Комната (джен)

Кресло-качалка Абраксаса тихонько поскрипывает. Оно отличается от парчовых кресел в Комнате — Люциусу хотелось сделать для отца что-то особенное, поэтому он потратил несколько часов на бытовое колдовство.

Теперь каждый час кресло раскачивалось само по себе. Отец бы оценил.

— Надеюсь, никто не против новшества? Не слишком скрипит?

ОНИ молчат. Часы с маятником молчат тоже.

— Сегодня мы пьем вино и танцуем до утра. В честь Абраксаса Малфоя.

Люциус разливает вино по бокалам, разносит бутерброды, потом устраивается в свободном кресле у входа.

— Я хочу провести Ритуал сегодня.

Неизвестно откуда взявшийся вихрь заставляет половину свечей погаснуть.

— Не то чтобы у меня были проблемы… Все очень неплохо, но та неудача с вином меня смутила. Не хотелось бы осложнений в будущем. Ведь через две недели свадьба. Она должна стать не только важным событием моей жизни, но и светским мероприятием, о котором напишут во всех газетах.

Он отпивает немного из своего бокала и поднимается. В комнате по-прежнему тихо, лишь звуки клавесина всё еще напоминают Люциусу о том, что он здесь не один.

Он неспешно расстегивает пуговицы на рубашке, стаскивает брюки и белье, а затем шагает через всю комнату к нише в стене. Там прячется большая ванна, отделанная цветной смальтой. Она заполнена мутной беловато-серой жидкостью, густой и липкой. Домовики приготовили ее два дня назад, субстанция почти свежая.

Люциус забирается внутрь и укладывается на спину, стараясь расслабиться. Эти ощущения ему нравятся с детства.

Жидкость убаюкивает, и он засыпает.

— Папа, я лежу на облаке… Не понимаю, чего я так боялся?

Отец смотрит на него с сочувствием. Впрочем, Люциус почти сразу узнает почему. Чувства обманчивы, нужно подождать чуть меньше получаса и начнется это…

Ощущение чужих рук на плечах и груди. Сжатие, толчок, и он уже на дне, а над головой смыкается белое марево.

— М-м-м, — мычит он и дергается. Жидкость врывается в легкие, а сердце, секунду назад стучавшее под ребрами суматошно и быстро, постепенно замедляется и замирает совсем.

И тогда он слышит дьявольский хохот. Он точно знает, кому принадлежит этот голос. Забавный человечек в зеленом сюртуке смеется ему на ухо. Люциус резко садится и откашливается. Жидкость вырывается из горла, он кашляет до рвоты и чужие пальцы, давящие грудь, вдруг отпускают. Паршивый лепрекон любит пошутить.

— Ненавижу, — бормочет Люциус, — ненавижу.

Кого? Их? Лепрекона? Себя? Эту процедуру? Терпеть не может, когда его так резко выдергивают из дурманящего сна? Он и сам не знает.

Тонкие длинные пальцы поглаживают его тело, водят по ногам и шее, сжимают поясницу, массируют живот, они жалеют, успокаивают, сочувствуют. Он смотрит перед собой, пытаясь прочесть заголовки книг на полках. Так легче. Слишком жутко чувствовать, но не видеть. Потому что никаких рук на его теле нет, лишь белесая жидкость, обнимающая со всех сторон. Еще минутка…

«Алиса в стране чудес»

«Холодный дом»

«Сказки братьев Гримм»

Еще пара…

«Эволюция видов путем естественного отбора…» что-то там под авторством Ч. Дарвина.

«Преступление и наказание»

Совсем чуть-чуть…

«Язык и история музыки»

«Сны»

Ему становится хорошо. Он потягивается и закрывает глаза. Спать нельзя, нельзя, иначе ОНИ заскучают…

* * *

Избавься от муссо.

Подушка такая мокрая.

Его лоб такой горячий.

