Хочешь мира... (джен)

Триче остановила машину на подъездной дорожке, заглушила мотор и несколько секунд не решалась выйти. Подошел охранник, открыл ей дверь. Пришлось поправить прическу, посмотреть, не осыпалась ли тушь, но больше время тянуть было нечем. Повесив крошечную замшевую сумочку на сгиб локтя, она, постукивая каблуками по плитке, пошла в дом. Едва гостья потянулась к дверному молотку, горничная открыла дверь, будто караулила. Из холла пахнуло ароматом ухоженного старого дома с историей. Триче нравилось приезжать сюда. Но не сегодня. Сегодня она бы дорого дала, чтобы он отменил их еженедельную стандартную встречу. Когда они говорили по телефону предыдущей ночью, Инсар молча выслушал ее, а потом повесил трубку. Его недовольство, такое осязаемое, можно было паковать в тару и разливать в баре — получился бы отличный аперитив «Накануне разгрома».

Горничная взяла у нее пальто, а потом пошла перед ней, указывая дорогу, открыла нужную дверь и захлопнула за спиной. У Триче было ощущение, что это захлопнулась крышка гроба. У нее в жизни никогда не возникало чувства того, что смерть ходит с ней плечом к плечу, это было явление, ее не касавшееся даже во времена охоты на деви. А с ним все было наоборот. Иногда она думала, не это ли, в итоге, привело ее к нему? А всё остальное — только красивая обертка для самооправдания…

Гостиная, куда ее проводили, была пуста и света в ней не зажигали. Инсар любил сумерки, любил смотреть, как медленно сдается солнце. Триче пересекла комнату, спустилась с другой стороны на несколько ступеней и оказалась на почти пустой застекленной веранде. В темноте она увидела его на диване, а у него на коленях — девушку. Обрывок их тихой беседы достиг ее ушей. На Триче напал приступ беспричинного раздражения.

Он легким хлопком по пояснице ссадил с коленей свою подружку-спонсора и повернул в сторону новой гостьи голову. Триче подошла вплотную к стеклу, так, что от ее близости оно затуманилось. Внизу, почти под ногами, расстилался огромный город — точно бесформенная клякса, разорванная пополам черным мазком реки. Яркие, золотые, теплые огни фонарей обещали уют, жизнь, красоту и волшебную сказку. На деле это было как мираж в пустыне. Ждешь прекрасного зеленого оазиса, а получаешь пыль и высохшие палки. Отсюда город был прекрасен. Ночью.

Шаги девушки затихли в глубине дома. Триче раскрыла сумочку и достала пачку сигарет.

— Зачем явилась? — спросил Инсар.

Ни следа нежных мурлычущих интонаций, которые она только что слышала.

Триче щелкнула зажигалкой, затянулась, стараясь не выдавать ничего из того сумбура чувств, что испытывала, и только тогда осмелилась взглянуть на него. Он сидел, небрежно закинув одну ногу на мягкий подлокотник и подперев подбородок рукой.

— Ты не сказал, что я не должна приезжать. Могу уехать.

Он внезапно соскочил с дивана, как ужаленный, и в один прыжок оказался прямо перед ней, вжавшейся в стекло.

— Что за мерзкая привычка! — он выдернул у нее сигарету, затушил пальцами, как будто не чувствуя жара, и выбросил смятый окурок в кадку с юккой. — От тебя вечно несет, как от старой пепельницы.

Триче смолчала. Она знала, что он ненавидит сигаретный дым. Она знала. Она просто забыла об этом на секунду. Ей нужно было что-то, чтобы успокоиться.

— Извини, — сухо уронила она, наконец, переводя взгляд на его обнаженные по локоть руки с бледными полосками шрамов. Он был сегодня одет нехарактерно небрежно — джинсы, рубашка навыпуск…

Удовлетворившись ее формальным извинением, он отошел, шлепая по полу босыми ногами, а потом загремел стеклом на приставном столике. По аромату, который поплыл по веранде, Триче легко определила его любимый бурбон.

— Я всё сделала, как ты сказал, Инсар.

— Беатриче, не оскорбляй мои умственные способности — ты сделала по конец рук и рассчитываешь, что я тебя похвалю? Радуйся, что у меня, как обычно, был план Б.

