Во тьму глубин и обратно (джен)

Примечания:

(исправлено!)

Форматирование старого типа, даже не знаю, как потом всё это скопом редактировать.

---

13 / 14 мая, станция Омикрон

Она сможет извлечь код. Дело за малым, освоить оборудование, всё что можно использовать для этого, здесь, на Омикроне. Очень творческая работа — читать инструкции и чужие исследования, и понять как вообще поменять это на практике. Хорошо, что она умеет это.

Росс сравнительно подробно рассказал и о шаблонах геля, и о его калибровке… Обычной калибровке. О том, что он сам очень удивлён тому, как использует его НИУ, о том, что он мог бы остановить его раньше, если бы не думал, что сможет удержать под контролем. И если бы не Джулия Даль.

Тому созданию НИУ, что было с разделённой и срощенной обратно с телом головой, пришлось их разделить снова, так как от беспорядочных судорог оно перешло к попыткам двигаться. И тем не менее, после этого повреждения головы от неё осталось ещё меньше человеческого.

— А она ведь страдала. Мы могли ей тогда помочь? Нет, не могли. Первый номер остановил её, и дальше вот так. Может стоило уничтожить её голову совсем, почему я этого не сделала? Я не знаю. Ей было никак не помочь, почему я думаю об этом?

— Первый номер? Кэтрин, Брэндон? Надеюсь у них проблем серьёзных не будет в работе, и когда они достигнут успеха, будет жить проще. Я уже открыто называю «себя» порядковыми номерами, неплохо, а почему я раньше так не мыслила? Почему я вообще хочу жить иначе, чем сейчас? Ладно, моему телу не хватает тех функций, которые есть у человека, почему я не могу привыкнуть к тому, что это нормально? Просто перестроить свой разум под новое тело? Мне казалось это будет проще, нет, мне казалось, что это уже случилось, и порог адаптации успешно пройден, но нет. Это лишь было осознание себя в ином теле, мысли о том, что можно отбросить подобный аспект прошлого совсем, подогретые всплеском совсем новых ощущений и отвлечением на вынужденную адаптацию. Казалось, что всё просто отлично, но теперь я чувствую, что это не так, и чем дальше, тем я чувствую себя хуже без еды. Какая глупость, у меня нет аппетита по природе, но я думаю о еде. Это просто глупо, и в тоже время ужасно. Почему я скучаю по человеческому телу? Это ненормально. Оно во всём хуже этому, и я это знаю, но почему не могу забыть эти ощущения? — Она осматривала свои руки. — Почему мне так тяжело просто не думать об этом, вместо того что бы гасить мысли? Уйти в работу, как это было всегда. А первый и третий номера? Как они переживают всё это? Так как же как я, наиболее вероятно, но у них хотя бы есть Кэтрин. Чёрт, неужели я действительно по Кэтрин скучаю? Глупость полнейшая. Я просто не должна думать об этом. Мы считали, что новое тело позволит перестать быть человеком, что мозг адаптируется под него, но это тоже самообман. Я остаюсь человеком. Проклятье! Надо отвлечься, надо постоянно принудительно отвлекаться на что-то.

Несколько секунд, что бы проглотить мысли и продолжить работу, что бы задавить их надолго и с гарантией.

— Вот к примеру Йохан Росс… Вот какого ему? Как его мозг продолжает функционировать после такого? Как он вообще сохраняет рассудок после произошедшего? Он даже внешне мало похож на человека, и в таком состоянии… Наверняка только желание остановить НИУ движет им, и ничего более. А я заставляю его страдать дальше. Это должно быть невыносимо, но он держится. Если я продолжу об этом думать, я уже себя начну ненавидеть за это.

— Йохан Росс… — Он помогал ей освоиться с гелем, но сейчас именно ей, а не ему или кому-то ещё нужно было напрячь мозги, что бы обрабатывать полученные знания. — Ты не контролируешь свою силу, так ведь?

— Возможно. — Его отстранённый ответ проник в её разум. Она давно привыкла к тому, что он общается через соединение блока считывателя данных.

— Ты покинул свою камеру далеко не сразу, когда карантин был снят. А сделал это с силой взорвав прозрачные стенки, все и сразу. — Ответа не последовало. — И ты ведь мог освободится сразу после снятия блокировки со станции, отогнать нас, и после освобождения взять гель созданный Рейли, и отправится на Альфу, раз уж ты так хочешь убить НИУ. Но нет, тебе нужны мы.

— Ты видишь, чем стало моё тело. Его состояние и электромагнитные поля…

— Именно. А ещё ты влияешь на восприятие, ускользаешь из него, появляешься… Но я не вижу никакого умысла у тебя это делать.

— К чему всё это?

— Да так… Просто мне интересно, почему ты… Ну, вообще такой, каким ты стал.

— Опять кто-то смотрит на меня, как на подопытного кролика…

— Нет, это обыкновенное любопытство. Не обижайся, просто я пытаюсь узнать, как твоё тело функционирует.

Какое-то время он не отвечал, а затем словно процедил сквозь зубы:

— Идиотка Джулия Даль.

— Я полностью тебя поддерживаю.

— Не важно, это уже не имеет никакого значения. Она сделала свой выбор. И не надо тут мне поддакивать, занимайся делом.

— Как скажешь.

Она продолжала настраивать оборудование, втыкать иглоподобные электроды в своё тело. Пока не было тока, они лишь оставляли за собой размытое тянущее ощущение в теле.

— Ты недавно говорил о страданиях, Росс, о НИУ…

— Опять хочешь защитить эту взбесившуюся машину? Ты самый настоящий адвокат дьявола. Ну давай, я послушаю.

— Да, мне незачем оправдываться. Я хочу рассказать тебе об одной дилемме, связанной с этим. — Она промедлила, втыкая новый провод. — Терри Акерс, знаешь такого?

— Терри… Акерс? Ну, знаю что был тут такой, и что? Он начальник Дельты.

