Волки и Овцы (джен)

Вопреки сложившемуся в последние годы мнению, Люциус Малфой отличался удивительной стойкостью и силой характера. А ещё он был предан своей семье. Не идеям чистой крови, как с присущей всем магглолюбам самоуверенностью утверждали сторонники Дамблдора.

Безусловно, в понимании такого высокородного уважаемого мага именно чистокровные волшебники должны занимать высокое положении в обществе, диктовать и направлять не блещущих знаниями обывателей. Что может дать волшебному миру недалёкий отпрыск магглов, которому не нашлось тёплого места среди себе подобных и теперь он жаждет получить то, что ему никак принадлежать не может. Люциус был достоин занимать это самое место по праву рождения, по праву сильного, как его отец, как его дед, как и его сын однажды будет.

Видеть, как грязнокровки лезут в их мир со всех щелей, не зная даже простейших вещей, не желая восполнять эти пробелы, навязывая свои неуместные, бестолковые правила и нормы, для Малфоя было невыносимо. Они расшатывали вековые устои, рушили возведённые благородными предками чистокровных семейств законы, подтачивали репутацию самих этих древних родов. Они уничтожали всё, что для Люциуса Малфоя имело ценность. Но наивысшую ценность для него всегда имела семья. Ради неё он мог пойти на любые жертвы, вытерпеть любую боль, перенести унижения и даже отдать жизнь. Этого не видели все эти крикливые бравые грифиндорцы. Этого не видел и Тёмный Лорд.

Разубеждать последнего было бы самоубийственной затеей. Он не признавал самой сути преданности, пусть и требовал этого от своих некогда сторонников, теперь же просто слуг. Когда-то Люциус, будучи ещё школьником, видел в нём харизматичного лидера, амбициозного политика, по-настоящему сильного мага. Но уже тогда, до первого падения, он осознал, что юношеский максимализм и личное непринятие новых веяний привели его к зацикленному на собственном могуществе властолюбцу.

После рождения Драко он и вовсе разуверился в своём кумире. Тёмный Лорд не просто не защищал интересы чистокровных — он рисковал их жизнями так легко, словно те были домашними эльфами. Как бы не скандалили тогда Светлые, видя свободно разгуливающего по Министерским коридорам Пожирателя Смерти, сам Люциус был честен с собой — он был счастлив, что вся эта история закончилась именно так, и его семья отделалась лёгкими потерями.

В те годы он жил и наслаждался жизнью. Старался перестраивать волшебный мир аккуратно, почти незаметно, добиваясь поставленных целей бескровными методами. Да, это был долгий путь, но действенный и результативный. А главное, эти самые результаты такой деликатной работы крайне сложно впоследствии вытравить, не разрушив уже отлаженную систему. Разве не такова должна быть деятельность грамотного стратега?

Но с воскрешением Лорда все многолетние труды Малфоя пошли прахом. Первое время ему ещё удавалось быть достаточно убедительным. Он старался донести до изменившегося до неузнаваемости теперь уже точно Хозяина, что открытое противостояние не приведёт их организацию к намеченным целям. Но очень скоро осознал, насколько Тёмный Лорд теперь далёк от них. Самих же Пожирателей он низвёл до живых кукол, на которых можно отрабатывать тёмные заклятья. Последние события лишь подчеркнули аналогию.

Сказать, что угроза в адрес старшего Лестрейнджа в исполнении Лорда повергла в шок самого Люциуса — не сказать ровным счётом ничего. Они, конечно, не приятельствовали. О каких дружеских отношения может идти речь, если один из них провёл почти полтора десятилетия в Азкабане? Но Люциус ценил странноватого Руди за силу, характер, глубокие познания в магии. В конце концов, он видел в нём интересного собеседника и такого же преданного семье, как и он сам, главу чистокровного рода. Но в тот день Лорд одной фразой, брошенной повелительным шелестящим тоном, превратил Рудольфуса Лестрейнджа в простую игрушку.

Руди всегда был внешне похож на красивую фарфоровую куклу. Отрицать это было попросту невозможно. Однажды осознав, что тело, доставшееся ему от далёких французских предков, никогда не приобретёт желанной брутальности, Рудольфус стал всячески подчёркивать фамильные черты. Но до этого случая ни Малфой, ни любой другой вменяемый волшебник не рискнул бы упрекнуть молодого Лорда Лестрейнджа в недостаточной мужественности.

Руди был силён. Не телом, нет, но магией и духом. Последнее вызывало особое уважение у всех, кто был знаком с ним хотя бы пять минут. Он действовал на людей так, что за тонкокостным бледным телом невысокого юноши виделся уверенный в себе и своих силах могущественный маг. Он им всегда и был, пока Тёмный Лорд не решил на его примере в очередной раз указать своим последователям на их место.

Люциус всё смотрел на уставившуюся в пол фигуру в чёрной мантии и старательно отгонял от себя образы, навеянные словами жестокого кукловода. Выходило откровенно плохо. Ему всё виделась стая голодных оборотней, дорвавшихся до такой желанной и по воле хозяина совершенно беззащитной жертвы. Взгляды, что бросал довольный Грейбек, делали картинки в голове лишь ярче. С трудом Люциус удержал в себе ужин до конца собрания.

Последующие несколько дней он старался по возможности с Рудольфусом не пересекаться, ведь каждая такая случайная встреча превращалась в пытку: против воли он представлял это хрупкое тело во власти грязных полуживотных, и в любой момент оно могло превратиться в изящное и такое родное тело его Нарциссы или даже Драко. Лестрейндж же будто не замечал изменений в отношении к себе. Похоже было, что он вообще ничего вокруг не видел.

Так казалось, пока он не убил оборотней, по-хозяйски облюбовавших малую гостиную Малфой-Мэнора. С одной стороны, Люциус был благодарен — эти тёмные твари откровенно засматривались на его жену. Но с другой — он отчётливо понимал, что Руди так поступил не в чужих интересах. Это значило, что на месте тех оборотней мог оказаться кто угодно. За жену и сына в этом плане он совсем не переживал: комплекс старшего брата, как шутил Антонин, заставлял Рудольфуса оберегать тех, кого он считал близкими. К счастью, в Малфоях он видел родню, что было даже иронично, ведь собственную жену, которая их и связывала, он частью семьи никогда не считал. Хотя, если учесть характер самой Беллатрисы и её отношение к супругу, это неудивительно.

В любом случае такая позиция Рудольфуса была выгодна Малфою, но его самого это могло и не защитить. Он не мог не видеть, каких усилий стоило Лестрейнджу не кидаться Авадами в каждого мужчину, который на него косо посмотрит.

И будто мало было существующих проблем, Тёмный Лорд участил совместные с оборотнями акции устрашения и ясно дал понять, чего от них ждёт. Люциус не мог найти себе места, отпуская Драко на очередную операцию, понимая, что та при любом раскладе может оказаться последней для его сына. Но, к счастью, стая Грейбека не нуждалась в активной поддержке школьников, и наследнику Малфоев пока не довелось замарать свои руки в крови магглов и их защитников. Но, видя каждый раз ужас на зеленоватом лице, Люциус боялся даже предположить, как скажется на душевном здоровье сына увиденное в рейдах.

Как бы он хотел иметь маховик времени, чтобы вернуться в тот злополучный день, когда он с непоколебимой решимостью, которой могут обладать только самоуверенные подростки, вознамерился примкнуть к рядам таких же блюстителей идей Чистой крови, как он сам. Но смог бы он что-то изменить? Большой вопрос. В молодости он был ослеплён величием Тёмного Лорда, хотя теперь, с высоты прожитых лет, Люциус не мог разглядеть, в чём, собственно, заключалось это самое величие. Но что уж об этом всём думать? Маховика у него не было в любом случае, а посыпать голову пеплом ему и так приходилось по пять раз на дню.

Так бы Малфой и пребывал в страхе и самобичевании, если бы Рудольфус однажды не достиг своего предела. Что их, взрослых сознательных колдунов, дёрнуло пойти на столь безответственный и откровенно глупый шаг, Люциус и сам себе ответить не мог. Это же надо было ещё до такого додуматься — усыпить мага, подлив ему зелье сна без сновидений в чай. И кого? Надо было самого Лорда или Дамблдора попробовать опоить. Пусть Лестрейндж и был в последнее время не в себе, но навыков-то своих он не растерял. Он прочёл их помыслы даже не как открытую книгу, а как тот нелепый тонкий журнал, что печатает сумасбродный Лавгуд.

Страшно представить, чем всё могло закончиться. Но даже так вряд ли Руди всё просто забудет. А иметь такого врага, тем более, находясь в опале, Малфой совершенно не хотел. Следовало дать понять Рудольфусу, что эта ошибка была допущена лишь по недоразумению, из благородных побуждений. Однако, когда Люциус оказался у дверей в гостевые покои, застал там не только самого Лестрейнджа, но и Долохова, который всегда как-то ненавязчиво присматривал за своенравными братьями.

Из услышанного он сделал крайне неприятные выводы. По всему выходило, что опасность, на которую Люциус так старательно закрывал глаза, не просто реальна: она зависла в непозволительной близости над ними. И если не принять никаких мер, в скором времени она обрушится и погребёт под собой всех и каждого. Другие могли обманывать себя сколько им угодно, но Малфой отдавал себе отчёт, что Руди — лишь яркий пример.

Тёмный Лорд планировал уничтожить одного из самых значимых своих людей, сломив его, втоптав в грязь, чтобы наглядно продемонстрировать остальным, кто хозяин их жизней. Ему было мало страха и безоговорочного подчинения. Он будто жаждал пробраться в саму суть каждого из своих слуг, поработить разум, поглотить душу. Словно дементор. Он и был теперь похож на дементора. Каково это — жить четырнадцать лет в окружении этих тварей?

Люциус напоследок снова глянул на медленно жующего сэндвич Рудольфуса. В этот момент он видел его настоящим: тонкие подрагивающие пальцы, которые без зажатой в них волшебной палочки выглядели непозволительно хрупкими, острый измождённый профиль. Руди совсем не выглядел на свои годы. Люциус неосознанно вновь провёл параллель со своим сыном. Сердце неприятно сжалось, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что перед ним взрослый мужчина, тёмный маг, убийца, а не невинное дитя.

Но, увидев раз, он уже не мог отделаться от этого образа. И сами собой в голове стали всплывать картинки из прошлого, где сам Люциус был подростком, а Рудольфус … Рудольфус тоже. Или нет? Собственно, сколько тогда было старшему из братьев? У Лестрейнджей разница в два года, это он знал наверняка. Но как они тогда сдали ТРИТОНы в один год? Кажется, они тогда уже учились на дому и сдавали досрочно, экстерном. Руди в то лето вроде женился на Белле… Нет, нет. Свадьба была раньше. Сам Люциус уже давно окончил Хогвартс и женился.

Какая-то путаница. Не могли же они загреметь в Азкабан ещё детьми? Как тогда быть с пытками над Лонгботтомами и всеми теми убийствами? Да и Белла, она ведь старше Нарциссы. Не мог Лорд Лестрейндж попрать все общепринятые нормы и традиции, женив своего наследника на девушке, что старше его сына? Хотя, это же Лестрейнджы. Каких только союзов не было в их роду, тут всего и не упомнишь. А сколько осталось за закрытыми дверьми фамильного замка?

И всё же, могло ли Министерство посадить в Азкабан несовершеннолетних? Крауч, безусловно, мог. Он от одного вида черепа со змеёй готов был призвать дементоров. Но ведь это никак не должно было затронуть их законодательные акты. Этого даже Кручу бы не простили. Бюрократы подобного не спустили бы с рук даже в военное время.

Малфой не заметил, как несвязные размышления переросли в азарт. Он, словно гончая, взял след. Это чувство, такое знакомое, такое для него привычное, будоражило. Даже без палочки оно вызывало слабое покалывание в кончиках пальцев. И как же это было приятно! Словно сбросить с себя чужое проклятье одной только силой воли.

По пути в свой кабинет он заглянул в библиотеку и, прихватив пару нужных фолиантов, ускорил шаг: не хватало ещё кого-нибудь встретить и позволить себя отвлечь от столь заинтриговавшей идеи. То, что ему было нужно, отыскалось в книгах сразу. Это совсем несложно, если знаешь, что ищешь. Вернее, как оказалось, если понимаешь, что в этих поисках есть необходимость. В «Полном справочнике чистокровных семей» Малфой первым делом отыскал годы рождения братьев Лестрейндж и, утвердившись в своей гипотезе, стараясь пока не анализировать полученную информацию, тут же раскрыл сборник магических законов за нужный период. Так же попытался отыскать ссылки на все известные схожие прецеденты.

Выходило, что Люциус в своих домыслах был прав, и Министерство действительно нарушило закон, поместив несовершеннолетних в Азкабан. Какой громкий это мог быть скандал! И сколько голов полетит, если об этом станет известно британской общественности. Разумеется, если подать это под правильным соусом. Необходимо было показать Лестрейнджей в нужном свете. Это значило в первую очередь убедить их самих в необходимости такого шага. А ещё следовало выяснить, какие скелеты хранятся в шкафу Рудольфуса, как самого ярого последователя Тёмного Лорда. И есть ли вообще этот шкаф?

Как было бы славно разыграть эту карту. И как же при этом мешает сам Лорд. Если бы только Люциус мог заставить их всех делать то, что ему нужно, он бы не просто обелил ряд Пожирателей, включая себя самого и нужных ему людей, но и смог продвинуть так необходимые их миру идеи, избежав гибели волшебников, которых и без того осталось слишком мало.

Рудольфус умён и дальновиден, но захочет ли предстать перед магическим сообществом кротким невинным агнцем, которым он, без сомнения, не является. Вот что заботило Малфоя. Представить Руди беспомощной, несчастной жертвой даже в теории было сложно, а уж заставить его отыграть эту сомнительную роль… Нет, определённо, Люциус не был самоубийцей. С другой стороны, так ведь можно было вывести из-под удара Рабастана. А есть ли хоть что-то, чего Руди не сделает ради жизни и безопасности брата? Грязный ход, безусловно, но ведь игра стоит свеч.

Оставался Лорд. Будь он прежним, возможно, смог бы разглядеть открывающиеся перспективы. Но тот помешанный на мальчишке Поттеров безумец не способен мыслить здраво. Все его мысли лишь о собственном величии. И само Министерство ему нужно только для этих целей. Власть — единственное, что его интересует. Поймав себя на будничных размышлениях о необходимости устранения Тёмного Лорда, Малфой даже опешил. Въевшийся страх будто отошёл на второй план, и Люциус усомнился в трезвости своих рассуждений.

Что ж, сначала следовало защитить свой разум от Лорда, если уж до Лестрейнджа ему удалось добраться. Были, конечно, артефакты, но ими не пользовались повсеместно неспроста. Да и пойми Тёмный Лорд, что его слуга скрывает свои мысли от него, он заавадит, не колеблясь ни секунды. Так сказать, упреждающий удар.

Надо было прислушаться к Северусу, но тогда ведь было мирное время. Кому бы пришло в голову, что Лорд вернётся? Теперь же Люциус очень сильно жалел о собственной небрежности. В таком случае, теперь ему было необходимо найти союзников, которые в этой области мастера. Снейпа днём с огнём не сыщешь. В последнее время он со своими котлами разве что не спит.

Рудольфус был бы идеальным вариантом, учитывая его роль в этом плане. Но опять же, вдруг его преданность Лорду непоколебима? Как узнать, не подставившись под удар? Конечно, после такого показного унижения сам Люциус сделал бы всё возможное, чтобы обречь на самые мучительные и долгие страдания бывшего хозяина. Но то он. Лестрейндж мог быть иного мнения.

«Бывший хозяин». Надо же, как легко, оказывается, отказаться от старых идеалов, если над жизнями твоих родных висит угроза. Хотя, будучи честным с собой, Малфой признавал, что некоторые взгляды он сменил задолго до последних событий, а от основных идей вовсе не собирался отказываться. Лишь от ополоумевшего Лорда. В конце концов, он не планировал переходить на сомнительную «светлую» сторону, ведь он всё ещё видел, какой урон наносят волшебному миру грязнокровки.

Но кто сказал, что для защиты своих интересов и будущих поколений магов необходимо истреблять неугодных? Они вполне могут жить бок о бок с уважаемыми волшебниками, если будут знать своё место. А уж если они сочтут такое положение вещей естественным, будут ещё и благодарны. Домовые эльфы, например, с гордостью служат своим хозяевам, воспринимают такой труд высшей честью. Не считая сумасшедшего Добби, конечно. Но на то он и сумасшедший. Даже сами эльфы его презирают.

Но чтобы претворить свои далеко идущие планы в жизнь, опять-таки нужны были правильные союзники. Всё вновь возвращалось к Лестрейнджу. Посидев в раздумьях до глубокой ночи, Люциус поднялся из мягкого кресла и, ведомый каким-то внутренним чутьём, направился в гостевые комнаты. Рудольфус не спал и был на этот раз один. Он по-мальчишески забрался на широкий подоконник и, свесив ногу, смотрел через распахнутое окно куда-то вдаль невидящим взглядом. Выглядел он рассеянным и уставшим, но стоило Малфою сделать шаг в комнату, Руди мгновенно направил на него палочку. Теперь он больше всего походил на матёрого хищника. Люциус внутренне даже усмехнулся своим недавним мыслям: где взять такую овечью шкуру, которая скроет эту волчью суть?

Лестрейндж опустил своё орудие сразу, как узнал вошедшего. Но это ещё ни о чём не говорило — проклясть он мог и позже. Люциус и забыл о той безобразной сцене, в которой сам принимал непосредственное участие. Это осложняло дело, как и общее, очевидно, не самое радужное состояние Рудольфуса. Он не спал уже несколько дней, что очень сильно сказывалось на его здоровье и ещё значительней влияло на настроение. И как в такой ситуации начинать разговор? Ещё и на столь щекотливую тему? Не спросишь ведь: «Не считаешь ли, что с Лордом нам больше не по пути?»

«А ты спроси». В первое мгновение Люциус решил, что ему послышалось, но Лестрейндж вновь оторвался от созерцания ночного пейзажа и вонзился своим острым взглядом в остолбеневшего мужчину. Как можно было не подумать о настолько важной детали? Он ведь прекрасно умел держать мысли в узде, выставляя напоказ нужные. Хоть этому Северус заставил его научиться. И вот так просто подставиться? А если бы перед ним был Тёмный Лорд? «Ты бы сейчас не задавался этими вопросами». Руди выглядел почти расслабленно, даже спокойно. И совсем не враждебно, что Малфой, стараясь не задумываться, принял за хороший знак:

— Верно ли я понимаю, что ответ будет утвердительным? — Лестрейндж с минуту вглядывался в глаза собеседника, пока до Люциуса не дошло, что он перерыл в его голове все воспоминания, мысли и эмоции последних часов.

Если Тёмный Лорд пронзал чужой разум раскалённым железом, то Руди в своей работе чем-то отдалённо походил на Дамблдора. Его вмешательство далеко не всегда можно было заметить, что не могло не настораживать. Но в отличие от любителя лимонных долек и красочных мантий, это красноволосое чудище свои таланты всячески старалось скрывать.

— Так я всё-таки монстр или жертва обстоятельств?

— Перестань, пожалуйста. И раз уж ты и так всё уже знаешь, выскажи своё мнение?

— Полагаю, я имею право порыться немного в голове человека, в чьих мыслях так громко и чётко вновь и вновь повторяется моё собственное имя. Хотя бы в отместку за то, что этот самый человек пытался провернуть несколькими часами ранее. — Люциус хотел было что-то ответить на эти отнюдь не голословные обвинения, но Рудольфус ему не позволил, продолжив:

— Как думаешь, есть хоть один уважающий себя маг, даже просто человек, который смирится и простит подобное? Я не настолько преклоняюсь перед Его величием. Ты, случаем, не перепутал меня с моей женой?

— Я понял твою позицию. Что ты думаешь о моей идее? — Малфой старался придерживаться делового тона, чтобы не взбесить напоминанием своего собеседника, но давалось ему это с трудом, под натиском предвкушения.

— Жаль тебя огорчать, но белым и пушистым я не был никогда. Иначе меня вряд ли можно было бы назвать Лестрейнджем. И ты прав, выставлять себя кроткой овечкой я не позволю. — Что ж, этого следовало ожидать. Но как же обидно. — Однако сама идея не лишена смысла. Если ни я, ни тем более Басти не будем замешаны в скандале.

— Но ведь именно это и может стать надёжным фундаментом для нашей дальнейшей политической…

— Нет. Я не желаю видеть своего имени в газетах. Мне хватает и того, что оно пестрит на плакатах «разыскивается». — Люциус его прекрасно понимал, но и для отступления не видел возможности.

— Если я прав, а я прав, этих плакатов больше не будет. Ты ведь понимаешь, что это поможет снять с тебя обвинения.

— Да, обвинения тех лет. Даже если тогда на моих руках крови не было, то сейчас, как ты сам признаёшь, я — чудище. Пугало из детских сказок. Думаешь, общественность сможет закрыть глаза на подобное?

— Это зависит от того, в каком свете представить…

Руди ухмыльнулся на эти слова. Да, в своё время Малфой выкрутился именно так. И в отличие от Беллы, её супруг не считал этот ход проявлением слабости или предательства. Уж всяко лучше той дурости, на которую им с братом пришлось пойти из-за этой ненормальной и такого же фанатичного сынка Крауча. Если бы он тогда знал то, что знает сейчас, он бы заавадил этих двоих на месте. Это были бы первые и последние жертвы в его жизни. И он бы даже отправился за это в Азкабан, если бы не смог выкрутиться. Зато брат был бы на свободе.

История с Лонгботтомами вызывала у него изжогу и бессильную злость. Если бы он не потерял контроль над ситуацией, если бы не отвлёкся, те отделались бы парой круциатусов и подчищенной памятью. Если бы ранее Белла не устроила форменный скандал. Если бы Крауч держал рот на замке и не нёс чушь о подслушанном разговоре. Если бы сам Рудольфус не оказался настолько самонадеянным, что решил, будто сможет проконтролировать процесс допроса, будет в силах в случае опасности уберечь брата. Наивный вчерашний школьник.

Да, он сделал достаточно, чтобы даже эта бешеная психопатка считалась с ним уже тогда. И это оказалось на удивление просто. Она признавала лишь силу, словно была не наследницей древних традиций одного из благороднейших родов, а безродной уличной дворнягой.

И именно магической силой Лестрейнджи и славились. Чего нельзя было сказать о Блеках, чьей основной особенностью был взрывной темперамент, да их фанатичная преданность одной идее. Если кто-то из Блеков вбивал себе что-то в голову, он становился верным адептом этого убеждения до самой смерти, и ничто не могло его разуверить. Исключением могла быть Нарцисса, возможно, Регулус, но кто знает, быть может, они себе не изменяли, просто выражали свою преданность сдержанней, нежели их безумная родня. О последнем вообще сложно было что-то сказать, хотя можно было заключить, что он оказался наблюдательней и дальновидней их всех. Но, к сожалению для самого Регулуса, он тогда оказался в одиночестве. У них же был шанс выбраться из того болота. В которое они позволили себя затянуть.

Малфой видел, что Лестрейндж борется с собой, своими взглядами и принципами, понимал, что торопить его в этот момент не стоило, но и усидеть на месте в молчаливом ожидании не мог. Терпения ему всегда было не занимать, но он волновался, что Руди упрётся, и тогда сам Люциус потеряет не то что возможность вновь возвыситься — он потеряет гораздо больше, если эта информация дойдёт до ушей Тёмного Лорда.

— Я могу тебя понять, но будь мой сын в опасности и имей я такую, не спорю, весьма болезненную для самоуважения, перспективу его вытащить, я бы ей воспользовался.

— Ты ведь понимаешь, что если я сам не захочу, манипулировать мной, тем более так топорно, ты не сможешь? Раз понимаешь, не оскорбляй ни меня, ни себя этими жалкими попытками. Что касается моего самолюбия, никто его так не задел, как наш дражайший Повелитель. И я бы без раздумий простился с остатками гордости, если бы это гарантированно уберегло Рабастана от смерти и от того незавидного положения, что нам уготовано. Но шансы слишком призрачны.

— Если нас будет двое, пусть трое, да, будет крайне сложно.

— Ты ведь не планируешь объединяться с орденцами или им подобными? На тебя это не похоже.

— Конечно, нет. Уж лучше корчиться под лордовским круциатусом каждый вечер до конца своих дней, чем уподобиться этим магглолюбам. — Люциус, конечно, немного лицемерил. Даже в этот, такой важный для будущего его семьи момент он отыгрывал привычную роль и просто физически не мог содрать намертво приросшую маску надменного аристократа, коим в большей степени он и был, даже оставаясь наедине с собой. Но ведь было и что-то ещё. И это что-то было так необходимо в эту минуту. Ведь сомневающийся и такой нужный ему Лестрейндж чуял фальшь за милю.

И именно это время Рудольфус выбрал для того, чтобы продемонстрировать свою «тактичность». Он больше не лез в голову собеседнику, то ли играя с ним, то ли проверяя. Может, он так бросал вызов? Присматривался? Ожидал от Люциуса некоего первого шага, своеобразной символической жертвы? Руди прямо заявил, что ради близкого человека готов пойти на всё. А на что готов пойти сам Люциус?

Может так случиться, что в какой-то момент им действительно придётся прибегнуть к помощи Светлой стороны. Сможет ли Малфой переступить через себя, отринуть свои взгляды, амбиции? Или бросит Лестрейнджа на половине пути? Хороший вопрос. Ради Нарциссы и Драко он бы на это пошёл. А ради союзника?

Сам Рудольфус, как человек принципов, если даст обещание, пойдёт до конца. За себя Люциус в таких вопросах ручаться не мог. Он во всём привык искать выгоду, и теперь ему было сложно представить ситуацию, где он отходит от привычной линии поведения ради другого, не получая ничего взамен, кроме собственного поджатого хвоста. Это было бы крайне унизительно и весьма ощутимо для его самолюбия. А ведь именно этого он и ждёт от Лестрейнджа. Но тот в открытую говорит, чем готов пожертвовать и что для него уже слишком. И при всём при том, даже это самое «слишком» перестаёт быть таковым, если появляется реальная возможность достичь поставленных целей.

Вот и одна из причин, почему никто, включая Люциуса, не заподозрил в волевом молодом мужчине мальчишку в те годы. Малфой не мог пересилить себя даже в мелочах: подумать только, идти на поклон к грязнокровкам? Можно было убедить себя, что подобная жертва не понадобится, и уверить Руди, что он, Люциус Малфой, ни перед чем не остановится, пока они совместными усилиями не добьются своего. Но ведь тот сразу его раскусит, и тогда можно забыть о светлом будущем. Лорду он его, конечно, не сдаст, но отношение к нему у Лестрейнджа изменится раз и навсегда.

Руди смотрел на звёзды и, казалось, уже забыл, что в комнате не один.

— Видишь ли, Рудольфус, я бы очень хотел сказать, что, как и ты, пойду на всё, забуду о гордости ради одного единственного шанса на нормальную жизнь. Но я не уверен, что готов всем пожертвовать ради тебя.

Лестрейндж медленно обернулся и в шоке уставился на Малфоя неверящим взглядом. С минуту они так и смотрели друг на друга в тяжёлом молчании, а затем Рудольфус разразился звонким смехом. Люциус в недоумении глядел на сгибающегося пополам мужчину и не находил, что сказать. Возможно, сыграло свою роль нашедшее в итоге выход напряжение последних дней, или Лестрейндж так не вовремя решил проявить свою принадлежность роду. Всё же это имя носило говорящий характер.

— Малфой, не хочу тебя разочаровывать, но знаешь, я тоже не готов жертвовать всем ради тебя. — Его влажные от слёз глаза весело искрились, и он с трудом сдерживал рвущийся наружу хохот. Сонный, исхудавший и немного дёрганный, но в этот момент Руди был похож на себя прежнего, и Люциус, наконец, смог расслабиться.

Когда они разошлись, было уже за полдень. Лестрейндж уже откровенно валился с ног, хотя изо всех сил боролся с собой. Направляясь в собственные покои, Люциус отдал распоряжение эльфу незаметно присматривать за гостем и в случае необходимости разбудить. Если Лорд поставил себе цель свести с ума своего слугу, противостоять ему вряд ли получится. Но и не спать совсем Руди не мог. Раз они теперь были союзниками в столь сложной битве против двух армий разом, они оба должны быть сильными.

За обедом Рудольфус ничего не сказал по поводу такого самоуправства, но с благодарностью кивнул Люциусу. Он выглядел всё ещё вымотанным, но уже неплохо контролировал своё тело: дрожь в руках исчезла, и движения вновь стали плавными.

Последующие дни для Малфоя выдались плодотворными. Он не только облёк свою рискованную идею в конкретную форму, но и составил чёткий список последовательных шагов, а также успел прикинуть, кого мог бы перетянуть на свою сторону. Он не сомневался в Макнейре. Кребб и Гойл пошли бы за ним, как и старик Нотт. У них тоже были сыновья, по всем параметрам соответствующие неблагонадёжным планам Лорда. Но пользы от первых было немного, а Нотт уже терял хватку.

Лорды Паркинсон и Забини этой хваткой не обладали в принципе, но имели нужные связи, и они могли присоединиться, но лишь при наличии гарантий безопасности. Гнев Тёмного Лорда они на себе испытывать не желали и всячески избегали даже любых провокационных разговоров в узком кругу. Были ещё нейтральные семьи, вроде Гринграссов, которые на деле так же поддерживали идеи Чистой крови, но не открыто. Северуса Люциус не включал в этот список намеренно. Он так и не смог понять, что на уме у его приятеля, но точно знал, что Снейп не так прост и играет в какую-то свою игру.

И так вышло, что в уговоренный день он смог пригласить на "игру в карты" лишь Уолдена. Но каково же было его удивление, когда в небольшом уютном помещении обнаружил, кроме братьев Лестрейндж, Эйвери, Мальсибера и, что оказалось самым неожиданным, Долохова. Вот уж кого он бы никогда не заподозрил в неверности Лорду. Люциус даже не сразу заметил, что так и замер в дверях, чем вызвал ироничную ухмылку у русского.

Руди выглядел спокойным. Он лениво играл с Эйвери в шахматы в противоположном от стола углу малой гостиной, отпивая ароматный чай из изящной чашки. Шутки о предпочтениях братьев Лестрейндж в напитках те уже даже не пресекали. Французы с примесью немецкой крови, пьянеющие от одного запаха вина и отключающиеся от бокала пива. Они и сами подшучивали друг над другом, чем обезоруживали ядовитые языки еще до того, как у тех сформировывался едкий комментарий в адрес непоколебимых трезвенников. Люциус иногда задавался вопросом, как эти двое вообще могут общаться с Долоховым? Ведь даже не считая ощутимого разрыва в возрасте, последний мог при желании перепить ирландскую сборную по квиддичу вместе с их болельщиками и тут же, играючи отбиться от группы авроров, чтобы затем, как ни в чём не бывало, вот так раскинуться за карточным столом с бокалом выдержанного скотча.

Не успел Люциус усесться за стол, как в комнату почти одновременно вошли Руквуд и Трэверс, о чём-то переговариваясь. Малфой даже усомнился, что Рудольфус верно его понял, когда принимал приглашение на дружескую партию, хотя выразился он вполне однозначно. Но тут Руди парой взмахов волшебной палочки запер дверь за вошедшими и наложил несколько мудреных заклинаний на комнату.

Люциус вновь бросил недоверчивый взгляд на Лестрейнджа. Ладно, его брат со своей компанией. Может, они и вправду сдружились настолько, что уже и Руди им доверял. Даже присутствие Долохова можно было с натяжкой объяснить. Всё же они были знакомы многие годы, прошли вместе через Азкабан. Но Руквуд и Трэверс? Чем только Рудольфус думал, приглашая их? Он хоть представлял, какому риску они теперь подверглись? Тем временем Трэверс уже плюхнулся на соседний с Малфоем стул, а Августус расположился у камина с книгой.

На мгновение Люциусу показалось, что Лестрейндж его предал, и все собравшиеся пришли по его душу. Но он сделал усилие над собой и отогнал неуместные страхи. Окажись его подозрения верны, он бы всё равно уже ничего сделать не смог. Значит, и смысла поддаваться сомнениям уже не было.

— Трэверс, судя по твоему довольному лицу, ты раскопал что-то интересное. — Тот лишь хитро улыбнулся Руди, продолжив деловито раздавать карты. — Поделишься с нами, убогими?

— Даже не знаю, стоит ли? Ладно, ладно. Только не надо в меня заклятьями швырять. Если в двух словах, то той скандальной журналистке из «Пророка» кто-то прищемил хвост. Поэтому мы в последнее время не имеем возможности наслаждаться её яркими трудами. Но, похоже, я нашёл в ней наш рупор.

— Ты же сказал, она больше не пишет?

— Нет. Она не имеет того простора для своего творчества, коим обладала раньше. Не может писать на определённые темы. Эйвери, не смотри так, морщины появятся. И если исходить из простейшего анализа её последних статей, в узде её держит кто-то из Светлых. Даже не так. Кто-то из дружков Поттера.

— Конечно, куда же без спасителя магического мира. — От слов Рабастана так и сквозило иронией.

До сих пор в памяти были свежи воспоминания о той злополучной погоне в Министерстве, когда эти безмозглые детишки, возомнив себя героями, ринулись в бой с Пожирателями. И ведь они искренне верили, что могут противостоять превосходящей их многократно силе. Даже Белла воспринимала их стычку не более чем забаву, что уж говорить об остальных?

Они даже не бросили ни одного тёмного заклятья в шайку малолетних идиотов. А те, вместо того, чтобы воспользоваться благородным порывом противника, сами развязали явно неравный бой. Который неизвестно, чем бы для них закончился, если бы к ним на помощь не подоспел их пресловутый Орден.

Если бы не их грифиндорская безответственность, Люциусу не пришлось бы почти целый год томиться в крохотной сырой камере, а род Блеков не потерял бы единственного наследника. Конечно, туда ему и дорога. Вот только других мужчин по прямой линии у них не осталось. В этом было что-то неправильное. Война за волшебный мир уничтожала всё больше чистокровных семейств, а предатели крови и потомки магглов, из-за которых она и была развязана, всё прибывали и прибывали.

— И какая нам от неё польза в таком случае? — Голос Долохова вывел Малфоя из неприятных раздумий.

— Польза очевидна. Поясню для непонятливых: она не может негативно отзываться о шрамоголовом очкарике и его дружной компании. О Министерстве она также не могла писать всё это время из-за отсутствия поддержки, которую мы, господа, как раз обеспечить в силах. Как и снабдить материалами. Её читают все. И ей верят обыватели. Верят даже тогда, когда точно знают, что все её эмоциональные выпады — откровенная, неприкрытая ложь. Мы же не просто дадим скандальный материал. Мы предоставим правду, но правду грязную, до безобразия откровенную. Всё, как она любит. Страх заставит её сделать то, что нам нужно, не отклоняясь от намеченного пути. А мстительность поможет проявить завидное рвение. Ей по силам представить и наших нынешних собратьев по оружию, и наших противников в не самом радужном свете. И поверьте, у этой змеи яда хватит, чтобы попутно утопить даже нынешнее Министерство за компанию. Для простого обывателя, для сомневающихся, для нейтрально настроенных, даже для некоторых приверженцев той или иной стороны именно мы станем оплотом спокойной, стабильной жизни.

— Говоришь красиво, не спорю. Будто уже успел с ней лично пообщаться.

— Ну, найти её было несложно…

— Так вот откуда эта довольная физиономия!

— Мы свободные взрослые люди. Что тебя удивляет? К тому же, как я мог убедиться в её профессионализме, не встретившись лицом к лицу?

— И правда, как?

В комнате царила непринуждённая атмосфера, будто они все и действительно собрались лишь за тем, чтобы скоротать вечерок и пообщаться на отвлечённые темы. Правда, сложно было не заметить, что как раз эта тема Рудольфусу была неприятна. Он старался не подавать виду, ведь сам согласился пойти на этот шаг, но было видно, как сильно отведённая ему роль его раздражала.

— Несомненно, работа госпожи Скитер окажет большое влияние на общественность, но нам нужно больше козырей для реализации наших замыслов. — Руквуд, наконец, оторвался от своей книги. — И смею предположить, что в скором времени у нас появится если и не Туз или Король, то Валет точно.

Его слушали внимательно, и, казалось, только Лестрейнджи и Трэверс понимали, к чему он ведёт.

— Исследователями в нашем отделе недавно было сделано весьма интересное открытие. Думаю, оно поспособствует повышению нашего с вами авторитета в глазах не только среднестатистического обывателя и расположит к нам некоторых небезызвестных представителей Светлой стороны…

— Да что ж вы все постоянно делаете эти глубокомысленные паузы! Не томи уже, Августус! — Мальсибер так активно выражал нетерпение, что умудрился засветить свои карты всем. И пока недовольный Долохов заново раздавал, Руквуд продолжил всё в том же неспешном темпе. По его безэмоциональному лицу этого никак нельзя было понять, но было очевидно, реакция Мальсибера его забавляла:

— После нашего разрушительного провала…

— Сокрушительного, — на автомате поправил до сих пор хранивший молчание Эйвери.

— Нет, я выразился верно. В нашем случае именно это слово наиболее точно описывает нанесённый вами ущерб Отделу Тайн. — Эйвери тут же поник, словно был главным зачинщиком во всей этой истории. — Так вот, исследователи Отдела Тайн были вынуждены провести немалую работу, чтобы хотя бы частично восстановить документацию, имущество и артефакты. Многие из которых были безвозвратно утеряны, к слову. Но, как говорится, нет худа без добра: за всеми этими изысканиями всплыли новые факты о некоторых древних и до конца не изученных артефактах. И тот, что представляет интерес для нашей небольшой компании — всем нам известная Арка Смерти.

— Опа! Не уж-то ваши умельцы научились ею управлять?

— Нет. Боюсь, это совершенно невозможно. Но есть мнение, что своё название она заслужила отнюдь не потому, что забирает жизнь у провалившихся в неё, а из-за принадлежности самой Смерти.

Тишину, что воцарилась после слов Руквуда, долго никто не решался нарушить — каждый задумался о своём.

— Погоди-ка, говоришь, та работа, которую ты продвигал последние пару лет таки сдвинулась с места? Выходит, вы сможете вытащить оттуда всех провалившихся? И Блека, значит? Живьём?

— Верное умозаключение, господин Долохов. Не удивлён Вашей проницательностью в этом вопросе.

— Ещё бы! Ты мне все уши прожужжал с этой злосчастной аркой.

— Именно. — Не замечая комментария Антонина, продолжил Руквуд. — Есть ряд проблем, на решение которых потребуется время. Но да, мы сможет вытянуть угодивших туда людей.

— Может я чего-то не понимаю, но даже если всё получится, нам-то с этого какая польза? Он ведь ярый сторонник Светлых, к тому же вроде крёстный Поттера.

— Мальсибер, мысли на пару ходов вперёд. Тем более всё до банальности просто. Ты сам себе только что ответил. Он пойдёт ради крестника на многое, а тот будет благодарен за возвращение близкого человека. А там и его дружки подтянутся. Сам же Блек, хочет он того или нет, будет обязан жизнью, но к тому моменту уже не ненавистным Пожирателям Смерти, а нейтральной стороне, которой мы и предстанем к его возвращению. — Люциус, вдохновлённый полученной информацией, уже предвкушал дальнейшие действия. Он не прогадал, высказав наболевшее Рудольфусу. Тот явно уже успел подсуетится. Вот зачем ему Руквуд. — Это не говоря о том, что таким нехитрым образом мы перетянем сомневающихся чистокровных, ведь сейчас эта ветвь Блеков считается безвозвратно утерянной.

— Хорошо, что ты не прихватил своего приятеля Снейпа. Он бы тебя прямо сейчас заавадил.

— Да, Северус от этой новости будет не в восторге. — Мальсибер и Эйвери печально переглянулись.

— Переживёт. Много отделу тайн нужно времени на вызволение Блека? — Рудольфуса мало интересовали застарелые школьные обиды взрослых мужчин, которые всё никак не могли наиграться в затянувшуюся на годы войну факультетов. В конце концов, у них было и без того много нерешённых задач.

— Если мои расчёты верны, то нам понадобится месяца три. Но это в благоприятных условиях, в отсутствии внешних препятствий.

— Кстати, говоря о внешних препятствиях, мы с Басти тоже без дела не сидели. Порывшись в документах отца, мы наткнулись на прелюбопытнейший факт. Для кого-то из присутствующих, возможно, это не будет новостью, но вот для нас, как ни странно, это было полнейшей неожиданностью. Как-то так вышло, что среди сокурсников и тем более школьных друзей нашего отца никогда не было никого с именем Волдеморт. Зато был некто Том Реддл. Вам знакомо чистокровное семейство с именем Реддл? Неудивительно, что нет. Потому что Том Реддл — весьма состоятельный помещик из Литтл-Хэнглтона. А ещё он потомственный маггл.

