Losing My Religion (гет)

Времени — вот чего теперь было в избытке. Перманентный дефицит драгоценных минут, часов и дней, которые не тратились на тревожные попытки найти выход из сложившейся ситуации, сменился таким раздольем, которого Люциус не припоминал с окончания череды судов после Первой магической. Дни текли один за другим, не задерживаясь в памяти, и становились лишь записями в небольшом дневнике, по которым едва ли можно было вспомнить о чём-либо, кроме находящихся в работе артефактов.

Первая эйфория свободы угасла быстро и неумолимо. Грейнджер вела себя тише воды ниже травы и как будто потеряла какой-либо интерес к его персоне после установления шаткого перемирия. Что-то строчила в пергаментах, наводила порядок в артефакторной, пропадала часами в коридорах Дурмстранга и толком не интересовалась деятельностью своего «подопечного». За пролетевшую неделю Люциус вполне мог бы сбросить остатки следящих чар и покинуть школу навсегда… если бы, конечно, захотел.

Лишь однажды ближе к полуночи, почувствовав полную отрешённость приставленной к нему няньки, он позволил себе трансгрессировать с опушки леса. Воронка аппарации выкинула его в одном из дворов-колодцев в центре Санкт-Петербурга. Несмотря на уже пролетевшие последние дни календарной зимы, холод стоял собачий — куда более ощутимый, чем на побережье Чудского озера, мерзкий, пронизывающий. С морозным воздухом с залива не могла до конца совладать даже зачарованная ткань мантии, и всю дорогу от безвестных дворовых анфилад Литейного до доходных домов Гороховой Люциус зябко придерживал воротник, ежесекундно подвергающийся испытанию порывами ветра.

В Петербурге — как любовно называли его друзья отца — отдельного магического квартала, скрытого от маглов, не существовало, в отличие от прочих европейских городов. Как, по-видимому, не существовало и Статута о секретности до сравнительно недавних лет. Улицы выглядели странно и даже несколько гротескно в жёлтом тусклом свете фонарей: реставрационные леса сменялись кричащими рекламными растяжками, бумажными ошмётками на стенах со скачущими буквами; колеи на асфальте — разбитой и местами провалившейся плиткой. Эклектика новодела мирно соседствовала с домами постекатерининской эпохи, модернистскими ажурными стёклами и образчиками советской тяги к конструктивизму.

Возможно, не стоило соваться в своём обычном облике в очевидно магловский город, особенно ночью, но всем известно, что хорошие мысли приходят опосля. Люциуса озарение настигло уже практически под конец пути, когда ему ощутимо надоело собирать на себе пристальные взгляды обитателей подворотен и слышать вслед что-то непереводимо агрессивное. Он не без лёгкого удивления пронаблюдал, как в арке одного из домов мелькнула зелёная вспышка Обливиэйта, и не смог побороть соблазн заглянуть внутрь.

В зарешеченном окне первого этажа виднелась суховатая фигура пожилой женщины, которая слегка хриплым, надтреснутым голосом отчитывала через открытые створки сомнительного вида парня в дутой распахнутой куртке, который ковырялся чем-то в входной двери парадной. Из всей довольно эмоциональной тирады, которую выдала эта мадам, он не понял ни слова и уже собирался продолжить свою импровизированную прогулку, как услышал оклик:

— Мужчина! Мужчина, я к вам обращаюсь!

Люциус замедлил шаг и обернулся, заметив периферическим зрением ещё одну цветную вспышку. Слышать ломаную английскую речь в половину первого ночи в ещё не оправившемся от советских привычек Петербурге было по меньшей мере странно.

— Да-да, к тебе! — продолжила старушка, указывая в его сторону чем-то подозрительно похожим на древко волшебной палочки. — Ты бы ещё ведьминский колпак надел!

Её акцент звучал очень грубо и вместе с тем довольно забавно, а внешний вид ярко контрастировал с блеснувшей в оконном свете инкрустацией на видимой части рукоятки.

Люциус хмыкнул, на всякий случай накладывая едва заметным жестом заклинание перевода.

Интересные, конечно, у местных представления о вежливости.

— Не подскажете, как пройти в библиотеку? — буркнул со спины испарившийся из поля зрения пацан. Под рёбра сквозь ткань мантии что-то довольно больно кольнуло.

— Не имею ни малейшего понятия, — спокойно бросил в ответ Люциус. Кажется, послышался тонкий треск зачарованной материи. Никакого уважения к вещам у этих маргиналов…

— Дядь, без шуток, деньги давай и ножками-ножками.

Видит Мерлин, он не хотел.

Старуха ахнула, когда неподвижная тёмная фигура во дворе растаяла в клубах чёрного дыма и материализовалась в нескольких ярдах от прежнего места. Незадачливый грабитель по-идиотски вертел головой, пытаясь понять, что за чертовщина происходит и куда пропала жертва.

Полыхнуло белым, и бандит свалился солдатиком на испещрённый рытвинами асфальт двора.

— Ну мог бы и понежнее с внуком, — со стороны окна вздохнули. — Он, конечно, дурной, но безобидный…

Что ж, тогда понятно, от кого у мальчишки дефицит здравого смысла.

