История пиратки (гет)

Примечания:

Вот уже год, как я выкладываю эту историю:) Многовато и долговато, но быстрее писать не получается... Работа, конечно, далеко убежала и от первоисточника, и от оригинала, но это и к лучшему, потому что автор в ближайшее время забрасывать ее не планирует...

Не бечено!

PS. Простите за задержку — просто автор больной студент, который две недели не может справиться с ангиной:)

PPS. В следующий раз выйдет две главы.

Мсти, не мсти — мёртвых не вернуть. И радости это не принесёт. Месть за себя или за кого-то — не более чем красивые слова и ублажение своего эго. Просто забава.

Сиэль Фантомхайв

— Отец мертв, — как бы подытоживая все сделанное и сказанное, тихо сказала Настасья. Питер Блад тяжело вздохнул, встал, прошелся по капитанской каюте, а потом сел обратно на стул и погрузился в раздумья. Хотелось найти какие-то слова утешения для своей названной сестры, но получалось только молчать — нужных фраз почему-то не находилось.

Когда Настасья — или теперь уже Анна — рассказала о разговоре в таверне, который подтвердил и Джереми Питт, капитан Блад, поразмышляв над этим, неожиданно для себя пришел к выводу, что, если это вдруг окажется правдой, ему придется заботиться о девушке, раз уж он взял на себя ответственность за нее. Это открытие его неприятно поразило, ведь он не имел ни малейшего представления о том, куда понесет его жизнь, и не мог дать никаких обещаний не то что Анне… но и себе. Месяц прошел с тех пор, как «Арабелла» пришвартовалась в порту Тортуги, две недели — с тех пор, как Анна и Питер Блад вернулись из путешествия по Барбадосу, естественно, инкогнито. Они хотели узнать хоть что-то о послé Михаиле Феодоровиче, но узнать ничего не получилось… Только то, что сказал его названной сестре тот странный тип из таверны. Только то, что он исчез сразу после нападения, и никаких вестей от него после этого не было. Скорее всего, русский и правда мертв, но как так получилось, Блад так и не смог понять. Испанцы совсем потеряли разум? Как же так могло получиться, как? Рука непроизвольно сжалась в кулак. Бедная Анна… Ему хотелось сказать что-то такое, что позволило бы ей обрести хоть немного покоя, но отныне его родная сестра сидела, устремив неподвижный взгляд куда-то в стену, и ее синие глаза горели огнем. Огнем гнева и жажды мести.

— Послушайте меня, моя милая, — начал Питер Блад, надеясь, что она посмотрит на него. Анна не шелохнулась. — Я хочу сказать вам, дорогая сестра, что теперь я отвечаю за вас, раз так случилось. И моя обязанность — сделать все возможное, чтобы с вами было все хорошо. Давайте уедем в Европу, а оттуда в Россию… В вашей стране я смогу начать жизнь заново, там меня не будут преследовать законы, по которым я осужден в Британии, а вы вернетесь на родину…

— Родина… — эхом повторила Настасья. Питер Блад замолчал, надеясь, что она скажет еще что-нибудь, но она промолчала.

— Я желаю вам добра, — продолжил говорить он, тщательно подбирая слова. — Мы многое с вами пережили, но я очень хочу начать все… заново. А в России у вас осталось все то, что я не смогу вам дать, — деньги, положение, семья. Поверьте, здесь, в Карибском бассейне, жить гораздо опаснее, чем в Москве. Пираты, флибустьеры, испанцы…

— Испанцы, — сказала Настасья, и ее взгляд перестал полыхать огнем. Вместо него появился холод стали. — Это не люди. Нехристи. Католики. Жестокие животные, — глухо проговорила она. — Они убили моего отца.

— Позвольте, мы не знаем этого точно, — запротестовал капитан Блад, которому не понравились изменения в поведении его сестры. — Да, я согласен, испанцы — животные, которые не знают ни чести, ни совести, но убивать русского посла… Нет, нет, я не думаю, что это возможно, — он перевел взгляд на руку Настасьи, которая теребила ворот нового бежевого платья. — И мне, и вам нужно оставить здесь самые плохие воспоминания и начать все с чистого листа. Я уверен, что так будет лучше для всех.

— А что же насчет ваших людей, капитан? — насмешливо спросила Настасья. — Они не хотят начинать жить с чистого листа.

