За горным туманом (гет)

— И что? Что нам теперь делать?

Айрис Окделл не отрывала взгляда от каменной кладки, словно пребывая в уверенности, что очередное чародейство вот-вот отступит: как клубившийся туман или заросли дикой ежевики, преграждавшие им путь. Но нет — казалось, стена стоит тут не один круг и возведена она на совесть. Над ней потрудились силы, во много раз превосходящие те, что отпущены человеку.

Айрис потянулась к повязке на пораненной руке, но Рокэ тут же остановил её:

— Довольно!

— Что? Почему? Разве моя кровь не...

— Хватит, герцогиня! Всё, что потребно для вашего лечения, осталось возле моста через Серебрянку. У меня нет ни малейшего желания лечить заражение при помощи касеры, которой у нас — увы! — не так уж много.

Она поджала губы, но отчего-то смолчала. Только опустила глаза: нет, всё же время, проведённое при дворе, хоть чему-то её научило — она пыталась смирить себя. Кого она хочет обмануть? Как некогда и Ричард: о, вот кто умел дать понять, что его погладили против шерсти, не проронив ни слова!

Рокэ провёл ладонью по стене, даже приложил ухо к её шершавой поверхности — нет, со стороны закрытого от них коридора не долетало ни звука. Глупо... что, уже представил себе, как под замковыми сводами выбивает дробь копытцами невепрь? Как торопливо снуют от окна к окну неведомые литтэны, обновляя факелы и меняя свечи в канделябрах? Нет, с такой стеной не справиться в одиночку: нужна помощь, а чтобы её получить, необходимо каким-то образом добраться до оставленного отряда. Но обратного пути не существует, вернуть свободу они могут, лишь сняв заклятие с замка...

— Ой!

Вскрик, звон металла о камень — карьярра, с девчонки ни на миг нельзя спускать глаз!

— Я должна попробовать, — упрямо объявила Айрис, проводя по зачарованной стене окровавленными подушечками пальцев.

"Корнет Роже", как и всякий уважающий себя офицер талигойской армии, носил за поясом кинжал — и герцогиня Окделл не погнушалась им воспользоваться. Но резать себе руки — занятие, не подобающее знатной девушке, оттого-то она и выронила своё оружие. Она всматривалась в алые пятнышки крови на камне, но на этот раз жертва не привела ни к какому результату: стена не спешила признать Повелительницу Скал. Чего она ждала? Вздоха, что долетит до них из подземных недр? Верила, что преграда рассеется, словно наваждение?

— Давайте сюда руку, — Рокэ потянулся к фляге на поясе. — Вы продолжаете меня удивлять, герцогиня. Я всегда полагал, что девушки вашего круга более бережно относятся к собственной красоте.

— К красоте? — Её губы едва заметно дрогнули, словно она хотела добавить что-то ещё, но в последний момент предпочла смолчать. — Неужто вы думаете, что я стану заботиться о таких глупостях, когда речь идёт о моём брате?

И всё же её ладонь дрожала в его руке; попавшая на ранки касера щипала — и Айрис, подобно ребёнку, выпятила губки, дуя на пальцы.

— Что ж, теперь попробую я. Раз вы, как и двор Её Величества, приписываете мне некое могущество.

Рокэ предчувствовал, что его жертва не будет принята, но отказываться от попыток не стоило: замок уже не раз показывал им, что путь к его тайнам могут проложить кровавые подношения. Меч Раканов, извлечённый по просьбе Айрис из заплечного мешка, тоже не сумел убедить стену — тонкая зазубрина на камне, вот и всё, чего удалось добиться при помощи старинной реликвии.

— Нет, не помогает... — Теперь Айрис казалась растерянной: она стояла в нескольких шагах позади него — растрёпанная, взъерошенная, как застигнутый ливнем птенчик. — А вдруг... А что, если Дикон не желает нас видеть?

Рокэ невесело усмехнулся: пожалуй, окажись он на месте герцога Окделла — и он предпочёл бы отложить встречу со своим бывшим монсеньором. Он задумчиво сжал пальцами переносицу, крепко зажмуриваясь: порой это помогало сосредоточиться. Непреодолимое препятствие... Стену можно разрушить, пустив в ход пушки и порох. Хитрость, коварство — нет, всё это не сработает в надорском замке. Эти древние стены... несокрушимые, незыблемые и... честные. Они не потерпят лжи и уловок, не позволят себя провести. И к сожалению, Айрис не обладает достаточным могуществом, чтобы воззвать к древним силам, вставшим на защиту её брата. Вставшим на защиту...

Пусть преграда и не торопилась сдаваться, но герцогиня Окделл, похоже, решила приступить к осаде — она уселась на пол возле огромных камней, всем своим видом демонстрируя, что скорее скала осыплется прахом, чем она сдвинется с места. Не тратя время на бессмысленные уговоры, Рокэ отошёл в соседнюю галерею и спустя пару минут вернулся с массивной деревянной скамьёй, которую приметил ещё на пути сюда.

