Losing My Religion (гет)

В Министерстве всё так же царил полумрак. Что в атриуме, что в коридорах этажа, где располагался Отдел магического правопорядка, что в холле перед массивными дверями, ведущими в зал заседаний Визенгамота. Не то чтобы за три года, которые пришлось провести в условном заточении, не изменилось вообще ничего, но именно здесь эти перемены ощущались как-то особенно смутно.

«Ссылка или изоляция», — отстранённо подумал Люциус Малфой, привычным путём следуя мимо закрытых кабинетов аврората, в котором в этот прекрасный солнечный зимний вторник было подозрительно тихо.

Особенно по сравнению с тем ажиотажем, что он застал три года назад, когда его последним из Малфоев освободили из-под стражи и пригласили сюда, в кабинет Робардса, порядком засидевшегося в своём тёпленьком кресле главы всея мракоборцев.

«Изоляция или ссылка, — повторил он про себя, едва заметно дёрнув уголком губ. — На Азкабан фантазии не хватило, так придумали эту блажь».

На деле же жаловаться Малфоям было грешно: в первый суматошный послевоенный год их, конечно, таскали сюда по первому чиху (и не важно, что волшебнику нужно ещё умудриться подхватить что-то подобное), но как-то несерьёзно и практически без огонька. Да, были и обыски в поместье, и конфискации, но по делу — и только действительно опасные артефакты по итогу отправились в загребущие руки Отдела тайн. Впрочем, это не особенно удивляло: протекция «святого Поттера», как язвительно выразился Драко ещё на Мерлин бы помнил каком курсе, работала не только на суде, где тот со своей грязнокровой подружкой разве что из кожи вон не полез, стараясь закрыть долг перед Малфоями.

В общем и частности, их семья практически не пострадала от рук пришедших к власти орденцев, едва ли преуспевших в том, чтобы вырулить Магическую Британию из разрухи к светлому будущему. А кто уж как видит это будущее — так это не их, Малфоев, дело. Сидите спокойно по домам и радуйтесь, что за окном шумят кроны яблонь и вишен, а не ветра над Северным морем. И делиться своими соображениями вам, дорогие, тоже ни к чему — да и кто с вами, опальными, захочет водить дружбу? И уж тем более подвергать письма цензуре нового состава министерских чиновников. Палочки? Что ж, палочки мы, конечно, вернём. Ах, мистер Малфой, какая жалость, что ваша была уничтожена! Ах, мистер Малфой, как жаль, что мистер Олливандер не хотел бы видеть вас у себя! И уж точно мы безмерно сочувствуем вам из-за решения Министерства о полном запрете международной переписки. Времена такие; сами понимаете, что легко отделались.

И уж точно эти крысы убедились, что во всём поместье не осталось ни единого невскрытого ящика, где можно было бы спрятать запрещёнку. Обоснования? Да полно вам, Люциус, какие обоснования? Ещё скажите, что не были Пожирателем. А те палочки, что у вас дома, мы, конечно, изымаем. Кто знает, какие дела с их помощью творились, пока у вас гостил Сами-Знаете-Кто? То-то же.

Домовики? Знаете, в Министерстве сейчас такому любопытному проекту дали ход! Говорят, что внешкольными стараниями «золотой девочки» — ох, простите, мисс Грейнджер — эльфов, принадлежащих Пожирателям, временно размещают в восстанавливаемом Хогвартсе. Их магия просто незаменима! Не волнуйтесь, вам позволено оставить одного домовика — чисто из уважения к такому древнему чистокровному роду. Но только в качестве свободного существа и только по желанию самого эльфа — кто же будет спорить с ними, раз они захотят служить прежнему хозяину? Да и прецедент можно будет использовать для продвижения проекта об их независимости, который сейчас проходит тщательнейшее рассмотрение перед (мы практически не сомневаемся, мистер Малфой) принятием.

Ох, чуть не забыли упомянуть: закон запрещает свободным домовикам трансгрессировать с их нанимателями (ха!) куда бы то ни было.

А летучий порох эти мордредовы дети, конечно, оставили. Как напоминание, что огромный камин, по праву считающийся жемчужиной гостиной, отрезан от сети.

И вот теперь, спустя три года практически полной изоляции от магического и не очень мира, лорда Малфоя ждал не самый сложный выбор: избавиться от этого невыносимого положения и опалы тремя годами раньше положенного срока или же продолжать прозябать в безвестии, наблюдая, как дела их постепенно приходят в упадок. А выбор этот ему предоставил счастливый — или не очень, тут уж как посмотреть, — случай.

И случай этот сейчас ждал его в кабинете главы аврората вместе с портключом, активирующимся в три часа пополудни, то есть примерно через девяносто минут.

Случай этот носил имя вопиющей неспособности нового Министерства договариваться с коллегами на материке, которые, может, и не поддерживали Тёмного Лорда, но и не отрицали здравого смысла вложенных им чистокровных идей. А также имя полнейшей некомпетентности штатных артефактологов-мракоборцев, что тщились побороть особо заковыристые авторские проклятия, наложенные на крайне ценные предметы, и просто передавали их на утилизацию. Материковым коллегам такой подход, разумеется, был не близок — и вот он здесь, обязанный своими руками снимать то, на что не хотели подписываться ни те, кто всю войну отсиживался по ту сторону Ла-Манша, ни те, кто обязан был исполнять свой долг службы.

Казалось бы, чего не хватает? Снятие Надзора? Будет вам, Малфой, снятие Надзора: с Нарциссы — спустя три месяца вашей работы, с Драко — попозже (зависит от ваших успехов на европейском поприще). Отмена цензуры и ограничений на переписку? Сколько угодно, как только вы уедете. Реабилитация имени? Бросьте — поправите свои дела, дадите пару приёмов, от вас не убудет. Правда, придётся немного подождать, пока снимут изоляцию поместья, но это ведь не так страшно, верно?

И все эти радужные перспективы относительно свободной жизни в предстоящие полгода-год за границей основательно приземляло наличие няньки из числа министерских. Не могли же наши доблестные служители порядка отпустить одного из ближайших пособников Сами-Знаете-Кого на вольные хлеба? Он ведь там мигом и палочку найдёт, и новую шайку сколотит. А в то, что ему, как и почти двадцать лет назад, хотелось просто спокойной жизни, — да, конечно, так мы и поверили.

Личность этой няньки в их милейшей переписке с Робардсом не упоминалась, но Люциус практически не сомневался, что и с этим несчастным он будет вполне способен справиться, как только всё же обзаведётся древком. Стоит только захотеть — а он не хотел, только не когда на кону опять, Мордред их подери, было благополучие семьи. В чём он ещё не сомневался, так это в том, что этот бедолага окажется в науке создания тёмных артефактов полным профаном и будет только болтаться под ногами, постоянно зудя, что использование тёмной магии запрещено. А как вы предлагаете, дорогие мракоборцы, снимать такие проклятия? Потрясающая наивность, он бы и вправду не удивился, выдай они что-то подобное.

Тем временем зачарованные часы в нагрудном кармане мантии едва ощутимо нагрелись и тут же остыли, сигнализируя, что он прибыл как раз вовремя, чтобы успеть к началу этого цирка. Звук шагов по гулкому полу длинного коридора затих, когда Люциус Малфой приблизился к невзрачной двери обители главы аврората, дважды небрежно постучал костяшками пальцев по испещрённому светлыми прожилками дереву и, не дожидаясь ответа, вошёл.

Сколько себя помнила, Гермиона не любила летать. Нет, она, бесспорно, комфортно чувствовала себя в самолёте, когда они с родителями на летних каникулах отправились на континент. Но все эти магические способы перемещения: мётлы, полёты на гиппогрифе без какой-либо амуниции, тот же фордик Уизли, о котором ходили легенды, — были совершенно не для неё. И сейчас, стоя на корабле, который преодолевал воздушное пространство над Данией, она мечтала, чтобы эта посудина всё-таки заняла положенное ей место — в воде.

