Шюмег (гет)

Примечания:

Béka Bőr (венг.) — Лягушачья кожа

Чтобы задвижка на калитке прохрипела, девочка встала на носочки. На пузырчатый от мелких галышей асфальт ссыпалось немного ржавчины, давая понять, что дело сделано. Девочка поправила кривые очки, отряхнула рыжеватые руки и пошла налево по крошившейся песочным печеньем дорожке вдоль цветастой вереницы заборов. 

Где-то позади за акациевой порослью остались высокие бетонные столбы, пятнистые от налепленной глины. Бабушка не разрешала ходить там: можно было поранить ноги о колючие ветки. Но девочка и сама не планировала больше наведываться в место, где свора мальчишек с соседней улицы обещалась появиться, но так и не пришла и, вероятно, больше никогда не придет. Оставаться на своей половине улицы, где из детей больше не было никого, спустя две недели брождения туда-обратно стало совсем невыносимо. Бабушка, на удивление, пошла навстречу и милостиво позволила пройти в другую сторону на целый десяток дворов. 

Где-то за высоким зеленым забором в глубине сада надрывно залаяла собака, живность, едва по колено в холке, боязливая и от этого противно-громкая, замолкавшая только после хозяйской дождевой палки. Девочка поспешила свернуть с тротуара на пустую черную от угля дорогу. Машины тоже отсиживались дома, по своим беленым гаражам. Под дешевыми шлепанцами похрустывали крохотные угольки, окрашивавшие резиновую подошву в пыльную вариацию фиолетового. Дойдя до большого шелковичного дерева, девочка затаилась в его густой поросли у корней, где не будет видно ни ее самой, ни ее аляписто-отвратительной футболки. Или почти не будет.

Они сидели на двух углообразных скамейках и громко смеялись. Их не волновало, что был уже почти полдень — время, когда все плотно закрывали тяжелые от толстого слоя краски ставни в попытках защититься от надвигающегося июньского зноя и заходили в дома пересыпать жару. Занимать в это время их любимое место некому, только вечером из своих прохладных хат выйдут взрослые, чтобы перемыть кому-то кости, пожаловаться на погоду, покормить комаров и усыпать все вокруг кожурой от семечек. Сейчас же это их законное место, где они могут делать, что хотят. Сегодня они хотели плеваться косточками ворованных слив.

— Ай, больно! Ты мне в глаз почти попал!

— Не ври, даже не близко!

Девочка, сидя в кустах, делала вид, что собирает шелковицу, слушала и чувствовала себя немного причастной к громкому лавочному веселью. Она нервно сглотнула. Жестокое воображение нарисовало яркий мультик, где дети зовут ее, машут, делятся сливами, зелеными, чужими, такими кислыми, что сводит челюсть, но все же вкусными, сажают на нагретое солнцем дерево лавочки, выделяют ей место, разрешают нацарапать железкой свое имя. Но реальность диктовала свои правила. Каждая подобная компания на следующий день сговаривалась не собираться, все места на лавочках уже давно были подписаны и расчерчены, один из мальчиков доедал последнюю сливу, а девочка все продолжала сидеть в шелковичных кустах и смотреть на гниюще-бродившие ягоды.

— Еще раз попадешь, двину. А потом ты пойдешь стирать мои вещи.

Девочка удивленно подняла голову и постаралась всмотреться, услышав незнакомый голос. На краю одной из лавочек девочка отряхивала короткие красные шорты. 

— Ой да ладно тебе… Слушайте, у нас родителей сегодня нет, айда к нам?

— И что делать? Опять качели?

— Мячик нам нельзя выносить, но во дворе можно в выбивного.

Детвора оживленно загалдела. Девочка уныло оперлась лбом о шершавую кору дерева. Обычно компания сидела в разы дольше, но, видимо, сегодня придется вернуться раньше и придумать, где бы во дворе затаиться, чтобы никто не лицезрел ее вид побитого и скулящего щенка. В кормовом сарае тихо, но грязно. На сеновале пыльно и жарко. Спускаться в прохладный погреб, пахнущий сыростью, по трясущейся лестнице всегда было страшно, но необходимо. Просто на время. Переждать, когда успокоится и затихнет бурлящая обида. 

— Я не хочу, — раздалось откуда-то со стороны лавочек.

Через пару минут возмущенно-разочарованного галденья дети гуськом исчезли за ярко-синей калиткой соседнего двора, одного из самых больших. Дом ожил, загудел и застукал мячиком. Этот гомон уже невозможно было разобрать, находясь за бортом забора. Девочка, посидев еще немного, попыталась встать. Затекшие ноги оказались против.

— Что ты тут делаешь?

Незнакомые серо-голубые глаза с недоумением уставились на скрючившуюся на корточках девочку. На коротких красных шортах темнело пятно от прилетевшей сливовой косточки. Девочка нервно поправила кривые очки и согнулась, пытаясь встать.

— Тютину собираю на компот.

— Ага, без кружки и с чистыми руками?

По лицу очкастой поползли красные пятна. В шумящей шелковичной тени было еще прохладно, но девочка чувствовала, как горят спрятанные в спутанных, отросших волосах уши. Вдалеке гудел выбивным голубой двор. По сравнению с соседними молчавшими спящими домами он был оглушительно громким. Рядом с девочкой упало несколько шелковинок, сбитых ветром опасно близко от одежды. 

