Шюмег (гет)

Примечания:

Érkezés (венг.) — Прибытие

---

Одинокая фигура семенила по крошащейся асфальтовой дорожке, с двух сторон стиснутой огромными колючими стенами елового лапника, таща за собой большой клетчатый невзрачный чемодан. Последний оглушительно тарахтел, не переставая биться колесиками о мелкие камни и распугивая всю местную живность, если таковая вообще имелась. Зеленая электричка высадила их на остановке по требованию “Какой-то-там-километр-от-Москвы”, захлопнула створчатую пасть двери и радостно покатила куда-то вдаль. Постояв на заброшенной платформе какое-то время и сориентировавшись на местности, Натали с трудом стащила с перрона свой старый чемодан и пошла к деревьям. Солнце было уже практически в зените и начинало немного припекать, ему было абсолютно все равно, что это был не юг страны, а вполне себе северная часть. В воздухе витал дурманящий запах влажной, подпревающей коры, от которого начинала ныть голова.

Чемодан замолк. Натали стащила с носа очки, протерла заляпанные стекла, нахлобучила их обратно, привычно перекинула цепочку через шею и слеповато сощурилась. Тропинка уперлась в узловатое дерево, которое своим сушняком явно выбивалось из общего антуража. Еще бы, пожать бы тому гению, что посадил среди елей яблоню, руку, на что он вообще рассчитывал?

Расстегнув верхний отдел чемодана, Натали вытащила легкую грязно-зеленую куртку и надела. Похлопав по карманам в поисках документов и убедившись, что все на месте, она обошла кругом сухое дерево. С левой стороны на высоте ее лица нашлось искомое. В коре едва заметно был вырезан ажурный символ в виде квадрата. Натали протянула к нему ладонь.

— Земля, прощай. В добрый путь.

Квадратик загорелся красным и исчез, за ним разинуло свой темный рот дупло, показывая внутри себя пустую зеленую стеклянную бутылку с потрепанной выцветшей этикеткой “Буратино”. Схватив чемодан за ручку, девушка просунула руку к полой таре и отогнула левый нижний край бумажки, как раз там, где красовался голубоватый от времени мальчик-кукла. В следующую секунду на дорожке уже никого не было.

Еще через мгновение Натали, ни разу не путешествовавшая до сего момента порталами на такие большие расстояния, поклялась всем известным богам, что это был ее последний раз. Распластавшись на каких-то не то швабрах, не то вениках, она болезненно простонала и потерла ушибленное колено. Чувствуя, что что-то во время приземления под ней явно хрустнуло, она смутилась: еще и минуты не провела за рубежом, а уже успела напортачить. Оперевшись на валявшийся рядом чемодан, она медленно встала. Ее выбросило в какую-то небольшую каморку для метел или чулан. На полу под ней действительно оказались четыре швабры, но, к счастью, целых. Она отряхнула от пыли маркие черные брюки и только потом открыла дверь.

В узком коридоре было пусто, хотя Натали казалось, что она должна была хорошо пошуметь при приземлении. Оглянувшись по сторонам, девушка выкатила чемодан и, развернувшись на носках, прикрыла за собой дверь. По левую руку шли окна. Взглянув за стекло, фигура в куртке тихо вздохнула. Снаружи огромным свинцовым куполом над острыми, щетинившимися темной черепицей крышами нависало небо. Хорошо, что она сразу утеплилась. В этот раз клетчатый друг не грохотал, а с тихим шелестом катился по паркетному полу, ведомый за ручку своей хозяйкой. Коридор окончился лестницей. Натали остановилась, легонько хлопнула по чемодану ладонью, тот на пару дюймов поднялся над полом и не спеша поплыл вниз.

На первом этаже оказался темный обшарпанный бар, в котором, несмотря на раннее утро по Гринвичу, было довольно оживленно. За стойкой сидели трое вычурно одетых мужчин, с которыми беседовал бармен, но без особого интереса. Столики в самом зале тоже не пустовали: какая-то компания оккупировала целый угол и что-то оживленно обсуждала со страшным акцентом, из-за которого практически ничего невозможно было разобрать, возрастная строгая женщина в очках не спеша потягивала что-то из чашки и читала газету, поодаль старушка негромко выговаривала пожилому мужчине, хотя впрочем последний вряд ли ее вообще слушал.

На последней ступеньке Натали отошла в сторону, пропуская парящий чемодан, чтобы тот плавно приземлился, снова взяла его за ручку и покатила по дощатому полу, втянув голову в плечи и стараясь не поднимать глаз. Остановившись перед стойкой, девушка обратилась к бармену:

— Доброе утро, подскажите, где можно зарегистрировать прибытие?

Мужчина за стойкой отставил высокий стакан, который полировал до этого, в сторону и пристально посмотрел в лицо новой посетительницы.

— Доброго утра, у меня, секунду. Вы, судя по акценту, из восточной Европы? — он пошарил под столешницей и выудил какую-то желтоватую бумажку с зигзагообразной буквой “М” на печати, чернильницу и короткое засаленное перо. — Прошу ваши документы, имя, номер билета и цель прибытия.

— Натали Дерн, номер 217, цель приезда — работа, — она, проигнорировав первый вопрос, протянула несколько сложенных бумаг, пока бармен, капая чернилами, убористо строчил что-то. Потом он отложил перо, придирчиво осмотрел документы, затем вернул и приветливо улыбнулся.

— Остальные вещи можете забрать позднее, как устроитесь. Я присмотрю за ними, но не затягивайте слишком. Добро пожаловать в Великобританию, желаю удачи в работе.

Поблагодарив в ответ, Натали услышала позади какую-то возню. Пока она прятала документы, к ней подошла та самая женщина, которая еще недавно читала газету. От ее одежды приятно пахло крепким кофе, а сама она казалась ожившей статуей — ее прямая осанка и строгость во взгляде поверх очков заставили Натали невольно поежиться, как улитку, которую ткнули палочкой.

— Доброго утра, миз⁽¹⁾ Дерн, — вежливо обратилась к ней женщина. — Меня зовут Минерва Макгонагалл, я заместитель директора Школы Чародейства и Волшебства «Хогвартс». Профессор Дамблдор поручил мне встретить вас и показать будущее место работы.

— Благодарю, — девушка чуть поклонилась, тряхнув светлой челкой. — Натали Дерн. Спасибо за вашу помощь.

— Вы впервые за границей? — глаза профессора ненавязчиво оглядели новую коллегу, одетую в угольно-черную магловскую одежду, лишь секунду задержавшись на такой же черной широкой ленте, опоясывающей голову Натали. Хотя по лицу декана невозможно было сказать, что она ожидала чего-то иного, она была в легком ступоре.

— Да, я ни разу не выезжала за пределы страны, — девушка на мгновение подняла опухшие красные глаза на Минерву и снова неловко опустила взгляд на темно-изумрудный подол мантии женщины. — Не было возможности.

— Я надеюсь, вам понравится в Англии. Пройдемте за мной. До встречи, Том.

Бармен, кивнул на прощание, но женщины уже этого не заметили.

Макгонагалл уверенной походкой направилась в глубь бара, отворила обшарпанную дверь, ведущую в крошечную комнату с кирпичной кладкой. После взмаха палочкой передняя стена разъехалась в стороны, отворяя проход на узкую улочку. Она разительно отличалась от пейзажа за окнами на втором этаже. По обеим ее сторонам шли сплошные ряды всевозможных магазинов и цветастых лавочек. В конце улицы виднелось огромное светлое здание с перекошенными колоннами.

— Так как вы впервые в Британии, а тем более в магической ее части, вам необходимо открыть счет в банке Гринготтс, на него будет поступать ваше жалование. Если вам понадобятся средства, можете воспользоваться моей совой, пока не обзаведетесь своей, чтобы связаться с банком.

— Благодарю, у меня она уже есть.

Макгонагалл, не замедляя шаг, поднялась по мраморным ступеням и отворила тяжелые двери банка. Внутри было грандиозно, мрачно и пыльно. Огромную залу обступили два ряда высоких столов, за которыми сидели мелкие седые крючконосые гоблины. После заполнения внушительной тонны бумаг короткопалый работник банка протянул Натали небольшой золотистый конверт с ключом внутри.

— Сейчас я аппарирую нас в Хогвартс. На территории школы этого делать нельзя, но сегодня и только на сегодня у меня специальное разрешение. Вы же владеете чарами аппарации?

Натали кое-как запихивала конверт в верхний карман чемодана, пока они спускались по лестнице банка обратно на холодную брусчатку Косой Аллеи. На улице было немноголюдно, но практически все лавки были открыты.

— Да, разумеется, — девушка, смотря в пол, кивнула и поправила свисавшие на плечо края черной ленты.

Хогсмид — ближайшая к школе деревушка — оказался захолустьем даже по меркам Натали. Сгорбившиеся мрачного вида домики плотно жались друг к другу, образовывая одну неширокую улицу, и в то же время печными трубами неестественно тянулись ввысь. Здесь было гораздо прохладнее, нежели в Лондоне, и девушка еще раз убедилась в правильности своего решения относительно ветровки.

Они шли молча и быстро. Мимо них мелькали одна за другой хижины, периодически постукивали колесики чемодана. Натали по привычке расфокусировано смотрела куда-то вниз, на полы мантии заместителя директора, и с отстраненным выражением на лице думала о своем, пока они с Минервой не пересекли границу деревни. Вдалеке, на самом горизонте, окруженный мягкими пологими холмами стоял огромный замок.

— Миз Дерн? — Макгонагалл обернулась на спутницу, вопросительно глядя поверх очков. Натали вздрогнула, дернула поклажу за ручку и, опустив голову, зашагала дальше, равняясь с деканом:

— Извините, не ожидала, что школа будет настолько огромной. Здесь очень красиво.

— Я слышала, что Колдовстворец не меньше Хогвартса, это не так?

— Только изнутри. Снаружи это простой большой дом. Красивый, но все же просто дом.

По лицу заместителя директора скользнула едва заметная улыбка.

* * *

Перед мощным директорским столом, неестественно выпрямившись на стуле, сидела новый преподаватель над увесистой кипой бумаг. Полосатое перо в ее руках громко скрипело, пока та убористым детским почерком что-то подписывала, иногда останавливаясь, чтобы прочитать условия договора. Иногда задерживалась на несколько минут на каком-то пункте. Когда в очередной раз ее взгляд надолго застопорился, Дамблдор, сидевший напротив, наблюдая за всем действом, с нескрываемым удовольствием подал голос:

— Может, что-то нужно пояснить?

Девушка вздрогнула, поджала губы. Ее лицо пошло красными пятнами. Она зашелестела листами.

— Нет, все в порядке, спасибо, — ее глаза снова забегали по строчкам договора. Затем она собрала все бумаги обратно в стопку, стукнула ее краем о столешницу, ровняя, и протянула директору. — Все готово.

Дамблдор принял бумаги и отложил их на край.

— Замечательно! И теперь последнее, — он выдвинул ящик стола и достал еще одну кипу пергамента, но уже гораздо более тощую, нежели прошлая, и подвинул ее к Натали. — Это чистая формальность, но Попечительский совет и Министерство, увы, требуют.

Взглянув на титульный лист, Натали сразу поняла, чем пахнет дело, но приняла документ и пробежалась по содержанию. Продерясь сквозь страшные нагромождения оборотов бумажных канцеляризмов, она наконец поняла, что от нее хотят, и подтвердила свои догадки. “...нижеподписавшийся обязуюсь освободить… идеологии. В противном случае… санкции…”. Дальше можно было не читать. Натали, нахмурившись, подняла красные от недосыпа глаза и недоуменно посмотрела поверх очков на Дамблдора.

— Не поймите меня неправильно, я читал ваши научные работы и не сомневаюсь в вашей компетентности. Однако опять же, это простая формальность, чтобы успокоить Попечительский совет, не более того.

— Я понимаю, но все же, что здесь имеется в виду? Что я не должна навязывать студентам коммунистическую идеологию? Или что?

Дамблдор только откинулся в директорском кресле:

— Не берите в голову, это просто бумажка! В Министерстве все слишком сильно трясутся над всей этой бюрократией.

Натали, поджав губы, с облегчением шумно выдохнула и поставила размашистую подпись на последнем листе, отложив перо в сторону. Директор забрал документы и швырнул в тот же ящик стола.

— Ваш английский очень хорош, кто вас учил? Вы ведь не выезжали за границу ранее, верно? — очки-половинки озорно сверкнули. Девушка, которая и без того сидела так, будто проглотила металлический штырь, внутренне сжалась.

— Школьный учитель. В молодости он был переводчиком-радистом, а потом иногда преподавал в моей школе.

Дамблдор улыбнулся:

— Передайте ему мое искреннее уважение.

— Его уже нет.

Наступило неловкое молчание. Девушка прервала тишину:

— Сэр, этого не было нигде прописано, но, скажите, я могу выписывать сюда газеты с родины? — директор заинтересованно наклонил голову. — Три издания: два немагических и одно магическое.

— Разумеется, но зачем так много? — Дамблдор вопросительно поднял бровь.

— Вы же знаете, какая сейчас там обстановка... Газеты пишут то, что хотят — невозможно понять лишь по одной новости, что там происходит на самом деле. Но я хочу быть уверена, что с моей семьей все в порядке...

Под столом Натали сжала руки в черных манжетах, нервно ковыряя заусенец на пальце. Потом на другом.

— Хорошо, если возникнут какие-либо вопросы, не стесняйтесь обращаться. Сейчас располагайтесь, Минерва проводит вас в ваш кабинет. Свои вещи из “Дырявого котла” заберете позже, а потом вернетесь на поезде с учащимися. Удачи, профессор!

* * *

Под ногами перемещалась лестница. Пользуясь моментом, Натали спешно строчила в толстом блокноте. На весу писать было неудобно, буквы то и дело прыгали, но так всяко лучше, чем делать то же самое на ходу. По листам записной книжки тянулись пружины предложений, ниже — небольшие схемы, куда и как пройти. Хогвартс внутри оказался тем еще лабиринтом: все проходы были на одно лицо. Оставалось только надеяться, что, в случае чего, можно как-то сориентироваться по портретам или же спросить у них.

Картины. Они были буквально повсюду. Школа совершенно отличалась от того, что Натали себе представляла. Нет, в Колдовстворце стены тоже не были пустыми, но там по ним тянулось бесчисленное количество нарисованных орнаментов на любой вкус, цвет и лад. И живые картины тоже были, но только в классных комнатах. И не в таком количестве. Здесь же порой не было видно каменной кладки, настолько плотно они висели. От этого дух захватывало. Но сейчас не было времени глазеть по сторонам.

Лестница внезапно остановилась, и заместитель директора продолжила путь. Они уже битый час блуждали по школе, Натали совсем перестала понимать, где они находятся сейчас. Ей успели показать и класс Трансфигурации, кабинет самой Минервы, и класс Заклинаний, где за огромным преподавательским столом перебирал бумаги невысокий профессор Флитвик. Выглядело это очень комично, учитывая, что за такой тумбой сам преподаватель просто терялся.

— Доброго утра, Минерва! О, отрадно видеть молодые лица! — учитель отложил бумаги, спустился со своего места и вышел к ним. — Филиус Флитвик, преподаватель заклинаний и по совместительству декан факультета Рейвенкло.

Девушка приветственно поклонилась:

— Натали Дерн, буду давать уроки прикладной ритуалистики, очень приятно, — неизменно отрешенное лицо снова заслонила челка, на плечо свесились длинные полы черной ленты. Флитвик невозмутимо продолжил:

— Давно у нас в школе не было новых предметов, но что ни делается, все к лучшему!

Далее они с Макгонагалл о чем-то недолго беседовали, Натали практически не слушала. Она отмерла только тогда, когда заместитель директора позвала ее и повела дальше. Мелькали комнаты, кабинеты, люди и даже домовики. Колдовстворец со своими низкими сводами первых этажей напоминал Натали пусть и красиво расписанный цветами и охранными чарами, но все же гроб. Его потолки и стены с узкими маленькими окнами всегда сдавливали, иногда казалось, что они вот-вот обрушатся и погребут ее под собой. Новое же место работы скорее напоминало бесконечный богато украшенный лабиринт. Создавалось ощущение, что его построили так специально, чтобы нерадивый посетитель точно не смог сбежать. И чем дальше они шли, тем разреженней казался затхлый воздух вокруг. От бесконечных лестничных пролетов кружилась голова, слегка мутило. Видимо, передавала привет очередная бессонная ночь. В груди начало давить.

Внезапно проводник Натали остановилась. Рядом с ними оказалась полная розовощекая возрастная женщина в грязном переднике. Она поздоровалась с Макгонагалл и, переведя глаза на Натали, лучезарно улыбнулась.

— Так это вы наш новый преподаватель! — она подошла ближе.

— Да, — Минерва согласно кивнула. — Это профессор Натали Дерн, я показываю ей замок. Она будет преподавать новый предмет. Натали, это декан Хаффлпаффа, профессор Помона Спраут, — девушка снова приветственно поклонилась, и это, казалось, истратило ее последние силы, заставив пошатнуться. Спраут резко поменялась в лице, увидев стремительно белеющие щеки девушки:

— Детка, да на тебе лица нет… — Минерва громко кашлянула в кулак и, придержав девушку под локоть, строго покосилась на коллегу. Последняя вроде бы поняла намек. — Ты, наверное, устала с дороги. Минерва, может, зайдете на чай? У меня как раз есть свежая мята.

Макгонагалл отказалась и спешно увела подопечную, что-то сказав напоследок Спраут. Через пару лестничных пролетов они оказались в небольшом внутреннем дворике с раскидистым деревом и одинокой скамейкой под ним. Натали усадили в тень. После пары минут молчания Макгонагалл негромко произнесла:

— Миз Дерн, если вам захочется с кем-то поговорить…

Натали какое-то время молчала, тяжелым взглядом болезненных глаз буравя что-то на земле у ног. Перед глазами все еще плыло, но она постаралась пересилить себя и тихо ответила:

— Все в порядке, спасибо. Извините за беспокойство. Мне уже лучше.

Макгонагалл кивнула и, как только девушка нашла в себе силы идти дальше, уже более медленным шагом повела ее за собой вглубь замка. В какой-то момент картины на стенах сменились блеклыми, но узорчатыми гобеленами с растительным орнаментом, а воздух стал ощутимо прохладнее. Чем дальше они продвигались по коридору, тем сложнее были рисунки на стенах. Драконы, парящие над высокими горами, древние заброшенные руины, поросшие травой, высокие стены городов… Внимание Натали привлек гобелен с изображением пасущегося быка, окруженного спящими воинами, и мужчины с копьем на холме. Холст с изображением был отодвинут, его подпирала открытая дверь, которую, по всей видимости, прятали под ним.

Пройдя мимо, девушка непроизвольно заглянула внутрь. Ей открылось небольшое помещение, похожее на каморку, с высокими стеллажами по всем стенам. Все полки были сплошь забиты разномастными склянками, банками, пузырьками и флаконами всех размеров и форм. С противоположной от входа стороны стояла высокая лестница, на которой на высоте пяти футов расположился мужчина. Бормоча себе под нос, он с тихим звяканьем переставлял склянки и перекладывал мешочки с ингредиентами. Самопишущее перо парило рядом с ним и быстро строчило что-то на свисающем до самого пола пергаменте.

Бросив в его сторону короткий взгляд, Макгонагалл обернулась к девушке:

— Не отставайте. Сейчас мы пройдем в ваш кабинет. Ваши вещи уже там.

Похоже, она совершенно не хотела беспокоить увлеченного работой мужчину.

Пройдя через подземелье, они вновь оказались среди многочисленных лестниц, которые, уходя вверх насколько хватало глаз, непрерывно двигались и меняли направление. Профессор Макгонагалл уверенно вела Натали вперед, параллельно рассказывая об истории замка и его строительстве, хотя девушка почти ничего не запомнила — больше всего ей хотелось оказаться в своей комнате в общежитии Колдовстворца, зарывшись в теплый плед с любимыми книгами и чашкой чая с лимоном.

Но Макгонагалл, повернув в очередной коридор, внезапно остановилась перед тяжелой с виду деревянной дверью и взмахнула палочкой. Та медленно отворилась.

Внутри была сравнительно небольшая комната. Сразу бросалось в глаза, что ее раньше никогда не использовали как классную. Комната больше походила на звериную нору, даже большие витражные окна не спасали положение из-за огромных тяжелых штор. Видимо, ее только недавно наспех прибрали, поставили парты, учительский стол и доску. В конце кабинета сиротливо стоял чемодан Нэт, а из-за портьеры рядом темнела еще одна дверь.

— Ваш личный кабинет находится там, — Макгонагалл кивнула на дверь в углу. — В комнате преподавателей есть камин, подключенный ко внутренней сети школы, на случай, если нужно будет срочно с кем-то связаться. Одной щепотки будет достаточно. В полдень домовики вам принесут обед. На сегодня все, отдыхайте.

С этими словами заместитель директора покинула комнату и закрыла дверь с другой стороны, оставляя Натали наедине с собой. Девушка облегченно выдохнула и позволила себе привычно ссутулиться. Снова тоскливо оглядев новое место работы, она прошла к чемодану и отодвинула портьеру. Дверь оказалась не заперта. Ее личная комната была немногим больше той каморки со склянками. Но в ней спокойно помещалось много больше мебели, чем ожидаешь увидеть в такой крохотной комнате. Все было прибрано: ни пыли, ни паутины на окне, свежее белье на кровати с балдахином. По привычке разувшись перед ковром, Натали прошла к постели и села на покрывало. Матрас приятно промялся под ее весом.

— Ya doma, poluchaetsya?..

---

1) Нейтральное обращение к женщине в англоязычных странах. Ставится перед фамилией женщины, как замужней, так и незамужней — в том случае, если её семейное положение неизвестно.

Вернуться к тексту

Примечания:

"Tűnj el innen" (венг.) — "Пошел вон отсюда"

---

Три круга. Именно столько отмотала Дерн по главному лондонскому вокзалу в попытке понять, не ошиблась ли она местом. На сером ажурном уже немного потрепанном билете на Хогвартс-экспресс, который Натали нервно крутила в руке, было написано ясно и понятно: платформа 9¾. В другой руке девушка держала бумажку со схемой, нарисованной под бдительным взором заместителя директора. Ей подробно объяснили, как добраться до нужной платформы, но теперь Дерн сомневалась в каждом вроде бы запомненном слове. Переложив обе бумаги в одну руку, она взяла тележку с вещами и еще раз прошлась вдоль платформ.

Британцы — все же странные люди. Зачем настолько все усложнять — непонятно. На родине Натали все было куда проще: по обыкновенной почте заранее приходил билет на автобус с адресом вокзала, а там уже у входа в транспорт контролер выкрикивал имя и фамилию — минимальный шанс ошибиться машиной. Да, так было на родине. Только как ее теперь называть официально — еще большой вопрос.

Остановившись в который раз на стыке платформ 9 и 10, девушка, недоверчиво сощурившись, посмотрела на каменную кладку. В которую надо было влететь с разбега. И это притом, что девушка сомневалась, правильная ли это колонна. Мысленно представив, как она расшибается о кирпич, Натали поежилась.

Вдруг с громким скрипом ее тележку подрезала другая, набитая доверху чемоданами, поверх которых была водружена большая клеть с филином, и в ту же секунду исчезла в колонне между 9-й и 10-й платформой вместе с хозяином. Вздрогнув от неожиданности, Натали поспешила одернуть свой багаж в сторону, удивленно проводив взглядом хозяина тележки. Она обошла колонну, но не увидела наглеца с другой стороны. Значит, это действительно был портал.

Девушка с сомнением провела рукой по кирпичной кладке, но та даже на ощупь казалась совершенно обычной.

— Добрый день, миз. Вам нужна помощь?

Услышав голос у себя за спиной, девушка вздрогнула и резко обернулась. Приятного вида светловолосый мужчина с исполосованным мелкими шрамами лицом мягко улыбнулся, выразительно посмотрев на помятый билет в руке Натали. Девушка отвела глаза и невольно съежилась.

— Нет, спа…

— Если нервничаете, возьмите разгон, не бойтесь. Давайте, я вас подстрахую, — он переложил небольшой саквояж и пальто в правую руку. Его свободная ладонь легла на рукоять тележки, помогла развернуть поклажу и подтолкнула к порталу. Еще раз посмотрев на застывшую рядом Натали, он кивнул на место рядом с собой. — Вы готовы?

— Н-не стоит…

— Успокойтесь, все будет хорошо, — мужчина будто не услышал ее неуверенное мямляние. — Возьмитесь за ручку. Сделаем это на счет “три”.

Натали испуганно вцепилась в рукоять тележки, пытаясь выровнять свое дыхание. Но сердце в груди билось так, будто собиралось сломать ей ребра. Мужчина начал отсчет, но девушка не могла заставить себя вымолвить ни слова протеста. Внутри нее пустила глубокие корни невыразимая паника.

— Три! — мужчина толкнул тележку в сторону портала, и Натали, чуть не упав, бросилась вперед. К ней, заслоняя все поле зрения, приближалась кирпичная стена, убегающая во все стороны и теряющаяся в бесконечности.

Шаг, еще один — сердце пропускало удары. Когда колонна приблизилась на расстояние вытянутой руки, Натали зажмурилась… И в следующую секунду больно ударилась бедром о свой же багаж.

— Миз? Все в порядке? — учтиво поинтересовался все тот же теплый голос, и горячие руки легли на ее плечи. Девушка рефлекторно скукожилась.

Натали распахнула глаза, тяжело дыша, и с испугом воззрилась на исполосованное тонкими шрамами лицо. Мужчина смотрел на нее с нескрываемой тревогой, но девушка, сглотнув, резко отстранилась. Только сейчас она заметила блестящий алый локомотив, а затем и вывеску “Платформа 9¾”.

— Миз? — мужчина окликнул ее, и Натали тут же обернулась к нему и слегка склонила голову в качестве благодарности:

— Спасибо вам большое…

— Вот, возьмите, — он протянул ей шоколадный батончик в серебристой обертке.

— Не надо, спасибо, — Натали попыталась отказаться, но мужчина настойчиво вложил сладость в ее ладонь.

— Съешьте, — он улыбнулся. — Вам полегчает. Не нужно так переживать.

Мягко улыбнувшись, незнакомец, прощаясь, качнул головой и моментально смешался с толпой. Натали откатила поклажу в сторону, чтобы ее снова не сшибли, и бросила недоверчивый взгляд на батончик. Подслеповато сощурившись, девушка поправила очки и огляделась по сторонам. Платформа напоминала муравейник: везде сновали туда-сюда дети, родители, работники вокзала, везде были тележки, чемоданы, клетки со всевозможными питомцами. Но она видела и похуже. Развернув поклажу, Натали покатила багаж по довольно странной и неудобной траектории. Мимо урны. Принимать подарки от незнакомцев ее давно отучили.

Направившись к поезду, девушка прошла несколько очередей к контролерам, и подошла к вагону, где почти не было ждущих посадки учеников. На удивление, ее быстро пропустили внутрь, однако, это было лишь началом.

Заглянув в очередное купе, девушка тихо вздохнула: в нем уже расположилось несколько учеников. Кажется, она выбрала не тот вагон — несмотря на то, что постаралась приехать раньше, блуждания по перрону сильно ее задержали. Она протащила свой чемодан дальше и заглянула за следующую дверь. Похоже, на этот раз ей повезло — внутри молча сидели мальчик и девочка. Оба одновременно посмотрели на Натали, и та поежилась от ледяных взглядов их голубых глаз.

Они были похожи друг на друга, как две капли воды, даже родинки на подбородках у них были будто отзеркалены. Под их высокомерными неприязненными взглядами девушка чувствовала себя настолько не в своей тарелке, что первой ее мыслью было извиниться и пойти дальше по коридору, ища свободное место, однако она понимала, что вагон уже заполнен школьниками и пытаться пробиваться в другие купе нет смысла.

— Простите, могу я сесть с вами? — наконец выдохнула она, потоптавшись на пороге еще несколько мгновений.

Мальчик выпрямился, с прищуром оглядев Натали с ног до головы. Посмотрев на сестру, он дождался ее кивка и указал на сиденье рядом с собой.

— Да, садитесь, — у него был сильный шепелявящий акцент, не похожий на шотландский. Натали втащила свой чемодан в купе, и мальчик из вежливости помог ей поднять его на полку. Дерн старалась не поднимать глаз, но все же чувствовала, что девочка, сидя у окна, пристально на нее смотрела. От этого взгляда было немного не по себе. Лишь устроившись рядом с мальчиком, она заметила на коленях у его сестры щенка с черно-серой шерстью. Девочка нежно гладила его пятнистую спинку.

Они сидели молча до самого отправления поезда, отвечая лишь когда к ним в купе заглядывали другие ученики, ищущие свободное местечко. Однако больше к ним никто так и не присоединился, что несказанно обрадовало Натали. Мальчик у окна устроился читать какую-то книгу в потрепанной обложке, подняв ноги на сиденье, а девочка достала из дорожной сумки вышивку. Они изредка обменивались говорящими взглядами, и Натали ловила обрывки их жестов — брат с сестрой прекрасно понимали друг друга без слов. Казалось, они совершенно забыли о существовании своей попутчицы.

Щенок сладко спал на коленях своей хозяйки, уткнувшись носом в ее живот. Похоже, ему что-то снилось, и он забавно дергал лапами. Отвлекшись от вышивки, девочка успокаивающе положила руку на его бок. Щенок завозился и, прижавшись к ней еще сильнее, вновь крепко уснул.

Натали попыталась отвлечься, глядя в окно, но пейзажи лондонского пригорода совершенно не производили на нее впечатление, да и у них не было ни единого шанса: за плечами девушки было уже слишком много километров железнодорожного полотна, асфальтовых и грунтовых дорог бывшего Союза. Пустым и практически голым равнинам, разрубленным невысокими каменными изгородями, за которыми прятались английские домики, и редким рощицам не тягаться ни с блеском синего, как небо, и до ужаса близкого, только руку протяни, Байкала, гладь которого простирается до самого горизонта, ни с волнами Черного моря, которые сдерживают разве что зубчатые волнорезы, иначе бы те могли залить пути, ни с густым темно-зеленым занавесом тайги, линованным светлыми стволами сосен, где тебя часто провожают редкие смелые звери, привыкшие к стуку колес, или сухие одинокие старушки с вязанкой хвороста за спиной, неведомо куда и откуда идущие посреди глухого леса. Но поезд есть поезд. В каждом из них какая-то своя магия. Во всех смыслах. Стук колес постепенно успокаивал внутренний мандраж.

Девушка достала из чемодана книгу в ярко-алой обложке с гротескно нарисованными на ней человечками и карманный, но очень пухлый, черный словарь, открыла заложенную новогодней открыткой страницу и попыталась углубиться в чтение. Конечно, у нее был большой словарный запас, но иногда ей все же приходилось листать свой путеводитель в мир английского, чтобы понять смысл некоторых предложений. Из-за того, что ей приходилось часто отвлекаться, Натали никак не могла уловить атмосферу мелькавшего на страницах текста. Механическое чтение не приносило никакого удовольствия, и девушка совершенно не понимала, какую картину пытался нарисовать автор. Остановившись на очередном абзаце, Натали пыталась вспомнить, почему вообще начала читать эту книгу, но в памяти не осталось даже этого, не то, что прочитанных ранее в качестве подготовки к переезду первых глав. Иногда она отрывала глаза от полотен текста, опускала томики на колени и отрешенно смотрела в никуда, пытаясь что-то осмыслить. Строчки начинали понемногу плыть, в болезненно покрасневшие глаза будто насыпали добрую горсть песка.

Тем временем за окном мелькали куцые стволы деревьев. Погода, еще утром норовившая испортиться окончательно, более чем осуществила свои намерения: небо щедро поливало окрестности сплошной стеной дождя, отчаянно барабанившей крупными каплями по стеклу. В купе стало довольно темно, хотя до вечера еще было много времени. Натали огляделась, щелкнула выключатель, и в помещении, мигнув, зажегся неяркий электрический свет. Колеса негромко стучали, из коридора даже через запертую дверь был слышен детский гомон. Мимо них проехала тележка со сладостями, даже не остановившись у зашторенного купе.

На пяльцах девочки, которые она отложила в сторону, были вышиты неровные желтые цветы. Похоже, это была ее первая самостоятельная работа — нитки, выбранные для каждого из них, отличались оттенком, хотя, возможно, Натали это показалось из-за тусклого освещения лампы. Сама девочка, обняв своего любимца, свернулась калачиком на сиденье. Мальчик, укрыв сестру своей теплой кофтой, смотрел в окно. Натали не помнила, когда он успел дочитать книгу, но теперь она лежала на столике, пестрящая разноцветными язычками закладок с односложными пометками. Ей казалось немного странным, что за всю поездку дети не произнесли ни слова, но с другой стороны это было и к лучшему — она совершенно не хотела слушать постоянную болтовню под ухом. Натали в очередной раз опустила оба томика и закрыла глаза, прислонившись виском к стенке. Монотонный шум ее окончательно успокоил, она наконец смогла абстрагироваться от всего и вся вокруг. В голове зияла приятная пустота, заполняемая только звуком стука колес поезда. Никаких мыслей, никакой тревоги.

В кои-то веки.

— Простите, а откуда вы?

Тихий голос внезапно вытащил ее из мира полузабытья. Натали подняла уставшие глаза на мальчика, который уселся по-турецки и внимательно и пронзительно на нее смотрел.

— Из бывшего Союза, — немного опешив, ответила девушка. Мальчик улыбнулся. Его сестра завозилась и приподняла голову, разбуженная разговором.

— У вас говорящий акцент, — продолжил он. У Натали пошли по лицу крупные красные пятна. Она прекрасно знала, что ее английский крайне далек от идеала, и уже минимум четверо ткнули ее носом в реальность. Девушка снова внутренне напряглась, стараясь скрыть беспокойство в глазах под очками и челкой. — Вы новый преподаватель?

Вместо ответа она кивнула. В очередной раз открывать рот просто не хотелось. Натали подняла книги с колен и сделала вид, что увлечена чтением, но мальчик, похоже, не поверил. Его льдисто-голубые глаза, казалось, пронизывали ее насквозь.

— Вы будете преподавать ЗОТИ, да? У нас каждый год меняются профессора по этому предмету, — спросил он. Девочка потерла глаза и облокотилась на купейный столик, второй рукой мягко поглаживая спящего щенка по пятнистой шерстке.

— Нет, мой профиль — прикладная ритуалистика, — краем глаза Натали заметила, как сидящий рядом парнишка нахмурился и не понимающе переглянулся с сестрой. — Это новый предмет.

— Но весной мы видели список предметов по выбору у второкурсников, и подобного там не было, — девочка непонимающе наклонила голову.

— Мой предмет добавили летом. Я буду набирать группы в течение сентября.

Натали попыталась быть с близнецами пожестче, не вдаваясь в подробности. Ее наставник говорил, что в англоговорящих странах всегда учтиво относятся к обладателям какого-либо акцента, поскольку и в самой Великобритании полно разномастных диалектов. То, что почти каждый встречный указывал на ее произношение, откровенно выбивало из колеи.

Однако близнецы будто и не заметили холода в словах Натали.

— Мы тоже не местные, с родителями приехали сюда пять лет назад. Мы из Печа. Я Ковач Миклош, Рейвенкло, четвертый курс, а это, — мальчик кивнул на девочку. — Моя сестра, Эва, тоже четвертый курс, с Хаффлпаффа.

— Натали Дерн, очень приятно, — девушка кивнула в ответ, задумчиво нахмурившись. Она ни разу не слышала о таком городе. Эва, продолжая разговор, придвинулась ближе:

— Простите, а что за прикладная?..

Поезд внезапно сильно тряхнуло, и тот остановился. Брат с сестрой непонимающе переглянулись, но в следующее мгновение их лица вытянулись от страха, будто они что-то почувствовали. Миклош приник к стеклу, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в сгустившейся тьме. Щенок на руках девочки поднял голову и прислушался, но в следующее мгновение вскочил и ощерился, глядя на дверь.

— Тиль!.. — воскликнула Эва, но пес издал тихое рычание, и она с испугом отдернула руки. Вагон качнуло, как если бы в поезд кто-то сел, и свет несколько раз мигнул.

— Ой, — Миклош вздрогнул, отпрянув от окна — по стеклу медленно расползались белые узоры инея.

Натали, увидев это, резко вскочила, бросив на сиденье книги, и приоткрыла шторку на двери, проверив замок. Ее глаза резко распахнулись, уловив в конце коридора неспешно движущуюся черную фигуру в струящимся по воздуху тряпье. Девушка пошарила в левом рукаве под черной манжетой, вытащив длинную бело-серую палочку и монетку на красной нитке. Присев на корточки, Дерн прислонила кругляш к двери, что-то негромко нашептывая. Металлическая монетка загорелась красным и исчезла, оставив на дереве выжженный след в виде солнца с закрученными влево лучами. Натали выпрямилась, направила палочку на дверь, злобно уставившись наружу, и негромко прорычала:

— Poshol von otsyuda, tvar’.

Фигура в черном приостановилась в двух купе от двери, медленно развернулась и поплыла обратно к выходу. Символ на двери горел алым еще с минуту, а затем погас, когда существо покинуло вагон. В купе стало гораздо теплее, иней на стекле оттаял, и, оставляя тонкие дорожки, крохотные капли скатились вниз.

Натали еще несколько секунд постояла без движения, заметив, что кружок погас. Щелкнул замок, и в коридор, слегка тряхнув перехваченным кверху черной заколкой-крабом коротким хвостом, высунулась ее взлохмаченная голова и оглянулась по сторонам.

В проходе было пусто.

Шумно выдохнув, Натали опустила палочку, засунула ту обратно в рукав под манжет и вернулась в купе. Но стоило ей обернуться, она тут же встретилась с ошарашенными взглядами близнецов. Дети удивленно смотрели на нее, будто увидели впервые. Девушка отвернулась и, заметив свои разбросанные книги, начала поспешно их складывать. Разноцветная закладка выпала из страниц, и Натали не глядя сунула ее внутрь. Похоже, она сильно напугала детей, но, впрочем, другого она и не ожидала. Главное, что угроза была позади.

— Профессор Дерн, что это было?! — воскликнул Миклош, вырвав Натали из неприятных размышлений, однако, когда она вновь на него посмотрела, в его глазах не было ни тени ужаса или осуждения. Это было искреннее детское любопытство.

— Это ведь солнечный амулет? — мальчик указал на дверь, где все еще виднелся след от использованного Натали знака.

— Gromovik, — по инерции отозвалась девушка на родном русском и получила в ответ непонимающий взгляд. — Это одноразовая защита. Отваживает всякую нечисть.

— А вы будете такому на занятиях учить? — осторожно спросила Эва, прижимая к груди щенка, который отчаянно вилял хвостом, радуясь, что напасть обошла их стороной. — Просто… Что это было такое?

— Я никогда не видел таких существ, — кивнул Миклош, переглянувшись с сестрой. — Это чувство… Такое темное…

Натали рассеянно опустилась на сиденье, поглаживая переплет книги, которую все еще держала в руках. Поезд качнулся и вновь тронулся. Вскоре стук колес вернулся привычным успокаивающим фоном, и девушка позволила себе немного расслабиться.

— Профессор Дерн? — Миклош, подсев ближе, осторожно коснулся ее плеча.

Натали невольно вздрогнула, внезапно поняв, что пропустила слова близнецов мимо ушей, и покосилась на тронувшую ее ладонь.

— Это был дементор-р, — сказала девушка, случайно по привычке прорычав последнюю букву на манер родного языка. Тут же осознав ошибку, Натали стушевалась и сгорая от стыда поджала губы. Близнецы не могли этого не заметить. Предчувствуя, что сейчас ей снова сделают замечание, она нервно сняла очки и стала протирать их полой своей черной блузки. Показаться некомпетентным преподавателем перед будущими студентами — лучше уж пойти под расстрел.

Но близнецы, будто пропустив это мимо ушей, незаметно переглянулись. Миклош, подмигнув сестре, улыбнулся уголками губ, и она ответила ему тем же. Это не укрылось от Натали, и она отвернулась, шумно вздохнув. Однако следующие слова Эвы заставили ее удивленно поднять голову.

— Скажите, а можно сразу записаться к вам на курс?

Задумавшись на мгновение, Натали покачала головой, постаравшись придать своему голосу как можно больше безразличия:

— Дождитесь, пожалуйста, начала учебного года.

Какова была вероятность, что это сиюминутное желание не позабудется на следующий день? Натали слишком хорошо знала о легкомыслии подростков, вступивших в переходный возраст: сейчас у них в голове, зачастую, только ветер. Смысла распыляться, агитировать, рекламировать свои курсы сейчас не было никакого. Все покажут первые три-четыре занятия. Поэтому она предпочла сохранить почтительную дистанцию. Тем более так не придется лишний раз открывать рот.

А с другой стороны как быть с самим языком? Ведь скоро начнутся занятия, и что тогда? Надо было пользоваться каждой возможностью общения с любыми носителями языка. Но это разговорная речь. А как же научный стиль? Только писать заранее конспекты занятий, заучивать материал на английском и упражняться, упражняться, упражняться… Но наедине. Просить кого-то из коллег — значит показывать непрофессионализм, а эта школа уже сейчас сделала огромное одолжение, что приняла на работу иностранку прямо перед началом учебного года, еще и со своим предметом. Хотя все профессора, встреченные Натали в первый день пребывания в замке, показались ей вполне доброжелательными людьми, она хорошо помнила слова учителя-радиста, что британцы — крайне замкнутые люди. Они могут улыбаться тебе из вежливости, а что у них на уме на самом деле — попробуй разбери. Нужно было надеяться на себя, пытаться подстраиваться под обстоятельства, не навязываться... И морально готовиться слушать замечания касаемо ее произношения из каждого встречного цветочного горшка. Смириться с этим было сложно, но необходимо.

— Хорошо, тогда мы обязательно придем на занятия, — Эва мило улыбнулась. Будто подтверждая ее слова, щенок впервые подал голос, задорно тявкнув, и завилял хвостом.

Натали посмотрела на детей и заметила странные перемены: их взгляды больше не казались ей настороженно-холодными, наоборот, они смотрели на нее с какой-то непередаваемой радостью, которая слегка ее озадачила.

— Буду рада видеть вас на своем курсе, — Дерн вежливо кивнула близнецам.

От такого внимания ее вновь начало мутить, и даже приятный стук колес внезапно стал бить по вискам набатом. Отложив книгу, девушка не спеша снова поднялась со своего места, отворила дверь купе и вышла в коридор. Повсюду были детские голоса, и грохот состава звучал намного громче. Пройдя до конца вагона, она вышла в тамбур. Окно было открыто на форточку, на полу медленно растекалась небольшая лужа дождевой воды. Здесь было в разы прохладнее, и это отрезвляло.

Прислонив руку к чуть запотевшему стеклу и собрав влагу, Натали провела ладонью по лбу, сделав глубокий вдох. Надо было собраться с мыслями: откуда в поезде с детьми мог взяться дементор? Судя по реакции студентов, это было совершенно ненормально. Ни директор, ни профессор Макгонагалл не предупреждали о том, что дорогу до школы будут охранять подобные твари, ведь еще недавно, когда ее провожали до замка, их не было в округе. Что могло случиться в Хогвартсе за такое короткое время? Надо будет обязательно расспросить об этом коллег.

Но сейчас головная боль никак не желала проходить.

Снаружи проносились мимо тонущие в сумерках крошащиеся ржавыми листьями леса и рощи, поблескивающие в свете поезда, змеи мелких извилистых речек. Иногда где-то вдали мелькали среди деревьев яркие прямоугольники окон мелких деревень. Поезд неторопливой гусеницей полз все дальше на север.

Примечания:

A Fehér Varjú (венг.) — Белая ворона

---

Тяжелые капли дождя громко барабанили по крыше кареты, пока та, подпрыгивая на ухабах и кочках, медленно катилась в сторону замка, увязая в свежей грязи. Натали куталась в свое промокшее черное пальто, чувствуя, как ветер, забирающийся в щель под дверцей, холодит ноги. Конечно, к такому она была привычна — на нижних этажах Колдовстворца всегда было зябко. Спасали только маленькие буржуйки и согревающие чары на одежде, но далеко не всегда. Вспышки гриппа были абсолютно нормальным явлением и давно уже никого не удивляли. Лет сто назад было куда хуже: чахотка выкашивала очень много народа и среди волшебников даже при наличии лекарств и зелий. Достать вовремя дорогостоящее снадобье было возможно не всегда, а переезжать на юг зачастую не было средств. Сейчас в Сибири снова начинался период осенней распутицы, когда все немногочисленные хлипкие дороги, ведущие в Колдовстворец, раскисали и размывались под бесконечными ливнями, смешивались с опавшей листвой и хвоей, и это преющее месиво не оставляло никакого шанса добраться до школы. Конечно, потом оно покроется изморозью и под напором холодов застынет до самой весны. Но это будет потом. А здесь и сейчас, в Англии, только дожди, пронизывающий ветер и жуткий холод.

Все как дома.

— Почему-то я предполагал, что мы с вами еще встретимся, — напротив нее сидел, завернувшись в пальто, как в кокон, мужчина с исполосованным лицом, помогший Натали на вокзале. — Но и предположить не мог, что вы — новый преподаватель.

Девушка лишь неуверенно кивнула, опустив глаза и пряча под челкой покрывшееся красными пятнами лицо. В ее памяти всплыла шоколадка, которую мужчина вручил ей после прохождения через портал. Кажется, он также вспомнил об этом и потому мягко ей улыбнулся:

— Вам понравился шоколад?

— Да, спасибо, — Натали снова вежливо кивнула. — Он мне очень помог.

— Я рад, — улыбка мужчины стала еще шире.

В карете воцарилась тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием колес и глухим стуком капель. Мужчина отвернулся к небольшому оконцу на дверце и, отодвинув небольшую шторку, вгляделся в дождливую темноту снаружи, в которой с некоторой периодичностью пролетали яркие вспышки придорожных фонарей. Рядом с девушкой зашуршал серый дождевик молодой женщины, похоже, еще одной преподавательницы Хогвартса.

— Так вы из Советского Союза? — тихо спросила она, мягко улыбнувшись Дерн.

Натали вздрогнула, услышав название родины и поджала губы, надеясь, что выражение ее лица в полутьме кареты не будет видно:

— Да, из России.

— Меня зовут Чарити Бэрбидж, очень приятно познакомиться с вами, — женщина слегка наклонила голову в небольшом поклоне, а затем обернулась к окну кареты. — Я слышала, у вас очень красивые пейзажи, но, думаю, вы еще никогда не видели ничего подобного.

Она указала на запотевшее на стекло, и Натали под ожидающие взгляды своих новых коллег прильнула к нему, проведя ладонью широкую полосу. Сквозь косые дорожки капель и туманную стену дождя сначала не было видно совершенно ничего. Карета, подскочив на кочке, сделала поворот, и впереди выросла громада замка: острые пики башен вонзались в тучи, и росчерки молний освещали его монолитные стены, придавая мрачной таинственности. Девушка замерла на месте, завороженно наблюдая за буйством погоды над Хогвартсом, который неподвижно застыл впереди, ожидая, когда его заполнят ученики и преподаватели и стены осыпят горящие в ночи окна.

— Красиво, правда? Когда я прибыл сюда впервые, тоже чувствовал восхищение, — вновь начал разговор мужчина. — Забыл представиться, мое имя — Римус Люпин.

— Натали Дерн, очень приятно, — по инерции отозвалась девушка, не отрывая взгляда от вида впереди.

Замок медленно приближался, будто надвигаясь на них, но в следующее мгновение карета сделала еще один поворот по извилистой дороге, и вид за окном сменился на мелькающие деревья темного леса. Натали попыталась рассмотреть высокие башни, но с этого ракурса они больше не были видны. Девушке пришлось вернуться на свое место, еще плотнее укутавшись в плащ.

— Вам холодно? — спросила Бэрбидж, с тревогой посмотрев на нее, но та покачала головой.

— Все в порядке, я привычна к холодам, — ответила девушка, спрятав в рукавах озябшие пальцы.

— До замка уже рукой подать, — женщина ободряюще ей улыбнулась. — Я могу дать вам свою шаль.

— Нет, благодарю, — настойчивость Бэрбидж заставила Натали покрыться пятнами. Она не привыкла к такой заботе, но постаралась быть вежливой с новой коллегой.

Карета подскочила в грязи, и в следующее мгновение колеса застучали по каменистой дороге, ведущий прямо к главным воротам Хогвартса. Девушка в очередной раз почувствовала боль в уставшей спине, но не дала себе воли растереть поясницу при коллегах, терпя ноющую боль после долгой дороги. Чем ближе они подъезжали к замку, тем светлее становилось за крохотными оконцами в дверях.

Через несколько минут карета замедлилась и наконец полностью остановилась перед распахнутыми воротами. Люпин первым поднялся со своего места и, распахнув дверь, быстро сбежал на сухую землю. Натали последовала за ним, из вежливости приняв протянутую ей ладонь. Рука мужчины была обжигающе теплой, и холодные пальцы девушки почти согрелись от этого краткого прикосновения. Улыбнувшись Натали, Люпин помог спуститься и Бэрбидж.

— Кошмарная сегодня погодка, — заметила женщина, когда они все втроем вошли под своды замка. — Хорошо, что у нас есть время, чтобы переодеться.

— Да уж, — вздохнул мужчина и остановился перед небольшом коридором, ведущим на лестницы. — Что ж, дамы, вынужден вас покинуть, мой кабинет находится в другой части замка. Увидимся!

С этими словами он быстрым шагом направился прочь, на ходу стягивая мокрое пальто.

— Вы здесь впервые? — спросила Бэрбидж, обернувшись к Натали. — Я могу проводить вас…

— Все в порядке, у меня было время, чтобы немного освоиться, — отозвалась девушка. — Я помню, где мой кабинет.

— Не пропустите начало пира! — женщина вежливо ей улыбнулась и указала на соседний коридор. — Мне в ту сторону.

— Увидимся за ужином, — кивнула девушка и направилась дальше, стараясь не запутаться во множестве переходов и лестниц замка.

* * *

— …И может быть, я завтра умру!.. и не станется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я на самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить?...

На полке надрывался заколдованный старый радиоприемник, доставшийся от деда. Опять по “Маяк Сирин” крутили вечную классику. Натали еще в первый день попыталась поймать хоть какую-то знакомую волну, и ей несказанно повезло: здесь, в Великобритании, ловила только одна станция, но девушка была благодарна и этому. Родную речь она теперь будет слышать только из черной маленькой коробочки на дальней полке книжного шкафа.

Сменив после дороги одежду, Дерн заколола волосы и снова обвязала широкую черную ленту вокруг головы, затянув на затылке. Натали встала и напоследок глянула на себя. Из зеркала на нее смотрела высокая нескладная фигура в черном. Сутулое отражение напротив стояло в ее любимой счастливой блузке-косоворотке на пуговицах с высоким горлом и длинными рукавами в манжетах. На правое плечо падала лента. Как девушка ни крутилась, но спрятать красноту на глазах, огромные мешки под ними и нездоровое, в пятнах, лицо под большими очками и челкой не удавалось. Оставив эту затею, Натали обулась, проверила палочку в рукаве, поправила цепочку на очках, тонкое кольцо на пальце, вздохнула и вышла, закрыв на замок дверь своей комнаты и потом кабинета.