Питер Блад смутился, как будто его поймали на слове. Волверстон уже как неделю назад заявил, что он готов присоединиться к «береговому братству», и вся команда, включая даже Джереми Питта, его поддержала. Они сказали, что жизнь в Британии или Франции — это очередное унижение, и вольность, которую может дать им Карибское море, они не променяют ни на что. Никто не одобрил его желание уйти, но денег на возвращение должно было хватить и без продажи корабля. Если, конечно, Настасья захочет пойти вместе с ним — не потащит же он ее с собой силой?

— Не хотите же вы действительно присоединиться к… пиратам? Убийцам, ворам и клятвопреступникам, которые объявлены вне закона во всем цивилизованном мире? — осторожно поинтересовался капитан Блад, заглянув в глаза сестры. Он боялся услышать «Да», потому что он и сам колебался, задавая себе этот вопрос. — Вы так настаивали на милосердии к пленным испанцам, и я их отпустил восвояси… Что же поменялось, дорогая сестра?

— Теперь мне все равно, — ответила Настасья. Питер Блад внезапно ужаснулся — он понял, что сейчас девушке действительно все равно, что будет дальше, потому что самого близкого человека, которого она знала, больше нет в живых. — Мистер Блад, я потеряла отца, а в России меня не ждет ничего, кроме позорного замужества. Я не хочу выходить замуж, и Михаил Феодорович никогда не заставлял меня, но мои родственники не будут разделять его мнение. Понимаете?

Питер Блад кивнул, хотя плохо представлял себе чувства названной сестры. Что он вообще мог знать о жизни там, в далекой Московии, о ее порядках, традициях и законах? Ничего, как и не мог поддержать Настасью, потому что не понимал ее. Вернее, понимал, но не до конца.

— Простите, мисс Блад, я не могу заставить вас делать то, что вы считаете позором для себя. Кто я вам в конце концов? Я вам не брат… просто случайный человек, которого по воле случая вы изволите так называть. По этой причине я не могу распоряжаться вашей судьбой, потому как я уверен, что вы сами без меня прекрасно с этим справитесь. Однако если вы осведомлены о моих планах, то я о ваших ничего не знаю.

Настасья встала, медленно прошлась по каюте и подошла к чуть приоткрытому окну. На улице светило солнце, порт был по обыкновению многолюден. Ведь капитанская каюта — это тоже клетка? Ничем не лучше богатого дома или даже целого острова. А свобода — она ведь там, стоит только руку протянуть, она летает вместе с морскими птицами и соленым ветром, греет душу, побуждает на великие свершения…

— Вы знаете о понятии, которое называют словом «газават», дорогой братец? — спросила Настасья, рассматривая деревянный настил причала. Капитан Блад ожидаемо отрицательно покачал головой, и Настасья продолжила: — Так мусульмане называют священную войну против людей другой религии. Тогда каждый, кто в силах держать оружие — даже женщины, старики и дети, идет против тех, кого исламский священник назвал неверными, и не отступает до тех пор, пока никого не останется в живых. Пока не останется или неверных, или братьев по вере. Страшно, не правда ли?

— К чему вы мне все это говорите, милая сестра? Неужели вы собрались идти против всех испанцев священной войной?

Питер Блад едва ли не вздрогнул, боясь предположить, к чему в действительности сказаны эти слова. Настасья из милой наивной девочки, которую он подобрал в лесу, превратилась во взрослую принципиальную девушку, и не сказать, чтобы эта перемена очень сильно обрадовала капитана.

— Нет, мистер Блад, — произнесла Настасья, отойдя от окна. В ее руках словно ниоткуда появился православный крестик, который она бережно поднесла к сердцу. — Вы же знаете, что у умершего дона Диего де Эспиноса-и-Вальдес были сын и брат? Конечно, знаете, вы с ними говорили лицом к лицу. И я уверена, что они не успокоятся, пока не отправят вас в мир иной. За вами пристально наблюдают, капитан Блад, ведь вы же не думаете, что у испанского адмирала нет шпионов или доверенных лиц на Тортуге? Здесь они вас не убьют, так как это было бы слишком рискованно, потому что у вас двадцать пять человек верных людей… А вот на борту торгового корабля или даже в России вас некому будет защитить, и если на вас набросятся пятеро убийц, вы вряд ли сможете их одолеть… — Настасья внимательно посмотрела на капитана Блада. Создалось неприятное ощущение того, что сестра права, а значит… значит он все равно рано или поздно напорется на предателей, которые захотят сдать его проклятым испанцам. — Это и называется «газават», мистер Блад. Священная война. Или «вендетта», если использовать более близкие для вас выражения. Испанский адмирал приложит все усилия, чтобы убить вас, и, поверьте, ему это когда-нибудь удастся.

