Привязанности (гет)

Следующие два месяца пролетели, как один миг. Габриэль привыкала к новому окружению и готовилась к поступлению в Хогвартс, а также пыталась понять, что же всё-таки случилось у её сестры. «Нет, Флёр и раньше любила сидеть в библиотеке», — думала Габриэль, в который раз наблюдая сестру за очередной книгой. «Вот только раньше всё было несколько иначе, а сейчас сестра будто замкнулась в себе», — додумать мысль ей было не суждено, так как именно в этот момент произошло наиковарнейшее нападение. Вот только совершенно по-детски исковерканное «мао», которое, судя по всему, в словарном запасе малыша Мати заменяло слово моё, выдало нападавшего с головой и тот тут же оказался затискан и зацелован.

Маленький Мати вообще одним своим видом вызывал наиострейшее желание зацеловать и не спускать с рук, чем разительно отличался от своего брата-близнеца. Кристиан Александр Певерелл был куда более тихим и серьёзным, что ли. В Шармбатоне обучалось несколько пар близнецов, но Габриэль была абсолютно уверена, что более непохожую друг на друга пару просто не найти. Весёлый и общительный Мати и его до невозможности серьёзный брат Кристиан. И при этом просто не разлей вода. За прошедшее время Габриэль чётко поняла, что если на пути появился Мати, значит в тени его неугомонных эмоций скрылся Кристиан. Когда эта маленькая копия отца впервые заговорила с ней, это было удивительно. Если Мати коверкал слова, то его брат говорил чётко и ясно. Габриэль была поражена, когда ребёнок в свои полтора года казалось без малейшего затруднения произнёс её довольно сложное для произношения имя. И это при условии, что лучшее, что можно было ожидать — это Габиэль или Габи, но никак не чёткое Габриэль. В тот день Кристиан впервые попросил её почитать ему сказку. В итоге он так и заснул в библиотеке, где их и застала слегка взволнованная исчезновением сына Флёр, правда увидев безмятежно спящего на коленях сестры Кристиана, тут же успокоилась.

Затем были несколько попыток прояснить те туманные перипетии: в начале со столь необдуманным браком, а затем вдовством. Но Флёр всё время уходила от ответа и так продолжалось до тех пор, пока Гарри, который уже устал от всего этого, не показал Габриэль выпуск «Ежедневного пророка» двухгодичной давности. С той самой заметкой о решении суда, прошедшего над Уизли.

— Габриэль, неужели ты правда думаешь, что мы расстались по собственной воле? Я люблю Флёр больше жизни. Мы, Певереллы, мало чем отличаемся от вейл по данному вопросу. Такие же однолюбы, также с трудом идём против своей половинки, а её утрата — это почти гарантированное сумасшествие. Теперь, зная всё это, ты всё ещё можешь сказать, что это было нашим желанием?

— Прости, я… я не знала, и тогда получается, что это был приворот?

— Он самый. Вот смотри, это подшивка «Пророка» за тот год. Ты ведь помнишь меня времён турнира…

— Я словно говорю с другим человеком, но иногда, знаешь, иногда, когда вы вместе, ты это тот ты. Почему?

— Потому что бомба встала на взвод. Потому что часы начали свой бег. Я медленно сходил с ума, это не было заметно, потому что не все сумасшедшие буйные, понимаешь, не все. Некоторые сидят тихо-тихо и вообще никого не трогают. Видимо, я из таких. Реальность воспринимаю неадекватно, так что с того, это же удобно, психа проще настроить на нужный лад. Тут главное доверие и мотивирующий фактор. Доверие завоёвывалось годами по крупице, по толике. А затем была мотивация, та самая, что лучше тысячи слов проняла бы любого Певерелла. Знал ли Дамблдор, что именно он сотворил в тот момент, когда разыграл давно срежиссированную сцену собственной смерти у меня на глазах или нет, это уже не важно. Важно то, что меня переклинило, и я пошёл и делал то, что хотел тот, кто лишил меня того якоря, который делал меня стабильным и полностью вменяемым. Ты не видела, что со мной творилось на пятом курсе. Это был ад, все, включая меня, винили в этом Амбридж и безразличие взрослых. Но те перепады настроения и вспышки чувств были вовсе не из-за неё. Я вынужден предупредить, что рассказывать что-либо о том, как провела эти годы Флёр, я не намерен. И если ты не хочешь нарваться на приступ неадекватности в её исполнении, то советую помнить об аллергии на рыжий цвет, — дождавшись утвердительного кивка, Гарри продолжил.

