По ту сторону... Часть 2. Против Судьбы (джен)

Солнце клонилось к горизонту, и, несмотря на то, что на дворе стоял только конец августа, к вечеру воздух ощутимо похолодел.

— Думаю, нам стоит поспешить, иначе Лили останется без своих учебников, – сверившись со списком из конверта с письмом, задумчиво изрекла миссис Эванс. Её муж, ещё не отойдя от шока после мини-взрыва, с изумлением глядел, как выглянувший из магазинчика седовласый продавец укоризненно покачал головой и, взмахнув палочкой, вернул витрину на место уже целой.

— Ничего себе! – восхищённо присвистнул Говард, чем невольно привлёк к себе внимание проходящих мимо волшебников. Для тех, видимо, восстановившаяся витрина не была в новинку, в отличие от Эвансов, которые всё происходящее в Косом переулке воспринимали как новое чудо света. Умение всего лишь одним взмахом палочки ремонтировать сломанные вещи, по их скромному – непрофессиональному – мнению магглов, вполне можно было отнести к категории маленьких чудес.

— Наверное, старику Олливандеру сегодня буйный клиент попался, – пробормотал себе под нос сидящий рядом с Лили пожилой волшебник, зябко кутаясь в свою тонкую мантию. Её ярко-малиновый цвет, судя по всему, его ничуть не смущал. – Надо будет зайти, поздравить, – заключил незнакомец и с тяжким вздохом почесал кожу под густой, спутанной бородой.

Лили с любопытством перевела взгляд на витрину, за которой едва заметно виднелись два мужских силуэта.

— Мам! Давайте вы с папой сами сходите, а я пока здесь посижу? – без особой надежды выдвинула она новое предложение и в ожидании ответа неуверенно подняла глаза на родителей.

Мистер Эванс пожал плечами и взглянул на жену.

— Это уже пусть мама решает.

— Ладно, но только со скамейки – ни ногой. Мы с твоим отцом скоро вернёмся и все вместе поедем домой, хорошо?

Лили активно закивала головой, совершенно позабыв о том, что заколка, которой она скрепила свой хвостик, весьма хлипкая и держится, как говорится, только на одном честном слове, так что в итоге вся её «причёска» тут же развалилась. Рыжие локоны, освободившиеся от сковывающего их плена, свободно заструились по плечам.

Миссис Эванс улыбнулась, на прощание обернувшись, чтобы убедиться, что её дочь всё ещё сидит на месте и потому просто не успела заметить, как из-за угла на неё вылетел какой-то ребёнок – мальчик. То ли юный волшебник был дурно воспитан, то ли просто не заметил – миссис Эванс успела разглядеть у него на носу круглые очки – а то ли он просто очень спешил: не важно. Суть в том, что пробормотав себе под нос что-то неразборчивое (женщина решила, что всё-таки он таким образом извинился), мальчик, как ни в чём не бывало, скрылся за дверью небольшого магазинчика, над которым виднелась нечёткая из-за осыпавшейся позолоты надпись «Волшебные палочки Олливандера».

Лили неприязненно фыркнула, глядя на столь невежливое обращение со своей матерью, и мрачным взглядом проследила за лохматым мальчишкой в очках. На секунду тот вдруг замер, будто почувствовав исходящие от неё волны недоброжелательности, но затем озадаченно пожал плечами и без стука вошёл в тот самый магазин, разбившаяся и восстановившаяся витрина которого произвела столь сильное впечатление на саму Лили и на её родителей.

Этот наглый мальчишка своим безобразным поведением немного поумерил восторг юной волшебницы, напомнив ей о соседских грубиянах, поэтому пока мистер и миссис Эванс покупали учебники для первого курса, Лили послушно сидела на скамейке и кипела от негодования. Имя противного очкарика она узнала только неделю спустя на церемонии Распределения, стоя в толпе других первоклашек и наблюдая за тем, как мальчишка, названный Джеймсом Поттером, уверенно ковыляет к Распределяющей Шляпе. В тот же вечер она узнала также и то, что Поттеры – чистокровные волшебники, а этот лохматый нахал – их единственный сын и наследник, из чего следует, что лучше не рисковать и относиться к нему хотя бы с уважением. В конце концов, мать Джеймса – урождённая Блэк, а с Блэками лучше вообще не связываться. Так Лили выяснила, что Поттер и её новый – чистокровный – знакомый являются довольно-таки близкими родственниками. Причём, как оказалось, ни тот, ни другой не были в восторге от своего так называемого родства. Особенно Сириус.

К тому времени, когда дверь магазинчика Олливандера снова приоткрылась, Лили уже успела поразглядывать абсолютно все вывески, выяснить, что сидящий рядом с ней старый волшебник – тот самый, в малиновой мантии – курит очень крепкий табак, и теперь просто УМИРАЛА от скуки. Именно поэтому вышедший оттуда паренёк показался ей настоящим даром неожиданно смилостивившихся небес.

