Проверено на грамотность 
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
| Следующая глава |
Конан так и уснула в кресле, подогнув под себя ноги. Маленькие белые коленки нехотя выглядывали из-под подола модного платья. Мадара усмехнулся: уж очень по-детски она выглядела в моменты сна. Лицо разглаживалось, и вечная морщинка между бровей исчезала, давая увидеть ее такой, какой она была раньше. До войны.
По нему же таких вещей уже не увидеть — он давно утратил сон. Изредка накатывала дрема, но такая короткая, что даже присниться ничего не успевало. В его случае это было облегчением. Ничего не видеть и не вспоминать было хорошо. А ведь было время, когда едва его глаза закрывались, в сны проскальзывала прозрачной кровавой тенью Рин и смотрела, смотрела, смотрела, так смотрела, что душу выворачивало, разрывало на тысячи болезненных ошметков. Обито пытался докричаться до нее или прикоснуться к руке, но это было бесполезно. Она была недосягаема, словно полярная звезда в темную южную ночь, и это ранило больше, чем многое, с чем он сталкивался в своей жизни. Каждое его пробуждение оканчивалось одним — истерикой. Поэтому, бессонница была для него даром богов.
Он был словно белый лист, с новой судьбой и личностью. Обито Учиха был мертв. Погребен под завалами в первый раз, и утоплен в крови ниндзя Киригакуре, во второй раз.
И это было к лучшему. Пока он будет никем, пока будет скрыт под тьмой имени Мадары Учиха, он сможет исполнить последнюю волю умершего себя. И возродиться. Вместе с Рин.
Конан и Нагато были совершенно другими — более покладистыми, мягкими, открытыми. Каждый из них при должной обработке мог стать смертельным орудием в борьбе, которую захотел бы начать их сюзерен, их творец, их вдохновитель. Раньше им был Яхико, который его стараниями был мертв. Теперь его инструментами пользовался Мадара.
Давным-давно, его учитель утверждал, что шиноби — это не инструменты, а живые люди, с чувствами которых надо считаться. Тем ироничнее было то, что в итоге Минато Намикадзе своими собственными руками сделал с родным сыном.
Все шиноби — в той или иной мере, но орудия. Орудия, пытающиеся продать свои услуги подороже и повыгоднее. Убийство? Легко, только откройте карман пошире, я деньги заберу. Шпионаж? Отлично, я согласен, предоплату вперед. Ничем не отличались и те, кто работал по заказу государств, на территории которых они жили. Вечная грызня за власть и деньги, вот что представляли из себя все скрытые деревни. Если в государстве была оппозиция, и она сумела договориться с деревней ниндзя, то госпереворот был делом гарантированным. Поэтому, и уничтожить этих наемников как класс, не представлялось возможным. Едва только эта мысль возникала в голове дайме, как он, совершенно случайно, оказывался мертв, и на его месте сидел тот, кто нужно. Так что, Мадара не испытывал никакого сочувствия ни к шиноби, ни к себе, как к шиноби. Все они были убийцами, потворствующими тому, кто больше даст, вот и все.
Мадара откинул голову на спинку кровати и бесшумно выдохнул, откинув в сторону книжку. Маска мешала, но мысль о том, чтобы снять ее, только промелькнула и тут же растворилась в небытие. Глупо было бы это делать при Конан. Он, конечно, устал, но не настолько, чтобы так беспечно себя вести.
— Яхико… — вдруг простонала Конан, болезненно сжавшись в кресле.
Он вздрогнул. Чуть не забыл о ее присутствии, погрузившись в мысли. Кажется, слишком привык к ее молчаливому присутствию где-то на периферии зрения. Удивительно, но миссия в каком-то смысле была даже приятной, благодаря ее исполнительности и немногословности в то время, когда они оставались наедине.