Правда, один плюс в такой поездке был — сейчас удалось выкинуть из головы результат разговора в Министерстве трёхдневной давности. Всё время с того момента Гермиона провела в торопливых сборах: обновила чары на небольшом чемоданчике (ах, если бы все продвинутые заклинания давались так же легко, как незримое расширение), сложила аптечку и небольшую стопку книг по артефакторике и тёмным заклятиям, отправила Живоглота докучать Джинни и годовалому Джеймсу, договорилась на ближайшей совятне, что её почту будут передавать Гарри в течение всей поездки, а после наложила на квартирку невообразимое количество защитных чар, внезапно поймав какую-то грюмоподобную паранойю. Теперь же, когда Британия была так далеко, а отступать стало совсем уж поздно, она поняла, что трусит. Резкие порывы ветра, изредка пробивающиеся через окружающий корабль воздушный пузырь, позволяли слегка проветрить голову, но так и не смогли заставить успокоиться.

Напряжение усиливалось по мере того, как они приближались к Дурмстрангу. Отсюда ещё не было видно знаменитых куполов северной школы, но вокруг уже фонила магия, как будто струями движущаяся вместе с кораблём к крупному стоку, как бурная река сбегает с гор в озеро у подножия. А озеро действительно было, и показалось из-за горизонта оно куда быстрее, чем Гермиона рассчитывала. Она думала, что времени будет побольше, а теперь его не осталось совсем, но готовой себя Гермиона не чувствовала. Ни капельки. Мало того что Дурмстранг крайне неприязненно относился к маглорождённым на своей территории (а к хорошему отношению, как в перекроенной за три года магической Британии, быстро привыкаешь) и было совершенно непонятно, что за фортель могут выкинуть волшебники принимающей стороны, так ещё и компания, с которой она прибыла сюда, вызывала опасения.

В газетах могли сколько угодно писать, что Малфои вернулись на путь истинный, она сама могла сколько угодно свидетельствовать в их пользу при разбирательствах в первые послевоенные месяцы, но правда была такова, что Гермиона всё равно робела. Не перед Драко, нет, и не перед Нарциссой, хотя и тот, и другая были отменными чародеями. Люциус Малфой всё ещё внушал ей мало доверия, если говорить по правде, и несколько коротких встреч три года назад и одна вот сейчас, перед самым отправлением, никак не могли этого изменить. И это если вовсе не припоминать тот самый разговор в кабинете у Кингсли в присутствии возглавляющего аврорат Робардса, когда Малфой-старший разве что не плевался ядом от новости, кого именно он обязан сопровождать в этой поездке. Что ж, она и сама была примерно в таком же восторге от компаньона, но её, как и Люциуса, никто не спрашивал. Она была лучшей по обезвреживанию артефактов в стенах Министерства и крайне лояльным текущей власти лицом, а у него имелось бессрочное приглашение в Дурмстранг и обширные познания в тёмной магии.

Просто команда мечты.

Гермиона поёжилась от очередного пронзительного порыва ветра, когда корабль начал снижаться к поверхности озера. Да, это, конечно, не война, она сама уже порядком повзрослела и научилась держать себя в руках, но сейчас всё равно не хватало ребят. И пусть их связь уже не была такой крепкой, особенно когда Рон ушёл из аврората после очередного рейда, едва не стоившего ему жизни («Не могу, Герм, это всё не для меня. Я не хотел умирать на войне, а теперь и подавно не хочу!»), Гермиона всё равно предпочла бы, чтобы здесь были они, а не Малфой. Чёрт с ним — с доступом, договорились бы как-нибудь, да и по части артефактов она в себе не сомневалась. Что там такого оставил Каркаров, что они не смогли бы обезвредить? На крайний случай всегда существовал протокол, по которому зачарованную вещь можно было бы признать необратимо тёмной и уничтожить.

Тем временем пузырь вокруг корабля лопнул, подняв мириады брызг студёной озёрной воды. Издалека, ослепив на мгновение сиянием в лучах тусклого зимнего солнца, сверкнули стеклянные купола Дурмстранга. Гермиона непроизвольно задержала дыхание, сполна глотнув морозного воздуха, и открыла глаза пошире, стараясь охватить взглядом открывающийся пейзаж. С её первого прибытия в Хогвартс прошло больше десяти лет, и этот момент словно вернул её в детство, когда она ещё не знала горечи утрат, боли предательства, тихой злобы на одно безносое существо, отравившее их поколению всё детство. Она вцепилась в борт корабля и замерла, охваченная этим восторгом, не в силах ни сдвинуться с места, ни наложить согревающие и сушащие чары — холод казался таким незначительным сейчас.

Сзади внезапно раздался знакомый голос, и всё волшебство момента схлынуло в небытие.

— Мисс Грейнджер.

Она обернулась, вздрогнув, и попыталась прийти в себя, прежде чем Малфой успеет отпустить какую-нибудь остроту, возможно даже что-то про гиппогрифа и новые квиддичные кольца.

— Мистер Малфой.

Молодец, Гермиона, ты просто верх красноречия.

Она ещё немного помолчала, ожидая, что Малфой раскроет ей секрет своего появления, но он, очевидно, просто вышел подышать воздухом на палубу и проявил банальную вежливость. Гермиона едва слышно вздохнула и вернулась к созерцанию всё приближающегося здания, у подножия подёрнутого туманной дымкой.

Малфой остался стоять у выхода из подпалубных помещений, прямой, как на приёме у королевы. Его присутствие нервировало, и, хоть Гермиона старалась не выдать дискомфорта, казалось, что он совершенно точно его заметил и остался, чтобы ещё сильнее вывести её из себя. А ведь они даже ещё не на месте…

— Мистер Малфой, — взвинченная из-за бьющего в спину взгляда, начала Гермиона, снова обернувшись, — вы знаете, где мы территориально?

Тот хмыкнул, окинув её взглядом, явно не настроенный идти на сотрудничество.

— Удивительно, что вы не выяснили это самостоятельно, мисс Грейнджер. Потрясающая неосторожность с вашей стороны — согласиться посетить школу, куда годами не ступала нога грязнокровного волшебника, и не озаботиться элементарными вещами. Впрочем, чего ещё ждать от нашего доблестного аврората.

Гермиона поджала губы, сдерживаясь, чтобы не ляпнуть что-то необдуманное. Поддеть Малфой мог как никто другой, но самое отвратительное — сейчас он был прав. Но разве она могла что-то сделать с тем, что Дурмстранг настолько закрыт от всего мира? Гермиона пыталась добиться от Отдела международного магического сотрудничества новой информации всеми правдами и неправдами, но не узнала ничего, о чём не рассказывал бы ей Виктор. Сам он, к сожалению, в данный момент находился вне досягаемости на сборах, а совой направлять послание было бы слишком долго, и по итогу покинуть Британию пришлось на свой страх и риск.

Все её знания сводились к минимальному описанию климата, окружения школы и основных порядков учеников. И ровно ничто из этого не могло помочь им в работе, по крайней мере, на первый взгляд. Хотя наличие рядом озера, конечно, стало бы полезным в ряде ритуалов, связанных с лунным светом, в остальном же она понятия не имела, что им предстоит сделать. Мерлин побери этих таинственных любителей тёмной магии. Чем они там вообще занимаются, если не могут сами обезвредить творчество своего директора? Зачем подвергать бессмысленной опасности её и Малфоя?

Затянувшееся молчание прервал голос, выдернувший Гермиону из потока мыслей:

— Мы в Эстонии. Если быть точным, недалеко от Смольницы и русской границы.

Память услужливо подкинула ей карту Европы. Да уж, вот об этом регионе Гермиона даже не думала. Во время визита заграничных гостей на четвёртом курсе ходили слухи, что Дурмстранг расположен где-то у полярного круга. Может, Швеция, может, Финляндия, да та же Норвегия, на худой конец, но реальность оказалась куда прозаичнее. Она не могла назвать себя знатоком славянской Европы, но и поверить в то, что в лютеранских (а до того — католических) странах магическую школу увенчают такими куполами, какие она видела сейчас, так и не смогла. Что ж, Эстония все объясняла. Даже то, что Виктор со своим болгарским детством не чувствовал себя чужим в этой стране и отзывался крайне положительно.

Задавать какие-то ещё вопросы показалось уже неуместным, рассказанного было вполне достаточно для одного раунда взаимодействия и сохранения хрупкого нейтралитета. Гермиона уронила негромкое «благодарю» и, окончательно продрогнув, покинула палубу, чтобы успеть подготовиться к схождению на берег и знакомству с местными коллегами.