— О! Теперь понятно, кто Олливандеру витрину испоганил, – мерзко ухмыльнулся старик, но Лили на его реплику не обратила внимания: она с любопытством прислушивалась к словам того юноши и красивой молодой женщины, с которой он умудрился столкнуться при выходе из магазина. В пользу молодого волшебника говорило то, что он, в отличие от памятного очкарика – Лили фыркнула, вспомнив того типа, – всё-таки извинился.

— Извините.

— Ничего. С тобой все в порядке, малыш? – девочка удивлённо вскинула брови: на её взгляд называть высокого юношу «малышом» было очень глупо.

— Всё хорошо, спасибо.

Лили видела, как парень, наконец, распрощавшись с той женщиной, отправился по своим делам, и как непонятная незнакомка с задумчивой улыбкой посмотрела ему в след. Тогда Лили ещё ничего не знала и не понимала, что только что стала свидетельницей первой встречи двух Блэков.

— Эй! Подожди! – кинулась она за ним и едва не упала, споткнувшись о камень, и сумела удержаться на ногах лишь потому, что успела вовремя схватиться за плечо незнакомца.

Мантия на плече парня туго натянулась и…

— Вот чёрт! Отойди от меня, чокнутая! – зло завопил он, увидев, как левый рукав мантии треснул и начал расползаться по швам.

— Ой! – ахнула Лили, испуганно прикрыв рот руками и уставившись на образовавшуюся прореху. – Прости, пожалуйста! Я не хотела!

— Вот дура! – всё также зло процедил сероглазый парень, сверля бешеным взглядом то громадную дыру, то возникшую из ниоткуда рыжеволосую девчонку, едва достававшую ему до плеча. Несмотря на страх, что теперь приглянувшийся ей волшебник просто уйдёт и не станет с ней разговаривать, Лили начала злиться.

— Я ведь уже извинилась! Нечего на меня так орать! – она прикусила невольно задрожавшую от обиды нижнюю губу, сквозь слёзы глядя на своего уже почти знакомого незнакомца. Забавно, но вблизи он выглядел куда моложе, чем казалось на первый взгляд, и теперь-то Лили понимала, что сидя на своей скамейке и наблюдая за прохожими, она сильно ошиблась, навскидку дав ему не меньше пятнадцати. Так привлёкший её черноволосый юноша на самом деле оказался безусловно красивым мальчишкой примерно её возраста. Лили страшно обзавидовалась, увидев его волосы: она уже несколько лет мечтала о том, чтобы её собственные локоны прекратили виться и хоть разок позволили себя нормально – без всяких эксцессов! – причесать.

— Только не реви! – закатил глаза мальчик, теперь всем своим видом выражая полную готовность выслушать любой бред новоявленной волшебницы. То, что перед ним волшебница, а не какая-нибудь маггла, яснее ясного говорил кончик волшебной палочки, оттопыривавшей карман джинсовой юбки, в которую сегодня, ради разнообразия, влезла Лили.

— Чего тебе? – тоном бесконечно уставшего за длинный рабочий день воспитателя из детсада, осведомился юный волшебник. Лили с невольной завистью уставилась на то, с каким небрежным изяществом мальчишка заправил за ухо мешавшую ему прядь волос. Она понимала, что подобного эффекта ей не добиться никогда, но всё равно дала себе зарок обязательно потренироваться перед зеркалом.

— Я просто хотела сказать, что видела, как здорово ты разбил ту витрину.

Серые глаза немного потеплели, и по тому, как безымянный волшебник немного – едва заметно – развернул плечи в её сторону, Лили поняла, что этими словами ей удалось привлечь его внимание.

— Просто палочка не подошла, – немного подумав, свысока сообщил он.

Ага. Лили «понимающе» кивнула, сделав вид, что эта фраза «палочка не подошла» многое ей объяснила. Свою – с пером грифона – она нашла с первой же попытки.

— А тебя как зовут-то? – плавно осведомился подросток, так же, как и Лили некоторое время назад, принявшись разглядывать – изучать – свою новую знакомую.

— Лили.

— Хм. Лили, – он нахмурился, будто что-то старательно припоминая. – А фамилия?

— Эванс.

— А-а-а, магглорожденная, значит, – голос всё ещё остававшегося безымянным незнакомца едва заметно похолодел – Лили этого даже не заметила, но появившиеся в нём новые нотки заставили её вопросительно нахмуриться. В глазах незнакомца появилось что-то новое, что она истолковала как любопытство и… восторг?.. Его что, так обрадовало то, что она магг…

— Это как? Магглорожденная?

Мальчик снова закатил глаза – видимо привычка, потому что, как заметила Лили, за последние пять минут он делал так уже во второй раз.