Спрячь это зелье. Спрячь его в надежное место, Люциус. Когда-нибудь оно спасет твою жизнь.

Папа, не уходи… Мы можем провести Ритуал. Я отнесу тебя.

Уже поздно, сынок. Уже поздно. Избавься от муссо.

Папа…

Зелье Ловца душ. Ты запомнил? По одной капле… Этого будет достаточно.

…не понимаю.

Как же больно.

— Папа…

Тик-так… Тик-так.

Люциус подскакивает в ванне и морщится. Часы стучат, свечи почти погасли, а вино в их бокалах закончилось. Уже наверняка рассвело, им пора спать.

— Простите, — шепчет Люциус и торопливо выбирается из ванны.

Он наматывает на бедра оставленное домовиками полотенце и, стараясь не поскользнуться, шагает к ящику с вином. Осталась пара бутылок.

Основателю, его сыну и внуку. Они главные…

Люциус торопливо разливает вино по бокалам и по очереди обходит три столика. Ноги скользят по каменному полу. Они жутко замерзли, но сейчас важнее не это. Раз уж он задержался дольше, чем на час, нужно извиниться, что помешал ИХ сну.

Под креслом Основателя собралась большая лужа. Люциус едва не падает, вовремя успевая ухватиться за спинку. Нужно собирать урожай. Где ходят домовики-бездельники?! Где банки для муссо?

— Вам пора спать.

Люциус торопливо натягивает одежду. Тело мокрое и скользкое, штанины перекручиваются и липнут к коже.

— До вечера, господа. Благодарю вас за Ритуал.

Он укрывает пледом каждого из сорока девяти и подкладывает под их головы подушки.

— Паршивые домовики… Почему я снова выполняю их работу? — бурчит Люциус себе под нос.

Ветерок слегка треплет его волосы.

— Спасибо, Основатель.

Он вздыхает и ненадолго задерживает взгляд на кресле отца. Оно мерно поскрипывает, покачиваясь.

— Спокойных снов.

Люциус выходит, амбарный замок защелкивается сам по себе.

Ох и получит сейчас чертов Добби!

* * *

Три контракта, два приглашения на министерские приемы, шестнадцать — на званые ужины. Это его удача.

Подготовка к свадьбе идет полным ходом, юная невеста проводит в его постели каждую ночь, домовики выполняют свою работу расторопно и без ошибок, Министр обещает лично присутствовать на их празднике. И это его удача.

Как всегда, ему везёт — так бывает после Ритуала, другого ожидать и не приходится.

— Куда ты вечно убегаешь? — Нарцисса сонно моргает и тянет к нему руку. — Три часа ночи…

— Прости, есть неотложное дело. Я же здесь, просто в кабинете.

— Но разве дела не могут подождать до утра?

Люциус вздыхает.

— Есть вещи, которые я не могу отложить.

— Даже ради меня?

На ее губах играет хитрая улыбка, одеяло едва прикрывает грудь, а волосы разметались по подушке. Он бы самого Министра послал ко всем мантикорам и любил ее до утра. Но есть вещи, которыми нельзя пренебрегать.

Так он ей и говорит. Ни капли лжи в его словах нет, может, потому Нарцисса верит.

— Пообещай мне, что в первую брачную ночь не исчезнешь, — просит она.

Люциус кивает.

— Я постараюсь.

— Нет. Обещай.

Он молчит. Пообещать что-то, зная, что выполнить этого не сможет? Первая серьезная ложь, а их семейная жизнь еще даже не началась.

Нарцисса будто читает его мысли. Она вздыхает и поворачивается к стене. Разговор окончен.

* * *

«Надо будет купить ей что-нибудь, — размышляет Люциус, снова спускаясь в подвал. — Что-нибудь приятное. Порадовать».

Этой ночью Комната полна домовиков в новых наволочках, они разносят еду и напитки, играет музыка. Теперь это не полонез, а вальс.