— А вы, леди, вероятно, давно не имели дел с местным авроратом?

— Да кто ж сюда в такое время сунется, касатик, кроме тебя. Перенеси его хоть в парадную, будь добр.

— Думаю, ему будет полезно охладить голову… если только у вас нет желания просветить меня, как попасть в дом Распутина.

Женщина захлопнула створки, и Люциус, проводив взглядом потухший свет в окне, уже сделал шаг к выходу из арки.

— Погодите!.. — догнал его оклик, усиленный металлической дверью с пооблупившейся краской. — Погодите, гражданин!

С необычной для её возраста резвостью старушка просеменила мимо внучка, попутно кинув в него левитирующее. Тело неспешно уплыло в дверной проём и грузно бухнуло где-то внутри.

— Мистер… как вас там?.. Зачем вам в распутинский дом? Плохое место, кошмарное… даже для колдуна.

— Сомневаюсь, что вас это касается, леди, — всё же обернулся на неё Люциус, скрывшись в тени подворотни. — Либо говорите сразу, либо не тратьте моё время.

— Да сгинете же, — всплеснула руками женщина, — у нас туда и бесталанные ходили, ни один не вернулся в своём уме, а те, что ворожат, еле отбились…

Она продолжала скрипящим голосом рассказывать, как в прошлом месяце на третьем этаже шестьдесят четвёртого дома по Гороховой повесился один из новых жильцов — магл в оставленной записке утверждал, что видел призрак убитого Григория. А год назад оттуда спешно съехали какие-то местные авторитеты магического сообщества. А до этого ходили слухи… От блаженной карги Люциус тогда так ничего и не добился, только промёрз до костей в драккловом проулке.

От пресловутой арки (он пообещал себе перестать сравнивать её с аркой Смерти, но не преуспел) до нужного здания оставалось чуть меньше десяти минут пешком, и уже на подходе Люциус начал понимать, почему его так рьяно отговаривали туда идти.

Тёмно-серый дом с эркером, который когда-то, вполне возможно, имел приятный рыжеватый оттенок, стискивался с обеих сторон более низкими собратьями. Чёрные провалы окон зловеще поблёскивали в подмигивающем свете жёлтых фонарей, а под ногами хлюпала снеговая каша. Розовое приземистое здание с вытертой табличкой «66» щерилось рисованными буквами первого этажа, под крышей свистела форточка, и Люциус, приметив на той стороне улицы не внушающий доверия силуэт, поспешил миновать надпись «Спортивное питание» и нырнуть в темноту.

Двор в целом не отличался от предыдущего, если не считать огромные панели «Дом Распутина» со стороны улицы, и давил так же, как и любой колодец. Проулок второй арки уходил во мрак, не освещённый даже тусклым блином парадной лампы, и в общегородской дымке напоминал венецианские лабиринты. Такие же древние и такие же жутковатые. И, вероятно, такие же обжитые не только людьми.

Над зевом выхода — смотровое окно, в котором зеленеют осколки витражного стекла. Справа и слева скрипят двери, потерявшие замки. На конце палочки мягко сияет Люмос, и с ним путь до лестницы на второй этаж кажется спокойнее. Под подошвами шуршат крошащиеся ступени, чугунные кованые перила крадут остатки и без того недостаточного света. Возможно, при монархии это место считалось престижным, но теперь, после испытания многократными переворотами, осадой и сомнительным уходом, общие помещения выглядят убого и не вызывают ничего, кроме горького ощущения потерянных перспектив.

Очевидно, почему по ночам сюда не суются даже нищие.

Квартира была заперта и пуста. Люциус мерил шагами пять небольших комнат, осматривая обрывки некогда жёлтых, синих, белых обоев, обнажавших столетний газетный слой; брезгливо сощурился на юркнувшую в дыру между паркетными досками крупную крысу и поднял взгляд на высокий потолок с полуобломанной лепниной. Вот так, значит, маглы, сместившие просвещённых монархов, относятся к наследию знаменитых волшебников…

Хотя, признаться, он сам пиетета по отношению к личности Распутина не испытывал — лишь огромную потребность в новой информации. Грязнокровный выскочка из крестьянского сословия, нашедший поддержку в семье российского императора, невольно напоминал об одной невыносимой личности, оставшейся в Дурмстранге. И если уж она смогла принести пользу в своей области, то призрак убитого старца тоже, скорее всего, скажет что-то интересное. В славянской деревенской магии Люциус разбирался примерно так же, как в магловских изобретениях после 1970-х, то есть никак, а дракклова — в смысле, конечно, салтыковская — плётка сама по себе чары не сбросит.

В тесной кухне отчётливо пахло ветошью и гнилью; у стен громоздились старые полуразвалившиеся стулья, когда-то покрытые лаком шкафчики, убогие советские клетчатые табуреты. Между ними пришлось лавировать в попытке добраться до забаррикадированной чёрной двери, через которую чуть меньше века назад вышел на свою последнюю встречу Распутин. Люциусу хотелось верить, что привязка духа произошла в месте последнего длительного пребывания, а не убийства — соваться в подвал Юсуповского дворца желания было ещё меньше, чем сейчас обшаривать заброшенную пятикомнатную квартиру. Тем более что ассоциации с подземельями в последние годы всплывали исключительно дурные.