— Почему ты тут сидишь и не выходишь? Вчера сидела, сегодня…

— Слушала вас… — промямлила девочка, глядя на упавшие ягоды.

— А что слушать? Давно б уже вышла, чего сидеть. Никто тебя за уши вытаскивать не будет. А так, ну, всю жизнь в кустах просидишь, — фыркнула блондинка и выпрямилась. — Я домой. А ты можешь дальше сидеть…

— Не хочу!

В ногах внезапно появилась сила, и очкастая резко поднялась. Спустя секунду девочка снова ссутулилась, стесняясь нелепой старой цветастой майки.

— Чего не хочешь? Ладно. Я пошла. Тут скучно.

— Постой… М-можно мне с тобой?

Блондинка тряхнула высоким хвостом и уже хотела было развернуться, но все же оглядела девочку с ног до головы. Ее серо-голубой холодный взгляд чуть подтаял, и она протянула руку:

— Ана. Не Аня, не Анна, а Ана. 

Очкастая с остервенением утопающего пожала руку.

* * *

— Натали-и… Просыпайся… Простынешь, дорогая…

Дерн, сквозь сон почувствовав чужую руку на плече, вздрогнула и испуганно огляделась мутным взором. Очки, сползшие под весом цепочки на самый кончик носа, не упали только чудом. Чужая ладонь с плеча никуда не делась, наоборот, принялась успокаивающе поглаживать. Перед девушкой стояла Спраут, вооруженная шариком света на конце палочки руке, и жалостливо смотрела на нее. Дерн кое-как подвинула очки и устало потерла глаза.

Дремать на одном из каменных подоконников, где во всю свистит сквозняк, — идея не из лучших. Но вспомнить тот роковой момент, когда она устало села и прислонилась к приятной шершавой каменной кладке, оказалось непосильной задачей. Теперь подоконник под ней нагрелся и не казался слишком холодным, а усталость все же взяла верх, особенно сейчас, в прохладе, когда засыпается легче и проще, когда даже камень кажется каким-то дальним родственником гусиной перины. 

— Извините, не помню, как уснула… Который час? — девушка сковырнула закись с уголков глаз и не спеша спустилась на пол, хрустя затекшими суставами.

— Не знаю, третий час ночи, наверное, — пожала плечами женщина, приглушая огонек на палочке, заметив, как девушка болезненно щурится. — Директор пошел в Большой зал проверить гриффиндорцев. Профессора еще прочесывают школу.

— Ничего не нашли?

Девушка расстегнула пуговицу манжеты и достала палочку из рукава. Спраут только отмахнулась.

— И не найдут. Прошло столько времени, Блэк уже давно сбежал. Только дурак после такого шума останется в школе.

Натали зажгла на конце палочки свет, чтобы лучше видеть пол и не пропустить ступеней, если таковые окажутся поблизости. Но их не оказалось. Окно, на подоконнике которого Дерн прикорнула, расположилось посреди коридора, негромко храпящего спавшими портретами и гулявшими по полу сквозняками. За окнами стояла необыкновенно светлая ночь, пускавшая рассеянные белесые лучи сквозь серую пыль давно не мытых стекол. Мелькнула мысль, что в такой момент можно было обойтись и без палочки, достаточно привыкнуть к темноте, и предметы тут же вернут свои бесцветные силуэты и очертания.

— Ладно, пойдем, — Спраут махнула рукой, маня девушку за собой в один из концов длинного коридора. Натали, еще сонная, непонимающе подняла заспанные глаза:

— Подождите, куда вы? Мы ведь должны прочесывать этаж, разве нет?

— Брось ты это бесполезное дело, милая. Уже середина ночи. Если бы Блэк был здесь, его бы давно нашли. 

— Но ведь не было команды прекращать патрули…

Профессор травологии только снисходительно посмотрела на Дерн. 

— Пойдем-пойдем, — улыбнулась женщина. — Если заметят, что нас нет, скажем, что я тебя утащила силой!

Колдовстворец — типичная магическая школа, как и Хогвартс, если вообще слово “типичный” к ним применимо. Вычурное здание что внутри, что снаружи, с  населением под стать, и все это подчеркивается ворохом магических причуд. Однако ночью, когда классы Колдовстворца пустели и запирались на ключ, место, столетиями обучавшее магов всех мастей, превращалось в совершенно обычную заурядную школу. Узнай об этом учащиеся, они бы, конечно, расстроились. Чувствовать себя исключительным всегда приятно. Но после окончания занятий встречать вечер в учебных классах приходилось только преподавательскому составу, неумолимо редеющему от года к году. Застать же ночь на рабочем месте мало кому удавалось, некоторые даже гордились этим фактом.