— Устраивайтесь, герцогиня.

Пока он возился со скамейкой, Айрис вновь отступила чуть назад, как будто от созерцания стены мог быть хоть какой-то прок.

— Знаете...

Наверное, он обернулся слишком резко, на её усталом личике мелькнул испуг: должно быть, решила, что только сердит господина регента собственной строптивостью.

— Айрис...

Она не отрывала глаз от стены: то склоняла голову набок, то делала пару шагов в сторону, как если бы пыталась что-то высмотреть.

— Знаете... Вот подойдите сюда.

Рокэ послушно встал рядом с ней, всё ещё недоумевая, что же она хочет ему показать.

— Вы... вы не видите?

— Нет. А что я должен видеть?

Она нахмурилась, поднесла руку ко лбу, отводя за уши выбившиеся из растрепавшихся кос волосы.

— Когда я стою здесь, то стена... она как будто становится прозрачной. И там коридор, статуя Святого Алана в нише, а напротив — дверь в спальню Дика.

Но сколько бы Рокэ ни пытался, он не мог разглядеть ничего — перед ним были всё те же плотно подогнанные друг к другу каменные глыбы.

— А когда я подхожу ближе — всё пропадает, — сокрушённо вздохнула Айрис. — Мне мерещится, да?

— Возможно, вы лишь представляете себе то, что вам знакомо с детства.

— Хотите сказать, я всё придумала?

— Присядьте, — Рокэ вновь указал ей на скамью. — Порой усталость и голод творят с нами странные вещи.

Он уже всерьёз подумывал, не зарезать ли одну из уцелевших окделловских свиней и не приготовить ли жаркое, воспользовавшись камином, но стоило вспомнить, с какой любовью Айрис оглаживала каждую вновь обретённую зверюшку на конюшнях и в загонах, как предательская мысль тут же отступала. Девочка расстроится и точно объявит, что готова голодать сутками, но не позволит ему тронуть ни единого поросёнка, довольно похрюкивающего во дворе. Что ж, пока можно и обождать, однако если они застрянут здесь надолго...

— Странно, да? Вы не находите?

Задумавшись о хлебе насущном, он не сразу сообразил, о чём она.

— Странно что?

— Дождь.

А ведь и вправду — дождь. Он усиливался, барабанил по подслеповатому оконцу, оставляя на стекле пунктирные росчерки, напоминающие загадочные письмена.

— Обычно ведь как? Либо туман, либо дождь. У нас после ливней туман всегда поднимался из низин. Матушка не позволяла нам в плохую погоду выходить на двор — и мы с сёстрами иногда придумывали, что в тумане прячутся чудища. Что они подбираются к стенам... А Дейдри уверяла, что дождик рисует лица на стекле, и всегда мне показывала: вот тут нос, тут глаза... А сейчас... знаете, как будто это сам туман плачет.

Они несколько минут просидели в молчании: сколько бы Рокэ ни всматривался в водяные узоры на стекле, они оставались для него всего лишь каплями — он не мог сложить из них ни лиц, ни гор, ни домов.

— Скажите мне... — то ли ропот дождя, то ли обступившая их гулкая тишина галерей и переходов надорского замка заставляли Айрис понизить голос, — я ведь могу спросить вас, господин регент?

— Если только подадите прошение, герцогиня. Оно будет рассмотрено в канцелярии, и вас непременно известят о моём решении, — попытался отшутиться Рокэ.

Ему бы хотелось, чтобы она называла его просто по имени: в конце концов, "господин регент" — вовсе не тот человек, у которого девушка может проспать на коленях всю ночь.

— Вы опять смеётесь, — она даже не улыбнулась. — Я хотела бы знать... помните, когда я приехала в Олларию... наверное, я тогда показалась вам ужасной грубиянкой. Ломилась к вам в дом, обвиняла вас...

— Полно, герцогиня... Айрис. Не думаю, что сам вёл бы себя иначе, случись мне получить весть о том, что мой брат умер в доме врага.

— Я... я не считаю... я не считаю вас врагом.

— Не считали и тогда?

Она вновь умолкла, ей не так-то просто было подобрать слова.

— Нет, тогда... тогда, наверное...

— Айрис, даже если сейчас вы наконец выскажете мне всё, на что не отважились прошлой весной в Олларии, вы вряд ли нанесёте мне оскорбление. Вы покинули Надор, чтобы повидаться с братом, а в дороге получили известие о его смерти. Он умер в особняке на Улице Мимоз, всё ещё оставаясь моим оруженосцем. Разве это не повод обвинить меня?