С громким стуком на том конце протяжённого коридора что-то рухнуло. Люциус резко развернулся на звук, едва не сбив локтем ближайшую табуретную башню, и шагнул в вычерченную окном полоску света на паркете. Комнаты оживали, несмотря на глубокую ночь; дребезжали рамы и стёкла, гулко хлопали ящики старинных комодов. Ну и мерзкий же характер обрёл в посмертии этот крестьянин.

Представление, рассчитанное на непривычных к подобной дьявольщине маглов, на главу древнего волшебного рода ожидаемо не подействовало — он только бросил пару обнаруживающих заклятий, которые не дали результата. Впрочем, ожидаемо, ведь тот, кто придумывал эти чары, явно не рассчитывал, что придётся выискивать чокнутого призрака, а не нарушителя из плоти и крови.

Причиной грохота оказалось сорвавшееся с гвоздя массивное распятие. Люциус поднял крест, осматривая его на предмет повреждений, — было бы неловко доломать единственную вещь, с которой, видимо, действительно мог взаимодействовать дух умершего, — и наконец позвал:

— Григорий Распутин!

Секунда.

Две…

Ничего.

Половина второго ночи, Мерлина ради! Все нормальные привидения были бы счастливы обнаружить на своей территории желающего пообщаться. (Особенно на памяти Люциуса радовалась одна грязнокровная любительница подглядывать в хогвартской ванне старост).

Он ещё несколько раз окликнул предполагаемого обитателя квартиры, вернул на место попадавшие предметы, выглянул на улицу через давно не мытое, припыленное окно. Гудел редкий магловский транспорт, перепрыгивали подмёрзшие лужи искатели приключений.

Распутин так и не объявился.

Вероятно, стоило бы уже аппарировать прочь — отлучка вышла куда длительнее, чем Люциус планировал, а светить перед Грейнджер снятыми отслеживающими не хотелось ни капли. И несмотря на то что она наверняка не пошла бы к начальству — исключительно фигурально, — терять новообретённую свободу и провоцировать на пристальное наблюдение было совсем уж глупо. А Малфои совершенно точно не имели в роду идиотов.

Но проторчать столько времени здесь и уйти с пустыми руками… Люциус поджал губы, прокручивая между пальцами палочку.

— А вы что здесь забыли? — прокаркали сзади. — Эти проходимцы колдуна, что ли, нашли, чтобы меня выселить?

Да неужели.

— Меня ни в малейшей степени не волнует место вашего обитания, — бросил Люциус, оборачиваясь. — Хотя в начале прошлого века здесь, вероятно, было можно даже принимать приличных людей.

Призрак грохотнул каскадом захлопывающихся дверей и окон. Очередное позёрство, призванное нагнать страху? Распутин подплыл ближе прямо сквозь покосившееся бюро.

— Мне нужно задать вам пару вопросов — и только. Никакого выселения, ночёвок на спор и прочего. Представляю, как вас, должно быть, утомили все эти бесполезные встречи.

Люциус стоически выдержал потусторонне бесстрастный взгляд. В какой-то мере испытующий, в какой-то — недружелюбный.

— Что надо?

— Вы учились колдовать за границей или на родине? В частности…

— Я не учился дьявольским делам, — перебил Люциуса призрак, заметно раздосадованный вопросом. — До истинных святых далековато мне будет, но веру я не предавал.

— Кому вы врёте? Лечили простецов от простецких же болезней…

— Лечил!.. Лечение дело богоугодное, Лука-апостол говорил же: «Сила Господня является в исцелении больных»…

Не удержался — закатил глаза.

— Мерлин милостивый, прекратите этот балаган, мне плевать на то, как это у вас называлось. Вы снимали проклятия — и те, что насылали деревенские на дворянок, и городские…

Распутин молча ушёл сквозь стену. Люциус поспешил к двери, но та не поддалась. Привычная Алохомора тоже не сработала, как и прочие простейшие отпирающие чары. Иронизировал над Грейнджер — так получи сам, да?

— Распутин, я хочу помочь!.. — попробовал крикнуть он на удачу. — Ученице в руки попала проклятая помещичья плётка, всю спину располосовало!..

Никто же теперь не запрещал ему врать, верно?

— У нас такого в глаза не видели, бадьяновый экстракт не действует — лишь усиливает боль…

В соседней комнате снова что-то упало, на этот раз по звуку похожее на книгу.

— И молитва веры исцелит болящего, — глухо протянул призрак из-за стены.

К моменту, когда Люциус смог побороть невидимый засов, квартира опустела.

На полу в заброшенной гостиной лежала раскрытая на Послании Иакова толстая Библия.