* * *

На солнечной маленькой пристани почти у подножия института Дурмстранг в этот день оживлённо сновали местные мракоборцы. Даже то небольшое количество служащих создавало какую-то непонятную Гермионе суету, которую вдобавок поддерживали высыпавшие на улицу студенты. Их алые плащи, отороченные мехом, сияли в ярких лучах, слепя блеском золотых пуговиц и отвлекая от мрачных мыслей и ностальгии. Когда-то очень давно Гермиона хотела оказаться здесь. Может быть, ученицей, может быть, обычной гостьей — подругой Крама (ох, какой же не избалованной вниманием она была), может быть, приглашённым исследователем — артефактологом или зельеваром. Но получить приглашение в качестве няньки для более опытного тёмного мага, который, к тому же, прекрасно осведомлён об их статусе кво… Да, это нельзя было назвать пределом мечтаний.

Она сошла на берег после Малфоя, благодарно подав руку их встречающему — мистера Мяги, с которым она некоторое время обменивалась письмами о состоянии местных артефактов, нельзя было упрекнуть в отсутствии элементарной вежливости, в отличие от её компаньона. Тот вообще представлял собой сплошную загадку: то он приглушённо костерит Бруствера за закрытой дверью, то уже в коридоре у приёмной, покорный судьбе, принимает из её рук тут же зачарованную в порт-ключ ленточку, которая минутами ранее удерживала пергамент с условиями его участия во всём этом мероприятии. То он игнорирует её на протяжении полёта через половину Европы, то выходит к ней на палубу и приветствует первым. В одно мгновение насмехается над её беспечностью (и вовсе она не беспечная!), а в другое — делится ценной информацией. Сейчас же, бросив на него мимолётный взгляд, Гермиона заметила лёгкий заинтересованный блеск в серых глазах и напряглась ещё сильнее. Что бы ни скрывал Малфой, на пользу ей это пойти не могло.

— Прейли Грейнджер, герра Малфой, — к ним приблизился невысокий волшебник в тёмной форме, с виду похожей на одежду учеников, — меня зовут Карл Раудис, и я приветствую вас от лица директора института Дурмстранг. Боюсь, что не смогу представить вас незамедлительно, поскольку сейчас он в отъезде, но мы бесконечно рады принимать здесь таких важных гостей и исправим это недоразумение, как только появится возможность. Как ваша дорога?

— Спасибо, всё в порядке, мистер Раудис, — дружелюбно улыбнулась ему Гермиона. — Ваш корабль впечатляет. Виды здесь просто сумасшедшие.

Едва заметный смешок Малфоя она скорее почувствовала спиной, чем услышала, — её компаньон определённо был в курсе того, как она несколько часов проторчала на продуваемой всеми ветрами палубе, борясь со своим дискомфортом, если не сказать иначе.

— Боюсь, мисс Грейнджер предпочитает порт-ключи полётам, — вклинился в разговор Малфой. — Рад снова видеть вас, Карл. Как ваши отец и брат? Я слышал, Вилле решил попытать счастья в нашей глуши.

Пару секунд Гермиона хлопала глазами, что вряд ли ускользнуло от небольшой группки стоящих на некотором отдалении мракоборцев. Она скользнула по ним профессиональным взглядом, пытаясь припомнить, видела ли кого-то среди делегации Дурмстранга в девяносто четвёртом. Ни одного знакомого лица. От этого стало ещё более неуютно, и она, насухо сглотнув своё возмущение от комментария Малфоя, вернулась к их небольшому обмену приветствиями.

— Мне очень неловко прерывать вас, — включила деловой тон Гермиона, — но в первую очередь мы здесь по делу. Мистер Раудис, если вы не возражаете, я бы хотела осмотреть те артефакты, насчёт которых мы общались с мистером Мяги.

— Да-да, конечно, — спохватился тот, — прошу.

Он, казалось, не был удивлён отсутствию у посетителей большого количества вещей, хотя задержаться, по самым оптимистичным прикидкам Гермионы, им пришлось бы как минимум до начала лета. Вообще решение отправить их сюда именно сейчас, в разгар зимы и учебного года, казалось по меньшей мере странным, если не абсурдным…

Она задумалась и упустила момент, когда внезапное столкновение с какой-то твёрдой преградой вышибло из неё дух. Гермиона глотнула воздуха и застыла с приоткрытым ртом, наблюдая, как Малфой с их сопровождающим удаляется от неё на добрый десяток шагов. Сзади подоспел мистер Мяги.

— Прейли Грейнджер, с вами всё в порядке?

— Вполне…

Она так и не смогла понять, в чём дело, пока не попробовала продолжить путь с тем же итогом.

На них с Мяги обернулись мракоборцы. Послышались шепотки. Гермиона замерла и, протянув руку, ощупала воздух. То, что должно было ощущаться примерно никак, на деле оказалось прозрачной стеной огромного купола, накрывающего школу. Купола, через который она не могла пройти.

— Они что…

— …Мара и все её мавки…

— …притащили грязнокровку…

— …неслыханно…

— …маглы в аврорате…

На руке нестерпимо зачесался шрам. Чудно.

— Прейли Грейнджер! — К ней спешил Раудис, за ним, недвижимая, маячила фигура Малфоя. — Что случилось?

— Ох, Карл, я боюсь, что это моя вина, — сознался Мяги, единственный, кто мог что-то знать о коллегах с островов. — Я совершенно забыл про барьеры Дурмстранга, когда получил предложение от министра Бруствера…

— Но мы не можем…

— Да, но условия…

Они отошли от Гермионы на несколько шагов. Та лишь молча глянула на приближающегося с другой стороны барьера Малфоя, поймала его слегка насмешливый взгляд. Знал ведь, чёрт, что так будет! Знал и не предупредил. Ни её, ни министра, ни их провожатых. Надеялся, что там он окажется на свободе? Что Гермиону вышлют, а сам он останется счастливо в этой Эстонии? Да чёрта с два она плюнула бы на свои обязанности. Понять бы только, в чём заключается суть возведённых вокруг Дурмстранга щитов.

Мерлин всемогущий, эти пуристы пошли даже дальше, чем Волдеморт в своё время! Если политика особо нетерпимых директоров Хогвартса заключалась в простом недопуске маглорождённых, то здесь явно этим не ограничились, обороняя замок не только от маглов как таковых, но и от маглорождённых волшебников — как будто они были скотом, неразумными животными, которым заказан вход в человеческое жилище.

— Боюсь, прейли Грейнджер, мы вынуждены отказать вам в посещении института Дурмстранг, — звенящим голосом начал Раудис. Мяги рядом с ним нервно переступил с ноги на ногу с виноватым выражением лица. — К сожалению, наши барьеры не позволяют нечистокровным волшебникам заходить на территорию замка. Мы сделаем всё возможное, чтобы герра Малфой завершил работу как можно скорее, а вы можете провести время либо в деревне неподалёку, либо же мы организуем вам порт-ключ в Лондон, чтобы не причинять неудобств повторным перелётом…

«Не причинять неудобств!»

Гермиону прорвало:

— Многоуважаемый мистер Раудис! — отчеканила она, кладя ладонь на пристёгнутую поверх брюк кобуру с палочкой. — Я сотрудник британского аврората, ликвидатор проклятий и артефактолог, а не девочка на побегушках! У вас существует договорённость с министром Бруствером, согласно которой вы обязаны предоставить полный доступ к территории учебного заведения в целях обезвреживания оставшихся тёмных предметов ради безопасности учеников, и в этом документе абсолютно точно указано моё имя как наиболее компетентного для выполнения поставленной задачи лица. Кроме того, вы настаивали на присутствии бывшего Пожирателя Смерти, вероятно, приложившего руку к зачаровыванию некоторых вещей, и согласились с условиями, на которых он покинул страну, в том числе сопровождение заранее оговорённого лица, коим я и являюсь. Верно ли я поняла, что вы более не нуждаетесь в наших услугах и расторгаете соглашение? Прекрасно, я немедленно извещу об этом министра.

Грейнджер ощутила, как от злости буквально шевелятся волосы на затылке, а Малфой с насмешкой посматривает на трепещущие кончики кудрей у неё на плечах, будто напитанные рвущейся наружу магией. Но тон остался деловым, хоть и немного повышенным, и Гермиона действительно имела возможность исчезнуть отсюда вместе с Малфоем по первому же признаку ухудшения ситуации. Да, порт-ключ зачаровывали всего на одно перемещение, но раз её здесь не приняли, то и ноги Малфоя за границей не будет.