— Я была вне себя от горя, я не помнила, что творила, что говорила, — тихо призналась она. — Только потом, когда ваши слуги переносили гроб в карету... я... вы... я поняла, что вы тоже... что вам не всё равно. Что вы не могли... что вы не убийца. Простите меня, если я... я не желала вас задеть.

Рокэ откинулся назад, прижимаясь затылком к стене; камень приятно холодил затылок.

— Так о чём вы собирались спросить?

А он ведь знал, что этот миг наступит, он попросту не мог не наступить. Что придёт час — и герцогиня Окделл потребует у него отчёта обо всём, что происходило в особняке на улице Мимоз накануне гибели Дикона. Нет, конечно, не гибели, хотя до сих пор никто из них не мог в точности сказать, что же приключилось с Ричардом Окделлом на самом деле.

— Помните, вы мне сказали... и ваш слуга, ну, тот, что был у вас домоправителем...

— Хуан?

— Да, кажется, так его звали... Он подтвердил мне, что мой брат ничем не болел. Разве что расчихаться мог, если промокнет до нитки. Но Дикон же... понимаете, он рос слишком быстро, матушка всё опасалась, что он подхватит грудную болезнь. И наша няня, Нэн, она всё время пичкала его какими-то отварами, мёд есть заставляла. Ну и нас тоже. Но мы — я, Дейдри, Эдит — мы были не так важны, понимаете? И Дикон... он был здоров, он почти никогда не болел. Такой крепкий, высокий — он был похож на от... на Святого Алана. И я... я не понимаю... Если лекарь не обнаружил ядов, если Дик не был ранен — как могло такое случиться? Вы же тоже... вы же искали какие-то объяснения? Вы не хотите рассказывать, да?

Рокэ не хотел. Но тишина, наполнявшая коридоры, — она была хуже тумана. Колдовская, неверная, зыбкая. Он готов был поверить, что это она возвела зачарованную стену возле опочивальни юного Повелителя Скал, что она плетёт неведомые заклятия. Что это она хочет, чтобы он говорил.

— Вы желаете знать правду о том, что произошло в моём особняке? Перед тем, как мы нашли вашего брата мёртвым, вернее — я всё же предпочитаю верить в лучшее, — спящим?

— Да! Пожалуйста!

— А если она вам не понравится?

— Я клянусь, что поверю вам и не стану ни в чём обвинять!

— Обвинять меня вам и не придётся, герцогиня.

Она всматривалась в его лицо, а он замечал лишь тревожный взгляд серых глаз да трепет тёмных ресниц. Контур нежных губ, упавший на щёку русый завиток... Она узнает — и наваждение сгинет. Примет ли она предательство брата? И так ли невинен он сам, Первый маршал Талига, соизволивший перехватить руку восемнадцатилетнего глупца только в тот миг, когда яд плескался в бокале? Снисходительно и насмешливо наблюдавший, как мальчишка пытается перебраться через пропасть по шаткому мостику, сложенному из собственных иллюзий. Из мечты, гордости, сомнений — кто теперь скажет наверняка?

— Почему вы молчите?

Да, девочка не уймётся, пока не получит честный ответ.

— Он что-то натворил, да? Вы... вы поссорились?

— Отчего вы так решили?

Похоже, что-то в его интонациях навело её на мысль, что Рокэ всё же склонен поведать ей правду: настырная... нет, всего лишь упорная — и она имеет право знать.

— Понимаете... — опять эта её извечная присказка! Что он должен понимать? — Вы... когда я приехала в Олларию, мне показалось... Нет, я, конечно, тогда мало что соображала, но всё равно... вы так смотрели на меня, как будто... как будто я чем-то вам досадила. Но я же ни в чём перед вами не провинилась, вы видели меня впервые в жизни. Матушка, конечно, говорила, что вы... что вы всех презираете. Что от вас Создатель отвернулся, а вы этим кичитесь. Но вы... вы как будто сердились именно на меня. И вот позже... я часто об этом думала — и в Нохе, и в Олларии — мне почему-то взбрело в голову, что если вы... что я не давала вам повода для недовольства... что дело было в Диконе! Нет, вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня! Вот сейчас вы совсем другой. И глядите не так. Не как тогда. Только смеётесь всё время, а я... я глупая, я не всегда понимаю, когда вы серьёзно, а когда — нет.

— Вам же знакомо имя графа Штанцлера? — бессмысленно было вилять и уклоняться от прямого ответа: эта девочка из кого угодно душу вытрясет.

— Да, — она поспешно закивала, — матушка и дядя Эйвон часто его упоминали. Уверяли, что он чуть ли не единственный человек, на которого мы можем положиться в столице. И когда я сбежала из Надора...

— Всё же сбежали?

— А вы думаете, матушка отпустила бы меня одну? Так вот, я тогда успокаивала себя: если Дикон на меня разозлится и скажет, что я должна ехать обратно к матушке, я попрошу о помощи господина кансилльера. Я мало о нём знала, но мне казалось, он очень добрый человек, раз печётся о нас и о Дике.