Найти нужную лестницу самостоятельно оказалось куда проблематичнее, чем думалось ранее, пришлось спросить у портретов, и те любезно направили в сторону большого зала. Остановившись перед огромной дверью, Дерн опешила. Она была закрыта.

— Здравствуй, дорогая!

Девушка вздрогнула, услышав за спиной чей-то голос. К ней подплыла полная розовощекая женщина-преподаватель в болотной остроконечной шляпе.

— Как добралась? Помнишь меня? Мы виделись, когда вы с Минервой гуляли по школе! Я Помона Спраут, декан факультета Пуффендуй. Пойдем, все уже почти собрались!

Не дождавшись ответа, она поманила Натали за собой куда-то в сторону.

— Извините, дверь заперта…

— Это для первокурсников! Есть еще пара боковых ходов, идем за мной, я покажу, — женщина обезоруживающе улыбнулась и пошла дальше по коридору. — Не стесняйся обращаться ко мне, если понадобится помощь. И не смотри на других, почти все — здешние выпускники, но поначалу и они терялись, это очень большая школа!

Спраут внезапно свернула куда-то влево, Натали ничего не оставалось, кроме как довериться ей. Слабо освещенный коридор казался бесконечным. С каждым шагом, казалось, стены сходятся все ближе, как во второсортных маггловских боевиках, где главный герой пытается проникнуть в древние руины и случайно запускает очередную ловушку. Но в этой не было шипов — только затхлый воздух, в котором витал запах дыма и воска. Девушка опустила голову, чтобы не давать пищи своему разыгравшемуся воображению, и вперила взгляд в свою обувь. На черные лакированные носки уже осела пыль.

Они спустились по лестнице, и потолок коридора, казалось, опустился вместе с ними. Чтобы отвлечься от приступа клаустрофобии, Натали стала считать ритмично мелькающие на полу плиты, это немного успокаивало. Щель… Два шага… Щель… Два шага… В сознании возник образ какого-то греческого героя, Натали не могла вспомнить его имя, да и это было не так важно. Два шага… Он закатывал камень на скалу, пока хватало сил, затем тот срывался, и герою снова и снова приходилось поднимать свою ношу наверх. Греки считали, что это — зацикленное повторение одного и того же — пытка. Но с другой стороны, такая предсказуемость действий, пусть и бессмысленных, вселяет уверенность. Никаких неожиданностей, никаких перемен, а значит, и тревог. Полный контроль над ситуацией. Разве это плохо? Щель… Раз… Два… Перед взором девушки внезапно возникли очередные ступеньки, и она едва не споткнулась о нижнюю.

Как только они поднялись и свернули в очередной коридор, Спраут внезапно остановилась. Слева от нее темнело углубление двери. Преподаватель потянула ручку на себя и кивком головы пропустила Натали вперед, и та едва ли не влетела в огромные четырехцветные песочные часы.

Большой зал заместитель директора ей уже показывала. Сводчатый потолок напоминал каменный скелет большой рыбины, обтянутый тонким слоем старой серой штукатурки, как кожей. Серый, мутный и полый, заполняемый блеклым светом большого витражного окна позади преподавательского стола. Сейчас же, обжито́й и украшенный, зал стал куда уютнее: иллюзии сгустились под потолком в клубах туч и проглядывающего сквозь них звездного неба, светясь дрожащими огоньками и плача исчезающим воском, парили свечи, а факультетские столы заполнились толпами детей. Под тем самым витражным окном расположились преподаватели, среди которых Натали узнала только несколько лиц, в том числе своих каретных попутчиков.

— Всем доброго вечера! Мы пришли! — женщина закрыла за собой скрипучую дверь. — Минерва, мы на месте! — она помахала заместителю директора, стоящей у центра длинного учительского стола, за которым уже практически не осталось свободных мест. Макгонагалл быстрым шагом подошла к ним.

— Доброго вечера, мы уже начали беспокоиться. Миз Дерн, после ужина в учительской состоится педсовет, поэтому никуда не уходите, — Натали кивнула, но тут же с ужасом сообразила, что не брала с собой свою записную книжку. По лицу снова пошли пятна. На этот раз белые.

— Прошу прощения, профессор, я успею вернуться и взять свой блокнот?

— Не беспокойтесь, он вам не понадобится, и к тому же скоро вот-вот начнется распределение, — Макгонагалл непонимающе посмотрела на девушку, у которой начали дрожать губы.

Натали хотела было что-то сказать, но стоящая рядом Спраут не дала ей и раскрыть рта.

— Минерва, зачем так официально? — она недовольно подняла бровь, а потом перевела уже потеплевший взгляд на девушку. — Пойдем, займем наши места.

Женщина мягко подхватила ее под локоть и потянула Натали в сторону двух свободных мест на левой стороне стола рядом с вычурного вида женщиной в огромных, даже больше чем у Дерн, очках.

Как только они устроились на креслах с изящными резными спинками, девушка, опустив голову, уставилась на пустой прозрачный бокал, в котором отражалось ее перевернутое обеспокоенное лицо. Обычно на учительских совещаниях всегда было много информации, дат, цифр, и Натали привыкла все записывать, конспектировать, чтобы, не дай бог, потом не допустить ошибки в документах. Даже сам процесс письма придавал толику уверенности. Она всегда брала с собой записную книжку, но стоило ее оставить, как та сразу понадобилась. Девушка практически не сомневалась, что львиную долю важной информации она попросту забудет. Облажаться в первый день работы и выставить себя некомпетентным преподавателем, имея за плечами опыт работы… Натали под столом сжала дрожащие руки и стиснула зубы.

Незнакомка рядом наклонилась в сторону девушки:

— Здравствуйте! Сивилла Трелони, преподаватель прорицания. Вы такая юная! А ваш муж остался в Лондоне?

Натали вздрогнула, удивленно посмотрев на задавшую вопрос женщину в странных одеждах. Спраут, видимо, ставшая невольным слушателем, откинулась на стуле и с плохо скрываемым недовольством нахмурила брови, глядя на свою неэтичную коллегу.

— Прошу прощения, но я не замужем… С чего вы взяли? — приглушенно ответила девушка, стараясь не привлекать внимания к их странной беседе. Но Трелони по всей видимости намека не поняла.

— Ну как же? Кольцо на вашей руке! — продолжила она, и браслеты на ее руках громко звякнули, когда она указала на сжатые пальцы Натали. — Кстати, как только я узнала, что в Хогвартс взяли девушку-преподавателя, я решила погадать! И какой ужас! У вас выпала смерть! А сейчас появляетесь вы и… Так значит, это был ваш жених?

— Извините, у меня нет и не было ни жениха, ни мужа, — после пары секунд молчания едва слышно ответила Натали, заметно помрачнев. Она и вовсе забыла, что не сняла украшение. За столько лет серебристое кольцо практически не ощущалось на руке. Сивилла тихо охнула. К девушке аккуратно наклонилась Спраут и шепнула ей на ухо:

— Дорогая, извини ее за бестактность, она всем предсказывает смерть, не бери в голову, но все же мой тебе совет: лучше носить его на других пальцах, иначе тебя могут не так понять, — женщина снисходительно улыбнулась, пока Натали с отсутствующим выражением лица спешно перевешивала украшение. Откуда-то появилось почти осязаемое чувство горечи. Возможно оттого, что Трелони отчасти была права?

Спраут, будто не заметив перемены, продолжила уже чуть громче:

— Но оно очень красивое. Чей-то подарок?

— Нет, я купила его на свое первое жалование… Моя мать посоветовала мне приобрести что-нибудь на память.

— Твоя мама — мудрая женщина. Когда получишь первые деньги за работу здесь, обязательно сделай себе еще один подарок, — профессор хотела было добавить что-то еще, но студенты в зале засуетились. — О, а вот и первокурсники! Начинается!

Натали подняла голову и обернулась в сторону дальнего конца большого зала, где в этот момент распахнулись двери. В них размеренным шагом вошла профессор Макгонагалл, а за ней, будто стая утят, потянулись ученики. Девушка огляделась: она даже не заметила, когда заместитель директора успела уйти. Тем временем дети выстроились в шеренгу перед преподавательским составом под свист и гомон старших учеников.

Смотреть на лица и глаза первокурсников было куда легче, нежели на коллег и старшекурсников. Они не сканировали, не анализировали, не пытались раскусить и вывернуть твое нутро. Внезапно она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Пытаясь отвлечься, девушка опустила глаза на свои черные манжеты, вспомнив навязчивую песню из последнего просмотренного дома фильма. Это была самая обычная советская детская фантастика, но почему-то она ее всегда трогала.

“Если что-то я забуду, Вряд ли звезды примут нас…” Звонкий мужской голос песни в голове немного ее приободрил, и Натали, чуть придя в себя, вернула привычное отстраненное выражение лица.

Распределение в Хогвартсе было забавным, намного интереснее, чем на ее родине, где единственной интригой было то, кем окажется твой сосед по комнате. Девушка с интересом смотрела за волшебной Шляпой, которую опускали на голову каждого первокурсника, и та, поразмыслив, громко декламировала свой вердикт. Преподаватели, как и старшие ученики, с интересом наблюдали за происходящим, совершенно не зная, что именно ожидать.

Здесь каждый был не маленьким серым винтиком в одной большой машине, но уже индивидуальностью со своим факультетом, даже своим цветом формы. Девушка с горечью вспомнила серых абсолютно одинаковых детей в Колдовстворце. Форма, вещи, комнаты, взгляды. Изменилось ли что-то там сейчас?..

“Я возьму память земных верст,Буду плыть в спелом, густом льне…” Внимание Натали привлекли ученики, которые при каждом вердикте Распределяющей Шляпы отчаянно хлопали первокурсникам, спускавшимся и занимавшим места рядом со своими новыми сокурсниками. Ближайшим к ней оказался стол с детьми в синих галстуках. Девушка скользнула взглядом по счастливым лицам и внезапно заметила знакомое холодное выражение — окруженный двумя прорехами с обеих сторон, будто никто не хотел приближаться к нему даже на расстояние вытянутой руки, сидел мальчик из поезда. Он уныло смотрел на пустую тарелку перед собой, даже не интересуясь тем, что происходит вокруг. Натали припомнила, что его зовут Миклош, и только сейчас поняла, что это совершенно не похоже на типичные английские имена.

Мальчик напоминал островок отрешенности: никто даже не смотрел в его сторону, не пытался заговорить с ним, будто его и вовсе не существовало. Закралась мысль, что именно по этой причине они с сестрой так недружелюбно взглянули на нее, когда она постучалась в их купе. Девушка поискала глазами Эву, вспомнив, что та учится на другом факультете, но с такого ракурса различить лица учеников дальних столов было сложно, и Натали оставила попытки.

Распределение закончилось быстро. Как негромко посетовала сидящая рядом Спраут, первокурсников в этом году оказалось совсем мало. После этого заместитель директора передала слово низенькому профессору Флитвику. Поднявшись со своего места, он сказал пару вступительных слов, пока несколько учеников по его команде с большими жабами в руках быстро построились перед преподавательским столом. Для Дерн было привычно видеть небольшие концерты в честь первого дня в школе, но все они были в основном патриотические, незамысловатые. Однако, видимо, везде местный колорит и менталитет вносили свои штрихи.

После исполнения песни под громкие аплодисменты ученики разошлись, давая дорогу директору.

— Поздравляю всех с новым учебным годом! — голос профессора Дамблдора, усиленный магией, звучал непривычно громко. — Я бы хотел сказать несколько слов прежде чем мы все приступим к нашему великолепному пиршеству. Во-первых, я рад приветствовать профессора Люпина… — Натали невольно бросила взгляд на своего попутчика, заметив рядом с ним угрюмого вида мужчину в черном. Он показался ей смутно знакомым, но девушка не могла вспомнить, где именно уже сталкивалась с ним. Дамблдор продолжил:

— …Вашего нового преподавателя Защиты от Темных Искусств. Удачи, профессор!

Зал зааплодировал. Люпин привстал и немного поклонился — Натали взяла на заметку, что нужно будет сделать то же самое. Преподаватели похлопали, поприветствовав нового коллегу, разве что мужчина в черном состроил кислую мину и окинул его презрительным взглядом. Это не укрылось от девушки, смотревшей на Люпина, но обдумать это она не успела — как только аплодисменты затихли, директор продолжил свою речь.

— Во-вторых, в нашей школе появился новый предмет по выбору — Прикладная ритуалистика. Это очень редкое событие для Хогвартса. Преподавателем этой дисциплины согласилась быть профессор Дерн. Успехов вам!

Медленно выдохнув, чтобы меньше волноваться, девушка привстала со своего места и, сцепив руки в замок, как и Люпин, поклонилась. Рядом лучезарно светилась улыбкой и аплодировала Спраут, но даже с такой группой поддержки Натали все равно чувствовала, как ее лицо снова покрывается пятнами. Дрожь в руках не унималась, даже когда она села. Но зато теперь можно было немного расслабиться. Первое испытание позади.

Дальше предстоит педсовет.

Натали вновь тревожно задумалась, совершенно пропустив момент, когда Дамблдор представил еще одного преподавателя. Из мыслей ее вырвал звон опрокинутых бокалов на другой половине стола — полувеликан, который и оказался новым учителем, под восторженный гул учащихся неудачно поднялся для приветствия. Неловко поклонившись, он вернулся на свое место, и директор продолжил свою речь.

— А теперь неприятное известие, — тон профессора Дамблдора стал намного серьезнее. — По распоряжению Министерства Магии Хогвартс будут охранять дементоры Азкабана.

Следующие слова директора потонули в гомоне учеников. Дерн напряглась, вспомнив неприятную встречу с черной тварью в поезде и испуганные лица близнецов. Неужели ситуация настолько серьезная, что британское Министерство не придумало ничего лучше, чем подпускать к детям таких опасных существ?

— Дементоры будут стоять у всех входов в школу, — тем временем продолжал профессор Дамблдор. — Хотя меня заверили, что их присутствие никак не отразится на нашей жизни… Запомните! Дементоры притягивают ваши тайные страхи, их не проведешь фокусами или хитростью. Поэтому я прошу учеников ни в коем случае не провоцировать их, — директор нахмурил брови, и его голос стал приглушенным, что даже Натали почувствовала степень угрозы, о которой он говорил все это время. — Они не ведают пощады… Не умеют прощать…

На мгновение он остановился в своей речи и в воцарившейся в зале тишине обвел присутствующих тяжелым взглядом.

— Но знайте, — подняв руки, профессор Дамблдор будто обратился к разошедшимся тучам под потолком и клочкам звездного неба между ними. — Счастье можно найти даже в темные времена, если не забывать обращаться к свету.

“...Там вдали, там, возле синих звездСолнце Земли будет светить мне”. Натали завороженно слушала его, чуть не пропустив момент, когда начался банкет.

Перед ней на серебряной посуде возник большой жареный стейк. С румяного бока скатилась капелька мясного сока и, достигнув дна тарелки, растеклась крохотной оранжевой лужицей. Чья-то рука переставила большую хрустальную салатницу поближе к Натали и под заботливый щебет положила добрую порцию на ее тарелку. Машинально взяв нож, девушка отрезала кусочек мяса. На удивление прибор был необычайно острым по сравнению с тем, что она помнила в родной школе. Стейк обнажил свою розовую плоть и выпустил на тарелку густую медленно текущую сукровицу. Полупрозрачная жижа постепенно расползлась и тонкой пленкой затянула все дно посудины, намочив овощи и листья салата. Уйдя в свои мысли, Натали машинально продолжила резать мясо. Ее руки немного трясло после услышанного, и куски выходили неровными, медленно превращаясь в неудачно порубленный фарш. В воздухе разнесся резкий запах недожаренной свинины.

Может, сослаться на плохое самочувствие и все же сходить за записной книжкой? Что лучше: краснеть сейчас или позориться чуть позже? Или что-нибудь трансфигурировать в лист пергамента и карандаш? Но с собой она не взяла ничего подходящего. Воображение упорно отказывалось работать.

Ребро вилки случайно раздавило кусочек отварного яйца из салата. Звуки вокруг слились в единый непрекращающийся гул, в котором и голоса преподавателей, и студентов были одним затянувшимся белым шумом, каким злобно разражается маггловский телевизор во время технических работ.

Может, превратить какой-то из приборов? Но с другой стороны, вдруг кто-то хватится его после пиршества?..

Салатницу кто-то передал дальше, но недоготовленное мясо никуда не делось, сиротливо лежа на тарелке вместе киснущим в жиже салатом.

— Дерн!..

Натали нахмурилась, ей показалось, что кто-то звал ее, но она все еще не нашла способа выкрутиться из ситуации с отсутствием блокнота. Наверное, ей просто послышалось…

Кто-то взял ее под локоть и легонько потряс, приводя в чувства. Натали испуганно заозиралась и встретилась глазами со Спраут, с тревогой поглядывающей на нее.

— Милая, ты почти ничего не съела, — женщина покосилась на ее тарелку. — Ты в порядке?

— Д-да, простите, я просто задумалась, — девушка покачала головой и глубоко вздохнула, в нос тут же ударил неприятный запах сырого мяса, исходящий от стейка.

Девушка поморщилась и почувствовала, как к горлу подступает тошнота: она ничего не ела с самого утра, но предложенное блюдо казалось ей отвратительным. В бывшем Союзе такое мясо никогда бы не подали к столу. На ее родине было принято жарить до победного. Она знала, что в Европе ценят сочность, однако к такому она была совершенно не готова. Под ложечкой начинало болеть. Но сейчас отправить что-то из того, что у нее лежало на тарелке, в рот — было выше ее сил.

Все здесь было иначе, не как дома. Оставалось надеяться, что ко всему можно привыкнуть. И местная еда — не исключение.

Внезапно мясо исчезло, и место салатов и нарезок заняли блюда с фруктами и всевозможными пирожными. Прямо перед девушкой возникла тарелка со странными перевернутыми вверх тормашками небольшими шоколадными кексами с блестящей в дрожащем свете свечей глазурью.

— Не нужно никого стесняться, — Спраут по-хозяйски взяла блюдце Натали и положила на него кусок пирога. — Съешь хотя бы десерт.

— Спасибо, — тихо отозвалась девушка, глядя на румяный бок пышной выпечки.

Пирог просто невероятно пах, Натали, сглотнув, аккуратно отрезала себе кусочек и положила в рот. Тесто приятно растаяло на языке, уступая место мягкой сладкой начинке с легким привкусом корицы и яблок. Похоже на мамину шарлотку, которую та готовила не так давно. В памяти надолго отпечатался приятный запах печеного бисквита, который источала духовка на кухне. Это было всего пару недель назад, но казалось, что прошли годы: будто жизнь, подчиняясь какому-то сломанному маховику времени, сделала несколько оборотов вперед, скомкав ее размеренные будни в один долгий кошмар.

Но пока здесь, за две тысячи километров, будет нечто, хотя бы отдаленно напоминающее о доме, все будет в порядке. Даже если это нечто — обыкновенный пирог.

* * *

В камине тихонько трещали поленья, создавая подобие уюта в небольшой учительской, где собрался почти весь преподавательский состав Хогвартса. Натали, устроившись на мягком диванчике рядом с дверью, рассеянно сжимала в руках бокал с вином, который сунула ей в руки Трелони, как только за последним из профессоров закрылась дверь. Ее коллеги разделились на группы, устроившись вокруг столов и высоких книжных стеллажей на удобных стульях, обитых тканью, и вполголоса обсуждали что-то, дожидаясь директора.

— Как вам пир? — рядом с девушкой, будто из ниоткуда, возник Люпин. Заняв другую половину дивана, он аккуратно чокнулся своим бокалом с ее и едва пригубил вино. — Впечатляет?

— В Колдовстворце это редкость, — тихо отозвалась Натали, взболтнув напиток, но даже не притронувшись к нему. — Там ограничиваются только официальным утренним построением всех учащихся и преподавателей. Потом сразу начинаются занятия, хотя в первый день они идут только до обеда. Готовят у нас вкусно, без изысков. Но спиртное… На работе… — она холодно покосилась на полупрозрачную жидкость, покачивающуюся в бокале.

— Вот как… Думаю, это зависит от традиций… — предположил мужчина, но не успел закончить свою мысль, как дверь с тихим скрипом распахнулась, и в учительской появился директор. Разговоры стихли, множество глаз устремилось в его сторону.

— Рад снова видеть вас всех в этих стенах! — громогласно объявил профессор Дамблдор, взяв с подноса приготовленный для него бокал с вином. — Мисс Дерн, мистер Люпин, добро пожаловать!

С этими словами он отсалютовал в их сторону, и девушка, вскочив на ноги, чуть поклонилась, едва не расплескав свой напиток. Люпин, похоже, последовав ее примеру, так же встал с мягкого дивана и с улыбкой ответил на жест директора. Остальные преподаватели поддержали тост нестройным хором голосов. С улыбкой чокаясь с коллегами, профессор Дамблдор неспешно обошел учительскую и остановился рядом с Натали. Девушка, не поднимая глаз, кивнула, когда их бокалы громко звякнули. Из вежливости она пригубила вино и только после этого заметила на себе внимательный взгляд поверх очков-половинок.

— А теперь прошу минутку внимания. Мисс Дерн приехала к нам из… России, — замявшись на мгновение, произнес профессор Дамблдор. — Я бы хотел, чтобы у нее сложилось хорошее впечатление о нашей школе, и я надеюсь, что каждый из вас поможет ей освоиться в этих стенах, — с этими словами директор обернулся к Натали и тепло улыбнулся ей. — Чувствуйте себя, как дома, мисс Дерн.

Девушка нервно стиснула бокал и поджала губы, чувствуя, как по лицу снова идут красные пятна.

— Большое спасибо, — едва выговорила она севшим голосом. К такому вниманию она совершенно не привыкла.

Директор, удовлетворившись ее ответом, направился дальше по комнате в сторону стоящего на одном из столов подноса со сладостями. Взяв двумя пальцами одно из больших пестрящих цветной посыпкой пирожных с заварным кремом, он, прислонившись к краю стола, надкусил его, зажмурившись от удовольствия. Довольно покачав головой, профессор Дамблдор наполовину опустошил свой бокал и бегло окинул взглядом остальные угощения.

— Кстати, не хотите попробовать лакричные конфетки? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

— О! Пожалуй, не откажусь! — Трелони, сидевшая рядом, придвинула к себе поднос со сладостями.

— Угощайтесь, — приветливо произнес директор, когда женщина запустила руку в чашу и тут же с воплем выдернула, тряся пальцами, в которые вцепились магические сладости. Дамблдор покачал головой: — Осторожнее, они кусаются.

Отовсюду послышались тихие смешки, и обстановка вернулась в прежнее состояние: возобновились прерванные директором разговоры и обсуждения. Один из преподавателей, которого Натали не знала по имени, подошел к профессору Дамблдору с каким-то вопросом, тот, поглаживая бороду, жестом указал на дверь, очевидно предлагая обсудить наедине, и оба покинули учительскую.

Девушка была в легком замешательстве: и это — педсовет? А как же расписание занятий, важные объявления, обсуждение документации и другие организационные вопросы?

Поискав глазами, Натали наконец заметила заместителя директора, которая, устроившись у одного из столов, негромко беседовала с профессором Бэрбидж, потягивая вино. Аккуратно подойдя к ним, будто школьница, девушка обратилась к профессору Макгонагалл.

— Что-то случилось, миз Дерн? — женщина склонила голову, обернувшись к ней.

— Простите… Не могли бы вы подсказать по поводу расписания? — на одном дыхании произнесла Натали. — Я думала, что у нас будет собрание по этому поводу…

— Это мы обговорим завтра, — ответила профессор Макгонагалл. — Как и то, когда будет лучше провести вводные занятия для всех желающих. Не волнуйтесь об этом, наслаждайтесь вечером.

— Благодарю, — медленно кивнула девушка, пытаясь переварить то, что она услышала. Покрытые следами от выдернутых заусенцев пальцы нервно терли прозрачную ножку бокала. Чтобы не мешать приватному с виду разговору, она отошла в сторону нагретого места на диване.

— Натали, — позвал ее знакомый голос, к девушке подошла Спраут, вновь подхватив ее под локоть и потянув к небольшому кругу преподавателей около камина. — Могу я обращаться к тебе по имени?

— Э-э, да, конечно, — с небольшой запинкой отозвалась Дерн.

— Вот и хорошо, — Спраут усадила ее на свободный стул и заняла место рядом. — Минерва тебя ведь не со всеми успела познакомить? Надо это исправить!

Первым делом женщина указала на сидящую справа от них женщину с короткой стрижкой:

— Это Роланда Хуч, наш школьный тренер по квиддичу.

— Очень приятно, — резко произнесла та, кивнув Натали.

Спраут переключилась дальше, указав на женщину в яркой золотой мантии, расшитой звездным узором:

— Аврора Синистра, преподаватель астрономии. За ней у стеллажа стоит профессор зельеварения — Северус Снейп. Дальше…

Натали оборачивалась, куда ей указывала Спраут и старалась запомнить имена, но она знала почти наверняка, что уже через пару минут все забудет. Записная книжка все же очень бы пригодилась, вопреки словам заместителя директора.

— Вы ведь раньше преподавали в Колдовстворце? — поинтересовалась Хуч, когда представление было окончено. — Я слышала, что в России в квиддич играют не на метлах, а на целых деревьях!

— Д-да, ученики сами накладывают на них чары, — Натали кивнула, удивленно глядя на женщину, у той при упоминании квиддича в золотых глазах будто загорелся огонек.

— И это доверяют студентам? — удивленно воскликнула Спраут. — У нас продаются уже готовые метлы. Не за чем доверять наложение таких сложных чар детям, это слишком опасно. Что, если они спадут во время игры, и студент покалечится? Помните, как год назад Поттер упал с метлы и сломал руку? Я думала, у меня сердце остановится!

— И не говори, с ним каждый год что-то происходит, — вздохнула Синистра. — Вечно он вляпывается в неприятности.

— Можно подумать, он один такой, ищущий приключений. Одни Уизли чего стоят, благо они закончились: в прошлом году пришла младшая. Больше пока что не предвидится, так что можно выдохнуть, — рассмеялась Спраут, подливая вино в свой бокал. — А знаете, звучит как тост.

— Попробуй этих сначала доучи. Как бы они к выпуску школу не разобрали по кирпичикам… — скривилась Синистра.

Натали молча слушала разговор, не смея прервать преподавателей. Оставалась еще уйма нерешенных вопросов. Но поднимать тему появления дементоров и портить общий настрой посиделок было бы кощунством. В этом небольшом кругу она чувствовала себя лишней и периодически посматривала на дверь, однако уйти сейчас было бы совершенно невежливо. Вздохнув, девушка рассеянно глотнула вино и сморщилась от его терпкого вкуса — в первый раз она слишком волновалась, чтобы распробовать его должным образом. В голове снова навязчиво зазвучал приятный мужской баритон.

“У Земли, как и у нас с тобой,Там, впереди, долгий, как жизнь, путь”.

Примечания:

Búza a pelyvától (венг.) — Зерна от плевел

---

— Скажи мне на милость, какая такая острая надобность у тебя возникла совершить променад до кухни? И не надо мне вешать лапшу на уши, что ты внезапно сразу же после обеда проголодалась, стоило мне только отлучиться. Я в состоянии заметить еще горячую кастрюлю с нетронутым супом.

У кровати стоял светлый мужчина с короткой стрижкой в черном тонком свитере, скрестив руки на груди. Его лица нельзя было разобрать, но он явно был крайне недоволен. Минутное молчание снова прервал его холодный голос.

— Я для тебя часть декора? Китайский сервиз, возможно? Или, может быть, треклятая ваза? Неужели так сложно применить язык по прямому назначению и попросить помощи?

К горлу подкатила горькая обида.

— Да не могу я смотреть, как ты питаешься подножным кормом! Ты пашешь на двух работах, а потом еще и будешь горбатиться на кухне?

Он отвернулся и стиснул зубы, видимо, пытаясь успокоиться и снова не раздуть скандал, потому что, судя по всему, аргументов в свою пользу у него было предостаточно. Она приподнялась на локтях и, откинувшись на подушку, кое-как села.

— Ты же знаешь, я не могу ничего не делать и висеть камнем у тебя на шее. Позволь мне хоть как-то тебе помогать.

— Ты окажешь мне неоценимую услугу, если не будешь напрягаться, — мужчина медленно выдохнул, стараясь держать себя в руках, хотя выходило скверно. Спустя пару секунд он добавил уже спокойнее:

— Меня все остальное абсолютно устраивает.

Натали опустила голову, нервно перебирая пальцами край одеяла. Она очень надеялась, что за длинной челкой ему не видно ее дрожащих губ. В последнее время она часто плакала, когда оставалась одна, чувствуя, как от беспомощности опускались руки. Но еще она знала, что и мужчине приходится несладко, и показывать свои слезы ему — делать только хуже.

Внезапно незнакомец бегло огляделся, а потом вышел из спальни, не закрыв дверь. Из коридора было слышно удаляющиеся шаги на лестнице. Затем наступила оглушающая тишина. Во рту стоял привкус горечи, на душе было гадко. Она не сразу поняла, что он возвращается. Сначала в дверной проем по воздуху плавно влетела их печатная машинка, затем большая деревянная коробка, обитая темно-зеленой тканью, и только потом, негромко шлепая тапочками по полу и выставив впереди себя палочку, появился он. Отлевитировав вещи к ее прикроватной тумбочке, мужчина подошел к окну, открыл жалюзи, впуская тусклый солнечный свет в помещение, и сел рядом на край постели.

— Вот тебе работа — закончить начатое. Все необходимое я принес. То же касается и этого, — он кивнул в сторону большой коробки.

Хоть он сейчас и сидел очень близко, что можно было даже рассмотреть свитер: тонкий, но теплый, не новый, но свежевыстиранный — все равно лицо расплывалось, будто она смотрела на него сквозь запотевшее стекло. Мужчина повернулся к ней.

— Нэт, у меня нет сверхзадачи посадить тебя на цепь и пристегнуть к батарее, — по голосу ощущалось, что эти слова ему даются с большим трудом. После недолгой паузы он медленно продолжил:

— Не геройствуй. Ты делаешь себе только хуже. Мне… Приятна твоя забота. Но остановимся на этом. Достаточно. Ты сама говорила, что просить о помощи — нормально. Следуй своим же советам. Прошу тебя.

Натали обессиленно уткнулась носом в его плечо, кусая губы. К уже привычной горечи примешалась бесконечная нежность. Она видела его впервые, но ее не покидало чувство, что они уже век знакомы, что они знают друг друга от и до, что она ему всецело доверяет. И самое главное — он тоже. Его ладонь мягко погладила ее по голове, опустилась на плечо и плавно съехала по руке до локтя. В груди сдавливало, но напрашивающиеся слезы внезапно отступили. Его свитер совершенно не кололся, наоборот оказался очень мягким наощупь…

* * *

Смена часовых поясов — на редкость отвратительная штука. Разница Москвы и Лондона составляет всего каких-то три часа, ничтожная цифра. Перевести стрелки на маггловском будильнике — секундное дело, а вот со внутренним ритмом куда сложнее. Сон ушел в четыре утра по местному времени и наотрез отказывался возвращаться, хотя для организма трех часов отдыха явно было маловато.

С первой ночи в Хогвартсе сознание упорно воспроизводило один и тот же сюжет. Впервые у Натали получилось погадать на новом месте, до этого всегда что-то или кто-то мешал. Но теперь нечему и некому.

Мужчина из сна был ей незнаком, и она не знала никого похожего. Однако даже сейчас, после пробуждения, оставалось то чувство безопасности, защищенности, до невозможности приятное. Судьба услужливо намекнула девушке на того самого человека, но как — острый язык и ворчливый характер в одном флаконе, упакованные в обертку из светлых волос и черный свитер? От таких примет легче не стало. Но это всяко лучше, чем ничего.

Помяв подушку с четверть часа, Натали села, свесив ноги с постели, и посмотрела в окно. Солнце вставать еще не собиралось: за решетчатым стеклом темнело небо. Почесав затылок, девушка поднялась с кровати. После взмаха палочкой ожил приемник и заливисто затараторил затертую до дыр и совсем опротивевшую зарядку, но другая станция в Англии просто не ловила, пришлось, как обычно, терпеть.

Любимая синяя кружка с золотистым рисунком звездного неба задымилась кипятком и запахла душицей, пока ее хозяйка вышла в ванную: совсем крохотную каморку, в которую вела дверь в углу комнаты. Нужно было привыкать сразу сушить волосы: замковые сквозняки были повсюду, даже в личных покоях преподавателей. Прикрыв за собой дверь, девушка сняла с дверцы шкафа приготовленные заранее вещи и провела над ними палочкой — все складки сразу исчезли. Она замерла перед одеждой, снова прокручивая в памяти вещий сон.

В последнем факте сомневаться не приходилось — подобные ритуалы, в том числе и “Сплю на новом месте”, судя по учебной литературе, крайне редко давали сбои. Но с другой стороны не лучше ли все пустить на самотек? Натали, резко помотав головой, отогнала внезапную, но очень соблазнительную идею. Стоило ли специально выискивать кого-то похожего? Если сон вещий, значит, он в любом случае сбудется, не стоило торопить события. И тем не менее его тепла очень не хватало именно сейчас, когда внутри все еще болело, даже спустя две недели.

Приемник оглушительно зарычал по-русски, возвращая девушку в реальность:

— Прочь влияние извне — привыкайте к новизне, вдох глубокий до изнеможения!

С последним Натали была согласна как никогда: новизны в ее жизни теперь будет много. Девушка нырнула в одежду, застегнула все пуговицы, причесалась, повязала ленту, огляделась в зеркало. Черный был уже до дрожи привычен.

Это правильно.

Свечка на рабочем столе после негромкого щелчка пальцами ярче осветила комнату. Натали отодвинула стул и устроилась на нем, осторожно обхватив ладонями горячую кружку и согреваясь. Зашелестели листы толстой тетради, исписанной где-то по-русски, где-то по-английски. Ненадолго отложив конспекты, девушка взяла стопку пергамента, еще раз пробежалась по строчкам и пересчитала. Ровно тридцать. Больше, чем нужно, но лучше перестраховаться, хотя не было никаких гарантий, что наберется хотя бы дюжина студентов. Рядом на углу покоился важного вида документ, пестрящий печатью с зигзагообразной буквой “М”, перекрытой короткой небрежной подписью министра. Весьма добротно сделанный реквизит для сегодняшнего представления, предоставленный директором. Разумеется, все, кроме самих учащихся, были прекрасно осведомлены, что это всего лишь блеф, а сама “официальная бумага” годится только для растопки камина. Но после долгих переговоров все же было принято решение о необходимости данной макулатуры, призванной отпугнуть всех сомневающихся. Осталось дело за малым — правильно разыграть спектакль.

Натали откинулась на мягкую спинку стула и, прикрыв рот ладонью, громко зевнула. Слева от стола раскидистой сочной темно-зеленой громадой возвышался старый бабушкин гибискус в эмалированной кадке. Этот монстр пережил три поколения. Он всегда пугал своими габаритами и огромными, величиной с большую мужскую ладонь, листьями. Родители были против. Идея отправить это зеленое чудище вместе с дочерью им казалась абсурдной, но девушка была непоколебима. Лучше здесь, подальше от родных. Натали оглядела его и облегченно выдохнула.

Цветов не наблюдалось.

Рука в черной облегающей манжете потянула один из ящиков стола, вынула небольшой тканевый мешочек и стащила резинку, державшую его завязанным. Послышался тихий стук гладких камушков друг о друга. Девушка, не глядя пошарив внутри, вытащила один из них. На блестящей крапчато-зеленой поверхности в свете свечи сверкнула “R” — “Радуга”. Натали задумчиво покрутила руну в руке, сулившую перемены, начало пути, движение. Пусть будет так. В последнее время она гадала слишком часто. Надо бросать, не то войдет в привычку и потом плохо кончится.

Вернув мешочек на место, девушка еще раз полистала конспекты и посмотрела на часы. До официального подъема оставалось еще достаточно времени. Взмахнув над кружкой палочкой и добавив кипятка в чай, она встала и подошла к зеркалу в полный рост, встроенному в дверцу шкафа. В руку сами собой влетели конспекты. Конечно, она уже выучила речь, которую собиралась произносить перед учениками, однако повторение никогда не было лишним.

* * *

Маггловская ли, магическая ли школа — звонки на урок везде одинаковые. Девушка встала, задвинула за собой стул и взяла стопку конспектов. Оглянувшись напоследок в зеркало и выключив взмахом палочки радио, она вышла в классную комнату.

За небольшое время Натали успела немного оборудовать кабинет и привести его в относительное подобие порядка. Все было готово к ознакомительному занятию — девушка заранее разложила на столе необходимые документы. Также преобразился и интерьер: большие окна лишились тяжелых штор-пылесборников, исчезли обрамлявшие углы паутинные кружева, и солнечный свет падал сквозь витражи, рассыпаясь по полу и письменным столам разноцветными узорами.

За партами, к удивлению профессора Дерн, сидело порядка двадцати третьекурсников. Девушка даже не думала, что на первое занятие придет больше десятка студентов, но сейчас отступать было поздно. Расправив листы с конспектами и прижав их к груди, Натали взяла себя в руки и подошла к своему рабочему столу. Приняв как можно более расслабленную позу и сделав отстраненное выражение лица, девушка обвела присутствующих равнодушным взглядом. Нужно было выглядеть убедительно.

Глубоко вдохнув, Натали начала свою отрепетированную речь:

— Добрый день. Позвольте представиться, профессор Дерн. Моя специальность — прикладная ритуалистика. Я понимаю, что этот предмет для Хогвартса в новинку, поэтому сегодня я кратко расскажу вам о курсе, а затем вы сможете задать все интересующие вас вопросы.

Дети, притихшие на время ее речи, зашептались между собой. Натали, постаравшись не замечать этого, продолжила:

— Итак, на лекциях мы займемся изучением традиций и ритуалов мира. Раньше вы преимущественно ограничивались только материалом, касающимся Англии. Мы же рассмотрим весь земной шар. На моем курсе вы поймете, как договориться с самыми темными существами нашего мира без последствий и спасти свою жизнь с помощью единственного куска хлеба. Как воззвать к светлейшим силам, охраняющим нас. При помощи тонкой нитки дать самую мощную защиту за несколько минут. А также собрать из битых бутылок и рваных веревок сильнейший амулет… И это только малая часть.

Девушка внимательно смотрела за учениками, которых явно заинтересовало такое начало лекции.

— Оговорюсь сразу, эта дисциплина крайне сложная, требующая глубоких познаний из самых разных сфер жизни, а также других школьных предметов, таких как астрономия, прорицание, травология, зельеварение, защита от темных искусств, рунология, история магии и так далее.

Ученики продолжили переглядываться между собой, уже не стесняясь Натали и обсуждая ее слова почти в полный голос. Девушке даже пришлось громко откашляться, чтобы продолжить свою речь в относительной тишине.

— Также хочу заметить: поскольку мой предмет абсолютно новый, разумеется, учебника по нему нет. Большую часть информации я буду давать на лекциях, остальное по крупицам нужно будет искать вам. В библиотеке кое-что есть, и вам придется перерыть ее полностью, если вы хотите получить по моему предмету как минимум “У”.

Классная комната недоуменно загудела пчелиным ульем. Вдруг в воздух взмыла рука в мантии с красной подбивкой:

— Простите, вы хотите сказать, что по такому сложному, с ваших слов, предмету нет даже методички?..

Жужжание резко смолкло. Двадцать пар глаз недоуменно воззрились на девушку. Натали мысленно вздохнула, прежде чем ответить на вопрос:

— Мне казалось, я произнесла это четко и ясно. Учебного пособия на английском языке нет. Во всяком случае пока что. Поэтому будьте добры не пропускать мои лекции без веской на то причины.

Натали не глядя взмахнула палочкой, и с преподавательского стола в воздух взмыла кипа бумаг, плавно обогнула девушку и неспешно поплыла по проходу между партами, оставляя перед каждым студентом по паре листов, вдоль и поперек исписанных мелким, похожим на детский, почерком.

— А теперь я попрошу вас ознакомиться с этими бумагами, — студенты непонимающе зашуршали пергаментом. — И убедительно попрошу... — третьекурсники подняли головы. — Если вы после прочтения хоть на йоту начнете в себе сомневаться, вам будет лучше отказаться от изучения моего предмета без лишних раздумий.

В классной комнате воцарилось молчание, нарушаемое только недоуменными шепотками детей и шелестом пергамента. Натали терпеливо ждала, когда все учащиеся прочитают написанное на бумагах — больше страшилку, нежели документ. Не мудрено, что после такой красивой сказки, в красках описывающей все прелести ритуалистики, желающих записаться на курс будет хоть отбавляй. Пара листов, скрепленных якобы печатью министерства, должны были охладить пыл студентов и спустить с небес на землю. На следующий год, когда основная масса учащихся будет иметь какое-то представление о предмете и его сложности и передаст это знание сверстникам, будет в разы проще отсеять зерна от плевел уже без липовых бумаг, запугивания и всего цирка.

Лишние бланки послушно вернулись на место на преподавательском столе.

Первым тишину нарушил все тот же звонкий голос юной гриффиндорки. Даже не поднимая руки, чтобы спросить у профессора разрешения, она поднялась со своего места, сжав в руках выданный ей пергамент.

— Профессор! Здесь написано, что учащиеся, желающие записаться на ваш курс, должны дать Непреложный Обет, но по законам магической Британии это запрещено! Это можно делать только совершеннолетним! — пышноволосая девочка с поставленной речью типичной заучки с претензией смотрела прямо в глаза девушке.

Натали бегло оглядела ее и сверкающий в свете витражных стекол крайне опасный прибор, болтающийся на шее совершенно неприкрытым.

Вопиющая беспечность.

— У меня есть официальное разрешение Министерства, Попечительского Совета и профессора Дамблдора, — Дерн не глядя махнула палочкой, и один из пергаментов взмыл в воздух так, чтобы всему классу было видно большую алую печать на нем. — Документ в ваших руках, план моего курса, тематика занятий — все вплоть до оборудования официально согласовано.

Однако, девочка не сдавалась:

— Но, профессор, мы всего лишь студенты! Непреложный Обет, использование нашей крови для ритуалов… Это слишком!..

— Именно, мисс, — Натали перебила ученицу. — Этот предмет требует не только эрудированности, но и твердости. Если вы не готовы поклясться в том, что никогда не будете использовать полученные знания во вред кому-либо и чему-либо, в этом кабинете вам делать нечего. Ритуалистика — крайне опасная наука, в некоторых аспектах заходящая на территорию Темных Искусств.

Она сделала паузу, и по кабинету поползли испуганные шепотки учащихся. Однако Натали невозмутимо продолжила свою речь, едва не срываясь на рычащий акцент:

— Да, на моих уроках основной упор будет сделан на защитных практиках, создании охранных артефактов и амулетов. Тем не менее здесь иногда придется углубляться в очень темные материи, чтобы знать, как им противостоять. В этом аспекте ритуалистика похожа, к примеру… На нож. Им можно приготовить еду, им можно защитить близкого, им можно убить. Все зависит от того, в чьих он руках. Поэтому, чтобы перестраховаться, в случае, если знания попадут не в те руки, Министерство разрешило воспользоваться практикой из Колдовстворца — школы, в которой я училась и преподавала ранее — а именно Обетом. Тем не менее, если вы внимательно читали бумаги, то заметили, что ситуации, опасные для жизни, являются исключениями из этих правил. Можно сказать, это некий аналог Надзора, только длящийся всю жизнь.

Натали скрестила руки на груди, все еще сжимая в ладони свою палочку и глядя на вытянувшиеся лица детей в аудитории. Пышноволосая девочка со львиным гербом на мантии сначала пораженно смотрела на профессора, а потом, нахмурившись, возмущенно ответила:

— Но по такой логике нужно давать Обет минимум для половины предметов в школе! То же ЗОТИ, те же Зелья и даже Заклинания!

— Мисс, учебники по перечисленным предметам содержат четкие инструкции и указания, если что-то пойдет не так, верно? В 90% случаев — да. При отравлении — безоар-р, при переломе костей — костерост и прочее. В случае ритуалистики абсолютно все материалы имеют лишь рекомендательный характер. Против некоторых ритуалов просто нет противодействия, необходимо по крупицам информации подбирать нужный алгоритм, панацеи не существует. К тому же нужно брать в расчет абсолютно все: от фазы луны до влажности воздуха. И если что-то пойдет не так, эффект может стать абсолютно непредсказуемым, катастрофическим и даже летальным. Вы готовы взять на себя ответственность за последствия, к которым могут привести ошибки, вызванные эмоциональностью и неосведомленностью? Я, как и школа, — нет.

Девочка сжалась под напором Натали, растерянно огляделась, ища поддержки среди однокурсников, но потом дрогнувшим голосом все же спросила:

— …Но вы же преподаватель. Если что-то случится…

— Да, я преподаватель. Но мой предмет не обязателен и носит лишь факультативный характер. Я не буду бегать за каждым и вытирать нос, если кто-то по глупости и невнимательности напортачит. А напортачить в ритуалистике — опасно.

Натали бедром оперлась о край своего стола. Гриффиндорка растерянно замолчала. Девушка посмотрела в окно и продолжила речь:

— В этом мир-ре все имеет свою цену. В нашем случае — Обет. Если вы готовы пр-ринести эту жер-ртву, я к вашим услугам.

Профессор чувствовала, что постоянно срывается на акцент и рычит. Она сделала паузу и постаралась говорить медленнее и четче.

— Если вы с этим не согласны, колеблетесь, боитесь, чувствуете, что не потянете, здесь вас никто не дер-ржит.

Девушка не любила так грубо выражаться, но сейчас ситуация и роль требовали. Внезапно в коридоре раздался звонок. С непривычки показалось, что урок закончился слишком быстро, но сейчас это было как нельзя кстати.

— Документы возьмите с собой, тщательно обдумайте и все взвесьте. Можете посоветоваться с р-родителями. На следующее занятие приходят только те, кто согласен на дачу Непреложного Обета, — уже без акцента закончила отрепетированную речь Натали. — На этом все. С некоторыми, я надеюсь, не прощаюсь. Доброго дня.

Она чуть склонила голову, стараясь челкой скрыть красные пятна на лице, после чего развернулась к столу и спешно сгребла оставшиеся бумаги.

Кабинет стремительно пустел, гудящий улей студентов возобновил жужжание уже где-то в коридоре. Натали быстро зашагала к своей комнате, в горле страшно пересохло. Быстро сняв у порога обувь, она махнула палочкой, наполняя кружку водой, и залпом осушила ее, после чего вздохнула. Занятие прошло совсем не так, как она рассчитывала: похоже, девушка слишком перегнула палку, пытаясь нагнать на детей театральной жути. Не было сомнений, что теперь ее в конце дня непременно вызовут к директору и отчитают. Лицо страшно горело.

В кружке со звездным небом снова появилась вода, но на этот раз совсем немного. Девушка, отпив, прислонила ее холодной стенкой ко лбу. Оставалось пережить еще четвертый курс и обед, а на ужин можно было не спускаться — она всегда обходилась только чаем. Дерн поставила на стол пустую чашку и подхватила вторую кипу пергамента уже для четвертого курса.

Перерыв заканчивался.

Вернувшись в классную комнату, Натали с удивлением обнаружила за последней партой близнецов из поезда, с интересом оглядывающих новый кабинет и тихо переговаривавшихся между собой. Девушка прислушалась, но внезапно поняла, что совершенно не знает язык, на котором они беседовали — видимо, он и был родным для них.

Заметив преподавателя, ученики тут же смолкли и радостно обернулись к ней. Миклош привстал из-за парты:

— Добрый день, профессор Дерн! Мы пришли, как и обещали!

— Благодарю.

Дежурно кивнув, Натали задумчиво вперила отсутствующий взгляд в паутинки трещинок на каменных плитах пола. Прийти — не значит остаться. Вопреки четким указаниям, спущенным напрямую из просторной залы Совета попечителей, ей все же хотелось набрать больше заинтересованных студентов. После такого первого занятия велика вероятность, что все уроки, предназначенные для третьего курса, превратятся в “окна” в ее расписании.

Грудь сдавило тяжелое ощущение собственной никчемности.

С другой стороны, может, и хорошо, что она распаковала не весь свой багаж: львиная доля книг, конспектов и лекций все еще покоилась на дне большого клетчатого чемодана, занимавшего целый угол ее комнаты. Шанс, что девушку депортируют обратно, в страну, конвульсирующую постоянными потрясениями, неуклонно рос. Но все же именно там осталось единственное место, которое она могла назвать домом.

В голове возникла крамольная мысль пойти против установленного Министерством сценария. Появилась и сразу же вместе со школьным звонком погасла. Она и не заметила, как половина парт была занята учениками. Дверь мучительно скрипнула за спиной последнего студента, плюхнувшегося на ближайшее свободное место.

Глубокий вдох…

— Добрый день. Позвольте представиться… — вновь повторила свою заученную вступительную речь Натали, в красках описывая свой предмет.

Она, почти не задумываясь, повторяла то же самое, что всего с час назад рассказывала третьекурсникам. В какой-то момент девушка поймала себя на мысли, что ее голос звучит совершенно монотонно, и она, закончив перечислять науки, которые затронет ритуалистика, решила сделать небольшой шаг в сторону от темы.

После короткой паузы, Натали обвела взглядом уже начавшие скучать лица учеников:

— А теперь поговорим о ваших перспективах. Ликвидатор проклятий, артефактолог, ритуалист — первое, что приходит в голову. Могу предположить, что даже на этих вакансиях в Министерстве вас оторвут с руками и ногами. Поскольку специалистов в этих областях можно пересчитать по пальцам одной руки, а с каждым годом их требуется все больше, можно рассчитывать и на достойную оплату, как в государственных учреждениях, так и в частных конторах.

Реакция четверокурсников была намного более бурной, чем у младших учеников. Похоже, некоторые уже начали задумываться о своем будущем, многие, возможно, под влиянием родителей, и потому хотели иметь как можно больше вариантов.

С задней парты поднялась рука, и Натали со вздохом кивнула Миклошу. Тот встал со своего места, стараясь скрыть радостную улыбку:

— Профессор Дерн, можно ли сразу записаться к вам на курс?

Девушка едва не закатила глаза. Весь ее спектакль рушился, как карточный домик в дрожащих руках последнего пропойцы.

— После того, как вы ознакомитесь с планом лекций, — Натали взмахнула палочкой, и стопка пергаментов разлетелась по классу. — Как видите, у вас будет ускоренная программа, которая будет включать двойные часы лекций, а также практику. Прошу вас, ознакомьтесь очень внимательно.

Зашуршали разворачиваемые листы, и дети притихли, читая длинный список планируемых для изучения тем. Натали только сейчас поняла, что забыла упомянуть про отсутствие учебника, но надеялась, что это не повлияет на решения учеников.

— Простите, — тихо спросила пухлая девочка в мантии с желтой подбивкой, сидевшая за первой партой. — Здесь сказано, что нам нужно дать Непреложный Обет…

— Во время обучения вам придется прикоснуться к тайнам Темных Искусств, чтобы научиться распознавать их и вовремя блокировать, — кивнула Натали. — Министерство Магии, как и Попечительский совет, одобрило такую предосторожность. Если вы с этим не согласны, то нам, очевидно, придется на этом с вами попрощаться.

— Так мы, получается, теперь даже круче, чем пятикурсники со своими СОВами, раз нам даже разрешат дать Обет! — усмехнулся ученик в мантии с зеленым подбоем, единственный со своего факультета, кого видела Натали за обе вводные лекции.

