Волки и Овцы (джен)

После того случая они оба, не сговариваясь, прервали всякое общение, которое не касалось бы их общих дел. И именно тогда Малфой, остановившись на полпути к гостевому крылу, осознал в полной мере, что потерял друга. А ведь он даже не заметил, в какой момент взбалмошный Руди пробрался ему под кожу. Именно к нему, а не к Макнейру, он шёл за советом. Именно с ним, а не со Снейпом, он вёл неспешные беседы на любые темы бессонными ночами. И только Лестрейнджу он мог и хотел доверить свои секреты.

Теперь же ему было стыдно даже встречаться взглядом с уязвлённым им же человеком. И ведь он вовсе не считал Рудольфуса слабым. Но не объяснишь же это ему. Так будет только хуже. Не его вина, что каждый раз, думая о власти, что имел над всеми ними Тёмный Лорд, воображение против воли рисовало именно сломленного Руди. Будто этого Лорд и добивался.

— Вы что же, решили развестись? Что скажут люди?

— Ты о чём, дорогая?

Звонкий смех, по которому Малфой-мэнор уже успел соскучиться, заполнил кабинет Люциуса, и тот на мгновение позабыл и обо всех навалившихся проблемах, и о том, что в комнате их трое.

— Я о вас двоих. Последние дни вы так старательно друг друга избегаете, а я ведь только нашла в себе силы побороть ревность. Не уходи, Руди. Не знаю, что у вас произошло, но вижу, как скверно это влияет на обоих. Знаю, это не моё дело, но я была рада, что Люциус снова обрёл себя, когда начал с тобой общаться. И ты сам стал так походить на себя в детстве. Не хочу лезть в чужие отношения, но вы оба мне вовсе не чужие. Мне больно видеть близких людей в таком плачевном состоянии. Неужели ваш конфликт никак нельзя уладить?

— Да нет никакого конфликта, Цисси. — Хоть Руди и выглядел уверенным, но Нарциссу его слова не убедили, он это видел. — Просто ситуация вышла немного… неловкая.

— Настолько неловкая, что ты выбегаешь из столовой, едва туда заходит мой муж?

— Цисси…

— Я не от кого не бегаю, я просто вспомнил об одном деле… Я не оправдываюсь… Я не могу объяснить, но… Пожалуйста, перестань на меня так смотреть. Это выбивает из колеи.

— Тебе неловко? Теперь и от меня будешь «не бегать»?

— Что ты! Конечно, нет. — Плечи Рудольфуса поникли. — Прости, я просто немного устал.

— Вижу. С этим, к сожалению, я тебе помочь не смогу. Но всё же позволишь спросить? Ты зол на Люциуса?

— Я ещё здесь.

— Это не злость.

— Обида?

— Цисси! Ну что за допрос?

— Нет, не обида.

— Тогда скажи, что тебя больше гнетёт: та неловкость, что заставляет прятаться в своей комнате, или отсутствие возможности через неё переступить?

— Я не прячусь…

Когда Нарцисса говорила с ним так, Руди всегда терялся. Он не привык, что в нём можно видеть кого-то… такого. Не монстра, не мага, не Пожирателя, не мужа Безумной Беллатрисы. Он просто не знал, как нужно реагировать. Не понимал, зачем она так с ним поступает, и чувствовал себя каким-то маленьким. Она стояла за креслом Люциуса, по другую сторону стола, а Рудольфусу казалось, что она нависает над ним и ждёт, что он скажет ещё какую-то глупость. Люциус же, как назло, тоже молча выжидал. Руди испытывал едва преодолимое желание вскочить с кресла и сбежать. Вот только в таком случае он лишь подтвердит слова Нарциссы. И выглядеть будет глупо.

— Я бы предпочёл не испытывать таких сомнительных чувств.

— Мы все их испытываем, Руди. И поверь, никто не желает их присутствия в своей жизни. Но они есть, и никуда ты от них не сбежишь и не спрячешься. — Нарцисса обошла стол и мягко взяла руки Рудольфуса в свои, чем окончательно его смутила.

Люциус, наблюдавший за этой картиной со стороны, едва сдерживал себя. Смех так и норовил прорваться через мраморную маску лёгкого любопытства. Если Рабастан уже через пару месяцев пребывания на свободе умудрился прослыть ловеласом, то его старший брат в общении с достойными представительницами противоположного пола превращался в оленя в ярком свете Люмоса. Теперь-то Малфой знал, что за этим стоит. Но менее забавным при этом Рудольфус для него не выглядел.

Люциус определённо был доволен собой. Стоило поделиться своей небольшой проблемой с Нарциссой раньше. Ему не пришлось ничего объяснять, лишь намекнуть, и он сразу по её взгляду понял, что решение у неё уже есть. Безусловно, было низко привлекать к этому жену, но и оставлять всё как есть Малфой не желал. Им ведь ещё столько всего необходимо сделать совместными усилиями. Как тут без доверия? Ну и, признаваясь самому себе, Люциус не мог не отметить, что его веселило то, как Рудольфус Лестрейндж превращается в маленького запуганного зверька рядом с его белокурым ангелом.

Нарцисса всегда умела находить подход к людям и ловко это использовала в своих интересах. Очень удачно, что они были на одной стороне и понимали друг друга с полуслова. Хотя Руди было немного жалко. Но цель того стоила.

Уже в отсутствии Нарциссы они всё же разобрались в недомолвках. Люциус даже сам себе удивиться не успел, когда понял, что высказал накипевшее Рудольфусу прямо в лицо. Тот даже не стал бросаться Непростительными. Эффект неожиданности или же слова Нарциссы так на него подействовали? Но грех было не воспользоваться таким внушаемым его состоянием. Тогда-то Малфой, помимо прочего, и убедил друга влезть в голову Беллатрисы. Если бы он тогда знал, к чему это приведёт, стал бы так настаивать? Скорее всего, да. У них было не так много вариантов.

