Под сенью крыльев (джен)

Нас отпели рассветы

И закаты отпели нас

Группа «Ария»,

«Атака Мертвецов»

Когда изо рта Яхико пошла темной струей кровь, время словно остановилось.

Конан понимала, что это значит, но находилась будто в тумане. И в нем видела перед собой лишь светлые глаза Яхико. Сначала взгляд его был ясным, теплым, немного подернутым дымкой боли. Потом глаза немного прикрылись, а в следующее мгновение в них не осталось ничего, кроме чистого страдания. Наконец, глаза его, так ею любимые, навсегда застыли.

Чей-то крик раздался совсем близко. Кто-то тяжело упал.

Кажется, лишь через тысячи мгновений вечности до нее дошло, что это она, она нечеловечески кричит, распятая внезапным ошеломляющим горем.

В ту же секунду, как Конан осознала это, белесая тьма отпустила ее из своих когтей и позволила вдохнуть полной грудью. Она заторможенно обвела взглядом поле битвы и медленно разжала пальцы: в отчаянии она сжимала землю под своими ногами.

Нагато, в слепящей ярости раскидывал ниндзя Конохи и Аме словно надоевшие игрушки. Эта внезапная сила, которая должна была бы удивить ее, однако, совершенно не тронула. Какая разница откуда, если Яхико будет отмщен?

Конан подняла остекленевшие глаза и встретилась взглядом с Нагато. Холодно, холодно и темно от ненависти было в глубине его черного зрачка, вокруг которого рябью волновалось фиолетовое море, наполненное щедрой ложкой горечи. Они дружили слишком давно, чтобы это оставалось незамеченным и забытым, как в дни беззаботного отрочества, что они провели в доме у широкой Тарьи. О Тарья!

Как же они были счастливы на твоих берегах, как юны и чисты! Кажется, что прошли столетия с тех пор, как они покинули дом на ее берегах, но по правде, прошло лишь два года. Тогда Нагато улыбался доверчиво и восторженно, с мечтательным видом слушая их планы на будущее. Не как сейчас.

Внезапно Конан охватила ярость — они заставили Нагато пройти через это, заставили быть свидетелем смерти друга, оставили на его сердце такую огромную дыру, что ее не затянут даже все слизняки леса Шиккоцу. Она поднялась. Дождь лил сплошным потоком с потемневших от гнева небес, заставляя кровь впитываться в землю, в корни деревьев, нестись ручейком к ближайшему водоему.

Да, этой земле было не впервой принимать в себя дары человеческого кровопролития, и она принимала их охотно, точно оголодавший зверь. Раньше Конан бы отказалась, не посмела перерезать тонкую, легко вьющуюся нить человеческой жизни. Время, однако, всегда брало свое, и каждый, кто звал себя шиноби, рано или поздно становился убийцей.

Конан пошатываясь шла к Нагато и Яхико. Волосы облепили холодными щупальцами мокрое бледное лицо, под сломанные ногти забилась грязь. На поле бойни она встретила лишь одного полуживого ниндзя Листа, который мучительно умирал от огромной раны в животе. Сил у него оставалось ровно столько, чтобы сучить руками в попытке подняться. Однако скрюченные руки его хватали только бесполезную стылую землю. Глаза умирающего упрямо смотрели только на кунай, лежащий неподалеку. Конан холодно, страшно усмехнулась. Конечно, она его враг даже сейчас. Не будет мира. С этими мыслями она подняла кунай и, присев на корточки возле мужчины, перерезала его горло от уха и до уха.

В этот раз ее рука не дрогнула.

В Ивовом убежище было тихо и тепло. Обшитые деревом стены радовали глаз мягким и спокойным коричневым цветом, а гостиная — мягкими креслами.

Их было двадцать. Они были всевозможного цвета и форм — так уж у них завелось, что каждому вступившему в их организацию дарили кресло, купленное на небольшие пожертвования со стороны его новых соратников.

Теперь все они пустовали.

По пути в убежище Конан убедилась, что теперь уже навсегда. Около знакомой полянки в лесу лежали все семнадцать ее товарищей. Одежда их промокла, а тела начали стремительно сереть и остывать. Больше нечему было поддерживать огонь их тел — ни у одного сердце не билось. Конан проверила каждое тело.

После того, как она принесла в гостиную Нагато и положила в кресло, укрыв его дрожащее от переутомления тело одеялом, девушка вернулась к своим товарищам. Грязь противно хлюпала под ее ногами, забиваясь в сандалии и пачкая ноги. Ветер задувал со всех сторон. В лицо летели мокрые листья и ветки, больно царапая кожу. Но ей было все равно и на холод, и на дождь. Она расположила трупы цепочкой и наклонилась к каждому, чтобы поцеловать в холодный, уже совсем остывший лоб. Начала она с тихого, застенчивого Кайоши, которого приняли месяц тому назад, и закончила самым старым членом организации, не считая их самих — Макото. Потом отошла на два шага назад и сложила руки в печатях одной из ее земляных техник. Земля, покоряясь ее воле, тотчас вспучилась под телами и погребла их.

Конан тяжело опустилась на землю и вздохнула, мысленно прощаясь с каждым. Из нее будто вытащили все кости, перервали все сухожилия, оставляя лишь бесформенное размякшее нечто, не способное ни на какие эмоции. Пусто. Выжжено.

Вернулась домой она лишь пару часов спустя.

Нагато все так же сидел в кресле. Отрешенный взгляд его словно проникал сквозь стены и деревья, устремляясь в вышину, к голубому небу, освобожденному от человеческих невзгод. Он никак не реагировал на Конан, и тогда она подошла к нему сама и, сев на пол, обняла его похудевшие ноги, положив голову на колени.

Широко раскрытыми глазами она смотрела на стену и не двигалась. Казалось, жизнь вытекала из нее по частям, начиная с глаз — выцветших и пустых — словно

краски под солнцем. И хотя взгляд перемещался по комнате, она ничего не видела, ничего не слышала. Черные воды сомкнулись над ее головой, медленно погружая в пучину. Но она не боялась — нет. Конан и сама не знала почему, но чувствовала, что все страхи остались в прошлом. И теперь ей хотелось лишь одного — потихоньку погружаться в ласковую глубину, забывая себя и свою жизнь.

Девушка закрыла глаза. Воды были мягкими и успокаивающими как… как руки Яхико, когда он обнимал ее после миссий. Едва только эта мысль появилась, то Конан вспомнила. Вспомнила, ради чего жил Яхико, ради чего умер и, яростно кувыркнувшись в воде, поплыла наверх. Но, казалось, светлая полоска наверху отделена от нее световыми годами, а не метрами, а она сама не легкая куноичи, а тяжелая груша с песком, наподобие той, на которой они отрабатывали удары в их старом доме. Воздуха стало не хватать, Голова начала кружиться, легкие болели, зажатые в тиски безвоздушья. На долю секунды Конан ощутила отчаяние. Вот она, граница между водой и воздухом, еще немного, немного. Но тут ее взгляд, суетливо метнувшийся влево, заметил тень. Она замедлилась, чтобы разобрать лицо незнакомого. Это был Яхико. Изо рта его текла кровь, а сам он напоминал куклу — та же замедленность движений, та же простая, но оттого не менее пугающая мимика. Несмотря на заторможенность, глаза его обвиняюще смотрели на Конан, а губы произнесли по слогам: «Виновата. Ты виновата».

В следующую же секунду в легкие ее ворвалась вода. Конан закричала. И тотчас освободилась из тисков видения. Прижала руку к груди, пытаясь успокоиться, но в голове набатом звучало раскатистое: виновата, виновата, виновата. Лишь пару мгновений спустя девушка заметила, что рука Нагато ласково гладит ее по волосам. Она подняла голову. Нагато спал. Но Конан спать не могла — ее терзали чувства — вина, стыд, отчаяние, страх. Все смешалось теперь, и апатия сменилась, наконец, яркой болью, от которой никуда было не деться. Она оказалась так преступно слаба, что ее захватили люди Ханзо. Из-за нее погиб Яхико. Как искупить эту вину? Как жить теперь?

Сердце ее горело, а ноги тряслись, когда она, наконец, нашла в себе силы подняться. Вне убежища солнце было в зените. Траву на большом пустыре перед убежищем накрывали длинные тени облаков. Ветер задул холоднее и резче, чем прошлым днем. Прошлым ли? Конан не знала. В колодце, находящемся за километр от убежища, в руинах небольшого селения, она набрала воду и принесла на кухню. На столе все еще лежали остатки засохшего пирога и карты, которые она подарила Макото на его день рождения еще в четверг. Конан долго над ними трудилась — искала нужную плотность, вырезала, а потом раскрашивала с помощью черной туши. Макото был в восторге, и первую же партию сыграл вместе с ней. Вокруг них образовалась толпа соратников, которые кричали и смеялись при особенно удачной комбинации Конан. Однако итог был ей известен с самого начала — Макото, как мастер азартных игр, ее бы выиграл. Но это не мешало ей искренне получать удовольствие от игры и попыток обыграть его. Весьма удачных попыток, нужно сказать. Макото в эти моменты кривился и сетовал голосом старика, что ума в ней для женщины многовато. Она лишь с озорным видом хмыкала на это.

Вдруг Конан замерла. Словно остолбенела с тряпкой в руке. Как никогда ясно она ощутила то, что случилось — ребята больше не вернутся с разведки, никто не будет ссориться из-за дежурства на кухне, не начнет внезапно петь в гостиной.

Больше ни один из них не пожелает ей удачи на миссии, не проведет спарринг и не назовет сестрицей. Они умерли. Потеряли завтрашний день, упустили лучи солнца на шее и щеках. У них украли дуновение ветра, первый поцелуй, смех их будущего ребенка.

Конан сделала это со своими братьями и своим любимым человеком.

Дрожащими пальцами она схватилась за горло. Стало трудно дышать, так, словно песка насыпали, и сколько бы Конан не хватала ртом воздух, никак не получалось насытиться. Под весом всех тревог, сомнений, невыносимой боли ноги подогнулись, и она рухнула лицом на пол. Перед глазами начало темнеть, и Конан поняла, что если еще хоть минута пройдет, то она задохнется, так и не приблизив мечты Яхико.

— Я-хи-ко, — прохрипела она.

— Я-хи-ко…

— Я-хи-ко, — повторяла она как мантру имя, с перерывами на вдох и выдох.

Вдох — выдох, имя. Вдох — выдох, имя. Спустя пару минут паника отступила, и ей стало легче. Когда Конан с трудом поднялась с пола и плеснула воды в лицо, разглядывая в пошедшей рябью воде свое отражение, то не узнала себя. Лицо ее почернело и осунулось от горя. Уголки рта скорбно сжимались, а под веками залегли первые морщинки. Но глаза, потемневшие от боли, были по-прежнему решительны. Она не умрет до тех пор, пока мечта Яхико не станет явью.

Главной особенностью Ивового убежища был большой подвал, из которого, извиваясь петлей, шел тайный ход в сторону деревни Яма. Все они были шиноби, поэтому за лазом ухаживали, не давая ему зарастать травой и обрушиваться, ведь когда-нибудь он мог спасти им жизни. А свою жизнь все члены организации Акацуки ценили высоко: еще бы, ведь у них была великая цель, они не могли просто так прекратить свое существование. Тем более по глупости. Война — это не экзамен по правописанию, на котором можно ошибиться и получить заместо оценки «отлично», «хорошо». Ошибка и невнимательность могли обернуться смертью.

Тем более на этой земле, раздираемой на куски большими соседями.

Коноха, Ива и Суна заняли чуть ли не половину всех земель Района Буфера. Кьюсуке, правда, уверял, что только этим все и закончится. Говорил, что страны уже выдохлись после пяти лет непрерывных боевых действий. «Скоро грядет мир» — любил он повторять с удивительно умиротворенным выражением лица во время отчетов.

Но мир не был целью того, кто шел по туннелю в тот теплый вечер. По крайней мере, не в эти пару месяцев. И хотя он очень хотел закончить дела в этой стране быстрее, нельзя было делать это спустя рукава. Сила риннегана была слишком важна, чтобы пускать обучение Нагато наутек.

Незнакомец хмыкнул: в этот раз они согласятся. Он все для этого сделал.

Данзо, посланный в Аме для заговаривания зубов руководству деревни, пока другие страны в тайне заключали договор, просто рассвирепел в тот день. Еще бы! Тщательно подготавливаемая операция-диверсия провалилась, и теперь, скорее всего, Коноха выйдет из войны в равном положении с другими странами. И вроде бы интересы шиноби Данзо Шимуры должны были совпадать с интересами его страны, а интересен ей на данный момент был выход из затяжного конфликта с большими преимуществами, но все было несколько иначе. Планы его совпадали с планами государства, но… с небольшой поправкой. Он хотел, чтобы Коноха вышла из этой войны победительницей, а не страной, заключающей договоры с врагами. В конце концов, в этом был резон — влияние страны-победительницы на экономику и политику самое большое в первые несколько лет после войны. Но все рухнуло буквально за пару дней. Из-за новой повстанческой организации, возникшей в Аме. Чтобы добраться до них, Данзо пригрозил Ханзо, что мира тому не видать, если он не уничтожит эту организацию.

Разумеется, глава Корня блефовал. Договор между странами заключили еще неделю назад. Все держалось в строгой секретности от людей Аме. Потому что

узнай они об этом, то новых столкновений было бы не избежать. А так их поставили бы перед свершившимся фактом, и им ничего не оставалось бы, кроме как подчиниться воле Великих Деревень.

Коноха заполучила себе железные рудники вблизи горы Теуки и крупную городскую агломерацию Отафуку, которая расцвела на границе благодаря

торговле и разветвленной речной сети. Ива приобрела самые плодородные земли в месте слияния Младшей и Старшей Сестер. Страна Ветра же отхватила себе весь удел Олэ и левый берег реки Аки. На остальных землях, по договору, решили образовать новые марионеточные страны, которые отделяли бы территории Конохи, Суны и Ивы друг от друга. Поэтому, из Единой Буферной Зоны организовали три страны: Страну Дождя, Страну Травы и Страну Когтя. Ни одна из великих деревень официально не имела права ступать на эти земли без разрешения правительства этих государств. К тому же, раньше бывший контрабандным товар из этого района, стал бы вполне себе официальным, и новым странам для торговли пришлось бы платить ввозные пошлины. Еще один плюс. Деньги странам были нужны.

Тем более после войны, и тем более от экономически более развитой Буферной зоны. Хотя от экономики в этой стране осталось только слово после пяти лет войны.

И вроде все парламентеры должны были бы чувствовать счастье от удачно прошедших переговоров и конца войны, но нет. Посланник от Конохи сетовал про себя, что им не хватило людей, чтобы удержать завоеванное, и пришлось довольствоваться лишь тремястами километрами земли, прописанными в договоре. Шиноби из Ивы же, при внешней холодности, просто кипел изнутри. Его грызло и мучило то, что эти земли не такие уж и большие, в сущности, обошлись в столько человеческих жертв. Особенно негодовал он в сторону своего руководства. Цучикаге вначале уверял всех, что это небольшая кампания для того, чтобы Коноха не наглела слишком, нарушая «Договор о буферной зоне», подписанный тридцать лет назад. Но уже тогда он видел истинные мотивы Цучикаге: тому хотелось сыграть в маленькую победоносную войну, чтобы не терять финансирование от дайме Страны Земли. Недостойно низко пала деревня. Ради денег отправлять своих людей на убой. Он не хотел больше быть ее частью. Третий посланник, смуглый джонин из Суны, был, наверно, единственным, кто хоть немного радовался миру. Суна получила хорошие земли, так необходимые для земледелия. Ведь кроме нескольких зеленых оазисов, отведенных под сельское хозяйство, у нее больше не было пригодных для этого территорий, и много чего приходилось ввозить из соседних стран. Но с радостью в нем засела и глубокая скорбь — его ученики, молодая кровь, надежда деревни, погибли в последние дни войны. Он просто не мог представить, как посмотрит в глаза родителей учеников когда прибудет в деревню.

Но Ханзо всего этого не знал. Ханзо был слеп: его разведчики уже как несколько дней лежали в земле, а отчеты вместо них посылали вражеские ниндзя. Поэтому он решил действовать. В течение пары дней его люди вышли на след Акацуки, разбросанных по нескольким убежищам по всему Буферу. Через день к их лидеру, Яхико, было отправлено призывное животное со свертком. В нем удивленный Яхико нашел послание с предложением о сотрудничестве и… три протектора Амегакуре. Боже, как забилась в нем радость. Однако он был уже не тем мальцом, что год назад, и прекрасно справился с выражением лица. Подняв взгляд на лица товарищей, он лишь протянул нарочито лениво:

— Ханзо предлагает нам присоединиться к нему, — и, глядя на возмущенно открывающийся рот Конан, готовой сделать ему замечание по поводу того, что это не простое послание, вдруг счастливо рассмеялся.

— Знаю, Конан. Не волнуйся, — он ласково на нее посмотрел. Перевел сияющий взгляд на Нагато. А в следующую минуту с улыбкой стиснул друзей в объятиях.

В тот вечер их лбы впервые плотно облегал протектор Аме. Знак единства их устремлений и надежд.

Но ни надежды, ни ожидания не сбылись. И это определенно был успех. Мадара поздравил себя с хорошо выполненной работой. И кто бы ему сказал раньше, что вертеть человеческими жизнями бывает так весело?

День подписания договора был самым длинным в жизни Ханзо. Дождь, такой привычный для него, в тот день моросил долго, отнимая все душевные силы, заставляя чувствовать собственную ничтожность и бессилие. А что могло быть в жизни ниндзя хуже, чем бессилие?

Когда твоих людей, словно букашек, давили все, кому ни захочется — от АНБУ Конохи до генина Суны. И всех уберечь ты не в силах. Легко быть лидером деревни в мирные и легкие времена, труднее остаться им и не сойти с ума в мутные, опасные дни войны.

Ханзо Саламандра в своей жизни не знал неудач или поражений — все давалось ему легко, все усваивалось с одного взгляда или жеста. Отец его, выходец из страны Воды, был очень им горд, потому что в свои одиннадцать Ханзо во многом превосходил его самого. Да, бывают люди, что очень завистливы до чужих успехов, будь это даже их дети, но Ханзо рос в совсем другой атмосфере — его всегда незримо окружала любовь и благоговение окружающих, начиная от его родителей и заканчивая последним мальчишкой-подмастерьем. К добру ли это было или к горю, но такое отношение всегда меняет человека. Поэтому, вместе с гениальностью в не росло пламя алчбы. Ханзо хотел быть лучше, быть сильнее, умнее, чем другие. Хотел еще больше славы и любви. Любимцев народа сложно отучить от обожания, их пугает потеря поддержки.

И вот, по прошествии двадцати лет с тех пор, как он возглавил селение, основанное его отцом, Ханзо, наконец, познал неудовольствие и злость людей. Поначалу, когда перед его носом закрывали двери ресторанов или общественных бань, он даже не замечал подвоха. Но когда это стало случаться чаще, а его шиноби начали себе позволять кидать злобные взгляды на него перед тем, как отбыть на задание, все стало на свои места. Признаться, данное открытие его ошеломило и огорчило. Он многое отдал своей деревне, многое привнес, однако из-за затяжной войны многое пошло прахом, в том числе его репутация. Да, первые три года Ханзо пытался бороться и с Конохой, и с Суной, и с Ивой, но понял, что это безрезультатно, ведь их куда больше. За пару лет до окончания войны шиноби Аме стало так мало, что Ханзо просто-напросто заперся в деревне, беря лишь крупные заказы от богачей Буферной зоны. Больше Ханзо не был защитником городов и селений. У него был выбор — умереть до последнего человека, защищая свой народ, либо сохранить жизнь своим шиноби. Кто мог знать, как тяжело дался ему этот выбор?

Однако ж, выбор был сделан, и он привел его сюда — за стол переговоров, над которым царил шум, бьющий по и так расшатанным нервам Ханзо. Шел последний пункт соглашения, который вызвал нешуточную размолвку между сторонами.

— Раз вы желаете оставить у себя Отафуку, то ввоз всех товаров оттуда будет с увеличенной пошлиной! — сцедил с бешенством Фа Цугу, его секретарь, в сторону Данзо, что безэмоциональной статуей сидел во главе стола прямо напротив Ханзо.

— Пусть, — согласился тот, не повышая голоса, однако все присутствующие поняли, что терпение его лопнуло.

Вот уже час с лишним секретарь Цугу и Ханзо пытались выторговать Отафуку и прилежащие к нему земли с максимальной выгодой для себя. Этот город и поселки вокруг него составляли большую городскую агломерацию, под завязку набитую растущими, словно грибы, заводами. Во время вторжения Коноха захватила его в течение пары дней, не оставляя и шанса ниндзя Аме. И теперь Страна Огня не желала расставаться с новой промышленной областью, из которой в казну уже поступали деньги. Однако и Аме не хотело отдавать Отафуку — во-первых, город располагался сравнительно недалеко от самой деревни — в двух днях пешего пути, во-вторых, область с такой мощной индустриализацией вдвойне жалко отдавать, а в третьих, недалеко от него разрабатывались железные рудники. Чем не повод для часового спора?

— Больше ни на одну уступку мы не пойдем, — отодвигая стул и вставая, проговорил Данзо, — если вы до заката не решите подписать договор, то этот день добром для вас не кончится.

Ханзо весь вскипел внутри от его слов, однако, виду не подавая, тоже встал. Он знал, что разговор и вправду окончен, и выторговывать и дальше гроши не имеет смысла.

— Мой секретарь внесет правки в договор, и мы подпишем его сейчас же, Данзо из Конохи.

Данзо, собирающийся выходить за дверь, обернулся и кивнул, выжидая. Спустя пару минут перед ними двумя уже был мирный договор, который оба подписали не дрогнувшей рукой.

Ханзо никогда не проигрывал, однако в тот момент он почувствовал себя настолько униженным и ничтожным, что мысленно пожалел всех своих противников.

После ухода Шимуры он некоторое время просидел в собственном кабинете потерянный и опустошенный. Его словно вычерпывали ложками изо дня в день на протяжении многих лет. Впервые он задумался, что сидит не на том месте, где ему положено было бы сидеть. Что, возможно, с этими переговорами лучше справился бы какой-нибудь гражданский профессор, чем он.

«Воин должен оставаться воином, а землепашец землепашцем», — пронеслось в его голове, но тщательно обдумать эту мысль ему не удалось.

Раздался грохот и шум, сопровождающиеся ругательствами. Седзи с грохотом отскочили в сторону, пропуская узкую полоску света в неосвещенное помещение. Но тут же свет застила тень подошедшего человека и Ханзо замер в ужасе — перед ним стоял Яхико, которого он убил пару дней назад. На лице его не было ни единого признака разложения — оно было таким же белым и красивым, однако появилось много пирсинга. И глаза, его голубые бесхитростные глаза, вдруг пошли рябью, словно круги на воде. Теперь в них не плескалось ничего, он словно был марионеткой, этот вставший над ним человек. Ханзо казалось, что тот так и будет молчать, но он вдруг заговорил:

— Ты предал доверие людей, Ханзо Саламандра. Глупостью было думать, что после всего случившегося ты останешься жив. За пособничество врагам ты будешь убит.

Ханзо уже стоял в боевой стойке, когда услышал эти слова.

— Какое пособничество, ты, самозванец! Я делал все для моих людей от меня зависящее. Благодаря мне они живы сейчас!

— Лучше б мы были мертвы, чем видели тот позор, что творится сейчас. Лучше бы умерли, защищая наших людей, чем сидели за одним столом с псом Конохи, — проговорил второй человек, стоящий рядом с Яхико. В нем Ханзо узнал секретаря Фа Цугу.

— И ты судишь меня, Фа, — покачал головой он, — но не тебя ли я спас на поле битвы?

— И я вам благодарен, — сказал Фа, — но с тем же не могу простить, что вы, зная все, сговорились с нашими врагами и устроили такой фарс с договором. Мне просто стыдно, что я участвовал в таком. Вы ведь знали о том, что договор о мире страны заключили пару недель назад.

От такого обвинения, кинутого столь уверенно в лицо, у Ханзо пропал дар речи. Уж кем только он ни был, но только не предателем.

— Уж не знаю, кто и что вам наплел, но ты умрешь, Яхико. Во второй раз. А с тобой, Фа, мы еще поговорим, — он не успел окончить предложение, как почувствовал, что его необратимо тянет в сторону ожившего трупа главы Акацуки.

Всего пару секунд — и его прошил меч, что держал в левой руке Яхико. Кровь залила его горло, вырываясь изо рта густыми красными потеками. Ханзо тяжело рухнул на дощатый пол, с трудом держа глаза открытыми. Он хотел жить, хотел восстановить деревню и вновь заработать любовь жителей, но планы его утекали сквозь пальцы, словно утренний сон. Он ведь даже не додумал мысль, что пришла к нему так не вовремя.

— Воин должен быть воином, а землепашец землепашцем, — тяжело прохрипел Ханзо, чувствуя, что тело его немеет, а глаза закатываются.

Яхико, что стоял рядом и услышал последние слова грозного Ханзо Саламандры, удивленно раскрыл глаза, а потом, повернувшись, вышел из кабинета. Тихой тенью за ним плелся секретарь Фа.

---

Примечания:

В общем, родила-таки главу. Не знаю как вам, но мне всегда казалось, что Ханзо не только властолюбив, но и несколько тщеславен. Не зря ему сказал Мифуне в битве, что нельзя оставлять свое оружие ржаветь. Воин должен быть воином.

Примечания:

Кажется потихоньку возвращаюсь. Что ж, скрестим пальчики чтобы я не пропадала так надолго в следующий раз.

---

Деревня Дождя не зря называлась именно так. Сезон дождей здесь продолжался чуть меньше полугода, очень мешая передвижению и быту горожан. Вода, достающая до подбородка взрослому человеку, стояла очень долго, а когда сезон дождей кончался, не спешила уходить. Дороги после нескольких месяцев потопа не успевали высохнуть, как снова их затопляла вода и так по кругу десятилетиями. Возможно люди, жившие в Аме к этому и привыкли, но Конан никак не могла. Умом она понимала, что не в дожде дело и не в ужасных условиях города, а в ней самой и ее привязанности к другим местам, но ничего не могла поделать с собой.

Она шла с задания. Повсюду звучали голоса: зазывалы с небольших причалов около магазинчиков наперебой кричали, дети на лодках звали купить у них мелкую рыбешку, наловленную собственными силами. В городе уже давно строили дома на низеньких сваях, у которых плескалась вода. Там же, на небольших площадках, уходила в воду лестница, которую сразу после сезона ремонтировали и, наконец, использовали. Но это не было шибко удобным — доски гнили, приходилось во многих случаях менять. Конан до сих пор удивлялась этим мелочам в жизни городских Дождя, ведь в своем родном городке у них не было настолько большого количества воды, все уходило в канализацию, которую местный богач построил напополам с остальными гражданами. Во многих других населенных пунктах Буфера о канализации и не слыхивали, что заставляло горожан ее города вдвойне гордиться и даже поглядывать свысока на остальных приезжих.

Стоило бы и здесь построить, отметила про себя Конан и пошла дальше, в сторону рынка. Ей нужна была новая одежда. Старая уже давно была мала ей, но поменять не было времени. Но это была не единственная причина — в этой одежде произошли все самые горькие моменты ее жизни, оставаясь в ней, Конан чувствовала себя постоянно зажатой в тисках, и ни минуты не могла расслабиться. Прошло уже много дней, однако ни в один из них она не смогла поспать больше двух-трех часов. Малейший шорох или потрескивание, и она подскакивала, чтобы узнать в чем дело. Уснуть после этого было невозможно, поэтому Конан просто сидела, откинув голову. Думать она могла только об одном. О Яхико. И о том, что у него даже могилы нет. Как и у мамы. Все ее самые близкие люди, по иронии судьбы, не были захоронены, и Конан полагала, что ее ожидает то же самое. Но не сейчас. Точно нет.

Она была шиноби, и ее учили выносливости, но даже такой организм как ее, рано или поздно утомлялся до состояния нестояния. Конан чувствовала, что этот момент уже близко. Месячных давно и прочно не предвиделось, что немного ее беспокоило, постоянные головные боли и бессонница доканывали ее, а беспокойство и нервозность были постоянными спутниками. Так больше продолжаться не могло, решила она. Ее цель была ясна и понятна, в этот раз она была намерена никого не подвести. А сделать это можно было только позаботившись о себе.

Особо морочиться с одеждой она не собиралась и вошла в первый же попавшийся магазин обмундирования шиноби. Ей навстречу поднялась хозяйка и поприветствовала вежливым поклоном. Конан слабо улыбнулась:

— Здравствуйте, госпожа. Мне бы комплект кэйкоги ⁽¹⁾ любого оттенка, разницы не имеет. И водолазку, — озвучила она свой запрос.

— Конечно, сейчас подберем что-нибудь вашего размера. Какой у вас размер? — засуетилась хозяйка и подошла к ней, оглядывая фигуру.

И вправду, какого? Конан не знала. Покупка одежды была давно, год назад, и она успела подрасти, округлиться, приобретя женскую мягкость и нежность в линиях тела.

— Стыдно признаться, но… — начала Конан смущенно, и женщина все поняла. Она ободряюще улыбнулась:

— О, ничего. Я попробую подобрать на глаз, госпожа.

Торговка удалилась искать подходящий комплект кэйкоги, но Конан как будто этого и не заметила. Слишком ошеломляющей и горькой была мысль о том, как же незаметно утекли годы, оставив за бортом многие приятные мелочи, вроде похода по магазинам, которые она любила еще девочкой. Любила. А теперь они для нее не стоили и гроша. Эта перемена показалась ей болезненной. Ее жизнь была как поломанная ваза. И склеить ее могла только сама Конан. Никто иной. Если она сама не сделает все возможное, чтобы выбраться из водоворота того злосчастного вечера, повторяющегося изо дня в день в ее мыслях, то просто утонет. Умрет. И вряд ли попадет туда же, куда ушел светлый Яхико.

Но додумать ей не дала хозяйка, молчаливо протянув комплект одежды и водолазку в фиолетовой расцветке, показывая на ширму, за которой Конан могла переодеться. Стянутое узлом на поясе кэйкоги сидело прекрасно, как и водолазка. Конан решила не переодеваться. Старую одежду она сложила в стопку и, выйдя из-за ширмы, попросила хозяйку:

— Госпожа, у меня к вам просьба — сожгите это. Я пойду домой в этой одежде. И скажите, сколько я вам должна.

Женщина кивнув, приняла одежду из рук и положила за

стойку. Конан расплатилась и вышла без слов, хотя цены и были дичайшими. Что уж поделать, послевоенное обесценивание валюты Буфера было довольно предсказуемой вещью, как сказал советник Фа ей и Нагато, когда они вдруг заметили все эти проблемы во время визита по городским учреждениям и рынку.

По правде говоря, без давления Фа они бы на это не пошли, но тот объявил, что раз уж они свергли Ханзо и возглавляют деревню, то и делами этой деревни заниматься — их святой долг. Что ж, мысль эта Конан показалась верной во время их беседы, и они начали свою деятельность. Денег катастрофически не хватало, хотя всех шиноби отправляли на миссии беспрерывно. Сама Конан тоже ходила на миссии, но даже это дело не решало, несмотря на дороговизну ее услуг. Нужен был иной источник дохода, и она постоянно над этим думала на пару с советником Фа. Кое-какие мысли у Конан по этому поводу появились, и она собиралась в ближайшее время ими поделиться с господином советником и Нагато на совете, начинающимся вечером. А пока она решила прогуляться и послушать людей в городе.

Когда Конан дошла до резиденции, уже вечерело. Весь ее день на рынке был под хенге, что немало ее утомило. Хотя сама по себе техника не была очень энергозатратной, это компенсировалось длительностью ее использования. По коридорам — тихим, с деревянными скрипучими досками и скудным освещением, она двигалась уже в своем обличии. Редкие шиноби, которых она встречала на пути, приветствовали ее кивком головы и шли дальше. Все они, как на подбор, были исхудавшие и уставшие, но миссии выполнять не отказывались. От этого зависела не только их жизнь, но и жизнь деревни. Все это придавало сил Конан — эти люди работают, значит и она должна. На ней ответственность еще больше. Она знала, что их команда справится.

Дверь кабинета выросла перед ней неожиданно, и она в нее вошла. В комнате ее уже ожидали сидящие за столом советник Фа и Нагато, о чем-то оживленно беседующие с незнакомым мужчиной. Но как только Конан вошла, разговор прервался, и Фа встав, поприветствовал ее, а потом, повернувшись, представил гостю:

— Знакомьтесь, господин Иакава, это госпожа Ангел, советник Дождя и друг господина Нагато.

Господин Иакава тоже встал, его светлые глаза выражали столько же недоверия, сколько и любопытства, тем фактом, что одним из руководителей Дождя является женщина. Он коротко поклонился. Этот обычай был распространен и в Огне, и в Камне, и в странах, составляющих Каменную подковку ⁽²⁾. Гость же был из Страны Жемчуга.

Конан любезно улыбнулась и кивнула секретарю Фа, давая знак, что он может продолжать.

— Госпожа, это Иакава Норияма, чиновник Денежного двора Страны Жемчуга. Он недавно ушел со службы, но поможет нам за определенную сумму восстановить денежный оборот и разобраться с проблемами перекупщиков. Мы как раз обсуждали размер оплаты господина.

Она перекинулась взглядами с Нагато, и он незаметно ей кивнул. Кажется, этот человек и вправду мог им помочь, в отличие от десятка других, бывших у них на собеседовании и пытавшихся продать им воздух. Изначально именно Конан и Нагато должны были заняться поиском специалистов, но из-за незнания и некоторой наивности дело их не продвигалось от слова совсем. Помочь никто не мог, ведь город для них был в буквальном смысле незнакомый, полный разных незнакомцев и даже элементарный поиск с помощью связей не был им доступен. Были, конечно, их подчиненные, но не сказать, чтобы они тоже в таких вопросах разбирались, при Ханзо в таком необходимости не было. Секретарь Фа был занят другими делами, так что поиск денежного спеца был их первым заданием на государственном посту. Которое они с честью провалили, впрочем. Куча авантюристов сидели в этой комнате до Нориямы и пытались продать свои услуги, однако наверно сами боги берегли их от ошибок. Конан сказала бы, что от ошибок-то уберегли, но и ума не дали, что было куда печальнее. Нагато на это ответил бы ей, что боги на то и одаривают людей мелочами, что одари они их больше, то люди бы сожрали руку дарующую. Но до разговора этого не дошло, потому как Фа, наконец, закончил свои дела и обратил внимание на мнущихся на политическом олимпе Аме, не в состоянии что-либо предпринять, неудачников. Тогда-то и начался настоящий мозговой штурм с привлечением всех связей Фа. Надо сказать, что Нагато и Конан кое-какие полезные знакомства тоже заимели, так что время провели не совсем уж впустую. Итогом стараний стал господин Норияма, про которого они разузнали все, прежде чем пригласить его на беседу.

— Как же передвигаются ваши переговоры, господин Фа? Обговорили оплату? — спросила она.

— Пока нет, госпожа. Господин хочет оплату в монетах Страны Камня. В месяц по сто тысяч дё. В наших деньгах это выйдет в четыре раза больше, что нам очень невыгодно, учитывая ситуацию.

Иакава снова кивнул и сказал:

— Я, как хороший специалист, могу требовать такую цену на свои услуги. Конечно же, оплата моя на прежнем месте была гораздо выше, но я вошел в ваше положение и немного сбавил стоимость…

— Тогда мне любопытно, господин, что же вы делаете здесь, а не на своей почетной должности? — перебила его Конан, и, пригвоздив холодным взглядом, продолжила, — может у вас какие проблемы с законом Страны Жемчуга возникли? Может вы подкупили кого, украли из казны деньги или попытались заказать чье-то убийство? — Конан с ходу решила протаранить его вопросами, отлично зная ответ на каждый из них.

Нельзя было дать ему очнуться и начать защищаться. Глаза у Нориямы расширились, руки начали нервно подрагивать, но он не мог выговорить и слова от такого резкого перехода с любезностей к откровенной грубости.