— И что же вы предлагаете, дорогая сестра? — спросил капитан Блад, все еще не понимая смысла рассказанной ему истории. — Убить дона Мигеля до того, как он убьет меня? Но это же безумие… Я не собираюсь играть в те игры, в которые по своей прихоти играют испанцы. Я не убивал дона Диего и не чувствую за собой никакой вины — так зачем же я буду мстить дону Мигелю? Зачем он будет мстить мне? Если он так хочет, чтобы я болтался у него на нок-рее — пожалуйста, но пусть он для начала поймает меня, прежде чем разбрасываться пустыми угрозами!

— Я уже сказала, что испанцы фанатичны, жестоки и не знают жалости, — сказала Настасья, рассматривая золотой крестик в руках. — Для дона Мигеля, который потерял брата, вы всегда будете неправы, даже если вы предоставите сотню свидетелей, что дон Диего умер сам. Все равно дон Эстебан будет говорить, что вы — убийца, и все равно вы будете виноваты, потому что как тут не поверить родному племяннику? Но это не главное, мистер Блад. Зачем убивать врага? Ведь у меня к ним тоже есть счеты — если уж кто и виновен в смерти моего отца, то только дон Диего и его команда головорезов, насильников и пьяниц. Я не хочу смерти всем представителям дома де Эспиноса-и-Вальдес, как, думаю, и вы, но отомстить придется… Мне — за отца, а вам — чтобы не умереть. Вы спросили меня, что я предлагаю? Я предлагаю вырвать у ехидны зубы, и пусть она потом попробует кусаться.

— Значит, все-таки вы хотите уйти к «береговому братству»? — обреченно то ли поинтересовался, то ли сказал капитан Блад.

Все-таки пират? Преступник? Бандит? Головорез, как верно подметила названная сестра?

Он ведь думал над этим почти целый месяц, в особенности же над тем, как отнесется к его выбору некая дама по имени Арабелла Бишоп. И «Синько-Льягас», внезапно переименованный в «Арабеллу» — это же не просто ирония, как подумало большинство людей на корабле, знающих полковника Бишопа. Это… извинение? Признание? Сожаление? Или «удачная шутка», как выразился Волверстон? Что подумает этот ангел, когда узнает, что он, Питер Блад, врач и невинно осужденный каторжник, сбежав, стал последним подлецом? А что он сам про себя будет думать? Как он будет смотреть в глаза другим людям, которые когда-то его знали честным и порядочным человеком?

— Быть иль не быть, вот в чем вопрос.

Достойно ль смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? Умереть. Забыться

И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель

Желанная? Скончаться. Сном забыться.

Питер Блад, уйдя в свои мысли, как будто издалека услышал голос Настасьи, читающий… монолог Гамлета? Воистину, если все девушки в Московии могут свободно воспроизводить в памяти стихи Шекспира в оригинале, то этой стране нет равных во всем мире. Взгляд голубых глаз девушки снова стал горящим, в них захотелось утонуть, а русые волосы в свете свечи почему-то стали медными… с кровавым оттенком.

— Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

А то кто снес бы униженья века,

Неправду угнетателя, вельмож

Заносчивость, отринутое чувство,

Нескорый суд и более всего

Насмешки недостойных над достойным,

Когда так просто сводит все концы

Удар кинжала! Кто бы согласился,

Кряхтя, под ношей жизненной плестись,

Когда бы неизвестность после смерти,

Боязнь страны, откуда ни один

Не возвращался, не склоняла воли.

Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться!

Так всех нас в трусов превращает мысль

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика.

Так погибают замыслы с размахом,

Вначале обещавшие успех,

От долгих отлагательств. Но довольно!

Настасья на слове «довольно» взмахнула рукой, едва не уронив со стола подсвечник, и снова села, опустив голову и смотря куда-то в пол. Крестик теперь висел на золоченной цепочке, и Питер Блад только сейчас заметил — он не четырехконечный, как католический или протестантский, а шестиконечный. Он заметил это и раньше, еще тогда, когда сама Настасья сказала ему об этом, но сейчас это почему-то привлекло внимание.

— Да, смерть нас пугает. Я тоже боюсь ее, потому что мне кажется, что там, впереди, есть только неумолимо приближающийся конец. По крайней мере для моего бренного тела — а о бессмертии моей души пусть заботятся святые отцы.

Настасья горько усмехнулась, повесив крестик на грудь. Туда, где и дóлжно ему быть.

