Воспитанник (джен)

Лорд Тронно хмурился, вернувшись с последнего совещания в штабе.

Нарны опять начали бунтовать. Несколько центаврианских заводов по переработке металлов перестали работать, потому что воины сопротивления помогли сбежать рабам.

Тщательно проработанный план по выслеживанию и уничтожению этих отрядов провалился. Они появлялись, будто из-под земли, наносили смертоносный удар и исчезали.

Совещание получилось очень напряженным. На него, опытного военачальника, накричали, как на мальчишку. Винили его во всех неудачах. Как будто бы он — один из богов Пантеона, способный одним мановением руки усмирить полчища этих варваров!

Проклятые интриганы из штаба говорили, что нарны стали действовать слишком хитро, слишком искусно. Тактика и стратегия бунтовщиков изменились со времени последних боев. Император недоволен, добавили они, и при этом так выразительно на него поглядывали. От такого опытного полководца ожидали более эффективных действий. В конце концов, Тронно не выдержал и ответил им довольно резко. Теперь все недоброжелатели будут за спиной говорить о его дурном нарнском нраве… Ну и пусть себе сплетничают.

Этим штабным лизоблюдам никогда не понять, как трудно заставить нарнов отступить хоть на шаг от своих укрытий.

Особенно в их городах. Г’Камазад был весь изрыт катакомбами. Лорд Тронно лично хаживал по самым старым тоннелям — это были крепкие и добротные сооружения, в которых можно прятаться очень долго. И потребуется не один год упорной борьбы, чтобы вытравить всех нарнских головорезов из этих подземных лабиринтов…

Все же его беспокоило то, что волна мятежей подкатывалась все ближе к его округу. Эти опасения усиливались еще из-за известия о том, что в одной из центаврианских колоний нарнам-рабам удалось захватить и угнать космический корабль. Эта новость повергла всех генералов в штабе в шоковое состояние.

Лорд Тронно оскалился в ухмылке. Некоторые его гражданские друзья на Приме Центавра до сих пор не верили, что нарны обладают разумом. Опасное заблуждение…

Впрочем, и он сам ему подвержен. Возможно, стоит усилить наблюдение за этим нарнским щенком. В последнее время Ша'Тот стал очень часто отлучаться из поместья, пользуясь тем, что ему разрешали гулять свободно. Нельзя забывать, чей это отпрыск.

Лорд Тронно скрипнул зубами.

Мальчишка давно уже вел себя крайне подозрительно. Он был предельно вежлив с центаврианами, чуть ли не на задних ногах прыгал. До какой-то степени лорда Тронно забавляло его отношение к Друзелле: похоже, он к ней неровно дышал. Но дочь, умничка, сумела сама справиться с этой проблемой. Слава Создателю! Ему не хотелось без серьезного повода наказывать нарна. Его сородичи могли бы принять это за провокацию.

Тем не менее Ша’Тот, молчаливый, сдержанный, собранный, его интриговал. Слишком уж спокоен этот парень. Это подозрительно, не свойственно нарнам.

Лорд Тронно подумал об его отце, На’Шоте. Этот нарн был весьма хитер. Изрядно крови им подпортил во время мирных переговоров. Лорду Тронно очень хотелось пристрелить этого красноглазого ублюдка без долгих слов…

Что, если сын пошел в отца?

Правда, пока что На’Шот демонстрировал почти полную покорность. Даже не стал противиться их приказу и сосватал свою дочь в семью, известную своей крайней лояльностью к центаврианам. Наверняка другие его соратники составят о своем лидере не самое лучшее мнение. А это всегда на руку центаврианам. Пусть нарнские змеи грызутся между собой! А они тем временем посадят их на прочную цепь, с которой уже не сорваться...

Лорд Тронно вздохнул, потянувшись.

И все-таки надо как-то обезопасить свой округ от назревающего бунта.

Возможно, стоит подкинуть приманку нарнскому щенку, в надежде на то, что он ее проглотит? Если поведется на провокацию, у них появится повод поймать его проклятую семейку с поличным. Останется лояльным — что ж, он будет знать, чего от них ждать, когда разразится буря.

Попытка — не пытка.

* * *

Ша’Тот дрожал от возбуждения, возвращаясь в поместье после очередной вылазки в горы. Информация, которую ему удалось раздобыть, была очень ценной. Настолько ценной, что он рискнул передать ее немедленно. Отец будет доволен. Да и сам Ша'Тот чувствовал, что не зря прожил эти годы среди ненавистных ему центавриан.