— Это значит, что у тебя либо оба родителя магглы – то есть они оба не умеют колдовать, – пояснил он, опередив не успевший сорваться с языка рыжей волшебницы новый вопрос, – либо только один. Но судя по тому, что ты ничего этого не знаешь, в твоём случае наиболее вероятен первый вариант. Я прав?

Лили кивнула.

— Чего и следовало ожидать. Я всегда прав, – гордо ухмыльнулся мальчишка, продемонстрировав своей собеседнице безукоризненно ровный ряд зубов, количество которых с неожиданной силой и возжелала уменьшить будущая гриффиндорка. Впрочем, воспоминание о том, что она всё-таки ЛЕДИ и, следовательно, должна быть выше выяснения отношений при помощи кулаков и ногтей, немного поумерило её пыл.

Опрометчиво решив, что вопросов к нему надоедливая гряз… волшебница больше не имеет, мальчишка, старательно замаскировав прореху в мантии, направился дальше по улице, но у Лили на этот счёт было своё мнение.

— Эй! – остановил его её громкий возглас. – Как тебя зовут?!

Лили видела, как тот замер буквально на секунду, видимо раздумывая: а стоит ли вообще называть своё имя какой-то магглорожденной, и она уже было решила, что для неё он так и останется незнакомцем, когда ветер донёс до неё его нахальный голос:

— Сириус Блэк!!!

— Очень приятно познакомиться, Сириус!!!

Такой была их первая встреча. Уже неделю спустя, нос к носу столкнувшись в тесном коридоре Хогвартс-экспресса, Лили увидела, как он, с плохо скрываемым волнением, едва шевеля губами, тихо прошептал:

— Взаимно.

До десяти лет его частенько ставили в пример младшему брату и друзьям-погодкам, которые периодически появлялись на Гриммо 12 вместе с родителями посредством камина.

До десяти лет Орион и Вальбурга души не чаяли в своём старшем отпрыске, не переставая повторять, что о лучшем наследнике они и не мечтали. И пока десятилетний Сириус, в присутствии посторонних всегда старавшийся не ударить в грязь лицом, старательно копировал немного надменное выражение лица Блэка-старшего (судя по ободряющей улыбке отца – ему это неплохо удавалось), но когда ему, наконец, удавалось сбежать из-под бдительного надзора матушкиного Кикимера, будущий наследник тут же исчезал, уступая место безбашенному мальчишке. Впрочем, до рокового, но ещё не состоявшегося знакомства с Джеймсом Поттером проказы юного Блэка не носили тотального и катастрофического характера.

До одиннадцати лет Сириус был обычным – ну ладно, не совсем обычным – мальчишкой, во всём привыкшем слушаться своих родителей, а потом – всего за несколько месяцев до письма из Хогвартса – его ПЕРЕКЛИНИЛО. Или, как выразился обожаемый им дядя Альфард, сорвало крышу. Это определение, так метко высказанное братом матери, весьма точно – прямо в яблочко – отображало произошедшие с ним перемены, и Вальбурга, памятуя о том, что именно Альфард считался изгоем в славном семействе Блэков, всё происходящее с Сириусом немедленно свалила на него. Альфард, широко ухмыляясь, возражать и не думал. Сириус тоже.

Однако ни медленно зверевшая Вальбурга, ни Орион, слишком занятый своими делами, чтобы обращать внимание на выкрутасы старшего сына, ни даже Альфард не подозревали, что все его шуточки и мелкие проказы – всего лишь цветочки по сравнению с тем, что последовало после письма из Хогвартса. К тому, что произошло вечером первого сентября 1970 года, никто из них готов не был. Гриффиндор. Гриффиндор! Такого приговора от Распределяющей Шляпы не ждал никто.

Шутка затянулась.

Разгневанная Вальбурга с красным от злости лицом, не медля ни минуты отправилась в Хогвартс, намереваясь вправить мозги малолетнему обалдую и потребовать у заправлявшего школой директора перевести её непутёвого сына туда, где ему самое место. В Слизерин. Однако Сириус неожиданно заартачился и тем же вечером, сидя в глубоком для него кресле в кабинете директора, угрюмо набычившись, заявил, что ему, видите ли, нравится быть в Гриффиндоре. Дамблдор мерзко ухмыльнулся в бороду – возможно, этого и не было: мадам Блэк всегда была склонна к преувеличениям – и заявил, что он не может пойти против воли ребёнка. Услышав эти слова, «ребёнок» мерзко ухмыльнулся родной матери – вот теперь точно никаких преувеличений! – и Вальбурге не осталось ничего, кроме как с пустыми руками и рухнувшими надеждами вернуться в особняк на площади Гриммо.

Вернув Шляпу МакГонагалл, Регулус, едва сдерживая желание вприпрыжку броситься к столу своего факультета, высокомерно – по-Блэковски – задрав подбородок и стараясь ни обо что не споткнуться, прошествовал к освобождённому специально для него месту. Гордый поворот головы, безупречно прямая осанка, карие глаза Ориона – в Слизерин наконец-то попал настоящий Блэк.