— Прости, прости, прости, — донеслось от Конан снова, и Мадара, повернувшись к ней, даже увидел ее намокшие от слез ресницы. Он совсем не планировал стать свидетелем этой глубоко личной сцены. Они были слишком далеки, чтобы он попытался встать и разбудить, мягко тронув за плечо, как товарища, не говоря уже о том, чтобы утешить. Единственное, что приходило в голову, так это убраться из номера и дать ей пережить свой кошмар, или же…просто сделать так, чтобы она сама убралась и привела себя в порядок. Он не желал видеть миг ее максимальной незащищенности. Одно дело знать о слабостях и уметь на них вовремя играть, но другое дело, когда они проявляются неожиданно, в самый неподходящий момент. И сейчас Мадара чувствовал не столько неловкость, сколько брезгливость, перемешанную напополам с презрением.
Куноичи для него никогда не были слабее или глупее шиноби. По крайней мере, в его клане одинаково относились ко всем ниндзя, будь то мужчина или женщина. В клане Хьюга, что соседствовал с ними, было совсем не так. Мало того, что стать куноичи у них могла далеко не каждая женщина, так в связи с этим и мысль им прививалась такая, что от женского пола мало толку на поле боя. Эти утверждения, впрочем, не имели ничего общего с реальностью, в которой жила такая куноичи как Кушина Узумаки. Она была сильнейшей, и вид ее слабости в день нападения на Коноху, глубоко разочаровал Мадару. Повторение этого сценария не входило в его планы. Пусть возьмет себя в руки, покажет, что все нормально, хотя бы при нем.
Сюрикен из подсумка со свистом расчертил воздух и с силой воткнулся в оконную раму. Конан, до этого дрожавшая как листочек на ветру, моментально подскочила с зажатыми между пальцами сенбонами, готовая отразить любую атаку. Взглядом обшарила комнату, и остановилась на все еще вольготно лежащем на кровати Мадаре. Серые предгрозовые глаза ее потемнели, а губы сжались в тонкую полоску от холодного бешенства: она быстро все поняла. С силой брошенные иглы прошили твердую обложку книги, выставленную Мадарой перед собой для защиты. Он хмыкнул и отбросил ее. Что ж, придется новую покупать, с легкой досадой заключил Мадара.
— Если хотела пустить мне кровь, надо было постараться чуть сильнее, дорогая жена, — начал он. — А теперь иди и приведи себя в порядок. Смотреть тошно.
— Я в полном порядке, — огрызнулась Конан, — это тебе следовало бы пойти проветриться, а не играть со мной в тупые шутки. Похоже, только в них ты и силен.
— Даже не верится, что это говоришь ты, моя хорошая, — пропел Мадара издевательски, и с грацией хищника, которому кинули вызов, поднялся с кровати и встал, скрещивая руки на груди.
— А что? От старости память отшибло? Или от моего удара тогда? — прошипела Конан, подходя к нему очень близко, несмотря на то, что инстинкт самосохранения кричал в приступе ужаса. Однако огонь в крови уже зажегся, и остановить его одним самовнушением было невозможно. Конан и сама не помнила, приходила ли когда-нибудь в такую ярость. Больше всего она хотела сейчас вцепиться в бычью шею Мадары и рвать-рвать-рвать, медленно и мучительно, захлебываясь в густой червленой крови, отдающей металлом.
— Лучше бы тебе прийти в себя, Конан, прежде чем я начну действительно злиться, — низко пророкотал он. — У нас миссия.
— Тебе надо было задуматься об этом прежде, чем так будить меня, — огрызнулась она, яростно смотря на него.
— А что, в твоем сне было так приятно, что и возвращаться не хотелось? Неужели старина Яхико махал с того света?
— Заткнись, просто заткнись, — прорычала в каленой добела ярости Конан и резко подняла руку, собираясь нанести мощный удар по его голове. Мадара тут же среагировал, сжав в мощных тисках ее запястье. В груди его, тяжело зашевелилась, глухо скрипя чешуйками раздражения, злость.