— Ты это сейчас к чему, Руди?

— Удивлён, что и ты, Тони, оказался не в курсе. Знаете, это даже забавно, ведь эта информация лежала всё это время на поверхности, но никто не желал её замечать. У нас двоих заняло всего пару дней, чтобы докопаться до подноготной нашего дражайшего Повелителя. Как я уже сказал, некто Том Реддл старший жил со своими родителями в Литтл-Хэнглтоне. По счастливому стечению обстоятельств там же обитало и семейство Мраксов, у главы которого была дочь Меропа. Мне нужно продолжать?

Молчание, нависшее над ними, было таким гнетущим, что уже знающий эту историю Рабастан не выдержал:

— Могло быть и хуже. Так он хотя бы и вправду наследник Слизерина. А мог ведь и в этом солгать.

— Можно подумать, это достижение. За тысячу лет этих наследников могло расплодиться по всей Европе десятки, если не сотни. — Недовольству Малфоя не было предела. Он и без того разочаровался в Тёмном Лорде, а выходило, что он и не Лорд вовсе, и даже не чистокровный. Неудивительно, что он так разбрасывается их жизнями. Он даже не способен в полной мере осознать ценность магических традиций, ведь он с ними не знаком.

— Так он намеренно рушит наш мир? — Тихий вопрос Эйвери застал врасплох.

— В каком смысле? Ты о чём?

— Ну, он ведь развязал не просто войну с магглорождёнными. Это война на истребление. Мы, очевидно, в меньшинстве, и открытое противостояние должно полностью нас уничтожить. А если продолжить нападения на магглов, преследований не избежать. А ведь их вдвое больше.

— Ты очень наивен, Эйвери, если считаешь, что их соотношение к нам два к одному. Магглов несколько миллиардов, а нас во всём мире и на сто миллионов не наберётся. И это при очень оптимистичном раскладе.

— Тони, ну ты не вгоняй в уныние. Мы всё-таки маги и превосходим их в силе.

— Мальсибер, ты бы хоть иногда думал, прежде чем что-то говорить. Что ты вообще знаешь о магглах, кроме того, что у них нет магии?

— Но ведь это самое главное!

— Тут я полностью согласен с Мальсибером. Наше превосходство над ними неоспоримо.

— Кто бы сомневался, Малфой? Вам бы прогуляться как-нибудь по Лондону вдвоём. Желательно без палочек. Знаете, поздним вечерком, по кривым узким улочкам. Глядишь, и прозреете. Это уже не говоря о магглах вооружённых. Пока ты самое короткое заклинание произнесёшь, нужные пасы палочкой сделаешь, твои мозги уже будут красоваться где-нибудь на стене или потолке.

— Если они так опасны, почему мы сражаемся не с ними, а с их отпрысками?

— Потому что в этой войне нам не победить. Сохранить бы то, что имеем. Прими как данность и думай о насущных проблемах, а не о магглах. — Долохов говорил так спокойно, словно о чём-то обыденном, но это нервировало ещё сильнее.

— Возвращаясь к актуальным вопросам, не лишним будет упомянуть ещё одну нашу с братом находку. — Спорщики тут же прервали перепалку и обратились в слух. — Дневники нашего отца хранились отнюдь не дома, что и не удивительно, учитывая их содержание, а в Гринготсе. До сего момента мне не приходилось проводить такую тщательную ревизию содержимого фамильного сейфа, так что вполне естественно, что в глаза мне не бросались некоторые приобретения моей драгоценной супруги. Один предмет меня весьма заинтересовал — Чаша Хельги Хаплпаф…

— Она же утеряна. Как она попала к Беллатрисе?

— Украдена, а не утеряна. И мы очень рады увеличению вашего семейного благосостояния, Рудольфус. Но какое это имеет отношение к Тёмному Лорду?

— Спасибо, Малфой. И на твой вопрос в некотором смысле ответил Эйвери. Важна не сама Чаша, а то, каким образом она попала к Белле. Прямиком из рук Тёмного Лорда. Он отдал её на хранение, как самой верной и преданной стороннице. Не надо спрашивать, как я об этом узнал, это к делу не относится. Однако сама Чаша — другое дело. Примечательно, что я обратил на неё внимание вовсе не из-за её исторической ценности. Она словно излучала тёмную магию. Такую знакомую, что я её даже на расстоянии почувствовал.

— И что это за магия? Тёмного Лорда?

— Да, но что за чары я не знаю. Я постарался создать достаточно достоверную копию. Белла разницы не заметит, а вот за Лорда ручаться не стану. Чаша сейчас в нашем замке, и её было бы неплохо исследовать. Мне, как вы знаете, Лорд любезно предоставил массу увлекательных развлечений. Руквуд, Эйвери? — Дождавшись согласных кивков, он продолжил с явной неохотой: — Если то, о чём я подумал, окажется правдой, нам придётся пересмотреть некоторые пункты нашего плана.

— Так у тебя уже есть предположение?

— Я не стану утверждать, у меня было слишком мало времени. Да и я плохо помню этот раздел магии, ведь изучал его в юности весьма поверхностно. Просто для общего развития. Предлагаю положиться на профессионалов.

Когда спустя почти неделю хмурый Руквуд и бледный Эйвери вынесли свой вердикт, Рудольфус лишь тяжело вздохнул. А вот на остальных, после подробного описания артефакта и его значения для Тёмного Лорда, лица не было. Хоркрукс! Это же надо? Кто в своём уме пойдёт на подобное преступление против собственной души? Люциус уже принял как факт, что Лорд безумен, но не настолько же. Значит, вот каким образом он вернулся из мёртвых. Он и не умирал в естественном смысле. Выходило, что этот хоркрукс был не единственным. И данная неприятная мысль пришла в голову не только Малфою:

— Получается, он расколол душу на три части? Раз однажды уже воскресал?

— Не хотелось бы вас огорчать ещё больше, господа, но, боюсь, этих частей больше. По нашим тщательным подсчётам их может быть и пять, и даже семь.

— Это ведь невозможно. Даже один такой ритуал оказывает негативное влияние не только на разум волшебника, но и ослабляет его как мага. Лорд не выглядит растерявшим свои силы или сквибом.

— А я не совсем понял, как вы смогли понять, сколько хоркруксов он создал? Разве можно измерить объём души?

— Нет. Но можно вычислить «вес» недостающего фрагмента, его, так сказать, целостность и отношение к основной части души. А зная это, с помощью нехитрых манипуляций можно выявить не только возможное количество осколков, но и попытаться наладить между ними связь, что поспособствует их обнаружению. Отвечая же на твой вопрос, Рудольфус, именно магическая сила Лорда принадлежит не совсем ему. Точнее, её истоки.

— Мы сможем найти остальные части? Сможем их уничтожить?

— Чья это сила?

— Да и да, сможем. А вот чья сила, боюсь, так с ходу, не имея возможности изучить самого Лорда, выяснить не представляется возможным.

— Значит, мы всё же в западне. — Тоскливый голос Мальсибера погрузил всю компанию в тяжёлое молчание, которое прорезал хриплый голос:

— Думаю, я знаю, чью силу он выкачивает. Вопрос в том, можно ли это пресечь, не уничтожив источник? — Долохов выглядел разбитым, словно после встречи со стаей дементоров.

— Зависит от того, к каким именно ритуалам прибег Тёмный Лорд.

Все ждали, что Антонин назовёт имя или ритуал, но он лишь задумчиво повертел в пальцах сигарету и вышел из комнаты. Лестрейндж хотел последовать за ним, но так как Малфой был ближе к выходу, тот оказался первым. Руди ничего не оставалось, кроме как ждать, как и остальным собравшимся.

Малфой нашёл искомое почти сразу. Русский дымил в саду, опираясь на широкий ствол дуба, и если бы не этот белёсый узор, едва видимый в свете окон, во мраке его было бы невозможно заметить. Люциус первым делом предположил, что Антонин и есть тот источник. В конце концов, он был силён, с этим никто не стал бы спорить. К тому же знал Лорда дольше большинства ныне живущих Пожирателей. Однако, стоило ему увидеть угрюмое лицо, тут же усомнился в своём предположении. Тони не боялся собственной смерти. Порой казалось, он её даже желал. Да, он не стал бы просто так глупо рисковать жизнью, но и привязан к ней не был. Или был? Что, собственно, знал Люциус об этом человеке? Почти ничего.

Теперь это упущение играло против него. Он понимал, что Долохов ничего не скажет, если не захочет. Прочесть его было почти невозможно. Ни подкупить, ни шантажировать нечем. Если этот матёрый боевой маг пожелает, он унесёт свою тайну в могилу, попутно прихватив с десяток любопытствующих. А Лорд так и останется главной нерешаемой проблемой до самой их смерти. Ведь сам он умирать, очевидно, не планировал. По крайней мере, окончательно.

Пока Малфой подбирал подходящие слова, Долохов окинул его тусклым взглядом и вновь уставился на ухоженный парк:

— Полагаешь, с моей стороны это недальновидно. Возможно, ты и прав.

Антонин вновь погрузился в тяжёлые раздумья. Малфой ждал. Он очень ясно понимал, что любое неверное слово, даже неподходящая интонация, может разрушить его шансы на спасение из той трясины, в которой он так глубоко увяз. Долохов уже выкурил две сигареты, потянулся к третьей, но той не обнаружилось. Смял пачку и, отшвырнув в сторону, испепелил. Затем, бросив бесцветное «идём обратно», не оборачиваясь на Малфоя, устремился к дому.

Едва они вошли в малую гостиную, Антонин, наложив на комнату несколько невербальных, пресёк расспросы, обратившись к Руквуду:

— Есть способы распознать ритуал без ведома его участников?

— Есть, но они довольно сложные, потребуют времени, мастерства. Но главная сложность состоит в том, что потребуется кровь хотя бы одного из участников.

— Будет забавно обратиться к Его Темнейшеству с такой скромной просьбой во время очередного собрания. — Рабастан почувствовал на себе сразу несколько укоризненных взглядов. Антонин же будто его и не слышал:

— Кровь я достану. Ты сможешь провести ритуал? Сколько потребуется времени?

— Смогу. Мне нужна пара дней, чтобы собрать всё необходимое и освежить некоторые моменты в памяти.

Долохов бросил холодно «хорошо» и вновь покинул притихшую компанию. На этот раз Рудольфус поспешил следом.

Кровь Антонин предоставил уже на следующий день. Об это Малфой узнал от самого Руквуда, который так углубился в изучение возможных ритуалов, что потерял и аппетит, и сон. Люциус переживал, что это станет заметно для кого-то со стороны и дойдёт до Тёмного Лорда, о чём и не преминул упомянуть Августусу. Тот лишь пожал плечами, уверив, что их господину сейчас не до них и их физического состояния. И всё же Малфой переживал. Пусть Лорд в последнее время не появлялся в Мэноре, что было заговорщикам только на руку, но у него повсюду были глаза и уши.

Однако, вопреки всем волнениям, небо не обрушилось. И уже через несколько дней он вместе с остальными выслушивал скупую на эмоции и подробности речь невыразимца:

— Есть несколько новостей: Во-первых, процесс извлечения пропавших в Арке Смерти, возможно, получится ускорить. Незначительно. Всего на пару-тройку недель, но в нашей ситуации это всё же плюс. — Начало уже было не слишком обнадёживающим, и Малфой мысленно готовился к краху своих надежд, проклиная последними словами Лорда, его неуёмную жажду власти и собственную глупость.

— Во-вторых, у нас с господами Эйвери и Лестрейдж есть мысли, как создать артефакт, который упростит поиски остальных частей души Лорда. Благодаря уже имеющемуся хоркуксу это будет несложно. Сложности возникнут, когда Тёмный Лорд поймёт, что они более не в безопасности. Поэтому перед уничтожением хоркуксов нам необходимо ослабить нашего Повелителя. И посему, в-третьих, мне удалось вычислить ритуал, с помощью которого Лорд увеличивает свою мощь.

Это было словно затишье перед бурей. Казалось, сам воздух наэлектризовался и вот-вот разразится оглушительным раскатом грома. Но за окнами всё так же ярко светило солнце, и тонкие ветви ухоженных деревьев лишь слегка покачивались. Малфой уже знал, кто является для Тёмного Лорда своеобразной маггловской батарейкой. Он понял это в тот же вечер, когда Долохов, ничего не объясняя, пообещал достать кровь.

Догадывался ли сам Рудольфус о своей роли в возвышении Повелителя, было не ясно. Он никак не показывал вида, что осведомлён о существовании такой возможности в принципе, но и слишком заинтересованным не выглядел. С другой стороны, Руди вообще порой реагировал совершенно неожиданным образом на разные ситуации: он мог рассвирепеть от какой-то, по мнению Малфоя, совершенно незначительной мелочи, при этом с лёгкостью проигнорировать прямое оскорбление в свой адрес от какого-нибудь жалкого безродного полукровки.

Люциус его не понимал, поэтому его сильно тревожила возможность летального исхода для жертвы ритуала Лорда. Рудольфус мог принять свою участь с достоинством. Но мог и воспротивиться. Ведь даже не беря в расчёт его некоторых странностей, у него был брат, который с таким положением вещей мириться не станет. В этом Люциус тоже ни на мгновение не сомневался. Рабастан крайне редко противится решениям брата, но если упрётся, Руди уступит. И тогда против их скромной компании будет сразу двое Лестрейнджей и, чего нельзя исключать, Долохов.

При таком раскладе шансов у них нет. И не стоило забывать, что Лестрейнджи нужны для реализации планов по внедрению нужных мыслей в головы волшебников Британии. Их личные умения, знания, навыки и связи — всё развеется прахом по ветру, если этот чёртов ритуал нельзя будет обратить вспять, не навредив Рудольфусу.

В эти краткие мгновения молчания, что Руквуд взял на то, чтобы отпить из своего стакана, прежде чем продолжить, Люциус Малфой переживал самые гнетущие за последние месяцы, включая проведённые в Азкабане, чувства. Он так за самого себя не беспокоился, как за жизнь мужа сестры его жены. Его нервная система так раскалилась, что в какой-то момент он вполне осознанно начал планировать убийство Тёмного Лорда собственными голыми руками.

Этот наглый полукровка умудрился не только обманом поработить наследников почтеннейших семейств и уже их детей, но и обезопасил свою жизнь за их же счёт. Люциус даже на досуге попытался рассчитать, как давно старший Лестрейндж мог являться донором магии для своего хозяина. И почти сразу пришёл к неутешительному выводу: задолго до того, как их организация обрела вес в магическом сообществе.

Теперь для него было очевидно, зачем такому великому магу, как Волдеморт, понадобился совсем ещё мальчишка в его рядах. Белла должна была его контролировать, как самая верная сторонница. Да, у неё это не получилось. Ведь одной агрессией и истеричностью не заставить делать то, что необходимо такого неординарного человека, как Рудольфус. Всё же, как бы Блеки не кичились своим тёмным наследием и буйным нравом, с Лестрейнджами им не тягаться.

Но это и не было нужно. Из Рабастана получился прекрасный гарант. Руди сделает всё ради безопасности брата. Истину говорят: «Любовь — самая большая слабость». Вспоминая прошлое, Люциус не мог не подметить, что в последние годы жизни отец взбалмошных братьев вёл себя совершенно нелогично. Да и умер он при весьма странных обстоятельствах, совсем по меркам волшебников, молодым.

Малфой уже ни единожды задавался вопросом: знал ли Тёмный Лорд в свои юные годы с кем водит дружбу? Мог ли он намеренно сблизиться с Лестрейнджем не только ради связей, но и в попытке, как оказалось, весьма удачной, добраться до их фамильных тайн? Выходило, что мог. Но сам Лорд Лестрейндж оказался не так предан их общим идеям, как своему Роду.

Люциус не был наивен. Он знал, как и все, у кого были глаза, что Лестрейндж старший сыновьями пренебрегал. Даже не так. Он их презирал. Но они были его единственными наследниками. Даже бастардов на стороне у него не было, о чём он частенько сетовал в обществе своих старых знакомых. Стал бы он рисковать основной ветвью семьи ради полукровки? Конечно, нет. Интересно, знают ли братья Лестрейндж, от чего скоропостижно скончался их отец? Вернее, от чьих рук? И стоит ли использовать эту карту в случае необходимости?

Всё-таки нет. Осведомлены они или нет, Малфой решил не пересекать эти границы, если они сами не дадут на это позволения. Всё же, несмотря на расхожее мнение, Люциус беспринципной сволочью не был. Он не мог с уверенностью утверждать, что сами братья или хотя бы один из них не был привязан к отцу, вопреки открытой враждебности к своей персоне.

А что же Беллатриса? Вероятнее всего, Люциус изначально неверно понял мотивы Тёмного Лорда. Он уже владел наследниками Рода, значит, свободно ими распоряжался по своему усмотрению. Ему нужно было внедрить в эту семью того, кто вскроет все её секреты. Вот только Руди отказался вводить Беллу в Род и даже как-то убедил уже на тот момент не вполне адекватного отца. Сколько тогда слухов поползло об этом странном союзе — все и не упомнишь. Но Лорд не из тех, кто легко отступает от своих планов. Судьба Рудольфуса была предрешена ещё до того, как он появился на свет. Пусть ни он сам, ни его отец, ни даже сам Лорд этого до определённого момента не знали.

Хотя Малфой и ждал в напряжении роковых слов Августуса, всё же чуть было не пропустил их мимо ушей, углубившись в собственные мысли, а услышав, не смог сразу осознать. Дураком Люциус не был, но пояснения Руквуда порой бывали такими мудрёными и занудными, что даже лекции Бинса на их фоне выглядят как увлекательное путешествие по страницам красочного исторического романа для неусидчивых подростков.

Чем дальше невыразимец углублялся в детали и особенности, тем сложнее было уловить саму суть ритуала. И Малфой решил понаблюдать за реакцией остальных. Мальсибер и Рабастан, очевидно, понимали меньше, чем он сам. Зато по лицу последнего можно было прочесть главное: он не знает. Руди ему не сказал. Значит, всё же шансов у Рудольфуса нет. Зная своего брата, он сделал выбор в пользу его будущего и благополучия Магической Британии. Или же он сам не в курсе, и Долохову удалось каким-то образом отвести подозрения? Но как?

Сам Антонин, к сожалению Люциуса, совершенно не изменился в лице. Он все последние дни ходил мрачнее тучи, периодически шпыняя каждого, кому не посчастливилось попасться ему на глаза. Прочесть его эмоции было невозможно. Как и Эйвери. Этот, наоборот, слишком открыто переживал и, хоть прекрасно Руквуда понимал, выражал свои чувства так ярко, что сложно было понять, действительно ли последствия ритуала фатальны или его ужасает сам факт существования оного. Трэверс неудобно сидел спиной к Малфою. Макнейр в принципе, этим разделом магии не интересовался никогда. Он явно полагал, что Люциус позже обрисует суть в двух словах. Знал бы он, что тот сам почти ничего не понял.

Рудольфус, в отличие от Уолдена, слушал внимательно. Но опять же, о чём он думал в этот момент? Малфой временами пытался объяснить себе, как у такого яркого, экспрессивного человека, как Руди, получается оставаться сдержанным и совершенно, абсолютно нечитаемым, но терпел крах на этом поприще. Он ведь не скрывал эмоции, так почему Люциус не мог понять, что у него на уме? В очередной раз Малфой про себя взбеленился: «Что не так с этим Лестрейнджем?» И, наткнувшись на довольную улыбку и лукавый взгляд, понял, что его опять считали как открытую книгу. «Совести у тебя нет», — только и подумал с недовольством Малфой. Улыбка человека напротив стала шире, а навязчивое жужжание в голове, которое преследовало последние дни, вдруг стихло.

Глупо было, конечно, так подставляться вновь и вновь, но, Люциус признавал, его это успокаивало. Лестрейнджи обладали притягательностью крупных вольных хищников. Каждый из братьев был по-своему обаятелен и харизматичен. Но в отличие от того же Мальсибера, который имел на первый взгляд те же достоинства, вокруг них царила атмосфера комфорта и безопасности.

Люциус и теперь, зная наверняка, до конца не верил, что они по сути своей всё те же мальчишки, некогда угодившие в клетку, оставив там часть своей жизни, часть своих эмоций, часть самих себя. Он сам не знал, хочет ли видеть их настоящими, или же тот образ, что Лестрейнджи так тщательно поддерживали все эти годы. Он даже не мог сказать наверняка, что из этого образ, а что настоящее. Они, не предпринимая никаких действий, умудрялись запутывать Малфоя в его же собственных домыслах. И всё же им он хотел доверять, как никому ранее.

Странное это желание, но, если подумать, вполне логичное: жене и тем более сыну он не мог рассказать слишком многое, чтобы их не подставить под удар. Северус сам тонул в собственных проблемах, сомнениях и с упорством самоубийцы отказывался от помощи. Макнейр бы и выслушал, и сохранил всё сказанное в тайне, но Люциус терпеть не мог ощущение собственной беспомощности, которое он всегда связывал с задушевными разговорами.

Лестрейнджи же просто нагло влезали в голову. Причём, следовало отдать им должное, обычно в фигуральном смысле. Рабастан, хоть и уступал во многом брату, прекрасно чувствовал людей и был очень лёгок в общении. Несмотря на пылкость и балагурство, он не превращал любой серьёзный разговор в балаган, хотя талант к этому у него явно имелся. Он мог дать совет, когда его просили, мог промолчать, если это было нужно, мог и поддержать в совершенно безумной затее.

Что уж говорить, Лестрейнджам повезло друг с другом. Люциус и сам бы хотел вот такого брата, но, увы, для Малфоев подобное простое желание было несбыточной фантазией. Стоило поблагодарить их достопочтенного предка, подложившего свинью своим потомкам.

Когда обсуждение ритуала плавно перетекло в дискуссию на тему, не менее мрачную, но вместе с тем столь же актуальную, Малфой даже смог расслабленно откинуться на спинку кресла. Кто бы мог подумать, что разговор о хоркруксах снимет с него напряжение? Но едва они успели затронуть столь животрепещущий вопрос, как левую руку ощутимо обожгло. И, судя по всему, Лорд желал видеть всех заговорщиков. Это не сулило ничего хорошего.

Когда они явились на вызов, зал был почти полон, но, к счастью, они не были в числе последних, которых Повелитель встретил показательными круциатусами. Тёмный Лорд был явно чем-то недоволен, но не более, чем обычно. Это позволяло надеяться, что этот день не станет для них последним. Чтобы отбросить даже тень мысли о противостоянии Лорду в его присутствии, Малфой постарался найти образ столь же яркий и вызывающий хоть сколько-нибудь схожие эмоции.

Он силился сосредоточиться на пресловутом Ордене Феникса, на мальчишке Поттеров, от действий которого он лично понёс немалые потери. Надеяться на свои скудные умения в окклюменции и родовой артефакт Лестрейнджей, которым Рудольфус снабдил его, дабы обезопасить их всех, было глупо. К тому же от последнего было мало толку, если не уметь им пользоваться. Он лишь рассеивал внимание, отвлекал от мыслей обладателя. Но Люциус, как считал Руди, думал слишком «громко» несмотря на напускную эмоциональную холодность. Это могло сослужить им всем дурную службу.

Ситуация осложнялась тем, что Тёмный Лорд скрывал за своим недовольством ими что-то ещё. Нечто, о чём мог знать лишь он один, что вызывало в нём эхо беспокойства. И Малфой, которому полагалось быть, как и всем, в неведении, догадывался, что это может быть. И терзался вопросами, которых в его голове быть не могло. Перед его глазами против воли всплывали лица тех, кто, как он надеялся, способен лучше него разглядеть за напускными речами Повелителя так необходимую им информацию. Может, Макнейр, Мальсибер и Рабастан не заметят в одержимости Хогвартсом ничего слишком подозрительного. В конце концов, Поттер действительно может скрываться в замке. Но вряд ли троекратное упоминание за вечер их альма-матер упустят из виду Руквуд, Эйвери и тем более Рудольфус, который… Глаза с красной радужкой прожгли его собственные.

Казалось, в глаза насыпали песка, а голову пытаются расколоть, словно грецкий орех. Тёмный Лорд не мог не обратить внимания на старательно отводимый взгляд своего слуги, и Люциус почувствовал, как он мёртвой хваткой вцепился в его последнюю мысль. Не придумав ничего лучше, Малфой начал хаотично перебирать максимально эмоциональные и вместе с тем безопасные для их общего дела воспоминания, связанные с Рудольфусом, который…

Который парой быстрых, едва видимых взмахов сжигает разом несколько маггловских домов. Который с присущим ему хладнокровием убивает оборотней в гостиной Мэнора. Который бежит со всех ног, вцепившись в сюртук брата. Который ярко вспыхивает за мгновение до того, как сам Люциус погружается во тьму. Рудольфус, который теряет самообладание из-за страха стать чьей-то безвольной игрушкой по воле хозяина.

И тут неожиданно Тёмный Лорд отступает. На его лице на мгновение появляется довольная ухмылка, но Малфой не может быть в этом уверен, ведь она исчезает, не оставив после себя даже призрачного намёка. Но изменения в настроении Лорда слишком очевидны, и Люциус обещает себе об этом поразмыслить, но позже. И уж точно не в компании легилиментов. Хотя Лестрейнджу обо всём этом знать всё же стоит.

Самого Рудольфуса, вопреки ожиданиям, Лорд почти игнорирует: никаких похвал, но и никаких наказаний. А ведь раньше он не упускал возможности как принизить за счёт Лестрейнджа и его талантов остальных, так и продемонстрировать на его примере собственное разочарование в своих последователях. И в обоих случаях Лорд испытывал некое подобие удовлетворения.

До недавнего времени Люциус был твёрдо убеждён: такой подход обусловлен приятельскими отношениями Тёмного Лорда и отца братьев Лестрейндж, а так же незаурядной и резко выделяющейся из общей массы, нередко себе во вред, личностью самого Рудольфуса. Теперь же он знал, что скрывалось всё это время за столь сомнительной честью, и был по-настоящему рад, что она не была оказана ни ему, ни его близким. Рудольфусу оставалось лишь посочувствовать.

В итоге копание в голове слуги повлияло не только на настроение Тёмного Лорда, но и, похоже, на его ближайшие планы. Хотя утверждать это наверняка было бы весьма опрометчиво. Могло ли такое быть, что хоркруксы связаны с пресловутым ритуалом? Или даже не с ним. Лорд отступил, да, но что вызвало в нём это желание?

Мерно вышагивая по своему кабинету, Люциус прокручивал в памяти последние события этого вечера. За всем этим крылось нечто важное. Что-то, о чём никому, кроме Лорда, знать не полагается. Что-то, что может как разрешить все их проблемы, так и разрушить все планы. Любую информацию нужно уметь использовать себе во благо, но для этого она обязана быть достоверной, а не просто домыслами. Но не спрашивать же у первоисточника? Вновь вспомнился инцидент в малой гостиной. Не это ли стало причиной смены настроения Повелителя? Была ли эта вспышка неконтролируемой магии одним из последствий ритуала? И о чём в таком случае она могла говорить?

Эти вопросы казались логичными, но интуиция Малфоя нашёптывала, что он не там копает. Перекатывая янтарную жидкость в стакане, он с комфортом устроился в кресле. Всполохи каминного пламени играли на стеклянных гранях, вынуждая фокусироваться только на себе, обволакивая окружающее пространство мягкой тенью. И чем дольше Малфой смотрел на эти блики, тем сильнее размывался и тонул во тьме мир вокруг. Вот оно! Он резко поднялся из кресла и, победно отсалютовав сам себе, осушил стакан одним большим глотком и, отставив его, направился в гостевое крыло.

Как и ожидалось, Рудольфус не спал. Он обложился книгами и что-то скрупулёзно записывал, чтобы затем нервно скомкать пергамент, бросить в огонь и, взяв новый, снова углубиться в расчёты. Судя по тому, что на Малфоя он глаз не поднял, когда тот беспрепятственно вошёл, он его ждал. Но не сказать, чтобы был визиту рад. Но и для Люциуса предстоящий разговор мог таить немало подводных камней, так что он воспользовался этим сомнительным приглашением.

Однако едва он расположился напротив Рудольфуса, тот, не отрываясь от записей, начал первым, не позволяя собеседнику и рта раскрыть:

— Знаю, зачем ты здесь. Сложно было не заметить ваши игры в гляделки.

— Тогда ты должен знать больше меня.

Перо в руках Лестрейнджа к неожиданности Малфоя замерло, и он всё же оторвался от своего занятия:

— Что я, по-твоему, должен знать? Он ведь в твоей голове рылся, не в моей. Или думаешь, я к нему за компанию присоединился? — Голос его выдавал то ли усталость, то ли волнение, и Люциусу это очень не понравилось.

Они ведь уже отказались от этих игр, так зачем Руди опять притворяется неосведомлённым? Как с ним обсуждать их будущее, если он опять нацепил эту маску верного, ответственного слуги Тёмного Лорда? Да и что он такого важного нашёл в этих талмудах? Некромантия и Сказки Барда Бидля? Магловские книги? Ему определённо нужен сон, иначе он свихнётся ещё до того, как они начнут действовать. И что тогда?

— Я не свихнулся. Руквуд ведь говорил, что мы занимаемся вопросом извлечения Блека совместно. Эта часть работы лежит на мне и Эйвери.

— Да что можно найти в маггловских псевдо измышлениях? — Тот факт, что Руди опять беззастенчиво влез ему в голову, Люциус на сей раз решил отбросить в сторону.

— Философия универсальна и для магов, и для магглов. И они, как это ни горько признавать, продвинулись в этом вопросе дальше нас. Особенно обидно должно быть нам, как Пожирателям Смерти, знать, как далеко они ушли в изучении такого явления, как Смерть. Они рассматривают её не только как неотвратимое завершение жизни. Для них она — неотъемлемая часть существования.

Пусть Руди и делал акцент на непозволительной продвинутости простаков, было видно, как загораются его глаза, как расправляются усталые плечи. Это была его стихия. Он никогда не был книжным червём, как Эйвери, но и война, и политика его совершенно не прельщали. Философия, сказки, школьные учебники, древние фолианты и тонкие яркие журналы — он мог найти связь даже там, где, казалось бы, её быть не могло.

— К тому же многие их научные труды выглядят весьма перспективно даже применительно к нам. Не говоря уже о легендах и сказаниях. Упоминая последние: Ты знал, что у магглов, в отличие от нас, сотни, если не тысячи историй о встрече со Смертью не как с явлением, а как с кем-то, обладающим сознанием и волей.

— Не говори, что вы действительно считаете, Арку Смерти артефактом, принадлежащим непосредственно Смерти? — Малфой даже позабыл, зачем пришёл к Рудольфусу, настолько нелепой ему казалась эта идея.

— Мы не считаем. Мы в этом уверены. Отбрось свой скепсис. Если для магглов само наше существование не более чем сказка, но вот мы есть, то почему и нашим сказкам не оказаться объективной реальностью?

— Не хочешь же ты сказать, что ищешь личной встречи со Смертью, как бы пафосно и неоднозначно это не прозвучало?

— Нет, конечно. Не думаю, что это в принципе возможно. Но и будь это так, лично я не настолько горю любовью к Блеку, чтобы идти на подобный риск.

— Тогда что ты ищешь?

— Если предположить, что Арка — это некая дверь, то из этого следует, что нам нужен ключ. Вопрос: где он может находиться?

— Так можно искать вечно. Сам ведь понимаешь.

— Да, если воспринимать сказанное буквально. — Опять это лукавство в болотисто зелёных глазах. Словно едва заметные солнечные блики на воде, плотно поросшей ряской.

Рудольфус и есть топь. Та самая, которую, увидев однажды в кольце вековых деревьев и поросли, уже не сможешь выкинуть из головы, вновь и вновь рисуя чёткий образ и задаваясь вопросами: Что же там, на глубине? Как много костей скрывает эта свежая зелень? Стоя на твёрдой почве, ты жаждешь ступить туда, где свободно проходят дикие звери, точно зная, что тебя-то непременно затянет, в отличие от них. Рудольфус — это топь, под непроницаемой поверхностью которой таятся белые кости и яркое пламя.

Тут Малфой вспомнил, зачем ему понадобилось этот поздний вечер проводить не в компании жены. Но решил он всё же зайти издалека:

— Возвращаясь к причине моего визита. Как думаешь, Повелитель действительно имеет какие-то планы на Хогвартс?

— Думаю, это очевидно. Как очевидно и то, что причина заявиться ко мне среди ночи была иная.

Крыть было нечем. Чёртовы легилименты. Но не говорить же прямо. Кто знает, как отреагирует этот взрывной во всех смыслах человек, да ещё и находясь в столь неадекватном состоянии?

— Малфой, я, конечно, осведомлён, какого нелестного мнения общество придерживается о моей скромной персоне, но мне казалось, ты разбираешься в людях лучше.

— Взывать к твоему чувству такта бесполезно? Ладно. Но боюсь, мои измышления тебе придутся не по нраву.

— Учитывая ситуацию, в которой мы все увязли, разве может быть иначе?

— Твоя правда. Я смею предположить не безосновательно, что за частностями мы не сумели разглядеть общую картину. Что мы, собственно, знаем о Тёмном Лорде? Он стремится к власти и бессмертию, не особенно заботясь о цене, которою должен будет заплатить в конечном итоге. Но ведь, как выяснилось, он был воспитан магглами. Что, если он воспринимает действительность не так, как мы? Предположим, он по каким-то причинам убеждён, что расплаты можно избежать, если перекинуть обязательства на кого-то другого?

— Например, на жертву ритуала, из которой он уже выкачивает силы. Связь ведь уже установлена, зачем же искать кого-то ещё? — уголки губ Лестрейнджа лишь на миг с горечью опустились вниз, но Люциусу этого было достаточно, чтобы утвердиться во мнении, что Руди всё понимает. Понимает даже больше его самого, но умело держит лицо.

— Зная это, мы можем использовать источник его магической силы для поисков хоркуксов. И если подойдём к решению вопроса грамотно, сможем покончить с Лордом и его властью над нами, просто…

— Просто уничтожив источник.

— Я не к этому вёл.

— Но признай, самое простое решение — самое верное.

— Думаю, в данном случае ты заблуждаешься. Ты так говоришь, лишь потому…

— Ну, давай, договаривай.

— Скажи, Рудольфус, я похож на человека, который стал бы подвергать риску собственную жизнь и благополучие своих близких ради душевного равновесия дальнего родственника? Раз ты понимаешь, что не стал бы, прекрати приписывать мне черты, которые моей персоне не свойственны. Я понимаю, почему ты так настроен, и даже завидую твоей выдержке. Но я всё же уверен, что к таким крайним мерам прибегать нам не придётся. Сначала выслушай. — Собравшийся было возразить Лестрейндж лишь откинулся в кресле, нервно вертя в пальцах пятнистое перо.

— Прежде всего, вне зависимости от того, какую ценность несёт источник силы Лорда сам по себе, для нашего дела он необходим не только как компас…

— Не думаю, что компас — подходящее определение. Это было бы слишком хорошо. Но ты прав, нашу задачу эта связь может существенно упростить.

— И это немаловажно, как и то, что подобная связь не может быть односторонней. И Лорд, как человек, выросший среди простаков, попросту не осознаёт данного факта. Даже не так. Он отрицает саму возможность.

— И как ты собираешься это использовать, Люциус? Неужто ты в нём настолько разуверился, что стал считать беспросветным невежей?

— В том-то и дело! Он не видит очевидных для нас вещей, фокусируясь, как ему кажется, на главном. Он не считает их существенными. Хоркруксы, Рудольфус! Какой волшебник, находясь в своём уме, пойдёт на такое? Ты должен признать, мы были ослеплены его величием. Не видели его слабостей лишь потому, что сами не хотели видеть. Я убеждён, он не знает, что этот ритуал, как и любой другой, может быть обращён против того, кто его провёл. А как это сделать — другой вопрос. Я не силён в этой сфере. Но ты, Руквуд и Эйвери, даже Треверс. Уверен, совместными усилиями вы найдёте наиболее оптимальный вариант.

— Ну а ты свою задачу выполнил. Дал, так сказать, пищу для размышлений.

— Конечно, ты и сам в какой-то момент пришёл бы к нужным выводам, но порой время играет решительную роль. Ох, прошу тебя, сотри эту ироничную ухмылку со своего лица. Конечно, я не останусь в стороне.

— Разве я что-то такое говорил?

— Тебе и не требуется. — В который раз Люциус попался на совершенно детскую уловку. Он так давно живёт в этом, по сути, навязанном образе беспринципного эгоиста, что уже сам видит себя через эту кривую призму. И порой даже не хочется верить, что существуют те, кто видит его настоящего. Такие, как Лестрейндж, который точно знает, каков Люциус Малфой за всей этой шелухой, но не упускает случая развлечься за его счёт.

Несмотря на всю серьёзность разговора, Люциус ушёл от Рудольфуса в приподнятом настроении. Как ни странно, даже унылый Лестрейндж внушал ему оптимизма. Малфой был уверен, что Руди, как бы он не ёрничал, вцепится зубами в перспективную идею и не отпустит, пока не увидит на горизонте реальные результаты своих трудов. Это обнадёживало и вместе с тем вдохновляло.

Ему совершенно не нравилось жить в страхе, идти на поводу у чужих желаний. Но больше всего его удручало отсутствие возможностей реализовать свой потенциал. Как там магглы говорят? Его накрывал кризис среднего возраста? Апатия? Чувство собственной беспомощности? Чёрта с два он позволит этим депрессивным флюидам просочиться под кожу, в лёгкие, в сердце! Да, он был близок к этому, но ведь держался! И теперь, зная, что в этой войне ему не придётся противостоять Дамблдору, в чьей смерти он до сих пор сомневался, и Волдеморту в одиночку, Малфой чувствовал прилив сил.

Вспомнив о «Великом и Светлом», он зло выругался и, не дойдя до своих покоев всего пару метров, вновь направился к Рудольфусу.

— Я считаю, Дамблдор инсценировал свою смерть! — Выпалил Малфой, позабыв о всяких нормах приличия, едва захлопнул за собой дверь. Лестрейнджу только и оставалось в замешательстве хлопать ресницами, уставившись на нарушителя его уединения.

— Я убеждён, этот старый интриган замыслил это задолго до того, как мой сын получил метку. — Он нервно расхаживал под недоумевающим взглядом Рудольфуса, и казалось, окажись упомянутый почивший директор Хогвартса на его пути, он просто сметёт его с дороги, даже не удостоив вниманием.

— Откуда вдруг такая уверенность? — Руди всё ещё пребывал в состоянии крайнего удивления от такой резкой смены темы разговора, который вообще-то был завершён парой минут ранее.

— О, не вдруг. Я очень хорошо осведомлён, какими методами этот старый хрыч пользуется, когда считает, что цель стоит того. Прячется за мальчишкой Поттеров, чтобы в самый выгодный для себя момент застать врага врасплох.

— Ты что же, сомневаешься в своём приятеле? — Малфой даже остановился, глядя в сузившиеся глаза собеседника. Не будь он уверен, что они на одной стороне, он бы уже попрощался с жизнью.

— Снейп ведь утверждает, что собственной рукой заавадил Дамблдора. У тебя есть причины ему не верить?

— Мерлина ради, Рудольфус! Зачем так путать людей? При чём тут вообще Северус? Дамблдор вполне мог обмануть и его.

— Путать? И о ком же ещё я мог говорить, как не о Снейпе? О Яксли? Или, может, о Грейбеке? — Люциус не сразу понял, насколько его реакция на сказанные вскользь слова была неадекватной их содержанию. И правда, с чего бы Рудольфусу так отзываться об оборотне, пусть даже в шутку? Определённо, эта тема отзывалась болью и негодованием не только в сознании Лестрейнджа. Чем раньше они покончат с этой стаей нелюдей, тем легче им всем станет дышать.

— Конечно, о Снейпе, — поспешил он разрядить возникшее напряжение, но Руди, хоть и подыграл, явно не поверил ему. — Я лишь говорю, что его преданность в данном случае роли не играет.

— Тебе не кажется, что даже для Дамблдора такая игра задействует слишком много пешек и внешних факторов, на которые при всём желании он повлиять бы не смог? Да и зачем бы ему это? Мне видится это так: ты просто настолько привык к вашему противостоянию, что даже разочарован его бесславной кончиной.

— Рад, что смог тебя повеселить. Снова. Но нет, ты заблуждаешься, если думаешь, что моя жизнь крутиться вокруг Дамблдора. Уверяю, я был бы только рад его гибели. Но я, как ты заметил, слишком много времени провёл, враждуя с ним, а это, как понимаешь, накладывает некий отпечаток. Я знаю, что он собой представляет на самом деле.

— Он, безусловно, умён и хитёр. Прекрасный стратег. Но я не вижу причин не верить в его смерть. Если только он не обзавёлся собственными хоркруксами… Нет, Малфой! Я же просто пошутил!