— Значит, это было заказное убийство, — протянула она удовлетворенно и присела напротив, установив зрительный контакт. Чтоб немного растянуть время и заставить его еще больше нервничать, Конан взяла графинчик, стоявший на столе и начала наливать в стакан воду. Далее начала пить, не отводя взгляда, делая все крайне медленно, даже отрешенно. Норияма мгновенно скукожился на стуле и посмотрел на нее с ужасом. И тактика ее не подвела. В тот самый момент, как она положила стакан на стол, мужчина вскочил со стула и затараторил:

— Пожалуй, я пойду. Ваше предложение не подходит мне, а мое — вам. Удачи найти стоящего человека…

А он оказался крепким орешком, подумала Конан. Сразу не раскололся, хотя его дрожь и говорила о том, что он изрядно напуган. Но игра продолжалась, и проигрывать было нельзя.

— Мы не закончили разговор, господин Иакава, — произнесла она так, что взявшийся было, за ручку, чиновник вздрогнул и отпустил ее.

— Развернитесь и сядьте на стул, — скомандовала Конан под одобрительный взгляд советника Фа, ход которого был дальше.

Господин Иакава на негнущихся ногах послушался и сел. Теперь работу мог продолжать советник. Фа мягко и доверительно улыбнулся гостю, демонстрируя дружелюбие и безопасность. Улыбка у него была красивая и располагающая к себе, снимающая своим очарованием недоверие и напряжение. Иакава чуть выпрямился под его поддерживающим взглядом и воспрял, хотя и глядел с подозрением.

— Можете нам рассказать, что у вас случилось, и мы обязательно поможем вам, чем сможем. Вы не знаете, но госпожа, — кивок в ее сторону, — лучшая куноичи нашей деревни. Сам Ханзо признавал ее талант и способности, — вдохновенно врал Фа, не сбиваясь ни на секунду, и достал из шкафчика бутыль с белым вином и чашечки.

— Вот, выпейте, господин, — он дал в руки чиновнику вино и снова ободряюще улыбнулся.

Тот с подозрением уставился на жидкость в чашечке, понюхал ее, но видимо ничего подозрительного не почуяв, пригубил. Фа принял вид оскорбленного хозяина:

— Как же так, мы к вам со всем почтением, даже оплатили ваш визит сюда, а вы нам не доверяете.

Иакава, застигнутый врасплох тем, что ему довольно толсто намекнули на его подневольное положение должника, сначала растерялся, а потом сконфуженно пробормотал извинения. А Фа и не собирался заканчивать и тут же заявил:

— Нет, господин, словесные извинения у нас в Аме ничего не значат. Пейте, — и протянул ему еще одну чашечку с вином, — пейте, отказываться нельзя. У нас такая традиция — за каждое оскорбление две чарки вина.

Глядя на то, как советник Фа профессионально спаивает господина Иакаву, Конан не могла не испытать веселого уважения. Скоро присоединится Нагато и можно будет решить дело с наименьшими потерями для них. Как только их гость опрокинул в себя штрафные чарки, настроение в кабинете как будто изменилось. Чиновник расслабился, успокоился и как будто стал слезливее. Но тут вступил в игру Нагато.

— Говорят, в Стране Жемчуга самый веселый двор дайме. Хотелось бы узнать, много ли в этом правды, господин Норияма. Вы ведь не последним лицом там были. Расскажите о родине, — как бы невзначай поинтересовался он, тоже пригубив вино, которую ему подсунул Фа.

Чем больше компания, тем душевнее посиделки. Не на всех это действовало, но Иакава Норияма был как раз из той категории людей, которые пьянку с хорошей компанией ценят очень сильно. И еще быстро пьянеют. Собственно, именно из-за этого он и оказался в руках Аме. Все же не зря ели хлеб их шиноби-разведчики.

Конан не притрагивалась к алкоголю, продолжая играть роль злобной баньши.

— Как же, веселый, — пьяно возразил собеседник и продолжил, обводя глазами всех троих, — веселый был бы двор, если бы мрачный регент не запрещал любые мероприятия, боясь растрат как огня. Дайме наш еще мал, за него правит его дядюшка по материнской линии. Уж какой скряга! Осознает, гнида, что годы быстро пройдут, и надо воровать поскорее, пока племянник не вырос. Так всю страну как липку и обдирает… — язык у него уже начинал заплетаться.

— Что же, и вас ободрал как липку? — спросил Фа и снова подлил ему вина.

— А как же! — закричал он и ударил по столу так, что чашки зазвенели, — моя семья издревле управляет монетным двором, однако, чтобы укрепить свою власть, регент отобрал эту привилегию. Теперь там сидит на посту его сынок и в тихую веселится, пока весь двор как будто в трауре. Это было верное разорение для нас, на моей шее две сестры и пять дочерей, куда прикажете их деть? Поэтому я и нанял человека… ну, чтобы… — Норияма словно бы не решался произнести слово «убийство». — Но ничего не вышло, его поймали, и он выдал мое имя. Если бы я не убежал, моя семья осталась бы без кормильца, — Норияма всхлипнул и вытер нос рукавом, — мои девочки остались там совсем одни-и-и, — запричитал он пуще прежнего и начал пьяно плакать.

Вот этого из них никто не ожидал, но быстрее всех среагировал Нагато. Видимо это горе напомнило ему свое, недавно пережитое, и все еще очень болезненное.

— Что вы, не горюйте так. Не зря ведь советник Фа вам сказал, что госпожа лучшая Куноичи Аме. Если вы будете с нами сотрудничать, то она поможет вашей семье. Перевезет сюда, в безопасность. И жалованье мы будем вам хорошее платить. Не двести тысяч, конечно, но такое, что на домочадцев хватит. А когда станет получше, то будем платить столько, сколько вы запросите. Надо только подождать, — закончил он и взглянул пристально на расклеившегося гостя. Однако каким бы пьяным он ни был, но деловой хватки не терял:

— Сколько вы предлагаете ждать? — деловито поинтересовался он и достал из штанов носовой платок, чтобы вытереть глаза.

— Максимум полгода, господин Иакава, а потом мы будем платить вам столько, сколько вы попросите. И даже дадим хорошее жилье, — ответил Нагато, обменявшись взглядом и еле кивнув Фа, который от такой перспективы соседства скривился. Единственное приличное жилье в деревне было именно в комнатах резиденции.

Чиновник важно покивал и решился:

— Хорошо, не больше полугода. И миссия госпожи не будет оплачиваться из моего кармана, надеюсь?

— Что вы, это безвозмездная помощь, в знак нашего благоволения к вашей персоне, — улыбнулся Нагато и подвинул чашечку с вином к гостю, — предлагаю выпить за сделку.

Второй раз Норияму не надо было просить.

---

1) Кэйкоги — кимоно для тренировки

Вернуться к тексту

2) Каменная подкова — страны, окружающие Страну Камня.

Вернуться к тексту

Примечания:

Знаю, что затянула с частью. Хотела выпустить сразу огромную главу, но все же решила, что пусть лучше будет пока как обычно. Спасибо всем, кто еще читает)

---

Капля пота медленно сорвалась с кончика носа и разбилась о деревянный пол додзе, когда Конан наклонила голову в стойке, заканчивая ката. Голова была как никогда чиста, остались только удовольствие от тягучей силы собственных мышц и легкость. Во времена ученичества Конан ненавидела выполнять ката просто так, без партнера, предпочитая или совместные ката, или спарринги.

Но теперь она нашла в них некий медитативный эффект, приносивший ей не меньше удовольствия, чем бой.

На сегодня тренировка была еще не закончена, поэтому Конан закрыла глаза и по памяти встала в стойку для Сотин-ката. Правая нога медленно заскользила вперед, а левая рука поднялась к голове, как будто в жесте защиты. В тот же момент она отвела левую руку и, поменяв правую ногу на левую, встала в устойчивую позицию. Правая рука, протянутая ладонью вперед, замерла. Пальцы медленно сжались в кулаки. Конан замерла, словно тугая пружина, чтобы в следующий момент резко развернуться и нанести несколько стремительных ударов кулаками.

Позади нее раздались хлопки. Резкий разворот — и вот она уже видит человека, что так бесцеремонно потревожил ее. Мадара. С неудовольствием она отметила про себя, что совсем не почувствовала его появления. То ли дело в ее усталости, то ли в недостаточном профессионализме. О последнем ей не хотелось думать.

Конан ничего не говорит, лишь смотрит исподлобья. Мадаре думается, что она совсем не похожа на Рин. Она бы повела себя совсем по-другому. Посмотрела бы выжидающе, с упреком, а потом бы рассмеялась и продолжила свои дела. Она знала, что иногда Обито нужно немного подурачиться, поэтому он ее постоянно дергает.

Но Конан не Рин, поэтому упрямо вздергивает подбородок и глазами спрашивает какого хрена. Зачем тратить лишние слова? Ее и так поймут. И Мадара понимает, но начинает издалека.

— У тебя хорошая техника, Джирайя-сенсей постарался. Хотя мне и непонятно для чего столько сил прилагать для обучения сироток…

Конан не пошевелилась. Лишь серые глаза похолодели сильнее прежнего и только. Обычно Мадара общался только с Нагато, почти не говоря с ней, но видимо ее из поля зрения он упускать все же был не намерен. Поэтому она знала к чему эти его слова. Он прощупывал ее слабости, хотел знать, на что давить. Ничего он от нее не получит, решила про себя Конан и расслабила плечи, делая нарочито равнодушный вид. Потом сделала шаг в сторону лавки, где лежало полотенце. Открыла для незнакомца спину, давая понять, что страха не испытывает вовсе. По правде говоря, немного страха было, но ему знать это было совершенно лишнее, поэтому Конан неспешно начала вытирать полотенцем шею и плечи, совершенно игнорируя незваного гостя. Мадара усмехнулся. Топорный метод на девчонку не работает, отметил он с небольшой досадой. Впрочем, начинать с чего-то ведь надо было. Раз не вышло так, значит, будет действовать тоньше.

— Не хочешь поспарринговаться со мной? — спросил он в тот момент, когда Конан начала поправлять ворот кэйкоги. Она на мгновение застыла, чтобы медленно к нему повернуться и одарить ироничным взглядом.

— И ради этого сюда пришел великий Мадара Учиха? Чтобы устроить бой со мной? Не мелковато ли?

— Возможно, и мелко, но величие никогда бы не пришло ко мне, отбирай я высокомерно всех, кто достоин, а кто нет. Каждый противник может научить чему-то новому. Так что…

Не окончив фразу, Мадара стремительно подскочил к Конан, нанося сокрушительный удар в грудину, который она еле-еле успела заблокировать. Бросок был таким быстрым, что она заметила сначала лишь смазанное пятно белой маски противника, а потом уже и сам кулак в непосредственной близости. Предплечья, скрещенные в блоке, заныли от силы удара. Но боль отошла на второй план, стала неважна и не нужна, ведь в тот момент сердце Конан задвигалось как будто совсем в другом ритме, быстро и сильно, гулко отдаваясь в ушах. В груди сладко заныло от предчувствия хорошего боя, который многое ей даст, в этом нельзя было и сомневаться. Восторг от спарринга с сильным противником никак не отобразился на ее лице, впрочем. Лишь щеки заалели от бросившейся в голову крови.

— Успела выставить блок, надо же, — прошуршал из-за маски Мадара.

Конан не видела его лица, но почувствовала улыбку в словах. Надо же, он на это способен, проскочила у нее мысль, прежде чем она с силой оттолкнула его предплечьем и собиралась оглушить ударом по ушам, однако не успела. Мадара отскочил на расстояние шага и снова атаковал. Они обменялись серией ударов, причем его были настолько болезненными, что Конан теряла терпение и концентрацию, начиная совершать ошибки. Конечно, Конан понимала, что редко какая куноичи сравнится в простом рукопашном бою с шиноби. Не та мышечная сила, не та скорость, иногда даже не та психология. Все это было о других куноичи, не о ней. Она была выше их, казалось, но первые же минуты этого боя показали, что ненамного. И это так злило. Просто до обидного.

— Кажется, малышка злится? — проворковал Мадара, и мягко отскочив от пола, резко ударил ее ногой по голове. На этот раз Конан не успела отразить удар и кубарем покатилась по полу, расцарапывая локоть до крови. В ушах зашумело от боли, и она еле слышно выдохнула, поднимаясь на локти.

Концентрация, концентрация, концентрация, повторяла про себя она, вставая с пола и машинально убирая мокрые волосы с лица. Мадара ждать пока противник не придет в себя не стал, и немедленно набросился на нее. Кулак, усиленный чакрой, встретил ее блок. Тут же, не давая Мадаре нанести новый удар, Конан подбила его предплечье локтем, и, пользуясь секундной дезориентацией, сделала молниеносную подсечку.

Противник с грохотом повалился на пол, но тут же вскочил. Конан позволила себе тонкую улыбку. Это была хоть и крошечная, но победа.

— Неплохо, но удар слабее, чем у Яхико, — промурлыкал Мадара и показательно размялся перед ней.

Конан застыла. Всю радость как волнами смыло. Такой подлый удар она не ожидала. От Яхико ничего не осталось кроме старого хитай-ате, в котором он погиб. При этом хранился он у Нагато, а не у нее, и этому была причина. Конан было больно. Больно видеть что-то ему принадлежащее, слышать его имя, видеть его лицо, на котором проскальзывают эмоции Нагато, но не его собственные. Она знала, что тоска по нему никогда не пройдет, но и бередить не хотела, отдавая память на зарастание сорняками забвения. Не многие хотят мучаться специально, лелея память и каждый раз смахивая пыль с былого. И Конан не хотела тоже. Но слова Мадары полоснули ее слишком неожиданно, будто тонкий кинжал, и заставили события того дня снова встать перед глазами. Мадара заметил это.

— Ну-ну, не бледней так сильно, Конан. Ты тоже хороша. Но Яхико был явно талантливее и… — он сделал вид, что задумался, а потом произнес тихо, — и гораздо, гораздо, гораздо по-лез-нее. Понимаешь о чем я?

Конан понимала, это было видно в ее холодных глазах и поджатых губах. Взгляд ее непрерывно смотрел в точку над его плечом. Она сдерживает слезы, неожиданно осознал он. Где-то в глубине души шевельнулась, но была тут же растоптана, жалость. У него есть цели. На большей части его пути Конан будет его соратником, однако не стоит думать, что от этого она станет ему сестрой, сватьей или близким человеком. Всего лишь соратники, всего лишь путники, вместе совершающие путешествие до общей цели, потому что вместе безопаснее. Давние друзья, что у него были, или мертвы, или позабыли его. Они никак не смогли бы разделить его бремя и тяготы. Поэтому он должен продолжать. Тем более что один рычаг давления уже нашелся.

Конан немного пришла в себя и отвернулась, собираясь уходить. Она понимала, что Мадара мог продолжить и дальше ее психологически давить, но не стал. Из-за чего? Из жалости ли, или чего другого, она не собиралась выяснять. Просто уже хотела закрыть за собой седзи зала и пойти по полутемным коридорам в свою комнату.

— Вообще-то я не за этим явился, как ты понимаешь, — веско проронил Мадара, заставляя замереть ее руку у седзе.

— Зачем тогда?

— Видишь ли, я был у Нагато и выяснил, что вы собираетесь авантюру провернуть в Стране Жемчуга. И ты в этом принимаешь самое непосредственное участие.

— Так в чем дело? — нетерпеливо перебила его Конан и повернулась. Ни минуты не хотелось ей оставаться наедине с этим человеком.

— Дело в том, что с завтрашнего дела мы готовимся к миссии в Стране Жемчуга.

— Мы? — удивленно вскинула бровь Конан, — с чего бы? Какое ты имеешь к этому отношение вообще?

— Не заставляй меня разочаровываться в твоих умственных способностях, Конан. Ты прекрасно знаешь о ниндзя, работающих в Стране Жемчуга…

Конан как будто прошило. Точно. Вот в чем дело. Страна Жемчуга для охраны границ и внутреннего патрулирования нанимала ниндзя из деревни Камня. Если получится, можно будет совместить миссии и убить двух зайцев одним ударом.

— Шиноби Ивагакуре. Они наши прямые конкуренты. Мы должны занять их место. Все для этого?

— Посмотрите-ка, удар по голове был не таким сильным, оказывается. В следующий раз постараюсь больше, обещаю, — клятвенно заверил Мадара с шутовским поклоном и продолжил, — завтра решим, что делать на общем совете с Нагато.

— Хорошо — согласилась она и вышла из додзе в коридор, слабо освещенный одной лампочкой.

За окном солнце совсем зашло, и пурпурное небо осталось как след от былого величия дня. Ночной город расстилался перед ней словно тысяча светлячков на теле земли. Высоких зданий было не так много, в том числе резиденция, и, глядя на яркое пятно застройки, Конан ощущала себя чуть ли не небожителем. Но это не давало ей никакого ощущения превосходства или счастья. Лишь понимание того, что в этой своей башне она будет куда более одинока и несчастна, чем многие там, внизу. Острая смесь эмоций захлестнула ее.

Ей бы хотелось пойти к Нагато, но у него и так тяжелая работа, и большая ответственность. Огорчать его, и заставлять волноваться не хотелось, поэтому Конан, тяжело переставляя ногами, поплелась к лестнице, чтобы выйти из резиденции.

На первом этаже в приемной на посту дремал дежурный шиноби. Разбудив его легким касанием руки и покачав головой, Конан двинулась дальше. Выйдя, она направилась к торговым рядам, где все еще было очень много народу. Хотелось побыть среди людей, посмотреть на них, доказать себе, что те, ради кого она живет, существуют. Ощутить запах приготовленной на улице пищи, замереть, услышав хрустальный звук колокольчика и потрогать листья акации, раскачивающейся на ветру.

Ей вспомнились такие вот прогулки с матерью во время семидневного фестиваля Урожая. С понедельника по воскресенье, сразу после захода солнца, они просто гуляли по улицам их маленького городка и покупали всякие безделушки и еду. Важно было не то, что купят что-то красивое, а то, что с ней гуляют и любят. Года прошли, но горе от потери матери никуда не ушло, только покрылось тонкой паутинкой времени. Однако смахни ее, загляни в колодец воспоминаний поглубже, и старая боль замучает сильнее прежнего. Поэтому она старалась не вспоминать, не ворошить прошлое слишком часто, даже вещи, доставшиеся от близких, она собственными руками уничтожала. Так проще.

Спустя время прохладный вечер, полный звуков жизни, как будто привел Конан в чувство настолько, что ей впервые за много дней очень захотелось поесть горячей еды. Ее внимание привлек небольшой ресторанчик, чьи ставни были искусно раскрашены белыми лилиями, а над входом позвякивал небольшой серебряный журавлик. Зазывал не было, лишь два шиноби, стоя у порога, весело разговаривали с изящной женщиной в темно-синем фурисодэ ⁽¹⁾. Во времена ее детства матушка носила фурисодэ так, что видны были только лишь руки и шея. Новая мода, видимо, диктовала нечто иное. Подвязанное под грудью тонкое оби и открытое декольте, прикрываемое лишь нежно-розовым газовым шарфом, смотрелись, конечно, интересно, но слишком уж экзотично для Конан. Плюсом к удивлению стала очень экстравагантная прическа дамы, украшенная белой розой. Подходя, Конан услышала обрывки разговора:

— …быть не может, Си Ши, она действительно за него замуж

собралась? Я предлагал ей не самый худший дом и обеспечение, когда был влюблен, а она за него? — возмущался один из шиноби.

— Любовь зла, полюбишь и козла, — ответила Си Ши и мягко пожала плечами, продолжая, — Томэй сказала, что он будет много работать и все в таком духе. Однако я что-то ни одного богатого караванщика не встречала, сорок лет уже живу как-никак, — рассмеялась она, а следом и мужчины.

— Да уж, странные вещи случаются в этой жизни, — заметил молчавший до этого шиноби, — уж как Томэй хотела замуж за богатого, отвергала одного за другим, а теперь за караванщика выходит.

— Ой, за кого бы не выходила, главное пусть продолжает работать, — ворчливо заметила женщина и, заметив направляющуюся к ним Конан, приветливо поманила рукой.

— Вы к нам, душка? Я хозяйка этого заведения, Си Ши. Добро пожаловать.

Шиноби, заметившие ее, почтительно кивнули и поприветствовали:

— Добрый вечер, госпожа Конан.

Хозяйка с удивлением посмотрела на нее, а потом вынесла вердикт:

— Ах, так вот вы какая, госпожа Ангел. Думала вы постарше, но честно говоря, так даже лучше. Вы чрезвычайно миленькая. Пойдемте, я вам выделю самый лучший столик.

Конан чуть не умерла от неловкости и смущения после ее слов, однако молча последовала за женщиной.

Изнутри ресторан оказался таким же уютным, каким казался снаружи. Теплого молочного цвета стены с различными мифологическими сюжетами в свете ламп-рожков, изящные столы со свежими цветами и небольшое возвышение для музыкантов, просто не оставляли шанса не очароваться. И, что удивило Конан, везде, просто везде, сидели люди. Шум и гвалт были невероятные, однако это лишь добавляло очарования этому местечку.

— У нас не всегда так, лишь в преддверии выходных дней. Так что, если вам у нас понравится, можете заходить в любой день, — с намеком сказала Си Ши, и подмигнула ей, приглашая ее сесть за один из освободившихся столов.

— Держите меню, госпожа. Выбирайте, я подожду.

— Вы собрались меня обслуживать? Не слишком ли это, самой владелице до этого опускаться… — растерянно возразила Конан.

— О, поверьте, я опускалась и куда ниже, так что не волнуйтесь, госпожа, — смешливо возразила хозяйка и принялась ждать заказ, делая вид, будто не замечает стыдливых пятен на щеках Конан.

— Тогда мне, пожалуйста, сукияки и окономияки. Какой чай вы посоветуете взять, госпожа Си Ши?

— Непременно берите чай Инь Чжэнь, его выращивают в Стране Чая на полях самого дайме.

— Как же такой дорогущий чай попадает к вам? — иронично спросила Конан, решив, что, скорее всего, вот сейчас раскусит даму, решившую нажиться на поддельном чае. На удивление же, однако, Си Ши, вовсе не смутилась, а рассмеялась.

— Вам все расскажи, да? Ну ладно. У меня есть некоторые связи. Как-никак, я дальняя родственница дайме Страны Чая.

— Насколько дальняя? — уточнила куноичи, выразительно поднимая бровь и всем видом показывая, что не верит хозяйке.

— Понимаете ли, мой муж является десятым племянником дайме. У него у самого семеро детей, так что, мой муж решил, что на трон рассчитывать ему не стоит, и основал свою чайную фирму. Так что мой ресторан и вправду является партнером чайной компании моего мужа, и поставляет оригинальный товар.

— И где же теперь ваш муж? Может, познакомите нас? Буду в таком случае через одно рукопожатие знакома с дайме Страны Чая, — пошутила Конан, но увидев изменившееся выражение лица женщины, посерьезнела.

— О нет, госпожа, увы. Познакомиться вы сможете только в посмертии. Умер пару лет назад во время войны. У меня есть сын, могу его с вами познакомить, если хотите. Он восхищается вами.

— Может быть в другой раз, госпожа Си Ши, пока хочу просто поесть, — отказала Конан, слишком пристыженная своей неудачной попыткой в шутки.

Хозяйка немного поникла, но кивнула, и собиралась было уйти на кухню, как ее окликнула Конан:

— Госпожа, чай Инь Чжэнь тоже принесите. Воспользуюсь вашим советом.

Си Ши расцвела на глазах. Надо будет познакомиться с ее сыном, сделала себе заметку в голове Конан. Всяко лучше иметь полезные знакомства. Завтра она, конечно, разузнает, действительно ли госпожа та, кем называется, а там, как пойдет. В любом случае, никому никогда лишние связи не мешали. Конан же, впервые за долгое время расслабилась и закрыла глаза, внимательно слушая музыку. Блаженство растекалось по ее усталым мышцам. Ей просто было хорошо.

---

1) Фурисодэ — кимоно с длинными рукавами. В фанфике изменила его конструкцию, т.к все же мир Наруто это не Япония в чистом виде, поэтому буду менять моду, имена могут появляться неяпонские, т.к беру за основу то, что все же стран много и культура, а следовательно имена, топонимы, могут быть разные.

Вернуться к тексту

Небо полукругом раскинулось от горизонта до горизонта, синее, и безумно высокое. Для Конан же, лежащей на зеленой траве стадиона, и вовсе ничего кроме него не было видно. Только голубая высь да огромные ватные облака, медленно плывущие туда, куда взгляд ее не доходил. Вокруг были слышны крики и смех детей, ее ровесников, но Конан к ним не тянуло совершенно. Куда интереснее было смотреть на облака и гадать, куда они отправляются, чем снова пытаться навести мосты дружбы с одноклассниками.

Конан была незаконнорожденной, поэтому с первых дней ее преследовали только

шепотки и старательно выстраиваемый другими забор отчуждения. Мать ее хлебнула этого на пару месяцев раньше, когда весь их маленький городок узнал о том, что дочь главного художника городского магистрата, Сюин, ждет ребенка от какого-то ниндзя. Дед Конан слишком любил дочь, чтобы выгнать ее из дома, как-то велит обычай, однако и фамилии своей новорожденной внучке не дал. Так она и стала изгоем в их крошечном обществе. По мере взросления девочке хотелось друзей, но пару раз брошенные оскорбления и две драки быстро остудили это желание. Конечно, можно было и дальше пытаться, но, во-первых, Конан была девочка умная, а во-вторых, гордая. Поэтому, она решила, что дружбы у нее никакой кроме как с бабушкой, дедушкой, и мамой у нее не будет. Как решила, так и вышло. Даже в школе ее ни с кем не сажали, она ни с кем не говорила, и ходила в школу как на работу. В скором времени ее увлекло ремесло ее деда.

А какому взрослому не нравится, когда дети интересуются его делом, восхищаются, и хотят научиться? Вот и сердце старика не выдержало, и он принялся учить внучку. Ее ежедневным занятием было наблюдать за природой, что Конан прилежно исполняла изо дня в день. И в этот самый момент тоже. И продолжала бы, если бы около нее тяжелым

кулем не опустился на траву какой-то мальчик. Конан невозмутимо продолжала наблюдать, ни одним движением не дав понять, что недовольна тем, что нарушили ее созерцание. Но незнакомый мальчик заговорил:

— Ты знаешь, куда облака летят?

Конан удивленно привстала и посмотрела прямо на тощего рыжего мальчишку, который так бесцеремонно ее потревожил. И задал тот самый вопрос, который вертелся у нее в голове. Все же молчать, когда тебя спрашивают, невежливо, поэтому она покачала головой, ожидая, что разговор утихнет в ту же минуту. Однако этого не произошло. Мальчик буквально засиял и принялся немедленно с важным видом рассказывать:

— Смотри, вон там север, а напротив него юг, с другой же стороны по правую руку от тебя будет восток, а по левую запад…

Конан нетерпеливо закатила глаза и прервала его:

— Это и так все знают, зачем объяснять?

— Мало ли, вдруг ты двоечница, — отрезал ее собеседник, нисколько не выглядя смущенным ее резковатыми словами, и продолжил, не давая ей и слова вставить — так вот, ветер движется в северном направлении, в сторону Страны земли.

— И как же ты определил, куда он дует?

— А смотри, — подскочив, сказал он и, смочив указательный палец во рту, поднял его выше.

Конан встала рядом с ним и посмотрела на его палец.

— Ну и что с твоим пальцем? — кисло спросила Конан, ничего не заметив.

— Как что, посмотри сама, с той стороны, откуда дует ветер, палец быстрее высыхает. А что с той стороны? Правильно, север, — торжествующе закончил мальчишка и нахально заметил, — а ты все-таки двоечница.

Конан вспыхнула. И что, что она не знает таких вещей, ей об этом не рассказывали, вот. Она только-только пошла в школу, прошел только месяц! И хотя Конан чуть не тряслась от злости, она все же не сказала незнакомому мальчику резких слов и не ушла от него. Ей хотелось сохранить лицо, хотя она, в силу своего маленького возраста этого и не осознавала в полной мере. Чтобы хоть немного реабилитироваться в глазах сверстника, Конан полезла в свой кожаный портфельчик и вытащила альбом с рисунками и отдала мальчику.

— Смотри, зато я вот так умею. Меня дедушка научил, — сказала девочка и замолкла, с удовлетворением смотря на то, с каким восхищением смотрит он на ее живопись акварелью.

— Мне все нравится, но вот эта больше всего, — заметил мальчик, просматривая один из последних рисунков Конан. На бумаге, распростерши крылья над городом, висел в воздухе ангел, держащий в руке букет роз.

— Дедушка тоже похвалил, — отозвалась Конан, чувствуя от чужой похвалы неожиданную теплоту в груди, — он сказал мне через год нарисовать еще раз ангела, посмотреть насколько выросло мастерство.

— А мне кажется, что и сейчас хорошо, — отозвался он с улыбкой и протянул ладонь, представляясь — я Яхико, а ты?

— Конан, — улыбнулась она и сжала его ладонь.

Так началась их дружба. Целый час потом они носились то наперегонки, то играя в прятки между петляющих вокруг стадиона деревьев, то просто болтая. На закате Яхико предложил ей пойти к нему в гости. Они недавно переехали с мамой в их город, и у него еще не было новых друзей. Конан стала первым. Яхико уверял, что мама его будет не против того, что он привел ее. Почему Конан согласилась, она не помнила, очнулась только когда солнце полностью село и они вместе пробирались по темному переулку к его дому. Вдруг раздался какой-то звук позади нее, она обернулась, но ничего не увидела. Когда она обратно посмотрела вперед, Яхико и след пропал. Волосы у нее на затылке встали дыбом от ужаса. Она зажмурилась, а потом снова открыла глаза, но мальчика по-прежнему не было нигде видно. Девочка принялась его звать, но никто не отзывался, только тяжело шелестели листья акации на ветру. Она никак не могла понять, куда подевался Яхико. Наверно подшутил над ней и побежал домой, подумала Конан с непонятным обидным чувством, которое взрослый интерпретировал бы как разочарование. Разочарование тем, что первый же появившийся друг так подло кинул ее в богом забытом месте ночью. Конан решила идти домой. Когда девочка повернулась и прошла уже несколько шагов назад, сзади раздался голос:

— Куда же ты, Конан?

Она подскочила от неожиданности и резко обернулась. Перед ней стоял взрослый рыжеволосый юноша. В нем она с трудом, но узнала Яхико. В тот же момент она и сама осознала, что уже не девочка, а девушка. В груди ее похолодело от плохого предчувствия.

— Куда же ты? — повторил он и криво улыбнулся, вытаскивая из чехла кунай, — неужели не хочешь снова посмотреть, как я из-за тебя умираю?

Он сумасшедшими глазами посмотрел на нее, все вспомнившую и обмершую от страха, и пробормотал:

— Да, да, надо бы тебе снова увидеть дело рук твоих…

В тот же миг Конан, застывшая было, бросилась к нему, стремясь вырвать клинок из рук, но не успела. Яхико воткнул кунай в живот по рукоять и сполз на землю. Жизнь мгновенно покинула его, это девушка знала точно. Конан упала на колени. Душевных сил никаких не осталось, и она горько зарыдала.

Проснулась Конан плачущей. Слезы залили все лицо, а в груди клокотали всхлипы, которые было просто так не остановить. То были первые слезы со смерти Яхико, и Конан дала им пролиться. Горестно сжавшись и отвернувшись к стенке, она рыдала в подушку так, чтобы не было никому слышно. Никто не знал, чего ей стоило все это время быть даже в относительном порядке, ходить на миссии и смотреть на неживое, но ходящее тело Яхико. Было в какой-то степени легче оттого, что на лице Тендо сияли темные глаза Нагато, а не его собственные, но облегчение это было мимолетное, почти незаметное во всем том состоянии из вины и горя, в котором находилась Конан. Часто становилось стыдно оттого, что она пытается забыть все и отстраниться, не чувствовать сжимающей тоски под сердцем, однако природу человека не переборешь, не запрешь эту сумасшедшую волю к жизни, к исцелению, счастью.

Человеческое всегда берет вверх. Особенно, если молод и имеешь цель. Много раз в бессонные ночи миссий, когда не хотелось жить, Конан втирала в ранку соль и повторяла про себя лишь два имени: Яхико и Нагато. Первый ушел, но его волю она, как выжившая, должна была выполнить, второй же нуждался в ней так остро, что покинуть его было бы худшим из предательств. Все, что она делала, было не зря. И слезы, даровавшие ей облегчение, тоже были не зря, поняла Конан, уже выплакав все глаза, и смотря на потолок, по которому пробежал луч света из щели ставен. Рассвело.

Через некоторое время ей стало настолько легче, что она встала и, приведя себя в порядок, пошла на тренировку с Нагато.

Ему было все труднее передвигаться как обычно, потому что техника, что он высвободил в день гибели Яхико, оказалась столь сильна, что нанесла непоправимый вред его позвоночнику и суставам ног. Медики сделали все что могли, но вынесли вердикт, что прежнюю подвижность Нагато никогда не вернуть. Он мог ходить, даже пробежать пару километров, но дальше этого прогресс не шел.

Конан мучило чувство вины из-за этого, но постоянные спарринги с Нагато хоть ненадолго, но заставляли совесть замолкнуть.

Она направилась к кабинету Нагато, ведь обычно именно там он и бывал рано утром. Сна ему требовалось всегда удивительно мало, что было большим преимуществом, когда они прежде выходили на миссии. Все трое после тяжелого дня просто валились с ног, но Нагато всегда долго не мог уснуть, поэтому всегда был дежурным в первую половину ночи. Он садился, как всегда, в позе лотоса, и начинал стругать деревяшку. Отсветы костра тонким абрисом ложились на вечно бледное его лицо, хоть и ненадолго, но давая ему хоть сколько-нибудь здоровый вид. Он всегда вырезал животных. В один день это мог быть слоник, в другой день тигр, а в третий обезьяна. Фантазии Нагато не было предела. Так у нее собралась небольшая коллекция деревянных зверей, которая осталась в Ивовом убежище. Конан улыбнулась теплому воспоминанию и постучавшись в дверь, вошла. Нагато был внутри.

— Что, может на тренировку, а? — спросила она и села в кресло напротив стола.

— Подожди-подожди, видишь, составляю вам с Мадарой смету на вашу миссию, — отмахнулся тот, даже не подняв глаз с документа.

— Впиши туда поход на горячие источники, — со смешком предложила Конан.

Нагато поднял на нее глаза и с тревогой посмотрел на нее:

— Ты так сильно устала? Может вместо тебя кого-нибудь послать?

— Не надо, Нагато, все в порядке. Когда еще выдастся шанс сходить на миссию с легендарным стариканом? — попыталась она отшутиться.

Друг, было, улыбнулся, но посмотрев поверх ее головы, и вовсе тихо рассмеялся.

— Куда ты смотришь?

— На старикана, вестимо, — отозвались позади нее.

И снова она его не почувствовала. Видимо дело было все же в непрофессионализме, а не в усталости. Все же, что у него за техника такая, с досадой подумала Конан. Она была неплохим сенсором, чем всегда гордилась, а тут…

В каком-то смысле это было вызовом ей, но у нее сейчас и так было столько забот, что думать над новой техникой ужасно не хотелось.

— Ты что, язык проглотила от моего великолепия? — поинтересовался Мадара, вольготно устраиваясь в кресле и положив ногу на ногу.

— Да, а еще обоняние от старческого запаха, — парировала Конан, совершенно невозмутимо, демонстративно отворачиваясь от него.

— Прекратите, — прервал зарождающуюся перепалку Нагато и снова уткнулся в листы.

— Кстати, про горячие источники не забудь, — напомнил Учиха лениво, — и заканчивай уже, много дел надо еще обсудить.

— У нас тренировка, — возразила Конан, — позже. После обеда.

— Пропустите один день, ничего не будет, — бросил Мадара нетерпеливо.

— Странно, что ты с таким подходом жив еще, — ответила она, не удержавшись от враждебной подколки. Нагато проводил с ним несоизмеримо больше времени, чем с ней, обучая техникам и проводя спарринги, что очень злило ее. Во-первых, Конан ему мало доверяла, а во-вторых, ей самой иногда так сильно не хватало друга, но побеспокоить его было нельзя — с ним был Учиха. И сейчас он принялся за нее, мрачно подметила она, видя по напряженной позе тела Мадары явное недовольство. Молчать он, конечно, не собирался:

— Это оттого, что я талантливее и красивее, — пожал нарочито плечами он, театрально разводя руки в стороны.