* * *

После позорной неудачи в Петербурге и возвращения в Дурмстранг откровенно злым и разочарованным Люциус окончательно уверился, что смысла в настоящем побеге из-под надзора не будет никакого. В Прибалтике принимали радушно: оказалось довольно легко наладить нужные контакты с зельеварами, пользуясь именем Северуса и собственной известной фамилией, как и влиться в старший преподавательский состав благодаря имени деда — хотя должного удовлетворения подобное общение, надо сказать, не принесло. После нескольких лет принудительного уединения длительный контакт с вполне живыми людьми утомлял и вызывал лишь раздражение из-за потерянных социальных навыков. Видел бы его Абраксас… Впрочем, и к лучшему, что не увидит. Если бы отца не свела в могилу драконья оспа, так добила бы неуклюжесть великовозрастного сына.

Неспешно следуя на поздний воскресный завтрак, Люциус прокручивал недавние события: половину вчерашнего дня он провёл, формулируя письмо жене, в котором просил прислать весьма занимательную брошюру о применении зелий в ювелирном деле — даже не просто брошюру, а рукопись в единственном экземпляре, которая так и не стала достоянием общественности. Авторские права, естественно, принадлежали Северусу, материал внутри стоил сотен галлеонов ювелирам, и, вероятно, поэтому его так и не опубликовали ни в одном приличном журнале. Во всяком случае Снейп так говорил — а по его мнению «приличные журналы» можно было пересчитать на пальцах одной руки. От протекции Люциуса он, тогда уже получивший магистерскую степень, отказался, послав в весьма нелицеприятных выражениях, поскольку «малфоевская юбка» — последнее, что поможет сделать карьеру. Рукопись же осела на хранение в библиотеке Малфой-мэнора, поскольку хозяину более не требовалась, а опальным аристократам всё же необходимо держать в порядке драгоценности.

Теперь же Нарси с утра пораньше осчастливила ответом.

«Дорогой Люциус, — писала она. — Надеюсь, в Дурмстранге безоблачно, поскольку Уилтшир затянули тучи, нагоняющие исключительное уныние. Подобное уныние, вероятно, может постигнуть и твою новоиспечённую протеже, из-за чего я ей искренне сочувствую. Не представляю, что может ощущать приличная девица, которой достаются чужие украшения в аренду. Хвала Мерлину, у тебя осталось хоть какое-то чувство такта, дорогой муж, что ты хотя бы сподобился подумать о чистке французских реликвий».

Удивительно, что он смог ограничиться лишь брошенным в камин пергаментом, потому как разозлили эти строки безмерно. Вот тебе и вся благодарность, вот и тоска по отбывшему мужу. Вот и доверие тебе, Люциус, после двадцати пяти лет брака. Оправдывайся своими писульками, соглашайся на сомнительные авантюры, ищи способы всё исправить. Прав был Северус, когда говорил, что нет никого, кто может сделать больнее, чем семья, чем любимая. Что ж, Снейпу хотя бы повезло не тешить себя надеждами, если это можно так назвать.

Мрачные думы прервал многоголосый смех из столовой, совершенно точно принадлежащий подопечным Митько Дрожича, который заведовал в Дурмстранге всем, что касалось зелий. Трое помятого вида парней и две девицы сидели за центральным длинным столом, передавая друг другу стакан с сомнительным содержимым. Празднование свойственного русскоязычным странам Дня равноправия не прошло для них бесследно — и тем удивительнее было узнать Грейнджер среди двух обладательниц пышной копны кудрей. Абсолютно точно это была веселящаяся, беззаботная Грейнджер, которая в попытке сдержать хохот прислонилась лбом к плечу сидящего рядом черноволосого юноши и прикрыла глаза рукой. Тот смешливо похлопал её по спине под каскадом вьющихся волос, впихнул в руки стакан и что-то ответил девице слева. Грейнджер в новом приступе веселья откинула голову назад и вцепилась в несчастный стакан, как будто от него зависела её жизнь, и в этот момент где-то в глубине у Люциуса мерзко ёкнуло сожаление.

Он отогнал это мимолётное ощущение и, обзаведясь собственным завтраком, устроился поодаль, намереваясь спокойно поесть, а затем… Затем, на самом деле, чёткого плана не было. Мелькнула мысль прогуляться к озеру, проветрить голову и вычистить пепел, которым присыпало все чувства утреннее письмо, после чего заняться, вероятно, делом.

Для дела, как бы не претило это признавать, нужна была Грейнджер. Несмотря на то что половина заколочной проблемы действительно решалась посылкой, прибывшей утром вместе с запиской от Нарциссы, оставалась вторая половина, напрямую связанная с изготовлением нужных субстанций. Если с чарами Люциус управлялся мастерски и его память благодарно принимала новые движения палочки и формулировки, то с более материальными вещами дела обстояли на порядок хуже. Тот же рябиновый отвар, входящий в школьную программу Хогвартса, он не варил уже лет «-цать». А зачем? Что в первую, что во вторую войну был жив Северус, у которого получалось возиться с котлами не в пример лучше, а мучить себя с непонятной целью Люциус не любил. Раздавать поручения же — наоборот. Все счастливы, все на своих местах.