— Лучше б ты такая смелая была раньше, глядишь и Яхико был бы жив, — ударил в самую сердцевину ее боли Мадара, желавший быстрее закончить с этим. Воспользоваться слабостью другого тогда, когда это нужно, и не переборщить, это тоже искусство. Не сказать, чтобы он владел этим безупречно, но определенная практика у него имелась. А у нее нет, поэтому подлый удар ее ментальная броня, уже погнутая вспышкой ярости, не смогла выдержать.
Конан, еще секунду назад вся пылавшая в гневе, как будто провалилась в ледяную прорубь посреди зимнего озера. От пламени не осталось и следа, она застыла, язык как будто примерз к нёбу, не способный промолвить и слова в свое оправдание. Потому что его не было. Как и Яхико, способного ее простить.
— Скажу всего один раз, Конан. Я терпеть не могу слабаков. Особенно, если они дышат рядом со мной. Поэтому приведи себя в порядок, будь добра, а то придется искать кого-нибудь другого на твое место. Я ясно выразился? — резко бросил Мадара, и грубо откинул ее руку в сторону, выходя из номера.
Конан, только дождавшись его ухода, рухнула на твердый дощатый пол и затряслась. Слез не было и не могло быть — она все их выплакала, лежа на полу в холодной, безжизненной кухне Ивового убежища.
Она снова оказалась уязвимой. Снова грубо отбросила в сторону хладнокровие и оказалась бита, как собака в подворотне, думавшая, что тот человек впереди уж точно накормит и пригреет в холодный день. Видимо, чужие ошибки ничему ее не учат, раз вместо того, чтобы просто игнорировать, она хотела затеять бой прямо здесь, в спальне, и поставить под угрозу всю миссию.
Сердце горько сжалось, как мимоза под хлестким ветром. Вина, тихо тлевшая до того, словно дрова в жаровне, вспыхнула еще ярче, сжигая все, что было с таким трудом за этот тяжелый год, восстановлено. Рана потери снова ярко зазияла тошнотворным красным нутром.
Во сне она действительно видела Яхико. Юного, с блестящими озорными глазами в обрамлении густой линии ресниц, лукаво изгибающего в полуулыбке обветренные теплые губы. Он, смотря прямо ей в лицо, раз за разом бил себя кунаем в живот, вспарывая кожу, разрезая органы, истекая алой, пахнущей так мерзко, кровью. Наблюдать за этим было слишком мучительно.
Все это продолжалось до тех пор, пока свист сюрикена не разрезал от начала и до конца мрачную сюжетную канву ее сна. Конан не могла видеть лицо Мадары, но ясно ощущала то, что он все видел. И горечь, и так обильно разлитая повсюду у нее в душе, самовоспламенилась, поднимая ввысь языки гнева.
Гордость Конан была уязвлена. Никто не должен был видеть то, что происходит с ней, а этот человек, шепчущий в ухо Нагато бредни о справедливости и всеобщем братстве, в особенности. В мире нет ни первого, ни второго, это было ей понятно еще тогда, когда они с Яхико и Нагато бродяжничали по всей стране, выпрашивая еду и кров. Знание это, однако, было забыто, под влиянием энтузиазма Яхико, передавшегося даже тихому Нагато.
Реальность же больно впилась радужными осколками разбившихся надежд в Конан. И осколки эти она не стремилась вытащить. При каждом движении они напоминали ей, что не стоит обманываться, не стоит надеяться и стремиться к чему-то настолько абстрактному, как это делал Яхико, и продолжал делать Нагато.
Да, Конан по-прежнему боролась, но происходило это только ради тех двоих, что когда-то стали ее опорой в тяжелые времена войны. Если и было в ней что-то, отличающее ее от других, то это была верность. Безусловная, и не имеющая границ.
Верность привела ее на границу со Страной Жемчуга, заставила одеть на себя все эти новомодные тряпки и притворяться тем, кем она не хотела бы быть при любом раскладе. Но долг был превыше всего, поэтому Конан поднялась — не в первый, и не в последний раз.