Карие глаза, ещё не приобрётшие выражения сонного равнодушия к окружающим, всегда светящегося во взгляде отца, с любопытством оглядели лица однокурсников-слизеринцев, а затем молниеносно метнулись назад – к лицу одного-единственного человека в Хогвартсе, для которого это «СЛИЗЕРИН» было равносильно удару обухом по голове.

Сириус Блэк, которому через тринадцать дней должно было исполниться двенадцать лет, ещё не умел мастерски скрывать свои чувства – этому искусству ему пока только предстояло научиться – и потому в серых глазах, доставшихся ему в наследство от ледяной Вальбурги, сейчас смешалось всё, что бушевало в его душе. Отчаяние, разочарование и боль за брата.

К воспитанию Регулуса Сириус тоже приложил немало усилий, и, несмотря на то, что он был старше брата всего на год, вполне можно было сказать, что именно в него, а не в отца и мать, удался младший Блэк. Регулус рос очень капризным и мягким мальчиком, но иногда его выходки – именно выходки, а не обычные проказы избалованного ребёнка – затмевали собой всё, что Сириус в одиночку мог натворить за целый месяц.

Так, для примера: в свои неполные девять лет Сириус, из-за какой-то глупости обидевшись на отца, мистическим образом сумев миновать охранные и сигнальные заклинания, пробрался в его библиотеку и стащил из зеркального стеллажа один из хранившихся там многочисленных томов по Тёмной Магии. Орион был в ярости и впервые наказал своего первенца, да так, что тот несколько дней подряд спал только на животе.

Регулус – видимо тоже по глупости – почему-то позавидовал подобной «славе» брата и, наверное, решив испытать нервы родителей и заодно выяснить пределы их любви к своим драгоценным отпрыскам, добрался до летучего пороха, хранившегося на каминной полке, и отправился в своё первое самостоятельное путешествие. До такого даже Сириус не додумался, а это уже говорило очень о многом.

Его отсутствие заметили только полтора часа спустя – к ужину и тут же обшарили весь дом от подвалов до самого чердака. О камине они вспомнили только в последнюю очередь ещё полчаса спустя, а когда выяснилось, что его совсем недавно кто-то использовал, Орион задействовал все свои связи в Министерстве Магии, чтобы тамошние служаки на какое-то время отключили каминную сеть. Пришлось нелегко. Орион потратил около тысячи галлеонов – не меньше – подкупая сотрудников, отвечающих за этот вид перемещения, однако, несмотря на все его усилия, это оказалось напрасно. Уже после того как каминную сеть заблокировали, его нашла сова Абраксаса Малфоя. В письме, которое она принесла, старый друг семьи в довольно-таки грубой форме практически умолял (сумев совместить несовместимое!) Ориона избавить его дом от компактной мини-версии торнадо в лице восьмилетнего Регулуса. Как выяснилось позже, когда отключили каминную сеть, мальчика попросту выбросило в первый же попавшийся камин, на счастье оказавшийся центральным камином в особняке Малфоев.

Первые минуты Орион и Вальбурга были просто рады тому, что их младший сын вернулся в родной дом живым и здоровым, а потом… А потом Регулус в полной мере осознал, что завидовать Сириусу ему совсем не стоило…

Сириус вздрогнул и повёл плечом, невольно сбрасывая руку Джеймса, которую тот водрузил туда видимо в знак поддержки и ободрения. Получалось неважно, но, по крайней мере, он не лицемерил, а действительно понимал, что сейчас творилось в душе внезапно окаменевшего друга.

— Сириус, да ладно тебе, не стоит так переживать. Слизерин – это ведь всего лишь факультет, – как сквозь туман или толстый слой ваты, донёсся до гриффиндорца почему-то далёкий голос Джеймса. В данный момент всё его внимание было сосредоточено на одном-единственном человеке, который был для него дороже даже самого лучшего друга. Родная кровь, как-никак.

Когда Шляпа ещё только произнесла свой страшный вердикт, первой мыслью Сириуса было, что мать всё-таки грамотно запудрила Регулусу его жидкие мозги, но глядя сейчас ему в глаза, Сириус наконец понимал то, что ускользало от него раньше: дома во время летних каникул и в купе Хогвартс-экспресса… Мать была не при чём. Слизерин был сознательным и хорошо обдуманным выбором, с которым Сириусу теперь оставалось только смириться, либо, как вариант, разорвать все отношения с младшим братом. О последнем Сириус запретил себе думать раз и навсегда.

Он поднял голову и уверенно улыбнулся всё ещё наблюдавшему за ним Регулусу, за что и был тут же вознаграждён благодарным взглядом тёмно-карих глаз.

