Муня (гет)

Однажды утром Муня получила письмо от князя Юсупова с приглашением на семейный ужин. Старинный друг семьи Головиных, Феликс писал, что кроме него будет лишь княжна Ирина Александровна, супруга, да матушка княгиня Зинаида Николаевна. Девушка очень обрадовалась. Она надела свое любимое бледно-розовое платье и пообещала матушке с сестрой, что дома будет не слишком поздно.

Прибыла в Юсуповский дворец в седьмом часу. Лакеи князей Юсуповых проводили девушку в просторную столовую, посадили за красиво убранный стол, радующий глаз сиянием богемского стекла и богатой росписью китайского фарфора. Князь Феликс уже ждал ее, но вместе с ним почему-то не было ни княжны Ирины, ни княгини Зинаиды Николаевны.

-Mon amie, как же приятно было принять от тебя приглашение, однако почему же с нами нет твоих дорогих матушки и супруги? Мы с ними давно не виделись.

-Прости, сестрица. Матушка и Ирэн в Крыму. Весьма сожалею, что пришлось пойти на обман, боялся, что не примешь приглашения. Есть некто, кто желает поговорить с тобой с глазу на глаз. Имею честь представить тебе Николая Александровича Ордовского-Танаевского, губернатора города Тобольска.

Тотчас широкая дверь в залу отворилась и вошел высокий и статный человек с бородой и длинными волосами до плеч. На крючковатом носу поблескивало золотое пенсне, а в нагрудном кармане словно подмигивали красным золотом массивные часы-луковица. Ордовский-Танаевский держался барственно, величественно, но Муне почему-то напомнил большого болотного журавля с лягушкой во рту.

Тобольский губернатор учтиво поклонился сидящим за столом.

-Здравствуйте, Мария Евгеньевна.

Муня ответила приветствием.

-Мы с Вами виделись на собрании у дорогой Ольги Владимировны. А наш дорогой друг Феликс Феликсович не отказал мне в любезности и пригласил в гости. Позвольте мне переговорить с Вами без свидетелей, уверяю, это крайне важно для всех нас.

Князь Юсупов встал из-,за стола, изящно поклонился и направился к двери.

-Для вашей секты? — бросила ему в лицо прежде вежливая и кроткая Муня. Она вдруг решила не чиниться.

-Вы по ошибке приняли наш религиозно-философский кружок за сектантские собрания. Увы. В то время, как сами вступили в общение с по-настоящему опасным сектантом. Я губернатор Тобольска, мне известно об этом человеке гораздо больше, чем кому бы то ни было.

-Я готова выслушать Вас, Николай Александрович, если Вы пообещаете, что выслушаете меня. В противном случае, очень жаль, но даже наш дорогой друг Феликс не сможет уговорить меня остаться здесь.

-Два года назад в Тобольскую консисторию поступил запрос. Епископ Саратовский Гермоген и его духовное чадо иеромонах Илиодор написали заявление на крестьянина села Покровское Тобольской губернии Григория Распутина. В показаниях сообщалось, что Распутин был неоднократно уличен в организации подпольных сборищ, на которых предавал православную Церковь самочинной анафеме, изрекал богохульные воззвания, возвеличивал грех как основу мироустройства и заставлял своих последователей поочередно совокупляться как с ним, так и друг с другом не различая ни пола ни возраста. А также священник Покровской церкви Петр Остроумов показал, что Распутин сей есть опасный еретик, подвергавший сперва только жену, а после работниц Евдокию и Екатерину Печеркиных противоестественному совокуплению, нескромным и неблагочестивым поцелуям и ласкам даже во дни Великого поста. Он подробно зачитал мне исповедь несчастной Параскевы Распутиной, как муж поучал ее, что, якобы в пост друг от друга уклоняются только те, кто истинной любви не познал...

-Он давал Вам читать исповедальную хартию? Бесчестный и подлый человек!