Нагато их, казалось, не слышал, лишь медленно пересчитывал цифры, но на последней фразе поднял голову и сказал:

— На горячие источники бюджета не хватит.

— Ну и почему? Я недавно с миссии вернулся, а она, заметь, довольно хорошо оплачивалась…

— Возможно, если б в бюджете были еще сорок процентов твоего чистого дохода, то и хватило бы, — ответил Нагато совершенно серьезно, даже не задумываясь, что это выглядит как выклянчивание денег.

— Вот еще, а на что мне жить, по-твоему, Нагато?

— Ты и так живешь в резиденции бесплатно, питаешься тоже в нашей столовой, единственное, на что ты тратишься, это на оружие, так что…

— Нет-нет, Нагато, лучше не принимайся считать мои деньги. Терпеть это не могу, — твердо возразил Мадара.

Когда-то давно, в Академии еще, его друзья, каждый раз питавшиеся за его счет в буфете, подходя на перемене, сразу интересовались суммой денег в его кошельке, а потом рассчитывали, кто и что купит. Не то чтобы денег было очень много, но он хотел найти друзей. Нашел же только нахлебников, питавшихся с пенсии его бабушки. Позже он это понял, конечно, но с тех пор он ненавидел когда кто-то лезет в его финансовые дела.

Нагато этого, конечно, не знал, но сразу замолк. Конан все еще ждала, пока он закончит, и они сходят позаниматься, но это явно не входило в планы Мадары. Они ждали молча, пока голова Нагато не поднялась из-за бумажек, но первым успел заговорить Учиха:

— Это дело гораздо важнее, чем тренировка, не находишь? Кажется, ваш финансист уже не раз к тебе забегал со своими стенаниями?

Конечно, у него были свои дела в Стране жемчуга, но не совсем касающиеся лидеров Аме. Однако почему бы не совместить два задания? Тем более, что они очень удачно совпали.

Конан недовольно посмотрела на него. Но ему не было и дела, пусть смотрит, что с того? Он и не таких диких кошек усмирял. Не то, чтобы у нее было миллион причин ему доверять, но эти взгляды ее, полные красноречивых слов и недоверия, уже немного поднадоели. Прошел уже как-никак почти год. Но Конан была довольно постоянной, и ее отношение к нему тоже. В отличие от Нагато, который иногда казался ему ягненком.

Умным, но доверчивым ягненком.

Вот и сейчас он примирительно посмотрел на Конан и устало покачал головой, давая понять, что тренировки не будет. Она незаметно вздохнула и приготовилась слушать. Мадара, казалось, воспрял, и хлопнул в ладоши.

— Отлично. Нагато, не мог бы ты достать карту? — и пока тот выполнял просьбу, продолжил, — я договорился с караваном, выходящим из Нинко ⁽¹⁾. Поскольку мы с вами лица неизвестного происхождения, будем соблюдать осторожность. Не знаю, какими талантами вы обладаете, но я планировал в Страну жемчуга входить под видом торговцев. Правда, надо выбрать, что именно будем продавать. Да еще нанять пару работничков. И как можно быстрей все решить надо, начальнику каравана через пару дней подавать таможенную декларацию ⁽²⁾. Маршрут пролегает через Страну птиц, далее через Исиниву⁽³⁾ в столицу Страны жемчуга…

Конан слушала внимательно, однако все больше недоумевала, зачем столько телодвижений, если можно нелегально пересечь границу и добиться своего менее энергозатратным способом? Мадара, по-видимому, почувствовав это, повернул к ней голову и раздраженно ответил на незаданный вопрос:

— Не все миссии можно выполнять так топорно, Конан. У нас несколько целей, как ты знаешь. И за один подход важнейшей из них не добиться. Нам нужна агентурная сеть. И под торговой миссией это легче всего провернуть. Неужели ты думала, что Страна камня так легко отлипнет от своей кормушки? Вижу, Джирайя научил вас кулаками махать, но не рассказал, что это не все умения, нужные ниндзя.

Конан поджала губы. Даже сдержанный Нагато недовольно сузил глаза, а это уже о чем-то да говорило. Джирайя учил их в свободные дни, когда у него была ротация ⁽⁴⁾, и, естественно, никогда и речи не шло о том, что знания у них были всеобъемлющие. Но разве можно было в этом винить Джирайю? Он делал все, что в его силах. Он их спас, в конце-концов. Поэтому Конан не смогла смолчать:

— Учитель не научил нас многому, это правда. Но и твой учитель не преуспел, я вижу. Совсем не научил выбирать слова при разговоре с союзниками, — отчеканила она, твердо смотря на него.

Увидеть недовольство на его лице ей хотелось в тот момент просто ужасно. Кабинет в секунду поглотила тишина. Слышно было только как ритмично отбивали секунды висящие на стене часы. Нагато вздохнул.

— Не будем ссориться. Ты верно отметила, что мы союзники. Поэтому не будем обижаться из-за мелочей. У тебя есть идеи по поводу миссии? — обратился он к Конан.

— Есть. Я знаю, чем мы будем торговать, — не отводя взгляда от Мадары, ответила она, — чаем.

---

1) Нинко — один из городов Страны дождя.

Вернуться к тексту

2) Таможенная декларация — документ, в котором, в котором указаны вещи, которые гражданин перевозит через границу при въезде или выезде из страны.

Вернуться к тексту

3) Исинива — придуманная мной столица Страны камня. Ничего не поделаешь, в каноне куча белых пятен, оставленных на откуп фикрайтерам.

Вернуться к тексту

4)

Ротация — это регулярная замена военного состава через определенное время во время боевых действий

Вернуться к тексту

— А вот и вы, госпожа, — ласково пропела Си Ши и коротко поклонилась.

Сегодня на ней был совершенно сногсшибательный наряд — прямое белое платье на жемчужных бретельках, длиной до щиколоток. Оно крайне выгодно подчеркивало все достоинства — и красивые покатые плечи, и тонкую шею, на которой красовалась розовая жемчужная нитка, и высокую грудь, щедро обнаженную глубоким декольте. От предыдущего образа остался лишь непременный белый газовый шарф, целомудренно стекающий с плеч на грудь. На правой руке поблескивали изящные золотые часики, мерно отсчитывающие время.

Конан улыбнулась.

— Вы сегодня выглядите совершенно очаровательно, госпожа Си Ши. Новая мода?

— А вы наблюдательны, — расцвела хозяйка, — новое время диктует новые правила. У людей не так много денег, вот и ухищряются.

— Они, но не вы, — заметила Конан.

— Верно. Но кто мешает мне подмечать то, что кажется красивым и применять? К тому же, эти вечные фурисодэ немного поднадоели. И материи на них уходит очень много, чего не скажешь о новом нашем фасоне. И просто, и дешево, и красиво. Каждая сможет быть прекрасной. И вы тоже, — лукаво подмигнула Си Ши.

— Очень может быть, — согласилась Конан. — Как раз подумывала гардероб обновить. Но мастериц хороших так мало.

Признаться откровенно, эта фраза была неким экспромтом. Она внезапно вспомнила, что наряды ей и вправду нужны, ведь их миссия предполагала максимальную достоверность во всем, начиная от говора и заканчивая одеждой. Поэтому она немного подыграла хозяйке заведения.

— О, я вам с удовольствием подскажу, присаживайтесь, — сказала она, и крикнула куда-то в сторону кухни, — Кэна, принеси, будь добра, нам чаю, который я пью.

Потом повернулась и внимательно посмотрела на Конан.

— Знаете, я была бы рада, если вы пришли сюда только за тем, чтобы побыть в моей компании, послушать музыку и вкусно поесть, но я чувствую, что вам нужно что-то еще.

Конан молчала, давая ей дальше развить свою мысль. Си Ши вздохнула и покрутила тонкое серебряное колечко на безымянном пальце.

— Мой муж, как вы знаете, давно здесь обустроился. Во время войны он много помогал правительству Ханзо — ссужал деньги, обеспечивал продовольствием, нанимал в качестве охраны ниндзя Аме. Но для шиноби лишь один его проступок оказался достаточным для того, чтобы лишить жизни, — она замолкла на секунду, но Конан успела услышать.

Всего на секунду, но ее голос болезненно надломился. Однако они обе держались так, будто ничего и не было.

— В тот день, во время пути в Нинко, где у нас филиал, мой муж поссорился с сопровождавшими его двумя ниндзя. Его помощник потом рассказал, что увидел, как они обступили его вдвоем и кричали, что он чертова крыса, прячущая в подпол все, что есть, пока остальные их товарищи умирают. Андзэн защищался, как мог, но вы же и сами понимаете, что против шиноби это просто бесполезно. Спор их все разгорался, а потом они его убили, — закончила Си Ши и подняла глаза на Конан.

Зеленые глаза в желтую крапинку, при свете дня ярко сиявшие раньше, давно потухли. Теперь в них тускнела печаль. Как знакомы были эти глаза ей! Между ними, было, вклинилась тишина, но была прервана официанткой, принесшей чай в высоком керамическом чайнике с голубыми узорами впридачу с маленькими чашками.

Она коротко поклонилась и ушла, а Конан заговорила:

— Вся моя семья умерла от рук шиноби. Погибли под завалами, когда ниндзя Ивы использовали земляные техники, пытаясь пробиться. У нас город был около северной границы, вот и получилось так. Лишь я выжила.

— Так значит, вы росли одна?

— Не совсем, — ответила Конан. — У меня были друзья и наставник.

— Я… — замялась хозяйка, но продолжила — я понимаю, что это выглядит очень странно, но я не могла иначе. Просто с тех пор, как я вас увидела, я прониклась к вам безмерной симпатией, и мне хотелось сразу расставить акценты там, где нужно. Не хочу вас расстраивать пустым отказом без объяснения причин. Раньше моя семья сотрудничала с шиноби, но теперь нет. Никаких связей. Извините. Теперь в ваших визитах нет надобности, госпожа Ангел.

Си Ши замолкла. В тишине Конан взяла в руки чайник и начала разливать янтарный чай в чашки. Пространство тут же окутал мягкий медовый запах, заставивший невольно вспомнить дни, проведенные у широкого берега Тарьи. Пахло счастьем. Далеким и призрачным, словно предрассветный сон, который не вспомнишь при пробуждении, но который непременно был прекрасным.

— Это липа, — заговорила хозяйка. — Конечно, не так благородна, как чаи из моей страны, но я все равно ее люблю. Цвет и запах просто божественные.

— Вы правы, — кивнула Конан, сделав один глоток, и откинулась на спинку стула. Потом продолжила, бесшумно поставив чашку обратно. — Вы наверно думаете, что я специально пришла в ваше заведение, чтобы втереться в доверие и заставить выполнять различного рода просьбы. Но уверяю вас, в тот день я ничего такого не замышляла. Мне просто хотелось поесть. Но сегодняшний день другой, это правда. Я рассчитывала на помощь, но раз вы не хотите ее оказывать, то настаивать не стану, — спокойно сказала Конан.

— Благодарю вас, госпожа, — благодарно наклонила голову Си Ши. — Надеюсь, все же, вы не перестанете посещать мой ресторан?

— К чему себя лишать такой радости? — тонко улыбнулась Конан. — У меня к вам лишь одна просьба — не могли бы вы посоветовать мне хороших торговцев чаем из вашей страны? Нужно немного закупиться для нужд деревни.

— Могу порекомендовать вам Таскэ Иши. Он, конечно, не так много экспортирует, как наша торговая компания, но все же.

— Нам нужно не так много, не беспокойтесь. Лучше скажите, где ваш сын. Я ведь хотела с ним познакомиться.

Си Ши удивленно посмотрела на нее и выдала:

— Я думала, вы забудете про то, что обещали познакомиться с моим сыном.

— С чего бы это? — хмыкнула Конан. — Он ходит в школу?

— Нет. Обучается на дому, здоровье слишком слабое. Сейчас как раз у него урок, урок… — она взглянула на часы. — Да, урок искусств. Мой Ксиан превосходно пишет маслом.

Как только разговор зашел о ее сыне, Си Ши будто стала совсем другой — только что опущенные плечи расправились, на щеках расцвел румянец, а на губах улыбка. Она гордилась им. Конан не знала, каково это, но была рада за нее. Си Ши нашла успокоение. Сможет ли она сама в чем-то его найти? Наверно нет. Захочется покоя. А это невозможно. Не для нее.

— Идемте, — позвала хозяйка и встала. — Проведу вас в учебную комнату.

Они направились к лестнице на второй этаж. В коридоре второго этажа было светло и пусто. Из открытых чистых окон слышался шум трепещущей на ветру листвы. Шумели стайки детей, только что отпущенных из школы. На стене висело пару натюрмортов, нарисованных акварелью.

— Сюда, — позвала Си Ши и, постучавшись, открыла дверь. — Душа моя, отвлекись, с тобой хочет познакомиться кое-кто важный.

Конан вошла в просторную голубую комнату. На стенах висели многочисленные картины. По углам скопились рамы и недоконченные работы. Небольшой книжный шкаф напротив двери и стол, за которым сидел мальчик, привлекли ее внимание. Он, при виде гостей, встал, и Конан смогла его хорошенько разглядеть. Темноволосый, голубоглазый и тощий. С руками и носом, запачканными в грифеле. На вид ему было лет десять, но она все же решила уточнить, чтобы хоть как-то начать разговор:

— Сколько же тебе лет, юноша?

Мальчик большими глазами-озерами смотрел на нее, очевидно, застеснявшись.

— Ответь же госпоже, Ксиан, — попросила его мать.

— Мне тринадцать, госпожа Ангел, — сказал он и просто в мгновение заалел.

Конан не могла не улыбнуться. Какой нежный ребенок. Она в свое время была бойкой и резкой, никогда не боявшейся незнакомцев, да и Яхико был похожим. Мальчик очень походил на Нагато, вдруг осенило ее. Точно-точно. Вот откуда ей были до боли знакомы все эти стеснительные движения и застенчивый румянец. Правда, как и все люди с рыжими волосами, Нагато краснел так, что чтобы не заметить, нужно было буквально быть слепцом. Ксиану в этом плане повезло гораздо больше, поэтому Конан сделала вид, что не заметила, и направилась к нему.

— Ты меня наверно знаешь… — начала, было, она, но была перебита.

— Конечно, знаю. Вы госпожа Ангел — советник деревни и самая сильная куноичи деревни, — протараторил Ксиан восторженно, но тотчас замолк под недовольным взглядом матери.

— Да, — признала она. — Но ты и госпожа Си Ши можете звать меня Конан. Я еще много раз буду к вам заходить, так что привыкнешь. Мне сказали, ты рисуешь хорошо?

— Нет, пока не слишком хорошо, — понуро отозвался мальчик.

— Художник всегда строг к себе больше, чем следовало бы. Я в свое время тоже рисовала, так что понимаю, каково это.

Глаза у Ксиана округлились.

— Ты наверно думал, что шиноби только и делают, что тренируются да сражаются? — шутливо пожурила его Конан. — Если бы я не потеряла свой альбом, то показала бы, но увы. Лучше ты свои работы покажи.

— Хорошо, — отозвался он и нехотя протянул то, над чем сейчас работал, мельком покосившись на маму.

Девушка заметила это, и встала совсем близко к нему, чтобы Си Ши было не видно то, что она рассматривает.

На белой бумаге были нарисованы карандашом шиноби. Одни в стойке, другие яростно скрестившие оружие, третьи, спокойно смотрящие друг на друга, словно давнишние боевые товарищи. Детализация была потрясающая, как и размашистые, резкие линии, образующие композицию. Некоторые из рисунков представляли собой целые боевые полотна, на которых все сражались со всеми, а другие показывали мирную жизнь. Иногда попадались и совершенно другие наброски — пейзажи, на которых было всегда только море. Вот море в спокойный день, когда даже солнце лениво и нехотя светит на тяжелые валы волн, усыпанные мелкими рыбацкими лодчонками. Вот море в бурю, свирепо бьющее из стороны в сторону большой баркас, на котором можно рассмотреть паникующих людей.

— Очень талантливо, юноша, — сказала Конан, отдавая ему альбом. — Больше всего мне понравился рисунок номер 9. Просто отличная анатомия, я тебе скажу. И движения такие естественные, совсем как в реальности.

Матери было непонятно, о чем шла речь, но Ксиан засиял как солнце, услышав слова похвалы.

— Спасибо, госпожа. Я очень старался, — поклонился он.

— Те рисунки на стенах тоже твои?

— Моего отца. Он был великим живописцем. Мне в особенности нравится вот эта его картина, — показал мальчик. — Волны здесь выписаны так волнующе. Я был с мамой на море много раз, поэтому точно знаю, что так написать их великий труд.

Видимо, любовь к морю он унаследовал от отца-мариниста. Мрак глубокой ночи, холодное послештормовое море и одинокий человек, обессилено держащийся за поломанные доски погибшего корабля — это все, казалось, было, настоящим, происходящим прямо сейчас, на их глазах. Конан, казалось, не дыша, смотрела на картину. На глазах чуть не выступили слезы, но она поморгала и повернулась к хозяевам с невозмутимым лицом.

— Действительно прекрасно. Но человек здесь мне нравится гораздо больше, чем все остальное. Он центральная фигура. Остальное лишь фон, юноша. Этот мужчина борется за жизнь — среди холода, смерти и тьмы. Его борьба, вот лейтмотив всего. И это, в конечном итоге, главное. Желание выстоять. Если выйдет так, что он выживет, это будет величайшей его победой. Согласен?

— Может быть, — растеряно отозвался Ксиан и посмотрел на картину так, словно впервые ее видел.

Си Ши, стоявшая до того молча, заговорила:

— Госпожа Конан, мы поздно обедаем, не хотите с нами посидеть? Занятия Ксиана как раз закончились. Договорите за столом.

Конан задумалась. Она была не против, но червячок перфекционизма точил ее, напоминая, что у нее миллион дел, которые нельзя просто проигнорировать. Заняться пошивом гардероба, договориться о грузе с торговцем, сходить на вечернюю тренировку…

Конан с сожалением покачала головой и произнесла:

— Я приду в другой раз, госпожа, после миссии. Сейчас мне надо идти.

— Тогда я провожу вас, — предложила хозяйка и повернулась к двери, ведя ее обратно. Конан последовала за ней. Уже у двери она глазами попрощалась с мальчиком и кивнула.

Он поклонился в ответ.

— Госпожа, помнится, вы сказали, что знаете неплохую швею, — напомнила Конан, спускаясь по лестнице.

— Да, погодите малость, я сейчас напишу имя и адрес на листочке. Профессионал высочайшего уровня. Платье, что вы на мне видите, как раз она пошила. Вам, вроде, понравилось.

Это правда, ей понравилось, но сложно было представить себя в чем-то подобном. Даже фурисодэ, которые носила ее мать, Конан ни разу в жизни не надевала. Лишь любовалась издалека, понимая, что это не ее. Ее — это плотно забинтованная грудь под плотной черной кофтой и теплым кэйкоги. Чтобы не замерзнуть и не подхватить что-либо малоприятное. В их климате это происходило на раз-два. У себя в комнате можно было немного ослабить перевязь и выдохнуть, расслабляясь после мучительного дня, в остальном же ничего не менялось. День и ночь в одном и том же. Она привыкла, и ей это уже не мешало. Но перемены немного будоражили.

— Вот, держите, — протянула ей сероватую бумажку Си Ши. — Не забывайте о нас.

— Непременно, — пообещала Конан и вышла из ресторана, в котором к вечеру снова набирались люди. Зазвучал тонкой флейтой приглашенный музыкант. Она пожалела, что совсем нет времени послушать, и зашагала к улице, указанной на бумажке.

---

Примечания:

Решила сделать небольшое допущение в виде новой моды, возникшей после войны в странах Буфера. Теперь все больше героев будет одеваться как люди в двадцатые годы прошлого столетия.

— Мне кажется, спина слишком открыта, госпожа Сёри, — сказала Конан, смотря в напольное зеркало с тяжелой золотой рамой.

Фиолетовое платье на лямках, того же фасона, что и у Си Ши, было красивым. От края платья вверх поднимались ползучие серебряные розы, останавливаясь в районе живота, а сзади широкий вырез открывал лопатки. Этот вырез-то как раз и беспокоил ее. Она куноичи, и оставлять спину настолько открытой и беззащитной было, во-первых, неловко, во-вторых, страшно. Чувство опасности стучало молоточком в висок непрерывно.

Но швея и слышать не хотела об изменении в платье.

— Будет вам. Посмотрите на себя. Фигура у вас что надо — мышцы, есть, конечно, но не так много, как у других куноичи. Грудь что надо, руки как у лебедушки. Платье все, что нужно, подчеркивает. Куноичи для миссии самое то.

Конан медленно обернулась и окинула женщину пристальным взглядом. Женщина, в свою очередь, продолжала подшивать юбку, делая вид, что не замечает. Иголка в больших мозолистых руках двигалась вверх-вниз, вверх-вниз, рождая новые ровные швы на одежде. И правда мастер, отстраненно заметила про себя Конан.

— Почему вы думаете, что это для миссии?

— Не ты первая, не ты последняя, дорогая моя. Я и сама прежде была куноичи, разве ж это секрет? Полно бывало таких заданий, для которых такие платья в самый раз. У меня даже была коллекция, — усмехнулась Сёри. — Правда после отставки я ее к демонам сожгла…

Она говорила о так называемых «цветочных» миссиях куноичи. Когда задача состояла в соблазнении и долгом шпионаже за объектом. К счастью, Конан никогда через такое не проходила. При мысли об этом у нее просто леденело от отвращения в груди. Шиноби такими миссиями тоже занимались, но это был такой мизер, что нельзя было и сравнивать.

— У меня совершенно другая миссия, — было, ответила Конан, но женщина ее перебила.

— Даже если и другая, перешивать не стану, жалко портить. Ни одной другой девушке оно так не пойдет, так что оставь его себе. Плату за него я не возьму.

— Но как же…

— Все. Я решила, — отрубила швея и повернулась, делая последние стежки. — Вот и готово твое второе платье. Примеряй-ка, госпожа Конан.

Этот наряд был куда как скромнее. Черного цвета, с широким воротом и длинными свободными рукавами, на которых той же серебряной нитью были вышиты привычные ползучие розы. Самой яркой деталью была струящаяся серебряная юбка, начинавшаяся от линии бедер. В этом платье прямой силуэт был проигнорирован — Сёри решила, что талия быть должна, иначе осталось бы впечатление, что на Конан мешок.

— Ты забыла кое-что, — проронила швея, протягивая ей пояс и оценивающе смотря на свою работу.

С поясом все и, правда, смотрелось лучше. Конан иронично изогнула губы, разглядывая себя. Незнакомка была тощая и бледная, с покрасневшими от недосыпа острыми глазами и тонким надменным ртом. В отдельности ничто из этого не представляло особой ценности, однако соединенное вместе, создавало иллюзию необычайной хрупкости и изящества. В ее краях сказали бы, делая комплимент, что она как лепесток на ветру. С одной стороны это было хорошо — такого рода девушки часто становились объектами внимания и любовного пыла людей. При особом умении, на этом можно было хорошо сыграть. С другой стороны, Конан одолевало неуютное чувство неузнавания себя в отражении. Слишком другая, иная была девушка по ту сторону зеркала. Конечно, видно было и усталость, и небольшую запущенность, но смотрелось это скорее самодурством богачки, не знающей что вообще делать со своей жизнью, и на что еще потратиться чтоб было веселее.

— Еще б зрачки пошире и было бы прям в точку, — заметила с ухмылкой хозяйка ателье, поднося к сигарете во рту зажженную спичку и закуривая.

Конан фыркнула. Идея была и правда неплохая. Недостатки, присущие образу куноичи, день и ночь проводящей в миссиях и боях, можно было превратить в достоинства, заставив людей думать, что перед ними глупая богатая куколка, нюхающая кокаин и не имеющая в голове хоть сколько-нибудь связную мысль.

— А вы довольно опытны, я погляжу, — снимая пояс сказала Конан.

— Не за что, — выпуская дым изо рта ответила Сёри.

За следующий час она померила еще несколько повседневных комплектов одежды и удовлетворенно кивнула самой себе. Да, с такой одеждой можно претендовать на звание богатой торговки из Аме. Надо бы только жемчужное ожерелье прикупить, чтобы не выглядеть странно на фоне напыщенных аристократов двора…

Она в последний раз посмотрелась в зеркало, а потом медленно отошла к первому платью, шелковой рекой лежащему на столе, и провела рукой по блестящей вышивке.

— Госпожа Сёри, а где ваша вышивальщица? Она проделала такую огромную работу за пять дней, что у меня слов нет. Это огромное мастерство. Мне бы хотелось ее поблагодарить.

— Это вышивала моя дочь, — спокойно ответила она. — Сейчас на миссии, но если зайдете чуть позже, возможно вам удастся с ней пересечься.

— На миссии? — поразилась Конан. — Она еще и куноичи? Когда только успевает?

По чуть дрогнувшим уголкам рта и потеплевшему взгляду, Конан поняла, что хозяйке приятно это удивление.

— Ничего необычного, — отмахнулась она. — Стыдно быть дочерью швеи и не уметь даже иголку в руках держать. Пару узоров умеет вышивать — значит не сдохнет с голоду после окончания карьеры.

— Не думала, что наши шиноби получают так мало после отставки.

— Да везде так, и это даже понять можно. Мы оружие, направленное на врагов.

Сломанное же оружие бесполезно, госпожа моя, — ровно произнесла Сёри, раскладывая по полкам не понадобившиеся свертки ткани.

— То, что нам платят даже эти копейки, чудо. Помнится бабка моя, куноичи клановая, рассказывала, что если бы не клан, так и померла бы после рождения моего отца с голодухи. Никто никому ничего не платил. Лишь господин Ханзо расщедрился. Оказал хоть и минимальную, но помощь. Благодарность нам за службу выразил, вот так-то…

Конан промолчала. Ей Ханзо добра не делал, а с тем, кому сделал, ей не хотелось ссориться. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Что за жизнь! Хотелось бы воспоминание об этом человеке стереть отовсюду, но это было невозможно. Его хорошие дела были перед глазами, не признавать их было нельзя, но ненависть к нему не угасала после того, что он сделал с ней и ее близкими. И, наверно, никогда не угаснет.

Конан зашла за ширму и стала стаскивать с себя вещи, в минуту ставшие неудобными. Она быстро натянула свой комплект, запахнула черный плащ и застыла, глядя в стену. В голове было пусто, как в комнате, куда только-только въехали и не успели еще обжить. Навалилась резко усталость. Что она делает? К чему все это? Ее место рядом с Яхико, но его нет. Никого из Акацуки нет. Лишь она и Нагато, суетливо как муравьи, латающие все дыры в деревенском бюджете и пытающиеся все исправить, отстроить, заменить. У Яхико вышло бы лучше, чем у них. Рассвет ⁽¹⁾ с его помощью настал бы быстрее, подумала Конан с тупой болью в сердце. Он добился многого, но смог бы сделать еще больше, если бы не Конан и его любовь к ней, побудившая отринуть весь мир, и даже их собратьев по организации, ради нее.

Непроходимая горечь разлилась по нёбу, заставляя поджать губы. Она помнила. И вряд ли забудет когда-нибудь. Пока живы она и Нагато, Акацуки не перестанет существовать. На зло всему миру — и умершему как собака Ханзо, и стервятникам из больших стран, подло развязавшим большую войну и жирующим теперь на награбленном у гражданского населения Зоны Буфера. Все враги увидят, что они живы и не склонили головы.

Руки до сих пор сжимали в пальцах тонко расшитое розами платье. Глядя на узор, Конан вдруг отстраненно подумала, что хотела бы что-то такое с узором на свой плащ. Что-то, что показывало бы ее принадлежность организации. Рассвет изобразить было бы слишком трудоемко, а вот озаренные зарей облака…

Да, алые рассветные облака. Такие же, как были в тот день, когда застывшая от горя потери Конан среди развалин родного города встретила такого же Яхико. Сквозь года она ясно увидела себя и его, спаянных общим несчастьем в крепкие объятия, рыдающих от того, что у них остался хоть кто-то.

Возможно кому-то показалось бы, что это нелепо, но Конан было все равно. Она хотела увидеть рассвет хотя бы на своем плаще, заодно давая понять — Акацуки не сломлены, живы, и борются. Они дождутся рассвета.

И мастерица для выполнения этого послания была. Все складывалось как нельзя лучше. Куноичи вздохнула и принялась складывать платье.

— Госпожа Сёри, вещи упакованы? Я собираюсь рассчитаться с вами и отбыть, — сказала Конан, заново собирая волосы в пучок на затылке и закрепляя бумажной розой.

— Готово все, — отозвалась швея.

Конан вышла и достала из кармана кошелек. Отсчитала положенные деньги за работу и собиралась поднять пакет в вещами, когда женщина мягко остановила ее.

— Просто хотела поблагодарить, что ты выбрала мое ателье, — коротко объяснила она и вручила запакованное фиолетовое платье. — Не думай, что сможешь меня перехитрить, птичка. Я не забываю того, что обещала.

Конан с благодарностью поклонилась. Что уж поделать. Платье будет висеть в шкафу, и вряд ли она его наденет когда-нибудь, но проявить такт и уважение к пожилой куноичи стоит.

— Спасибо, госпожа. Вы оказали мне огромную услугу, и пошли навстречу, работая только ради моих заказов все эти дни. Я это ценю. Надеюсь, свижусь с вашей дочерью и смогу лично поблагодарить.

Они распрощались, и Конан направилась в резиденцию. Там в кабинете ее дожидался новый помощник, занимавшийся подбором персонала для миссии.

— И как успехи? — поинтересовалась она, откладывая покупки куда подальше.

— Всех, кто был нужен, наняли, госпожа, — отозвался молоденький чунин с большими доверчивыми глазами и улыбкой ребенка.

— Отлично, Рэн. Слышно что-нибудь от Советника Фа?

— Только то, что он успешно пересек границу Огня и сейчас в Отафуку. Думаю, через недельку вернется.

Конан кивнула. Да, делом были заняты все в их небольшой команде — Нагато вместе с господином начальником финансов решали вопросы с денежным оборотом и строительством мощного ливневого стока, который не давал бы затоплять город каждый сезон дождей. Фа был на миссии с группой, собираясь вывезти главного инженера — теплоэнергетика, который раньше работал на правительство Ханзо, но в результате того, что собрался в неудачное время в командировку, застрял в Отафуку, так и не достроив в Аме теплоэлектростанцию. Город становился все больше, надо было чем-то топить дома и согревать людей, но что сделаешь без специалиста? Ничего. И брать их было неоткуда, ведь все мозги Буферной зоны сосредоточились близ агломерации Отафуку, которую захватила Коноха. Все университеты были там, и все ученые в большинстве своем тоже были там. Если бы удалось кого-нибудь еще прихватить, она была бы только рада. Редкие профессионалы, что-то потерявшие на территории Аме и Иши, погоду делали мало.

Иногда, видя весь фронт работы, Конан хотела просто опустить руки, но с усилием брала себя в кулак, вспоминая, как училась искусству ниндзя и придумывала свои собственные техники. Сколько там было пролито слез и получено увечий, никто не знал, кроме нее. Раз это смогла, то и многое другое смогу, упрямо твердила она себе, подписывая очередной приказ или собираясь на совещание с застройщиками. Все, что касалось города и инфраструктуры страны в целом, лежало на ней. На то время, что она пробудет на миссии, ее задачи возьмет на себя Нагато и его помощник, но после все вернется на круги своя.

Конан в каком-то смысле даже ликовала. Это задание она втайне воспринимала как некие каникулы, которые будут проведены не только приятно, но и продуктивно. Что, конечно же, было не так. Но Конан хотелось думать иначе. Слишком измотала ее управленческая работа.

В дверь постучали и вошли. Белая маска Мадары появилась на пороге.

— Исчезни-ка, дорогуша, — обратился он к Рэну и сел в кресло.

Тому не надо было повторять дважды. Тотчас бросив сшивать бумаги, он ретировался в коридор. Конан ему позавидовала. В столовую наверняка пойдет. Там было тепло и вкусно. Но самым главным плюсом было отсутствие неприятных собеседников.

— Как все идет? — спросил он, закидывая ногу на ногу. — Нагато упоминал, что груз у нас уже есть, что по остальным пунктам?

Конан встала и отошла к окну, стараясь скрыть лицо. Ее внезапно взбесил его покровительственный тон большого начальника. Даже Нагато этого себе не позволял, а он был ее непосредственным руководителем.

Она сосчитала до трех, расслабляя упрямо сжатую челюсть и повернулась к Мадаре, опершись руками об подоконник. Нужно было усмирить свой гнев, и она это сделала. Как и всегда. Холодная голова лучшее, что может иметь шиноби. И она у нее была.

— Мы наняли рабочих и отправили в министерство таможенную декларацию. Нам ее оформят в кратчайшие сроки и задним числом. Так что все в порядке. Как и планировалось, выедем через день.

— Что насчет тебя?

— А что насчет меня? — удивленно переспросила Конан.

— Ты сделала все приготовления, чтобы выглядеть соответствующе? — уточнил Учиха терпеливо, снимая перчатку с руки.

— Разумеется. Гардероб обновлен, сегодня вечером я подстригусь, и все будет готово — сухо отчиталась девушка.

Такого в ее жизни еще не бывало — если личные дела с кем-то и обсуждались, то только с близкими. Отнести к ним Мадару было бы каким-то абсурдом.

— Отлично, — вставая из кресла проговорил он. — Но подойди-ка ко мне на секунду, хочу кое-что проверить.

Меньше всего на свете она хотела оказаться с ним рядом. Что-то в нем ее настораживало постоянно. То ли разворот плеч, то ли манера говорить, то ли маска. Какое-то вечное второе дно угадывалось в малейшем движении. Поэтому подходила Конан наготове.

Как только она оказалась рядом, Мадара резко протянул руку и крепко сжал ее запястье, поворачивая ладонью вверх и трогая той самой рукой, с которой он снял немногим ранее перчатку.

— Бога ради, неужели нельзя было догадаться хоть немного свести мозоли, Конан? Любой не слепой шиноби заметит эти руки. По-твоему, каждая торговка с подобной красотой щеголяет? Это то же самое, что кричать всему миру — вот она я! — сквозь зубы произнес Мадара и поднял голову, смотря на нее сверху вниз.

От неожиданной гневной отповеди Конан растерялась. Совсем забыла про такую важную вещь. Боги. Больше, чем находиться рядом с Мадарой, она ненавидела лишь одно — плошать перед ним же. Она почувствовала, как краснеет от стыда и отошла, грубо выдернув руку из его хватки. Пару секунд постояла, подбирая слова, и произнесла:

— Я постараюсь избавиться от мозолей к моменту нашего прибытия в столицу Жемчуга.

Все. Большего он от нее не дождется. Мадара хмыкнул и снова надел перчатку. Ее злость радовала его. Хотелось подколоть еще больше — так, чтобы вывести из себя. Чтобы серые глаза потемнели от гнева, словно те тучи в ненастную погоду, извергающие тонны воды на землю. Конечно, в этом было мало смысла, и он это понимал, но отказать себе в этом маленьком представлении не мог.

— Может, лучше было бы, если бы нашей легендой стала твоя болезнь, которую мы пришли лечить на южных курортах. К примеру, прекрасно подошла бы проказа, была бы вся укрытая, словно женщина с острова Джиро…

Конан проигнорировала этот выпад. Не хватало еще больше его развеселить. Этой радости она ему не доставит.

— А что насчет тебя, дорогой будущий супруг? — спросила холодно Конан. — Как подготовился ты? Надеюсь, купил себе все нужное? Корень валерианы там, пустырник…

Секунду ничего не происходило, а потом из-за маски раздался звонкий, мальчишеский совсем, смех, который ее просто оглушил. От неожиданности она отступила на шаг назад и продолжала смотреть на веселящегося Учиху неверящим взглядом. Ситуация, откровенно говоря, была на редкость странная. Хотелось даже ущипнуть себя, чтобы выбраться из сна. Но, конечно, это была реальность. Реальность, которая была куда нереальнее, чем сон.

