Пора возвращаться домой (джен)

Первая половина сентября пролетает для меня практически незаметно. Ну, в смысле, ничего не происходит. Ни одного события, которое я мог бы счесть необычным или странным.

Я всё так же встаю по утрам, готовлю завтраки, встречаю всё позже и позже начинающийся рассвет. Убираюсь и хожу в магазин — по этой части стало даже легче, потому что ублюдка нет дома, а дядя постоянно на работе. Читаю учебники, рассыпающиеся в руках, которые дядю практически заставила купить опека.

Играю с Блэком. Выяснилось, что если идти по длинной дороге, но быстрее, времени с ним проводить выходит больше. Ненамного, но мне и этого хватает, чтобы испытывать положительные эмоции. Теперь мне кажется, будто мы были знакомы всегда.

Единственное, что беспокоит — такими темпами совсем скоро настанет зима, а собаки всё-таки не бессмертные и от холода вполне себе замерзают. Но и помочь я ему ничем не смог бы; единственное место, куда, как мне кажется, можно его пустить укрыться от снега — наш дровяной сарай на заднем дворе, но провести туда целую здоровенную собаку без того, чтобы дядя заметил… Эх.

Раздражает вся эта ерунда безмерно. К ограничениям я отношусь почти спокойно, если они затрагивают одного только меня, но когда из-за этого могут пострадать другие, чувства захлёстывают меня с головой. Особенно когда я вижу, как по утрам Блэк, ёжась, поджимает замёрзшие лапы. Сегодня утром, заметив это снова, я чуть было не взбесился.

Ну, то есть, в какой-то момент мне действительно показалось, что я мог бы наплевать на дядино мнение и впустить Блэка в дом. Может, спрятать его в своей комнате или вроде того. Но, конечно, это ощущение быстро прошло. Зато не прошли другие: смесь боли и тревоги с какой-то очень глубокой, потаённой яростью, пока ещё не выплёскивающейся наружу, но давно кипящей внутри.

Даже сейчас, когда с утра прошло уже часов семь, я всё ещё злюсь. Сильно злюсь. Тем сильнее, чем больше об этом думаю. Тем более сейчас я мою полы, а физическая работа всегда открывает возможность хорошенько подумать. Ярость, как лава, поднимается вверх внутри меня, затапливая всё на своём пути. Чтобы осадить её, я вцепляюсь пальцами в плотное потемневшее дерево, и ногти сразу же начинают немилосердно болеть.

Это не останавливает поток лавы. Кажется, это ускоряет его. По спине прокатывается табун мурашек, я закусываю губы, чтобы не закричать, когда ярость затапливает голову. А когда выныриваю на свежий воздух, в моих руках старая швабра на толстом деревянном древке, пережившем, по-моему, десять поколений до меня, с треском и безо всяких усилий ломается пополам.

А вот и странности пожаловали.

* * *

Я пробираюсь в сарай почти в темноте и сразу же с наслаждением обращаюсь. Даже после двух недель, проведённых здесь, несмотря на нависшую угрозу, в тишине и покое, это всё ещё не кажется мне хорошей идеей, но… но здесь-то точно никто не увидит. До сих пор ведь никто не увидел. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Даже Гарри вроде бы ещё не знает, что я ночую здесь. Хотя если судить по тому, что дров стало меньше с утра, мальчик здесь сегодня был.

Я разминаю мышцы, несколько раз наклоняясь и приседая, а затем приходится лезть на гору дров, чтобы спуститься с другой её стороны. Ничего не поделаешь, не могу же я оставлять вещи на самом виду. А лучшие тайники получаются из мест, куда могут заглянуть люди, но заглядывать не станут по причине полного отсутствия интереса. Поэтому у задней стены сарайчика, в самом углу, уже некоторое время лежит никому не нужный свёрток. Всё ещё лежит, в смысле.

Это мой спальник. Он довольно сомнительно выглядит с точки зрения гигиены, эстетики и много чего ещё, зато сшит мной собственноручно из откопанных в мусоре старой куртки, полуистёршегося пледа и ещё горы всякой разной дряни, хотя бы отдалённо напоминающей ткань. И ещё он немного согревает. А большего, честно говоря, в таких условиях и не надо.

Раскатанный спальник идеально вписывается в длину сарайчика — от стенки до стенки. Я ложусь в гору тряпья, не раздеваясь. Приличные брюки и рубашку, в которых я когда-то — будто сто лет назад — выходил из дома, почти сразу же пришлось сменить на другую одежду. Пусть грязную и не слишком целую, зато тёплую. Как выяснилось, спать в продуваемой всеми ветрами деревянной будке и хорошо при этом одеваться и выглядеть — задача практически невозможная. Да и чёрт с ней.

