Бравые домохозяйки на страже семьи (джен)

Артур Уизли уже два месяца был предельно несчастен. Конечно, он еще не пересек черту отчаяния, когда все виделось абсолютно безнадежным, но уже подошел к самой грани. В его чудесную, понимающую и добрую супругу словно вселился беспощадный и безжалостный монстр.

Нет, в целом, придуманные ею нововведения в чем-то были не так плохи — все члены семьи стали ближе друг другу, но общее настроение и свобода, коей всегда отличалась Нора, полностью испарились от драконовского режима, сменившись на скучную упорядоченность. Артур был типичным консерватором, и все новое выводило его из привычного равновесия, поэтому, когда уклад жизни резко и круто поменялся, он растерялся и никак не мог себя найти в этом новом мире.

Молли, которая раньше никогда не тиранила детей, давая простор для самостоятельности, теперь контролировала каждый шаг и не постеснялась посягнуть на свободу собственного мужа. Она твердой рукой всех построила, превратив некогда уютное жилище в подобие Аврората, где в семейной иерархии у Артура отсутствовало даже право голоса.

В Норе, несмотря на семерых детей, было тихо и пусто, как в библиотеке. Каждый был занят своим делом. И пересекалось семейство только на общих трапезах и обязательных ежевечерних посиделках, предпочитая проводить свободное время в саду, не так давно приведенном в порядок, или в собственных комнатах. Никто бесцельно не слонялся по дому, не кричал, не толпился, не бегал, поскольку за каждое нарушение режима полагалось наказание, и нарваться на него еще раз желания не возникало. Нет, конечно, дети есть дети, они не перестали шалить, кричать и беситься, но все это они с радостью проделывали вне дома или на разрешенной собственной территории, где отец послушно раз в неделю обновлял чары.

Жена безжалостно избавилась от всего, что когда-то их обоих умиляло: от фарфоровых фигурок с немного обломанными краями, от разных памятных мелочей, типа цветных камешков, ракушек с моря. Все это богатство перекочевало в комнату дочери, которая просто не могла поверить своему счастью и мигом удрала к себе, унося тяжелую коробку, пока мать не передумала. А смешные, причудливые коряги, похожие на застывшие статуи людей и животных, которые они подолгу разглядывали, отправились в камин. Та же участь постигла и засушенные цветы — пылесборники, как супруга их назвала, посчитав ненужным хламом. Она избавлялась от всего: лишней и ветхой, на ее взгляд, мебели и даже от садовых гномов. И сад, в запущенности которого тоже было своеобразное очарование, силами наказанных нарушителей превратился в банальную парковую зону, как вокруг любого обычного дома. У Артура просто сердце разрывалось, когда он, приманив забавных существ чарами, выставил их за периметр защитного контура, который пришлось установить. Поскольку супруга пригрозила, не колеблясь, избавиться от каждого уродца, который будет обнаружен ею на территории, и для наглядности мастерски продемонстрировала Эванеско. Поэтому Артур не посмел возражать и только огорченно смотрел, как около двадцати особей, с которыми он прожил бок о бок, сколько себя помнил, грустно понурившись и оглядываясь, потопали в сторону дома Лавгудов.

Вечерние посиделки уже не напоминали оживленный и шумный муравейник, где семейство весело горланило на все лады, и хотя и не потеряли живости и радости, но приобрели упорядоченность и сдержанность. Дети азартно играли друг с другом в магические настольные игры, зарабатывая призы, собирали мозаики, создавали поделки и украшательства для своих комнат или спорили и заучивали роли для еженедельных домашних постановок.

Пожалуй, спектакли стали единственным, что по-настоящему нравилось Артуру. Довольная Джинни играла принцесс, гордый Рон — рыцарей, близнецы — злодеев, а важный Перси — великих волшебников, царей и ученых. Старшие сыновья чарами иллюзий создавали декорации, трансфигурировали костюмы, обеспечивали шумовые эффекты и, если требовалось, изображали массовку. Хотя чаще были зрителями. Самое интересное, что эти так быстро полюбившиеся всем развлечения, где младшие дети сблизились друг с другом, и где каждый чувствовал себя важным и особенным, совсем не требовали денег. Чтобы зачаровать любую ненужную тряпку на час, сделав из нее царский наряд, уходило не больше минуты. Так что дочка была в восторге от шикарных туалетов и украшений, Рон — от кольчуги, рыцарского плаща или шляпы с шикарным пером. Перси раздувался от гордости, примеряя балахон звездочета и колпак со звездами, корону или мантию Мерлина, а близнецы с удовольствием надевали маски, костюмы пиратов или разбойников. Артур всякий раз спрашивал себя, почему они раньше не додумались до такого. И все же Нора перестала быть тем привычным, уютным для всех местом, где каждый был волен делать то, что хочет.