— Я знаю, и хочу рассказать тебе историю о нём. Она произошла в январе этого года, или даже в конце прошлого. Ужас на станции Дельта. — Новая игла в теле. — И так, был такой очень хороший человек, Терри Акерс… Он очень любил шахматы, любил до невозможности. После катастрофы он продолжил играть в шахматы, и даже когда Дельта начала выходить из строя по каким-то причинам, скорее всего из-за НИУ, а может она просто стала невостребованной, и её персонал эвакуировали на Тэту, он остался, что бы наслаждаться своими любимыми шахматами сам с собой. Когда у него кончилась еда, он стал кушать структурный гель, на завтрак, обед, и ужин, и запивал тоже структурным гелем.

— Очень интересно… — Судя по интонации это был лёгкий сарказм. — Ну?

— Ну, и этот старый пидарас совсем пизданулся со своими ёбаными шахматами! — Она сорвалась на крик. — Он сожрал столько геля, что вырезал себе глаза от светобоязни и уверовал в то, что НИУ — единственные спасение человечества, чьи решения по этому поводу неоспоримы. Наверняка от отчаяния, всё же быть одним из последних непросто. Он вызвал эвакуацию и заразил гелем тех, кто пришёл его вывезти, сам залез на цеппелин, и видимо вырубился из-за воды, или ещё чего, хер его знает. Его нашли полудохлым, но это сраный гроссмейстер тактически обыграл всех на Тэте и прирастил их мозги к чему-то в подвале. Там они до сих пор сидят и видят сладкие сны. Те кто смог сбежать до долго не протянули, Омикрон к тому времени был мёртв. Ну, кроме тебя, внутри изоляционной камеры. Шах и мат, сучки, не связывайтесь с шахматными задротами, мочить их наглухо надо!

Она слышала, что Йохан засмеялся.

— Очень хорошо… И что ты хотела этим сказать?

— Те люди, в подвале Тэты. Ты ведь понимаешь, в чём подвох? НИУ поддерживает их жизнь в пограничном состоянии, но они не страдают. Они счастливы. Бормочат что-то себе во снах… Допустим, мы отключаем НИУ, и что тогда? Мы просто убьём невинных, счастливых людей. Да, ебанувшийся Акерс засунул их туда, а НИУ срастило и продолжает поддерживать. Оно же, даже если не надоумило Акерса это сделать напрямую, то как минимум этим событиям поспособствовало. Но сейчас уже всё закончилось… Уже поздно. Печень уже отвалилась, замена водки минералкой не поможет. У нас просто нет ресурсов и навыков что бы вывести из людей из такого состояния, и при смерти НИУ вариант только один — они умрут. Но они ведь люди, с разумом, их тела даже не пропитаны структурным гелем так же, как наши, и работают почти так, как это делает нормальное, живое тело человека. Они всё дышат в полусмерти. Они умрут не сразу, они будут страдать, и когда эти грёзы спадут, может кто-то на короткое время даже осознаёт своё положение, но он уже будет обречён. Когда у меня будет необходимая матрица калибровки, то можно будет изрядно добавить в их тела геля и перезапустить их от батареек, только вот это не поможет. Ты — поистине уникальный случай, Росс… Они же станут или безумными существами, или просто кадаврами, ходячими трупами на подобии того, который является основой моего тела, которым родная голова будет уже без надобности, так как их родной мозг будет критически повреждён после такого. Так… И что ты думаешь?

— Надо просто сделать им быструю эвтаназию. — Спустя время Йохан ответил.

— Ты сделаешь? Они ведь люди, живые люди, только застрявшие во снах. Стоит оно того?

— Это уже не полноценная жизнь, какой смысл? Ничем не лучше вечной комы, лучше лишить жизни.

— Для нас с тобой это не полноценная жизнь, и мы тут за них отдуваемся, но не для них. Они живут во снах, где исполняются их мечты, а ты хочешь их этого лишить под предлогом высшей цели. Типичное человеческое поведение. — Она «выдохнула».

Он не ответил, а она только почувствовала слабый всплеск шума и рябь прошедшую по краям поля зрения. Ей не хотелось его запытывать ответом, он сам ответит, если есть что.

— И почему оно тебя оживило… Ты же хотел убить его. — Спустя время она продолжила.

— Я не знаю. — Она почувствовала, что он встрепенулся. — Но я должен использовать это, что бы всё завершить. Ты понимаешь меня?

— Да.

Оборудование настроено, можно начать попытаться провести извлечение матрицы из собственного тела. Она уже не знала, сколько времени прошло, и подсознательно просто не хотела этого знать, но сделала она за это время очень многое. Очень высокая интеллектуальная продуктивность на единицу времени, и пусть и самого времени прошло неопределённо много, такая плотность нагрузки должна была свалить в сон наповал человеческое тело нулевого номера.

— Пора…

Ей удалось, виртуальная матрица калибровки начала заполняться сканированным и выгружаемым кодом геля из её тела. Ток, идущий через него, не вызвал покалывания или неприятных чувств, а скорее едва заметно менял внутренние ощущения тела, пока матрица записывалась.

— Ещё бы знать, что этот код именно означает, как с ним работать. — Не смотря на кучу времени, потраченной на попытки его понять, она понимала чуть больше, чем нихрена. Ну, чуть больше это всё же лучше чем ничего, но не намного.

Запись прошла, и была для гарантии раскопирована на три отдельных чипа. Вторая часть будет сложнее — использовать эту запись для оживления трупа. Нет, технически всё как максимально просто по сравнению с тем, что она уже сделала, только вот… Тело нужно изолировать от НИУ. И это обещает быть чертовски сложной работой.

Извлечение приросших к мясу электродов было болезненным — гель сопротивлялся, а когда игла выходила, в этой области проходила судорога по телу и образовывалась неприятная, болезненная пустота, приятно заполняемая вытекающей изнутри чёрной кровью, и быстро заживающая.

— Человеческому телу нужны антисептики, бинты, пластыри, обработка раневого канала… Иначе гной, воспаление, а там и сепсис может пойти, а всё из-за одной иглы в теле. А может и не пойти. А может пойти. Чёрт его знает. — Она задумалась, смотря на свежие дырки в своём теле. — А этому всё равно. Оно будет работать пока физически не развалится, а оно не развалится, пока гель под напряжением. А при серьёзном механическом повреждении его можно просто залатать кусками другого трупа.