Однако в том, чтобы уходить последними, все же было что-то странное и волшебное. Громкий скрип задвинутого учительского стула в пустом классе, легкий запах дыма задутых свечей, ряды парт, белые от лунного света, хлопок закрываемой двери, гулкое цокание каблуков Сугробовой по натертому паркету покинутого помпезного фойе, от этого еще более мрачного и спокойного. Из-за непривычной тишины каждый звук, даже самый тихий, было слышно на другом конце коридора. Без детской возни здание всегда казалось неприятно пустым, неполноценным, будто у него забрали самое нужное и важное, как органы у выпотрошенной курицы. Каждую ночь вся школа застывала в оцепенении, ожидая, когда в нее вернутся. И чем больше было в кабинетах детей днем, тем более мертвой она становилась с наступлением темноты. Педагогов всегда можно было нанять, директора назначить, но если нет учащихся, то нет и самой школы. Весь ее смысл был в них. Без них Колдовстворец не жил. 

Хогвартс был другим.

Ночью школа не молчала практически никогда. Лестницы не прекращали своего хода, воздух подрагивал от сопения и храпа портретов, завешивавших стены до самых сводов, на некоторых пролетах потрескивали факелы. Хогвартс жил. В своем темпе, неспешно, сонливо, но никогда не умирал полностью.

Две тени бесшумно продвигались по пустым коридорам практически в полной темноте, погасив свет на палочках. Тень повыше, шедшая второй, растирала под очками зудящие, немного покрасневшие от пыли глаза и совершенно не следила за дорогой, на автомате следуя шаг в шаг и пару раз едва не оступившись на пресловутых ступенях.

— Нам точно можно?.. — опасливо спросила Натали, немного придя в себя, когда они остановились перед дверью в учительскую.

Спраут, похлопав по карманам, вытащила палочку:

— Можно, я нам с тобой разрешаю.

Заперев за собой дверь, они вошли в помещение. Учительская, почувствовав гостей, зажгла пару свечей над общим столом, пока профессор Спраут деловито проследовала к одному из выстроившихся вдоль стены шкафов.

— Для кофе уже поздновато… — женщина открыла дверцу и окинула взглядом забитые коробочками и баночками полки. — Но у меня где-то было замечательное печенье как раз на такой случай… Ты ведь не против сладкого?

— Н-нет, спасибо…

Из шкафа вылетела пара красивых чайных чашек в компании заварника, сахарницы и стеклянной вазочки в виде тыквы. Посуда с тихим стуком опустилась на край общего стола, и чайник тут же запыхтел кипятком.

Натали редко заходила в местную учительскую, только заполнить журнал, желательно быстро и в те редкие моменты, когда никого рядом не было, но не более. Возникло странное чувство дежавю: все вокруг шевелится, живет, неважно, будь то сама школа или Спраут, копающаяся в учительском шкафу. И только Дерн замерла на месте, съежившись в траурно обугленную дочерна ивовую жердь.

— Присаживайся, — женщина вынырнула из недр шкафа в обнимку с небольшим пакетиком, — давай попробуем этот сорт. Пахнет просто божественно!

Девушка послушно опустилась на ближайший стул. Потянуло сладким парным молоком, под крышкой вазочки-тыквы оказались кругляши шоколадного печенья.

— Спасибо большое, — тихо сказала Натали, принимая узорчатую чашку. — Завидую вашему спокойствию, — добавила она, грустно опустив взгляд на золотистую поверхность чая. 

Профессор Спраут сделала небольшой глоток и довольно промычала:

— Мы сделали, что смогли, поэтому можно немного расслабиться. И к тому же я расставила по всему этажу сигнальные заклинания, если что-то случится, мы об этом узнаем, — она еще немного потянула чай, — м-м, прелесть… Бери печенье!

Девушка аккуратно перекинула мешавшуюся черную ленту на спину и выудила из тыковки оранжево-коричневый кружок, оказавшийся неожиданно тяжелым. Однако тот, попав в рот, сразу приятно рассыпался в сладковатый песок с мелкими кусочками шоколада, тут же начавшего таять от горячего чая. Натали облегченно выдохнула и немного согнулась, кусая печенье под довольный, хотя и усталый взгляд Спраут.

— Оно такое вкусное… — неожиданно для самой себя выпалила девушка.

За спиной резко распахнулась дверь, заставив обернуться сидящих в учительской. В проходе стояла Макгонагалл. 

Помедлив секунду, женщина вошла. В полумраке невозможно было разобрать выражение ее лица. Заместитель директора сурово оглядела открывшуюся картину, и до Натали с ужасом дошло, как они, наверное, выглядели со стороны: школа перекрыта в связи с проникновением беглого преступника, весь персонал на ногах, а двое учителей вместо патруля распивают чай в учительской. На ее лице, усыпанном крошками от печенья, тут же отразилась внутренняя паника. Опыт подсказывал, что сейчас ее будут ругать. Ее, не Спраут, потому что всегда наказывают молодых и неопытных преподавателей, поведшихся на уговоры старших. Девушка нервно выпрямилась и сглотнула, чтобы не говорить с набитым ртом.

— Почему я не удивлена, что найду вас здесь? — Макгонагалл подошла ближе. — Я понимаю, мисс Дерн не знала, но, Помона, как ты могла…

Натали почувствовала, как стремительно белеют щеки.

— …Уйти пить чай и не позвать меня?! — внезапно закончила заместитель директора. 

Спраут жестом пригласила ее к столу:

— Так присаживайся, дорогая! — вторя ее словам, где-то в полутьме позади скрипнул ящичек, и мгновение спустя рядом с чайником приземлилась еще одна чайная пара.