Внезапно ей самой стало ужасно смешно от всей этой безумной ситуации, и она закусила губу, чтоб не разулыбаться как дурочка в клинике для душевнобольных. Силой воли она остановила пытавшиеся разъехаться в улыбке губы, и приняла свой обыкновенный спокойный вид. К этому времени и Мадара перестал смеяться. Повисла неловкая для Конан тишина, в которой они оба просто смотрели друг на друга и не шевелились. Она не знала, как закончить эту встречу и металась в поиске верной фразы, пока не вспомнила свой последний вопрос.

— Так, — хрипло выдавила она и запнулась. — Так как ты подготовился к нашей миссии?

Мадара фыркнул и заложив руки за спиной, принялся мерить шагами кабинет.

— Ну, слушай, супружница моя, — нараспев заговорил он. — С самого утра я умылся, побрился, и подстригся. Потом пошел в лес за валерьянкой, — продолжал издеваться он, удивительным образом копируя деревенскую манеру речи.

Конан едва не закатила глаза. Боги, как можно было от него ждать внятного ответа. Он только и делает, что постоянно издевается над ней.

— Хорошо, я поняла, что ты ничего не собираешься мне говорить — согласилась она устало. — На один вопрос только ответь — что ты собираешься делать со своей маской? Неужели играть больного проказой? — не могла не подколоть девушка.

Хотя это и было мелочно, зато давало лучшее на свете ощущение реванша.

— Что за глупые вопросы. Естественно, я ее сниму. Но ты же не думаешь, что кто-то все равно увидит мое лицо?

Иначе и быть не могло, он же все-таки Учиха, подумалось Конан.

— Конечно, нет. Его нельзя увидеть. Иначе человек превратится в камень от ужаса — пробормотала она про себя, отворачиваясь снова к окну, чтобы не видеть раздражающую белую маску.

— Язык, который не за зубами, видимо и твоя проблема, Конан, — прохладно заметил Учиха.

— Не жалуюсь, — ответила она, не удостоив его и взгляда. — Если у тебя все, то уходи. Дел невпроворот. Перед миссией надо кучу всего сделать.

— Не лучше ли нам пойти размяться? — предложил Мадара так, что стало понятно — его единственная цель, это свернуть ей шею.

— Откажусь, пожалуй, — ответила Конан. — Я была в додзе утром.

— Жаль, жаль. Было бы славно снова повозить тебя лицом по полу. Что ж, ухожу, — заявил он, и тотчас растворился в воздухе.

Конан раздраженно дернула плечом, а затем села в кресло. Вдох, выдох, вдох, выдох. Все как всегда, она успокоится и снова станет невозмутимой и собранной. Такой, какой должна быть. И будет.

---

1) Акацуки переводится как рассвет

Вернуться к тексту

Примечания:

В общем, надеюсь вы поняли, что мне хотелось воссоздать некое подобие начала 20 века. Почему это сделано? Потому что я сужу по технологической составляющей Наруто. Единственное, что мы видели, это телевизор и холодильник. Первое, это изобретение 1913 года, второе 1931 года. Ну, то есть как раз подходит под мои временные рамки. Если судить так, то телек у Наруто это вещь роскоши. Видимо, деревня подогнала. Жду вашего мнения на этот счет.

---

Они тряслись в повозке уже неделю. Если бы кто-то раньше сказал Конан, что можно устать сидеть, то она не поверила бы. Вроде бы никакой физической активности, энергия должна сохраняться, но это работало не так, по-видимому. Каждый день она пыталась понемногу заниматься на привалах вдалеке от чужих глаз, но этой активности ей не хватало. Это раздражало даже больше, чем необходимость сидеть в повозке вместе с Мадарой, который деловито читал какую-то книжку. Иногда он хмыкал и закатывал глаза, и тогда Конан не могла не глядеть на него во все глаза, гадая, сколько из своей настоящей внешности он оставил, накинув хенге.

На полное хенге у обычного шиноби не уходило много чакры, однако если приходилось долго пользоваться техникой, это значительно опустошало резерв, что сильно влияло на боеспособность. Частичное хенге в этом плане отнимало гораздо меньше сил, но требовало очень серьезного контроля чакры. И сидящий буквально в двух шагах сокомандник по заданию явственно показывал свой уровень.

Раскосые черные глаза, седая голова и немного оплывшая фигура, облаченная в роскошный пестрый наряд — такой вид он решил себе выбрать. Ничего запоминающегося с первого раза не было не только в его фигуре, но даже и в лице. Даже и не скажешь, что этот человек пару десятков лет назад держал в страхе весь континент.

Конан с некоторым профессиональным восхищением не могла не отметить, что поработал он над образом купца средних лет филигранно — походка стала тяжелой, шаркающей, идеально подходящей для нынешней комплекции. Высокий голос теперь звал ее все время женкой, душечкой или лапуней. Конан в первый день рассердилась было, но быстро остыла. Излишние эмоции съедали силы. Уступить, однако, и стать постоянной игрушкой для пинания она не собиралась. В конце концов, в эту игру можно было играть вдвоем.

На следующей же остановке в маленьком городке, зашла в аптеку и накупила капель пустырника с валерьяной, которые вечером влила в него, с тошнотворной заботой в голосе воркуя о важности регулярного принятия лекарств. Трюк, конечно, не прошел бы, если бы она не сделала это при всех. Наградой ей были вспыхнувшие злые огоньки в его глазах. Конан мрачно торжествовала.

— А у тебя есть коготки, как я погляжу, — уже вечером в телеге сказал Мадара, закрывая за собой вход.

К вечеру на телеги сверху натягивали ткань, превращая в импровизированную палатку на колесах. Некоторые люди ночевали прямо на улице, но госпожа Сюин, которая раньше была куноичи Конан, предпочитала более комфортные условия — с кучей подушек и несколькими одеялами, в которые можно было завернуться в прохладные летние ночи.

— Что такое? — спросила она и повернулась к нему, убрав расческу в сторону. — Неужели привкус капель до сих пор беспокоит, супруг мой?

— Не так сильно, как твой характер, дорогая, — возразили ей, но как-то без огонька.

Видно, это полнолуние на него так влияло.

Мадара, подогнув ноги, сел в свой угол. Она еще ни разу не заставала его спящим, что было довольно странно. Безусловно, он был Богом Шиноби, однако все в мире нуждалось в отдыхе и восполнении сил. Видимо все, кроме Мадары Учихи, с некоторой подозрительностью подумала куноичи.

— Такова твоя незавидная судьба. Боги велят терпеть, — пожала плечами Конан и затянула туже пояс шелкового ночного халата, собираясь ложиться спать.

— Нет никакой судьбы, — усмехнулся Мадара. — Только слабаки, не способные ни на что, верят в эту чушь. Лишь бы переложить ответственность с себя.

В целом, Конан была согласна. Их команда стала шиноби вопреки всему. Постоянная борьба. Потери. Страдания. Они могли бы оставить все как есть, ведь найдутся другие, более опытные, умные, зрелые, но взяли все в свои руки. К горю ли или к радости, покажет время.

Согласие, однако же, не означало, что Конан собирается разводить с Учихой философский диспут. Без надобности. Поэтому она не ответила. Молча, отставила в дорожный сундучок свою розу и села на постели, взбивая подушку. Зашуршали переворачиваемые страницы.

Надо было выспаться. Назавтра у них был назначен скандал с рукоприкладством, который надо было отработать на совесть, потому как роль их предполагала то, что купец должен ревновать молодую цветущую жену к каждому дереву на обочине. План был замудренным, но иначе было нельзя — такого рода операции всегда должны проходить по нотам. Охрана в виде ниндзя Аме, даже не предполагающая о своем участии в двойном задании, слуги, другие купцы — каждый должен был их видеть и слышать.

Знать, что молодая госпожа страдает в оковах нежеланного брака. Потом уже можно было вкинуть информацию о том, что несчастная жена купца Сараги с горя начала курить опиумную трубку… и в это охотно поверили бы. Как сами люди, их окружающие, так и те, что расспрашивали бы позже. Ее, по крайней мере, посчитали бы не слишком опасной и сбросили со счетов.

К тому же, в роли наркоманки были свои преимущества, который не смог игнорировать даже Мадара. В тот день, когда они поссорились, Конан пролистывала отчеты миссий ранга А, которые должна была проверить перед тем, как сдать в архив. Это делалось довольно быстро — начало пропускалось, читалось лишь заключение, в котором кратко резюмировалось все вышесказанное. В идеале, конечно, должно было читаться все, и Конан себя периодически корила за не до конца выполненную работу, но поделать ничего не могла, потому что помимо этой обязанности было много других. И вот, читая очередное заключение, она зацепилась за нечто необычное.

На бумаге твердым крупным почерком сообщалось, что команда под номером двадцать, состоящая из четырех человек, выполнила свою миссию по охране госпожи Миу Ивасаки — популярной танцовщицы джудана ⁽¹⁾. Ничего необычного на первый взгляд, но в самых последних строчках рассказывалось про некий инцидент, произошедший после их прибытия в столицу Жемчуга по окончании большого турне. Миу пригласила гостей, и вечер прошел спокойно. К часам десяти все начали расходиться, но Миу попросила доктора Ли ненадолго задержаться и увела в свой кабинет, откуда вскоре послышался спор. Насколько разобрал шиноби, стоявший в дежурстве, она слезно просила доктора выписать ей морфий. Тот же, в свою очередь отпирался, но в конце уступил.

Конан задумалась. В тот же день вызвала к себе капитана команды и подробно расспросила. Оказалось, что танцовщица родом из Буфера, но живет и работает сейчас в Стране Жемчуга. Шиноби рассказал, что она выбрала именно их не случайно — хотела хоть так поддержать сограждан.

Выяснилось также, что у госпожи Миу есть популярный салон, куда ходят многие видные деятели искусства, чиновники и изредка аристократы. Некоторые имена постоянных посетителей Конан знала. И это предопределило ход всей миссии в итоге. План был еще раз обсужден с Мадарой. Тот был не в восторге от того, что многое пришлось перекраивать буквально в последний момент, но уступил.

Ссору женатой четы они сыграли как по нотам. Весь день Конан заговаривала то с одним мужчиной из кортежа, то с другим, а к ночи разразилась буря. Все в лагере слышали крики, обвинения и плач из их телеги. На следующий день Конан вышла бледная, с грустными глазами и темными следами на руках. Служанка ее, Рю, тотчас подскочила к ней, слезно причитая, и повела к ручью приводить в порядок.

Никто из людей не вмешивался, лишь тихо в своем кругу обсуждали это. Мнения, конечно, разделились. Одни считали, что муж ее сущий демон, приходящий в неистовство из-за малейшего повода. Другие ничего такого в этом не видели — он ее муж, говорили они, он должен воспитывать жену и держать в кулаке, не давая позорить себя недостойным поведением.

Главным ее защитником стала, на удивление, хрупкая маленькая Рю, совершенно случайно ставшая ее служанкой. Помощник Рэн, ответственный за набор персонала, нашел ее избитой в канаве на окраине Аме. Потом выяснилось, что она родилась в деревне, которая давно опустела из-за войны. Близкие умерли, и ей не оставалось ничего, кроме как податься в город. До города девушка не дошла — ее схватили и продали в публичный дом грабители одной из многочисленных банд, расплодившихся в послевоенное время. Пару лет она худо-бедно, но жила, уже даже не мечтая вырваться из ставшего привычным ада.

Не на улице живу, сыта, одета, рассуждала она, чувствуя гадливость, расцветающую в груди. Самообман сначала удавался плохо, но года шли, и навык улучшался. О счастье не могло быть и речи, но пришло смирение.

И именно в момент, когда борьба угасла и, казалось, что это никогда не закончится, пришло спасение.

Один из клиентов избил ее так сильно, что Рю почти что умерла. Ее посчитали мертвой и выкинули как использованную вещь, подальше от заведения, чтобы ничто не указывало на них. Проблемы с патрулями полиции им были не нужны.

Конан, услышав ее историю от Рэна, просто окаменела от гнева, перемешанного напополам с едким сожалением. Тысячи женщин прошли через такое и погибли, единицам удавалось вырваться из засасывающего круговорота насилия. Рю же относительно повезло. Цена свободы для нее оказалась высока — она навсегда стала хромой. Но это не мешало ей, в конце-концов, при ней все еще оставались ее добрый нрав и трудолюбивые руки, в которых спорилась любая работа.

С первого взгляда Конан поняла, что Рю будет идеальной помощницей в ее планах. Она, конечно, надеялась на ее верность и хорошую работу, но не думала, что та так привяжется к своей новой госпоже.

— Ты прекрасно вяжешь, моя дорогая, — сказала несколько дней спустя после ссоры Конан.

Рю зарделась от похвалы. Беленькая и маленькая, она быстро краснела до самых кончиков ушей. Они сидели под деревом во время стоянки. Конан было тоскливо и скучно — очередной одолженный у других дам роман оказался пресной биографией полузабытого покорителя сердец, попавшего в опалу из-за похождений и отправленного по такому случаю в родовое поместье. Там, в тишине кипарисов, его и накрыл экзистенциальный кризис, вылившийся в написание того, что Конан держала в руках. Возможно, будь она аристократкой, просто зачитывалась бы, посвящала оды и пьесы, но это было не так. Откровенно говоря, ей было просто плевать.

Служанка же ее не скучала — вязала белый миленький воротничок. Если бы Конан умела, то присоединилась бы.

— Спасибо, госпожа, — тихо проронила девушка, опуская голову и становясь как будто незаметней. Конан грустно улыбнулась ей. Привычка не выделяться и быть тихой, видимо навсегда останется с ее маленькой спутницей.

Этот день, и так не очень веселый, был еще и очень жарким, поэтому она расстегнула пару блестящих белых пуговиц на платье и откинулась на прогретую солнцем кору дерева.

Всюду сновали люди: там и здесь наемные рабочие перетаскивали вещи на телеги, запрягали лошадей или разговаривали. Неподалеку раздавался звонкий смех служанок, моющих в реке посуду. Последние приготовления перед отправкой заканчивались. К ним направился один из их работников, Мишима.

— Госпожа, — начал он, стрельнув глазами сначала на ее грудь, а уже потом посмотрев в глаза. — Хозяин сказал, что через полчаса мы отправляемся. Просил приготовиться.

— Обязательно. Спасибо, Мишима, — улыбнулась мягко Конан, делая вид, будто ничего не заметила.

Краем глаза заметила отдающего распоряжения Мадару. Он управлялся так хорошо, что Конан просто поражалась — откуда эти способности? Он ведь шиноби, а не делец. Если бы она его не знала, то ни за чтобы не догадалась, что он шиноби, способный повозить ее по полу, будто дрянную кошку. Вспоминая тот злосчастный спарринг, Конан мрачнела. Один талант у этого человека наслаивался на другой — и шиноби высококлассный, и актер превосходный, и в управлении неплох. Это вызывало в определенной степени не зависть даже, а недовольство собой. Ей хотелось быть лучше, а при случае и превзойти Мадару.

Она вздохнула. Эта миссия была непростой, в том числе благодаря тому, что ей приходилось слишком много говорить, отвешивать поклоны и грустно — проникновенно улыбаться всем, играя роль бедной жены, которую мучают сценами ревности. И не всегда это удавалось в должной мере.

Ночью снова был спектакль на потеху всему лагерю с их участием. Уже к концу Конан очень устала и решила в этот раз обойтись без рыданий. Учиха тихо хмыкнул.

— Халтуришь, — заметил он, садясь на свое излюбленное место и разворачивая карту чтобы отследить маршрут.

Конан не сочла нужным что-либо отвечать.

Через пару дней въехали в городок на границе со страной Жемчуга.

Маленький, пыльный и грязный, он напоминал камень на проторенном дорожном тракте. Узкие улочки вились и вились, приводя все время к единственному приличному месту в этом городишке — главной площади, окруженной различного рода питейными заведениями и магазинами. В самом углу притулилась крохотная аптечная лавка, которая и была нужна Конан.

Она пошла не одна. Ёр Митако, сопровождавшая ее, была, казалось, из прошлого века, несмотря на моложавое лицо. Волосы, намотанные на ярко украшенную деревянную рамку, длинное, закрытое под самое горло, черное кимоно с вышитыми аистами на подоле и обувь на высокой платформе — все это было просто издевательством над собой в такую погоду. Конан, чтобы поддержать разговор спросила не жарко ли.

Но женщина отмахнулась с беспечным видом, давая понять, что все хорошо. Капельки пота, блестящие на висках женщины, однако, говорили об обратном.

— Ох, госпожа Сюин, жарко-то, конечно, жарко, но это одежда моих предков. Когда они пришли в Зону Буфера из Страны рисовых полей, то, как раз, были в подобной одежде. И нам велели носить. Я вот третье поколение, дочь моя четвертое, и мы придерживаемся обычаев. Много есть людей, приехавших из разных стран и родство свое позабывшее, но наша семья не из этих.

Последнее слово было произнесено таким тоном, что Конан невольно остановилась. Солнце было в зените и нещадно пекло, но она встала так, чтобы лучи не били ей в лицо.

— Как же вам это удалось? — спросила она. — Девочки в возрасте Линь ведь очень хотят наряжаться во все новое и красивое…

— О, это сила личного примера, — ослепительно улыбнулась торговка, явно гордясь проведенными воспитательными работами.

— Удивительно, — сказала Конан. — Ей, безусловно, сложно, современная мода диктует иной внешний вид, но благодаря вашему воспитанию она продолжит традицию.

— О, даже не говорите про эту новую моду. Просто отвратительная тенденция — открывать руки, укорачивать юбку, стричь волосы под мальчика. Такое ощущение, что эти модницы решили назло всем взять пример с порочных девок…

Ёр внезапно замолкла. Конан, в развевающемся на ветру синем платье без рукавов и с короткой стрижкой, незаметно хмыкнула про себя. Вот и загнала себя в ловушку неловкости поборница обычаев. Не то чтобы это радовало, скорее, заставляло закатывать глаза от предсказуемости некоторых людей. Еще в лагере она заметила чрезвычайную болтливость женщины, сочетающуюся удивительным образом с высокомерием, достойным не каждого дайме. В коротком разговоре эта ее черта проявилась сразу же.

Она попыталась исправиться.

— Речь совсем не про вас, госпожа Сюин. У вас платье не длинное, конечно, но очень красивое. У вас есть вкус. Другие же глупо идут за толпой, обряжаясь непонятно во что. Я это хотела сказать, — довольно поспешно заговорила торговка, примирительно растягивая губы в улыбке.

— Не беспокойтесь. Язык иногда всех подводит. Я знаю, что вы бы никогда меня не обидели, — сказала Конан. — Пойдемте, уже недалеко осталось.

Здание, в котором располагалась аптека, было обветшалым, давно не крашенным, с обнажившейся в углу кирпичной кладкой.

Деревянная дверь, с облупившейся старой краской, открылась с невероятным скрипом. На нее дыхнуло старостью, пылью и травами. Окошки в комнате были небольшие, поэтому в дневное время аптека оставалась полутемной, хоть глаз выколи.

Ёр обеспокоенно вгляделась внутрь и спросила:

— Госпожа Сюин, может, найдем другое место?

— Думаю, в этом подобии города не найдется иной аптечной лавки, госпожа. Давайте войдем, — успокоила Конан ее.

Комната была небольшой и плотно обставленной мебелью и различного рода утварью, необходимой в работе. То тут, то там за стеклянными дверцами лежали темные бутыльки и флаконы с ничего не говорящими для обычного человека названиями. Выцветшие от времени обои и клубки пыли в углах, заметные даже при столь скудном освещении, производили самое плохое впечатление.

Напротив входа стоял деревянный прилавок, хотя и постаревший морально, но все еще довольно изящный. На него падал рассеянный свет из грязноватого окошка позади, и было хорошо видно тотчас вставшего аптекаря. Тощий, бледный, с седыми торчащими космами на голове, он выглядел тем, кого надо лечить, а не заставлять работать. Конан кольнула жалость — уж слишком потрепанным он выглядел. Но помочь каждому было невозможно, это она напоминала себе каждый раз, как видела подобных людей.

— Вы будете что-то брать, госпожа Митако?

— Нет-нет, у меня все в порядке. Берите ваше лекарство, — замахала руками женщина, прикладывая к носу белоснежный льняной платочек. Ей тут было явно не по себе.

— Хорошо, — согласилась Конан. — Тогда мне лауданум⁽²⁾, господин. Совсем замучила бессонница…

Аптекарь коротко поклонился и без вопросов отошел к себе делать настойку. Не везде были запрещены лекарства на основе опия, в том числе в Стране Камня, чем Конан и решила воспользоваться.

— У вас бессонница, госпожа Сюин? — с любопытством спросила Ёр Митако. Глаза ее загорелись от новости, которую скоро можно было рассказать каждой собаке в лагере. Впрочем, ее за тем и взяли с собой, поэтому Конан не стала отмалчиваться:

— Началась три дня назад и никак не проходит. Раньше матушка давала мне понемногу лауданума, когда подобное случалось, теперь вот снова понадобилось. От всего мне помогает.

— Но, — осторожно начала она, подбирая слова, — разве врачи не говорят, что он вреден?

— О, что за досужие сплетни? Многие мои знакомые принимают его, и он эффективен. Его губительность есть вещь недоказанная, госпожа Митако.

Ответить она не успела, подошел аптекарь и положил коричневую пузатую склянку на стол.

— Вот, — сказал он тихо. — Принимайте по пять капель во время болей, для лечения бессонницы понадобится десять. С вас десять син.

— Благодарю, — отозвалась Конан и положила на прилавок деньги. — Сдачи не надо.

Аптекарь, полезший было в кассу, застыл, удивленно смотря усталыми выцветшими глазами на нее. Она ласково улыбнулась, давая понять, что все нормально, и, повернувшись, вышла. Конан надеялась, что у него все будет хорошо. Пусть ненадолго, но все же.

Как только они покинули лавку, госпожа Митако поучительным тоном начала говорить с ней о ценности денег.

— Вам не надо было оставлять этому босяку столько денег, госпожа Сюин. Он пропащий человек, ничего не смог добиться, вот и кукует на старости лет, окруженный нищетой.

Конан начала закипать. Кто она такая, чтоб в подобном тоне о ком-то совершенно неизвестном ей говорить? Она попыталась успокоиться и ответить доброжелательно столь раздражающей особе.

— О, вы преувеличиваете! — попыталась засмеяться Конан, но вышло откровенно плохо.

Но торговка этого не заметила, к счастью, продолжая упиваться своим менторством. На слова Конан она ответила целой тирадой, доказывающей ничтожность старого аптекаря.

— У меня похожий секретарь служил, — начала рассказывать Ёр Митако. — Вот точная копия. Такой же неопрятный, ленивый, к тому же пил каждый день. Единственное, из-за чего я его держала, это его дочка, умолявшая меня не дать ему спиться. Мол, когда он ходит на работу, у него голова другим занята, и ему не до выпивки. Но я скоро убедилась, что моя доброта вышла боком. Мысли ее отца весь рабочий день были только о бутылке саке, которую он распьет вместе со своими дружками в кафетерии. Не поверите, но счет он вел всегда в бутылках саке. Я его выгнала в ту же неделю и не жалею. Давать деньги таким людям себе дороже.

Конан сжала губы. Ее терпение было не вечным, что бы там не говорили о ней как об ангеле. Даже если у Ёр был огромный опыт, это не давало ей права так самовольно всем навешивать ярлыки. Как, интересно, она ее назовет? Малолетняя дура, вышедшая замуж за мешок денег и теперь страдающая от несчастливой семейной жизни? Или глупенькая девка, снаркоманившаяся с горя? Было даже интересно.

— Согласна, — с холодной улыбкой ответила Конан. — Я бы тоже вам деньги не дала. Слишком много рисков, вдруг вы себе памятник установите вместо того, чтобы пустить их в оборот.

Госпожа Митако замерла на полушаге. Кажется, до нее не сразу дошло, что ей нахамили, поэтому она молчала, быстро-быстро неверяще хлопая глазами. Конан ощутила злорадство, наблюдая за ее растерянным видом.

— Дальше я пойду одна, госпожа Митако, — и, не дожидаясь реакции на грубость, она быстрым шагом пошла в сторону гостиницы, в которой они сняли комнату. До нее оставалось буквально шагов триста.

Погода не радовала жителей Страны Земли — сухость, жара и небольшой ветерок, не дающий полноценную прохладу, и лишь дразнящий ей. Путешественникам, однако, такая погода была на руку, ведь добираться по сухому, хорошо утоптанному тракту было гораздо удобнее. Все радовались южному климату, кроме нее. На удивление, климат родной страны оказался ей гораздо ближе.

Внутри гостиницы было все чинно и чисто. Большие окна давали много света, заставляя холл казаться больше, чем он есть. По углам стояли удобные плетеные кресла с разноцветными подушками и небольшие столики с угощением. Туда-сюда сновали горничные со стопками белья и полотенец, у стойки с администратором переговаривались гости. Никакой суеты, только спокойствие и доброжелательность, которые подкупали всех.

Конан же, в сущности, было все равно где ночевать, но миссия диктовала свое. В некотором смысле это даже раздражало — столько денег тратить, когда и так с финансами все плохо, виделось ей неким кощунством. На своих миссиях она всегда обходилась дешевыми комнатами. Но, видимо, не в этом случае.

Конан обогнула стойку и поднялась на третий этаж, где была их комната. Чересчур хорошая для обычных шиноби, которыми они были. Мадара же, кажется, об этом и вовсе не задумывался — раскинулся на кровати с очередной книгой и читал.

В окна задувал теплый ветерок. Колыхались прозрачным маревом занавески. На деревце за окном заливалась пением маленькая иволга. Конан села в красное кресло возле окна и задумалась. В голове прокручивались все дни, заполненные под завязку делами, разговорами, фальшивыми улыбками и неискренним смехом. Миссия еще не началась, а она уже устала.

Впервые за много дней ей удалось спокойно вздохнуть и посмотреть на все со стороны, заняться работой над ошибками. В тишине, без спешки и постоянной тряски. И даже Мадара, на удивление, ей не мешал своими репликами. Можно было сказать, что они привыкли друг к другу. Ни о каких дружеских отношениях не могло быть и речи, конечно, но, по крайней мере, друг другу уже не мешали при каждом удобном случае.

Завтра, после перехода границы, начнется активная фаза их миссии. И хотя Конан ждала ее с нетерпением, все же была благодарна за небольшую передышку, что у них была. Можно было собрать мысли в кучу и выполнить все так, как должно. Все получится, она была в этом уверена как никогда.

---

1) Джудан — аналог бурлеска.

Вернуться к тексту

2) Лауданум — опиумная настойка на спирте, которая была жутко популярна в конце 19 начала 20 веков. Ее прописывали всем и от всего, даже детям могли дать чтобы они заснули. Естественно, вызывал зависимость.

Вернуться к тексту

Конан так и уснула в кресле, подогнув под себя ноги. Маленькие белые коленки нехотя выглядывали из-под подола модного платья. Мадара усмехнулся: уж очень по-детски она выглядела в моменты сна. Лицо разглаживалось, и вечная морщинка между бровей исчезала, давая увидеть ее такой, какой она была раньше. До войны.

По нему же таких вещей уже не увидеть — он давно утратил сон. Изредка накатывала дрема, но такая короткая, что даже присниться ничего не успевало. В его случае это было облегчением. Ничего не видеть и не вспоминать было хорошо. А ведь было время, когда едва его глаза закрывались, в сны проскальзывала прозрачной кровавой тенью Рин и смотрела, смотрела, смотрела, так смотрела, что душу выворачивало, разрывало на тысячи болезненных ошметков. Обито пытался докричаться до нее или прикоснуться к руке, но это было бесполезно. Она была недосягаема, словно полярная звезда в темную южную ночь, и это ранило больше, чем многое, с чем он сталкивался в своей жизни. Каждое его пробуждение оканчивалось одним — истерикой. Поэтому, бессонница была для него даром богов.

Он был словно белый лист, с новой судьбой и личностью. Обито Учиха был мертв. Погребен под завалами в первый раз, и утоплен в крови ниндзя Киригакуре, во второй раз.

И это было к лучшему. Пока он будет никем, пока будет скрыт под тьмой имени Мадары Учиха, он сможет исполнить последнюю волю умершего себя. И возродиться. Вместе с Рин.

Конан и Нагато были совершенно другими — более покладистыми, мягкими, открытыми. Каждый из них при должной обработке мог стать смертельным орудием в борьбе, которую захотел бы начать их сюзерен, их творец, их вдохновитель. Раньше им был Яхико, который его стараниями был мертв. Теперь его инструментами пользовался Мадара.

Давным-давно, его учитель утверждал, что шиноби — это не инструменты, а живые люди, с чувствами которых надо считаться. Тем ироничнее было то, что в итоге Минато Намикадзе своими собственными руками сделал с родным сыном.

Все шиноби — в той или иной мере, но орудия. Орудия, пытающиеся продать свои услуги подороже и повыгоднее. Убийство? Легко, только откройте карман пошире, я деньги заберу. Шпионаж? Отлично, я согласен, предоплату вперед. Ничем не отличались и те, кто работал по заказу государств, на территории которых они жили. Вечная грызня за власть и деньги, вот что представляли из себя все скрытые деревни. Если в государстве была оппозиция, и она сумела договориться с деревней ниндзя, то госпереворот был делом гарантированным. Поэтому, и уничтожить этих наемников как класс, не представлялось возможным. Едва только эта мысль возникала в голове дайме, как он, совершенно случайно, оказывался мертв, и на его месте сидел тот, кто нужно. Так что, Мадара не испытывал никакого сочувствия ни к шиноби, ни к себе, как к шиноби. Все они были убийцами, потворствующими тому, кто больше даст, вот и все.

Мадара откинул голову на спинку кровати и бесшумно выдохнул, откинув в сторону книжку. Маска мешала, но мысль о том, чтобы снять ее, только промелькнула и тут же растворилась в небытие. Глупо было бы это делать при Конан. Он, конечно, устал, но не настолько, чтобы так беспечно себя вести.

— Яхико… — вдруг простонала Конан, болезненно сжавшись в кресле.

Он вздрогнул. Чуть не забыл о ее присутствии, погрузившись в мысли. Кажется, слишком привык к ее молчаливому присутствию где-то на периферии зрения. Удивительно, но миссия в каком-то смысле была даже приятной, благодаря ее исполнительности и немногословности в то время, когда они оставались наедине.

— Прости, прости, прости, — донеслось от Конан снова, и Мадара, повернувшись к ней, даже увидел ее намокшие от слез ресницы. Он совсем не планировал стать свидетелем этой глубоко личной сцены. Они были слишком далеки, чтобы он попытался встать и разбудить, мягко тронув за плечо, как товарища, не говоря уже о том, чтобы утешить. Единственное, что приходило в голову, так это убраться из номера и дать ей пережить свой кошмар, или же…просто сделать так, чтобы она сама убралась и привела себя в порядок. Он не желал видеть миг ее максимальной незащищенности. Одно дело знать о слабостях и уметь на них вовремя играть, но другое дело, когда они проявляются неожиданно, в самый неподходящий момент. И сейчас Мадара чувствовал не столько неловкость, сколько брезгливость, перемешанную напополам с презрением.

Куноичи для него никогда не были слабее или глупее шиноби. По крайней мере, в его клане одинаково относились ко всем ниндзя, будь то мужчина или женщина. В клане Хьюга, что соседствовал с ними, было совсем не так. Мало того, что стать куноичи у них могла далеко не каждая женщина, так в связи с этим и мысль им прививалась такая, что от женского пола мало толку на поле боя. Эти утверждения, впрочем, не имели ничего общего с реальностью, в которой жила такая куноичи как Кушина Узумаки. Она была сильнейшей, и вид ее слабости в день нападения на Коноху, глубоко разочаровал Мадару. Повторение этого сценария не входило в его планы. Пусть возьмет себя в руки, покажет, что все нормально, хотя бы при нем.

Сюрикен из подсумка со свистом расчертил воздух и с силой воткнулся в оконную раму. Конан, до этого дрожавшая как листочек на ветру, моментально подскочила с зажатыми между пальцами сенбонами, готовая отразить любую атаку. Взглядом обшарила комнату, и остановилась на все еще вольготно лежащем на кровати Мадаре. Серые предгрозовые глаза ее потемнели, а губы сжались в тонкую полоску от холодного бешенства: она быстро все поняла. С силой брошенные иглы прошили твердую обложку книги, выставленную Мадарой перед собой для защиты. Он хмыкнул и отбросил ее. Что ж, придется новую покупать, с легкой досадой заключил Мадара.

— Если хотела пустить мне кровь, надо было постараться чуть сильнее, дорогая жена, — начал он. — А теперь иди и приведи себя в порядок. Смотреть тошно.

— Я в полном порядке, — огрызнулась Конан, — это тебе следовало бы пойти проветриться, а не играть со мной в тупые шутки. Похоже, только в них ты и силен.

— Даже не верится, что это говоришь ты, моя хорошая, — пропел Мадара издевательски, и с грацией хищника, которому кинули вызов, поднялся с кровати и встал, скрещивая руки на груди.

— А что? От старости память отшибло? Или от моего удара тогда? — прошипела Конан, подходя к нему очень близко, несмотря на то, что инстинкт самосохранения кричал в приступе ужаса. Однако огонь в крови уже зажегся, и остановить его одним самовнушением было невозможно. Конан и сама не помнила, приходила ли когда-нибудь в такую ярость. Больше всего она хотела сейчас вцепиться в бычью шею Мадары и рвать-рвать-рвать, медленно и мучительно, захлебываясь в густой червленой крови, отдающей металлом.

— Лучше бы тебе прийти в себя, Конан, прежде чем я начну действительно злиться, — низко пророкотал он. — У нас миссия.

— Тебе надо было задуматься об этом прежде, чем так будить меня, — огрызнулась она, яростно смотря на него.

— А что, в твоем сне было так приятно, что и возвращаться не хотелось? Неужели старина Яхико махал с того света?

— Заткнись, просто заткнись, — прорычала в каленой добела ярости Конан и резко подняла руку, собираясь нанести мощный удар по его голове. Мадара тут же среагировал, сжав в мощных тисках ее запястье. В груди его, тяжело зашевелилась, глухо скрипя чешуйками раздражения, злость.

— Лучше б ты такая смелая была раньше, глядишь и Яхико был бы жив, — ударил в самую сердцевину ее боли Мадара, желавший быстрее закончить с этим. Воспользоваться слабостью другого тогда, когда это нужно, и не переборщить, это тоже искусство. Не сказать, чтобы он владел этим безупречно, но определенная практика у него имелась. А у нее нет, поэтому подлый удар ее ментальная броня, уже погнутая вспышкой ярости, не смогла выдержать.

Конан, еще секунду назад вся пылавшая в гневе, как будто провалилась в ледяную прорубь посреди зимнего озера. От пламени не осталось и следа, она застыла, язык как будто примерз к нёбу, не способный промолвить и слова в свое оправдание. Потому что его не было. Как и Яхико, способного ее простить.

— Скажу всего один раз, Конан. Я терпеть не могу слабаков. Особенно, если они дышат рядом со мной. Поэтому приведи себя в порядок, будь добра, а то придется искать кого-нибудь другого на твое место. Я ясно выразился? — резко бросил Мадара, и грубо откинул ее руку в сторону, выходя из номера.

Конан, только дождавшись его ухода, рухнула на твердый дощатый пол и затряслась. Слез не было и не могло быть — она все их выплакала, лежа на полу в холодной, безжизненной кухне Ивового убежища.

Она снова оказалась уязвимой. Снова грубо отбросила в сторону хладнокровие и оказалась бита, как собака в подворотне, думавшая, что тот человек впереди уж точно накормит и пригреет в холодный день. Видимо, чужие ошибки ничему ее не учат, раз вместо того, чтобы просто игнорировать, она хотела затеять бой прямо здесь, в спальне, и поставить под угрозу всю миссию.

Сердце горько сжалось, как мимоза под хлестким ветром. Вина, тихо тлевшая до того, словно дрова в жаровне, вспыхнула еще ярче, сжигая все, что было с таким трудом за этот тяжелый год, восстановлено. Рана потери снова ярко зазияла тошнотворным красным нутром.