-Не перебивайте меня, Мария Евгеньевна, и я продолжу. Знаете ли вы, что в родной деревне Распутина сельчане иначе как "Гришка-колдун" не называют? Рассказывают, будто он умеет читать мысли и видеть будущее человека, лечить животных и даже предсказывать смерть, но дар сей получил, якобы, в наследство, будучи крещенным коми-зырянином и правнуком сыктывдинского шамана Пера-туна. Известно, что человек этот, действительно существовавший колдун Пера-тун, жил в зырянском селе Палевицы, славился знахарством и даром пророчества, в частности, умел привораживать и влюблять в себя женщин с помощью трав и заговоров. Жена Распутина тоже из крещеных зырян, вполне возможно, что втайне он хуже, чем сектант, он — язычник! Вот какому человеку Вы, любезная Мария Евгеньевна, доверили себя.

Муня выслушала Ордовского-Танаевского, но даже не подумала смутиться. Она вся выпрямилась и, не спеша, начала:

-Я не собираюсь ни защищать, ни оправдывать Григория Ефимовича. Вполне возможно, сказанное Вами правда, а я его знаю лишь с лучшей стороны. Но я также знаю нечто о Вас. О том, как вы завлекли Ольгу в секту и обманом вынудили собрать вокруг себя весь цвет столичной знати. Я знаю, кто такая Агафья Томилина. И даже догадываюсь, для чего вам все эти псевдорелигиозные собрания: вы внедряете в высшее общество тайных агентов, дабы сделать всех нас зависимыми и управляемыми. У вас есть далеко идущие политические планы... пусть не у вас, весьма вероятно, Вы лишь пешка. Иначе с вас было бы довольно и общины Тобольской губернии. Так вот, я далека от политических интриг. Потому не желаю ни сама посещать Ваши собрания, ни приглашать на них кого бы то ни было. А тобольской консистории желаю приглядеться к общине Агафьи: думаю, там, а не в семье Распутина они найдут настоящих сектантов. Добавлю немного о Распутине: если бы он был опасным еретиком, Государь и Государыня выдворили бы его из Петербурга в двадцать четыре часа. Тайная полиция Его Императорского Величества знает свое дело.

-В газете "Новое время" было опубликовано письмо императрицы к Распутину. Неужели Вы, Мария Евгеньевна, настолько чисты и наивны, что ничего не читали? Позвольте же процитировать: "Как томительно мне без тебя. Я только тогда покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях» . Думаю, это одна из причин, почему Распутин все еще не покинул столицу.

-А Государь Император, разумеется, тоже чересчур чист и наивен, раз принял эту фальшивку за истину? Не думаю, что Григорий Ефимович вообще умеет читать. Так для чего же было Государыне писать ему письма?

-Никто не доказал, что письмо было поддельное.

-Никто и не доказал обратного. Слишком много тайн и секретов вокруг одного полубезграмотного человека из обычной сибирской деревни.

-Что ж, Мария Евгеньевна, я как мог, пытался открыть Вам глаза. Желаю лишь не оказаться Вам однажды совращенной и опозоренной этим ужасным человеком. Не могу не быть уверенным, что уже попытался Вас как-то к себе по-особому расположить, или приласкать, или приголубить...

-Довольно, Николай Александрович. Отвечу лишь на Ваш вопрос: нет, не попытался. Ни меня, ни кого бы то ни было другого. Зато видела, как женщины сами ищут его расположения, самые разные, от простых крестьянок до аристократок. Но ищут они в основном не любви, а лишь помощи и покровительства царского фаворита. Есть ли у Григория Ефимовича женщина или женщины, с которыми он в Петербурге близок, я не знаю. Ни сам он, ни эти дамы пока что ничем себя не выдали, а ведь я прихожу к нему, когда хочу и ухожу, когда хочу. Предо мной еще ни разу не закрыли двери.

-Буду молиться за Вас, Мария Евгеньевна.