На следующий день рано утром они отправились в путь. До столицы Жемчуга — Хакутея, можно было добраться уже к обеду. Мадара, не появлявшийся после ссоры в их номере, степенно ехал на лошади, не обращая на нее ни малейшего внимания. Ее служанка же, однако, то и дело недовольно сводила брови при взгляде на него. Когда она пришла собирать Конан в дорогу, и увидела свежий синяк на ее запястье, то просто подняла голову и глазами, полными жалости, посмотрела ей в лицо.
— Я в порядке, Рю, — сказала Конан, продолжая надевать на ногу прозрачный бежевый чулок. Та кивнула, и продолжила помогать, однако Конан заметила, как мельком ее всю оглядели, убеждаясь в отсутствии иных следов. Эта маленькая капля заботы тронула ее, ненадолго растопив лед плохого настроения. Было невероятным то, сколь отзывчивой осталась Рю после пережитого насилия и лишений. Попроси Конан ее подложить в чай Мадаре отраву, она непременно так и сделала бы.
Мадара же делал вид, что не замечает косых взглядов служанки. К нему подъехал Оку Набунага, с которым они за время поездки крепко сдружились. Сам Оку был из Страны Огня, но вот уже год как колесил по странам в качестве представителя торговой компании и впаривал людям какой-то хлам по дешевке, и даже умудрялся выходить в неплохой плюс.
Внешность у него была непримечательная — маленькая голова на тонком и вытянутом как жердь, теле, редкие волосы на голове, крепко зализанные при помощи бриолина(1) и тонкие модные усики, которые делали его похожим на кролика. Несмотря на то, что назвать его красивым можно было с натяжкой, от него веяло какой-то неземной харизмой и элегантностью, которые успешно подчеркивались с помощью великолепно сшитых костюмов из Страны Молнии. Но даже самого хорошо одетого человека могут выгнать с порога дома под издевательский хохот окрестной шпаны. Эта судьба, впрочем, Оку обходила, ведь он всегда был вежлив, разговорчив, добродушен. Такому без чувства вины было не отказать, даже если сам товар не очень-то и нужен.
Конан не знала, что за мысли вертятся в голове Мадары, но предполагала, что тот не зря окучивает стольких людей в караване. С миру по нитке, как говорится, и с каждого торговца по небольшому знакомству, которое непременно пригодится когда-нибудь. И если Конан давались все эти знакомства с большим трудом, то для Мадары не составляло никакого труда с кем-то заговорить, пошутить, и вообще сделать так, чтобы люди к нему тянулись подобно бабочкам, летящим на огонь. Конечно, каждый из этих людей думал, что ничего такого в их общении нет, что Мадара просто-напросто обычный, хотя и интересный, человек. Но ведь правда заключалась в том, что он и правда был огнем, а они все были слишком малы и бессильны, чтобы ему противостоять. И если не сейчас, то гораздо позже, это пламя их сгубит.
Но пока никто не чувствовал это так явно, как Конан.
Рю, тихо сидевшая рядом, невесомо тронула ее рукой, отвлекая от мрачных мыслей.
— Госпожа, посмотрите, мы подъезжаем, — тонким восторженным ручейком воскликнула она, совсем по-детски распахнув глаза в восхищении.
И правда, за поворотом открылся вид на низину, в которой широко раскинулся Хакутей, окруженный с трех сторон голубыми водами залива Исэ. Дома, выбеленные до боли в глазах щедрым южным солнцем, образовывали ровные квадраты кварталов. Раскидистые кроны деревьев покачивались у дорог, давая тень, однако в середине июня только соленый морской бриз мог облегчить ту жару, что наступала в такие летние деньки у побережья. Уже с такого расстояния Конан учуяла непривычный для нее соленый запах моря.
Оживленный порт вдалеке был заполнен различными кораблями со всего континента и местными лодчонками, добывающими жемчуг — главный товар, которым и прославилась Страна Жемчуга. Но на славе былого не сделать денег. Так и Страна Жемчуга после многих лет лидерства в добыче жемчуга, столкнулась с большой проблемой — жемчужниц было все меньше и меньше, доход падал, а ничего другого, кроме сельского хозяйства не было. Это не привело бы к гибели, но определенно крепко ударило бы по привыкшим хорошо жить гражданам.