Класс на его слова зашумел, разделившись на два лагеря: кто-то неодобрительно шушукался между собой, а остальные лишь тихо рассмеялись на это заявление.

— Я прошу вас отнестись к этому очень серьезно. — Натали понизила голос практически до шепота, не пытаясь перекричать какофонию, до сего момента царящую в классе. Учащиеся тут же притихли. — Ритуалистика — очень сложный предмет, и я хочу, чтобы вы понимали, что вам предстоит изучать.

— “Ритуалы на крови” звучат заманчиво, — хихикнул кто-то с задних парт, и гудение в классе возобновилось, став еще громче.

Натали с ледяным спокойствием взглянула прямо в глаза особо разговорчивому студенту, заставив последнего стушеваться. Жужжание в кабинете стихло так же быстро, как и началось.

— Также я хочу вас предупредить, — Натали продолжила свою речь, не отрывая взгляда от ученика. С этими детьми оказалось гораздо сложнее, несмотря на то, что с предыдущим классом их разделял всего лишь год. — Учебника по моему предмету нет. Если вы хотите получать хорошие оценки, вам придется иметь идеальную посещаемость.

По разочарованным лицам учеников сразу стало понятно, что число желающих изучать ее предмет сократилось как минимум вдвое. Разумеется, сейчас она в их глазах — очередной преподаватель факультатива, который считает свой предмет важнейшим в школе. Это было предсказуемо. В этом плане все школы были до ужаса схожи.

— Профессор, а что нужно сделать, если кто-то все же захочет ходить на ваш курс? — вновь спросила пухлая девочка, все время бросая взгляд куда-то через плечо на группку своих однокурсников с желтыми галстуками.

Натали замялась. Ей не хотелось говорить, что она совершенно никого не ждет на своих занятиях, поскольку к этому все и шло. Однако, разочаровывать себя раньше времени ей не хотелось тоже.

Прозвенел звонок, но дети все еще ждали ее ответа. Кто-то начал потихоньку складывать письменные принадлежности.

— Когда вы все обсудите со своими родителями и примите решение, что действительно хотите заниматься и уделять много времени моему предмету, — еще раз подчеркнула Натали, — я буду ждать вас на следующей неделе по расписанию с уже подписанными вашей рукой пергаментами, которые вы получили. А сейчас… Можете быть свободны.

Девушка обернулась к столу и собрала в неровную стопку оставшиеся бумаги. Похоже, окнами в ее расписании будут не только лекции для третьекурсников. Кто-то тихонько кашлянул рядом с ней, и Натали резко подняла голову.

— Профессор Дерн, возьмите, — Миклош протянул ей два свитка. Его сестра стояла за его плечом, сжимая рукав мантии брата.

— Разве я не сказала? — Натали нахмурилась. — Вы должны согласовать посещение курса со своими родителями.

— Но мы уже все решили… — произнес юноша, и в его глазах девушка увидела небывалую твердость.

— Я настоятельно рекомендую вам сначала спросить разрешения у ваших родителей. Буду рада видеть вас через неделю.

Подхватив со стола свой конспект и бумаги, Натали демонстративно развернулась, направилась ко входу в личную комнату и скрылась за дверью. Прислонившись к ней спиной, девушка медленно сползла на пол, прижимая к груди страшно потрепанную пухлую тетрадь и документы. В тишине в голову тут же полезли ненужные сомнения. Ей казалось, что на нормальные серьезные группы после такого перфоманса можно не рассчитывать, а если кто и придет после внимательного прочтения бумаг, то не больше пары человек. И даже те близнецы, осознав, на что подписываются, ни за что не согласятся. Она боялась, что завтра же налетят совы с возмущенными громовещателями от родителей, что стоит обратно паковать чемоданы.

Натали, зажмурившись, откинула голову, негромко стукнувшись затылком о дверь. Почему ее распределили именно в Хогвартс? Чего стоило Платовой отправить Дерн в Дурмстранг? Она ведь декан, ей это было явно под силу. Кто знает, возможно там было бы проще, чем…

Девушка резко помотала головой из стороны в сторону, отгоняя неприятные мысли, которые еще с утра мусолила, будто жесткий кусочек древесной смолы, намертво прилипший к деснам. Вытащив из рукава палочку, она резко взмахнула ею, и радио радостно заголосило, прогоняя тишину из комнаты и заставляя Натали облегченно выдохнуть. Профессор тяжело поднялась на ноги, разулась перед ковром и прошла к своему рабочему столу. Часы молча, но красноречиво, сообщали о том, что вот-вот начнется обед, но есть совершенно не хотелось, а видеть коллег, по всей видимости уже наслышанных о ее уроках, если судить по тому, как быстро расходятся слухи в закрытых заведениях, — еще меньше.

Темно-синяя звездная кружка задымилась паром от наполнившего ее кипятка, в нее нырнул маленький самодельный пакетик, тут же всплыл, и по комнате начал медленно расползаться приятный запах мяты, перемешанный с мелиссой. Порывшись в одном из чемоданов, девушка выудила теплые мягкие тапочки, в которые тут же с наслаждением нырнула. Взять их было хорошей идеей — камин и ковер плохо спасали от сквозняков. Следующие несколько часов ее компанией были только любимая кружка, радио, брошенная на половине еще в поезде книга и обнимающее ее кресло, в которое Натали забралась с ногами. Вжавшись в спинку, девушка опустила покрасневшие глаза на пожелтевшие страницы. Сейчас нужно читать и ни в коем случае не думать.

Не думать.

Осенью солнце опускалось за линию горизонта гораздо раньше. Гораздо раньше приходилось зажигать свечи и добавлять поленья в камин, чтобы не замерзнуть в холодном продуваемом замке.

К глубокому удивлению, никто до самого вечера так и не побеспокоил профессора Дерн. Камин, вопреки ожиданиям, так и не передал приглашение пройти в кабинет директора, а только неспешно поедал дерево с тихим треском. Девушка, практически не вставая с кресла, сидела за книгой, пока за решетчатым окном не начало темнеть. Лишь иногда она выбиралась из его мягких объятий, чтобы поменять пакетики в кружке, долить кипятка и один раз добавить света в комнате.

В конце концов книга была торжественно захлопнута и отложена в сторону. Натали поднялась и с чувством выполненного долга потянулась, хрустя затекшими суставами. Тревожность немного отпустила, а тело настоятельно требовало размять кости. Идея прогуляться по пустынному вечернему замку и развеяться показалась ей очень соблазнительной. Переобувшись, Натали отперла дверь и вышла в классную комнату.

На учительском столе сиротливо лежала пара пергаментов, и две почти идентичные размашистые росписи чернели на них в свете луны.

Примечания:

Postai nap (венг.) — Почтовый день

---

В серо-голубых глазах плескалось ничем не прикрытое презрение. Лицо исказила брезгливая улыбка.

— Ты дура?!

Стоящая напротив некрасивая девочка в дешевых заляпанных очках съежилась черепашкой и растерянно втянула голову в плечи. Ей хотелось исчезнуть, слиться с фоном, провалиться сквозь землю — все что угодно, лишь бы не краснеть от стыда.

— Ты. Дура?

Разумеется, вопрос не требовал ответа, но крашеная блондинка снова повторила его, самодовольно вскинув подбородок и уперев руки в красные короткие шорты. Каждое слово звучало как удар молотком.

— Дура?..

* * *

Натали подскочила на постели и тут же почувствовала, как лицо неприятно стягивают корочки едва подсохших слез.

Накрывшись одеялом с головой, она зарылась носом подушку и закусила зубами наволочку. Непривычную тишину комнаты нарушал только тихий сдавленный вой. Радио молчало второй день.

Надо просто переждать. Это обязательно должно когда-нибудь пройти.

Когда приступ немного стих, девушка, абсолютно опустошенная и разбитая, высунула нос из своего кокона и повернулась к прикроватной тумбочке. Рядом с часами, показывающими всего двадцать минут четвертого, стояла небольшая белая пластиковая баночка. Лекарства от Лизы с несложным рецептом: заваривать по одному пакетику три раза в день. Спустив ноги на пол, Натали села, сгорбившись в три погибели, взяла в руки банку и откинула крышку.

Зачем все это? В чем смысл пить варево, от которого совершенно никакого проку? В чем смысл цепляться за жизнь, в которой больше не осталось ничего светлого? Может быть, стоит воспользоваться путем, уже проложенным три недели назад? Не это ли выход, решение всех проблем? Сегодня, завтра, через месяц — это рано или поздно случится. Так зачем тянуть? Здесь, в Хогвартсе, от нее нет никакого толку, она только обуза для коллег, на родину уже вряд ли получится вернуться, да и Лизе меньше…

Внезапно раздался стук по оконному стеклу. В следующую секунду мокрая взъерошенная сова, неистово хлопая короткими крыльями, влетела в комнату и села на спинку стула, громко и недовольно ухая. В клюве сыч держал маленький конверт с пометкой “Срочно”.

Натали, не мигая, бросила на него долгий пустой взгляд, вернула банку на место, едва передвигая ноги, медленно поплелась к сове, забрала письмо и сорвала сургучную печать. Внутри оказалась небольшая машинописная бумажка.

“Уважаемая мисс Натали Дерн,

Ваше прошение о регулярном получении иностранной корреспонденции и отправке частной почты за рубеж по адресу Россия, г. Санкт-Петербург, Доходный дом Стенбок-Фермора наб. Макарова, 12, 4 эт., кв. 36, которая по требованию второй стороны будет в обязательном порядке осуществляться через приемное отделение центрального магического почтамта, расположенного по адресу г. Москва, ул. Большая Садовая, 302-бис, 5 эт., кв. № 50, рассмотрено и удовлетворено Британским Министерством Магии. Вторая сторона будет осуществлять пересылку через указанное отделение в течение одного года, начиная с сего момента. Если же Ваше пребывание в Великобритании не будет превышать одного года, то за дальнейшими инструкциями просим обратиться в соответствующие органы страны по месту фактического нахождения.

Прилагаем три бланка заявлений на выписку корреспонденции, после их заполнения обратитесь в ближайшее почтовое отделение за дальнейшими указаниями.

С Уважением сотрудник по делам иностранных граждан, Гризельда Хопкинс.”

Девушка устало опустила бумажку.

— Спасибо, солнышко… — ее ладонь мягко погладила уставшего сыча по клюву, отчего тот негромко угукнул и заозирался по сторонам. В ее комнате он был впервые.

По щелчку пальцев в потухшем камине снова зашевелилось пламя. Сова, почувствовав тепло, спорхнула на пол и распластала крылья, чтобы быстрее обсохнуть. Натали грустно посмотрела на мокрую пернатую живность, брошенной полосатой тряпкой растянувшуюся перед огнем.

- Голодный?

Голос жутко сипел. Только сейчас она заметила отвратительное першение в горле и, не выдержав, откашлялась. За треском поленьев в камине не было слышно шуршания бумажного пакета, выуженного из ящика стола.

— Шура, Шурочка… Держи.

Мохноногий сыч обернулся на зов и схватил протянутое ему печенье.

По ступням пробежал спустившийся от открытого окна холодок, заставив девушку поднять красные глаза. Створки тут же захлопнулись, но почему-то теплее не стало, и ей пришлось вытащить из-под кровати загнанные туда ненароком теплые тапочки. Закончив с этим, Натали обернулась к гибискусу.

Цветов все так же не было.

Девушка устало присела на стул рядом с рабочим столом, прильнув головой к спинке, и наблюдала, как ее желтоглазая пичуга разбрасывала крошки по полу и жадно хрустела. Она вновь взяла в руки письмо, но пляски огня на поленьях заворожили ее, и вновь перечитать написанное Натали не смогла, задумчиво сминая в пальцах хрупкий пергамент.

Она боялась, что постановочная ссора с семьей, разыгранная для разведки, никого не убедила. Пусть спектакль и прошел по сценарию, Натали все еще беспокоилась, что безопасность ее родных может быть под угрозой. Лиза в очередной раз была права, предложив заранее перестраховаться и переписываться первое время крайне аккуратно, нежно намекнув, что их бумажную беседу почти наверняка, как утреннюю газету, будут читать посторонние. В любом случае центральный московский магпочтамт на какое-то время будет лишен такого удовольствия. А Натали — без вестей от родных.

Шура продолжал на полу клевать печенье. Вид суетящейся совы в рыжем свете камина успокаивал уставшее сознание. Сыч, собрав крошки с пола, вперил в хозяйку ярко-желтые глаза и снова распушил перья, подсыхая. Натали никогда не понимала, как ему всегда удается появляться в нужный момент, когда ей в голову лезут странные мысли. Счастливая птица.

Наконец пересилив себя, девушка бросила измятое письмо на стол и поплелась в ванную, раз уснуть ей уже все равно не удастся. Нырнув в свежую рабочую одежду, неизменно черную и наглухо закрытую, она зажгла свечу. Шурка со спокойным интересом снова оглядел помещение, досушивая крылья.

Толстая тетрадь с уже махровыми от времени краями страниц снова оказалась в руках. Пошелестев желтыми и где-то волнистыми от пятен чая листами, Натали пробежалась глазами по тексту. Хотя был ли смысл в подготовке к занятию, если оно окажется таким же провальным, как и вчерашняя лекция у третьего курса? После того урока в голове окончательно укоренилась мысль, что тот, чья идея была поставить дюжину парт в ее кабинете, точно хотел поиздеваться. Школа ограничивает в приеме студентов на курс, но ставит столов побольше — не иначе, как чья-то дурная шутка. В носу предательски защипало.

Натали опустила взгляд на пару пергаментов, лежащих на столе. Безмолвно возражая ее мыслям, на них чернели две почти одинаковые размашистые подписи.

Раскисать было слишком рано. Впереди ее ждал урок у четвертого курса.

* * *

Ровный блеклый свет опускался с бело-серого киселя неба на два длинных ряда парт. Девушка, прижимая бумаги к груди, оглядела пустой бесцветный кабинет. В такую погоду, когда за окнами стояло однотонное месиво, даже витражные стекла никак не скрашивали обстановку. Внезапно гробовую тишину, как пакет с печеньем, разорвал гром, и в следующую секунду с серого неба хлынул ливень. Витраж заплакал. Натали хотелось тоже. У нее хотя бы была веская причина.

— Добрый день, профессор Дерн!

Задорный голос Миклоша привлек внимание девушки, заставив вздрогнуть. Близнецы уже привычно появились в кабинете раньше всех, и Натали оставалось лишь устало кивнуть им, принимая наконец факт того, что эти дети будут у нее учиться. Кажется, она до последнего пыталась отрицать всякую надежду, что ее предмет в новой школе будет хоть кому-то интересен.

Устроившись за кафедрой, девушка с удивлением услышала еще один скрип двери. Она не верила своим глазам, пытаясь осознать то, что кабинет медленно заполнялся детьми. За партами, копошась в сумках и выуживая из них тетради и письменные принадлежности, устроились семь студентов. Семь — в два раза больше, чем на вчерашней лекции третьего курса.

Не стоило труда догадаться, кто были организаторами и главными агитаторами этой группы: Ковачи светились как две маггловские лампочки. Тихонько переговариваясь на своем непонятном языке, Миклош и Эва то и дело поглядывали на профессора. В груди девушки едва ощутимо шевельнулось что-то теплое.

Из водоворота эмоций Натали выдернул школьный звонок. Шум в классе быстро утих, и ученики заняли свои места, с затаенным страхом косясь на столы. Перед каждым из них лежали пергаменты: ровные, сложенные вдвое или страшно измятые, но подписанные.

Натали выдохнула.

— Добрый день. Я очень рада вас всех видеть на моей лекции. Надеюсь, что вы хорошо подумали, прежде чем принять решение, потому что обратного пути не будет, — мягко, но бесцветно сказала профессор, вставая в проходе между рядами. — Пожалуйста, передайте подписанные документы на первые парты.

На рабочем столе два пергамента накрыла куцая стопка других таких же. Дерн подцепила еще один штампованный лист с уже машинописным текстом и показала классу:

— Спасибо. Сейчас каждый из вас по одному подойдет к моему столу, ознакомится с этим документом, напишет свое имя и поставит подпись. Это официальная министерская бумага. Своей подписью вы подтвердите, что не будете использовать полученные на моем курсе знания и умения во вред кому бы то ни было и чему бы то ни было. В противном случае об этом сразу узнают в Аврорате, а на вашем теле появится соответствующая метка. Если такое произойдет, надеюсь, вы понимаете, что потом с вами буду разговаривать уже не я. Если нет вопросов, то подходите по одному. Прошу, — девушка села за свой стол, положив впереди себя бланк и чернильницу и пригласив жестом детей.

— Простите, а как же Непреложный Обет? — спросила одна из учениц.

— Это и есть ваш Обет. Не Непреложный, но все же.

Краем глаза Натали заметила, как некоторые ученики непонимающе переглянулись. Первыми к ее столу, как и всегда парой, подошли близнецы. Постепенно в низу документа выстроились в две колонки имена и подписи.

Натали, окинув взглядом студентов, поднялась.

— Итак, представлюсь снова. Меня зовут профессор Дерн. Сейчас вы прослушаете технику безопасности. Но уясните одно… — она сделала паузу. — Самодеятельности здесь быть не должно, только четкое, беспр-рекословное следование инстр-рукциям и указаниям. В этом кабинете я — tsar-r’ и бог.

Натали холодно взглянула каждому в глаза, а затем отвернулась к доске и взяла мел:

— Открыли тетради, записываем.

* * *

Натали развернулась на носах к классу, отряхнула руки и смела с манжет белую крошку. Все дети, к ее удивлению, послушно переписывали текст с доски. Ни на одной парте даже не оказалось разрисованного от скуки черновика или куска бумажки, никто не переговаривался и не жевал перо. Девушка тряхнула челкой, пряча под ней и стеклами очков потеплевший взгляд.

— На следующий урок все записанное следует выучить наизусть. Я устрою зачет по технике безопасности, на котором буду проверять и наличие конспекта. На этом я с вами прощаюсь до следующего занятия. Если остались какие-то вопросы, можете подойти ко мне после урока. Доброго дня.

Натали отыскала глазами на своем столе маленькие часы, и в тот же момент в коридоре раздался звонок. Приятная неожиданность, учитывая тот факт, что Дерн крайне редко когда удавалось уложиться по времени. Однако кабинет не спешил пустеть: дети скрупулезно дописывали конспект и убывали очень постепенно. Девушка же, собрав документы и отправив их в нижний ящик стола, направилась к двери своей комнаты.

— Профессор Дерн!

Натали остановилась прямо перед дверью и обернулась к Миклошу. Они с сестрой теперь пребывали в одиночестве: остальные уже покинули кабинет.

— Профессор Дерн, можно вопрос? — судя по играющим желвакам, студент явно нервничал. Сестра легонько пихнула его под локоть.

— Да, — кивнула девушка. — Можно.

И какие же могут быть вопросы сразу после вводной лекции, посвященной всецело технике безопасности? Вариантов было немного.

— Вы ведь еще не ходили в Хогсмид после начала учебного года, да?

Холодное выражение лица Натали сменилось недоумением. В воображаемый блокнот под заголовком “Реестр вопросов для растягивания урока и прощупывания характера преподавателя” добавился еще один пункт. С другой стороны реплика прозвучала из уст Ковачей, а они не были похожи на тех детей, что примеряют на себя роль школьного шута.

Не дождавшись никакой реакции от профессора, Миклош неуверенно продолжил:

— В общем, мы хотели бы провести для вас экскурсию по Хогсмиду… Ну, можно сказать, это благодарность за то, что прогнали дементора в поезде.

— Спасибо. Не откажусь.

Близнецы, будто не веря ее словам, удивленно переглянулись.

— Тогда до завтра, профессор Дерн! — дети подорвались с места и прыгающими шагами направились к выходу. На середине кабинета Натали их окликнула.

— И вам спасибо.

Девушка, глядя исподлобья поверх очков прямо в глаза, мягко кивнула и скрылась в своих апартаментах.

* * *

Тяжелая связка ключей громыхнула второй раз, ударившись о массивную металлическую дверную ручку кабинета, и затем исчезла в кармане потертого черного пальто. Натали быстрым широким шагом пересекла пустой коридор — в раннее субботнее утро добрая половина студентов обычно отсыпалась, вторая же зябла перед парадным входом в школу, ожидая, когда преподаватели проводят их через орду жутких парящих тварей к единственному известному Дерн месту досуга — Хогсмиду. Или уже не ожидала.

Все-таки какой колоссальный вред может нанести маленькая тонкая книжица. Все было под контролем, но стоило отвлечься буквально на пару минут, добить несчастный десяток страниц, и вот теперь девушка вынуждена застегивать мелкие потайные пуговицы верхней одежды на ходу. Однако внутри приятно клокотали чувство выполненного долга и легкий мандраж, подаренный весьма неоднозначной концовкой чтива.

Движущиеся лестницы решили не чинить препятствий и послушно повернулись в нужную сторону, открывая кратчайший путь вниз. Путаясь в полах собственного пальто, Натали выскочила во внутренний двор. Пестрая толпа учеников, на удивление, все еще мерзла у главных ворот.

— Доброе утро, профессор Дерн! — раздался уже привычно задорный голос Миклоша, и девушка обернулась на его звук.

Поодаль от остальных студентов, подрагивающих от внезапного осеннего мороза, у фонтана устроились Ковачи. Эва, закутавшись сразу в два шарфа, свой и брата, сидела на холодном камне бортика; Миклош по обыкновению стоял рядом с ней в расстегнутой мантии, не скрывавшей маггловскую одежду. Натали заметила косые взгляды других рейвенкловцев, брошенные в их сторону, явно недружелюбные по отношению к близнецам, но они не обратили на это внимания, немного фамильярно помахав преподавателю рукой.

Натали, сохраняя каменное выражение на лице, снисходительно кивнула, прикрыв веки. Хотя, кажется, стоило бы их отчитать. Чтобы не привлекать лишнего внимания, девушка решила присоединиться к Филчу, хромоногая фигура которого маячила у самых ворот, готовясь поднять засов и выпустить пеструю толпу перед ним на волю.

— Профессор, доброе утро, вы сегодня с нами? — едва не напугав девушку, из-за пенящегося фонтана вынырнул Люпин в своем клетчатом от заплаток пальто. Натали нервно поправила ремешок от сумки, перекинув тот через плечо.

— Доброе утро, сегодня — да, — пробормотала она в ответ, опустив голову.

Мужчина, будто не заметив ее жеста, подошел к воротам и бросил взгляд на часы:

— Так, время! Больше никого не ждем!

Филч поднял засов, отворив ворота, и озябшая толпа медленно вытекла наружу. Девушка подождала, пока основная масса учеников пройдет вперед, и присоединилась к процессии только под конец. Ковачи, казалось, поняли ее намерение и тоже сбавили шаг в надежде пристроиться поближе.

— Что-то вас в последнее время совсем не видно, — раздался совсем рядом голос Люпина. Пропустив учеников вперед, он поравнялся с Натали, развеяв ее надежду добраться до деревни в относительной тишине. — Как вам школа? Уже обжились?

— Удивительное место, но я еще привыкаю, — стыдясь своих синих кругов под глазами и пятнистого от усталости лица, девушка отвернулась и сделала вид, что увлеченно рассматривает носки своих ботинок. С каждым днем становилось все тяжелее видеть свое угрюмое отражение в зеркалах.

— У вас ведь уже были занятия? Как все прошло? — на фоне общей хмурой атмосферы беззаботный голос Люпина звучал достаточно неуместно.

Не поднимая глаз на собеседника, Натали пожала плечами:

— Хорошие дети, очень послушные. С ними легко работать.

— В Колдовстворце было хуже?

— В каких-то моментах — да. Там ритуалистика — обязательный предмет. Следовательно и нагрузка больше в разы, что у студентов, что у преподавателей, — черный лакированный носок ботинка пнул мокрую гальку.

— Если вам понадобится помощь, я к вашим услугам. Не нужно стесняться, я не кусаюсь, — дружелюбно улыбнулся мужчина. — Хоть Хогвартс и мой дом, вернуться сюда учителем было немного странно. Скажите, а сколько вы преподавали в Колдовстворце? Надеюсь, я не слишком вам надоел?..

— Ничего, — коротко отозвалась Натали, желая поскорее свернуть разговор. — Пять лет.

— И вам не страшно было уезжать? Пересечь всю Европу…

Девушку на секунду перекосило. Люпин, видимо, заметив, как она поежилась, не стал заканчивать фразу. Натали бросила на мужчину короткий нечитаемый взгляд поверх очков и снова перевела его на носки своих ботинок.

— Могу я не отвечать на этот вопрос?

В прохладном воздухе повисла неловкая пауза.

Впереди шумела толпа учеников, растянувшаяся на несколько десятков метров. Все рассыпались на парочки и группки по интересам, и мало кто обращал внимание на идущих позади преподавателей, разве что только Ковачи, держась за руки как малые дети, плелись поблизости, не решаясь подойти ближе. Дементоры благополучно отплыли на полкилометра, пропуская процессию, но девушка по привычке все же нащупала в рукаве пальто палочку.

— Скажите, а по какому учебнику вы преподаете? Мне бы хотелось немного узнать о вашем предмете, — Люпин как ни в чем не бывало пытался продолжить беседу.

— У меня нет учебника. Я даю лекции по материалу, который разработала сама.

— Но ведь в Колдовстворце ваш предмет был одним из основных. Неужели вы все время работали без книги?

— Учебник, по которому я преподавала ранее, не подходит для Хогвартса. Здесь сильно отличаются программы. Мне пришлось разрабатывать материал с нуля, чтобы Министерство и Совет попечителей вообще одобрили новый факультатив. Но на самом деле это только наметки, — плечи Натали разочарованно опустились, и на последних словах речь почти превратилась в шепот.

— А не хотите ли написать методичку? У вас очень хороший английский, я думаю, вы справитесь, — под потрепанной обувью мужчины что-то оглушительно хрустнуло, но тот не обратил никакого внимания.

— Увы, — девушка вдохнула, набрав полные легкие холодного воздуха, отчего в груди начало неприятно покалывать. — Я не профессиональный научный сотрудник, у меня мало опыта в написании статей международного уровня… Я не уверена, что моего опыта хватит для целого учебного пособия, по которому можно было бы преподавать в школе. К тому же, сомневаюсь, что Министерство Магии Великобритании согласится на издание подобного учебника.

— Я не думаю, что Министерство будет против развития новой науки, которая не так уж и распространена в Англии, — задумчиво произнес Люпин, потерев подбородок. — Мне кажется, или вас останавливает что-то еще?

— Да, наверное… Вы можете не воспринимать эту проблему всерьез, но не думаю, что Министерство пропустит в печать учебник, написанный кем-то из другой страны.

— Хм, ну, в таком случае, полагаю, вы можете написать учебник в соавторстве?

— В соавторстве? Я думала над этим, но здесь, скорее всего, та же проблема… Разве кто-то согласится работать со мной, зная о том, что я из другой страны?

— Мне кажется, что если вы будете более открыты хотя бы для ваших коллег, кто-нибудь согласится помочь вам. Не стесняйтесь просить о помощи, если вам что-то понадобится.

Натали задумчиво подняла глаза на собеседника.

— Спасибо.

Люпин мягко улыбнулся ей в ответ и посмотрел вперед, откуда уже раздавались воодушевленные голоса детей:

— Кажется, мы на месте. Давненько я здесь не был…

Оставив вывеску с надписью “Хогсмид” позади, процессия спешно влилась в сонную осеннюю деревню. Горящие редкими витринами небольших магазинов немногочисленные улицы быстро заполнились ожившими студентами, которые быстро разбрелись по округе. Натали обеспокоенно посмотрела на Люпина, но тот только огляделся:

— Я уже проинструктировал студентов, не беспокойтесь. К тому же, они тут далеко не в первый раз. Да и потеряться здесь — это еще надо постараться.

Дерн судорожно выдохнула, выпустив изо рта облачко пара, и едва видно поежилась от холода.

— Могу я угостить вас чашечкой чая? — заметив это, предложил мужчина, указав на незаметную деревянную вывеску с изящной надписью “Чайный пакетик Розы Ли”.

Девушка, зябко шмыгнув носом, отрывисто кивнула. В голове все крутился совет быть более открытой. Надо было попытаться сделать первый шаг, раз уж здесь она планировала остаться надолго.

Через несколько минут они уже заняли один из небольших столиков, расположившись у решетчатой витрины и одним глазом поглядывая за то и дело маячившими на улице детьми. Люпин, оставив пальто на стуле напротив, принес пару больших дымящихся паром чайных чашек, больше походивших на солидные супницы, и опустился за стол. Девушка заглянула в кружку, где в прозрачном, дурманяще пахнущим горьким бергамотом напитке медленно оседала на дно пара чаинок. Руки в привычном жесте обхватили горячую чашку, пытаясь согреться.

— Насколько я понял из ваших объяснений, ритуалистика во многом перекликается с Защитой от Темных искусств, — продолжил Люпин их начатый ранее диалог. — Думаю, ученикам будет только на руку, если мы с вами согласуем тематику наших занятий.

— Я уже утвердила план занятий на этот год с Советом Попечителей. Я думаю, это можно сделать в следующем году, но мне понадобится учебник по вашему предмету.

— Без проблем, я одолжу вам мой экземпляр, — мужчина на пару секунд призадумался. — Может быть, я смогу помочь вам с написанием учебника?

Натали удивленно подняла глаза на коллегу и посмотрела поверх очков, после чего задумчиво опустила голову, поджав губы, и потерла ладони о стенки кружки.

Не бояться просить помощи, да?

— Если вам это не будет в тягость, — наконец выдавила из себя девушка, чувствуя, как через ее руки поднимается тепло от кружки с чаем.

— Что ж, думаю, я смогу найти пару окон для вас в своем расписании, — с легкой, по-ребячески задорной улыбкой ответил он. Заметив недоуменный и несколько настороженный взгляд девушки, он тут же исправился: — Не волнуйтесь, я постараюсь помочь вам.

Натали, осознав, что просто не поняла шутки и, выдавив благодарность, уткнулась в свою кружку. За мутным стеклом витрины в очередной раз остановились две фигуры с одинаковыми прическами. Девушка, краем глаза снова уловив движение на улице, сделала большой глоток из чашки, чем больно обожгла язык.

— Это за вами, я полагаю? — беззаботно усмехнулся Люпин, не спеша потягивая чай.

Натали, едва не подавившись, виновато поджала губы и коротко кивнула.

— Мы договорились, что они покажут мне Хогсмид, — будто оправдываясь, тихо ответила она, стараясь не смотреть в сторону мужчины.

Ошпаренный язык царапал рот изнутри, как кусок наждачной бумаги, тело сдавливало не то пальто, которое Натали не сняла в попытках согреться после мороза, не то чувство вины, что близнецам приходилось мерзнуть на улице. Но и так просто оставить коллегу, который только что предложил ей свою помощь, наедине с остывающим чаем девушка не могла.

— Тогда не стоит заставлять их ждать, — Люпин легко кивнул в сторону витрины и помахал рукой близнецам, которые, стушевавшись, ответили короткими кивками и поспешили отойти. — Если вы переживаете насчет методички, думаю, будет лучше, если мы с вами встретимся на неделе, посмотрим все имеющиеся материалы и, для начала, наметим план работ.

— Да, конечно, — отозвалась Натали, поспешно поднимаясь со стула и одергивая полы пальто.

— И, да, профессор Дерн, — позвал Люпин, заставив девушку вздрогнуть и обернуться к нему. — Пожалуйста, спускайтесь в Большой зал почаще, на завтраки или обеды… Думаю, другие преподаватели будут рады вашей компании.

Смутившись, Натали растерянно кивнула и, выдавив из себя что-то на прощание, выскочила на улицу. Удивительно, но близнецы все еще стояли неподалеку от двери в чайную, замотавшись в шарфы и дыша друг другу на озябшие ладони. Девушка почувствовала болезненный укол вины.

— Простите, я надеюсь, вы не слишком замерзли? — с некоторым беспокойством спросила она, подойдя к Ковачам.

— Мы были в “Сладком Королевстве”, там всегда тепло, — отозвался Миклош, покосившись на Эву.

— Без шапки холодно, — тихо, почти шепотом заметила девочка, и Натали с удивлением заметила, что ее английская речь была намного чище, чем у брата.

— Да, шапка бы не помешала, — Миклош хмыкнул. — Правда, хотелось бы без всяких чучел… Ой!

Эва сильно ткнула брата локтем, и он послушно сменил тему:

— Куда вы бы хотели сходить?

Натали непонимающе перевела взгляд с одного близнеца на другого, но решила не обращать внимания на особенности местного юмора.

— Мне нужно зайти в почтовое отделение, — подумав, ответила она, и дети переглянулись, прикидывая что-то в уме.

— Это по дороге, — наконец кивнула Эва.

— Нам к тому дому с совятней, — поддержал ее Миклош, указав на высокое здание в другом конце центральной улицы. — Мы по дороге вам все покажем!

Взяв сестру за руку, мальчик воодушевленно направился в нужную сторону. Натали оставалось только проследовать за ними. Мимо мелькали теплым оранжевым светом большие клетчатые прямоугольники обшарпанных витрин, обрамленных трещинами облупившейся выцветшей краски. Миклош на пару минут остановился у битком набитой лавки “Сладкое королевство”, где копошащаяся толпа студентов заслонила собой весь прилавок с товаром. Магазинчик “Зонко” высунул свой язык очереди на улицу, где крайние старшекурсники нервно терли нога о ногу, стараясь не замерзнуть окончательно. Миклош, не прерывая рассказа, указал свободной рукой на большую вывеску опрятно выглядящего трактира, в который нырнула пара студентов. Обогнув очередную мутную лужу, дети остановились перед кирпичным зданием с высокой крышей, похожим на одинокую башню, с которой тут же спланировала маленькая совка.

— Мы подождем вас в “Трех метлах”! — Эва улыбнулась Натали, и близнецы направились дальше по улице, оставив Дерн перед тяжелой дверью, выкрашенной в красный.

Девушка, махнув рукой на прощание, обернулась к стеклянной витрине и тут вздрогнула, увидев прямо перед собой похожий на половинку яблока лицевой диск сипухи. Вперившись в нее своим тяжелым взглядом сквозь мутное стекло, сова неподвижным чучелом сидела на жердочке. Натали постаралась состроить наиболее дружелюбное выражение, но это, видимо, совершенно не убедило сипуху — та продолжила следить за каждым движением девушки, пока та не вошла внутрь.

Звякнул колокольчик, и сова громко захлопала одним крылом и заухала, возвещая о прибытии нового клиента. Натали, глубоко вздохнув, чтобы не показывать своего небольшого испуга, вошла в небольшой зал. Перед широкой стойкой стоял посетитель, пока мужчина с короткой черной стрижкой неторопливо заполнял какие-то бумаги.

— …вечерком в “Трех метлах”? Я заканчиваю около восьми… — расслышала Натали тихий голос почтальона и остановилась, как вкопанная, не успев сделать и шага от двери. У мужчины был очень сильный восточно-европейский акцент, который он, по всей видимости, даже не пытался скрыть или выправить.

— Ну-у, не знаю, — протянул в ответ посетитель, почесав затылок. — Помнишь же, мне жена запретила играть в азартные игры.

— Соглашайся, — почтальон одарил его широкой улыбкой. — Твое место за столом пустует уже…

— Не слушай его, Роберт, — из-за высокого стеллажа в дальней части зала выглянул светловолосый мужчина с огромной коробкой в руках. — Сегодня с ним вообще лучше не связываться.

— Это еще почему?! — возмутился почтальон, оторвавшись от заполнения бумаг, и обернулся к своему коллеге.

— Ему утром руна удачи выпала, — продолжил мужчина, выходя из-за стеллажа и водружая свою ношу на столешницу. — Он в такие дни вообще неадекватным становится… Нечего мне угрожать.

Краем глаза Натали заметила, как брюнет провел большим пальцем по шее, но все внимание Дерн занял его напарник, увидев которого она солевым столбом замерла на месте. Это был внушительного вида крепкий светловолосый мужчина, одетый в плотный песочный свитер с высоким воротником. В голове всплыла абсолютно сумасшедшая по своей абсурдности догадка, стоило Натали представить его не в светлой одежде, а в черной. Девушка, кажется, забыла даже дышать, но взгляд холодных голубых глаз будто обжег ее, заставив опустить голову.

— У нас посетитель, Питер, — проворчал мужчина, обернувшись к брюнету и вновь скрылся за стеллажом. — Заканчивай с макулатурой, не создавай очередь.

— Вот, получи и распишись, — почтальон пододвинул бумагу мужчине у стойки и ткнул пальцем в строку, на которой тот оставил размашистую закорючку. — Обломались у меня сегодня легкие деньги, а, Роберт?

— Раз уж Уильям говорит с тобой не связываться, то я, пожалуй, его совету последую, — мужчина рассмеялся и кое-как стащил со стойки свой ящик. — Тяжелый, зараза!

— Доставка до дома — десять кнатов, — на автомате отозвался почтальон, проверяя бумагу и пряча ее куда-то под стойку.

— Нет уж, сам справлюсь, — фыркнул Роберт, потирая спину. — Тебе лишь бы с честных людей побольше денег содрать.

Пропустив замечание мимо ушей, мужчина за стойкой обратился к Натали, которая все еще стояла, как вкопанная.

— Добрый день, мисс, могу я вам чем-то помочь? — с вежливой улыбкой он склонил голову на бок.

Девушка вздрогнула от неожиданности; внезапно отчего-то все слова на английском вылетели из головы. В самый важный момент сознание решительно отказывалось выдать что-то кроме белого шума, как телевизор, антенну которого забыли поправить. Растерянно переведя взгляд на почтальона, ожидавшего ответ, она не нашла ничего лучше, чем молча выудить из кармана заполненные документы и, чувствуя, как по лицу снова ползут красные нервные пятна, протянуть чуть помятые бумаги.

Попрощавшись с посетителем, пролевитировавшим громоздкий ящик через дверь, Питер, тихо вздохнув, принял документы и бегло пробежался по ним глазами. В следующее мгновение его тонкие брови нахмурились, и мужчина бросил взгляд на Натали, однако она продолжала молчать, время от времени пытаясь заглянуть в коридор за его спиной.

— Прошу прощения, подождите минутку, — вежливо произнес почтальон и заглянул за стеллаж, однако, не найдя там своего напарника, прошел вглубь коридора и громко крикнул, заставив Натали вздрогнуть еще раз, — Уильям!

— Какого черта ты тут шумишь? — проворчал тихий голос с акцентом кокни, и из-за соседнего стеллажа показалась белокурая голова его напарника.

— Тут у девушки заявление на выписку газет из… России, — перепроверив еще раз бумаги, Питер протянул их Уильяму.

Мужчина, снова бросив на посетительницу колкий взгляд, отодвинул товарища в сторону и сам подошел к стойке, на ходу просмотрев написанный детским почерком текст:

— Вы уверены, что заполнили верно? Три издания, из которых два — маггловские?

Натали рассеянно кивнула, бряцнув металлической цепочкой очков и силой заставив шевелиться онемевший от волнения язык:

— Да, все вер-рно. Izvestiya, Komsomol’skaya pravda и MosMagVestnik, — девушка тут же поджала обкусанные губы, осознав, что снова сорвалась на треклятый акцент. Нездоровые пятна на щеках стали ощутимо ярче, и на контрасте — круги под глазами в два раза темнее.

— Ärgernis⁽¹⁾, — проворчал Уильям, и прислонившийся к косяку Питер тихо хмыкнул. — Хорошо. Может быть, вы хотите подписаться на какие-то… местные издания?

— Какой самый знаменитый у вас новость? — не думая, протараторила Натали и тут же резко опустила голову, пытаясь зашторить челкой багровое от стыда лицо. С ее опытом настолько криво построить фразу — еще надо было постараться. Слова в голове разбегались в разные стороны, как выпущенные из коробки тараканы. Ладони в карманах начинали потеть. Однако, видимо, покрасневшие уши скрыть от работников почты не удалось.

Уильям снова вздохнул, переглянувшись с Питером, и, пройдя мимо него, сунул напарнику уже порядком измятые бумаги.

— Перенаправь в Лондон, там разберутся, — брякнул он, оставив почтальона наедине с девушкой.

Тот, растерянно повертев документы, вновь подошел к стойке.

— Простите, что вы имели в виду? — его низкий бархатный голос с явным акцентом успокаивающе обратился к Натали. Девушка постаралась собраться с мыслями и сделала глубокий вдох.

— Что из новостных изданий самое популярное? — медленно повторила она, сильно зажмурив глаза, чтобы сосредоточиться и не обращать внимания на гулко отдающуюся в ушах барабанную дробь сердца.

— Хм, может быть, “Ежедневный Пророк”, — убрав документы и порывшись среди бумаг на столе, Питер выудил из стопки свеженький номер газеты и положил его на прилавок. — Вы об этом?

— Д-да, хор-рошо, — она отрывисто закивала, увидев краем глаза движущуюся фотографию какого-то отчаянно вопящего заключенного на первой полосе, точно такую же, какая была в подобной газете у посетителей “Дырявого котла” парой недель ранее, только под другим заголовком. Мужчина без слов, покопавшись в стойке, положил перед Натали несколько бланков, образец для заполнения, перо и чернильницу, подождал, пока девушка разберется с формальностями, и принял оплату. Дерн пыталась скрыть дрожь в руках, но все же поставила две маленькие кляксы, что почтальон или не заметил, или тактично проигнорировал.

— Когда все будет оформлено, сова принесет вам уведомление, — мужчина убрал все бумаги и оперся на стойку, наблюдая за тем, как девушка убирает в сумку оставшуюся со сдачи мелочь и газету. — И, да, мисс, — Натали непонимающе подняла глаза и увидела мягкую улыбку на лице почтальона. — Не стоит так переживать. Все будет хорошо.

Выйдя на улицу, девушка опешила: все дома вокруг казались абсолютно одинаковыми. Однако ее внимание тут же привлекла черная чугунная вывеска крохотной лавочки на другой стороне улицы, и девушка не раздумывая направилась к ней. Как говорится, если не знаешь, куда идти, иди в книжный.

Звонок над входной дверью качнулся и громко оповестил о новом посетителе. Натали оказалась в скромном магазине, своими высокими потолками напоминавший большую дубовую бочку, где практически все пространство занимали полные книжные стеллажи, а с потолка практически рядом с каждой полкой, чуть покачиваясь на впущенном Дерн сквозняке, сушеные головы. Ближайшая ко входу резко басовито захрипела:

— Хэйзел, посетитель! Хватит читать на рабочем месте! А то опять нажалуюсь мистеру Брауну!

В глубине магазина за одной из высоких полок послышалось шевеление, и на все помещение гулко раздалось торопливое цоканье каблуков. За прилавок нырнула молодая девушка с короткими чуть растрепанными темно-русыми волосами. Поправив аккуратные прямоугольные очки, она стала складывать разбросанные книги в стопки и, не глядя на Натали, дежурно протараторила:

— Здравствуйте! Чем могу помочь? Подсказать что-нибу…

Встретившись с девушкой взглядом, она тут же замолкла на полуслове. Натали непонимающе склонила голову на бок, пока кассир пристально оглядывала ее поверх очков.

— Простите, а вы не новый преподаватель из Хогвартса? — осторожно уточнила девушка, отложив книгу, которую держала в руках.

— Д-да, но откуда вы знаете? — едва запинаясь, промямлила Натали.

— Да это же целое событие! Чтобы в Хогвартсе и новый предмет… — кассир подняла палец вверх, будто указывая на важность этого события. — Хотя удивительно, что из Лондона не прислали никаких учебников…

— Я преподаю свой курс по собственным материалам, — в который раз за этот день ответила Натали, но в ответ получила уважительный кивок от собеседницы.

— Что ж, надеюсь, когда-нибудь я увижу вашу книгу, — взгляд девушки потеплел, и она вежливо улыбнулась. — Меня зовут Хэйзел. Если вас что-то интересует, спрашивайте. Как новому клиенту, я могу сделать вам скидку…

Где-то у входа снова неприятно захрипела сушеная голова, заставив Дерн обернуться на голос, но расслышать слов не смогла. Хэйзел же лишь махнула рукой, не обратив на возглас внимания.

Секунду помявшись, Натали кивнула.

— Профессор Дерн, очень приятно, — девушка окинула взглядом стеллажи, теряющиеся под потолком и кивнула сама себе. — Скажите, а у вас есть что-то из маггловской литературы?

— Все, что угодно, — кивнула Хэйзел.

— Тогда, может быть, вы посоветуете мне что-нибудь из художественной литературы? Или классику…

Натали запнулась, увидев, как загорелись у Хэйзел глаза.

* * *

С трудом левитируя высокую башню книг, обмотанную со всех сторон старыми подшивками “Пророка” и пергаментной бумагой, Натали отомкнула двери кабинета. Можно, конечно, было по-человечески нести поклажу как все нормальные люди — за льняной шпагат, которым Хэйзел в несколько раз обвязала стопку выбранных книг. Но руки в любом случае были заняты другими покупками, и девушка решила не рисковать.

Ковачи, все же дождавшись ее, снова провели Дерн по магазинчикам, где по прошествии времени очереди заметно уменьшились. Люпин, застав Натали спустя несколько часов в обнимку со стопкой книг, несколькими свертками из “Сладкого королевства” и в компании что-то наперебой рассказывающих близнецов, едва различимо одобрительно кивнул.

От такого количества новых впечатлений внутри что-то дрожало. Быть может, все и правда образуется? Надо просто привыкнуть. Все непременно должно наладиться, иначе и быть не может. Везде есть замечательные люди, как милая кассир в книжном или как тот терпеливый почтальон. Он ведь не сказал ни единого слова насчет акцента. И к тому же из головы никак не выходил его угрюмый напарник в песочном свитере.

Все будет хорошо.

Сердце бешено колотилось, пока она добиралась вместе со всеми обратно до школы. Стоило больших усилий сдержаться и не побежать со всех ног к себе переварить суматошный день. И наконец засесть за покупки: развернуть пергамент, открыть новые книги, вдохнуть полной грудью запах свежей краски, похрустеть обложкой… Зайдя в свою комнату, Натали, наконец, скинула обувь с уставших ног и закрыла за собой дверь.

Грохот прокатился эхом по пустой комнате. Вся стопка, которую девушка бережно левитировала всю дорогу, рухнула на пол, разорвав упаковку, и теперь книги темной бесформенной грудой валялись на полу вперемешку с бумагой. Рядом сползла на ковер сумка, звякнув мелочью в ощутимо похудевшем кошельке. Зашуршала одежда — девушка с потерянным выражением на лице, будто кто-то ударил ее по затылку, медленно осела на пол, прислонившись спиной к двери.

На темно-зеленой громаде гибискуса огромным кроваво-красным шматком фарша распустился махровый цветок.

---

1) Проблема (нем.)

Вернуться к тексту

Примечания:

Problémák a nyitott ajtókkal (венг.) — Проблемы незапертых дверей

---

— Папа, мы еще долго?

Голос маленькой девочки практически полностью тонул в оглушительном треске сверчков. Топча желтеющие листья клубники, неудобно покрывающей ковром половину огорода, черная длинная фигура отца мялась на месте, пока не облокотилась о кирпичную кладку сарая. Даже в такие светлые от бесконечной россыпи звезд на небе ночи, в деревне их особенно хорошо видно, отца все равно нельзя было рассмотреть, но он точно был рядом.

— Да скоро уже, скоро.

Соседей, под сетчатым забором которых они стояли, в глубине двора видно не было. В стрекочущей тьме мимолетно вспыхнул огонек. Запахло дымом.

— Прекрати. Не при ребенке.

Где-то позади послышался недовольный низкий голос матери. Дыма стало больше — отец снова затянулся.

— Ветер поднялся. До нее не дойдет.

Мелькнул красный кружок на сигарете и снова медленно угас. Когда он загорелся снова, то был уже на уровне глаз девочки. Хрустнули отцовские колени. Потом что-то зашуршало рядом, на земле.

— Дочь, смотри.

У ног девочки вдруг запылал маленький красный язычок, намного ярче, чем звезды или почти дотлевшая сигарета. Он, дрожа под невозможным сквозняком, поглощал сваленные в кучку сухие травинки. Маленький, пугливый, но очень теплый. Чуя, что соломка под ним тает на глазах, он спешил жить, торопился. Не прошло и минуты, как алый горячий бутончик стал гаснуть. Девочка потянулась к нему. Надо было срочно дать огоньку хотя бы соломинку.

— Не трогай.

Строгий голос отца, сидящего рядом на корточках и стряхивающего с фильтра пепел, заставил замереть с протянутой ладошкой.

— Пусть гаснет. Он все уже. Прогорел.

Серые глаза отца, обычно очень эмоционального, сейчас были до ужаса равнодушными. Мужчина из-под пушистых бровей безразлично посмотрел на дочку.

— Папа, но он тухнет…

— Пусть тухнет.

Девочка в панике смотрела уменьшающийся красный язычок. Тот задрожал еще сильнее под легким порывом сквозняка и исчез. Она снова перестала что-то видеть, кроме россыпи холодных звезд. Где-то рядом были ее родители.

— Ладно. Пошли, нас зовут.

— Пап, зажги еще… Зажги, пожалуйста…

Всхлипы девочки никто не услышал.

* * *

В два часа ночи босые ноги девушки опустились с постели на ковер и пошарили по ворсу в поисках тапочек. Найдя оные, она сунула в них стопы и, пошатываясь, поплелась в сторону ванной комнаты, стараясь не смотреть ни в зеркала, ни на пугающе огромный красный цветок, чужеродным пятном выделяющийся на фоне густой зелени листьев. Кипяток душа позволил Натали немного прийти в себя только после того, как она поварилась в нем около получаса. Машинально почистив зубы, высушив голову и переодевшись, девушка вернулась в комнату и снова зажгла огонь в еще теплом камине. Настало время принять кипяток внутрь — пакетик с мелиссой от Лизы опустился в чашку, и через секунду содержимое забурлило.

Все слилось в один долгий-долгий день, который и не думал кончаться.

Глаза невыносимо пекло. Организм отчаянно сигналил, что ему требуется отдых, что полутора часов слишком мало, к тому же на календаре воскресенье — нет нужды готовиться к занятиям и куда-то спешить. Однако стискивающая боль в груди ясно давала понять: заснуть не удастся.

Натали рухнула на стул и воспаленными глазами уставилась на гибискус, неприятно краснеющий уже неделю. В памяти всплыла маленькая худая женщина в спешке купленном черном платье, сломанной фарфоровой куклой обмякшая на руках у мужа и матери, и ее безумный от горя вопль на всю улицу.

Плечи девушки резко дернулись, а руки, дрожа, потянулись за кружкой с дымящейся зеленоватой жижей, призванной хоть как-то успокоить.

Большими глотками опустошив чашку, Натали нервно дернула палочкой и включила радио: нужно было сейчас же заглушить собственные мысли. Приемник послушно ожил и заливисто запел. Она практически его не слушала: ее взгляд блуждал по узорам на напольном ковре, пока не остановился на темнеющей в сером мраке стопке порекомендованных Хэйзел книг, все еще ждавшей, когда ее соизволят наконец разобрать. Стул тихо скрипнул — Натали сползла с него прямо на пол, поближе новым томикам, все еще укутанным обрывками оберточной бумаги.