— А что, если в этой шутке и сокрыта истина? Он ведь мог…

— Тебе бы выспаться, что ли? Иначе станешь таким же дёрганым параноиком, как я.

— Значит, тебе не удалось прервать воздействие на свой разум? — Тяжёлое молчание было красноречивее любых слов.

А мысль, однажды возникнув из ниоткуда, теперь не желала покидать голову Малфоя. И чем больше он об этом думал, тем меньше у него оставалось сомнений: Дамблдор жив. Но гораздо сильнее его донимали рассуждения о том, когда же тот начнёт действовать в открытую? Как это отразиться на их планах? И ведь отразиться! Дамблдор просто не в силах перебороть свою грифиндорскую натуру. Он точно влезет со своими лимонными дольками и старческими увещеваниями между ними и их спокойным будущим. Запереть бы «Великого Светлого» с Тёмным Лордом в какой-нибудь непроницаемой сфере, да и запустить в открытый космос. Пусть воюют себе на здоровье хоть до скончания времён.

Но как бы заманчива ни была эта идея, таковой ей суждено остаться. Люциус прекрасно понимал, что эти двое имеют слишком много власти, чтобы тягаться сразу с обоими. И при этом ни первый, ни тем более, второй не привыкли действовать напрямую. В этом они были, пожалуй, слишком похожи. Мордредовы кукловоды. Они не дадут им спокойно жить, не позволят магической Британии процветать. А всё их амбиции. Властолюбие. О, Люциус ни на секунду не сомневался, что Дамблдор прибрал к рукам школу — единственную в Британии школу чародейства и волшебства, исключительно для того, чтобы иметь влияние над каждым новым поколением магов. И ведь это у него блестяще получалось на протяжении стольких лет.

Только безмозглые грязнокровки не видели очевидного. Но куда им? Они приходили в их мир, совершенно ничего не зная о магии. И стоило бородатому добряку в цветастой мантии показать пару фокусов, как всё вокруг приобретало флёр сказочности. Управлять ими было так легко, так просто. Не удивительно, что Дамблдор так «боролся за их права». Удобнее марионеток не сыскать.

Хотя нет, и такие нашлись. Пока директор Хогвартса играл на детской наивности, Тёмный Лорд предпочёл подростковую гордыню и самоуверенность в качестве нитей, за которые легко дёргать. Сам Малфой так запутался в них в своё время, стараясь справиться, что самостоятельные попытки выбраться из этой паутины привели бы к ещё более плачевному результату. Он откровенно, на сколько позволяло положение и статус, радовался, что нашёл единомышленников, и позволить всё испортить Дамблдору он считал недопустимым.

Как бы Руди не иронизировал на тему наличия хоркрусов у покойного директора, Люциус свои подозрения со счетов не списывал. За бывшим верховным чародеем Визенгамота станется опуститься до уровня самого тёмного и недалёкого мага ради сохранения собственного влияния. Но как узнать наверняка?

Дамблдор прекрасно играл роль открытого и слегка наивного в своей вере в людей старика, но таковым он не являлся. На Слизерине не было ни единого студента, который бы купился на дешёвую буффонаду. Да и на остальных факультетах вряд ли учились одни лишь ведомые овцы. Во всяком случае, Люциусу очень хотелось верить, что подобная внушаемость обусловлена выгодой, а не деградацией магического общества. Не мог Дамблдор так легко манипулировать массами, лишь скармливая смутные идеалы и рассказывая сомнительные сказки.

Может, Рудольфус отчасти прав, и Люциус действительно принимает близко к сердцу всё, что касается бывшего директора, но сам Малфой не мог закрывать глаза на столь беспечное отношение к долгой партии Дамблдора. Старик точно всё просчитал. Уж очень подозрительно выглядят шаги, предпринимаемые его последователями в последнее время. Их явно информирует и координирует кто-то. А Дамблдор полной информацией не делился никогда. Он выдавал её крупицами и лишь определённым исполнителям в нужный момент.

Если задуматься, у них с Тёмным Лордом было слишком много общего. Не исключено, что Лорд в годы юности, невзирая на свою неприязнь, всё же попал под влияние сильного и харизматичного — да, Малфой с неохотой это признавал — колдуна и, сам того не замечая, начал в чём-то ему подражать. Возможно, и идея создания хоркруксов к Волдеморту попала не случайно.

Однако гоняться за химерами и негодовать можно долго, и делу это не поможет. Нужна была какая-то стратегия, но у Люциуса её не было. Он не собирался отбрасывать в сторону свои подозрения. И если, вернее когда Дамблдор явит свой светлый лик миру, Малфой будет готов. Остальных он тоже сумеет переубедить. В конце концов, в их небольшой компании дураков не было. Просто они не имели «счастья» тесно общаться с директором на протяжении долгих лет, как он сам.

В таком случае первым шагом на пути к решению конкретно этой проблемы будет развенчивание образа «почившего». А в этой почве зерно сомнения прорастёт с лёгкостью. Разумеется, все в их Тёмном Ордене знают, что Дамблдор далёк от тех идеалов, что так умело навязывает своим единомышленникам, но мало кто осведомлён, насколько. В списке актуальных задач Люциуса появился ещё один пункт. И, что немаловажно, здесь он мог даже не таиться. Тёмному Лорду придётся по душе такая активность. Может, он даже прекратит травлю его семьи, увидев рвение опального слуги. А там и до гибели самого Лорда недалеко.

Но, как это часто бывает, то, что хорошо в теории, далеко не всегда эффективно на практике. Найти весомые доказательства грандиозного обмана Дамблдора оказалось не так-то просто, что, конечно, изначально было ожидаемо. И всё же нервы трепало ощутимо. Не имея же никаких фактов на руках, Люциус мог позволить себе лишь исподволь влиять на ближайшее окружение, ничего прямо не утверждая и ни на что не толкая. Не хватало ещё выставить себя шутом. Это с Рудольфусом было легко обсуждать любые, даже самые сомнительные теории. Он и сам порой нёс такую несусветную чушь, что невозможно было отличить факты, пусть и довольно нелепые, от глупых шуток.

Вот только эти бредни оказывались в итоге истиной. Просто Руди выуживал достоверную информацию из столь сомнительных источников, что не всегда хотелось ему верить. Это не говоря о том, что именно эта самая информация из себя представляла. Куда там инсценировке собственной смерти, когда из уст потомственного чистокровного мага вылетают такие глупости, как полёты магглов на Луну.

Малфой до сих пор в эту чушь не верил. Магглы даже метлу в воздух отправить не могут, а тут такое. На подобную насмешку даже ребёнок не попадётся, что уж говорить о нём. Всё же, надо признать, Руди тогда выглядел весьма убедительным. А когда Люциус расхохотался в голос, не поверив — даже немного оскорблённым. Но очень быстро махнул рукой и прекратил свои попытки разубедить собеседника. В отличие от брата, проигрывать Рудольфус умел. Возможно потому, что выигрыш он не видит своей основной целью. Он из тех редких людей, что наслаждаются процессом. Малфой считал эту черту характера тоже странной, но при этом довольно притягательной и удобной.

Помощь пришла, откуда не ждали. Кто бы мог подумать, что у скандальной журналистки окажутся собственные причины ткнуть общественность носом в грязное бельё покойного директора. То, с каким азартом она вцепилась в затею Малфоя, ясно дало тому понять, что Скитер не первый день лелеет мысль поквитаться с Дамблдором за какие-то свои обиды. Правда, личный интерес не помешал ей принять гонорар, весьма немалый за свои незаурядные способности и услуги. Но Люциус не пожалел ни кната. Результат его не просто порадовал — почти шокировал.

Скитер не просто выпустила ряд обескураживающих статей в своём исключительном стиле — материала у неё набралось ещё и на книгу. И что это была за история! Люциус прочёл на одном дыхании. Если его и можно было назвать предвзятым в вопросах, касающихся Дамблдора, то доказательная база Риты развеяла все его сомнения в себе. Оказывается, он ещё лестно отзывался о старике. Вот уж кому скажи — не поверят.

Разумеется, с сим экспрессивным, ярким плодом талантливой, надо признать, журналистки не ознакомился только ленивый, да и тому наверняка кто-нибудь зачитывал особенно сочные отрывки вслух. В их ордене ленивых не нашлось, и теперь Малфой, подобно гордому павлину, при каждом удобном случае распускал хвост, чем очень веселил нарочно громко перешёптывающихся в его присутствии Лестрейнджей. Порой эта парочка вела себя в точности как школьники в слизеренской гостиной. Если бы не вымотанный вид старшего и не общее чувство тревоги, что царило долгие месяцы под сводами Малфой-мэнора, Люциус бы в полной мере смог насладиться и этой атмосферой далёкой юности, и собственным успехом.

С успехом в этом коварном деле пришли и новые заботы. Лорд оценил рвение слуги, пусть и не так, как того заслуживал Малфой. Проблема заключалась в том, что их ряды внезапно стали пополняться сочувствующими. И это удручало, ведь сам Лорд пальцем о палец не ударил, чтобы пожинать плоды чужих трудов. Да даже Дамблдора убил Снейп, а не Великий и Ужасный.

Конечно, новые связи, как и старые союзники, проходили через цепкие руки Малфоя, а тот уж озаботился, чтобы ни один из них не выскользнул. Руди ухмылялся, слушая об их новых «соратниках». Которые даже не догадывались, что они именно их, а не Волдеморта. А Люциус и рад был вытащить его из того волчьего логова, которое он соорудил из книг и свитков в своих покоях. Если он в Мэноре, под носом Лорда умудрился так окопаться, на что же сейчас похож его собственный дом?

Последнее время Люциус не мог позволить себе отлучек из поместья без ведома Лорда, пусть тот и опустил немного удела, но всегда находились добрые самаритяне, которые из лучших побуждений готовы были сдать своих коллег, даже в случае, если те, по их мнению, выпивали лишнего за ужином. Или, как в случае с самим Малфоем, представлялись слишком скользкими. И это в логове змей. Да, Белла превращала и без того нелёгкое существование Люциуса в кромешный Ад, сколько бы Нарцисса не пыталась смягчить ситуацию.

Возможно, поэтому Малфой далеко не сразу обратил внимание, что её отношение к мужу претерпело некоторые изменения. Очевидно, она всё ещё ненавидела чистой яростной ненавистью, на которую способны только Блеки по крови. Но теперь она старалась не кидаться на него с голословными обвинениями, как было совсем недавно.

Стоило Люциусу подметить непривычную сдержанность, которая распространялась исключительно на Рудольфуса, он решил присмотреться внимательней к злобной мегере. И взгляды, жадные, предвкушающие, что она бросала на мужа, ему не понравились. Не было в них ни страсти, ни желания. Она явно что-то знала и следила, ждала.

Ситуация выходила очень неудобная. И, наверное, с неделю, как Люциус пришёл к своим умозаключениям, он избегал Рудольфуса. Глупо бы вышло, окажись его выводы неверными. Вдруг между супругами вспыхнула страсть. Мало ли, как эта не совсем нормальная женщина её демонстрирует. И неизвестно, как на такое вмешательство, пусть и опосредованное, отреагирует сам Рудольфус. Вряд ли заавадит, конечно, но в его арсенале было достаточно крайне неприятных заклятий, чтобы лишний раз не рисковать. Но что, если он прав, и Лорд поделился со своей самой верной сторонницей планами на Лестрейнджа? Стоит ли гипотетическая расплата от союзника их возможного провала?

Долго на сей раз Малфой себя накручивать не стал. И, мысленно примерив клоунский колпак, выловил Лестрейнджа за обедом, на которых он присутствовал лишь когда его туда затаскивал брат. Люциус был убеждён: если бы не Рабастан, Антонин и он сам, Рудольфуса было бы сложно отличить от инферни. Хотя он и так не выглядел здоровым.

Эта мысль и сонные глаза последнего окончательно убедили Люциуса в необходимости разговора. Ел тот медленно, хоть и аккуратно, но явно нехотя, кисло поглядывая на брата, чьи ответные взгляды красноречиво говорили, что лучше бы Рудольфусу управиться с едой самому, если он не хочет, чтобы в него запихивали эту глазированную до хруста утку насильно. Парой салатных листьев у него на сей раз отделаться не получится. Что ж, Люциусу такое состояние Рудольфуса для предстоящего разговора было только на руку.

Опасения Малфоя не просто не сбылись — Лестрейнджа пришлось ещё и убеждать. Говорить и даже думать о своей неверной жене ему было противно. Безусловно, Люциус был прекрасно осведомлён об их взаимной нелюбви и мог понять приятеля. Про себя благодаря всех известных ему богов за Нарциссу. Но нельзя же под натиском эмоций забывать о здравом смысле.

— Я бы не стал лезть к тебе с этим разговором, ты меня знаешь. Но ты не желаешь замечать очевидного.

— Я не хочу об этом говорить. Что бы у Беллы ни было на уме, это что-то до безрассудства деструктивное. И как бы высоко Лорд её ни ценил, он не станет делиться своими тайнами.

— Ты упорно не хочешь видеть взаимосвязи. Уверяю, всё это неспроста. Тебе не приходило в голову, что она может быть частью его планов? И он вполне мог поделиться крупицами информации, преследуя определённые цели?

Они уже ушли вглубь парка, который плавно перетёк в густой лес, куда их соратники не горели желанием соваться. Хотя и находились смельчаки среди егерей и оборотней, которые считали себя умнее опального Лорда Малфоя. Не было ни недели, чтобы эльфы не оповестили Люциуса об очередном кретине, угодившем в дьявольские силки или на зуб мантикоре. Им-то уже было всё равно, а Люциусу приходилось каждый раз отвечать за чужую глупость перед Лордом, который грозился спалить не только парк, но и Мэнор, если Малфой не возьмёт ситуацию под контроль. Сейчас Люциус понимал, отчего Лорд взваливает на его плечи явно нерешаемую дилемму: что взять с полукровки? Но найти выход из ситуации было необходимо.

Помог, как ни странно, Долохов, однажды довольно громко высказав мнение, что «соратники с таким зашкаливающим уровнем природного кретинизма однажды подставят под удар всю их организацию, а значит, туда им и дорога». Антонин ни словом, ни взглядом не дал понять, что теперь Люциус ему должен. Но сам Малфой чувствовал благодарность, и чувство это ему не нравилось. Он предпочитал обратную расстановку сил, ведь так он был бы в выигрышной позиции. А теперь он уязвим. Да, Долохов нередко поступал под влиянием прославленной широкой русской души, не руководствуясь выгодой, но то он, а Люциус придерживался иных шаблонов поведения. Поэтому искал, чем именно отблагодарить угрюмого мага и при этом не быть посланным на поиски старинного русского артефакта с коротким ёмким названием.

— Поверь мне, Люциус, я прекрасно понимаю твою неприязнь к моей «благоверной». Но всё это крайне не уместно сейчас. У нас есть куда более важные задачи, ждущие решений.

— Ты ведь несерьёзно, я надеюсь? Откуда, скажи на милость, у тебя такое мнение на мой счёт? Ты действительно полагаешь, что я стал бы рисковать твоим расположением, руководствуясь личной неприязнью? — И ведь это уже не в первый раз. Неужели таким он видится окружающим? Капризный взбалмошный павлин? Так о нём думают?

Лестрейндж тоже остановился и посмотрел, наконец, в лицо собеседнику. Молчание затянулось. Мысли Малфоя метались от злобных до уничижительных, а Руди просто устал, в том числе от Беллы. Ему ничего не стоило прояснить ситуацию, разубедить Люциуса, но тогда тот продолжит давить на больное. А размышлять на столь щекотливую тему Лестрейндж не желал.

Тишину нарушали звуки леса. Солнце приятно согревало, а воздух был чистым настолько, что им было трудно надышаться после удушающей атмосферы поместья. Если бы только день мог завершиться на такой приятной ноте, без всех этих эмоциональных переживаний. Только природа и ты. Ни Пожирателей, ни оборотней, ни Лорда, ни Беллы. Вообще никого. Хотя бы на один день... И ночь без кошмаров. Рудольфус даже готов был улечься под ближайшим деревом, прямо на траве и еловых иголках, если бы это ему посулило хотя бы пару часов нормального сна.

Люциус, глядя на растворяющегося в собственных мыслях Лестрейнджа, уже и сам был не рад, что решил обсудить свои подозрения с самым необъективным в данном вопросе человеком. Он так привык, что с Рудольфусом можно свободно беседовать на любые темы, что попросту не подумал, как сильно могут задеть его слова о жене. Ведь он вполне мог любить её, но никогда не показывать своих чувств, зная, что взаимности не дождётся. Любовь поистине зла. Если так, то каждая брошенная уличительная фраза проходится ржавым ножом по его сердцу. Больно даже думать, как бы на его месте себя чувствовал сам Люциус. Вероятно, поэтому он так рьяно отрицает её причастность к планам Лорда. Обеляет её в собственных глазах, чтобы защитить тот образ, который ему дорог.

— Я… Знаешь, я… Я не знаю даже… Ты это прекращай. Я люблю светлый образ Беллы? Малфой, ты умом, случаем, не тронулся? — Обескураженное лицо Лестрейнджа теперь надолго отпечатается в памяти Малфоя. Его рот был слегка приоткрыт в замешательстве, а глаза занимали, кажется, две трети лица. В целом он выглядел так комично, что Люциус, позабыв об их препирательствах, решил обязательно сохранить это воспоминание и подбрасывать эту картинку каждый раз, когда владелец этого лица вновь влезет ему в голову. Дело оставалось за малым — освоить это искусство.

— Ты так активно оберегаешь её честь и помыслы. Что ещё я должен был подумать?

— Какая честь? Ты, верно, шутишь?

— Но теперь ты меня слушаешь. Это и твоё выражение лица того стоили. — Малфой прекрасно понимал, что Лестрейндж видит его откровенный блеф, как опытный шулер, оказавшийся волей случая за покерным столом с новичком. Но Руди, как он и надеялся, не стал упираться и просто продолжил диалог, будто ничего не заметив:

— Косые взгляды и отсутствие открытой агрессии — ещё не повод бить тревогу.

— Ты просто не видишь по каким-то своим причинам. Но уверяю, это не просто «косые взгляды». Она смотрит на тебя, как, уж прости, на жертвенного агнца, которого ей не терпится освежевать собственными голыми руками, без палочки или даже ножа. Я убеждён, что, закрыв на это глаза, мы все подставимся под удар. Мы ведь до сих пор не знаем, чего Лорд от тебя хочет добиться, учитывая его последние действия. Или ты нашёл что-то?

— Нет. Я даже не знаю, где искать. Да и времени, признаться, даже размышлять об этом у меня не было. Это сейчас неактуально.

— Клянусь, Рудольфус, меня поражает твоё пренебрежение собственной персоной. Не будь таким неразумным по отношению к самому себе. Если ты готов распрощаться со свободой и даже с жизнью, то остальным твоя жертва принесёт лишь больше проблем.

— Мы уже обсуждали эту тему.

— Я буду поднимать её столько раз, сколько потребуется, чтобы до твоей светлой головы дошло. Не желаешь думать о собственном благополучии? Что ж, никто не сможет тебя заставить. Но подумай о других, о брате, в конце концов. Тебе кажется, что именно о нём ты и думаешь, когда игнорируешь собственную ценность. Но не забывай, даже если с твоей смертью Лорд ослабнет, не факт, что он окончательно умрёт. И на кого обрушится его гнев в первую очередь, когда он поймёт, что его предали? Как считаешь? Даже если нам удастся с ним справиться общими усилиями, остаётся ещё «светлая» сторона. Думаешь, Рабастан долго протянет без поддержки в твоём лице? А если всё сложится идеально, чего ты сам понимаешь, быть не может, сколько он продержится, зная, что ты погиб, в том числе и ради того, чтобы он жил? Ты его хорошо знаешь, не будешь со мной спорить, надеюсь. Помощи он не примет. Мне, конечно, не с чем сравнивать братскую привязанность, но я ведь не слепой. Думаю, я очень близок в своём предположении к истине.

— Я смотрю, Малфой, ты сегодня серьёзно настроен довести меня до белого каления.

— Вовсе нет. Я настроен довести до твоего сведения суть нависшей над всеми нами проблемы, раз ты сам упорно не замечаешь. Что ты теряешь? Если я неправ, принесу тебе свои сердечные извинения. Однако в противном случае ты рискуешь упустить из виду шанс узнать хоть что-то о грядущих действиях Лорда.

Весь вид Рудольфуса говорил, как велико его нежелание заниматься ещё и этой сомнительной проблемой. Но Люциус видел, что его слова достигли цели.

Неудивительно, что спустя каких-то пару дней уже сам Руди с мрачным лицом заключил, что вероятность малфоевских подозрений довольно высока, а это было равносильно признанию собственной ошибки. И теперь, помимо прочего, у них появилось ещё одно дело. Люциус понимал, что количество задач уже превышает их возможности, а времени становится всё меньше. Лорд явно затеял что-то масштабное на ближайшие месяцы, но самого Малфоя ни он сам, ни кто-либо из их организации посвятить в эти планы не удосужился. Однако он понимал это умом. А внутри разгорался азарт.

Снаружи Лорд Малфой оставался холодным, словно мраморная статуя, но мало кто знал, насколько тот деятельная натура. Жизнь взаперти постепенно вгоняла его в бездну апатии и уныния, а вместе с ожиданием чего-то непременно болезненного — для его самолюбия, физического и ментального здоровья — заставляло всё чаще думать о завершении… всего. Эти мысли угнетали даже больше, чем эпизоды, что их вызывали. Не было ничего удивительного в том, как стремительно он начал оживать, едва события вокруг начали вращаться быстрее, а он сам оказался там, где ему и место — в их центре. Если ещё и появится возможность прищучить Беллу, разве он её упустит?

В который раз помянув Беллатрису, Малфой спросил у неизвестного молчаливого собеседника: «Как такое возможно, что его белокурый ангел носит в себе кровь этого бешеного семейства?» Как же он был счастлив, что отец счёл именно эту партию достойной их благородного имени.

А ведь всё могло сложиться иначе, не прояви Белла вопиющую дерзость по отношению к Абраксасу Малфою на том званном вечере. Единственное, за что Люциус был в каком-то смысле ей благодарен. Рудольфусу он сочувствовал вполне искренне, но уж лучше он, чем сам Малфой. Признавать, что приструнить эту ненормальную ему было бы не по силам, было до крайности неприятно. Куда удобнее для собственного самолюбия — самоустраняться, каждый раз ссылаясь на то, что это не его супруга и ему претит лезть в чужие семейные неурядицы.

Но так он мог обманывать кого угодно, но только не себя, не Рудольфуса и, к сожалению, не Беллатрису. Хотя тут был случай особый. Она считала слабаками всех, кроме Лорда. И вот что странно: как бы она не ярилась на мужа, бросать ему вызов в открытую не решалась. Это была именно нерешительность. Люциус это прекрасно видел. И связана она была не с далеко идущими планами Лорда на её молодого супруга. Малфой подмечал это не раз. А иные порой даже просили Рудольфуса образумить его взбалмошную жену. Она сыпала проклятиями, но лишь словесными, плевалась ядом, но прислушивалась к его словам. И это удивляло. Особенно сейчас, когда выяснилось, что их брак неравный.

Сам Лестрейндж воспринимал и Беллатрису, и их брак, как глубоко засевшую занозу. Он бы с радостью избавился от этого неприятного, порой здорово мешающего недоразумения своей жизни, но не находил на это времени. Шепотки о том, что он держит Беллу под какими-то чарами или сковал таинственным лестрейнджевским артефактом, выводили из себя обоих супругов. Редкие моменты единства этой четы грозили жестокой расправой для шутников.

Временами Малфой и сам подозревал Рудольфуса в подобных радикальных методах влияния на разум супруги. И сейчас, окажись это правдой хоть отчасти, он был бы даже рад. Но желания проверить на прочность терпение своего союзника он решил не выказывать. Оставалось надеяться, что Рудольфус найдёт подход к этой незавидной ситуации. Как всегда творческий и неоднозначный, но всё же действенный.

Если бы Малфоя спросили, что есть Магия, он бы не нашёлся с ответом. Но, стоило признать, этот вопрос привёл бы в замешательство любого волшебника. Разумеется, долгие секунды, а то и минуты спустя, можно было бы услышать нечто до пошлости пафосное, глубокомысленно философское. Но на деле Люциус никогда не задумывался над смыслом самого понятия и над тем, что за ним стоит. Это и послужило причиной его замешательства. Словно удар под дых.

Сначала этот нелепый закон о краже магии, который по сути своей низводил волшебников и их предков до уровня простецов, затем хоркруксы, а теперь ещё и это. Конечно, он подозревал, что с тем паршивым ритуалом всё непросто, но ему и в голову не приходило, что Лорд зайдёт так далеко. Как-то так получалось, что все научные изыскания Волдеморта в области Магии в итоге извращали саму её суть. И, как выяснилось, таким Лорд был ещё до своего перерождения.

Глядя на сероватое лицо Рудольфуса, Люциусу очень хотелось сказать: «Тебе бы отдохнуть. Выспаться». Но он вовремя прикусил язык и просто наполнил уже вторую или третью его чашку крепким чаем. Влезть в голову Беллатрисы было совсем несложно для её мужа, который, кажется, с детства баловался ментальными практиками. Но чего ему это стоило, можно было лишь догадываться. Ведь Белла была не просто злобной истеричкой, как бы сам Малфой не язвил на эту тему. Она была не совсем здорова ещё до своего заключения, а мрачные серые камеры Азкабана усугубили её положение. Блеки, конечно, не Гонты, но и они постепенно вырождались со всеми вытекающими признаками. И при всей своей неприязни к этому семейству, Малфой чувствовал горечь, словно вместе с ними умирает часть его привычного мира.

Стряхнув с себя непрошеные мысли, он вновь уставился на собеседника: «Как это — влезть в голову безумцу?» Но вопрос он задал иной, неожиданный даже для самого себя:

— Я заметил, не мог не заметить, что ты не во все головы влезаешь. В мои мысли ты суёшь свой любопытный нос довольно охотно. Почему?

— Наверное, потому, что ты мне понятен. Твои размышления, даже негативные, структурированы и релевантны… А ещё меня забавляет, как ты бесишься из-за этого.

— Последнее мог бы и не говорить.

— Прости, не удержался.

Рудольфус улыбнулся вполне искренне, но эта улыбка не могла скрыть внутренних метаний. Вряд ли Лорд поведал Белле о всех своих планах, но и того, что она знала, было достаточно, чтобы перестать чувствовать себя человеком.

Как он мог не заметить отсутствия стольких своих воспоминаний? Как можно забыть о чём-то настолько важном? В конце концов, как он умудрился закрывать глаза на протяжении стольких лет на столь явный интерес Тёмного Лорда к себе? С того момента, как Рудольфус всё же решился и проник в разум своей жены, он никак не мог перестать корить себя за невнимательность. Он обязан был заметить, но привычка погружаться в окружающий мир с головой, не фокусируясь на самом себе, не позволила ему осознать важности происходивших с ним событий. В то же время он никак не мог поверить, что такое его поведение естественно. На него это не было похоже совершенно. Он ведь внимателен к деталям, всегда чутко реагировал на малейшие изменения в окружающей его действительности. Так как же так получилось?

Сейчас он больше всего желал восстановить утраченные воспоминания и понять, что именно с ним делал Лорд и какие методы использовал для достижения своих целей. Больше всего желал и больше всего боялся. Обрывки воспоминаний Беллатрисы тех лет, что они уже состояли в формальном браке, были чудовищно скомканы и изодраны, как дешёвый папирус в мусорной корзине. Но они ясно говорили, что Лорд экспериментировал, он что-то искал. Но похоже было, что Белле он не доверял настолько, чтобы посвящать в свои планы. А ещё это говорило о том, что всё это началось гораздо раньше, ещё до того, как хозяин заклеймил своего раба.

Неужели отец знал и позволил школьному приятелю ставить сомнительные опыты над наследником своего Рода? Да, он не выносил сына, но имя и наследие семьи всегда ставил выше собственных эмоций, желаний и даже амбиций. Вероятно, поэтому его постигла такая участь. Лорд никому бы не позволил встать на своём пути. Уже тогда было понятно, что интересы других людей он в расчёт не берёт.

Ритуал, что вначале не виделся Лестрейнджу чем-то катастрофическим — всегда ведь можно было просто лишить Лорда источника сил, теперь причинял почти физический дискомфорт. Сейчас, когда Руди понимал, что в его прошлом слишком много чёрных пятен, он чувствовал себя чем-то не цельным. А каждый раз, вспоминая себя самого, увиденного глазами жены, он и вовсе сомневался в том, что он человек. Да и был ли он им когда-то? Может, он родился вещью? Просто инструмент для достижения чужих целей. Неполноценный, неживой, пустой внутри. Как какая-нибудь…

— …кукла.

— Что, прости?

— Ничего. Не бери в голову. Просто задумался.

Возможно, Малфой и казался эгоцентричным себялюбцем, но он был наблюдательным и не был обделён эмпатией, кто бы что ни говорил. Да и не нужно быть Мальсибером, чтобы понять, что чувствует человек, вся жизнь которого от рождения прописана кем-то другим. И нет возможности отклониться в сторону от намеченного плана. Ни единого шанса вырваться из чужих рук.

Люциус и сам ощущал себя марионеткой. Но одно дело болтаться на тонких верёвочках в иллюзорной надежде однажды их оборвать, и совсем другое — сидеть безвольной игрушкой на полке в ожидании, когда хозяин захочет с тобой поиграть. Существовать для чего-то, что тебе самому неведомо. Малфой знал, что Руди гнетёт именно эта мысль, но был несколько удивлён, что осознание пришло к его приятелю только теперь.

Сам Люциус уже который месяц не мог отделаться от этого дикого образа. Порой, бросая взгляд на Рудольфуса, он прилагал титанические усилия, чтобы ни один мускул не дрогнул, чтобы не выдать свой страх. Ему мерещились то грубые швы, которыми неаккуратно зашиты глаза и рот Лестрейнджа — стоило моргнуть, и кроваво-красная нить превращалась в спутавшиеся на ветру длинные пряди волос, слишком контрастирующие с бледной кожей. То ему виделись глубокие трещины на фарфоровом лице со стеклянными глазами, которое крошилось, осыпалось, открывая зияющую пустоту. Всего лишь чёткая тень от дерева за окном. Малфой с ужасом думал, что Тёмный Лорд давно раскусил все их планы и теперь по крупицам уничтожает, вознамерившись для начала свести с ума.

Не так давно Малфой, не вдаваясь в подробности, даже поделился своими опасениями с Лестрейнджем, как с одним из лучших менталистов. Но тот, по своему обыкновению, влез в мысли Люциуса и увидел больше, чем планировал. От жутковатых кукольных образов ещё можно было отшутиться, пусть и с натяжкой. Но увидеть самого себя обнажённым в лапах оборотней ещё и в чужой голове... Будто ему собственных кошмаров было мало. Рудольфус с трудом убрал руку с волшебной палочки. Но подавить гнев оказалось проще, чем справиться с унижением.

Не примиряло и то, что паршиво было обоим. Теперь, когда Люциус точно знал, что Лорд к его видениям имеет лишь косвенное отношение, ему стало ещё хуже. Если это всё его воспалённый разум творит, то и с исчезновением Повелителя образы никуда не денутся, пока он сам не придумает, как подавить свои страхи.

Рудольфус же испытывал стыд. Неуместный, неправильный. Он ведь ничего не сделал, чтобы ощущать себя таким. Таким грязным, слабым, беспомощным. Таким опороченным даже в чужих мыслях. Ему так долго удавалось отгонять от себя осознание, что кто-то мог увидеть в словах Лорда то же, что и он сам. И ведь почти получалось обманывать себя. На деле же не было ни одного свидетеля его публичного унижения, который бы не разглядел того, что лежало на поверхности.

После того случая они оба, не сговариваясь, прервали всякое общение, которое не касалось бы их общих дел. И именно тогда Малфой, остановившись на полпути к гостевому крылу, осознал в полной мере, что потерял друга. А ведь он даже не заметил, в какой момент взбалмошный Руди пробрался ему под кожу. Именно к нему, а не к Макнейру, он шёл за советом. Именно с ним, а не со Снейпом, он вёл неспешные беседы на любые темы бессонными ночами. И только Лестрейнджу он мог и хотел доверить свои секреты.

Теперь же ему было стыдно даже встречаться взглядом с уязвлённым им же человеком. И ведь он вовсе не считал Рудольфуса слабым. Но не объяснишь же это ему. Так будет только хуже. Не его вина, что каждый раз, думая о власти, что имел над всеми ними Тёмный Лорд, воображение против воли рисовало именно сломленного Руди. Будто этого Лорд и добивался.

— Вы что же, решили развестись? Что скажут люди?

— Ты о чём, дорогая?

Звонкий смех, по которому Малфой-мэнор уже успел соскучиться, заполнил кабинет Люциуса, и тот на мгновение позабыл и обо всех навалившихся проблемах, и о том, что в комнате их трое.

— Я о вас двоих. Последние дни вы так старательно друг друга избегаете, а я ведь только нашла в себе силы побороть ревность. Не уходи, Руди. Не знаю, что у вас произошло, но вижу, как скверно это влияет на обоих. Знаю, это не моё дело, но я была рада, что Люциус снова обрёл себя, когда начал с тобой общаться. И ты сам стал так походить на себя в детстве. Не хочу лезть в чужие отношения, но вы оба мне вовсе не чужие. Мне больно видеть близких людей в таком плачевном состоянии. Неужели ваш конфликт никак нельзя уладить?

— Да нет никакого конфликта, Цисси. — Хоть Руди и выглядел уверенным, но Нарциссу его слова не убедили, он это видел. — Просто ситуация вышла немного… неловкая.

— Настолько неловкая, что ты выбегаешь из столовой, едва туда заходит мой муж?

— Цисси…

— Я не от кого не бегаю, я просто вспомнил об одном деле… Я не оправдываюсь… Я не могу объяснить, но… Пожалуйста, перестань на меня так смотреть. Это выбивает из колеи.

— Тебе неловко? Теперь и от меня будешь «не бегать»?

— Что ты! Конечно, нет. — Плечи Рудольфуса поникли. — Прости, я просто немного устал.

— Вижу. С этим, к сожалению, я тебе помочь не смогу. Но всё же позволишь спросить? Ты зол на Люциуса?

— Я ещё здесь.

— Это не злость.

— Обида?

— Цисси! Ну что за допрос?

— Нет, не обида.

— Тогда скажи, что тебя больше гнетёт: та неловкость, что заставляет прятаться в своей комнате, или отсутствие возможности через неё переступить?

— Я не прячусь…

Когда Нарцисса говорила с ним так, Руди всегда терялся. Он не привык, что в нём можно видеть кого-то… такого. Не монстра, не мага, не Пожирателя, не мужа Безумной Беллатрисы. Он просто не знал, как нужно реагировать. Не понимал, зачем она так с ним поступает, и чувствовал себя каким-то маленьким. Она стояла за креслом Люциуса, по другую сторону стола, а Рудольфусу казалось, что она нависает над ним и ждёт, что он скажет ещё какую-то глупость. Люциус же, как назло, тоже молча выжидал. Руди испытывал едва преодолимое желание вскочить с кресла и сбежать. Вот только в таком случае он лишь подтвердит слова Нарциссы. И выглядеть будет глупо.

— Я бы предпочёл не испытывать таких сомнительных чувств.

— Мы все их испытываем, Руди. И поверь, никто не желает их присутствия в своей жизни. Но они есть, и никуда ты от них не сбежишь и не спрячешься. — Нарцисса обошла стол и мягко взяла руки Рудольфуса в свои, чем окончательно его смутила.

Люциус, наблюдавший за этой картиной со стороны, едва сдерживал себя. Смех так и норовил прорваться через мраморную маску лёгкого любопытства. Если Рабастан уже через пару месяцев пребывания на свободе умудрился прослыть ловеласом, то его старший брат в общении с достойными представительницами противоположного пола превращался в оленя в ярком свете Люмоса. Теперь-то Малфой знал, что за этим стоит. Но менее забавным при этом Рудольфус для него не выглядел.

Люциус определённо был доволен собой. Стоило поделиться своей небольшой проблемой с Нарциссой раньше. Ему не пришлось ничего объяснять, лишь намекнуть, и он сразу по её взгляду понял, что решение у неё уже есть. Безусловно, было низко привлекать к этому жену, но и оставлять всё как есть Малфой не желал. Им ведь ещё столько всего необходимо сделать совместными усилиями. Как тут без доверия? Ну и, признаваясь самому себе, Люциус не мог не отметить, что его веселило то, как Рудольфус Лестрейндж превращается в маленького запуганного зверька рядом с его белокурым ангелом.

Нарцисса всегда умела находить подход к людям и ловко это использовала в своих интересах. Очень удачно, что они были на одной стороне и понимали друг друга с полуслова. Хотя Руди было немного жалко. Но цель того стоила.

Уже в отсутствии Нарциссы они всё же разобрались в недомолвках. Люциус даже сам себе удивиться не успел, когда понял, что высказал накипевшее Рудольфусу прямо в лицо. Тот даже не стал бросаться Непростительными. Эффект неожиданности или же слова Нарциссы так на него подействовали? Но грех было не воспользоваться таким внушаемым его состоянием. Тогда-то Малфой, помимо прочего, и убедил друга влезть в голову Беллатрисы. Если бы он тогда знал, к чему это приведёт, стал бы так настаивать? Скорее всего, да. У них было не так много вариантов.

Благодаря извлечённой из воспоминаний Беллы скудной информации, перед заговорщиками теперь остро стоял вопрос: как именно узнать, что кроется за тайными экспериментами Тёмного Лорда? Если память Лестрейнджа стирал сам Лорд, восстановить её будет почти невозможно. Но Руди считал, что там была замешана легилименция, иначе он бы заметил отсутствие такого количества фрагментов его жизни.

Теперь, когда он смог взять себя в руки, его голова вновь начала работать. Анализируя полученную горстку фактов, Руди пришёл к довольно неприятным выводам, но старался смотреть на всё это со стороны. Будто это вовсе не он, а кто-то другой деревянной походкой выходит из освещённого лишь несколькими свечами мрачного помещения навстречу заламывающей в предвкушении руки возбуждённой Беллатрисе. Это не по его голове Тёмный Лорд проводит рукой в издевательском подобии ласки. Вовсе не его глаза и пальцы окрашены в угольно-чёрный, как у чудищ и ведьм из маггловских страшных сказок. Это всё не он. Просто очередная безымянная жертва Тёмного Лорда. Ему же предстоит выяснить, что Том Реддл сделал с этим незнакомцем, и понять, как далеко распространяются последствия этих действий.

Подумать только, он считал хоркруксы самым чуждым волшебнику изобретением, самым отвратительным, с чем ему доводилось встречаться в жизни. Как же сильно он заблуждался. Он сам — олицетворение всего самого мерзкого, противоестественного, что может быть не только в магическом, но вообще в мире как в таковом.

— Не знаю, о чём ты думаешь, но лучше подумай о чём-нибудь другом. — Голос Люциуса звучал непринуждённо, но в глазах читался страх.

И боятся было чего. Взглянув на свои руки, вцепившиеся в чашку, Руди на краю сознания отметил, что кончики его пальцев будто светятся изнутри золотом. Это даже могло быть красивым, но при таких обстоятельствах ещё больше пугало.

Рудольфус собрался с мыслями и только теперь обратил внимание, что чашка потеряла свою целостность. Она пошла трещинами. Хотя так просто казалось. На деле же она расщепилась на множество осколков, которые просто зависли в воздухе, лишь на первый взгляд напоминая свою изначальную форму. А остатки чая парили над ней небольшими то ли каплями, то ли сферами.

Ещё одного взрыва допустить было нельзя. Сейчас здесь не было ни Долохова, который бы помог нивелировать последствия, ни Рабастана, чьё присутствие помогло бы взять себя в руки. На этот раз ушибами и лёгким сотрясением они не отделаются. Но едва он об этом подумал, как почувствовал ту самую сжимающую боль в груди. Как и тогда. Чем больше прилагал стараний, чтобы успокоиться и избежать самых ужасных последствий, тем отчётливей их представлял и тем сильнее паниковал.

В какой-то момент Руди понял, что задыхается. Внезапно лёгким и сердцу в груди стало невыносимо тесно. Его взгляд заметался по комнате в поисках опоры. И когда ему уже начало казаться, что его просто разорвёт изнутри, почувствовал, как его руки мягко накрывают чужие. Уставившись на их владельца, в его лице он больше не увидел страха. Люциус смотрел в упор и спокойно, глубоко дышал. И Руди, неосознанно подражая, начал выравнивать собственное дыхание. Его руки были аккуратно, но сильно прижаты ладонями к столу, и это странно успокаивало.