И это знала не только Конан. Каждый, кто участвовал в большой игре, мог узнать об этом довольно легко.
— Только посмотрите, госпожа Сюин, не правда ли чудесный вид? — спросил, щурясь от яркого солнца Набунага, подводя лошадь к их телеге. Мадара был рядом, но принял совершенно безучастный вид.
— Прекрасный. Не терпится как можно скорее проехаться по этим улицам и полюбоваться, — с энтузиазмом ответила Конан, страстно желая в этот момент только одного — побыстрее заселиться в гостиницу и отправиться мыться.
— Правда очень жаль, что придется так скоро с вами расстаться, господин, — продолжила Конан, — однако если скажете, где планируете остановиться, то мы с мужем охотно навестим вас…
— В этом нет необходимости, госпожа, — ответил польщенный вниманием Набунага и улыбнулся, — мы с вашим супругом как раз обсуждали это. Я посоветовал господину Сараги гостиницу в районе Одон. Я останавливался там много раз во время своих рабочих поездок, так что очень советую. Слыхал от знакомого, что недавно там разбили чудесный парк, так что вы не так-то скоро избавитесь от моего общества, — расхохотался он.
Конан лишь вежливо улыбнулась в ответ.
Солнце катилось за горизонт, когда они въехали в большой гостиничный двор, который буквально гудел как улей от огромного количества людей. Многочисленные слуги занимались кто чем — одни запрягали лошадей, другие носили ведра с водой, третьи убирали двор, негромко шелестя метлами. В отдалении под широким навесом стояли уже готовящиеся к отъезду мужчины, которые на повышенных тонах о чем-то разговаривали, не замечая, как группка подростков в ученической форме из противоположного угла покатывается со смеху из-за своего товарища, который решил спародировать самого горланистого мужчину. Последний же, все больше краснея и раздуваясь от гнева, тряс своей рукой с вздернутым, точно шест, указательным пальцем, даже не собираясь останавливаться.
Другие постояльцы не обращали на разгорающийся скандал никакого внимания, торопясь по своим делам, только двое шиноби в хитай-ате Ивы, стоящие возле ворот, зорко наблюдали за ходом дела, чтобы вовремя успеть растащить по разным углам спорщиков.
Конан с неприятным чувством посмотрела на их бесстрастные лица, и отвернулась. Наверно кто-то из них с таким же спокойным выражением лица применял ту технику, что погубила ее семью. Делал все неторопливо и размеренно, без единой ошибки, даже не задумываясь над приказом, из-за которого в то розовое весеннее утро слабый голос мамы перестал слышаться из-под завалов. Только ее холодная изящная рука до боли крепко продолжала сжимать ладонь дочери. Сколько бы Конан ни звала, сколько бы ни плакала, результат был только один — тишина. Ее как будто оглушило от отчаяния тогда, она ничего не видела и не слышала — ни звонкой трели птиц, ни шепота листьев, раскачивающихся на ветру. Весь мир продолжал жить так, как будто ничего не случилось, и это казалось несправедливым как тогда, так и сейчас.
— Эй, — тронул ее за плечо Мадара, — идем, я уже договорился с управляющим обо всем.
Конан кивнула и поспешила за ним, отбрасывая лишние мысли.
Внутри гостиница была в традиционном стиле Страны Жемчуга — с большими комнатами, отделанными темным деревом, с седзи, расписанными замысловатыми сюжетами и садом во внутреннем дворе, где могли прогуливаться все постояльцы. Весь облик этого места можно было охарактеризовать только двумя словами: роскошная скромность.