— Подождите, Гермиона, — встрял Мяги, очевидно сконфуженный её отповедью и оборотом, который в целом приняла ситуация. — Я думаю, что мы сможем решить эту проблему. Прошу нас простить, я действительно запамятовал. Давайте мы временно разместим вас в деревне на берегу, а в течение пары дней, когда вернётся директор…

— Я думаю, в этом нет нужды, герра Мяги, — мягко перебил его стоящий за спиной Малфой-старший. — Ваш прошлый директор немного поведал мне о сути этих барьеров, и их вполне можно обойти при желании. Но нам действительно понадобится пара часов в уединении, чтобы провести подготовку, так что ваше предложение весьма кстати, благодарю.

О, судя по взгляду Раудиса, он совершенно точно был в курсе того, что имел в виду Малфой, и восторгов по этому поводу не испытывал. И как её занесло в это змеиное гнездо? Кто бы вообще мог подумать, что в такой прогрессивной, либеральной Европе в верхушке сидят сочувствующие Пожирателям? И то, что никто не возразил Малфою, в каком-то смысле даже забавно: как же они боятся потерять его расположение, что даже готовы последовать его очевидно коварному плану организации доступа в Дурмстранг первой маглорождённой за Мерлин знает сколько лет.

* * *

Им выделяют небольшой домик на окраине деревеньки — три улицы, с пятьдесят построек. В лучах заходящего солнца блестят алые черепичные крыши, как будто тоже вдохновлённые цветами ученических мантий. Гостиная, на удивление довольно обжитая, как будто весь коттедж частенько сдаётся в наём, расцвечена всеми оттенками золотого, а через приоткрытое окно поддувает ветер, легко шелестя лежащими на столе бумагами. Их вчетвером собирает вокруг себя приземистый кофейный столик в центре гостиной: Гермиона — в тёмно-синем мягком кресле, двое местных чиновников — на кожаном коричневом диване, и Малфой — напротив неё в таком же кресле с оттоманкой, сейчас за ненужностью отставленной в сторону. Несколько крупных фолиантов перемежаются миниатюрными чайными парами — по одной на каждого волшебника. В комнате царит напряжённое молчание, вызванное последней фразой.

— И как вы себе это представляете, Люциус? — спрашивает Раудис, не впечатлённый описанным британцем ритуалом. — Этим обрядам не один век, и даже не два — они запрещены у нас ровно потому, что на свете практически не осталось волшебников, способных их провести или обратить вспять. Каждый избранный директор рискует жизнью, связывая себя с замком, а вы предлагаете…

— Я понимаю ваши опасения, Карл, — спокойно отвечает ему Малфой, — но директор скажет вам то же самое, разве что, возможно, откажется проводить этот ритуал вовсе, и тогда мы с вами окончательно лишимся даже шанса попробовать снять ту заковыристую иллюзию с люстры в бальном зале. Тем более мисс Грейнджер уже изъявила своё согласие. Верно, мисс Грейнджер?

Хитрый лис одаривает её скупой улыбкой — только уголок губ иронично приподнимается, да вокруг глаз обозначается лёгкая сеточка морщин. Он хорош — это невозможно не признавать — особенно когда заставляет всех плясать под его дудку, но Гермиона прекрасно помнит, чем обернулось доверие к Малфоям на втором курсе, когда глава семьи точно так же морочил голову совету попечителей. Она слишком умна, чтобы повестись на его уловки, но отказаться не может — насчёт того, что это единственная возможность попасть в Дурмстранг, её компаньон не врёт, и это заметно. Может быть, Гермиона так и не освоила на приличном уровне легилименцию, но очевидную ложь из уст знакомых определить всё-таки способна.

— Верно, мистер Малфой, — бросает она, возвращаясь к изучению тома на своих коленях.

— И вы доверяете своему?.. — не заканчивает Мяги, тушуясь и переводя взгляд на коллегу, будто в надежде, что тот заставит иностранных гостей одуматься.

— Нет, мистер Мяги, не доверяю, но мы здесь, и это связанный с работой риск, о котором осведомлены все мракоборцы. К тому же, мистеру Малфою нет резона ухудшать своё же положение, поскольку его пребывание за границей полностью зависит от моего состояния.

— Что ж, прейли Грейнджер, — поджимает губы Раудис. — Тогда давайте приступим. Пару капель вашей крови, пожалуйста.

На свете было не так много вещей, которые Люциус Малфой настолько отчаянно бы ненавидел. Первой из них стало признание собственных ошибок, и потому эти три года домашнего заточения вместе с женой и сыном довольно дорого ему обошлись. Они все были истощены войной, войной не их, нежеланной, невыгодной. Нарси, его хрупкая, чуткая Нарси, которую время, казалось, обходило стороной, пострадала едва ли не больше всех: вынужденная переживать и за мужа, и за сына, не принявшая метку, вечно одинокая в этой толпе нахлебников в последний год Второй магической, она посерела, и в волосах появилось несколько седых прядей, так ярко выделяющихся среди фамильного блэковского полотна тёмных волос. Он с болью вспоминал, как она писала ему в Азкабан годом ранее: «Люциус, береги себя», «Люциус, это колесо не остановится, пока не затянет в себя и своих, и чужих». Тогда они ещё верили, что смогут отделаться малой кровью, что Тёмному Лорду незачем измываться над собственными приспешниками. Как же жестоко они ошибались.

Второй слабостью Малфоя было ожидание. О нет, он сполна научился терпению, и задолго до тюремного заключения. Абраксас пестовал в нём лорда, главу семейства, способного представлять свой род в самых высших кругах английского и зарубежного магических сообществ. Он учил плести интриги и осторожно тянуть за нужные ниточки, а Люциус был действительно способным учеником. Но это не умаляло того нетерпения внутри, лишь немного поугасшего с годами, когда решение принято и нужно лишь протянуть руку, чтобы взять то, что уже ждёт. И за свою импульсивность он тоже расплачивался до сих пор, начиная с приснопамятного дневника.

Сейчас время снова будто замерло, погружая всё вокруг в тягостное ожидание. Вчетвером их небольшая делегация преодолевала лесные тропинки, огибающие барьер Дурмстранга, в направлении огромного дуба, уходящего корнями глубоко в землю. Его раскидистая, оголённая зимой крона беспрепятственно проходила через щиты, и по мере приближения к символу Дурмстранга, известному редким посетителям, Малфоем овладевало странное предчувствие новой ошибки.

Это место было средоточием магии, она ощущалась везде: в почве, в воде, журчащей в ручейке среди проталин, в молчании птиц, в напоённом необычной свежестью воздухе. Он бывал на пересечении лей-линий и раньше, он бывал и здесь, в самом Дурмстранге, но прежде ему не приходилось приближаться к оберегу этой школы. В отличие от Хогвартса, возведённого четвёркой основателей по собственной прихоти, Дурмстранг имел куда более мрачную историю, о которой старались не распространяться. В Хогвартсе учили, что магия делится на светлую и тёмную; в Дурмстранге говорили об эмоциональной окраске заклинаний и намерениях. Всё есть зло и всё есть добро — только подбери дозу.

Он очнулся от тяжёлых воспоминаний уже внизу, в тоннеле, замечая впереди карминную мракоборческую мантию Грейнджер, мягко сияющую в огоньке его Люмоса. Свет то и дело моргал — выданная Министерством палочка с волосом единорога не справлялась с мощным потоком магии, многократно усиленным близостью к источнику. Под ногами потрескивали принесённые ветром сухие тонкие ветки и хрустел мокрый песок, попавший между каменной плитой и подошвой. Раудис и Мяги ушли вперёд, на грани слышимости обсуждая детали предстоящего ритуала.

Люциус вернулся мыслями к разговору, состоявшемуся ранее в коттедже:

«Господа, я вынужден вас покинуть ненадолго. Если мы хотим провести всё до возвращения директора, стоит поторопиться и быть на месте до ночи, — звучал Карл на редкость непохоже на себя. — Пока все эти книги в вашем распоряжении, но я заклинаю вас: не пытайтесь ничего копировать вне территории замка. Если всё пройдёт, как мы ожидаем, уже вечером у вас, прейли Грейнджер, будет в распоряжении вся библиотека».

«Благодарю, — девчонка послушно опустила палочку, уже занесённую над страницами в характерном жесте. — Если вы не против, я буду делать пометки у себя, но никаких цитат».

