Акварели (гет)

Роза старалась не вспоминать о том, как Джеймс отреагировал на её просьбу.

И о том, что просьбой это вряд ли можно было назвать, потому что волшебная палочка плясала у неё между пальцев и глаза почти наверняка были совершенно безумные, и в охрипший голос так и норовили подмешаться угрозы.

Она знала, что не должна была вести себя так, и знала, что только так и должна была.

Пригрозила рассказать всё МакГоннагал, намекнула, что уже рассказала, и плевать, что одно не укладывалось в другое, но появившейся на лице Джеймса досады и мелькнувшего за ней следом страха ей было достаточно.

Некоторым нравиться обижать тех, кто не огрызается. Некоторым нравиться обижать тех, кто даёт им отпор. Некоторым нравиться обижать тех, кто слабее, а некоторым — тех, кто может больно дать сдачи. Но никому не нравится обижать тех, за обиду которых можно попрощаться со школой, а значит, и с будущим.

Никому. И это спасало.

Не спасало другое. К десяткам нарисованных Драко Малфоев прибавилась ещё одна тайна, о которой ни за что и никогда не следовало говорить Скорпиусу, и эта тайна вполне могла стать иголкой, которая пригвоздила бы к стене бабочку их отношений. Он действительно обиделся бы, если б узнал. И, наверняка, очень задумался бы, если б увидел.

Но сейчас они были не рядом.

Пасхальные каникулы развели их по разным домам, хотя обоим не хотелось уезжать из Хогвартса даже на несколько дней, и дело было не только друг в друге, но и том, что ждало их дома. Или, скорее, в том, что никакого дома их не ждало.

Скорпиус не хотел возвращаться туда, где ругались родители. Роза не хотела возвращаться туда, где из родителей бывала одна только мать и то не всегда. Но даже «только мать и далеко не всегда» было бы лучше, чем то, что в итоге случилось, потому что на третий день её пребывания в Лондоне, к ним заявился отец.

Утром, как ни в чём не бывало, она спустилась за завтраком и заметила, что что-то не так, только когда споткнулась о вытянутые ноги в коричневых брюках. Ойкнув от неожиданности, Роза отскочила назад и больно врезалась в кухонный шкаф, ударившись локтем.

— Отец? — с трудом выровняв дыхание, почти возмущённо спросила она.

На коленях у него лежало письмо, и одного беглого взгляда хватило, чтобы узнать мелкий почерк тёти Флёр, щедро украшенный завитушками. Завитушки кричали о Франции так же ярко, как и акцент, когда она говорила вслух. Они нечасто виделись, но Роза хорошо помнила её звонкий, словно колокольчики, смех, приятный голос и странное, необычное произношение. И красивые блестящие волосы, и огромные глаза, и свежие губы, и нежное лицо, которое стало первым лицом, которое Роза когда-либо пробовала нарисовать акварелью.

Флёр и Билл Уизли работали в Лондоне, в банке Гринготтс, воспитывали двоих детей и были непростительно счастливы. Или — были бы, если бы не страшные шрамы, оставленные страшным проклятьем. Точнее, если бы не страшное проклятие, заставлявшее Билла выть в небеса всякий раз, как только луна наливалась, становясь полной и круглой.

Укус Фенрира Грейбэка давным-давно превратил Билла в оборотня.

Флёр любила бы его, даже окажись он драконом, но для всех остальных это стало кошмаром.

Неудивительно, что отец злился, глядя на письмо, так ясно напоминавшее об этом кошмаре. Неудивительно. Ничего хорошего его широкое, покрытое веснушками лицо не предвещало. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять. Не нужно было даже ждать, чтобы оно началось.

— Джеймс сказал мне, ты водишься с Малфоем.

«Водишься» было смешным и неуместным словом. Оно звучало очень по-детски, и Розе очень хотелось фыркнуть и засмеяться, но, скорее всего, это перешло бы в истерику.

— Мы друзья, — как ни старайся, более точного слова не подобрать, а вот голос мог бы звучать и уверенней.

— Друзья?

— Да.

«Интересно, а что ответил бы Скорпиус?» — Она мысленно усмехнулась, вспомнив, что уже дважды ей приходилось вслух говорить об их дружбе.

— И с каких это пор?

Отец был зол. Бешенство клокотало в каждом его слове, и не то чтобы Роза никогда раньше не видела его в таком состоянии, она отступила на шаг. Но, если просторная кухня позволяла такие маневры, то в моральном плане отступать было некуда, и она решила идти до конца. Решила отвечать честно.

— С осени, — пауза. — Может быть, раньше.

— Раньше?

Новообретённая манера отца превращать её последнее слово в угрюмый вопрос ей определённо не нравилась.

— Ага, — для разнообразия Роза ответила совсем просто.

— И как же вы начали общаться, скажи мне?

Если это был вызов, то она его приняла. Гордо подняв голову, Роза сказала:

— Он заказал мне портрет своих родителей.