Натали, ничего не понимая, в замешательстве рыскала глазами по узорам на округлых боках чайника, изредка поглядывая на Макгонагалл в попытке оценить ситуацию: сейчас их отчитают или же это такая местная шутка? По лицу женщины ничего нельзя было сказать. Натали уткнулась в свою чашку.

— На сегодня поиски окончены. Как и предполагалось, в школе Блэка нет, сбежал, — констатировала Макгонагалл, принимая чай.

— И почему я не удивлена, — Спраут подмигнула скукожившейся Дерн, — а ты переживала.

— Я смотрю, вы решили не напрягаться, — заместитель директора слегка кивнула на чайник, но все же сделала глоток. Ее тон смягчился: — Это тот сорт, что тебе дарили выпускники прошлого года? Никогда ничего подобного не пробовала.

Спраут вытащила пару кругляшей печенья и как ни в чем не бывало положила на край блюдца Натали.

— Обижаешь, Минерва… Мы поставили сигнальные заклинания. Так что технически мы еще на дежурстве, верно, Натали? Бери еще, не стесняйся.

Девушка застыла, не отрывая глаз от печенья. Женщины, сидя друг напротив друга, о чем-то говорили, декан Хаффлпаффа иногда смеялась, даже Макгонагалл иногда сухо улыбалась, подливая себе пахнущий сладким молоком чай. Молчание Дерн абсолютно никого не смущало, даже наоборот, давало прекрасную возможность выговориться и обсудить все насущные темы, и женщины не преминули этим воспользоваться. И тем не менее на блюдце Натали оказывалась пара кругляшей печенья, стоило только ему опустеть. 

Внутри медленно поднималось тепло. Не то от горячего чая, не то от вида, как руки: в коричневой, а иногда и в темно-зеленой манжете — подкладывают сладкое. До странности приятное чувство принятия, ощущения, когда человек медленно, но верно становится частью чего-то большого, уже давно устоявшегося, постепенно прирастает и перестает болтаться лишней конечностью. Ее уже не получается игнорировать, и организм сам больше не хочет этого: чешет зудящее место, привлекает к себе, не забывая подкладывать печенье, не дает почувствовать оторванность. И конечность тянется в ответ: принимает правила игры, соглашается на мелкие, но такие важные авантюры. Только вот в иногда не все идет гладко, как хотелось, и тогда на месте срастания образуется гной. 

— …Ну какой смысл шататься по коридорам посреди ночи? Блэк ведь прекрасно понимает, что после такой выходки вся школа будет стоять на ушах. Он парень по молодости горячий, но отнюдь не глупый, чтобы сталкиваться с профессорами… Мы весь день на ногах, а я уже не девочка, чтобы сутками держать караул.

— И-извините… Вы знали Сириуса Блэка?

Пламя свечей едва заметно полыхнуло во внезапной тишине, неприятно возникшей посреди оживленного разговора. Макгонагалл нарочито громко размешала несладкий чай.

— К сожалению, он выпускник Хогвартса. Практически все маги Соединенного Королевства учились здесь. — Отрезала женщина жестко и бесцветно, но потом все же добавила, вздохнув: — Он учился на Гриффиндоре. Ладно, уже поздно. Заканчиваем и расходимся. Завтра будет долгий день.

Она опустошила чашку и быстро удалилась.

* * *

Натали заметила, что Шура разлюбил прилетать к ней. Каждое его возвращение означало, что можно отправить следующее письмо адресату. Изредка в комнате Дерн сидела не одна сова. Сен иногда по нескольку раз в неделю оставался днем передремать среди вечнозеленой листвы гибискуса после доставленного письма от Хэйзел. Ходить в Хогсмид времени теперь попросту не осталось.

Практически все выходные занимала работа. Профессор зельеварения, просмотрев программу, выдал что-то ядовитое, залил бумаги с наработками красными чернилами и приказал переписать все с учетом правок, именно приказал, потому что иначе его манеру разговаривать воспринять было довольно сложно. Все выходные и будние дни слились воедино, их разбавляли разве что совы с письмами.

Солнце, не падай духом! Все наладится! Приедешь обратно, возьмем с собой Мальвину, мотнемся куда-нибудь все вместе. Давай договоримся встретиться, а пока будем делать все ради этого.

Лиза обычно писала не слишком много, она никогда не была особенно многословной. Но, перечитывая ее гармошечные письма, Натали вспомнила о самом главном — о причине, почему она вообще уехала из дома. Она не сомневалась, “Мальвина” обязательно ее дождется. Может даже улыбнется и обнимет при встрече, что делала крайне и крайне редко. Отец скажет что-то вроде “иного и быть не могло”. А потом они обязательно сразу же поедут к двору с темно-синим металлическим забором, где калиточная щеколда осыпается ржавчиной и под небольшой черемухой на лавочке одиноко ждет их самый лучший в мире дед. 

Эти мысли не могла пробить ни разъедающая все вокруг рутина, ни кислота ее научного руководителя. Тем не менее внутри копошилось что-то, что по вечерам и ночам, когда смолкала дневная суета, уханье сов и болтовня радио, сворачивалось клубком в груди и давило. И самое страшное, что оно задавало вопросы. Как дьявол, сидящий за левым плечом, регулярно оплевываемый и видящий все и вся, наклонялся не к уху, а сразу шептал в голове. От него невозможно отмахнуться и забыть, но и ответить на его вопросы Натали не могла. В какой-то момент радио перестало молчать совсем, и тогда, хоть и временно, девушка переставала ощущать себя квашеной капустой под гнетом.