В конце концов, Слизерин – это не приговор, а всего лишь факультет, пусть если даже именно из этого факультета вышло наибольшее число преступников и тёмных магов. Сириус нахмурился, с неудовольствием поняв, что его мысли свернули в нежелательную сторону. Брат есть брат. Даже если он такой балбес, как Регулус.

На третьем курсе, когда тот начнёт общаться со Снейпом – врагом Мародёров № 1, Сириус немного изменит своё мнение, а после небольшого (с его точки зрения) и неприятного скандала (Гриффиндор тогда потерял аж 200 баллов! Лили долго не могла успокоиться) они с Регулусом почти год не разговаривали друг с другом, делая исключения только в самых крайних случаях.

И всё равно от принятого в тот первый день сентября решения Сириус никогда не отказывался. Несмотря на довольно частые межфакультетные стычки, Регулус не пострадал ни в одной, и дело было отнюдь не в его уникальных талантах дуэлянта: просто таким образом Сириус в меру своих скромных возможностей, как мог, оберегал своего младшего брата, стараясь, чтобы тот об этом не узнал. Впрочем, его защита тому была не особенно-то и нужна. Слизеринцы – существа гордые и по натуре держащиеся особняком от остальных студентов, но за своих они готовы постоять так же, как и гриффиндорцы.

Кстати, что касается Лили…

Как это ни странно – просто-таки паранормально, но Сириус не забыл ту наглую рыжую девчонку с растрёпанными волосами, которая из-за своей феноменальной неуклюжести порвала новенькую мантию, которую он в тот день впервые одел специально для прогулки по Косому переулку. Наверное поэтому её лицо так отпечаталось в его памяти, что он узнал её, едва увидев в тамбуре Хогвартс-экспресса. Впрочем, это ничего не значило – мало ли какие капризы может выкинуть человеческое подсознание, так что Сириус, отчаянно скучая и не зная, чем себя занять, ехал вместе с Беллатрикс, перешедшей на шестой курс, Люциусом (эту белобрысую тварь он уже тогда недолюбливал) и ещё несколькими слизеринцами, которых Сириус видел впервые в жизни.

Практически всю дорогу до Хогвартса они всеми силами рекламировали ему «самый лучший факультет школы» – Слизерин, разумеется. Особенно старалась, во избежание непредвиденной ситуации, Беллатрикс. Однако уже тогда Сириус начал проявлять свои «самодурские» качества, так как, либо из-за того, что та девчонка – Лили Эванс – была отправлена Шляпой в Гриффиндор, либо из-за нежелания действовать под указку взрослых, которые как всегда лучше него самого знали, что он должен делать, он, прекрасно сознавая последствия, попросил у Шляпы отправить его на факультет, о котором ему даже думать запретила предчувствующая беду Белла.

Разумеется, все гриффиндорцы были в шоке, и только старая знакомая с неизменной копной рыжих волос поздравила его с поступлением в Гриффиндор в первые минуты удивлённой тишины.

Во избежание недоразумений – вернее, дабы никто не подумал о существовании некоего любовного треугольника, следует заранее предупредить, что между будущим любимчиком той женской половины Хогвартса, которая не была влюблена в Поттера, и Лили не было абсолютно ничего, кроме приятельских отношений. Просто какое-то время – а именно до дружбы с Джеймсом – он общался только с ней, да изредка с ним заговаривал Ремус, по непонятной Сириусу причине сторонившийся почти всех однокурсников. А потом, когда Блэк и Поттер – мало того что дальние родственники, стали лучшими друзьями не на жизнь, а на смерть, их общение с Лили постепенно сошло на нет. Джеймс её терпеть не мог – девчонка отвечала ему тем же, а Сириус предпочитал не ввязываться, чтобы потом не было нужды разрываться между ними и выбирать, кто из двух друзей ему дороже. С Джеймсом ему было легко и спокойно, а то, как быстро они наловчились понимать друг друга с полуслова, делало их дружбу особенно крепкой. С Лили было не так просто. Как магглорожденная волшебница, она прикладывала все силы к тому, чтобы быть лучшей, и почему-то считала, что и другие студенты должны следовать её примеру. Наивная. Сириус ей как-то однажды так и заявил, на что та возмущённо ответила, что далеко не всем, видите ли, дано валять дурака весь год, а потом с лёгкостью сдавать все экзамены. В общем, они поссорились. А потом Джеймс вдруг ни с того ни с сего воспылал к Эванс нежными, но пылкими чувствами. Сириус, не понимая, с чего это друг так внезапно переменил свои взгляды, грешным делом валил всё на любовное зелье и тайком от Поттера, конечно же, даже подлил тому в сок отворотное, но всё было напрасно. Спустя какое-то время ему пришлось согласиться с тем, что его лучший друг Джеймс Чарлус Поттер по уши влюбился в суровую гриффиндорку, которую из-за её трепетного отношения к потере баллов за глаза прозвали второй МакГонагалл. Причём вина за это прозвище лежала исключительно на Джеймсе. МакГонагалл, к счастью, об этом не знала, иначе количество отработок непременно увеличилось бы как минимум вдвое.