Но, пожалуй, мистер Уизли, может, и сумел бы смириться с новыми порядками, если бы изменения не коснулись его самого. Он никогда не предполагал, что будет так уставать от собственной семьи, которую любил больше жизни. И даже где-то понял Молли и оценил тишину, ведь проводи он столько времени в прежнем шуме и гаме, то давно уже сошел бы с ума.

Первое время он пытался задерживаться на работе, подсознательно стараясь оттянуть момент возвращения в дом, ставший вдруг для него таким чужим и неуютным. Ему было не комфортно существовать в новых условиях. Но супруга, на третий день узнав у сына, когда у папы заканчивается рабочий день, закатила скандал. И Артур с удивлением понял разницу между громогласным сотрясением воздуха и настоящим недовольством своей половины. Нет, она не кричала и не возмущалась, как делала раньше, от чего постороннему и могло показаться, что они ругаются. Просто уставилась на него неподвижным взглядом змеи и голосом, в котором было столько холода, что можно заморозить озеро, сказала:

— Артур, когда мы поженились, то поклялись быть вместе. В богатстве и бедности, болезни и здравии. Я, как твоя жена, честно исполняю свое обещание и поддерживаю тебя в бедности, а ты, как вижу, не спешишь помочь мне в болезни и облегчить мою ношу. Если тебя так тяготит наше с детьми общество, то можешь и вовсе не приходить домой — я прекрасно обойдусь без тебя, как всегда это делала.

После чего, смерив его презрительным взглядом, вышла, аккуратно и тихо притворив за собой дверь. А растерянный Артур, в душе которого взволновалось множество неведомых ему доселе чувств, остался стоять на месте. Словно своими циничными словами Молли приковала его к полу, как несчастную бабочку, которую поймали и пришпилили к картонке длинной булавкой, чтобы она заняла свое место на стене, рядом с такими же. Мужчине никогда еще не было так стыдно — ведь, если рассудить, то жена права. Получается, что он старается увильнуть от общения с семьей и пренебрегает обязанностями, хоть и докучливыми, но облегчающими жизнь его Молли. Еще неизвестно, как бы себя повел он сам, сойди он с ума. Да, Артур предпочел считать, что супруга просто слегка тронулась умом. Он не мог до конца представить, как это — забыть собственного мужа и детей и превратить семейное гнездо в филиал министерского отдела, где мелких правонарушителей наказывают общественными работами? И между тем, он был глубоко возмущен ее пренебрежительным тоном и тем равнодушием, с которыми его потерявшая стыд супруга не постеснялась пройтись по его бедности. Его бедности!

Тема денег в их семье никогда не поднималась. Он честно приносил жене все жалование, кроме некоторых отчислений на нужды Ордена, не оставляя себе ни кната, ничего не прося для себя самого. Артур считал себя идеальным мужем. Содержал всю семью, семерых детей, двое из которых учились в Хогвартсе, а это было ой как затратно. Никогда не указывал жене, на что следует тратить деньги, и не контролировал ее траты, как это делали другие. Все в доме были одеты и накормлены, жили каждый в своей комнате, а не спали вповалку в одной. И вот теперь выясняется, что они, оказывается, нищие! И мужчину от возмущения и несправедливой обиды вдруг захлестнуло что-то темное, доселе им не испытанное — злость, злость на ложные обвинения. Однако это недостойное чувство быстро утихло под грузом вины — ведь супруга была не в себе, нездорова, так стоит ли сердиться и верить словам и чувствам, за которые потом будет стыдно им обоим. И Артур великодушно решил простить и потерпеть, хотя и не знал, что вскоре Молли посмеет покуситься на самое святое.

Миссис Уизли эти два месяца провела довольно энергично — в заботах. Новый режим позволил ей быстро упорядочить жизнь и быт в Норе, а каждодневные дела отвлекали от ненужных мыслей, иначе несчастная уже давно бы отчаялась.