Гостиничная служанка провела их к номеру, коротко поклонилась и, бесшумно переставляя шаг, удалилась. Слуг в этом заведении учили хорошо. Конан медленно прошлась по полупустой комнате, мельком пройдясь ладонью по гладкой поверхности тансу(2), в котором лежали их футоны(3). Кроме этого, тут были только стол, пара дзабутонов(4), да маленький книжный шкаф около окна, выходящего в сад.
— Что с товаром? — спросила Конан, встав около окна.
— А что с ним может быть? — усаживаясь на татами ответил Мадара, — отправил на склад, который здесь есть. Через пару дней найдем помещение и начнем работу.
Конан кивнула и отвернулась к окну. Их миссия развивалась пока так, как и надо. Через неделю они планировали вывезти в Аме трех младших дочерей господина Нориямы, которые сидели под домашним арестом в семейном поместье. До младших добраться и похитить было плевым делом, чего нельзя было сказать о двух старших девушках, которые были придворными дамами во дворце дайме. Для того, чтоб сделать это тихо и красиво, нужно было куда больше времени.
Конан тихо вздохнула и повернулась, собираясь разобрать вещи, но внезапно наткнулась на пристальный взгляд Мадары.
Глаза были темными, красивыми, но совершенно промозглыми, как река в начале
весны. Она отчетливо почувствовала, что
это действительно его глаза. Чакра никогда не обманывала — у иллюзии совсем другой узор. Конан напряглась, ведь до этого он не показывал ничего из своей внешности.
— Ты сегодня что-то уж слишком расклеилась, Конан. Не хочешь немного размяться? — неожиданно предложил он.
Вот чего-чего, а того, что он примется отвлекать ее от меланхоличного настроения, Конан не ожидала. Не после того, что было вчера между ними. К демонам Мадару с его предложениями, которые могут обернуться чем угодно. Он же, кажется, знал, что в ее голове, и добавил нагло:
— Мне скучно, тебе, наверно, тоже. Почему бы не развлечься немного? Просто игра, ничего такого.
— Свежо предание, да верится с трудом, — процитировала Конан одного писателя, — не слишком ли это?
— Что именно? — поинтересовался Мадара, издевательски вздернув бровь. — А, — протянул он, — вспомнил. Неужели тебя это задело настолько, что ты даже не хочешь выяснить, почему я показал тебе глаза?
— Ясно почему, — равнодушно перебила его Конан, — хочешь, чтобы я увидела то, насколько ты раскаиваешься в своем отвратительном поведении.
Мадара фыркнул. Ну конечно, раскаяния в нем ни на грамм, не стоило и сомневаться.
— А ты до сих пор поражаешь своей догадливостью, моя дорогая. Никакой мой душевный порыв не остается неразгаданным. Но все же, давай сыграем в партийку го, а то до ужина еще далеко. К тому же, ты просто уничтожила мою книгу…
— Даже не пытайся, — остановила его Конан, направляясь к выходу. — Я иду в офуро*, буду к ужину.
Она уже собиралась открыть седзе, и шагнуть за порог, как ее догнал голос Мадары:
— А если бы я сказал, что знаю крота, что сдал вас Ханзо? Между прочим, из вашей же организации.
Конан замерла, не дыша. Пока ее братья гнили в земле, похороненные ее собственными руками, этот человек пытался опорочить их, бросить тень предательства на не заросшие еще окончательно травой и цветами, могилы. Грудь ее обожгло осколками холодного гнева. То был не вчерашний пожар, но метель, расчетливо и без всякого сожаления несущая гибель.
Конан медленно развернулась. Под ногой визгливо скрипнула половица. Взгляд ее был спокоен, даже безмятежен, когда она посмотрела Мадаре прямо в глаза. Никаких резких слов и движений, ей нужно было узнать, что кроется за его словами. Верить Мадаре она предпочитала в последнюю очередь.
— Выиграешь меня в го(5), покажу, что узнал, — заговорил он.
— Понимаю, что это неприятно узнавать вот так, но…
— Во что ты играешь? — безжизненно перебила Конан, просто оледеневая изнутри от ненависти, — к чему это все? Они все уже мертвы, и мне не хотелось бы слушать бредни насчет них…
— Я же сказал, что покажу, Конан. Он жив.