Когда он смог, наконец, вернуть контроль над своим телом и уже собирался поблагодарить Малфоя, его резко швырнуло в бездну, что разверзлась под ногами, а на комнату обрушился оглушительный грохот. Он и не заметил, что поднял в воздух и их с Люциусом, и всю мебель в своих покоях. Поднимаясь с пола и потирая ушибленные места, Малфой сварливо поинтересовался, за какие грехи Лестрейндж так взъелся на его фамильный чайный сервиз. А ведь и правда, это был тот самый.

Улыбнувшись неожиданному совпадению, Руди уже было достал палочку, чтобы восстановить уничтоженное малфоевское имущество, но тот его опередил:

— Давай лучше я. Я, конечно, рискую познать твой гнев за свои слова, но не очень-то я доверяю твоим навыкам, когда ты в таком состоянии. Лишиться поместья у меня желания отчего-то не обнаруживается.

— У тебя палочки нет.

— Ладно. 1:1. У меня эльфы есть. Вот пусть и поработают. А тебе не помешает свежий воздух. Там и продолжим наш разговор.

— Чего ты так переживаешь? У тебя ведь ещё недвижимость имеется?

— А ты вознамерился разрушить и её?

На этот раз Рудольфус пришёл в себя не в пример быстрее, что, несомненно, не могло не радовать. Это значило, что эти всплески можно если и не контролировать, то сдерживать. Временное решение, если учесть, что теперь это нельзя было считать исключительным случаем. С другой стороны, вполне возможно, что и раньше они таковыми не были. Ведь, если подумать, это могло быть именно тем, чего Руди не помнил. А в Азкабане их могли подавлять дементоры и сами стены древней крепости.

Узнать предстояло многое. И хорошо было бы заручиться поддержкой кого-нибудь подкованного в этой сфере и не такого заинтересованного, как Лестрейндж. Но допустит ли Рудольфус вмешательство кого-то постороннего в столь личные для него дела — тот ещё вопрос.

Малфой знал нескольких претендентов в помощники в данной проблеме. Но обратиться напрямую с таким вопросом к любому из них значило бы подвергнуть их всех опасности.

Эйвери был умён, начитан и сведущ в различных ритуалах. Благодаря его отцу, в том числе и темномагических. Но тут-то и крылась загвоздка. Его отец, хоть и не присягал на верность Тёмному Лорду, был опасен сам по себе. Он шёл к тем же целям, что и Реддл, но всегда подходил к выбору дорог с холодной головой. А чего стоили его ужасающие эксперименты на людях? Экриздис бы удавился от зависти. Хоть о нём в последние пару десятилетий ничего не было слышно, Люциусу было достаточно знать, что он жив. Не факт, что он не отслеживает деятельность единственного наследника. В конце концов, именно он по сей день официально является главой рода, и эльфы подчиняются именно ему. Не говоря уже о следящих артефактах.

Эйвери был бы прекрасным подспорьем в этом деле, но риск был слишком велик. Да и Лорд с лёгкостью сломает этого тюфяка. Определённо, Люциус не был готов потерять всё из-за чьих-то неразрешённых проблем.

Был ещё, конечно, Руквуд. Но ему Малфой не мог доверять по иным причинам. Августус — учёный. Рассудочный, дотошный, целеустремлённый. И порой совершенно бессердечный. Люциус не мог назвать его методы бесчеловечными, как бы сказал о том же старшем Эйвери или Волдеморте, но именно такими они могли быть, если результат, с точки зрения невыразимца, стоил того. Он и без того слишком многое знает. Остаётся надеяться, что это не выйдет им боком. Люциус не пожелал бы отдавать Рудольфуса на растерзание этому человеку, даже будь они просто знакомыми.

Если вспомнить о Долохове, чьи познания распространялись далеко за пределы боевых чар, то сложно было предположить, так ли хорош он в ритуалистике, как в знахарстве, например. Он совершенно точно мог определить проклятие, наложенное на волшебника, найти в кратчайшие сроки наиболее эффективное контрзаклятие или подобрать зелье не хуже Северуса. Тёмную магию он и вовсе будто чуял. А это не самый распространённый талант среди британских магов, надо сказать. Люциус бы не удивился, узнав, что Лестрейнджи «нахватались» этого именно у Долохова, если бы у него была уверенность, что подобному возможно научиться.

В пользу Антонина так же говорила убеждённость, что тот не предаст Рудольфуса. Он, безусловно, был на стороне Лестрейнджей. В этом Малфою довелось не раз удостовериться. Однако о наличии необходимых знаний в нужной им сфере ему не было ничего известно.

Кроме этих троих и самого Руди, имелся ещё один вариант. Но с ним могли возникнуть сложности совсем иного характера. Многие годы этот маг был личной тайной Малфоя. Обратиться за помощью к нему — не просто предать доверие, но и поставить на карту обе их жизни.

И всё же он был единственным, кто смог так долго скрываться не только от Светлой стороны, аврората, но и от самого Лорда, чьё клеймо по-прежнему, насколько Люциус знал, красовалось на его предплечье. Даже его ближайшая родня верила в его гибель по сей день. И одно это сохраняло ему свободу и жизнь. Именно ради этого он ушёл с головой в науку. Кто бы мог поверить тогда, в годы его безрассудной юности, что Эван Розье не просто усмирит свой буйный нрав, но и достигнет таких высот в изучении магических искусств? Малфой поверил и не прогадал.

Хотя сам Эван не горел желанием возвращать своё имя и наследство, в душе Люциус надеялся, что однажды тот вернётся в Англию, восстановив себя в правах. Причина такой привязанности была для кого-то банальной, для иных противоречила образу Сиятельного Лорда Малфоя. Розье был своим. И Люциус бы предпочёл, чтобы в его ближайшем окружении были исключительно свои.

Они были знакомы с раннего детства. Разница в возрасте была несущественна для ребяческих шалостей, а позже и для достижения общих целей их организации. Эван всегда был ярким, энергичным, неусидчивым в годы юности. И он был равным. Малфой с трудом выносил тех, кого считал ниже себя, и сторонился тех, кто значительно превосходил его, не имея рычагов давления на них. Любой же конфликт с Розье можно было решить магической дуэлью, в которой нельзя было вычислить победителя до её завершения. Это доставляло им обоим нескрываемое удовольствие, сравнить которое можно было лишь с ночью страсти с любимой женщиной. Для тех, в ком вовсю кипит кровь, а молодость кажется вечной, большего и не нужно.

Так что, когда одним ясным днём его друг буквально выпал из камина в окровавленной, местами обугленной пожирательской мантии, Люциус сразу понял, что Розье с его характером в этой войне не выживет. Как ни странно, Эван с доводами приятеля согласился сразу. У него были на это причины, но узнал о них Люциус гораздо позже.

А тогда они разыграли красивый спектакль. И совершенно не жаль того безмозглого, слишком рьяного вчерашнего школьника, которым пришлось пожертвовать ради реализации их простенького плана. Ему следовало понимать, что, пополняя ряды Пожирателей Смерти, ты не только пытками над беспомощными магглами развлекаться будешь. Все карты чуть было не спутал Каркаров. Но, как он сам некогда выражался: «Законы святы, да законники супостаты». Его никто слушать не стал. А позже было резонансное дело Лонгботтомов, и про Розье все позабыли.

До возрождения Лорда им доводилось не только тайно переписываться, но и встречаться лично. Каково же было удивление Малфоя, когда Розье поведал о своём новом увлечении. Почему-то Люциус никогда не ассоциировал Эвана с наукой. Но тот так горел желанием избавиться от метки, что, похоже, увлёкся. Удивительно было слышать от этого фанатично преданного Лорду мага о жгучей неприязни к последнему. Но лишь до тех пор, пока француз не рассказал свою печальную историю.

Если Лорд желал привязать своего и без того верного последователя ещё сильнее, забрав у него невесту, он очень сильно просчитался. Для Эвана это должен был быть не просто брак по расчёту. Он любил. Так, как может любить юное сердце — горячо, страстно, безрассудно. И чувства были взаимны. Оставалось лишь гадать, чего стоило такому эмоциональному и несдержанному человеку, как Розье, скрывать свою боль и ненависть. Но он смог. Никто, кроме Люциуса, так и не узнал его секрет.

Теперь же перед Малфоем стояла дилемма. Он бы очень хотел убедить себя, что никакого риска нет, но прекрасно понимал, что шанс потерять всё отнюдь не призрачный. Конечно, Розье научился за эти годы мастерски играть в прятки с самыми сильными магами столетия, но Люциус понимал, что достаточно оступиться лишь раз. Он должен был выбрать между ними. Но с той чаши весов, где сидел, вцепившись пальцами в голову, встрёпанный и растерянный Рудольфус, на него смотрели ещё две пары глаз, так похожих на его собственные. И он успокоил свою совесть тем, что выбора, как такого не было.

В том, чтобы иметь союзников, есть масса положительных сторон, но и минусов хватает. И тот факт, что с их мнением постоянно приходится считаться, безмерно раздражал Малфоя. Каждый раз ему приходилось тратить уйму времени и ментальной энергии на то, чтобы решить, что и кому говорить, что тому или иному человеку следует знать, а что лучше утаить. Перед тем, как действовать, ему следовало обсудить свои планы как минимум с теми, кого они касаются напрямую.

Он бы предпочёл делать то, что считает нужным, без всех этих «совещаний». Но и принимать решения единолично считал не только нецелесообразным, мало ли что он мог упустить из виду, но и оскорбительным. Сам бы он не хотел, чтобы его судьбу решали без его ведома. Одного Лорда хватало с лихвой. Быть домовым эльфом ещё для кого-то — увольте. Поэтому, каждый раз, переступая через собственное откровенное недовольство этими «бюрократическими процедурами», он всё же старался проявлять хоть толику уважения к своим союзникам.

Неудобство конкретно в ситуации с Розье состояло ещё и в том, что Малфой никак не мог решить, с кем следует поговорить первым — с ним или же с Рудольфусом? Казалось бы, что может быть проще: написать письмо Эвану, выгадать подходящее время, договориться о личной встрече, убедить его помочь? А если откажет, сделать вид, что и разговора этого никогда не было. Всё останется по-прежнему.

Но ведь тот же Лестрейндж может упереться и наотрез отказаться от помощи неожиданно ожившего бывшего соратника, с которым, помнится, они ещё в те годы что-то не поделили. Шипели друг на друга при каждой встрече, как пара гадюк. И что тогда? Если же первым делом постараться убедить своевольного Руди, а потом выяснится, что сам Эван за это дело браться не желает, будет не многим лучше.

Почему всегда так? Отчего эти упёртые бараны просто не следуют молча на голос разума, которым нередко оказывается Люциус? Хотя, будь они таковыми, как раз подобных проблем не было бы вовсе. Тут история абсолютно противоположная. И если пастух из Малфоя получался неплохой, то до роли вожака он явно не дотягивал. Люциус это признавал без тени стыда. Такие люди, как он, необходимы обществу всегда. Во всяком случае, больше, чем все эти прирождённые, затаившиеся в себе безумные предводители.

Нормальным людям нужна стабильность, а не рискованные предприятия, которые могут возникнуть в равной степени, как и не возникнуть. Подвешенное состояние от того лишь, что лидер даже не понимает и не принимает своего предназначения, выбивает обывателей из равновесия. Им нужно, чтобы ими управляли, брали за них ответственность, чтобы указывали, что им делать и что думать. Да, несколько похоже на воздействие Империуса.

А такие, как Лестрейндж и Розье, видятся скорее как угроза мирному существованию. Слишком своевольные, свободолюбивые и чрезмерно спесивые. Они бы превосходно показали себя в экстремальных условиях. Это не вызывало сомнений. Для этого такие люди и рождаются. Словно зелёная вспышка Авады, ставящая точку. Всё, что с ними происходит до этого — лишь подготовка к тому, что может и не произойти никогда.

Потому Малфой не испытывал ни капли зависти. Уровень ответственности слишком высок, продолжительность существования мала, риски велики, а шансы с этого что-то получить ничтожно низкие. Ещё бы от этих двоих не было столько проблем, цены бы им не было. Но переделать их ему, да, пожалуй, никому было не под силу и не ко времени пытаться на них влиять. Так что оставалось вновь взвалить все последствия своего решения на себя и понадеяться на собственный дар убеждения.

И всё же в последний момент Люциус поменял свои планы. Отпустив неприметную сову без ноши, он вложил неотправленное письмо во внутренний карман сюртука и направился к Рудольфусу. Уже подходя к двери его покоев, он был вынужден остановиться. Путь ему преградил взволнованный эльф. Нервно теребя свои огромные уши, тот, заикаясь, говорил что-то о сложных чарах, которые, судя по всему, не пропускали его в комнату, и о зельях, которые считал очень опасными для гостя. Но гость не желал слушать мольбы эльфа, вышвырнул того из спальни и забаррикадировался внутри.

— Это что ещё за дела? — Отпихнув паникующего эльфа в сторону, Малфой попытался отпереть наглухо запертую дверь.

Пожалуй, единственное, что ещё хоть как-то примиряло Люциуса с действительностью, где его лишили самой возможности колдовать, было поместье. Малфой-мэнор беспрекословно слушался только своего хозяина. И никакие двери, стены или заклятия не могли стать преградой для него в Его доме. Но ведь это был чёртов Рудольфус Лестрейндж со своими странностями. Дверь не поддалась. Будь у него палочка, он бы вмиг справился с этим недоразумением. У кого-то другого это вряд ли вообще получится.

Понадеявшись, что Лестрейндж, поддавшись эмоциям, не стал накладывать свои чары на весь периметр комнаты, а лишь на окна и двери, Малфой приказал эльфу перенести его в один из тайных проходов. Пользовался он ими нечасто, прежде всего, разумно опасаясь, что о них узнает Лорд. И хоть сам никак перемещаться по ним не сможет, лишит этой возможности самого хозяина дома.

Коридор был достаточно широким, чтобы в нём, возникни такая необходимость, могли разойтись двое рослых мужчин. Он петлял по всему зданию, пронизывая, словно муравьиный лаз, но с лестницами, факелами и небольшими закутками, где Сиятельные Лорды могли расположиться со всеми удобствами. Где-то, Люциус помнил это с детских лет, имелась даже небольшая библиотека с мягким креслом и небольшим столиком. Во всём этом не было ничего удивительного, стоило лишь вспомнить, кем были его достопочтенные предки.

Проход же, в котором он оказался, не отличался изысками: серый камень стен, тёмное дерево под ногами. Малфой устремился к тупику. Положив ладонь на нужный неприметный камешек, он уставился в глухую стену, которая уже пошла рябью. Через пару мгновений перед ним открылся вид на гостевую спальню. Он мог свободно видеть и слышать, что происходило в покоях. О его же присутствии догадаться было невозможно. Да, аристократы того времени не очень-то считались с чужими границами. О том, зачем нужно было выстраивать такие походы в чужие опочивальни, Люциус предпочитал вовсе не задумываться.

Первое, что бросилось Малфою в глаза, едва стена стала полностью прозрачной с его стороны — выгибающееся на постели тело. Когда же коридор наполнился нечеловеческим криком, он сжал потайной камень сильнее и, слегка вдавив его, открыл для себя вход. К счастью, либо Рудольфус не доглядел, либо старые чары поместья оказались ему не по зубам. В любом случае, Малфой был рад такому удачному исходу. Он не представлял, как бы иначе смог попасть в это помещение.

От чашки на тумбочке всё ещё исходил пар. Это значило, что Руди погрузился в беспамятство совсем недавно. А ещё это здорово сокращало список возможных зелий. Мало какие из них не теряют своих свойств при высоких температурах. Но те, что приходили на ум, ввергали его в такое же паническое состояние, которое наблюдалось у его эльфа. Эльф! Изнутри дверь поддалась сразу. Не церемонясь, Люциус втащил бормочущего что-то страдальческое себе под нос слугу в комнату и мысленно порадовался, что этим вечером у его гостей хватало дел и этот инцидент, возможно, удастся замять.

Первой мыслью было отправить эльфа за Северусом, но он тут же осёкся. Тот воспринимал Лестрейнджей как некий единый сплошной ком безумия, который норовил подмять под себя всякого, кому не посчастливится встретиться на его пути. Времени объясняться и разубеждать его попросту не было. Малфой не мог даже самого себя убедить в том, что приятель не отравит Рудольфуса, руководствуясь, как его почившее начальство, высшим благом. Но кто тогда?

Озверевший и матерящийся на двух языках Долохов выглядел сонным и не очень-то трезвым. Возможно, Люциус сделал неверный выбор, поддавшись тревоге. Голос у Рудольфуса уже сорвался, но от этого звучал лишь жалостливей. Жар, исходящий от его тела, нагрел всю довольно просторную комнату похлеще камина, который Малфой велел затушить. Удерживать его на постели становилось всё труднее. Люциус выбился из сил, стараясь ему не навредить ещё сильнее. Но тот так сильно извивался и выворачивался из его рук, словно из его нутра тщетно пытаются вырваться наружу десятки огромных змей, что Пожирателю приходилось прилагать гораздо больше труда, чтобы случайно ему что-нибудь не сломать.

Следует отдать должное Долохову: он всегда умел брать себя в руки и в любом состоянии действовал быстро и чётко. Едва он пришёл в себя после неожиданного перемещения, обернулся на шум позади, выбросив вперёд вполне твёрдую руку с зажатой в ней палочкой. Уже через секунду он стоял над постелью Лестрейнджа, грубо бормоча что-то нечленораздельное, пока руки, будто живя собственной жизнью, творят магию над мечущимся Рудольфусом.

Зелье он, как и Малфой, безошибочно определил с ходу, отчего на его перекошенном злобой лице на мгновение промелькнула тень страха. Лестрейндж достаточно сведущ в зельях, чтобы понимать, что это снадобье состоит в списке запрещённых не просто так. Тогда почему он поступил подобным образом? Хотя, что за глупый вопрос? Очевидно же, что он был не в себе всё это время. Да и был ли он вообще когда-нибудь в себе? Может, Снейп и прав: Лестрейндж — синоним безумия.

Нет, нет. Это всё в нём злость говорит и страх. Руди наверняка подобрал правильную дозу. Вот и напиток выбрал горячий, чтобы сгладить последствия. Просто не подумал о том, что его организм ослаб за эти месяцы и ему не потянуть такую нагрузку. Но Антонин с этим поможет. Он ведь хорош в этой сфере, если не лучший. Если же нет, то этот просчёт будет стоить Лестрейнджу рассудка или же жизни. И неизвестно, что хуже.

Долгие тяжёлые минуты спустя бессознательное тело распласталось на кровати, и жар начал сходить. Но не успел Малфой облегчённо выдохнуть, как до его ушей донеслось напряжённое: «Зови Мальсибера». Только теперь он оторвал взгляд от стремительно бледнеющего Рудольфуса. Антонин и сам выглядел не лучше, но не прекращал творить неизвестные Люциусу чары. Не позволяя себе тратить драгоценные секунды на размышления, он отправил эльфа за Пожирателем.

В тревожном ожидании Люциус в красках представлял, что сделает озлобленный Лестрейндж, когда, придя в чувство, узрит над собой такое столпотворение незваных гостей. Справедливости ради надо отметить, что он сам во всём виноват. Может, его поступок и был вызван безвыходностью положения, колоссальной усталостью и потерей самоконтроля, но Люциусу очень многое хотелось ему высказать.

Проще было думать об этом, чем допускать даже мысль о причинах, которые могли заставить такого опытного мага, как Долохов, обратиться за помощью к человеку, которого он обычно именовал явно негативно окрашенным русским словом, чем-то отдалённо похожим по звучанию на «филантроп». Филантропом такого разгильдяя, как Мальсибер, сложно было назвать, а тон Долохова в моменты обращения к вышеуказанному персонажу был схож с ударом молота о каменную стену. Так что Малфой подозревал, что значение этого ёмкого словца было не самым положительным.

Мальсибер Долохова раздражал буквально всем: слова, манеры, действия, даже пружинящая походка. Всё это безмерно бесило Антонина и по отдельности, а вместе заставляло скрипеть зубами. Сам же не в меру общительный оптимист, русского мага побаивался и при этом не упускал возможности «наладить» их общение. Долохов его стремлений не разделял, но Мальсибер не любил сдаваться на полпути. Стоит ли упоминать, сколько раз ему приходилось улепётывать со всех ног от летящих в него проклятий? Однако способности в ментальной магии у Мальсибера были наследственные, и он неплохо, весьма неплохо, их развил под натиском своего отца. И раз Антонин решил переступить через личную неприязнь, дело было худо.

Явившийся Мальсибер выглядел не в пример лучше Долохова. Он явно ещё не ложился. Оглядев собравшихся, он сделал механический шаг назад, наткнувшись на хмурый взгляд Антонина. Но, пересилив себя, поспешил к едва заметному на белоснежных простынях бледному Рудольфусу, которого выдавали лишь яркие волосы и тёмные ресницы. Кратко описав проблему, Долохов грубо, почти приказал: «Давай работай». Сам бы Люциус на такое обращение отреагировал бы однозначно — просто удалился бы, ничего не отвечая. Мальсибер же, коротко кивнув, достал волшебную палочку и аккуратно упёрся её концом в висок всё ещё пребывающего в беспамятстве Лестрейнджа.

Малфой понимал, что теперь от него мало толка, но и уходить не собирался. И дело было даже не в том, что ему было быстрее и проще отдавать указания своим эльфам. Он чувствовал некую ответственность за обнаруженного им в таком состоянии человека. И он должен был убедиться, что всё закончится хорошо.

Как же удачно, что Рабастана Лорд куда-то отослал именно сегодня. Или удача была не при чём? Похоже, Руди действительно всё рассчитал. "Псих безответственный! Неужели не смог придумать своей гениальной головой что-нибудь менее опасное?" «Не смог», — голосом Лестрейнджа ответил Малфой сам себе. Он и так держался слишком долго. Одному Мерлину известно, чего ему этого стоило.

Рано или поздно нечто подобное должно было случиться. Хорошо ещё, что он не стал травиться ядом. Хотя были моменты, когда Малфой отчётливо видел в его болотисто-зелёных глазах это желание. Мог он «случайно» ошибиться с дозировкой? Конечно, мог. И Люциус даже не находил ни одного аргумента в противовес этому сомнительному решению.

— Знаешь, Люциус, я порой задаюсь вопросом. Все, наверное, об этом хотя бы однажды задумываются. А есть ли смысл во всём этом?

— В чём в этом?

— Во всём…

Похоже, он задремал. Малфой провёл ладонью по своему лицу, словно желая стереть из памяти навеянное усталостью видение. Долохов и Мальсибер всё ещё нависали над Лестрейнджем. Стрелка часов уже давно перевалила за четыре утра. Если это затянется, то эти двое просто выбьются из сил. Хорошо бы этот сон не был вещим. Конечно, Люциус не провидец, но он волшебник. Раз даже у магглов бывают подобные вспышки, то уж для магов это точно не исключительное событие. И всё же: «Пусть это будет просто печальным сном».

Остаток ночи он старался больше не засыпать не только из солидарности. Сегодня он не желал больше видеть сны. Былое напряжение сменилось мерзкой тягучей апатией. Не хотелось признаваться даже самому себе, но с каждым едва заметным щелчком секундной стрелки исчезала, растворяясь в остывшей за ночь комнате, крупица надежды. Малфой силился придумать новый план действий, заменив в нём Лестрейнджа, или вовсе исключить схему с ним, но мысли крутились где-то не там.

Эмоции, привязанности. Сколько же от них проблем. Он ведь рассудительный волшебник. Так как его угораздило впустить в свою жизнь ещё одного человека? И кого? Лестрейнджа! Ладно бы младшего. С Рабастаном таких проблем точно бы не было. Но нет. Он позволил самому неоднозначному, одиозному, до жути странному магу просунуть свой пронырливый нос в свои мысли. Глупо теперь думать, как же так получилось. Куда важнее, что делать дальше? "Нет, всё-таки, какой же бесцеремонный эгоист! Умудрился перевернуть всё с ног на голову, даже пальцем о палец не ударив!"

Малфой подивился собственным мыслям. Не иначе, с Долоховым переобщался, вот и нахватался излишней экспрессии. Глянув на последнего, он только сейчас заметил, что тот сидит в кресле с широким стаканом в руке, не сводя глаз с Рудольфуса. По его лицу, как обычно, сложно было что-то понять, но разрывать тишину казалось неуместным. Вдруг это отвлекло бы Мальсибера? А если Антонин просто сдался, поняв в силу опыта, что это всё бесполезно? И всё же Люциус решил ещё немного подождать.

Ещё часа через полтора Мальсибер, наконец, отодвинулся от лица Лестрейнджа и, пошатнувшись, беззастенчиво плюхнулся в изножье кровати. Малфой было подскочил, чтобы узнать о результатах его работы, но, увидев всё такого же белого, как смерть Руди, не решился сделать шаг или заговорить.

Его неприятные ассоциации разрушил голос Пожирателя:

— Это было жутко. Я бы предпочёл всего этого не видеть. Если Рудольфус узнает, что я рылся в его голове, он точно меня убьёт. И я не шучу. За такое убивают. — Произнося последнюю фразу, он для убедительности сел, окидывая присутствующих страшными, как он, наверное, думал, глазами. Но вместе со встрёпанными волосами и перекошенной рубашкой он выглядел скорее комично.

— Не переживай, ему ещё придётся потягаться с внушительной толпой за право тебя убить. У тебя будет достаточно времени, чтобы убежать.

— Спасибо, Тони. Обнадёжил. — Он вновь повалился на постель, нагло ухватив одну из подушек Рудольфуса.

— Скоро он придёт в себя? — У Малфоя всё ещё были сомнения, и чтобы избавиться от них, ему пришлось буквально выдавить из себя слова.

— Вообще, можно разбудить его хоть сейчас. Но я считаю, что этого делать не стоит. Пусть спит столько, сколько ему необходимо.

— Что там с его мозгами? Не поджарились? — Долохов старался звучать непринуждённо, но в голосе его всё же сквозило волнение.

— А вот этот вопрос посложнее. Я, конечно, старался особо никуда не лезть, да и Рудольфус сам по себе довольно сильный менталист. Нет, серьёзно. Он в этом чертовски хорош. Я бы даже не решился тягаться с ним в легилименции. И вот тут и кроется самое странное. Я даже не уверен, правильно ли будет об этом говорить с этической точки зрения.

— Говори уже. Хорош темнить.

— Я, правда, не думаю, что стоит обсуждать его персону без его позволения, — Натолкнувшись сразу на две пары мечущих молнии глаз, он всё же уступил. — Раз настаиваете. Но предупреждаю, он сразу поймёт, что вы в курсе. Он легко читает людей.

— Знаем. Давай по делу. — В этом Люциус был полностью солидарен с Антонином. Сколько можно тянуть Мерлина за бороду?

— На самом деле я даже не совсем понимаю, как это описать. Ведь это не просто воспоминания. Там есть что-то ещё. Будто живое.

— Только не говори, что Лорд поместил в него один из осколков своей раздробленной души? — Это бы многое объяснило, но даже думать о том, что Рудольфус является живым хоркруксом Волдеморда, было до отвращения неприятно. Не говоря уже о последствиях, которых теперь избежать точно не получится.

— Нет. Что? Нет, конечно. Я даже не думал в этом направлении.

— Что это? Можешь не юлить?

— Да я правда не знаю! Там было столько всего… чего лучше не знать. Ещё и Лорд свою руку явно приложил. Спокойно. Это одностороннее внедрение в мысли. Считывать он его не может. Я же говорю, он хорош.

— В своих изысканиях ты не натыкался, скажем, на несостыковки, заблокированные или изменённые воспоминания? — Это было действительно неправильно. Мальсибер прав, но Люциус должен был узнать сейчас, раз представился шанс.

— Да… А ты откуда знаешь? — Теперь уже Малфой оказался в центре внимания.

— Руди сам и сказал.

— Он не мог тебе сказать. Он этого не помнит.

Увидев направленные на него волшебные палочки, Малфой даже не успел испугаться. Может, дело было в усталости, но он почему-то не испытывал страха перед смертью или пытками. Кажется, сегодня он уже и без того превысил свой лимит сильных эмоций. Он вальяжно раскинулся в кресле и, щёлкнув пальцами, приказал эльфу принести виски. Долохов наблюдал за происходящим, всё сильнее хмурясь. Мальсибер же с каким-то весельем. Не уж-то ещё один любитель лезть в чужие головы без спросу? Этого ещё не хватало.

— Угощайтесь, — манерно протянул Люциус, потягивая прохладный напиток. Хорошо, что додумался разжечь камин парой часов ранее.

— Малфой, я понять не могу, ты мои нервы на прочность проверяешь или тебе просто жить надоело?

— День сегодня, уже вчера, выдался длинным и изматывающим. Имею я право расслабиться в собственном доме? — Должно было прозвучать зло, но вышло как-то лениво. Оно и к лучшему.

Мальсибер охотно принял предложение и, наколдовав себе кресло, с удовольствием принялся сооружать бутерброд с сыром и ветчиной. Долохов такой лёгкостью характера не отличался. Продолжая сверлить Малфоя яростным взглядом, он уже вознамерился проклясть его. Несильно. Просто, чтобы не зарывался. Люциус почувствовал, что переходит грань, и всё же, не решаясь более испытывать судьбу, вкратце рассказал о том, что ему было известно.

В душе он надеялся, что Рудольфус отнесётся с пониманием, но уверенности в этом не было. Но и утаивать было, в общем-то, нечего. Как не поверни, а суть ведь одна: они обсуждают, пусть и в тесном кругу не последних людей в жизни Лестрейнджа, довольно личные его тайны. Которые тот точно не пожелал бы делать достоянием общественности. И всё это буквально в паре метров от него, именно тогда, когда он наиболее уязвим.

Ситуация действительно паршивая. Но если у них получится совместными усилиями то, что не под силу самому Руди, пусть и при поддержке Люциуса, то так тому и быть. А Руди? Он справлялся и не с такими потрясениями. Наиболее ярко его сила духа проявлялась в последнее время. Ещё одно вмешательство в его жизнь его не убьёт. Во всяком случае, Малфой предпочитал думать именно так, не беря во внимание события этой ночи.

— Ну что я могу сказать? Разблокировать эти воспоминания теоретически возможно. Но не без активного содействия самого Рудольфуса, разумеется. Другой вопрос — стоит ли?

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что и так сказал. Стоит ли тормошить и без того травмированное сознание? Что это нам даёт? И не слишком ли высока цена?

— Полагаешь, это может ему навредить?

— А ты сам подумай, Люциус. Представь, ты живёшь, даже не подозревая, что кто-то, кто-то весьма могущественный, вырвал внушительный кусок из этой самой жизни, а всё, что с ним связано, изменил до неузнаваемости. При всём при этом, ты не последний менталист. Как думаешь, тот, кто это сделал, не подстраховался? Да даже если нет. Одна только мысль о том, что сокрыто в этих клочках памяти, привела нас сегодня сюда под весьма экстренным предлогом. Что может случиться, если Рудольфус не просто узнает или увидит, но именно вспомнит, что с ним происходило все те годы? Вдумайтесь только. Годы!

— Не думаю, что Лестрейндж настолько слаб, чтобы…

— Да при чём тут слабость? Дело ведь совсем не в этом. Ты просто, извини уж, не понимаешь сути вещей. Ты не владеешь ментальной магией такого уровня.

— Не за что тебя извинять. Я, к своему стыду, никогда не уделял этому разделу магии достаточно внимания. Теперь понимаю, что это прискорбное упущение. Однако, если ничего не делать, то откуда нам взять информацию? И как ты предлагаешь отговорить этого строптивца? Он ведь теперь не остановится.

— Разузнать, я уверен, можно и другими методами. Не спрашивайте, какими. Я ещё не придумал. — На это, до сего момента молчавший Долохов иронично хмыкнул, что, конечно, не осталось незамеченным. — Но я придумаю. Не сам, конечно. Да и права я такого не имею. Это не отговорка! Я над этим подумаю! Что касается несговорчивости Рудольфуса, тут уж я не знаю, как быть. Может, Басти удастся убедить его?

— Ты умом, случаем, не тронулся? Знаешь, что он с тобой сделает, когда узнает, что ты всё растрепал его брату?

— Думаешь, он с ним не поделился? Они ведь довольно близки.

— Именно поэтому. Ты плохо знаешь эту нечисть в человеческом обличии? Он в адекватном-то состоянии не терпит посягательств на свою частную жизнь. А ты возьми и втяни в это бездонное болото его брата и посмотри, что будет. Если будет чем смотреть.

Мальсибер с трудом проглотил надкусанный в начале монолога Долохова сэндвич, и теперь в его горле будто враз пересохло. Конечно, он был знаком с репутацией Лестрейнджа, и ему доводилось видеть того, так сказать, в деле. Но в последнее время он достаточно сблизился с Рабастаном и теперь частенько забывал, что этот во всех смыслах замечательный человек — не только заботливый, понимающий и любящий старший брат, но и самый настоящий монстр.

Да, он не любил «акции устрашения» в отличие от многих их «коллег», всегда предпочитая им противостояние с равными противниками. Но методы ведения боя у него были своеобразными, как и он сам. Он редко применял убивающее проклятие. Пытать ему, похоже, тоже не очень-то нравилось. Однако его изобретательность вызывала оторопь.

Чего стоил только один тот случай с аврорской засадой. Их ошмётки разлетелись футов на триста, а сам Мальсибер весь оставшийся вечер избавлялся от содержимого своего желудка, параллельно выпутывая из волос кусочки чьих-то мозгов. И ведь те авроры вполне могли отделаться малой кровью. Шанс у них был. Но и среди хранителей правопорядка Магической Британии порой встречались чокнутые садисты, наподобие Кэрроу. Если бы они не стали пытать Басти на глазах его нервного брата, упиваясь слабостью поверженного врага, они вполне могли бы выжить.

Вспомнив ту премерзкую историю, Мальсибер согласился с доводами старшего товарища. Может, это и неправильно, с его точки зрения, скрывать такую ужасную правду от самого близкого человека, которым, без сомнения, являлся Рабастан для Рудольфуса. Но если Басти и узнает её, то точно не от него. В конце концов, он ведь и правда не имеет никакого морального права лезть в их отношения. А если друг однажды обвинит его в укрывательстве фактов, Мальсибер всегда может сказать, что испугался за собственную жизнь. Так это или не совсем так, уже не важно. Главное — Басти его поймёт.

Мыслительный процесс Мальсибера бесцеремонно прервал Долохов:

— Ты говорил, что в голове Лестрейнджа наткнулся на что-то ещё.

— Да. Верно. Я за всем этим как-то отвлёкся от самого важного. Я уже говорил вроде, что ни с чем подобным ранее не сталкивался. Само по себе это ни о чём не говорит. Я не так уж и много времени посвятил изучению всяких необычных…

— Как и обычных. И изучению в принципе.

— Спасибо, Тони. Взял и сбил с мысли.

— Были бы те мысли…

— Вы можете оставить свои препирательства для более подходящего времени?

— Конечно. Я хочу сказать, что то, что я нащупал, очень сильно отличалось от моего привычного опыта. Я задел Это вскользь, совершенно случайно, а Оно будто тут же насторожилось, «принюхалось», а затем, вы можете мне не верить, Оно чуть было основательно не влезло в мою собственную голову. И Мерлин Всемогущий, я готов поспорить, что это был сам Рудольфус! Какая-то его часть, что ли. Повторюсь, я понятия не имею ни что это, ни как оно вообще может так действовать. Да, я уверен, что Рудольфус ни разу за это время не приходил в сознание! Я не идиот!

— Никто не сомневается в твоём профессионализме. — Предвещая очередной едкий комментарий в адрес умственных способностей их товарища, Люциус бросил предупреждающий взгляд на Антонина, и тот с явным трудом воздержался от уничижительных реплик.

— Знаете, что действительно странно? Когда я почувствовал, в тот самый первый момент, когда осознал, что напоролся на что-то странное, я ощутил некое подобие не эмоций, пожалуй, а скорее их отголосков. И это было жутко. Что бы это ни было, моё вмешательство оно восприняло как угрозу. Но едва моя паника улеглась, оно отступило.

— Почему?

— Думаю, потому, что от меня не исходило реальной опасности для него. То есть для самого Рудольфуса. Оно ведь пролезло в мою голову, я говорил? Я даже понять ничего не успел, а оно уже ушло.

— Час от часу не легче.

— И правда. Мало нам насущных проблем.

— Я не говорил, что это проблема! Я лишь сказал, что это крайне необычно. Весьма. Ну и да, жутковато. Но ведь это же Лестрейндж! Может, для них это вообще норма.

— Безумная семейка.

— Да брось! Этот титул давно принадлежит Блекам. Они не простят посягательств на свою корону. — Весёлость Мальсибера как-то незаметно разрядила гнетущую атмосферу. Всё же менталистика — не единственный его талант.

Утро для Рудольфуса выдалось крайне необычным. Начиная с того, что он выспался. Даже не так. Он смог проспать всю ночь! Без отвратительных, слишком реалистичных кошмаров, без тяжёлых, изматывающих мыслей. Он и забыл уже, каково это — просто спать. Казалось бы, совершенно естественная, жизненно необходимая потребность, позволяющая организму нормально функционировать. Ничего из ряда вон выходящего. Но ему она была недоступна так долго, что первым, о чём он подумал, едва проснулся, было: «Ну вот всё и закончилось». Однако, провалявшись несколько минут без движения, Руди почувствовал, что на его ногах лежит что-то тяжёлое. Вот тогда он в полной мере и осознал, что проснулся, а не умер.

Неохотно разлепив веки, он узрел перед собой светлый лик Малфоя. Во всяком случае, таким его лицо делало просачивающееся через щель в портьерах солнце. Это было неожиданно, ведь Руди хорошо помнил, как запирал дверь накануне. Малфой спал в глубоком кресле, которое, очевидно, перетащил от камина. Второго, кстати, на привычном месте тоже не оказалось. Оглядевшись, Рудольфус сразу обнаружил пропажу: по другую сторону его пастели, низко склонив голову к груди, дремал хмурый Антонин. Теперь слово «необычно» приобретало более яркие оттенки. Что такого случилось ночью, что эти двое оказались в его покоях? Неужели он забыл о заглушающих чарах? Нет, не мог он о таком забыть. Тем более, помня о прошлом подобном просчёте, он зарёкся тревожить своими криками окружающих ещё несколькими месяцами ранее. Но что тогда могло привести Малфоя и Долохова к нему среди ночи? Руди точно их не приглашал. Он бы помнил об этом. Это, во-первых. А во-вторых, они бы не остались ночевать в столь сомнительных условиях.

Рудольфус очень не любил это скользкое, прохладное ощущении. Он называл его непониманием, за неимением лучшего слова. Оно раздражало неимоверно. Руди попытался сесть, но груз на ногах не позволил этого сделать, ненавязчиво напомнив о себе. Вот теперь было из-за чего нервничать: нижняя часть тела была будто скована железными цепями. Увидев причину неудобств, Руди окончательно растерялся: «Мальсибер-то здесь каким чудом? Что вообще происходит?» На все эти размышления и вопросы потребовалось всего несколько минут, но этого хватило, чтобы чуткий сон Долохова прервался.

— Проснулся, значит? Ну и как спалось? — Хриплый спросонья голос вроде и не нёс враждебности, да и в самих словах её не было, но Руди ощутил укор и даже злость со стороны Антонина.

— Чего молчишь? Сказать нечего? — Вот теперь Лестрейндж в полной мере осознал, что где-то просчитался. Оставалось понять, где.

Долохов хоть и говорил негромко, но в нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в камине тишине и этого было достаточно, чтобы разбудить порядком вымотавшихся за ночь магов.

— Тони, ты чего буйствуешь с утра пораньше? — Мальсибера совершенно не смущала ситуация сама по себе. А уж дискомфорта в теле, в отличие от Долохова и Малфоя, которым не посчастливилось уснуть в креслах, он вообще не испытывал. По крайней мере, так это с лёгкой завистью подметил для себя Рудольфус, который отчего-то испытывал чувство вины перед Антонином. Так всегда бывало, когда тот говорил в подобном ключе, а где-то на задворках сознания маячили последствия уже подзабытой оплошности. Руди вообще ощущал нечто подобное только перед хмурым русским и расстроенным братом. В любой другой ситуации он мог легко найти оправдание даже самым безумным своим поступкам, но не со своим близкими.

Пока он пребывал в тоскливых размышлениях, вспоминая, где конкретно накосячил на этот раз, Мальсибер, как ни в чём не бывало, продолжил препираться с Долоховым. И Лестрейеж не мог отделаться от подозрений, что тот делает это намеренно. Но зачем бы ему понадобилось переключать гнев Долохова на себя?

— Господа, хочу заметить, что утро уже давно не утро. Раз уж так сложилось, что мы собрались такой компанией, а наш Темнейший удачно отсутствует, не лучше ли будет обсудить насущные вопросы за… — Малфой глянул на часы, — уже обедом, я полагаю? Я распоряжусь подать его через полчаса в малую столовую. Никто не против? — И этот туда же. С чего это они воспылали симпатией к его персоне?