Мерлин и Моргана, до чего же она наивна, даром что прошла аврорат. Сидит, уткнулась в фолиант, который неопытному волшебнику вполне может отхватить руку. Босая, в кудрявом гнезде эта палочка, увитая лозой, через кресло перекинут казённый жилет с драконьей чешуёй. Как будто не ей практически со стопроцентной вероятностью придётся после заката иметь дело с магией крови, которую не видел живьём ни один из присутствующих.

Раудис и Мяги ушли, хлопнула входная дверь коттеджа, и весь этот флёр, который источала Грейнджер, сошёл так же, как падает снег за шиворот, когда неосторожно заденешь ветку в зимнем лесу. В её глазах больше не было мягкости, что так располагала к открытости и заботе, осталась только настороженность и нечто такое, что Люциус так и не смог пока уловить.

«Мистер Малфой, — твёрдо окликнула она, видя, что собеседник не собирается покидать гостиную, — если есть ещё что-то, что мне жизненно необходимо иметь в виду, я прошу вас не утаивать это. Без меня в Дурмстранг вас всё равно не допустят — вы же знаете, какое количество следящих чар навешано на вас в привязке к сопровождающему».

О да, он знал — и знал побольше её. Пока дражайший министр выпроводил девчонку в Отдел международного сотрудничества за подготовленным порт-ключом, Робардс сунул под нос пергамент полтора фута длиной, пестрящий пометками, и процедил: «Это ваша клятва, Малфой, и без неё вы даже кабинет не покинете, не то что страну».

Знал. И всё равно не сказал ни слова.

* * *

Огромный грот освещался сотнями кристаллов, причудливым калейдоскопом отражающих мерцание на кончиках палочек. Здесь не жила ни одна летучая мышь, несмотря на приближённость к поверхности; спёртый воздух в комбинации с тяжёлым землистым запахом просто не давал вдохнуть полной грудью, и как будто физически давили стены, все в переплетениях толстых одревесневших корней.

— Вот тут директор Дурмстранга принимает полномочия, — нарушил тишину Раудис, останавливаясь в середине грота и оборачиваясь к своим спутникам.

Его лицо было перекошено каким-то странным выражением тревоги и искреннего, всепоглощающего ужаса, которое Люциус, к сожалению, видел даже слишком часто в последние годы. Что напугало Карла до такого состояния? Согласно тому, что они нашли в книгах, предоставленных помощником директора, ритуал хоть и считался темномагическим, выглядел довольно безобидным по сравнению с практиками, которые использовались во времена Первой и Второй магических войн. Некоторые чистокровные роды в Британии накладывали подобную защиту на свои гнёзда, и только наследники могли получить полный доступ к поместью и узнать все его секреты. Не было в этих описаниях решительно ничего сверхъестественного, чего можно было бы настолько бояться.

— Прейли Грейнджер, вы уверены? — Мяги тоже звучал необычно. Этот мягкосердечный человек бесспорно переживал за коллегу, но до этого его голос не взлетал на добрую октаву вверх и мелкая дрожь не пробивала кисть, держащую палочку.

Грейнджер тоже напряглась, неосознанно поднимая плечи на вдохе, и взглянула на сопровождающего.

— Мистер Мяги, признаю, я не так часто работала с магией крови, но выбора, как и раньше, у меня нет. Я доверяю вам и мистеру Раудису.

Врёшь, девочка, врёшь. И тебя проняло, и тебе неуютно вариться в неведении, соприкасаться с той областью, что все эти годы была под запретом. Даже грязнокровка почувствовала бы, как здесь звенит струна лей-линии, как потрескивает магия на кончиках пальцев. Ты боишься, и боишься справедливо: тёмная магия не прощает ошибок, а на этом поле неопытному волшебнику промахнуться особенно легко.

Они обговаривали детали ритуала с десяток раз в тёплой гостиной коттеджа и ещё пару раз по пути через пролесок — и всё равно, и всё равно было дико наблюдать в первом ряду за творением магов тех дремучих веков, когда чародеев преследовали, когда в городах властвовали примитивные болезни, выкашивая население, когда до Статута оставалось ещё около трёх веков и Европа была охвачена религиозной лихорадкой.

Грейнджер скинула с себя отороченную мехом мантию, глубоко втянула воздух через рот, резко выдохнула и подняла палочку.

— Я, Гермиона Джин Грейнджер, магглорождённая, прошу убежища в институте Дурмстранг и по своему желанию отдаю то малое, что он потребует взамен. Моя кровь, моя магия, мой разум — залог благополучия и силы замка, — её голос, чистый и звонкий, несмотря на всё то, что выпало на долю этой девушки, отражался от кристаллов и усиливал их свечение. Она направила конец палочки на своё запястье и заметно подобралась. — Диффиндо!

Пара вязких красных капель с тихим плеском упала на каменный пол.

Мерлин, идея и впрямь была дерьмовая. Пустить грязнокровку в святая святых колыбели забытой магии. Пустить не на правах рабыни, не на правах жертвы, которые приносили маги тех времён. Как равную.

Грейнджер тем временем будто в полусне приблизилась к самому толстому корню, вьющемуся по стене, противоположной от входа, и от него навстречу потянулся тонкий тяж, почти свободный от коры. Она прикоснулась к корешку ладонью, и тот скользнул вдоль кожи, будто чувствуя тёплую струйку медленно вытекающей крови. Рана мгновенно оказалась закупорена плотной древесной тканью, и теперь Грейнджер была соединена со всей корневой системой. Полупрозрачный побег, удерживающийся у её запястья, начал постепенно окрашиваться красным, кармин пополз выше — к основному корню, и Люциус краем глаза заметил, как взбледнул Мяги, сжимая в потных ладонях мракоборческую мантию. Интересно, Министерство ввело такой цвет формы, чтобы сократить расходы на содержание?

— Это… это нормально? — Гермиона слегка заторможенно повернула к ним голову, на висках в тусклом свечении кристаллов блеснули бисеринки пота.

— Пока да, прейли Грейнджер, — чересчур резко отозвался Раудис. — Оно возьмёт сколько нужно, и не больше.

Она всё так же медленно кивнула, снова отворачиваясь от них и тяжело опуская палочку в кобуру на бедре. Люциус изучал её взглядом, мельком оценивая окружающую обстановку и всё пытаясь вспомнить нюансы ритуала, описываемые в оставшихся на столе в гостиной томах. Писали про обязательные жертвы нечистокровных волшебников в обмен на покровительство, про кровь, отданную добровольно, про такое же добровольное поручительство чистокровного, которое снимает необходимость проведения подобного ритуала… Он, конечно, отказался, и никто не смог бы принудить его пролить свою кровь ради дочери магглов.

Грейнджер тяжело пошатнулась и задышала чаще, с трудом садясь прямо на каменный пол, но так и не разрывая контакт. Присмотревшись, Малфой заметил, как от основного побега отделилось ещё несколько тяжей и в пару витков оплело её предплечье, впиваясь в нежную кожу на сгибе локтя и пробивая её секундой спустя. Грейнджер вздрогнула, привалившись спиной к змеящемуся по стене корню, но ничего не сказала, покорно снося происходящие манипуляции и закрывая глаза.

Будто в ответ на её молчание, кристаллы на стенах вспыхнули ярче и запульсировали в такт биению её сердца. Раудис начал переминаться с ноги на ногу.

— В чём дело, Карл? — бросил Люциус через плечо, продолжая неотрывно наблюдать за сереющей на глазах грязнокровкой.

— П-п-пока ни в ч-ч-чём, г-г-герра М-м-малфой, — проблеял тот, сжимая в руках палочку и более не заботясь о выдержке. — Ещ-щ-щё дес-с-сять м-м-минут, и всё законч-ч-чится.

— Что закончится?

Побеги поползли выше по плечу, утолщаясь и набирая силу. Один подхватил клюющую носом Грейнджер под грудью, фиксируя вплотную к жёсткой коре, другие устремились выше, обвиваясь вокруг шеи в поисках сладкой слабеющей пульсации. Брызнули новые капли, когда острые кончики пробили кожу выше кромки драконьего жилета, у ярёмной ямки.

И тут у Люциуса потемнело в глазах. Блядь, следовало бы догадаться, следовало! Внутренности скрутило, как будто кто-то невидимый намотал кишки на лебёдку и потянул. Конечно, здесь годами — веками! — не было грязнокровок! Потому что их сюда, блядь, просто не могли допустить, потому что пуристские настроения в Восточной Европе исключали поручительство, а без него грязнокровки, найдя это место и каким-то чудом пронюхав про необходимость жертвы, просто дохли! Пытались задобрить средневековую сущность и отдавали всю свою поганую, слабую кровь, пропадая без вести. И теперь благодаря молчавшему помощничку директора Люциус сам рисковал здесь и закончить свой не такой уж длинный жизненный путь.