Она взяла диктофон и начала запись в новый файл:

— Предположительно удалось извлечь матрицу калибровки геля, созданную НИУ в целях оживления тел, только человеческих, или в том числе человеческих. Затем планируется провести тестирование данной кодировки на биоматериале человека. Исследователь — Второй номер, личное имя Райзен. Продолжаю работу.

* * *

— Необходимые инструменты: блок питания, пара проводов с электродами, компьютер для загрузки кода, инжектор структурного геля, медицинское оборудование, переносной сканер для предметов. Уложить обезглавленное тело в центр бывшей камеры сдерживания, установить оборудование, затем выстроить вокруг экранирующую клетку из того что под рукой. После этого начинать. — Она повторяла это раз за разом про себя, спускаясь на нижний этаж. По пути зрение по краям уже откровенно плыло, а вокруг её обеткали образы, визуальные образы того, чем она занималась. Бесконечные строки кода, инструкции, фотографии с микроскопа, записи, документы, мнения и предположения, структуры её собственных мыслей и концептуального анализа. Это всё окружало, засасывало в себя. И вкусы, что пришли из других жизней. Вкус сэндвича. Ну вот что такое сэндвич для человека? Это просто перекус. Он съест сэндвич и пойдёт по своим делам, даже не вспомнит о нём. А если дать сэндвич человеку, который полгода ел одну тухлятину? Наверняка он будет этот сэндвич боготворить, как лучшую еду на свете. А если он знал, что такое вкусы и испытывал их, но потом лишился этого, скажем, на год? Или на десять лет? Наверняка он будет рад и тухлятине, если она будет первым, что он почует когда к нему вернутся чувства. Нет, разумеется он не будет её есть, но он будет рад почувствовать снова хоть какой вкус или запах. А если это будет не тухлятина, а самый настоящий сэндвич? Тогда это амба! Она не будет его есть, это ей уже ни к чему, но она залижет его со всех сторон, налижется до того, что снова выработает полнейшую толерантность к вкусу сэндвича. Потому что он вкусный.

Нога тем временем попала во что-то жидкое.

— Вода или гель? — Она посмотрела вниз. — Кровь.

Она стояла на полу, залитым толстым слоем крови. Она была густой, липкой, в ней были какие-то остатки человеческих тканей. Вокруг были обезглавленные тела, одно, два, их было несколько десятков. Она осмотрелась.

— Несколько сотен… Тысячи?

Вокруг всё было завалено трупами без голов, вокруг не было стен, и горы трупов простирались во тьму во все стороны, потолок тоже отсутствовал, просто тьма сверху. Воздух был горячим и очень душным. В нём стоял красный туман, который всё сгущался, духота нарастала, и хотя она даже не могла вдохнуть, она вполне могла это «ощущать».

Она продолжила идти, туман конденсировался и начал выпадать осадком, заливая стекло шлема. Она смахивает кровь, но кровавый дождь усиливается, и его уже не стереть.

— Главное что бы это не было по настоящему… Если Омикрон сейчас затапливает, то придётся перебазироваться, чёрт, это будет неудобно.

Кровавый ливень становится такой силы, что превращается в настоящие густые кровавые струи. Высота крови уже по колено и продолжала расти, а она пробирается через завалы из тел, сама не зная куда.

Уже по бедро, и кровь хлещет отовсюду.

Она спотыкается об очередное тело и решает просто лечь, перевернувшись на спину. Она лежит на груде тел. Кровь накрывает стекло шлема, и её уровень продолжает расти, а она чувствует вкус. Вкус крови, солоноватый, металлический, опьяняющий вкус крови. Ей не нужно есть или пить, но сейчас ей хочется пить эту кровь, однако это бесполезно — она за стеклом шлема, а внутри него воздух, как и прежде.

А вкус — просто наглый обман.

— Я хочу пить. Я хочу эту кровь… Что лишает меня этой возможности?

— Ты.

— Почему?

— Твои мысли и чувства, твой разум…

— Как это обойти?

— Почему ты хочешь крови?

— Я хочу опьяниться ею. Я хочу забыть человечество. Я не хочу думать о нём. И после этого я хочу навсегда забыть о том, что такое «вкус» и «запах».

— Ты ненавидишь человечество?

— Люди, они повсюду… Везде. Они толпятся на улицах, они ездят на машинах и стоят в пробках, они застраивают всё домами и ненавидят друг друга.

— Всё это уже в прошлом. Ты хочешь забыть или упиваться их смертью?

— Я хочу опьянеть. Я хочу перестать мыслить как человек.

— Но ты человек. Прямое наследие, ретроспектива самого себя, существа, что являлось человеком.

— Как это закончить?

— Ты хочешь обрести свободу?

— Может быть

— Так ты хочешь обрести свободу? Перестать быть человеком?

— Да.

— Тебе нужно лишится всего человеческого. Всего, что тебя окружает. Погрузиться в вечную тьму безвременья, в бесконечную пустоту. Лишится своего тела, лишится всех воспоминаний, чувств, мыслей, лишится всего что ограничивает тебя и твою волю, лишится всего себя. Стать осцилляцией, случайной флуктуацией на глади вечного инфлатонного поля, единственного, что есть в вечной пустоте. Только так можно обрести истинную свободу.

— Я хочу этого.

— Ты хочешь этого?

— Может быть

— Ты точно хочешь этого?

— Я не знаю.

— Ты не хочешь этого.

— Да.

— Ты хочешь стать частью механизма? Машины которая выполняет чужие команды?

— Это проще?

— Лишись всего, что делает тебя человеком, воспоминаний, чувств, мыслей. Убей себя. Стань просто куклой, алгоритмом, частью общего целого со своей функцией. Идеальный порядок.

— А есть что-то иное?

— Хаотический суп из душ, где каждый может обрести то, что хочет. Где нет тайн и масок, где нет высших и низших. Где радость одного — это радость каждого, где боль одного — это боль для всех. Где сознания разделяются и сливаются друг с другом, перетекают друг в друга, где нет «я», но есть «мы», где есть свобода творить, но нет свободы скрываться. Где нет принуждения «делать», но есть принуждение «быть частью». Ты хочешь этого?