— Да, господин кансилльер был столь же заботлив, как рыбак, прикармливающий рыбу в заводи.

— Хотите сказать, что Дик...

— Он был частым гостем в доме Августа Штанцлера.

— Но...

Она прижала ладони к губам, будто силясь что-то вспомнить. Слишком много всего произошло за последние полтора года — и даже история беглого кансилльера померкла, почти изгладилась из памяти...

— Я припоминаю... кто-то рассказывал мне, будто его обвинили в заговоре против Их Величеств. И вроде как вы тоже были в этом замешаны, нет, не в заговоре, конечно, но...

— Если представится случай, я поведаю вам эту поучительную историю. Суть же в том, что этот заботливый господин имел чрезмерно большое влияние на вашего брата и однажды сумел убедить его, что жизнь станет во сто крат лучше, если потомок Святого Алана избавит Талиг от потомка предателя.

— Что? Что вы сказали? — она отказывалась понимать. — Вы ведь не хотите сказать, что он велел Дикону убить вас?

— Разве мои слова допускают иное толкование?

— Дикон... Но он не мог! Он говорил, что никому не по силам одолеть вас на дуэли, что только безумец...

Рокэ казалось, что прямо возле них на расстоянии в пару бье притаились тени, что они ластятся у их ног, словно невидимые кошки, вот-вот готовые запрыгнуть к ним на колени. Камни обступали их со всех сторон — и они тоже требовали ответа.

— Господин кансилльер разделял его опасения, оттого и не погнушался всучить вашему брату перстень с ядом.

Главное было сказано. А всё остальное — мелочи, не стоящие даже упоминания.

— Нет!

Разумеется, девочка, что ты ещё можешь сказать? Выкрикнуть своё "нет" вслед равнодушному прошлому, которое не вернуть и не отменить?

— Айрис... — сейчас Рокэ ощущал только усталость и пустоту, — мне...

Но она прервала его, не позволив договорить:

— Дик не мог быть отравителем, не мог! Как вы не понимаете?

— Пожалуй, в чём-то вы правы, — Рокэ чувствовал, как кривятся его губы. Как и тогда. Не столько от презрения, сколько от горечи... — Поэтому себя он тоже не обидел. Я успел выбить бокал у него из рук.

— Так вот почему все искали следы яда...

— Я опасался, что промедлил. Что он всё же успел пригубить.

— Вот как... Но... — она искала иных объяснений, не желая верить услышанному, но уже не решалась поднять глаза на Первого маршала. — Но он присягнул вам! И что бы вы там ни говорили — Окделлы никогда не отступаются от своих слов!

— Значит, у Ричарда были более весомые обязательства, чем присяга монсеньору, которого он ненавидел.

— Нет!

Карьярра! Снова "нет"! Она словно не слышит его, не хочет услышать!

— Мы... я и Ричард, мы не очень хорошо ладили, — бессмысленная отговорка, которая не извиняет ни одного из них. Ни эра, ни оруженосца.

— Вы оба такие разные. Но Дик...

Она низко опустила голову, чуть слышно всхлипнула — и тут же крепко прижала ладони к векам, чтобы Рокэ не видел её слёз.

— После покушения Ричарда заперли в его комнате. Утром я намеревался отослать его в Агарис, к Альдо Ракану. Это представлялось мне наилучшим выходом. Сказать по правде, я не желал больше видеть его в собственном доме. Но и в Багерлее тоже — не желал. Однако ваш брат решил иначе: он попросту не проснулся.

— И после всего... после того, что сделал Дикон... как вы могли... Почему вы согласились помогать мне?

В её глазах было столько отчаяния, как будто это она поднесла ему яд.

— При чём тут вы? Разве вы в ответе за брата? К тому же... — ему хотелось утешить её, к чему девочке груз чужой вины? — Я давно не держу на него зла. Для Ричарда я всегда оставался убийцей герцога Эгмонта. Как это ни прискорбно, но из меня вышел не самый лучший монсеньор. Должно быть, один из худших. Оттого я давно простил его. И хочу верить, что и он не станет держать на меня зла, что бы между нами ни было сказано или сделано.

...Лёгкое дуновение пронеслось по галерее, словно где-то совсем рядом распахнули оконце. Затрепетало пламя факелов, стены, ещё минуту назад сжимавшие их в каменных тисках, как будто посветлели. Вязкая тишина наполнилась звуками: капли дождя стучали по стеклу, во дворе перекликались псы, им вторили лошади. Айрис и Рокэ одновременно вздрогнули, ощутив внезапную перемену, и обернулись: проход к комнате Ричарда был свободен. Его перегораживала только тяжёлая деревянная скамейка. А стена — она и вправду развеялась, не оставив после себя и следа.