Впрочем, сказать, что Джеймс был влюблён в Лили, было бы большим преуменьшением. Он был одержим ею, и его друзья-Мародёры практически дозрели до того, чтобы бежать к Лили и на коленях умолять ту смилостивиться над ними и хотя бы один раз уступить Джеймсу, согласившись на его предложение пройтись вместе по Хогсмиду, когда тот на какое-то время успокоился. Ремус, Сириус и Питер вздохнули спокойно. Однако потом «болезнь» или, как точно сформулировал это явление Ремус, «лилимания», вновь обострилась.

А дальше был пятый курс и история с боггартом. Жуть, если честно. Но зато ничего не скажешь, впечатление произвёл. Да ещё какое. Особенно на девушку. Лили была в шоке. Ремус, сидя тем вечером в спальне, рассказывал, как нашёл её у озера всю в слезах. В общем-то, это было совсем не удивительно: мало кому понравится глядеть на то, как из шкафа вылезает твоя точная и в то же время утрированная копия, которая тут же принимается орать на виновника своего появления. Именно – то ещё зрелище.

Сириус так и не узнал, как Ремусу удалось это провернуть. Хотя оборотень, со своим печальным, всепонимающим и всепрощающим взглядом, мягкими интонациями и сочувствующим выражением лица, как никто другой умел расположить к себе человека. Так или иначе, но на следующий день Лили САМА подошла к Джеймсу, и они вместе ушли куда-то для долгого разговора, оставив Сириуса и остальных Мародёров изнывать от любопытства. Всё окончательно прояснилось к обеду, куда те заявились уже вдвоём, держась за руки и чуть ли не целуясь на ходу.

Чарлус Поттер был чистокровным (это можно повторять снова и снова), талантливым и обеспеченным волшебником. Настолько обеспеченным, что даже свою незначительную работу в Министерстве Магии он делал не из-за острой нужды в деньгах, а попросту из-за того, что дома ему нечем было заняться. По крайней мере, так было до рождения сына. Потом стало не до работы.

В общем, Чарлус оказался неплохой партией для волшебницы из Блэков, но вряд ли у кого мог повернуться язык сказать, что она вышла за него исключительно по расчёту: скорее Дориа просто стремилась как можно быстрее сбежать из отцовского особняка в Уэльсе, где после его внезапной смерти – поговаривали, будто всё дело в яде – всем заправляла мать. Впрочем, любовь не заставила себя долго ждать, и Дориа, сама того не заметив, всем сердцем полюбила своего мужа.

Да, в общем и целом их брак был достаточно хорош, для того чтобы на фамильном гобелене Блэков, отражавшем всю историю рода, имя Дориа тонкой золотой нитью навеки соединилось с именем Чарлуса. Миссис Поттер вздохнула спокойно, с облегчением поняв, что новой дыры на гобелене пока не предвидится, а когда она узнала, что мать – в девичестве Виолетта Булстроуд – видимо вспомнив о том, что Поттеры всегда и во всём поддерживали политику Министерства и Дамблдора, наотрез отказалась выткать на гобелене имя новорожденного Джеймса, все связи с Блэками были окончательно разорваны. О чём она впоследствии не пожалела ни разу, будучи вполне довольной своей жизнью среди магглов. Оказывается, для счастья нужно совсем немного. Любимый и любящий муж и маленький сын, которым она отдавала себя без остатка.

Кстати о детях… И кто сказал, что они – цветы жизни? Спустя несколько дней после того как принимавшая роды целительница св. Мунго позволила, наконец, Дориа вместе с младенцем вернуться домой, та пришла к выводу, что дети – конечно цветы жизни. Но только на могилах их родителей.

Джеймс капризно сучил ручками и ножками в своей колыбели, некрасиво кривя сморщенное личико в постоянном, практически не прекращающемся надрывном плаче. Это был ад. А потом он улыбнулся. Впервые. Ей.

Жизнь постепенно вернулась в прежнее русло и пошла своим чередом, неторопливо набирая обороты. Как показало время, Джеймс вырос активным и отходчивым мальчиком, совместившим в себе черты и отца, и матери. Вот только в кого из них он удался своей непоседливостью, Дориа никак понять не могла: её родня здесь точно была не причём – из-за родственных браков и отсутствия прилива «свежей крови» Блэки начали вырождаться, и вместо могучих, темпераментных волшебников, какими они некогда были, в роду стали появляться какие-то амёбоподобные человекообразные. В глубине души всё ещё тая старую обиду на покойную мать, Дориа была полностью уверена, что старший сын Вальбурги – кажется, ровесник её Джеймса, так же, как и младший, окажется слишком аморфным, чтобы противостоять силе убеждения своей матери. А после мимолётной встречи с Сириусом в дверях магазинчика Олливандера – мальчик был копией своего отца, поэтому не узнать его было просто невозможно – Дориа только ещё больше укрепилась в своей точке зрения: слишком заторможенным он ей тогда показался.