Во сне она действительно видела Яхико. Юного, с блестящими озорными глазами в обрамлении густой линии ресниц, лукаво изгибающего в полуулыбке обветренные теплые губы. Он, смотря прямо ей в лицо, раз за разом бил себя кунаем в живот, вспарывая кожу, разрезая органы, истекая алой, пахнущей так мерзко, кровью. Наблюдать за этим было слишком мучительно.

Все это продолжалось до тех пор, пока свист сюрикена не разрезал от начала и до конца мрачную сюжетную канву ее сна. Конан не могла видеть лицо Мадары, но ясно ощущала то, что он все видел. И горечь, и так обильно разлитая повсюду у нее в душе, самовоспламенилась, поднимая ввысь языки гнева.

Гордость Конан была уязвлена. Никто не должен был видеть то, что происходит с ней, а этот человек, шепчущий в ухо Нагато бредни о справедливости и всеобщем братстве, в особенности. В мире нет ни первого, ни второго, это было ей понятно еще тогда, когда они с Яхико и Нагато бродяжничали по всей стране, выпрашивая еду и кров. Знание это, однако, было забыто, под влиянием энтузиазма Яхико, передавшегося даже тихому Нагато.

Реальность же больно впилась радужными осколками разбившихся надежд в Конан. И осколки эти она не стремилась вытащить. При каждом движении они напоминали ей, что не стоит обманываться, не стоит надеяться и стремиться к чему-то настолько абстрактному, как это делал Яхико, и продолжал делать Нагато.

Да, Конан по-прежнему боролась, но происходило это только ради тех двоих, что когда-то стали ее опорой в тяжелые времена войны. Если и было в ней что-то, отличающее ее от других, то это была верность. Безусловная, и не имеющая границ.

Верность привела ее на границу со Страной Жемчуга, заставила одеть на себя все эти новомодные тряпки и притворяться тем, кем она не хотела бы быть при любом раскладе. Но долг был превыше всего, поэтому Конан поднялась — не в первый, и не в последний раз.

На следующий день рано утром они отправились в путь. До столицы Жемчуга — Хакутея, можно было добраться уже к обеду. Мадара, не появлявшийся после ссоры в их номере, степенно ехал на лошади, не обращая на нее ни малейшего внимания. Ее служанка же, однако, то и дело недовольно сводила брови при взгляде на него. Когда она пришла собирать Конан в дорогу, и увидела свежий синяк на ее запястье, то просто подняла голову и глазами, полными жалости, посмотрела ей в лицо.

— Я в порядке, Рю, — сказала Конан, продолжая надевать на ногу прозрачный бежевый чулок. Та кивнула, и продолжила помогать, однако Конан заметила, как мельком ее всю оглядели, убеждаясь в отсутствии иных следов. Эта маленькая капля заботы тронула ее, ненадолго растопив лед плохого настроения. Было невероятным то, сколь отзывчивой осталась Рю после пережитого насилия и лишений. Попроси Конан ее подложить в чай Мадаре отраву, она непременно так и сделала бы.

Мадара же делал вид, что не замечает косых взглядов служанки. К нему подъехал Оку Набунага, с которым они за время поездки крепко сдружились. Сам Оку был из Страны Огня, но вот уже год как колесил по странам в качестве представителя торговой компании и впаривал людям какой-то хлам по дешевке, и даже умудрялся выходить в неплохой плюс.

Внешность у него была непримечательная — маленькая голова на тонком и вытянутом как жердь, теле, редкие волосы на голове, крепко зализанные при помощи бриолина⁽¹⁾ и тонкие модные усики, которые делали его похожим на кролика. Несмотря на то, что назвать его красивым можно было с натяжкой, от него веяло какой-то неземной харизмой и элегантностью, которые успешно подчеркивались с помощью великолепно сшитых костюмов из Страны Молнии. Но даже самого хорошо одетого человека могут выгнать с порога дома под издевательский хохот окрестной шпаны. Эта судьба, впрочем, Оку обходила, ведь он всегда был вежлив, разговорчив, добродушен. Такому без чувства вины было не отказать, даже если сам товар не очень-то и нужен.

Конан не знала, что за мысли вертятся в голове Мадары, но предполагала, что тот не зря окучивает стольких людей в караване. С миру по нитке, как говорится, и с каждого торговца по небольшому знакомству, которое непременно пригодится когда-нибудь. И если Конан давались все эти знакомства с большим трудом, то для Мадары не составляло никакого труда с кем-то заговорить, пошутить, и вообще сделать так, чтобы люди к нему тянулись подобно бабочкам, летящим на огонь. Конечно, каждый из этих людей думал, что ничего такого в их общении нет, что Мадара просто-напросто обычный, хотя и интересный, человек. Но ведь правда заключалась в том, что он и правда был огнем, а они все были слишком малы и бессильны, чтобы ему противостоять. И если не сейчас, то гораздо позже, это пламя их сгубит.

Но пока никто не чувствовал это так явно, как Конан.

Рю, тихо сидевшая рядом, невесомо тронула ее рукой, отвлекая от мрачных мыслей.

— Госпожа, посмотрите, мы подъезжаем, — тонким восторженным ручейком воскликнула она, совсем по-детски распахнув глаза в восхищении.

И правда, за поворотом открылся вид на низину, в которой широко раскинулся Хакутей, окруженный с трех сторон голубыми водами залива Исэ. Дома, выбеленные до боли в глазах щедрым южным солнцем, образовывали ровные квадраты кварталов. Раскидистые кроны деревьев покачивались у дорог, давая тень, однако в середине июня только соленый морской бриз мог облегчить ту жару, что наступала в такие летние деньки у побережья. Уже с такого расстояния Конан учуяла непривычный для нее соленый запах моря.

Оживленный порт вдалеке был заполнен различными кораблями со всего континента и местными лодчонками, добывающими жемчуг — главный товар, которым и прославилась Страна Жемчуга. Но на славе былого не сделать денег. Так и Страна Жемчуга после многих лет лидерства в добыче жемчуга, столкнулась с большой проблемой — жемчужниц было все меньше и меньше, доход падал, а ничего другого, кроме сельского хозяйства не было. Это не привело бы к гибели, но определенно крепко ударило бы по привыкшим хорошо жить гражданам.

И это знала не только Конан. Каждый, кто участвовал в большой игре, мог узнать об этом довольно легко.

— Только посмотрите, госпожа Сюин, не правда ли чудесный вид? — спросил, щурясь от яркого солнца Набунага, подводя лошадь к их телеге. Мадара был рядом, но принял совершенно безучастный вид.

— Прекрасный. Не терпится как можно скорее проехаться по этим улицам и полюбоваться, — с энтузиазмом ответила Конан, страстно желая в этот момент только одного — побыстрее заселиться в гостиницу и отправиться мыться.

— Правда очень жаль, что придется так скоро с вами расстаться, господин, — продолжила Конан, — однако если скажете, где планируете остановиться, то мы с мужем охотно навестим вас…

— В этом нет необходимости, госпожа, — ответил польщенный вниманием Набунага и улыбнулся, — мы с вашим супругом как раз обсуждали это. Я посоветовал господину Сараги гостиницу в районе Одон. Я останавливался там много раз во время своих рабочих поездок, так что очень советую. Слыхал от знакомого, что недавно там разбили чудесный парк, так что вы не так-то скоро избавитесь от моего общества, — расхохотался он.

Конан лишь вежливо улыбнулась в ответ.

Солнце катилось за горизонт, когда они въехали в большой гостиничный двор, который буквально гудел как улей от огромного количества людей. Многочисленные слуги занимались кто чем — одни запрягали лошадей, другие носили ведра с водой, третьи убирали двор, негромко шелестя метлами. В отдалении под широким навесом стояли уже готовящиеся к отъезду мужчины, которые на повышенных тонах о чем-то разговаривали, не замечая, как группка подростков в ученической форме из противоположного угла покатывается со смеху из-за своего товарища, который решил спародировать самого горланистого мужчину. Последний же, все больше краснея и раздуваясь от гнева, тряс своей рукой с вздернутым, точно шест, указательным пальцем, даже не собираясь останавливаться.

Другие постояльцы не обращали на разгорающийся скандал никакого внимания, торопясь по своим делам, только двое шиноби в хитай-ате Ивы, стоящие возле ворот, зорко наблюдали за ходом дела, чтобы вовремя успеть растащить по разным углам спорщиков.

Конан с неприятным чувством посмотрела на их бесстрастные лица, и отвернулась. Наверно кто-то из них с таким же спокойным выражением лица применял ту технику, что погубила ее семью. Делал все неторопливо и размеренно, без единой ошибки, даже не задумываясь над приказом, из-за которого в то розовое весеннее утро слабый голос мамы перестал слышаться из-под завалов. Только ее холодная изящная рука до боли крепко продолжала сжимать ладонь дочери. Сколько бы Конан ни звала, сколько бы ни плакала, результат был только один — тишина. Ее как будто оглушило от отчаяния тогда, она ничего не видела и не слышала — ни звонкой трели птиц, ни шепота листьев, раскачивающихся на ветру. Весь мир продолжал жить так, как будто ничего не случилось, и это казалось несправедливым как тогда, так и сейчас.

— Эй, — тронул ее за плечо Мадара, — идем, я уже договорился с управляющим обо всем.

Конан кивнула и поспешила за ним, отбрасывая лишние мысли.

Внутри гостиница была в традиционном стиле Страны Жемчуга — с большими комнатами, отделанными темным деревом, с седзи, расписанными замысловатыми сюжетами и садом во внутреннем дворе, где могли прогуливаться все постояльцы. Весь облик этого места можно было охарактеризовать только двумя словами: роскошная скромность.

Гостиничная служанка провела их к номеру, коротко поклонилась и, бесшумно переставляя шаг, удалилась. Слуг в этом заведении учили хорошо. Конан медленно прошлась по полупустой комнате, мельком пройдясь ладонью по гладкой поверхности тансу⁽²⁾, в котором лежали их футоны⁽³⁾. Кроме этого, тут были только стол, пара дзабутонов⁽⁴⁾, да маленький книжный шкаф около окна, выходящего в сад.

— Что с товаром? — спросила Конан, встав около окна.

— А что с ним может быть? — усаживаясь на татами ответил Мадара, — отправил на склад, который здесь есть. Через пару дней найдем помещение и начнем работу.

Конан кивнула и отвернулась к окну. Их миссия развивалась пока так, как и надо. Через неделю они планировали вывезти в Аме трех младших дочерей господина Нориямы, которые сидели под домашним арестом в семейном поместье. До младших добраться и похитить было плевым делом, чего нельзя было сказать о двух старших девушках, которые были придворными дамами во дворце дайме. Для того, чтоб сделать это тихо и красиво, нужно было куда больше времени.

Конан тихо вздохнула и повернулась, собираясь разобрать вещи, но внезапно наткнулась на пристальный взгляд Мадары.

Глаза были темными, красивыми, но совершенно промозглыми, как река в начале

весны. Она отчетливо почувствовала, что

это действительно его глаза. Чакра никогда не обманывала — у иллюзии совсем другой узор. Конан напряглась, ведь до этого он не показывал ничего из своей внешности.

— Ты сегодня что-то уж слишком расклеилась, Конан. Не хочешь немного размяться? — неожиданно предложил он.

Вот чего-чего, а того, что он примется отвлекать ее от меланхоличного настроения, Конан не ожидала. Не после того, что было вчера между ними. К демонам Мадару с его предложениями, которые могут обернуться чем угодно. Он же, кажется, знал, что в ее голове, и добавил нагло:

— Мне скучно, тебе, наверно, тоже. Почему бы не развлечься немного? Просто игра, ничего такого.

— Свежо предание, да верится с трудом, — процитировала Конан одного писателя, — не слишком ли это?

— Что именно? — поинтересовался Мадара, издевательски вздернув бровь. — А, — протянул он, — вспомнил. Неужели тебя это задело настолько, что ты даже не хочешь выяснить, почему я показал тебе глаза?

— Ясно почему, — равнодушно перебила его Конан, — хочешь, чтобы я увидела то, насколько ты раскаиваешься в своем отвратительном поведении.

Мадара фыркнул. Ну конечно, раскаяния в нем ни на грамм, не стоило и сомневаться.

— А ты до сих пор поражаешь своей догадливостью, моя дорогая. Никакой мой душевный порыв не остается неразгаданным. Но все же, давай сыграем в партийку го, а то до ужина еще далеко. К тому же, ты просто уничтожила мою книгу…

— Даже не пытайся, — остановила его Конан, направляясь к выходу. — Я иду в офуро*, буду к ужину.

Она уже собиралась открыть седзе, и шагнуть за порог, как ее догнал голос Мадары:

— А если бы я сказал, что знаю крота, что сдал вас Ханзо? Между прочим, из вашей же организации.

Конан замерла, не дыша. Пока ее братья гнили в земле, похороненные ее собственными руками, этот человек пытался опорочить их, бросить тень предательства на не заросшие еще окончательно травой и цветами, могилы. Грудь ее обожгло осколками холодного гнева. То был не вчерашний пожар, но метель, расчетливо и без всякого сожаления несущая гибель.

Конан медленно развернулась. Под ногой визгливо скрипнула половица. Взгляд ее был спокоен, даже безмятежен, когда она посмотрела Мадаре прямо в глаза. Никаких резких слов и движений, ей нужно было узнать, что кроется за его словами. Верить Мадаре она предпочитала в последнюю очередь.

— Выиграешь меня в го⁽⁵⁾, покажу, что узнал, — заговорил он.

— Понимаю, что это неприятно узнавать вот так, но…

— Во что ты играешь? — безжизненно перебила Конан, просто оледеневая изнутри от ненависти, — к чему это все? Они все уже мертвы, и мне не хотелось бы слушать бредни насчет них…

— Я же сказал, что покажу, Конан. Он жив.

Она холодно и яростно усмехнулась. Не ей ли лучше знать, кого и как она похоронила?

— Я своими руками погребла каждого, — сказала Конан, — неужели ты считаешь, что у меня все так плохо со счетом?

— Ты мне не веришь. Что ж, сыграй со мной, ты все равно ничем не рискуешь, не так ли?

Мотивы Мадары были непонятны, и даже спроси она о них, вряд ли дождалась бы правдивого ответа. Однако обвинение, которое он бросил в сторону ее товарищей по оружию, слишком разозлили ее. Не то чтобы она верила в то, что хоть кто-то из них мог это сделать, но…

Это «но» было слишком весомым для нее, ведь если, даже гипотетически, ее напарник говорил правду, то это снимало хоть и небольшую, но часть вины с ее плеч. Гнев выветрился моментально, давая место удушающе-жаркому стыду, расползавшемуся по шее и щекам огненным покалыванием. Еще никогда Конан не чувствовала себя таким мусором. Как можно было хоть на секунду задуматься об их предательстве? Они вместе через многое прошли, и их верность была той же константой, что и солнце, встающее на востоке. С другой стороны, что она теряла, просто поиграв с ним в игру? Она лишь убедится в том, что и так знала, в этом не было ни тени сомнения.

— Хорошо, давай сыграем, — раздался голос Конан в напряженной тишине комнаты.

Мадара улыбнулся. Его взяла. Он позвонил за тонкий шнур колокольчика, и через пару минут к седзи подошла служанка, и выслушала его просьбу, учтиво кивнула. Вскоре им принесли габан⁽⁶⁾ и две чаши с черными и белыми камешками.

Они сели.

— Даю тебе фору, — уведомил ее он, — это ведь мое предложение.

С го Конан познакомилась благодаря Джирайе. В один из дней после своей ротации, он завалился в их жилище и, веселый и чутка пьяный, достал из вещмешка хилую доску, лишь отдаленно напоминающую габан и два ситцевых мешочка, с глухо перекатывающимися в них камешками.

— Только гляньте, что я вам принес, — закричал он еще с порога, и с трудом снимая сандалии, вошел в общую комнату, где его с нетерпением ждали трое его учеников.

— Ну и что это? — кисло спросил Яхико, который был не очень охоч до подобного рода развлечений. — Очередная нудятина…

— Ты еще даже правил игры не знаешь, но уже ворчишь как старый дед? — удивился Джирайя, — Конан, проверь-ка, не стал ли он дедом за то время, пока меня не было?

Конан уже знала, что надо делать при таких словах, поэтому тотчас же сложила руки в печати, обертывая не успевшего ничего предпринять Яхико, в несколько слоев бумаги. Он же, мыча, повалился на пол, где его мягко поймал учитель, и, источая скорбь вселенского масштаба, запричитал на манер плакальщиц Страны ветра:

— О, на кого же ты нас оставил, господин! Как же мы будем жить без твоего драгоценного мнения и советов! Лучше б нам, бесполезным, погибнуть заместо тебя… Конан, — деловито скомандовал Джирайя, и она с готовностью откликнулась, складывая еще одну печать. Медленно и торжественно, узкие листочки бумаги в виде дождика, посыпались сверху на Джирайю, держащего в объятиях ученика. За неимением пепла, которым обычно посыпали голову в таких случаях, ими был придуман более доступный и чистый аналог.

— О горе нам, горе! — фальцетом воскликнул учитель под недовольную возню Яхико и тонкую улыбку стоящего рядом Нагато.

Конан прыснула во все стороны ярким безудержным смехом. Никогда перепалки учителя и Яхико не были чем-то серьезным. Каждый раз Яхико шел на поводу то ли Джирайи, то ли Конан, и позволял упечь себя в импровизированные слои савана, дрыгаясь потом как дождевой червь от щекотки обоих. Как больно теперь было вспоминать об этом, думать, что Яхико в тот злосчастный день снова поддался ей, и уже по-настоящему был мертв.

— Так, ладно, освободи его, — изрядно помучив ученика, попросил Джирайя и принялся аккуратно раскладывать на досках пола картонную доску. — Как раз Яхико со мной первым и сыграет.

— Не-не, — отозвался тот, — еще чего не хватало, со своим могильщиком партии играть. Давайте лучше Нагато, я со стороны понаблюдаю.

Джирайя закатил глаза, но согласился. Уж на что он был такой упрямый?

— Прошу, молодой человек, — улыбнулся он, не давая Нагато ни шанса для отказа.

— Правила игры таковы, молодые люди, — заговорил учитель, — ваша главная цель — огородить на габоне камнями своего цвета большее количество территории, чем противник. Ставите камешки на пересечении линий, понятно? За каждый камень по баллу. Первые ходят черные…

В этой игре черные были у Конан. Зажав камешек между указательным пальцем и средним, она на секунду задумалась, проходясь сосредоточенным взглядом по габону из девятнадцати горизонтальных и вертикальных линий. Наконец, она сделала ход в северо-западный угол. Мадара не подумав и минуты, поставил камешек в другой угол, начиная сооружать оборону. Так началась их игра.

Солнце уже зашло. Небо утопало в густых сиреневых сумерках, сквозь которые бархатно проглядывала черноокая южная ночь. Низко летали чернокрылые ласточки, пронзительно щебеча о чем-то своем. Зажглась острыми иголками первая звезда. В саду под окном был слышен звон радостных голосов гуляющих.

У них в комнате стало совсем темно, и Конан зажгла свет в торшере. Партия их подходила к концу, а габан стал пестрым от многочисленных ходов. Они сидели в полной тишине, прерываемой только стуком камней, опускающихся на нужное место. В этот раз Мадара задумался на большее количество времени, и она ожидала, какой шаг он предпримет, попутно поглядывая на улицу. Ей было неспокойно.

Наконец, Мадара сделал ход. Ошибка. Это была та ошибка, что даровала ей победу в этой игре. Последний ход Конан сделала с тем волнительным ощущением тревоги, которое испытывают люди, стоя на краю обрыва и не имея возможности повернуть обратно. Ей одновременно хотелось и не хотелось увидеть то, что покажет ей напарник.

— Что ж… — протянул он, поднимаясь с дзабутона, — я покажу тебе то, что обещал. Вставай. С помощью техники я перемещу нас туда, где живет ваш предатель.

Мадара подошел к ней, пристально смотря черными глазами, в которых через секунду расцвели алые грани шарингана. Конан тотчас закрыла глаза, попытавшись отступить в сторону, но он поймал ее за руки.

— Я не сделаю ничего такого, доверься, — со смешком выдал Мадара. — Глаза можешь оставить закрытыми, не страшно, но руки не вырывай, понятно?

— Хорошо, — глухо отозвалась Конан, чувствуя, что ее затягивает, а потом расщепляет и собирает обратно, каким-то вихрем чакры. Едва только она ощутила под ногами опору, ее стало немилосердно подташнивать. И тут, буквально за доли секунды, она почувствовала такой силы удар в солнечное сплетение, что от неожиданности и боли широко распахнула глаза, сразу попадая в красное зарево гендзюцу.

Конан рухнула на колени безвольной старой куклой. Мадара присел на корточки. Светлые глаза ее стали совершенно безжизненными — словно земля, в наказание вспаханная солью.

— Надо же, мы умеем быть покорными, — хмыкнул Мадара, проведя рукой по ее щеке.

Это было как никогда на пользу.

---

1) Косметическое средство для ухода за волосами, придания им блеска и фиксации причёски. Используется преимущественно мужчинами

Вернуться к тексту

2) японский комод

Вернуться к тексту

3) толстые японские матрасы, на которых спят на полу

Вернуться к тексту

4) японская плоская подушка для сидения

Вернуться к тексту

5) настольная игра

Вернуться к тексту

6) специальная доска для игры в го

Вернуться к тексту

— Чертов урод, — зло выдохнула Конан, опираясь руками на колени. Ее выворачивало, раскалывалась от сверлящей боли голова. По ней словно проехался табун диких лошадей.

— Я все слышу, между прочим, — раздалось позади нее.

Она нетерпеливо закатила глаза.

— И что с того? Где мы?

— Скоро все увидишь сама. Идем.

Они были в каком-то темном переулке. Неподалеку шумела тысячами голосов ярко освещенная улица, на которую они вскоре и вышли. То, с какой уверенностью ее вел по незнакомому городу Мадара, наводило на мысль, что он бывал тут не единожды. Это не было чем-то странным — в конце-концов, за его-то года можно было весь мир обойти трижды. Однако это немного нервировало Конан, ведь для шиноби оказаться где-то, где никогда ранее не бывал, было довольно опасно. Поэтому она тщательно запоминала дорогу, стараясь при этом не упустить из виду широкую спину своего спутника.

Красоты украшенного к фестивалю города почти не производили на нее никакого впечатления — ни обильное электрическое освещение разлапистыми железными фонарями, ни разноцветные ленты, ни зажигательные выступления разных артистов. Единственной, и главной задачей было быстро, и как можно более аккуратно, обходить толпы гуляющих веселых людей. Она чувствовала страшное волнение, от которого ладони начали позорно потеть.

Вот начали все чаще мелькать вывески питейных домов, за ними появились первые красные дома, возле которых уже было просто не протиснуться.

— Смотри куда прешь! — рявкнул кто-то около ее уха, ощутимо врезаясь в плечо.

Конан раздраженно оттолкнула явно нетрезвого мужчину и собиралась пройти дальше, когда почувствовала, что он грубо схватил ее за руку.

— Ты одна из девочек Нин?

— А что, похожа? — иронично спросила она, даже не сделав попытки вырваться. Если бояться каждого пьянчугу на свете, можно раньше времени сойти с ума.

— Нет, — блаженно протянул собеседник, — но не просто так ведь ты явилась в эти злачные места Танзаку, не так ли? Может, искала меня?

— Конечно тебя, родной, — нетерпеливо рявкнул Мадара, внезапно появившись позади нее, и отбросил как тряпку, руку незнакомца с ее кисти. — Пойдем. Ни на минуту тебя оставить нельзя.

— Я вполне могла с ним вправиться и сама, — огрызнулась Конан, от злости начиная чеканить шаг. Она не понимала его.

Мадара не ответил. Вскоре они добрались до большого, богато украшенного здания в новом стиле. Из открытых настежь окон лилась задорная музыка, слышались громкие взрывы смеха. Кажется, это был очередной красный дом. Прямо туда Мадара и направился, по-свойски приветствуя двух охранников, до этого тоскливо стоявших у дверей. Недоверие Конан сменилось откровенным удивлением. Что они здесь потеряли?

— Эта женщина тоже с вами, господин? — осведомился у Мадары один из мужчин.

— Конечно, — фривольно притянув ее к себе, ответил он, — куда же я без своей жены, ребята? Нельзя такой день проводить отдельно от семьи.

Охранники лишь коротко ухмыльнулись, пропуская их внутрь. Видать, они видели так много на этой работе, что удивляться чему-то уже не приходилось. Несмотря на это, Конан захотелось до смерти стереть эти пресыщенные ухмылки с их лиц навсегда. Как только они вошли, она сбросила руку Мадары с плеча и просто прожгла взглядом.

— Что мы здесь делаем? — яростно прошипела она, отметив, что на них начинают оглядываться.

— Спокойнее, госпожа моя. Осталось недолго, — попытался ее успокоить он, и крепко взяв за локоть, повел через шумную гостиную, в которой на полукругом расположенных кушетках и креслах, расположились гости заведения и работники. Точнее, работницы. Ослепительные женщины, одетые в самые роскошные фурисодэ, которые только видела Конан, сидели и развлекали разговорами мужчин, незаметно подливая им все больше и больше алкоголя. Не одними физическими услугами живо было это место, поэтому маленькие невзрачные служанки резво бегали от одной пары к другой, неся на подносе изящные фарфоровые отёко⁽¹⁾ и токкури⁽²⁾ с подогретым саке. Одну из них и поймал Мадара.

— Подскажи, милая, здесь ли сейчас хозяин? — промурлыкал он вопросительно.

— Здесь, господин, подождите минуту, я могу проводить вас…

— Не стоит, я знаю путь, мы с ним давние знакомые…

И, похоже, это было правдой: ему никто не помешал ни при входе в такое респектабельное заведение, ни при попытке встретиться с главным. Он повел ее к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, где в ряд, прямо напротив друг-друга расположились восемь комнат. Из некоторых были явственно слышны весьма откровенные звуки. Конан напряглась еще больше, чувствуя, как по ее лицу красной змеёй расползается мучительный румянец. Мадара же, не придавая обстановке и капли внимания, шел к концу коридора, где в нише виднелась еще одна маленькая лестница, ведущая под крышу. Он коротко постучался, и, дождавшись разрешения, втолкнул внутрь Конан, оставшись дежурить в коридоре. Ему совсем не хотелось стать свидетелем еще и чужих разборок.

В небольшой мансарде, как бы оттеняя простоту голубых обоев в полосочку, стояла весьма недешевая мебель из Страны Молний. Дубовый шкаф в левом углу, одноместная кровать под прозрачным пологом и стол, стоящий напротив приоткрытого окна, составляли все небольшое убранство этой комнаты. Видимо, хозяин был тем еще аскетом. За столом, спиной к ней, сидел человек, освещаемый только тусклой настольной лампой, но Конан узнала бы его даже в полной темноте. Она потрясенно вздохнула, чувствуя, как негромко треснуло ее сердце, покрываясь мириадами маленьких трещин.

— Кьюсуке…

Мужчина на мгновение как будто одеревенел на своем стуле, но потом медленно встал и повернулся к ней. Это действительно был он. Время его не пощадило — глаза стали тусклыми, в тропинках морщин, и даже фиолетовая татуировка его клана на лице померкла, придавая ему вид старика, а не молодого мужчины, которым он был еще год тому назад.

Конан, не могла поверить глазам. Она подошла ближе, подняла руку, собираясь коснуться его побледневшей щеки, но медленно отпустила, отступив на шаг назад. Прозрачные слезы, которые она была не в силах остановить, тонкими солеными нитями прочертили щеки. В горле невыносимым тяжелым комом встало рыдание.

— Ради этого? Ради этого ты… — словно захлебываясь в черных штормовых волнах, прохрипела Конан, обводя рукой дом.

Кьюсуке стоял, ни жив, ни мертв, в глазах его отображалась мука, которую нельзя было не заметить. Куноичи горько рассмеялась.

— Такова цена предательства, не так ли? Ты убил всех нас и не можешь обрести покой. Поделом тебе, поделом! — закричала она, и хотела повернуться, но Кьюсуке схватил ее за руки.

— Конан! Конан… — начал бормотать он, стараясь выдать что-то еще. Однако она не стала его слушать, грубо отдернув руку.

Ей казалось, что груз вины на ее плечах станет легче, но все оказалось совсем не так.

— Прости, прости, умоляю. Я не хотел, не хотел…

— Почему же сделал, если не хотел, почему?! Ты променял нас, променял на чертов бордель в Стране огня! Бордель, боги! Кто бы мог подумать…

— Из-за тебя! — зло выпалил задетый Кьюсуке, — из-за тебя, Конан! Не делай вид, что ты в этом не виновата.

— Что ты хочешь сказать… — начала она, но не договорила, увидев, как издевательски хохочет ей в лицо бывший товарищ.

— О, конечно, нашей Конан ведь не с руки было опускаться до такого простого меня, она выбрала Яхико. Великолепного, солнцеликого Яхико, не меньше. Ты ведь помнишь, как я признался тебе, и ты отвергла меня? Знай, это был последний день моей верности нашей организации.

Конан побледнела. Обескровленные искусанные губы задрожали от ужаса, охватившего ее после произнесенных им слов. В голове вчерашним набатом оглушительно зазвучало прежнее: виновата, виновата, виновата.

Ей вспомнилось сизое утро ее шестнадцатилетия, когда продираясь сквозь тихо колышущиеся волны высокой травы, она набрела на горящий в рассветных лучах, островок алых маков. Конан умиротворенно улыбнулась, ощущая на щеке прохладное, едва ощутимое, касание ветра, который приблизившись к макам, закачал их нежные головки, заставляя облететь лепестками. Они сгорели за секунду, не оставляя за собой ничего, кроме уродливо торчащих тонких ножек. Вот стояло еще секунду назад огненное поле, а теперь нет, и это не на шутку расстроило ее тогда. Теперь же ей не было дела: красным маком, сгоревшим на третий день цветения, стала уже сама Конан. Все, все из-за нее.

Кьюсуке видел тот эффект, который произвели его слова. Уязвленное самолюбие было, наконец, потешено такой старой, как мир, вещью, как предательство, брошенное прямо в лицо.

— Я ведь прекрасно знал, что ты не сможешь убить, поэтому и расшиб себе голову, чтобы задания избежать. Мое дело было малым — связаться с Ханзо и все.

Конан до боли стиснула кулаки. Словно туман сгустился перед глазами, не давая видеть, не давая слышать, донося, будто издалека, ничего не значащие слова, смысл которых она не могла уловить. Лишь имя грозного Ханзо, оставившего на ее сердце рваные незаживающие бреши, заставило застывшее в агонии сознание, очнуться, сбросить цепи болезненного забытья.

— Прошел год, Кьюсуке, — прошептала Конан, вспарывая его взглядом, — за это время я научилась убивать.

Он слабо ухмыльнулся.

— Хочешь испытать свое умение на мне?

— Почему бы и нет, — ровно ответила она, совершенно не изменившись в лице. — Я сделаю все быстро и безболезненно, все же ты был нашим товарищем.

Кьюсуке вздохнул, а потом, ненадолго закрыв глаза, снова их открыл, твердо смотря в глаза Конан.

— Ты права, — сказал он. — Такому предателю как я, нет места в этом мире. Только посмотри, до чего я опустился. Хотел сделать больно тебе, но сделал всем. Да, всем, — повторил Кьюсуке глухо и встал на колени. — Сделай, что должно, сестра. Я жду этого уже год, но слишком труслив, чтобы сделать все самому. Окажи последнюю милость.

Конан стерла набегающие на глаза слезы. Да, пора. Она могла бы оставить его в живых, дать ему мучиться день и ночь, месяцами, годами вспоминая содеянное, но…

Это «но» убивало ее. Он был ее братом, ее соратником, ее другом, и этого ничто не могло изменить. Невозможно было отбросить и тот день, когда ее, умирающую от сквозной раны на животе, на своей исполосованной катаной спине, тащил к лекарю, сквозь леденящий дождь, Кьюсуке. Они оба едва не погибли от кровопотери, едва не лишились друг-друга. Его лицо, перечеркнутое волнением за ее жизнь и отчаянием, до сих пор стояло перед глазами Конан. Это воспоминание било прямо под дых. Ныне лицо Кьюсуке было заклеймено предательством, которое пило из него все жизненные соки, и ее долгом было избавить его от этого. Ради былого братства, ради долга, что платежом красен. Она отдаст все до последнего рё. Колючая чакра заструилась по руке Конан, образуя тонкий, обманчиво неопасный, бумажный клинок. Последнего прощального взгляда куноичи для Кьюсуке не приберегла: то, что она ему дала, было и так много. Один резкий взмах, продлившийся, кажется, вечность, и голова предателя тяжело упала на пол, обрызгав лицо и платье Конан, алой кровью.

Она повернулась к влетевшему в комнату Мадаре, и, ощущая неприятно стекающие по щеке капли, машинально, и совершенно безэмоционально, стерла их тыльной стороной ладони.

— Ты…

— Я убила его. Неужели ты ожидал от меня совсем не этого? — равнодушно спросила его Конан, и, не дождавшись ответа, пошла в сторону выхода. — Идем.

Они вышли в коридор, однако не успела Конан сделать и пары шагов, как пошатнулась и стала опадать. Оказавшийся рядом Мадара тотчас подхватил ее, не давая упасть, и в этот раз против его помощи она не смогла бы возразить чисто физически.

Ее затянуло в молочный туман, в котором, будто в театре теней, отображались знакомые до боли фигуры, которые при виде нее тут же таяли. Вот проплыла бледной тенью мама, на руке которой до сих пор было кольцо, подаренное ее безымянным отцом. За ней бежал в страшной спешке Яхико. Она звала их, но разве кто-то слышал? Она пыталась коснуться их, но разве кто-то чувствовал? Бесконечные слезы из ее глаз лились и лились, не останавливаясь ни на секунду, пока Конан брела бесплотным неприкаянным призраком в холодном, пробирающем до костей, тумане. Казалось, ее бесконечное заточение никогда не закончится, но вдруг в этом белом мареве она почувствовала тепло и потянулась туда всей душой…

Конан открыла глаза. Из больших приоткрытых окон в комнату медленно затекало раннее утро. Одинокий солнечный луч ласково лег на ее щеку, давая такое необходимое сейчас тепло. Но тепло было не только от него. Правая ее ладонь крепко-накрепко стискивала запястье сидящего рядом Мадары. Удивленная, она подняла на него глаза. Он сидел, чуть наклонившись к ней, и размеренно дышал. Спит, с удивлением поняла она.

Конан снова закрыла глаза. Ей было стыдно, но вместе с тем, она была благодарна ему, что, несмотря на неудобство, он не откинул ее руку, не дал пропасть в холодном белесом аде собственного разума. Под тихое дыхание находящегося рядом человека, Конан и сама не заметила, как повторно погрузилась в мягкую дрему, совершенно забыв обо всем. На этот раз сон был целительным.

Повторно она проснулась через пару часов, когда время уже шло к обеду. Рядом с футоном, согнув ноги, вязала что-то осунувшаяся от переживаний Рю.

— Ты решила мне новый гардероб связать? — просипела Конан, чувствуя, что от жажды пересохло горло.

— Госпожа! — вскинулась служанка, отбрасывая в сторону пряжу. — Боги, госпожа, как вы нас всех испугали, как испугали! Я думала, с ума сойду от переживаний. Сидите, сидите, господин приказал никуда вас не пускать, все что нужно, я принесу.

— Воды, — попросила куноичи, садясь на постели.

Рю немедля поднесла к ней стакан.

— Что со мной случилось? — спросила, отпив, Конан.

— Вы потеряли сознание и проспали два дня, госпожа. Доктор, который приходил, сказал, что это все от нервов и смены климата.

Конан усмехнулась, и в усмешке этой Рю, несмотря на свою неопытность, почувствовала бездну горечи, старательно прикрытую вуалью лживой бравады.

— Где господин?

— Он сейчас с рабочими поехал в центр, осматривает место под магазин.