Несколько секунд Рон непонимающе смотрел на дочь, понятия не имея, о чём она говорит. Осознав это, Роза с горечью пояснила:

— Я рисую, папа. Твоя дочь — художница, если ты вдруг забыл.

Он вздрогнул и тут же скривился. Значит, и правда забыл. Ненадолго, конечно, ведь когда-то своими руками пытался собрать ей мольберт, а потом плюнул на всё и аппарировал в Косой Переулок, где неведомым образом сумел-таки отыскать эту маггловскую по сути штуковину, но вот, прошло время, и он всё забыл.

Как это могло произойти? Почему?

Мир перед глазами поплыл от обиды, и Розе пришлось сделать усилие над собой, чтобы не разреветься.

Баюкая ушибленный локоть, она оперлась спиной на шкаф.

— И ты нарисовала?

«Ещё как, папа, нарисовала. И если один портрет Скорпиус забрал, как мы и договаривались, то второй…» — только бы не покраснеть, только бы не покраснеть.

— Да, папа, нарисовала.

Называть его «папой» было так странно. Сколько ни повторяй это слово, ближе они не становились, и Роза ничего не могла тут поделать. Она только старательно разглядывала свои кроссовки. Шнурки, кстати, пора бы и постирать, а ещё лучше — вообще заменить на какие-нибудь тёмные, те менее маркие.

Отец взвыл, и Роза остолбенела. Он и раньше позволял себе быть несдержанным, часто выходил из себя, разговаривал на повышенных тонах и всячески демонстрировал недовольство, но таким, как сейчас, ей никогда не доводилось его видеть.

Наверное, когда-то его уравновешивала мама — умная, спокойная, строгая, — но сейчас её не было рядом. Давным давно не было рядом.

— Поверить не могу! — Он пошатнулся в кресле, прижимая руки к лицу, и забытое письмо, прошелестев, скатилось на пол. Под письмом оказался ещё один лист бумаги, белый, испещрённый алыми надписями, похожий на рекламную листовку, только с колдографией Драко Малфоя вместо объекта рекламы. — Моя дочь рисовала хорька!

Долой, гласили надписи. Прочь. К Мордреду такого министра!

— Никаких хорьков я не… — попробовала возмутиться Роза, но отец не стал её слушать.

Каникулы обещали быть ещё отвратительней, чем обычно, и предсказать это можно было даже без науки кентавра Флоренца.

Так оно и случилось.

* * *

— Что у тебя стряслось? — Скорпиус осторожно присел на ступеньку, вытянув уставшие ноги.

Вопреки его ожиданиям, Роза рядом с ним не уселась. Она осталась стоять, взъерошенная и недовольная, и пальцы её то и дело сжимались в кулаки, а лицо было яростным. Тёмные глаза сверкали, она поджимала губы, словно не решалась чего-то сказать.

Странно, но он не волновался. Если бы всё было по-настоящему плохо, Скорпиус знал, Роза бы заявила об этом с порога. Может быть, если бы всё было по-настоящему плохо, она бы даже не постеснялась крикнуть об этом через весь Большой Зал. Может быть. И, уж точно, его Роза точно бы не стала молчать, в бешенстве сжимая заляпанные краской руки в острые кулаки.

И молчать.

Он вопросительно поднял брови, когда стало понятно, что нужных слов у неё всё не находится.

— С матерью поругалась, — наконец, выдавила она, и Скорпиус вспомнил о собственной матери, но быстро отодвинул это воспоминание. — И с отцом. Но с матерью больше.

— У всех бывает, — осторожно заметил он.

— Но не у всех проходит.

Роза дёрнула плечом, будто сбрасывая чью-то ладонь, и Скорпиус понял, что дело, наверное, всё же серьёзней, чем кажется. Вздохнув, он спросил:

— И что вы не поделили?

— Как обычно, меня.

— Уизли… — Он схватил её за краешек мантии и потянул на себя, заставляя усесться. Смотреть в глаза, пока Роза стояла, а он сидел, было до одури не удобно, так что следовало это исправить. — Я не собираюсь вытягивать из тебя каждое слово клещами. Или хочешь, чтобы я стащил у Слагхорна сыворотку правды и подлил её тебе в тыквенный сок?

Её губы чуть дрогнули в несмелой улыбке. Наверное, представила, что было бы, если.

— Не надо, — тихо ответила она. — Не хочу на весь Большой Зал трясти своим грязным бельём.

— Роза Уизли! — Скорпиус притворно скривился. — Избавьте меня от подробностей!

В переводе на нормальный язык это значило «выкладывай поскорее». Хорошо, что Розе не требовалось переводить.

— Она хочет, чтобы я перестала рисовать, — сквозь зубы выдавила она.

Скорпиус остолбенел.

Абсолютно бессмысленно. В рисовании заключалась вся её жизнь.