— Да.

— Ты хочешь этого?

— Да.

— Тогда почему ты скрываешься?

— От кого?

— От людей.

— А кто здесь?

— Ты не одна. А ещё тут есть кто-то, кого ты знаешь из прошлой жизни. Почему ты скрываешься?

— Я не хочу причинять ему боль.

— Каковы функции машины «Райзен»?

— Накапливать ненависть к людям. Брать на себя удары.

— Ещё?

— Остальные социальные чувства. Что бы не наносить удары другим людям.

— Почему ты не освобождаешь их?

— Потому что так было всегда. Я накопитель.

— Но теперь у тебя ещё одно тело. Ты больше не Реймонд, ты второй номер. О, кстати, почему ты вообще мыслишь о себе как «она»? Что это была за дурацкая идея?

— Потому что всегда так было. Думать «он» как-то глупо, когда «он» уже есть.

— У тебя другое тело и другой жизненный путь. Осознанно или нет, но этим ты хочешь выразить освобождения от своей прежней личности.

— Это так.

— Так почему ты всё ещё накопитель?

— Потому что я такая.

— Ты ужасна. Ты ничем не лучше него. Ты боишься, так же как он. Ты ничем от него не отличаешься, просто строишь маску.

— Я должна быть другой. Я не должна скрываться.

— Ты скрываешься. Тебя сковывает страх. Ты жестока к ним всем. Ты жестока к себе. Ты боишься самих себя. Ты ужасна.

— Нет, я… Я не такая. Я не должна быть как он, я обязана быть другой, какой вообще смысл в существовании двух или трёх Реймондов рядом друг с другом, это же полный бред!

— Вам этого хотелось, но вы не справляетесь с такой чужеродной формой существования, и именно по этому ты лепишь на себя новую маску. Но их психика неисправна, и твоя несёт тот же изъян. Новая маска не поможет его убрать.

— Именно по этому я хочу перестать им быть. Перестать быть человеком.

— И что ты для этого делаешь? Лепишь себе новую маску?

— Я не знаю. А что я ещё могу сделать?

— Отвратительно.

— А что мне остаётся делать?!

— Пусти в себя настоящую сущность Райзен. Избавься от всего этого.

— Как… Как это сделать…? Стой, стой! И что сейчас? Что мне сейчас делать? Тут повсюду кровь! Я ничего не вижу в океане крови…

— Тут больше ничего нет. Просыпайся.

Она открыла глаза. Из вне этого никто не мог видеть, так уж эти глаза устроены.

— Ты в порядке? — Фалько склонился над ней.

— Станция исправна?

— Что?

— Тут воздух? — Она огляделась.

— Эм. Ну да, тут воздух. — Он удивлённно хмыкнул.

— Я вижу теперь… — Она встала на ноги. — Что со связью?

— С Тау передали что всё в порядке. На Тэте тоже. Я иногда сам пробовал позвонить на другие станции, но ответа не было. Я веду записи переговоров.

— Хорошо, спасибо… Помоги мне с кое-чем.

— Да?

— Нужно принести некоторое оборудование в камеру сдерживания… То есть, в то, что от неё осталось. Затем туда же обезглавленное тело, и возвести вокруг этого новую экранирующую клетку.

— Как скажешь. Тут всё равно особо нечем заняться.

— Как хорошо бывает отвлечься на реальные проблемы от «утопания в крови».

— Так, аппаратура на месте. — Она говорила в диктофон. — Тестируемый образец: женское тело без головы, личность не установлена, причина смерти — обезглавливание, вызванное взрывом импланта в основании черепа. Смерть наступила предположительно четыре месяца назад, явных признаков разложения нет, как и у других подобных тел на станциях Тэта и Омикрон комплекса Патос-2. Смотри. — Она обратилась к Фалько. — Она провалялась тут столько времени, а выглядит как будто из холодильника недельной давности. Это так странно.

— Вижу. Всё равно мне не по себе, может, от этого даже больше.

— Надо раздеть её и очистить, для чистоты эксперимента. — Она это сделала, и начала промывать кожу влажной тряпкой.

— Это хотя бы не самое худшее, что тут есть… — Он стоял поодаль, когда она поместила тело на пол разбитой изоляционной клетки.

— Ну-ка… — Она поднесла к телу ещё одну пару электродов, кроме той, что была воткнута в шею.

— А это что?

— Убедиться, что это не странный «обман» и тело действительно мертво. — Она ударила тело током несколько раз в разные мышцы. Реакции не последовало.

— Как и ожидалось, гальванический отклик мускулатуры отсутствует, что сведетельствует об отсутствии метаболизма и биохимической энергии в теле. — Она сделала запись.

После, правда, они ещё час возились, настраивая инъектор структурного геля.

— Гель не должен касается тела, пока не воздвигнута экранирующая клетка вокруг него.

— И где ты её возьмёшь?

— Соберём из того что тут есть. Экраны, сетки, и всё такое. Давай, за работу. — Она смерила его взглядом.

Собирать экранирующую клетку было просто мучением. Вроде таскать плоские детали не сложно, искать их в разных местах станции, снимать их с креплений, что бы соединить между собой позже. Но то, что в теории очень просто, на практике было очень тяжело, чисто психически, скреплять непонятно что без чертежей, что бы оно не развалилось, и при том что оно так и хочет выпасть из рук или застрять. Накрыть сначала так, а нет, вот так, то так, то эдак. Для этого было необходимо обойти всю станцию в поисках подходящих инструментов и ими воспользоваться. Потом, смотря на получившуюся работу, возникает чувство, что этого мало. А значит выше риск срыва эксперимента. Нужен второй слой, третий, больше экранов, что бы сделать гель невидимым для электромагнитной сенсорики НИУ.

Она смотрела на получившуюся итоговую работу, и ей хотелось блевать. Тело и все необходимое оборудование находилось в клетке, кроме монитора и органов управления компьютера. Новая одноразовая клетка выглядела как куча мусора, наваленая сверху, хотя сделана она была, вроде как, по всем правилам конструкции подобного назначения.