В отличие от Малфоя, Лестрейндж не считал необходимым подозревать каждого первого в корысти. Хотя бы потому, что мог прочесть вполне очевидные мотивы человека, даже не применяя легилименции. Люди вообще не особо скрывали свои истинные мотивы, мысли и чувства, вопреки расхожему мнения. Нередко они даже желали быть прочитанными и изученными. Каждый, даже самый последний лицемер, хочет быть понятым. Руди обнаружил эту простую истину довольно рано, пусть и интерпретировал свои умозаключения несколько неординарным образом. С возрастом он, конечно, понял, что не всё так просто и копаться в чужих головах без позволения владельцев этих самых голов несколько бестактно. Это если оправдывать себя благими намерениями.

Что бы про него ни думали, он редко позволял себе подобные вольности, считая это самым что ни на есть насилием над человеком и злостным нарушением личных границ. В конце концов, он и так неплохо считывал всё, что было нужно. Правда, некоторые исключения он себе позволял, но воспринимал это не более, чем игру. Он ведь делал это, ничуть не скрываясь, лез не слишком глубоко, в открытую потешаясь над чужими попытками спрятать что-то компрометирующее от чужих глаз. Значит, ничего дурного в этом не было. А если и было? Он ведь коварный приспешник Тёмного Лорда! Чего ещё от него ожидать?

Вот и теперь он точно знал, что его старательно выводят из-под удара. Не то, чтобы Тони стал бросаться Круциатусами, но Мордред его знает, во что выльется эта подозрительно тихая злость. Сейчас Рудольфус не был готов к эмоциональному противостоянию. А то, что к этому идёт, было написано крупными буквами кириллицей на лице Долохова. Руди прекрасно знал по опыту, который благодаря многолетнему общению с Антонином и собственному неуёмному любопытству в годы юности у него имелся внушительный что, то, как воспринимает его мозг ёмкую фразу «тебе песец», виноват языковой барьер, который проявлял себя слуховыми искажениями реальных слов в моменты надобности. И к полярным лисам это вообще не имеет никакого отношения. Конечно, Антонин к обеду остынет. Не станет же он его и вправду убивать? Было бы за что. Но выражение его лица не сулило ничего хорошего. В магической дуэли Рудольфус ему не уступит. Но ведь Тони был крупнее и сильнее.

Глядя на вежливо выпроваживаемого Малфоем Долохова, Руди вспомнил, как в детстве намеренно доводил того до белого каления, проверяя нервы взрослого мага на прочность, прощупывая границы. И как затем улепётывал со всех ног от крайне неприятных русских заклятий и увесистых затрещин. Но тогда это было лишь немного обидно, в основном же забавно. Сейчас он больше не ребёнок и даже не подросток. И провинился вовсе не тем, что превратил все напитки в пляшущих неуловимых человечков или отрастил книгам паучьи лапки, заставив те бегать по стенам и потолку. Лестрейндж уже успел сложить два и два и признал право Антонина злиться на его не самую продуманную выходку. Он бы на его месте тоже не был в восторге, реши, например, Басти выпить то злосчастное зелье. Тут уж, как ни крути, придётся признать, что решение было принято под натиском обстоятельств. А его логичность теперь, когда Рудольфус, наконец, смог мыслить в полной мере рационально, была под большим вопросом.

Ладно. Он найдёт подход к этой неприятной ситуации. К тому же не меньше его занимали обстоятельства, приведшие приятелей в его покои, и подозрительное поведение даже не Малфоя. С ним-то они, можно сказать, сдружились. Но Мальсибер — та ещё тёмная лошадка. Басти неплохо с ним ладил в последнее время и оценивал как собеседника и товарища достаточно высоко. Однако, на взгляд Рудольфуса, тот представлялся то ли скользким, то ли ветреным. Ожидать от него можно было чего угодно. Будет любопытно за ним понаблюдать.

Обед выдался тревожным. Попытки Мальсибера как-то сгладить углы ни к чему не приводили. Долохов молча бесился. Малфой пребывал в тяжёлых раздумьях. А Лестрейндж не сводил заинтересованного взгляда с самого болтливо персонажа за столом, отчего тому было крайне не по себе. Антонин воспринимал игры Рудольфуса как попытку соскочить с действительно насущной темы. Люциуса беспокоила гипотетическая разрозненность в их и без того немногочисленной компании. Атмосфера напряжённости с каждой минутой всё сильнее нагнеталась по спирали. Ни у кого не было сомнений, что во всём виноват Лестрейндж. Сам он будто и не замечал общих настроений и с аппетитом, которого у него не было уже давно, поглощал уже второй кусок сладкого пирога, отказавшись от нормальной еды.

Сложно было понять, действительно ли он ничего вокруг не видит или просто издевается. Но поскольку такой весёлости за ним не наблюдалось, с той самой показательной угрозы Лорда, никто не решался положить этому безобразию конец. Даже Долохов, который, утолив зверский голод, стал заметно снисходительней смотреть на его выходки.

Казалось бы, ну смотрит и смотрит. Что в этом такого? Неприятно, конечно, что в упор. Неотрывно. Пристально. И как-то загадочно улыбаясь своим мыслям… «Нет! Определённо, это надо прекращать!» Но как бы Малфой не ломал голову, любой вариант отметался, стоило ему бросить взгляд на жуткое чудовище с горящими азартом глазами. «Возможно, Мальсибер чего-то не рассказал? Иначе с чего вдруг он стал центром столь пристального внимания? Или же Рудольфус что-то откопал в его голове? Какой-то компромат? Нет. Эта нечисть просто отоспалась и снова стала собой. Вот и весь секрет».

К концу обеда Долохов уже и сам с иронией наблюдал за сжавшимся на своём стуле, словно кролик, Мальсибером и плотоядно облизывающимся Лестрейнджем. А Малфой решил отбросить бессмысленные тревоги и просто насладиться вкусным десертом. Раз уж Рудольфус сам так удачно замял тему с вмешательством в его личные дела и переключился на Мальсибера, то грех этим не воспользоваться. Когда у последнего уже в третий раз выпала вилка из рук, а Руди уже откровенно скалился, Долохов всё же решил прервать спектакль:

— Прекращай это. Не ровен час, он в обморок свалится.

— Ничего я не свалюсь! — На эти слова Руди улыбнулся шире, и Мальсибер, нервно рассмеявшись, спрятал лицо в ладонях.

— Ты чудовище, Рудольфус.

— Вот-вот! Полностью поддерживаю!

— Да ну? А чего веселишься?

— Это нервное!

— Какие мы ранимые… Кто бы мог подумать?

— Он меня намеренно изводит!

— А ты останови меня. — После этого откровенного вызова Лестрейнджа всем стало ясно, что он если и не помнит, то точно знает, что Мальсибер копался в его голове.

Однако ни его поведение, ни выражение лица не привносили ясности: вызов это или просто забава? От него можно было ожидать чего угодно. Сам Люциус был бы до крайности взбешён, окажись он на месте Рудольфуса. Но и тут всё было относительно. Он ведь осознаёт, что не вмешайся Мальсибер, всё могло бы закончится плачевно. Если только это и не был его сознательный выбор. Но тогда поводов негодовать у них троих куда больше, чем у Лестрейнджа. Он ведь знает, сколько ответственности лежит на его плечах, в какой затруднительной ситуации они все находятся. Значит, не в праве вот так распоряжаться своей жизнью. И всё-таки в этой истории слишком много тёмных пятен. Глупо делать поспешные выводы.

— Пока вы тут не устроили ментальную дуэль, не хочешь ли поведать нам, Руди, что это были за выкрутасы с зельем? — Голос у Антонина был спокойный, ровный, но угроза всё же ощущалась в каждом звуке.

Однако Рудольфус уже не пребывал в растерянности, как после пробуждения, и успел набраться сил и привычного нахальства:

— С зельем? А что с ним не так? Довольно качественное и действенное…

Малфой лишь тяжело вздохнул на выпад Рудольфуса. Сам же Лестрейндж уже отбил крайне неприятные проклятья Долохова и, возведя щит, продолжил, как ни в чём не бывало, не скрывая наглой улыбки:

— Признаться, я ожидал, что эффект будет несколько иным, но и так вышло неплохо. Не согласны?

— Руди, боюсь, если ты не прекратишь, Тони с тебя шкуру спустит. А я помогу.

— Да неужели? — Люциус уже успел подзабыть об этой стороне Лестрейнджа.

За постоянной измотанностью и нервным напряжением было почти не видно сути этой, без преувеличения, многогранной личности. Малфой никак не мог решить, пугает она его, как раньше, или же он доволен её возвращению? Всё же он склонялся ко второму. За эти месяцы Люциус так привык к этому человеку, что был искренне рад увидеть его таким живым. Хотелось верить, что это не временное явление. Да, выходки Рудольфуса порой доводили до исступления, а некоторые его поступки казались безумными. Но ведь, если подумать, не так уж и часто подобное случалось, и не всё было так однозначно. К тому же у него было достаточно весьма полезных качеств. Малфой усмехнулся, поймав себя на мысли, что ищет оправдание дрянному характеру Лестрейнджа. Но принял тот факт, что готов терпеть странности Рудольфуса, если тот останется сильным союзником, интересным собеседником и преданным другом. Пока он здоров, с этим не должно возникнуть проблем.

И это возвращает их к ночному инциденту. Тема, от которой Руди старательно отмахивается. Возможно, такая прямолинейность будет воспринята в штыки или его вообще сочтут дураком, но раз Лестрейндж сам задал такой тон беседе, пусть пеняет на себя:

— Ты ведь не планировал таким драматичным образом свести счёты с жизнью?

Эффект был ожидаем. В столовой повисло молчание, а Руди тут же растерял всю весёлость. Неужели правда?

— Ты спятил, Малфой? Совсем с головой не дружишь? Для тебя же лучше, если это просто идиотская шутка.

— Не кипятись так. Я просто хотел уточнить.

— Уточнил? Ещё животрепещущие вопросы имеются?

— У меня найдётся парочка. — Антонин опёрся локтями на стол и, поглаживая бороду, уставился на Лестрейнджа. Руди вновь растерял весь запал, уже зная, что хочет обсудить Долохов.

— Скажи-ка, друг сердечный, какой именно частью тела ты думал, когда тебя озарила столь эксцентричная идея? И какого именно результата ты планировал достичь? Ты у нас, несомненно, гений. Так поясни нам, простым смертным, чего ты хотел добиться?

Было видно, что Руди мечется между желанием уйти и ответно напасть. Но здравый смысл заставил выбрать третий вариант:

— Я не вчера к этому пришёл и всё тщательно просчитал. Если бы вы не вмешались, у меня бы получилось.

— Если бы мы не вмешались, ты бы умом тронулся. Или и того хуже.

— Что бы у тебя получилось?

Слова Малфоя Лестрейндж решил оставить без внимания, а на вопрос Долохова коротко ответил:

— Я планировал отключить часть сознания, — увидев, как увеличились глаза собеседника, он поспешно дополнил: — Временно. Я же не вчера родился. Эффект должен был быть временным.

— Так вот почему так сложно было! А что ещё ты принял для достижения этого эффекта?

— Мальсибер!

— Это просто любопытство. Я точно не планирую ставить над собой такие эксперименты.

— Обойдёшься. Продолжай, Руди.

— Да нечего продолжать. План был простой. Никаких скрытых смыслов в моих словах искать не нужно.

— А это точно всё?

— К чему этот вопрос?

Мальсибер странно посмотрел на Лестрейнджа и всё-таки продолжил:

— Мне показалось, что там было нечто большее, чем просто отсечение части сознания.

Малфой ожидал от Лестрейнджа чего угодно: ярости, недовольства, холодности, безразличия. Однако после короткого, но содержательного рассказа Мальсибера об увиденном в его бессознательной голове, глаза Рудольфуса загорелись. Как бы дико это ни было, но Руди просто излучал интерес и, кажется, даже восторг. «Прав всё-таки Северус на твой счёт. Чокнутый Лестрейндж».

— Жаль, невозможно отделить это явление от вмешательства Лорда. Если бы удалось блокировать его воздействие на сознание хотя бы на время, возможно, получилось бы узнать больше. Но с меткой так просто не получится это провернуть.

Люциус едва не соскользнул со стула, когда понял, что только что услышал.

— Тебе мало было? И кто из нас двоих спятил?

— Я, пожалуй, соглашусь с Люциусом. Это даже звучит рискованно. Я понимаю твоё желание докопаться до истинны. Но риски действительно слишком велики. Ты и сам это прекрасно понимаешь.

— В кои-то веки Мальсибер сказал что-то разумное. А ты! Попробуй только!

Малфой слишком отчётливо видел за напускными обидой и смирением откровенное непринятие и жажду действовать. Увидел это и Долохов:

— Ты меня не понял?

— Я ведь согласился. Мне непреложный обет тебе принести, что ли?

— А то ты его обойти не сможешь? Тебя что, на цепи держать нужно, чтобы ты не творил не пойми чего?

— Действительно, Руди. Мы ещё и малой части нашего плана не воплотили в жизнь. У тебя ещё будет время, чтобы изучить эту… аномалию или что это может быть? Согласись, это сейчас очень несвоевременно. К тому же подобное просто нельзя делать в одиночку.

— Пока Лорд жив, у тебя не будет достаточно возможностей и времени…

— Не надо меня убеждать. Я и сам всё прекрасно понимаю. И нет, Тони, я не планирую творить всякую дичь. За кого ты меня принимаешь?

— За психа.

Хотел бы Люциус однажды вот так же просто заявить Лестрейнджу в лицо, кем тот на самом деле является. И всё же они не настолько близки. Но однажды он выскажет всё, о чём думает, без купюр и стеснения. Хотя вряд ли это хоть какой-то эффект возымеет. Лестрейндж прекрасно осознаёт, что собой представляет, но не похоже, чтобы его что-то не устраивало.

Однако упоминание метки заставило Люциуса мысленно вернуться к тому, ради чего он, собственно, и направился этой ночью в гостевые покои. А ведь всё могло сложиться иначе, если бы не сомнения. Но теперь он должен решить, стоит ли открывать Рудольфусу правду об Эване. Вдруг он захочет воспользоваться знаниями последнего не так, как планирует сам Люциус. Наверняка, так и будет. С другой стороны, теперь ведь можно было избежать вмешательства Розье, раз уж Руди отреагировал на помощь Мальсибера без особой враждебности. Тот ведь непременно подключит к решению этой задачи своего приятеля Эйвери. А уж втроём они, без сомнений, докопаются до сути пресловутого ритуала. «Если всё сложится удачно, то о Розье никто ничего не узнает. И его тайна… Нет, нет, нет, нет! Чёртовы легилименты!»

Расширившиеся в удивлении глаза Лестрейнджа ясно говорили Малфою, что ему следует следить не только за языком, но и за ходом собственных мыслей. Для Рудольфуса это, безусловно, просто развлечение. Но ведь это же личное! До возникновения необходимости тесно общаться с Лестрейнджем Малфой искренне верил, что нет ничего предосудительного в том, чтобы волшебник копался в мыслях магглов или более слабых магов и ведьм. Наоборот, Люциус считал подобное проявление силы нормой, правом, но никак не насилием. Ему было смешно слушать того же Руди, который, как бы иронично это не звучало, в этом вопросе был с ним абсолютно не согласен. Ирония состояла в том, что этот поборник сомнительных принципов и сторонник соблюдения личных границ разве что не ночевал в его, Малфоя, голове! А теперь он ещё и про их с Эванон заговор всё разнюхал. И Люциус знал, что так просто он это не оставит.

Так что Малфой совершенно не удивился, оказавшись прижатым к стенке, едва они с Лестрейнджем остались наедине.

— Так этот белобрысый маньяк жив?

— Я бы поспорил, кто из вас двоих больший маньяк.

— Значит, правда. Это интересно. Не буду спрашивать о твоих мотивах, но как тебе удалось столько времени скрывать это от Лорда?

— Признаться, Руди, до общения с тобой у меня проблем с сокрытием информации в принципе не наблюдалось. К тому же большую часть я извлекаю.

— Но от Лорда это не могло укрыться. Всё ведь на поверхности.

— Может, дело в том, что я уже не особенно скрываю свои мысли в твоём присутствии. — Во взгляде Люциуса читался укор. — Не считаю необходимым.

— Ты ведь понимаешь, что это не так работает. Не говоря уже о том, что я и раньше не видел препятствий.

— И давно ты злоупотребляешь «моим гостеприимством»?

— Скажем, раньше для меня это было не так актуально.

Люциус прекрасно понимал, что за этим «актуально» стоит нечто среднее между «любопытно» и «забавно» и с трудом поборол желание съязвить на эту тему. В конце концов, они уже обсуждали этот момент. Он всё это уже знал. Новостью было лишь то, что Лестрейндж даже не ощутил разницы между попытками, пусть и совершенно жалкими, защитить разум от вмешательства извне и полным доверием. Да, вынужденным, но всё же доверием и открытостью. Разве так может быть?

— А с другими? У тебя бывали хоть раз проблемы с тем, чтобы прочесть мысли другого человека?

— Пожалуй. В детстве, конечно, с этим возникали некоторые сложности. Так что я много практиковался. Но мы отвлеклись. Так как тебе удалось? Какой-то артефакт? Или ты извлекаешь «порочащие твою честь» воспоминания при первой возможности? Хотя это неудобно по многим причинам.

Вот теперь Малфой в полной мере осознал, о чём говорил Мальсибер. Но сам Лестрейндж упорно ничего не замечал.

— Скажи, Рудольфус, а Лорда ты прочесть, я имею в виду, по-настоящему не пробовал? Или Дамблдора?

— Я тебя не совсем понимаю. При чём тут это?

— В том-то и дело. Для тебя это, похоже, естественно. Насколько я могу судить, то, с какой лёгкостью ты проникаешь в чужой разум, для других легилиментов нормой не является. И Мальсибер, и Снейп это подтвердят. А они не последние легилименты в Британии, как ты знаешь. И раз уж ты был способен на подобное ещё в детстве, то мы смело можем отмести последствия воздействия на тебя нашего Повелителя. Не исключено, что эта твоя особенность могла стать одной из причин интереса Тёмного Лорда.

— Сомнительно, Люциус. Если так, то почему он даже не попытался использовать эти навыки для достижения своих целей? К тому же Лорд и сам превосходный менталист. Думаю, это никак не связано. Да и нет в этом ничего из ряда вон выходящего. Просто много практики.

— Тогда позволь спросить. Много ты знаешь легилиментов, открывших в себе предрасположенность к ментальным искусствам ещё в детстве? Сколько, говоришь, тебе было?

— Я не говорил. Но твои попытки вычленить из всего этого нечто необычное…

— Нечто необычное? Мальсиберы из поколения в поколение совершенствуются в ментальных искусствах. И хочу напомнить, наш друг научился эффективно применять эти знания на практике лишь к пятнадцати годам.

— Ну, Мальсибер точно не показатель.

— Не ёрничай. Ты знаешь, к чему я веду. В твоём роду, насколько мне известно, этот талант никогда не развивали.

— Наш Лорд, как выяснилось, выращен магглами. Разве его это остановило? И к чему ты вообще клонишь?

— Я и сам не знаю. Мне только сейчас пришло это на ум. И вот теперь не могу отделаться от мысли, как раньше не замечал разницы между твоим воздействием на разум и работой любого другого легилимента. И это очень удачно подтверждают вскрывшиеся факты.

Лицо Лестрейнджа выражало скепсис, но в глазах затаилась искра сомнения, и Люциус решил, что, раздув её, он, несомненно, подтолкнёт его к тому, от чего они втроём так активно его отговаривали за обедом. Может, зря он делает упор на так неожиданно взволновавшую его самого тему. Руди ведь этот вопрос никогда не интересовал, он и не замечал ничего. А то, что «жило» внутри него, могло и вовсе не проявить себя, если бы не вмешательство Мальсибера. Если «это» не тревожить, то и угрозы оно представлять не должно. Понадеявшись на здравость своих рассуждений, Люциус вновь перевёл тему разговора на ту, что Лестрейнджа должна бы заинтересовать больше:

— Что ж, пожалуй, ты прав. В конце концов, я действительно не силён в легилименции. Я это признаю. В таком случае, вернёмся к насущным вопросам. Раз уж ты теперь в курсе истории Розье, я должен сказать, что у меня были основания вспомнить о нём в свете добытой тобой у Беллы информации.

Возможно, в другое время и при других обстоятельствах Руди не позволил бы так просто пойти на попятную, но Люциус сделал верную ставку, рассказав, что знает о новой жизни Розье. Эта задачка показалась Лестрейнджу куда интересней.

— Как ему удалось избавиться от метки?

— Этого я не знаю. Уверен, у тебя больше шансов понять витиеватые объяснения Эвана и разобраться в этом нелёгком вопросе.

— Розье и учёный? Даже в теории звучит как абсурд.

— Тем не менее. Думаю, ты просто предвзят.

— Думаешь? С чего бы вдруг? — Было в этих слова и в изменившемся тоне что-то, какой-то намёк. Или больше, чем намёк. Лестрейндж будто указывал на общеизвестные вещи, но Люциус никак не мог вспомнить ни одного случая, который бы мог послужить питательной средой для взаимной неприязни этих двоих.

Однако Руди был явно иного мнения. «Что же вы не поделили?» Спрашивать было бы бестактно, но любопытство Малфой так и подначивало разгадать эту загадку. Хоть намёком, хоть взглядом.

— Возможно, у него была серьёзная мотивация? Ты ведь и сам знаешь.

— Не думал, что он её настолько сильно любил.

Нет, определённо причина не в женщине. Хотя Элионор была даже по меркам самого Люциуса чертовски хороша собой и обладала мягким характером. С другой стороны, Руди в те годы, как выяснилось, был совсем ещё мальчишкой и уже был женат на Белле. Неудивительно, что до миловидной юной невесты Розье ему не было никакого дела.

— Все мы готовы на безумства ради самых близких. Уверен, если бы Басти что-то угрожало, ты бы тоже приложил все свои силы, чтобы защитить его. А у Эвана отняли даже такую возможность.

— Тут ты прав. Я просто не могу соотнести привычный образ Розье с открывшейся о нём новой информацией.

Значит, Рабастан тоже никак не замешан в их конфликте. Такими темпами Малфой своё любопытство удовлетворить не сможет. Да и, признаваясь себе, он прекрасно понимал, что лишь отвлекает себя от мыслей о самом Рудольфусе. Ведь они мешали ему сосредоточиться на теме разговора. И он искал, за что бы ещё ухватиться, чтобы не углубляться в сомнительные размышления, которые всё равно ни к чему не приведут.

И всё же позже, оставшись наедине с собой, Люциус признал тот факт, что Руди порой ведёт себя странно. Во всяком случае, более, чем обычно. Каждый раз, когда речь заходит о нём, о его особенностях, если верно это так называть, Лестрейндж внезапно становится каким-то совершенно инфантильным, по мнению Малфоя. И где, позвольте узнать, его хвалёное любопытство? Где этот неадекватный азарт? А ведь такое отношение проявлялось не всегда, что тоже вызывало некий диссонанс. Вспомнить только их с Мальсибером дискуссию за обедом. Где же закономерность? И есть ли она?

Может, для Рудольфуса нормально такое пренебрежение собой? Но почему же тогда это выглядит так противоестественно? А ведь Люциус когда-то даже спрашивал его напрямую. Что он тогда ответил? Ничего, если подумать. Он и тогда не воспринял это всерьёз. Или же Малфой сам себя накручивает, ищет подвох там, где его нет? Сам же убеждает Лестрейнджа сосредоточиться на насущных вопросах и при этом лезет в какие-то дремучие дебри. Нет уж! У них ещё поиски хоркруксов запланированы на конец недели. Они и без того слишком долго к этому готовились. Если созданный совместным гением Руквуда, Эйвери и Лестрейнджа «компас» не даст положительных результатов, то проблемы у них будут куда реальней, чем причуды Рудольфуса.

Как же сильно он его ненавидел! Если раньше Люциус думал, что предел его жгучей ненависти к Тёмному Лорду достигнут, то теперь он в полной мере ощутил, как далёк был до этой границы. «И сдалась ему моя палочка!» Умом он понимал, что Волдеморт таким нехитрым образом решил его лишний раз унизить. Но эмоции брали верх, когда очередное простенькое заклинание срабатывало даже не пол силы, а в лучшем случае на треть. Конечно, Малфой был благодарен Руквуду, но очень хотел бы знать, где тот достал этот бесполезный кусок дерева. Думать о том, что палочка просто ему не подходила, времени не было. Заклятия летели со всех сторон, а щитовые чары почти не закрывали от них. Остальные оказались не в лучшем положении. Но Малфоя не покидала мысль, что он оказался один в окружении врагов.

А как всё удачно складывалось ещё накануне. Лорд, как обычно, отбыл в неизвестном направлении, прихватив с собой свою самую верную сторонницу. На что её законный супруг иронично заметил, что Повелителя можно не ждать ближайшие пару дней. Время было выбрано удачное. Августус умудрился достать не задекламированную волшебную палочку, взамен отобранной Лордом. Жаль, времени потренироваться с ней у Люциуса не нашлось. «А надо было найти!» Увернувшись от очередной Бомбарды, Малфой с неприязнью отметил, что егеря церемониться со своими вроде как соратниками не собираются. Хотя этого следовало ожидать после того, как все карты вскрылись. Стоит ли удивляться, ведь обычно все его планы идут под откос, если в деле замешан Гарри Поттер?

Поисковые чары, которые разработали Лестрейндж, Эйвери и Руквуд, сработали превосходно. И даже подтвердили их теорию о количестве хоркруксов. Но взбрело же им в голову выбрать в качестве первой цели именно ту, к которой вела самая толстая нить. Тогда им это казалось логичным. И следовало поблагодарить Мерлина за то, что они не стали разделять группу на трое, как предлагал сам Малфой. Теперь-то он понимал, что спешка в таком важном деле неуместна. Один промах — и другого шанса может и не представится. Жаль было, что они при всём желании не смогли бы отправиться на поиски все вместе: нецелесообразно и слишком подозрительно. Но он бы предпочёл драться бок о бок с Долоховым и Макнейром, а не с Мальсибером и Трэверсом. Последний вообще будто с цепи сорвался и швырялся проклятиями и в чужих, и в своих. Мальсибер, как и сам Малфой, отбивался из укрытия, но глубокая рана на его плече лишала мобильности. И Люциус видел, как стремительно бледнеет его лицо. Если так продолжится, то они все здесь погибнут.

— Где носит этих Лестрейнджей? Сколько нужно времени двоим опытным магам, чтобы отобрать безделушку у безмозглых детишек?

Новое заклятие разнесло в щепки ящик, за которым Малфой скрывался всего секундой ранее. Давно он не бывал в бою, но чутьё всё ещё с ним. Резкий выпад — и враг корчится на земле, истекая кровью. Но его товарищи уже опомнились от неожиданного нападения, и в Люциуса летит сразу два луча. Один из которых — зелёный. Увернуться он уже не успеет. Тут ему в бок врезается нечто увесистое. Словно кувалдой приложили. Малфоя со всей силы швыряет в сторону.

— Трэверс! Скотина!

— Не за что!

Обхватив ноющие рёбра свободной рукой, Люиуциус радуется, что соратничек выбрал довольно безобидное заклятие для разнообразия. Пока Трэверс разносил очередную хлипкую постройку, осыпая противников градом из деревяшек и камней, его союзник подмечает, что Мальсибер медленно оседает, сползая по дощатой стене. Значит, ранение пришлось не только в плечо? Или рана была глубже, чем показалось в начале. «В любом случае надо отсюда уходить». Но и оставлять Лестрейнджей одних было бы безумным решением. Какими бы сильными бойцами они не были — их всего двое. А против них не только Поттер со своей грязнокровой подружкой, но и с полдюжины егерей. Люциус даже грешным делом пожелал, чтобы Рудольфус оказался в безвыходной ситуации. Возможно, тогда случится ещё один магический выброс, и это разом решит их проблему.

Он тут же осёкся: так они все могут погибнуть. Этот взбалмошный маг был слишком непредсказуем и в спокойном состоянии. Во второй раз привести его в чувство может не получиться. Тогда Люциусу могло просто повезти. Да и ситуация была не слишком критическая. Хотя, он ведь где-то далеко… «О чём я вообще думаю?» Малфой встрепенулся от мерзких мыслей и с третьей попытки отшвырнул врага. Если их с Мальсибером и Трэверсом и не заденет волной странной магии Лестрейнджа, то его самого с братом можно будет месяц по частям собирать. Если будет что собирать. Рудольфус никак это не контролировал. Следовало просто признать это и искать выход, не оглядываясь на нелепые фантазии.

Жалящая боль в щеке окончательно отрезвила. Но чужая палочка по-прежнему не желала выдавать что-то сильнее чар для второго курса. Тогда Люциус решился на совершенно сумасбродный поступок. «Ну как говорится, с кем поведёшься…» Не раздумывая больше ни секунды, он выскочил из укрытия и атаковал ближайшего егеря. Тот от неожиданности опешил, но очень быстро пришёл в себя и продолжил отбиваться. Однако этих мгновений замешательства Малфою хватило, чтобы лишить врага преимущества и зажать в угол. Щитовые чары, ослепляющий Люмос и простенький Экспелиармус — и вот в руках Люциуса добытая в честном бою волшебная палочка. Вырубить ей бывшего владельца оказалось не в пример проще, чем той, что теперь была спрятана в потайном кармане мантии. Конечно, она ни в какое сравнение не шла с его родной палочкой, но слушалась, и заклятия выходили не многим хуже.

Но и этого было мало, чтобы без ущерба для себя добраться до раненного и, кажется, уже потерявшего сознание Мальсибера. Тут ещё и разошедшийся ни на шутку Трэверс. Но стоило отдать ему должное, в своих товарищей он не попал ни разу, хотя Люциус и ожидал чего-то такого всё время. Если остановиться всего на пару мгновений, то можно было увидеть некую систему в хаотичных движениях Пожирателя. Малфой с неким удивлением подмечает это вскользь, когда, отбив очередное заклятие, видит возникший между ним и Мальсибером безопасный проход, который исчезает, едва он добирается до раненого.

Мальсибер оказывается в сознании, но весь его вид говорит о том, что он вот-вот отключится. Малфой мало смыслит в медицине, но останавливать кровь и залечивать порезы умеет не хуже остальных сознательных волшебников. Выжить в Хогвартсе с его подвижными лестницами, недружелюбными соседями из Запретного леса и полчищами вооружённых волшебными палочками безрассудных школьников почти невозможно, если не знать хотя бы базовые медицинские чары. Школа дала всем магам этот надёжный фундамент. Однако Мальсиберу не помешало бы кроветворное зелье, которого, разумеется, у Малфоя при себе не было. «А ведь Северус предупреждал! Говорил ведь всегда иметь при себе набор зелий на экстренный случай! А я ещё смеялся над этим параноиком!» Можно было сколько угодно корить себя за недальновидность, но делу это никак помочь не могло. А бой будто и не собирался стихать. Наоборот, он лишь сильнее разгорался. Один Трэверс с этим зверьём бы не справился при всём желании. Люциус вначале выглянул из-за укрытия и, выгадав момент, подорвал землю под ногами егерей. Нескольких это вывело из строя, но остальные успели защититься или отскочить.

— Откуда их столько набежало? Сколько их вообще?

— А мне откуда знать? Я их учёт не веду!

— Остынь! Смотри в оба!

Малфой отбил чужое заклятие и послал в ответ зелёный луч, который безошибочно достиг цели.

— Спасибо. Как там кисейная барышня?

— Жив. Пока. Надо уходить.

— Ага. А наших сумасбродов здесь оставим?

— И то верно.

На земле валялось уже больше десятка егерей, но меньше их не становилось. И Люциусу пришла в голову запоздалая мысль:

— Похоже, у них где-то здесь лагерь. Хорошо бы оборотней и Грейбека там не было.

Очередная вспышка в непосредственной близости от лица Трэверса заставила его действовать с бо́льшим остервенением. Сразу двое противников впечатались в захудалый сарай.

— Если бы оборотни были поблизости, мы бы уже с ними встретились. Бомбарда! Думаешь, они пропустили бы такое веселье?

Хотелось верить словам Трэверса, но сомнения мешали сосредоточиться. Неудивительно, что Малфой пропустил сначала одно заклятие, а затем и второе. Он даже не сразу сообразил, что валяется на земле. Не успел Люциус подняться, как отвлёкшийся на него Треверс отлетел в сторону. А ведь ещё вчера ничто не предвещало такого исхода.

С самого утра Руди не находил себе места. Он метался из угла в угол, словно зверь в клетке. То ли предчувствие, то ли жажда действия. Что бы это ни было, оно не позволяло и пары минут усидеть в кресле. Рабастан, глядя на него со стороны, ехидно посмеивался:

— Ты так в ковре проплешины вытоптаешь. Люциус тебе не простит.

— Угу. Ковёр… Люциус... Что? — Рудольфус резко остановился и непонимающе уставился на брата, отчего тот бесстыдно рассмеялся в голос.

— А ты чего такой весёлый? Тебя вообще ничего не беспокоит?

— Я уже устал беспокоиться! Хочу уже что-то сделать! Сколько мы уже возимся со всем этим? И ничего не делаем.

— Поправочка, братец: это ты, лентяй, ничего не делаешь. Остальные всё это время усердно работали.

— Я бы попросил! Я тоже в стороне не стоял! Но это же всё не то. Да кому я говорю? Ты и сам ведь чувствуешь. Хорош прикидываться! А то я тебя не знаю.

Возразить было нечего. Рудольфус устал от всего этого вяло текущего процесса в купе со своими демонами неимоверно. Ему просто необходимо было встряхнуться. О том, что следует быть осторожней в своих желаниях, он вспомнил, едва они встретились нос к носу с Неуловимым Поттером. Тот, похоже, был удивлён не меньше, но реакция у него была неплохая. Правда, с Рудольфусом ему тягаться не стоило. Одно ленивое движение — и Мальчик — который — выжил валяется на пожухлой траве под Петрификусом. Но тут откуда-то сбоку в Лестрейнджа полетело заклятие, которое ловко отбил Трэверс. Отлично. И друзья очкарика тоже здесь. Это может быть даже на руку.

Не успел Руди сказать ни слова, как ощутил то самое, мерзкое, леденящее внутренности чувство, что и тогда, в своём сейфе. На груди Грейнджер болтался источник этих неприятных ощущений. Своим открытием он тут же поделился с остальными. «Вот, значит, почему Поттер рыщет по стране! А Дамблдор всё же хитрец. Кто бы ещё мог доверить такую работу детишкам? Никому и в голову бы не пришло, что Поттер не просто скрывается от неминуемой расправы, но выполняет столь важную миссию. Умно. И так просто».

Оставалось решить, что с ними делать. В плену они могут быть полезны либо как разменная монета в случае необходимости, либо в качестве козыря в будущем. Всегда можно повернуть всё так, чтобы общественность увидела в их действиях некую праведность. «Защитники «героя» идут против своего Лорда и соратников, рискуя собой во имя всеобщего блага». Обывателю нравятся такие истории с преодолением себя, изменением в «лучшую» сторону. Но Рудольфусу подобные игры, хоть и казались прагматичными, были неприятны. Можно было стереть память и отпустить? Они ведь и сами неплохо справлялись до этого момента. Может, даже пользы было бы больше. Ну, или так:

— У тебя есть выбор, девочка: твой драгоценный друг или этот миленький кулон на твоей шее. Выбирай. — Рудольфус направил палочку на обездвиженного подростка. — Я упрощу тебе задачу. Круцио.

Не успело заклятие набрать силу, как Грейнджер, вскрикнув, ожидаемо, швырнула медальон под ноги Пожирателю и метнулась к другу.

— Третьего нигде нет. — Из ветхого сарая показался его брат.

— Что с ними делать будем?

— А зачем они нам сдались? Мы уже получили то, за чем пришли.

— Предлагаешь их убить? — Голос Рабастана неожиданно дрогнул. Руди прекрасно знал, что Басти терпеть не может эту чёрную работу. И ещё сильнее ненавидит смотреть, как её выполняет брат. Так что он поспешил его успокоить:

— А что нам даст их смерть? Похвалу Тёмного Лорда? Просто сотрём им память, и пусть идут, куда шли.

Его даже позабавило, как изменилась в лице храбрая гриффиндорка. Секунду назад она собиралась стоять насмерть против злых и коварных Пожирателей Смерти, а тут внезапно такой шок. Интересно, эти детишки действительно верят, что на них ведётся открытая охота? И то, что они так умело скрываются от бдительного ока Волдеморта — целиком их заслуга?

— Погоди, Рудольфус. Они ведь могут нам пригодиться.

— Я тоже об этом подумал, Малфой. Но скажи, где ты собираешься прятать их от Тёмного Лорда и наших вездесущих соратников?

— Быть может, у вас? Лестрейндж-холл даже после вашего ареста найти не смогли.

— Белла формально всё ещё моя жена. Я бы не рискнул предугадывать её действия. Вдруг ей взбредёт в голову сунуть нос в ненавистный ей дом. А если я закрою ей доступ, это будет выглядеть крайне подозрительно.

— Скажешь, что любовницу завёл.

— Трэверс, по себе-то всех не ровняй. И заводят собак.

— Да, это вызовет только больше вопросов.

— С чего это? Братец, чего мы о тебе не знаем?

— Смешно, Басти. Шутку оценил. Запомнил. Вдохновился.

— Нет. Давай без этого твоего креатива. Пошутили и забыли.

— Поздно. Моё творческое начало ищет выхода. Ты, главное, не переживай раньше времени. Я ведь ещё ничего не придумал. Но обещаю, будет интересно.

— Злопамятная сволочь.

— Так значит, дело только в месте. Можно ведь и у меня их оставить на время.

— Мальсибер, хочу напомнить, что Лорд свободно разгуливает по нашим поместьям, когда ему заблагорассудиться. И неровно дышит к твоей фамильной библиотеке.

— А зачем тогда Лестрейндж-холл предлагал? Условия-то те же.

— Те же, да не те.

— Не нравится ему наш дом. Видите ли, простора слишком много. Угла уютного не найти, чтобы там клубком со своей змеюкой свернуться.

— Он прямо в самое сердце тебя ранил, Басти.

— А ведь такой шанс может и не представиться больше.

Грейнджер от этих слов Малфоя сильнее прижала всё ещё неподвижного друга к себе, не уловив иронию в голосе Пожирателя. На что тёмные маги лишь усмехнулись. Рудольфус же времени зря не терял и успел покопаться в воспоминаниях обоих гриффиндорцев. Из присутствующих только они этого не заметили. Его соратники и брат сразу поняли, что он замыслил и зачем тянет время праздной болтовнёй. И если в голове Грейнджер ничего стоящего он не обнаружил, то Поттер его удивил.

«Так вот почему нить, ведущая к этому хоркруксу, оказалась толще остальных! Их просто два! И Поттер ни о чём не подозревает. А вот Дамблдор наверняка был в курсе». Теперь Лестрейндж отчётливо понимал, что с частями души Лорда не всё так просто. Если он умудрился подселить одну из них в своего врага, когда тот был ещё младенцем, то и с остальными вряд ли был щепетилен. Они-то, наивные, думали, что их хозяин, как обычно, пойдёт на поводу у своей трепетной любви к красивым эффектам. Реликвии Основателей неплохо вписывались в эту схему. Сначала чаша Хаплпафф, а это, очевидно, медальон Слизерина. Но раз он выбрал в качестве вместилища разумную форму жизни, стоило ожидать и других подвохов. «Хотя», — Руди задумался, — «Это как раз на него похоже. Тело врага в качестве своего вместилища. Звучит пафосно, даже грандиозно. Интересно, кода только он успел? Поттер всё время был под крылышком у добродушного дедушки. Или не всё время? А может, Люциус прав, и Дамблдор действительно замыслил куда более продолжительную партию, чем всем нам казалось?»

Как бы то ни было, Поттера стоило держать при себе, о чём Рудольфус тут же сообщил своим товарищам:

— Может, ты и прав, Люциус. Глупо было бы упустить такую возможность.

Если Малфой и удивился переменам в настроении друга, то виду не подал. Решив отправиться в Лестрейндж-холл и уже после разбираться в некоторых нюансах их, в общем-то, не сильно изменившегося плана, Пожиратели сняли с Поттера заклятие оцепенения. Разыгрывать этот фарс и дальше не имело смысла: Рудольфус узнал всё, что хотел, и даже больше, а подростки так и остались в неведении. Именно поэтому никакого сопротивления не оказали, и в будущем с ними проблем из-за этого быть не должно.