— О бессмертии своей души, дорогой брат, мы должны заботиться сами, копя богатства не на земле, а на небе, — тихо произнесла Настасья. — Проще верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому войти в Царство Бога. Нет, мистер Блад, мы должны быть гораздо лучше, чем те, кого мы собираемся проучить.

— Теперь же «месть» мы называем словом «проучить», — со смехом сказал Питер Блад. — Неплохое было бы начало для стихотворения, если бы я хоть немного позаимствовал таланта у моего друга Горация.

— Не смешно, — Настасья тяжело вздохнула, взглянув в глаза брата. Несмотря на то, что он улыбался, причем вполне искренне, его глаза оставались серьезными и какими-то… печальными. — Зачем нам убивать дона Мигеля, если его можно проучить, дорогой брат? Если проучить по-умному, то последствия будут катастрофическими для испанца… Например, пара поражений в морских боях — а вы, мистер Блад, я не сомневаюсь, прекрасный полководец — и авторитет нашего «дорогого друга» при испанском дворе будет поставлен под сомнение. И адмиралом королевского флота ему уже не быть, ведь получить королевское благоволение тяжело… а лишиться — еще проще.

— Значит, все-таки пиратство, — заключил капитан Блад.

— Не пиратство, — возразила Настасья. — Не пиратство, потому что пират — это тот, кто грабит всех подряд. А мы, то есть — вы, дорогой брат, не будете грабить всех подряд, только испанцев, которые являются по сути нашими непримиримыми врагами. И главное, что жизнь, самое дорогое, что у них есть, будем оставлять при них. Это не пиратство. Это месть, приправленная личным интересом и немного политикой. Вы не любите испанцев, хоть и восхищаетесь ими, ведь так?

— Так, мисс Блад. Но делать их козлами отпущения за все грехи людей, которые по своей глупости решили мне досадить… — Питер Блад задумчиво посмотрел пламя свечи. Оно дрожит, не может найти нужное положение, и никогда не найдет, потому что такова его судьба. А какая у него судьба? Знать бы это и не сомневаться в решениях… — Пожалуй, вы правы, сестра. Да, вы чертовски правы. Я не должен рисковать ни вами, ни собой. Но вы обязаны в таком случае дать мне твердый ответ на мой вопрос — да или нет. Вы готовы стать пиратом, Настасья Лисянска, она же Анна Блад? Ради мести или ради чего-то еще?

Настасья внимательно посмотрела на капитана Блада и ничего не ответила. Молчала она долго. Пока в каюте висела тишина, он успел сосчитать, сколько раз волны ударились о борт корабля — семьдесят четыре, потом он сбился со счета и оглядел стол, заваленный какими-то картами и бумагами. В последнее время ему поступало множество предложений от разных сомнительных личностей, поэтому все нужно было выяснить и выбрать правильное решение. Главное сейчас — какое решение примет Настасья, потому что от него зависит многое… Слишком многое. Она поджала губы и посмотрела на капитана в упор, так, как будто хотела испепелить его взглядом.

— Да, — медленно сказала она. — Да, я буду пиратом, если это потребуется. Я хочу справедливости, капитан Блад, но как ее найти в этом мире? Никак. Но я не хочу никого убивать, потому что насилие порождает только насилие. Мы будем отбирать испанское золото, ведь те нажили его грабежом и убийствами, часть его оставлять себе, а часть отдавать простым людям. Но никаких убийств! — заявила она.

«Робин Гуд», — пронеслось в голове капитана Блада, но вслух он этого не сказал, боясь быть непонятым.

— Вы и меня так быстро записали в пираты? — со смешинкой спросил он.

— Вы ведь сами этого хотите, не так ли? И ваша команда этого хочет? — с вызовом спросила Настасья.

Питер Блад промолчал.

Потому что ответ на оба вопроса оказался бы утвердительным.

Примечания:

Гамлет был написан в 1600-ых годах, поэтому ничего удивительного в том, что Настасья знает знаменитый монолог. Другой вопрос — почему она его читает в переводе Пастернака?:) Ответ прост: автор не успел подготовить перевод собственного производства. Ему лень.

И еще — так, на подумать. И Гамлет, и дон Кихот (оба произведения я использовала в работе) представляются сумасшедшими, потому как не могу вынести несправедливости этого мира. Единственная разница состоит в том, что дон Кихот сходит с ума по-настоящему, а Гамлет — вполне сознательно. Совпадение? Не думаю...