответ, — сказал он. — И почему же?

Бритый ухмыльнулся, желваки его заиграли. По нему можно было бы изучать анатомию мышц, настолько рельефно они проступали из-под кожи.

— Я тоже в свое время изучал риторику, — ответил он. — Кроме того, я не знаю вашего ответа. Догадываюсь, но точно не знаю.

— Ваши варианты?

— Или вы считаете, что не вправе спросить. Или не хотите брать на себя обязательства, связанные с точным знанием.

— В каком-то смысле, это только один вариант.

— Для того, кто все еще остался верным — да, — кивнул бритый. Пожал плечами. — Пойдем отсюда? Мне надо к рынку.

— Ждать вашего спутника мы не будем? — уточнил Ханубис.

— Едва ли мы дождемся его, — сказал воин Духа, поднимая капюшон.

— В храмах Отрина убирают каждое утро.

— Да, я знаю. Посвященные выходят другим путем. Его найдут около двери. Он должен был запереть ее.

— Вот как. Зачем?

— Так будет лучше для них.

Пройдя переулком, они вышли на улицу Колесников. Мимо прогрохотала мусорная телега, скрылась в быстро густеющем тумане. Жрец шел не спеша, отлично, по-видимому, ориентируясь.

— Начинается еще один день, — сказал он некроманту. — И он будет таким же, как и все предыдущие. Кто-то родится, кто-то умрет, но смысла в том не будет. Вы довольны своей жизнью?

— Да.

— Это только видимость смысла, — жрец обернулся к Ханубису, замедлил шаг, рассматривая его. — Вы питаете иллюзии на этот счет, но ответ не там. Вы видели Колесо?

— Да.

Туман становился все гуще, словно облако опустилось на город, затопило улицы. Телега грохотала где-то впереди.

— Я видел его, — повторил Ханубис. — Что дальше?

— Все мы его пленники, — ответил бритый. — Рождения и смерти, и так без конца, по кругу. Маги говорят, что мир наш — последний перед Бездной, но вы знаете правду. Он и есть — Бездна, просто первый по счету. Вы задавались вопросом: "что Дух может дать мне?". Правильный вопрос звучит иначе: "что я могу дать Духу?".

— И что же я могу ему дать?

— Остановить Колесо, — просто сказал жрец.

— И уничтожить мир?

— Освободить его.

— Вы обратились не по адресу, — ответил Ханубис чуть погодя. — По многим причинам.

— Ну почему же? — возразил жрец, шагая вперед. — Вы можете скрывать свои планы от многих, но не от Вездесущего. Если все пойдет верно, вы добьетесь своего. Дух знает, каковы ваши желания. Вы же не власти в этом ищете. Нужно немногое — всего лишь удержаться от шага, когда Колесо встанет. Мир, лишенный богов, неминуемо рухнет. Только так вы сможете обрести свободу. И даровать ее каждой из тварей.

— Меня всегда поражала та легкость, с которой вы решаете за других, будет ли им лучше жить или умереть. Этот подход противоречит моим этическим установкам.

— Я видел.

— Вы о тех беднягах? Они нарушили закон, вот и все. Я не пытался их осчастливить.

— Тогда думайте о себе. Все, что я сказал, вы думали и сами. Вы хотели свободы? Держите ее. Или впрягайтесь в Колесо. Вы станете рабом в большей степени, чем можете себе представить.

Они пошли дальше молча. Шаги тонули в вязком тумане, пар стелился по земле.

— Сегодня будет дождь, — отметил жрец.

— Да, — отозвался Ханубис. Можно было бы закончить на этом разговор, свернуть к дому, но один вопрос еще остался незаданным.

— Дух не может знать, — сказал Ханубис, — каково будет мое решение. Все решится в последний миг. Так каковы ваши гарантии, что я поступлю именно так?

Жрец воззрился на него в изумлении.

— Духу не нужны гарантии, — с большим терпением, будто малому ребенку, ответил он. — Достаточно, чтобы вы об этом поразмыслили. А Дух — свободен.

* * *

Учитель вернулся на рассвете. Дверь скрипнула, и Марвин вздрогнул, возвращаясь из глубин странного забытья, владевшего им доселе.