— Начну я с конца четвёртого курса, когда перед отъездом на каникулы получил чудесный такой обливиэйт от директора Дамблдора. Спросишь, откуда я знаю, что это был именно он? Отвечаю: вспомнил, получил сильнейшую эмоциональную встряску и вспомнил. Тогда от шага в пустоту удержала Флёр. Все мысли были только о ней и этого хватило, чтобы не натворить бед. А затем за дело взялся дедушка. После заклинания забвения, забравшего всё, что связано с Флёр, меня напичкали приворотом к младшей Уизли. И так продолжалось до лета девяносто седьмого. Затем приворотку мне уже не давали, некому было, да и незачем. А в апреле мы ограбили Гринготс. Вот скажи, кто кроме поехавшего мозгами Певерелла мог удачно прогуляться на нижние уровни этого чудесного заведения и вернуться с награбленным? Вот и я таких не знаю. — Спустя десяток секунд тишины Гарри продолжил. — А затем была ещё пара приключений, вследствие которых слетел обливиэйт. Потом случилась битва за Хогвартс и то, что мы оба сбросили приворот, очень помогло.

— Получается, что не погибни этот гад в Хогвартсе, Флёр бы с ним развелась!

— Очевидно, ну разве что её пришлось бы удерживать силой, чтоб не убила урода, решившего, что подобные игры — это весело. Ну а дальше ты и сама прекрасно понимаешь, что мы постарались вычеркнуть из жизни всё это и вроде бы как даже почти получилось. Флёр, как видишь, никуда не выходит, началось это после того безобразного скандала в атриуме министерства, что устроила чета Уизли, узнав о том, что моё семейное положение претерпело кардинальные изменения. Признаться, вначале я хотел пожалеть, только пойми правильно. Все те, кто был замешан в привороте, погибли. Что до Джинни, то я решил не опускаться до подобного и посчитал достаточным того, что ей не досталось ни наследства, ни меня. Вот только после того скандала во Флёр что-то переклинило, и она заперлась в замке. Так что я решил мстить, и, как видишь, вполне успешно.

— Быть может, из-за длительного применения приворотного у неё начались проблемы с магией? — немного неуверенно предположила Габриэль. — Я не знаю, в курсе ли ты, но последнее, что стоит делать в жизни — это привораживать вейлу. Мы хоть и не полностью, но… в общем, это было очень глупым и опрометчивым решением.

«Как и насилие, и наркотики», — мысленно добавил Гарри и неуверенно пожал плечами, тем самым скрыв свои мысли и поддержав идею младшей Делакур. — «Лучше так, чем она будет и дальше копать».

— Может, ты и права, но факт остался фактом, на рыжий у нас теперь аллергия, я даже боюсь, что она смертельна для всего рыжего магического сообщества. Так что, как я и говорил, не напоминай ей и всё будет хорошо.

— Всё это очень грустно, и я, прости, я ведь не знала, конечно, я больше не потревожу Флёр глупыми вопросами.

— Ну вот и славно, а теперь, если не возражаешь, давай обсудим перспективы твоего обучения.

— Давай, интересно, а правда, что в Хогвартсе теперь преподают намного больше предметов чем раньше?

— Да, ты ведь, наверное, слышала о том скандале с Дамблдором. Меня повеселило, когда снесли его гробницу, а его портрет убрали из директорского кабинета, да что там говорить, «Сладкое Королевство» и то опубликовало свои извинения и предложило всем желающим безплатно заменить все имеющиеся у них карточки с Дамблдором на лягушек из обновлённой серии, то-то детям было счастья.

—Представляю какие были очереди, — улыбнулась немного повеселевшая Габриэль.

— В общем, с окончанием эпохи «доброго дедушки» и моим напоминанием о том, что замок вовсе не собственность министерства и попечительского совета, завертелся маховик реформ. И вот спустя два года в Хогвартсе восстановлена прежняя, введённая ещё основателями система распределения. Историю теперь преподают сразу два специалиста, правда, обоих пришлось искать на континенте. Программы факультетов более не являются калькой друг с друга, а, как и положено, имеют свой уклон. Ну а про физкультуру и квиддич я и вовсе молчу. Теперь студентам есть чем заняться.