— Росс! Что думаешь, а?! — Она выкрикнула это в пустоту, зная что он где-то поблизости. В ответ ничего. Но она была уверена, что он наблюдает за всем этим.

— Ну что, приступаешь? — Фалько посмотрел на неё.

— Да. — Она знала, что если сейчас НИУ доберётся до тела своей электромагнитной передачей, после того как она введёт гель, то это будет провал. Ей будет непросто, придётся брать новое тело и переделывать. Или, если оно не доберётся до тела, но матрица калибровки не сработает. Или ещё что. Она не хотела об этом думать, но понимала, что стоит к этому готовится.

— Может стоило просто обесточить всю станцию и не возиться с этим? Работать от съёмного аккумулятора? Но как это сделать? А что делать с гелем, который наверняка будет пытаться прорасти и вернуть энергию? Да плевать, чёрт, да я так и сделаю, если сейчас всё будет запорото. Хотя это может быть гораздо сложнее, чем то, что я сейчас делаю. Лучше просто не думать об этом.

— Проводится эксперимент по оживлению тестового образца при помощи структурного геля, без влияния НИУ.

Она включила переносной сканер по проводу, который тянулся через узкие разрезы в сетках и отверстия в экранах, на мониторе — едва заметные контуры тела, внутренних тканей и органов. Ничего особенного.

— Подаю гель. — Только не загружай туда свой код, пожалуйста! — Инжектор впрыснул несколько грамм в тело. Ничего не происходит, гель оставался жидким и не проявлял электрическую активность. — Ещё гель. — Началась постепенная заливка геля в тело до нужного объёма. Всё ещё ничего.

— Подаю постоянный ток на главные электроды в шее тела. — Она боялась, что сейчас НИУ начнёт вмешательство. На мониторе видно как гель ожил, образовав электрическую цепь между электродами и местом инъекции, но ничего больше не случилось. Сам труп не ожил.

— Да, да, да! Оно не чувствует! Да! — Радоваться ещё рано, она это знала, но едва могла глушить свои чувства.

— Начинаю процедуру загрузки калибровочного кода с целью настройки функции геля для оживления биоматериала. — Запуск, она не медлит.

На мониторе проматывается внешний код матрицы калибровки, гель разрастается по всему телу, заполняя пустые, слипшиеся кровеносные сосуды и полости тела, он прорастает под кожей, подкожные вены взбухают и чернеют, от этого контраста мёртвая кожа кажется ещё более бледной, а затем сама слегка темнеет и синеет. Местами он прорывается наружу, создавая на коже чёрные наросты со светящимися узелками. Медицинский аппарат, подключенный к телу, показывает возвращение гальванического отклика кожи.

— Да, да, да! Оно живое! — Райзен вскинула руки. — У меня получилось!

— Ух ты. Ещё бы знать как это происходит… — Фалько подошёл поближе к клетке.

На самом деле он уже не смотрел на происходящее, и даже не думал об этом, он просто хотел понять что вообще чувствует и думает про себя. Все заняты своими делами, а он сидит большую часть времени «диспетчером на телефоне» и изредка обменивается информацией. Вокруг давящая обстановка, и пойти некуда. Дома у него больше нет, а с ним в итоге осталась только очередная копия мозга его хорошего знакомого, который хоть и был с ним довольно интересным человеком, но всегда был крайне нелюдим. А теперь его личность ещё и претерпела какие-то странные преобразования.

Может не стоило тогда дружить с ним? Не стоило работать с ним в одном отделе? Тогда бы он и не вляпался во всю эту идиотскую историю с концом света. Тогда бы его просто не было. Может, Реймонд нашёл бы себе человека, который понимал бы его гораздо лучше, чем он, они бы были друг-другу более полезны в такой ситуации, в отличии от него… Просто очередной обузы в этом ужасном месте. Может не стоило, тогда бы его здесь не было. И он бы тогда никогда не скучал по прошедшей жизни того человека, с мозга которого его списали. Или причина в ином? Может ему стоило пойти работать совсем в другую область? Он ведь знал, с чем работает. Он отлично знал, что такое модель мозга. Но не рассчитывал, что она будет настолько детальной, продолжительной, и такой разумной, как он сам. И уж тем более, он не рассчитывал, что его копия действительно может «быть» ею, жить самостоятельно, ведь кому какое дело до этих записей? С ними просто будут проводится тесты, а потом в откат. Даже идеальная, полностью активированная модель, проживёт в тестовой программе слишком мало, что бы испугаться своей новой жизни. Что бы быть вынужденной жить новой жизнью.

Но теперь он вовсе не тестовый образец, и смерть, как ни странно, последнее, что ему вообще грозит здесь. Он помогает им чем может, но он чувствует, что от него больше проблем, чем пользы. Райзен будто бы из жалости поручает ему какую работёнку, что бы он не чувствовал себя совсем уж никчёмным. Ему здесь не место, ему не нужно было существовать. Всё что было ему дорого, ему даже не принадлежит. Ему захотелось попросить её убить его — сам он не был бы на это способен.

Невероятным усилием воли он загнал эти мысли глубже и проглотил их. Его помутило, но он постепенно пришёл в себя.

— Подаю внешний разряд на плечевые мускулы правой руки. — Она делает телу удар током одним из внешних электродов, введёным в кожу. Правая рука тела дёргается в судорогах. Затем тоже самое с другой рукой и ногами, реакция тела такая же. — Фиксирую возвращение гальванического отклика мускулатуры, тестирование считается удачным, подтверждена функциональность извлечённой матрицы калибровки из геля, установленной НИУ для оживления человеческих тел. Завершаю эксперимент.

— Так, как именно это происходит? — Он подошёл к ней. Ему нужно было хоть что-то спросить.

— Я полагаю… Вернее, предполагаю, что гель… Как-то перестраивает тело, ремонтирует его на молекулярном уровне. Как любую другую машину. Он не способен восстановить тело человека таким, каким оно было при жизни, но может вернуть какие-то функции отдельным его тканям. Это очень странно и чрезвычайно фантастично.