Теперь же, зная о том, что мракоборцы обязаны сдать зелья не ниже, чем на «Превосходно», он был совершенно уверен, что сможет делегировать это неприятное занятие и сейчас. Тем более как же удобно вышло, что мисс Грейнджер удалось влиться в общество ещё большего количества рабочих рук. Вероятность, что они верно поймут гений Снейпа и не испохабят рецепт, особенно с учётом крайней степени уважения к нему «золотой девочки», казалась довольно высокой, а значит, шпильку Батори можно смело вычёркивать из списка проклятых вещиц. В отличие от мордредовой плётки, о которой он так до сих пор ничего и не выяснил.

И тем не менее ещё существовала необходимость поговорить и договориться с «кураторшей».

Её гриффиндорское упрямство вкупе с неизбывной любовью к подробным объяснениям и сованию вздёрнутого носа не в своё дело определённо станет ещё одним испытанием, и с учётом последних затруднений Люциус не был так уж уверен, что ему не придётся пожертвовать спокойствием в артефакторной, чтобы переложить грязную работу на не очень-то и хрупкие мракоборческие плечи.

«Или зельеварческие», — с иронией подметил он, допивая первую чашку кофе этого дня.

Покончив с завтраком, компания за соседним столом потихоньку потянулась к выходу, замыкаемая Грейнджер вместе с её соседом. Та, будто ощутив на себе чужой взгляд, затормозила в дверях, но не стала долго удерживать внимание на не шевельнувшем и бровью Люциусе и, благодарно пожав предплечье провожающего, направилась налево из широких дверей столовой. Вероятно, к выходу из замка.

Мальчишка посмотрел ей вслед с пару секунд, затем перевёл своё внимание на Люциуса. Тот едва слышно хмыкнул под нос и позволил себе невербально скользнуть в его сознание. Неглубоко так — по верхам. Но даже этих верхов хватило, чтобы едва удержать каменное выражение лица. Милостивая Цирцея, этот щенок что, ревнует? Кого, Грейнджер? К нему, Люциусу? Это ещё что за новости?

Мир определённо сошёл с ума.

Он мог понять жену. С трудом, конечно, но он мог представить себе, как выглядит со стороны его спешный отъезд к соплохвосту на рога, последующие скандальные статейки с колдо, попахивающие оправданиями письма и просьбы. Но чтобы какой-то местный недоучка, не читающий британских газет, всерьёз считал, что сиятельный Люциус Малфой закрутил интрижку с грязнокровкой в первый же месяц совместной работы?

Жаль, что не успел в своё время спросить у Северуса, что употребляют зельевары, чтобы так качественно терять связь с реальностью.

Хотя не исключено, что тогда Драко пришлось бы принять на себя обязанности главы рода слишком рано.

Зал опустел. Вместе с ним опустела и чаша терпения Люциуса — срочно нужно было на воздух, чтобы влажный ветер вкупе с тёплыми солнечными лучами выдул всю мразь этого утра и помог прийти в себя. Удивительно, насколько хорошо помогала справляться с отвратными мыслями чёткая последовательность совершенно обыденных действий: допить кофе с мягким печеньем, левитировать посуду в кухонное окно, в очередной раз отметив приятное течение магии между пальцами и палочкой, ополоснуть руки в уборной неподалёку, оправить воротник рубашки и степенно направиться в сторону своих комнат, чтобы забрать мантию для прогулки.

* * *

Мысли упорно возвращались к Грейнджер и предстоящему разговору о сборнике.

Окажись они в схожих условиях дома, едва ли Люциус вообще дал бы ей прикоснуться к чему-то подобному. И тем более пользоваться в вполне практических целях — чтобы грязнокровки наложили руки на наследие чистого гения своей области? Когда это самое наследие уже прочно осело в библиотеке Малфой-мэнора? Не для того Снейп эти рецепты разрабатывал, достаточно простые, но элегантные и требующие определённой ловкости.

Обладала ли этой ловкостью, кстати, Грейнджер?

Та явилась, легка на помине — выпорхнула из своих покоев, на ходу запихивая в сумочку что-то похожее на томик «Нумерологических подходов к зельеварению». Едва не сбила его, Люциуса, с ног, пока, низко наклонив голову, завязывала на затылке хвост из кудрей с помощью какой-то магловской лентообразной штуковины.

— Куда же вы так торопитесь, мисс Грейнджер? — усмехнулся Малфой, придержав спешащую девицу за плечи. Та вскинула голову, едва не заехав теменем ему в подбородок, и попятилась.

— А вам какое дело? Хотите продолжить работу вместо положенного выходного?

— Помилуйте, я ещё не выжил из ума, — продолжил Люциус в том же духе, чувствуя, как вид выбивающихся из хвоста кудряшек забавляет больше, чем раздражает откровенным наплевательством на внешность. Грейнджер была похожа в этот момент на нахохлившегося совёнка, которого чудом поймал в ладонь юный магозоолог. — Просто хотел поздравить вас с прошедшим праздником, раз вчера не представилось случая.

Она с подозрением сощурилась, аккуратно высвобождая плечи из чужой хватки и делая пару шагов назад.