— Кретин! — рявкнул Малфой, хватаясь за область солнечного сплетения и делая несколько нетвёрдых шагов в сторону потерявшей сознание Грейнджер.

Мордредов Робардс, дракклов Бруствер и всё их, к Моргане, Министерство!

Трясущимися от боли руками он, хватая воздух сквозь зубы и поминая благим матом Круциатус прежнего хозяина, попытался аккуратно извлечь тяжи из-под кожи малолетней дуры, которая не удосужилась изучить поглубже разделы, связанные с кровной магией, но не преуспел, и их пришлось банально обломать. Сквозь полые трубки, в которые превратились остатки волшебных корней, продолжала сочиться разжижённая насыщенно-вишнёвая жидкость. Обруч, стягивающий виски, слегка ослаб, и Малфой всё-таки грязно выругался под нос, не обращая внимания ни на остолбеневшего от подобного поворота событий Раудиса, ни на кинувшегося к нему Мяги.

— Герра Малфой, это не поможет, не поможет, нужно уходить, — тараторил тот, оттягивая Гермиону от стены и укладывая на пол. — Мы больше ничего не сможем сделать, она не выживет.

— К Мордреду вас, Мяги! Я дал им Непреложный, — процедил Люциус, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой ситуации. В условиях непрекращающейся режуще-тянущей боли и на глазах истекающей кровью Грейнджер думалось на редкость паршиво. — И умирать, поверьте мне, не собираюсь.

* * *

Зелий под рукой, конечно, не оказалось. От обоих дурмстранговцев, пребывающих сейчас где-то между полным оцепенением от осознания содеянного и суетливыми бесплодными попытками унять уже проснувшееся чувство вины, не было никакого толку, и действовать приходилось самому. И это было сложнее, чем в Первую магическую, когда у него точно так же на руках попытался скончаться Северус.

Ещё эта дракклова палочка с единорогом! Нет, посыл министерских был очевиден даже полному идиоту: слабая палочка — слабый волшебник. Волос единорога, невосприимчивый к тёмной магии, и орешник, который, вероятно, ещё был привязан к предыдущему — явно престарелому, судя по силе палочки, — хозяину. Как только это древко умудрилось не почить вместе с его обладателем… Малфою хотелось уже переломить пополам безнадёжную древесину, потому что та будто взбесилась вблизи сильного магического источника в руках незнакомого мага и отказывалась выдавать что-то сложнее нестабильного Люмоса. Люциус попытался на пробу трансфигурировать лежащую неподалёку ветку в ткань, но закончил с какой-то невнятной желеобразной массой. А время-то шло.

Лежащая у его коленей Грейнджер уже выпустила из себя небольшую лужицу крови и стала ещё прозрачнее, чем была до этого. Кожа истончилась и обтянула кости черепа, сделав её на редкость непривлекательной (не то чтобы она раньше была образцом красоты и элегантности). Позади зашуршало, и Люциус обернулся, несколько раз поморгав, чтобы отогнать тёмную пелену перед глазами, мешающую нормально рассмотреть происходящее вокруг. Обломанные корни сбросили часть коры, открыв новую неповреждённую ткань, готовую поглощать жидкость, и снова устремились в сторону лежащей неподалёку от них грязнокровки. Беспомощной настолько же, насколько сам Малфой — без нормальной палочки. Мерлин…

Когда побеги уже практически достигли обломанных остатков своих предшественников, Люциус почувствовал, что всё ещё жидкая грязная кровь пропитала штанину на колене, и непроизвольно взглянул вниз. По тёмной ткани форменных мракоборческих брюк Грейнджер змеилась кожа портупеи… с кобурой для палочки. Другой, возможно, куда более сговорчивой палочки, которая теоретически могла бы дать шанс против этого демонического места. Перспектива быть похороненным здесь вместе с грязнокровкой не прельщала ни капли. Он, придерживая одной трясущейся рукой другую, вытянул древко из его вместилища и на пробу сделал нетвёрдый взмах Агуаменти. Слабый поначалу поток набрал силу буквально на глазах и смыл кровь вокруг, хлестая по особенно прытким корням. Вот здесь и сейчас Люциус, отвыкший от полноценного колдовства за три долгих года, издал рваный вздох, в котором смешались ирония и облегчение: каков был шанс, что палочка девчонки его послушается? Но она легла в руку как влитая, хоть и была практически на треть короче его фамильной. Кто бы мог подумать: мисс Грейнджер и драконья жила…

В ушах всё ещё стоял звон, когда Люциус без слов вычертил в воздухе руну Редукто, мгновенно озарившую пространство синим цветом. Кинул короткий взгляд за спину — тело понемногу вспоминало, что такое опасность, включались едва не забытые инстинкты времён службы Тёмному Лорду. Позади, съёжившись в неверном свете кристаллов, забился в тень Раудис, очевидно, слишком боящийся подвернуться под руку разъярённому — уже так же очевидно — бывшему покровителю. Справа Мяги безуспешно пытался привести в чувство Грейнджер. Малфой сквозь зубы процедил приказ послать за помощью — сам ни с кем не знаком, а здесь уже совершенно точно не помешал бы целитель. И чем опытнее, тем лучше.

Превозмогая по капле стихающую боль в подреберье, он аккуратно и неторопливо наколдовал Асцендио, не доверяя своим невербальным формулам в таком состоянии, чтобы не навредить ещё больше — каждый промах отдавался мучительным проворотом невидимого копья ровно по центру живота. Осколки затвердевших корней выскользнули из проделанных ими ран и гулко осыпались на каменный пол. Следом шепнул Вулнера Санентур, невольно вспоминая, как после одного из рейдов по маггловским деревушкам они со Снейпом, изрядно потрёпанные появившимся из ниоткуда Орденом, валялись на потрескавшемся кафеле его дома в Коукворте — просто потому что не было ни сил аппарировать в Уилтшир, ни желания пугать Нарциссу. Тогда он, дрожащий от перенапряжения и озноба, вызванного кровопотерей, цеплялся за край мантии Северуса и шипел, стиснув зубы от боли: «Снейп, если я подохну от плодов твоего творчества, перед Абраксасом будешь сам объясняться… как так вышло, что Малфои вымрут из-за какой-то псины». А тот едва заметно дёрнул уголком губ, облил его Агуаменти, как провинившегося книззлёнка, а потом так же нараспев протянул контрзаклятие.

Грейнджер, конечно, своим маггловским папашей ему не угрожала — тут были вещи посерьёзнее. Без кровевосстанавливающего она смогла бы протянуть едва ли пару часов — он судил только по своему состоянию, которое не особенно улучшилось с того момента, как закрылось кровотечение. Тронул запястье — прохладное и безучастное, едва заметная пульсация под пальцем — чья, его собственная или всё же её? Придвинулся ближе и вдавил подушечку большого под угол нижней челюсти. Всё же её, и на том спасибо. С дрожью выдохнул, понимая, что непростительно отвлёкся и вокруг них двоих нет ни души. Мяги он и не ждал увидеть — надеялся, что тот помчался в Дурмстранг за колдомедиком, а вот Раудис… Крыса, конечно, почище Хвоста. Тот хотя бы не пытался играть против своих же. И плевать Люциусу было, что тот наверняка не знал про Непреложный.

Кристаллы на стенах моргнули и погасли, погружая грот во тьму. Малфой молниеносно вскинул палочку: «Люмос Максима!» — но на мгновение всё же опоздал: бесшумно стелющиеся по полу за его спиной корни на этот раз начали оплетать их обоих, и теперь освободиться тем же банальным Редукто не представлялось возможным. Правую руку с палочкой пережало отростком в несколько колец, заставляя выронить древко, а к бёдрам и шее Грейнджер уже подбирались новые побеги, намереваясь закончить начатое. Видит Мерлин, он не хотел прибегать к последнему доступному способу всё исправить… не хотел, потому что много чести. Потому что, если бы не Непреложный, он бы ушёл, как и умолял Мяги, и бросил девчонку на произвол её собственной судьбы.

Левая рука, будто в замедленной съёмке, подобрала лозу из расщелины между плитами, направила на правое запястье и вздрогнула, чудом не смазывая руну Диффиндо.