Впервые он осознал важность того, что делал. Если то, что он выведал, верно, то нарны получат возможность нанести врагу весьма болезненный удар…

* * *

Он возвращался уже почти в кромешной темноте. Вряд ли в доме заметят его отсутствие. Близился Фестиваль Жизни, поэтому все были заняты приготовлениями к нему. Ша’Тот зарекся присутствовать на этом мерзком празднике, памятуя о прошлогоднем кошмаре. Надо будет где-нибудь отсидеться, пока все центавриане не соединятся со своим внутренним «я» и не успокоятся.

Если его план удастся, им будет приготовлен славный подарок…

* * *

Уже около ворот Ша’Тот решил набрать хоть каких-нибудь цветов для Друзеллы. Он вспомнил, что центавриане обожают дарить своим женщинам пышные букеты.

Хотя он не разговаривал с ней почти месяц, Друзелла по-прежнему не шла из его головы. Ша’Тот уже смирился со своей участью. После того памятного объяснения она даже не смотрела в его сторону. Почему-то ему захотелось загладить свои жестокие слова. Негоже вступать в новый год со старыми ссорами…

Поэтому он ползал в темноте на коленях, выискивая редкие бутончики последних в этом году каменных цветов. Как бы хохотала его сестра, если бы видела эту картину!

Собрав небольшой пучок колючих пыльных растений, выдранных с корешками, он постучал им по колену, дабы отряхнуть от земли. Теперь осталось только найти Друзеллу и набраться храбрости это подарить…

В доме было шумно. Наверху, в главном зале играла музыка, и громко орали пьяные гости.

Ша’Тот содрогнулся, вспомнив прошлый Фестиваль Жизни, и решительно пошел в другую сторону, подальше от кутежа…

Он нашел Друзеллу в пустой часовне. Вообще-то, Ша’Тот хотел пройти мимо, но его привлек странный звук, доносившийся из-за резных ворот.

Друзелла сидела на низкой скамейке перед алтарем и плакала.

На ней было очень красивое праздничное платье, на шее сверкало бриллиантовое колье. Ша'Тот увидел, что роскошные волосы на ее голове тщательно выбриты, и только на затылке остался густой хвост, заплетенный в сложную косу. Друзелла выглядела теперь как взрослая женщина, но никогда еще не была такой грустной.

Видимо она сидела так уже давно, ибо вся косметика на ее лице расплылась, а глаза покраснели и опухли.

Ша’Тот понял, что пришел не вовремя. Но Друзелла уже услышала его шаги и обернулась, судорожно вытирая лицо.

— Что тебе нужно? — резко спросила она его, вскочив со скамьи.

Холодный голос сразу его остановил.

— Прошу прощения, если помешал, — сказал он и повернулся, чтобы уйти. Цветы жалобно захрустели в его крепкой руке.

Друзелла всхлипнула, а потом все еще резко окликнула его:

— Постой, не уходи!

Он остановился в воротах, вопросительно глядя на нее.

Друзелла хлопнула по скамье, приглашая его присесть.

— Сегодня праздник, все веселятся, — заметил Ша’Тот, осторожно опускаясь на твердое сидение. — Помню, вы сами сказали мне, что в такой день нельзя грустить… Так в чем же дело?

Друзелла подняла на него заплаканные глаза.

— Отец выдает меня замуж. Сегодня он объявит об этом гостям. Когда Фестиваль Жизни закончится, я уеду отсюда… Возможно, навсегда…

Ша’Тот молчал, не зная, что сказать.

— Я не хочу уезжать, Ша’Тот, понимаешь? — всхлипнула она. — Я совсем не знаю своего будущего мужа, никогда его не видела. Все, что мне известно — это то, что его род очень богат. Я не хочу уезжать отсюда, ведь здесь мой дом. Не хочу расставаться со всем, что мне было дорого… Не хочу! Я никогда не была на Приме Центавра, там все чужое… и никакой свободы… никакой!

Друзелла снова разрыдалась.

— Я иногда завидую вам, нарнам. Вряд ли вы так жестоко обращаетесь со своими детьми…

Ша’Тот покачал головой.

— Иногда и у нас заключаются браки по расчету. Мой отец — ярчайший пример.

Друзелла посмотрела ему в глаза.

— И он был счастлив? — спросила она, пытаясь унять дрожь в голосе.

Ша’Тот покачал головой.

— Сомневаюсь.

— И все же, ваши браки по расчету лучше наших, — продолжала настаивать Друзелла, — по крайней мере, невеста будет уверена, что является единственной женщиной у мужа… А я как подумаю о гареме моего жениха, так хочется удавиться! Старшие жены — хуже не придумаешь!..