Она холодно и яростно усмехнулась. Не ей ли лучше знать, кого и как она похоронила?
— Я своими руками погребла каждого, — сказала Конан, — неужели ты считаешь, что у меня все так плохо со счетом?
— Ты мне не веришь. Что ж, сыграй со мной, ты все равно ничем не рискуешь, не так ли?
Мотивы Мадары были непонятны, и даже спроси она о них, вряд ли дождалась бы правдивого ответа. Однако обвинение, которое он бросил в сторону ее товарищей по оружию, слишком разозлили ее. Не то чтобы она верила в то, что хоть кто-то из них мог это сделать, но…
Это «но» было слишком весомым для нее, ведь если, даже гипотетически, ее напарник говорил правду, то это снимало хоть и небольшую, но часть вины с ее плеч. Гнев выветрился моментально, давая место удушающе-жаркому стыду, расползавшемуся по шее и щекам огненным покалыванием. Еще никогда Конан не чувствовала себя таким мусором. Как можно было хоть на секунду задуматься об их предательстве? Они вместе через многое прошли, и их верность была той же константой, что и солнце, встающее на востоке. С другой стороны, что она теряла, просто поиграв с ним в игру? Она лишь убедится в том, что и так знала, в этом не было ни тени сомнения.
— Хорошо, давай сыграем, — раздался голос Конан в напряженной тишине комнаты.
Мадара улыбнулся. Его взяла. Он позвонил за тонкий шнур колокольчика, и через пару минут к седзи подошла служанка, и выслушала его просьбу, учтиво кивнула. Вскоре им принесли габан(6) и две чаши с черными и белыми камешками.
Они сели.
— Даю тебе фору, — уведомил ее он, — это ведь мое предложение.
С го Конан познакомилась благодаря Джирайе. В один из дней после своей ротации, он завалился в их жилище и, веселый и чутка пьяный, достал из вещмешка хилую доску, лишь отдаленно напоминающую габан и два ситцевых мешочка, с глухо перекатывающимися в них камешками.
— Только гляньте, что я вам принес, — закричал он еще с порога, и с трудом снимая сандалии, вошел в общую комнату, где его с нетерпением ждали трое его учеников.
— Ну и что это? — кисло спросил Яхико, который был не очень охоч до подобного рода развлечений. — Очередная нудятина…
— Ты еще даже правил игры не знаешь, но уже ворчишь как старый дед? — удивился Джирайя, — Конан, проверь-ка, не стал ли он дедом за то время, пока меня не было?
Конан уже знала, что надо делать при таких словах, поэтому тотчас же сложила руки в печати, обертывая не успевшего ничего предпринять Яхико, в несколько слоев бумаги. Он же, мыча, повалился на пол, где его мягко поймал учитель, и, источая скорбь вселенского масштаба, запричитал на манер плакальщиц Страны ветра:
— О, на кого же ты нас оставил, господин! Как же мы будем жить без твоего драгоценного мнения и советов! Лучше б нам, бесполезным, погибнуть заместо тебя… Конан, — деловито скомандовал Джирайя, и она с готовностью откликнулась, складывая еще одну печать. Медленно и торжественно, узкие листочки бумаги в виде дождика, посыпались сверху на Джирайю, держащего в объятиях ученика. За неимением пепла, которым обычно посыпали голову в таких случаях, ими был придуман более доступный и чистый аналог.
— О горе нам, горе! — фальцетом воскликнул учитель под недовольную возню Яхико и тонкую улыбку стоящего рядом Нагато.
Конан прыснула во все стороны ярким безудержным смехом. Никогда перепалки учителя и Яхико не были чем-то серьезным. Каждый раз Яхико шел на поводу то ли Джирайи, то ли Конан, и позволял упечь себя в импровизированные слои савана, дрыгаясь потом как дождевой червь от щекотки обоих. Как больно теперь было вспоминать об этом, думать, что Яхико в тот злосчастный день снова поддался ей, и уже по-настоящему был мертв.