Пара вязких красных капель с тихим плеском упала на каменный пол.

Люциус прижал кровящую ладонь к вновь проколотой девичьей шее, извлекая корень и позволяя ему скользнуть в собственную рану.

— Я, Люциус Абраксас Малфой Второй, поручаюсь своей кровью, своей жизнью и своей магией за… — он на секунду запнулся, — магглорождённую Гермиону Джин Грейнджер.

Мир вокруг плыл в бесцветном мареве. Справа, слева, снизу — отовсюду раздавались чьи-то голоса. Одни казались смутно знакомыми, других Гермиона не узнавала вовсе, и звук шёл откуда-то издалека, будто она оказалась в телескопическом колодце. Она на пробу открыла рот, но из него не донеслось даже шёпота. Крикнула в пустоту, но та ей не ответила, и не было никакого эха — только бесконечные мутные перемещения неизвестного вещества, скрывающего реальность. Было ли это реальностью вообще?

Невнятные разговоры сменились белым шумом, едва слышным плеском воды, шёпотом прибоя, а следом пришло ощущение покачивания, будто волна несла её от берега куда-то вдаль за горизонт. Тепло обволакивало, дарило уют, и Гермиона утомлённо прикрыла глаза. Она умела прикрывать глаза? Не помнить таких вещей было странно, но вроде как да — умела. Почему же тогда она не заметила разницы? Пелена никуда не исчезла, напротив — стала плотнее, и за этой завесой уже ничего не получалось различить.

Гермиона не знала, сколько пребывала в этом блаженном состоянии, которое, наверное, бывает лишь у младенцев в утробе. Когда-то она забыла, что такое умиротворение, что такое спокойствие и безмятежность, а сейчас словно впервые ощутила весь спектр удовольствия, вызванного тем, что никто больше — никто в целом мире — ничего от неё не хочет. Она дрейфовала в этом непонятном пространстве, купаясь в чистом, первобытном счастье, в эйфории, недоступной в реальной жизни, и желала, чтобы это никогда не заканчивалось. Мерлин милосердный, она ведь заслужила капельку отдыха?..

Воздух вокруг — воздух ведь? — был плотнее, чем обычно, и она могла в нём плыть, если хотела, взмывать выше (был ли здесь «верх»?) или свободно падать, а потом чувствовать, как невидимая подушка, мягко охватывая и защищая, ловит её, будто бы потерявшую все кости. Она хотела этой защиты, хотела сбросить с плеч весь груз, который тащила на себе во время войны и четыре года после. Разве она много просила?..

Залитое светом пространство откуда-то извне разрезало тёмным лучом, словно ножницами, против всех законов магловской физики, которую Гермиона по привычке продолжала изучать на каникулах и после школы. А затем пришла боль… Мало ли боли она вынесла? Эта мучительная, кошмарная пульсация, отчего-то напоминающая ей биение сердца (что такое «сердце»?), охватывала тело («тело»?..) постепенно, от рук перебираясь на туловище, от кожи углубляясь в мышцы и выворачивая их изнутри. Из груди рвался крик, но звука не было, и это пугало сильнее любого первобытного, животного страха. Когда она могла такое испытывать? Гермиона не помнила.

Светлая перламутровая завеса истончилась и лопнула, перенеся её на жёсткий холодный пол, укрытый задубевшим от какой-то жидкости ковром. Она чувствовала мерзкий солоновато-тухлый запах, от которого выворачивало внутренности, но не могла пошевелиться, а сверху маячил силуэт, то и дело закрывая её от едва ощущаемого света. Память отказывалась даже намекнуть, что происходит и почему щеку царапает застаревшая кровь, почему все нервы воспалены, почему ей так сильно, так невыносимо больно и почему пульсирует правая рука… Должна же левая?

Её затрясло на вдохе, и Гермиона пожалела, что пришла в сознание. Откуда-то сверху послышался голос, и нервы вновь оказались под действием невидимого напалма. Не то чтобы она старалась открыть глаза — напротив. Из желудка поднялась удушливая волна, заставившая слёзы накатить на глаза, а её саму перевернуться на живот, несмотря на похожую на агонию боль, приподняться и согнуться, практически припадая лбом к чёртовому ковру и содрогаясь в бесплодных попытках исторгнуть из себя внутренности.

Это… это было слишком. Познать рай, а затем быть выдернутой в глубины ада, не помнящей, не понимающей, кто она и что. Позволять таскать себя за спутавшиеся кудри… Господь всемогущий, у неё были кудри? Потом снова падать на грязный пол, слышать сквозь несуществующие беруши визгливые интонации, часто сдавленно глотать в попытке предотвратить рвоту, которая практически гарантированно закупорила бы ей гортань, и она умерла бы… умерла… Или она уже?

Ещё одного приступа, похожего на прикосновение к высоковольтному проводу, Гермиона не вынесла, но теперь вместо молочного мерцания вокруг была темнота без единой звезды. Ни проблеска света, ни звука, ни вздоха — ничего. Так выглядит смерть?.. Тогда почему она всё ещё чувствует этот мерзкий комок в горле? Почему во рту копится вязкая противная слюна, почему её трясёт? Почему горит огнём всё тело, почему она судорожно цедит воздух сквозь зубы? Почему она мерно покачивается, почему в лёгких затхлость подземелий мешается со свежестью бриза? Кто она и где?

Размеренные движения убаюкивают её, и Гермиона, будучи не в силах бороться с накатывающими волнами бессилия, засыпает, уже наверняка зная, что жива, а с остальным разберётся потом, как и всегда. Она со всём разбиралась — и этот случай не станет исключением.

* * *

Гермиона любила утро: вся природа просыпалась, из-за горизонта в ярких алых и розовых лучах поднималось солнце, и едва ли не на физическом уровне чувствовалось, как весь мир наполняется какой-то невероятной силой, которая каждый день заставляет людей подниматься с постелей и идти по своим делам — иногда делать мир лучше, иногда наоборот. Она часто сидела на рассвете на столешнице в кухне своей маленькой квартирки и смотрела в окно, грея руки о чашку кофе или охлаждая стаканом с соком. Смотрела, как стена соседнего таунхауса расцвечивается всеми тонами пастели, слушала, как начинают шуметь малиновки в ветвях яблоневых деревьев на бульваре, как оживает её небольшой домишко — всего на четыре квартиры — и раздаётся плеск воды в ванной по диагонали этажом ниже.

Это утро предсказуемо таким не было. Реальность выплывала из небытия постепенно: сначала пришло ощущение свинцовой тяжести на всех конечностях, которое после продолжительного анализа оказалось принадлежащим её уставшим мышцам, придавленным тёплым пуховым одеялом. Затем по коже прошёлся прохладный ветерок из приоткрытого окна, послышался шорох занавесок и скрип закрываемой рамы. На лицо упал по-весеннему тёплый луч солнца, пощекотал скулу, висок и замер. Гермиона попробовала приподнять веки, но глаза не выдержали интенсивности красок и закрылись снова. Понемногу восстанавливалась память — кажется, вчера проводили древний ритуал на крови, который должен был обеспечить… А вот теперь пришло ощущение вкуса, и Гермиона чуть не захлебнулась желчью, внезапно поднявшейся из-за омерзительной горечи на корне языка. Мерлин милосердный, она же года два уже не пила кроветворку… Всё пошло не по плану?

Её прерывистый вздох не остался без внимания, и со стороны окна послышался чей-то незнакомый голос:

— О, прейли Грейнджер, вы очнулись, хвала Маре…

Она невольно зажмурилась до белых пятен, чтобы с трудом отвернуть голову от окна и снова попытаться открыть глаза. Это больше невозможно переносить. Что произошло, что по ощущениям её будто затоптало стадо кентавров?

— Сколько… — прохрипела Гермиона, пытаясь сфокусировать взгляд на стене перед собой. Благая Цирцея, она готова душу продать за глоток воды, лишь бы смыть этот отвратительный вкус зелья, которое, очевидно, вливали в неё галлонами.

— Вы были без сознания чуть больше суток, — поспешно ответил ей целитель. Послышался шорох ткани, и на стене блеснули отсветы диагностических чар. Почему же её так крепко приложило?..