Спустя две недели женщина поняла, что помощи и сочувствия от Артура ждать не стоит. Он в штыки принимал новый порядок, и даже будучи дома, предпочитал ностальгировать в одиночестве, закрывшись в своем сарае. Но все же, по первому требованию, безропотно делал то, что скажут. Хотя, скорее всего, побоялся, что супруга всерьез, как и обещала, сожжет сарай со всем содержимым, если застанет там мужа в то время, как работа еще будет не выполнена. И Молли, каждый раз разглядывая своего супруга, удивлялась: что она могла в найти в этом рохле?

Тот был обыкновенным. Не красив, хотя довольно симпатичен, высок и хорошо сложен, но очень худ. Про таких говорят: «Не в коня корм». Единственное, что могло в нем привлечь — это доброта, просто осязаемо светившаяся в его голубых глазах. Но Молли такое качество в мужчинах не привлекало. Она цинично относила таких к неудачникам, на которых все ездят, и, в принципе, была недалека от истины. Правда, в ее случае это упрощало дело — управлять подкаблучником много легче. Женщина не хотела замечать его порядочности, детской наивности, искренности, отсутствия жестокости, романтичности, мечтательности, истинной любви к жизни, к ней, к детям. В нем не было ни одной черты характера, которые ее бы привлекли, и достоинств, которые бы она оценила к его пользе. Считала мужа просто бесполезным балластом, ни на что не способным, ненадежным и инфантильным. И всерьез задумываясь о разводе, цинично сознавая, что не огорчилась бы, даже став вдовой.

Дети первые два дня вели себя сдержанно и настороженно, боясь наказаний, но потом расслабились и стали испытывать мать на прочность. Но Молли быстро пресекала все поползновения к неповиновению. Нарушителю отводили место в саду, наколдовывали сферу, чтобы он не смог выйти, чары комфорта и тени, чтобы его солнечный удар не хватил, и заставляли полоть траву, рыхлить землю, поливать, красить забор и лавочки — да мало ли найдется нетрудной, но занудной работы для ребенка в запущенном саду. А вечером нарушителя вместо вкусного ужина ждали большой ломоть хлеба и кружка молока. Такими темпами сад принял пристойный вид довольно быстро, а дети поняли, что ни слезы, ни истерики не помогут, пока фронт работы, выделенный матерью, не будет выполнен.

Неряшливость в одежде и беспорядок тоже быстро сошли на нет. К столу все спускались в одно время и выглядели умытыми и опрятными, иначе их не допускали к трапезе. И только после того, как все покушают, вручали все тот же стакан молока и ломоть хлеба. А затем, вместо игр и забав на свежем воздухе, в виде наказания, заставляли перебирать овощи или крупы. Или вручали тряпку, ведро и направляли отмывать полы, вытирать пыль, натирать воском перила — в доме тоже было полно посильной работы для малолетнего нарушителя.

Артур первый нарвался на санкции, когда Молли, заглянув к нему поутру, увидела, что спальню он так и не привел в порядок. За это он лишился ужина и неделю вычищал озеро в саду, в которое из-за засора не поступала вода, превратив водоем в заросший грязью пруд. Когда проточная вода очистила озеро, дети оценили старания отца и дальновидность матери и весело проводили время, купаясь и загорая — благо август в этом году выдался очень теплым. А довольные Билл и Чарли, развлекаясь, летали неподалеку и, отрабатывая квиддичные приемы, краем глаза приглядывали за малышней.

Помимо всего прочего, некоторым пришлось расстаться с своими вещами. Например, Рон лишился солдатиков, Перси — книги, Джинни — куклы и пары заколок, а близнецы — непонятной ерунды, рассыпанной по всему полу. И все потому, что не убрали свои комнаты. Урок был моментально усвоен, и больше подобного не повторялось. А Артур, когда несколько раз опоздал на работу, разыскивая чистые носки и пару раз появившись на службе в мятой рубашке, которую кое-как разгладил чарами, наконец научился порядку. В супружескую спальню жена так и не вернулась.

Сама Молли нашла отдушину в колдовстве… Вот где была бездна эмоций и возможностей. Ее обучение продвигалось необычайно быстро. Она махом запоминала формулы заклинаний, а твердая рука ни разу не дрогнула, и чары выходили чуть ли ни с первого раза, и чем дальше, тем уверенней и лучше. Билл просто восхищался своей обновленной матерью и гордился ее успехами не меньше ее самой.