Хэйзел тоже работала. Ее сушеный надзиратель оказался отнюдь не пустословом и все-таки нажаловался хозяину лавки, поэтому девушке пришлось отрабатывать все часы, проведенные за книгами и короткими встречами со знакомыми и друзьями. Последнее письмо Хэйзел было на удивление коротким. Переутомление и сквозняки все же взяли свое: девушка сильно заболела.

После трагического матча по квиддичу, где из-за дементоров едва не погиб ученик, директор снял кордон. Со слов присутствовавших на игре Ковачей, едва ли не сразу после случившегося примчавшихся в кабинет ритуалистики, Дамблдор был вне себя от ярости. Представить злившегося директора было трудно, но близнецы еще ни разу не лгали ей, как бы ни предостерегал ее внутренний голос, подозрительно похожий на Сугробову.

Когда Сен в очередной раз, не останавливаясь, влетел в приоткрытое окно, радио скандировало на всю комнату какой-то мультик. Привычно дав себя куснуть за палец, Натали сгребла застрявшую в щели ворчливую птицу и затащила в помещение, сунув в клюв остатки печенья. Пока совка пыталась ухватить добычу поудобнее, девушка отцепила от лапы конверт, уже предвкушая тихий вечер за перечитыванием письма от Хэйзел. 

— Знать, судьба твоя такая. Бери.*

Однако на обратной стороне темнела сургучная клякса с эмблемой почты.

“Уважаемая мисс Натали Дерн,

Заказанный вами товар прибыл в полном объеме. Просьба забрать его в ближайшее время, срок хранения в почтовом отделении — месяц.

P.S. Спасибо, что кормите и терпите Сена.

С уважением, работник почты Питер В.

10 декабря 1993 г.”

Девушка расстроенно опустилась в кресло, с каждым днем все более проваливавшемуся, и откинулась на спинку. Где-то рядом сорила печеньем сова в безуспешной попытке перешуметь радиоприемник. Но тот работал исправно и хорошо заглушал своим хрипом и довольный хруст Сена, и мысли хозяйки, с которыми сама девушка уже откровенно боялась оставаться наедине. Пока человек двигается, работает, пишет, все хорошо. Но стоит только остановиться и перевести дыхание, как все разом накатывает и накрывает с головой. Тогда уже не получается отделаться простым успокоительным и ударом по лбу, чтобы прийти в себя. Поэтому лучше не останавливаться и не выключать радио вовсе. Особенно, когда впервые за месяц выдадутся свободные выходные.

— Так вот! Велю всем трем невестам на пир явиться… в шелках и нарядах!*

Повинуясь скрипучему голосу радио, девушка встала и тяжело открыла шкаф с единственным пальто. 

* * *

Очередная стекляшка снежинки, серпантином спустившись с плотной белой ваты облаков, запуталась резным краем в выбившихся из шарфа нитках и растаяла. Ее участь суждено было повторить многим и многим подобным ей. Обидная судьба — не подтаять, став единым целым с миллионами таких же белых пушинок, и, превратившись в воду, напоить собой зеленую былинку на земле, а лишь слегка увлажнить потрепанный шарф и испариться в ближайшем помещении. Несколько десятков белых точек еще держались за одежду и не таяли — им посчастливилось зацепиться сзади, у спины.

Смахнув нападавший снег с верха тонкого осеннего пальто, Натали снова поежилась. Поправив свернутый в несколько раз шарф и укутавшись в него потеплее, девушка ускорила шаг, хотя на плохо расчищенной от снега тропинке это было сложно сделать. Однако Хогсмид был уже близко, и это не могло не радовать. По его длинной центральной улочке то и дело сновали из стороны в сторону нелепые конусообразные фигурки студентов, закутанные в серые и черные, доходящие почти до щиколоток, теплые зимние мантии. 

Маленькая деревня кипела жизнью. Всюду горели мягким согревающим светом витрины лавочек, кабаков, жилых домов. В воздухе Натали уловила донельзя приятный запах чего-то печеного и сладкого. Мысленно она себе пообещала, что обязательно на обратном пути заглянет на огонек в чайную и непременно потратит там несколько сиклей на маленький чайничек и кусочек пирога — девушка не сомневалась, что аромат идет именно оттуда. Но сейчас у нее было неотложное дело, и она явно спешила.

Проходя мимо книжного, Натали удивилась, заметив, что лавка открыта, несмотря на то, что его продавщица уже пару недель лежит с гриппом. Аккуратно заглянув в витрину, Дерн обнаружила за стойкой незнакомого мужчину, низкого коренастого и безнадежно лысеющего: свет окружавших его ламп блестел и едва ли не отражался от его плешивой макушки. Грустно вздохнув, девушка задрала шарф повыше к замерзшему носу и пошла прочь.

Табличка “Открыто” качнулась, когда дверь почты впустила в помещение замерзшую фигуру в черном обсыпанном снегом, как пудрой, пальто. Сипуха у входа довольно заухала, покачивая головой из стороны в сторону и фокусируя взгляд на новом посетителе. Протерев запотевшие в тепле очки и нахлобучив их обратно, Натали осмотрелась.