— Я бы не сказал, что моя мачеха была единственной женщиной у моего отца… — мрачно хмыкнул Ша’Тот, но оборвал себя, заметив, что Друзелла не в состоянии шутить. — Извините, я говорю чушь… Просто я не знаю, как еще вас утешить… Мне очень жаль…

Друзелла неожиданно встала, вытерев глаза. Потом на ее лице появилась натянутая улыбка.

— Я и впрямь веду себя, как истеричка. Ты прав: сегодня праздник, и надо веселиться. А я тут сырость развела… Дура!

Она тряхнула хвостом волос. А потом взяла его за руку.

— Я ведь не говорила тебе еще об одном обычае моего народа? Во время Фестиваля Жизни мы дарим друг другу подарки. Просто так, на память. Я хочу тебе кое-что подарить, Ша’Тот.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она прижала палец к его губам.

— Не вздумай отказываться — это не принято.

Она достала из-за корсажа тоненький металлический стержень.

Ша’Тот тупо смотрел на него.

— Это ключ, дурачок, — сказала она, увидев его замешательство. — С его помощью ты сможешь освободиться от своего ошейника.

Сердце его бешено заколотилось.

— Леди Друзелла, но ведь это… это же запрещено! — прохрипел он, глядя на стержень. — Вам грозит суровое наказание, если… Откуда он у вас?

— Да, меня накажут, если ты будешь ст­оять, как каменный столб, вместо того, чтобы применить ключ по назначению! — перебила его Друзелла. — Давай же, бери его! По­ка я не передумала… или пока отец его не хватился…

Ша’Тот потянулся к ключу, но снова отдернул руку.

— Почему? — спросил он, посмотрев ей в глаза. — Почему вы это делаете?

Друзел­ла выпрямилась и очень сурово посмотрела на него.

— Сейчас нет времени на объяснения, Ша’Тот. Знай лишь одно: если ты не убежишь сейчас, завтра будет уже поздно. Я подслушала разговор отца в его кабинете: сегодня он намерен посадить тебя под замок. И арестовать твоего отца, когда тот придет повидать тебя.

Ша’Тот вздрогнул.

— Отец сказал, беседуя со своими офицерами, что ты сдал Сопротивлению информацию о ближайшей военной операции нашей армии. Это правда?

Ша'Тот кивнул. Почему-то в этот миг он не мог лгать.

Друзелла засмеялась.

— Тогда беги со всех ног. Потому что мой отец тебя здорово подловил. Вряд ли кто-нибудь из ваших воинов выживет, если последует тем указаниям, что ты им передал. Им придется туго в любом случае. Бунтовщиков уже ждет засада. Если они попробуют напасть сегодня, то эта затея провалится. Отец сказал, что если драться, то на своих условиях. Он не стал ждать, когда ударите вы, он решил выбрать место и время первым. Так можно закончить бой малой кровью. И разом уничтожить всю шайку бунтовщиков.

Ша’Тот почувствовал, как земля качнулась у него под ногами. Это была ловушка! Ну, конечно же… Только такой дурак как он мог в нее попасться…

Он схватил ключ. И снова заколебался.

— И все же — почему? Почему вы это делаете? — спросил он настойчиво. — Почему предаете своих?

— О, это вряд ли предательство, Ша'Тот, глупый. Даже если ты побежишь со всех ног, тебе не успеть их предупредить. Но сам ты еще можешь спастись. Почему я делаю это? Возможно, я просто дура, — ответила Друзелла с кривой улыбкой, — а, возможно, мне просто хочется хоть что-нибудь сделать по-своему. Хотя бы разок поступить так, как я хочу, а не так, как хотят другие. К тому же… мне было бы жаль, если бы ты умер… Так ты принимаешь мой подарок? Великий Создатель, ну, почему ты такой тупой?! Беги!

Ша’Тот под­нес ключ к ошейнику. Раздался легкий щелчок, и ненавистный кусок металла упал на пол. Он был свободен! Нарн задрожал, осознав это.

Друзелла неожиданно потянулась к нему и поцеловала в щеку.

— Пусть все лопнут от злости, но я желаю тебе удачи! А теперь — пошел вон! У тебя всего полчаса! Не заставляй меня звать охрану. Беги!

И Ша’Тот побежал. Мысль о ловушке, приготовленной центаврианами для его отряда, сводила с ума… Он вылетел из часовни, как ошпаренный.

А Друзелла осталась стоять у алтаря Рутериана, держа в руках его ошейник…