Благодаря извлечённой из воспоминаний Беллы скудной информации, перед заговорщиками теперь остро стоял вопрос: как именно узнать, что кроется за тайными экспериментами Тёмного Лорда? Если память Лестрейнджа стирал сам Лорд, восстановить её будет почти невозможно. Но Руди считал, что там была замешана легилименция, иначе он бы заметил отсутствие такого количества фрагментов его жизни.

Теперь, когда он смог взять себя в руки, его голова вновь начала работать. Анализируя полученную горстку фактов, Руди пришёл к довольно неприятным выводам, но старался смотреть на всё это со стороны. Будто это вовсе не он, а кто-то другой деревянной походкой выходит из освещённого лишь несколькими свечами мрачного помещения навстречу заламывающей в предвкушении руки возбуждённой Беллатрисе. Это не по его голове Тёмный Лорд проводит рукой в издевательском подобии ласки. Вовсе не его глаза и пальцы окрашены в угольно-чёрный, как у чудищ и ведьм из маггловских страшных сказок. Это всё не он. Просто очередная безымянная жертва Тёмного Лорда. Ему же предстоит выяснить, что Том Реддл сделал с этим незнакомцем, и понять, как далеко распространяются последствия этих действий.

Подумать только, он считал хоркруксы самым чуждым волшебнику изобретением, самым отвратительным, с чем ему доводилось встречаться в жизни. Как же сильно он заблуждался. Он сам — олицетворение всего самого мерзкого, противоестественного, что может быть не только в магическом, но вообще в мире как в таковом.

— Не знаю, о чём ты думаешь, но лучше подумай о чём-нибудь другом. — Голос Люциуса звучал непринуждённо, но в глазах читался страх.

И боятся было чего. Взглянув на свои руки, вцепившиеся в чашку, Руди на краю сознания отметил, что кончики его пальцев будто светятся изнутри золотом. Это даже могло быть красивым, но при таких обстоятельствах ещё больше пугало.

Рудольфус собрался с мыслями и только теперь обратил внимание, что чашка потеряла свою целостность. Она пошла трещинами. Хотя так просто казалось. На деле же она расщепилась на множество осколков, которые просто зависли в воздухе, лишь на первый взгляд напоминая свою изначальную форму. А остатки чая парили над ней небольшими то ли каплями, то ли сферами.

Ещё одного взрыва допустить было нельзя. Сейчас здесь не было ни Долохова, который бы помог нивелировать последствия, ни Рабастана, чьё присутствие помогло бы взять себя в руки. На этот раз ушибами и лёгким сотрясением они не отделаются. Но едва он об этом подумал, как почувствовал ту самую сжимающую боль в груди. Как и тогда. Чем больше прилагал стараний, чтобы успокоиться и избежать самых ужасных последствий, тем отчётливей их представлял и тем сильнее паниковал.

В какой-то момент Руди понял, что задыхается. Внезапно лёгким и сердцу в груди стало невыносимо тесно. Его взгляд заметался по комнате в поисках опоры. И когда ему уже начало казаться, что его просто разорвёт изнутри, почувствовал, как его руки мягко накрывают чужие. Уставившись на их владельца, в его лице он больше не увидел страха. Люциус смотрел в упор и спокойно, глубоко дышал. И Руди, неосознанно подражая, начал выравнивать собственное дыхание. Его руки были аккуратно, но сильно прижаты ладонями к столу, и это странно успокаивало.

Когда он смог, наконец, вернуть контроль над своим телом и уже собирался поблагодарить Малфоя, его резко швырнуло в бездну, что разверзлась под ногами, а на комнату обрушился оглушительный грохот. Он и не заметил, что поднял в воздух и их с Люциусом, и всю мебель в своих покоях. Поднимаясь с пола и потирая ушибленные места, Малфой сварливо поинтересовался, за какие грехи Лестрейндж так взъелся на его фамильный чайный сервиз. А ведь и правда, это был тот самый.

Улыбнувшись неожиданному совпадению, Руди уже было достал палочку, чтобы восстановить уничтоженное малфоевское имущество, но тот его опередил:

— Давай лучше я. Я, конечно, рискую познать твой гнев за свои слова, но не очень-то я доверяю твоим навыкам, когда ты в таком состоянии. Лишиться поместья у меня желания отчего-то не обнаруживается.

— У тебя палочки нет.

— Ладно. 1:1. У меня эльфы есть. Вот пусть и поработают. А тебе не помешает свежий воздух. Там и продолжим наш разговор.

— Чего ты так переживаешь? У тебя ведь ещё недвижимость имеется?

— А ты вознамерился разрушить и её?

На этот раз Рудольфус пришёл в себя не в пример быстрее, что, несомненно, не могло не радовать. Это значило, что эти всплески можно если и не контролировать, то сдерживать. Временное решение, если учесть, что теперь это нельзя было считать исключительным случаем. С другой стороны, вполне возможно, что и раньше они таковыми не были. Ведь, если подумать, это могло быть именно тем, чего Руди не помнил. А в Азкабане их могли подавлять дементоры и сами стены древней крепости.

Узнать предстояло многое. И хорошо было бы заручиться поддержкой кого-нибудь подкованного в этой сфере и не такого заинтересованного, как Лестрейндж. Но допустит ли Рудольфус вмешательство кого-то постороннего в столь личные для него дела — тот ещё вопрос.