— Доброго дня, вы тоже за почтой?

Ни Питера, ни Уильяма за стойкой не было, зато в очереди стояло несколько коллег. Завидев заплатанный плащ Люпина, больше похожий на потрепанное лоскутное одеяло, девушка поежилась и натянула черный шарф до самого носа. Мужчина виновато улыбнулся и отвел глаза. Стоящая рядом профессор Бербидж непонимающе переводила немного заспанный взгляд туда-обратно. Натали негромко поздоровалась и сухо кивнула:

— Да.

Неловкая тишина воцарилась в зале, пока из подсобки не вынырнул Питер, держа в руках пару небольших коробок. Завидев девушку, он лучезарно улыбнулся.

— О, мисс Дерн! Доброго утра! — Натали вместо ответа рассеянно кивнула. Стекла очков снова потели в тепле. — Профессор… — почтальон протянул посылки Бербидж и подвинул к ней пожелтевший лист и чернильницу. Женщина размашисто подписала документ, не снимая перчаток, и подхватила посылки, придирчиво осматривая бумажную упаковку.

Раздался звон колокольчика, и сипуха приветственно заухала, заставив Натали обернуться. Торопливо сбив снег с сапог, Уильям одним движением расстегнул тяжелый полушубок и, бросив его на крючок, нырнул за стойку к своему напарнику.

— Профессор, прошу сюда, — на ходу стаскивая с себя мокрую от тающего снега шапку, мужчина жестом пригласил Люпина к себе. 

— Спасибо за быструю доставку, — наконец произнесла Бербидж, высыпав на столешницу несколько монет, и аккуратно убрала свертки в сумку.

— Рады стараться, — Питер склонил голову с благодарной улыбкой и, сгребя мелочь, махнул рукой Натали. — Мисс Дерн, прошу. Вы за книгами?

— Да, пожалуйста, — девушка кивнула, подойдя к стойке.

Питер без лишних слов направился в подсобку, на ходу потягивая уставшие плечи. Где-то под потолком громко ухнула одна из многочисленных сов, которой тут же завторили и пискляво замяукали несколько сычей. Послышалось тяжелое хлопанье крыльев, и на выцветший черный рукав Дерн медленно опустилось маленькое пятнистое перо.

Позади снова раздался звон колокольчика, а за ним тихий голос Бербидж, бросивший кому-то краткое извинение. Девушка, стоя в тепле, чувствовала, как ее потихоньку клонит в сон. В последнее время недосып и усталость особенно давали о себе знать: глаза стали еще более красными, постоянно болели, круги под ними потемнели, всего скудного запаса сил хватало только на проведение занятий, проверку куцей стопки домашних работ и монотонное переписывание методички. Но скоро все кончится, Натали заберет свои несчастные книги, наградит себя кусочком пирога в чайной, а потом ее пару дней никто трогать не будет. Если только ее научному руководителю не взбредет в голову вызвать ее к себе в подземелья.

— Здравствуйте, профессор, — откуда-то из-за стеллажа послышался ровный голос Уильяма, очевидно, уже успевшего перевести дух после небольшой пробежки по снежным улицам.

— Ох, профессор, доброго дня. У нас прямо-таки педсовет, — тихо усмехнулся Люпин подошедшему преподавателю, судя по паузе, не слишком обрадованному такой встречей.

— Действительно.

Голос Снейпа, через силу сцеживавшего каждое слово, ни капли не скрасил ситуацию. На почте становилось жарковато не то от напряжения, возникшего от чересчур большой концентрации учителей на квадратный метр, не то от слишком натопленного помещения и чересчур теплой одежды. Черная лента, за время дороги перекрутившаяся под шарфом, от пота неприятно прилипла к шее и теперь стягивала глотку. Очки некстати перестали потеть. 

Никто не произнес ни слова. Было слышно, как почтальоны копаются где-то на складе и недовольно ухают на стойках совы, раздраженные большим количеством посторонних лиц на своей территории, но их можно было понять. Перед носом на стойке что-то громко хлопнуло, заставив едва не задремавшую Натали вздрогнуть.

— Если я правильно помню, Уилл говорил про два-три учебника, — Питер смахнул со лба невидимые капли пота и принялся перебирать накладные, поглядывая на внушительную стопку запакованных томиков, — сейчас, минутку, оформлю. Проверите? 

— Н-нет, я вам доверяю, — Натали отрицательно мотнула головой, отчего цепочка очков немного выбилась из шарфного плена.

— Вы никого не задержите, не беспокойтесь! Давайте проверим, мало ли? — Питер выудил из-за стойки ножницы и протянул их девушке.

Вместо ответа Дерн только резко, по-детски замотала головой. Почтальон разочарованно вздохнул:

— Хорошо-хорошо…

Соседняя очередь не двигалась вовсе. Уильям со слегка потерянным видом рыскал по полкам с другой стороны стойки и столешнице в поисках чего-то, пока Питер не глядя подвинул ему бланк, на что блондин лишь тихо фыркнул и остервенело принялся заполнять потеряшку. Судя по всему, это дело рук рождественской суеты, медленно пробиравшейся не только в жилые дома, но и практически во все учреждения. Почта одной из первых всегда принимала этот удар, ежегодно страдая от набегов желающих отправить хотя бы открытку родственникам. Такие набеги на самом деле не редкость, но особенно масштабные всегда случаются перед Рождеством. Уже сейчас, в самом начале декабря, это чувствовалось даже в такой маленькой деревушке как Хогсмид.