Ханубис молча разжег огонь в очаге, наполнил водой чайник. Марвин заметил, что учитель не снял, придя домой, сапог; что в волосах его блестит снег, а спина напряжена, словно он ожидает удара. Странно... за эти дни Марвин ни разу не думал, что учителю тоже может быть нелегко, что он устал... и сейчас эта мысль поразила его, почти напугала.

— Опять не спал? — спросил Ханубис, не глядя на него. — Сварить тебе снотворного зелья?

— Спасибо, не надо. Я... мне просто надо было поразмыслить.

— Поразмыслил?

— Да... Учитель, как вы себя чувствуете?

— Неожиданный вопрос, — отозвался Ханубис, с обычной своей улыбочкой обернувшись к столу. — Это искренняя забота или жест вежливости? Или же ты намерен сообщить мне нечто, что навсегда лишит меня покоя?

— Последнее мне не удалось бы при всем желании, — слова сорвались с губ раньше, чем Марвин осознал, что именно говорит. — Да я и не претендую... — поправился он. Разговор начинался как-то совсем неправильно, и Марвин уже с трудом мог вспомнить, о чем хотел поговорить, и менее всего понимал — зачем. Ханубис засмеялся, сел напротив — но улыбка его лишь подчеркивала запавшие глаза, глубокую морщинку между бровей. — Просто вы плохо выглядите. Я могу чем-то помочь вам... заварить настой, быть может?

— Ах, вот ты о чем... Вода еще не согрелась. Все в порядке. Знаешь, для того, чтобы пить с магами Гильдии, надо обладать весьма крепким здоровьем.

— Как там леди ор-Фаль?

— Как? Плохо. Но я склонен полагать, что скоро она придет в себя. Знаешь, — продолжал Ханубис, чуть помедлив, — я должен поблагодарить тебя за то, что ты сделал для нее. Одной ей пришлось бы куда хуже.

Марвин ощутил, как краснеет. Если бы учитель только знал...

— Я рад, если так. Но... я не должен спрашивать, но почему вы сами не приехали к ней, учитель? Если это для вас важно?

— Ну почему же "не должен"? — удивился Ханубис. — Спросить ты можешь что угодно, если считаешь, что это пойдет тебе на пользу. Другое дело, что отвечу я не на все. А что до Деяниры... дело в том, что я очень немногое могу дать человеку в ее положении.

— Но...

— Поразмысли об этом на досуге.

Положив подбородок на скрещенные пальцы, некромант замолчал, глядя в пространство. Он уже не улыбался, думал о чем-то — и Марвину вдруг показалось, что впервые он видит учителя таким, каков он на самом деле.

Довольно долго они молчали. Чайник засвистел, и Марвин сорвался с места.

— Возьми зеленую банку в верхнем углу. Три пригоршни на чайник.

У настоя был запах лимонной мяты, летнего солнца. Может ли быть, что когда-нибудь настанет лето? Эти месяцы тянулись так долго, последние же дни — как целая вечность.

Марвин пристроился на стуле и грел пальцы теплом чашки, глядя на учителя — чуть сутулая спина, седина в короткой стрижке, сильные руки с длинными пальцами, черненый ободок на мизинце. В тот миг, сидя там, Марвин чувствовал печаль и странную, неуместную нежность к этому усталому человеку.

Потом Ханубис повернул голову, заглянул ему в глаза. Он видит Бездну, подумал Марвин, и холодок пробежал по позвоночнику. На что бы он ни смотрел, он видит Бездну. А я... посмею ли я... Чем стану я, став таким же, как он?

— В иные дни мир кажется воплощенным кошмаром, — сказал Ханубис. — И это не так далеко от истины. Знаешь, парень, — продолжал он ровно и бесстрастно, — ты ведь не пленник здесь. Тебе нелегко приходится рядом со мной, и легче, насколько я могу судить, не станет. Хочешь уйти — уходи сейчас.

Где-то вне этого квартала сейчас шумела дневная суета, но на кухне было тихо — так тихо, как будто ночь еще продолжалась.