Ложиться приходится на левый бок — правое плечо я довольно сильно ободрал днём, убегая через кусты и калитки от не в меру подозрительного бульдога. Как ни странно, этот случай не напугал и почти не расстроил меня. Да что там, и вправду было весело. Я и в эту дурацкую деревяшку вписался совершенно случайно, попросту не заметив её, а старая медленная псина даже хромого меня ни за что не смогла бы догнать.

Честно говоря, сейчас есть две эмоции, в которых я уверен. Во-первых, я чувствую себя собакой в разы больше, чем после двенадцати тюремных лет. А во-вторых, страх и паранойя уже давно окончательно меня покинули, и поэтому я ощущаю себя тем же пятнадцатилетним дураком, каким был в самом начале всей этой истории. Тем, кому море по колено и любые угрозы нипочём. И, конечно, тем, кто мог бы спасти кого угодно. Знать бы ещё, как.

Задумавшись, я слушаю тишину как радио. К ней легко привыкнуть. И тогда лёгкий, до боли знакомый хлопок от аппарации над ухом заставляет меня подскочить, выставив палочку. Плечо сразу же пронзает несильной, но колючей болью, и я охаю, но опускать руку не собираюсь. Правда, в темноте всё равно ни хрена не видно, так что это мне особо не помогает. Я открываю рот, чтобы выкрикнуть любое пришедшее в голову заклинание, когда чья-то крошечная ладонь с силой зажимает мне рот.

Нет, ну это уже совсем ни в какие ворота. Я сопротивляюсь изо всех сил, стараясь сбросить неизвестного напавшего. К его счастью, он, кажется, не напуган. И поэтому догадывается наконец наколдовать шарик света — крошечный, чтобы снаружи не увидели, но достаточный, чтобы я мог разглядеть его. Оказывается, это домовый эльф.

Я перестаю сопротивляться, но с трудом борюсь с желанием выдать весьма нецензурную тираду. Вот не сказать чтобы моя дражайшая семейка была абсолютно не права, поддерживая поколение за поколением традицию вешать головы домовиков на стену. Прямо сейчас я бы с удовольствием занялся тем же… Испуг быстро проходит, и, вглядевшись мне в глаза, домовик убирает маленькую сухую ладошку от моего лица. Нет, разумеется, я бы не стал его обезглавливать. Но шутки шутками, а пугать людей тоже идея так себе.

— Сириус Блэк, сэр, — говорит домовик, видимо, не собираясь расшаркиваться, — сэр Северус Снейп передал вам это.

И двумя руками бережно протягивает мне какую-то засаленную тряпку, в которой замотано что-то плоское, твёрдое и довольно большое. Я растерянно беру свёрток в руки, напрочь забыв о банальных правилах безопасности. Сэр Северус Снейп, надо же, как забавно звучит… И, пока разглядываю тряпку, домовик молча аппарирует. Никакого почтения.

Изучать случайные тряпки в темноте — не самое любимое моё занятие, но шарик света отчего-то не исчезает с уходом домовика. Это мне как нельзя кстати. Забавная всё-таки у них магия, особенно тем, что им даже палочка для этого не требуется. Впрочем, любые мысли об этом выметает из моей головы сразу же после того, как я наконец справляюсь с дурацким узлом на тряпке и разматываю сто тысяч её слоёв.

Сначала из-за ткани показывается медный ободок с замысловатыми узорами, давно покрывшимися зелёной патиной. Но этого мне хватает, чтобы мгновенно вспомнить и узнать лежащий в свёртке предмет. Не может этого быть.

— Северус Снейп, — негромко говорю я, внимательно вглядываясь в амальгаму старинного зеркала.

— Ещё бы полдня над ним в раздумьях посидел, Блэк, — раздаётся знакомый голос, и серебро амальгамы медленно окрашивается в тёмно-серый. Затем на нём проступают вертикальные и горизонтальные полосы, в которых я с удивлением угадываю полки, заставленные какими-то банками. Зельеварская лаборатория?.. — Чего так долго? Вспоминал, с какой буквы начинается английский алфавит?

Я в точности помню, как работают зеркала. Мы с Сохатым практически не расставались с этими штуками — когда-то очень, очень давно. И всё равно лицо Снейпа в зеленоватой круглой раме настолько выбивает меня из колеи, что я только открываю рот, да так и закрываю его обратно. Не слишком приятно это признавать, но — учитывая, что я много раз думал, как мне придётся справляться со любым возможным событием или проблемой самому, — как же я ему рад. С ума сойти.

— Как ты узнал, где убежище?