Дамы приглашают кавалеров. Как жаль, что дам в Комнате всего две. Гертруда и Кларисса. Одна излишне худая, вторая, наоборот, пампушка и конечно обе годятся Люциусу в бабушки. Если не учитывать их истинный возраст. Он приглашает дам первым. Вежливо склоняет голову, делает несколько комплиментов их прическам, платьям, но уходит ни с чем. Они не танцуют.

Сегодня день рождения у Арманда Второго.

— Добби!

Добби все еще боится, потому подходит не сразу и тут же поджимает уши.

— Хозяин Малфой?

— Завтра же переодень Гертруду во что-то подобающее. Она уже третий день в одном и том же!

— Простите, Хозяин, все будет сделано, сэр.

— Головой отвечаешь!

Именно так. Никак иначе. Всех домовиков связывают с хозяином дома непреложные обеты, никто из них не решится и слово сказать о том, что происходит в тайной комнате поместья.

Кресло отца снова поскрипывает.

Люциус подходит ближе и смотрит с тоской. Когда-то он был уверен, что отец свяжет их с Нарциссой магической клятвой, но он не успел. Как жаль! Не дожил какой-то месяц.

— Папа, — бормочет Люциус и опускается на пол. Он прижимается щекой к отцовским коленям и вздыхает. Пахнет пылью и сыростью, это запах старого склепа еще не выветрился. Все ОНИ так пахнут первое время, а потом начинают пахнуть так же, как Основатель — луговым клевером. Разве что на их коже не образуется муссо.

Люциус старается не приглядываться к ИХ лицам. Каждый раз становится не по себе. Впрочем, с годами многое воспринимается проще.

Но одно дело сорок восемь магов, которых он никогда не видел по-настоящему живыми, другое — сорок девятый, к мертвенной бледности которого он никак не может привыкнуть.

Люциус касается руки отца, сжимает морщинистые пальцы с золотыми перстнями. Рука кажется сухой и холодной, но ощущение, что он все еще рядом, не оставляет.

— Ты ведь слышишь, — шепчет Люциус и присматривается к лицу Абраксаса. Тот как будто спит. Глаза плотно закрыты, кожа кажется румяной. Никакой мертвенной бледности или трупных пятен.

Это ИХ особенность.

— Папа, как же я женюсь без тебя? Это странно, что ты не придешь к нам на свадьбу. Ты же устроил этот брак, убеждал меня, что Нарцисса — та самая. А я спорил. Теперь-то знаю, да вот только тебя нет…

Ветерок пробегает по его волосам. Слово «нет» не совсем верное. Отец есть, вот он, сидит, прислушивается к музыке. Он мертв, но жив. Или жив, но умер, как и все их предки. Сорок девять кресел, сорок девять одинаковых столиков, сорок девять живых мертвецов. Здесь дед Люциуса и его прадед, прапрадед и… Все наследники Малфой-мэнора со дня его основания.

Посередине сидит Арманд. Он был первым. Справа его сын, вовремя заметивший, что тело умершего отца по какой-то неведомой причине не истлело даже спустя год после смерти. Арманд Первый казался живым, но его сердце не билось, а всё тело покрылось неизвестной белой слизью. Слизь эта едва различимо пахла клевером. Арманд Второй приказал вымыть тело покойного и вернуть в склеп, только это не помогло. Слизь появилась снова.

Арманд Второй назвал неизвестную субстанцию муссо — «оживленная». Благодаря записям, оставленным отцом, он понял, как можно использовать ее во благо рода. А потом, спустя столетие, его сын осознал, что использование муссо имеет свои побочные эффекты.

Основатель, его сын и сын его сына… Они не мертвы и не живы. Как и каждый, кто хоть раз испытал на себе действие муссо.

— Папа, поговори со мной. — Люциус сжимает прохладную руку отца, но Абраксас не издает ни звука.

Его убила драконья оспа, пора бы с этим смириться.

— Тик-так, — сварливо бормочут часы. — Тик-так…