— Вы гоните меня, учитель?

— Нет. Я хотел бы, чтобы ты остался со мной. Но решать предстоит тебе.

— Я не могу рассчитывать, что кто-то встанет между мной и Бездной, — медленно сказал Марвин. — Не имею права.

Ханубис опять засмеялся, и смех его был невеселым.

— У тебя хорошая память, мальчик. Но стоит ли вступать на путь из страха?

— Вы знаете, что я трус, учитель, — голос едва прорвался сквозь комок в горле. — Но я сам пришел к вам, и, если будет на то воля богов, с вами останусь.

— Вот как? Последуешь за мной в Бездну, до последних пределов? Будешь верным мне в жизни и смерти, чем бы я ни стал?

Зачем он издевается надо мной, подумал Марвин. Разве он не видит сам? Разве он не читает меня насквозь, как открытую книгу, как любую часть этого проклятого мира?

— Как я могу обещать это, если сам не знаю своего предела? — проговорил он. Он плакал бы, если бы еще мог плакать. — Отец учил меня не давать обещаний, которых не можешь сдержать. Но я буду с вами — пока смогу.

Учитель кивнул, будто подтверждая его слова.

— Ты заплатил за этот урок надлежащую цену, — сказал он.

— Может ли быть цена больше...

— Да, конечно, — спокойным, будничным тоном. — Но как бы то ни было... Не бойся меня, Марвин. Я стараюсь беречь учеников. А если поймешь, что должен уйти — предупреди меня заранее.

— Учитель...

Слова, неуместные вопросы, захлебнулись внезапным пониманием, сгорели вспышкой огня. Теперь Марвин знал, был уверен, что знает.

Мне повезло так, как везет немногим. Я оступился дважды — и все же остался в живых, тогда как иные не получают и одного шанса. В первый раз я позволил чувствам пересилить разум — и на долгие годы лишился Силы.

Во второй же раз я запутался в клятвах и желаниях, помедлил, не желая вставать ни на одну из противоборствующих сторон. Не моя заслуга в том, что я остался жить и остался магом. Впрочем, тогда я не мог оценить своей удачи, ибо мир мой рухнул.

Мне и сейчас нелегко вспоминать об этом, восстанавливать в памяти подробности тех злосчастных дней. Тем не менее, я считаю необходимым писать все: в надежде, что ты, читатель, обладаешь умением учиться на чужих ошибках.

Была ли в том моя вина? Да, несомненно. Я вел себя как дурак, а глупость наказуема. Кроме того, во втором случае погибли люди, которые могли бы остаться в живых, не оцепеней я перед решающим выбором. Пусть намеренья мои были прекрасны — нам приходится судить действия, а не намеренья. Хорошо то, что приводит к хорошему результату — или хотя бы может привести к нему.

Марвину стало неловко, будто он по ошибке заглянул в чужой дневник, узнал слишком много. Но если учитель сам написал эту книгу... Может ли быть так? Сколько же ему лет, — человек ли он?

А впрочем, не столь уж важным это казалось сейчас, пока настой остывал в чашках, и в кухне пахло летним солнцем. Учитель и ученик молчали, и каждый думал о своем, но все же они были вместе.

В ставни ударил ливень, загудел за окном. Странно для середины зимы, но чему уж удивляться в этом безумном мире?

— Учитель, а вам доводилось бывать в Тримгесте?

— Я жил там когда-то, — рассеянно ответил Ханубис. — Но мою биографию мы обсудим позже. Сейчас нам стоит пойти в библиотеку и заняться делом. Через двадцать дней мы покинем столицу, и будет неплохо, если к тому моменту ты уже кое-чему научишься.

— Мы все-таки поедем на север?

— Я же обещал тебе. Но сначала нам предстоит путешествие на восток.

— На Арсолир, — сказал Марвин уверенно, как если бы знал и раньше.

— Вот именно, — Ханубис поднялся со стула. — Пойдем, спать днем вредно. И какую-нибудь еду захвати.

У двери он обернулся.

— Да, на досуге прочитай в G`lam Aesseith главу про Ленерро ар-Диелне. Заодно и словарь пополнишь.