— Я сделала всё, что могла и что от меня зависело. То, что Дьёз не клюнул на приманку и сбежал, не моя вина — я говорила тебе, что у него чутьё, что он никому, кроме себя, не верит и что он непредсказуем.

— Ты не старалась. Тебе должно было обеспечить успех знание его характера и привычек. Ты умна, но иногда, когда тебе это выгодно, включаешь дуру. Однажды мне это надоест.

— Они все равно где-то в Маар, уйти им некуда. На всех выходах мои люди, так что они, так или иначе, приплывут в мою сеть.

— Они уже не в Маар.

— Что?.. Где тогда?..- Триче кольнуло обидой — Геллерт просочился у нее сквозь пальцы, а она так гордилась тем, что держит руку на пульсе.- Как они ушли?

— Довоенной линией магнитки. А ты даже и не подумала о таком варианте.

— Господи, как он в нее попал?..

Инсар залпом, без обычного смакования, выпил бурбон и подошел к ней, все так же стоящей у окна. Выдернул из ее рук маленькую замшевую сумочку, бросил куда-то в темноту за спиной. Взял Триче за подбородок и, обдавая вкусным запахом дорогого алкоголя, тихо сказал:

— Ты не те вопросы задаешь. Правильный вопрос: «Как мне загладить свою вину, Инсар?»

Триче почувствовала, как от холодного оконного стекла промерзло плечо.

* * *

— Какого черта?! — рыкнул Геллерт, хватаясь за стены в темноте.

— Садитесь! Скорее всего, они открыли один из входов. Тут все запутано в плане питания.

Роз ощутила, как капсула осела еще больше. Вручную она потянула дверь, Геллерт уперся с другой стороны. Дверца плавно встала на свое место, чавкнула, словно довольная тварь. И ничего не произошло…

— Дальше что? — резко и напряженно осведомился Геллерт, и по голосу было слышно, как именно он сейчас убивает ее в уме.

Роз не успела ответить — они ощутили движение. Капсула заскользила вдоль рельса со все увеличивающейся скоростью. И только потом медленно посветлело. Розамунд увидела, как Геллерт оторвал руки от поручня вдоль стены, но пальцы его были белыми, будто из них ушла вся кровь.

Пассажиры сидели друг напротив друга, кое-как умещая ноги. Роз, поняв, что капсула набрала максимальную скорость, откинула голову на стенку и впервые со времен детства сделала кое-что крамольное для ученого — начала молиться про себя. Геллерт снял ремень с ноги, и Роз увидела, что штанина его военного покроя брюк стала черной от крови.

— Давайте я перевяжу, — предложила Розамунд.

Деви, как обычно, промолчал. Роз раздражало это: она не могла понять, то ли он не слышал ее за шорохом капсулы, то ли игнорировал. И так было постоянно, с самого начала.

— Ну и черт с вами, — буркнула она, закрывая глаза.

Хотелось есть. И чаю. Глупо. Они бегут, как лисицы от загонщиков, а ей хочется чаю. И чтобы обязательно из фарфоровой чашки за столиком на балконе спальни. И чтобы была не зима, а сентябрь, например. Конец сентября. Бабье лето.

— Я не уверен, что надо перевязывать, — спокойно отозвался деви, закончив расшнуровывать ботинок и задирая штанину.

Роз с ощущением безнадежности подумала, что он непробиваемый, толстошкурый ублюдок. И эти его светлые глаза с нечитаемым взглядом кошки… А может, змеи. Как он может оставаться настолько невозмутимым, словно сидит на своем дурацком складе и смотрит кино? Будто недавнее проявление его эмоций — напряжения, злости — всего лишь игра для нее. Роз усмехнулась абсурдности своих мыслей: ранили его, а трясет почему-то ее. На самом деле ее просто отпускает. С тремором и слабостью в желудке из нее выходит напряжение бегства.

Из своей не такой уж большой сумки Геллерт извлек медицинский набор и принялся смывать кровь, чтобы осмотреть рану. Роз представляла, как это должно быть больно, и внутри у нее все сжималось. Геллерт хладнокровно плеснул на рану перекиси, и кровь запузырилась, впитываясь в подставленную салфетку.

— Посвети, — сунул он ей в руки фонарь.