— Мне как-то с трудом верится, что у вас всё может быть просто, — наконец протянула Грейнджер, распуская волосы и пытаясь снова собрать их в более опрятную причёску. Естественно, без особых успехов. — Если так, то вот она я, мистер Малфой.

— Вот она вы, — едва сдерживая неуместный пока что смешок, отзеркалил он. — Желаю вам, мисс Грейнджер, в светлый праздник Восьмого марта продолжать исполнять свои прямые обязанности так же хорошо, как и всегда: быть украшением немногочисленного мракоборческого коллектива, цвести, как лучшие из роз, радовать глаз сослуживцев и нашего дражайшего министра…

— Вы вообще в курсе, что это за праздник?! — взвилась девица, перебивая.

— Конечно, моя дорогая. Международный женский день. И было бы досадным упущением с моей стороны не пожелать вам простого женского счастья, если не в клане Уизли, то…

— Нет, вы точно сошли из ума! Восьмое марта — это день борьбы женщин за равноправие с мужчинами, вот такими шовинистами, как вы! А ведь женщины в магическом сообществе всё ещё не обладают полным набором свобод, чтобы вы понимали!

Она начинала всё больше распаляться и сыпала именами каких-то маглок, старавшихся сделать жизнь своих сестёр легче. Почему они называли друг друга сёстрами?

Люциус фыркнул, но как-то добродушно, не едко. Проследил взглядом вьющуюся прядь у виска, скачущую при бурной жестикуляции, насмешливо изогнул бровь, ожидая окончания тирады.

Да уж, вывести девчонку на эмоции с помощью сомнительных комплиментов оказалось до безобразия легко, почти скучно. Но Грейнджер так потешно злилась, не понимая, что он вполне разбирается в истории этого магло-магического европейского праздника ещё со времён путешествий в восьмидесятых и теперь попросту веселится, наблюдая за непритворным возмущением.

— …а в этом году Организация Объединённых Наций обратила внимание на гендерное неравенство в сфере начального и среднего образования, и магической Британии стоило бы тоже следить за мировыми…

Гермиона внезапно умолкла, напряжённо вглядываясь в умиротворённое лицо напротив. Люциус не смог сдержать улыбку, и уголок губ предательски дёрнулся вверх, выдавая истинное отношение к происходящему.

— Вы… вы что, подкалываете меня? Вы всё знаете и просто смеётесь надо мной и над женскими правами, Малфой?

Она пару раз шокированно выдохнула, запуская руку в беспорядок на голове, и отвела взгляд в стену коридора, так и оставаясь: опешившая и с глупо приоткрытым ртом.

— Согласитесь, поздравлять вас с успехами в освобождении домовых эльфов было бы чересчур.

— Да уж, такого я от вас не ожидала бы, это точно, — согласно буркнула Грейнджер, понемногу приходя в себя. — Ну вы и мерзавец, а. Что не поздравление, то насмешка. Вы ведь в курсе, что домовиков освободили только из поместий Пожирателей Смерти, и то — почти насильно.

— О, мисс Грейнджер, из первых рук, из первых рук, кто как не я, — усмехнулся Люциус и перевёл тему, наконец заканчивая с этим фарсом: — Вообще, действительно хотел поговорить с вами по делу, но вы вчера так увлеклись нашим польским другом из зельеварни, что я не смел тревожить ваш томный вечер. Зайдёте ко мне?

Грейнджер поджала губы и шумно выдохнула через нос, похожая на разъярённую мантикору — такую же взъерошенную и едва ли не бьющую себя по бокам скорпионьим ядовитым хвостом. Мерлин всемогущий, вот как можно удержаться от подобных моментов, скрашивающих бесцветные дни на отшибе магической Европы?

Люциус, повинуясь заложенной воспитанием вежливости, слегка театрально указал раскрытой ладонью в сторону своих покоев и закатил глаза к потолку, когда Грейнджер резко развернулась и широким раздражённым шагом проследовала в указанном направлении. Три двери она буквально пролетела, похожая на прибывающий Хогвартс-экспресс, остановилась и смерила хозяина комнаты всё ещё недовольным взглядом. Неспешно приблизившись, Люциус повёл древком, снимая защитные чары.

— Прошу, мисс Грейнджер. Ваш кавалер даже не заметит задержки.

— Он не мой кавалер, мистер Малфой, прекратите. Давайте по сути, и я пойду. Хватит с меня уже ваших острот на сегодня.

Он мельком осмотрел коридор на наличие чужих ушей и скользнул следом, запирая дверь снова и накладывая изолирующие чары.

— К делу так к делу, — хмыкнул Люциус, направляясь к столу, где в ящике его уже заждалась присланная из Британии брошюра.

Как, должно быть, Грейнджер неуютно чувствовала себя в чужом пространстве, с одной стороны, оставаясь настороже, а с другой — борясь с соблазном откровенно пялиться в попытке запомнить крупицы быта другого человека, так сильно отличающегося от её собственного. Она несколько раз вдохнула глубже обычного, помялась на месте, а потом, будто преодолев стеснение и приличия, без приглашения устроилась в одном из кресел у камина. Практически так же, как ждал её он сам — подумать только! — несколько недель назад.

— Что вам сказали в лабораториях?