Однако не успели они аппарировать, сняв наложенную гриффиндорцами защиту, как наткнулись на ещё один сюрприз этого удивительного дня. Похоже, не они одни напоролись на след шрамоголового героя. Довольно большая группа егерей двигалась в их сторону. Можно было просто переместиться, но когда они обо всём доложат Лорду, Поттера придётся отдать, а Рудольфус не мог этого допустить. Отговориться не получится — свидетелей слишком много. Кто-нибудь обязательно разболтает, что видел Пожирателей с пленниками. Значит, выход всего один. Оглянувшись на своих соратников, Руди прочёл на их лицах те же выводы, к которым пришёл и он. Что ж, пока они ничего не подозревают. Пусть подойдут ближе.

Даже издали можно было понять, что егеря оказались здесь вовсе не из-за Поттера. Это читалось в пружинящей походке и расслабленных движениях. Всё выражало лишь интерес, не более. Похоже, гриффиндорцы как-то выдали себя, но их враги пока не знали, на чей след напали. Но стоит им оказаться достаточно близко, чтобы разглядеть лица подростков, они тут же их узнают.

Рудольфус был хорошо знаком с последствиями такой славы. Лица Поттера и его приятелей теперь встречались на каждом шагу. Иронично, что свежие плакаты с лицами некогда добропорядочных граждан были наклеены прямо на старые. Те самые, с которых глядел сам Руди. Но теперь он мог свободно разгуливать по Косой Аллее, не оглядываясь по сторонам. И ведь никого толком сей нелепый факт не задевал. Как же всё-таки переменчивы настроения масс. Но их скромной компании заговорщиков это лишь на руку. Нужно всего-то убрать несколько препятствий, и общественное мнение будет сформировано под их невидимым воздействием в считанные месяцы.

А этих охотников за наживой даже препятствием назвать стыдно. Однако всполошить змеиное гнездо они вполне могут. Стоит им просто поинтересоваться невзначай у кого-нибудь из приближённых к Лорду магов, чем закончилась история с пойманным Пожирателями на их глазах Гарри Поттером, как правда выйдет наружу.

— О, господа хорошие! Какими судьбами в наших охотничьих угодьях? — Высокий и довольно крупный мужчина выглядел недалёким вышибалой из какого-нибудь злачного заведения в Лютном. Даже нахально. Чего стоило только это его обращение к сторонникам Тёмного Лорда. Рудольфус уже знал, что этот наглец умрёт первым. Но слегка ошибся:

— Это же Гарри Поттер! — Пробасил ещё один здоровяк со шрамом на пол-лица.

«Значит первым будешь ты». Резкий, едва заметный выпад волшебной палочкой — и на землю, словно громоздкий шкаф, потерявший опору, валится сначала один егерь, а затем и ещё двое. Однако противник не стал дожидаться своей смерти и атаковал в ответ. Завязавшаяся драка разгорелась нешуточно. На крики и звуки боя подтянулось подкрепление. Отбиваться от егерей и прикрывать гриффиндорцев было крайне несподручно. Ничего удивительного, что те, воспользовавшись первым подвернувшимся шансом, вырвались из плена и пустились наутёк. А возглас Рабастана ясно дал понять, что и медальон, который Руди за каким-то Мордредом тому дал рассмотреть, они прихватили с собой.

— Мы за ними!

— Хорошо. С этими дворнягами мы и без вас управимся.

Рудольфус напоследок лишь усмехнулся самоуверенности Трэверса. Егеря превосходили их числом раз в пять. И это только на первый взгляд. Но, разбираясь с ними, Пожиратели могли упустить сразу два хоркрукса. Брата он нагнал быстро. Тот уже пересёк поле, которым, судя по всему, давно никто не владел. Гриффиндорцы же явно надеялись укрыться от преследователей в ближайшем лесу. Палочек у них теперь не было, как и порталов. Уж в этом его соратники убедились сразу. Проблем с тем, чтобы их достать, быть не должно было. Но несколько егерей пустились в погоню вместе с Пожирателями.

Руди с недовольством осознал, что они с братом оказались в крайне невыгодном положении. Одно дело — догонять. Совсем иное — слышать дыхание преследователей за спиной. Но тратить время даже на короткое противостояние было бы крайне расточительно. Не хватало ещё упустить из виду этих двоих из-за какого-то жалкого отребья.

Оказавшись под густым пологом леса, Лестрейнджам пришлось поочерёдно отбиваться от вошедших в раж противников. Приказав Басти поймать Поттера, Руди всё же решил уделить пару минут своего времени настойчивому противнику. Те, похоже, не ожидали такой резкой смены позиций. Рудольфус с ними, ни чуть не церемонясь, разделался в пару отточенных движений. Последний же егерь, в отличие от собратьев по душегубному делу, успел сориентироваться и ушёл с линии огня, скрывшись за деревьями. Быть может, Руди не стал бы тратить на него драгоценные минуты и убил бы быстро, но егерь решил иначе.

Самоуверенность ещё никому не шла на пользу в бою. Егерь с чего-то решил, что имеет преимущество в лесном буреломе перед смазливым щуплым аристократом. Вот только Лестрейндж любил лес и прекрасно себя в нём чувствовал. Нехитрые уловки он раскусил сразу и уже произнёс первый слог убивающего заклятия, когда егерь, неправильно расценив свои шансы, отпустил ехидный комментарий в его адрес. Возможно, он просто хотел пройтись своими грязными сапогами по гордости Пожирателя. Возможно, таким незатейливым образом планировал выбить противника из колеи и лишить концентрации. Этих «возможно» могло быть множество, но Рудольфус их не видел. Как не видел он и лица противника. Перед его глазами стояла нагло скалящаяся физиономия Грейбека.

Руди и не заметил, как взмахнул волшебной палочкой. И движения, и слова — всё было не тем, что он планировал. Пришёл в себя он от жуткого рёва. Лес вокруг него был объят голодным пламенем. Самого Лестрейнджа его языки пока не касались. Но он уже чувствовал едва терпимый жар и сдавленность в лёгких. На том месте, где должен был быть егерь, виднелось лишь чёрное пятно с торчащими из него ветками. Не ветками. Костями. Но Адское пламя не оставляет следов, верно?

Опомнившись, Пожиратель наколдовал заклятие головного пузыря и кинулся на помощь брату. Но преградой ему всё ещё была огненная стена. Пламя окружило его, вихрем поднимаясь к небу. Стена огня была такой плотной, что казалась непроницаемой. И Рудольфус не сразу смог взять себя в руки, чтобы выбить для себя проход. «И правда, стена». Он уже выбрался наружу и не смог не оглянуться. Просто чтобы убедиться. По спирали и ввысь. Огонь пожрал всё, что оказалось на его пути. По кронам деревьев он начал расползаться вширь и соскальзывать по стволам вниз, к земле. Но сам испепеляющий смерч оставался на месте. Через каких-то пару часов от этого внушительного непроходимого леса ничего не останется. Это, конечно, привлечёт внимание магглов. А значит и министерства. Но Поттер и медальон важнее.

Он замешкался всего-то на минуту. Лестрейндж отдавал себе отчёт в том, что в одиночку такой огонь не сбить. И уже было развернулся, но в последний момент вскинул руку в сторону пламени. Вода из палочки хлынула бурным потоком, но её катастрофически не хватало. Заклятие, защищающее дыхательные пути, слетело из-за сильной концентрации на других чарах. Но Руди заметил это только тогда, когда к глазам подступила влага, а воздуха стало слишком мало. Голова закружилась, и Рудольфус, уже понимая, какую непростительную ошибку совершил, поддался порыву. Он позволил тому гневу, той ярости, что в нём копилась всё это время, вырваться наружу. Почувствовав холодок на кончиках пальцев, он даже смог увидеть, как от них тонким кружевом по волшебной палочке плетётся ледяной узор. В глазах начало предательски темнеть, и Лестрейндж, теряя опору, повалился назад. Но упасть ему не позволили.

— Какого Мордреда, Руди?! Что ты творишь?

Рабастан бросил заклятие, очищающее лёгкие, и наколдовал новую защиту для брата. В кулаке он крепко сжимал злосчастный медальон. Рудольфус, увидев болтающуюся цепочку, без раздумий вырвал кулон из пальцев брата и, игнорируя его протесты, швырнул в пламя, до которого пока ещё не добрался лёд. Уже в следующую секунду над полыхающим лесом разнёсся душераздирающий нечеловеческий вой.

Чудовищный столб огня взревел с новой силой. Лестрейнджей отшвырнуло назад. Рудольфусу повезло чуть больше, чем брату. Позади него в паре шагов росли кусты и густая поросль. Рабастана же приложило о дерево. Ещё можно было разглядеть, как в огненный вихрь вплетается чёрная дымка. Но Руди было не до того: он уже кинулся к неподвижному брату. Бурое пятно на серой коре только усилило неприятное предчувствие. Однако поддаться панике ему не дал приглушённый голос. Аккуратно перевернув Рабастана на спину, он с облегчением обнаружил, что тот цел. Наскоро залечив не очень глубокую рану от встречи с ветками на спине брата, Лестрейндж помог ему сесть.

— Ничего себе! Это что за заклинание такое?

Только теперь Рудольфус позволил себе обернуться. Лесной пейзаж за столь короткое время здорово преобразился. Больше всего пространство перед его глазами походило на сад гигантских ледяных скульптур. Лёд сковал даже пламя и теперь широким столбом тянулся к небу.

— Знаешь, братец, а ты чудишь. Это всё, конечно, внушительно. Я в восхищении и всё такое. Но ты бы, может, немного притормозил?

Разубеждать брата в том, что он всё это сделал намеренно и прекрасно контролирует происходящее, Руди не стал. Не хватало ещё, чтобы Басти нервничал из-за того, на что ни один из них повлиять никак не может. Рудольфусу и собственных волнений было более чем достаточно.

Поттера Рабастан, очевидно, упустил, в чём как-то слишком наигранно покаялся. Балбес просто не знал, что в мальчишке часть души Лорда, и явно радовался, что ни ему, ни брату не придётся связываться с безоружными подростками, которые вряд ли позволили бы взять себя живыми во второй раз. Кстати:

— Поведай мне, Басти, каким образом ты упустил этих двоих, если ни палочек, ни порталов при них не было?

— Ну… Ты только не сильно бесись, ладно? — Начало было не очень обнадёживающим. Но Руди, зная своего брата, не спешил с выводами.

— В каком-то смысле я их поймал. И даже связал, но… Когда я забрал медальон, мне послышался голос Тёмного Лорда. Я понимаю, что это был хоркрукс! Не смотри на меня так! Я читал! Но он будто знал, что меня больше всего беспокоит. В общем, я отвлёкся.

— Они же были связаны. Что-то ты темнишь, братишка.

— Если я расскажу всё как есть, ты точно выйдешь из себя. А мне не очень-то хочется провести последние минуты жизни ледяной статуей. И не лезь ко мне в голову! Какого чёрта, Руди?!

— Тогда говори!

— А если не скажу? Что тогда?

— Почему ты упираешься? Что ты сделал?

Рабастан отвёл глаза, потоптался на месте, но всё же выпалил:

— Я их отпустил! Всё? Убьёшь меня за это?

— Почему? Ты в своём уме?

— Я-то как раз в своём. А вот за тебя ручаться не могу.

— Я бы не стал их убивать. Зачем мне это?

— Да откуда мне знать? Вдруг ты решишь, что это целесообразно? У нас появился шанс всё это закончить. При этом обелив себя. А Поттер. Это же идеальное решение, Руди! Он же самый настоящий гриффиндорец, до последнего волоса на отчаянной голове. Как и его подружка. Сразу два свидетеля! И ещё каких!

— Басти… — Рудольфус чуть ли не взвыл от безнадёжности ситуации. И ведь брат мыслил в верном направлении, просто не знал главного:

— Поттер — ещё один хоркрукс.

— Ты ведь не серьёзно? Он же человек.

— Читал, да? Ну, хоть раз, прошу, удели внимание книгам, которые я тебе советую! Я же не для общего развития её тебе дал!

— Я читал. Не было там ничего про людей. Где ты вообще такой бред обнаружил?

— На сто тридцать четвёртой странице. Красной закладкой отметил.

— Нет. Как это? Это значит, что Поттер на половину Тёмный Лорд? Но он же ведёт себя совсем иначе. И зачем Лорду это понадобилось?

— Не знаю, как именно, но могу догадаться. Нет, Поттер — не Лорд. Чушь не неси. А зачем? Это ведь логично. Кому придёт в голову искать частицу души Самого Тёмного Мага нашего времени в теле его главного врага? Удобно же, не думаешь?

— Всё-таки это бред. Он бы не стал. На него это не похоже. Ты уверен? В том, что Поттер — хоркрукс?

— Уверен. И почему не стал бы? Я бы так и сделал. — Увидев, как стремительно побледнело лицо брата, Руди поспешил поправить себя:

— Гипотетически. На практике я бы до подобного никогда не опустился. Даже если бы на самом деле растерял остатки разума.

— Угу. Ясно.

— Успокойся. Я вполне серьёзно.

— Ладно. Сделаю вид, что верю. Но если что, имей в виду, что я этот твой хоркрукс заставлю тебя сожрать.

— Это не сделает душу вновь целой, — в голосе Рудольфуса звучал смех.

— Посмотрим. Что нам делать теперь?

— Ну, раз ты решил сыграть в благородство…

— Ой, да заткнись! Сказал бы раньше, проблемы бы не было.

— Это когда же, позволь узнать?

— Не знаю. Хотел бы, нашёл бы возможность.

— Ты сейчас пытаешься сделать меня виноватым? Совсем охамел?

— Ладно. Забыли. Так что делать будем?

— Как великодушно с твоей стороны. Благодарю. С гриффиндорцами, очевидно, ничего уже делать не будем. Вернёмся к нашим. Они уже давно должны были разобраться с егерями. Затем выйдем на Поттера, как на остальные хоркруксы.

— Точно! Об этом я как-то не подумал.

— А ещё ты не подумал дать беглецам один из порталов, например, до нашего охотничьего домика. Раз уж захотел выглядеть рыцарем в их глазах.

— С чего это? Это уже перебор.

— Не скажи. Мы бы знали, где они. Они без нашего позволения не смогли бы выбраться из дома. И до них кроме нас никто не смог бы добраться.

— Ну и где ты шатался со своими гениальными идеями? Тоже мне, умник нашёлся.

Они уже вышли из леса и пресекли половину поля, когда Рабастан вознамерился вернуться к поискам гриффиндорцев, но брат его остановил.

— Даже если мы их отыщем, нужного эффекта уже не получится достичь. Шанс упущен. Смирись. В лучшем случае это будет выглядеть подозрительно.

Злое ворчание Рабастана только смешило Рудольфуса, хотя тот считал, что у Руди хватает поводов для разочарований в нём. Сам же старший Лестрейндж был доволен: один хоркрукс уничтожен, заклинание по их нахождению прекрасно показало себя, а его брат, сам того не заметив, проявил здравомыслие, расчётливость и благородство одним вроде бы незначительным поступком. Теперь Поттера будет не так сложно найти, чтобы убиваться из-за его бегства. Но Руди не мог не поддеть брата. Слишком уж забавно он злился на самого себя.

Невдалеке мерцали огни заклятий и слышались крики. Похоже, Рудольфус недооценил противника. Со всех ног Лестрейнджи поспешили на помощь товарищам. И подоспели вовремя. Егеря уже обезвредили Малфоя. Трэверс ещё держался, но уже начал сдавать. Мальсибера нигде не было видно. Думать о том, что с ним могло случиться, времени не было. С десяток недобитых егерей потеснили Пожирателей Смерти и на глазах братьев швырнули в отвлёкшегося на мгновение Трэверса сдвоенное заклинание. Тот отлетел на несколько метров и уже не успевал увернуться от зелёного луча. Как и запутавшийся в собственной мантии, оказавшийся на земле Малфой. Возвести стену между противниками и союзниками братьям стоило всего пару мгновений. Не зря же они когда-то столько учились этому у Антонина. А вот отбиться от заметивших их егерей было делом не таким быстрым. Но всё могло быть намного хуже. Слишком инфантильно они отнеслись и к этой своре, и к своей миссии.

Враги теснили их, замыкаясь кольцом вокруг. Но ведь не только Лестрейнджи выдохлись. Их врагу, несмотря на численное превосходство, приходилось туго. Лестрейнджи и по отдельности превосходно показывали себя в магическом бою, а уж вдвоём не оставляли противнику ни единого шанса. Один за другим егеря падали на землю безжизненными истуканами. Когда их осталось лишь трое, они попытались бежать, но дорогу им преградил Малфой, а поодаль уже твёрдо стоял на ногах Трэверс. Три зелёных вспышки — и дело было кончено. Но нервов эта неожиданная стычка потрепала каждому.

— Долго же вы. Где вас носило?

Басти бросил взгляд на брата, не спеша с ответом. Рудольфус же, к его удивлению, сразу выложил все карты. Почти все. Об очередной своей вспышке, даже двух, если вспомнить колоссальных размеров столб огня, он умолчал.

— Конечно. Разве могло быть иначе? Там, где Поттер, одни проблемы! Чего ещё нам ждать от этого мальчишки?

— Можешь пойти на опережение, Люциус, и подарить ему оставшихся эльфов.

— Спасибо за совет, Рудольфус. Если тебе надоело зубоскалить, может, озвучишь дельное предложение. Дельное!

— Да о чём тут, собственно, думать? Выйдем на него, когда соберём остальные хоркруксы. Не вижу проблем.

— Действительно. Как у тебя всё просто. А что потом? Ты знаешь способ извлечь часть чужой души из человека, сохранив ему жизнь? Ты же не думаешь, что если мы убьём Мальчика-который-выжил, нам это сойдёт с рук? Все наши планы пойдут гиппогрифу под хвост из-за этого… Поттера!

— А зачем нам вообще с этим что-то делать?

Теперь даже Трэверс, притащивший вялого Мальсибера из-за сарая, выглядел заинтересованным. Пока Рудольфус выуживал из бездонного кармана кроветворное зелье для раненого, никто не решился нарушить молчание. А Лестрейндж, будто издеваясь, не спешил с объяснениями. Первым не выдержал недосказанности Рабастан:

— Руди, может, объяснишь, что ты имеешь в виду?

— А что тут объяснять, Басти? Поттер нам нужен исключительно как гарант нашей свободы и неприкосновенности. Благодаря твоему сумасбродному поступку первый шаг в нужном направлении сделан. Повлиять на такого внушаемого подростка, как наш шрамоголовый герой, на самом деле совсем не сложно. Если бы тот же Лорд проявил хоть каплю своего былого обаяния, в этом сомнительном противостоянии вообще бы не было смысла. Немного тепла — и воск растает. А после возвращения Блека этот малолетний поборник справедливости не просто окажется у нас в неоплатном долгу. Он очень быстро проникнется вполне искренней симпатией к героям, вернувшим ему единственного родного человека, попутно уничтожившим хоркруксы убийцы его родителей.

— Это-то понятно. Хотя, говоря о симпатии, ты дал лиха, конечно. Но что станет с частью души Лорда, которая заключена в нём?

— Трэверс, ты же вроде не дурак? Что с ним станется? Верно. Ничего. Он может вообще до конца своих дней жить в неведении. Что было бы нам на руку. А касаемо его отношения к нам? Ты сильно преуменьшаешь ценность семейных уз. Конечно, само по себе возвращение его крёстного с того света — событие хоть и значимое, но этого мало для изменения отношения самого Поттера и его окружения к нам. Но мы ведь теперь знаем, как на него выйти. Там шепнуть нужные слова, здесь подать руку в нужный момент. Главное — он, и не только он, должен осознавать, что без нашей поддержки ни о какой победе над Величайшим Тёмным Магом Столетия ему даже мечтать не стоит.

— Эти… «Светлые» не примут помощи от приспешников Лорда.

— Засиделся ты дома, Люциус. Подзабыл, как это делается. Сейчас мы для них — чёрная чума. Они нас не разделяют, даже людей в нас не видят. Ведь это так удобно. «Мы не убиваем врагов. Мы не убийцы. Просто очищаем мир от напасти». Но как на это посмотрит тот же Поттер, например, если вдолбить в его голову, что на этой стороне такие же живые волшебники, как и он сам. Как его друзья? А чтобы показать наглядно, достаточно создать благоприятные условия. Мы теперь всегда сможем узнать, где Поттер и его подружка прячутся. Смогут и наши «товарищи». — Он уже успел срастить повреждённые мышцы Мальсибера и даже помог подлатать ногу Малфою.

— Сложная комбинация, Рудольфус. Хотя бы потому, что мы не контролируем других Пожирателей Смерти.

— Так уж и не контролируем? — Лестрейндж разве что не мурлыкал от предвкушения новой игры.

Чем детальней Рудольфус представлял открывшиеся перспективы, тем интереснее ему виделись возможные пути к ним. Может, остальные и не разделяли его позитивного настроя, но Руди знал каждого из них достаточно хорошо, чтобы пребывать в твёрдой уверенности, что скоро они проникнутся. В конце концов, какой смысл в битве, если ею нельзя насладиться. Разумеется, он отдавал себе отчёт во всех возможных и не очень рисках. И, конечно, знал, что очень скоро и сам усомнится в собственных силах. Лорд всё ещё не оставлял его в покое, а помощь Мальсибера — временное решение. Но в этот момент он мыслил ясно.

До Малфой-мэнора они добрались без эксцессов. Видя, с какой тоской Люциус возвращает Руквуду позаимствованную волшебную палочку, Рудольфус лишь усмехнулся. Вторую-то, доставшуюся в бою, тот припрятал в складках мантии. Он снова вернулся к мысли, что всё сложилось как нельзя лучше. И это тревожило. Здесь должен был быть подвох. Интуиция его ещё ни разу не подводила. Слишком много было подводных камней. Ещё и Поттер, и егеря. Рудольфус чувствовал, что они что-то упустили из виду, и опасался, как бы это что-то не вышло им боком. Вопрос с гриффиндорцами они уже обсудили, и никто не смог посеять в нём зерно сомнения в грядущих перспективах. От тел егерей избавились. Никто, даже Лорд, их не отыщет. Ведь искать больше нечего. Хоркрукс благополучно уничтожен, и теперь одним козырем у Волдеморта меньше. К тому же им удалось на практике убедиться, что с их устранением не возникнет проблем. Тут Лестрейндж резко остановился прямо посреди коридора, ведущего в его покои. В этот же момент его нагнал взвинченный брат, едва не налетевший на него на полном ходу.

— Руди! Лёд!

Очевидно, их обоих запоздало посетила одна и та же мысль. Как он мог не подумать о столь красноречиво говорящем свидетельстве магического выброса. И на детский всплеск такое грандиозное сооружение не спишешь. Ладно бы там кто-то жил. Но ферма явно была давно заброшена: всё в том месте говорило об этом. Хотя, кого он обманывает? У детей таких выбросов не бывает. Скоро об этом узнают в Министерстве, и Отдел Тайн в стороне стоять не будет. А там информация дойдёт и до ушей Тёмного Лорда. Руди в очередной раз подумал, что с ним точно что-то не так. Не мог он забыть о чём-то настолько важном. Кажется, то, что о нём говорят, становится правдой: он действительно не в себе.

Рабастан нервно поглядывал, как его брат мечется по комнате. Но в отличие от такой же картины утром, на этот раз веселья он не ощущал. Он и сам понимал, что они совершили непозволительную ошибку, но не думал, что последствия могут быть фатальны.

— Мы ведь можем вернуться и скрыть последствия выброса. Времени прошло совсем немного.

— Достаточно, чтобы министерские ищейки обо всём пронюхали.

— Но на тебя они не выйдут. Верно?

— Я не знаю, Басти. Как я мог быть таким самонадеянным идиотом? Почему не подумал о такой очевидной вещи? Кретин!

— У нас просто не было времени на это.

— На праздную болтовню я его нашёл.

— Я тоже не подумал. Но это не повод так загонять себя. Много чего произошло. Нам не до того было. Руди, перестань убиваться из-за ерунды.

Рабастан даже отшатнулся, когда Рудольфус, резко остановившись, впился в него колючим взглядом:

— Из-за ерунды? Ты так же будешь говорить, когда следы приведут к нам? Или думаешь, наши соратнички при Министерстве утаят от Лорда столь затейливый факт? Или считаешь, что, увидев эту дивную ледяную статую с собственной гигантской физиономией, он не сложит два и два?

— Но ведь он не узнает, чьими силами был уничтожен осколок его души. Он даже вряд ли сможет вычислить, какой именно хоркрукс был уничтожен. Так в чём проблема?

— Басти! Ты правда не понимаешь или так умело притворяешься, чтобы меня позлить? Он знает о моей магии больше, чем я сам. И ты действительно думаешь, что он не поймёт, чьих это рук дело?

— И что нам делать? Давай вернёмся! Может, мы ещё успеем? Если что, дадим бой министерским, но скроем свои следы. Руди!

— Вдвоём не сможем. Мы даже просто зачистить местность не осилим.

— А Тони? Он ведь уже вернулся. Я видел его в холле. Не тормози, Руди! Идём!

— Да подожди ты! Мы так только и его под удар подставим. Тебе не кажется, что он из-за нас и без того слишком часто оказывается в смертельной опасности? Нужно всё обдумать.

— У нас нет времени на раздумья! И без того уже прошло сколько? Больше часа! Идём скорее!

Теперь, когда он понял, к чему может привести их оплошность, Рабастан отчётливо ощущал холодное дыхание Смерти в комнате. Он почти видел её тень, нависшую над братом. А предвестники паники уже восседали на его собственных плечах, тихо нашёптывая в уши страшные истории, в конце каждой из которых Руди погибал. И одна концовка сжимала сердце сильнее другой. А Руди, будто не осознавая неотвратимости ситуации, не спешил действовать. С каждым движением минутной стрелки на громоздких часах позади брата их шансы избежать ужасной участи становились призрачней: они таяли, как предрассветная дымка, не оставляя даже клочка надежды.

— Я думаю, нам следует с этим вопросом обратиться к Руквуду. Не хотелось бы, конечно, но обстоятельства сложились не в нашу пользу.

— Это ведь ещё хуже! Руквуд! Он же тебя… Я не знаю даже что! Но ты не можешь позволить невыразимцам понять, что это были плоды твоей магии!

— Думаешь, я не знаю? Вариантов не так уж и много, Басти. Полагаю, Августус тоже не горит желанием и дальше подстраивать свою жизнь под лордовские прихоти. Он поможет нам замять эту историю.

— Но какой ценой?

— Тут уж придётся сделать выбор. И сдаётся мне, с этим человеком договориться в дальнейшем шансов больше, чем с Лордом.

— Но он же такой…

— Не демонизируй его. Знаю, он тебе неприятен. Но Руквуд прекрасно ладит со здравым смыслом. И раз уж мы так опростоволосились, следует использовать все имеющиеся у нас возможности, чтобы избежать полного краха нашей затеи. Не забывай, в этой истории задействованы не только мы с тобой.

— Да какое мне дело до остальных?!

— Но ошибка-то наша. Точнее — моя.

Спорить с Рудольфусом всегда было сложно. На его стороне всегда были самые несокрушимые союзники: логика, аргументы и сдержанность, которой у Рабастана было в дефиците, если предмет спора задевал нужные струны. Да и если Руди упрётся, Басти знал — его просто невозможно переубедить. И всё же он был не согласен с братом и в том, что это был лишь его просчёт, и в том, что им нужна помощь Руквуда. То есть, она, может, и нужна, но Рабастан был уверен, что обращаться за ней опасно для Рудольфуса. Но ведь Лорд и вправду намного опаснее для него.

Невыразимец вряд ли решится сразу препарировать такую магическую диковинку, как Руди. Но лишь потому, что ему может помешать в этом Хозяин, у которого свои планы на подопытного. «Что им вообще всем надо от моего брата?!» Разумеется, Руквуд сделает всё, что потребуется, чтобы устранить Лорда. В этом никто в их узком кругу не сомневался. Но, получив свободу действий, он вспомнит о своих старых проектах и сомнительных методах. И о странной магии Рудольфуса и её связи с Тёмным Лордом он точно не забудет. Руди не считал Руквуда бесчеловечным, но Басти был иного мнения. Он видел Августуса за его экспериментами: Руквуд не просто не сочувствует жертвам — он не видит в них жертв. Для него есть только материал. А живой или нет — дело третье.

Рабастан никак не мог взять в голову, почему его брат этого не видит. Рудольфус всегда общался с Августусом на равных, несмотря на разницу в возрасте. У них действительно находилось много тем для долгих и, по мнению Басти, изнуряющих разговоров. И пусть Руди мог быть жёстким, даже жестоким, когда этого требовали обстоятельства, но даже сравнивать его с этим хладнокровным человеком было немыслимо. И вот так просто взять и оказаться в долгу, предоставить информацию о своей исключительности тому, кто считает делом жизни изучение магических аномалий?

Рабастан уже был готов вырубить Руди и самолично вернуться в тот лес, чтобы устранить последствия необычного колдовства брата, но тут в дверь покоев Рудольфуса требовательно постучали. При виде уставшего, но вполне довольного жизнью Антонина Басти воспрял духом и нагло проигнорировал предостерегающий взгляд брата. Вот уж кто точно его поддержит. Тони тоже не питает тёплых чувств к невыразимцам и к Руквуду в частности. И пусть Руди потом бесится хоть до хрипоты, Басти поступит так, как будет для брата лучше.

Не успел Долохов поприветствовать их, как Руди швырнул Силенцио в брата, но тот успел уклониться и выставить щит. Но старший Лестрейндж не унимался, и уже Антонину пришлось пресекать возникшую с его появлением потасовку. Конечно, без магии не обошлось.

— Ладно. Говори, что твой бедовый брат опять удумал?

— Басти, заткнись! Я ничего не удумал. Откуда вообще такое…

— Он собрался отдать себя на растерзание Руквуду! Из-за идиотской ледяной глыбы с мордой Лорда!

— Чего?

— Басти! Клянусь, я тебя зааважу!

— Так. Спокойно.

— Я спокоен!

— Я это себе говорю. Иначе я вас обоих поубиваю. Да прекрати вертеться позади меня!

Рабастан неуверенно выглянул из-за спины Антонина. Но одного взгляда на брата было достаточно, чтобы остаться в тени растерявшего весь свой позитивный настрой друга.

— Руди, если не уберёшь палочку и не усадишь свой тощий зад в кресло, я тебя к нему приклею.

Рудольфус нехотя плюхнулся в означенное кресло, продолжая сверлить яростным взглядом брата.

— Палочку убрал.

Скривившись, как от лимона, он всё же последовал просьбе, подозрительно похожей на приказ. Рабастан же не спешил испытывать выдержку Рудольфуса и предпочёл оставить наколдованный щит.

— Можно теперь поподробнее? — Долохов развалился на соседнем кресле.

— Нет. Тут нечего…

— У Руди вышел очередной всплеск магии. Мы не устранили его последствия. Теперь на него выйдут министерские, а значит и Лорд. И Руди не придумал ничего лучше, чем обратиться к невыразимцам, чтобы те его прикрыли. Представь, чем это для него закончится!

— И какой у нас масштаб бедствия?

— Не у нас, а у меня. Хочу напомнить, что совсем недавно тебя из-за меня чуть авроры не убили, а чуть ранее и я сам, Тони. К тому же Басти раздувает из пикси взрывопатама. Не съест меня Руквуд.

— Съесть-то он не съест. И Лорду не выдаст…

— Но, Тони…

— Я не договорил.

— А ему сегодня нравится всех перебивать.

— Пререкаться прекратили. И, возвращаясь к вопросу о Руквуде, Басти в чём-то прав. Молчи. Оба молчите. Да, он поможет. Это ведь и в его интересах. Но и своего он не упустит. Ты сам-то знаешь хоть что-то об этих твоих… закидонах? Нет, не знаешь. Любопытно? Как считаешь, какая реакция будет у представителя Отдела Тайн, когда ты к нему сунешься? Не думай, что Августус так просто сбросит со счетов, что у него в должниках ходит такой занимательный субъект. Я не отметаю эту возможность, но предлагаю оставить её на совсем уж крайний случай.

— И что ты предлагаешь? Мне вот ничего в голову не пришло.

— Для начала предлагаю отбросить панику. Может статься, что вы вообще развели её на пустом месте. Где, говорите, вы накосячили?

На место братья Лестрейндж и Долохов аппарировали не сразу. Для начала было решено обследовать местность с некоторого расстояния. И лишь не обнаружив ни души, они направились к окраине леса. Даже оттуда был виден ледяной столб, возвышающийся над деревьями. Приблизившись к нему, Долохов присвистнул:

— А что? Живописно.

— Не смешно. Надо с этим покончить, пока Министерство не обнаружило.

— Никого не удивляет, что их здесь нет? Не подумайте, я рад. Но странно как-то, не находите?

— Предлагаешь, подождать их? Нет? Тогда шевелись, давай! — Хоть Долохов и не подал вида, но слова Рабастана заставили его насторожиться.

Устранять последствия взбесившейся магии Рудольфуса оказалось не так-то просто. И дело было вовсе не в масштабах. Если самому старшему Лестрейнджу ещё как-то удавалось расплавить лёд, который никак иначе исчезать не желал, то у остальных это в лучшем случае не выходило. В худшем — горячий воздух из волшебной палочки кристаллизовался, едва достигнув ледяного монолита.

— Ума не приложу, что за заклинание ты использовал?

Антонин уже растерял всю уверенность в успехе их компании и, прибывая в задумчивости, искал уязвимости у колоссального творения встрёпанного от чрезмерных усилий Руди.

— Не знаю, — проворчал себе под нос недовольный виновник переделки, в которую они теперь все были втянуты.

— Как это? Что значит не знаю?

— То и значит. — Рудольфус с каждой минутой выглядел всё разъярённей. Огромный столб будто вовсе не уменьшался. А помощи было ждать не от кого, ведь лёд поддавался, пусть и неохотно, только его магии.

— Не рычи. — Тон Антонина не выражал агрессии, но Рудольфуса эта короткая фраза, брошенная почти буднично, отрезвила.

— Извини. Я устал. Я не использовал никаких заклинаний. Просто захотел, вернее, почувствовал, и вспыхнуло пламя. Со льдом было то же самое. — Он тяжело вздохнул. — Я не знаю, как так вышло, Тони.

— Да. Жизненное кредо Лестрейнджей. Если бы мне платили по сиклю каждый раз, когда я слышу эту сакральную фразу, я бы уже озолотился.

Слова Долохова заставили Рудольфуса оторваться от изматывающего занятия. Антонина позабавило выражение его лица, но Руди понял его по-своему.

— Я, конечно, понимаю, что тебе пришлось через многое пройти. Особенно в последнее время…

— Тьфу ты! Совсем шутки понимать перестал? То же мне! Бесправного эльфа нашёл? Если бы меня что-то не устраивало, только вы бы меня и видели.

Руди всё ещё недоверчиво смотрел на Антонина, будто взвешивая в голове каждое его слово перед тем, как ответить. Но тот пресёк очевидную попытку:

— Ты времени зря не теряй. Раз уж от нас толку нет, всё это безобразие на тебе одном. — И, окинув взглядом массивное сооружение, добавил:

— Думаю, нам всё же понадобится помощь кого-нибудь башковитого и непредвзятого.

— Надо было сразу к нему обратиться. Я ведь говорил.

— Я не про Руквуда. Где твой брат слоняется без дела?

— Рабастан? — Руди опешил от слов друга. — Тони, как бы высоко я не ценил познания Басти в некоторых сферах, но вот эта…

— Смотрю, ты перенапрягся за сегодня. У тебя с усталостью и чувство юмора портится, и уровень интеллекта падает. Расслабься. Я его в качестве гонца планирую использовать. Из Басти учёный муж и признанный ритуалист, как из меня вейла.

— Обо мне говорите?

— Явился! Где ты шляешься, когда нужен?

— Так вот он я. Здесь.

— Чего радостный такой?

Рабастан с трудом сдерживал расползающуюся на лице улыбку.

— Да, Басти, поделись, будь добр, куда делись твои панические настроения?

— Ну, я подумал, раз от меня здесь толку нет, было бы неплохо осмотреться и разузнать, почему здесь ещё нет аврорского оцепления или хотя бы парочки министерских кабинетных крыс, для приличия.

— Ну и? Что ты выяснил?

— Да ему самодовольство говорить мешает. Дай ему время справиться с сим частым гостем в его голове.

— Ты, как всегда, сама вежливость, братец. — Рабастан отвесил шутовской поклон. — Хорошо, хорошо! Нечего в меня сразу швыряться всяким! В общем, могу сказать точно, что у нас нет нужды спешить.

Больше он ничего говорить не стал, хотя его собеседники явно ждали подробностей. Довольный произведённым эффектом, Рабастан попятился назад, скрывшись за деревом от направленных на него волшебных палочек. На выбившую лишь кусок грубой коры атаку он нагло рассмеялся:

— В чём дело, братишка? Целиться разучился?

Антонин с некоторой ленцой наблюдал за шутливой перепалкой между братьями, понимая, что так они избавляются от накопившегося напряжения. В такие моменты он всегда придерживался простой истины: чем сильнее устанут Лестрейнджи, тем крепче они будут спать. Тем меньше от них будет проблем. Он прекрасно понимал, что такой подход обычно действенен в отношении домашних питомцев или маленьких неусидчивых детей, коими эти двое формально давно не являлись. Но то формально. На деле эта философия здорово облегчала жизнь и ему, и окружающим, и самим неуёмным братьям. Да и причин встревать особо не было. Если Рабастан так уверенно заявляет, что спешить некуда, то так оно и есть. Рисковать братом он бы не стал. Хотя Долохов бы предпочёл покончить со всем поскорее и отдохнуть, наконец, от вымотавших изрядно дел, вмешиваться он всё же не стал. Вместо этого, прислонившись спиной к дереву, он выудил из кармана мантии пачку.

Наблюдая сквозь сигаретный дым за азартно перебрасывающимися заклятиями Лестрейнджами, он вновь подумал об Эйвери. Именно за ним он хотел послать Рабастана. Как бы пренебрежительно Долохов не относился к этому тюфяку, его начитанности и глубоких познаний в магии никогда не отрицал. В последнее время они с Рудольфусом прекрасно сработались и достигли немалых результатов а их общем деле. Если тот же Руквуд был практиком, в некотором смысле экспериментатором, то Эйвери мог с ходу просчитать силу и влияние того или иного ритуала, имея в наличии лишь пару исходных данных. Он будто знал их все наизусть. А те, что были ему неведомы, мог проанализировать вплоть до мельчайших деталей.

В этом они с Руди были, пожалуй, похожи. Правда, последнего приходилось постоянно сдерживать. Эйвери же риск не любил ни в каких проявлениях. Антонину очень хотелось назвать эту его черту трусостью, но про себя он признавал, что здравый смысл в действиях этого Пожирателя Смерти не позволяет ему влипать в крайне неприятные истории, в отличие от того же Лестрейнджа. К счастью, такие вот Рудольфусы рождаются не каждые сто лет. Бросив взгляд на громадный, искажённый гримасой гнева лик Повелителя, увековеченный во льдах, Долохов тяжело вздохнул: «От одного-то проблем не оберёшься».

Выдохшиеся, но широко улыбающиеся Лестрейнджи уже валялись на земле, вяло пререкаясь. Теперь было бы неплохо узнать, что такого нашёл младший, что избавило его от страха за жизнь брата.

— Ну так что? Поведаешь, что ты обнаружил?

На этот раз препираться Рабастан не стал:

— Ты не поверишь, Тони. А Руди и вовсе сейчас волосы на себе рвать начнёт. Когда мы сегодня аппарировали сюда в первый раз…

Договорить он не успел.

— Нет! — Рудольфус закрыл рукам лицо.

— Да, братец! У тебя сегодня наблюдаются явные проблемы с памятью. Может, тебе семейного лекаря вызвать? Или ты стареешь?

— Мне кто-нибудь объяснит, в чём дело?

Рабастан отряхнулся от еловых иголок и, с ухмылкой глянув на страдания брата, объяснил ничего не понимающему Долохову:

— Когда мы сегодня аппарировали сюда в первый раз, Руди, — Со всей возможной язвительностью пропел младший Лестрейндж. — Сам! Своими руками! Оградил ближайшие окрестности тем куполом, помнишь? Которым он так гордится. Сам изобрёл. Сам оградил. Сам забыл. Многогранная личность. Какой талант пропадает!

— Заткнииись, — горестно протянул всё ещё сидящий на земле Руди, пряча раскрасневшееся лицо в ладонях.

Долохову стоило огромного труда не заржать в голос, как ретивый конь, глядя на убивающегося Рудольфуса. Он не переставал удивляться, как при столь высоком уровне интеллекта, природной расчётливости и незаурядных способностях этот человек порой допускает такие нелепые промахи? И ведь он же ответственный до мозга костей! Как только у него это выходит? Воистину, горе от ума! Антонин был уверен, что лордовский ритуал тут не причём. Он не мог объяснить даже себе, на чём строится эта уверенность. Долохов просто знал, что вся эта придурь — особенность именно самого Рудольфуса. Даже не Лестрейнджей как таковых, хотя в этом семействе странностей водилось с лихвой. Но Руди дал бы фору всем поколениям своего неординарного семейства, даже не напрягаясь.