Со светящихся белизной листов свежего выпуска “Ежедневного пророка” — девушка узнала газету, купленную на почте — на нее смотрело уже знакомое лицо. “Сириус Блэк все еще в бегах!” — гласил заголовок под фото. Поправив сползшие очки, Дерн села по-турецки и открыла статью. Слишком часто этот человек попадался ей на глаза. Она по диагонали пробежалась по строкам на первой полосе, во всех красках повествовавшей о беглом уголовнике, при этом не стесняясь в эпитетах и приправляя жуткими по своей субъективности домыслами и слухами. Но отделять сажу от чечевицы во всей местной писанине, где попадались и не знакомые девушке слова, Натали не стала. Достаточно было только того факта, что именно из-за этого человека Хогвартс окружили кордоном из дементоров. Пролистав подшивку до конца, она не заметила ничего стоящего: газета тут же была безжалостно скомкана и скормлена камину.

Собрав книги в две небольших аккуратных стопки, девушка выудила одну и медленно раскрыла на форзаце. Та сладко скрипнула и дурманяще запахла свежей краской и бумагой, заставив Натали зажмуриться и сделать глубокий вдох. Она давно разучилась обращать внимание на обложку — в любом случае у книги самое важное находится внутри. Полистав небольшой томик, Дерн вернулась к началу. Компаньон на остаток ночи был выбран.

* * *

С колен на ковер с тихим шелестом скатились книга и неизменный карманный словарь, с помощью которого девушка продиралась через заросли витиеватых описаний. Натали открыла глаза и потянулась. Она и не заметила, как заснула, поддавшись дурману лизиных трав. Бросив взгляд на часы, девушка поняла, что спала всего около четырех часов, однако, этого, на удивление, хватило, чтобы она чувствовала себя хоть немного отдохнувшей. Хотя от синяков под глазами избавляться ей придется еще долго, учитывая тот факт, что на ее лице они темнели уже около десятка лет.

Подняв с пола книги, Натали аккуратно положила их на свой письменный стол и устало потерла скисшие глаза, не снимая очков. Надо было умыться: скоро завтрак в Большом зале.

В воскресенье ни в одном учебном заведении нет занятий, и Хогвартс, разумеется, — не исключение из этого правила. А раз нет уроков, то, выходя из своего кабинета, можно со спокойной душой запереть дверь на ключ, что и сделала Натали.

…Другие будут вам рады.

Рады, да?

Черная тень бесшумно промелькнула по сонным пустым коридорам и незаметно скользнула в полуподземный боковой проход Большого зала, насквозь пропахший воском и пылью, что никакой сквозняк не смог бы выветрить его. Но если выбирать между темнотой узкого коридора и тяжелыми, парадными воротами, несомненно очень красивыми, где тебя ежедневно рассматривают как музейный экспонат, Натали всегда выбирала первое.

Тяжелая дверь в конце ступенек пронзительно заскрипела. Подняв красные глаза, девушка внутренне застонала: помещение не пустовало. Надежда в одиночестве быстро перекусить бутербродами окончательно испарилась. Дерн постаралась как можно незаметнее сесть за свое место сбоку стола.

— Доброе утро, профессор, вы сегодня рано, — Люпин опустился неподалеку от угла и доброжелательно улыбнулся. Натали поежилась, хотя здесь сквозняков не было. — Как ваше самочувствие?

Девушка, не поднимая глаз, кивнула в знак приветствия, посыпая сахаром бутерброд с маслом:

— Доброго утра, все хорошо, спасибо, — руки поспешили отправить хлеб в рот под непонимающий взгляд коллеги, странно уставившегося на ее нехитрый завтрак. — Что-то не так?

Мужчина только отмахнулся, наполняя свою чашку чем-то темным: кофе или же крепкий чай — Натали не смогла понять.

— Тогда, если все хорошо, сегодня все в силе, как и договаривались? Как всегда в одиннадцать? — дождавшись охотного одобрительного кивка и улыбнувшись в ответ, Люпин с удовольствием глотнул из чашки.

* * *

Громыхнув лавочкой еще раз, девушка облегченно выдохнула и сладко хрустнула затекшей спиной. Каждый раз убирать лишние места и сдвигать первые две парты было хлопотно, но, к сожалению, необходимо. На рабочем столе удобно разложиться не получилось бы при всем желании, а пускать гостей в свою комнату хотелось в самую последнюю очередь. Из-за приоткрытой двери выплыли пара стопок с потрепанными тетрадями и несколько неровных башенок из книг, под завязку напичканных закладками. За ними гуськом потянулись две чашки с блюдцами, небольшой чайничек, сахарница. Замыкал всю процессию скромный початый пакетик с заваркой. Натали не рискнула светить лизиными отварами перед лишними глазами.

Если подвести промежуточный итог, то в целом день начался неплохо. Однако где-то глубоко внутри то и дело ерзал маленький, совсем крошечный червячок сомнений, по кусочку подъедая уже было устаканившуюся уверенность в светлое и прекрасное далеко. Все шло слишком хорошо, чтобы быть правдой, где-то обязательно должен быть подвох. Скорее всего он уже был, осталось только его обнаружить — а это дело времени. Или же он вылезет наружу сам.

— Добрый день еще раз, профессор!

Беззаботный голос Люпина нарушил тишину кабинета и эхом прокатился по пустому классу. Мужчина, чем-то шурша, подошел к сдвинутому и уже готовому к работе столу, торжественно водрузив на свободное место небольшой сверток пекарской бумаги, в котором, как в птичьем гнезде, лежало несколько белесых от сахарной пудры булочек, видимо, оставшихся с завтрака.

— И вам, — ответила девушка, вежливо кивнув в качестве приглашения, и протянула ему тетрадь.

Полосатое перо уже несколько минут сновало туда-сюда по конспектам, иногда задерживаясь на каком-то слове, иногда что-то безжалостно перечеркивая, заставляя тем самым хозяйку несчастной тетрадки каждый раз внутренне напрягаться, стоило Люпину оставить еще одну короткую пометку рядом с ее, казалось бы, правильно построенным, но невозможно длинным предложением. Натали еще в первый день работы над текстом объяснили, что так англичане не пишут да и детям будет проще воспринимать сложный материал. Все было сказано спокойно, дружелюбно, но тем не менее, когда мужчина снова нещадно рубил и без того редкие, но не казавшиеся девушке громоздкими, предложения на еще более мелкие, она практически ощутимо вздрагивала, краем глаза замечая, что коллега иногда смотрит куда-то за ее спину. Почеркав таким образом где-то треть ее научных изысканий — порядка десятка страниц — примерно за час, мужчина отложил перо.

— Уф, предлагаю сделать перерыв, — он, стараясь скрыть усталость, как можно непринужденнее выпрямил спину, но та предательски захрустела. Он вздохнул и собрал в стопку конспекты.

— Вот, — он протянул их девушке. — Я кое-где поправил формулировки, не больше. Если свериться с нашим общим планом, выходит хорошо. Вы пишете очень просто и понятно, как раз то, что нужно, — Натали с кислым выражением лица приняла бумаги и отложила их в сторону, освобождая место для чая и люпиновского булочного гнезда. Слова коллеги звучали если не издевкой, то как ложь во благо — точно.

Они уже привыкли делать перерывы на чай, так что ее собеседник быстро сориентировался и придвинул на теперь уже пустующее перед ними место чашки и сахарницу, за действиями пытаясь скрыть бурные размышления.

— Простите мне мою наглость, — очень осторожно начал Люпин. — Но вы выбрали весьма своеобразный цветок для спальни.

Натали резко подняла побледневшее лицо и только сейчас осознала, что мужчина все это время косился в сторону ее комнаты. Обернувшись, девушка с ужасом подтвердила свою догадку: она забыла закрыть дверь. В проеме на фоне бьющего из окна света темнели зеленая громада гибискуса и ярко-алая клякса не увядшего махрового цветка.

Мужчина, видимо, осознав неуместность своего комментария, заметно стушевался, сгорбившись над своей чашкой:

— Извините, мне не следовало лезть, — он исподлобья проследил за тем, как девушка на негнущихся ногах медленно встала, подошла к своей комнате, и гибискус исчез за поспешно закрывшейся дверью.

— Ничего, — Дерн вернулась на свое место напротив Люпина.

— Вы привезли его из дома? Должно быть, он вам очень дорог, раз вы его взяли с собой в Хогвартс и не побоялись поставить в спальне… Вы ведь в курсе, что это небе…

— Да, я знаю, — перебив его, грустно выдала Натали, не поднимая глаз. Повисло неловкое молчание, которое Люпин нарушил только спустя некоторое время, видимо, наконец найдя подходящие слова.

— Не поймите неправильно, я только хотел вас предупредить, — когда чай снова был разлит, а булочки медленно, но верно начали уменьшаться в числе, мужчина снова попытался завести разговор.

— Вы из-за него так сильно нервничаете? — он немного качнул головой в сторону двери в ее личную комнату.

Натали внезапно почувствовала, как на нее навалилась усталость. Ее глаза медленно блуждали по осевшим чаинкам, пока девушка пыталась собрать в кучу густой кисель, в который резко превратились ее мысли. Она могла терпеть сколь угодно долго, но ее сил хватало только до тех пор, пока кто-то не начнет лезть с расспросами. Прямо как ваза: в разбитую вазу не поставишь цветов, однако, пока ее не трогаешь, она еще может сохранять какое-то подобие формы. А стоит ее хотя бы легонько коснуться — она тут же рассыплется. Но Натали — не ваза. Ей рассыпаться нельзя.

Девушка устало кивнула, согнувшись над чашкой:

— Вам незачем беспокоиться.

— Так он и правда настолько важен? — тихо уточнил мужчина.

Дерн только грустно промолчала в ответ, отведя глаза в сторону. Люпин задумчиво потер подбородок, покосившись на стопку книг, стоявшую на краю стола:

— Кстати, почему он так странно цветет? Обычно такие растения, особенно в школе, буквально усыпаны цветами, а этот распустился один, да еще и в середине такой холодной осени…

— Кто его знает… — Натали на секунду замолчала. Она уже хотела добавить что-то еще и даже раскрыла рот, но тут же прикусила губы. Незачем плакаться о жизни другому человеку, особенно, когда он так хорошо к ней отнесся, еще и постоянно помогает. Никто не обязан выслушивать ее нытье. Ее проблемы — только ее дело.

Не дождавшись более подробного ответа, Люпин выдохнул:

— Вот как… Кстати, а как вам булочки? Я набрал разных: вот эти с кремом, а эти с джемом, внизу еще с чем-то… Угощайтесь! — мужчина тактично перевел тему и аккуратно подвинул выпечку к собеседнице. Что-то в его взгляде немного изменилось, Натали не понимала, что именно, но на этот раз взяла сладкое и разломила пополам, обнажая вкусно пахнущий ванилью бежевый крем.

— Их пекли еще когда я здесь учился. Мои друзья каждый раз таскали их, — он усмехнулся, — распихивали по карманам не меньше дюжины штук, а потом приносили в гостиную. Всегда половину давили по дороге. Джеймс часто допоздна сидел в ванной комнате и отстирывал мантию от джема. Давно это было. А кажется будто вчера… — его губы растянулись в грустной улыбке. Люпин отхлебнул чай. — Но, знаете, я очень рад, что смог снова сюда вернуться.

— Вы скучали по школе? — голос Натали дрогнул, и она застыла, держа половины разломленной булочки. Мужчина удивленно вскинул брови.

— Хогвартс стал мне вторым домом. И, полагаю, я не один такой, — мечтательно протянул он. — А что вообще из себя представляет Колдовстворец? Если с Бобатоном и Дурмстрангом Хогвартс еще кое-как сотрудничал, пусть и давно, то о вашей школе ходят только слухи… Ох, простите мне мое любопытство, — осекшись, Люпин грустно стукнул чашкой о блюдце.

Натали вздохнула:

— Ничего. Колдовстворец — очень закрытое и консервативное заведение. Неудивительно, что о нашем… — она оговорилась, но быстро поправила, — о быте школы мало что известно за пределами страны. После окончания обучения мне очень повезло устроиться туда работать. Учителя меняются крайне редко, как, собственно, и традиции. Разве что недавно весь педагогический состав стал женским. Но я очень благодарна человеку, который помог мне в свое время. Думаю, без его наставлений, я бы не смогла создать свой собственный курс, да и вообще вряд ли бы оказалась здесь…

Впервые за все время их совместной работы взгляд Натали, направленный в чашку с чаем, ощутимо потеплел. Пауза затянулась, и девушка подняла глаза на своего собеседника. Люпин сидел напротив и, подперев подбородок рукой, как зачарованный, слушал ее с выражением приятного удивления. Заметив ее взгляд, мужчина тут же отвернулся, смущенно улыбнувшись.

— Кхм, вот оно что… Ну, а как вам местная выпечка? — спросил он, потянувшись к пышкам, и вытащил одну наугад.

Натали пожала плечами, пробуя на вкус булочку с кремом, которую она все еще держала в руках.

— Очень вкусно, — прожевав кусочек, пробубнила она и, отложив половинку десерта обратно в кучу, взяла чашку.

Нужно было срочно запить. Чай уже был близок к тому, чтобы превратиться в крепкую заварку. Самое то, чтобы перебить до невозможности приторно-сладкий вкус выпечки. После нескольких глотков во рту осталась только приятная горечь.

* * *

Где-то за стенами кабинета раздался громогласный школьный звонок. До занятия с четверокурсниками у Натали оставалось всего пятнадцать минут, которые она хотела потратить на подготовку. В комнате из-за невозможно сильных сквозняков становилось все более промозгло, а теплые и неожиданно погожие деньки за окном никак не спасали положения одного преподавательских кабинетов, окна которого всегда были в тени. Камин, с хрустом и упоительным треском поедающий очередное полено, кое-как пытался спасти положение, но выходило у него это скверно, особенно сейчас, когда ветер своими порывами едва ли не выбивал и без того звенящие стекла.

Натали одарила дверь уставшим снисходительным взглядом и решила не вставать. Последняя снова, как будто назло, пронзительно взвизгнула и приоткрылась: сквозняк правил бал как хотел. Поежившись, девушка заглянула в кружку. Казалось бы совсем недавно забытый чай уже успел подернуться противной таниновой пленкой. Натали с отвращением взболтала содержимое. Выбрасывать пакетик лизиного травяного сбора было жалко, поэтому было решено чай прокипятить. Серая волшебная палочка, привычно выуженная из левого рукава, резко совершила пасс над чашкой.

В учебном кабинете через щель послышался скрип входной двери, заставив Натали прислушаться и замереть в той же позе над кружкой.

— Сильви, у тебя разве еще есть занятия сегодня?

— Ритуалистика, а потом я свободна. А что?

Раздались приближающиеся шаги, когда девочки вошли в кабинет, со скрипом прикрыв за собой дверь. Первый голос был Натали не знаком, второй же преподаватель после некоторых усилий приписала Калвер — четвертый курс Хаффлпаффа — пока что ничем не выдающейся девочке, всегда сидящей на второй парте у окна с мальчиком из вороньего факультета в вечно треснутых очках.

— Может, ну ее? Пошли погуляем? Всю осень дожди шли, а сегодня солнышко выглянуло, такая погода хорошая!

— Прости, Беа, я просидела в библиотеке все выходные чтобы сделать эту домашнюю, я хочу наконец ее сдать. Ставлю галеон на то, что я получу хороший балл!

Собеседница прыснула:

— Галеон?! Не смеши меня, Сильви, кому вообще нужны хорошие баллы по необязательному предмету? Тем более по ритуалистике.

— Да что не так?

— Да она же скучная!

— А история магии что ли не скучная?

— Там хотя бы поспать можно, да и контрольные всегда можно списать. Я не понимаю, почему на факультативном предмете требования такие же, как у Макгонагалл на трансфигурации! Уже полсеместра прошло, а вы все в библиотеке штаны протираете! Где та хваленая практика, о которой ты мне все уши прожужжала?

— Не на всех предметах так быстро ставят практику…

— Ой да ладно! Вспомни хотя бы ЗОТИ у третьего курса, которым уже на первом занятии боггарта показали! А вы что делали? Бумажки марали.

— Марать бумажки лучше, чем выставлять напоказ свои страхи перед всем курсом, тем более перед слизеринцами, которые этим постоянно пользуются. И вообще, я уже поняла, что ты на меня все еще дуешься! Но пойми, Прорицания — это явно не мое, я не хочу ходить просто за компанию…

Уставший голос Калвер периодически перебивался звонкими хлопками пухлых книг о столешницу парты.

— А весь прошлый год тебя все устраивало! — фыркнула в ответ Беа. — Ты даже не заикнулась, что тебе не нравятся Прорицания, а теперь что? Ты, ни слова не сказав, пишешь заявление на переход на какой-то неизвестный предмет!

— Мы уже все это обсуждали, Беа, может, хватит?

— Ну и пожалуйста! — процедила та. — Зато третьекурсникам было весело! — девочка сделала паузу, будто оглядевшись по сторонам, и ее голос перешел на тихий беглый шотландский акцент. — Я слышала, что у одного из гриффиндорцев боггарт превратился в Снейпа.

— В кого? Ты смеешься?

— А вот если бы ты не ночевала в библиотеке, ты бы тоже знала. Тем более, что об этом уже вся школа судачит. Даже профессора смеялись…

— Да погоди! Это же боггарт, как он…

— В том-то и дело! Новый учитель подсказал мелкому нарядить его в бабкины шмотки! Гениально, скажи?! Не то, что этот Локхарт в прошлом году со своими нудными книжками, такой классный…

— Чего застыли в проходе, эй! — возмущенно гаркнул на них юношеский голос, в котором Натали узнала Гилберта. — Идите отсюда!

— Да и пожалуйста! — не осталась в долгу Беа. — В общем, Сильви, я буду ждать у фонтана!

В класс зашло еще несколько учеников, и их голоса слились в один сплошной гул, в котором больше ничего нельзя было разобрать. Из ступора Натали вывел оглушительный звук школьного звонка и насильно вытащил в реальность. Девушка растерянно опустила глаза на кружку, над которой все еще держала волшебную палочку. Внутри в остатках бурлящей чифирной жижи крутился пакетик успокоительного.

* * *

В зале на обеде было необычайно шумно, и Натали на миг застыла перед боковой дверью, раздумывая, стоит ли заходить. Конечно, заманчиво было запереться на ключ в своей комнате с кружкой чая, забывшись за чтением какой-нибудь книги. В голове всплыла невольно подслушанная фраза про бабкины шмотки, но девушка мотнула головой, чтобы отмахнуться от этой мысли. Она должна социализироваться. Вдохнув, она все же толкнула тяжелую дверь и, привычно обойдя четырехцветные песочные часы, направилась к своему месту за преподавательским столом.

Учеников в зале было намного больше, чем обычно: некоторые обеденный перерыв предпочитали проводить на свежем воздухе, тогда как другие коротали время в библиотеке или за подготовкой к вечерним занятиям. Но в день почты, когда многочисленные совы заполоняли большой зал и устраивали настоящий дождь из конвертов и посылок, все без исключения предпочитали проводить обед в большом зале.

— Профессор Дерн, можно вас на минуту? — голос заместителя директора застал девушку врасплох.

Она застыла рядом со своим местом, не успев сесть, и осталась стоять столбом, когда к ней грациозно подплыла профессор Макгонагалл.

— Да, конечно, — растерянно ответила Натали, с некоторой тревогой посмотрев на женщину. Та поправила свои овальные очки:

— Я заметила, что вы не заполнили журнал посещаемости… — Макгонагалл остановилась, не окончив фразу и заметив, как стремительно побледнело лицо девушки.

— Прощу прощения, я завела свой собственный…

— Помимо собственных мы также ведем и общий журнал, — профессор снисходительно кивнула. — Подойдите завтра в учительскую, я покажу, где он лежит и как его заполнять.

— А, да, конечно, — рассеянно кивнула Натали, и цепочка очков тихо звякнула. — Спасибо, извините…

— Все хорошо, я должна была сказать об этом раньше, — ответила Макгонагалл. — Не волнуйтесь, наслаждайтесь обедом. Приятного аппетита.

— Приятного… — эхом повторила девушка вслед заместителю директора, опускаясь на свое место.

Перед ней материализовалась тарелка с жареной курицей, и Натали глазами поискала понравившийся кусочек. Ее взгляд остановился на золотистой корочке одной из ножек, лежавшей на самом верху горки, но руки почему-то застыли без движения, до белых костяшек сжав столовые приборы. В голове завертелся неповоротливый клубок из обрывков воспоминаний и невольно подслушанного разговора.

Даже преподавателям было смешно…

Натали вздрогнула, услышав радостный возглас какой-то девушки с Гриффиндора, под ободряющие голоса друзей распаковывающей обернутую во множество слоев бумаги посылку. Кто-то хохотал, вслух зачитывая отрывки из письма, и эмоции разливались вокруг теплой атмосферой радости. Дерн, чтобы отвлечься, посмотрела под потолок, выискивая взглядом Шурика и все еще надеясь получить весточку от родителей или подруги, однако под собственный же горький смешок оставила эти попытки. Незачем тешить себя надеждами, она может лишь гадать о том, как сейчас ее родные справляются с творящимся в стране кризисом. Да и Лизе сейчас явно не до нее.

— Add vissza!⁽¹⁾ Жужа, отдай сейчас же!

Натали повернулась на полный злобы голос Миклоша. Юноша, вскочив из-за стола, пытался поймать кружащего над ним сычика с большим алым конвертом в клюве. Из-за крика разговоры смолкли, и все уставились на венгра, ругающего сову сразу на двух языках.

— Это что? Громовещатель? — спросил кто-то, и по залу прокатились шепотки. Кто-то тихо засмеялся, а со стороны стола в зеленых мантиях даже раздался громкий мерзкий свист.

Натали поискала глазами Эву, но девочка, как и другие ученики, лишь испуганно смотрела на своего брата. Мало кто из родителей так не любил своих детей, что присылал им “кричалки”. За все время своей практики в Колдовстворце Дерн могла вспомнить лишь один или два случая, когда ученики получали алые конверты — и поводы для этого были весьма и весьма серьезными. Однако, девушка не могла понять, чем так отличились близнецы, чтобы одному из них родители могли бы прислать “кричалку”.

Сычик, сделав еще один круг над головой Миклоша, взлетел повыше и направился к другому столу. Мальчик проводил его растерянным взглядом и тут же обернулся к Эве. Брат с сестрой успели лишь испуганно переглянуться, и алый конверт упал девочке прямо в руки. Жужа тем временем неторопливо сел на стол и с чувством выполненного долга вытащил из большого блюда кусок жареного мяса.

Разговоры в зале затихли, между учениками пробегали лишь редкие шепотки, и даже некоторые преподаватели из-за своего стола напряженно следили за красным конвертом в руках девочки. Получив несмелый кивок от брата, Эва аккуратно поддела ногтем сургучную печать.

Письмо тут же взмыло в воздух.

— Ковач Эва! Я предупреждаю тебя в первый и последний раз! — рявкнуло письмо низким густым басом на хорошем английском с едва заметным акцентом. — Если мне и матери придется снова ухаживать за твоими животными, я запрещу тебе и твоему брату держать их в доме. Твоя чертова шавка вчера поставила на уши все окрестности и подохла! Наша семья должна показывать себя в лучшем свете и не позориться из-за таких мелочей! Поэтому помяни мое слово, если ты и твой брат посмеете сдать хоть один экзамен ниже “В”, и запаха твоего облезлого щенка в моем доме больше не будет!

В гробовой тишине алый конверт взорвался с тихим хлопком и осыпал пораженно сидящую Эву клочьями разорванной бумаги.

— Кана… Умерла?.. — дрожащим голосом спросила девочка у уничтоженного письма, рассеянно собирая красные кусочки конверта со своих колен.

Натали поджала губы, видя, как на глаза Эвы наворачиваются слезы. Милая и незаметная девочка, всегда старающаяся быть предельно аккуратной и вежливой, явно не заслуживала такого обращения от своего родного отца. Никто не заслуживал. Краем глаза она посмотрела на коллег, но по их лицам ничего нельзя было прочесть. Профессор Флитвик расстроенно охнул.

— Бедная девочка, — тихо пробормотала сидящая рядом с Дерн Спраут.

Грохот со стороны стола Рейвенкло заставил Натали обернуться.

Миклош, запнувшись за лавку, упал на пол, явно разбив в кровь ладони. Не проронив ни звука от боли, он кое-как поднялся и, растолкав гриффиндорцев, сидевших между ним и Хаффлпаффом, вскочил на стол, со звоном перевернув несколько кубков и пнув блюдо. Будто не заметив этого, мальчик, чуть не упав, спрыгнул с другой стороны под тихие возмущения попавшихся на его пути учеников.

Плечи Эвы содрогались в беззвучных рыданиях, когда Миклош, бросившись на колени, крепко обнял сестру. Девочка уткнулась в его плечо, прерывисто дыша, и сжимая в пальцах обрывки конверта.

До конца обеда никто больше не проронил ни единого слова.

---

1) Отдай!

Вернуться к тексту

Примечания:

Tömörített spirál (венг.) — Сжатая пружина

---

Вылетев в коридор, девочка бросилась по лестнице. Неведомая сила с размаху захлопнула створку белой двухметровой двери так, что с откоса посыпалась штукатурка, а по пустому фойе гулко прошлось эхо. Ноги путались в ступеньках, пару раз девочка едва не покатилась вниз, ее спасла только крепкая хватка потных ладоней, до белых костяшек сжимавших сотни раз окрашенные перила. Мелькнули лакированные, скрупулезно вычищенные полы и кипенно-белая лепнина помпезного третьего этажа, больше похожая на мазки масляного крема на торте. Мелкие затейливые растительные узоры, украшавшие сводчатые низкие потолки и стены желтого второго этажа, из-за пелены слез превратились в одну сплошную мешанину. Когда наконец показались побелка и небольшие прямоугольники окон простого и оттого кажущегося пустым первого, девочка, до этого кое-как сдерживавшая плач, всхлипнула и побежала в конец пустого коридора.

Скоро кончится урок. Надо торопиться.

Потянув на себя кольцо двери, девочка ворвалась в гардероб. Добравшись до самого крайнего ряда шуб, она нырнула за вешалку и скрылась за одеждой. Внизу была деревянная стойка с сапогами, которая отлично закрывала беглянку.

Здесь ее не найдут. Здесь ее не тронут. Наверное.

Девочка наконец дала себе волю и беззвучно заревела. Пальцы обгрызанными почти до мяса ногтями впились в побелку, прочертив несколько вертикальных полос. Зубы прикусили другую ладонь. Потом между большим и указательным пальцами появится дугообразный красный, а затем и голубоватый пунктир.

Но сейчас главное не кричать. Что угодно, но не издать ни звука.

Хотелось биться головой о стену, верещать в голос, но заглушить невозможно клокочущую внутри, как вскипевший чайник, в котором почти не осталось воды, обиду. В голове ритмично пульсировал снисходительный отцовский голос: “Ты уже большая девочка, решай свои проблемы сама”. Она бы и рада, но как это сделать — большой открытый вопрос. Как это сделать, если все происходит с ведома учителей, родителей, одноклассников. Как это сделать, если за других кто-то смог заступиться, а тебе сказали разбираться самой. Как это сделать, если тебя едва не убили в драке, когда ты пыталась дать сдачи, а потом еще и отчитали по полной программе.

КАК?!

“Зато ты учишься не в обычной школе! У тебя будет то, чего никогда не было у нас! Терпи.”

Терпи.

Лязгнуло кольцо, дверь, скрипнув, открылась. В гардероб кто-то вошел.

— Ната-аш! Ты тут? Ну, ты чего?

У девочки перехватило дыхание. Слишком знакомый голос, который несколько раз заглушило слишком знакомое чиканье слишком знакомых ножниц — больших, с широким лезвием, очень острых, специально для ткани, с облупившейся темно-синей эмалью на кольцах.

— На-а-ат! Мы же шутим!

Чиканье пока далеко, но хозяин инструмента неспешно ходил по гардеробу и, к ужасу девочки, раздвигал одежду в стороны. Зубы выпустили пальцы, ладони с силой зажали нос и рот, когда шаги раздались в паре метров. Съежившись на полу, девочка едва могла унять дрожь. Заплаканные глаза впились в темно-рыжий мех дубленки, за которой стояла хозяйка ножниц. На ладони легло что-то прохладное и едва ощутимое. Чья-то полупрозрачная большая рука сделала жест не шуметь.

— Это что мы тут делаем?

— Ой!

Ножницы звякнули об пол. Со стороны двери послышался ледяной голос самого страшного преподавателя.

— Это еще что? — звонкое цоканье высоких каблуков приблизилось. — Так вот кто портит имущество, все ясно.

— Извините! Это не я! Я здесь случайно! Вы не так поня… — хозяйка ножниц заискивающе затараторила, но договорить ей не дали.

— А тогда по какой причине вы находитесь в раздевалке во время урока да еще и с ножницами? Закройте ваш поганый рот и не вешайте мне лапшу на уши, милочка, я прекрасно знаю о вашем скверном характере. Будете объясняться перед директором, а потом ваши родители покроют весь ущерб за три месяца, и на этот раз вы не отвертитесь. Марш за мной.

Цокающие каблуки увели пойманного с поличным. В раздевалке установилась гробовая тишина. Девочка за вешалкой через какое-то время перестала дрожать и просто тихо заплакала.

— Я еще долго буду ждать, когда вы выйдете? Или вы мне предлагаете здесь состариться?

* * *

Ни в чем не повинная влажная подушка с силой шлепнулась о дверцу платяного шкафа. Раскидав на своем пути тапочки, босые ноги, громко шлепая по полу, за несколько шагов достигли ванной. Дверь захлопнулась, но замок, по всей видимости не вынесший такого грубого обращения, закрываться не стал. Из образовавшейся темной щели до этого мирно дремлющий на каминной полке Шура услышал приглушенный вой.

Многократно клятый сквозняк все равно как-то умудрялся проникать в, казалось бы, закрытое помещение. Были догадки, откуда он берется: оконная рама несколько раз подозрительно посвистывала — но проверять, где именно поддувало, сил не было, поэтому очередная холодная струя воздуха прошлась над ковром и погнала куда-то в угол у двери упавший с гибискуса бутон. Мохноногий сыч, все время пристально следивший за катающимся по комнате сухоцветом, чудом не раскрошившимся окончательно, пригнул голову, выслеживая маршрут непонятной для него движущейся штуковины. Под ним медленно разгорался камин, напротив же, где-то в шкафу в специально отведенной для него нише между книг, горланило радио. Рядом, сидя за столом и практически лежа на нем, горбилась хозяйка, уже одетая, но как-то особенно усталая, и, катая красивые блестящие камушки из стороны в сторону, буравила взглядом пустую, полосатую от темно-коричневых ободков, кружку. Коробочка радио на шкафу внезапно хрипло взревела:

— Да не хочу я покупать себе радость ценой чужого горя!*

Фигура за столом вздрогнула от неожиданности. Девушка привыкла, что по ночам ответственные за радиовещание никогда не заморачивались и пускали в эфир аудиодорожки из старых фильмов, напротив, ей это даже нравилось, особенно сейчас, когда ее родина помещалась в маленький, черный, местами потрепанный чехол. Однако на станции не только не утруждали себя выбором материала для вещания, но и регулировкой звука, поэтому моменты, когда радио резко переходило с нежного шепота на крик, были не редкостью и всегда заставляли особенно пугливых слушателей если не подпрыгивать, то как минимум вздрагивать.

Натали практически не спала. Часы нарочито медленно перетаскивали стрелки с часа ночи на два и, видимо чувствуя, что на них смотрят, назло делали это еще неспешнее. Одинокая свечка на столе отбрасывала дрожащий свет на гладкие гадальные руны. Последние с девушкой “говорить”, очевидно, не хотели и показывали полную ерунду, какую часто можно услышать у разукрашенных гадалок, обычно пасущихся у метро: “думай своей головой”, “ищи свой путь” и прочую чушь без капли конкретики. Натали, еще раз окинув взглядом получившийся расклад, грустно вздохнула и сгребла камушки обратно в мешочек. Так было всегда, когда ей требовался какой-то важный совет, а возможность спросить была только у рун. В самый нужный момент они всегда молчали.

Убрав мешок с камнями, девушка откинулась на спинку стула. Ее взгляд снова упал на неровную стопку тетрадей в углу стола.

…нарядить его в бабкины шмотки! Гениально, скажи?! Даже преподаватели смеялись!

В связи с последними событиями осознание приходило медленно и мучительно. Разум с трудом соглашался сопоставить добродушного Люпина и слова незнакомой девочки. Но, с другой стороны, врать ей было незачем: они не заметили, что их подслушали, и к тому же девочка специально перешла на шотландский акцент, тот самый, которым так часто грешил ее покойный Владимир Васильевич — переводчик-радист, преподаватель и кумир, своим энтузиазмом приохотивший Натали к английскому и муштровавший ее без зазрения совести. Зачем все эти странные ухищрения, если они знали, что их разговор не был приватным, а за незапертой дверью были еще одни уши, в подобной ситуации очевидно лишние и вообще крайне неуместные?

Вторую же фамилию — Снейп — Дерн уже слышала — ее упоминали на педсовете. Судя по всему она принадлежала мужчине, девушка не могла вспомнить, которому из, но все же легче от этого не становилось, только наоборот. Выходит, что Люпин способен на подобное даже по отношению к малознакомому человеку на глазах у учащихся? Еще в первый день посещения школы заместитель директора ясно дала понять, что субординация и дисциплина в Хогвартсе — не пустой звук, поэтому было бы крайне, крайне странно, если это была какая-то местная шутка.

Мы же шутим!

Натали передернуло.

Зачем Люпину так подставлять кого-то? Профессор ЗОТИ, как и сама Дерн, работал первый год, и бабая, или как его здесь называют, боггарта, показывали третьему курсу уже на первом уроке. Возможно ли за такой короткий срок нажить себе врага? В лице своего коллеги, который работал до тебя в этом заведении и будет с тобой существовать бок о бок до конца года. Или же это был просто необдуманный поступок, который, опять-таки, для обычно очень тактичного и тщательно подбирающего слова Люпина был не свойственен. А что же тогда свойственно?

Перед глазами стояло смутившееся лицо Люпина, как когда они работали с ее конспектами и пили чай. В ушах же звучал подслушанный голос незнакомки.

Новый учитель подсказал…

Девушка скривилась, будто ей скормили пузырек тошнотворно-сладкой солодки вместо обещанного варенья. И запить не дали.

— Пойду! Повинюсь, покаюсь!... Шутки у вас не людские!* — заливисто запричитало радио, будто бы умоляя, чтобы ему сбавили громкость, но Дерн даже не дернулась.

* * *

Нечеловеческими силами выпихнув себя из кабинета, Натали медленно потянулась на завтрак. Она вышла как можно раньше в надежде поскорее расправиться с едой и поменьше светить осунувшимся лицом и опухшими красными от недосыпа глазами перед всей школой. Внутренние призывы о социализации ушли куда-то на дальний план, стоило только договориться с совестью и сойтись с ней на том, что сейчас для Дерн покинуть пределы своего кабинета — уже подвиг, сравнимый с каким-то из Геракловых. Сейчас для личной отчетности нужно было отметиться в Большом зале, тем самым дать понять главным образом коллегам, что она не замуровала себя где-то в застенках своей спальни книгами, что-то положить в рот и избавиться на какое-то время от болезненной тошноты — еще одного подарка бессонницы, от которого уже не получалось отделаться пустым чаем.

Вынырнув как обычно из пыльного бокового проема, девушка бегло огляделась. За преподавательским столом обнаружилась только Спраут, не спеша потягивающая крепкий черный чай. Она тут же обернулась на скрип двери за спиной, ее глаза радостно заблестели при виде Дерн. Чашка тут же была отставлена в сторону.

— Доброго утра… дорогая! — декан на секунду запнулась, уловив отрешенное выражение на бледном лице Натали, но только на мгновение. Девушка подняла на Спраут пустые потемневшие глаза, и в них тепло заблестело что-то живое. Дерн устало опустилась на свой стул, качнув металлической цепочкой очков.

— И вам доброго утра, — девушка рассеянно кивнула в ответ. Дальний уголок сознания, не терявший надежды все же как-то заставить весь остальной разум влиться в коллектив, казалось, аплодировал стоя и благодарил Провидение за то, что Оно было так благосклонно к его хозяйке и ниспослало в ее ближайшее окружение профессора Травологии. — Извините…

— Мерлин, да за что извиняться? Как ты себя чувствуешь? — женщина, не переставая говорить, потянулась едва ли не через весь стол за небольшой металлической кастрюлькой и, ухватив ее за одну из ручек, по-хозяйски подставила к себе поближе. Внутри была еще дымящаяся сладковатым ванильным парком каша, два щедрых черпака которой тут же оказались в тарелке Натали. Согласия последней, разумеется, никто не спрашивал. — А впрочем можешь ничего не говорить, лучше попробуй, сегодня овсянка просто бесподобна.

Дерн, поблагодарив Спраут, уставилась на горку каши, очень неспешно растекавшуюся по тарелке. Пахло действительно вкусно.

— Мы с тобой как-то не общались в последнее время, рассказывай, как твои успехи? Не обращай внимания, нас оттуда не слышно, — женщина заговорщически качнула головой в сторону нескольких детей, сидевших в дальнем конце зала рядом со входом и сонно жевавших что-то вроде тостов. Натали нерешительно отправила дрожащую первую ложку овсянки в рот и проглотила вместе с болезненным комком тоски, подкатившим к самому горлу. Зубы нещадно прикусили щеку изнутри, пока не стало слишком поздно.

В голове судорожно заметались и запутались мысли. Мысли об изнуряющей бессоннице, постоянных ночных кошмарах, все как один состоящих из нарезок ее собственных воспоминаний, не прекращающихся с середины августа, за исключением только одного — призванного ритуалом. Мысли о родителях, Лизе, вести от которой будут неизвестно когда, потому что никто, кроме начальства подруги, не знает, когда они выйдут из изоляции. О газетах с родины, которые все не приходят, о зеленой дуре гибискуса, своим внешним видом пугающей почти так же, как и свойством. О застопорившейся работе над учебником, о странных слухах про Люпина. Каждая из них давила и приносила боль, будто они все скопом бились о внутреннюю стенку черепа, слепо ища выход через рот и вынуждая девушку их наконец озвучить, выговориться и облегчить жизнь. Но это было бы абсолютно бестактно и совершенно несправедливо по отношению к коллеге. Поэтому следовало придушить еще в зародыше истерические позывы, в последнее все чаще норовящие выйти из-под контроля на глазах у других.

Терпи.

— Все хорошо. Детей немного, но все замечательные, — начала девушка, стараясь поменьше смотреть на декана и как можно непринужденнее запихивать в себя завтрак, благо тот не сопротивлялся и, на удивление, обратно не просился, вопреки недавней тошноте. Да и в целом был очень вкусным. — В Хогвартсе все ученики очень старательные.

Помона не глядя подлила себе чай, не забыв при этом наполнить и чашку Дерн. Но вдруг декан с озадаченным видом обернулась на столы, начавшие шуметь студентами. Натали бегло оглядела зал:

— Ковачей еще нет?

— Я не удивлюсь, если они вообще не спустятся после вчерашнего. Бедные дети.

Овсянка во рту стала горькой.

Спраут была права. Сообщать о смерти любимца гневной тирадой, упакованной в алый, вопящий во всеуслышание конверт — так поступать с детьми было слишком жестоко. Ни капли жалости, не говоря уже о каком-то подобии утешения. Неудивительно, что они держатся особняком ото всех: им просто не показали, что можно доверять другим. Да и как этому научиться, у кого, если родители — самые близкие люди — ставят в укор смерть собаки, будто они повинны в ней и вообще подстроили все специально. Смерть — в принципе очень своенравная особа, ей глубоко плевать на время и обстоятельства. Человек же, тем более дети, тем более дети, запертые на целые десять месяцев в школе, не в силах что-либо сделать с этим фактом, только принять как должное. Все поправимо, кроме смерти. И если есть хотя бы тень возможности что-то поправить, то попытка — всяко лучше бездействия.

— Профессор, я прошу прощения, — Натали отложила ложку. — У вас сегодня есть занятия с четвертым курсом?

— Да, а что? — Спраут непонимающе перевела взгляд на бликнувшую очками Дерн.

— Скажите, Ковачи вам сегодня очень нужны? Если они вообще спустятся, конечно…

* * *

Усталый взгляд медленно бродил по большому письменному столу, пока не наткнулся на приготовленные к следующему уроку конспекты, под которыми, беспомощно высунув узорчатый уголок, покоился документ с подписями студентов, нещадно заваленный кучей макулатуры. Вытащив несчастный пергамент, едва не развалив гору, Натали снова всмотрелась в столбец фамилий. В самом верху скромного списка двумя замысловатыми клубками повилики переплетались друг с другом две почти идентичные подписи детей-венгров. Миклош и Эва. Они всегда и везде появлялись и существовали именно в таком порядке. Мальчик неизменно был первым: входил в любое помещение, начинал разговор, поднимал руку, действовал — пробивал путь для более кроткой и тихой сестры. И в то же время они были неотделимы друг от друга. Это было довольно просто понять, достаточно взглянуть на них — две черешни на одной веточке, те, что дети обычно вешают на уши, как сережки: две разных, но растущих из одного места. Оторвешь одну — обязательно пострадает другая. Или даже засохнет.

Руки нервно отложили в сторону документ и нетерпеливо постучали по столешнице ногтями в каком-то странном ритме. Травология у четверокурсников уже шла полным ходом, однако в кабинете ритуалистики Дерн все еще пребывала в одиночестве. Возможно, близнецы добирались от дальних теплиц через всю школу. Их мог задержать какой-то встречный преподаватель. Или завхоз. Или дети вообще пропустили сегодняшние уроки. Эту неопределенность могло решить только время, сейчас тянувшееся предательски медленно.

В дверь скромно постучали, после чего в проеме показалась черная макушка Миклоша:

— Добрый день, профессор. Можно?

Натали, стараясь скрыть излишнюю нервозность, приветственно поднялась со своего места и одобрительно кивнула. Ссутулившаяся мрачная фигура Ковача зашла в кабинет, за ним бесшумной тенью проскользнула Эва.

— Вы хотели нас видеть? Профессор Спраут сказала, что вам нужна помощь, — бесцветный голос Миклоша звучал абсолютно неестественно. Для, к примеру, третьекурсницы Мун — тихой девочки с непроницаемым лицом — привыкшей разговаривать подобным образом и в обычной жизни, с подругами, это было в порядке вещей, но не для обычно эмоционального мальчика с Рейвенкло, никогда не лезущего за словом в карман.

— Да. Нужно перебрать вот те стопки книг и рассортировать по темам и полкам. У меня сейчас заняты руки, а это срочное дело. Справитесь? — Натали, присев на корточки, демонстративно выудила из ящика стопку каких-то бумаг и громко хлопнула ими о стол, после чего выпрямилась и посмотрела на детей поверх сползших на кончик носа очков. Близнецы без слов направились с груде литературы в конце кабинета.

Работа в школе при всех ее недостатках имеет все же и кое-какие достоинства. Одно из них — волей-неволей учишься делать несколько дел одновременно и думать несколько мыслей сразу. А с опытом еще периодически начинает казаться, что тело внезапно выращивает еще один глаз не то на затылке, не то где-то сбоку. Возиться с бумагами и параллельно давать указания помощникам: что и куда поставить, на какую полку, в какое место — было нетрудно. Стопка срочных документов быстро растаяла, а книги, с которым разбирались Ковачи, оперативно перекочевали в шкаф, на свое постоянное место жительство.

Натали взглянула на часы. До конца урока еще оставалась львиная доля времени, хотя она и рассчитывала, что дети быстро разделаются с работой и еще останется около пятнадцати минут.

— Профессор, вам еще что-то нужно? — Миклош немного оживился, но все еще был изрядно помят, не говоря уже об Эве, которая больше походила на призрака.

Дерн задумчиво снова посмотрела на время, что-то прикидывая в уме:

— Вы быстро справились… Раз так…

После короткого взмаха белесой палочкой на ближайшей первой парте оказались небольшой дымящийся паром белесый чайничек с черной макушкой крышки, три чашки на темно-синих шерстяных подставках и самым наглым образом утащенный под шумок с завтрака некрупный, разящий корицей кругляш яблочного пирога, еще в первый день пребывания в школе понравившегося Дерн.

— Не отпускать же вас бродить по школе. Может, составите мне компанию?

Близнецы непонимающе переглянулись и, кисло пожав плечами, устало сели за накрытый стол. Натали опустилась на стул напротив них, разлила чай и принялась разрезать пирог. По комнате медленно пополз горьковатый запах заваренной мяты вперемешку с пироговой корицей. Поить детей своими успокоительными девушка не решилась, хотя такая мысль все же несколько раз посещала ее голову. Но, побоявшись и не решив рисковать, она все-таки подмешала в чай обыкновенную аптечную мяту, несколько темно-зеленых коробочек которой покоились на дне уже убранного чемодана. Они ей пока не были нужны: Лиза ее обеспечила своим сбором, куда более действенным, нежели обыкновенная сушеная садовая травка, а вот детям сейчас самое то.

— Когда я только приехала в Хогвартс, это было первое, что я здесь попробовала. Очень похоже на то, что готовила дома мама, держите, — Натали протянула сразу обоим близнецам по тарелке с крупным куском пирога и маленькими вилками.

Миклош, принимая сладкое, про себя выдавил “спасибо” и неловко продолжил:

— Ваша мама готовила пироги?

— Да, чаще бабушка, но этот похож именно на мамин. Мне иногда очень ее не хватает, — Натали сделала паузу, потянув горячий чай из кружки, и продолжила уже чуть тише. — А вы не скучаете по дому?

Мальчик, до этого лениво ковырявший выпечку, начал со злостью кромсать печеное тесто и давить податливые яблоки в кашу.

— Нет. Мы вообще не хотели переезжать. Наш дом остался там, в Пече. Но можно подумать, нас кто-то спрашивал. Как можно скучать по людям, которым ты нужен только для вида самой лучшей в мире семьи?

— Тяжело вам приходится, — Дерн оставалось только вздохнуть, чтобы перебить паузу в и без того неловком разговоре.

Спустя минуту Миклош снова неожиданно подал голос:

— Как закончим школу, так сразу вернемся в Венгрию.

— А родители? — спокойно и тихо спросила Натали.

— А что они? Пусть живут, как хотят. Вот уедем, и никто их больше позорить не будет.

В помещении снова повисла гнетущая тишина, иногда нарушаемая звяканьем металлической вилочки Миклоша о керамическое блюдце — мальчик, хмуро витая в своих мыслях, растерзал пирог и теперь медленно его жевал. Эва за все время их крайне странной беседы так и не притронулась ни к чаю, ни к тарелке, а только сидела повесив голову. Натали надеялась, что в какой-то момент и она нет-нет, но присоединится, выговорится, и ей хоть немного полегчает.

Пауза затянулась, нужно было как-то еще раз попробовать их разболтать, но в голове только отдавалось эхом бряцание столовых приборов. Вся надежда была на Миклоша, что тот так или иначе втянет сестру.

Видя, что все без толку, Натали решила идти ва-банк.

— Она болела? Ваша собака…

Эва едва заметно вздрогнула, а мальчик на мгновение замер. Но после все же нашелся, что ответить:

— Да, давно. Мы хотели отвезти ее к магловскому врачу на каникулах, копили деньги… Она ведь была нам как член семьи… А теперь… Какой во всем этом смысл… Мы ведь позорим…

Девушка медленно обвела глазами стол и нервно сглотнула, обнимая ладонями стенки своей чашки. Слова Миклоша звучали слишком уж знакомо.

— У нас дома… Жил Дымок. Бабушка его принесла еще котенком. Он был мне другом все мое детство. Это был самый ласковый и самый умный кот. Он знал, когда отец уходит на работу и когда возвращается, знал, что как только за его хозяином закроется калитка, мы с мамой его обязательно пустим в дом. Он ловил мышей, рыбу и очень меня любил. А когда постарел, даже отец проникся к нему… Уважением? Как-то даже помог отбиться от соседских котов. Один раз летом я вернулась домой, но Дымок меня не встретил как обычно. Я сказала об этом маме. Она ответила, что отец его выкинул на мусорку. Оказалось, что он умер. И его просто выбросили, даже не похоронив. Я проплакала весь день. Мои родители ничего плохого в этом не увидели…

Натали прервалась, когда услышала всхлип. Подняв глаза, она только сейчас заметила зареванное лицо девочки напротив. Видимо, Эва долго держалась, чтобы не издать ни звука: сахарная пудра на ее нетронутом пироге почти везде размокла от падающих слез. Миклош тепло обнял уже в голос заплакавшую сестру, и та зарылась носом в его мантию.

Внутри что-то задрожало. Девушка уже пожалела, что затронула эту тему и вообще обо всей этой затее с беседой по душам. Может быть, они только успокоились, только-только смирились, переварили все события, а она полезла не в свое дело и надавила на больное, хотя никто ее об этом не просил.

Между тем девочка плакала. Плакала куда громче, чем вчера в зале, навзрыд. Миклош, обнимал и слегка покачивал ее, успокаивая. Натали же беспомощно сидела напротив, опустив руки на колени. Потихоньку Эва затихала, плечи дрожали все меньше, дыхание постепенно выравнивалось. Наконец брат отпустил ее и заглянул в красное и опухшее от слез лицо, которое девочка тут же опустила, зашторившись волосами. Девушка взмахом палочки опустошила ее чашку от успевшего уже остыть чая и налила туда свежего.

— Эва, держи, — девочка скорее по инерции приняла кружку и еще немного дрожа припала к ней. Миклош не сводил с сестры обеспокоенных глаз, пока она едва ли не залпом поглощала теплый чай. Когда в чашке осталось чуть меньше половины, девочка поставила посуду на стол и пустыми уставшими глазами уставилась на остатки.

— Все мы… здесь временно, — едва слышно прошептала Натали, так, чтобы только близнецы ее и услышали, хотя кроме них троих в помещении больше никого не было. — Мы здесь только гости. И не можем ничего сделать для тех, кто нас покинул. Им сейчас намного легче: у них теперь ничего не болит, им не страшно. Они все видят, все про нас знают и очень, очень нас любят, какие бы ни были между вами раньше отношения. Поэтому если мы их будем помнить, они будут рады. Это единственное, что мы можем теперь для них сделать.

Мальчик перевел взгляд с Эвы куда-то на стол. Девочка молча смотрела вниз, где стояла полупустая темно-синяя чашка. После пары минут молчания она сипло и бесцветно произнесла первые за сегодня слова:

— У вас очень вкусный чай. Спасибо.

Когда за Ковачами закрылась дверь, Натали уронила голову на руки и закрыла лицо ладонями. Перед ней все еще был накрыт стол на троих. Один кусок пирога почти полностью съеден, остальное же размазано кашей по тарелке. Еще один стоял нетронутым, покрытый мокрой и теперь солоноватой корочкой пудры, начавшей уже подсыхать. И ее тарелка. Но девушка чувствовала, что ни куска в рот взять не сможет. В коридоре где-то вдалеке звенел звонок на перемену. Надо было начинать прибирать кабинет, но профессор все еще сидела без движения.

У вас очень вкусный чай. Спасибо.

Это был полный провал.

* * *

На обеде Дерн снова перебилась чаем. Разговор с близнецами все еще комом стоял в горле, а отсутствие последних в Большом зале только подтверждало догадку Натали. Она сделала только хуже и довела ребенка до истерики.

Не успела девушка войти в зал, ее тут же повлекла к себе взволнованная Спраут. На ее молчаливый вопрос о том, как все прошло, девушка только рассеянно покачала головой. Привычные огоньки в глазах декана тут же погасли, и женщина помрачнела.

— Ничего, я верю, ты попыталась. Это хорошо, — как ни странно утешительный тон Помоны совсем не утешал. — Я с ними потом еще сама поговорю.

Натали опустила лицо, прикрывая челкой играющие желваки и нездоровые пятна на щеках, поселившиеся уже практически насовсем. В голове раз за разом прокручивался неудавшийся разговор.

Что она сделала не так? Что же нужно было им сказать, как подбодрить? Все же именно они всегда придавали ей капельку уверенности в том, что она здесь, в этой школе, не напрасно, что действительно она нужна. А теперь, когда появилась возможность отдать этот долг и поддержать их, Дерн снова напортачила.

— Дорогая, это твоя сова?

Спраут слегка тронула девушку за плечо. Натали резко вынырнула из своих мыслей и посмотрела вверх. Над ними кружил Шурик, неся в лапах темный, обвязанный наспех какой-то лохматой бечевкой тубус, который тут же упал в руки Дерн. Сыч, сбросив поклажу, порхнул к высокой спинке стула хозяйки и умостился на ней, будто почуяв, что это место сделали специально для него.

Девушка непонимающе покрутила посылку. Мелкая убористая надпись на крышке настоятельно требовала после получения бумаг вернуть тубус сове, дабы та отнесла его восвояси, предположительно в ближайшее отделение почты. Сняв колпак, Натали вытащила содержимое и тут же вздрогнула, увидев газеты с русскими заголовками. Поверх всего лежала небольшая записка:

“Уважаемая мисс Натали Дерн,

Годовая подписка на запрошенные вами издания успешно оформлена. При желании ее продлить или же прекратить просьба обратиться в ближайшее почтовое отделение (д. Хогсмид). Будьте внимательны, в случае прекращения потраченные средства возврату не подлежат.

P.S. Просим при получении корреспонденции отправлять тубус обратно с совой.

С уважением, работник почты Питер В.”

Отложив бумажку, Натали схватилась за подшивки газет. На удивление пришли все четыре. “Ежедневный Пророк” был практически сразу откинут в сторону — местные новости ее не так интересовали. Оперативно разрезав чистым обеденным ножом листы, девушка хотела бегло пробежаться по заголовкам, дабы убедиться, что на родине все спокойно, а потом уже, после обеда, вернуться к себе в комнату и неспешно ознакомиться. Но ее взгляд застыл прямо на первой полосе. Края “Известий”, как и руки, с силой сжавшие страницы газеты, сильно затряслись.

“Переворот, опять переворот” — гласил большой заголовок на первой странице. Мысль о том, чтобы отложить чтение на потом, была сразу же забыта. В несколько минут буквально пожрав глазами первую газету, Натали принялась дрожащим ножом кромсать вторую, сильно надорвав листы в нескольких местах. Еще одно магловское издание куда больше сгущало краски и, не стесняясь, во всю пропагандировало “очнуться” и “окончить беспредел”. Только МосМагВестник угрожающе молчал о политической ситуации. Для него это было очень странно, учитывая то, насколько часто волшебников использовали по поводу и без и как агрессивно среди них велась агитационная деятельность. Страницы пестрели только бытовой нелепицей: сокращением численности домовых в связи с урбанизацией, защитами научных работ на безумно важные темы, открытием нового питомника для сов где-то под Тулой и прочей чепухой, просто абсурдной на фоне ситуации в стране.

Натали вернулась к первым газетам. Чем больше она понимала, к чему все идет, тем белее становилось ее лицо. Больше всего пугал факт, что ее родители сейчас как раз отсиживались где-то в подмосковье. Они планировали вернуться домой только к концу октября. А теперь, когда они находятся недалеко от столицы, все ли с ними будет в порядке? Хватит ли у мамы сил удержать ее импульсивного отца от глупостей? Если в прошлый раз у них с Лизой получилось отговорить его, уже собравшего чемоданы, от того, чтобы выйти на улицы, “помочь другим проснуться” и “вершить правое дело”, то хватит ли теперь сил у матери? Отец никогда не отличался холодным рассудком и всегда был эмоциональным. А самое главное — привыкшим верить всему, что крутили по отвратительно шипящему магловскому рогатому ящику. И это было страшно.

— Профессор Дерн, — девушка, дернувшись от неожиданности, рассеянно подняла голову на подошедшую Макгонагалл. Последняя хотела было что-то сурово сказать, но увидев потерянное лицо девушки, смягчилась. — После обеда зайдите в учительскую.

— Д-да, хорошо, — Натали кивнула уходящей женщине и на автомате сгребла корреспонденцию в какое-то подобие стопки. Шура, все еще сидевший на спинке стула, засуетился, чуя беспокойство хозяйки. Но привычно цапнуть ее за руку он не успел, потому что ему всучили пустой тубус из-под газет и совиное печенье, выуженное из черного рукава. Раздосадованный, сыч вспорхнул к потолку.

* * *

Прижимая к груди газеты и свой журнал, и без того нескладная, а теперь еще и будто скукожившаяся фигура в черном большими шагами двигалась по направлению к учительской. По пустому коридору — многие ученики все еще были в Большом зале — приглушенным эхом разносился только звук шагов. В учительской на первый взгляд тоже было пусто. Натали прикрыла за собой дверь, щелкнув замком. На звук из-за книжных стеллажей выплыла заместитель директора, к которой уже успела вернуться ее привычная холодность.

— Сюда, профессор.

Она поманила девушку куда-то обратно за стеллажи к, по всей видимости, своему столу, в центре которого лежал увесистый раскрытый фолиант в кожаном переплете, пестрящий тонкими ленточками закладок. Указав на журнал, Минерва вернулась за стол.

— Вы в Колдовстворце, я надеюсь, вели что-то подобное. Это ваши страницы, для простоты мы пользуемся закладками. Ваша — оливковая. Напротив фамилий учащихся должна стоять отметка о посещении или о неявке. Заполнять не реже двух раз в неделю. Разумеется, вы ведете учет только вашей дисциплины, — Макгонагалл демонстративно полистала журнал, внимательно следя за реакцией Дерн. Судя по тону, она ее не устроила.

Натали кивнула и хотела было что-то спросить, как заместитель внезапно сменила тему.

— Мне хотелось бы с вами еще кое-что обсудить, — ее очки опасно сверкнули. — Понимаю, переезд вам дался с трудом, вы еще здесь обживаетесь. Но тем не менее я попрошу вас не забывать о том, что вы теперь преподаватель Хогвартса, не Колдовстворца. Мне неизвестно, как осуществлялось преподавание в… — она запнулась. — В России… Но в этой школе не принято забирать детей с занятий по первой прихоти. Возможно, вы хотели как лучше, я понимаю. Но у них есть деканы факультетов, к которым дети всегда могут обратиться. Вы — обыкновенный преподаватель. Не берите на себя слишком много, — женщина снова внимательно посмотрела на Натали поверх очков. — Я очень надеюсь, что вы меня услышали, миз Дерн.

Она встала со своего места, подвинув к девушке свое перо и чернильницу. Тихо шелестя мантией, заместитель директора обошла стол:

— Можете заполнять журнал. Как закончите, оставьте все на своих местах, — попрощавшись таким образом, она вышла из учительской.

Натали села. К горлу подкатывал горький комок, не то рвоты, не то обиды. Ей не раз говорили, что в ее голове живут тараканы. И кажется, один из них, чего-то испугавшись и решив на всякий случай перестраховаться, щелкнул воображаемый рубильник, стерев все эмоции с ее лица. Но только с лица. Перо, дрожа и чудом не ставя кляксы на пергаменте журнала, медленно, но верно заполняло документ. Обычно монотонная работа хорошо отвлекала девушку от навязчивых мыслей. Однако сейчас внутренний котелок постепенно закипал.

В попытке успокоиться Натали взглянула в окно, за которым стояла на редкость замечательная погода. Создавалось ощущение, что осень будто бы вспомнила, что еще не отпустила промозглой Англии все положенные ей теплые деньки, вернулась и устроила настоящее бабье лето, пусть и запоздалое. Пронзительно-голубое шотландское небо до самого горизонта оставалось чистым, не замаранным ни единым облаком, и упиралось в ярко-рыжую после недавних холодов траву, покрывавшую пологие холмы вокруг школы. Жаль только, что листва с деревьев практически полностью облетела, и те стояли голыми, как почерневшие кости обглоданной рыбины. Но даже такой красивый пейзаж, прямо просивший выйти на улицу и подышать свежим воздухом после всей бумажной волокиты, не отвлекал от бурлящих внутри мыслей.

Как только начало казаться, что все налаживается, девушку будто спустили на землю и учтиво напомнили, что есть вещи, которые от нее не зависят, в которые она не может вмешаться, как бы ни хотела. Но и обратное тоже верно: если она может что-то для кого-то сделать, то не должна. Это не входит в ее обязанности. Это ее не касается.

Тогда что же касается?

Но в этой школе не принято…

Тогда что же принято? Пускать все на самотек и закрывать глаза?

Гениально, скажи?!

У вас очень вкусный чай. Спасибо.

Мы же шутим!

— Профессор Дерн? Добрый день, не ожидал вас здесь увидеть.

Резко обернувшись, девушка увидела за своей спиной озадаченное расчерченное шрамами лицо Профессора Люпина. По всей видимости, она не заметила, как он вошел в помещение. Натали молча развернулась к столу, ставя последние подписи и чувствуя, как ее начинает колотить.

— У вас что-то случилось?

— Ничего, заканчиваю заполнять журнал и возвращаюсь в свой кабинет.

— Вам помочь? — мужчина сделал пару шагов к ней.

— Нет, спасибо.

Дерн громко и красноречиво стукнула краем стопки своих бумаг о стол, про себя молясь всевышнему, чтобы обычно эмпатичный Люпин почувствовал, что ее лучше сейчас не трогать.

— У вас точно случилось что-то… Может, выпьем? Вам определенно нужно выпустить пар. У меня где-то была очень хорошая медовуха…

Но мужчина не почувствовал и продолжил тыкать расспросами в из без того трещавшую по швам вазу, сейчас больше похожую на кипящий котелок, которому никто так и не сказал “горшочек, не вари”. И горшочек варил все больше, не в силах остановиться.

— Выпустить пар? Как третьекурснику на боггарте?..

— О… Вы про Лонгботтома? По-моему, у него замечательно получилось, очень забавный боггарт! — Люпин беззаботно хохотнул. — У его бабушки просто отменный гардероб!.. Мисс Дерн, с вами все в порядке? Вы очень бледная…

И, не выдержав, горшочек-ваза разлетелся.

— У меня все в полном порядке. Это что-то с вами, если вы настаиваете, — не дав договорить, прорычала Натали, едва не срываясь на кошмарный акцент, все это время старательно сдерживаемый. Девушка резко развернулась, испепеляюще глядя в глаза Люпину поверх сползших очков. — Я считала вас порядочным человеком. Но, видимо, ошиблась.

Мужчина непонимающе вскинул брови:

— Не понимаю, о чем вы…

Дерн встала, отодвинулась от столешницы и ошарашенно распахнула покрасневшие глаза, стараясь держать свое негодование в руках, после чего опустила голову, скрыв под челкой лицо.

— Я понимаю, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, что не мне, двадцати-с-чем-то-летней пигалице-иностранке, поучать людей старше меня, как вести себя и прочее… — она резко подняла глаза. — Но, скажите мне, по-вашему, унижать своего коллегу перед учащимися — это приемлемо?

— Если вы о профессоре Снейпе, то это была обыкновенная шалость, не больше, не стоит это воспринимать так близко к сердцу, — поняв, о чем идет речь, Люпин облегченно выдохнул, и даже его щеки немного посветлели. — А Лонгботтому действительно не мешало выпустить пар.

Мы же шутим!

Внутри у девушки все внезапно похолодело.

— То есть вы считаете нор-рмальным сексистские унижения взрослых публичных людей перед толпой тр-ринадцатилетних подростков, только вошедших в пубертат? Толпой, которая не умеет дер-ржать язык за зубами, но даже не в этом дело, — цепочка на круглых очках вздрогнула. — Хотя нет, и в этом тоже. Дискр-редитир-ровать своего коллегу и впутывать в это учащихся… Вы в своем уме?

Натали уже не хмурилась. Она исподлобья смотрела прямо в глаза. Мужчина напротив не выдержал и отвел взгляд в сторону от человека, который все еще внешне как две капли походил на тихоню, не так давно на этом же месте сжимавшую дрожащими руками бокал с вином, но только внешне.

Дерн словно не своим голосом продолжала:

— Вы в этих стенах будете запер-рты ближайшие десять месяцев. Вдумайтесь, десять. Пр-рактически год. В одних стенах с человеком, котор-рого так отвр-ратительно унизили.

— Это же дети, они быстро все забудут, не берите в голову.

— Вы в этом увер-рены? А в вашу голову никогда не закр-радывалась мысль, что иногда и взр-рослым нужна защита от детей?

Девушка сделала шаг вперед, не отрывая глаз от Люпина, нарушая даже свое любимое “пионерское расстояние” и незыблемое ранее для нее правило не грубить ни при каких обстоятельствах. Она слишком часто видела итоги таких шуток. Ее голос стал громче и полностью исказился от невозможно каркающего акцента:

— Я видела, как пер-рвокур-рсник выбил тр-ри зуба пер-рсоналу школы. Как втор-рокур-рсница пыталась отр-равить дир-ректор-ра. Как нового учителя доводили до истер-рик пр-росто так и как потом его освистывали, когда он шел по кор-ридор-ру. Как дети лгали р-родителям в глаза, чтобы избавиться от неугодных. Как дети заливали учительский стол водой и высмар-ркивались в полы одежд. Дети забудут? О, нет, пр-рофессор-р. Они бывают кр-райне жестокими, вне зависимости о того, англичане они или нет, и только такие же учителя, твои коллеги, иногда становятся единственной поддер-ржкой. Знаете, почему коллектив Колдовствор-рца недавно стал полностью женским? Моего др-руга гр-рязно оклеветала шестикур-рсница из-за плохих отметок, и ему пришлось уехать. Пр-росто так. А вы, в свою очер-редь, узаконили ненависть к коллеге и сделали это нор-рмой для всей школы. Даю голову на отсечение, что если бы не вы, студент бы не посмел пр-ревр-ратить боггар-рта таким обр-разом. У него бы не хватило ни фантазии, ни духу.

Натали на секунду смолкла и продолжила уже тише:

— Скажите, если я вам пер-рейду дор-рогу, вы и надо мной так пошалите? Наколдуете мне одежду чьего-то деда? Или вообще р-разденете догола? Нет, вы — хуже, чем дети. Вы — взрослый человек — делаете все за спиной чужими р-руками. В лицо что-то сказать вы тр-русите и пр-рикр-рываетесь шалостями.

…шутим!

Натали махнула палочкой, поднимая магией в воздух кипы бумаг и резко обошла профессора ЗОТИ. С силой открыв дверь, она развернулась и в последний раз с презрением взглянула на Люпина.

— Вы отвр-ратительны.

С остервенением захлопывая за собой дверь, Дерн вдруг почувствовала, что в кого-то влетела. Пробубнив на автомате слова извинения, она, не глядя, направила чудом не рассыпавшуюся стопку в свой кабинет и широким быстрым шагом направилась следом.

---

Примечания:

* — Сказ про то, как царь Петр арапа женил (1976 г.)

Примечания:

Megosztottunk egy narancsot (венг.) — Мы делили апельсин

---

Позади опущенных плеч и сгорбленной спины, отрезав последний путь к отступлению, тяжело захлопнулась дверь. В коридоре больше никого не было: все уже ушли отмечать закрытие череды экзаменов, в том числе и учителя, где-то вдалеке прозвеневшие подаренным учащимися “сервизом” в сумках и погасившие один из двух рядов свечей за собой.

В небольшом темнеющем от спускавшихся сумерек кабинете остались только двое. Мрачная темноволосая женщина отрывистыми движениями перебирала на своем рабочем столе какие-то бумаги, ставила подписи, что-то откидывала в сторону, что-то рвала на несколько частей и превращала в пепел прямо в руках — человек работал. Натали, прижимая к себе две толстые тетради, скукожилась, как дедовы сушеные яблоки, которые он раньше собирал с прогнившей изнутри яблони, а потом раскладывал на солнцепеке.

К этому экзамену она была абсолютно не готова. Перед ней же сидел самый страшный учитель. Но все в этой жизни когда-нибудь заканчивается. И этот позор тоже рано или поздно ее минует, оставалось только потерпеть несколько минут унижений, оскорблений с переходом на личности, нотаций, получить заслуженный “неуд” и уйти к себе в комнату. Сдать экзамен, за который она не то, что не садилась, а даже не посетила и половины занятий, не было никаких шансов.

Последние пару месяцев ее жизни скомкались в несколько дней сплошной ухабистой дороги по сугробам от Колдовстворца и до дома, несколько часов на морозе сначала в родной станице, затем на погосте и снова дни до школы. По возвращении никому не было никакого дела до занятий. Только постель и забытье.

Все вокруг было в вечном движении: соседка собиралась на уроки, что-то наглаживала, шурша кочерыжками в металлическом утюге, бегала, суетилась. В коридорах все то и дело сновало туда-сюда, мчалось, спешило. Но зачем куда-то спешить, если итог все равно у всех один? Какая разница: пойдет она на занятия или нет, если Сугробова придирается даже к отличникам с идеальной работой и посещаемостью, если Натали не было на занятиях бог знает сколько времени, а каждый раз, когда она, казалось бы, стояла у двери кабинета и оставалось только дернуть за ручку, ее ладонь вечно тряслась и застывала в миллиметрах от нее. Какая разница, если все всегда заканчивается одним и тем же — тремя метрами под травой?

Все суета.

— Не стойте в проходе, садитесь.

Низкий командный голос Сугробовой всегда было легко узнать даже в толпе. Рядом с ее массивным дубовым столом выдвинулся стул — эшафот готов. Можно подниматься.

— Ваши конспекты.

— Регина Орестовна…

— Только не говорите, что у вас их нет, — Сугробова перевела хищные синие глаза с бумаг на едва видно трясущуюся студентку. — Вы же зачем-то приволокли сюда эту макулатуру. И я, кажется, сказала вам сесть.

Натали медленно подошла и опустилась на стул, на автомате протягивая практически пустые тетради. Между тем кабинет окончательно погрузился во мрак. В наступившей темноте на столе вспыхнул свечкой одноголовый канделябр, отбросив тень на лицо Натали и очень удобно скрыв тут же покатившиеся слезы. Девушка чувствовала — сейчас ее размажут.

Учитель раскрыла тетради и молча полистала написанное. Спокойный голос раздался в кабинете:

— Конспекты у вас на месте, посещаемость тоже…

Не поднимая головы, ученица распахнула глаза, услышав очевидную ложь, и затряслась:

— Регина Орестовна, я ведь ничего не знаю… Совсем… Ритуалистика…

— Я не глупая. И ты тоже. На каникулах все мне отработаешь на практике, — впервые она в разговоре с учащимся переходила на “ты”. — Не реви, — Сугробова отложила в сторону полупустые тетради, когда услышала, что Натали едва слышно заплакала. — Не показывай посторонним свою слабость. Человек часто не имеет свойства держать язык за зубами. А нареветься и сходить на поминки ты всегда успеешь когда-нибудь потом. Погоревали и хватит. Единственное, что сейчас важно — похороны были не твои.

Натали точно помнила, что никому из учителей не говорила о причине своего отсутствия, а родители выгородили ее бумажкой с подписью “по семейным обстоятельствам”.

— Ты можешь сделать что-то, чтобы исправить хотя бы свою ситуацию? Можешь. Прекращай рыдать, как бы плохо ни было. Тем более, что мой предмет тебе дается, судя по предыдущему году. Им ты уже не поможешь никак. А себе — в состоянии.

* * *

В большой бадье, доверху наполненной облаками порошковой пены, отмокало и ждало своей очереди на стирку угольно-черное белье. Руки выхватили из мыльной гущи нечто, оказавшееся штанами, и начали нещадно тереть, погружая в жгучую воду покрасневшие полосы от ногтей на предплечьях до самых локтей. Разумеется, можно было воспользоваться магией, а лучше — отнести одежду в прачечную, благо такой замок располагал, однако чтобы избавиться от навязчивых мыслей и идей нужен именно ручной труд, желательно тяжелый. Полосы больно зудели, но девушка это старательно игнорировала.

Из бадьи потянулась мокрая блузка.

Сугробова ни за что бы не упустила шанс сначала похвалить Натали за умение стирать руками, как обычный магл, а потом как следует жестко и ядовито отчитать, что та не пользуется палочкой. Она всегда так делала, когда хотела как-то ее поддержать и приободрить. Сначала было обидно, а потом девушка поняла, что Сугробова просто не умеет иначе, и приняла это как должное.

После вывернутой на Люпина истерики — а это была именно она, Натали в этом теперь не сомневалась — было невыносимо гадко, настолько, что девушка, кое-как дойдя до своей комнаты, забралась в кресло и долго приходила в себя. Через какое-то время комната начала плыть и стремительно превращаться в один из кабинетов Колдовстворца, а потом привидевшаяся Сугробова с ее вечными нотациями грубо выдворила свою уже бывшую нерадивую ученицу из дремы. Как обычно утонуть в мягкой спинке, полностью растворившись в мебели и отключиться от окружающего мира, уже не удалось. Кресло будто отвергало ее неудобно перекошенное тело, давило пружинами и специально подставляло вместо мягкой, пусть и слегка потрепанной от времени обивки именно те места, где более всего чувствовалось жесткое дерево. После очередной неудачной попытки устроиться поудобнее, девушка рывком вскочила с ненасиженного места и скрылась в дверях ванной.

Приподнявшись на цыпочки и подвесив прищепками к бельевой веревке рабочие брюки, Натали расправила штанины и сполоснула руки. Полосы на предплечьях снова покраснели от горячей воды и мыла и начали больно щипать, но они сейчас были наименьшей из нависших проблем. Девушка уныло еще раз окинула их взглядом, вздохнула и вышла.

Мерцал камин, о чем-то приглушенно бормотало радио, громада гибискуса зеленела в углу, а Шура мирно дремал, примостившись на спинке стула. На столе среди записных книжек, пестрящих разноцветными закладками томов и свитков пергамента притаился небольшой мешочек с несколькими монетами внутри. Сова еще прошлым вечером принесла скромную часть первого жалованья в качестве преподавателя Хогвартса, но до сего момента девушке было совсем не до денег.

Было уже далеко за полночь, однако Натали совершенно не чувствовала усталости, напротив, после перенесенной истерики она не могла заставить себя вернуться в теплое кресло и привычно коротать время до утра, окунувшись в очередную книгу. Тело все еще весьма неучтиво напоминало об итогах последних таких посиделок болью в шее, спине, синяком на коленке, полученным после неудачного разворота и столкновения с твердым подлокотником, и бессознательно разодранными руками. Мысли все время возвращались к инциденту, и как бы она ни пыталась их заглушить, ничего не выходило. Непрошенной гостьей совесть свернулась тугим колючим клубком где-то в груди, вонзив, как в подушечку, множество острых, совсем как в материнской швейной машинке, иголок сомнений. Она делала это с каким-то садистским наслаждением: медленно ворочаясь, как крапива, царапая все вокруг и впиваясь все глубже и глубже.

В попытке успокоить ее Дерн плюхнулась за стол и придвинула к себе стопку домашних заданий четвертого курса и чернильницу с пером, махнув палочкой в сторону радио, которое в ответ тут же оглушительно зарычало:

— Я не люблю фатального исхода!*

Натали резко обернулась к источнику внезапного звука, на темнеющую между книгами коробочку радио, которую, казалось, услышала едва ли не половина замка. Быстро уменьшив громкость, девушка отрывисто махнула головой и взяла первый пергамент из стопки.

Перо, зачерпнув немного чернил, принялось, поскрипывая, сновать по листу из стороны в сторону, оставляя после себя ярко-красный жирноватый след: его хозяйка все еще не до конца привыкла пользоваться традиционными перьями вместо железных, которые было контролировать куда проще. От гусиных в Колдовстворце отказались задолго до рождения Натали, повинуясь новомодным веяниям революции. Но в начале века избавились не только от старинных перьев, к сожалению или к счастью.

Исчерканная красными чернилами работа Дженкинс со скромной “У” в углу листа была отложена в сторону. По сравнению с прошлым домашним заданием девочка явно была усерднее и даже делала некоторые успехи, но этого все еще было недостаточно — Натали не увидела ничего сверх того, что она рассказывала на последней лекции, да и эти записи были отрывочными без каких-либо уточнений.

Девушка расстроенно откинула пергамент в сторону, и ее взгляд на секунду зацепился за сиротливо притаившуюся за другими кипами стопку с наработками учебника-методички и аккуратными кропотливо выписанными пометками Люпина. Теперь эта груда бумаги вряд ли когда-либо превратится во что-то кроме макулатуры, ведь снова просить помощи у такого двуличного человека означало превратить свою жизнь в хождение по углям: следить за каждым движением, контролировать каждое сказанное слово, жест, взгляд — все, что могло бы вызвать его неудовольствие, и обречь себя на постоянное ожидание подвоха. Сплетен, подставы — чего угодно. Нет, столько пакетов с успокоительным у Натали не было.

— Я не люблю, когда стреляют в спину!*

Тяжело вздохнув, Дерн взмахом палочки наполнила кипятком кружку и заварила сбор, а затем взяла следующую работу и удивленно вскинула брови, увидев, что текста было всего на пару предложений.

“Я не успел списать с доски. Простите.”

Вместо подписи внизу красовалась грустная рожица.

Натали невольно вздохнула. Открыв ящик стола, она потянула стопку прошлых работ в надежде отыскать хозяина листа по почерку. Спустя пару минут сверки рядом с рожицей красным было выведено “Гилберт Кэмпбелл”, а еще ниже — витиеватая “Т”. Надо было дать понять слизеринскому мальчику, что такой юмор преподаватель не понимает. Взгляд Натали застопорился на унылой детской каракуле.

— Досадно мне, что слово «честь» забыто, и что в чести наветы за глаза!*

Девушка скривилась. Взяв в руки дымящуюся кружку, она откинулась на спинку стула и снова раздосадованно посмотрела на злополучную стопку с краю стола. Все планы, касающиеся пособия, придется переигрывать и, возможно, с нуля переделывать уже написанное. С другой стороны, они уже прошли большой путь, они с Люпином. Справедливо ли обвинять человека всего лишь за один промах? Один промах против сотни хороших дел? В мире нет идеальных людей, и каждый имел право на ошибку.

В самом углу листа Калвер, исписанного под завязку мелкими кругляшами букв, скромно примостилась красная “П”. Судя по всему, ее подруга и прогульщица Беа, любящая распустить язык в неподобающем месте, была более чем права: девочка действительно едва ли не поселилась в библиотеке. И тем не менее ее текст не был сухой грудой канцеляризмов и терминов, которую можно разобрать, только вооружившись словарем, наоборот, она пыталась писать проще, объясняла материал по-своему, едва ли не на пальцах, иногда скатываясь в разговорную речь. Девочка понимала, а не просто заучивала до зубного скрежета, и это заслуживало должного внимания.

Глоток травяного чая растекся по телу расслабляющим теплом. Невольно вспомнились и булочки, которые Люпин таскал из Большого зала. Тихий и приветливый, он был одним из первых, кто отнесся к Натали хорошо и предложил помощь с работой, часами правил ее тексты в свои законные выходные, а она, несмотря на это, столько ему наговорила.

— Я не люблю себя, когда я трушу, досадно мне, когда невинных бьют…*

Стопка проверенных работ стремительно росла. С листа Мерфи на Натали смотрела “С”; у ее хозяйки ритуалистика явно не стояла во главе угла. А судя по написанному, даже не заслуживала должного внимания, как любой другой школьный предмет — всего лишь скупой пересказ лекций, ни больше, ни меньше. Конечно, можно было бы смягчиться и сделать поправку на то, что ритуалистика была курсом по выбору, но Натали это не волновало: работа была дана неделю назад, за это время можно было хотя бы подсмотреть у своих сокурсников. Что ж, каждый сам виноват в собственных промахах.

Виноват? А виноват ли?

Мысли все никак не хотели менять тему и снова возвращались в прежнюю колею, благополучно в ней увязали и тонули.

Это была обыкновенная шалость, не более, не стоит это воспринимать так близко к сердцу.

Натали раз за разом прокручивала в голове фразу, как заевшую пластинку. Тот факт, что взрослый мужчина не видел границы, когда шутка переходила в унижение, было тяжело принять. Тем более, что этим взрослым мужчиной был тактичный и приятный Люпин. Но в итоге выходило, что этот человек улыбался тебе в лицо, а за твоей спиной мог подложить свинью. Самое страшное, что он сам ничего плохого в этом не видел. Воистину, чужая душа — потемки.

Девушка устало откинулась на спинку стула и прикрыла глаза, чудом не потревожив почему-то все еще дремлющего сыча, хотя тот уже должен был давно проснуться и проситься на улицу.

За закрытыми веками снова возникло бледное суровое лицо преподавателя ритуалистики, смотревшее всегда сверху вниз долгим тяжелым синим взглядом. Характерный стук ее извечных высоких каблуков по отполированному полу третьего этажа мгновенно разгонял толпы учащихся в вестибюлях, не говоря уже о ее поставленном командном тоне, не исчезающем даже при личных беседах на будничные темы. Сугробову уважали и боялись, “Сугробова до гроба доведет”. Учитель прекрасно знала об этом и поддерживала легенду при первой возможности. Но, как ни странно, именно на ее жизненных уроках, абсолютно не касающихся ритуалистики, Натали и выживала который год. Однако если в Колдовстворце Регина Орестовна еще могла как-то ее поддержать как коллега, как педагог, дать совет, то Хогвартс для Дерн — это проверка всех усвоенных знаний.

Не показывай посторонним свою слабость.

Работы, покрывшись росчерками красных пометок, перекочевали из одной стопки в другую, а крышка чернильницы, громко звякнув, захлопнулась, потревожив сову. Шура сонно угукнул, зевнул и спрыгнул на стол к хозяйке, чудом успевшей отодвинуть пергаменты в сторону, подальше от птичьих когтей.

— Выспался?

Сыч, сонно моргнув вместо ответа, качнул головой и повернулся в сторону левой руки Натали. Ладонь мирно лежала на столе и, судя по недовольному выражению Шуры, своим спокойствием невозможно раздражала. Дерн проследила, как птица деловито прошлась по столу с явным намерением цапнуть за какой-то из пальцев, но вовремя успела спрятать руки, не сводя глаз с совы. Та одарила хозяйку недовольным взглядом и, обидевшись, вспорхнула на подоконник. Натали тихо вздохнула:

— Да, точно, не мешало бы проветриться.

Выпустив сыча, она не стала закрывать окно. Тьма медленно, очень медленно начинала рассеиваться, и ранние птицы, обитавшие где-то под бесконечными черепичными крышами, запели, провожая меркнувшие звезды. Раньше такие концерты Натали раздражали, а сейчас наоборот стали успокаивать не хуже приемника. Радио после короткого взмаха серой палочки смолкло и перестало заглушать птичий щебет.

Добавив света в комнате, Дерн разложила на столе в только ей одной ведомом порядке свои наработки и принялась писать. Что она поняла за первый месяц преподавания в новой школе — это то, что учебник был необходим. С Люпином или без — его нужно было доделать.

Ты можешь сделать что-то, чтобы исправить хотя бы свою ситуацию? Можешь. Прекращай рыдать, как бы плохо ни было.

Перо безжалостно дважды перечеркнуло неудачное предложение, уже четвертое за последний абзац. Под раздосадованное цоканье скрипнул выдвижной ящик стола, из которого Натали вытащила две пухлые потрепанные книги. Полистав пару минут желтые страницы словарей, девушка потерла зудящие от усталости глаза и запрокинула голову. Текст не выходил.

Перечитывая получившееся раз за разом, она понимала, что что-то в нем было не так, но что именно — уловить не могла, как ни пыталась. Если бы здесь был Люпин, он как всегда бы мягко забрал пергамент, чтобы сделать пометки, прокомментировал бы и показал все недочеты: вот тут слишком длинное предложение, или в этой строке неподходящее слово, а там неправильная формулировка, термин, добавленный не к месту. И каким бы он ни был человеком на самом деле: хорошим ли, плохим ли — его наводящей руки очень не хватало.

Над чашкой заклубился пахнущий травами пар. Сделав пару глотков горячего успокаивающего напитка и едва не подавившись листьями мелиссы, высыпавшимися из порвавшегося пакетика, Натали стащила с носа очки и окинула немного ожившим взглядом исписанные бумаги. Очевидно, ее работа зашла в тупик, и рядом не было никого, кто бы мог показать выход. В такой ситуации следовало отложить все на свете в сторону, проветрить голову и потом попробовать снова. Или же снова просить Люпина о помощи.

От внезапного стука Дерн подскочила на месте и едва не опрокинула на себя кружку с кипятком. Одним движением нацепив на себя очки, девушка ошарашенно посмотрела на часы. Теряясь в догадках, кому она могла понадобиться в половину четвертого утра, Натали встала изо стола и подошла к двери, про себя радуясь своей привычке даже в нерабочее время выглядеть более менее опрятно во избежание всевозможных сплетен.

— Кто там? — негромко спросила девушка. Вспомнился случай, когда один из учащихся Колдовстворца счел очень забавным подшутить среди ночи над ее коллегой. Местные учащиеся вроде бы не практиковали подобные розыгрыши, и тем не менее осторожность никогда не была лишней. Но, вопреки ожиданиям, из-за двери послышался вовсе не детский голос.

— Профессор Дерн, извините за такой поздний… Или ранний… Визит. Мы можем поговорить?..

После секундного ступора Натали в один большой шаг вернулась к столу, сделала жадный глоток из чашки и вышла из личных апартаментов в классную комнату. В темноте кабинета почти на пороге стоял необыкновенно растрепанный и, судя по глазам, чем-то очень встревоженный Люпин, вооруженный палочкой с неярким светлячком на конце.

Оглядев девушку с явным удивлением, он неторопливо начал:

— Простите, я заметил, что вам не спится, не ожидал, что в такое время…

— Доброе утро, — тихо перебила его Натали и подняла на мужчину стеклянный взгляд. В голове зазвучала первая пришедшая на ум песня, которую крутили пару часов назад по радио. — Вы хотели поговорить?

Мужчина замялся, видимо подбирая слова. Но, отведя в сторону палочку, чтобы не светить ею прямо в лицо, выдохнул:

— Я понимаю, что, возможно, вы несколько разочаровались во мне, как в человеке, — промямлил он. — Хотя я не совсем понимаю причины этого, да и считаю, что мои отношения с профессором Снейпом не должны влиять на наши с вами. В любом случае, мы неплохо поработали над учебником, и будет жаль, если наши труды пропадут зря из-за конфликта, вам не кажется? Если я вам неприятен как друг, в конце концов, нам в любом случае нужно быть коллегами и сохранять рабочие отношения, правда?

Голос Высоцкого напористо и хрипло зарычал в голове еще громче, когда мужчина заглянул в ее казалось бы непроницаемые глаза. Натали знала, что даже если Люпин и смог бы его услышать, он в силу незнания языка не понял бы, о чем была песня.

— Я вас поняла, — девушка зашторила лицо челкой. Между ними снова возникла пауза, которая, похоже, совершенно не устроила мужчину. Он прокашлялся и вновь спросил:

— Так что насчет учебника, профессор? Мы продолжим работать над ним… вместе?

— Я планировала продолжить работу самостоятельно.

За витражом начинало светать. Сквозь закрытые окна кабинета пробивалось пение птиц. Их громкий щебет заполнял повисшее молчание, но менее гнетущим и неловким, увы, не делал. Палочка Люпина медленно опустилась, потухнув, как иссохший фитиль фонаря.

— В любом случае… Я всегда готов вам помочь.

Получив рассеянный кивок в ответ, мужчина попятился и, едва не задев бедром парту, наконец, отвернулся от Натали, направившись к выходу. Высоцкий, в такт его шагам перечислявший в голове все, что ему не нравилось, смолк с щелчком закрывшейся двери.

* * *

Последние дни сентября изо всех сил выжимали остатки тепла из хорошей погоды, но уже не по-летнему прохладный ветер разрушал иллюзию. Студенты на время снова убрали теплые мантии в закрома шкафов, однако полностью от верхней одежды отказываться не спешили и оставаться в одних рубашках побаивались.

Вереницу детей в Хогсмид в этот раз возглавляла профессор Вектор — строгая женщина сорока лет, обладательница обширного гардероба мантий всех вариаций темно-красного. Натали, как обычно, с отрешенным видом плелась в самом хвосте, погруженная свои мысли. Спраут осталась в замке, а очевидное после вчерашнего разговора отсутствие Ковачей превращало и без того навязчивые мысли в дешевую, липнувшую к зубам детскую жвачку, вот только без заветного вкладыша внутри. Люпин же не спускался на завтрак вообще. Помона нескрываемо волновалась за него, поскольку профессор ЗоТИ крайне редко пропускал утренние трапезы. Натали в свою очередь о ночном разговоре умолчала, решив не давать лишнего повода для сплетен, которые и без того разлетались по маленькой школе, как тополиный пух в мае.

После визита Люпина она так и не заснула. Какое-то время девушка тщетно перебирала оставшиеся заметки, пытаясь хоть чем-нибудь занять руки и успокоиться. В конце концов, безрезультатно промучившись с переводом, она переместилась в кресло, где сборник жутковатых рассказов из книжной лавочки в Хогсмиде, составивший ей компанию, наконец увлек ее в свой иллюзорный мир. Только утром, вернувшись из книжного забытья ради очередной чашки лизиного чая, Натали обратила внимание на мешочек с жалованьем, все еще покоившийся на столе среди разбросанных бумаг.

Муравейник из студентов длинной неспешной цепочкой продвигался к деревушке, и чем ближе они подходили, тем громче гудели дети, предвкушая радости долгожданного досуга. Их веселье плохо сочеталось с окружающей обстановкой: совсем потерявший яркие краски пейзаж, выделявшийся, пожалуй, только болотно-зеленой хвоей деревьев и грязного цвета пучками травы под ногами. Небо к полудню затянуло однотонным полотнищем высоких и поэтому не обещавших дождя туч. Другие цвета природа заблаговременно выключила. Когда-то давно бабушка Натали точно так же выкручивала свой доисторический телевизор во все оттенки серости. Она считала, что так сэкономит на электричестве.

Где-то совсем рядом звякнул колокольчик на двери одного из немногочисленных магазинчиков Хогсмида, и Натали остановилась, медленно возвращаясь из своих мыслей. Она собиралась развеяться. Внутреннее радио превратилось в белый шум и, наконец, затихло.

Оглядевшись по сторонам, девушка нашла глазами здание почты, благо его башня разительно выделялась на фоне обычных черепичных домиков, и широкими шагами выдвинулась к нему. Сидящая на жердочке у самого входа сипуха вытянула шею, с любопытством осматривая нового посетителя, но шипеть в этот раз не стала, приветственно хлопнув здоровым крылом.

Теплый запах свежесваренного кофе и пыльных перьев впустил девушку в свои объятия.

— И еще одна стопка!.. — послышался знакомый голос почтальона с резким акцентом, и перетянутая бечевкой книжная башня с хлопком опустилась на пол рядом с несколькими такими же. Мужчина отряхнул руки и оперся о стойку, на которой девушка в строгом костюме заполняла бумаги.

— Слушай, никак не пойму, зачем тебе столько экземпляров Локхарта? — поинтересовался он, качнув головой в сторону нагромождения книг. — Его же после разоблачения не берет никто, разве что камины растапливать…

— Это все мистер Браун, — вздохнула девушка, протягивая заполненные документы почтальону. — Как увидел, что они в цене упали, тут же решил на них подзаработать. Но, как ты знаешь, до новостей ему дела нет.

— Вот оно что, — кивнул мужчина, забирая бумаги. Мимо него с еще одной стопкой книг в руках прошел напарник и сгрузил поклажу к остальным.

Натали все еще стояла на пороге и не решалась прервать беседу той самой продавщицы из книжного и почтальона с акцентом, как у нее самой. Она уже хотела было пройти дальше и поздороваться, но откуда-то из недр почтового лабиринта полок и стеллажей выплыл Уильям, таща увесистую стопку книг, как пушинку.

— Последняя, — сухо буркнул он, выпрямившись во весь рост и смахнув со лба блестящие капли пота.

В этот раз на нем был темно-коричневый, почти черный, свитер, делавший его владельца катастрофически похожим на мужчину из сна. Внутри Натали все онемело. За все недели, проведенные в Хогвартсе, она практически не думала об этом: все мысли заняли бесконечная рутина, подготовка к занятиям, работа с учебником, Люпин, сбившись в один большой наглый живой комок, развалившийся в ее голове, как зажравшийся кот на подушке.

— Ну, в любом случае, разреши тебя обрадовать, — голос с рычащим акцентом с силой выдернул Натали из мыслей.

Покопавшись во внутренностях стойки, почтальон выудил небольшой прямоугольный сверток и с нескрываемой гордостью вручил его девушке.

— Это же “Ностромо” Джозефа Конрада! — воскликнула та, сдернув с книги обертку. — Неужели вы правда ее нашли?!

— А как же, — мужчина широко улыбнулся и мотнул головой в сторону своего напарника. — Уилл все книжные в Лондоне перетряс, чтобы достать тебе экземплярчик.

Скупо кивнув рассыпавшейся в благодарностях девушке, Уильям поспешил скрыться среди стеллажей. Натали, не мигая, проследила взглядом за темно-коричневой водолазкой и позволила себе едва заметно выдохнуть, когда та исчезла. Лестница на второй этаж тихо заскрипела под торопливыми шагами.

— Доброго дня, профессор! — привлек ее внимание почтальон за стойкой и широко улыбнулся. — Спасибо, что возвращаете тубус. Чем могу быть полезен?

Натали замялась, опустив взгляд:

— Доброго утра… А вы меня…

— Три иностранных издания и ежемесячная подписка Пророка, — отозвался мужчина. — Вас сложно забыть.

— Рада видеть вас, профессор Дерн, — девушка в строгом костюме махнула рукой. — Помните меня? Я Хэйзел, из “Фолиантов и свитков”. Вы уже прочитали книги, которые я вам советовала?

— Да, кое-что… — тихо ответила Натали, чувствуя, как на щеках снова выступают красные пятна.

— О, в таком случае могу я узнать ваше мнение о…

— Хэйз, это все, — проштамповав накладные небольшой размером с перстень печаткой, выуженной из недр стойки, почтальон подвинул их к девушке. — Можешь забирать.

— А, да, спасибо, Питер, — Хэйзел немного растерянно кивнула и вложила бумаги между страниц книги, которую все еще держала в руках. — Профессор, могу я пригласить вас на чашечку чая в моем магазине?

Натали подняла глаза на девушку и, сглотнув, чтобы не напортачить снова, неторопливо начала:

— Да, конечно, спасибо, — руки в черных манжетах нервно затеребили ремешок от сумки. — Надеюсь, я не слишком вас отвлеку…

— Нет-нет, что вы, — Хэйзел покачала головой и суховато улыбнулась. — Сегодня магазин не работает, у меня день поставок! — девушка хлопнула свободной рукой по одной из стопок и обернулась к почтальону, оперативно ретировавшемуся куда-то вглубь помещения. — Питер, не поможешь с доставкой?

— Десять кнатов, — раздалось из-за стеллажа.

— Питер, пожалуйста.

— Если позову Уильяма, пять, — выглянув, он хитро улыбнулся, будто замысливший пакость кот.

Девушка пошарила в кармане пиджака и высыпала на стол горсть монет:

— Ладно.

Без лишних слов мужчина мгновенно оказался рядом с книжными стопками и оглядел их, что-то прикидывая.

— Тогда мы пойдем вперед, — сказала Хэйзел и обернулась к Натали.

— Подождите, пожалуйста… — торопливо выпалила та и, подумав, что слова прозвучали слишком грубо, тут же осеклась. — Простите, я хотела кое-что заказать по почте.

— Ох, точно, — девушка, будто опомнившись, виновато покачала головой. — Простите, я совсем забываюсь, когда речь заходит о книгах. Питер! Достанешь каталоги?

— Да-да, что вас интересует? — мужчина, оставив поклажу, вернулся за стойку и покопался в ее недрах.

— Я хотела заказать что-то из украшений, — девушка замялась еще сильнее, почувствовав взгляд Хэйзел, в котором удивление быстро перешло в беглое оценивание видавшего лучшие времена старенького черного пальто, явно не новой, но еще очень приличной сумки через плечо и в целом внешнего вида. Натали понимала, что следовало бы отложить часть средств на обновление хотя бы части гардероба, но традиции нужно соблюдать.

— Понял, — Питер кивнул, достал стопку почти новых журналов и разложил их на резной столешнице. — Эти два — золото и серебро, вот этот можно полистать, может быть, здесь что-то есть. Вот этот с одеждой, но, кажется, украшения тоже были, поглядите сами.

Натали с удивлением следила за его тонкими пальцами, шустро листающими страницы. Заметив ее взгляд, Питер остановился:

— Кофе?

— Что?.. — переспросила девушка, подняв глаза на почтальона. Тот широко ей улыбнулся и указал в угол небольшого зала:

— Вы можете присесть на тот диванчик, пока выбираете. Сварить вам кофе?

— Соглашайтесь, — Хэйзел отложила книгу на прилавок и деловито собрала журналы. — Питер редко кому предлагает такую услугу.

— Для тебя, Хэйз, два сикля, — поддел ее почтальон, выскользнув из-за стойки и махнув волшебной палочкой в сторону журнального столика. Заколдованная джезва на кованой подставке наполнилась водой и тихо зашипела, медленно нагреваясь.

— Спасибо, мне со сливками, — отозвалась Хэйзел, бросив на стойку еще один кнат.

Натали непонимающе перевела взгляд с почтальона на продавщицу книг, но не дождавшись какого-либо продолжения, поспешила присоединиться к Хэйзел, уже занявшей место на диване.

— Вы что-то конкретное хотели заказать? По какому случаю? — девушка раскрыла и принялась шелестеть страницами верхнего каталога, едва ли не новой пухлой брошюры, по виду которой было ясно, что местные не являются ярыми поклонниками почтовых покупок. Дерн, отодвинув сумку и не выпуская ремешка из рук, медленно опустилась рядом с Хэйзел.

— На самом деле нет. В моей семье есть традиция на первое жалованье на новом месте что-то приобретать на память.

— А, вот как. Могу я вам помочь? — продавщица из книжного вопросительно посмотрела на девушку и, получив нервный одобрительный кивок, придвинулась ближе вместе с журналом.

Натали однажды уже приходилось выписывать вещи по почте, но если в прошлый раз в каморочном обшарпанном отделении пенсионного вида почтальонша хлопнула перед ней хлипкой газетенкой, которая в итоге оказалась кое-как сверстанным перечнем товаров, то теперь перед ней лежали едва ли не телефонные книги из американских фильмов.

— Вот это быстро отлетит… — раскрыв первый попавшийся журнал на случайной странице, Хэйзел тут же деловито указала на серьги в виде расходящихся в разные стороны завитушек. Затем ее палец переместился на соседний лист, где на магическом фото в свете софитов крутилось ожерелье на черной подставке. — А вот с такими замками лучше не брать. Ко мне как-то заходила студентка, у нее цепочка расстегнулась прямо у меня на глазах. Хм… Непонятно, для кого это делали… С чем это носить? — перелистнув страницу продолжила девушка, хотя и без явного удовольствия.

Натали со смесью интереса и неловкости смотрела, как Хэйзел раздумывает над очередным выбранным ею украшением, лишь иногда кивая и тихо соглашаясь с ее доводами, все больше уходя в себя. Из неприятного транса ее вывела небольшая дымящаяся чашка, появившаяся перед ней словно по волшебству. Запах кофе и корицы наполнил легкие, оставив на языке приторное послевкусие, тягучее, словно топленый шоколад.

— Простите, что заставил ждать, — Питер поставил вторую порцию перед Хэйзел. — Надеюсь, вам понравится, профессор.

— О-о, давненько я не пила твой фирменный кофе, спасибо, — продавщица из книжного, отодвинув от себя раскритикованный журнал, тут же взяла в руки чашку и вдохнула манящий аромат.

— Полтора сикля запишу на счет Брауна, — отозвался Питер, но Хэйзел лишь отмахнулась, явно наслаждаясь напитком.

Натали с опаской посмотрела на содержимое чашки, предательски вкусно пахнущее настоящим свежим кофе, а не тем химозным порошком, который регулярно употреблял ее отец, стоило только товару появиться на отечественных прилавках. В Хогвартсе многие преподаватели тоже пили кофе, но не афишировали сей факт, чтобы не соблазнять студентов, которые были еще слишком юны для него. На большом обеденном столе его редко когда можно было заметить, но в учительской все же чувствовался характерный стойкий запах, хотя и слабый. Натали, в свою очередь, не стремилась дразнить свою и без того запущенную бессонницу и не пила за все время ничего крепче чая, исключая первый школьный педсовет, на котором вино все же пришлось немного попробовать, но не более. К тому же Лиза строго-настрого запретила даже думать о кофе, пока девушка сидела на успокоительном, в противном случае Натали рисковала получить не только от самой подруги, но и от своего собственного сердца. Однако сейчас отказывать было крайне невежливо, а аромат, исходящий от чашки, был донельзя приятным. Спустя секунду колебаний, девушка, сглотнув, все же пригубила питье. Терпкий горьковатый вкус обжег язык и едва не заставил Натали поморщиться: она уже и не помнила, когда последний раз пила настоящий кофе, успев от него отвыкнуть. Но в следующее мгновение неприятная горечь сменилась карамельной сладостью, оттененной пряными нотками корицы.

— Очень вкусно… — Натали подняла на Питера светящиеся от восторга глаза.

Мужчина в ответ одарил ее широкой улыбкой:

— Рад, что вам нравится. Как только что-то выберете, я к вашим услугам.

С этими словами он вернулся к нескольким покосившимся книжным башням, ожидающим транспортировки до магазина.

— Знала, что вам понравится, — Хэйзел с улыбкой сделала еще один глоток и, вздохнув, отставила чашку в сторону. — Продолжим?

Следующий каталог, самый пухлый из всех и самый потрепанный, на который Натали возлагала больше всего надежд, был небрежно отодвинут в сторону, затем к нему присоединился еще один. Уже ни на что не рассчитывая, девушка притянула к себе последний и пролистала его, внезапно задержавшись взглядом на разделе с заколками. Заметив это, Хэйзел оценивающе посмотрела на предмет интереса собеседницы, отчего Дерн сильно стушевалась:

— Слишком детская?..

— Которая? Нижняя справа? — продавщица книг запнулась, покосившись на Натали. — Простите, профессор, я думала, вы предпочитаете минимализм…

Девушка опустила взгляд, чувствуя, что вновь покрывается пятнами, судорожно пытаясь придумать ответ.

— Нужно же иногда баловать себя, Хэйз, — произнес Питер, пройдя мимо со стопкой книг.

— Ладно, ладно, главное, чтобы вам самой нравилось, — девушка подняла руки, уступая. — Очень симпатичная заколка. А ценник?..

Цена обнаружилась на следующей странице и была подозрительно низкой, слишком низкой для изделия из серебра. На немой вопрос Хэйзел не ответила, а просто перевела взгляд на Питера.

— Вы можете сделать заказ и посмотреть на нее вживую, — задумчиво произнес мужчина. — Если не понравится, я помогу оформить возврат. Не беспокойтесь об этом. — Питер обезоруживающе улыбнулся и направился обратно к стойке, чтобы вытащить оттуда бланк и перо с чернильницей. — Заполните вот это, номер, название изделия и магазин указаны вместе с ценой. Печатными буквами, пожалуйста.

Натали, неуклюже взяв каталог, подошла к стойке и под пристальным надзором почтальона вписала все данные дрожащими корявыми буквами, чудом не наделав чернильных клякс, и вернула форму. Та быстро скрылась где-то под стойкой, убранная шустрой рукой мужчины, а в следующие пару минут кошелек девушки опустел едва ли не на три четверти. Натали с тоской посмотрела на оставшиеся монеты, хотя, в целом, и до этого прикидывала, что потратит почти весь свой заработок на эту небольшую семейную традицию.

— Что ж, может быть, вы подождете пару минут, пока я отправлю сову с заказом? — Питер убрал все лишнее со стойки и сложил деньги в специальный мешочек, приложив к конверту с анкетой. — Провожу вас до книжного…

— Извините, можно еще, пожалуйста, вон ту открытку, — внезапно спохватилась Дерн, протягивая несколько кнатов и указывая на небольшую стойку с различными почтовыми товарами с краю прилавка. На что в ответ получила снисходительный, но очень теплый взгляд.

* * *

— Вот как… — протянула Хэйзел, взмахом палочки подливая чай в две полупустые чашки. — То, что ты все же начала работу над учебником — на самом деле отличная новость! Наконец-то в этой старинной системе обучения времен моих прадедов появилось что-то новое. Представляю, какой скандал был в Министерстве! Рада, что за тебя заступился Дамблдор, великий человек. Если бы не он, вообще никаких подвижек не было бы и мы бы еще сильнее отстали от маглов. Хотя куда еще сильнее… У тебя на родине, надеюсь, все не так печально?

После того, как Питер отправил сову с заказом Натали, они направились прямиком в “Фолианты и свитки”, изображая странную процессию: паровозик из книжных стопок под чутким управлением почтальона протянулся через всю улицу, а затем свернулся клубком на небольшом свободном пятачке у прилавка, расчищенном специально для новой поставки. Сразу после этого Хэйзел шустро выдворила из магазинчика Питера, за дополнительную плату предложившего расставить по полкам свежие издания, и спустя несколько минут уже заваривала ароматный эрл грей в прозрачном чайничке, сидя напротив Натали в узкой пыльной подсобке, где из всей мебели теснились лишь небольшой стол и две табуретки. Остальное пространство занимали собранные в кособокие башни всевозможные книги в старых потертых и выцветших обложках, которые было уже не продать.

Вопрос Хэйзел заставил Дерн, до этого внимательно слушавшую и изредка непонимающе хмурящую брови, заметно помрачнеть и опустить глаза в чашку. Девушка, увидев, как и без того темные круги под глазами собеседницы стали едва ли не в тон черной ленте на ее голове, уже было пожалела, что подняла больную тему, но Натали неожиданно спокойно заговорила:

— Там, где я росла, все обстоит немного иначе. Волшебники никогда не старались полностью изолироваться. Скорее наоборот, они… — она запнулась, подбирая правильные слова. — Внедряли… в общество свои идеи, знания… Постепенно и понемногу, конечно. Скорее как суеверия, нежели настоящие… инструкции? Это опасно, но зато даже не-маги знают о существовании domovykh⁽¹⁾, l’eshikh⁽²⁾, vodyanykh⁽³⁾, русалок, и как с ними себя вести. Они считают все это сказками и домыслами. Но знают, пусть не все, но многие. К колдунам всегда относились двояко. Было время, когда их преследовали, но постепенно все привыкли. В каждой деревне почти всегда были люди, которые что-то знали и помогали.

Хэйзел удивленно покосилась на Натали и отставила чашку в сторону:

— Погоди, а как же секретность? Разве все, что ты рассказала, это не прямое нарушение закона?

— Никто не воспринимает это всерьез, — Дерн нервно потерла края чашки. — А все, что знают не-маги, тщательно отбиралось и распространялось в виде народных поверий. У нашего магического общества на это ушло несколько столетий. Моя родина очень суеверная, хотя и верующая. Поэтому самые важные вещи все же прижились как забавные шутки или традиции. Никто не подозревает, что все существует на самом деле, да и начальство не считает это проблемой. Страна большая, ее сложно контролировать, а так население отчасти знает, что и как нужно сделать. Даже в литературу что-то просачивается: меловые круги, черные свечи…

При упоминании литературы ошарашенная Хэйзел ощутимо оживилась и отхлебнула из чашки остывавший чай.

— Знаешь, звучит странно, но идея интересная, — она подперла рукой подбородок и облокотилась на край стола. — А что насчет твоей книги? Продвигается работа?

— Да, наверное, но… — девушка виновато опустила голову и обняла ладонями теплые стенки кружки. — У меня не выходит.

— В каком смысле? — продавщица вопросительно подняла бровь.

— Не знаю, как это объяснить. Иногда мне кажется, что я пишу лишнее или что выходит слишком сложно для понимания детей. Но в чем именно проблема, я сама не вижу…

— То есть тебе нужен кто-то, кто бы мог тебе помочь, верно? Ты не пробовала обратиться к другим профессорам? К какому предмету вообще близка ритуалистика? Я думала, что это смесь разных наук, судя по названию.

— По сути да, но ближе всего, наверное, к ЗоТИ. Я обращалась к профессору, но… — она нервно сглотнула и промолчала. Хэйзел, вздохнув, с задумчивым видом прислонилась плечом к стене.

— Ох, ясно. Не расстраивайся, с ЗоТИ в Хогвартсе всегда было туго, особенно детям, — она махнула рукой. — Каждый год менять преподавателя, учебники — то еще расточительство. А для директора, бьюсь об заклад, — сплошная головная боль постоянно искать нового преподавателя.

— Каждый год? Зачем?

— На моей памяти дольше года там никто не продержался, что в мое время, когда я училась, что сейчас. Сама посуди: пару лет назад один пропал без вести, а в прошлом году так и вообще у преподавателя случилась амнезия. Питер говорил, в “Трех метлах” кто-то даже пытался делать ставки, что будет на этот раз. Студенты болтают, что якобы на этой должности висит какое-то проклятие, но я, честно, в это не верю. Дамблдор не пустил бы это на самотек, значит, не в этом дело.

Чем дальше заходил разговор, тем более мрачной и расстроенной выглядела Натали. После чопорного и зажатого Колдовстворца, в который устроиться кем-то из персонала было сродни чуду, постоянные замены в педколлективе, которые, как оказалось, для Хогвартса были обычным делом, звучали как что-то если не дикое, то как ненормальное — точно.

Оглядев в очередной раз опущенные плечи Дерн, Хэйзел только вздохнула, что-то перебирая в голове. Спустя минуту она деловито поправила сползшие очки:

— Знаешь… Я тут припоминаю, — ее напряженный взгляд продолжал бесцельно блуждать по комнате. — Кто-то поговаривал, что какой-то из профессоров постоянно добивался места на ЗоТИ, но ему директор почему-то отказывал. Вспомнить бы имя… В общем, я клоню к тому, что раз этот некто хотел учить ЗоТИ, значит, он в нем разбирается. Ну, по идее должен. Хотя не факт, что он еще работает, тут вечная текучка. Если хочешь, я могу попытаться разузнать о нем. Но если он уже уволился, то можно попробовать подойти еще к кому-нибудь, главное не отчаиваться.

Натали исподлобья взглянула на собеседницу и, встретившись глазами с Хэйзел, почувствовала, как с ее плеч неведомая сила сняла весомую часть несуществующей, но невозможно давящей ноши.

— Спасибо, что выслушала, — тихо сказала Дерн, но на ее слова продавщица только непонимающе вскинула бровь.

— Мерлин, да не за что! Все в порядке. Давай лучше о чем-то хорошем, а то ты совсем скиснешь, — она залпом осушила уже остывший чай и отставила кружку. — Мне все хотелось поинтересоваться, как тебе книги, что ты брала в прошлый раз?

— Я далеко не все успела прочитать, но очень запомнились Стокер, Оруэлл и Уайльд. До этого с собой в поезд брала Голдинга. В целом… — девушка запнулась, подбирая правильные слова. — На другом языке сложно читать что-то подобное, но мне понравилось, — она подняла глаза и посмотрела поверх очков на Хэйзел. На лице последней было легкое замешательство.

— Не думала, что тебе такое нравится, — Хэйзел задумчиво поправила очки и, заметив, что неудобная пауза затянулась, тут же добавила: — Кстати, не хочешь глянуть новые поступления? Ты будешь первой, кто их увидит! Да и тот томик Джозефа Конрада, который я заказала на почте… Это теперь редкость!

— А можно? — цепочка на больших круглых очках вздрогнула и зазвенела, когда Дерн, немного оживившись, резко выпрямилась.

Уже остывший чай был отставлен в сторону, а каморка снова опустела. Девушки вернулись в магазин, где у прилавка все еще ожидали, когда им уделят немного внимания, только поступившие книги, заботливо упакованные в оберточную бумагу и сложенные в стопки. Натали опасливо покосилась в сторону зала, где должна была висеть сушеная голова, в этот раз подозрительно молчавшая и никак не отреагировавшая на приход незваной гостьи, пусть и в компании продавщицы. Хэйзел же, насупившись, во всю копошилась в ворохе почтовой бумаги, перебирая книги, и по-видимому искала обещанный раритет.

— Так, сейчас, она была где-то с краю… — очередная упаковка была откинута в сторону. Продавщица разбиралась с оберткой со сноровкой ребенка, освобождавшего конфету из фантика: быстрыми, аккуратными и отточенными движениями. От наблюдения за ней Натали отвлекла обложка одной из книг, отложенной девушкой в сторону. Рука сама потянулась к пухлому темно-зеленому томику с черным тисненым рисунком, внизу которого была выгравирована смутно знакомая фамилия. С титульного листа книги на девушку смотрело вытянутое, длинноносое, худое, донельзя угрюмое лицо прилизанного человека, больше похожего на ссохшуюся и плохо сохранившуюся мумию в классическом магловском костюме.

— Хороший автор, но на любителя, — прокомментировала Хэйзел, впрочем, не отрываясь от своего занятия. — Пишет затянуто, громоздко и жутко, хотя пока доберешься до этой самой жути, успеешь пару раз уснуть в процессе. Однако я бы тебе не советовала его брать сейчас. Ты ведь еще привыкаешь к британскому английскому, а он американец.

Посмотрев на девушку, Натали перевела расстроенный взгляд обратно на книгу и, напоследок перевернув несколько страниц, все же открыла оглавление. Том оказался большим сборником, в который издатель очень постарался затолкать если не все рассказы писателя, то, вероятно, весомую их часть: маленькие поля, мелкий шрифт и минимум свободного места.

Продавщица тем временем продолжала вскрывать упаковки. Бумага уже не складывалась на прилавок, а летела во все стороны, вместе с обрывками ниток, веревок и невнятным раздраженным ворчанием. Рядом с Дерн появилась еще одна книга, но уже абсолютно другая, большая, в нежно-бежевой обложке. Свободная рука тут же медленно, но целеустремленно ее подняла. Девушка застыла, затаив дыхание. Темно-зеленый томик был тут же отложен. Разумеется, составить конкуренцию он не мог. Рядом перестала шуршать бумага.

— Прости, что у тебя с рукой?

Дерн, похолодев, заметила, что одна из ее манжет задралась, а Хэйзел встревоженно смотрела в открывшиеся красно-розовые подживающие полосы. Профессор поспешила поправить рукав.

— Это нервы, все в порядке, такое бывает.

Хэйзел с недоверием посмотрела на Натали, затем на темно-зеленую книгу и, наконец, на бежевую. На последней ее лицо посветлело:

— Обожаю этих кроликов, — девушка, улыбнувшись, шагнула к Дерн. — Замечательные сказки, очень советую. Кстати, иллюстрациями занимается сама автор!

Чувствуя, что лицо вот-вот покроется пятнами, Натали поспешила вернуть оба тома на место и занавеситься шторкой длинной челки под одобрительный взгляд продавщицы. Та вздохнула и поправила очки:

— Не могу найти… Я думала, что положила ее на одну из стопок! В следующий раз обязательно покажу ее тебе! Ты обязана ее прочитать!

* * *

Неделя была как мамино пережаренное⁽⁴⁾ варенье: тягучей и неприятной.

После ночного разговора Люпин внезапно пропал на несколько дней. Дерн так и не решилась спросить об этом коллег, однако Спраут за одним из завтраков упомянула что-то о больничном, не вдаваясь в подробности. Однако его отсутствие и несколько свободных вечеров в компании книг и чая, тем не менее, не помогли расставить все в голове Натали по полкам и принять решение о несчастном учебнике-методичке, терзаемом бессонными тревожными ночами и регулярно заливаемом чернилами в попытке вымарать очередную нескладную фразу. Встретиться с профессором ЗоТИ означало дать какой-то ответ, неправильно было оставлять человека ждать. Но решения не было, а коричневая потертая профессорская мантия начала опасно мерещиться то тут, то там, заставляя Натали еще меньше появляться в школьных коридорах и только больше просиживать ее и без того не новое кресло.

Организм понемногу приспосабливался к новому времени, разрешая теперь проваливаться в сонное забытье на целых три, а то и все четыре часа, вместо обычных двух. Этого все еще было катастрофически мало, но такая перемена тут же отразилась на внешнем виде: из зеркала на девушку, конечно, по-прежнему смотрело уставшее лицо с темными кругами красных болезненных глаз, но уже не такое осунувшееся. Однако во сне ее с видимым нетерпением поджидала Сугробова, не та, что сейчас, вероятно, снова вернулась на свою должность после ухода Дерн, уже сильно сдавшая позиции и смягчившаяся, а Сугробова из школьных годов Натали, еще матерая, колкая, как иголки для шитья, что она прячет в своем шкафу, и едкая со своими нравоучительными замечаниями, вставляемыми всегда в самый неудачный момент, отчего всегда бьющие наотмашь. Она даже в ночных видениях не изменяла себе: читала почти забытые за пару месяцев в Британии нотации, бывшие раньше будничными и даже в какой-то степени успокаивающими, острила, в своей обычной манере вставляя шпильки почти в каждую реплику. Впрочем, досаждать своей подопечной во снах было вполне в ее характере. Но она всегда была права, как бы обидно ее слова ни звучали: нужно прекращать предаваться отчаянию. Для начала — переступить через себя и все же поговорить с Люпином. Но он будто провалился сквозь землю.

Шура продолжал носить газеты. После очередной утренней почты Дерн с побелевшим и окаменевшим лицом покинула Большой зал и за все выходные, несмотря на хорошую погоду, на которую был так щедр едва начавшийся английский октябрь, так и не вышла из своей комнаты. Магловские газеты пестрели страшными заголовками, соревнуясь в количестве подробностей. МосМагВестник еще более зловеще хранил молчание.

Вестей от Лизы все еще не было.

В пережаренном варенье всегда есть горькая пригоревшая корка, противно хрустящая и царапающая язык. Она всегда попадает именно на больной зуб, застревает в нем и после долго ноет. И стоит только подумать о том, что все, в этот раз она тебя миновала, тебе посчастливилось зачерпнуть ложкой только мягкие ягоды, как вдруг во рту чувствуется отвратительный скрип, а по языку растекается приторная горечь.

С первой полосы свежей прессы, только вытащенной из тубуса, на Натали смотрел подробный репортаж “Расстрел Дома Советов в Москве”. Сразу два пакета успокоительного в одну чашку ситуацию поправили как подорожник, приложенный к открытому перелому. Однако после их приема лицо девушки стало менее отрешенным, не намного, но все же. Единственное, что обнадеживало в сложившейся ситуации, когда в столице творилось невесть что, а местонахождение родителей оставалось неизвестным, — громада гибискуса не цвела.

Единственная причина, по которой эту неделю вообще можно было сравнить с прогорклым, но все же вареньем, были понемногу приходящие в себя Ковачи. Эва, пропавшая на несколько дней, наконец вернулась к занятиям, и Миклош, без нее больше походивший на человека без тени, немного оживился, громко здороваясь с профессором Дерн каждый раз, когда замечал ее на горизонте. И хотя красные глаза все еще выдавали бессонные ночи девочки, как заметила Спраут, она держалась молодцом, никогда не пропуская обеденные прогулки со своим щенком.

Но любое варенье, пусть даже и прогорклое, делают в небольших баночках. Оно всегда рано или поздно заканчивается, как его ни растягивай и насколько тонким слоем ни намазывай на хлеб. Неделя тоже должна была в итоге закончиться.

Должна была.

— Профессор Дерн, зайдите в кабинет директора.

Едва не выронив книгу от неожиданности, Натали подскочила в кресле. Впервые камин вспыхнул зеленым и заговорил строгим сухим тоном, какой обычно бывает у Макгонагалл, когда дело касается рабочих моментов. Положив в книгу старую поздравительную открытку, девушка встала с кресла и, подхватив записной блокнот с заправленным под корешок карандашом, вылетела из кабинета, расправив складки на рабочей черной блузке, которую еще не успела снять после занятий.

Кто-то из учеников или родителей написал жалобу, очередные министерские проверки все же выискали недочет в документах, она снова где-то напортачила и нарушила школьные правила — мысли водили хоровод из предположений, каждое из которых было хуже предыдущего. Чем ближе был кабинет директора, тем быстрее они кружились, наступали друг другу на ноги, путались, сбивались, пока резко не смолкли, когда перед девушкой выросла громада горгульи. Статуя бесшумно отошла в сторону, пропуская Дерн в кабинет без пароля.

— Добрый день, профессор, заходите, не стойте на пороге.

Девушка, пришибленно оглядев присутствующих и стиснув блокнот, нырнула в помещение. Директор, как и в прошлый раз, когда Натали была в этом кабинете, сидел за своим помпезным столом в той же самой позе. Напротив него в креслах расположилось двое мужчин. Люпин выглядел так, будто все время своего отсутствия его продержали в погребе без еды и питья, а не на больничном. Поймав на себе его усталый взгляд, девушка едва видимо поежилась и опустила лицо. В голове рефлекторно зарычал Высоцкий. Второй мужчина был ей отчасти знаком, она не раз видела его за обедом в Большом зале, но имени не знала. Вызвавшей ее Макгонагалл почему-то не было.

Дамблдор отодвинул чернильницу и документы:

— Замечательно, в этот раз больше не будем беспокоить Минерву, так что все в сборе, — добродушно начал он и запнулся. — Профессор Дерн, выдохните, вас никто не съест, все уже позавтракали.

Смешок директора, хотя и не звучал искусственно, как ни странно, совсем не обнадеживал, тем более, что остальные присутствующие сидели с каменными выражениями на лицах.

— Прошу прощения, — девушка поджала губы. Дамблдор же расслабленно откинулся на спинку кресла:

— Итак, дело в том, что профессор Люпин по состоянию здоровья вынужден каждый месяц неделю отбывать в лазарете. Его занятия должен был замещать профессор Снейп, — он показал ладонью на угрюмого человека в черном, сидевшего напротив Люпина. — Однако, как показала практика, это не представляется возможным. Насколько я помню из материалов, которые мне довелось просмотреть во время согласования вашей программы с Советом Попечителей, ваш предмет чем-то схож с программой ЗоТИ, о чем также любезно сообщил мне профессор Люпин. Кстати, Римус, благодарю за булочки, последнее время никак не удается их застать — к обеду их уже все разбирают…

— Не за что, профессор, — Люпин слабо улыбнулся со своего места, после чего они с директором обменялись многозначительными взглядами. Блокнот Натали едва не выпал у нее из рук.

Будто не заметив этого, Дамблдор продолжил:

— Хочу заметить, зелья, которые ведет профессор Снейп, являются обязательным предметом у всех курсов, и пропажа этих уроков сильно сказывается на успеваемости учеников. К тому же, ведение двух одинаково важных предметов сразу является слишком большой нагрузкой даже для такого искусного преподавателя. У вас же наоборот, наименьшее количество часов в неделю. Поэтому я хотел бы попросить вас, профессор Дерн, подменять профессора Люпина во время его отсутствия в течение года, чтобы не отрывать профессора Снейпа от его занятий.

Лицо Натали вытянулось, и она непонимающе окинула взглядом присутствующих. Носатый мужчина в черном, и без того кислый, неожиданно распахнул глаза, но тут же скривился еще сильнее. В то, что именно этого жуткого человека опозорил Люпин, верилось с большим трудом. Воображение наотрез отказывалось даже пытаться представить то, как, по слухам, выглядел боггарт на первом уроке ЗоТИ у третьего курса.

Натали посмотрела на мужчину. Люпин выглядел все таким же виноватым и уставшим. Она почувствовала, как по коже прошел холодок, а следом аккуратный ненавязчивый толчок в сознании, будто кто-то осторожно попытался что-то подсмотреть.

Не показывай посторонним свою слабость.

На бледное лицо девушки спустя мгновение вернулось бесстрастное выражение. Высоцкий, до этого замолчавший на секунду, снова захрипел где-то в голове, помогая вернуть самообладание и создать хотя бы видимость спокойствия.

Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в нее плюют.

— Не пугайтесь, это всего на неделю в месяц, не больше. К тому же все замещения будут оплачиваться, — Дамблдор поспешил замять нависшую паузу, но Дерн даже после его слов не выглядела менее напряженной.

— Директор, прошу прощения, но дело не в этом, — девушка нервно тряхнула челкой, бряцнув цепочкой очков и стараясь не поднимать испуганных глаз. — Я не знаю ни дисциплины, ни программы, ни учебника. Я не могу вести чужой предмет, пусть даже и временно.

Но, судя по всему, просьба о замещении была не из тех, от которых можно было отказаться, тем более, если она звучала из уст того, чьими стараниями девушка вообще получила место. Дамблдор, очевидно, прекрасно это понимал, а потому продолжил свое давление:

— У вас в документах прописан двойной профиль подготовки, верно, профессор Дерн?.. К тому же мне стало известно, что вы с профессором Люпином уже приступили к написанию собственного учебного пособия, согласуя их с материалами по Защите от Темных Искусств, поэтому, полагаю, вы хотя бы поверхностно ознакомились с программой, не так ли?

Натали поджала губы, не зная, что ответить, но внезапно неловкую паузу прервал Люпин:

— Прошу прощения, директор, мы пока приостановили работу над пособием. У нас возникли кое-какие разногласия насчет преподавательской этики…

Нервно вцепившись в блокнот ногтями, будто вздыбившаяся кошка, и не почувствовав, как пара из них, и без того тонких и полупрозрачных, как бумага, сломались, Натали посмотрела на Люпина. Певший до этого в голове Высоцкий, с опаской сбавил громкость, не в состоянии больше помогать поддерживать каменное выражение на лице девушки, тем более, что оно предательски трескалось, грозясь рассыпаться мелкой картечью, как в прошлый раз в учительской. Но мужчина, будто не заметив этих едва заметных перемен, продолжил:

— Профессор Дерн справедливо напомнила мне о том, что мы, как преподаватели, должны быть более открыты и доброжелательны друг к другу. Верно, профессор?

Девушку передернуло, но она с усилием заставила себя кивнуть. Мужчина в ответ виновато ей улыбнулся.

— Надеюсь, ваши разногласия скоро улягутся, — директор с озорным блеском в глазах, не предвещавшим ничего хорошего, посмотрел на Натали поверх вычурных очков-половинок. — Профессор Дерн, вы всегда можете проконсультироваться с профессором Люпином или профессором Снейпом, думаю, они будут рады оказать вам помощь с подготовкой к занятиям. Очень надеюсь на вас, потому что иначе вести уроки будет просто некому, в противном же случае у седьмого курса, да и не только, пропадут зелья. Однако если у вас есть какие-то идеи, буду рад их выслушать.

Натали растерянно опустила глаза, теребя кончик торчащей из блокнота закладки.

…За тебя заступился Дамблдор, великий человек. Если бы не он…

В кабинете снова повисло тяжелое молчание, которое нарушала лишь странная возня и тихое птичье курлыканье позади директорского кресла.

— Это все, я надеюсь?

Профессор Снейп, до этого не произнесший ни слова и в целом больше походивший на каменную статую, выточенную из белого мрамора, холодно посмотрел на Дамблдора, будто нарочно избегая взглядом и Люпина, и Натали, словно их и вовсе не было в кабинете.

Директор, не дождавшись от других преподавателей какой-либо реакции, откинулся на спинку своего кресла и кивнул:

— Да, Северус, спасибо. Вы с Римусом можете быть свободны.

Мужчина, не проронив больше ни слова, резко встал со своего места и, развернувшись на каблуках, вылетел из кабинета, едва не задев Натали плечом. Чудом успев отшатнуться в сторону, девушка заметила, стоило им только поравняться, как его лицо исказила гневная гримаса, прежде чем тот скрылся за дверью кабинета. В носу тут же засвербило: от длинной, больше напоминающей бесформенную черную простынь, мантии удушливо разило полынью и пижмой. Не удержавшись и все же почесав нос, она чихнула.

* * *

Под ногами мелькали бесчисленные ступеньки, рядом сновали и торопились по своим студенческим и очень важным делам учащиеся, в голове копошились мысли, сменяясь и перетекая друг в друга — все было в движении. Руки девушки все так же сжимали записную книжку, которая высунула свежий широкий язык — новое расписание профессора Дерн на будущую неделю замещения. Новая бумага с преподавательской точки зрения выглядела безнадежно: предметы перемешаны, курсы тоже, ни о каких “окнах”, передышках или времени на подготовку между занятиями и речи не велось. В “Колдовстворце”, разумеется, бывало и хуже, но там предмет был знакомым до зубного скрежета, нежели сейчас.

Девушка успела запрыгнуть на начавшую двигаться лестницу. В голове сломанной шарманкой снова и снова прокручивался разговор в директорском кабинете, нелепое лицо Люпина, бледная гримаса Снейпа, бликавшие очки-половинки Дамблдора.

Намерения последнего невозможно было понять: какая ему была польза от того, что он озадачил дюжиной учебных часов обязательного предмета новенькую иностранку? Разве что найти замену профессору ЗоТИ на неделю в месяц действительно оказалось невозможно. Но в таком случае, незачем было устраивать показательное совещание и стравливать своих подчиненных. В последнем факте сомневаться не приходилось: мужчина в черном был ярости, когда как Люпин не преминул возможностью вывернуть перед директором особенности их с Натали взаимоотношений.

Когда ноги коснулись неподвижного каменного пола, девушка твердым широким шагом направилась дальше вниз по бесконечным петляющим замковым коридорам, не останавливаясь ни на секунду мимо кабинета ЗоТИ, все ниже и ниже.

Иногда физическая нагрузка помогает думать. Тело двигается, и мозг волей-неволей тоже начинает шевелиться, хотя и очень своеобразно. Некоторое время назад он вообще не понимал, что происходит, а теперь перед ним стояла совершенно конкретная задача в виде головоломки, похлеще кубика Рубика. Спустя пару этажей одна идея, как облегчить хозяйке жизнь и минимально избежать склок в коллективе, все же появилась.

Натали спустилась еще ниже этажом, пройдя вглубь несколькими узкими переходами, сошла по винтовой лестнице и уперлась в гобеленовый проход. Искать нужную дверь не пришлось долго: она почти сразу уперлась в табличку с надписью “Кабинет Зельеварения”. К тому же из-за двери был слышен неясный шум. Девушка протерла очки полой блузки, одернула рукава и поправила края ленты на плече, попытавшись как-то успокоить дрожащие руки. Снова собравшись с мыслями, она тихо выдохнула:

— S bogom…⁽⁵⁾

И негромко постучала. Пять минут позора, и все будет кончено.

А нареветься… ты всегда успеешь когда-нибудь потом.

За дверью послышалось несколько гулких шагов, пронзительно лязгнул ключ в замочной скважине, и в черном проеме возникла бледная скисшая физиономия профессора Зелий. С нескрываемым подозрением бегло оглядев непрошенного гостя, он небрежно выплюнул:

— Чем обязан?

Из открытого кабинета сквозняком потянуло той же отвратительно горькой полынью, но уже куда более крепкой и, видимо, более стойкой. Девушка невольно сглотнула, стараясь перебороть навязчивое желание чихнуть, застрявшее в горле прилипшим листком какой-то зелени.

— Здравствуйте, извините за беспокойство, меня зовут Натали Дерн, я преподаватель прикладной ритуалистики, — пришлось говорить как можно медленнее, чтобы держать в узде свой акцент и при этом ненароком не чихнуть. — Если вас не затруднит, не могли бы вы меня выслушать?

— Не испытывайте мое терпение, ближе к делу, — Снейп глубоко втянул воздух, скрестив руки на груди и прикрыв глаза. Девушка прислушалась. Его негромкий низкий голос звучал крайне странно.

— Не поймите меня неправильно, я не хотела бы никому доставлять проблем. Если вам нужно это замещение, то, может, просто поделим его: часть будете вести вы, когда вам позволяет время, остальное возьму я. Состыкуем расписание и предложим директору, он сам сказал, что если будут варианты получше, он готов их выслушать, — рука потянула новый широкий язык закладки из блокнота, вытащила расписание и показала лицевой стороной. Лист едва заметно предательски подрагивал.

Молчание затянулось. Натали чувствовала, что пронзительный черный взгляд, под которым ей было необычайно зябко, будто видит ее насквозь. Где-то в подсознании вновь зазвучал гитарный бой, оградивший девушку от бесконечно крутящейся юлы мыслей, позволяя на мгновение в него провалиться, оставив где-то за непроницаемой стеной хотя бы часть сомнений и тревог.

Я не люблю себя, когда я трушу…

Наконец мужчина, с прищуром хмыкнув себе под нос, молча отошел в сторону, пропуская ее в насквозь пропахший горечью кабинет.

* * *

Вилка без конца мусолила кусок картошки по тарелке, пока Дерн стеклянными глазами буравила что-то в пустоте перед собой. Она все же совершила над собой усилие и незаметно оглядела учительский коллектив, собравшийся теперь полным составом, вместе с вышедшим с больничного Люпином, на ужине за одним столом. Кто-то о чем-то болтал друг с другом, кто-то перемывал кости очередному учащемуся, написавшему нелепость в тесте, кто-то молча ужинал — все были заняты чем-то своим. Только сейчас Натали заметила, что ее окружали абсолютно разные люди, не те чопорные нафталиновые преподавательницы Колдовстворца, исключением из которых была разве что Сугробова, театрально правильные, демонстративность которых росла в зависимости от того, сколько их было на спонтанных и не очень сборищах: чем больше количество — тем громче разносились слова порицания и сильнее оттопыривался мизинец обычно плотной, держащей хрупкую чашку руки. Хогвартс же не был настолько строг к профессорам и позволял отчасти оставаться собой: одеваться как хочешь, в рамках, разумеется, есть что хочешь, обсуждать какие хочешь темы. Девушка еще только начинала привыкать к царящей вокруг пестроте, но уже сейчас в сознании Натали окончательно укоренилась мысль, что весь разношерстный преподавательский коллектив, учащиеся, по крайней мере те, что посещали ее занятия, — точно…

Все эти люди ее жалели. Буквально каждый, кто говорил с ней все эти полтора месяца.

В кабинете Зелий спустя пару минут неловкой беседы девушка мечтала только о том, чтобы поскорее постирать вещи, моментально пропахшие полынной вонью, и сгинуть с глаз профессора Снейпа долой, лучше провалиться куда-нибудь ниже уровня подземелий на пару этажей и никогда больше не появляться в гобеленовом коридоре. Сперва она не поняла, что же в речи преподавателя зельеварения ее насторожило, затем Натали решила, что ей просто показалось и она просто что-то не расслышала. Но в конце концов девушка, панически бледнея, осознала, что большую часть из того, что говорит мужчина, она просто не понимает. Речь абсолютно всех, с кем она ранее беседовала, была медленнее, четче и… проще? Из всех только Хэйзел разговаривала быстрее и иногда сложнее, но значение незнакомых слов, коих было не так много, можно было додумать. Профессор зелий же выдавал хоть и приятную на слух, но все же зачастую малопонятную смесь звуков, которая едва ли не кричала о том, что она и есть тот самый настоящий британский английский, та самая какофония, почти всегда сливавшаяся в единый белый шум, в который Натали обычно не вслушивалась, когда находилась на улице или в коридорах, предпочитая отгородиться заслонкой одной из песен, услышанных по радиоприемнику. Сидя на ужине, девушка уже целенаправленно украдкой следила за разговорами и, покрываясь красными пятнами, понимала, что все это время с ней говорили иначе, чем друг с другом.

Грудь распирало от чего-то невыносимо теплого и грустного, перемешанного с небольшой, все же осевшей на одежде полынной горечью, уже почти ставшей привычной за несколько часов. Цепочка очков тихо лязгнула, когда Натали подняла глаза на директора и случайно встретилась с ним взглядом. Дамблдор едва видимо улыбнулся. Девушка же, сама не зная зачем, в ответ растерянно кивнула.

— Пошла прочь, чертова швабра! Эй, куда!

Перед резными дверями главного входа со стороны коридора замаячила плешивая голова кривого, как засохшая ветка, завхоза. Тот, вооружившись щербатой щеткой, пытался прогнать исполинского вида лохматую сову. Дети тут же отложили столовые приборы и откинулись на лавочках, стараясь рассмотреть нарушителя покоя.

— Пошла прочь, говорю! Вся почта утром, чертова мочалка, кыш на совятню! Кыш! — невысокий Филч, безуспешно пытавшийся угрожающе качать щеткой, по сравнению с метровой совой, казалось, еще сильнее убавил в росте и выглядел крайне нелепо.

Птица, чуть опустив мохнатые торчащие во все стороны “уши” и что-то заметив, развернулась и, видимо, решив больше не обращать внимания на завхоза, деловито зашагала между рядами скамеек.

Когда филин прошел половину зала, Натали почувствовала, что внутри нее что-то оборвалось. Огромная сова специально шла “пешком”, дабы не сбить крыльями свечи и никого не задеть, и несла в клюве толстую стопку запечатанных писем, крепко перевязанных бечевкой и залитых ярко-красным сургучом. Девушка тут же подскочила:

— Antosha!..⁽⁶⁾

---

Примечания:

*В.С. Высоцкий — "Я не люблю"

---

1) домовых

Вернуться к тексту

2) леших

Вернуться к тексту

3) водяных

Вернуться к тексту

4) На юге варенье зачастую жарят на сковородке.

Вернуться к тексту

5) С богом...

Вернуться к тексту

6) Антоша!..

Вернуться к тексту

Примечания:

A női kézitáska tartalma (венг.) — Содержимое дамской сумочки

---

В нескольких метрах распахнулась дверь, выпустив очередного пожилого мужчину на улицу и дохнув в полутемное помещение столовой промозглым осенним воздухом, разбавившим легкий винный душок. Половина из десятка прямоугольных столов уже опустела, за ними остались сидеть только сухие старухи в застиранных выцветших платках и о чем-то негромко разговаривать. Мать ушла на кухню и, вероятно, суетилась там: нужно было еще успеть раздать платочки с печеньем.

За одной из лавок сгорбилась девочка, одетая во все черное. Перед ней остывала тарелка с нетронутым красным супом, в котором длинными нитками всплыла недоваренная капуста. Чуть дальше стояли две небольшие плошки. В одну был навален горкой холодный рис, в другой прозрачной лужицей медленно, но верно застывал мед. Приборы девочка так и не тронула.

Полагалось в первую очередь взять именно рис и мед, а потом уже все остальное. Но ни мед с рисом, ни тем более все остальное в горло не лезло. Еда на столе уже начинала подсыхать, а девочка все сидела, зажав между коленками замерзшие руки, больше чтобы те не отрывали заусенцы, нежели чтобы согреть.

Раздался хлопок откупориваемой бутылки. Потянуло удушливо сладким кагором, однако застывшее потерянное лицо девочки не дрогнуло. Где-то за соседним столом звенел стопками убитый горем отец, топивший тоску в водке, что было для него несвойственно, но тогда иначе быть и не могло. И к тому же пил он далеко не один: рядом с ним сгрудились ближайшие друзья. Девочка сидела одна.

— Здравствуй, Наташенька!

Дерн передернуло еще при первом слове, сказанном в знакомой приторно-слащавой манере, всегда совершенно неуместной, а сейчас — особенно. Пахнуло дешевым тройным одеколоном, и рядом плюхнулось сухое старушечье тело, рука которого немного приобняла девочку за плечи.

— Ну как ты? Рассказывай! — бабка ухватила ближайший шпротный бутерброд, уже немного заветрившийся, и тут же отправила в напомаженный рот. — Слушай, ты так хорошо выглядишь, такая красавица стала.

На контрасте с черной одеждой и без того бледное лицо еще сильнее побелело. Девочка рефлекторно сжалась.

— У Сержа тоже все хорошо! Он в частной школе учится, ты слышала, да? Такой престижной! Что-то вроде гимназии, но он и там отличник! Пишет постоянно, ему там та-ак нравится! Вы не переписываетесь? Вы же с начальной школы дружили. Ну, ничего! Напишет обязательно! Он такой молодец! Все помнит, со всеми праздниками всех поздравлять не забывает тоже…

Старуха продолжала говорить, одной рукой стискивая сжавшуюся девочку, а другой подливая себе в бокал подвыветрившийся теплый кагор. Натали опустила голову, стараясь спрятать отрешенное лицо и с каждой секундой все больше норовя зареветь в голос.

— А ты ведь тоже в какой-то специальной школе учишься, да? И как там? Не дают пока грамот? Ну, ничего. Сережи под боком нет, но и ты ж вроде умненькая! Вон какая красавица выросла. Как быстро время летит! Вот Серж недавно писал, что ему девочка одна в школе понравилась! Все успевает: и с девочкой гулять, и учиться на пятерки, и друзей заиметь! Какой молодец, скажи, а?

— Я чего-то не понимаю? Вы сюда зачем пришли?

Негромкий, но твердый женский голос раздался за их спинами, затем послышались по-кошачьи мягкие тихие шаги. Старуха отвлеклась от бутербродов, которыми заедала выпивку, и кагора, резко захлопнув ярко-красный рот.

— Вы пришли помянуть подругу или как? — девушка сзади почти шипела, стараясь не привлекать лишнего внимания. — Вот и поминайте. Ваш Сереженька никому здесь даром не сдался. У человека горе. Отвяжитесь от нее.

Старуха ошарашенно поднялась с лавки и обернулась с перекошенным от такой наглости лицом:

— Дорогуша…

— Я вам не дорогуша. — Девушка позади заговорила нарочито медленно и еще более тихо. — Последний раз повторяю: идите и поминайте. В другом месте.

Бабка молча перевалилась через лавку и ушла куда-то вглубь помещения, в сторону стола, где еще сидели ее великовозрастные подруги. Девушка же бесшумно опустилась рядом с Дерн.

— Ты как?

Девочка вместо ответа отрывисто закивала, давая волю слезам потечь в полную остывшего супа тарелку, тихо полузадушенно просипев:

— Спасибо, Лиз… Спасибо…

* * *

Антон Петрович Пожарский после обильной трапезы в виде нескольких крупных свежих рыбин, выловленных им самолично прямиком из Черного озера, и водных процедур сушил перья перед камином, заняв при этом все свободное пространство скромных апартаментов Дерн и ввергнув в жесточайший стресс Шуру, который, даже не попытавшись как-то отстоять территорию, спешно ретировался в темноту за открытым окном. Вытянув когти ближе к камину, филин опустил мохнатые уши и повернул голову к горбившейся над письменным столом Натали.

— У-у. У-ху, — его роскошный даже по человеческим меркам бас приглушенно разнесся по комнате, но на девушку, уже давно привыкшую к голосу Антоши, как она его называла, иногда слишком походившему на людской, не возымел никакого эффекта: Дерн не шелохнулась. Обе совы напоены и накормлены, следовательно можно было еще раз окунуться в долгожданные письма. Собрав все конверты в стопку и разложив в том же порядке, в каком они были изначально, девушка снова вытащила последний конверт. Медицинский почерк Лизы на удивление не скакал по странице, а наоборот складывался в ровные мелкие пружины строк, растянутые по всему листу, практически не оставляя места для полей. Очки Натали безвольно повисли на цепочке.

“Здравствуй, солнце мое!

Извини за задержку, только сейчас появилась возможность отправить, а там еще и мой перьевой мешок, видимо, сто раз останавливался, как обычно. Надеюсь, он ничего не похерил по дороге.

Сегодня, наконец, вышли из консервации, чувствую себя тушенкой из автоклава⁽¹⁾. Еду домой отмываться, клянусь, наберу полную ванну, настрогаю туда мыла, залезу, буду там вариться и топить соседей. Если бы не отвалившаяся канализация, то в принципе консервашку пережили бы нормально. Сейчас ждем отмашки сверху, что они там порешали в итоге со всем этим перетягиванием одеяла, а пока нас отправили по домам “отдыхать”. Ага, конечно. По их мнению, отдых — это заполнение центнера бюрократии. Впрочем, все как обычно, ничего нового, работа — она и в Африке работа. Ну и отпуск пока не дают, конечно.

В целом у нас здесь все хорошо. Пока не читала газет, но не надо быть гадалкой, чтобы понять, что они раздули все до масштабов атомной войны. Поэтому уже сейчас тебе советую ничему не верить — все брехня. У нас все нормально.

Мальвина недавно замуж вышла, в начале сентября. Она с этим своим Артемоном укатила в Крым, запихнув предварительно в сумку. Он, конечно, верещал, кусался, хотел остаться на севере, но они все же уехали, жалко, что вы не столкнулись. После твоего отъезда ненадолго приезжал Руслан. Они с Анисовым решили остаться в Болгарии и работают в местной школе, как ты и думала. Ну и отлично, скатертью дорожка. Надеюсь, когда все кончится, ты все же свалишь из своей чертятни и вернешься. Жду твоего увольнения больше Нового года, солнце. Ты большего достойна, а не этих трех копеек.

Как только прочтешь, сразу смело можешь писать ответ, теперь все дойдет без проблем. Петрович отдохнет несколько дней и улетит сам, этот мужик у меня самостоятельный. Но с ним ничего не посылай, надо попробовать обычную пересылку. Расскажи, как обустроилась на новом месте, не заклевали тебя эти выскочки-англичане? Ты вроде бы брала радио, оно ловит хоть что-то? И самое главное — остался ли у тебя еще чай? Если нет, то я пришлю без проблем. Вообще, что прислать?

Очень скучаю по тебе, солнце. Орестовна тоже на самом деле, хоть и не признается, как партизан. Ходит как призрак: поучать некого, мелкие не в счет, с ними неинтересно, хе-хе. В общем, очень тебя не хватает, но ты не вешай нос. И главное спи, а то знаю я вас, мисс. Полночи с книжкой в обнимку, а в шесть утра — “Ой!”. Будешь читать в темноте — будешь носить очки со стеклами толщиной в палец Платовой и весом как она же. И я сама тебе их куплю, а остальные спрячу.

Твой бывший серпентарий, кстати, передает привет. Не помню, писала ли раньше, Платова уговорила вернуться Сугробову на твое место. Делаем ставки, чего ей это стоило, хе-хе. Но в любом случае, Орестовна явно продешевила, учитывая, какие теперь в Колде контингент, условия и получка по сравнению с ее пенсией.

Но как бы то ни было, солнце, мы все тебя любим, верим, все обязано закончиться хорошо. Не забывай, что мы у тебя были, есть и всегда будем.

Твои родные и Лиза.” Натали, зажмурившись, откинулась на спинку стула и впервые за долгое время облегченно выдохнула полной грудью. Сложенный в широкую гармошку лист был оставлен в покое на столе и медленно скукоживался обратно. Девушка перечитывала всю пачку по нескольку раз на дню вторые или третьи сутки, она уже плохо следила за временем. Казалось бы, сколько можно, но отказать себе в удовольствии еще раз пошелестеть почтовой бумагой, пахнущей терпкими лизиными духами, было очень сложно.

Лиза писала много и обстоятельно, и только последнее письмо представляло какую-то краткую выжимку из сумбурных новостей, видимо, она уже и сама забыла, о чем говорила ранее.

Но самое главное, Дерн теперь могла спать спокойно.

“Мальвина” увезла мужа на юг, домой. Она смогла это сделать до всех событий, которыми пугали газеты. Мама смогла.

Сложив обратно письмо в конверт, Натали выудила из выдвижного ящика пустой лист и подвинула ближе чернильницу с торчащим из нее пером. Лиза редко ставила даты на письмах, и поэтому неизвестно, сколько летел ее филин сначала до Москвы, а потом до Хогвартса, и заставлять ее ждать ответа еще дольше было бы абсолютно бессовестно.

Антон Петрович, разинув клюв, сладко зевнул и встал на лапы, проверив, высохли ли перья после рыбалки. Вид каминного пламени его перестал привлекать еще в первый день пребывания в комнате, поэтому птица, грузно вспорхнув, опустилась на подлокотник единственного, а потому любимого кресла Дерн и вперила в нее два больших желтых глаза.

Снаружи послышался шорох крыльев, и Натали обернулась, надеясь увидеть вернувшегося Шуру. Однако в распахнутое настежь окно влетел неопознанный комок перьев и приземлился на стол, порывом ветра разбросав разложенные бумаги. Девушка, резко отпрянув, с непониманием уставилась на незнакомую птицу, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся лохматой белолицей совкой. Та воззрилась на девушку в ответ своими предельно честными рыжими глазами.

— Ты чье такое лохматое, а? — Натали, стараясь не повредить перья, осторожно взяла сову, которая, впрочем, не думала сопротивляться, все еще пребывая в шоке после неудачного приземления, и пересадила ее на свободный подлокотник своего кресла, после чего тут же бросилась собирать разлетевшиеся бумаги, пока их окончательно не разметал сквозняк. Но птица, не оценив подобного пренебрежения к своей персоне, с тихим клокотанием взлетела и, сделав круг под потолком, вновь шлепнулась на столешницу. Натали едва успела убрать из-под когтей кривую стопку только что собранных бумаг и свое недописанное письмо, поставив на нем небольшую кляксу.

— Уху! — недовольно выдала совка, растопырив уши и возмущенно прищурив рыжие глаза.

— Фу, как некультурно… — Натали, сжав зубы, вновь попыталась пересадить настырную птицу на кресло.

Однако совка не далась, попытавшись цапнуть девушку за пальцы с громким клекотом. Антон Петрович, до этого с непониманием наблюдавший за нежданным визитером, громко ухнул тяжелым басом, заставив птицу от неожиданности застыть на месте. Натали, воспользовавшись этим, бесцеремонно схватила сову, только сейчас заметившую лизиного гигантского филина, которого, видимо, ранее приняла за предмет интерьера или, по крайней мере, чучело. Совка, оказавшись в чужих руках, возмущенно заухала и, наконец, выронила из лапы смятый клочок бумаги. Пересадив птицу на подлокотник во второй раз, Натали со вздохом развернула записку.

“Уважаемая мисс Натали Дерн,

Заказанный Вами товар прибыл. Просьба забрать его в ближайшее время, срок хранения в почтовом отделении — месяц.

P.S. Прошу прощения за поведение Сена, надеюсь, он не доставит Вам лишних хлопот.

С уважением, работник почты Питер В.09 октября 1993 г.” Натали покосилась на совку, и та с чувством выполненного долга уже перелетела на спинку кресла, приблизившись к Антоше, невозмутимо лениво чистившему перья. По-видимому, перелет через всю Европу был утомителен даже для такой выносливой и умудренной жизнью птицы, раз та не спешила его повторять.

Повернувшись к нему боком, белолицая совка нахохлилась и прищурила рыжие глаза, стараясь выглядеть как можно более устрашающе, но филин не обращал на суетливую птицу, сейчас больше похожую на ветку, никакого внимания. Сен, не оценив подобного отношения, приблизился и попытался ущипнуть его за перья. Антон Петрович же, расправив крылья, потянулся, легко хлопнув совку по клюву. Громко ухнув, Сен вновь попытался перелететь на стол, но, очевидно, отвлекшись на что-то, резко спикировал на пол. С трудом оторвавшись от созерцания сов, Натали все же выудила из ящика стола пакетик с шуриным печеньем и бросила беспокойному гостю. Сен тут же метнулся за едой, забыв обо всем остальном.

— Безобразник, — вздохнув, тихо пробормотала Натали.

Вернув на место пакет, девушка выпрямилась и сладко потянулась, дав спине возможность громко похрустеть затекшими суставами. Внезапно взгляд остановился на стоящем рядом зеркале, в котором сейчас отражалась ее сутулая темная фигура. Подойдя ближе, она сняла очки и присмотрелась. По ту сторону на нее смотрела угрюмая длинноносая физиономия, начавшая покрываться нездоровыми красноватыми пятнами. От их вида Натали сделалась еще угрюмее, однако на краю сознания мелькнула мысль, что, по задумке великой и бесконечно мудрой матушки-природы, она в сегодняшнем своем положении должна была бы радоваться и вопить от счастья осознания того, что ее организм, наконец, спустя полтора месяца, справился с трудностями переезда, привык к местному климату и теперь начинал функционировать в прежнем режиме, о чем очень любезно давал ей понять уродливой сыпью на лице.

Отпрянув от зеркала, девушка обошла постель и кресло с Антошей, внимательно бдившим за Сеном, и распахнула стоявший в углу клетчатый чемодан, все еще хранивший часть вещей. Порывшись в нем, она, вытащила старую коробку из-под обуви и судорожно выдохнула: не хватало нескольких небольших бутыльков — едва ли не самых важных в ведьминской, да и в любой вообще, аптечке после корвалола и меновазина. В голове тут же всплыло довольное ухмыляющееся лицо Лизы, которая, как обычно, оказалась права, бросив флегматичное “Не ставь на шкаф, забудешь”, когда Натали упаковывала чемоданы. И в качестве дополнения ее торжествующе добивающее “А я говори-ила”. Гадания никогда не были лизиной сильной стороной, но она всегда была права, и время это каждый раз подтверждало.

Вздохнув и вооружившись большими швейными ножницами вкупе с несколькими мотками плотной марли и ваты, девушка исчезла за дверью ванной комнаты.

* * *

Лизин филин, пробыв в апартаментах Натали еще день, исчез так же внезапно, как и появился, но на этот раз с пустыми лапами: девушка отправила его хозяйке, как та и просила — без ничего. Письма же решено было выслать обычной почтой через Шуру и Хогсмид, а не напрямик с Антошей. Мохноногий сыч хоть и был знаком с последним, однако его откровенно побаивался. Когда же филин снова освободил комнату, Шура был вне себя от счастья, что от Натали, разумеется, не укрылось. Однако сова спокойна, в “тылу” все в порядке, значит, ей можно спокойно погрузиться в работу, тем более, что ее теперь будет несколько больше, чем предполагалось изначально.

В том, чтобы вести факультативный предмет, есть масса плюсов. А если эта дисциплина преподается в Хогвартсе — их становится еще больше. Понимание этого приходило очень постепенно, со временем минуя все стадии принятия. Маленький класс, в который приходят осознанно, по своей воле, небольшое количество уроков, небольшое количество свитков на проверку, тишина в кабинете, которую нарушает только елозящий по доске мел, голос преподавателя, негромкий скрип перьев, непогода за витражным окном и где-то в голове негромко поющая пожилая женщина подслушанную утром по радио песню:

— Но только надо, чтобы хорошая погода была на планете Земля…*

Ирония состояла как раз в том, что именно ее и не хватало последние несколько дней. Дождь поливал север Шотландии вторую неделю к ряду и нещадно превращал в кашицу немногочисленные студенческие тропки, изрядно порванной паутиной опутывавшие Хогвартс. Натали иногда бросала понимающий взгляд на окна, за которыми истерила запоздавшая осень, воя шквальным ветром и барабаня огромными дождевыми каплями, иногда сменявшимися на мелкие шарики града. С третьего этажа, где находился ее кабинет, практически не было видно огромных луж, в последнее время больше похожих на большие грязные и мутные зеркала, но девушка была уверена, что они все сплошь покрыты пузырями от падающих в них капель — верный признак того, что погода не сменит шарманку еще ближайшие несколько часов. В этом всегда был убежден дед, однако это не всегда было правдой. И сейчас, судя по тому, как старательно ученики пытались не клевать носом при списывании с доски, лить должно было еще долго.

— Домашнее задание вы получили. Если вопросов не возникло, можете быть свободны. Хорошего дня, — подытожила Дерн, когда в коридоре прозвенел школьный звонок, как гулкий большой будильник растолкавший прикорнувших третьекурсников. Проводив взглядом сонных детей, девушка подхватила рабочую записную книжку и, бряцнув ключами в замочной скважине, скрылась в коридоре.

Сверяясь с кривенько нарисованной в блокноте схемой и маневрируя между ползущими по своим делам студентами, Натали спустя пару лестничных пролетов оказалась в холле, в конце которого виднелась распахнутая громада двери и металлические спинки больничных коек. Местный лазарет был в разы просторнее и чище, нежели стерильный белый и оттого похожий на плод порочного союза карцера и психиатрического диспансера колдовствортский медпункт с его панцирными кроватями, издававшими хриплый скрежет даже от малейшего вздоха лежащего.

— Добрый день, кого-то ищете? — навстречу Дерн откуда-то из-за ширмы выплыла, судя по одежде, медсестра. — Поппи Помфри, колдомедик. А вы, должно быть, профессор Дерн, я помню вас.

Натали, поздоровавшись, с опаской посмотрела на явно не пустующую кровать, взятую в окружение ширмами, и красноречиво уставилась на собеседницу. Последняя без лишних слов жестом проводила девушку в небольшую каморку в дальнем конце зала, оказавшуюся рабочим кабинетом.

— Итак, что-то случилось? — едва за ними успела закрыться дверь, вежливо осведомилась мадам Помфри и тут же подошла к своему столу, за которым расположились высокие шкафы, где в стеклянных застенках ютилась орда склянок, банок и пузырьков.

— Д-да, — Натали немного замялась, пытаясь подобрать нужные слова, — у вас не найдется болеутоляющего?

— Мигрени? Боли в желудке? Коленях? — женщина, открыв шкаф, чем-то громко звякнула, разглядывая этикетки флаконов.

— Нет. Просто болеутоляющее.

Что-то в стеклянном шкафу угрожающе бряцнуло.

— Профессор, — мадам Помфри резко обернулась и закатила глаза, — вы не маленький ребенок, чтоб скрывать свои проблемы от тех, кто действительно может вам помочь. Я врач, у меня нет привычки болтать с кем попало о чужих болячках во время обеда. И ужина тоже.

Натали, спустя секунду раздумий, обреченно выдохнула:

— М-мне нужно болеутоляющее из-за… периода.

— Другое дело, — мадам Помфри деловито уперла руки в бока и вернулась к шкафу, выдвинув один из длинных ящиков в его низу. Натали посмотрела на лежавшие внутри травы и впервые задалась вопросом, а есть ли в Англии что-нибудь, напоминающее гематоген?

Медик, покопавшись среди мешочков и коробочек с разнотравьем, выудила оттуда небольшой квадратик бумаги с горсткой сплющенных шариков в белой обсыпке и затем вернулась к склянкам, чтобы взять с верхней полки пару небольших флаконов. Получившийся набор она деловито презентовала Натали.

— Итак, прошу вашему вниманию: британская версия “дамского набора”. Обезболивающие пилюли и кроветворное. Пилюли появились недавно, но они действуют, как ни странно, куда быстрее и эффективнее зелья да и на вкус не такие “сногсшибательные”. За кроветворным приходите только ко мне, это улучшенный состав. Спецзаказ, такого, кроме как в нашей школе, больше нигде не достать. И то и другое должно быть всегда под рукой в каждой дамской сумочке. Марля и вата у вас есть? Профессор? — медик, заметив, что ее не слушают, непонимающе вскинула брови и с недоумением опустила глаза на пару флаконов с кроветворным и горстку белых, таблеткообразных пилюль, таких же белых, как и окаменевшее лицо Дерн.

— Прошу прощения… У вас не найдется болеутоляющего в виде зелья?.. — девушка с силой разлепила сжатые губы, не отрывая странного пустого взгляда от “дамского набора”.

— Есть, но имейте в виду, оно куда слабее. Зачем жить и мучиться, если можно жить и не мучиться?

— М-мне пр-ривычнее… зелья.

Мадам Помфри лишь пожала плечами.

* * *

Пухлый конверт с лизиным письмом благополучно улетел. Люпин не менее благополучно ушел на больничный. Все было бы совсем благополучно, если бы не одно неприятное обстоятельство, заставившее Натали опустошить сразу два флакона действительно отвратительного обезболивающего, один пузырек кроветворного и пробыть в постели дольше положенного на целых полчаса, ожидая, когда все выпитое избавит ее от мучений.

Выбравшись наконец из кровати в ванную, “упаковавшись” там во все необходимое и одевшись, Дерн рассмотрела в зеркало масштабы трагедии: темнеющие мешки и круги под глазами, помятое лицо, крапчатое от сыпи и красноватых припухлостей, доходящих до самой горловины черной блузы-косоворотки и спускающихся ниже. Поморщившись, девушка чуть распушила челку в надежде, что за ней и очками не будет так сильно видно творящийся на лице кошмар, но еще одного взгляда в зеркало хватило, чтобы понять: затея провалилась.

Вооружившись стопкой конспектов, Натали трясущимся ключом заперла за собой кабинет и направилась в противоположное крыло третьего этажа. Люпин должен был оставить дверь открытой и, судя по всему, не забыл. Задержавшись перед входом, Дерн глубоко вздохнула. Сегодня нужно пережить только одно замещение, и она свободна. Зайдя в необычно тихий класс ровно по звонку, профессор с безразличным выражением лица прошла к рабочему столу.

— Добрый день, меня зовут профессор Дерн. Я буду замещать уроки ЗоТИ, пока профессор… — развернувшись к классу, она едва не поперхнулась. В конце кабинета за последней партой, обложившись несколькими стопками пергамента, сидела мрачная черная фигура Снейпа, с явным неудовольствием скрипящая перепачканным в красных чернилах пером, — …пока профессор Люпин отсутствует, — вернув самообладание, Натали развернулась к доске.

— Сегодня мы с вами поговорим о водяном народе, или же о русалках и тритонах, — люпиновский мел неудобно крошился и сыпался на черные манжеты, пачкая свежевыстиранную блузку. Отряхнув руки, девушка посмотрела на лениво шелестящих тетрадями детей. — Что вам известно о них?...

Дерн смотрела на класс и понимала, как ей повезло. Из всего четвертого курса активнее всего вели записи только знакомые лица: Мерфи, Калвер, Чампингтон, Дженкинс, близнецы Ковачи — все, привыкшие к немного монотонному ходу ее занятий. Даже Кэмпбелл — слизеринский юморист с рожицей на домашнем задании — покорно и бодро вел записи. Остальные больше скучающе ковыряли перьями свежие кляксы, чем писали, слабо реагируя даже на частые опросы. Больше всего радовала необычная для последнего времени активность Ковачей, особенно Эвы. Красные круги вокруг глаз пропали, и во всем ее внешнем виде больше не было той рассеянной неаккуратности, присущей переживавшему горе человеку. От взора Натали не укрылось и то, как Миклош заботливо поглядывает на сестру в паузах между записями.

— Вашим домашним заданием будет подготовить свиток на тему “Разновидности русалок и тритонов и особенности взаимодействия с ними”...

Внутри начинало снова неприятно саднить. Но стоило бросить мимолетный взгляд на настольные песочные часы, как в коридоре прозвучал спасительный звонок на перемену. Дети стали лениво собирать вещи, явно не торопясь на следующее занятие. Из всей аморфной сонной массы выделялись быстро закинувшие книги в сумки близнецы, многозначительно смотревшие на Натали, но с опаской косившиеся на парту у входа.

Снейп за урок не испарился и никуда не делся, к сожалению или к счастью, наоборот, без спешки осилил обе стопки домашних работ и теперь неторопливо закручивал чернильницу. В конце концов, пошептавшись, Ковачи кивнули Дерн на прощание и скрылись за дверью уже опустевшего класса.

Учительские будни довольно безрадостны по причине крайне ограниченного свободного времени, которое можно потратить на крайне ограниченное количество занятий, так что приходится ежедневно выбирать: подготовиться к уроку или отнести вещи в прачечную, углубиться в чтение для души или для уроков, проверить тетради или поспать лишний час вечером. Если же выдается окно в расписании, этот перечень сокращается в разы и сужается до буквально двух-трех пунктов, среди которых самым предпочтительным и часто выбираемым является проверка домашних заданий. В этом списке всегда есть вариант сходить попить чай и тем самым привести голову и мысли в ней в порядок и морально подготовиться к следующему занятию. И крайне редко можно посидеть на каком-то другом уроке: молодняку набраться опыта, а старичкам проконтролировать первых. Однако подобные посещения всегда обговариваются заранее. Точнее обговаривались. В Колдовстворце. И после всегда выносился какой-то вердикт. Мужчина же на задней парте молча отрывистыми движениями сворачивал обратно все пергаменты в одну большую трубку, перепачканную даже с обратной стороны еще не успевшими высохнуть красными чернилами.

Дерн нервно сглотнула.

— И-извините, все в порядке?

— О чем вы? — Снейп гулко стукнул по столу концом свитковой трубки, ровняя ее край.

— Вы ведь пришли посмотреть на ход урока, верно? Что-то не так?

— Вы уверены, что хотите услышать мое мнение? — профессор скептически поднял бровь и посмотрел на Натали без капли интереса.

Не получив в ответ ни слова — только боязливо осторожный кивок, — он негромко цокнул.

— Что ж, извольте, — криво хмыкнул мужчина. — Четыре, десять и пять. Именно столько Маклагген прилепил жвачек на парту, Белл и Чанг передали друг другу записок, а Мерфи сложил бумажных журавлей за ваш урок соответственно. Помимо всего этого еще трое писали домашние задания по другим предметам. Один человек прямо на занятии кормил в своей сумке кусачую герань.

Лицо Дерн побелело и вытянулось. Снейп вальяжно поднялся, выудив откуда-то из пол черной застиранной вусмерть простыни, которая по какой-то причине все еще имела наглость называться мантией, палочку, совершил короткий пасс, и его канцелярия поднялась в воздух.

— Также хочу отметить полное отсутствие иллюстративных материалов, практической части и домашнего задания, судя по тому, какого размера эссе вы задали. Помимо всего прочего информация, что вы выдали, крайне и крайне скудна и ограничена рамками только ведущего учебника. Но даже так, разобрать, что вы надиктовали, адекватному здравомыслящему человеку не представляется возможным. Ваш английский уступает даже уровню второкурсников. Что уж говорить о научной речи, которая у вас отсутствует как таковая, если вы не читаете по бумажке, хотя и ее содержание оставляет желать лучшего. Однако даже со шпаргалками ваше кар-рканье заглушает даже те поистине немногочисленные полезные сведения, которые нужно знать четвертому курсу. Впрочем, и они прошли мимо, так как даже у меня после десяти минут вашей лекции началась мигрень, что уж говорить об учениках.

Девушка застыла как соляной столб, почти физически чувствуя, как ее огрели куда-то в район затылка чем-то тяжелым. Где-то внизу снова неприятно ныло. Лязгнула приоткрывшаяся на сквозняке дверь кабинета и тут же смолкла, после чего в классной комнате повисла напряженная пауза, которая, казалось, абсолютно не смущала профессора Снейпа, продолжившего, как ни в чем ни бывало не спеша шелестя пергаментами, собирать свои вещи.

— Вы меня понимаете, профессор Дер-рн? — на мгновение прервавшись, он снисходительно посмотрел на коллегу. — Или вам нужно произнести по слогам?

Пальцы Натали непроизвольно вцепились в полы выглаженной утром рубашки, оставив на ней видимую даже на черной ткани паутинку заломов.

— Извините, я стараюсь…

— “Вы” и “старание” — это слова антонимы. За два месяца вы ни на йоту не продвинулись в изучении языка и будто специально демонстрируете свой акцент. Хотите лояльного к себе отношения только потому, что вы иностранка? Жалкое зрелище, на мой взгляд. Хорошего дня.

Мужчина, развернувшись на каблуках, подхватил оба красноватых от свежих чернил рулона домашних работ и пропустил вперед парящие над полом письменные принадлежности, после чего дверь за его спиной громко захлопнулась. В коридоре послышалась приглушенная возня, сопровождаемая чьими-то детскими голосами, но и она вскоре стихла.

Внизу живота безжалостно тянуло, будто утром не было двух выпитых флаконов с горьким болеутоляющим, однако побелевшее лицо Натали не дрогнуло. Ее пустой взгляд опустился и замер на густо исписанных листах с конспектом для только что прошедшего занятия, бесполезных и годившихся разве что для растопки камина.

---

Примечания:

*«Про Красную Шапочку» 1977 г.

---

1) Аппарат для консервирования банок при давлении выше атмосферного.

Вернуться к тексту

День медленно шел на убыль, забирая с собой свет и приглушая пошлый румянец на тучах, еще недавно ревевших сплошным ливнем, а теперь уже изрядно поутихших и бодро бегущих плакать куда-то на восток. Под ногами громко чавкали вдоволь напитавшиеся влаги темно-зеленые кочки мха, холеного после необычно дождливого лета.

Стараясь перешагивать дорожную раскисшую грязь и не испачкать в ней брюки, девочка медленно продвигалась к заводи. Хотя многие учащиеся, да и не только, считали, что это слишком гордое название для большой круглой лужи по колено, где кроме сорняков и пиявок больше ничего не водилось. У одного из берегов раньше росло две небольших ивы. Пару лет назад кто-то из детей решил пошутить и поджег листву под ними. Разумеется, шутка оказалась неудачной для всех: одно дерево сгорело полностью, второе сильно подпалило, учительская аптечка похудела на пару пузырьков корвалола, а нарушитель спокойствия получил кличку “Пожарник” и вынужден был собрать вещи. С того времени место под уцелевшей ивой совсем опустело, лишь изредка на черном пне можно было кого-то увидеть.

Девочка, все же поймавшая несколько жирных серых капель на калошки штанов, вышла по красным прямоугольникам затесей к берегу тощего ручья и с облегчением выдохнула, заметив на обугленном пне неестественно ровно сидящую фигуру.

— И-извини, что опоздала… Д-давно сидишь?

На звук шагов фигура резко обернулась, зажав между коленями тетрадь с еще не высохшими чернилами.

— Привет. Вообще давно, но зато уже закончил с астрологией. Какая чушь, можно подумать, в это кто-то верит. — Тряхнув соломенной коротко стриженной головой, мальчик шумно выдохнул и прикрыл глаза. — План на завтра тот же?

— Ну, вроде бы. Если расписание не поменяют. Я растягиваю литературу, — девочка поправила сползшие очки и, громко хрустнув коленями, присела на корточки, надеясь, что ей все же уступят единственное сидячее место. Мальчик не двинулся.

— Ага, а я знахарство, как и договаривались.

Где-то вдалеке заорала утка, заставив обоих вздрогнуть. Обычно после такого крика птица тут же на полном ходу смешно выезжала по водной глади, и дети заозирались по сторонам, стараясь ее высмотреть. Но утки все не было. Их взгляды, пытливые, жадные до подробностей, постепенно стали спокойнее, пока совсем не застопорились на мутной после грозы воде. Течением ручей откуда-то нес отломившуюся камышину с уже пожелтевшими листьями, отдаленно напоминавшими карасиные золотистые спинки — мечту каждого сельского рыбака.

— Интересно, здесь вообще что-то водится?

Мальчик, наконец, убрал тетрадь в открытый ранец и нагнулся ближе к поверхности заводи. Натали, сжав зубы, заставила себя поднять глаза:

— Пиявки, наверное. Тут воды по колено, может, по пояс.

— М-да, жалко.

Он равнодушно похлопал слишком женскими для мальчишечьего лица глазами цвета суточной заварки и вопросительно поднял брови.

— Так чего хотела? Зелья как обычно?

Опомнившись, девочка завозилась в своей огромной грубой сумке. Через секунду она протягивала две больших ярко-желтых груши в потемневшей от времени газете. Сердце бешено колотилось, но сознание пыталось его успокоить, внушить, что таких больше ни у кого нет, что они очень хорошо доехали, что по дороге успели дозреть и теперь были очень мягкими и пахучими, а главное — медово-сладкими. Они обязаны были такими быть, иначе никак. Они ведь последние, а значит — самые вкусные.

Мальчик уставился на сверток и медлил.

— Мало?..

— Нет, хорошо, — его рука приняла газету с фруктами, а вторая уже протягивала тетрадь. — Держи. Без обид, сама понимаешь. На одном “спасибо” сейчас не продержишься. Хочешь жить…

— …Умей вертеться, — грустно закончила девочка, стискивая уже наполовину исписанную тетрадь, в компании которой проведет ближайший вечер, потому что завтра ее уже придется вернуть владельцу. Тому самому, что сидел и мечтательно улыбался, жмурясь, и с наслаждением втягивал аромат вполне заслуженных груш. 

Откуда-то позади уже совсем под вечер все же сподобилось появиться солнце. Девочка тут же сделала вид, что ее заинтересовала тетрадная писанина из домашних заданий. В это время груши в последних теплых солнечных лучах красиво мерцали двумя бледно-желтыми пятнами. Но еще ярче светилось необыкновенно довольное лицо мальчика. Так ей казалось.

* * *

Натали отодвинула в сторону мешавшуюся подушку. Из-под наволочки выглянул уже изрядно помятый край последнего лизиного письма, за очередной перечиткой которого девушка, судя по всему, вчера и уснула. Вытащив, руки постарались как можно аккуратнее его распрямить, но бумага все равно непослушно скукоживалась обратно, как бы бережно ее ни гладили. Расфокусированный после необычно слишком хорошего сна взгляд опять остановился на строчках, хотя не было никакой надобности перечитывать письмо снова: девушка уже успела едва ли не выучить текст наизусть.

Одернув себя, Натали подорвалась с постели и босыми ногами прошлепала к рабочему столу, выудила из его глубин небольшую, затершуюся от времени, пеструю жестяную коробку из-под бабушкиного чая и оставила в ней письмо в родном конверте с явным намерением если не никогда, то по крайней мере долгое время не мозолить им глаза. Это нужно было остановить. Особенно, если простое мимолетное упоминание одного только имени подняло из недр подсознания такие воспоминания. От них никому не будет никакого проку, и легче от них никому не станет. Быть может, Лиза хотела как лучше, дать понять, что они теперь далеко, что они теперь точно не столкнутся. Что можно, наконец, расслабиться и жить дальше. Что никто никому больше этим не ткнет в нос, не напомнит. Пой, девочка, пой, все скоро забудется.

Но девочка не пела. Девочка только сидела и смотрела в темнеющую пустоту где-то внутри буйной зелени гибискуса. В слабом свете тлевшего камина почти ничего нельзя было рассмотреть, но Дерн все еще слишком хорошо видела бледно-желтые мерцавшие пятна ее груш в по-женски красивых руках мальчика с такими же завораживающими глазами. Это было слишком давно. Но чем больше времени утекало с того момента, тем ярче в ее памяти светились в закатном свете груши. И тем темнее была ее нынешняя комната.

Вспыхнул камин, учуяв пару свежих поленьев. В потемневшую от чайных колец на стенках чашку нырнул пакетик с лизиным чаем и забулькал. В ванной комнате зажегся свет, и тут же его скрыла захлопнувшаяся дверь. Часом позднее через нее просочилась полностью одетая Дерн. Девушка посмотрела на себя в зеркале и, болезненно зажмурившись, отвернулась. Ни свежая черная блузка с высокой горловиной, ни очки, ни длинная челка не смогли скрыть отвратительного вида почти подростковую сыпь на лице и шее, что уж говорить о в целом разбитом виде. В попытке усмотреть хоть что-то хорошее, Натали оглянулась. Гибискус не цвел, Шура все еще не вернулся с охоты. Она тихо вздохнула и снова села за стол. 

Только что построенная иллюзия того, что все не так уж и плохо, тихо ухнув, испарилась. Перед ней лежали вчерашние конспекты по ЗоТИ. Плотно исписанные листы, старательно отрепетированные и выверенные, строго по учебнику, но так, чтобы можно было провести урок хоть в коридоре на коленке на случай форс-мажора — все, как учила Сугробова. Пальцы не спеша перебрали загнутые края пергамента.

Расфокусированным взглядом Натали раз за разом скользила по строчкам, пытаясь найти хоть малейшую ошибку, опечатку или неправильную формулировку, на которые после лекции намекал профессор зельеварения, но те все никак не попадались, старательно избегая ее, то ли из-за отчаянного разочарования, с которым она теребила уже измятые листы, то ли из-за полусонного состояния, из которого она еще не успела толком выбраться. Наконец на глаза попалась совершенно неказистая “f”, написанная явно в спешке и так и оставшаяся без средней палочки, видимо, это была пометка, сделанная прямо перед занятием. Натали не глядя открыла верхний ящик стола и покопалась в нем в поисках заброшенной туда промокашки. Возможно, та уже не смогла бы ей помочь, но попробовать стоило. 

Пальцы внезапно наткнулись на мягкий бархат небольшого мешочка, и девушка рассеянно достала его на свет. Задумчиво повертев его, Натали неторопливо развязала тесемки и пошуршала внутри, вытащив один из небольших гладких камушков.

— Опять... — тихо пробормотала она, склонив голову набок и изучая выпавшую ей руну в виде грубо вырубленной буквы “П”. Сила, жизненная энергия, опора, которую она сулила, никак не совпадала с реальным положением дел. Никакой ясности и понимания, что делать с жизнью дальше, не было, не говоря уже о силах. Казалось бы, прошел целый месяц с последней попытки погадать, но камни твердили одно и то же как заведенные. Рука вытащила еще два, и Дерн внутренне простонала. Второй камень, который должен был хоть как-то прояснить предыдущий, требовал отказаться от только что выпавшей силы и опоры. Третий же настаивал на необходимости этого, будто других вариантов не было и не предвидится. Затолкать подальше свои амбиции, потому что это сейчас нужно. 

Снова это проклятое “нужно”.

— И что тогда?.. Чем все это кончится? — четвертый камень всегда был лишним. Традиции диктовали все строить на тройках, но Натали в этот раз их не послушала. Нарушать традиции иногда тоже было нужно. Как ни странно, камни дали довольно понятный ответ — “Радугу”.

Внутри разреженной пустоты ее мыслей наконец появилась крохотная зацепка — спасительный круг, брошенный утопающему, которого медленно затягивала воронка из собственных воспоминаний и сомнений. Девушка убрала руны обратно в ящик стола. Теперь ими еще долго нельзя будет пользоваться. Слишком часто гадать — вредно. Она не дома, не в своем Колдовстворце, где ей могли помочь и подстраховать. А ее ли это теперь Колдовстворец — тоже большой вопрос. Но ведь и здесь ее ткнули носом в ошибки, а могли и не делать даже этого. Ошибки ведь?

Глотнув успокоительного, девушка судорожно выдохнула. Пергамент с конспектом снова оказался перед носом. Пересмотрев его еще раз, Дерн раскрыла свой рабочий блокнот на чистом листе. По свежей странице вслед за пером поползли записи.

* * *

Вставать в субботний день пораньше иногда бывает очень полезно. И без того короткие выходные, которые для человека, работающего в учреждении на полном пансионе, не существуют вовсе, кажутся чуть длиннее, появляется лишний час на себя. А если этот час ранний, то вероятность, что тебя побеспокоят по работе, становится в разы меньше. Но сегодня, в силу выходного дня, ничего серьезного не планировалось, разве что поход в Хогсмид, который Натали решила не оттягивать. Пока погода и состояние здоровья позволяли, надо было пользоваться моментом. Но все же перед выходом девушка, оценивающе посмотрев на стоящие у кровати флаконы из лазарета и немного подумав, осушила незыблемую пару болеутоляющего и кроветворного.

Каждые выходные все местные, начиная с третьего курса, сталкивались с выбором: сходить на завтрак или должным образом, без спешки собраться в деревню. Смельчаки, пытавшиеся успеть и то, и другое, конечно, находились, но их всегда в итоге приходилось ждать и просить сопровождающего преподавателя повременить с выходом. Дерн же теперь прекрасно знала, где в Хогсмиде можно будет перекусить, поэтому идти в Большой зал не было никакого смысла.

— Профессор, доброго утра!

Голос директора, пусть даже и добродушный, заставил девушку в ту же секунду застыть на месте и обернуться. Начальство никогда не зовет просто так: либо хочет загрузить работой, либо подчиненный где-то напортачил, но явно не пить чай с печеньем. Именно эта простая истина всегда заставляла Дерн как можно чаще избегать встреч со старшими учителями. Если же столкновение произошло, воображаемая техника безопасности диктовала попытаться избежать дополнительной работы с помощью ответного приветствия и поскорее ретироваться. Но Дамблдору ответного кивка, видимо, показалось мало, и тот подплыл к Натали.

— Судя по вашему виду, предпочли телесную пищу духовной? — он одарил ее снисходительной улыбкой, окинув взглядом пальто девушки. — Жаль, хотелось бы с вами побеседовать за завтраком, но дышать воздухом тоже важно.

— И-извините, — Натали нервно сглотнула, поджав губы и уже предчувствуя новый вызов в директорский кабинет. Дамблдор расплылся в улыбке:

— У вас ведь вчера было первое замещение по Защите от Темных Искусств? Как все прошло?

Дерн, секунду собравшись с мыслями, уже хотела что-то ответить, как краем глаза заметила черную бесформенную мантию и поперхнулась застрявшими в горле словами. Директор, не понимая внезапного испуга девушки, обернулся.

— О, доброго утра, Северус, — последний, проходя мимо, остановился и молча поздоровался в ответ, — мы как раз с профессором Дерн говорили о вчерашнем замещении. Вы ведь присутствовали? Что скажете?

Мужчина бросил быстрый взгляд на стоявшую в растерянности Натали и только хмыкнул:

— Без комментариев, — и спешно добавил, — извините, мне надо идти.

— Разумеется, — директор только пожал плечами, и Снейп тут же исчез за поворотом. — Ладно, обсудим это позже, а сейчас, мне кажется, вам тоже пора, профессор Дерн.

Он посмотрел в сторону распахнутых дверей, через которые открывался хороший вид на внутренний двор школы. У ворот на его противоположной стороне уже собралась толпа учеников, нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу, а ответственные преподаватели поглядывали на часы, раздумывая, стоит ли подождать других желающих попасть в Хогсмид, или уже пора выдвигаться. Девушка с виноватым выражением лица попрощалась с директором и, путаясь в ногах, спустилась с лестницы.

Хогсмид каждый раз одаривал своих гостей своим унылым видом, который был с каждым разом все мрачнее по мере ухудшения погоды. Местные это, видимо, тоже чувствовали и предпочитали все меньше выходить на улицу и все больше сидеть дома, греться у теплого камина с чашкой горячего чая, в котором наверняка было несколько ложек бренди или рома. Редкие прохожие отчаянно кутались в шарфы и старались быстрее попасть в помещение, а не стоять на холодном пронизывающем ветру. Дети тут же разбежались по лавкам в поисках тепла и, вероятно, сладкого. 

Натали, хоть и не была студенткой, однако, перешагивая очередную лужу, думала о том же самом, с той лишь разницей: ее интересовал только один магазин. 

— Хэйзел! Посетители! — сушеная голова пронзительно заверещала во все горло, стоило девушке толкнуть нужную дверь. — Хэ-эйзе-ел, мерлиновы кальсоны, хватит читать!..

Наконец, где-то в каморке за прилавком послышалась неторопливая возня и тихое шуршание страниц. Дерн, будто опасаясь непонятно чего, прошла между книжных стеллажей, по пути кое-как протирая запотевшие от тепла очки. К кассе, на ходу дочитывая последний разворот, вышла слегка растрепанная продавщица.

— Здравствуйте, чем могу… — на миг оторвавшись от книги, монотонно произнесла Хэйзел, но осознав, что перед ней стоит Дерн, она от неожиданности захлопнула книгу и расплылась в улыбке. — Натали! Давно не виделись! Ты сегодня рано. За покупками выбралась?

— Доброе утро… Что-то вроде того. Извини, что побеспокоила, — промямлила девушка, опустив глаза куда-то в пол.

— И хорошо, — тут же перебила Хэйзел. — Я как раз хотела тебе написать, ты очень вовремя… — девушка отклонилась куда-то в сторону, за спину собеседницы, — сэр Джереми! Я закрываю лавку на пару часов.

Натали в ужасе распахнула глаза. Голова на входе взревела:

— Не смей! Имей совесть! Хэйзел, не смей! Я все расскажу мистеру Брауну!

Не обращая ни малейшего внимания на протесты головы и на зашуганный вид Дерн, девушка только отмахнулась и вытащила палочку.

— Это всего на пару часов, я потом отработаю.

— Правда, не нужно. Сегодня пришли студенты, вдруг кто-то зайдет, — нервно сглотнула Натали. Продавщица задумчиво почесала палочкой затылок, а затем все же ею взмахнула. Но, вопреки ожиданиям Дерн, дверной замок на входе не щелкнул.

— Ладно, но не переживай так, мне в любом случае придется отрабатывать пару-тройку дней, — Хэйзел откинула прилавок, пропуская гостя в свою каморочную обитель, где они пили чай в прошлый раз. — Теперь нас без особой надобности не потревожат. Заходи!

* * *

— Короче говоря, мне ее потом принес Питер. Нет бы аккуратно постучать, как все нормальные люди. Но ведь это неинтересно! Он примчался, весь запыхавшийся, барабанил в витрину, я думала, он ее разобьет. У него был такой обеспокоенный вид, мне казалось, что-то случилось. Я кинулась быстрее открывать дверь, вдруг нужна какая-то помощь, понимаешь, мало ли… Открываю… А этот… Лыбится во все тридцать два и как ни в чем не бывало: “Мисс, а вы ничего не забыли?” — и трясет моей книгой. Я так перепугалась… Так бы его и отходила, если бы не “Ностромо”. Книгу жалко…

Крошечный чайник уже наполовину опустел, но все еще немного пыхтел паром, когда Натали все же справилась с солидным куском паточного пирога. Судя по виду, Хэйзел ни за что бы не отпустила ее с пустым желудком и поэтому, торжественно вручив наскоро соображенный завтрак в руки Дерн, со спокойной душой начала изливать все накопившееся. Вопреки ожиданиям, ее щебет не раздражал, а наоборот. Он касался всего и всех: хозяина лавки, почтальона Питера и даже иногда Уильяма, редких, но запоминающихся клиентов, сушеной головы — всего, что не относилось к работе в школе. И это очень успокаивало.

— Весело у тебя здесь, — Натали наконец отставила в сторону пустую тарелку, которую все это время держала в руках. — Столько всего происходит, так и не скажешь, что Хогсмид — деревня.

— Та еще глушь на самом деле, — продавщица разочарованно вздохнула, откинувшись на спинку стула. — Тебя давно не было, поэтому новостей накопилось. А вообще… — она подлила себе чаю и сделала глоток. — Как у тебя дела? Как продвигается учебник?

Натали посмотрела на нее поверх очков, словно нашкодивший пес.

— Честно?

— Честно.

— Никак.

Дерн начала машинально ковырять заусенец на пальце. Почему-то такой ответ Хэйзел ни капли не удивил. 

Уже некоторое время что-то неприятно саднило где-то внутри. Не день, не два, много дольше. Но только сейчас Натали поняла, в чем причина. Неоконченная программа на следующий год, за которую она с момента приезда в Британию даже не садилась, начатый и брошенный методичка-учебник, до странности аморфные ее отношения с педколлективом, которые только-только, казалось бы, начали налаживаться, хотя девушка была уже и в этом не уверена. Ощущение тотальной незавершенности неприятно болело натертой до мяса мозолью от новых подаренных туфель, которые еще только предстояло разнашивать. Натянуть мокрые носки потолще, стиснуть зубы что есть сил и просто сделать. “Просто” и  “сделать” — два коротких слова. Но сил, чтобы реализовать их смысл, не было.

— Кстати, я все разузнала… — продавщица поймала заинтересованный взгляд собеседницы и продолжила. — Помнишь, я говорила, что кто-то много лет хотел преподавать ЗоТИ, но директор ему отказывал? Он, оказывается, еще работает в школе. Знаешь, когда мне сказали, что Снейп добивался этой должности, я сначала подумала, что это чушь. Но если так подумать… Вполне похоже на правду. Он крайне редко заходит, но всегда берет дорогущие издания. Как учителя я его не застала, у нас зельеварение вел профессор Слагхорн, но по отзывам жуткий тип. Ему бы подошло.

Натали только устало протерла глаза под стеклами очков и судорожно выдохнула. Воображаемые туфли стали еще на пару размеров меньше.

— Слушай, — Хэйзел с понимающим видом придвинулась ближе, — попроси профессора Макгонагалл, она не откажет. Не может быть, чтобы не было других вариантов... Ты чего?..

Дерн, взяв в руки чашку, внимательно посмотрела на свое коричневато-золотистое отражение, слегка искаженное и иногда вздрагивавшее на поверхности чая, но все такое же кислое и крапчатое от сыпи. 

— Хэйзел, мой английский действительно плох? — девушка сипло прошептала после некоторого молчания. — Скажи правду. Пожалуйста. 

— Это ты так сама решила? — продавщица отставила чай и задумчиво подперла подбородок, внимательно глядя на Натали. Заметив ее затравленное выражение на и без того бледном лице, девушка вздохнула. — Ясно, не сама. Если хочешь услышать мое мнение… Я в своей жизни видела только двух иностранцев, не считая детей. Это ты и Питер. Раньше Пит разговаривал куда хуже, он и сейчас говорит с жутким акцентом и даже не пытается от него избавиться. А тебе просто нужно больше практики, я думаю. Кстати, если что-то не понимаешь из моей болтовни, переспрашивай, не стесняйся. — Она замолкла, глядя на немного потухшую Дерн. — Ты стесняешься попросить помощи у преподавателей, да?

— Может, есть какие-то учебники или самоучители? У меня только старые словари… — начала Натали, но Хэйзел ее сразу перебила:

— Точно стесняешься. У меня такой литературы нет, но всегда можно посмотреть в каталогах на почте. Не знаю, подойдет ли, но могу записать тебе пару авторов, — она потянулась за какой-то бумажкой, торчащей из огромной стопки книг, чудом не свалив последнюю, — спрашивать Пита бесполезно, он знает только разговорный, но тебе такое не подойдет. Он и книги — вещи несовместимые, — нацарапав несколько названий и фамилий, Хэйзел передала клочок пергамента девушке. — Ладно, расскажи лучше о своих литературных приключениях.

Дерн нервно сглотнула и непонимающе уставилась на собеседницу, силясь вспомнить хоть что-то из купленной еще в начале осени стопки.

— Ч-что, прости?..

— Я имела в виду, что ты успела прочитать? — уточнила продавщица.

— Только Джейн Остин, извини. Было много работы.

Лицо Хэйзел резко стало серьезным. Девушка привстала и нависла над Дерн, и та опасливо скрючилась, судорожно пытаясь понять, что она сделала или сказала не так.

— Тогда я вынуждена спросить кое-что. От твоего ответа зависит все наше с тобой дальнейшее общение… — Хэйзел сделала паузу и потом выпалила, — мистер Бингли или мистер Дарси? Ответ! Быстро!

— Мистер Беннет!⁽¹⁾

Вечно недовольная сушеная голова у входа вздрогнула от внезапного громкого хохота Хэйзел, разразившегося на всю лавку.

* * *

— Доброго утра, мисс Дерн! Я предвидел, что вы придете на этих выходных.

Отсутствие перемен в жизни иногда тоже может быть к лучшему. Оно создает иллюзию стабильности, постоянства, неплохой опоры и предсказуемости. А иногда даже и не иллюзию. Одни и те же люди, одни и те же места, к которым постепенно привыкаешь. После длительной каждодневной канители, затягивавшейся на шее петлей без мыла, когда неясно, что будет вечером или часом позже: можно выдохнуть или ждать, когда в твой почтовый ящик словно утопленник бросится заказное письмо с вызовом наверх и призывом — подобная рутина успокаивает как никогда.

Любые маленькие деревни, неважно, где они находятся, почти не подвержены переменам. Они их не любят и принимают с большим трудом. Глубинка — это всегда про что-то старое, проверенное временем, поэтому надежное, хотя бы по мнению местных. Работающее если не как часы, то как дедушкин старый мотоцикл, заводившийся с третьего-четвертого раза, — точно. В этом плане Хогсмид мало чем отличался от дремучей станицы Натали. Даже на почте здесь работало столько же человек.

Как и в прошлый раз за почтовой стойкой скучал Питер. Не дожидаясь ответного приветствия, его темная макушка ненадолго исчезла под столом, после чего мужчина выпрямился, держа небольшую коробочку.

— Я все проверил, все целое, ничего не сломано и доехало в сохранности, — он поставил посылку на стол и подвинул ближе к Дерн. — Проверять будете?

— Можно распаковать прямо здесь? — Натали вопросительно посмотрела поверх очков на мужчину. Тот снисходительно улыбнулся и потянулся рукой куда-то под прилавок.

— Нужно, — констатировал Варда, кладя рядом с посылкой ножницы.

Освободив от стискивавшего коробочку упаковочного шнура, девушка, развернув несколько слоев бумаги, наконец, добралась до небольшой простенькой шкатулки и открыла крышку.

— Она была последней, не могли продать несколько лет, поэтому ценник такой скромный, — негромко бормотал мужчина, облокотившись на столешницу. — Все хорошо?

Дерн сглотнула и тихо выдохнула. Почтальон явно не врал: на металлических цветах заколки-краба и правда были следы многолетней пыли, которую впопыхах кое-как сдули, прежде чем на радостях избавиться от вещицы. Но даже будучи грязноватой она все равно была очень красивой. Для Дерн даже слишком.

— Да, спасибо вам, — девушка рассеянно кивнула, закрывая крышку шкатулки. 

После подписи квитка о получении Варда дождался, пока девушка уберет посылку в свою сумочку, и оперся локтями на деревянную столешницу, чуть наклонившись, чтобы быть вровень с девушкой. 

— У нас новые открытки, хотите посмотреть? — тихо предложил мужчина, ненавязчиво махнув рукой в сторону небольшой стойки, которая все также стояла с краю, но теперь пестрела обилием разноцветных картинок и движущихся пейзажей, спрятав под этим ворохом свои истертые деревянные кости.

Натали, до этого хлопавшая по карманам в поисках записки от Хэйзел, резко оторвалась от дела и впилась глазами в указанную сторону. Однако спустя мгновение, мотнув головой в попытке вернуть прежний ход мыслей, сбитый внезапной возможностью поглазеть на карточки, девушка все же протянула мужчине слегка мятый клочок бумаги.

— Извините, можно ли у вас заказать что-то из этого? Или что-то наподобие?

Питер озадаченно посмотрел на записку и вопросительно поднял бровь:

— Это…  учебники по английскому? — протяжно шепелявя из-за акцента, больше для себя самого уточнил почтальон, разглядывая написанное. — Если даже у Хэйз нет… Честно говоря, без понятия, надо искать по каталогам. Простите, я в этом вообще не разбираюсь, — покрутив в руках и без того измятый листок, Питер заметил, как помрачнела Дерн, и виновато улыбнулся. — Но я знаю того, кто может разбираться. — Он обернулся и во весь голос крикнул куда-то в сторону склада: — Уи-илл!

— Я прекрасно тебя слышу.

Тут же в проеме возник коричневый свитер второго почтальона, методично помешивавшего густое месиво заварочных листьев в пол-литровой кружке. Флегматично сделав большой глоток содержимого в чашке, он не спеша подошел к стойке и приветственно кивнул Натали. Девушка едва видно поджала губы и силой заставила себя поднять лицо.

— Уилл, а ты ведь местный? — Питер повернулся к коллеге, протянув бумажку.

— Предположим.

— Ну, то есть выпускник Хогвартса?

— Ты понял это только сейчас, и мой гриффиндорский шарф тебя никогда ни на какие мысли не наводил? — Уильям закатил глаза и вздохнул. — Ясно. Пей таблетки, ешь чернику.

— А ты случайно не помнишь, по каким учебникам учил язык? — Питер, казалось, не обратил внимания на колкость. Или, по крайней мере, сделал вид, виновато улыбнувшись. Уильям насупился.

— Смутно. В Хогвартсе языку не учат, а в маггловской школе я всего класса четыре отучился. Нужны учебники? — он отставил кружку с недопитым чаем, и Питер тут же сунул в пустые руки коллеги, на вид грубые, но от горячей чашки, наверное, очень теплые, бумажку.

— Попробуешь вспомнить, а?

— Посмотрим. В крайнем случае можно выписать что-то магловское. Если в каталогах не будет, в Лондон летишь ты. Заодно проветришься. Принеси коробку, которой я вчера подпер дверь чулана, — Уильям нырнул под стойку, откуда тут же послышалось копошение.

— Понял, — воодушевленно и на удивление без акцента отозвался Питер, кивнув Натали, обошел напарника и скрылся в глубине помещения.

Девушка зябко поежилась, несмотря на то, что на почте было довольно тепло. Под прилавком хлопали перекладываемые с места на место книжные талмуды. На столе одиноко испускал пар и медленно остывал оставленный, давно уже перезаварившийся чай. Совы, поддавшись внезапной всеобщей суете, завозились на присадах у витрины и под потолком зала, уронив на пол пару пушистых перьев. Из действа выбивалась только Дерн, скукожившаяся в своем пальто и инородным черным пятном застывшая на месте. Как маленький ребенок, которого посадили на стул, чтобы не мешал, пока вся семья убирает в доме под ревущий популярную несусветицу телевизор.

— Извините, — промямлила девушка в попытке оправдаться за свое бездействие и уже хотела было что-то добавить, но ее перебила вынырнувшая светловолосая голова Уильяма:

— Все нормально, это наша работа. К тому же, Питеру периодически нужна встряска. Не переживайте, найдем вам учебник или два.

Рядом с кружкой шлепнулись два толстых тома в мягкой выцветшей, хотя и относительно новой обложке. Уильям склонился над ними и, придвинув ближе один из каталогов, на автомате начал листать. Перевернув пару страниц, он замер.

— А открытки все же посмотрите. Там есть и на Хэллоуин, и несколько рождественских.

Девушка от неожиданности подняла лицо на почтальона. Мужчина улыбался ей одними глазами.

* * *

Дожидаясь, пока лестница повернется в нужную ей сторону, Натали достала стопку новых открыток. С верхней на нее смотрели пухлые красные шарики снегирей, сидящих на такой же пушистой, как они, ветке остролиста на фоне засыпанной снежной манкой типично английской деревушки с ее низкими каменными заборчиками и коваными калитками. В свободном месте, внизу, художник золотистыми буквами коротко и лаконично поздравлял с Рождеством. Птички иногда прыгали на ветке, то и дело качая ее и смахивая с обкусанных зеленых листьев снег. Девушка погладила тисненый рисунок и с удивлением заметила, что выпуклости следуют за перемещением птичек. Наблюдение за возней пернатых шариков вводило в какой-то необъяснимый транс, отключавший от остального мира.

Пока Натали перебирала карточки, Уильям все же нашел по барахольным каталогам несколько подержанных старых учебников, которые Дерн тут же выписала, тем более что те отдавали едва ли не даром. Почтальон был почему-то не в восторге от идеи со старыми книгами, но тем не менее оформил заказ. А также несколько выбранных Натали открыток. Учитывая, что до приезда Дерн они никогда особой популярностью не пользовались, разве что только в преддверии больших праздников, семь штук в глазах что Питера, что Уильяма — уже продажа оптом. Для девушки все было слишком очевидно. Подобными магическими побрякушками можно было разжиться и в России, и раньше в СССР, однако открытки были или черно-белыми, двигались и стоили на вес золота, или цветными, неподвижными и копеечными. Всегда нужно было выбирать. Было.

Когда Дерн сошла с лестницы и не спеша направилась к своему кабинету, открытку с прыгающими пузырями снегирей накрыла другая, сильно попроще, но тоже цветная и шевелящаяся. Темно-зеленая розетка остролиста внутри пестрела яркими бусинами ягод, покачивающимися из стороны в сторону при тряске, и была укутана в такую же яркую подарочную ленту. В отличие от прошлой, эта карточка не была выпуклой, но ее явно рисовала та же кисть, что и прошлую открытку. Натали не имела привычки разделять комплекты и коллекции.

— Доброго дня, профессор! Вы вернулись!

Подходя к своему кабинету, девушка оторвалась от покупки и быстро перевернула ее пустой рубашечной стороной. Под тяжелой дверью сидели Ковачи. Завидев Натали, они подскочили с пола и с нетерпеливым стеснением отошли в сторону, пропуская преподавателя к двери. Такое поведение было для близнецов более чем странным, учитывая последние события. Дерн внутренне напряглась в ожидании подвоха, но все же вид ожившей Эвы, затаившейся за спиной брата, не мог не радовать. 

Вы — обыкновенный преподаватель.

Губы на пятнистом осунувшемся лице Натали сжались в тонкую нитку. Где-то под панцирем непроницаемых глаз далеко внутри нехотя, но громко воображаемый звездочет из старого фильма затянул свою унылую колыбельную.

— Доброго дня. Вы что-то хотели?

Из кармана появилась бренчащая толстая связка разномастных ключей, одним из которых Дерн поспешила отпереть дверь.

— Профессор Дерн, можно с вами поговорить?

Одного быстрого взгляда на Миклоша было достаточно. Девушка без слов пропустила детей в кабинет и прикрыла за ними дверь. Пройдя к своему столу, она поставила на него сумку с купленной канцелярией и расстегнула пальто.

— Итак? — флегматично нарушила подзатянувшуюся тишину Натали, повесив верхнюю одежду на спинку стула. В спальню она перенесет ее немного позже, когда дети уйдут. 

Любая комната может без слов рассказать о ее владельце куда больше, чем он сам. И чем внимательнее зритель, тем болтливее становится интерьер. Кто знает, как потом человек распорядится этой информацией, но одно ясно — это слабость, которой потом очень легко загнать в тупик, подорвать авторитет, унизить, шантажировать. Дети это чувствуют как никто другой, поэтому им никогда нельзя показывать свою слабость. Обидно, что часто они делают это не со зла, просто так, просто потому, что им кажется это веселым. И самое горькое: взрослые — это те же дети, только в обертке побольше, потолще и без бантика.

— Профессор, — Миклош необычно для себя нервно сглотнул, — мы хотели сказать вам спасибо… За пирог и чай… — он замялся.

Эва, наконец, вышла из-за его плеча и поставила на край стола Натали маленькую плошку, доверху наполненную желтоватой горой длинных спутанных макарон, посыпанной крохотными черными крапинками. Девушка застыла в непонимании, переводя взгляд с детей на миску и обратно. 

— Это вам. Мы сами сделали… Рецепт с нашей родины. Это сладкая паста с… — тихо заговорила Эва, но смолкла, видимо, подбирая слова.

— S makom?..⁽²⁾ — невольно уточнила Дерн, глядя на знакомую черную присыпку на макаронах и лишь секунду спустя осознав, что она перешла на русский. Близнецы переглянулись, но Эва, сообразив, быстро кивнула.

— Да, называется Mákos tészta⁽³⁾.

— Спасибо.

Натали ответила слишком тепло, судя по лицам Ковачей, про себя обвинив во всем чересчур хороший день и свою слабохарактерность, которая уже не раз играла с ней злую шутку. Каков был шанс, что и в этот раз не будет как обычно? Но было уже слишком поздно. 

Из раздумий ее вывел голос мальчика:

— Профессор, и еще… Вы очень хороший учитель, правда. Не обращайте внимания на профессора Снейпа. Если даже Жан начал что-то делать, это очень много говорит! Он — очень противный тип, и все ему сходит с рук, только потому, что он в команде по кви… — сестра легонько подпихнула Миклоша и оборвала его на полуслове, отчего тот запнулся. — Я тоже… Ну, тоже в команде по квиддичу. Приходите как-нибудь поболеть за Рейвенкло!.. Если захотите, конечно.

— Хорошо. Я спрошу у профессора Флитвика, когда у вас будет следующая игра.

— Спасибо вам еще раз! — воскликнул Миклош и тут же вместе с сестрой оказался у выхода. — Хороших вам выходных!

Дверь громыхнула и тут же замолкла, оставляя Дерн в тишине наедине со своими мыслями.

Воистину у пансионов и подобных ему заведений нет стен без ушей. Каждая сплетня, каждый слух смакуется с удовольствием беззубой старухи, обсасывающей горячий хлебный мякиш, и становится достоянием общественности в мгновение ока, с упоением передается и подкрашивается в нужные цвета. И хорошо, если только из уст в уста. За такое время нужно было привыкнуть, что в таких школах тайных разговоров просто не существует. Обязательно все будет увидено и подслушано.

Натали подхватила вещи со стула и отперла дверь своей комнаты. Начав уже стягивать перед ковром ботинки, она остановилась. Позади на столе остывали макароны с маком. Одним только Ковачам было известно, что находилось внутри небольшой металлической плошки. Болезненно зажмурившись, трижды проклиная себя за наивность и убеждая себя в том, что она потом будет об этом жалеть, девушка сунула ноги в ботинки, в два шага достигла рабочего стола, смяв обувные задники, и забрала в комнату чашечку. В голове громогласила внутренняя Сугробова, на повышенных тонах высказывавшая все, что думает о воспитаннице, которую жизнь в Колдовстворце ничему не научила. Ни жизнь в ее родной школе, ни собственный пример Регины Орестовны, которой подсыпали абсолютно всю содержавшуюся в знахарской кладовке дрянь и не только, ни пример Анисова, по совместительству бывшего заведующего кладовой, который из-за подобного случая вынужден был уехать в другую школу. 

Бывшего.

Макароны пахли сладко.

Вытащив чайную ложку из ящика стола, Натали тряхнула ею, и прибор на сплюснутом конце отрастил зубчики. Опустившись на стул, она подцепила одну длинную макаронину, густо усыпанную темно-серыми крупинками мака, прилипшими к густой прозрачной заливке, и, обреченно вздохнув, отправила в рот. 

Бабушка когда-то давно готовила рулет. Для нее это было впервые, поэтому выпечка сильно размокла из-за пропитанного молоком мака и не удалась. По мнению бабушки. И тем не менее Натали с дедом довольно быстро уплели мягкое полувареное тесто с маком под благодарный взгляд бабушки. Она считала, что внучка и муж ели только потому, что не хотели ее расстроить, чтобы готовка и несколько часов ее труда на душной летней кухне не пропали даром, чтобы казалось, что дедушка не зря мучился со старой, вечно ломающейся духовкой. Но было вкусно. Странно, но вкусно.

Перед Натали все еще лежали макароны с маком, совсем не бабушкин неудавшийся рулет. Но тепло было точно так же, как и от него. Никакой горечи, непонятного привкуса чего-то подсыпанного и подлитого, только сладкий сироп. Стоящая рядом кружка вспенилась мылом прямо на столе и тут же опустела, показывая хозяйке свое чистое нутро, в котором больше не было чайных таниновых колец. Девушка достала из рукава палочку и сотворила в чашке немного воды. Бросив туда лизин чайный пакетик, она прошлась глазами по незаправленной кровати, сбитому на одну сторону балдахину, валявшимся по всем углам книгам и вывернутому чемодану. По сероватым и мохнатым от пыли поверхностям мебели. По большой сизой горке пепла в нечищеном камине. 

Ты можешь сделать что-то, чтобы исправить хотя бы свою ситуацию? Можешь.

Палочка совершила короткий пасс. Покрывало на постели нехотя завозилось и поползло во все стороны, расправляя края. Из ванной вынырнула небольшая мокрая тряпка и легла в руку Дерн. Радио радостно оживилось и самозабвенно затараторило что-то по-русски, не обращая внимания на то, что в этот раз его никто не слушал. 

Снова плюхнувшись на стул после окончания уборки, Натали повернулась к последнему оставшемуся завалу — на столе. Понемногу втягивая в себя остывшие, но все еще вкусные макароны, она гипнотизировала стопку с наработками. Чем дольше откладывать их в долгий ящик, тем хуже все может сложиться. В конце концов, она не умрет, если попробует попросить помощи.

Можно подумать, я тебя сожру на ужин, если ты у меня спросишь. За спрос денег не берут. В следующий раз приходи сразу и не тяни резину.

Натали открыла уже написанное. Нужно было подготовить все имеющиеся материалы.

* * *

Спускаясь по винтовой лестнице в гобеленовый коридор, Дерн понимала, что вчерашний план на словах звучал куда лучше, чем был на практике. Свою лепту по подаче адреналина внесли и разговор с Хэйзел, и встреча на почте, и Ковачи. Однако все хорошее быстро улетучивается, а последствия, к сожалению, приходится принимать на грудь уже без его крепкой кольчуги. С каждой ступенькой крепла мысль, что она идет позориться. Безропотно идущий на заклание к начальству молодняк, знавший, что его распнут. В Колдовстворце были преподаватели ее возраста, там девушка уже прошла через подобное, спустя время, но все же завоевав какой-никакой авторитет. Здесь ее участь была ясна. Неизвестно еще сколько предстоит запихивать свое эго подальше и поглубже, чтобы чего-то добиться. Но чем раньше начать, тем проще будет потом.

Терпи.

И делай.

В руках хрустнули несколько растрепанных тетрадей и вечный и незыблемый рабочий блокнот. Перед девушкой темнела дверь кабинета зельеварения. Несколько раз глубоко вздохнув, Натали болезненно закрыла пекущие веки и крепко зажмурилась. Ладонь сжалась в кулак и застыла в нескольких сантиметрах от двери. Внезапно нахлынувшая тяжесть больно сдавила грудь, на которую кто-то резко ухнул разом несколько кирпичей, не рассчитав силу. Из легких исчез весь воздух, рот широко распахнулся как у пойманной рыбины, которая не в силах сама вытащить застрявший в глотке крючок. Но рыба не пьет по утрам крепкое мелиссовое успокоительное, а Дерн пьет.

Терпи!

Натали что было сил ударилась лбом о тяжелую дверь, отчего та эхом грохнула на весь коридор. В следующую секунду девушка устало открыла глаза. Голова жутко гудела, но сознание хотя и медленно, начало соображать и отдавать себе отчет. Но выходка удалась, организм отвлекся и задышал. В груди больше не болело, и очки, к счастью, остались целы.

Отпрянув от двери и немного помотав головой, Натали все же постучала.

— Доброго вечера. Судя по тому, с каким усердием вы выносите дверь моего кабинета, вы горите желанием заменить ее, профессор? Не смею задерживать, можете приступать сию минуту. Оставьте дубликат ключей на моем столе, завхозу и хранителю ключей.

В отворившейся двери кабинета появился Снейп, неизменно кислый, желтолицый и одетый в черное, но уже без верхней рабочей “простыни”. Он тут же вздохнул и скривился. Натали постаралась сфокусировать плавающий после удара взгляд:

— Добрый вечер, извините, мы можем поговорить?

Видимо, обратив внимание на бумаги в руках девушки, мужчина, цокнув, пропустил ее внутрь и тут же запер дверь. Пройдя к своему столу, он привалился на него и скрестил руки на груди. Натали осталась стоять в проходе между партами.

— Я вас слушаю, — негромко сказал Снейп, не дождавшись, когда Дерн раскроет рот. Абсолютно все из десятка заученных и отрепетированных фраз, годившихся для начала разговора, вылетели из отяжелевшей головы девушки. Она попыталась сфокусировать хотя бы, для начала, взгляд на черных пуговицах рукавов сюртука собеседника, а потом уже и собрать мысли в более менее оформленное нечто.

— Профессор Дерн, я вас слушаю, по крайней мере пока что, — чуть повысил голос Снейп, не выдержав затянувшейся тишины. — Но если наш абсолютно замечательный по своей содержательности разговор продолжится в том же духе, я предложу вам его закончить сию минуту, но уже в вашей комнате наедине с собой.

Холодный голос подействовал немного отрезвляюще, девушка встряхнула головой:

— Извините, неважно себя чувствую.

— По вам видно. Мое предложение разойтись еще в силе.

— Извините. Дело срочное.

— Ну, разумеется, — он мученически потер глаза. — Что за дело?

Натали глубоко вдохнула. По сравнению с прошлым разом Снейп говорил немного, но медленнее. 

— По моему предмету нет учебника на английском. Книга, по которой работают в Колдовствор-рце, не подходит для Хогвартса. Поэтому необходимо написать другую. Однако сделать это в одиночку я не могу, — не спеша произнесла девушка, стараясь контролировать произношение, впрочем, без особого успеха: акцент снова вышел наружу. — Мне нужен научный руководитель, который мог бы поправить язык, содержание и структуру. К тому же, если моим соавтором будет другой английский преподаватель, то книгу одобрят быстрее. В обмен на вашу помощь предлагаю жалованье с замещения и половину доходов с продаж.

Где-то в соседнем помещении что-то гулко капало. Медленно и невыносимо громко. Под черепной коробкой жутко чесалось желание перекрыть этот назойливый кран, только растягивающий паузу, которая с каждой секундой становилась все более неловкой. Руки, державшие тетради, ожидаемо вспотели, вызывая какое-то чувство ностальгии, но в этот раз совсем не приятное. Мужчина прищурился и молчал.

— Мало? — внезапно севшим голосом просипела Натали.

— Вопрос первый. Вас послал директор? Если да, то почему сразу не обратились к нему?

— Меня никто не посылал.

— Замечательно… Вопрос второй. Со слов директора, ритуалистика похожа на ЗоТИ, если не одно и то же. Почему вы стоите здесь, а не в кабинете профессора Люпина?

— Вы проработали в школе дольше, чем профессор Люпин.

— Неужели? — прошипел Снейп, оценивающе оглядел ее с ног до головы и после чего протянул руку. — Разрешите взглянуть?

Дерн молча вложила всю стопку с наработками в предложенную ладонь. Раскрыв верхнюю тетрадь на первой странице, мужчина тут же поморщился. Наблюдавшей за всем девушке было удивительно все равно. На плечи медленно опустилась сильная усталость, хотелось просто дождаться отказа, а иного уже ждать не приходилось, уйти к себе. Мандраж, накрывший ее у входа, испарился без следа, оставив после себя только слабость и, вероятно, синяк на лбу. На улице уже должно было стемнеть. Идея бросить все, лечь пораньше и выспать из остатков воскресенья все возможное уже казалась не такой плохой.

Снейп между тем пролистал первую тетрадь, откинул ее на ближайшую парту и принялся шелестеть второй, но уже в разы быстрее. Добравшись до середины третьей, он приостановился и не поднимая головы спросил:

— Видно, что вы опирались на какой-то из учебников по ЗоТИ. Который из?

— Квентин Тримбл… 

— “Темные силы: пособие по самозащите”, — перебил Снейп, захлопнув последнюю тетрадь, которую тут же швырнул поверх предыдущих. — Учебник третьего курса. Знаю. Вопрос третий и последний. Прямо сейчас вы ведете уроки по этому плану? — он кивнул на сваленные в кучу материалы.

— Нет. По своему. Не из Колдовстворца. Учебники из моей школы использовать здесь нельзя, а по каким преподают в Хогвартсе я тогда не знала, — тихо оправдалась Натали.

Профессор зелий подошел ближе к тетрадкам:

— Сразу видно, что вы полный дилетант, совершенно не попытавшийся вникнуть в систему обучения Хогвартса, — он брезгливо подцепил одну из них. — Если бы вы попытались, то были бы в курсе, что в Хогвартсе каждый год меняется преподаватель по ЗоТИ, следовательно и учебник. Следовательно, профессор Дерн, нет абсолютно никакого смысла подстраиваться под определенное издание. Следовательно, вам нужно было изначально писать под свою программу и думать своей головой, а не валять дурака.

— То есть мои записи бесполезны? — еще более тихо и расстроенно заключила Натали. 

Снейп еще раз полистал заметки.

— В них всегда можно завернуть остатки кекса с ужина.

Тяжесть на плечах удвоилась. Кровать в воображении стала еще более мягкой и прохладной. Капающий звук начал капать на нервы еще более усердно. В нос запоздало ударила полынная вонь, пропитавшая кабинет, видимо, насквозь.

Откинув тетрадь на прежнее место, мужчина холодно посмотрел на Дерн.

— Все нужно переделать. С нуля. Оплата меня устраивает, — внезапно произнес Снейп. — Консультации два раза в неделю, время и день устанавливаю я в зависимости от моей загруженности. Если у вас не получается, ваши проблемы. Завтра принесете копию вашей программы. Если что-то в моем редактировании вам придется не по вкусу, будете продолжать сами, а я…

Твердый голос профессора заглушил громкий стук в дверь. Снейп раздраженно покосился на вход, в который кто-то настойчиво барабанил, и нехотя направился к нему. Ключ в замочной скважине дважды пронзительно лязгнул. В дверной проем с криком ввалилась незнакомая запыхавшаяся и растрепанная девочка с зеленым галстуком.

— Профессор! -  она облокотилась на дверной косяк и кое-как отдышалась. — Там… Наверху…

— Что, мисс Паркинсон? Выражайтесь яснее, — поджав губы процедил Снейп.

— Там у Гриффиндора… Полная Дама исчезла!

---

1) Персонажи из романа Д.Остин "Гордость и предубеждение".

Вернуться к тексту

2) С маком?..

Вернуться к тексту

3) Макош тэста.

Вернуться к тексту

Примечания:

Béka Bőr (венг.) — Лягушачья кожа

---

Чтобы задвижка на калитке прохрипела, девочка встала на носочки. На пузырчатый от мелких галышей асфальт ссыпалось немного ржавчины, давая понять, что дело сделано. Девочка поправила кривые очки, отряхнула рыжеватые руки и пошла налево по крошившейся песочным печеньем дорожке вдоль цветастой вереницы заборов. 

Где-то позади за акациевой порослью остались высокие бетонные столбы, пятнистые от налепленной глины. Бабушка не разрешала ходить там: можно было поранить ноги о колючие ветки. Но девочка и сама не планировала больше наведываться в место, где свора мальчишек с соседней улицы обещалась появиться, но так и не пришла и, вероятно, больше никогда не придет. Оставаться на своей половине улицы, где из детей больше не было никого, спустя две недели брождения туда-обратно стало совсем невыносимо. Бабушка, на удивление, пошла навстречу и милостиво позволила пройти в другую сторону на целый десяток дворов. 

Где-то за высоким зеленым забором в глубине сада надрывно залаяла собака, живность, едва по колено в холке, боязливая и от этого противно-громкая, замолкавшая только после хозяйской дождевой палки. Девочка поспешила свернуть с тротуара на пустую черную от угля дорогу. Машины тоже отсиживались дома, по своим беленым гаражам. Под дешевыми шлепанцами похрустывали крохотные угольки, окрашивавшие резиновую подошву в пыльную вариацию фиолетового. Дойдя до большого шелковичного дерева, девочка затаилась в его густой поросли у корней, где не будет видно ни ее самой, ни ее аляписто-отвратительной футболки. Или почти не будет.

Они сидели на двух углообразных скамейках и громко смеялись. Их не волновало, что был уже почти полдень — время, когда все плотно закрывали тяжелые от толстого слоя краски ставни в попытках защититься от надвигающегося июньского зноя и заходили в дома пересыпать жару. Занимать в это время их любимое место некому, только вечером из своих прохладных хат выйдут взрослые, чтобы перемыть кому-то кости, пожаловаться на погоду, покормить комаров и усыпать все вокруг кожурой от семечек. Сейчас же это их законное место, где они могут делать, что хотят. Сегодня они хотели плеваться косточками ворованных слив.

— Ай, больно! Ты мне в глаз почти попал!

— Не ври, даже не близко!

Девочка, сидя в кустах, делала вид, что собирает шелковицу, слушала и чувствовала себя немного причастной к громкому лавочному веселью. Она нервно сглотнула. Жестокое воображение нарисовало яркий мультик, где дети зовут ее, машут, делятся сливами, зелеными, чужими, такими кислыми, что сводит челюсть, но все же вкусными, сажают на нагретое солнцем дерево лавочки, выделяют ей место, разрешают нацарапать железкой свое имя. Но реальность диктовала свои правила. Каждая подобная компания на следующий день сговаривалась не собираться, все места на лавочках уже давно были подписаны и расчерчены, один из мальчиков доедал последнюю сливу, а девочка все продолжала сидеть в шелковичных кустах и смотреть на гниюще-бродившие ягоды.

— Еще раз попадешь, двину. А потом ты пойдешь стирать мои вещи.

Девочка удивленно подняла голову и постаралась всмотреться, услышав незнакомый голос. На краю одной из лавочек девочка отряхивала короткие красные шорты. 

— Ой да ладно тебе… Слушайте, у нас родителей сегодня нет, айда к нам?

— И что делать? Опять качели?

— Мячик нам нельзя выносить, но во дворе можно в выбивного.

Детвора оживленно загалдела. Девочка уныло оперлась лбом о шершавую кору дерева. Обычно компания сидела в разы дольше, но, видимо, сегодня придется вернуться раньше и придумать, где бы во дворе затаиться, чтобы никто не лицезрел ее вид побитого и скулящего щенка. В кормовом сарае тихо, но грязно. На сеновале пыльно и жарко. Спускаться в прохладный погреб, пахнущий сыростью, по трясущейся лестнице всегда было страшно, но необходимо. Просто на время. Переждать, когда успокоится и затихнет бурлящая обида. 

— Я не хочу, — раздалось откуда-то со стороны лавочек.

Через пару минут возмущенно-разочарованного галденья дети гуськом исчезли за ярко-синей калиткой соседнего двора, одного из самых больших. Дом ожил, загудел и застукал мячиком. Этот гомон уже невозможно было разобрать, находясь за бортом забора. Девочка, посидев еще немного, попыталась встать. Затекшие ноги оказались против.

— Что ты тут делаешь?

Незнакомые серо-голубые глаза с недоумением уставились на скрючившуюся на корточках девочку. На коротких красных шортах темнело пятно от прилетевшей сливовой косточки. Девочка нервно поправила кривые очки и согнулась, пытаясь встать.

— Тютину собираю на компот.

— Ага, без кружки и с чистыми руками?

По лицу очкастой поползли красные пятна. В шумящей шелковичной тени было еще прохладно, но девочка чувствовала, как горят спрятанные в спутанных, отросших волосах уши. Вдалеке гудел выбивным голубой двор. По сравнению с соседними молчавшими спящими домами он был оглушительно громким. Рядом с девочкой упало несколько шелковинок, сбитых ветром опасно близко от одежды. 

— Почему ты тут сидишь и не выходишь? Вчера сидела, сегодня…

— Слушала вас… — промямлила девочка, глядя на упавшие ягоды.

— А что слушать? Давно б уже вышла, чего сидеть. Никто тебя за уши вытаскивать не будет. А так, ну, всю жизнь в кустах просидишь, — фыркнула блондинка и выпрямилась. — Я домой. А ты можешь дальше сидеть…

— Не хочу!

В ногах внезапно появилась сила, и очкастая резко поднялась. Спустя секунду девочка снова ссутулилась, стесняясь нелепой старой цветастой майки.

— Чего не хочешь? Ладно. Я пошла. Тут скучно.

— Постой… М-можно мне с тобой?

Блондинка тряхнула высоким хвостом и уже хотела было развернуться, но все же оглядела девочку с ног до головы. Ее серо-голубой холодный взгляд чуть подтаял, и она протянула руку:

— Ана. Не Аня, не Анна, а Ана. 

Очкастая с остервенением утопающего пожала руку.

* * *

— Натали-и… Просыпайся… Простынешь, дорогая…

Дерн, сквозь сон почувствовав чужую руку на плече, вздрогнула и испуганно огляделась мутным взором. Очки, сползшие под весом цепочки на самый кончик носа, не упали только чудом. Чужая ладонь с плеча никуда не делась, наоборот, принялась успокаивающе поглаживать. Перед девушкой стояла Спраут, вооруженная шариком света на конце палочки руке, и жалостливо смотрела на нее. Дерн кое-как подвинула очки и устало потерла глаза.

Дремать на одном из каменных подоконников, где во всю свистит сквозняк, — идея не из лучших. Но вспомнить тот роковой момент, когда она устало села и прислонилась к приятной шершавой каменной кладке, оказалось непосильной задачей. Теперь подоконник под ней нагрелся и не казался слишком холодным, а усталость все же взяла верх, особенно сейчас, в прохладе, когда засыпается легче и проще, когда даже камень кажется каким-то дальним родственником гусиной перины. 

— Извините, не помню, как уснула… Который час? — девушка сковырнула закись с уголков глаз и не спеша спустилась на пол, хрустя затекшими суставами.

— Не знаю, третий час ночи, наверное, — пожала плечами женщина, приглушая огонек на палочке, заметив, как девушка болезненно щурится. — Директор пошел в Большой зал проверить гриффиндорцев. Профессора еще прочесывают школу.

— Ничего не нашли?

Девушка расстегнула пуговицу манжеты и достала палочку из рукава. Спраут только отмахнулась.

— И не найдут. Прошло столько времени, Блэк уже давно сбежал. Только дурак после такого шума останется в школе.

Натали зажгла на конце палочки свет, чтобы лучше видеть пол и не пропустить ступеней, если таковые окажутся поблизости. Но их не оказалось. Окно, на подоконнике которого Дерн прикорнула, расположилось посреди коридора, негромко храпящего спавшими портретами и гулявшими по полу сквозняками. За окнами стояла необыкновенно светлая ночь, пускавшая рассеянные белесые лучи сквозь серую пыль давно не мытых стекол. Мелькнула мысль, что в такой момент можно было обойтись и без палочки, достаточно привыкнуть к темноте, и предметы тут же вернут свои бесцветные силуэты и очертания.

— Ладно, пойдем, — Спраут махнула рукой, маня девушку за собой в один из концов длинного коридора. Натали, еще сонная, непонимающе подняла заспанные глаза:

— Подождите, куда вы? Мы ведь должны прочесывать этаж, разве нет?

— Брось ты это бесполезное дело, милая. Уже середина ночи. Если бы Блэк был здесь, его бы давно нашли. 

— Но ведь не было команды прекращать патрули…

Профессор травологии только снисходительно посмотрела на Дерн. 

— Пойдем-пойдем, — улыбнулась женщина. — Если заметят, что нас нет, скажем, что я тебя утащила силой!

Колдовстворец — типичная магическая школа, как и Хогвартс, если вообще слово “типичный” к ним применимо. Вычурное здание что внутри, что снаружи, с  населением под стать, и все это подчеркивается ворохом магических причуд. Однако ночью, когда классы Колдовстворца пустели и запирались на ключ, место, столетиями обучавшее магов всех мастей, превращалось в совершенно обычную заурядную школу. Узнай об этом учащиеся, они бы, конечно, расстроились. Чувствовать себя исключительным всегда приятно. Но после окончания занятий встречать вечер в учебных классах приходилось только преподавательскому составу, неумолимо редеющему от года к году. Застать же ночь на рабочем месте мало кому удавалось, некоторые даже гордились этим фактом.

Однако в том, чтобы уходить последними, все же было что-то странное и волшебное. Громкий скрип задвинутого учительского стула в пустом классе, легкий запах дыма задутых свечей, ряды парт, белые от лунного света, хлопок закрываемой двери, гулкое цокание каблуков Сугробовой по натертому паркету покинутого помпезного фойе, от этого еще более мрачного и спокойного. Из-за непривычной тишины каждый звук, даже самый тихий, было слышно на другом конце коридора. Без детской возни здание всегда казалось неприятно пустым, неполноценным, будто у него забрали самое нужное и важное, как органы у выпотрошенной курицы. Каждую ночь вся школа застывала в оцепенении, ожидая, когда в нее вернутся. И чем больше было в кабинетах детей днем, тем более мертвой она становилась с наступлением темноты. Педагогов всегда можно было нанять, директора назначить, но если нет учащихся, то нет и самой школы. Весь ее смысл был в них. Без них Колдовстворец не жил. 

Хогвартс был другим.

Ночью школа не молчала практически никогда. Лестницы не прекращали своего хода, воздух подрагивал от сопения и храпа портретов, завешивавших стены до самых сводов, на некоторых пролетах потрескивали факелы. Хогвартс жил. В своем темпе, неспешно, сонливо, но никогда не умирал полностью.

Две тени бесшумно продвигались по пустым коридорам практически в полной темноте, погасив свет на палочках. Тень повыше, шедшая второй, растирала под очками зудящие, немного покрасневшие от пыли глаза и совершенно не следила за дорогой, на автомате следуя шаг в шаг и пару раз едва не оступившись на пресловутых ступенях.

— Нам точно можно?.. — опасливо спросила Натали, немного придя в себя, когда они остановились перед дверью в учительскую.

Спраут, похлопав по карманам, вытащила палочку:

— Можно, я нам с тобой разрешаю.

Заперев за собой дверь, они вошли в помещение. Учительская, почувствовав гостей, зажгла пару свечей над общим столом, пока профессор Спраут деловито проследовала к одному из выстроившихся вдоль стены шкафов.

— Для кофе уже поздновато… — женщина открыла дверцу и окинула взглядом забитые коробочками и баночками полки. — Но у меня где-то было замечательное печенье как раз на такой случай… Ты ведь не против сладкого?

— Н-нет, спасибо…

Из шкафа вылетела пара красивых чайных чашек в компании заварника, сахарницы и стеклянной вазочки в виде тыквы. Посуда с тихим стуком опустилась на край общего стола, и чайник тут же запыхтел кипятком.

Натали редко заходила в местную учительскую, только заполнить журнал, желательно быстро и в те редкие моменты, когда никого рядом не было, но не более. Возникло странное чувство дежавю: все вокруг шевелится, живет, неважно, будь то сама школа или Спраут, копающаяся в учительском шкафу. И только Дерн замерла на месте, съежившись в траурно обугленную дочерна ивовую жердь.

— Присаживайся, — женщина вынырнула из недр шкафа в обнимку с небольшим пакетиком, — давай попробуем этот сорт. Пахнет просто божественно!

Девушка послушно опустилась на ближайший стул. Потянуло сладким парным молоком, под крышкой вазочки-тыквы оказались кругляши шоколадного печенья.

— Спасибо большое, — тихо сказала Натали, принимая узорчатую чашку. — Завидую вашему спокойствию, — добавила она, грустно опустив взгляд на золотистую поверхность чая. 

Профессор Спраут сделала небольшой глоток и довольно промычала:

— Мы сделали, что смогли, поэтому можно немного расслабиться. И к тому же я расставила по всему этажу сигнальные заклинания, если что-то случится, мы об этом узнаем, — она еще немного потянула чай, — м-м, прелесть… Бери печенье!

Девушка аккуратно перекинула мешавшуюся черную ленту на спину и выудила из тыковки оранжево-коричневый кружок, оказавшийся неожиданно тяжелым. Однако тот, попав в рот, сразу приятно рассыпался в сладковатый песок с мелкими кусочками шоколада, тут же начавшего таять от горячего чая. Натали облегченно выдохнула и немного согнулась, кусая печенье под довольный, хотя и усталый взгляд Спраут.

— Оно такое вкусное… — неожиданно для самой себя выпалила девушка.

За спиной резко распахнулась дверь, заставив обернуться сидящих в учительской. В проходе стояла Макгонагалл. 

Помедлив секунду, женщина вошла. В полумраке невозможно было разобрать выражение ее лица. Заместитель директора сурово оглядела открывшуюся картину, и до Натали с ужасом дошло, как они, наверное, выглядели со стороны: школа перекрыта в связи с проникновением беглого преступника, весь персонал на ногах, а двое учителей вместо патруля распивают чай в учительской. На ее лице, усыпанном крошками от печенья, тут же отразилась внутренняя паника. Опыт подсказывал, что сейчас ее будут ругать. Ее, не Спраут, потому что всегда наказывают молодых и неопытных преподавателей, поведшихся на уговоры старших. Девушка нервно выпрямилась и сглотнула, чтобы не говорить с набитым ртом.

— Почему я не удивлена, что найду вас здесь? — Макгонагалл подошла ближе. — Я понимаю, мисс Дерн не знала, но, Помона, как ты могла…

Натали почувствовала, как стремительно белеют щеки.

— …Уйти пить чай и не позвать меня?! — внезапно закончила заместитель директора. 

Спраут жестом пригласила ее к столу:

— Так присаживайся, дорогая! — вторя ее словам, где-то в полутьме позади скрипнул ящичек, и мгновение спустя рядом с чайником приземлилась еще одна чайная пара.

Натали, ничего не понимая, в замешательстве рыскала глазами по узорам на округлых боках чайника, изредка поглядывая на Макгонагалл в попытке оценить ситуацию: сейчас их отчитают или же это такая местная шутка? По лицу женщины ничего нельзя было сказать. Натали уткнулась в свою чашку.

— На сегодня поиски окончены. Как и предполагалось, в школе Блэка нет, сбежал, — констатировала Макгонагалл, принимая чай.

— И почему я не удивлена, — Спраут подмигнула скукожившейся Дерн, — а ты переживала.

— Я смотрю, вы решили не напрягаться, — заместитель директора слегка кивнула на чайник, но все же сделала глоток. Ее тон смягчился: — Это тот сорт, что тебе дарили выпускники прошлого года? Никогда ничего подобного не пробовала.

Спраут вытащила пару кругляшей печенья и как ни в чем не бывало положила на край блюдца Натали.

— Обижаешь, Минерва… Мы поставили сигнальные заклинания. Так что технически мы еще на дежурстве, верно, Натали? Бери еще, не стесняйся.

Девушка застыла, не отрывая глаз от печенья. Женщины, сидя друг напротив друга, о чем-то говорили, декан Хаффлпаффа иногда смеялась, даже Макгонагалл иногда сухо улыбалась, подливая себе пахнущий сладким молоком чай. Молчание Дерн абсолютно никого не смущало, даже наоборот, давало прекрасную возможность выговориться и обсудить все насущные темы, и женщины не преминули этим воспользоваться. И тем не менее на блюдце Натали оказывалась пара кругляшей печенья, стоило только ему опустеть. 

Внутри медленно поднималось тепло. Не то от горячего чая, не то от вида, как руки: в коричневой, а иногда и в темно-зеленой манжете — подкладывают сладкое. До странности приятное чувство принятия, ощущения, когда человек медленно, но верно становится частью чего-то большого, уже давно устоявшегося, постепенно прирастает и перестает болтаться лишней конечностью. Ее уже не получается игнорировать, и организм сам больше не хочет этого: чешет зудящее место, привлекает к себе, не забывая подкладывать печенье, не дает почувствовать оторванность. И конечность тянется в ответ: принимает правила игры, соглашается на мелкие, но такие важные авантюры. Только вот в иногда не все идет гладко, как хотелось, и тогда на месте срастания образуется гной. 

— …Ну какой смысл шататься по коридорам посреди ночи? Блэк ведь прекрасно понимает, что после такой выходки вся школа будет стоять на ушах. Он парень по молодости горячий, но отнюдь не глупый, чтобы сталкиваться с профессорами… Мы весь день на ногах, а я уже не девочка, чтобы сутками держать караул.

— И-извините… Вы знали Сириуса Блэка?

Пламя свечей едва заметно полыхнуло во внезапной тишине, неприятно возникшей посреди оживленного разговора. Макгонагалл нарочито громко размешала несладкий чай.

— К сожалению, он выпускник Хогвартса. Практически все маги Соединенного Королевства учились здесь. — Отрезала женщина жестко и бесцветно, но потом все же добавила, вздохнув: — Он учился на Гриффиндоре. Ладно, уже поздно. Заканчиваем и расходимся. Завтра будет долгий день.

Она опустошила чашку и быстро удалилась.

* * *

Натали заметила, что Шура разлюбил прилетать к ней. Каждое его возвращение означало, что можно отправить следующее письмо адресату. Изредка в комнате Дерн сидела не одна сова. Сен иногда по нескольку раз в неделю оставался днем передремать среди вечнозеленой листвы гибискуса после доставленного письма от Хэйзел. Ходить в Хогсмид времени теперь попросту не осталось.

Практически все выходные занимала работа. Профессор зельеварения, просмотрев программу, выдал что-то ядовитое, залил бумаги с наработками красными чернилами и приказал переписать все с учетом правок, именно приказал, потому что иначе его манеру разговаривать воспринять было довольно сложно. Все выходные и будние дни слились воедино, их разбавляли разве что совы с письмами.

Солнце, не падай духом! Все наладится! Приедешь обратно, возьмем с собой Мальвину, мотнемся куда-нибудь все вместе. Давай договоримся встретиться, а пока будем делать все ради этого.

Лиза обычно писала не слишком много, она никогда не была особенно многословной. Но, перечитывая ее гармошечные письма, Натали вспомнила о самом главном — о причине, почему она вообще уехала из дома. Она не сомневалась, “Мальвина” обязательно ее дождется. Может даже улыбнется и обнимет при встрече, что делала крайне и крайне редко. Отец скажет что-то вроде “иного и быть не могло”. А потом они обязательно сразу же поедут к двору с темно-синим металлическим забором, где калиточная щеколда осыпается ржавчиной и под небольшой черемухой на лавочке одиноко ждет их самый лучший в мире дед. 

Эти мысли не могла пробить ни разъедающая все вокруг рутина, ни кислота ее научного руководителя. Тем не менее внутри копошилось что-то, что по вечерам и ночам, когда смолкала дневная суета, уханье сов и болтовня радио, сворачивалось клубком в груди и давило. И самое страшное, что оно задавало вопросы. Как дьявол, сидящий за левым плечом, регулярно оплевываемый и видящий все и вся, наклонялся не к уху, а сразу шептал в голове. От него невозможно отмахнуться и забыть, но и ответить на его вопросы Натали не могла. В какой-то момент радио перестало молчать совсем, и тогда, хоть и временно, девушка переставала ощущать себя квашеной капустой под гнетом.

Хэйзел тоже работала. Ее сушеный надзиратель оказался отнюдь не пустословом и все-таки нажаловался хозяину лавки, поэтому девушке пришлось отрабатывать все часы, проведенные за книгами и короткими встречами со знакомыми и друзьями. Последнее письмо Хэйзел было на удивление коротким. Переутомление и сквозняки все же взяли свое: девушка сильно заболела.

После трагического матча по квиддичу, где из-за дементоров едва не погиб ученик, директор снял кордон. Со слов присутствовавших на игре Ковачей, едва ли не сразу после случившегося примчавшихся в кабинет ритуалистики, Дамблдор был вне себя от ярости. Представить злившегося директора было трудно, но близнецы еще ни разу не лгали ей, как бы ни предостерегал ее внутренний голос, подозрительно похожий на Сугробову.

Когда Сен в очередной раз, не останавливаясь, влетел в приоткрытое окно, радио скандировало на всю комнату какой-то мультик. Привычно дав себя куснуть за палец, Натали сгребла застрявшую в щели ворчливую птицу и затащила в помещение, сунув в клюв остатки печенья. Пока совка пыталась ухватить добычу поудобнее, девушка отцепила от лапы конверт, уже предвкушая тихий вечер за перечитыванием письма от Хэйзел. 

— Знать, судьба твоя такая. Бери.*

Однако на обратной стороне темнела сургучная клякса с эмблемой почты.

“Уважаемая мисс Натали Дерн,

Заказанный вами товар прибыл в полном объеме. Просьба забрать его в ближайшее время, срок хранения в почтовом отделении — месяц.

P.S. Спасибо, что кормите и терпите Сена.

С уважением, работник почты Питер В.

10 декабря 1993 г.”

Девушка расстроенно опустилась в кресло, с каждым днем все более проваливавшемуся, и откинулась на спинку. Где-то рядом сорила печеньем сова в безуспешной попытке перешуметь радиоприемник. Но тот работал исправно и хорошо заглушал своим хрипом и довольный хруст Сена, и мысли хозяйки, с которыми сама девушка уже откровенно боялась оставаться наедине. Пока человек двигается, работает, пишет, все хорошо. Но стоит только остановиться и перевести дыхание, как все разом накатывает и накрывает с головой. Тогда уже не получается отделаться простым успокоительным и ударом по лбу, чтобы прийти в себя. Поэтому лучше не останавливаться и не выключать радио вовсе. Особенно, когда впервые за месяц выдадутся свободные выходные.

— Так вот! Велю всем трем невестам на пир явиться… в шелках и нарядах!*

Повинуясь скрипучему голосу радио, девушка встала и тяжело открыла шкаф с единственным пальто. 

* * *

Очередная стекляшка снежинки, серпантином спустившись с плотной белой ваты облаков, запуталась резным краем в выбившихся из шарфа нитках и растаяла. Ее участь суждено было повторить многим и многим подобным ей. Обидная судьба — не подтаять, став единым целым с миллионами таких же белых пушинок, и, превратившись в воду, напоить собой зеленую былинку на земле, а лишь слегка увлажнить потрепанный шарф и испариться в ближайшем помещении. Несколько десятков белых точек еще держались за одежду и не таяли — им посчастливилось зацепиться сзади, у спины.

Смахнув нападавший снег с верха тонкого осеннего пальто, Натали снова поежилась. Поправив свернутый в несколько раз шарф и укутавшись в него потеплее, девушка ускорила шаг, хотя на плохо расчищенной от снега тропинке это было сложно сделать. Однако Хогсмид был уже близко, и это не могло не радовать. По его длинной центральной улочке то и дело сновали из стороны в сторону нелепые конусообразные фигурки студентов, закутанные в серые и черные, доходящие почти до щиколоток, теплые зимние мантии. 

Маленькая деревня кипела жизнью. Всюду горели мягким согревающим светом витрины лавочек, кабаков, жилых домов. В воздухе Натали уловила донельзя приятный запах чего-то печеного и сладкого. Мысленно она себе пообещала, что обязательно на обратном пути заглянет на огонек в чайную и непременно потратит там несколько сиклей на маленький чайничек и кусочек пирога — девушка не сомневалась, что аромат идет именно оттуда. Но сейчас у нее было неотложное дело, и она явно спешила.

Проходя мимо книжного, Натали удивилась, заметив, что лавка открыта, несмотря на то, что его продавщица уже пару недель лежит с гриппом. Аккуратно заглянув в витрину, Дерн обнаружила за стойкой незнакомого мужчину, низкого коренастого и безнадежно лысеющего: свет окружавших его ламп блестел и едва ли не отражался от его плешивой макушки. Грустно вздохнув, девушка задрала шарф повыше к замерзшему носу и пошла прочь.

Табличка “Открыто” качнулась, когда дверь почты впустила в помещение замерзшую фигуру в черном обсыпанном снегом, как пудрой, пальто. Сипуха у входа довольно заухала, покачивая головой из стороны в сторону и фокусируя взгляд на новом посетителе. Протерев запотевшие в тепле очки и нахлобучив их обратно, Натали осмотрелась.

— Доброго дня, вы тоже за почтой?

Ни Питера, ни Уильяма за стойкой не было, зато в очереди стояло несколько коллег. Завидев заплатанный плащ Люпина, больше похожий на потрепанное лоскутное одеяло, девушка поежилась и натянула черный шарф до самого носа. Мужчина виновато улыбнулся и отвел глаза. Стоящая рядом профессор Бербидж непонимающе переводила немного заспанный взгляд туда-обратно. Натали негромко поздоровалась и сухо кивнула:

— Да.

Неловкая тишина воцарилась в зале, пока из подсобки не вынырнул Питер, держа в руках пару небольших коробок. Завидев девушку, он лучезарно улыбнулся.

— О, мисс Дерн! Доброго утра! — Натали вместо ответа рассеянно кивнула. Стекла очков снова потели в тепле. — Профессор… — почтальон протянул посылки Бербидж и подвинул к ней пожелтевший лист и чернильницу. Женщина размашисто подписала документ, не снимая перчаток, и подхватила посылки, придирчиво осматривая бумажную упаковку.

Раздался звон колокольчика, и сипуха приветственно заухала, заставив Натали обернуться. Торопливо сбив снег с сапог, Уильям одним движением расстегнул тяжелый полушубок и, бросив его на крючок, нырнул за стойку к своему напарнику.

— Профессор, прошу сюда, — на ходу стаскивая с себя мокрую от тающего снега шапку, мужчина жестом пригласил Люпина к себе. 

— Спасибо за быструю доставку, — наконец произнесла Бербидж, высыпав на столешницу несколько монет, и аккуратно убрала свертки в сумку.

— Рады стараться, — Питер склонил голову с благодарной улыбкой и, сгребя мелочь, махнул рукой Натали. — Мисс Дерн, прошу. Вы за книгами?

— Да, пожалуйста, — девушка кивнула, подойдя к стойке.

Питер без лишних слов направился в подсобку, на ходу потягивая уставшие плечи. Где-то под потолком громко ухнула одна из многочисленных сов, которой тут же завторили и пискляво замяукали несколько сычей. Послышалось тяжелое хлопанье крыльев, и на выцветший черный рукав Дерн медленно опустилось маленькое пятнистое перо.

Позади снова раздался звон колокольчика, а за ним тихий голос Бербидж, бросивший кому-то краткое извинение. Девушка, стоя в тепле, чувствовала, как ее потихоньку клонит в сон. В последнее время недосып и усталость особенно давали о себе знать: глаза стали еще более красными, постоянно болели, круги под ними потемнели, всего скудного запаса сил хватало только на проведение занятий, проверку куцей стопки домашних работ и монотонное переписывание методички. Но скоро все кончится, Натали заберет свои несчастные книги, наградит себя кусочком пирога в чайной, а потом ее пару дней никто трогать не будет. Если только ее научному руководителю не взбредет в голову вызвать ее к себе в подземелья.

— Здравствуйте, профессор, — откуда-то из-за стеллажа послышался ровный голос Уильяма, очевидно, уже успевшего перевести дух после небольшой пробежки по снежным улицам.

— Ох, профессор, доброго дня. У нас прямо-таки педсовет, — тихо усмехнулся Люпин подошедшему преподавателю, судя по паузе, не слишком обрадованному такой встречей.

— Действительно.

Голос Снейпа, через силу сцеживавшего каждое слово, ни капли не скрасил ситуацию. На почте становилось жарковато не то от напряжения, возникшего от чересчур большой концентрации учителей на квадратный метр, не то от слишком натопленного помещения и чересчур теплой одежды. Черная лента, за время дороги перекрутившаяся под шарфом, от пота неприятно прилипла к шее и теперь стягивала глотку. Очки некстати перестали потеть. 

Никто не произнес ни слова. Было слышно, как почтальоны копаются где-то на складе и недовольно ухают на стойках совы, раздраженные большим количеством посторонних лиц на своей территории, но их можно было понять. Перед носом на стойке что-то громко хлопнуло, заставив едва не задремавшую Натали вздрогнуть.

— Если я правильно помню, Уилл говорил про два-три учебника, — Питер смахнул со лба невидимые капли пота и принялся перебирать накладные, поглядывая на внушительную стопку запакованных томиков, — сейчас, минутку, оформлю. Проверите? 

— Н-нет, я вам доверяю, — Натали отрицательно мотнула головой, отчего цепочка очков немного выбилась из шарфного плена.

— Вы никого не задержите, не беспокойтесь! Давайте проверим, мало ли? — Питер выудил из-за стойки ножницы и протянул их девушке.

Вместо ответа Дерн только резко, по-детски замотала головой. Почтальон разочарованно вздохнул:

— Хорошо-хорошо…

Соседняя очередь не двигалась вовсе. Уильям со слегка потерянным видом рыскал по полкам с другой стороны стойки и столешнице в поисках чего-то, пока Питер не глядя подвинул ему бланк, на что блондин лишь тихо фыркнул и остервенело принялся заполнять потеряшку. Судя по всему, это дело рук рождественской суеты, медленно пробиравшейся не только в жилые дома, но и практически во все учреждения. Почта одной из первых всегда принимала этот удар, ежегодно страдая от набегов желающих отправить хотя бы открытку родственникам. Такие набеги на самом деле не редкость, но особенно масштабные всегда случаются перед Рождеством. Уже сейчас, в самом начале декабря, это чувствовалось даже в такой маленькой деревушке как Хогсмид.

Питер, до этого обвязывавший книги потолще в отдельную башенку, придирчиво оглядев скромную сумку Дерн, внезапно остановился и всмотрелся куда-то за спину девушки. На его лице недоумение сменилось удивлением. Потом мужчина, все еще с сомнением глядя куда-то в сторону входа, крайне некрасиво указал пальцем на Натали.

— Эм, мисс Дерн, я прошу прощения… — мужчина задумчиво почесал темный затылок, пока девушка неспешно складывала оставшуюся часть посылок в сумку. — Мисс Дерн, по-моему, это вас… Если я ничего не путаю, конечно, — он неуверенно и почти смущенно кивнул в сторону входа.

Натали устало подняла на него красные глаза и обернулась. Пара книг, которую она уже взяла в руки, упала обратно на стойку.

На улице, прямо за входной дверью стояла невысокая брюнетка с короткой стрижкой в дорогом меховом пальто и играла бровями поверх больших, больше чем у Натали, солнцезащитных очков. Она призывно и хитро улыбалась.

— Ли… Лиза…

Девушка на улице, которая абсолютно точно не могла слышать Дерн, закатила накрашенные глаза и хитро улыбнулась. 

— Лиза!

Натали, выронив сумку, кинулась к двери.

— Ну а кто ж еще?

Есть особая категория людей, они так или иначе попадаются на жизненном пути каждого человека. Кому-то повезет больше, и он будет сталкиваться с ними часто; кому-то еще больше, и они надолго останутся в его жизни; а кому-то меньше — и его подобное счастье встречи с ними и вовсе минует. Их всех объединяет одна общая черта: не внешность, не манера одеваться, не характер. Им с первого взгляда безоговорочно веришь. Они никогда не добиваются этого специально, не пользуются ни хитростью, ни уловками или же подкупом. Все получается само собой, люди сами тянутся к ним.

Таким хочется доверить абсолютно все: отнести самые сокровенные тайны, поделиться самым радостным и самым болезненным, вывернуть всего себя наизнанку. Попросить совета, заботы, утешения, понимания, поддержки. Потому что они все это, как тебе кажется, могут дать, не прося ничего взамен. И самое главное — узнав о твоих слабостях и изъянах, никогда не укорят тебя за них. Это та самая большая теплая рука, без капли брезгливости гладящая плешивого помойного щенка, а потом забирающая его себе, то самое тяжелое теплое одеяло, укутывающее тебя в промозглые зимние ночи, и та самая бабушка, мажущая разбитые коленки своим внукам, попутно успокаивающая их истерику. На них никогда не получается злиться или обижаться, наоборот, им всегда хочется идти навстречу и отплатить тем же. Они никогда не кричат в лоб о своих мотивах, их действия говорят сами за себя. У многих, таких как Лиза, есть эта черта. Дар, обыкновенной заботой и, казалось бы, простым бытовым разговором ни о чем вернуть человеку самого себя, дать осознать, что он еще существует, что он стоит или сидит, здесь и сейчас, а не растворился в своих мыслях, переживаниях и тревогах, что он нужен и важен.

— Лиза… Лиза…

Натали стиснула женщину в объятиях и едва не повисла на ней, уткнувшись в знакомую темно-шоколадную пушистую шубу, пахнувшую дурманяще знакомыми терпкими древесными духами. Руки в толстых черных перчатках аккуратно обняли в ответ и успокаивающе похлопали по дрожащей спине.

— Ну-ну, моя хорошая, я это. Кроме меня больше некому.

— Как?! Откуда?! — Натали, лихорадочно цепляясь за мех, судорожно вдыхала его теплый запах и сильнее прижимала к себе.

— Я тут по работе на денек, к местному министру магии… Ох, солнце мое… — Лиза аккуратно отцепила от себя Натали, раскрасневшуюся от подкативших рыданий, и посмотрела ей в глаза снизу вверх. — Давай зайдем, на улице дубак, а ты опять в осеннем. Продрогла вся небось. 

Хотя они обе понимали, что не в морозе дело.

Бряцнул колокольчик над дверью. Невысокая брюнетка, приобняв Дерн за плечи, затащила девушку обратно в тепло. Питер без лишних слов указал на небольшой диванчик и отодвинул книги девушки в сторону, переключившись на Снейпа. 

Натали изнутри колотила странная дрожь, будто у крана, до этого старательно закрученного, чтобы ничего не протекало, сорвало резьбу, и теперь накопившееся хлестало через край. Живое напоминание о том, что-то было до Хогвартса, что жизнь не замкнулась в кольцо из трех бесконечно долгих месяцев, что все ее сны — не сны, а самое настоящее прошлое. Ее прошлое, отголоски которого есть, не бред больного, а существуют в самом деле, пусть и где-то далеко. Живое доказательство медленно отвело Натали к диванчику.

— Лиз, извини… Можно мне?.. — девушка несмело одернула мохнатый рукав шубы и, получив в ответ уставший вздох, снова обняла брюнетку. — Мне тебя так не хватало, прости… 

— Да по тебе видно, — немного сдавленно ответила Лиза. — Бледная как смерть, в мешки под глазами трупы складывать можно. Холодная, голодная… А вообще… Мне кажется, или ты и в свои двадцать шесть умудряешься расти, каланча ты моя? — женщина деловито и без стеснения пощупала Дерн. — Я тоже скучала.

Натали с силой потерлась носом о мех на плечах Лизы и, стиснув ее сильнее, потопала на месте ногами, как ребенок, качая подругу.

— Я почему-то знала, что ты будешь на почте. Или где-нибудь, где есть чай и сладкое. Опять заказывала книги? Давай признавайся, негодница.

— Угу! — Натали невольно хихикнула. — Сделала себе подарок на Новый год, учебников накупила.

Девушка, наконец, отпустила Лизу.

— Это ты зря, потому что Снегурка с подарочками сегодня я, — она хитро прищурилась. — Надеюсь, ты хорошо себя вела в этом году? Или мне спросить у местных? — она хотела было вставить какую-то шпильку, но, увидев улыбку Дерн, видимо, не стала. — Но сначала покорми меня, жрать хочу невозможно.

Натали смотрела на Лизу и только счастливо улыбалась.

— Эм… Прошу прощения, что вмешиваюсь… Вы можете оставить вещи тут, пока гуляете, мы присмотрим, — неожиданно раздался голос Питера.

Натали, все еще светящаяся от улыбки, обернулась, по рассеянности сначала столкнувшись взглядом со Снейпом и только потом с почтальоном.

— Мистер Варда, вы правда не против?

— Можно просто Питер, — расплылся в ответной улыбке мужчина, отчего девушка чуть подпрыгнула и радостно обернулась к Лизе.

— Лиз, мне разрешили оставить тут вещи! Пойдем, я покажу одно место, там очень вкусно!

Девушка уже было потянула брюнетку обратно к выходу, но Лиза ее остановила и с ощутимым облегчением сняла с плеча небольшой клатч.

— А, ну раз разрешили, тогда я разгружусь. Расширение действует, а вот с весом уже проблемы. А заклинание обновить руки не доходят. У меня уже мочи нет таскать эти гири, — Лиза поставила сумочку на столик, тихо скрипнувший от неподъемного веса, и откинула крышку. — Тут в основном твои вещи, но есть и гостинцы от, кхм, зайчика. Так уж и быть, в этот раз обойдемся без стишка на табуретке. Итак, поехали…

На маленький хрупкий столик опустился небольшой лакированный чемоданчик, несколько внушительных тонких квадратных конвертов, дюжина сладко пахнувших свертков, у ножек стола выросли как грибы после дождя кривоватые стопки с книгами. Последними из крошечной сумочки были вытащены разного размера холщовые мешочки, в которых было что-то твердое и стеклянное. Лиза поправила солнцезащитные очки и торжествующе оглядела поклажу.

— Теперь ценные указания. Это употребить сразу, не хранится от слова совсем. А вот здесь закрутки, твоя маман меня без них просто не отпустила. Там какое-то варенье и еще что-то, не помню. Вот эта бандура от меня, — женщина ткнула пальцем в чемоданчик.

Натали потянулась к одному из конвертов и открыла. Под упаковкой оказалась еще одна. С обложки на ее смотрело усталое мужское лицо с тяжелым темным взглядом. Мужчина приобнимал гитару.

У девушки перехватило дыхание. Под пластинкой была еще одна обложка, с которой ей мягко улыбалась грустная нежная светловолосая женщина. Видя немой восторг подруги, Лиза добавила:

— Теперь будешь слушать не только чертов “Сирин”. Я набрала побольше. Потом посмотришь. А теперь самое главное… — женщина расстегнула шубу. — Руки к осмотру!

В послушно протянутые ладони Натали опустилась толстая стопка писем, перевязанных грязной канцелярской резинкой. С верхнего конверта на девушку смотрели угловатые отцовские петельки рукописных “у” и “д”.

— Лиза… Это от мамы с папой?.. — стопка едва видно дрогнула.

— И от деда. За все время, — Лиза кивнула. После она демонстративно достала дорогие часы на цепочке и открыла крышку, проверяя время. — А теперь идем меня и тебя кормить. Живо! Живо! Живо! Время!

Она безошибочно чувствовала, когда надо отвлечь.

Заставив Натали подобрать свою сумку, заботливо принесенную одной из сов, и запрятать в нее письма, женщина вытолкала девушку к выходу. Дерн обернулась напоследок, благодарно и нежно улыбаясь куда-то в зал.

— Спасибо еще раз, Питер!

Колокольчик над дверью прощально зазвенел, проводив девушек. Варда, несколько секунд смотревший на оставленный багаж, вздрогнув, очнулся и вернулся к документам все еще молча стоявшего у стойки Снейпа, что-то бормоча про кофе. Уильям, наблюдавший за всем и тоже невольно отвлекшийся от бандероли Люпина, еще раз оглядел присутствующих и многозначительно хмыкнул себе под нос.

---

Примечания:

* “Василиса Прекрасная” 1977 г.