Свою ошибку она поняла, прочитав длиннющее письмо Джеймса, которое тот прислал из Хогвартса на следующий день после Распределения. Вечером, всей семьёй собравшись за одним столом – родители и младшая сестра Чарлуса аппарировали к ним откуда-то из Италии – они шумно праздновали поступление Джеймса в Гриффиндор, а Дориа, вместе со всеми поднимая свой бокал с маггловским шампанским, мысленно желала Сириусу удачи выстоять перед напором своей матери. Женщина почти десять лет не видела Вальбургу Блэк, но того, что она помнила, было достаточно, чтобы понять – мальчику придётся нелегко.

С какой стати её вдруг так взволновала судьба этого ребёнка, Дориа не знала и сама, возможно всё дело было в том, что им заинтересовался Джеймс? Совы из Хогвартса прилетали как минимум два раза в неделю, а иногда даже ещё чаще и в каждом – КАЖДОМ! – хоть раз, да упоминалось имя Сириуса. Чарлус, по вечерам читая эти письма, сидя в своём любимом кресле либо у камина, либо перед телевизором, порой иронично посмеивался, заявляя, что благодаря сыну он знает о юном Блэке даже больше, чем ему хотелось бы.

Поттеры. Всегда гриффиндорцы, за что их так и не любят прочие чистокровные. Большинство.

Блэки. Почти все волшебники из поколения в поколение учились либо в Слизерине, либо в Равенкло. Третьего не давно, а теперь вот появился Сириус. Хотя немного поразмыслив, Дориа удалось вспомнить, что вроде бы кто-то из близких родственников Финеаса Найджелуса умудрился в своё время угодить в Хаффлпафф. Она точно не помнила, но подобную забывчивость очень просто было объяснить тем, что имя этого мага давным-давно было выжжено с фамильного гобелена Блэков. Неизвестный волшебник не оставил после себя ничего, кроме дыры на старинном полотне. Дориа не знала даже, как его звали, но ото всей души надеялась, что Сириуса не постигнет та же участь.

Поттеры и Блэки. Джеймс и Сириус. Казалось бы, на первый взгляд, два совершенно разных и несовместимых по своей природе человека. Ан нет. Спустя два месяца после Распределения они подружились. И вот тогда-то Чарлус и Дориа поняли, каким, оказывается, пай-мальчиком был Джеймс до того, как уехал в Хогвартс, потому что либо так плохо на него влиял отпрыск Вальбурги, либо он только там полностью раскрыл весь свой потенциал. Ведь разбитые коленки, порванные джинсы и спонтанные всплески стихийной магии такая мелочь по сравнению с тем, что они вдвоём вытворяли, лазая по Хогвартсу, вместо того чтобы спокойно спать – как все нормальные студенты.

С тех пор письма в дом Поттеров стали приходить ещё чаще. Правда, к прискорбию обоих родителей, в своём подавляющем большинстве это были письма от заместителя директора, исправно сообщавшей им о каждой «шалости» начинающих мародёров. Сначала это были разные мелочи, вроде забрасывания навозными бомбами группы слизеринцев, но всё перешло на совсем иной уровень, когда эти двое стали негласными предводителями своего курса. На них начали смотреть с уважением, восхищением их храбростью и находчивостью и, как следствие, пытаться во всём им подражать. Что тоже было чревато своими последствиями.

На втором курсе они прошли отборы в гриффиндорскую команду по квиддичу, и в первом же матче Слизерин, впервые за последние восемь лет, был разбит в пух и прах.

На третьем курсе Джеймс и Сириус провели зимние каникулы в Хогвартсе. Чарлус, всё же выкроив немного свободного времени, смотался в Хогсмид на встречу с сыном, а вечером за ужином обмолвился жене, что у Джеймса был такой вид, словно он на грани великого открытия. Мистер Поттер даже и не подозревал, насколько он был близок к истине.

С окончанием зимних каникул и возобновлением учёбы выяснилось, что мальчики сильно изменились: они стали тише, спокойней, наконец, взялись за ум и даже перестали портить жизнь однокурсникам-слизеринцам. Чарлус и Дориа, радуясь тому, как резко и внезапно уменьшилось количество писем от МакГонагалл, опрометчиво решили, что Сириус и Джеймс наконец-то повзрослели.

Джеймс стал писать гораздо реже, но теперь в его письмах вместо имени Блэка пестрело имя некой Лили Эванс. Что это за чудо Поттерам ещё только предстояло узнать.