-А я за Вас. И за дорогого Феликса, бесчестно втянутого в вашу жестокую и опасную игру.

-Один лишь вопрос: не получали ли Вы весточек от Ольги Владимировны? Нам очень недостает ее, пусть даже и вне религиозного кружка.

-Увы, Николай Александрович. Странно, что Вы, губернатор Тобольска, не смогли с ней хотя бы связаться. Прощайте же, — Муня встала из-за стола, сделала изящный книксен, и Ордовский-Танаевский поцеловал ее руку.

Когда девушка покинула дворец Юсупова двое членов "религиозно-философского кружка", вернувшийся в гостиную залу князь Феликс и губернатор Тобольска остались сидеть за столом, пить вино и курить папиросы.

-Боюсь, мне придется срочно отбыть в Тобольск. И посетить Агафью Томилину. Мои агенты, бывшие каторжники-кандальники Кузьма и Тимофей слишком давно не выходят на связь.

-Это подозрительно, Николай Александрович. Очень подозрительно.

Позно вечером того же дня губернатор получил телеграмму: "Санкт-Петербург, улица Кирочная 48, Ордовскому-Танаевскому Н. А. Кузьма и Тимофей найдены мертвыми канаве тчк причина смерти утопление дождевой водой тчк похороны пятницу".

На следующий день после того, как разбойники выпили с Агафьей чаю из отравленных чашек, хлыстовская "богородица" собрала вещи и снова тайно отправилась на родину, в Палевицы. Она думала сбежать насовсем, но вовремя поняла, что так тобольскому губернатору ее будет проще найти и наказать за самовольное оставление "паствы". Нужно было действовать осторожнее и сложнее, но окончательный план действий Агафья составить еще не успела. Ей хотелось провести несколько дней в обществе травницы Зарни: та казалась женщине самой честной и порядочной из всех, кто окружал ее последние несколько лет.

Агафья приехала в родное село и сразу же направилась к травнице, даже вещи не распаковала.Зарни сидела на лавке и пестиком в ступе давила какие-то ягоды. Она вообще редко сидела без дела. Агафья поклонилась хозяйке и поздоровалась с ней еще на пороге.

-Здравствуй, Агай. Посидеть пришла? Посиди, а покамест я поработаю.

-Я воспользовалась мертвой водой, матушка Зарни. Через четыре дня мои враги будут мертвы.

-У человека не бывает смертных врагов, кроме него самого. Другие лишь вестники наших больных душ.

-Этого я, матушка Зарни, не ведаю.

-Ты, Агай, много чего не ведаешь. В царстве Эрлика свои законы, не наши, не человеческие. Две жизни взяла — без спросу взяла. Несколько душ в человеке, есть старые, есть и новые. Новые души не готовы перерождаться. Значит, останутся на земле и будут страдать. Это неправильно. Ты должна искупить.

-И что мне теперь делать? Я убила разбойников, убила тех, кто сам убивал. Они взяли несчетное число жизней. И ни одной не вернули взамен. Но разве можно хоть одну жизнь вернуть?

-А разве можно хоть одну жизнь забрать? Люди думают, что убивают друг друга, в то время как Ульген и Эрлик просто играют в фигурки на черно-белой доске, как русы из высоких чинов. Твоими руками Эрлик жизни взял, что ж, две жизни Ульгену отдай. Сама. А я тебе помогу. У тебя душа — ворон, в небо летит, душа — заяц, по земле бежит, а душа — стрела без лучника и цели мчит.

-Помоги, матушка Зарни. Жаль, что не видишь ты его... того... к кому душа стрелой устремилась.

-Стрела ни добра ни зла не ведает. У стрелы нет ни одной души.

-Ты говорила, что он тоже... из ваших.

-Кровью и родом — коми, а верой — рус. Дальше не вижу, не пускает. Оставь его. Лучше расскажи, для чего захотела две жизни забрать. Раньше, Агай, никто за тобой такого не ведал.