Конан кивнула. Мадара никогда не терял времени зря. И она тоже не будет. Внутри все стало пустым, гулким, словно их оставленный на берегах Тарьи маленький дом, медленно разрушающийся от времени и погоды. Раньше внутри звучали голоса из прошлого, ведя между собой непрерывный диалог, заставляя вспоминать и радостное, и худое, и давно позабытое. Каждый день поле расцветало то мимолетной радостью, то глубоким сожалением, и, казалось, так будет всегда. Однако пробудившаяся ото сна Конан очутилась посреди широкой пустоши, выжженной предательством. Она онемела изнутри.

— Рю, дорогая, я хочу помыться, поможешь?

Ее просьбу восприняли с энтузиазмом, и в течение последующего часа она сидела в горячей воде, смывая последние следы болезни. Цвет лица стал ровным и приятным глазу, что уже было хорошо.

Переодевшись в черное платье без пояса и такого же цвета туфельки, она с помощью Рю уложила волосы и отправилась во двор, где обычно стояли рикши в ожидании заказчика.

Она кивнула одному и попросила привезти ее к ресторану Хадонг. Улицы в Хакутее были не шибко широкими, поэтому они часто попадали в затор, и добрались до места гораздо позднее, чем рассчитывала Конан.

«Уж лучше бы на своих двоих прогулялась бы» — с досадой подумала она, расплачиваясь с рикшей и отправляя его восвояси. Каменное здание ресторана было большим, роскошно украшенным резьбой и скульптурами духов. Неподалеку располагался ипподром, где часто устраивали традиционные для Жемчуга скачки, поэтому недостатка в посетителях никогда не было, хоть заведение и располагалось довольно далеко от центра.

Войдя внутрь, Конан уверилась, что как снаружи, так и внутри ресторан был просто чудом архитектурной мысли. Стены были покрыты яркими росписями на тему скачек, с потолка свисала огромная хрустальная люстра, рассеивающая солнечный свет слепящими радужными бликами по всему помещению. На балкончике сидел небольшой оркестр, бодро играя что-то заводящее. Напротив двери стояла сцена, на которой пока никого не было. Столики были наполовину заполнены галдящими посетителями, которые только-только прибыли с последнего забега.

К ним тут же подошел распорядитель, предлагая устраиваться поближе к окну. Они сели. Рю все никак не могла перестать вертеть головой, разглядывая великолепие, в котором оказалась. Конан еле заметно улыбнулась. Жизнерадостности Рю можно было позавидовать.

— Ваше меню, госпожа, — вежливо обратился он к ним на чистейшем наречии Страны огня.

— Нет ли сегодня Менхо? Я бы хотела, чтобы нас обслужил именно он, это возможно?

— Как угодно, я пришлю его в течение пары минут, а пока можете выбрать.

Как только мужчина отошел, Рю с поистине страдальческим выражением лица, посмотрела на Конан и прошептала:

— Госпожа, но как я выберу? Я совсем не знаю ни их кухни, ни их языка, чтобы выбрать…

— О, положись на меня, моя дорогая. Я знаю язык Жемчуга, в конце-концов, мои предки были отсюда родом. Я тебе покажу то, что вкуснее всего.

И это действительно было так. Ее дед, будучи художником из народа, никогда не получил бы того признания, которое заслуживал, в Стране Жемчуга, поэтому переехал в один из городов бурно развивающейся Зоны Буфера, где и встретил бабушку. Их дочь, ее мама, знала родной язык прекрасно, ведь рядом жили и другие переселенцы из Жемчуга, с которыми их семья поддерживала крепкую связь. Поэтому Конан, родившаяся в такой же среде, не могла не знать языка матери, несмотря на активно использующееся в обиходе наречие Огня, на котором говорило большинство их соседей.

Через некоторое время к ним действительно подошел Менхо.

— Добрый день, госпожа, вы и ваша спутница уже выбрали? — поинтересовался он, любопытно поглядывая на нее совершенно очаровательными карими глазами в обрамлении длинных ресниц. Что ж, его явно брали, рассчитывая именно на такой эффект.

— Конечно. Моей подруге суп куксу, кусочки ттоки и пирожки пигоди. Мне же сундэ, ччиргум ча и липовый чай. Это все.

Менхо удивленно приподнял брови, с интересом разглядывая ее пару секунд, но потом старательно дописал в блокнот все, что заказали и улыбнулся:

— Есть какие-то еще пожелания, дамы?

Конан ослепительно улыбнулась ему.

— Ничего такого, что вы бы не смогли сделать. Передайте все как можно скорее.

Рю, конечно, подумала, что имеется в виду кухня, однако только она и официант знали, что это не так. Конан заказала специальную последовательность блюд, и Менхо, который являлся посредником, был обязан теперь доставить послание по адресу. Скорее всего, если не сегодня, то завтра, с ней свяжутся для уточнения деталей миссии. А пока можно было расслабиться под непринужденный разговор с Рю и аккомпанемент весело играющих скрипок. В зале, едва заслышав только первые аккорды мелодии, разгоряченные скачками люди вставали, и танцевали в безудержном, ярком темпе яркого ремо⁽³⁾. Им же, не умеющим танцевать ни один танец, было одновременно и интересно и все равно, ведь участие в этом празднике жизни все равно принять было нельзя.

Едва только Менхо принес им первую перемену блюд, в зал вошел Мадара.

— Вижу, вы не скучаете, — бодро начал он, подсаживаясь к ним и снова подзывая официанта для заказа. Тот, быстро добавив в заказ пару блюд, тут же умчался для обслуживания следующих гостей. — Мне на стойке сказали, что вы здесь.

— Тут не заскучаешь, — со скукой ответила Конан, разглядывая узоры на скатерти. — Танцы всякие, музыка. Куда как веселее, чем в нашем номере.

— Если хочешь, сходим на одно интересное представление, — начал издалека Мадара, подцепив с ее тарелки ттоки. — Говорят, этот танец очень популярен здесь, и лучше всего его исполняет Миу Ивасаки.

— Пойдем, — с радостью поддержала Конан игру, в глубине души чувствуя, что актриса из нее, что из медведя танцовщица. Однако она очень старалась.

— Рю сказала, что ты сегодня ездил осматривать помещение. Подходит?

— На первое время пойдет, но позже мы расширимся, поэтому тебе лучше не привыкать к этому месту.

Конан старательно кивнула, начиная пить принесенный липовый чай. Через час, с изрядно поредевшим кошельком, они, наконец, вышли из заведения и решили пешком пройтись до гостиницы. Рю медленно плелась позади, давая небольшое пространство им обоим. Впрочем, это пространство не заполнялось ничем, кроме обыкновенного шума большого города, улицы которого залил мягкий свет медленно клонящегося к западу солнца. Серая брусчатка под ногами была теплой, а улочки, полные людей, узкими. Прогуливаться, затерявшись в толпе, было даже приятно, поэтому Конан все петляла и петляла по Хакутею. Мадара не мешал, гуляя с ней в одном темпе, в отличие от задыхающейся периодически Рю, ради которой приходилось делать перерывы. После нескольких таких остановок, Конан подозвала служанку и, посадив к рикше, отправила домой.

— Ты нужна мне здоровой, Рю, — сказала она ей, наблюдая, как та садится к рикше. — Мы с господином еще часок погуляем, а ты отдохни хорошенько, поняла?

— Конечно, госпожа. Спасибо, — придушенно выдавила девушка, покрываясь красными пятнами от смущения. Ей было стыдно, что из-за травмы она не может ходить нормально, постоянно задерживая хозяев.

После того, как уехала Рю, они дошли до порта, который был полон в это время суток. Жизнь здесь била ключом: пришвартовывались изящные легкопарусные шхуны и огромные барки, только-только пришедшие в нужное место. Другие корабли, уже стоящие здесь пару дней, постепенно разгружались от товара в присутствии чиновников порта и дельцов. Многочисленные носильщики сновали из одного места в другое, не переставая ни на секунду кряхтеть и ругаться. С пассажирских кораблей торопливо сходили люди, стараясь как можно скорее поехать домой и отдохнуть вдалеке от очень шумного порта.

Конан, немного прогулявшись, поняла, что у нее начинает побаливать голова, поэтому свернула в сторону, где было поменьше народу, и через десять минут ходьбы пришла на отдаленный пляж. Вокруг не было ни души: только она, мелкий желтый песок, да высокое-высокое лазурное небо, в котором буйными белыми клочками быстро летели облака. Море, медленно перекатываясь, лениво лизало кромку берега. Сняв туфли и зайдя в воду почти по колено, она застыла, закрыв глаза, внимательно прислушиваясь к внутренней пустоте. Поднимающийся в преддверии сильного шторма, ветер, совершенно растрепал ее волосы. Она не знала, сколько стоит в начинающей остывать воде, но открыла глаза сразу же, как услышала мягкую поступь ног рядом с собой.

— Ты недавно болела, вылезай уже, — начал выговаривать ей Мадара.

— Спасибо, — выдохнула Конан, начиная чувствовать дрожь от особенно сильного порыва ветра.

Они оба знали, за что, в словах не было никакой нужды. Лишь глаза у него немного округлились от неожиданности. Теперь Конан знала, что форму глаз он точно не трогал частичным хенге. Она знала только это о нем, а Мадара о ней много чего. Однако если раньше это вызывало недоверие и злость, ведь ему было легко воспользоваться ее слабостями, то сейчас, в эту секунду, она поняла для себя, что больше он не будет для нее опасен. Злость и импульсивность сошли с нее как снежная лавина с гор, оставляя только кристальную чистоту разума.

— Зачем ты рассказал мне о том, что Кьюсуке жив?

Их взгляды встретились, выжигая искры от упрямства. Он явно не хотел говорить об этом, но Конан это было нужно узнать. Пару минут они смотрели друг на друга, пока Мадара, наконец, не отвернулся, насмешливо фыркнув.

— Ладно, — заговорил он, бултыхая в воде ногой, — твоя взяла. Я узнал, куда ты ходишь, каждый раз после миссий, и последовал за тобой.

Конан подняла бровь, выражая и недоверие и негодование одновременно.

— Я подозревал, что ты собираешься выкинуть что-то не очень вписывающееся в нашу программу действия на ближайшее десятилетие, — объяснил он.

Надо же, с холодным весельем подумала Конан, о ней так беспокоились.

— После того, как ты ушла, я осмотрел могилы твоих побратимов, и заметил, что одного члена вашей команды нет. Про технику и не спрашивай, все равно не расскажу. В общем, я решил копнуть это дело и нашел, все, что искал с помощью советника Фа. Можешь потом и с ним переговорить, — любезно разрешил Мадара ей.

— Обязательно, — таким же сладким тоном процедила Конан, продолжая ждать развязки.

— Ну, так вот, я нашел этого орла только недавно, перед нашей миссией. Решил, что беспокоить в дороге такими известиями чревато, и оказался прав.

— Меня не волнует, как ты его нашел, Мадара, — с нажимом

отрезала она, — я спрашиваю зачем.

— А зачем голову таких людей приносят на блюдечке? — раздраженно дернул плечом Мадара, начиная выходить из воды. — Чтобы заручиться поддержкой союзников. Не думаю, что ты сожалеешь о смерти этого мусора.

Сожалела ли она? Нет. Никакого сожаления, только презрение. И даже от него Конан была намерена избавиться, ведь такой как Кьюсуке, не был достоин даже и этого малого.

— Нагато знает? — спросила, идя вслед за Учихой, она. Ноги совсем посинели, и было приятно почувствовать, как от движений кровь разгоняется, покалывая, грея изнутри.

— Нет.

— Хорошо, пусть и дальше не знает. Ему это ни к чему, — просипела тихо куноичи, с трудом надевая на мокрые ноги чулки.

— Как скажешь, — откликнулся мужчина в ответ, отпуская задранную штанину брюк.

Он был доволен как никогда. Ему удалось провернуть то, что нужно было, и не попасться. Закладку Конан не почувствует до самого конца, а он будет спокоен. Отмазка про помощь союзникам была лишь наполовину ложной, и это увеличивало шансы на то, что его не поймают на неправде. Он по-прежнему не чувствовал в Конан серьезного противника, особенно после потери сознания и того, как она схватила с бульдожьей силой, его запястье, не давая вырваться. Однако самонадеянность многих сгубила, поэтому он старался не недооценивать людей, встречающихся у него на пути — ни врагов, ни союзников. Единственное, что Мадара не мог себе полноценно объяснить, так это того, что заснул около нее как домашний котенок возле бабки с пряжей. Видно, усталость после недавно усвоенной техники подействовала.

Так же, не перебросившись и словом, они медленно побрели вдоль пляжа, обогнули порт и вернулись в гостиницу, где под завывание ветра и хлесткий дождь, занялись собственными делами, готовясь к сложной неделе с переездом.

---

Примечания:

Ребята, постоянно комментирующие части, благодарю. Ваши слова заряжают меня писать и дальше.

---

1) Общее название сосудов для подачи и употребления саке

Вернуться к тексту

2) Специальный кувшин, в котором разогревают и подают саке

Вернуться к тексту

3) вид танца

Вернуться к тексту

Дом был небольшим, тщательно побеленным, с большими чистыми окнами, под которыми, на узкой полоске огороженной земли, росли сезонные цветы.

— Мой садик цветет круглый год, — похвасталась хозяйка дома, нежно трогая воинственно вздернутые вверх венчики гладиолуса. — Весной расцветают цикламены и ландыши, летом гладиолусы и лилии. Осенью астры и георгины, а зимой гелениум и эхинацея. Я хотела бы, чтобы вы немного присмотрели за цветами, поскольку я уезжаю ненадолго из столицы.

— Конечно, — не стала отказывать ей Конан.

— Благодарю вас, — улыбнулась женщина, — давайте пройдем внутрь, я вам покажу дом и отдам ключи.

Ремонт внутри был все такой же простой: беленые стены, обитые темным деревом, прозрачные занавески на окнах, да большой скатанный ковер, стоящий в углу рядом с дверью во внутренний двор.

— У вас здесь был магазин? — спросила Конан, оглядывая витрину.

— Да, госпожа Сюин. Моя семья держала здесь ювелирную лавку, но теперь уж…

Конан сочувствующе улыбнулась. Да, этот год для ювелирного дела Страны Жемчуга был тяжелым. Многие теряли свое дело, и хозяйка Хон, сдававшая им жилье, не была исключением.

— Надолго уезжаете?

— На две недели, надо же все-таки посетить свадьбу внучки, — хмыкнула женщина, поднимаясь по лестнице и открывая первую дверь. — Как вам? Раньше это была наша с мужем комната.

Просторная спальня в современном стиле с полукруглой дверью, ведущей на балкон, была залита мягким полуденным солнцем. Большая супружеская кровать с рядом небольших подушек была устлана белоснежно белой простыней и широким вязаным покрывалом, которое привлекло внимание Конан.

— Удивительная работа, — не могла не заметить она и подошла ближе, чтобы лучше разглядеть узор из невесомых сиреневых ниток. Она никогда не видела ничего подобного.

— Вам нравится? — с нежной улыбкой спросила хозяйка Хон. — Я связала его, когда родилась моя первая дочь, но с тех миновало много времени, дети выросли, поэтому я решила, что подарю его вам.

Конан благодарно улыбнулась и коротко поклонилась.

— Благодарю, госпожа. Ваша забота очень трогает.

— Давайте пройдем дальше, тут еще пара комнат, которые вам нужно посмотреть.

Конан кивнула. В течение десяти минут женщина показала ей все, что было в доме. На первом этаже располагались лавка и небольшая кухонька, где можно было попить чай во время перерыва. На втором этаже помимо спальни находились две детские, комната для прислуги и санузел, который был еще большой редкостью в Хакутее.

— Не придется бегать в общественные бани, — с гордостью заявила хозяйка Хон, позволяя осмотреться Конан.

— Точно, — подхватила она, любуясь цветными бликами от витражного окошка на малахитовой настенной плитке. Посередине стояла простая, но весьма изящная ванна с изогнутыми ножками. В углу, щедро обрызганная радужным светом, сиротливо приткнулась белая ширма, сделанная из тонкой вощеной бумаги. Она была слишком простая и незамысловатая для утонченного интерьера ванной, и это не заметил бы только слепой.

— Пожалуй, это все, моя дорогая, — прервала молчание пожилая женщина, с грустью оглядывая стены. — Когда вы переедете?

— Уже завтра, госпожа Хон. Начнем ввозить вещи с утра.

Хозяйка кивнула.

— Держите ключи. Не проводите меня?

— Конечно, — живо откликнулась Конан.

Они вместе спустились на первый этаж и попрощались. Конан с необъяснимой жалостью смотрела вслед пожилой женщине, которая бодро держалась все то время, пока они были в доме, но стоило отойти шагов на сто, как сгорбилась так, словно ноша в секунду стала непосильной. Конечно, ей было непросто покидать дом, и Конан ее понимала как никто другой. Ее дома не было уже много лет.

На следующий день, пока Мадара был занят переездом, Конан направилась в парк Кёндэ, где у нее была назначена встреча. Погода стояла хорошая, дул ветер, давая сидящим на небольшой площадке игрокам в сёги, прохладу. Конан никогда не видела ничего подобного. Небольшая площадь со звучным названием «Площадь красных журавлей» вместила в себя с десяток белых каменных столов и скамей, сидя за которыми люди предавались игре. Над их головами мерно раскачивались красные фонари и многочисленные фигурки жестяных журавлей, нанизанных на длинную бечевку. То тут, то там, группки игроков собирались, чтобы понаблюдать за чьей-то особенно интересной игрой. Несмотря на это, найти того, кто ей был нужен, не составило труда.

— Ты пришел рано, — сказала она непринужденно, присаживаясь на нагретую солнцем скамью и кладя сумочку, расшитую бисером, на стол.

— Как и вы, — спокойно ответил ей Сен Хи, начиная раскладывать фигурки на доске. — Знаете, как играть?

Конан качнула головой, и он на пару минут вынырнул из своей задумчивости и тщательно объяснил ей правила. Куда лучше, чем в свое время это делал Джирайя-сенсей. Когда он закончил монолог, Конан сделала первый ход. Игра шла неторопливо, и она успела разглядеть и его высокий лоб с тщательно уложенными волосами, и удивительно бледное для шиноби лицо с темными провалами тусклых карих глаз.

— Ты болен? — не могла не спросить Конан.

— Нет, — равнодушно бросил Сен Хи, переставляя фишку. — А даже если и был бы, то это явно не дело руководства.

«Да у тебя, я погляжу, зубки есть», — с иронией подумала Конан. Его подчеркнутая вежливость и сухость в самом начале разговора, конечно, не остались ею незамеченными, но последняя фраза прямо-таки кричала о том, что у этого бойца весьма непростой характер. Впрочем, не у него одного.

— Я это ведь не просто так спрашиваю, вроде должен понимать… — продолжила Конан, решив немного вывести его из душного омута спокойствия. — Твое состояние важно для нашей миссии…

Фишка с силой опустилась на доску. Конан с любопытством посмотрела на подчиненного. К ее удивлению, он не показывал и следа раздражения или нетерпеливости. Темные глаза были все также безмятежны. Он не был раздражен, только хотел привлечь внимание, поняла Конан.

— У госпожи Миу выступление будет через три дня, я принес билеты.

— Отдашь к концу игры, — ответила Конан. — А пока расскажи о ней поподробнее. Из отчетов можно почерпнуть не так уж и много.

— Госпожа Миу родилась в Аме. Но после начала третьей мировой ее семья бежала в Жемчуг. Тут у них случились какие-то бедствия, и она сбежала с бродячей театральной труппой. Она выступала с ними вплоть до своего восемнадцатилетия, а потом случился большой скандал. Руководителя труппы кто-то зарезал прямо в постели, и ее подозревали в этом. Но пару дней спустя отпустили. Виновником оказался один из ее поклонников, который приревновал госпожу к директору.

Сен Хи замолчал на пару секунд, раздумывая над ходом, а потом продолжил рассеянно:

— На самом деле история очень подозрительная. Этого поклонника потом в камере повешенным нашли. Я пытался это дело расследовать, но госпожа Миу об этом прознала от знакомых и попросила не ворошить все это.

— И ты согласился, конечно?

— Зря иронизируете, — прохрипел он, и коротко закашлялся. — Госпожа Миу очень хороший человек, и проигнорировать ее просьбу было бы не очень красиво. В конце-концов, она мне платит за защиту, а не за то, чтобы я разнюхивал ее тайны.

— Логично, — хмыкнула Конан. — Кажется, она очень обаятельная.

— Так и есть. В ее доме не протолкнуться бывает по воскресеньям. У нее собирается чуть ли не вся богема столицы. Все эти актеры, поэты и аристократы не дают ей проходу, — с каким-то непонятным ей выражением лица заметил он.

— То есть, просто так мне туда не попасть? — прервала она его.

— Почему же, попадете, — возразил он, внезапно криво улыбнувшись. — Я не зря свой хлеб ем. Госпожа Миу сама вас пригласит, вот увидите. Просто приходите на ближайшее выступление.

Сен Хи внезапно перевел взгляд на наручные часы.

— Мне пора идти, — проронил он, вставая, и прихватил пиджак со скамьи. — Госпожа Миу скоро выходит, я должен быть с ней. Не забудьте билеты на столе.

Конан кивнула, наблюдая, как его широкая спина торопливо скрывается за поворотом, а потом перевела глаза на сёги. Кажется, она потерпела сокрушительное поражение. Неудивительно.

Через пару дней после переезда на новое место Мадара во время завтрака сообщил важную новость.

— Я освободился. Сегодня вечером пойдем на выступление нашей танцовщицы.

— Во сколько?

— В восемь. Будь готова.

К половине седьмого они с Мадарой закончили свои дела в лавке и начали готовиться к выходу. Конан с Рю заняли спальню, а он ванну. Уже скоро Конан была облачена в черное платье с поясом и чулки, терпеливо ожидая, пока Рю уложит ее короткие волосы. Когда служанка закончила, Конан с интересом разглядывала свой облик с изящно заколотыми волнистыми волосами.

— Я и не думала, что ты так хорошо умеешь делать прически, — восхищенно выдохнула Конан, и улыбнулась. — Где ты успела научиться этому?

— Вы ведь знаете, что я жила в семье господина Рэна. Его матушка работает парикмахером, и меня тоже немного обучила, — краснея от похвалы, выложила Рю. — Госпожа, я не так давно проходила мимо косметического магазина. Может, зайдем в следующий раз туда? Мне кажется, вам очень пошли бы тени для глаз.

Конан засмеялась. Для Рю, похоже, не было большей радости, чем украшать ее словно фарфоровую куколку из Страны Земли.

— Ну что ты, какие тени! Только посмотри на меня, мне бы не пошло подобное. Тем более, господин вряд ли будет в восторге.

Рю с сожалением взглянула на нее и отошла, прибираясь на изящном туалетном столике, заставленном чашей с льняной смесью и небольшими гребнями.

— Еще одно, госпожа, — резко повернувшись к Конан, заговорила служанка. — Попробуйте надеть эту ленту.

В руках у нее была бархатная лента, непонятно откуда взявшаяся. Но Конан слегка кивнула и снова присела на кушетку. Рю, не заставляя ждать, тут же завязала вокруг лба ленту.

— Так и правда лучше, моя дорогая. Спасибо, — улыбнулась ей Конан. — А теперь постучись к господину, спроси, готов ли он. Пригласи его сюда, если закончил.

— Меня не нужно звать, я сам прихожу, когда нужно, — открывая дверь, громко заметил Мадара, а потом с ног до головы осмотрел Конан. — Недурно. Идем, женушка.

Конан пожала плечами и двинулась к выходу. Они наняли рикшу и через двадцать минут добрались до центра Хакутея, который горел тысячами огней и цвел десятками цветов, поражая всякое воображение. Непрерывным потоком текли ручейки нарядно одетых женщин и мужчин, спешащих посетить модные танцевальные бары и рестораны. В одном из таких заведений, под названием Хрустальный дракон, выступала Миу Ивасаки. Еще при подходе к этому местечку, они заметили толпу мужчин, стоящих в ожидании чего-то около здания.

— Зачем они здесь стоят? — спросила Конан мужчину, проверяющего их билеты у входа.

— Ждут, может у кого-то будет лишний билет, который можно купить, — пробормотал он машинально, пряча разорванные бумажки в мешочек, а потом, будто осознав что-то, изумленно воззрился на нее. — Госпожа… тоже на выступление?

— Именно так, — ответила она, — а что? Не хотите пускать меня? — нарочито сердитым тоном заговорила Конан. Мадара, стоящий рядом, тихо фыркнул.

— Нет, конечно, нет, — расползся в неловком оскале билетер, — проходите, вам покажут ваши места.

Работник зала проводил их к ближнему месту возле сцены.

— А ты его знатно запугала, — с каким-то удовлетворением бросил Мадара, отодвигая стул и присаживаясь за небольшой, покрытый красной скатертью, стол.

— Я не готова слышать от тебя лестную оценку за пределами додзе, — возразила Конан, оглядывая пространство вокруг со смутным чувством неправильности.

— Ну-ну, — со смешком отозвался Мадара, закидывая ногу на ногу. — И чего ты оглядываешься? Ищешь взглядом своих подружек ямаубу⁽¹⁾ и кутисакэ⁽²⁾?

Конан не ответила на глупые детские подколы, но брошенные им слова внезапно заставили что-то щелкнуть в голове, и она поняла, что ее так смутило.

Весь небольшой зал был битком набит мужчинами различного возраста. Мест не было даже на трех балкончиках, бестолково висящих над головами людей. И ни одной женщины.

— Лучше бы сам оглянулся, вместо того, чтобы трепать языком зря.

— Да я вижу, ты сегодня будешь звездой вечера наравне с этой танцулькой, — даже и не думая терять хорошего расположения духа, протянул Мадара. — Теперь, даже любопытно, что она там показывать будет, раз женщины сюда не ходят. Но ты не волнуйся, с тобой сегодня будет твоя сестра тэндзё кудари⁽³⁾. Слижет языком твою прическу…

— Замолчи, — прошипела Конан, — нашел время для этого.

И действительно, в это время на сцене занавес поднялся, а весь зал просто заревел тысячами разношерстных голосов. После пяти минут шума голоса, наконец, утихли, и Миу Ивасаки изящно склонила маленькую головку с распущенными платиновыми волосами в жесте признательности. Ее лисьи глаза быстро оглянули весь зал, но в удивлении остановились на Конан. Буквально пара секунд, и она вернула себе самообладание, возвращаясь в привычный рабочий ритм. Заиграла веселая мелодия, которая, впрочем, не заглушала голос танцовщицы.

— Знаете ли вы, господа, как сложно обучить приличную танцовщицу? — начала Миу игриво, весело щурясь и прохаживаясь по краю сцены. — Только посмотрите на меня, я много лет училась танцу маи⁽⁴⁾, страдала на уроках биологии, антропологии, зоологии, болтологии…

Зал разразился сдержанным смехом.

— Но танцую джудан, — закончила она. — И считаю, что потеряла не так много, отказавшись танцевать с лысыми монахами.

Конан еле заметно улыбнулась. Ей нравилась непосредственность танцовщицы.

— И вот стою я перед вами, мои дорогие, — лукаво улыбаясь, продолжала Миу, — и не могу не порадовать вас видом моих плеч…

Она изящно начала стягивать ворот кимоно, открывая вид на свои покатые белые плечи. Люди возбужденно загудели.

— Думаете, я испытываю гордость за свои мощные плечи или же я нервничаю от того, что показываю их вам? Вовсе нет! Я думаю о том, почему моей собаке на ночь глядя приспичило вцепиться всеми лапами в моего плюшевого медведя, подаренного господином Танакой? Все равно ведь с ним щенка не получится! О, я вижу вас, господин Танака, — энергично воскликнула Миу, помахав какому-то мужчине в глубине помещения.

Тот, наверняка, залился румянцем.

— Или может рассказать вам, о чем я думаю, снимая свой оби-дзимэ? — спросила она, начав снимать эту синюю тонкую веревочку с ярко-красного оби, завязанного под грудью. Мужчины и тут не остались равнодушными, выражая кто свистом, кто криком свое восхищение.

Оби-дзимэ улетело куда-то в толпу, устроив небольшой переполох в задних рядах. Миу звонко рассмеялась.

— Дорогие мои, это не последний мой подарок вам, — утешила она тех, кому не достался сувенир. — Вам может достаться и кое-что гораздо интереснее…

Конан наблюдала за всем представлением со смесью любопытства и легкого недоумения. Это не были танцы, вообще ни в каком смысле. Скосив же глаза на Мадару, она заметила неподдельный интерес в его глазах. Ну конечно, как могло быть иначе, подумала она, закатывая глаза.

Выступление же шло своим чередом. Миу все поднимала градус. К ней на сцену принесли стул, и она со всем изяществом на него уселась.

— Многие поколения женщин могли показывать мужчинам только носок своей обуви, но я, — протянула она дразняще, — я совершенно не могу вам отказать в этой маленькой шалости.

С этими словами она резко подняла подол кимоно до самых бедер, и играючи вытянула вперед правую ногу, принимаясь развязывать подвязки с той неторопливостью, с которой монахи читают свои самые длинные сутры. Закончив, она быстро сняла чулок, и кинула в толпу, совершенно не обращая внимания на поднявшийся гвалт. Не давая опомниться, повторила трюк с левой ножкой.

— Кажется, вам понравилось, — подмигнула Миу, и продолжила, — но должна вам сообщить, что думала я в этот момент только о том, что где-то там, в гримерке, меня ждет горячий кофе со сливками. Видите ли, мне до сих пор холодно, — проронила она, с озорством приподнимая брови и опуская уголки губ в притворной гримасе огорчения. Для пущего эффекта она трагично прижала руки к гордо вздымавшейся приоткрытой груди.

Конан замерла, пытаясь понять, к чему она ведет.

— У меня даже мурашки! — запричитала Миу горестно и вдруг выдала с таинственным видом, — кажется, пришло время для принятия ванны, как думаете?

Слова эти словно разворошили осиное гнездо. Каждый, кто пришел на ее выступление, неистово начал поддерживать эту инициативу.

— Кажется, я понимаю, почему она такая популярная здесь… — пробормотала Конан, покосившись на напарника, который почувствовав ее взгляд, повернулся к ней.

— Что ты там сказала?

— Ничего-ничего, не отвлекайся, — язвительно буркнула она.

— Ты права, там гораздо интереснее, чем тут,

— с милой улыбочкой проговорил он, метнув взгляд в район ее груди. — Рад, что ты это понимаешь.

Конан от злости сжала скатерть и снова уставилась на сцену, где вовсю шли приготовления: рабочие вынесли уже наполненную горячей водой ванну и аккуратно поставили на пол.

Миу, с присущей ей грацией, скинула туфельки, и присев на бортик ванной, преувеличенно задумчиво провозгласила:

— Но я так люблю это кимоно… Ах, придумала-придумала! Поделюсь с вами моим оби, я же обещала, что дам вам что-нибудь значительнее, чем мой оби-дзимэ.

Тут же, не медля ни секунды, она начала стягивать с себя оби. Это было куда сложнее, чем все остальное, но она справилась и отправила пояс в полет до очередных восторженных рук. Кимоно же ее, расписанное белыми перьями по подолу, немного опало. Миу медленно и чувственно скинула с себя его, и, переступив через ткань, предстала перед всеми в нежном шелковом дзюбане⁽⁵⁾. Неторопливо она забралась в ванну, но не спешила садиться.

— Но кажется этого недостаточно, — с хитрой усмешкой сказала Миу, и только потянулась в поясу нижней одежды, как услышала:

— А я думаю, что этого уже достаточно.

Все в зале повернули голову в сторону входа. Там, в окружении персонала и нескольких подчиненных, стоял жандарм. Судя по кривой ухмылке танцовщицы, она встречалась не первый раз с этим угрюмым блюстителем порядка.

— Ах, капитан Кан, вы как всегда, вовремя, — пропела Миу, вылезая из ванны.

Публика в зале недовольно загудела. Да и кому понравится, когда прерывают такое представление?

Точно не мужчинам. Конан же, напротив, только обрадовалась, что это кончилось.

— Пожалуйте с нами, госпожа Ивасаки, — прогрохотал капитан Кан, одним взглядом успокаивая все недовольство среди посетителей в корне. Ки шиноби все же эффективно работала на простых гражданских.

— Иду-иду, — кокетливо отозвалась она, накидывая кимоно и пытаясь с помощью Сен Хи его быстро подвязать первой попавшейся бечевкой.

Наконец, она спустилась со сцены, и, подмигнув Конан, направилась к ожидающей ее группе жандармов. Рядом с ней вздохнул Мадара.

— Эх, какое представление испортили…

Конан даже не нашлась, как ответить, и молча, поднялась, собираясь идти домой. Дошли в тишине. Она первая заняла ванную, пытаясь самостоятельно смыть весь льняной концентрат, скреплявший ее прическу. Но делала это машинально, не переставая думать о том, что сегодня увидела. Для нее было удивительно, что кто-то среди женщин занимается таким, и ей было не очень приятно наблюдать за этим, поскольку она понимала, что все это делается не от хорошей жизни. Вернее, делается из-за отвратительной жизни. И осуждать Миу, очаровательную Миу с трогательными ямочками на щеках и красивыми голубыми глазами в обрамлении леса ресниц, никак не выходило. За ее беспечной улыбкой явственно чувствовалась больная история. Как у Рю, как у тысяч других женщин. Если бы ей, Конан, повезло чуть меньше, она была бы на их месте.

Наконец, Конан закончила, и отправилась в спальню. Она одна занимала всю кровать, поскольку Мадара по-прежнему не спал. Нельзя было сказать, что у нее сон был здоровый, и спала она по десять часов в день, но все же, Конан хотя бы спала. Хотя бы четыре часа. Иногда и того меньше. Кошмары перестали ее мучить, но от этого Конан не чувствовала себя счастливой. Она больше не видела Яхико, даже во снах, и это тяжелым, больным камнем легло на ее и так придавленную грудь.

В спальне Мадары не оказалось, и Конан тайком вытащила из своего комода бархатный мешочек и вытряхнула на ладонь вырезанную деревянную розу — подарок Нагато. Он сделал ее еще тогда, когда они были командой, как раз накануне той злосчастной миссии, которая разделила их жизнь на относительно счастливое до, и уродливое горькое после. Она много раз порывалась уничтожить розу, но не могла. Это было последним, что осталось. Последнее, что говорило всем своим видом, что прошлое действительно было, что ей ничего не приснилось, не привиделось в наркотическом дурмане макового молока. Горько, как же горько. Конан нежно погладила гладкие лепестки цветка и снова спрятала в мешочек. Нестерпимо захотелось увидеть Нагато. По крайней мере, они бы утешились, только взглянув друг на друга.

Она уже сидела на кровати, одетая, но с влажными волосами, когда вошел Мадара.

— Не впечатляет, — на ходу бросил он, расстегивая пиджак.

Конан, которая упражнялась в контроле, пытаясь на небольшой раме нитями чакры разной толщины создать рисунок, на мгновение отвлеклась, отчего очертания пейзажа полностью пропали. Горло Конан сжал удушливый гнев.

— Тебя. Никто. Не спрашивает, — отчеканила она злобно.

И тут же пожалела о своей вспышке. Сколько раз он так ее выводил на эмоции? Удивительная способность раздражать ее только открыв рот. Но ему это как будто нравилось. Пока Конан не удавалось сохранить способность просто не реагировать, но она старалась. Всему свое время, утешала куноичи себя. Помогало слабо.

— А мне показалось, ты нуждаешься в оценке, — нагло бросил Мадара. — Иначе, зачем ты этим занимаешься здесь?

— Здесь? — в недоумении подняла голову Конан.

— Да. В спальне. Это место для совсем других занятий, если ты не в курсе.

— Да ты никак отойти от выступления госпожи Миу не можешь, вижу. Может, пойдешь еще погуляешь, умоешься, окунешь голову в бочку с водой…

«И захлебнешься», — продолжила она уже про себя. Судя по взгляду Мадары, он догадался о ходе ее мыслей. Однако это его ничуть не смутило.

— Просто хотел предложить в другом месте тренироваться, — закинул он пробную удочку, внимательно наблюдая за ее реакцией.