Роз направляла луч света так, чтобы тень от его рук не ложилась на рану. Когда из-под слоя смываемой крови показалась бледно-розовая мякоть мышц, Розамунд затошнило. Она взяла себя в руки, повернулась обратно, снова поднимая фонарь, и вдруг увидела, как в ране блеснуло что-то металлическое.

Роз, прижав кулак ко рту, стараясь не вдыхать глубоко, смотрела, как Геллерт не дрогнувшей рукой запустил в рану зажим и потянул из-под кожи то, что там застряло. Довольно толстую металлическую иглу. Деви рассматривал ее с каким-то напряженным интересом. Розамунд тоже. Она мало понимала в огнестрельном оружии, но ни разу не слышала, чтобы вылетевшая пуля в полете превращалась в иглу.

Геллерт отложил ее и занялся раной. Повреждения не выглядели так уж страшно, только вокруг все отекло и налилось синюшными оттенками.

Зажав фонарик в зубах, Роз помогла деви обработать рану и наклеить хирургический пластырь. Кровь уже практически не шла, и Геллерт молча заправил заскорузлые брюки в ботинок. Но Роз обратила внимание на то, что он не стал туго затягивать шнуровку.

Он сделал себе еще два каких-то укола, убрал все медицинское барахло в сумку и принялся вертеть в пальцах вынутый снаряд. Розамунд впервые видела, как он хмурится. Это была одна из немногих эмоций, которые она вообще смогла прочесть у него на лице за эти два дня.

Только два дня! Роз казалось, что событий в них было на целую неделю. Случившийся вчера пожар в машине казался ей чем-то тусклым и нереальным, словно это было во сне. Или этого вообще не было никогда. Все только в ее фантазии… Будто она героиня книги.

Через какое-то время они молча разделили по-братски армейский сухпаек, понимая, что припасы надо экономить, попили воды из одной фляги. Роз даже не обратила внимания на интимность и дикость этого факта: пить с кем-то, кого знаешь только два дня, из одной бутылки… Раньше она скорее умерла бы от жажды. Нет, не так. В том-то и дело, что она не могла умереть от жажды там, в другой своей жизни.

От безделья Роз пыталась высчитать, сколько они будут мчаться сквозь темноту в этом слепом снаряде, но не знала точной скорости, развиваемой этими машинами с грузом на борту. Ей пришлось удовлетвориться весьма примерными результатами.

Вопрос заставил ее вздрогнуть, и она выпала из своих мыслей.

— Откуда такое глубокое понимание устройства работы этих дорог?

— Папа любил рассказывать. Брал меня с собой. Он всю жизнь отдал археологии, но когда работаешь с историей найдазе, вынужденно станешь инженером, чтобы понять, что нашел… И я часто донимала вопросами инженеров, работавших с ним. Думаю, если бы не стала историком, пошла бы в технический вуз, — Роз замолчала, поняв, что говорит слишком много, потом в свою очередь сказала: — Вы не удивились там, на станции, когда я сказала про найдазе.

Он пожал плечами.

— Я, кажется, познакомился с одним.

— Вы поэтому так долго пропадали? — Геллерт кивнул. — Расскажите о нем, — попросила она.

— Нет.

Роз неожиданно для себя обиделась.

— Почему?

— Нечего. Его надо увидеть. Они… другие. Представился Инсаром. Умный, опасный, решительный.

Роз попыталась вообразить, как это — быть «другим», но потерпела крах. В голову лезли зеленые человечки с фасеточными глазами.

— Я тут думала, — пробормотала она через какое-то время, — мне кажется, что ФИМО, в который я делала запрос, возглавляет найдазе… Они, видимо, сразу все поняли, как только я начала свою переписку.

Геллерт в очередной раз промолчал. А что тут скажешь? С прозрением?.. Роз сама над собой посмеялась, но глянув на деви, поняла, что он спит. Он слегка вытянул раненую ногу, насколько позволяло пространство, прикрыл глаза, голова его склонилась к плечу. На висках серебрилась испарина — видимо, действовали лекарства. Роз вдруг сообразила, что в отличие от нее, которой нечем было особо заняться в спрятанной машине, он на ногах уже больше суток. Она тоже закрыла глаза и тихо вздохнула. Безделье убивало ее.

Ей хотелось пошевелиться, потянуться, размять затекшие мышцы, но она боялась разбудить Геллерта. Оказалось, он как всякий человек, не железный. Выглядел он откровенно больным: бледный и усталый. Во сне черты лица обычно расслабляются, приобретают безмятежность, но Геллерт, наоборот, стал еще острее и резче, если такое возможно.