Питер, до этого обвязывавший книги потолще в отдельную башенку, придирчиво оглядев скромную сумку Дерн, внезапно остановился и всмотрелся куда-то за спину девушки. На его лице недоумение сменилось удивлением. Потом мужчина, все еще с сомнением глядя куда-то в сторону входа, крайне некрасиво указал пальцем на Натали.

— Эм, мисс Дерн, я прошу прощения… — мужчина задумчиво почесал темный затылок, пока девушка неспешно складывала оставшуюся часть посылок в сумку. — Мисс Дерн, по-моему, это вас… Если я ничего не путаю, конечно, — он неуверенно и почти смущенно кивнул в сторону входа.

Натали устало подняла на него красные глаза и обернулась. Пара книг, которую она уже взяла в руки, упала обратно на стойку.

На улице, прямо за входной дверью стояла невысокая брюнетка с короткой стрижкой в дорогом меховом пальто и играла бровями поверх больших, больше чем у Натали, солнцезащитных очков. Она призывно и хитро улыбалась.

— Ли… Лиза…

Девушка на улице, которая абсолютно точно не могла слышать Дерн, закатила накрашенные глаза и хитро улыбнулась. 

— Лиза!

Натали, выронив сумку, кинулась к двери.

— Ну а кто ж еще?

Есть особая категория людей, они так или иначе попадаются на жизненном пути каждого человека. Кому-то повезет больше, и он будет сталкиваться с ними часто; кому-то еще больше, и они надолго останутся в его жизни; а кому-то меньше — и его подобное счастье встречи с ними и вовсе минует. Их всех объединяет одна общая черта: не внешность, не манера одеваться, не характер. Им с первого взгляда безоговорочно веришь. Они никогда не добиваются этого специально, не пользуются ни хитростью, ни уловками или же подкупом. Все получается само собой, люди сами тянутся к ним.

Таким хочется доверить абсолютно все: отнести самые сокровенные тайны, поделиться самым радостным и самым болезненным, вывернуть всего себя наизнанку. Попросить совета, заботы, утешения, понимания, поддержки. Потому что они все это, как тебе кажется, могут дать, не прося ничего взамен. И самое главное — узнав о твоих слабостях и изъянах, никогда не укорят тебя за них. Это та самая большая теплая рука, без капли брезгливости гладящая плешивого помойного щенка, а потом забирающая его себе, то самое тяжелое теплое одеяло, укутывающее тебя в промозглые зимние ночи, и та самая бабушка, мажущая разбитые коленки своим внукам, попутно успокаивающая их истерику. На них никогда не получается злиться или обижаться, наоборот, им всегда хочется идти навстречу и отплатить тем же. Они никогда не кричат в лоб о своих мотивах, их действия говорят сами за себя. У многих, таких как Лиза, есть эта черта. Дар, обыкновенной заботой и, казалось бы, простым бытовым разговором ни о чем вернуть человеку самого себя, дать осознать, что он еще существует, что он стоит или сидит, здесь и сейчас, а не растворился в своих мыслях, переживаниях и тревогах, что он нужен и важен.

— Лиза… Лиза…

Натали стиснула женщину в объятиях и едва не повисла на ней, уткнувшись в знакомую темно-шоколадную пушистую шубу, пахнувшую дурманяще знакомыми терпкими древесными духами. Руки в толстых черных перчатках аккуратно обняли в ответ и успокаивающе похлопали по дрожащей спине.

— Ну-ну, моя хорошая, я это. Кроме меня больше некому.

— Как?! Откуда?! — Натали, лихорадочно цепляясь за мех, судорожно вдыхала его теплый запах и сильнее прижимала к себе.

— Я тут по работе на денек, к местному министру магии… Ох, солнце мое… — Лиза аккуратно отцепила от себя Натали, раскрасневшуюся от подкативших рыданий, и посмотрела ей в глаза снизу вверх. — Давай зайдем, на улице дубак, а ты опять в осеннем. Продрогла вся небось. 

Хотя они обе понимали, что не в морозе дело.

Бряцнул колокольчик над дверью. Невысокая брюнетка, приобняв Дерн за плечи, затащила девушку обратно в тепло. Питер без лишних слов указал на небольшой диванчик и отодвинул книги девушки в сторону, переключившись на Снейпа. 

Натали изнутри колотила странная дрожь, будто у крана, до этого старательно закрученного, чтобы ничего не протекало, сорвало резьбу, и теперь накопившееся хлестало через край. Живое напоминание о том, что-то было до Хогвартса, что жизнь не замкнулась в кольцо из трех бесконечно долгих месяцев, что все ее сны — не сны, а самое настоящее прошлое. Ее прошлое, отголоски которого есть, не бред больного, а существуют в самом деле, пусть и где-то далеко. Живое доказательство медленно отвело Натали к диванчику.