-Они были разбойниками, насильниками, убийцами. Изнасиловали и довели до безумия одну женщину. И так получилось, что до этого она была серьезно больна. Он исцелил несчастную, он, тот, понимаешь? Исцелил, а они покалечили. Ради него, ради... ради моей любви я должна была их умертвить.

-Любишь того, кого с тобой нет, а несчастную женщину — не любишь, не жалеешь?

-Не знаю, матушка Зарни.

-Это верно. Многого, Агай, не знаешь. Не знаешь, что ради любви жизни дают, а не забирают. Но ты дашь ей жизнь. Чувствую я, большая боль. Исцели ее. Дам тебе живую воду, она исцелит.

Зарни вынула из тумбочки склянку.

-Много лет назад, Агай, здесь, в Палевицах еще не было русов. Жили мы, коми-войтыр, мирно, никого не трогали. Не было над нами ни вожаков ни начальников, был только мудрый человек, Пера-тун, видящий. У обычного коми-морт четыре души: две старых и две новых, у Перы-туна было пять. Он был духом смел, а сердцем прост, всем помогал, всех любил, всех жалел, никого не судил. Жена его, Бикинь, умерла в родах, а сыновья, Одег да Танег стали великими охотниками и приняли веру русов. Коми-морт может принять вашего Бога, а рус наших богов принять не может, так уж повелось. Моя бабка, Оннян, полюбила Перу-туна и он взял ее второй женой, научил говорить с травами и животными, слушать голос реки и камня. А потом взял еще одну жену, Зарань, золотую. Зарань была любимой женой, а бабка Оннян — верным другом и матерью сыновей и дочерей. Моей бабке захотелось, чтобы Пера-тун любил только ее и она опоила Зарань мертвой водой. Пера не смог спасти любимую жену, а наказывать или прогонять Оннян не пожелал: слишком любил детей, Чину, Талыссю и Волега, моего отца . Тогда он решил отдать в жертву Эрлику свою пятую душу, чтобы взамен получить живую Зарань. Семь дней ходила душа Перы-туна по подземному миру, но другие души не смогли находиться рядом с ее светом, светом жертвенной любви. Эрлик сказал Пере-туну через жертвенного окуня: я возьму твои четыре души и отведу тебя к любимой женщине, а пятую оставлю на земле, чтобы твой род на каждое поколение давал коми-краю новых тунов. Пока не произойдет от тебя еще один человек с пятой душой. И тогда Пера-тун повесил бубен на березу, а сам лег в избе на полати, сложил руки и отошел на Эрликову трапезу. Я последняя из потомков Перы-туна и Оннян. Отец дал мне родовое имя Зарни, чтобы после меня в Палевицах туны не рождались. Мои сыновья ушли из Палевиц вслед за русами и добывают камни на уральских каменоломнях. Они не говорят с камнями, не понимают их языка. А человек с пятой душой — тот, кого ищет твоя душа-стрела.

-Если найдет, то погубит? Верно?

-Прости, Агай, но стрелы, нашедшие цель, не животворят. Могут либо ранить либо убить.

-Что же, что делать мне, матушка Зарни?

-Найди несчастную женщину, но сама с ней не говори — испугаешь. Пусть выпьет, легче станет, боль уйдет. Иначе Ульген отдаст тебя Эрлику, сойдешь в подземное царство, а твои души останутся мучиться на земле. Возьми и ступай. Через три дня твои разбойники усядутся за Эрликову трапезу, тогда возвращайся. Но не забудь, не забудь — жизни взяла, жизни отдай.

Агафья спрятала склянку под одежду и вышла из избы травницы. Только пройдя несколько верст поняла, что Зарни не знала русского языка. Женщины общались, не произнося ни слова, обменивались мыслями и понимали друг друга. В этом была тайная сила, тайное знание травницы. А у самой хлыстовской "богородицы" было не так много сил: сила духа, сила воли и сила любви.

"Стрела ни добра ни зла не ведает".