— Получается, что теперь в Хогвартсе, как у нас в Шармбатоне, тоже есть углублённое изучение предметов и ранняя специализация?

— Да, я бы много отдал за то, чтобы на первый курс попасть в этот обновлённый Хогвартс. Гриффиндор вновь стал тем местом, где воспитывают защитников родины, могучих боевых магов. Ровена была бы довольна своими артефакторами. Хаффлпофф вспомнил, что ещё двести лет назад барсуки были целители, а никак не рохли-добряки. А про Слизерин я и вовсе молчу. Этим труднее всего пришлось. На факультете осталось очень мало народу, так как после того, как со Шенейда сняли всю ту ментальную хрень, он пришёл в ужас от того, что считал себя девочкой, да ещё и распределял студентов, так что просто диву даёшься, что Хогвартс вообще устоял, а не превратился в руины.

— А Шенейд это кто?

— Это истинное имя артефакта, что ответственен за распределение по факультетам. Вся та чушь про храбрость и хитрость лажа, истина же в дарах и склонностях. Программы обучения были разными, как и сами предметы. Ведь зельевару-алхимику нет смысла учить трансфигурацию, само его естество будет противиться. Ну и зачем, скажи на милость, тратить время и силы, но главное — отбивать желание учиться? Ведь если что-то паталогически не получается, то тут два варианта. Первый — ты просто ленишься, и второй — тебе конкретно вот это не дано. У маглов чаще всё же первое, а вот у нас не так. Ты можешь быть гениальным артефактором, но к котлу тебя подпускать смерти подобно. Был у нас на курсе один такой. Хаффлпофф до мозга костей, но забитый собственной амбициозной бабкой. Ты можешь себе представить, чтобы магию будили посредством выбрасывания из окна третьего этажа? — обалдевшее выражение лица Габриэль делало какие-либо комментарии излишними. — Его бабушка так хотела, чтоб внук был похож на отца, что совершенно не замечала, того что внук такой же боевик, как я вейла. Как итог до пятого курса пыточная камера имени гриффиндора. Десятки взорванных котлов и тысячи запоротых зелий. Развиваться он начал только к шестому курсу, когда, не набрав проходной балл, перестал посещать зелья. Последние два года я вижу его только на заседаниях Визенгамота, не знаю, что и как он сказал леди Августе, но факт в том, что он теперь лорд Лонгботтом и плевать ему на то, что он не боевик, он из своих теплиц вылазит исключительно для посещения Визенгамота. И таких на курсе было хоть отбавляй.

— Получается, что теперь подобного удаётся избежать?

— Для младших курсов да, со старшими сложнее, они уже начали обучение и самый благотворный период уже упущен, но преподаватели делают всё от них зависящее. А дальше на всё личная воля мага, ведь порой наше ничем не замутнённое желание сворачивает горы и делает невозможное возможным. Лично я верю в то, что перекос удастся выправить. Далее пошло обсуждение школьной рутины, Габриэль гадала, на какой факультет попадёт и колебалась между Слизерином и Рейвенкло. Юный лорд же изредка что-то отвечая, кивал, так как успел уткнуться в какие-то явно очень важные бумаги, но в отличии от её отца, присутствие девушки ему нисколько не мешало.

Первое сентября наступило как-то совершенно внезапно и вот Габриэль уже прощается с Гарри на перроне. Флёр, что ожидаемо, осталась дома и на платформу не пошла. А затем были Хогвартс-экспресс и тележка со снедью. Изменение её ассортимента было чуть ли не первым нововведением, произошедшим после того, как директором школы стал лорд Принц.

Тот момент, когда он вернулся в школу уже в новом качестве, надо было видеть. То, как поджала губы профессор МакГонагалл и как приветствовала профессор гербологии, кстати, последняя в своих чувства была вполне искренняя. А может быть, дело оказалось в том, что её любимый ученик Невилл Лонгботтом поведал ей некоторые подробности из зала суда. Те самые, о которых в «Пророке» предпочли не писать. Зато теперь становилось совершенно понятно это извечное «я доверяю Северусу».