— Что?

— Что слышал. Ну, может быть, не совсем перестала, но задвинула это куда-нибудь на задний план, одумалась, как она сказала. Одумалась, закончила школу, устроилась на работу, оделась «как нормальная девушка», вышла замуж, родила детей, дожила до глубокой старо…

— Стоп. — Он выставил вперёд ладонь, призывая Розу остановиться. — Не так быстро, Уизли, мы не на квиддиче, и я не ловец, а ты не снитч, чтобы мы так гонялись. Ты что, не собираешься заканчивать Хогвартс?

— Собираюсь.

— Тогда почему от тебя этого требуют?

Роза раздражённо пожала плечами.

— А родители вообще часто требуют того, что ты и без них делаешь, не замечал? Меня больше возмутило то, что она сказала мне про работу.

— И что же?

— Что я её никогда не найду.

Скорпиус на мгновение прикрыл глаза и попытался представить Розу работающей, серьёзной и взрослой. Подбирающей детишкам палочки в магазине старика Олливандера, выписывающей счёт посетителям в кафе Фортескью, сосредоточенно изучающей пророчество в Отделе Тайн Министерства или изучающей поголовье драконов в Бюро их учёта, но детишки быстро разбежались, а чек разорвался в воздухе сам по себе, и Пророчество замолчало, а на отчете о поголовье драконов Роза, сама того не заметив, нарисовала чей-то портрет, перекрывший все цифры. Скорпиус попытался представить её в красной аврорской форме, но рыжие волосы некрасиво смотрелись в сочетании с алой мантией, и лимонный халат колдомедика ей тоже не подходил.

Было другое.

— Ты могла бы рисовать в «Ежедневный Пророк» или иллюстрировать книги.

— Я тоже так думаю.

— Тогда в чём проблема? Не понимаю.

Честно говоря, он кривил душой. Он прекрасно понимал, что в такой работе не нравилось миссис Грейнджер.

— Это несерьёзно, — пискляво ответила она, очевидно, стараясь передразнить свою мать. — Это несерьёзно и ненадёжно, и все художники рано или поздно спиваются, а что я буду есть, если у меня творческий кризис, что будут есть мои дети, мой дом провоняет красками, ах да, если я, конечно, когда-нибудь накоплю на свой дом…

Её рука, испачканная краской рука, взметнулась в воздух и безнадёжно опустилась.

Скорпиус рассмеялся.

— Малфой-мэнор такой огромный, что можно поставить там мольберты в каждой второй комнате и рисовать на каждом по очереди, используя самые пахучие краски, но всё равно никто ничего не учует. Да и эльфы помогут проветрить. — Роза непонимающе уставилась на него, и он пояснил: — Раз уж браки по расчёту такое хорошее дело, мы можем пожениться. У тебя будет свой дом и в нём не будет вонять, и нужды работать тоже не будет, а от меня отстанут портреты.

— Портреты?

Он кивнул.

— Ага, портреты. На стенах. Стоит только приехать домой, они начинают спрашивать, когда я женюсь.

Можно было продолжить мысль и закончить её тем, что родители, надо думать, через пару лет тоже начнут задавать такие вопросы, но вспоминать о родителях он не хотел.

— У твоего плана целых два недостатка.

— У моих планов нет недостатков, — шутливо возразил он и тут же осведомился: — Какие?

Роза принялась загибать пальцы.

— Во-первых, наши семьи будут против.

Не думать о разводе родителей, не думать, не думать, потому что в противном случае волна собственной ярости затопит всё вокруг.

Предлагать Розе совместную жизнь в стенах Малфой-мэнора было легко, а вот думать о том, что жить там придётся бок о бок с отцом… Ненависть к отцу ела его изнутри.

И да, он был бы рад пойти у этой ненависти на поводу. Сделать что-нибудь, что выбьет у отца почву из-под ног точно так же, как это сделало с ним самим сообщение о разводе родителей. Жениться на Розе, или вступить в оппозиционную партию, или узнать что-нибудь гадкое и растрепать журналистам. Или подставиться под волшебную палочку отчего-то притихшему Поттеру. Или, ещё хуже, с ним подружиться.

— О нет, наши родители будут в восторге от того, что удастся нас кому-нибудь сплавить, пусть и друг другу. И вообще, кого волнует их мнение? — У него даже получилось сказать это с улыбкой. — А что во-вторых?

— Что если… — В её глазах мелькнула тревога, и Скорпиус насторожился.

— Что если что?

— Что если мы кого-то полюбим?

Он поёжился, почему-то вспомнив страшное ощущение ожидания, накрывшее его в следующую секунду после того, как он услышал голос Поттера, кричащий заклятие.

Наверное, в словах Розы просто прозвучало что-то похожее. Не на Поттера, ясное дело, а на это ужасное чувство собственной беспомощности. И подвешенности.

Неужели Роза чего-то — или кого-то — ждала?