Когда их сын перешёл на пятый курс, Чарлус и Дориа с огорчением осознали свою ошибку: взрослеть Джеймс пока что точно не собирался. В одном из своих писем того года он с каким-то непонятным восторгом рассказывал родителям, что они с друзьями придумали друг другу прозвища. Сириус стал Бродягой, Питер Петтигрю – Хвостом, Ремус Люпин – Лунатиком, а сам Джеймс – Сохатым. В чём смысл этой клички, никто из старших Поттеров так и не понял, но Джеймс писал, что она ему нравится, о чём Сириусу ни в коем случае знать нельзя, так как именно он является её автором. Ещё зазнается.

О! И самое главное! То самое чудо – Лили Эванс, о которой Джеймс все уши прожужжал не только своим друзьям, но и родителям, наконец-то сдалось и стало его девушкой. Счастью «Сохатого» не было предела.

На шестом курсе противостояние четверых Мародёров какому-то шестикурснику – тоже слизеринцу, достигло своего апогея и перешло в открытую и порой жестокую войну. Имени этого «везунчика» Джеймс никогда не называл в своих письмах, называя его только Нюниусом и никак иначе, но от всё той же МакГонагалл Поттеры знали, что мальчишку зовут Северус Снейп.

Шестой курс оказался насыщен событиями больше, чем все предыдущие годы обучения Джеймса и Кo вместе взятые. Во-первых, на этих зимних каникулах Чарлус и Дориа наконец-то познакомились с лучшим другом их сына – Сириусом Блэком. Как это ни странно, сынок Вальбурги оказался хорошо воспитанным молодым человеком, что не могло их не радовать. Во-вторых, всё на этих же каникулах Сириус, не без помощи Джеймса и гостившего у него Ремуса, сбежал из своего дома на площади Гриммо 12 и оставшиеся до возвращения в Хогвартс две недели провёл под крышей у Поттеров. В-третьих… Третье стало шоком. Вспоминая многочисленные жалобы МакГонагалл, радостные письма Джеймса, обрётшего в школе друга, казалось бы, на всю оставшуюся жизнь и настороженные полуулыбки Сириуса, которыми тот молча благодарил хлопотавшую на кухне миссис Поттер за приготовленные ею пироги, Дориа и подумать не могла, что этот мальчик, так разительно отличающийся от своих родителей, вдруг ни с того ни с сего переведётся в Слизерин. Да ещё сделает это таким кардинальным способом. Это ведь надо было додуматься обратиться к Дамблдору с Просьбой?!?! Где он только про этот Ритуал вычитал?!

Что ж, Дориа, всего за две коротких недели успевшая привязаться к экс-гриффиндорцу, худо-бедно пережила это, но следующая новость стала шоком как для неё, так и для Чарлуса. О Дамблдоре к тому времени ходило уже много самых разнообразных слухов, причём наиболее распространённым был тот, в котором говорилось, что старый директор Хогвартса якобы уже давно выжил из ума. Люди, хорошо знавшие Альбуса Дамблдора, разумеется, ничему подобному не верили, так что мистер Поттер был первым, кто поставил под сомнение его здравый рассудок, когда увидел на одном из собраний Ордена Феникса сидящих в отдалённом уголке и старавшихся казаться максимально незаметными Джеймса и Ремуса. Спровадить детей не удалось (— То, что вам уже шестнадцать лет – это не аргумент, Джеймс!), но после совещания сыночку влетело по полной. Решать за Люпина Поттеры не могли, а потому попросту отправили сову его родителям, на случай если те тоже были не в курсе того, во что ввязался их отпрыск.

На следующее утро перед Ремусом плавно опустился ярко-красный – уже дымящийся – конверт.

Громоподобный голос Джона Люпина не сказал ни одного лишнего слова, которое могло бы навлечь беду на его единственного сына, но оборотень – с восходом полной луны один из самых опасных хищников, после этой речи был похож на щенка, которого вместо того чтобы почесать за ушком, пнули под рёбра, бесцеремонно отшвыривая со своего пути.

Ремус знал своего отца гораздо лучше Джеймса – честно говоря, тот вообще ни разу не видел мистера и миссис Люпин – так что к словам Джона он отнёсся с полной серьёзностью. Впрочем, прямого запрета на присутствие на собраниях Ордена тот не ставил, а убедившись, что Дамблдор и сам категорически против их с Джеймсом участия в боевых акциях, Джон немного успокоился. Ремус с облегчением и с радостью помирился с отцом, после чего всё вернулось на круги своя.

Чарлус, разумеется, не на шутку разозлился из-за подобного – недопустимого! разбаловали мальчишку! – самоволия, но ничего не смог с этим поделать. В конце концов, немного посовещавшись, они с женой пришли к единогласному решению, что уж лучше пусть всё останется так, как есть, – по крайней мере, они смогут присматривать за мальчиками. Ведь если их убрать с собраний Ордена, с Джеймса вполне может статься вляпаться во что-нибудь ещё более серьёзное и непременно потянуть за собой Ремуса. Такой милый мальчик. Только слишком бледный.