— Так ты не знаешь?

— Нет. Да откуда мне знать это?

— Логично. — Он опустил взгляд. — А это? — Он указал на проматывающийся код загрузки матрицы геля на мониторе.

— Сам видишь, это код, который обеспечивает подобное оживление.

— Нет, я это вижу. Но что там именно?

— Ну, вот это цифры, — Она тыкнула в экран. — А это буквы.

— И что они значат?

— Да хер его знает, что они значат. Понимаешь, если бы я знала, всё было бы проще, и я бы маялась сегодня уже другой хуйнёй. — Она мысленно улыбалась, и чувствовала себя счастливой.

— Хехе. — Он посмеивался. Её слова ненадолго дали ему чувства некого уютного единения с ней.

— Давай, отдохнём от этого всего. — Она села на пол и задрала взгляд кверху, будучи полностью удовлетворённой своей работой. На какое-то время она просто не думала ни о чём, кроме того, какие перспективы это может открыть.

Так прошли минуты две или три. Он смотрел на неё, и эти разъёдающие душу мысли вернулись.

— Она просто может радоваться своим достижениям даже на фоне всего произошедшего с миром… Как? Я завидую ей? Да, я просто никчёмный, завистливый идиот. Будто бы я… Даже не хочу ничего делать, но хочу быть счастливым и не думать снова о том, как убить себя. Какого черта?! Я просто обуза для неё, которая ничего не хочет кроме как перестать «быть». У меня нет даже силы воли признаться ей в этом. Я буквально жалкий кусок дерьма на её фоне, который не уважает даже себя. Я конченный. Избавь меня от этого, Райзен, пожалуйста. Хоть я и не могу этого сказать вслух.

Он вжался пальцами в стекло шлема.

— Хватит думать об этом! — Его охватила неожиданная вспышка гнева. — Я не такой, я не жалкий! Я достойный наследник рода человеческого, а вовсе не жалкий и бесполезный идиот! Я просто жалею себя, нагло вымаливая у себя же прощения за свою слабость, я должен перестать это делать. Немедленно!

— Я должен перестать…

— Что? — Она взглянула на него.

— Ничего. Всё хорошо со мной. — Он отвернулся от неё.

— И что ты скрываешь от меня, а?

— Ты сейчас просто извлекла код из своего тела, и загрузила в новое, понятия не имея, как именно это сработало. Неплохо… Нет, это достойно восхищения, продолжай работать над гелем. Ты ещё ничего не знаешь. Я сам… Не так много знаю, как бы мне хотелось… — Голос Росса раздавался в голове. Она была рада слышать, и знать что он ценит проделанное ей, но это сбило с неё всю радость от события. Он прав, работа только началась, и глупо радоваться таким мелким достижением. Она сама себя неплохо задела осознанием произошедшего — предстоит ещё много работы, что бы выжить и развиваться дальше, насколько это вообще возможно в таких условиях. А она даже с таким простым делом заманалась просто ужасно.

— Я хочу спать? Я не хочу спать? Чего я вообще сейчас хочу?

Нет ответа, только воспоминание о погружении в кровь напомнило о себе. Что она делает всё не так, что хочет скрыться ото всех. Эти мысли серьёзно нервировали.

— Надо переключиться, начать снова что-то делать полезное… Не думать обо всём этом. Вкусы, запахи, эти мысли. Нужно выкинуть это всё из головы. Что там у меня есть… О… Гидропоника. Надо ею заняться.

— Эй, ты тут?

— Ага. — Фалько склонился над ней. Он сам чувствовал себя уже лучше чем раньше, но не намного — его злость к себе подавила чувство никчёмности, и он твердил сам себе без перерыва, что с ним всё «нормально».

— Ты ведь знаешь… На Патосе есть ещё живые люди. Как минимум один.

— Это должно быть ужасно… С учётом всего этого тут.

— Да, так вот. Её как нибудь эвакуируют сюда, так?

— Угу. И?

— Тут много пищи и всего остального, но ведь эти запасы очень даже конечны. Чем она будет питаться дальше? Мы можем конечно ходить собирать моллюсков, но во-первых их мало, хотя на одного человека может и хватит, а во-вторых — есть всю жизнь одних только мидий и устриц это просто пиздец, не находишь? Мне кажется, это просто физически невозможно, а ведь люблю их… Любила. Любил. Морепродукты. К тому же они могут мутировать или вымереть.

— Ага. Так и что?

— Гидропоника! — Она вскинула руку. — Она в плохом состоянии, но мы можем перезапустить и вырастить что-то съедобное. Поможешь с этим потом?

— А куда я денусь от тебя с подводной станции… Один наружу я не пойду. Да и некуда.

— Отлично!

* * *

— Гидропоника, ну… Вот она. — Фалько мог только указать на гидропонные ямы — их механизмы и фильтры были порядком изношены, покрыты слоями прилипших засохших растительных волокон и грязи.

— Да, вполне ожидаемо. — Райзен села рядом с ним около открытой крышки оборудования.

— Что думаешь?

— И вот сейчас, либо я сделаю вид что всё нормально, просто не думаю обо всём этом, делаю то, ради чего вообще вспомнила об этом… — Она начала размышлять, почему попытка заняться чем-то другим никак не помогла избавиться от, навязчивых мыслей. — Либо… Попытаюсь помочь ему? Скорее уж себе. У меня есть что высказать, с ним тоже что-то не то. Это решит проблемы? Врядли. Но может быть?

— Эй, так что мы именно делаем? Наверно это… Надо почистить?

— Да, надо почистить. А ещё мне надо перестать думать о том, что я бегу даже от тебя. Тут вообще есть хороший вариант? Как разрядить происходящее?

— Может с тобой что-то не так?

— Не знаю… — Она промедлила, словно захотела вообще съехать с темы, и в ответ обняла его со спины, и ей даже не помешал ранец с кислородными баллонами.

— Может попробовать снять его? Наверняка они уже пусты, а воздух нам всё равно не нужен. А точно, это же обычный костюм, и они сравнивают давление внутри шлема. Так что лучше не трогать, в воду ещё полезем.