— Что у нас на редкость паршивая коммуникация для коллег, — не полезла за словом в карман Грейнджер. — Вы же сами у них всё уже узнали. Чего хотите теперь от меня?

— Плодотворного сотрудничества, вероятно.

Довольно расплывчатое понятие, на самом деле, но в том и суть — хотел от неё Люциус одновременно много и мало: чтобы не стояла над душой, пока он занимается интересующими артефактами, не отвлекала по пустякам, как это произошло вчера с поисковиком — ведь после демонстративного хлопка дверью рабочее настроение ускользнуло безвозвратно. А, и, конечно, зелье. Вот оно, третий рецепт на девяносто четвёртой странице, мелко начёрканный среди описания свойств природных минералов.

Из кресла послышался терпеливый вдох. Люциус с лёгкостью поставил бы галлеон на то, что сейчас Грейнджер откроет рот и начнёт выговаривать что-то насчёт его отказа в помощи.

— А вы сами просто предел мечтаний, а не коллега, мистер Малфой. Ещё вчера…

Что и требовалось доказать.

— О, да бросьте. С этой мелочью вы способны справиться самостоятельно. Зачем вам я? Для моральной поддержки?

Он поднял взгляд со страницы на собеседницу.

Грейнджер раздражённо уставилась в ответ, стиснув мягкие подлокотники кресла.

— От вас моральной поддержки — как от козла молока!

Вообще здесь стоило бы припомнить ей Таллин, но Люциус промолчал, обрывая пикировку.

— Скажите, вы способны сварить вот это? — Месяца наблюдений хватило, чтобы понять: делового тона обычно бывает достаточно, чтобы переключить Грейнджер с праведного гнева на нечто более способствующее работе.

— Эликсир из мандрагоры, настойка растопырника… Погодите, это что, почерк профессора Снейпа? Он варил из сложносочинённых ингредиентов что-то для драгоценностей?

— Верно, и это не раз спасало при необходимости очистить украшения, которые имели в составе зачарованные элементы. Так сможете?

Грейнджер задумчиво пожевала губу, борясь с соблазном перевернуть страницу.

— Ну, если все промежуточные вещества готовить самим… Теоретически да, но на практике мне бы не повредила лишняя пара рук.

— Видите, как удачно у вас появились друзья в лаборатории, — удовлетворённо подметил Люциус, протягивая руку за записями.

— Нет, погодите. — Грейнджер снова забегала глазами по кривым строчкам. — Он хочет сказать, что для неживых объектов достаточно двух лепестков моли? А что насчёт янтаря? Это же фактически продукт живого существа, да ещё и внутри могут быть насекомые.

— У нас нет янтаря. И ничего даже отдалённо похожего на него в списке, чтобы задаваться этим вопросом сейчас.

— Да как вы не понимаете!..

— Это вы не понимаете, Грейнджер. Не далее как позавчера вы капали мне на мозги скоростью работы. Так вспомните же, что это не исследовательская поездка, а я не ваш министерский коллега.

— А экспериментальные рецепты требуют уточнения и корректировки в зависимости от объекта воздействия, мистер Малфой. Я так понимаю, что никто не испытывал эти составы, кроме вас, так? — Люциус кивнул. — И мы не можем предсказать, как поведёт себя зелье на украшении, для которого его не адаптировали. Поправьте меня, если у вас были не только драгоценные камни, но и поделочные. В том числе образованные из останков живых организмов, а хризопраз, как вы говорили…

— С этого надо было начинать. Сколько времени займут корректировки?

Грейнджер задумалась.

— Зависит от ингредиентов? — неуверенно бросила она. — У меня найдётся готовый экстракт на пару попыток, но дальше придётся настаивать новый. Это как минимум несколько дней, я бы даже рассчитывала на неделю-две, то есть либо удаётся со второго раза подобрать рецепт, либо…

— Либо ещё месяц впустую, — закончил за неё Люциус. Да, настойки всегда готовились долго, и именно этот аспект мешал ему всерьёз проникнуться производством снадобий. — Начните хотя бы.

— Сами и начинайте, раз так торопитесь.

В мыслях мелькнула формула удушающих чар. Своя жизнь Люциусу, правда, пока была дорога больше, чем желание поставить на место окончательно потерявшую страх грязнокровку.

— Мисс Грейнджер… — угрожающе начал он, снова требовательно протягивая руку за брошюрой.

— Нет уж, это останется у меня, раз вы не собираетесь заниматься полезной деятельностью. — И откуда в девице столько яда? Даром что с львиного факультета. — Хотя вам бы не помешало — труд из обезьяны сделал человека.

Теперь понятно, почему Драко не мог переносить её в Хогвартсе дольше одного сдвоенного занятия кряду. Читать нотации человеку вдвое старше — шутка ли?

— Грейнджер. Верните. На место.

— И не подумаю. Приходите завтра в лабораторию и заберите сами. Если, конечно, желаете простоять над котлом в одиночку весь месяц.

И она с небывалым изяществом, словно красуясь, вспорхнула из кресла, сунула брошюру под мышку и проследовала к двери.