Розамунд пользовалась возможностью и разглядывала его в свое удовольствие — она первый раз так близко столкнулась с деви. Он был такой… замкнутый. Проникнуть за заслон его невозмутимости не получалось. Иногда ей казалось, что все его эмоциональные реакции это из жанра «так положено реагировать нормальным людям». О чем он думал? Что было у него в голове? Доверяет ли она ему? Роз призналась себе, что нет. Не до конца. Он был опасен, так же, как тот найдазе, о котором он говорил. Ей хотелось расспросить его, как они встретились, как он сумел сбежать, но она не была уверена, что не услышит в ответ что-то вроде «встретились-поговорили-выждал-сбежал». То, что встреча не была добровольной, Роз не сомневалась — не зря же за ними гнались, когда они вышли на улицу.

* * *

Розамунд очнулась от своего полузабытья, в котором провела последние полтора часа, когда капсула начала ощутимо притормаживать. По времени они еще не должны были добраться до нужной развилки, но кто его знает — может Роз ошиблась в оценке скорости… Или в расстоянии.

Она дождалась еще большего замедления и слегка сдвинула дверь, чтобы посмотреть, как быстро они едут. Геллерт моментально открыл глаза и весь подобрался, словно собирался прыгать с места.

— Капсула тормозит, — поспешно сообщила Роз. — Наверно, нам скоро пора будет выпрыгивать. Вы сможете? — она указала подбородком на его ногу.

Он лишь кивнул. Ни тени сомнений, размышлений — ничего. Невозмутим, как будто у него ничего не болит. Чурбан.

Капсула почти остановилась на большой развилке с несколькими туннелями. Беглецы без труда выбрались из нее до того, как она снова начала разгоняться, входя в одно из ответвлений.

Роз сверилась с картой, пока Геллерт пристраивал сумку за спиной. Но потом он тоже подошел. Ткнул пальцем в один из туннелей.

— Нам лучше пойти туда.

— А я полагала, что в этот, — она показала на тот туннель, который выбрала изначально, под городком.

Но Геллерт упрямо качнул головой.

— Нет. Сюда. Здесь ничего особенного нет, а при бегстве люди инстинктивно выбирают более привычную среду — город или поселок. В первую очередь нас будут искать там. Есть открытый люк на поверхность?

Розамунд поискала отметки отца.

— Да. Был, по крайней мере.

Геллерт ощутимо хромал и двигался медленнее, чем раньше, но все равно они шли быстро. В темных туннелях гулял ветер. Приходилось тщательно смотреть под ноги — бывало, торчала арматура или валялись обвалившиеся куски свода. Магнитная дорога медленно ветшала. Стоял странный запах. Роз нюхала воздух, пытаясь определить, что это, но никак не могла. Определенно, пахло чем-то вроде машинного масла. Это, вероятно, смазка на ключевых узлах. Был запах пыли, но это совсем не удивляло, а еще… ржавчины. Умом Роз понимала, что ржавчина не пахнет, но образ порыжевшей трубы упорно возникал в голове, когда она тянула носом. И было еще что-то… Мех, кожа… Нет, не то. Но определенно что-то животное…

— Змеиное логово, — вдруг сказал Геллерт, будто подслушав ее мысли.

Роз глянула на него сквозь мрак, едва-едва разогнанный фонарем.

— Простите?

— Тут воняет змеиным логовом.

— Ничего, кроме пыли, не чувствую, — солгала она неожиданно для себя.

Они продолжали двигаться.

Может, через полчаса, показавшиеся часом, фонарь Геллерта осветил завал, наглухо перекрывший дальнейший путь.

— Проклятье, — прошептала Розамунд и почувствовала, что вот-вот расплачется. — На карте этого не было.

Геллерт вдруг с тяжёлым вздохом сел прямо на магнитный рельс и вытянул раненую ногу. Похоже, что он шел из последних сил. Розамунд вдруг ощутила себе тем, кем и была: одинокой слабой девчонкой, которая ввязалась в дело с теми, кто ей совсем не по зубам.

Камни, перегородившие их дорогу к свету и солнцу, молчали, монолитно-неподъемные и упрямые.