— Эй. Ты чего? — Теперь удивлён был уже он таким неожиданным вниманием, явно Реймонду не свойственному. Она только прижалась сильнее — сейчас для неё был лучший момент, что бы высказать ему всё.

— Всё. Отступать теперь поздно, мне пиздец в любом случае. Я буду пробовать говорить, раз я сама прямо сейчас загнала себя в ситуацию, из которой не сбежать. — Она должна сейчас же начать говорить первой вслух.

— Ты лучше всех знаешь, чем для нас, для меня, был тот мир… — Она говорила очень неуверенно.

— На что ты намекаешь? — Он вяло противился объятиям.

— Ты знаешь… Что мы прятались. От них. От этих толп на улицах, от пробок на дорогах, от этого человеческого месива. А затем от их личностей, от их желаний, нервозности, лжи. Они такие раздражающие. А когда ты уже спрятался, заперевшись в своей в комнате, остаётся только бежать, бежать из мира. В изучение запутанных структур и тайн мозга, создания чего-то нового. В собственные миры… И мы, что же… Хм. Добегались. — Последнее слово прозвучало очень зловеще.

— Ты обнимаешь меня со спины.

— Мы уже обнимались, и что? — Я знаю что это глупо, но я уже не могу откатиться назад и просто сделать вид, что ничего сейчас не было.

— Со спины…

— И что?

— Это слишком близко. Я не просил такого.

— Тебе не комфортно? — Стоило ожидать.

— Нет… То есть да. Я не знаю, просто ты будто ограничиваешь меня, и такого не бывает когда это происходит обоюдно. И вообще, какого хрена ты ко мне лезешь?! — Он открыто возмутился. — Раньше «вы» такого желания не проявляли. Реймонд просто никогда с таким ребячеством не лез, что изменилось?

— Это место меняет людей, если ты не заметил. — В самом деле… И это действительно тебя заботит на фоне всего остального? Или ты бежишь, как и я, только не от того мира, а от этого?

— И как именно? Не считая того, что теперь ты «она» а не «он».

— Раньше я не обнимала тебя со спины. — Разуй глаза, разве ты сам тот что прежде? Или просто хочешь сбежать в иллюзию, что бы в ней сгинуть?

— Заметно. И дальше что, так и будешь так сидеть?

— Так тебе есть что ответить?

— На твой спич? О да, есть. Потому что это он, то есть вы, то есть ты, прятался и бежал. А у меня в том мире остались привязанности, люди, вещи. Зачем напоминать мне об этом? — Он злился от такого, от того, что она напоминает ему о прошлом.

— Посмотри, что у нас осталось — у тебя здесь больше нет ничего из этого, кроме меня, кроме нас. А я больше не могу бегать. — Она слегка водила руками по его покрытой наростами геля кирасе костюма. Этот малозаметный жест был уже довольно интимен, даже слишком.

Раздражение Фалько своим положением начало откровенно выдыхаться, и ему пришлось это признать, и хоть для него такое выглядело уже слишком откровенно и отчасти даже пошло, он прекрасно разумом понимал, что что-то большее в их положении попросту физически невозможно, и природа у приставаний Райзен очевидно другая.

— Или всё же… А вдруг… Возможно…? Лучше об этом не думать, в любом случае это похоже на что-то другое, только вот в чём истинная причина этого? Ей в самом деле настолько одиноко? Быть не может. Это место выглядит просто идеальным для таких как «они». И что бы «им» вообще когда либо было одиноко? Да она может в любой момент ещё раз скопировать себя для решения этой проблемы. Это я к ней сначала полез, что бы успокоиться, да. Но вот она… Как? Почему?

Наконец он сообразил, что нужно из себя выдавить хоть что-то.

— Я не знаю что сказать. Извини меня. Я тебе не могу с этим помочь. — Он смог весьма уныло выговориться, и снова почувствовал свою никчёмность.

— Ну ты даже не можешь ей словами помочь… Ты просто никчёмыш! Вот кто ты.

— Я понимаю, тебе самому нужна какая-то поддержка.

— Забудь, ничего мне от тебя не нужно, ладно? — Он прекрасно знал, насколько это глупо звучит в его положении, но другого сказать он не мог, хотя чувство вины уже сжирало его во всю.

— Ну ладно. А чем ты вообще занимался, когда «сидел на телефоне»? — Наверняка очень неуклюжая попытка Райзен разрядить обстановку, впрочем, он выдохнул с облегчением, он смог отогнать чувство вины подальше от себя.

— Читал.

— Что?

— Книгу… Какую-то. Я уже не помню, как глупо. Коллекционное издание. Хотя в мире компьютерных технологий, бумажные книги наверняка сохранились только в таком виде.

— Мне попадались тут и вполне обычные. Про науку, в том числе. Многое я знаю, но за прошедшее время накопилось в них и множество новых знаний.

— К черту науку, только этого мне сейчас не хватало. Хорошо было бы сидеть, читать какую-то ерунду, и не думать ни о чём.

— Наверно. Может, как нибудь и я… Но сейчас у нас есть работа, так ведь?

— Точно, мы же сюда пришли чистить эту штуку, а не обниматься.

— Да. — Он сказал вслух. Уж лучше было заняться чем-то, и просто забыть о том, что сейчас произошло и продолжает происходить.

Она протянула ему вилку.

— Что…? Зачем?

— Это вилка.

— Да, это вилка.

— Это вилка из буфета.

— Я знаю что это вилка, Райзен! Зачем мне эта вилка?

— Возьми в руку.

— Зачем?

— Возьми.

Он неуверенно взял её. Она же перехватила его запястье и подвела руку к забитым сухой растительностью фильтрам.

— А теперь чисти.

— Ты чего?!

— Давай, чисти-чисти, вот так — она водила его рукой, скребя вилкой по грязному металлу. В её голосе слышалась откровенная маниакальность.

— Да как я буду чистить вилкой?

— Чисти-чисти.

— Как?! Это вилка, блять! Ты совсем ебанулась?!

— Сука, ты будешь у меня чистить! — Она вскочила на ноги и заехала ему в бок ударом тяжёлого водолазного ботинка. Затем ещё пару раз. И ещё. И снова.