В самую первую очередь она освоила чары готовки и бытовые — скоро старшие мальчишки вернутся в Хогвартс, и одна, без магической поддержки в этом доме, она не справится. Магические возможности просто не переставали удивлять Молли. Для волшебников, казалось, не было ничего невозможного. Даже домашние дела при использовании чар решались в пару-тройку взмахов палочки, конечно, если бы они с мужем в свое время не наплодили готовую команду по Квиддичу, что несколько осложняло дело.

Может, это происходило потому, что Молли ничего не помнила и воспринимала магию не как что-то привычное, а по-детски восторженно. Или ее взгляд еще не замылился и замечал то, на что другие уже не обращали внимания. Но первая мысль, что пришла ей в голову, когда она огляделась — почему мы не пользуемся всеми возможностями магии и живем так убого?

Идея возникла, когда она увидела, как Чарли для спектакля за один взмах палочки изменил какую-то застиранную тряпку на шикарное платье принцессы для Джинни. «Почему нельзя зачаровать все вещи и одеваться нормально, а не в эти обноски?» — подумала она.

Вторая мысль пришла к ней, когда они с сыном отрабатывали раздувающие чары на тыкве в огороде. Овощ раздулся до гигантских размеров и женщина удивилась: «Почему нельзя увеличить чарами одну жареную курицу или рагу, чтобы хватило на всех? Ведь это обойдется дешевле. Это же какая экономия». И Молли просто ошалела от перспектив.

Третья и вовсе повергла ее в экстаз. После урока Билл по пути к дому развернулся, прямо на ветке увеличил яблоко и довел его до полной спелости. После чего сорвал и с удовольствием съел. Всю ночь она возбужденно ворочалась на своем диване, а перед ее мысленным взором проносились поросята, которые за взмах палочки становятся полноценными свиньями и приносят стократный доход. Стройные ряды яблонь, которыми они засадят сад и будут снимать по три урожая. Ее захватили открывшиеся возможности, а перед зажмуренными глазами женщины замелькали сотни тысяч фунтов. Она проснулась ни свет ни заря, бросилась к столу и быстро набросала план, а после завтрака решительно подошла к сыну. Усадив мать на лавочку в саду и пробежавшись по ее наброскам, парень неожиданно спустил ее на землю.

— Понимаешь, — сказал он, — на любое колдовство маг тратит свою магию и потому не может магичить больше своего резерва, а он не бесконечен, особенно, если волшебник не живет и не подпитывается от магического источника. То есть на многое магии волшебника не хватит.

— Но ведь если судить по нашему дому, который явно построен и держится за счет магии, у нас этот источник есть, — привела свои доводы женщина, не желая сдаваться. Ее давно поражало, как эта многоэтажная конструкция, не имеющая ни одной опоры, кроме небольшого каменного основания, до сих пор не рухнула. И только магия могла объяснить этот феномен.

— Это так, мам, — легко согласился Билл, — но наш источник бракованный, может, дикий, неприрученный алтарем. Потому он, конечно, держит чары, но, как ты видишь, дом знатно перекосило, хотя я еще помню, когда здание стояло ровно. А по поводу других идей… — он немного замялся и замолчал, видимо, соображал, как донести до матери все более понятно.

— Маги не всесильны, мам, — парень немного смутился, не желая ее огорчать. — Из всего написанного подходит только твоя идея с Акцио. Зато это действительно великолепная мысль, и мы можем прилично сэкономить, — оживился он, — но придется подключить папу — мне еще нельзя аппарировать. По поводу остального… Я дам тебе книгу, и ты все поймешь.

Молли читала книгу всю ночь, и многое для нее стало понятно и безмерно огорчило — отказываться от идей было тяжело.

Во-первых, немагические ткани плохо воспринимали магию и быстро изнашивались. Да и подобные чары относились к магии иллюзии и порицались обществом, как и чары гламура, если их использовали в обычной жизни. Ведь волшебники, хоть и были не всесильны, но могли многое и справедливо полагали, что раз маг прибегнул к такому, то пытается скрыть что-то серьезное — финансовую несостоятельность или уродство, или болезнь, не поддающуюся лечению. В любом случае такой маг считался мошенником, а им нельзя доверять.

Увеличение живых и неживых объектов относилось к трансфигурации. Можно было увеличить поросенка до большой свиньи, но после забоя ее структурная формула будет нарушена, и она вновь вернется к изначальной форме и станет опять поросенком. То же и с готовой едой — как бы плотно ты не пообедал, но в желудке формула еды изменится, и вместо полноценного обеда получится, что ты съел всего пару ложек. Можно было превратить обычную воду в ром или сок, но, по сути, это и будет вода, просто повторяющая все свойства и качества сока или рома, и сильно напиться таким алкоголем не получиться — ведь в желудке его формула быстро разрушится, и маг не успеет опьянеть по-настоящему.