Конан мрачно посмотрела на напарника. И хотелось, и кололось. Ей в последнее время казалось, что она скоро на стенку полезет без привычной нагрузки. Ощущение, что мышцы сдуваются, было чуть ли не осязаемым. Но вот проводить тренировки с Мадарой ей не хотелось. Достал. Но все же…

— Не советую долго раздумывать, Конан. Я отсюда вижу, как ты потихоньку теряешь форму и хилеешь.

Она напряглась. Конечно, это была провокация, но выкинуть правду из его слов тоже было нельзя.

— Ладно, — сдалась Конан, стараясь не смотреть на довольную физиономию Мадары. Иначе ей стало бы плохо.

И как так выходило, что ей постоянно приходилось с ним соглашаться?

---

Примечания:

Не забывайте ставить значок ожидания)

---

1) Ямауба, что переводится как «горная ведьма», выглядит как страшная, уродливая старуха. Волосы её неухожены, они длинные и седые. Часто изображается в красном кимоно, грязном и рваном. Огромный рот ведьмы растянут на всё лицо, согласно некоторым описаниям, у неё два рта. В то же время ямауба способна менять свою внешность, что помогает ей заманивать к себе доверчивых людей. Живёт ямауба в глубине гор и лесов Японии.

Вернуться к тексту

2) Призрак в виде женщины с длинными волосами в марлевой повязке либо хирургической маске, закрывающей нижнюю часть лица. Её имя означает «женщина с разорванным ртом», она является персонажем множества фильмов, аниме и манги.

Вернуться к тексту

3) Призрак, выглядящий как уродливая старуха без одежды, с длинным языком, острыми зубами и растрёпанной копной волос. Большую часть дня прячется от хозяев, скрываясь где-то на чердаке или в узком лазе между потолком и крышей. А посреди ночи выползает из своего убежища, двигаясь вверх ногами, как паук по потолку, чтобы пугать людей до смерти или питаться ими.

Вернуться к тексту

4) Один из видов традиционного японского танца, который чаще всего исполнялся в храме

Вернуться к тексту

5) Японское нижнее белье, состоящее из двух юбок и чего-то типа распашонки. Дам небольшую ссылку, если кому любопытно. https://vk.com/wall-137425031_2224?z=photo-137425031_457246062%2Fwall-137425031_2224\

Вернуться к тексту

Примечания:

В японском нет мата, но в русском есть, а это значит что? Что было бы преступлением его не использовать)

---

День был ветреный. Высокие тонкие сосны медленно покачивались, издавая громкий, сухой треск. Маленькие тощие березки в небольшом отдалении слабо шелестели серебристой листвой. В ветвях то и дело громко скрипела жизнерадостная сорока. Солнце, едва-едва взошедшее, золотым отблеском легло на нежно-розовый горизонт и светило так нежно, что Конан хотелось отбросить все и подставить лучам лицо на краткий миг. Напрасное, глупое желание. Не место и не время было для подобного.

Они с Мадарой пришли на эту глухую поляну, окруженную густыми зарослями калины, не так давно. Конан тут же сбросила плащ и аккуратно сложила у корней березки.

— Отличница, блять…- пробормотал он глухо, небрежно откидывая свою верхнюю одежду прямо на землю.

Он сегодня был не в настроении, заметила Конан, вставая в стойку. Не то что бы у него было много причин веселиться, однако она никогда не видела его и таким мрачным. Не могла же она знать, что этот день был особым для него. День, когда все началось в его истории.

Конан могла лишь прокручивать в голове последние несколько дней, в течение которых практически ничего не происходило, кроме как перемещения Мадары в поместье Иакавы, где содержались под домашним арестом три его младших дочери. По возвращении Мадара пренебрежительно заявил о том, что в жизни не видел более халтурной охраны, и она успокоилась. Значит, будет легко. Сейчас же, за день до назначенной миссии по освобождению, он вдруг стал сам не своим.

Его первое движение Конан едва не проморгала, и успела отскочить буквально за полсекунды до мощного удара ногой в бок. Она сжала зубы от быстро накатившей злобы и тут же атаковала его, пытаясь подловить и нанести удар посерьезнее. И, надо сказать, у нее могло это получиться. Мадара сыпал градом сильных ударов, но все каких-то беспорядочных, не имеющих какой-то конкретной цели, и уворачиваться, пытаясь зайти ему за спину, ей было не так уж и сложно.

По крайней мере, она так думала до того момента, пока в очередном сближении противник ловко не уклонился от удара в шею, а потом резко дернувшись вниз и в сторону, не вскинул руку, целясь ей в глаз. Конан заметила этот выпад слишком поздно. У нее получилось лишь немного отшатнуться, и это сгладило удар, но не сделало его хоть сколько ни будь менее болезненным. Густым, буйным потоком из рассеченного века хлынула кровь, заливая глаза и лицо.

Конан отпрыгнула, увеличивая расстояние между ними. Нужно было чуть-чуть времени чтобы сгруппироваться, но Мадара его ей не дал, тут же пытаясь зарядить ей в висок. Конан увернулась, щурясь, смаргивая кровь с ресниц и пытаясь снова сосредоточиться на бое. В гневе сжались зубы. Будь она чуть осторожнее, не оказалась бы сейчас в такой ситуации.

Она встряхнула голову и снова отступила, отбиваясь от Мадары. Тот же, как будто почувствовав вкус крови, стал еще более быстрым, нанеся пару ударов по правому бедру и икре. Конан зашипела от боли, но выждала момент, подпустила его ближе и крепко схватилась за отворот кэйкоги Мадары скрещенными руками, пытаясь с силой притянуть к себе и придушить. Однако противник тоже не дремал. Одним слитным и быстрым движением он двинул ей в печень, но Конан вовремя отпрянула. Мадара, не отставая, устремился за ней. Удары справа, слева, вот он пригнулся, убирая с траектории атаки Конан свою голову и тут же, видя, что она открылась, резко схватил ее за отворот и перекинул через плечо.

Конан застонала от боли и попыталась встать, но Мадара уже сел на нее, собираясь разнести ее лицо в щепки. Она уже не думала, за нее работали рефлексы — не делая попытки выбраться, Конан подтянула его к себе и с ходу ударила головой в переносицу противника. Тот ненадолго растерялся, чем и воспользовалась Конан, переворачивая их и занимая его место. Она успела пару раз ударить его в лицо, с мстительным удовольствием наблюдая за тем, как появляется кровь в уголке губ и из носа, но Мадара быстро ее с себя спихнул, садясь и отряхиваясь. Конан лежала рядом, обессиленная, с тяжелым, лихорадочным дыханием. Спарринг закончился.

— Знатный…бой, — прохрипел Мадара, прижав разбитый нос к плечу.

— Бой, как же… — еле слышно откликнулась Конан, морщась от боли.

И правда. Это с натяжкой можно было назвать боем. Скорее уж дракой уличной шпаны. Но, несмотря на это, Конан чувствовала какое-то облегчение. С мрачным удовлетворением она смотрела на то, как Мадара пытается остановить кровь, а потом тоже села, вытянув одну, ногу и подогнув под нее другую, и принялась приводить себя в порядок. Запахнув кэйкоги и надежно повязав болтающийся на соплях пояс, она занялась своими ушибами и ранами, полученными в бою.

Медицинские ниндзюцу не были ее специализацией, однако еще Джирайя-сенсей посоветовал ей научиться им, и даже принес пару свитков, порекомендованных ему сокомандницей, которая сама была медиком. Эти небольшие знания много раз ей помогали. Пригодились и сейчас. Конан быстро залечила все и уставилась на Мадару, все еще пытающегося остановить хлещущую из носа кровь. Сложно было поверить, что он, прожив столько лет, не выучил хоть какое-нибудь маленькое дзюцу для исцеления. Но эта мысль, словно вода сквозь пальцы, утекла куда-то в небытие, не оставив и круга на озере ее сознания. Конан молча подошла и отбросила руку Мадары, собираясь залечить нос. Он не сопротивлялся.

Закончив, Конан отошла и удивленно покачала головой. Она не могла не восхититься его уровнем контроля чакры. Несмотря на быстрый темп боя, на боль, на напряжение, он не дал слабины, не сбросил свое хенге, оставаясь точно таким же, каким был до боя.

— Нам пора возвращаться, — напомнил Мадара, посмотрев на наручные часы с кожаным ремешком.

— Я в курсе, — ответила Конан, причесывая растрепавшиеся мокрые волосы пальцами рук.

Дойти до березы и забрать плащ было делом даже не минутным, секундным, поэтому она не спешила. Наконец, она была готова. Мадара, увидев это, подошел и крепко взял ее за руку, вовлекая в вихрь техники. Поляна опустела. Через пару секунд они оказались дома.

В спальне было сумрачно и тихо. Занавески были задернуты, а кровать заправлена. Рядом, на столике, лежала рама, на которой Конан тренировалась в контроле. Убрав ее в ящик стола, она вышла, направляясь в ванну. Спустя некоторое время, одевшись в строгую черную юбку с широким поясом и простую хлопковую рубашку, она спустилась вниз, готовиться к открытию.

Как-то незаметно дела в лавке отошли полностью к ней. Мадара, пропадавший днями, казалось, вовсе не обращал внимания на то, чем она тут занята. А занята она была тем, что искала покупателей и налаживала логистические цепочки, знатно порушенные недавно закончившейся войной. В этом вопросе ей, как ни странно, помогла госпожа Си Ши, переписка с которой стала незаметной обыденностью для нее. Раз или два в неделю, Конан, используя специальные чернила, не дающие никому постороннему что-либо прочитать, писала госпоже в Аме. Ей были не нужны почтовые службы и курьеры, у нее был свой способ, придуманный и испытанный уже давно. Когда чернила высыхали и исчезали, она складывала лист в бумажного журавля, а потом сосредоточенно складывала печати змеи, птицы и концентрации. Журавлик тут же, подхватываемый невидимыми нитями чакры, взлетал и уносился к дому.

Техника не была сложной, но времени на ее разработку было потрачено много. Самое простое одновременно самое сложное, это Конан знала не понаслышке. Она помнила, как долгие годы назад ночами не спала, все думая, в каких концентрациях смешать чакру земли и воды так, чтобы вышла бумага? Какие печати использовать, чтобы усилить и сконцентрировать чакру? Эти мысли не давали ей, четырнадцатилетней девочке тогда, покоя. Яхико в те дни волновался и уговаривал отказаться от столь амбициозной идеи.

— Мне кажется, никому из нас еще не достает ни опыта, ни ума браться за изобретение новых техник, Конан, — сказал он тогда, виновато потупив взор.

Яхико поддерживал ее во всем. Но не в затянувшемся на год безумии.

— У тебя и так выходят отличные техники земли и воды, не пойму, зачем тебе еще и это? Не лучше ли пока работать с тем, что есть? — продолжил он, протягивая ей руку, чтобы она смогла встать.

Они недавно проводили спарринг, и Конан с треском его проиграла. Как и несколько предыдущих, чего раньше никогда не случалось. Сказались и общая усталость от частого истощения чакры, и недосып, и бытовые проблемы, которые падали на их юные головы каждый день. Конан насупилась и отвернулась, первый раз в жизни не принимая помощь Яхико и самостоятельно поднимаясь с влажной земли.

— Ты обижаешься? — спросил Яхико взволнованно, не давая ей увернуться и уйти.

— А как ты сам думаешь? — Конан отвечала резко, не делая и попытки смягчить голос. — Посмотри на меня. Я похожа на идиотку, что стала бы тратить время впустую? Я вижу у этой техники потенциал, понимаешь? В бумаге все. Есть тысячи способов ее использовать в бою.

— Может быть. Но это все весьма далекая перспектива, — заметил он твердо, — а твоя чакра нужна здесь и сейчас, Конан. На этих землях развелось столько мрази, что быть начеку и с полным запасом сил, это гораздо приоритетнее, чем спускать все на технику, не дающуюся тебе целый год.

Конан презрительно фыркнула. Да что он мог понимать? По расчетам Конан бумага не должна была ни гореть, ни намокать, но при этом на ней можно было спокойно рисовать, если то было необходимо. По сути, бумага должна была стать живым воплощением ее самости, доказательством того, что она не слабачка, предназначенная лишь для лечения и роли походно-полевой жены.

Но нельзя было сказать, что только этим все и заканчивалось. Конан росла в семье деда-художника, и не было преувеличением сказать, что это оказало на нее громадное воздействие. Она нуждалась в хоть каком-либо творческом процессе. И, раз она связала свою жизни с ремеслом шиноби, для нее это самое творчество было как раз в том, чтобы сначала найти себя в многочисленных техниках, а потом, используя полученный опыт, самой произвести что-то новое, непохожее ни на что другое.

Но как было объяснить это другу, если она сама в полной мере не понимала тогда своей настойчивости по этому вопросу? Лишь гораздо позже, когда Яхико не стало, она поняла это. Каждый день она прокручивала в голове воспоминания, связанные с ним, и думала, думала, думала. И, что случалось гораздо чаще, до боли в сердце, жалела.

О многом, и в том числе о том, что не разговаривала с Яхико после этой ссоры целый месяц. Это был первый раз, когда они настолько серьезно разошлись во мнениях. Но, как это чаще всего и бывало, Нагато их примирил.

Конан грустно улыбнулась, вспомнив это. Она вдруг со всей ясностью ощутила, насколько сильно скучала по Нагато. Однако, совершенно внезапно ход ее мыслей нарушил звук дверного колокольчика, оповестившего о том, что кто-то пришел. Конан подняла голову от накладной, которую она рассеянно проглядывала, и увидела перед собой улыбающуюся Миу Ивасаки. Рядом, оглядываясь, стоял Сен Хи, с которым она встречалась не так давно в парке.

— Вы меня явно узнали, госпожа Сюин, — смешливо заметила Миу, снимая тонкие кружевные перчатки.

— Так и есть, — не стала отпираться Конан, с любопытством разглядывая гостью. — Чем могу помочь, госпожа?

— Ах, Сен Хи сказал, что здесь продают очень редкие сорта чая. Хочу порадовать своих гостей на следующем заседании салона. Что порекомендуете?

Конан легко, располагающе улыбнулась. Она за эти дни успела неплохо изучить их ассортимент. Работника они пока не нашли, поэтому Конан пока управлялась одна. Но работенка была не шибко пыльная и трудная. Но торговле, как и во всем, требовалось упорство и преданность делу. И то, и другое у нее были.

— Какие вам нравятся чаи? — спросила она, — белые, черные, желтые?

— Обычно я пью только черный чай из Страны Огня. Даже не знаю сорт, — рассмеялась Миу, обнажив маленькие белые зубы.

Конан достала несколько мешочков с чаем и показала ей, приглашая оценить аромат и структуру, попутно рассказывая о каждом виде.

— Смею посоветовать сначала крупнолистовой пуэр шу. Он мягкий, прекрасно бодрит и придает сил. У нас есть сорт Да Шу, со сладковатым привкусом, но если любите кислинку, могу предложить сорт Юн Жэн, с кизилом и смородиной. Еще могу предложить…

Сен Хи, сначала скучающе стоящий у двери, в конце концов тоже подошел, с любопытством наклоняясь к каждому мешочку. Миу повернулась к нему:

— Что думаешь? Мне нравится сорт Гунтин с молочным привкусом, но хочу что-нибудь еще взять, попробовать.

— Берите Юн Жэн, я такой пробовал. Его необычный вкус точно удивит этих ваших жлобов.

Миу рассмеялась снова и повернулась к Конан.

— Запакуйте нам два этих чая, пожалуйста, — сказала она, доставая кошелек.

— Погодите, госпожа, — отозвалась Конан, залезая под прилавок и доставая короткие квадратики желтой декоративной бумаги, — сейчас я достану вам инструкцию для заваривания…

— Их еще и каким-то особенным образом заваривать надо? — удивилась Миу.

— А как без этого? Нужна специальная толстостенная посуда, либо посуда из исинской глины. В ней вкус раскрывается совсем иначе, поверьте мне.

Миу хмыкнула, и передав в руки Сен Хи упакованные квадратики чая, расплатилась. Но, несмотря на это, уходить не спешила. Она оперлась о прилавок и внимательно посмотрела на Конан.

— Что-то еще, госпожа? — невинно поинтересовалась Конан, замечая смешинки в голубых глазах Миу.

— Да. Кроме крепкого бодрящего чая мне еще нужна подружка. Не соблаговолите принять приглашение на следующее мое выступление? Мы могли бы посидеть после выступления в одном ресторанчике. Мне там как раз скидку делают…

На этих словах Миу хитро подмигнула, и Конан, неожиданно для себя поняла, что не может удержаться от улыбки. Не искусственной, подходящей случаю, а настоящей. Эта девушка с простой светлой косой на плече, была словно лучик весеннего солнца на стекле. Очарование, которое она излучала, было огромно.

— С большим удовольствием, — согласилась Конан, — однако должна предупредить, что со мной будет супруг.

— Ах, этот старик, что с вами сидел… — протянула Миу чуть с отвращением.

Конан иронично подняла брови. Реакция девушки позабавила ее. Порой, в своих мыслях она звала Мадару точно так же.

— Это проблема?

— Что вы! Просто хотелось посидеть в чисто дамской компании.

— Постараемся избавиться от него, — заговорщически заметила Конан, ухмыльнувшись.

Миу звонко, не стесняясь, прыснула. Кажется, Конан теперь понимала, почему к ней все так тянулись. Миу была легкой на подъем и веселой. Но этого было мало во все времена. Нужна была сногсшибательная харизма. И у нее она была.

— Так, когда ваше следующее выступление?

— Уже завтра, — отозвалась Миу и, порывшись в сумочке, протянула ей билеты.

Конан заметила, что их два. Значит, Миу все же знала о том, что их двое. Она скосила глаза в сторону Сен Хи и еле заметно кивнула ему. Он открыл дверь.

— Что ж, до встречи, милая Сюин, — помахав на прощание, Миу ушла.

Остаток дня прошел ровно и без каких-либо происшествий. В девять пришла помощница Хе, которая помогала ей с клиентами и с товаром, а потом, отработав свое, ушла в шесть часов. Конан закрыла лавку и вместе с Рю поужинала.

Мадара пришел к часу ночи, когда Конан уже спала. Услышав шаги на лестнице, она тотчас же поднялась, накинула халат и села в кресло, ожидая, пока он войдет.

— Ну что… — спросила, было, Конан, но увидев, в каком состоянии Мадара, замолкла на секунду, широко раскрывая глаза от потрясения.

— Просто заткнись, — прошипел Мадара, сбрасывая с себя окровавленную рубаху и начиная рыться в большом шкафу.

— Что произошло? — проигнорировав его, все же задала вопрос Конан. — На тебе живого места нет. Что у тебя с рукой? Боги…

Ее проигнорировали. Мадара, взяв новый комплект одежды быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью напоследок. Конан со вздохом опустилась на кровать и стала ждать. С напарником могло случиться только одно — сильный шиноби, охраняющий юных дочерей господина Иакавы. А это уже наводило на мысли о том, что с эти самым господином не все в порядке. Конан сжала голову и напряженно выдохнула. Надо было написать Нагато.

Она уже, было, поднялась, собираясь достать бумагу из секретера, но тут в комнату вошел Мадара. Все еще побитый, но уже куда свежее.

— Что ты делаешь? — прокаркал он, недовольно осматривая всю ее фигуру.

— Подумала, что Нагато должен узнать об этом.

— Нагато должен сидеть на заднице ровно и заниматься канализацией Аме, — грубо оборвал ее он, — сам разберусь.

— Что с девочками?

— Все переправлены в Аме, что еще может с ними быть.

Конан недовольно сжала губы. Она ненавидела, когда ей кто-то грубил. Этот же подонок регулярно занимался таким. Почему бы не ответить тем же?

— А, вот оно как, — деланно закивала головой она, — прекрасная работа. Продолжай в том же духе, может такими темпами я тебя скоро в гробу увижу.

Мадара свирепо посмотрел на нее. Он, и так уязвленный тем, что кто-то его так оттаскал, был явно не готов выслушивать еще и издевку от нее. Он сделал пару шагов к ней и встал почти вплотную.

— Если бы мы были не здесь, ты бы уже валялась с разъебанной башкой под мостом, — с ненавистью отчеканил он, сжимая кулаки.

Конан ухмыльнулась прямо ему в лицо и, наклонилась еще ближе, прямо к уху.

— Не могу бояться слабаков, — почти нежно прошептала она и увидела, как от бешенства зрачки у него расширяются, а дыхание становится частым, сильным.

Она оттолкнула Мадару и отошла к окну, давая ему время успокоиться. Несмотря на всю эту неоднозначную и настораживающую ситуацию, Конан испытала поистине, ни с чем не сравнимое удовольствие, кинув ему его же слова.

— Один-один, — наконец, произнес Мадара, присаживаясь на стул.

— Так что случилось?

Напарник ненадолго замолчал, видимо пытаясь привести мысли в порядок, а потом начал свой рассказ.

— Я прибыл туда не так давно, к половине двенадцатого, сразу после дел в городе. Нашел девочек, быстро их проинструктировал. Он же появился тогда, когда я начал перемещать третью. Какой-то шиноби из Ивы. Очень быстрый. Вот и зарубились, как видишь. Ваш Иакава не все вам рассказал, видать, — заметил он, рассеянно проведя рукой по затылку. Кровь на руке заставила его поморщиться.

— Гребаный придурок, — ворчливо пробурчал Мадара, вставая, чтобы направиться в ванную.

— Стой, куда пошел, — сказала Конан, а потом кивнула на то место, откуда он встал, — сядь, помогу. Вряд ли завтра хочешь своим дружкам в таком виде показаться.

Тот без слов повиновался. Конан хмыкнула.

— Я найму его, — спокойно сообщила она Мадаре, залечивая рану на его голове.

— Если я его не убью, — не оценил он такую перспективу.

— Думаю, ему меньше всего стоит опасаться твоего клинка.

Мадара страдальчески вздохнул, а потом замолк, не разводя очередного спора.

— И все же, я думаю, что надо написать Нагато. Такого сильного шиноби не поставили бы на охрану каких-то девчонок если бы не было чего-то важного.

— Обойдемся без этого. Возьму тебя завтра и отправимся к Иакаве на рандеву. Этот слизняк все расскажет.

Конан закатила глаза.

— Завтра уже здесь, — заметила она, отходя от него. — Надо это сделать как можно скорее. Давай часам к восьми. Приходила Миу, пригласила на сегодняшнее представление.

— Боги, — с вселенской усталостью протянул Мадара, откидываясь на постели. — Можно без меня?

— Ты вообще-то ревнивый муж, тебе нельзя без меня и шагу сделать.

— Может наоборот? — скривился он, разглядывая потолок.

— Нет, — оповестила его Конан, — а теперь проваливай с кровати. Мне нужен сон.

Мадара вздохнул и поднялся. Конан отчего-то была уверена, что его ночь будет наполнена не сном, а анализом того, что произошло в поместье Иакавы. Все-таки любой проигранный бой для шиноби это повод, чтобы задуматься о своем профессионализме. Для Конан это было так, и для него, скорее всего, тоже.

Однако, что-то ее беспокоило, какая-то мысль все равно ускользала от нее, пряталась в глубине подсознания, как юркая маленькая змейка, уворачивающаяся от охотника. Конан не могла разгадать в чем дело и проворочалась из-за этого полночи, уснув лишь перед самым рассветом.

Мадара, сидящий на кухне, мрачно цедил саке из запасов. Кажется, ему представилась возможность убедиться, что ментальная закладка была не лишней в их совместной работе с Конан. К черту сомнения.

---

Примечания:

С новым годом, дорогие читатели. Пусть богиня удача всегда сидит на вашем плече и ведет вас!

Конан со вздохом пригладила волосы и, постучавшись к Рю, приоткрыла дверь. Та, уже встала, оделась и поправляла оби на простеньком голубом кимоно в полосочку.

— Я войду?

— Конечно, госпожа, — засуетилась Рю, убирая вещи со стула, стоящего около узкой кровати, застеленной синим одеялом.

— Оставь, — попросила ее Конан, — я ненадолго. У меня к тебе просьба, дорогая.

— Что-то случилось?

— Да. Поэтому мне нужна твоя помощь. Мы с господином сейчас должны уйти по важному делу, не терпящему отлагательств. Проследи, пожалуйста, за лавкой. В девять придет помощница Не, помоги ей, хорошо? Думаю, к десяти мы вернемся. Возможно, и раньше. Справишься?

— Я постараюсь, — закивала Рю, от волнения крепко сжав пальцы в замок.

— Надеюсь на тебя, — улыбнулась Конан и вышла.

В спальне Конан обнаружила Мадару, задумчиво стоящего у окна. Смотреть там, конечно, было не на что — обычная торговая улица, на которой уже часа два как шла бойкая торговля овощами и экзотичными фруктами с островов. Но Конан знала, что сейчас он явно думает не о стоимости румяных яблок или фигуре серьезной замужней дамы, гуляющей со служанкой под руку. У них намечались проблемы посерьезнее.

— Пора, — сказала она.

Мадара кивнул и протянул свою руку, за которую Конан, не долго думая, схватилась. Уже через несколько секунд она услышала знакомый плеск воды и почувствовала холодные капли дождя на лице. Пахнуло сыростью и немного рыбой. Она невольно улыбнулась. Дом.

— Где он остановился?

— В резиденции. Вроде в южном крыле, — вспомнила Конан.

Пробираться в офис пришлось тайком, накинув хенге. Почему-то Мадара настаивал на том, чтобы Нагато ничего не знал. Впрочем, что тут думать. Не хотел портить свою репутацию непобедимого бога шиноби, вот и все дела, думала Конан, пока они шагали по освещенным даже в дневное время, коридорам резиденции. То было неудивительно. Тучи, сгустившиеся над деревней, не давали солнцу светить так, как оно могло бы.

— Здесь, кажется, — указала Конан и, даже не постучавшись, вошла. Мадара последовал за ней.

Несмотря на раннее время, Иакава чинно сидел за столом и щелкал деревянными счётами, попутно вводя данные в журнал. Конан хмыкнула. Надо же, какой трудолюбивый, еще и встал ни свет ни заря чтоб поработать. Для дворянина странно вдвойне, если не втройне.

— Кто вы такие? — спокойно спросил Иакава, даже не подняв голову от бумаг. — Манеры, кажется, не самая сильная ваша сторона, господа.

— Нам простительно, господин, — с усмешкой ответила Конан, — в конце концов, у шиноби вроде нас нет мозгов, не так ли?

Иакава, наконец, поднял голову, щурясь. Конан сняла хенге. Лицо у него немного побледнело, но он, как ни в чем не бывало, растянул губы в улыбке, принимая вид радушного хозяина.

— О, госпожа, это вы. Что же стоите на пороге? Проходите сюда, присаживайтесь. Я хотел еще вчера поблагодарить вас за спасение моих малюток, но мне сказали, что вы уже отбыли на другую миссию…

— Достаточно, — жестом остановила его Конан и пристально посмотрела в глаза. — Мой напарник желает задать вам пару вопросов насчет вчерашней миссии.

— О да, просто жажду, — с энтузиазмом отозвался Мадара, подходя ближе. — Не подскажешь, дружок, почему твоих дочурок охранял джинчурики?

Конан не показала, насколько удивлена. В этой истории появлялось все больше подробностей, которые заставляли ее не на шутку тревожиться. Иакава, и так белый, побледнел еще больше, видом напоминая скорее актера театра кабуки, разукрашенного белым гримом, чем уважаемого человека.

— Неужели нечего нам сказать? — обманчиво ласково произнес Мадара, медленно двигаясь в сторону мужчины.

Последний, заметив не совсем миролюбивый огонек в глазах Мадары, вжался в стул. Конан неожиданно стало его жаль. Можно ведь было мягче, не так ли?

— Господин Иакава, прошу отвечать честно. Наша деревня и так сделала для вас многое. И еще сделает, будьте уверены. Но нам бы не хотелось выглядеть дураками на веревочке в итоге. Что скажете? — произнесла Конан, становясь рядом с напарником.

— Вы правы, — дрожащим голосом произнес Иакава и, достав из кармашка костюма носовой платок с коряво вышитыми кандзи, промокнул лоб и шею. Приглядевшись, она разглядела, что там написано. «Любимому отцу». Это даже было мило.

— Ну и? — нетерпеливо повел плечами Мадара.

— Как вы знаете, я работал в Денежном дворе, который объединял в себе несколько важных отделов, и все из них были связанны с финансами. Так вот, на территории нашей слободы располагалось хранилище с золотым резервом…

Конан, уже догадывалась к чему он ведет. И, кажется, не она одна.

— Хочешь сказать, ты что-то украл оттуда? — перебил его Мадара?

— Все, — подтвердил Иакава с неуместной гордостью в глазах.

Конан с сомнением посмотрела на него. Не на горбу ж он вывез все золото, а значит, должен был быть сообщник. Теперь становилось ясно, с чего это такие меры предосторожности были в поместье. Им нужно было поймать всех, кто участвовал в ограблении.

— Кто помогал? — задала резонный вопрос она.

— Там в качестве директора работал мой давний друг из Академии. Меня уволили, и я пару месяцев сидел вообще без денег. А тут весть пронеслась в наших кругах, что и его собираются с места попросить. Вот мы сговорились.

— Даже если так, это не значит, что вам бы все так просто удалось, — недоверчиво протянул Мадара, в глазах которого Конан заметила нешуточный интерес.

— Конечно, — согласился Иакава, — но я ведь не все вам рассказал. Был у нас и третий товарищ, отставной шиноби, который специализировался на техниках фуин. Так мы и вынесли все сто двадцать тонн.

Мадара восхищенно покачал головой. Конан, однако, не могла быть такой легкомысленной. Эта ситуация предвещала огромные проблемы на их больные головы.

— Так, хорошо, — торопливо заговорила Конан, пытаясь внести больше ясности, — где твои товарищи сейчас?

— С Кито мы расстались на границе с со Страной Ветра, в которой он решил переждать бурю. Там у него были какие-то родственники, близкие к семье казекаге. С Какузу же мы расстались в Аме.

— Погоди, Какузу это…тот ниндзя? — спросила Конан, смутно понимая, что где-то уже слышала это имя. Или читала? Она не могла припомнить точно. Может, в книге бинго?..

— Да, госпожа.

— И как вы разделили все?

— Каждому по сорок тонн. Какузу запечатал все в свитки. Но я не могу пока пользоваться этим золотом, сами понимаете. Его нужно переплавить и продать, но пока прошло слишком мало времени, шумиха еще не улеглась.

— И не уляжется, — жестко отсекла она. — Я понимаю, почему вы с Какузу подались сюда, но теперь из-за вас Аме в опасности. Как только ребятки из Ивы узнают, что их золото здесь…

— Конан, — остановил ее Мадара, глазами выразительно указывая на дверь.

Да, он прав. Нужно взять себя в руки и окончить разговор в другом месте, подальше от любопытных ушей министра. Не место и не время разводить панику. Она кивнула и вновь обратилась к Иакаве.

— Где же свиток? — поинтересовалась она, замечая, как при этом вопросе Иакава весь подобрался, отстранился.

Не очень-то ему хотелось делиться, видимо. Впрочем, если было бы по-иному, он бы не заламывал цену за свои услуги еще тогда, пару месяцев назад. Иакава помолчал пару мгновений, словно подбирая слова.

— Я сейчас вот о чем подумал, господин, — неожиданно протянул Мадара, — как думаете, с кого легче снять скальп — с вас или ваших дочерей?

Иакава, было, пришедший в себя, снова побледнел. Глаза у него стали большие и напряженные, на вспотевшем виске нервно подергивалась голубая вена. Мадаре даже не пришлось воспользоваться своим ки, чтобы припугнуть его. Как много можно было решить простыми словами. Но угрозами можно было решить еще больше. И ее напарник в этом, кажется, поднаторел.

— Я покажу, — процедил Иакава, резко вставая с места.

Быстрыми шагами он достиг огромного стеллажа с документами и, порывшись, достал оттуда простенький, ничем не примечательный, свиток. Заметив ироничный взгляд Мадары, Иакава вызывающе ответил на не заданный, но витающий в воздухе вопрос:

— Спрячь под носом и никто ничего не найдет в большинстве случаев.

— Хорошо, что нам не пришлось искать, — елейно улыбнулся Мадара. — Нам все показал друг.

«Друг» недовольно поморщился и передал свиток Конан.

— Должен предупредить, что просто так вы печать со свитка не снимете. Какузу обещал найти меня через три месяца, чтобы открыть.

— Прекрасно, — спокойно ответила Конан, — значит, дождемся вашего рукастого друга. А до тех пор советую не рыпаться. У вас еще будет разговор с главой, лучше готовьтесь.

Они вышли из кабинета так же стремительно, как вошли.

— Я иду к Нагато, — сказала Конан не терпящим возражение тоном. — Мы должны возвращаться в Хакутей и закончить миссию. В Аме с этим пусть разбирается он.

— Как бы я ни хотел отрицать это, но в данной ситуации ты, кажется, права, — согласился Мадара.

Конан кивнула. Теперь, без всякой маскировки, они свободно шли по коридорам и лестницам, изредка кивая тем, кто их узнал и поприветствовал. Наконец, они добрались до кабинета Нагато, куда их, без всякой записи и проволочек, пропустили. Все знали, кто она такая. Нагато, увидевший Конан спустя долгое время, удивленно улыбнулся, вставая ей на встречу. Глаза его, несмотря на неестественные цвет и узор , радостно блестели.

— Что вас привело сюда? — спросил он, жестом приглашая присесть на обитые черной кожей кресла, оставшиеся еще со времен Ханзо.

— Да вот, — буркнул Мадара, — мы вдруг обнаружили, что в Аме появились золотые рудники.

— Что? — недоуменно нахмурился Нагато.

— Боги, — закатила глаза Конан и принялась рассказывать то, о чем узнала сегодня.

С каждым словом глаза Нагато мрачнел. Когда же он услышал о Какузу, то ненадолго задумался, а потом, порывшись в ящиках стола, достал книгу бинго, сильно потолстевшую за время войны. Пролистав по горизонтали, он, видимо, наткнулся на то, что его заинтересовало.

— Глянь-ка, — Нагато протянул книгу Конан.

На странице был примерный портретный набросок и информация о том, что Какузу — это ниндзя-отступник S-ранга, за голову которого давали весьма неплохие деньги.

— Ума не приложу, как Иакава умудрился с ним связаться и остаться в живых, — вздохнула Конан.

— Возможно, старость сделала его чуть добрее? — хмыкнул Мадара, с интересом разглядывая лицо преступника.

— Тебя ведь не сделала, с чего бы его могла? — съязвила она, скрещивая руки на груди.

— Ох, брось, Конан, мы ведь оба понимаем, что я сама доброта. Иначе, тебя бы здесь просто не было, — легко возразил ей Мадара.

— Вижу, за время отсутствия в Аме ваша «любовь» друг к другу стала только глубже, — кисло заметил Нагато, а потом вздохнул. — В любом случае, хорошо, что сообщили мне. Я разберусь с этим делом. Можете идти.

Конан кивнула. Если уж Нагато сказал, что разберется, значит, это так и будет. Он был единственным, кому она могла доверять. Других больше не было.

Возвращение обратно в Хакутей не заняло много времени. Они вышли из какого-то переулка и неспешно направились в лавку. Едва войдя, Конан бросила взгляд на часы. Кажется, они успели закончить дела в Аме как раз вовремя. До десяти оставалось еще двадцать минут.

Дела, на удивление, шли хорошо. Их лавка стала довольно модным местом благодаря Миу, с которой Конан начала проводить все больше и больше времени. Милое кафе в центре, большой цирк на окраине, величественный театр кабуки, длинная ухоженная набережная с лениво прохаживающимися отдыхающими — казалось, они не расставались почти никогда. Лишь тенью на отдалении следовал задумчивый, мрачный Сен Хи.

Конан тщательно продумала все для своей фальшивой личности. Где училась, чем увлекалась, о чем думала. Воспоминания, маленькие и большие, важные и нет, аккуратно вплетались в тонкое полотно ее придуманной жизни. Не все из них были придуманы, лишь немного переработаны и дополнены. Без возможности хоть как либо ей навредить в будущем, конечно.

— Женитьба отца сделала меня служанкой в собственном доме, — как-то сказала Конан, внимательно наблюдая за тем, как неподдельное сожаление отображается на лице доброй Миу.