— Ладно уж. Прежде чем ты заавадишь нас, как свидетелей твоего фиаско и сведёшь счёты с жизнью, напоминаю, что вот это восьмое чудо света само не исчезнет. Может, нас никто и не обнаружит, но мне хотелось бы сегодня всё-таки поужинать и отдохнуть.

Лестрейндж встрепенулся и, собрав по крупицам свою разбросанную по лесу гордость, вернулся к своему неоконченному делу, предложив:

— Думаю, вы смело можете отправляться в мэнор. Всё равно лёд поддаётся только мне. Незачем вам…

— Ну вот ещё! Я остаюсь!

— Заманчиво, конечно. Но соглашусь с твоим братом. Тебя только оставь одного, и мы недосчитаемся половины островов.

— Да, братец. Оставь хотя бы основную часть суши. Можешь спалить Уэльс.

— Или заморозить. Чем тебе, кстати, Уэльс не угодил?

— Там делать нечего. Уж лучше его, чем Ирландию. Там хоть народ весёлый.

— Странная логика. Но если мыслить так, то предлагаю потом перебраться на материк. Есть там пара-тройка «скучных стран».

— О! Руди, как оружие массового поражения! Блестящая идея!

— И какой карьерный рост!

— Зачем нам Тёмный Лорд, когда мы можем шантажом получить всё, что захотим? Надо им только моего братца показать.

— И они падут ниц пред сокрушительной мощью его ледяной ярости.

— Вы собираетесь так всё время у меня за спиной паясничать, пока я работаю?

— Да!

— Ты не отвлекайся. Тут работы минимум часов на пять.

Рудольфус с недовольством покосился на своё случайное творение и всерьёз задумался о том, что бы попытаться спалить его адским пламенем. Его размышления весьма ясно читались на лице, что не укрылось от наблюдательного Долохова.

— Я знать не хочу, что ты задумал. Просто сразу скажу, что это плохая идея. Она нам не подходит.

— Ты даже не знаешь, о чём я подумал. Как можно каждый раз отсекать ещё не озвученные идеи? Не боишься упустить наиболее оптимальный вариант из-за собственного чванства?

— Куда сильнее я опасаюсь последствий твоих креативных решений. Так что давай по старинке. Меньше думай, больше делай. Глядишь, хоть к завтраку закончишь.

— Легко тебе сказать.

Долохов прекрасно понимал, что Руди уже еле сдерживает себя от более дерзких попыток уничтожить ледяной столб. Но ему было крайне сложно просчитать, к чему может привести даже Бомбарда в их ситуации. А в том, что неуправляемый бес ею не ограничится, войдя в раж, у Антонина сомнений не было.

— Давай-ка ты сгоняешь за своим мозговитым приятелем, чтобы нам не пришлось здесь ночевать.

Рабастан такой смене настроения удивился, но всё же решил поинтересоваться, о ком идёт речь.

— О Мальсибере, конечно. Он ведь у нас тот ещё интеллектуал.

— Зря ты так. Между прочим, он вовсе не так глуп, как ты думаешь. А в некоторых сферах и вовсе…

— Иди, давай!

Рабастан и сам хотел со всем этим поскорее покончить. Голод уже недвусмысленно давал о себе знать. Да и отдохнуть от наполненного под завязку впечатлениями дня ужасно хотелось. Но грубое обращение Долохова ему было неприятно. Поэтому он демонстративно медленно, словно на светском рауте, прошествовал в направлении точки их недавней аппарации. Однако, получив лёгкое жалящее заклинание вдогонку, смеясь, отбил его, но всё же шаг ускорил.

Оставшись с Рудольфусом наедине, Долохов не выдержал:

— Ты ведь понимаешь, что если продолжишь в том же духе, последствий не избежать?

— Думаешь, я это намеренно? Я понятия не имею, как это контролировать! Откуда оно вообще берётся? По каким законам работает? Почему проявилось именно сейчас? Во что это выльется в дальнейшем? Я не представляю, что со мной происходит. Я не знаю, что мне делать, Тони.

К концу короткой яростной речи его злое шипение перешло на едва слышимый шёпот. Долохов с минуту молча смотрел на поникшего Лестрейнджа. Затем, пригладив бороду, всё же спокойно уточнил:

— Я говорю: если продолжишь плавить лёд в одном и том же месте, эта громадина рухнет вон туда. Не знаю, сколько она метров в высоту, но, учитывая то, что вижу, и диаметр, могу с уверенностью заключить, что под её весом поляжет приличная часть этого леса. Такое будет скрыть непросто.

Рудольфус бросил затравленный взгляд на монолит и, больше не оборачиваясь к собеседнику лицом, направился к противоположной стороне. Подальше от свидетеля его минутной слабости.

— Ходячая головная боль, — проворчал Антонин и пошёл следом.

— Так и будешь бегать от меня?

— Я работаю.

— Молодец. Вижу, принял во внимание моё замечание. И теперь у нас другая крайность: на месте ты теперь не стоишь. Это замечательно. Думаешь, если подпалить этот столб равномерно со всех сторон, не поддающийся просчёту результат будет лучше контролируемой траектории падения?

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?!

— Для начала? Не плохо было бы успокоиться. Ничего нового ты не сказал. Не ты один пребываешь в неведении относительно твоих новых возможностей. Но, по моему скромному мнению, всё не настолько фатально. Ты накручиваешь себя, потому что это касается тебя лично. Я же не вижу причин поддаваться панике или унынию. Ты всегда был с прибабахом. Ничего нового.

Рудольфус фыркнул и вернулся к неоконченной работе.

— Что же касается времени… очевидно же, что здесь замешан Тёмный Лорд. Для нас ничего не изменилось: узнаем, в чём состоят его планы — поймём, что делать со всем этим дальше. А там и контролировать научишься, если в этом будет необходимость. Может, со смертью нашего Повелителя и эти всплески магии прекратятся.

— Думаешь? Я вот сомневаюсь. Я ведь не чувствую это, как нечто чужеродное. Малфой вот недавно обратил внимание, что даже моя ментальная магия отличается от привычной ему. А я даже не видел, не вижу до сих пор, в чём её особенность.

— Поверь, это заметил не только Малфой.

Долохов весело захохотал, отчего и сам Руди улыбнулся. Он прекрасно понимал, о чём говорит его друг. Всё ещё свежи были в памяти его детские попытки вторгнуться в разум Антонина при первой их встрече. Выражение лица отцовского приятеля из холодной, бескрайней, таинственной страны демонстрировало такое недоумение, что даже дементоры не стали забирать это воспоминание. Хотя Руди считал это знакомство одним из самых значимых событий в их с братом жизни. Он никогда этого и не скрывал.

Долохова веселило то, что свободно, не нагибаясь, проходящий под столом паршивец считает его, взрослого, умудрённого жизненным опытом мага, ровней себе. С годами мало что изменилось в их отношениях. То, как Рудольфус чётко делил людей не на хороших и плохих, а на своих и чужих, было близко и самому Антонину. Как и то, что среди чужих могут попадаться враги, а среди своих может быть совсем уж узкий круг родных. И тут Руди не мог не выделиться: родные по крови или обетам могли и не входить в этот круг, а человек со стороны, наоборот, вполне вписывался. Так что каждый в их организации знал, а кто-то даже проверил на собственной шкуре, что Беллатриса, пусть и законная супруга Рудольфуса, связанная ещё и клятвой верности их общему Хозяину, фактически была ему никем. А Драко, который был родственником ему только через ту же Беллу, был для Руди племянником.

Что уж говорить про самого Антонина и Басти? Для старшего Лестрейнджа они были всем. Даже если бы сам Долохов не был привязан к этой чудно́й семейке так же сильно, он бы всё равно высоко оценил подобный уровень доверия и сделал бы всё возможное, чтобы не предать его. И пусть Рудольфус считал Антонина равным себе, Долохов чувствовал свою ответственность и за него, и за Рабастана. Проблемы Лестрейнджей становились его собственными, даже когда сами непутёвые братцы пытались его оградить. А нынешняя проблемы грозила перерасти в катастрофу. Как бы он не старался приободрить Рудольфуса, сам Пожиратель отрицать этого не мог. И если бы всё ограничилось громадной ледяной скульптурой, Долохов был бы почти счастлив.

Гарри никак не мог поверить, что эта история закончилась для них так. Он всё пытался найти подвох в действиях Пожирателя, но не находил. И не просто какого-то Пожирателя! Это ведь был один из Лестрейнджей! Хладнокровный убийца! Садист, запытавший родителей Невилла! Верный слуга убийцы его собственных родителей! И он просто взял и отпустил их? Вдогонку бросив им сумочку Гермионы и её волшебную палочку. Конечно, он забрал медальон Слизерина, и это было скверно. Но ведь они были у него в руках, безоружные и беспомощные. Да, Гарри прекрасно осознавал, что помощи им было ждать неоткуда, и шансов убежать у них с Гермионой без палочки или портала тоже не было. Как бы сильно не было желание выжить и защитить друг друга, попались они быстро. Луч заклятия сначала опрокинул на землю его, а затем и Гермиона упала как подкошенная. Гарри попытался было отбиться так, без палочки, но Пожиратель лишь отшвырнул его в сторону, отобрав медальон.

Пока подруга накладывала чары на их новое убежище одной на двоих палочкой, Гарри всё прокручивал в голове детали их встречи с Пожирателем Смерти. Чем дольше он над этим думал, тем дальше отодвигал привычные эмоции, связанные с этими чудовищами. Ему была нужна холодная голова. Так легко было поверить, что Пожиратели преследуют какую-то цель, но какую? Почему они не убили своих пленников сразу? Не притащили к ногам своего хозяина? Зачем набросились на своих союзников? Рона с его взглядом со стороны чертовски не хватало.

Сам Гарри был слишком предвзят. Рон тоже искренне ненавидел Пожирателей, к тому же был вспыльчив, но он всегда подмечал детали, на которые Гермиона не обращала внимания, считая их несущественными переменными. В её уравнении всё должно было быть чётким и взвешенным. Его друзья прекрасно дополняли друг друга. Жаль, Гермиона, в отличие от самого Гарри, друга прощать ещё не собиралась. В любом случае, сейчас они были лишь вдвоём. Гарри почему-то считал, что подруга не поймёт, откуда все эти сомнения и метания. Потому что он и сам никак понять мотивов Пожирателей не мог. А просто принять как данность никак не получалось. Лестрейнджи, конечно, безумцы, но ведь они же самые верные сторонники Волд... Он всё ещё чувствовал сильную ладонь Пожирателя на своём лице и гневный, но холодный шёпот: "Если твоя геройская шкура не хочет испытать на себе приличный арсенал заклятий моих соратников, ты больше не будешь произносить это имя вслух".

Гарри помнит, как в нём заклокотал гнев. Он хотел доказать этому убийце, что ничего не боится. Тем более какого-то имени. Едва Пожиратель ослабил хватку, гриффиндорская отчаянная храбрость решила показать себя во всей красе. Но только Гарри начал доказывать своё бесстрашие перед вечным врагом, как Лестрейндж молча направил волшебную палочку на Гермиону. И лишь после того, как гриффиндорец умолк, спокойно произнес: "Готов расплатиться жизнью подружки за свою гордыню? Нет? Тогда забудь это имя. Ты ведь не хочешь чтобы тебя услышал менее дружелюбный Пожиратель Смерти? Поверь, мы все слышим. Ну, давай. Рискни, Поттер".

Гарри прикусил губу и отошёл на шаг. Тогда Лестрейндж бросил на землю расшитую бисером сумочку, резко развернулся и убежал прочь. Уже потом Гермиона увидела под своей сумочкой свою же волшебную палочку, и это окончательно выбило Гарри из колеи. Аппарировать сразу у них не получилось. Пришлось сделать ещё несколько попыток, прежде чем чары сработали.

Теперь они находились на каком-то скалистом побережье. Гарри установил палатку уже привычно, парой взмахов. А затем Гермиона отправилась устанавливать защиту, посетовав, что надо было сделать это сразу. Кажется, она тоже ещё не пришла в себя после стольких событий. Но Гарри больше не мог вариться в собственном соку. Ему был нужен свежий взгляд. Он вышел из палатки и сразу обнаружил подругу.

— Как думаешь, зачем слуге Вол...

Гермиона резко оборвала его, прикрыв своей ладошкой ему рот.

— Гарри! Не смей произносить Его имя!

— Почему? Гермиона! Ты же не боишься его!

— Причём тут страх перед именем? Лестрейндж же ясно сказал...

— Здесь нет Лестрейнджа! — Ярость вновь дала себе знать. — Я не собираюсь из-за какого-то Пожирателя трястись в страхе! Волдем...

— Силенцио! Послушай, Гарри, вспомни, что он сказал: они слышат, когда Его называют Так. Всё логично! Так они и выходят на тех, кто Ему сопротивляется и не боится произносить Его имя. Давай не будем рисковать так глупо. Даже если это и не так, Лестрейндж прав, оно того не стоит.

Успокоившийся было гнев после слов Гермионы о правоте Пожирателя, разгорелся лишь сильнее. Но гриффиндорка явно увидела это в глазах друга и поспешила остудить его пыл:

— Если мы хотим найти хоркруксы и уничтожить их, нам придётся действовать осмотрительно.

Замечание Гермионы возымело эффект. Гарри сразу вспомнил брошенную Лестрейнджем угрозу в адрес подруги. Если собой он был готов рисковать, то жизнь Гермионы была важнее его попыток доказать свою храбрость. И кому? Ни один Пожиратель того не стоил! Чем Гарри и поделился, едва Гермиона сняла заклятие, чтобы показать, что он осознаёт цену ошибки. Но девушка почему-то с обидой поджала губы и ушла палатку, ничего не ответив. Гарри почти сразу понял, как должны были прозвучать его слова. Он сравнил жизнь одного из самых близких людей с возможностью показать себя. Пожиратели, может, и недостойны, но из его слов следовало, что такие всё-таки могли и быть. Гарри бросился в палатку, чтобы объяснить Гермионе, что на самом деле у него на уме, но та его прервала:

— Гарри, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что порой ты бываешь остолопом. Я прекрасно понимаю, что ты хотел сказать.

— Гермиона, не представляю, что бы я делал без твоего острого ума!

— Лесть тебе не поможет, Гарри Поттер. Я сказала, что понимаю, а не прощаю. Готовишь сегодня ты!

Рабастан и Эйвери явились минут через двадцать. Вид у последнего был крайне взволнованный. Когда же он, задрав голову, попытался разглядеть вершину необъятного ледяного колосса, Рабастан забавно приосанился, будто сие творение — дело его рук, а не досадная оплошность его брата. Долохов лишь усмехнулся неуместной гордости младшего Лестрейнджа, но решил пока не вмешиваться. Зато Руди живо отдёрнул брата одним лишь брошенным вскользь острым взглядом, прежде чем тот что-то ляпнул. Эйвери, не замечая переглядываний братьев, начал что-то шептать себе под нос, Долохов понял, что тот перебирает варианты возможных заклинаний. Хотя было не ясно, каких именно: тех, что помогут быстро и эффективно убрать эту конструкцию или тех, что могли её возвести. Какое-то время он кружил вокруг ледяной скульптуры, изредка взмахивая волшебной палочкой, и после каждого такого движения его лицо выражало восторг. Отчего Рудольфус мрачнел всё сильнее, но ничего не говорил, ждал. Антонини даже порадовался, что Руди уже успел выпустить пар в короткой потасовке с братом, да и вымотался за день прилично.

— Это потрясающе! Какое интересное сочетание чар. И невероятно сложное.

— Ты знаешь, какое контрзаклятие сможет это убрать? — нетерпеливо поинтересовался Рудольфус.

— Заклятие? Тут ведь не только традиционные заклинания использованы. Полагаю, будет достаточно обратить вспять ритуал, на который и нанизаны остальные чары.

— Да, Руди! Делов-то! Почему ты его ещё не уничтожил? Время тянешь? Похвастаться хотел?

— Не смешно, — раздражённо бросил Лестрейндж брату и вновь обратился к Эйвери:

— Если бы это было так просто, я бы и сам додумался до такого решения. Но в том-то и дело, что, — Рудольфус замялся, но всё же взял эмоции под контроль и продолжил, — это вышло случайно. И не все чары на эту «скульптуру» действуют. Есть ещё идеи?

Лицо Эйвери выражало то ли недоверие, то ли восхищение. Его собеседнику не нравилось ни то, ни другое, но он решил промолчать и дать волшебнику время осмыслить условия задачи.

— Это… Маловероятно… Но если подумать… Да. Очень может быть…

Эйвери , сам того не замечая, играл на тонких струнах терпения Лестрейнджа вместе с ухмыляющимся Рабастаном и философски взирающим со стороны Антонином. Рудольфус с каждой минутой чувствовал себя всё бо́льшим идиотом. Какой-то кусок льда! Как такое вообще могло с ним произойти? Что за нелепость! Но тлеющей внутри ярости не позволил вспыхнуть задумчивый голос:

— Если я правильно понимаю, то природа этой связки заклинаний и ритуала та же, что и у других твоих… всплесков? Вероятно, ты и сам знаешь. Ничего нового я для тебя не открою, но на всякий случай я бы хотел уточнить, если ты не против…

— Эйвери! Я понимаю, что в твоих глазах я неадекватный маньяк без зачатков самоконтроля, но, возможно, тогда тем более не стоит испытывать моё терпение на прочность?

— Не только в его глазах, — будто невзначай хмыкнул Рабастан, за что получил локтём под рёбра от стоящего рядом Долохова.

— Я вовсе так не считаю! Что ты! — поспешил оправдать свою неуверенность Пожиратель, — Я просто подбираю верные слова… Ладно. Прошу прощения. Я лишь хотел сказать, что вероятность того, что волшебник искусно пользуется заклинаниями, о существовании которых ничего ранее не знал, весьма мала. Если она вообще существует.

— Думаешь, я как-то, сам того не замечая, освоил заклинание и забыл?

— Именно! То есть это не совсем корректно, — тут же добавил Эйвери, стушевавшись под хмурым взглядом Лестрейнджа.

— Но ты подумай только! Лорд ведь неслучайно выбрал именно тебя в качестве источника силы: в тебе её достаточно и для себя, и для кого-то со стороны. И даже больше! Ты ведь не ощущаешь оттока магии? Нет. А теперь представь, во что могут обратиться какие-то обрывочные знания, смутные воспоминания! Ты ведь всем этим интересуешься едва ли меньше, чем я. И доступ к информации у тебя всегда был открыт. Ну, почти всегда. Если не считать лет проведённых в Азкабане и…

— Давай без самобичевания. Тоже мне, повод нашёл.

— Так вот. Допустим, что под воздействием времени, дементоров и ментальной магии Лорда некоторые заклятия сплелись в твоём подсознании в этакий клубок. У любого другого волшебника это не привело бы ни к чему. Но в твоём случае достаточно и знаний, и магического потенциала, чтобы под воздействием сильного эмоционального потрясения простое намерение обрело форму нового заклятия.

Эйвери ушёл в рассуждения, воодушевлённо вышагивая перед носом молчаливых слушателей. Было видно, что он и сам ещё не до конца сформулировал простую, казалось бы, мысль и опасается разувериться в ней, упустить. Рудольфус и сам об этом думал, но отбросил эту теорию как несостоятельную ещё на первых порах. Уж очень ему было неприятно приравнивать себя к маленьким волшебникам с их неконтролируемыми магическими всплесками. Но мысли эти периодически всплывали в его голове. Голос Долохова выдернул Эйвери и Лестрейнджа из раздумий:

— Допустим, эта махина — результат сплетения нескольких видов чар. Почему тогда она не поддаётся никому, кроме Рудольфуса? И как всё-таки от неё избавиться? Думай поактивней, а то мы так до Второго Пришествия отсюда не уберёмся.

— Да. Да, конечно. Не поддаётся другим, полагаю, потому, что Рудольфус нередко накладывает подобные чары. Да, они сложные, но опять же: знания, практика, сила и опыт. Не в обиду вам, но мне это видится очевидным. А как убирать…

— Так, чтобы не привлекать лишнего внимания!

— Я понимаю. Можно попробовать распутать этот клубок. Если вытянуть каждую отдельную «нить» заклятия…

— Бомбарда Максима!

Долохов едва успел укрыться щитом, прежде чем в него влетела ледяная глыба.

— Ты сдурел?! — голос вполне живого и, судя по всему, целого Рабастан раздался из ближайшего куста.

— Я устал от пустой болтовни.

С этими словами Рудольфус вновь направил палочку на не слишком изменившуюся скульптуру и шарахнул ещё одной Бомбардой в её основание. Антонин, с трудом поборол желание запустить чем-нибудь увесистым в беснующегося Пожирателя. Вряд ли его это остановило бы, лишь раззадорило. А хуже раздражённого Лестрейнджа может быть только Лестрейндж развеселившийся. И всё же после пятого или шестого взрыва он в пару шагов преодолел расстояние между собой и Руди и схватил того за ухо, как нашкодившего котёнка. Нужный эффект был достигнут: от неожиданности Рудольфус прекратил швыряться заклятиями. Долохов тут же его отпустил, но ясно дал понять, что пустит в дело волшебную палочку, если Лестрейндж решит отыграться. Дожидаться, когда Руди выкинет ещё какой-нибудь фокус, маг не стал, но напомнил, что они не планировали привлекать внимания магглов и тем более Министерства.

— Ты меня за идиота не держи. Думаешь, я не просчитал, куда она упадёт? Она при любом раскладе окажется в пределах защитного контура.

— А когда ты его снимешь?

— К тому моменту она уже сама растает. Не январь же, — отмахнулся Лестрейндж.

— Пока почему-то не растаяла. И как насчёт смятого под её весом леса?

Было видно, что Рудольфус не просто не думал о последствиях своей импульсивной выходки, ему было безразлично, к чему она приведёт. Взывать к голосу разума, когда этот чёрт в таком состоянии, Долохов счёл бессмысленным занятием. Но и позволять творить, что вздумается, было бы весьма опрометчиво.

— Придурок ты, Руди! Чуть не убил! — Рабастан зло сверлил глазами брата, но тот лишь усмехнулся:

— Какие мы ранимые! Не убил же.

— Оно полое! — разгорающуюся перепалку прервал искажённый странным эхо возглас Эйвери.

— Ну и что с того?

— Можно ведь обрушить его внутрь. Это будет не так долго, как распутывать чары, — словно оправдываясь перед Рудольфусом, продолжил он, — а если, скажем, подлететь на метле, чтобы начать сверху, то и площадь урона будет не так значительна — то, что и так уже пострадало. А потом ты сможешь просто растопить образовавшуюся груду льда в пару взмахов палочкой.

— Повторюсь: Ты придурок, Руди.

Рудольфус и сам усомнился в уровне собственного интеллекта. Всё было так просто. Проблемы со сном надо было решать как-то глобально, ведь экстренная помощь Мальсибера имела временный характер. В противном случае он вскоре деградирует до уровня Гойла.

Слова Эйвери не давали Рудольфусу покоя. С одной стороны, его здорово задевала сама мысль, что он именно тот, кем его все считают — неконтролируемое, взбалмошное чудовище. С другой, понимая причины, видя истоки проблемы, можно было найти и её решение. Хотя, стоило ему подумать о том, что будет дальше, когда Лорд перестанет выкачивать из него излишки магии, Лестрейнджу становилась не по себе. Он и без того не может ею управлять в полной мере. Что же будет делать, когда она вся обрушится на его голову бурным потоком?

— Любой другой волшебник удавился бы за подобную возможность, Рудольфус.

— И хватило же мне ума обсуждать свои опасения с тобой, Люциус, — а тон ему ответил собеседник.

Малфой лишь улыбнулся на едкое замечание приятеля. Они лениво пили чай в покоях хозяина дома. Хотя тот предпочёл бы что-нибудь покрепче этим вечером, но вежливость не позволяла. Руди выглядел несколько подавленным. Раз уж он сам решил разделить с кем-то свои переживания, грубо было бы оставлять его с ними наедине. Да и обсуждать подобные вопросы лучше на трезвую голову.

— Ты знал, с кем имеешь дело. Сдаётся мне, от кого-то другого ты вряд ли услышал бы иные слова. Магия — сила, верно?

— О, прошу тебя! Мне до сих пор тошно от одного воспоминания об этом памятнике дурновкусию. Ещё бы гигантскими змеями оплели для сомневающихся.

— Кич как он есть. Хотя суть передана верно: без магии мы бы были ничем не лучше магглов. А тебя природа наградила таким даром, что грех жаловаться.

Рудольфус скорчил кислую гримасу и отпил чая, чтобы не сказать лишнего.

— Не брюзжи, Руди. Сам знаешь, что я прав.

— Я ничего не говорил, хочу заметить. И твоя правота подтверждается лишь твоей же самоуверенностью. Никаких реальных фактов, что здесь есть чему радоваться, ты привести не сможешь. Сам говоришь, что мой случай исключительный. Значит, твоя «природа» неспроста «обделяет» остальных магов. Этот «дар» — просто сбой. Дефект, который необходимо устранить во избежание негативных последствий.

— Так вот к чему ты ведёшь! И как же, позволь узнать, ты собираешься «устранить» его?

— Я пока не знаю. Но в крайнем случае...

— Вот! Вот зачем ты пришёл именно ко мне с этим вопросом. Твой брат бы форменную истерику закатил, узнай о твоих измышлениях. А Тони и вовсе голову открутит. Потом пришьёт обратно и проклянёт чем-нибудь премерзким и долгоиграющим. Но я — другое дело! Мной можно пользоваться в своих интересах. Достаточно подкупить. Или же запугать? Ах, нет. Шантаж! Вот идеальное решение! Верно, Рудольфус?

— И кто тут устраивает форменную истерику? Я не собираюсь тебя запугивать, шантажировать и тем более подкупать. Я пришёл к тебе как к другу.

— Конечно! Манипуляция дружбой! Как я мог выпустить из виду этот вариант?

— Если ты не настроен на серьёзный разговор, — Лестрейндж отставил чашку и поднялся с кресла.

— Нет, нет. Давай поговорим. Что желаешь обсудить сначала? Твой бесславный конец от моей руки? Быть может, месть твоего братца? О моих угрызениях совести мы говорить не будем. Была бы совесть, верно? Малфои переживают исключительно за собственную шкуру. Вот и давай обсудим последствия твоего самоустранения для меня.

По лицу Лестрейнджа можно было прочесть явное сожаление о собственном решении поделиться своими планами с Малфоем. Но и тут он удивил друга:

— Эгоизм, Люциус, должен быть здоровым, как говорят магглы. А ты всё о себе печёшься. Как не совестно? Стыдись!

Можно было, конечно, подыграть и свести конфликт нулю. Но Люциус знал, что, поддавшись порыву, он лишится доверия этого сумасброда. А он ему нужен. Поэтому он решил сыграть в игру Рудольфуса, но без поддавков.

— Кто бы говорил об эгоизме, Рудольфус, — манерно протянул потомственный аристократ, — Не ты ли собрался бросить горстку беззащитных Пожирателей Смерти на произвол судьбы? Тебе-то что? С лёгкой руки верного друга забудешься вечным сном, — нарочно сделал акцент Малфой на последнем слове. — А мы будем разгребать руины магического мира. Кто знает, к чему это в итоге приведёт? Сколько времени займёт? Годы, десятилетия? Может статься, что я и не увижу результатов своих трудов. Но ты не думай об этом. Ни к чему изводить свою и без того многострадальную голову такими мыслями.

Лестрейндж на его ход конём лишь звонко расхохотался:

— Ну, не твоё это, приятель. До твоей жены тебе ещё очень далеко. Даже не пытайся.

Малфой тяжело вздохнул. Всё же с Лестрейнджем какую тактику не выбери, он загубит любую партия ещё на первом ходу, если таково будет его желание. Невыносимое чудовище.

— Ладно уж, ты прав. Как у Цисси, у меня не выйдет на тебя повлиять. Как Басти, я не могу взывать к твоему чувству привязанности и долгу. Как Тони — не могу тебе угрожать. Тогда послушай Люциуса Малфоя: тебе придётся найти иной выход из твоей ситуации. Подожди. Я не закончил. Ты найдёшь выход, и он не будет летальным. Иначе я со своей стороны сделаю всё возможное, чтобы перечеркнуть все твои гениальные планы, загубить все твои попытки. Ты знаешь меня, Руди. Мне хватит и упорства, и терпения, и беспринципности. Думаешь, ты сейчас измучен кошмарами? Руди, я стану твоим самым ненавистным, самым страшным кошмаром. Так что вперёд. Рискни остатками своего рассудка и крупицами покоя. Я отниму и их. И нет, не смотри на меня так. Это вовсе не угроза. Всего лишь дружеское обещание. Ещё чаю? Или, может, чего-нибудь покрепче? — Люциус лучезарно улыбнулся притихшему собеседнику.

Он прекрасно понимал, что Рудольфус — сильный противник, и очень надеялся на здравомыслие последнего. Но, в крайнем случае, Лестрейнджу придётся вспомнить, что и сам Малфой не какой-то там полукровка.

Когда Люциус Малфой затаивает обиду или злость, он тщательно подбирает самые изысканные, самые коварные способы отомстить осмелившемуся бросить ему вызов безумцу. Просчитывает каждый свой шаг, ждёт идеального момента. И лишь когда оппонент меньше всего ждёт, Люциус наносит сокрушительный удар. Когда задета гордость Рудольфуса Лестрейнджа, невозможно предсказать, во что подобная ситуация может вылиться. Он может сорваться и проклясть обидчика на месте. Может забыть о существовании оного, что также не сулит ничего хорошего. Статус значит многое в их небольшом магическом сообществе, а слухи разлетаются быстро. Руди может, как и Малфой, выждать момент. Или же и вовсе проигнорировать болезненный укол.

А ещё Лестрейндж в силах заставить пожалеть обидчика о собственном длинном языке, ничего, казалось бы, толком не предпринимая, оставаясь собой. Разумеется, для своего белобрысого приятеля он выбрал именно последний вариант. Малфой уже сотню раз успел мысленно проклясть и этого неуравновешенного беса, и самого себя за опрометчивые слова. Руди и в обычном состоянии бывал просто невыносим. А уж усталый и взвинченный, он превращался в болотную гадюку: сдержанный тон в любой момент мог начать сочиться ядом. Невозможно было предугадать, когда он снова укусит и куда именно, ведь выбирал он безошибочно самые уязвимые места.

— На него брони не напасёшься! Это не человек! Монстр! — экспрессивно всплеснув руками, закончил свою гневную тираду Люциус.

Нарцисса лукаво улыбнулась. Её вся эта ситуация забавляла, на что муж, к счастью, не обращал внимания. Уже который день супруг жалуется ей на невыносимый нрав приятеля, совершенно позабыв, чьими стараниями они оба к этому пришли. Наблюдать за этой парочкой обаятельных мерзавцев, как она их ласково про себя окрестила, было чертовски занимательно. Леди Малфой уже и забыла о своей недавней тоске по светским мероприятиям и походам в оперу. У неё перед глазами разворачивались и драма, и комедия. Никакой тщательно отрепетированный костюмированный спектакль не сравнится с тем, что, сами того не подозревая, отыгрывали для неё муж её сестры и её собственный.

Беллу Нарцисса не понимала: в Руди было всё, что любая ведьма хочет найти в избраннике. Он всегда был галантен и тактичен, но не без лёгкого озорства. Силён духом и магией, но мягок и внимателен. Начитанный, проницательный и вместе с тем романтичный. В глазах Нарциссы Малфой Рудольфус был тем самым волшебником из сказок, которые она читала в юности. А ещё он был для неё младшим братом, которыми так и не стали Сириус и Регулус.

Она помнила его ещё ребёнком. Шаловливый, упрямый, любопытный и на удивление скрытный мальчишка сразу привлёк её внимание. Она одна из немногих, кто знает его таким: чистым и тёплым, как весеннее солнце. Семья Блек — едва ли не единственная, кто был допущен к общению с наследниками Лестрейнджа-старшего, человека жестокого и нетерпимого к чужим слабостям. Удивительно, что Руди и Басти умудрились сохранить часть себя под натиском этого тирана. О, Нарцисса не перестаёт благодарить судьбу за то, что не стала его невесткой. Да и воспринимать Рудольфуса как супруга в те годы ей было бы сложно — совсем ещё ребёнок, пусть и старался соответствовать возложенным на него обязательствам. Это сейчас от него веет животным магнетизмом, а при первой их встрече юной девушке безумно захотелось забрать маленького Лестрейнджа домой, чтобы примерять на него красивые наряды и заплетать сложные причёски.

Знал бы Руди, о чём она тогда думала... Нарцисса улыбнулась своим мыслям. Порой она всё ещё представляет, как на этом своенравном мужчине могли бы смотреться милые платьица с пышными юбками и широкие ленты в волосах. Каждый раз, когда Лестрейндж демонстрирует в её присутствии свой буйный нрав, Нарцисса рисует в воображении образ фарфоровой куклы в белых кружевах. Бегство от реальности? Она так не думает. Ведь знает, что весь этот ореол жестокости и безумия — лишь защита. Они все были вынуждены себя им окружить. А за ним всё тот же озорной и таинственный мальчишка с душой поэта и умом исследователя в слишком хрупком теле.

Люциус и сам мог бы это заметить, стоило лишь намекнуть. В конце концов, он ведь перестал видеть в Лестрейндже то чудовище, которое Руди так блестяще отыгрывает, словно насмехаясь над твердолобостью окружающих его волшебников. Конечно, этот мрачный образ ещё не был до конца развеян в глазах её супруга, оттого и такое беззастенчивое «непонимание» с его стороны.

И ведь Рудольфус не отпустит, пока осознание не пробьётся через упёртость Люциуса. Однако, чтобы заставить Руди прикусить свой острый язычок, Нарциссе достаточно бросить одну фразу. Всего пары слов будет достаточно, чтобы её неглупый муж сменил тактику и свёл этот псевдоконфликт на нет. Но ведь тогда она будет лишена удовольствия наблюдать и дальше с первых рядов за столь забавными актёрами. Да, пожалуй, не стоит мешать мужу проявлять себя и свои сильные стороны. Так и должна поступать правильная жена. А Нарцисса Малфой — идеальная супруга.

Примечание к части: есть небольшая история знакомства Нарциссы и Рудольфуса отдельным рассказом в серии [https://fanfics.me/fic222240]

Поиски способа извлечь хоркрукс из живого объекта или уничтожить, сохранив при этом вместилище в целостности, захватили Рудольфуса целиком. Басти считал, что брат таким затейливым образом избегает даже мыслей о собственных проблемах. Но Руди просто оценивал каждую задачу здраво: с Поттером и Блеком управиться удастся гораздо быстрее, чем с тем, что сотворил Лорд с ним самим. Глупо было распыляться, когда можно постепенно убирать преграды к их цели одну за другой. Это было и логично, и, по его мнению, просто.

Рабастан же придерживался иных суждений. Сначала самое для него важное, а весь остальной мир пусть подождёт. Так охарактеризовал навязчивые уговоры брата Рудольфус. Временами Лестрейндж Старший подумывал, а не послать ли упёртого и чересчур энергичного братца в... Хогвартс. На поиски ещё одного хоркрукса. Но пока он злился на отвлекающего его от важных исследований балбеса не настолько сильно, чтобы отправлять того одного. И, конечно, Руди признавал, что толика смысла в увещеваниях Басти есть. Если подумать, именно влияние Лорда мешает концентрации и заставляет думать только о том, чтобы погрузиться в беспамятство. Возможно, даже без перспективы однажды из этого столь желанного состояния выйти. Но следует размышлять здраво. Сможет ли Рудольфус, пусть даже с помощью извне, справиться с лордовским влиянием в данный момент времени? Очевидно, нет. Сможет ли он, уже имея некоторое представление о хоркруксах и способах их уничтожения, отыскать возможность сохранить жизнь их будущему гаранту свободы и безопасности? Определенно, сможет. Во всяком случае, сомнений у него самого на этот счёт не было.

Правда, помимо брата и Лорда, его здорово отвлекали и другие взваленные на него им же самим задачи. К счастью, Аркой Смерти занимался не только он. Но предпочёл бы Рудольфус посвятить всё своё время именно этому процессу. Вот уж во что хотелось углубиться с головой! От одной мысли, что такое незыблемое, необоримое, что бы не говорил Реддл, явление может иметь разум и волю, Руди приходил в состоянии, чем-то схожее с опьянением. Люди всегда стремились побороть свой страх перед ней, представляя то жнецом, то ангелом, то божеством.

— Представь только, что она прямо сейчас ходит по той же земле, что и ты. Разве это не самое грандиозное, что могло бы нарисовать твоё воображение?

— Это самое жуткое, что оно могло бы нарисовать.

Рабастану азарт, с которым брат говорил о смерти, был чужд. Его как раз обуревало совсем противоположное желание. Быть может, Басти и не собирался идти по стопам их Хозяина, но и встречу с этой сомнительной дамой предпочёл бы отложить в долгий ящик. Да и Руди он хотел бы уберечь от неё. Только станет ли его упёртый братец слушать его? Точно не его. Вот если бы Тони ему объяснил...

— Даже не думай.

— Вылезай из моей головы! Немедленно!

— Очень надо. У тебя на лице всё написано.

Рудольфус в последнее время частенько так подтрунивал над братом. Тот в итоге сыпал предупреждениями и угрозами и, не добившись ничего, уходил, оставляя старшего Лестрейнджа в покое. Так тот мог спокойно продолжать свою работу, не отвлекаясь на неуместные дискуссии. Но, похоже, Басти то ли раскусил его хитрость, то ли выработал иммунитет. И отвязаться от него теперь так просто не получалось.

— Ты невыносим, знаешь? Конечно, знаешь. Иначе бы не лыбился, как кот.

— Коты не улыбаются, Басти. Они жмурятся.

— Я знаю, что ты делаешь! Отвлекаешь от темы разговора! Это уловка больше не сработает, братец.

— Ещё вчера прекрасно работала. Ты за ночь освоил ментальные искусства? Или тебя твой непробиваемый дружок Мальсибер покусал?

Рабастан вместо ответа довольно ухмыльнулся. «Это уже интересно», — подумалось его собеседнику. Неужели и правда он что-то провернул для того, чтобы не позволить брату увильнуть от темы разговора, как тот частенько делал?

— Зелье концентрации внимания?

— Мордред! Прекрати!

— Это была просто догадка. Мне незачем лезть тебе в голову. Расслабься.

— С тобой расслабишься, — пробурчал Рабастан и недовольно отпихнул от себя стопку книг, что лежала на столе Рудольфуса.

— Ты серьёзно решил принять зелье, чтобы просто поговорить со мной? Я польщён. Правда. Не дуйся, а то лопнешь от негодования.

Младший Лестрейндж, насупившись, отвернулся к окну.

— Как по-взрослому! Ладно уж. Из уважения к твоей целеустремлённости я больше не стану...

— Паясничать?

— Я не... Будь по-твоему. Я не стану паясничать. Но! — тут же остановил он воодушевившегося брата, — Ты не станешь поднимать раздражающие меня темы.

— Да тебя всё что угодно может взбесить! — начал было Рабастан, но бросив взгляд на Рудольфуса, решил принять его условия. На этот раз.

— О себе ты говорить не хочешь, а разговоры о смерти, значит, в самый раз?

— Но ведь мы Пожиратели Смерти. О чём нам говорить, как не о нашем излюбленном лакомстве?

— Ха! Уже катаюсь по полу в приступе гомерического хохота. Если ты всерьёз думаешь, что она, вроде как, живая, ну, настоящая...

— Разумная.

— Ты меня понял. Если так, то как, по-твоему, она бы отреагировала на столь дерзкое использование её имени в названии нашей организации?

— Кто знает? Порой она кажется нам жестокой. Но временами невозможно отрицать её остроумия.

— О да!

Братья тут же вспомнили недавнюю нелепую смерть кузена Селвина. Парень оказался почти таким же дуболомом, как и его старший родственник, но был куда проворней и ловчее. За полгода, что он состоял в их организации, он умудрился трижды выйти с сухим из воды после стычек с аврорами, избежать близкого знакомства с только что обратившимися оборотнями и пару раз улизнуть от Ордена Феникса. А потом подавился куриной косточкой и умер, в испуге упав со стула и ударившись головой о каминный декор. Если бы этот идиот так резко не дёрнулся, смерти удалось бы избежать. Но, похоже, у последней действительно своеобразное понимание значения слова «юмор». Они тогда так и замерли за обеденным столом, глядя на медленно растекающуюся бордовую лужу у камина. Стол было решено, к недовольству Малфоя, переставить ближе к центру зала.

— А ты не думал, что если она действительно за каким-то Мордредом создала эту Арку, то с последней всё может оказаться не так просто? Умельцы из Отдела Тайн могли и ошибиться, и за Аркой нет ни одной живой души. Такое ведь возможно.

— В том, что там есть живые, у нас сомнений нет. Почему ты вообще так решил?

— По-моему, это очевидно. Падаешь через Арку Смерти — пересекаешь грань между жизнью и, соответственно, смертью. Нет?

— Эта теория ошибочна хотя бы потому, что до безобразия поверхностна. Из того, что она носит такое название, вовсе не следует, что она несёт смерть угодившему за неё.

— Тогда зачем было так называть?

— Я ведь объяснял уже... — Рудольфус откинулся на спинку кресла и возвёл глаза к потолку.

— Но откуда эта нелепая теория, что она создана или принадлежит Смерти? — не унимался Рабастан, — И даже если так, зачем бы она Ей пригодилась?

Старший Лестрейндж тяжело вздохнул. Ему ответы на поставленные братом вопросы виделись очевидными, но Басти требовал разъяснений.

— О её принадлежности говорят источники, до сих пор бывшие сокрытыми в закромах Отдела...

— Какие источники?

— Ты дашь мне договорить? Свитки, исследования. Там хранятся как минимум два дневника четырёхсотлетней давности, в которых эту Арку разбирают на части, не в прямом смысле, конечно, и изучают вдоль и поперёк.

— И что? Эти «исследователи» лично виделись со Смертью? Поинтересовались, не желает ли она оплатить аренду площади, занимаемой её имуществом?

— Временами с тобой невозможно говорить.

— Просто я задаю правильные вопросы, а у тебя нет ответов. Вот ты и бесишься.

— Какие из них правильные, позволь узнать? О встрече со Смертью? Или же о том, зачем эта Арка нужна самой...

Рудольфус внезапно замолк. Его глаза расширились, и он уставился куда-то поверх головы Рабастана. Тот даже в испуге обернулся, но за его спиной никого не было.

— Руди, ты чего? Всё в порядке?

— Да. Всё просто прекрасно, — прошептал задумчиво Лестрейндж и, уже улыбаясь, обратился к брату:

— Я тебя обожаю, братец! Ты гений!

В чём именно заключалась его гениальность, в тот вечер Рабастан узнать не сумел. Руди, рывком выудив из ящика стола пустой свиток, бросился что-то записывать. Отвлечь его никак не получалось. Лишь когда брат в третий раз окликнул его по имени, тот на мгновение оторвался от своих записей. В его глазах горел такой азарт, что Басти решил пока его не тревожить. Хотя сам он извёлся от любопытства, всё же покинул покои Руди. Маялся недосказанностью он недолго. Следующем же утром Руди сам наведался, чтобы утолить любопытство Рабастана. Лестрейндж хорошо знал брата и не стал мучить, играя на столь тонких струнах.

— Думается мне, я просчитал оптимальный вариант, который позволит извлечь хоркрукс из Поттера. И всё благодаря тебе, братец. Можешь же, когда хочешь.

— Могу, конечно... Подожди! Ты над этим работал? Я думал, ты был занят Аркой? При чём тут вообще Поттер? Сам ведь говорил, что извлекать частицу души Лорда не имеет смысла.

— Говорил. А потом решил перестраховаться. Нам ведь не нужно ещё одно чудо воскрешения дражайшего Хозяина? Думаю, что нет. Я сделаю всё возможное, чтобы этот ублюдок больше не смог вылезти из пекла.

— Откуда? Ты маггловских книг перечитал?

— Вот в этом самом маггловском аду этому полукровке самое место.

— Ты прости за глупый вопрос, но ты в порядке? Я тоже желаю ему всего наихудшего, но ты выглядишь даже более взвинченным, чем в последние месяцы.

— Это не взвинченность. Это эйфория. Не волнуйся, не зелье. Моё воодушевление носит естественный характер, — поспешил успокоить брата Рудольфус.

— Ну, раз так... Так что ты там вычислил?

— Если в двух словах, то мы сбросим Поттера в Арку Смерти, а затем вытащим точно так же, как и шелудивого пса Блека.

Рабастан вновь усомнился в здравости ума старшего брата, что не укрылось от последнего. Поэтому Рудольфус решил пояснить:

— Как ты верно вчера подметил, порой ты умеешь задавать правильные вопросы.

— Порой?

Поймав яростный взгляд Руди, Рабастан прикусил язык.

— У нас с Руквудом есть не безосновательное предположение, что Арка Смерти впускает в себя всё, но не выпускает лишь то, что по праву принадлежит ей. Басти, ну не будь ты Гойлом! Подумай!

— Выходит, что Поттера вытянуть получится, а частица души Лорда останется там? Это как-то сомнительно, не находишь? Да и часть души ведь живая. В этом и смысл хоркусов. Разве нет?

— Не совсем. Образно говоря, смысл в том, чтобы создать нечто вроде точки возврата. Сама по себе эта ничтожная частица жить не сможет. Даже для простого существования в мире живых ей нужен объект, в который её и помещает маг. Мы её этой защитной оболочки лишним. И не просто лишим! Мы оторвём её от Поттера там, где она не сможет укрыться от неизбежного! — всё сильнее распаляясь, и с видимым удовольствием заявил Лестрейндж, но уже через мгновение спокойно продолжил:

— Поэтому я и считаю этот ритуал ярчайшим проявлением человеческой глупости. Смерть не обманешь. Она всегда получает своё. Рано или поздно. Мы просто восстановим естественный порядок.

— И всё равно! Это лишь ваши с Руквудом теории. Нет никакой гарантии, что твоя затея сработает.

— Ну, значит, волшебный мир потеряет одного близорукого героя. Невелика потеря.

-Угу. А потом, когда этот самый волшебный мир узнает, как именно Поттер попал в Арку, на нас спустят всех собак. И зачем тогда нам вообще в таком случае спасать Блека? Без активного содействия шрамогалового нам придётся идти на иные меры, а значит, пересмотреть вообще всю стратегию.

— Ты таким занудой бываешь, братец. Я даже удивляюсь, кто из нас рассудительный и практичный глава рода?

— Зато ты весельчак!

Рудольфус привычно улыбнулся на выпад брата, отчего тот мучительно вздохнул. Рабастан прекрасно понимал, что Руди не стал бы идти на пустой риск. Он просчитал все возможные варианты и выбрал наиболее оптимальный в их условиях и при тех исходных данных, на которые они повлиять не могут. И всё же Басти жутко раздражали перспективы провала из-за какой-то, казалось бы, мелочи. Не жилось Тому Реддлу нормально, как все уважающие себя колдуны! Ему подавай бессмертие! И из всех возможных вариантов продлить своё существование он выбрал тот, что непременно засядет занозой у всего магического сообщества в за...

— Если тебя это успокоит, — Рудольфус отвлёк брата от гнетущих мыслей, — у нас имеется некая страховка на случай провала.

— Провала с Поттером? Или вообще?

— Или вообще.

— Делиться ты, конечно, не собираешься.

— С тобой-то?

Руди явно его подначивал, но Басти уже давно не был ребёнком, чтобы глупо вестись на подобные провокации. Хотя внутри уже вскипала обида, он понимал, что именно этого брат и добивается. Потом будет с неделю шутить на тему тонкой душевной организации капризного детины. Нет уж!

— Ладно. Потом всё равно расскажешь. Когда планируется последний подвиг национального героя?

Рудольфуса тон брата не смутил. Его сложно было обыграть хотя бы потому, что он знал Басти лучше, чем тот сам себя знает.

— Когда придёт время вызволять Блека, тогда и избавимся от всех хоркруксов разом. Если всё сложится удачно, Лорд даже не поймёт, что произошло.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, братишка.

— Не переживай. Я здраво оцениваю риски.

Рабастан с печалью взглянул на тёмные круги под горящими нездоровым блеском глазами, но ничего не ответил.

Люциус нервно вышагивал по своему кабинету, всё ещё сомневаясь в услышанном. Всё-таки прав Северус! Лестрейнджа просто необходимо упечь в маггловскую психушку! И без смирительной рубашки его оттуда выпускать нельзя даже под угрозой смерти. Это же надо! Мало им проблем с этой мордредовой Аркой! Они уже битый месяц с ней возятся! А этот блаженный ещё и самого Гарри Поттера собирается туда забросить! Не то, чтобы Малфой был против. Наоборот! Он бы с удовольствием отправил этого очкастого выскочку в небытие, придав ускорение носком своей туфли. Но, к его глубочайшему сожалению, такие, как Поттер, умудряются отравлять жизнь окружающим, даже отсутствуя в оной. Если же о плане Рудольфуса кто-то узнает, тут уж проблем не оберешься и со стороны Светлых, и со стороны Лорда. Который непременно поймёт, кто зачинщики этого заговора! Как только Лестрейндж не видит очевидных вещей? Безумец!

И говорит так уверенно, так легко! Будто сообщает домашнему эльфу, что желает увидеть на своей тарелке за обедом, а не собирается их всех подставить очередной своей выходкой. Самонадеянный, нахальный псих! Чего только стоило Люциусу сдержать себя и не швырнуть в собеседника Аваду, когда тот с довольной улыбкой поделился с ним своим «гениальным» планом. Просто чтобы избавить от мучений, как бешеного пса. А ведь Малфой даже и представить не мог, к чему приведёт их неожиданный разговор:

— Добрый вечер, Рудольфус. Как я понимаю, ты решил удостоить мою скромную персону своим визитом, чтобы в очередной раз сцедить накопившийся яд?

— Друг мой, как я могу? Нет в том чести, чтобы бить лежачего.

— Как благородно! Тогда могу я узнать, с чем пожаловал?

— О, тебе это не понравится.

— Вот откуда эта наглая ухмылка! Предвкушаешь мою реакцию?

Лестрейндж улыбнулся ещё шире, и теперь Люциусу казалось, что он скалится перед нападением. Что ж, он и сам большой любитель таких игр. Руди не получит того, за чем пришёл. Так Малфой с присущей ему самоуверенностью думал ровно до тех пор, пока его непредсказуемый приятель не поделился своими планами на хоркрукс Лорда, заточённый в шрамоголовом герое Магической Британии. Действительно, всё до того просто, что можно счесть Лестрейнджа гением. Безумным гением. И ведь правда, все возможные риски он просчитал, обдумал пару вариантов на случай полного провала этой экстравагантной затеи. Но Люциуса всё равно не устраивало то, с какой лёгкостью говорил Рудольфус о подобных опасных и, без сомнения, судьбоносных решениях. И в то же время он прекрасно понимал, что может рвать и метать в своё удовольствие сколько душе угодно, но противопоставить этому плану ему попросту нечего.

— Я не буду спрашивать, каким диковинным образом в твоём воспалённом разуме рождаются подобные идеи. Это как раз очевидно. Но, скажи на милость, как ты умудряешься выживать, когда всё твоё естество толкает на столь самоубийственные, сумасшедшие, безрассудные...

— Продолжай. Я ведь совсем не часто слышу подобные эпитеты в свой адрес, — мягко улыбнулся Лестрейндж.

— А у тебя, случаем, не закралось сомнений в том, что возможно, только возможно, умалишённым тебя считают не просто так? Может, дело всё-таки в особенностях именно твоей личности? И может быть, именно сейчас самое время обуздать свой неукротимый норов? Если не ради собственной жизни, на которую тебе явно плевать, то хотя бы ради благополучия тех многих, кто от тебя зависит.

— Снова за старое, — Лестрейндж наигранно тоскливо вздохнул и откинулся назад. Однако его тонкие пальцы, постукивающие по подлокотнику кресла, выдавали его с головой. Малфой видел, что собеседнику не терпится воплотить в жизнь свой план. Руди был уверен в результатах и он жаждал увидеть их воочию.

— Огреть бы тебя Круциатусом! — обречённым голосом озвучил свои мысли Люциус, — Да разве ж это поможет? Ты ведь не отступишься, правильно я понимаю?

— В этом нет необходимости.

— Так просто. «Нет необходимости». Ты бы хоть постарался убедить в своей правоте. Просто из вежливости.

Лицо Рудольфуса просияло довольством.

— Думается, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы моей уверенности тебе хватило в качестве основного аргумента.

Малфой окинул самодовольного сумасброда тяжёлым взглядом, но, увидев за лихорадочным блеском в глазах привычную ему самому холодную расчётливость, всё же уступил. «Этому хитрому бесу есть что терять», — напомнил себе Пожиратель. — «А, значит, он не пойдёт на поводу у своей неудержимой придури».

— Похоже, ты не оставил мне выбора. Я доверюсь тебе. Снова. Надеюсь, я об этом не пожалею.

— Не стоит так драматизировать, Люциус. Насколько мне известно, Министерство пока не планирует возвращать дементоров в Азкабан. Без них там даже уютно. Можно подумать о жизни...

— Да чтоб тебя фестралы драли, Лестрейндж! Ты можешь быть серьёзным?

Рудольфус над несдержанностью друга лишь посмеялся. Всё-таки этот стервец получил от Малфоя всё, что хотел. Но Люциус не находил причин злиться на него по-настоящему. Ведь если у них всё получится, в конечном итоге они одной Авадой убьют не двух и даже не трёх зайцев. Безумная затея Лестрейнджа могла обернуться для них полным фиаско, но так же она могла развязать им руки и продвинуть на шахматной доске сразу на несколько ходов вперёд. Здесь он с другом был согласен: игра стоила свеч.

Дождь лил, не переставая, уже второй день. Земля под ногами неприятно чавкала и хлюпала, подавляя всякое желание выбираться из палатки на улицу. Гарри зло косился на тяжёлые тучи. Конечно, дело было вовсе не в погоде, но он ощущал необходимость спихнуть вынужденное бездействие хоть на кого-то. Ни он, ни Гермиона не представляли, где искать хоркруксы. Сколько бы его подруга не зарывалась в прихваченные с собой книги, она не могла найти хоть какой-то намёк, лазейку для их общего дела. Что уж говорить про него? Гарри чувствовал, как время ускользает безвозвратно, но ничего не мог с этим поделать. Почему-то его тревожило именно это. Время. Он не мог объяснить Гермионе, откуда эти опасения, лишь поторапливал, злился на себя, на неё. Но в итоге взорвалась именно она:

— Может, тогда ты сам скажешь, куда нам идти дальше? Если знаешь, что делать, просто скажи! Потому что я не имею ни малейшего представления, где Он их спрятал! А если у тебя нет идей, перестань на меня наседать! Я не меньше тебя хочу их поскорее найти!

— Я просто сказал, что, возможно, ты не там ищешь! Что я не так сказал?

— А где мне ещё искать? Есть мысли? Нет? Тогда не мешай мне читать!

— Ты только и делаешь, что читаешь! Пора уже действовать! Сколько мы уже так отсиживаемся? Он что-то задумал! Я точно знаю!

— Повторюсь, Гарри Поттер: Знаешь, что нужно делать? Делай! Не смей упрекать меня в бездействии!

— Я не тебя упрекаю! Мы оба ничего не делаем! А Он не сидит на месте, я уверен! Понимаешь, Гермиона?

— Ого, какие страсти! Вот-вот полетят клочья шерсти, — раздался ехидный голос из тёмного угла палатки.

Гарри мгновенно выхватил палочку из рук подруги и направил на невидимую угрозу, но тут же оказался обезоружен кем-то с другой стороны. Они были в ловушке и отрезаны от выхода.

— Не дёргайся, Поттер. Если бы мы хотели вас убить, вы бы уже были мертвы.

Этот голос Гарри узнал сразу — Рабастан Лестрейндж. Гермиона сдержала яростной порыв друга, крепко вцепившись ледяными пальцами в его руку.

— В верном направлении мыслишь, девочка, — из тени вышел старший Лестрейндж. — Нам бы не хотелось марать руки в крови безоружных деток. Ещё сильнее.

Последние слова Пожиратель бросил с лёгкой улыбкой, отчего Гарри позабыл о своей неприязни к младшему из этих безумных братьев. Рудольфус Лестрейндж выглядел довольно хилым и невысоким, и, казалось бы, его можно скрутить голыми руками. Но Гарри при взгляде на него отодвинул Гермиону за спину. От этого человека веяло опасностью, но не как от его сумасшедшей садистки жены или от Волдеморта. Он был опасен без всяких определений, пояснений и сравнений. Гарри это чувствовал, а его интуиция обычно не подводила.

При первой их встрече, да и после, там, на заброшенной ферме, Рудольфус Лестрейндж будто скрывал свою природу за другими Пожирателями. Теперь он, просто разглядывая их, излучал угрозу. Обычно Пожиратели Смерти всем своим видом стараются продемонстрировать своё превосходство над врагом, но этот вёл себя иначе. Он улыбался. И делал он это так пугающе мягко, почти по-отечески, что Гарри почувствовал подступающую к горлу тошноту.

— Чего вы от нас хотите? — послышался звонкий голос подруги, и Гарри взял себя в руки. «Что это было? Наваждение какое-то!»

— Правильный подход к ситуации. А то я уж думал, вы склонны к поспешным действиям, как истинный гриффиндорцы.

Гарри хотел ответить на это оскорбление, но Гермиона сильнее сжала его руку.

— Нам нужно всего-то ваше содействие в одном небольшом деле.

— Мы никогда не станем помогать Пожирателям! — не сдержался Гарри.

По палатке разнёсся смех Лестрейнджей.

— Мерилин упаси нас от таких помощников! Из вас враги-то никудышные. А уж что с нами будет от подобного союза — страшно представить.

Лестрейндж явно забавлялся всей сложившейся ситуацией. Но, в отличие от своего младшего брата, не вызывал даже малейшего желания попытаться решить проблему с помощью физической силой. В нём была какая-то пугающая странность, но проанализировать, понять, что это, у Гарри попросту не было возможности. Единственная связная мысль, которая возникала в голове при взгляде на этого мужчину: «С ним что-то не так». Возможно, он был даже безумней Беллатрисы Лестрейндж. Не зря же он выбрал именно её в свои супруги.

В мгновение ока весёлый настрой Пожирателя слетел с него, как осенняя листва от сильного порыва ветра. Резкая смена настроения не понравилась не только пленникам, но, похоже, и его брату. Рабастан Лестрейндж стёр со своего лица улыбку и, нервно переступив с ноги на ногу, уставился на Рудольфуса так, будто приготовился отбивать его нападение.

Что-то внутри Гарри сжалось, как пружина. Мысли начали метаться между палочкой Гермионы в руке врага, выходом из палатки, расстоянием между ними и старшим Лестрейнджем, но ни за что толком зацепиться не могли. Шансы отбиться были иллюзорны. Но если он их отвлечёт на себя, то, возможно, Гермиона успеет сбежать. В конце концов, Волдеморту нужен только он. Значит, Пожиратели за ней не погонятся. Надо только выбрать момент и...

— Знаешь, братец, — неожиданно заговорил Рудольфус, не отводя недовольного взгляда от Гарри, — я всё больше убеждаюсь в том, что мы были непозволительно рассеяны все эти годы. Это же надо было не замечать так долго очевидного.

Его брат выразил своё непонимание, вопросительно посмотрев на него. Лестрейндж обратил на это внимание не сразу и как-то неохотно, с некоторой ленцой в голосе, пояснил:

— Думается мне, если взрослый, сильный маг из раза в раз проигрывает в игре в догонялки с туповатым и недальновидным школьником, сам собой должен напроситься вывод: либо он делает это намеренно, либо...

Ему не пришлось продолжать. Его брат явно понял, к чему ведёт Рудольфус, и вновь повернул своё хмурое лицо к прижимающимся друг к другу гриффиндорцам.

— Ну да, не затем мы решили заглянуть в гости, чтобы перемывать кости нашему «дражайшему Повелителю».

Если поведение, да и сама личность старшего Лестрейнджа до сего момента вызывали оторопь, как от встречи в тёмном тупике с вооруженным умалишённым, сбежавшим из лечебницы. То интонация, с которой он произнес последние слова, привела Гарри в ступор. Впервые он услышал, чтобы кто-то из последователей Волдеморта говорил о нём в подобном тоне. «Это ведь его самый верный сторонник. Это какая-то игра! Он чего-то хочет этим добиться, запутывая врагов! Но что ему нужно?»

Лестрейндж закатил глаза и, неожиданно развернувшись, отошёл к столу. Вольготно усевшись на стул, он без особого интереса, одной рукой пролистал так и оставленную раскрытой книгу, затем вновь обратился к пленникам:

— Чем дольше нахожусь в вашей компании, детишки, тем увереннее становлюсь в своём убеждении, что говорить с вами бессмысленно.

— Позволь заметить, братишка, что пока ты свою гениальную идею ещё не озвучил. Так что рановато делать выводы. Кто знает, может хвалёная гриффиндорская храбрость, как обычно, возьмёт вверх над разумом, и они с радостью согласятся пойти на эту авантюру добровольно.

— Что бы вы не предложили, мы на это не согласимся! Я уже сказал: мы никогда...

Рудольфус взмахнул палочкой, и Гарри понял, что не может разомкнуть губ. Он прижал руки к лицу и тут же начал в панике его расцарапывать. Там, где должен был быть рот, не было абсолютно ничего. Его нижняя часть лица была гладкой, будто от подбородка к самому носу тянулся единый кусок кожи! Его собственной кожи!

— Да, беру свои слова назад, Руди. Ты как всегда был прав. Вот только смотреть на меня так не надо. Я, быть может, всё ещё хочу верить в людей.

— Верить, братец, надо в тех, кто этой веры заслуживает, — Лестрейндж поднялся и, оценивающе разглядывая напуганных пленников, подошёл ближе. — Здесь работает тот же принцип, что и с уважением и преданностью. Иначе тебя ждут одни разочарования. Я вот устал разочаровываться в людях. А ты?

Ответа младшего Лестрейнджа Гарри не услышал. Свет из направленной ему в лицо палочки Рудольфуса ослепил его, и он тут же потерял сознание.

— Я, конечно, всегда знал, что ты не от мира сего, но у всего должны быть пределы! Вот скажи мне, друг мой, как тебе вообще подобное в голову влезло? Ты не подумал, что случится, если о твоём поступке узнает Лорд?

— Ты так переживаешь, будто я их в твой дом притащил. Расслабься, он ничего не узнает. Я же не идиот. Я подстраховался, и всё идёт, как, собственно, мы и планировали.

— Но ведь не сейчас же! Ты выбрал крайне неудачное время, Руди. Признай, ты поддался порыву, и теперь нам всем придётся разгребать последствия.

Люциус негодовал. Даже больше — он был в ярости! То, что Рудольфус от своей идеи впихнуть Поттера в Арку не отступился, он уже принял и даже смог разглядеть в этом некие перспективы. Но Лестрейндж решил на этом не останавливаться и, прихватив братца, отправился на охоту за Поттером уже на следующий день. И, разумеется, охота оказалась удачной! Что совершенно Малфоя не удивило. Поразило его другое: Руди поселил главного врага своего Хозяина вместе с его грязнокровой подружкой у себя!

— Что, если твоя жёнушка обнаружит неожиданных гостей? Ты подумал об этом?

— Не обнаружит. В это крыло ей ход закрыт. Как и в любую другую часть дома без моего позволения.

Рудольфус так многозначительно улыбнулся, что Люциус, заинтригованный, позабыл о заготовленных упрёках.

— Не припомню, чтобы Белла жаловалась Лорду на подобный произвол с твоей стороны. А уж в том, что такой повод она бы не упустила, я ни на минуту не сомневаюсь.

— Для недовольства должны быть причины. Если ты не знаешь, что у тебя они есть, то и повода думать об этом нет.

— Ты не перестаёшь удивлять меня. Не уж-то Белла не знает, что в её доме есть места ей недоступные? Как она этого не замечает?

— Кто сказал, что это её дом? Он никогда не был её и никогда не будет. Я бы скорее сжёг его вместе с портретами предков, чем позволил этой ненормальной стать здесь полноправной хозяйкой.

Тон Рудольфуса не изменился, но от Малфоя не укрылись искорки гнева во взгляде друга. «Определённо их взаимная ненависть крепче иной хвалёный любви».

— И всё же я диву даюсь, как тебе удаётся избегать вопросов с её стороны? Да и Лорд ведь здесь бывал раньше, ещё при твоём отце. Неужели казусов не случалось?

— Они просто видят то, что хотят видеть. Да и расширить помещение может даже школьник.

— Я правильно понял, что твоя жена ни разу не видела поместья таким, какое оно есть? Но ведь раньше...

— И при отце, и до него. У каждой семьи свои тайны. Лестрейнджи очень ревностно их оберегают, как и своё родовое гнездо. Что тебя удивляет?

Малфой оглядел просторный холл с множеством окон, дверей, с лестницами, но никакого подвоха, ни одной зацепки не увидел.

— Меня, признаться, удивляет, что Лорд этого не заметил.

Лестрейндж на это замечание лишь многозначительно улыбнулся.

— Дом в доме? — сделал выводы Малфой. — Любопытно. Почему же ты делишься столь важной информацией со мной? Я польщён. Но предпочёл бы знать.

— А ты собираешься использовать полученные знания против меня, Люциус?

— Нет! Что ты! Как ты мог такое... Рудольфус! Твои шуточки меня сведут в могилу.

— Ты не настолько стар, друг мой, чтобы жаловаться на слабое здоровье. Переживёшь. Отвечая же на твой вопрос, пожалуй, отмечу, что ты не единственный, кто знает об особенностях нашего дома. Так что не задирай нос так высоко — люстру собьёшь. К тому же, я счёл справедливым сказать тебе, раз уж сам знаю некоторые тайны твоего дома.

— Прошу прощения? — в недоумении поперхнулся воздухом Малфой.

— Любопытство, ты знаешь, моя маленькая слабость. Было сложно удержаться. Особенно после того, как ты чудом проник в мои покои, миновав всю мою защиту.

— Что ещё ты узнал?

— Я любопытен, Люциус, но границ дозволенного стараюсь не пересекать без крайней необходимости.

— Говорит тот, кто почти поселился в моей голове, — проворчал Люциус.

— А ты не давай повода.

Лестрейндж просто обожал дразнить мантикору. Малфой прекрасно знал об этой черте характера ехидного провокатора, но ему стоило титанических усилий сдержать порыв и не пойти по устланной Рудольфусом кривой дорожке к пропасти. Раз уж они вновь нормально общаются, негоже всё портить из-за какой-то мелочи. «Да, какая же это мелочь! — взбеленился мысленно Пожиратель. — Этот пронырливый лис вскрыл защиту моего поместья! Наверняка ещё и тайники все облазил!»

— Так далеко я бы не зашёл. У меня есть совесть. Пусть и в зачаточном состоянии.

— О чём мы только что говорили? И после этого ты вещаешь мне о какой-то совести? Прочь из моей головы, Рудольфус!

Лестрейндж звонко расхохотался и, прихватив со стола ветку винограда, закинул ноги на подлокотник кресла. «Мальчишка», — беззлобно заключил его гость, прежде чем бросить взгляд на так и не проснувшихся гриффиндорцев на кушетке.

— Сколько ещё они проспят?

— Столько, сколько будет нужно. Я не горю желанием общаться с ними дольше, чем потребуется.

— Но ты ведь понимаешь, что работа с Аркой Смерти не завершена? Могут потребоваться недели.

— У нас и темница есть. Не беспокойся об этом.

Малфой посмотрел на развеселившегося Лестрейнджа с такой приличной долей скепсиса, что тому пришлось уточнить:

— Это на тот случай, если они начнут буйствовать, конечно. Мы ведь не хотим настраивать национального героя против себя ещё больше.

— Зная тебя, дорогой друг, могу предположить, что именно этого ты в итоге и добьёшься.

— Я бы попросил!

— Ты ведь не сможешь обуздать свою спесивую натуру. И я уже вижу, как мы все впоследствии будем расплачиваться за твои неуместные шуточки, которые даже мы, люди, знающие тебя, не всегда способны принять. Что уж говорить об этом тугодуме? Я понимаю, что ты решил обезопасить свои инвестиции, но ведь именно тебе теперь придётся за ними присматривать. А ты, уж прости, совсем не годишься на роль сторожевого пёсика. Как бы ты им глотки ненароком не перегрыз.

— Мерлина ради! Почему меня всё время обвиняют в несдержанности? Чем я только это заслужил?

— Переигрываешь.

— Знаешь, если опасаешься за их шкурки, раздели это тяжкое бремя с нами. Будем следить за ними по очереди. Заодно они к тебе симпатией проникнуться.

— Симпатией? Ко мне? — Малфой едва сдержал смех. — И что это за «с нами»?

— Очевидно, я не стану тратить силы на эту компашку. Так что Басти и Тони будут меня подменять.

— Долохов знает? И ты ещё на своих двоих передвигаешься? Как он тебе ничего не сломал за подобную выходку?

— В отличие от тебя, Люциус, Тони знает, что я свои ходы просчитываю на несколько шагов вперёд.

— Или он просто устал с тобой бороться? Возраст уже не тот.

— Обязательно ему передам. Посмотрим, кому он в итоге решит что-нибудь сломать.

Малфой только покачал головой на самоуверенный выпад Лестрейнджа. О том, что этот невозможный человек вкупе со своим братцем — личная головная боль Долохова, знали, похоже, даже павлины в парке Малфой-мэнора. Люциус откровенно завидовал терпению и выдержке русского мага. Руди мог довести до белого каления любого, если ему так хотелось. Временами Малфой ловил себя на том, что и сам намеренно и вполне осознанно выводит людей из состояния эмоционального равновесия лишь затем, чтобы развлечься за их счёт. Но ведь это совершенно другое! Эти люди всегда заслуженно сталкивались с этой стороной Люциуса. Рудольфуса же просчитать было невозможно.

— Ничего общего.

— Что, прости? — Лестрейндж отвлёкся от разглядывания огромной виноградины, которую задумчиво крутил в пальцах.

— Неважно. Я бы не смог пустить на самотёк столь важный этап. Но если за ними будет присматривать Тони, я могу быть спокоен, — тут же перевёл тему Люциус.

— Конечно, ты можешь быть спокоен. Ты ведь сможешь лично проконтролировать процесс.

— Я не давал своего согласия.

— Поздно. Я услышал то, что хотел услышать. Живи с этим.

— А Тони на твой счёт прав. Ты невыносимый паршивец, Лестрейндж.

— Знаешь, что забавно? — задумчиво начал Рудольфус. — Меня так называют лишь те, кто питает ко мне тёплые чувства. Я знал, что ты меня обожаешь, родственничек!

Малфою только и оставалось, что возвести свои ясные очи к потолку и с тяжёлым вздохом в который раз безмолвно спросить у небес, за что ему ниспослан этот бес. Хотя он и понимал, что ответа стоит ждать вовсе не оттуда.

Долохов почти прикончил вторую пачку сигарет, а день едва ли перевалил за половину. Он хмуро косился на связанную немою парочку в углу комнаты и недоумевал, как он дошёл до жизни такой. Конечно, он понимал, что без подвоха не обойдётся. Это ведь Руди, мать его за ногу, Лестрейндж! Разве же от этого паршивца можно ожидать простой просьбы? И ведь глумливо так глазками сверкал, когда «попросил» сменить его и брата в «дозоре»!

— Как меня угораздило связаться с этой семейкой? — в очередной раз спросил русский маг у неведомо кого.

Насчёт главного Руди не соврал: гриффиндорцы действительно были безоружны и на момент появления Антонина в доме Лестрейнджей — без сознания. Рудольфуса, в принципе, было бы сложно упрекнуть во лжи. Он предпочитал увиливать, умалчивать, недоговаривать, отшучиваться. Вот и в этот раз он честно сказал, что пленники в отключке. Но «забыл» упомянуть, что они находятся под самыми обычными чарами сна. Которые сам же благополучно снял перед уходом.

— Негоже держать дорогих гостей под заклятием. Тем более, зная о его пагубном воздействии на растущий организм, — со всей серьёзностью заключил Лестрейндж, прежде чем оставить друга наедине с уже просыпающимися подростками.

Правда, эта маска показной рассудительности недолго продержалась на самодовольном лице. Уже через минуту каминный зал потонул в весёлом, наигранно злодейском хохоте. А ещё через мгновение мстительного мерзавца и след простыл. Об их с Басти шуточках в том лесу Рудольфус явно не забыл. Не успел Долохов чертыхнуться в адрес хозяина дома, как на его спину обрушилось нечто тощее и угловатое, а правую руку с зажатой в ней палочкой попытались неловко заломить. Стоит ли говорить, что неуклюжая атака тут же была отражена? Но гриффиндорцы не были бы таковыми, если бы на этом остановились. Девчонка вновь накинулась на него с яростью львицы, пока её дружок пытался сломать один из дубовых стульев об спину Пожирателя. Что сказать? Мебель у Лестрейнджей крепкая. Хорошо хоть Поттер ростом не вышел и посему не попал в голову. Но хребет у Долохова болел прилично, да и кулаки чесались нестерпимо. Но он, пусть и с трудом, себя сдержал.

Выслушивать оскорбления и угрозы от пленников у него желания не обнаружилось, как и отбиваться от их нелепых нападений. Так что теперь эти чрезмерно энергичные борцы за добро и справедливость уже который час зло пялились на Пожирателя из угла, не имея возможности дёрнуться или что-то сказать. А сам Антонин в красках рисовал в воображении, что сделает с одним тощим поганцем, как только доберётся до него. Возникший неожиданно эльф с «приятной» новостью о накрытом на три персоны столе ещё сильнее утвердил мага в его намерении. Руди точно пожалеет о своей выходке.

Снимать заклятие с гриффиндорцев совершенно не хотелось. Но Тони знал, что Рудольфус своими насмешками доведёт его до белого каления, стоит только пойти по лёгкому пути. А убивать этого ехидного беса Долохов как-то не планировал. Пока. «С огнём играешь, паршивец», — зло проворчал Антонин, прежде чем снять Силенцио с пленников. Однако на всякий случай Пожиратель сразу предупредил их:

— Если один из вас вякнет хоть слово, во второго полетит Круциатус. Услышали? Усвоили? — дождавшись, когда они оба неохотно кивнут в ответ на угрозу, он уточнил, не надеясь особо на разумность пленников:

— Говорить будете, когда к вам обратятся. Дёрнитесь — Круциатус. Нападёте — Круциатус. Попытаетесь бежать... Ты, — указал он палочкой на Поттера.

— Круциатус, — сквозь зубы прошипел герой Магической Британии, яростно прожигая взглядом врага.

— Отлично. Я уберу верёвки. Вы оба спокойно встанете и проследуете в столовую. Ясно?

Гриффиндорцы вновь кивнули, на этот раз увереннее. Долохов по их лицам прочёл, что одним пыточным проклятием он сегодня не обойдётся, но верёвки всё же развеял. Поттер, разумеется, его не разочаровал — мальчишка кинулся на Пожирателя, едва тот опустил палочку. Долохов тут же отшвырнул его к стене и показательно, хоть и не сильно, проклял его подругу.

— Гермиона! — Поттер вновь подскочил к магу, вместо того, чтобы принять условия Пожирателя. Не убирая заклятия с девчонки, Долохов заломил руку гриффиндорцу и заставил того смотреть на корчащуюся в муках Грейнджер.

— Хватит! Гермиона! Я всё понял! Хватит, пожалуйста!

Только когда мальчишка прекратил вырываться, Антонин, сняв заклятие, ткнул волшебную палочку в горло стоящего на коленях Поттера.

— Не испытывай на прочность мои нервы, иначе тебя ждёт неприятное открытие. Понял меня, мальчишка?

— Да, — не отрывая глаз от неподвижной подруги, прохрипел сорванным голосом подросток.

— Надеюсь, больше геройствовать никто не собирается?

— Нет, — неохотно пообещал пленник, лишь когда Пожиратель сильнее заломил его руку.

— В следующий раз она так легко не отделается. Советую запомнить.

Маг отшвырнул несопротивляющегося Поттера в сторону, но едва тот успел подскочить к подруге, опередил в пару шагов добравшись до девушки и с удивительной лёгкостью вздёрнул её на ноги. Грейнджер слабо покачивалась, но упасть ей не позволила сильная рука Пожирателя, так и не выпустившая её свитер.

— Попытка вторая. Столовая там, — указал Антонин направление палочкой.

Поттер, едва удерживая себя от резких движений, подошёл к подруге, и только тогда Пожиратель её отпустил. Гриффиндорка почти упала в руки приятеля, но всё же смогла устоять на ногах. Долохов на это про себя удовлетворённо отметил: «Упёртая как баран. И волевая. Поучиться бы у неё некоторым изнеженным аристократам».

До малой столовой на этот раз добрались без приключений, но стоило Долохову увидеть небольшой круглый столик, накрытый кружевной скатертью и сервированный изящным фарфором с нежными розами, он сжал пальцами переносицу и, прикрыв на мгновение глаза, медленно выдохнул через нос. Солнечный свет, игриво заглядывающий через высокое окно, сильнее подчёркивал сходство этого некогда мрачноватого помещения с картинками из каталогов для примерных жёнушек британских аристократов. «Ох, Руди, лучше тебе не попадаться мне на глаза в ближайшее время».

Пожиратель уже не смел надеяться, что на этом шалости пакостного Лестрейнджа прекратятся. От него можно было ожидать чего угодно. Хоть домашнего эльфа в белом фартучке с рюшами, подающего воздушные французские пирожные с милой улыбочкой на кислой морде. От представленного образа Долохова перекосило. Но к его незаметной на хмуром лице радости, обед был вполне нормальным. Чтобы им насладиться, он незаметно заклятием приклеил гриффиндорцев к стульям, а те — к полу. Не будут же они, в самом деле, столовые ножи в него кидать? Пленники, как ожидалось, к еде не притронулись. Но Долохову до их упёртости дела не было. День-два на одной воде, и даже они засунут свою гордость куда поглубже. А пока помалкивают — уже неплохо.

Маг с аппетитом поглощал сочную отбивную со свежими овощами и лишь изредка бросал взгляд на притихших подростков. Уж что-что, а еда в доме Лестрейнджей всегда была на его вкус отменный. Хотя и закрадывалась не безосновательная догадка, что блюда подбирались, в том числе, основываясь на его предпочтениях. Всё же Руди пусть гостей и не любил, в отличие от того же Малфоя, но принимать их умел достойно. Не говоря уже о том, что сам Долохов уже много лет не считался простым гостем в этом доме.

Гриффиндорцы же пока оценивать гостеприимство хозяина не спешили, и Пожиратель уже ясно видел, как всё может измениться, когда им придётся остаться с главой этого семейства наедине. Лучше бы, конечно, им принять реальность уже сейчас и в дальнейшем не провоцировать взбалмошного, а в последнее время ещё дёрганого Лестрейнджа. Но где здравый смысл и где эти выскочки? Вряд ли у него получилось бы донести до этих взрывных «героев» простые правила приличия. А уж про инстинкт самосохранения можно и не вспоминать. Тони не раз видел это в бою — у его противников таковой полностью отсутствует. И всё же что-то сделать для своего спокойствия он может:

— Ешьте, — приказным тоном Пожиратель обратился к пленникам.

— Мы не хотим.

— Ясно. За двоих говорить будешь. Твоя тощая подружка, как понимаю, тоже в пище не нуждается. Особенно после пыточного заклятия. Хотя тебе-то что? Главное, ты сохранишь своё геройское амплуа. А если какая-то девчонка загнётся из-за этого? Ну так это же всё ради высшего блага.

Поттер ожидаемо попытался вскочить со стула, чтобы наброситься на ухмыляющегося врага, но чары ему не позволили. Из-за чего мальчишка только сильнее рассвирепел. Но на диво уверенный и холодный голос Грейнджер остудил его пыл:

— Я не голодна. Спасибо за участие.

— Ну, дело твоё. Хотя лично я, окажись в плену, постарался бы сохранить силы и рассеять внимание врага. Никогда ведь не знаешь, когда представится шанс сбежать, — как ни в чём не бывало заметил Пожиратель.

Поттер всё ещё смотрел в упор на Долохова. В его глазах была злость, сомнения и множество вопросов, на которые Антонин, разумеется, отвечать не собирался. А уж к таким яростным гляделкам он давно привык. Так что удостаивать своим вниманием Поттера сверх меры он не собирался. А вот маленькая львица его приятно порадовала. Грейнджер аккуратно, насколько позволяла дрожь в руках после Круциатуса, взяла нож и вилку и принялась мелко нарезать мясо. Как бы она ни старалась сдерживаться, на её лице было написано такое удовольствие от медленного поглощаемой пищи, что скрыть его было попросту невозможно. «Да, в походных условиях особо не забалуешь», — отметил про себя Долохов.

Поттер ещё какое-то время упирался, но в конце концов, всё же последовал примеру подруги. «Может они не такие пропащие, раз хоть капля здравомыслия у них есть? Пусть даже всего одна и в голове Грейнджер. И всё-таки уже одно это неплохо. Глядишь, и безумный план Руди сработает», — почти отстранённо, будто отвергая саму мысль о благоприятном исходе, подумал Долохов.