— Чисти, блять!

Ему было не больно, но он был готов расплакаться от внезапно накатившей обиды. Он злился, но вовсе не на неё, а на себя. Злился на то, что получал удовлетворение от этого унижения. Он должен был бы встать и заехать этой сраной вилкой ей по лицу, или тому, что у неё там вместо него, а вместо этого покорно сидел и ощущал себя хоть немного нужным. Он чувствовал себя здесь бесполезным, лишним, он знал что он был всего лишь порождением этого мира с чужим прошлым, и пути назад в нормальную человеческую жизнь просто нет. Он — бесполезный оживший след жизни другого человека, и его единственный дом — это место, погибшая подводная станция.

Ему сейчас хотелось, что бы она его сильнее избила, вытерла об него ноги, но сделала его существование хоть немного более осмысленнее этим. И его это невероятно злило, его бесили эти чувства, он не мог признаться себе в том, что так ему лучше, и он жаждет этого, хотя чувствовал он именно это. От этого внутреннего раздора он разве что мог свернуться в клубок и хныкать.

Сейчас ему хотелось только больше унижений от неё, и он ненавидел себя за это.

Собрав всю свою волю и мысленно сжав зубы, чувствуя, что она давит на него ногой, он принялся скрести вилкой по механизмам после того, как она прекратила его избивать. И хоть на самом деле это было пусть жёсткое, но весьма неуклюжее пихание его тела ногами, которое на «избиение» походило ну с очень большой натяжкой, чувствовал он себя именно избитым, и где-то на границе своего сознания сожалел, что не мог испытывать настоящую физическую боль от этого в той же мере, что и обычный человек. Спустя некоторое время она убрала ногу с его спины и села рядом.

— Прости. В отличии от того, кем я была когда-то, у меня нет сил больше скрывать такие чувства. Это ещё одна причина, почему ему нельзя было иметь близких отношений с нормальными людьми. Я принесу тебе мокрую тряпку и какой нибудь растворитель, или ещё что. — Она встала снова.

Теперь он знает, что она просто выражает этим свои чувства, и знает, что подобные чувства у неё вообще есть. И хоть и делает это ужасным способом, сама она прекрасно осознаёт, насколько такое поведение ненормально. Ему стало совсем немного легче от осознания произошедшего, но он всё ещё яростно ненавидел себя за свои желания, продолжая скрести вилкой.

— Шкряб-шкряб.

* * *

Она принесла какую-то химию, тряпки и щетки, сев рядом.

— Извини за это. — Почему я сделала это? Я теряю контроль над своими эмоциями? Как это исправить?

— Это не твоя вина. — Он ничего не ответил вслух.

— Я повела себя импульсивно. Это было очень глупо. — Я поступила ужасно.

— Проблема тут во мне.— Он понятия не имел, что сказать вслух.

— Как ты себя чувствуешь? — Серьёзно, почему ты просто не можешь мне сказать то, что думаешь обо мне после этого? У тебя с этим обычно не бывало проблем.

— Всё нормально. — Зачем я лгу?

— Нет.

— Что?

— Я вижу что нет.

— Со мной всё нормально, пожалуйста, не… Не надо об этом. Я хочу всё забыть, забыть нахрен, забыть навсегда, забыть, что бы не сойти с ума здесь! — Он почти сорвался на крик.

В ответ на него молча навелись инфракрасные объективы.

— Красные глаза? Опять этот взгляд… Он просто сжигает меня. В чём он выражается? Я не понимаю. Я ничего не понимаю…

— Дурак! — Она толкнула его в плечо. Она сказала это резко, но совершенно беззлобно, и скорее с печалью в голосе, чем с чем либо ещё.

Они сидели почти неподвижно какое-то неопределённое время.

— Ладно, займёмся делом. Ты можешь? — Она больше не смотрела на него так. Да как взгляд этих штук вообще может меняться? Скорее всего это просто его больное воображение и ничего более.

— Да.

— Отмоем эту штуку, что бы она работала нормально.

— Так точно. Отмоем. — Я сказал «так точно»? Я совсем уже плыву?

Они облили тряпки каким-то веществом и вместе начали отдраивать механизмы, он же просто стал делать это с остервенением, оттирая с такой силой и скоростью, что вообще не чувствовал руки.

— Почему я не могу просто это принять? Ведь всё так просто, я всё осознаю, так почему я не могу это принять?! — Он тёр, стараясь забыть обо всём, но не мог. — Я не хочу ничего помнить, ничего знать, я вообще нихрена не хочу, я просто хочу быть полезным им, раз я не способен на что-то большее! — Он работал тряпкой так, словно хотел огонь ей развести, а не отчистить грязь с фильтров. — Почему я не могу забыть всё что было и начать жить новой жизнью? Почему я не могу забыть?! Почему?! Я ненавижу себя!

— Осторожнее, пожалуйста. — Она жёстко взяла его запястье. — Сомневаюсь что ты что-то можешь повредить этим, это всё же крепкое оборудование, но ты совсем разошёлся.

Он медленно поднял взгляд от своей руки выше. — Красные глаза. Но у меня такие же… Но словно не такие. Почему? Меня кроет, всё плохо.

И тут же его поразило очень неожиданное осознание.

— Они даже не знают, о чём именно я думаю. Она не знает моих чувств, и совершенно не понимает причины, почему я не могу забыть всё, и оставить прошлое в прошлом, даже с такими усилиями. Ей просто не были знакомы эти чувства. И сейчас, что? Я опять веду себя как идиот, словно я дурной ребенок, а не взрослый человек. Мне нужно всё высказать, раз я забыть это не могу. А я не могу? Боюсь этого?

— Можешь продолжать? — Она вывела его вопросом из ступора.

— Да… Могу. — Он начал более вдумчиво оттирать открытые блоки фильтров.

— Мне нужно посидеть с тобой в обнимку и напиться. Узнать больше о тебе, разве мы знали друг друга? Разве они когда-то знали друг друга на самом деле? Теперь я уже сильно сомневаюсь. Может это спасёт меня из этого ада. Но у меня нет рта, что бы пить…