С плодовыми деревьями дело обстояло и вовсе не просто. Маг реально мог заставить созреть одно яблоко, но не всю яблоню — у него не хватило бы на это сил. Собирать с дерева по три урожая было можно, но только с магических деревьев, при наличии магических удобрений, на месте повышенного магического фона и с магическим стимулятором роста. Иначе дерево за один раз высасывало из почвы все необходимое и, дав урожай, засыхало, оставляя после себя безжизненную землю, похожую на пыль. И для ее восстановления требовались годы, чтобы можно было что-то там посадить. А все магическое стоило в разы дороже. Так что с мечтой о саде можно было проститься.

И пусть заработать не получилось, зато ее идея по призыву форели или ягод и грибов из леса действительно была стоящая. Это позволит существенно сэкономить на копченой селедке, которую, будучи истинными англичанами, ее семья любила есть по праздникам — ведь на более благородную рыбу денег, увы, не хватало. Так что в первый же выходной Молли погнала мужа на рыбалку. С тех пор их стол обогатился форелью и угрем собственного копчения, паштетами и грибными жульенами. С помощью чар все призывалось быстро и в любых количествах. Жаль только, что продавать рыбу и дары леса было нельзя. На все требовалась лицензия и билет клуба рыболовов, которых у Артура, понятно, не было.

Но Молли все же смогла подзаработать. Как-то раз, по дороге в местный магазин, ее остановила соседка. Молли ее не помнила, да и их семья почти ни с кем из жителей не общалась, только с местными фермерами, у которых женщина покупала продукты. И хотя на доме стояли отвлекающие магглов чары, все в поселении знали, где живет странная семейка Уизли, которую считали то ли староверами*, то ли мормонами* — никто точно не знал. Но семья была работящей, не пьющей и не сквернословящей, пусть и бедной. А миссис Уизли — женщиной приятной и общительной, несмотря на то, что она никогда не останавливалась поболтать с соседями. Ну да это и понятно — когда столько детей в доме — не до разговоров будет. Старый булочник сколько раз собирался угостить многодетное семейство кексами на Пасху, да все дела отвлекали. Или пойдет да забудет, зачем шел и раздаст все кексы по дороге. Вот и миссис Стивенсон все не могла дойти до дома Уизли, а тут наудачу саму хозяйку встретила.

Миссис Стивенсон, пожилая, но шустрая леди, была одинока и активно подрабатывала вместе со своей подругой. Работа была временной, хоть и грязной, но необременительной. И не облагалась налогом, что было кстати, ведь содержать деревенский коттедж было дорого, и от лишнего фунта женщина отказаться не могла. Дети давно предлагали продать дом и переехать в Лондон, но старушка уперлась, мечтая умереть в собственном жилище. Они с подругой всегда работали в паре, и вот Маргарет неудачно сломала ногу, а управиться с работой в одиночку в оговоренный срок было невозможно.

Молли выслушала соседку внимательно и, все хорошо обдумав, согласилась. Работа была не тяжелая, но грязная и муторная. Фирма малоэтажного строительства нанимала женщин, чтобы отмыть коттеджи от строительной грязи. Эту работу должны были обеспечивать сами застройщики, но те не хотели. Поэтому нанимали временных поденщиков и платили им из своих отчислений — так дешевле. Конечно, это не совсем законно, но власти в таком случае предпочитали закрывать на такое глаза, ведь жилье курировалось муниципалитетом, и все были заинтересованы в его скорейшей сдаче. Единственной неприятностью для Молли стала дорога — час туда и час обратно, и все из-за соседки. Но только первые два дня, потом их распределили на разные участки, и Молли просто аппарировала сразу на место. Норма составляла один коттедж в день на двоих, и они со старшим сыном, управившись за час-полтора махания палочками, возвращались домой. И за месяц вполне прилично заработали. Мистер Коллинз, застройщик, был очень доволен тем, насколько быстро и качественно выполнялась уборка. Он предложил миссис Уизли постоянную работу, но та пока отказалась, справедливо рассудив, что с отъездом детей нагрузка увеличится, и ей будет банально не хватать времени.