Блин, слово какое-то идиотское. Но другое сюда вообще не подходит.

— Это разобьёт тебе сердце, Блэк. Следящие чары.

Самодовольную ухмылку на его лице видно даже в полумраке. Ну да, чтобы Снейп — и упустил возможность…

— Не так уж и разобьёт. Твоё внезапное исчезновение разбило.

Сарказм в моём тоне не остаётся незамеченным. Ещё бы.

— Надеюсь, ты долго плакал и не мог уснуть, — язвит Нюниус, не потрудившись даже наигранно посочувствовать. — Мог бы, между прочим, оценить мой прекрасный тактический ход насчёт незаметной, неотслеживаемой связи в любое время суток. Никакой благодарности, как я и полагал.

— Ты где зеркальца-то достал? — выразительно интересуюсь я. — А то, помнится, видел я уже такие…

— В твоём доме, — ожидаемо отвечает Снейп и тут же парирует: — Ты же не думал, что останешься без присмотра? После прошлого раза?

Думал, вообще-то. Но сейчас меня больше беспокоит факт, что Снейп рылся в моём доме и даже что-то оттуда вынес. Ворюга чёртов… Это я так, конечно, без злобы. В конце концов, сам я понятия не имел, что зеркала сохранились, и о связи через них даже не вспомнил.

Что не может нивелировать некоторую обиду от того, как он ко мне относится. Как к дураку или подростку. Зачем тогда изначально подписывал меня на этот план?..

— Мне нянька не требуется.

— Требуется. Мог бы и вести себя разумнее, между прочим.

— Мог бы и не сбегать без единого слова. Хорош бы я был, отправив тебе Патронуса, которого увидела бы вся школа, да?

Снейп вроде мнётся. А может, просто подбирает слова, которые, по его мнению, доступны для моего интеллектуального уровня. Кто ж его знает.

— Ах да, забыл тебе сказать… Не используй магию. Вообще никакую.

— В смысле? У меня тут буквально твой домовик был…

— Не мой, а школьный, — невозмутимо поправляет Снейп. — Магию домовиков толком нельзя отследить. Если ты знал, они могут аппарировать даже туда, где стоит антиаппарационный барьер или щиты вроде того же Фиделиуса. Но любой твой «люмос» привлечёт слишком много внимания, потому что сейчас считается, что в городе нет ни одного волшебника.

Забавно. Выходит, они сами себе ограничили доступ к магии, лишь бы поймать любого, кто может оказаться в зоне досягаемости? Оккупация какая-то. Неужели всё настолько серьёзно?

— Если будут новости, надо договориться о сообщении, — продолжает он, словно не замечая моих раздумий. — Поскольку у нас обоих явно сложный график… Укради где-нибудь часы, я уверен, что это не особенно сложно. Связь каждую полночь. Проследи, чтобы никто случайно не смог увидеть зеркало или взять его в твоё отсутствие.

Ну, это звучит здраво. Вряд ли кто-нибудь здесь будет бродить по ночам. А значит, и подслушивать особо некому.

— Да, и насчёт магии. Мне же придётся убрать эту штуку, ты понимаешь?

Я показываю пальцем на шар света. Снейп, на удивление, не стебётся.

— Считай, что это подарок. Линки заверил меня, что всё будет работать как надо. Запомни местоположение, коснись его рукой и он погаснет. Тронешь ещё раз — загорится.

Блин, эльфы — это волшебство какое-то. Меня разбирает смех, когда я осознаю формулировку.

— А… — начинаю я, и Снейп взмахом руки останавливает меня.

— Не сейчас. Ваши невольные последователи доводят меня до белого каления каждый день, поэтому я бы предпочёл спать, а не отвечать на твои бессмысленные вопросы. Вроде всё важное ты уже знаешь, так что до следующей связи.

Нет, ну каков хрен, а! Доводят его. Будто он сам в школе был образцом поведения… Начавшая было закипать злость оставляет меня так же быстро, как и появилась. Пусть так. Главное, что я чуть было не выдал себя, и домовик вовремя предотвратил что-то, о чём я могу лишь догадываться. Плохо это, конечно. Если понадобится согреться или найти воду, я буду вынужден делать это сам. Впрочем, мне кажется, что ничего сложного в этом нет.

Колдовать нельзя совсем. Но палочку с собой носить всё равно придётся. Случись что с мальчиком, о возможности быть непойманным я стану думать в самую последнюю очередь. В крайнем случае — отобьюсь. Наверное.

Я откладываю зеркало, уже ставшее с виду совершенно обычным, на свёрнутую в комок тряпку и долго лежу без сна, пялясь в темноту.