Люциус, которого взяла лёгкая оторопь от подобной наглости в исполнении обычно тихой и покладистой Грейнджер, ещё несколько минут пытался осознать простую мысль: это она его сейчас сравнила с обезьяной?

* * *

Стоило признать, после этого импровизированного обмена любезностями стало легче — как будто схлынуло напряжение, вышел весь пар, накопленный за утро и прошедшие дни. Свежий прохладный ветер помог окончательно сбросить оцепенение и злость, потрескивание снега под ногами вводило в какое-то особенно умиротворённое состояние, и будто даже отступила тоска по заснеженному английскому саду Малфой-мэнора.

Над головой постукивали дятлы, посвистывали щеглы. Ещё по-зимнему короткие лучи расцвечивали ближайший пролесок, отражались от плотного белого покрова, да так, что было больно смотреть. Пахло смолой и хвоей от попадающихся местами елей. Тишина…

Думать не хотелось, но в голову против воли лезли настойчивые обрывки фраз. Грейнджер умела удивлять. Мало того что она теперь оккупировала практически всё свободное пространство, которое оставалось от подспудной тревожности за собственное весьма туманное будущее, за обстановку по ту сторону Северного моря, так теперь ещё и умудрилась без мыла просочиться туда, где ей вполне физически определённо не стоило находиться.

Ещё свежо было воспоминание об её испуганном взгляде перед аппарацией в Варшаву: мгновение абсолютно чёткого, ничем не скрытого ужаса, которое тотчас сменилось бурным протестом. Месяц!.. месяц прошёл — и Грейнджер уже избавилась от робости, от попыток угодить и найти точки соприкосновения, раз позволяет себе подобные выкрутасы. Что ж, это интересно.

Не сказать, что Люциуса подобное отношение приводило в восторг, но Грейнджер, которая подавляет в себе страх, куда хуже Грейнджер, которая этого страха не испытывает вовсе. Первую можно было сравнить с обскуром: до поры до времени удобна отсутствием отпора, а потом мало не покажется. Лучше уж иметь дело с беззубыми (или не такими уж и беззубыми) попытками уколоть, чем сидеть и ждать, когда полетят заклинания во время очередного приступа, вызванного люстрой или Мерлин знает чем ещё.

К тому же… напряжённая Грейнджер приносила куда меньше пользы: старалась сдерживать свою неуёмную жажду деятельности, имитировала исследование, вместо того чтобы действительно им заниматься. И стояла фактически над душой, бросая косые взгляды — а вдруг Люциус уже задумал какую-то козню?

Нет, оттепель в их отношениях, пришедшая вместе с мартовским солнцем, определённо была сигналом, что Люциус выбрал верную стратегию. Наконец у него созрел некоторый план, и плана этого стоило придерживаться: подзуживать коллегу поневоле, бессовестно эксплуатировать её стремление доказать всему миру свою компетентность и, в первую очередь, встать с ним, Люциусом, наравне — как будто это было в принципе возможно.

Пролесок расступился, открывая взгляду озёрную гладь. Здесь, на берегу, лицо мгновенно прихватило морозом, остатками зимней стужи у незамерзающей воды. Удивительно, что в Дурмстранге не гнушались и погодными чарами — пришкольные воды никогда не покрывались льдом, чтобы оставить место для корабельных манёвров. Невольно вспомнились собственные годы в шотландской глуши: зимой — вечные снегопады, злые ночные метели, на которые в большом зале громко жаловались обитатели верхних этажей Хогвартса. Слизеринцы же благодарили Салазара за мудрость: подземные помещения никогда не вымерзали благодаря водам Чёрного озера, в каминах гостиной и дормиториев силами домовиков поддерживался огонь, и зачастую согревающие приходилось накладывать по пути на завтрак и в классы, а не по возвращении, как это делали когтевранцы, живущие на продуваемой всеми ветрами верхотуре.

Ностальгия, смешанная с горечью упущенных возможностей, подкатила волной совершенно внезапно и смыла с трудом обретённую лёгкость до колкой опустошённости. Да, Дурмстранг и Уилтшир разделяла тысяча миль. Да, в Дурмстранге у Драко не было бы той компании, к которой он привык за одиннадцать лет беспечного английского детства. Но у него не было бы и метки. И привычки жечь дневники в камине собственной комнаты. И, пожалуй, он избежал бы разочарования в родителях. Родителе. Здесь врать себе не получалось — с матерью Драко сохранил ту хрупкую связь, которую сам Люциус удержать во время войны не смог. Возможно, и не хотел, убитый Азкабаном и слишком погруженный в оплакивание былого положения.

Возможно, когда всё закончится…

«Ты едва начал», — с ехидцей подметил внутренний голос.

Что ж, когда всё закончится, Люциус сможет привезти домой не только документ об амнистии, но и приглашение к обучению на мастерскую степень по целительству для своего единственного и всё ещё любимого отпрыска.

А пока… пока на стеклянных куполах играли слепящие солнечные лучи, в паре шагов плескалась о лёд вода Чудского озера, а в окнах коридоров мелькали алые мантии.

Всё шло своим чередом.