Парижская история (гет)

Прошло полгода спустя описанных нами событий. Лев Николаевич и Аглая, ныне уже Мышкины, в разгар летнего июльского зноя разгуливали под руку в тенях деревьев по приусадебному участку. Всю первую половину дня шла подготовка к встрече гостей; сердце Аглаи ныло от предвкушения встречи с семьей.

Аглая совсем недавно написала своим родным о том, что с ней произошло и где она находится теперь. Конечно же, написано письмо было именно после свадьбы, с тем расчетом, что Аглаю maman не сможет забрать обратно в отчий дом. Но не сразу, потому что она еще долго составляла текст. Например, чтобы не перепугать родных, многие углы были сглажены, об ее ошибке с князем Валковским и вовсе было опущено, но зато жирно подчеркнут тот факт, что она сама стала инициатором свадьбы, и, если обрушивать на кого-то гнев родителей за то, что их не соизволили спросить, то именно на Аглаю. В письме также был точный адрес их нынешнего места проживания, извинения и приглашение в гости с намеками на примирение. Ответ пришел скоро и был краток: «Приедем такого-то числа». Князь даже на свет проверял листок бумаги, настолько это было удивительно кратко для семьи Епанчиных.

К слову о князе: с получением французского гражданства он выдержал экзамен на домашнего учителя. Упомянем, что после той роковой ночи у Валковского, когда князь наконец очнулся, Аглая чуть ли не дословно передала ему их разговор с Настасьей Филипповной. Князь после этого долго молчал и что-то обдумывал. Аглая сильно боялась, что князь захочет уйти к Настасье, однако через время он снова стал вести себя как обычно.

Пьер, Жюли и ее братья с большим удовольствием переехали с Лео и Аглаей в другой город и с еще большим удовольствием отреагировали на разрешение называть Лео и Аглаю ''maman'' и ''papa''. Особенно рад бракосочетанию был Пьер (по известной уже читателю причине). Старшие детки были отправлены в школу, младшие приступили к домашней подготовке к школе. О таком исходе дети, рожденные на улице, не могли и мечтать. Аглая все еще немного неумело общалась с детьми из-за неимения опыта, но очень старалась научиться заботе и в особенности терпению.

Возвращаясь снова к тому июльскому дню примирения семьи, упомянем, что Аглая рассчитывала на, как минимум, выговор от maman и papa. Князь успокаивал ее тем, что на всякий случай можно «ввести тяжелую артиллерию»: тут же позвать детей для знакомства.

Увидев знакомые силуэты, идущие по тропинке, обрамлённой высокой зеленой травой, Аглая крепко схватилась за руку князя и попятилась назад, ближе к белой деревянной беседке, что стояла у них за спиной, но князь повел ее навстречу к родным. Когда семьи поравнялись, наступило неловкое молчание. Бросалось в глаза, что генерал Епанчин заметно поседел; Лизавета Прокофьевна, раскрасневшись от жары, а может и от гнева, сразу стрельнула взглядом в глаза улыбающегося князя, а затем на их с Аглаей крепко сжатые руки. Александра и Аделаида стояли позади родителей, ожидая исхода сцены.

До сей минуты генеральша была готова жестоко отчитать дочь, но увидев столь дорогое ее сердцу лицо, она сразу же передумала, и материнское сердце невольно все простило. Наконец Лизавета Прокофьевна прижала уже расплакавшуюся Аглаю к своей груди, и из ее глаз тоже брызнули слезы. Генерал подошел и обнял их обеих. Тут же подбежали с радостными криками Аделаида и Александра. Князь отошел в сторону, улыбнувшись довольным сестрам в знак приветствия.

— Combien de nerfs, ma chère fille. Ma chère fille!* — повторяла Лизавета Прокофьевна, продолжая прижимать к себе тоненькую фигурку своего любимого дитя.

*Сколько нервов, доченька моя! Моя милая доченька! (Фр.)