Сам же бывший преподаватель зелий, столь неожиданно оправданный полным составом Визенгамота, не успел очухаться, как на него свалился титул и много чего ещё. А вишенкой на торте стала должность директора и практически полный карт-бланш на реформы. Ещё тогда, в камере Азкабана, когда к нему неожиданно явился Поттер и ни много ни мало попросил рассказать всё, Северус и представить себе не мог, чем закончится его тогдашняя весьма гневная тирада. Тогда он полил грязью всех и всё, и ждал, когда же Поттер взбесится и с всё нарастающим удивлением понимал, что этого не будет. А затем изумлялся тому, что дементоры у его камеры вообще не появляются. Суд же и вовсе стал шоком. Его не спрашивали, вообще не спрашивали и, хотя веритасерум он отчётливо приметил, благо его и не прятали, стоял себе сбоку от возвышения обвинителя, он так и не получил. Уже позже, прокручивая воспоминания, он понял, что и сесть не успел, а смотрящие на него маги изменились в лице. Краем глаза заметил, как подскочил секретарь и что-то быстро протянул обвинителю, и у того так странно вытянулось лицо. А то, что происходило далее и судом-то назвать не получалось. Почтенные маги переглядывались, обсуждая что-то в пол голоса, а затем оправдали. Оправдали по всем пунктам, а у выхода из министерства его уже караулил, чтоб ему спалось хорошо, Поттер. И не просто караулил, а нагло уволок в свой замок. Где он, Северус, таки узнал очень много интересного. Именно так началось их сотрудничество, он, Северус, согласился принять школу, принять как положено, под клятвы. В обмен был бюджет, что как чёрт из табакерки, возник будто из воздуха. А ещё и замок, который словно ожил и гудел силой, будто проснувшийся от векового сна исполин. Осознание того, сколько можно всего сделать, а также лаборатория, личная, собственная, и опять-таки чёртов Поттер... Который уже и не Поттер, — поправил себя Северус. Первый педсовет и первое решение, та самая тележка со снедью и робкая поддержка Спраут и Флитвика. МакГонагалл поджимает губы, но, видно, пытается удержать робкую, столь не свойственную ей улыбку.

А недавно этот наглец пришёл с небольшой просьбой, всего-то и надо принять ученицу на четвёртый курс. Правда, ученица немного необычная и скандал почти гарантирован, но юный лорд обещал красивое шоу, не хуже того, что было во время сноса гробницы великого светлого мага, как оказывается, баловавшегося ни разу не светлой магией. Причин для отказа Северус найти не сумел, да и, признаться, не особо искал, и вот первое сентября. Праздничный стол и малыши первокурсники, что толпой сбились в центре зала. Младшая Делакур среди них словно скала посреди океана. Подняться, поприветствовать вновь прибывших и только ожидающих распределения, а затем за дело взялся Шенейд. После того, как лорд Поттер-Певерелл освободил его от всей той ментальной мути, распределение проходило со скоростью реактивного авиалайнера. Больше не было никого, кто сидел бы на табурете более минуты, а чаще и того меньше. Где-то на фоне один за другим слышится Гриффиндор, Слизерин, Рейвенкло, Рейвенкло и снова Гриффиндор. Особо не вслушиваясь, директор был занят своими делами. Он, Северус, отвечает за каждого вверенного ему студента, отвечает перед замком и магией, а распределение — это вотчина Шенейда. Приветственная речь и наконец сам пир.

Вот уже почти три года, как он стал директором, самым сложным был первый. Лорд Певерелл особо просил остановить никому ненужную вражду факультетов и, если ошарашенные судами змейки были просто шёлковыми, то сказать что-то подобное об уже привыкших к вседозволенности гриффиндорцах было до крайности сложно, и что с того, что Минерва теперь каждую неделю проводит собрания? Толку-то, если дети уже привыкли. Итог — отработки, как и прежде, не имеют эффекта и тут случилось то, чего никто не ожидал. Начались исключения и вот когда первая парочка дебоширов получила запрет на колдовство и воочию наблюдала, как директор лично ломает их палочки, вот в этот момент до некоторых начало доходить. В считанные дни конфликт сам собой сошёл на нет.

Первая неделя нового учебного года пролетела, как миг, за ней последовали ещё три, и только в середине октября ожидаемый скандал таки состоялся.