— Лиз, извини… Можно мне?.. — девушка несмело одернула мохнатый рукав шубы и, получив в ответ уставший вздох, снова обняла брюнетку. — Мне тебя так не хватало, прости… 

— Да по тебе видно, — немного сдавленно ответила Лиза. — Бледная как смерть, в мешки под глазами трупы складывать можно. Холодная, голодная… А вообще… Мне кажется, или ты и в свои двадцать шесть умудряешься расти, каланча ты моя? — женщина деловито и без стеснения пощупала Дерн. — Я тоже скучала.

Натали с силой потерлась носом о мех на плечах Лизы и, стиснув ее сильнее, потопала на месте ногами, как ребенок, качая подругу.

— Я почему-то знала, что ты будешь на почте. Или где-нибудь, где есть чай и сладкое. Опять заказывала книги? Давай признавайся, негодница.

— Угу! — Натали невольно хихикнула. — Сделала себе подарок на Новый год, учебников накупила.

Девушка, наконец, отпустила Лизу.

— Это ты зря, потому что Снегурка с подарочками сегодня я, — она хитро прищурилась. — Надеюсь, ты хорошо себя вела в этом году? Или мне спросить у местных? — она хотела было вставить какую-то шпильку, но, увидев улыбку Дерн, видимо, не стала. — Но сначала покорми меня, жрать хочу невозможно.

Натали смотрела на Лизу и только счастливо улыбалась.

— Эм… Прошу прощения, что вмешиваюсь… Вы можете оставить вещи тут, пока гуляете, мы присмотрим, — неожиданно раздался голос Питера.

Натали, все еще светящаяся от улыбки, обернулась, по рассеянности сначала столкнувшись взглядом со Снейпом и только потом с почтальоном.

— Мистер Варда, вы правда не против?

— Можно просто Питер, — расплылся в ответной улыбке мужчина, отчего девушка чуть подпрыгнула и радостно обернулась к Лизе.

— Лиз, мне разрешили оставить тут вещи! Пойдем, я покажу одно место, там очень вкусно!

Девушка уже было потянула брюнетку обратно к выходу, но Лиза ее остановила и с ощутимым облегчением сняла с плеча небольшой клатч.

— А, ну раз разрешили, тогда я разгружусь. Расширение действует, а вот с весом уже проблемы. А заклинание обновить руки не доходят. У меня уже мочи нет таскать эти гири, — Лиза поставила сумочку на столик, тихо скрипнувший от неподъемного веса, и откинула крышку. — Тут в основном твои вещи, но есть и гостинцы от, кхм, зайчика. Так уж и быть, в этот раз обойдемся без стишка на табуретке. Итак, поехали…

На маленький хрупкий столик опустился небольшой лакированный чемоданчик, несколько внушительных тонких квадратных конвертов, дюжина сладко пахнувших свертков, у ножек стола выросли как грибы после дождя кривоватые стопки с книгами. Последними из крошечной сумочки были вытащены разного размера холщовые мешочки, в которых было что-то твердое и стеклянное. Лиза поправила солнцезащитные очки и торжествующе оглядела поклажу.

— Теперь ценные указания. Это употребить сразу, не хранится от слова совсем. А вот здесь закрутки, твоя маман меня без них просто не отпустила. Там какое-то варенье и еще что-то, не помню. Вот эта бандура от меня, — женщина ткнула пальцем в чемоданчик.

Натали потянулась к одному из конвертов и открыла. Под упаковкой оказалась еще одна. С обложки на ее смотрело усталое мужское лицо с тяжелым темным взглядом. Мужчина приобнимал гитару.

У девушки перехватило дыхание. Под пластинкой была еще одна обложка, с которой ей мягко улыбалась грустная нежная светловолосая женщина. Видя немой восторг подруги, Лиза добавила:

— Теперь будешь слушать не только чертов “Сирин”. Я набрала побольше. Потом посмотришь. А теперь самое главное… — женщина расстегнула шубу. — Руки к осмотру!

В послушно протянутые ладони Натали опустилась толстая стопка писем, перевязанных грязной канцелярской резинкой. С верхнего конверта на девушку смотрели угловатые отцовские петельки рукописных “у” и “д”.

— Лиза… Это от мамы с папой?.. — стопка едва видно дрогнула.

— И от деда. За все время, — Лиза кивнула. После она демонстративно достала дорогие часы на цепочке и открыла крышку, проверяя время. — А теперь идем меня и тебя кормить. Живо! Живо! Живо! Время!

Она безошибочно чувствовала, когда надо отвлечь.

Заставив Натали подобрать свою сумку, заботливо принесенную одной из сов, и запрятать в нее письма, женщина вытолкала девушку к выходу. Дерн обернулась напоследок, благодарно и нежно улыбаясь куда-то в зал.

— Спасибо еще раз, Питер!

Колокольчик над дверью прощально зазвенел, проводив девушек. Варда, несколько секунд смотревший на оставленный багаж, вздрогнув, очнулся и вернулся к документам все еще молча стоявшего у стойки Снейпа, что-то бормоча про кофе. Уильям, наблюдавший за всем и тоже невольно отвлекшийся от бандероли Люпина, еще раз оглядел присутствующих и многозначительно хмыкнул себе под нос.

Примечания:

* “Василиса Прекрасная” 1977 г.