На этот раз в Хогвартс старшие сыновья уезжали довольными. Им обновили весь гардероб и все вещи, вплоть до чемоданов. И учебники были новые, а не купленные в лавке старьевщика. Правда, вид отца был непривычно мрачен, что несколько портило впечатление — мужчине пришлось расстаться со своей коллекцией фунтов. Но молодости свойственно искать своего, и мальчишки, хоть и жалели родителя, но больше радовались за свою удачу. Сам Артур все не мог забыть разговор с женой.

— Артур, — удивленно сказала Молли, когда он принес ей жалование, — разве ты не получаешь сто шестьдесят семь галлеонов? В таком случае, где еще семь? — и она, грозно прищурившись, уставилась на беднягу, сверля его подозрительным взглядом.

— Ты просто забыла, дорогая, — ответил мужчина, возмущенный тем, что его посмели заподозрить в непорядочности, — это ежемесячные отчисления в Орден Феникса, — заговорщически прошептал он, — ну, ты понимаешь, Дамблдор…

— Нет, я не понимаю, — отрезала супруга, — как можно отнимать от собственных детей ради общего блага.

Муж давно нудел про какой-то орден с неясными целями под руководством Дамблдора — сомнительного старикана с улыбкой прожженного политика.

— Разве сейчас идет война, — продолжила она, — и орден нуждается в наших грошах?

— Но Дамблдор… — промямлил растерянный Артур, но его тут же перебили.

— Дамблдор занимает три кресла, соответственно, получает три оклада, вполне приличных, надо думать, — решительно отрезала жена, — и, таким образом, может легко оплатить ваши ежемесячные посиделки бездельников. Он живет в Хогвартсе на всем готовом, и одни его туфли стоят как наша халупа. Я уже не говорю про коллекцию мантий. А нам с тобой, Артур, никто не помогает. И если у тебя столько свободного времени, чтобы посещать бесполезные кружки по интересам, то лучше найди себе подработку, дабы от наших детей приличные маги не шарахались, как от прокаженных.

— Но война… — попытался возразить Артур.

— Если начнется война, то об этом напишут в «Пророке», — припечатала супруга. — Я все сказала. Узнаю, что ты носишь на сторону деньги и ходишь на собрания — пеняй на себя. Возьму младших детей, выйду на главную площадь на Косой аллее и прилюдно обвиню Дамблдора в обирании многодетной семьи, так и знай. Ты меня знаешь.

Артур действительно знал, поэтому, пылая стыдом, написал Дамблдору письмо с объяснениями, где очень извинялся за поведение своей немного нездоровой жены. Но на этом его испытания не закончились.

Однажды Молли навестила его в сарае. Артур очень обрадовался ее интересу и полчаса без устали показывал ей розетки, шнуры, болтики и другие магловские диковинки. Молли внимательно слушала, и Артур воспрял духом — супруга поняла и разделяет его восторг. Но женщина оживилась только на банке с магловскими деньгами, после чего просто забрала ее с собой. А когда он попытался возразить, то выдала такое, что ошарашенный мужчина еще долго не мог прийти в себя.

— Артур, если твое хобби — воровать у магглов, то я не против, — невозмутимо сказала она, — только бери столько, чтобы хватило всем, а не только тебе.

— Да как ты могла подумать, Молли, — вскинулся возмущенный мужчина, — что я обираю магглов? Я просто брал некоторые мелочи на память о своей работе. Каждая вещица — это напоминание о каком-то случае колдовства и нарушении закона. Мелочей было много, и магглы наверняка их не ценили.

— Артур, — возразила супруга с пренебрежительной улыбкой, — брать чужое без разрешения — это и есть воровство. Откуда ты знаешь, что этот болтик не дорог хозяину как память об умершем отце. Может, этот штепсель дорог матери, ведь ей его купил сын на свою первую зарплату, а эта мелкая монетка и есть та, счастливая, что приносит удачу своему владельцу. Ты просто вор, — подытожила она, — так что я конфискую эту банку в пользу семьи. Или ты предпочитаешь пойти с повинной в Аврорат? И на будущее советую не мелочиться и брать по-крупному, может, хоть тогда от тебя семье польза будет.

И высказавшись, Молли ушла, оставив оглушенного мужчину наедине с совестью, пробудившейся от внезапного прозрения. Через два дня душевных мук, все вещи из сарая были в тихушку выброшены на городскую свалку, а в добротном каменном строении поселилась корова, купленная миссис Уизли на фунты, оставшиеся после приобретения обновок для детей. Все заботы о которой, конечно же, легли на Артура.