Это были не вскользь брошенные слова, вовсе нет. Конан прекрасно знала, что история сироты при живом родителе произведет впечатление на собеседницу. Ведь правда была в том, что Миу сама ею некогда была — нелюбимой, нежеланной, вечно во всем виноватой дочерью. Родители еще до ее рождения были в разладе, а потому появление на свет Миу стало лишь еще одним поводом к многочисленным ссорам.

Пользоваться этим фактом для того, сблизиться с человеком, казалось Конан не совсем правильным, но поделать ничего было нельзя. Порой путь и правда нужно было срезать. И на это ушло не так много сил, как она могла бы предположить.

Миу жадно слушала ее рассказы об увлечении живописью, горячо возмущалась при очередном выдуманном эпизоде, который проскальзывал как будто между прочим и заразительно смеялась, когда Конан шутила по поводу очередного безусого юнца, которого привели ее друзья в салон.

Словом, довольно быстро она стала близкой подругой Миу и часто присутствовала на собраниях салона, которое проходило каждую пятницу. В этот день, в большей квартире на пять комнат собирались многочисленные знакомые Миу. Вся эта огромная компания ужинала, оживленно переговариваясь, а потом, под главенством Миу все направлялись в гостиную. Там, расположившись кто на диване, кто на кресле, гости переговаривались, слушали музыку, спорили до посинения и флиртовали с хозяйкой. Конан вписалась в эту компанию не сразу. Это было неудивительно — большая часть присутствовавших мужчин была из той части интеллигенции, что имела прямое отношение к искусству и вечно бунтовала, запертая в строгих рамках цензуры Страны Жемчуга. Это Конан могла понять, в конце концов, она сама выросла в схожей, но гораздо более свободной среде.

Однако иногда эти господа начинали разговоры о политике, и в такие моменты Конан едва сдерживала себя от того, чтобы не закатить глаза. Таких экспертов надо было еще поискать. Не сказать было, что Конан была экспертом, но ее знания не ограничивались выдержкой из Донга Ильбо⁽¹⁾, являвшимся главным авторитетом в их кругах. Конан знала, как обстоят дела на самом деле, и попытка гостей Миу придавать фактам излишний эмоциональный окрас, только раздражала. И тем больше, что в эти моменты нельзя было повернуться и бросить что-то крайне колючее в сторону всей компании. Тщательно выстроенный образ недалекой дамочки разрушать было бы не слишком осмотрительно с ее стороны. Непоследовательность — главный враг в ее деле. Конечно, тот факт, что большинство людей редкостные идиоты, она знала, но кто мог гарантировать то, что среди них не затесался волк в овечьей шкуре?

К чести собрания, такого рода беседы были не столь частыми. Гораздо чаще в расписании стояли концерты на диковинном для этих краев фортепиано, декламация стихов и обсуждение глав из книги нового популярного автора под загадочным псевдонимом Хонпоо⁽²⁾, который неожиданно заинтересовал и саму Конан.

— "Я был во многих передрягах, но ни один противник не хватал меня так, как эта дамочка. Бульдог, пришло мне в голову, пока я пытался отодрать ее от себя и спрятаться в шкаф, пока не стало слишком поздно. Но наверно этому было не суждено случиться. Муж вошел в спальню, спокойно осмотрел меня и повернувшись к жене внезапно заявил: «Я велел приготовить третий прибор для нашего гостя. Спускайтесь ужинать». Надо признаться, та трапеза была лучшей в моей жизни…" — зачитал вслух Наго Хэа, и несколько людей покатились от смеха.

Конан, цедящая из трубочки коктейль, хмыкнула. Миу, сидящая рядом, была на порядок более эмоциональной, чем она, потому тоже рассмеялась. Абсурдность описываемой в этой главе ситуации была просто невероятной.

— Вряд ли такое могло бы случиться в реальности, — произнес кто-то из завсегдатаев.

— Почему же, — возразила Конан, но тут же оборвала себя на полуслове.

Хонпоо? И как сразу не догадалась? Только ее взбалмошный учитель мог выбрать настолько вызывающий псевдоним⁽³⁾ и писать настолько вульгарные вещи. Впрочем, ему нельзя было отказать в прекрасном чувстве юмора и здоровой доле самоиронии. Иначе книгу было бы невозможно читать.

— Что такое? — наклонилась к ней Миу, обеспокоенно заглядывая в глаза, — Ты что-то хотела сказать?

Конан покачала головой. Миу с первого же дня в салоне опекала ее словно кошка-мать, не отходя ни на шаг и не давая некоторым слишком уж распускать язык. Не сказать, чтобы она нуждалась в этой защите, однако тот факт, что о ней подобным образом заботятся, все же не мог оставить полностью равнодушным.

— Ничего, — улыбнулась Конан, — всего-то вспомнила, что один мой друг вел себя схожим образом. Однажды, помнится, влез в спальню какой-то женщины, пытаясь быть романтичным, но она испугалась и огрела его медным ручным зеркальцем.

— А по вам и не скажешь, что вы могли бы с подобными людьми водиться, — заметил цепкий Наго, захлопывая книгу.

Этот молодой мужчина, расслабленно сидящий в темно-зеленом кресле, был одним из тех людей, что Конан могла бы занести в список тех самых волков в овечьих шкурах. Не особо крупный, с копной рыжих волос и бледным невыразительным лицом, он при первой встрече чем-то напомнил ей себя до ученичества у Джирайи. Было в его сером облике что-то звериное, настороженное, выраженное в упрямом взгляде исподлобья и глубоких морщинах, избороздивших лоб. Сиротское. Речь у него обычно была грамотная, но порой неосторожно проскакивающие жаргонные слова выдавали в нем отнюдь не сына аристократии или военного клана. От Миу она узнала, что он был главным редактором газеты "Сэкки", которая отличалась левым толком.

— Я тоже этого не знал, — раздался чей-то мрачный голос за спиной.

Конан крупно вздрогнула и быстро обернулась. У порога комнаты стоял Мадара, одетый в серый костюм и недобро улыбался. И, кажется, это заметили все, кто был в гостиной. Как вовремя. Миу напряглась, но все же встала, радушно приветствуя нового гостя.

— Присаживайтесь, — прощебетала она, — моя служанка сейчас принесет вам чай. Мы как раз хотели продолжить…

— Вынужден отказаться, госпожа. Нам с женой нужно по делам, — отрезал Мадара, подходя к ним и крепко вцепляясь в руку Конан.

— Совсем потеряла счет времени, пока сидела здесь, — нервно улыбнулась Конан и поднялась, накидывая на плечи длинный черный палантин, купленный недавно на совместной прогулке с Миу. — До скорого!

Изумленная тишина, стоящая во время всей этой сцены, растаяла, как лед по весне, когда они покинули комнату и вышли в коридор. Потекли, полились, бурные ручейки перешептываний, которые вскоре обтекут весь город и станут известны всем, у кого есть уши. Прекрасно.

Конан выдернула руку из хватки напарника и тяжело вздохнула, когда они, минуя пол города, наконец, очутились дома.

— Ты сегодня была весьма убедительна, — заметил Мадара, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Конан не удостоила его ответа. Тяжелыми штормовыми волнами в голове заворочались тревожные мысли. Здесь, в Хакутее, все шло вполне хорошо, даже можно сказать, по плану. Но вот дела в Аме…От Нагато уже давно не было вестей и это сильно беспокоило.

— Ты был в Аме? — спросила Конан буднично, снимая с головы черную повязку с изящной бисерной вышивкой в цвет.

Равнодушие в голосе, демонстративно занятые чем-то руки и спокойный взгляд — все было направлено на то, чтобы дать понять собеседнику ни одной своей эмоции. С недавних пор Конан весьма поднаторела в этой игре. Но, видимо, не настолько, чтобы суметь в полной мере ввести в заблуждение Мадару.

— Нет, — ответил он, садясь в кресло и разворачивая перед собой газету.

— Тогда где?

— Встречался с Набунагой, — не стал скрывать Мадара и, внезапно удостоверившись в чем-то, протянул ей газету. — Посмотри.

Конан заскользила глазами по кандзи и непонимающе нахмурилась.

— Это твоих рук дело?

— Не только рук, — отозвался Мадара, — еще головы.

Конан устало присела на кровать. Финансовая сфера была, пожалуй, самой слабой ее стороной. Биржи, банки, фонды для отмыва денег…Если бы Конан разбиралась хоть в четверти того, что собой представляли эти организации, то ее здесь никогда бы не было. Но она старалась понять. В газетной заметке говорилось о том, что два биржевых маклера⁽⁴⁾ обвиняются в хищении пяти миллионов рё.

— Итак, ты и Набунага сделали…что? Я чувствую, что вы кого-то очень по-крупному надурили, но все не могу понять, как.

— Еще бы, — усмехнулся Мадара, самодовольно поглядывая на нее. — Скажем так, парни не совсем внимательно выполняли свою работу. А у меня на счету пять миллионов.

— Не думаю, что на допросах они будут молчать про тебя.

— А на что мне Набунага по-твоему? С чего мне напрямую этим заниматься?

Конан не смогла сдержать неприятного для себя удивления. Сидящий перед ней человек с каждым разом все больше и больше поражал ее свой беспринципностью. Просто в голове не умещалось.

— Я вижу, ты весьма горд этой…аферой, — выдавила Конан, наблюдая за тем, как в беспечной улыбке изогнулись его губы.

— Почему нет? В этой сфере редко кто чист на руку. Удачно обдурить кого-то это целое искусство.

— Это только твое мнение.

— Может быть, — неожиданно согласился Мадара, — но тебе придется свыкнуться с этим. В конце концов, чтобы поджечь этот мир, понадобится много денег.

Конан не нашлась, что сказать на это. И в этом было главное ее отличие от Мадары, которому было что ответить всегда. Впрочем, сегодня он явно не был настроен на перепалку, иначе схватил бы ее плечо иначе — куда грубее и болезненнее, чем мог бы.

— Ладно, пора сделать тебя еще красивее, — насмешливо бросил он, а потом со всего размаху ударил по щеке.

Голова Конан мотнулась в сторону. Во рту почувствовался привкус крови. Растрепавшиеся волосы на секунду закрыли обзор, но она их быстро откинула, впиваясь в Мадару жгучим, до крайности раздраженным взглядом. Как же ее достала эта миссия. Человека, напротив, же, по-видимому, все устраивало. Казалось, он даже рад легально избивать ее время от времени. Все для дела, не так ли?

— Так и быть, принесу тебе льда, — любезно предложил Мадара и вышел из комнаты.

Она легла, не раздеваясь, на покрывало, и прикрыла глаза, дожидаясь обещанного спасительного холода. Через пару минут он, как и обещал, кинул ей с порога что-то холодное до мозга костей. Без труда поймав пакет, она приложила его к горячей от удара щеке.

— Как там твой господин Юнсу? Все не клеится?

Конан покачала головой. С заместителем министра двора, который изредка захаживал к Миу, у нее еще не было полноценной возможности встретиться и навести хоть какие-то дружеские связи. Оставалось только ждать. В конце концов, именно этот человек мог дать им выход на двор дайме Страны Жемчуга. Спешить не стоило. Тем более теперь, когда авантюра Иакавы раскрылась и спасение его дочерей стало делом третьей степени важности. Возможно, кто-то назвал бы это шантажом, и отчасти был бы прав. Однако, Иакаве все же стоило понимать, что попытка надурить ниндзя — дело весьма опасное. Теперь уже ничего нельзя было поделать. Его дочери, служившие при дворе из чистой жалости к ним со стороны матери дайме, стали лишь разменной монетой.

— Куда ты пустишь деньги? — перевела тему Конан, отвлекая себя от неприятных мыслей.

— В дело, разумеется. Откроем еще одну лавку, переедем в более респектабельный район, — перечислил Мадара, а потом ненадолго замолк, снова сосредоточившись на новом номере деловой газеты Мунбан.

Конан сонно облокотилась об изголовье кровати и почти заснула, когда Мадара ни с того, ни с сего, громко заявил ей:

— У меня появилась отличная мысль.

— Как же без этого, — едва слышно буркнула Конан, недовольно приподнимая тяжелые сонные веки.

Мадара выглядел уж слишком воодушевлённым. Черные глаза блестели, точно нефть под лучами высокого обеденного солнца. Она кивнула, показывая, что готова слушать его. И его изобретательный ум снова удивил ее. Когда он закончил свою речь и выжидающе посмотрел на нее, она смогла лишь нахмуриться.

— Я думаю, надо обсудить это с Нагато, — произнесла Конан, теребя золотое колечко на безымянном пальце, — он сможет помочь в случае чего.

— Можешь написать ему, а я завтра схожу с Набунагой в банк. Чем раньше начнем, тем быстрее закончим дела здесь, — промолвил он и покинул спальню.

В его словах был резон. Муниципальные банки, которые имели право принимать имущество под залог⁽⁵⁾ и выдавать под него ссуды⁽⁶⁾, а также выпускать боны⁽⁷⁾, стали ныне главной целью Мадары. Проникнув в эти структуры, он рассчитывал сколотить большое состояние за счет продажи необеспеченных бонов, взятия ссуды на подставные лица, а также некоторых других интересных способов. Естественно, это требовало времени и ловкости. В груди Конан, точно кошка под дверью, скреблась совесть. Было жаль тех, кто станет их жертвами. Она нервно шагала по комнате, пытаясь приглушить это чувство, а потом вдруг разозлилась.

Они в Аме тоже не заслуживали всего, что обрушилось на их головы, но всем, кто устроил это для них, было все равно. Так почему ей теперь не может быть наплевать? В свое время Жемчуг прекрасно снабжал Страну Камня припасами и выдавал кредиты на эту войну. Не было причин их жалеть. С этими тяжелыми мыслями Конан легла спать.

Рано утром к ней постучалась Рю и протянула свернутую несколько раз записку.

— Приходил мальчишка-посыльный, — объяснила она, вставая рядом и грустно оглядывая ее припухшее лицо.

Конан развернула бумажку и слабо улыбнулась. Миу приглашала ее посетить свою тренировку. Надо же. Обычно Миу не очень любила, если кто-то посторонний находился в зале, пока она вскидывала ноги вверх и приседала в шпагате. И все же она писала ей. Теперь Конан не сомневалась, что вчерашнее событие не осталось незамеченным.

— Приготовь зеленое платье с бантом, пожалуйста, — тихо попросила Конан и вышла из комнаты, чтобы умыться.

Через десять минут она вернулась в спальню и наскоро уложив волосы и одевшись, спустилась вместе с Рю в лавку.

— Буду через час. Скажи господину, что я с госпожой Миу, если поинтересуется.

Рю кивнула и закрыла за ней дверь. На улице, несмотря на осень, было тепло, потому Конан решила пройтись до студии подруги, расположенной буквально в нескольких кварталах.

Архитектура в Хакутее была своеобразная. Лет пять назад почти весь город выгорел дотла. Древние дома аристократии, громадные дворцы купцов, жалкие халупы бедняков — пламени не было разницы, что пожирать. Но едва разобрали завалы, как из Страны Молний были приглашены новые архитекторы, которые застроили весь центр и большую часть города по своей необычной моде. Не всем это пришлось по нраву, потому то тут, то там, по всему Хакутею, словно расползшиеся сорняки, возводились и традиционные деревянные дома тоже. Но уже не в тех количествах что раньше, конечно.

Конан, впрочем, все было по душе. И ветер, треплющий молоденькие тополя, высаженные по Центральной аллее, и чистота широких мощеных проспектов, малолюдных в такое время, и холодное фиолетовое небо над головой. Она закуталась поплотнее в белое пальто и ускорилась: фасад нужного здания показался из-за угла.

Когда Конан, наконец, открыла тяжелую дверь и поднялась по гулкому пролету в студию, то нашла Миу разогревающейся у станка. Она стояла спиной ко входу, раз за разом выполняя движения правой ногой. Вверх и вниз, быстро, четко, без единой мысли. Из тщательно собранного пучка на затылке выбились несколько волосинок, которые чуть-чуть завились от выступившего пота. На ноги, поверх черного трико были надеты вязаные белые гетры.

Конан улыбнулась ей в отражении зеркала и присела на скамью, стоявшую рядом со входом. Нельзя было прерывать этот крайне важный для любых танцев процесс. Миу кивнула, давая понять, что видит ее, и продолжила.

Зал, в котором она занималась, был очень большой, белый, с тремя широкими окнами, дающими много света в течение дня. Одна стена была зеркальной, прилегающей к станкам, для выполнения разных движений.

— Тебе нравится? — неожиданно спросила Миу, вставая ровно и беря небрежно брошенное на станок полотенчико.

— Если бы я танцевала, то решила бы, что лучше места нет. Когда твои девочки придут сюда?

Не так давно Миу решила открыть свое собственное заведение с танцами и выпивкой, а потому уже пару месяцев набирала танцовщиц, разрабатывала репертуар, искала музыкантов и модисток, способных помочь ей в осуществлении этой идеи. Кроме этого, было еще много различных забот, потому виделись они не так часто, как раньше.

— Через день у нас общее собрание, там и узнаем друг друга, — ответила Миу, а потом присела рядом с ней, с тревогой оглядывая ее разбитую губу. — Ты в порядке?

— Все хорошо, — улыбнулась Конан, — он…бывает, что немного перебарщивает.

— Это не немного, — возразила Миу, с горящими от гнева глазами, — чего ради ты остаешься с ним рядом?

— Будто ты сама не знаешь, — тихо возразила ей Конан, пряча глаза.

Миу тяжело вздохнула и потерла лицо руками, будто отгоняя кошмар. Возможно, так оно и было, ведь о скелетах в ее шкафу Конан почти ничего не знала.

— Я знаю, насколько это может быть тяжело для женщины, Сюин, но терпеть подобное не стоит…

— А что ты предлагаешь? Хочешь, чтобы я зарезала его во сне? — повысила голос Конан и пристально посмотрела подруге в лицо.

Эффект от этих незамысловатых слов был просто ошеломительным. Миу отшатнулась от нее, как от огня. В широко раскрытых голубых глазах читался сильный испуг. Пальцы, схватившиеся за ребро скамейки, нервно дрожали. Конан нахмурилась и подалась вперед, желая выяснить, в чем дело, но Миу вскочила на ноги и отошла на пару шагов.

— Что ты знаешь? — спросила она холодно, сумев взять себя в руки.

— О чем ты?

Пару мгновений Миу с подозрением смотрела на нее, но заметив полное недоумения лицо Конан, все же успокоилась и снова села рядом. Неловкая тишина воцарилась между ними на пару секунд, и Конан не очень жаждала ее нарушать. Она получила ответ на свой вопрос, а потому лишь ждала, скажет ли что сама Миу, сможет ли доверить эту тайну ей?

— Я…- как ни в чем не бывало начала она, и Конан тотчас поняла, что нет. Миу явно не собиралась делиться тем, что когда-то, несколько лет назад, зарезала руководителя своей труппы прямо в постели.

Но Конан и не настаивала. Во-первых, это было не ее дело, а во-вторых, вряд ли мужчина был так уж невинен. За эти несколько месяцев она успела узнать Миу достаточно хорошо, чтобы понимать, что она добрее и участливее, чем любой в этом городе. За исключением Рю, разумеется.

— Ты не обязана ничего объяснять, — прервала Конан и сжала ее холодную руку, — я здесь только чтобы ты не слишком волновалась. Все хорошо.

Миу порывалась еще что-то сказать ей, но времени у Конан оставалось не так уж много. Скоро было открытие магазина.

— Прости, давай поговорим чуть позже? Мне уже пора бежать.

Поникшая Миу проводила ее до подъезда и Конан тем же путем возвратилась домой. Разговора в ближайшее время, впрочем, не случилось. Они обе целый месяц были заняты то одним, то другим делом, и встретились только в день открытия заведения Миу.

Здание, в котором проходило новое шоу, располагалось на знаменитой Нежной улочке, известной своими злачными заведениями. Перед дверями уже за час до представления стояло много людей, стремящихся попасть внутрь. Конан, впрочем, не ждала и минуты — подруга озаботилась золотыми билетами⁽⁸⁾для нее. Ее проводили прямиком до небольшого кабинета Миу и она, постучавшись вошла.

— С почином тебя, — рассмеялась Конан, протягивая завернутый в слои оберточной бумаги подарок.

Миу, обернувшись, тоже не сдержала улыбки, и Конан почувствовала, как совесть слабо ткнула ее под ребра. Это выпад, как и прочие другие, был проигнорирован. Миу, тем временем, рассыпалась в благодарностях, а потом начала щебетать о том, что сегодня для всех приготовила.

— Вижу, ты сильно вдохновилась, — игриво протянула Конан, глазами показывая на новый красный костюм, сшитый специально для выступлений.

— Что делать, в этом куда удобнее танцевать, чем в кимоно. Жалко только, что сегодня не надену его, другая программа, — невозмутимо пожала плечами Миу, хитро поглядывая на нее из-под ресниц.

И правда. Платья, которые стали носить в Стране Дождя из-за бедности, стали крайне популярными в Стране Жемчуга всего за несколько месяцев, и во многом это была заслуга Миу, любившей щеголять в них каждый день.

Внезапный стук прервал их. В проеме двери появилась маленькая, завитая по подобию барашка, светлая женская голова.

— Госпожа, выход через пятнадцать минут, — протараторила она и, дождавшись кивка, ретировалась.

— Что ж, давай провожу тебя на место, — предложила Миу и взяла Конан под локоток.

Зал был полукруглый, с большим сводчатым потолком, отделанным красной драпировкой и блестящими игольчатыми шарами. Десять столиков на несколько персон были установлены почти впритык к низенькой сцене, к которой вела лесенка. Это и была так называемая золотая зона, в которой посетители могли разглядеть буквально все, что происходило перед ними. Далее, в полутора метрах, располагался второй ряд и остальные.

Красный столик, к которому привела ее Миу, уже был занят.

— Добрый вечер, госпожа Сюин, — поздоровался Наго, бесстрастно разглядывая ее от головы до пят.

— Добрый, — ответила Конан, тихо радуясь, что подруга все-таки сумела вытащить Наго на выступление и даже посадила рядом с ней..

Миу оставила их и ушла за кулисы. Зал уже нетерпеливо гудел, ожидая начала, и даже Конан начала выстукивать по столу какой-то давно позабытый марш кончиками пальцев. Она все не могла вспомнить, где слышала эту мелодию, знала лишь, что еще до разрушения родного города. Размышления ее прервал сосед:

— Межстранник?⁽⁹⁾ — сдержанно поинтересовался у нее Наго.

— Не могу сказать. Знаю лишь, что слышала этот марш еще в детстве.

— Можете напеть?

Конан удивленно уставилась на мужчину и отчего-то машинально ляпнула «да». Тихо, смущенно, она промычала мелодию и выжидающе уставилась на собеседника.

— Он и есть, — подтвердил Наго, чему-то обрадовавшись, — начинается.

На сцену высыпала горстка девушек в таких же, как у Миу, платьях, с завитыми волосами и смешными плоскими шляпками на макушке. Взявшись за локти друг друга, они начали лихо отплясывать приветственный танец под веселую скрипку и громогласный тромбон. Казалось, ноги вздымались верх куда чаще, чем вниз, а пышные юбки летели вслед за ними, ничего не смея скрыть от ожидающей именно этого публики. Под конец первого номера зал буквально бурлил от хлопков и свиста. На сцену, тем временем, вышла и сама Миу. Она раскланялась гостям, произнесла речь, а потом ушла, чтобы приготовиться к своему выходу. Вскоре начался второй музыкальный номер с причудливой песней, а потом и третий, четвертый…

Конан немного устала от мельтешения ног перед собой, а потому подозвала миленького официанта, бегающего от столика к столику, и заказала себе стакан ягодного пунша. Напиваться на заданиях она была не приучена.

— Как скучно вы живете, — кольнул ее Наго, попивающий пузырящееся золотистое шампанское из высокого бокала.

Конан с кислым лицом повернулась к нему.

— Мой муж не хотел бы видеть на пороге дома пьяную до смерти супругу. Как и ваша жена этого не хотела бы.

— К счастью, я избавлен от подобного рода недоразумений, — ответил Наго и мягко посмотрел на нее.

Он жалеет ее, отчетливо поняла Конан. В обычное время чья-либо жалость лишь взбесила бы ее, но не сейчас. Сейчас это лишь означало, что она прекрасно сыграла свою роль. И это…радовало? Дурное настроение исчезло, словно роса под утренними лучами.

— Даже не знаю, как реагировать на эту ценнейшую информацию. Пожалеть вас? — выдала она саркастически и заметила, как одобрительно сощуриваются глаза мужчины.

— Ни в коем случае, — рассмеялся Наго, — если бы я был женат, то и сам бы жалел.

— Отчего же? Неужели вы так плохи?

— Скорее, не я, а моя работа.

— Не думала, что быть главным редактором так уж плохо.

— А вы весьма осведомлены о моей личности, — заметил Наго, посерьезнев.

— Миу мне рассказала сплетни про каждого в салоне, — усмехнулась Конан, получая в руки свой заказанный чуть ранее пунш. Кисло-сладкий холодный напиток был превосходен.

— О, что же поведали обо мне? — осведомился собеседник, с любопытством уставившись на нее.

— Говорят, вы любитель ходить в бани, — с крайне невинным видом выдала Конан, в глубине души забавляясь тому, как Наго закашлялся от этих слов. — Что такое? Вам нехорошо?

О да, ему было нехорошо. В Стране Жемчуга огромные общественные бани были…особенным местом. Многие мужчины, имевшие не совсем привычные наклонности, посещали данные заведения и имели весьма интересные отношения с тамошними банщиками. Потому в народе и прижился термин «любитель бань», означающий человека, которого влек свой пол.

Но откуда это было знать скромной торговке из Дождя, которая смотрела так обеспокоенно? Оттого Наго поверил ее слишком честным нечестным глазам. Однако все же попросил ее о двух вещах: во-первых, не говорить подобных вещей кому попало, а во-вторых, не верить тому, что ей сказала о нем госпожа Миу.

— Как скажете, господин, — неловко улыбнулась Конан, а потом продолжила с того, на чем они закончили, — так чем все же плоха ваша работа?

Газета «Сэкки»⁽¹⁰⁾, в которой работал Наго, была слишком сочувствующей левым идеям, распространившимся в последнее время во всех странах. Однако нельзя было сказать, что отличные мнения в газете не встречались. Отнюдь. Наго часто приглашал на работу и тех журналистов, что имели совершенно другую точку зрения. Таким образом, на одной страничке люди могли прочесть большую, эмоциональную статью об угнетении хэнё⁽¹¹⁾, а на другой — восторженный памфлет о том, что жена дайме посетила воспитательный дом с подарками для детей-сирот. Потому-то эта газета и раздражала буквально всех. Одних она не устраивала тем, что была не настолько радикальной, как могла бы, а других раздражала тем, что вообще смела поднимать такие щепетильные темы и шатать многовековые устои государства своей критикой. В целом, и редакцию, и владельцев газеты эта ситуация устраивала, ведь продажи от такой эпатированности были очень хорошие. Они забыли, что слова обладают громадной силой и могут вывести некоторых людей из себя. Пару раз уже случались вопиющие случаи нападения на работников газеты. Однажды напали с ножом и на самого Наго, стоящего у здания топографии с подчиненными. Однако эти случаи как будто сделали газету еще популярнее.

Не отступался и Наго. Он, несмотря на свои левые взгляды, все же был полностью уверен в том, что свобода слова должна быть для всех, и несмотря на явную неприязнь к некоторым из своих более правых коллег-журналистов, все же пускал в печать все, о чем они имели смелость написать. Он не боялся. Единственное, что его тревожило — волнение за единственную сестру, которая могла стать целью его оппонентов.

Вот что Конан о нем знала. А еще то, что он, скорее всего, все еще имел контакты с Обществом вторника⁽¹²⁾, на которое в свое время повесили обвинение в мародерстве и нескольких убийствах во время пожара в Хакутее пять лет назад. Правительство без всяких разбирательств запретило деятельность этой левой организации, но Конан знала, что они лишь перешли в подполье, продолжая вести борьбу.

Пару дней назад Общество вторника и еще несколько других организаций похожего толка арендовали ресторан, чтобы заняться вопросами объединения их в одну партию. Об этом бы никто и не узнал, не будь у работающего там Менхо такого любопытного носа, а у Конан — весьма тяжелого кошелька, способного удовлетворить его любовь к роскошной жизни. Однако теперь, когда ей и Мадаре стало все известно, у них выработался еще один интереснейший способ воздействовать на Страну Жемчуга. Изнутри. Зачем вводить войска, если можно сделать все руками самих граждан Жемчуга?

Конан понимала, что подобраться к заговорщикам будет тяжело, но все же подключила все свое обаяние, чтобы воздействовать на Наго так, чтобы он доверился и ввел в свой круг. И, кажется, старания не прошли даром. Наго отложил бокал и придвинулся ближе, полностью игнорируя то, что происходит на сцене. Впрочем, и сама Конан, несмотря на шум, уже мало обращала внимания на окружающее пространство.

— Все не так просто, — сказал Наго, — я люблю свою работу, но…боюсь, я скоро стану как та мышь, что никак не могла перестать лгать⁽¹³⁾.

— Помните ли вы мысли мастера Лима⁽¹⁴⁾ о даосах? — Конан улыбнулась, а потом нараспев процитировала, — «Вот, скажем, даосы: скрываются они в лесах и горах, народу и стране от них пользы никакой!». Недавно читала в вашей газете о том, что дайме потратил на колье для своей матушки больше трех миллионов рё. Я все больше убеждаюсь, что не только даосы бесполезны…

— Но и я? — со смешком перебил ее Наго.

— Между прочим, я этого не говорила, — рассмеялась Конан, — но если хотите услышать правду, то скажу вам так. Вы куда полезнее них.

— Не все решается, исходя из этого критерия. Когда бы все было именно так, мы бы не жили в таком мире.

Конан кивнула. В этом была своя правда. Они ненадолго замолкли, поскольку на сцену, одетая в кимоно, вплыла Миу. Сегодня она была в роли верной Чунян⁽¹⁵⁾, покинутой подлым Монёном и ставшей из-за этого кисэн⁽¹⁶⁾. Признаться, Конан немного смутило то, что подруга взяла именно эту героиню, ведь раскрыть ее через подобную сценку с раздеванием казалось ей невозможным.

Тем временем Миу встала перед публикой, скорбно сложив руки на груди и грустно запела.

Мир, кажется, все прежний —

Не тревожит его ничто.

Исключением не стала и я, я, я.

Я, попранная, да проданная

Тобой, тобой, дорогой, сердечный друг.

Друг ли теперь?

Конечно, иначе и быть не могло для той меня

Что нынче с камнем на шее

Покоится под мостом.

При этих словах Миу резко содрала нежную розовую ленту, разметала сверкающие волосы, разорвала воротник кимоно, обнажая, выворачивая все, что было дорого лирической героине. Конан, изумленная подобным выходом, застыла.

А Миу с отчаянным видом все пела и пела, двигаясь в плавном медленном танце. И горше песни Конан не слышала.

Да, иной меня уж нет

Теперь я больше не смогу быть той спокойной водой

Что ты любил...

Столь коротко и рвано

Словно ветер

Ласкающий степной ковыль

Теперь, теперь я и сама как ветер

Как ураган, несущий боль

Всем, кто захочет почувствовать тепло

Проникши вором незваным в мои

Глухие ныне, зацветшие

Дурные воды…

На лице у Миу застыли злые, холодные глаза. Движения стали отрывистыми, рубленными. Руки ее сняли верхний слой кимоно и отбросили с таким изяществом, что стало понятно — уже не так больно. Теперь она занималась лишь тем, что старалась убить всякую память о былом.

О, нет больше сожаленья

Вот моя рука на твоей прохладной

Вздымающейся груди

Вот мои волосы на твоих плечах

Подобных скале

Только глаза мои отныне

Никому не принадлежат

Да, теперь не больно

Теперь радостно, радостно видеть вас

Жаждущих, наивных

Пред своими белыми ногами

Что забыли, каково это

Касаться кожей

Зеленой по весне травы…

Конан зачарованно наблюдала за этим выступлением. Впрочем, не она одна. Зал, кажется, тоже не дышал, пока Миу медленно разоблачалась. В конце она стояла только в прозрачном красном дзюбане и распущенными волосами, но с горделивой лукавой улыбкой, показывающей, что она все оставила позади. Конан сидела рядом, а потому видела, видела, что в глазах у Миу в момент, когда грянули аплодисменты, промелькнула всамделишная грусть. Возможно, этот номер был о ней самой.

После выступления Конан, коротко попрощавшись с Наго, отошла в комнатку к Миу. Поздоровавшись со стоящим у входа Сен Хи и постучавшись, она вошла. Подруга сидела перед столиком и аккуратно смывала с лица слой грима.

— Это было лучшее, что я когда-либо видела, — проговорила Конан и улыбнулась, — так жаль, что кроме меня из женщин никто этого не увидел.

— Ха, — саркастично отозвалась Миу, повернувшись к ней, — разве благовоспитанные мужи позволили бы дамам своего семейства увидеть подобное? Никогда.

— Удивляюсь, отчего так…

— Иногда ты слишком наивна, Сюин. Посмотри на меня. Видишь? Я в их глазах лишь чуть лучше шлюхи. И то, потому что умею петь и танцевать. Они не собираются подавать дурной пример своим женщинам.

— Ты…дурной пример?

— Именно, моя хорошая. Не удивляйся так, — ухмыльнулась Миу, начиная переодеваться в обычное платье. — Подожди меня немного, пойдем перекусим.

Отужинав, Конан направилась домой. Там, на кровати, ее уже ждало небольшое письмо. Раскрыв его, она увидела лишь два слова: маски разбиты. Она улыбнулась. Нагато справился.

---

Примечания:

Итак, я решила подобрать для Страны Жемчуга в качестве основы Корею. Будут использоваться некоторые реальные топонимы, имена, с небольшими изменениями и элементы истории. Надо же чем то вдохновляться. Но это не значит, что это 100% Корея, нет, тут будут вкрапления из других культур тоже. Почему? Потому что государства обычно не развиваются в одиночестве и без всяких связей с соседними странами. Даже Япония во время своего закрытия не полностью избавилась от западных торговцев. Изгнали испанцев и португальцев, но не голландцев. Такие дэлааа.

Эта глава, если честно, высосала все соки, тем больше, что мне много чего пришлось прочитать и обдумать. Даже написать песню для Миу, лол. Умоляю, не кринжуйте с этого слишком сильно. Спасибо за прочтение!

---

1) довольно популярная реально существующая в ЮК газета популистского толка

Вернуться к тексту

2) с яп.раскованный

Вернуться к тексту

3) любимое высказывание Джирайи — свободный и раскованный

Вернуться к тексту

4) человек, работающий на бирже. Выполняет роль посредника между покупателем и продавцом.

Вернуться к тексту

5) обеспечение долга или обязательства имуществом

Вернуться к тексту

6) договор, по которому одна сторона (ссудодатель) обязуется передать или передаёт вещь в безвозмездное временное пользование другой стороне (ссудополучателю), а последняя обязуется вернуть ту же вещь в том состоянии, в каком она её получила, с учётом нормального износа или в состоянии, обусловленном договором

Вернуться к тексту

7) кредитные документы, дающие право на получение в оговоренный срок от определённого лица или компании определённых ценностей.

Вернуться к тексту

8) вип-билеты, по сути

Вернуться к тексту

9) ну что поделать, если интернационал слишком Земное слово?)

Вернуться к тексту

10) опять-таки, реально существовавшая газета японских коммунистов

Вернуться к тексту

11) ныряльщицы за жемчугом в Корее

Вернуться к тексту

12) одно из социалистических обществ корейцев, из которого, в том числе, возникла коммунистическая партия Кореи

Вернуться к тексту

13) корейское произведение "Мышь под судом" за авторством Лима Чже

Вернуться к тексту

14) автор "Мыши под судом"

Вернуться к тексту

15) героиня еще одной корейско книги "Сказание о Чхунян"

Вернуться к тексту

16) Это были куртизанки, обученные музыке, танцам, пению, поэзии, поддержанию разговора — всему тому, что было необходимо для развлечения мужчин из высших классов на банкетах и вечеринках.

Вернуться к тексту