— Так, ладно, освободи его, — изрядно помучив ученика, попросил Джирайя и принялся аккуратно раскладывать на досках пола картонную доску. — Как раз Яхико со мной первым и сыграет.
— Не-не, — отозвался тот, — еще чего не хватало, со своим могильщиком партии играть. Давайте лучше Нагато, я со стороны понаблюдаю.
Джирайя закатил глаза, но согласился. Уж на что он был такой упрямый?
— Прошу, молодой человек, — улыбнулся он, не давая Нагато ни шанса для отказа.
— Правила игры таковы, молодые люди, — заговорил учитель, — ваша главная цель — огородить на габоне камнями своего цвета большее количество территории, чем противник. Ставите камешки на пересечении линий, понятно? За каждый камень по баллу. Первые ходят черные…
В этой игре черные были у Конан. Зажав камешек между указательным пальцем и средним, она на секунду задумалась, проходясь сосредоточенным взглядом по габону из девятнадцати горизонтальных и вертикальных линий. Наконец, она сделала ход в северо-западный угол. Мадара не подумав и минуты, поставил камешек в другой угол, начиная сооружать оборону. Так началась их игра.
Солнце уже зашло. Небо утопало в густых сиреневых сумерках, сквозь которые бархатно проглядывала черноокая южная ночь. Низко летали чернокрылые ласточки, пронзительно щебеча о чем-то своем. Зажглась острыми иголками первая звезда. В саду под окном был слышен звон радостных голосов гуляющих.
У них в комнате стало совсем темно, и Конан зажгла свет в торшере. Партия их подходила к концу, а габан стал пестрым от многочисленных ходов. Они сидели в полной тишине, прерываемой только стуком камней, опускающихся на нужное место. В этот раз Мадара задумался на большее количество времени, и она ожидала, какой шаг он предпримет, попутно поглядывая на улицу. Ей было неспокойно.
Наконец, Мадара сделал ход. Ошибка. Это была та ошибка, что даровала ей победу в этой игре. Последний ход Конан сделала с тем волнительным ощущением тревоги, которое испытывают люди, стоя на краю обрыва и не имея возможности повернуть обратно. Ей одновременно хотелось и не хотелось увидеть то, что покажет ей напарник.
— Что ж… — протянул он, поднимаясь с дзабутона, — я покажу тебе то, что обещал. Вставай. С помощью техники я перемещу нас туда, где живет ваш предатель.
Мадара подошел к ней, пристально смотря черными глазами, в которых через секунду расцвели алые грани шарингана. Конан тотчас закрыла глаза, попытавшись отступить в сторону, но он поймал ее за руки.
— Я не сделаю ничего такого, доверься, — со смешком выдал Мадара. — Глаза можешь оставить закрытыми, не страшно, но руки не вырывай, понятно?
— Хорошо, — глухо отозвалась Конан, чувствуя, что ее затягивает, а потом расщепляет и собирает обратно, каким-то вихрем чакры. Едва только она ощутила под ногами опору, ее стало немилосердно подташнивать. И тут, буквально за доли секунды, она почувствовала такой силы удар в солнечное сплетение, что от неожиданности и боли широко распахнула глаза, сразу попадая в красное зарево гендзюцу.
Конан рухнула на колени безвольной старой куклой. Мадара присел на корточки. Светлые глаза ее стали совершенно безжизненными — словно земля, в наказание вспаханная солью.
— Надо же, мы умеем быть покорными, — хмыкнул Мадара, проведя рукой по ее щеке.
Это было как никогда на пользу.
1) Косметическое средство для ухода за волосами, придания им блеска и фиксации причёски. Используется преимущественно мужчинами
2) японский комод
3) толстые японские матрасы, на которых спят на полу
4) японская плоская подушка для сидения
5) настольная игра
6) специальная доска для игры в го
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу