В ноябре (гет)

— Вот жопа пушистая! Так напугал…

Майя со смесью веселья и удивления рассматривала гостя. Тот, хоть в момент поимки и успел возмущенно потявкать, присмирел, как только почувствовал, что его  осторожно, но крепко и уверенно держат за загривок. Сама поимка была делом одной минуты — стоило Джеймсу заглянуть под кровать и сдвинуть ее, как серое пушистое нечто бросилось из-под нее наутек и тут же было схвачено.

— Как он тут оказался? -  тон голоса и вертикальная складка между сведенных бровей Джеймса выдавали его крайнюю озадаченность. Вообще-то заставить Зимнего чувствовать себя так было почти нереально, однако, кое-кому это все же удалось.

Енот, которого он приподнял на уровень глаз, поддерживая снизу бионической рукой, делиться информацией явно не собирался, только  сверкал загадочно глазками-бусинками на хитрой морде и постоянно принюхивался, смешно водя по сторонам черным носом. Зверек был еще молодой, нескладный, и при желании мог бы легко проскочить куда угодно. Джеймс перевел взгляд с него на комнату — пушистый за время их отсутствия успел порыться в рюкзаке Майи, разбросав содержимое по полу, — и дальше, в сторону единственного окна. Ну да, все как он и предполагал: форточка была откинута на проветривание.

— Думаешь, через окно? Но как он поднялся на такую высоту ?

— Очень просто: дерево. По нему забрался. Он мелкий, потому и не шлепнулся, пока лез, — Джеймс кивком указал на смотревшие прямо в окно темные кряжистые ветки с редкими красно-золотыми листочками и хмыкнул. -  У хорошего вида из окна есть свои минусы.

— Вот уж точно…

Майя приблизилась. Было непривычно видеть на ее лице выражение прямо-таки детского любопытства пополам с восторгом — в случае с ней Джеймсу наблюдать такое еще не приходилось. Он замер. Майя плавно — как будто енот мог в любой момент вырваться и начать всех кусать — протянула руку и осторожно прикоснулась к покрытому серой шубкой теплому боку. Погладила.

Джеймс так и не осознал до конца, что это было, в нем словно проснулся десятилетний сорванец, озорной  и проказливый, и плевать, что он был таким еще в прошлом столетии: с абсолютно серьезным лицом и громким «Бу!» он резко дернулся вместе с енотом в сторону Майи.

— А-а, блин!- она взвизгнула, едва не подпрыгнув, и тут же отдернула руку. — Джеймс, ну какого хрена?!

Но вместо того, чтобы продолжить возмущаться, Майя вдруг начала хихикать. Она закрыла лицо ладонями, но смех становился все громче и оказался таким заразительным, что уголки губ Джеймса поползли вверх. Он сам не ожидал, что может так развеселиться от дурацкой мальчишеской выходки. Просто не смог сдержаться, когда рядом с ним кто-то от души хохочет — и присоединился. Ему стало удивительно легко. Пожалуй, он не соврет, если скажет, что это был его первый искренний смех в новом двадцать первом веке. Еще не разучился, надо же…

Выражение морды их мохнатого гостя в красках отражало его отношение ко всей ситуации. Наверное, будь он человеком, уже изобразил бы фейспалм — но он был енотом и не знал таких жестов.

Майя стерла выступившие слезы. Лицо у нее от смеха стало красное, глаза блестели. Она все еще продолжала улыбаться, когда они оба, отсмеявшись, замерли, глядя друг на друга. И Джеймс — снова — ощутил легкое покалывание где-то под солнечным сплетением и пустоту в голове.

Чёрт.

Он моргнул.

И тут енот решил напомнить о себе: заверещал возмущенно и попытался вывернуться из его рук.

— Ш-ш-ш, тише, мелкий разбойник, — попыталась успокоить непрошенного гостя Майя. — Кажется, ему пора на выход.

— Надеюсь, он не решит вернуться, — задумчиво протянула она, когда енот, смешно подкидывая задние лапы, вприпрыжку унесся вниз по склону в сторону прибрежных зарослей кизильника. — Пойду спрошу, может, у них есть хоть сетка от комаров — на окно поставить. Мало ли тут еще хвостатых...

— Угу. Я пройдусь. Часа два меня не будет, — сухо отозвался он и, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону улицы.

Сбитый с толку своим сегодняшним поведением — таким, казалось бы, обычным для всех людей, — он просто не мог сейчас сидеть в четырех стенах. Хотелось лишь двигаться вперед и ни о чем не думать. Это стало для него не самым приятным открытием — оказывается, возвращение памяти еще не гарантирует того, что ты не будешь ощущать многие эмоции как нечто инородное. Да, ты когда-то уже испытывал их и не отделял от своей личности, но сейчас… Все, что выходило за рамки стандартного модуса Зимнего солдата каждый раз заставляло его замирать и прислушиваться. Слишком яркие эмоции почти пугали. Подсознательно Джеймс теперь каждый раз пытался понять: а чувствовать и реагировать так — нормально? Сравнение с собой-прошлым не помогало.

Он бездумно шагал, не обращая внимания на то, что его окружает. Под тяжелыми пыльными ботинками хрустели мелкие камешки. Неужели так будет всегда? Ему что теперь, всю оставшуюся жизнь придется сравнивать свои реакции с какими-то эталонными нормами, гадая, вписывается ли он в рамки? Или это все чушь и нет ничего более правильного, чем твои собственные убеждения? А может, стоит просто отпустить себя и жить дальше?

События этих дней будто испытывали его на прочность. Не физически, нет… Он сам себе казался «не» — нелогичным, непоследовательным, неосмотрительным. И вместе с тем невероятно живым.

Выходит, оттаивать может быть тяжело не только физически.

Джеймс окинул взглядом начинающее розоветь вечернее небо и, вздохнув, направился по теряющейся в высокой траве утоптанной тропинке на юго-восток, в сторону ущелья. Раньше, в случае, если его "коротило" на миссии, тот же Рамлоу первым делом заставлял отжиматься-подтягиваться-качать пресс — что угодно, лишь бы замотать до полного физического изнеможения. Это было, конечно, не так просто, учитывая его показатели, но все же иногда срабатывало. Вот, видимо, привычка и осталась...

И да, всё-таки это оказалось правильным решением: шататься по округе до тех пор, пока в бархатно-темном небе не разгорятся звезды, не задумываться, куда и зачем он идет, дышать густым холодным воздухом, пропитанным запахами мхов, плюща и палой листвы… Пару раз даже поскользнуться на сырых камнях и едва не слететь с тропинки вниз, в реку, чудом успев ухватиться за ближайшее дерево. Спасибо Гидре — зрение у него, как у кошки, гуляй хоть до рассвета без особых проблем.

Так получается, чтобы угомонить хоровод мыслей в голове, совсем не обязательно тренироваться до изнеможения, в тысячный раз повторяя боевку? Надо запомнить.

— Ты как?... Получше?

Стоило ему захлопнуть за собой дверь, Майя тут же подала голос из глубокого кресла у окна. Она забралась туда с ногами и опять читала какую-то книгу. Кроме стоявшего у кресла торшера в доме не горело больше ни единой лампочки. Джеймс вообще-то думал, что она давно уже спит.

— А разве было не очень? — устало поинтересовался он. То, что его эмоции кто-то может легко считать, вызывало в нем внутренний протест и заставляло ершиться.

Майя отвела взгляд.

— Нуу.... Да. По-моему. Что вчера, что сегодня. Я такие вещи с детства умею замечать. Впрочем, не мое это дело, извини…

— Ничего, — так-то в последнее время мало кому было интересно его состояние, и Джеймс смягчился. Еще и потому, что видел: вопрос был задан абсолютно искренне, и при том ей и самой немного неловко, — Уже нормально… Тут маршрут есть, вроде как. Я побродил вот немного… Если хочешь, — он немного запнулся, прежде чем продолжить, — можно завтра пройти до конца тропы. Я не знаю, что там. Просто ради развлечения.

— Я хочу. Но… У тебя же еще вопросы ко мне оставались и все такое, я думала, они важнее…

Джеймс запустил руку в волосы и откинул их назад, вздохнул, — ну ее к черту, эту бейсболку, от постоянного хождения в ней начинал дико чесаться скальп.

— Это уж точно не сегодня, — он замкнул дверь на внутренний замок, — я устал, хочу лечь пораньше. Еще успеем.

— Как знаешь. Я тогда к себе, уже и правда поздновато, — Майя заложила между страниц фантик и оставила книгу на кресле. Поднимаясь по лестнице, она обернулась и вполголоса добавила, — там в холодильнике всякое. Поужинай. Спокойной ночи.

У Джеймса потеплели щёки.

— Спокойной.

Он был наблюдателен и легко сделал правильные выводы, хоть и поспешил тут же отгородиться от них, сосредоточив внимание на экране планшета и сводках новостей.

В итоге Барнс промаялся на своем диване часа, наверное, два, прежде чем смог уснуть: подушка вдруг решила стать слишком рыхлой и плоской, одеяло, как он его не вертел, словно по чьему-то зловредному колдунству постоянно оказывалось на нем не вдоль, а поперек… Но самым раздражающим оказался его собственный мозг, который раз за разом подкидывал воспоминание о том, как Джеймс сегодня ненароком обнял другого человека — девушку — и как от ощущения близости чужого тепла, узкой спины под его ладонями он на мгновение застыл с распахнутыми в смятении глазами, прежде чем с фирменным зимнесолдатским выражением лица отправиться наверх.

Ему одновременно хотелось и не помнить этого, и воспроизвести в голове все до мельчайших деталей.

Простые человеческие объятия, пусть и продиктованные необходимостью. Ничего общего с боевыми захватами, к которым он привык.