Гермиона чётко помнила, как произносит запрос на покровительство, как рассекает запястье и прикасается ладонью к гладкому тёплому корню. А дальше… пустота. Зыбкое марево воспоминаний: безграничное чувство покоя, после — незабываемое страдание, которое она переживала лишь однажды. Затем спасительная чернота, запах моря и почвы, прелых листьев — и вот она здесь. Где Малфой? Где она сама?

Это место напоминало одну из спален коттеджа на втором этаже, которую она приметила при первом и единственном визите, но отсутствие двери как таковой — через портал, обрамлённый деревянной резьбой, виднеется чей-то рабочий стол, а за ним у стены бликует на солнце стеклянный шкаф с флакончиками зелий — наталкивало на мысль, что она в местном подобии больничного крыла.

— Гермиона, вы меня слышите? — обеспокоенно спрашивает её целитель, появляясь в поле зрения и загораживая несомненно любопытный вид. Гермиона насухо сглатывает, снова борясь с подступающей тошнотой.

— Воды, прошу, — шепчет она на грани слышимости, стараясь быть внятной.

Мужчина, конечно, спохватывается, не глядя трансфигурирует флакончик из-под зелья в гладкий небольшой стакан и наполняет его Агуаменти. Она краем уплывающего сознания восхищается той непринуждённостью, с которой целитель уже через секунду подносит стакан к её губам, наклоняя, чтобы она могла получить вожделённую влагу.

— Простите, прейли Грейнджер, после кроветворного вам, вероятно, будет дурно ещё около получаса. Как вы себя чувствуете? Хотите, я помогу вам сесть?

Напившись, она легко кивает, стараясь не делать резких движений и не провоцировать ежесекундно напоминающую о себе головную боль. Её аккуратно подхватывают под лопатками и медленно подтягивают наверх, придерживая и левитируя под спину ещё несколько подушек — она теперь видит — с кровати напротив. Там никого. Пустует и кресло у окна.

— Где Малфой? — сразу же спрашивает она ещё немного хрипло. — Я в Дурмстранге?

Её собеседник недолго молчит, наполняя стакан водой снова. Затем всё-таки решается открыть рот:

— Я не видел герра Малфоя с позапрошлой ночи. Вы, вероятно, не помните, хотя мельком приходили в сознание — он передал вас мне у границы барьера, я еле уговорил его переночевать здесь. Уж не знаю, как герра Малфой умудрился выйти к нам навстречу, но это нельзя назвать иначе как чудом. Вы были на грани агонии, прейли Грейнджер. И оба в крови…

Она похолодела. А потом её рука в паническом жесте сквозь боль метнулась к бедру, где не было не то что кобуры — даже брюк. Голая кожа под сорочкой. И дрожащая от нахлынувшего ужаса ладонь.

— Где моя палочка? — О, а это уже мракоборческие инстинкты включились. Поздновато, Гермиона, шарить в поисках древка. Ты сутки провалялась на больничной койке, а Малфоя, скорее всего, уже нет в этой части Европы.

Целитель кивнул на тумбочку ближе к окну, на которой лежали свёрнутые ремни портупеи вместе с кобурой и древком.

— Так и подумал, что вы спросите. Не волнуйтесь, пожалуйста, я сейчас пошлю за ним, если хотите.

Мерлин, это был грандиозный провал. Пойти на сомнительный ритуал, основанный на магии крови века четырнадцатого, если не древнее, потерять сознание, оказаться на грани смерти, упустить Малфоя из поля зрения, переехать на больничную койку — и всё в первые сутки командировки. Пятьдесят очков Гриффиндору, Грейнджер! Нет, сто! Можешь по возвращении паковать вещички в своём уютном кабинете группы восстановления тёмных артефактов.

Она прижала трясущуюся холодную и влажную от пота ладонь ко лбу.

Нужно было проглотить свою гордость, сделать ручкой зарубежным коллегам, взять Малфоя в охапку и валить в Министерство. Отправили бы вместо неё Гарри, на крайний случай вызвали бы Билла из Гринготтса, официальный запрос — не проблема. А как теперь разгребать это всё…

Не вязалось только то… как сказал целитель? «Передал вас мне»? Малфой, выносящий её на своём горбу из грота, хотя вообще-то очень легко мог там бросить, совершенно не вписывался во всю эту картину. А ещё она в Дурмстранге — целитель не опроверг это, так что можно было смело считать, что она всё-таки попала внутрь. Это значит что? Правильно, она теперь под его «патронажем». Нимуэ и Цирцея, это просто унизительно! Если раньше Гермиона могла хотя бы тешить себя иллюзией равенства, то теперь она определённо не избавится от насмешек чистокровного сноба. И пусть только попробует начать ей помыкать!..

В коридоре за кабинетом целителя послышалось какое-то копошение, а через мгновение за перегородкой хлопнула дверь, и перед ней предстал источник всех её проблем.

— Что, очнулись, мисс Грейнджер? — он одарил её непроницаемым холодным взглядом, а затем переключился на колдомедика: — И вы считаете это весомым поводом отрывать меня от дел, целитель Дараньи?

Гермиона подавилась вдохом от возмущения. В груди заклокотала ярость, но говорить много она пока не могла. Пришлось торопливо глотнуть воды из дрожащего вместе с рукой стакана, прежде чем начать свою тираду.

— Да вы!.. Вы же меня и подставили! Ещё скажите, что ничего не знали, Малфой! Вы просто хотели убить меня, желательно ещё и не своими руками! Как удобно, вас бы отсюда не экстрадировали — везде же найдёте связи! А потом ищи…

Малфой взглянул на неё как на умалишённую.

— В таком случае почему я ещё не на Лазурном берегу, мисс Грейнджер? И почему вы живы? Северус говорил, ваших мозгов хватало на всё «золотое трио». В аврорате так помотало, что ум вышел весь?

Гермиона насупилась и шумно выдохнула через нос. Ей и самой хотелось бы знать почему, но задавать этот вопрос теперь, когда Малфой явно дал понять, что она неверно истолковала его мотивы, было просто глупо. Хотя куда уж глупее — она и так опозорилась по полной.

Целитель деликатно кашлянул, наблюдая за их ссорой.

— Герра Малфой, прейли Грейнджер показан покой ещё в течение дня или двух, пока мы разбираемся с последствиями такой массивной кровопотери. Благодарю, что откликнулись так быстро. Если не возражаете, я бы хотел осмотреть и вас ещё раз, чтобы убедиться в отсутствии осложнений.

Малфой молча кивнул, развернулся и широким шагом покинул палату. Дараньи вышел за ним следом, наложив на пустой дверной проём незнакомое заклинание, от которого воздух подёрнулся пеленой.

Гермиона осталась одна и с куда большим количеством вопросов, чем ответов.

* * *

Бездействовать было… странно? Лёжа на вполне мягкой больничной постели и наблюдая, как тусклое солнце едва заметно перемещается за густыми облаками, Гермиона чувствовала себя на редкость некомфортно. Её всё ещё одолевала кошмарная слабость, и дотянуться до тумбочки, чтобы поставить стакан и вытащить из кобуры палочку, было верхом текущих возможностей. Ноги, руки, да и в целом всё тело покалывало, как это бывает, когда отсидишь себе что-нибудь, а в голове мутилось. Она, не отрывая обессиленных рук от постели, лениво вертела в ладонях древко, то поглаживая виноградные листья, обвивающие рукоять, то тыкая кончиком палочки в пальцы. Нервничала.

Вся ситуация как-то мгновенно вышла из-под контроля, и Гермионе, буквально помешанной на нём, происходящее казалось катастрофой, которая пережуёт её и выплюнет. Такими темпами после возвращения на родину ей грозит показательное взыскание с последующим увольнением. Она действительно засиделась на скамейке запасных, запершись в своей книжной обители и выползая только в Отдел тайн или к начальству. В рейды Гарри не выпускал её уже почти год, с тех пор как ушёл Рон, и «золотое трио» фактически распалось, воссоединяясь на редкие воскресные завтраки в «Дырявом» или на Гриммо. Роль отца и заместителя главы аврората пошла Гарри на пользу, снизила ежедневные дозы адреналина, к которым тот привык с самого начала обучения в Хогвартсе. Сама Гермиона тоже не жаловалась — распутывать проклятия оказалось довольно занимательно, хотя ей иногда, конечно, не хватало приключений. Пожиратели были в массе своей отправлены в места не столь отдалённые, их хранилища в Гринготтсе — проверены (и, к сожалению, не её силами, потому что, ну, кто доверит стажёрке без роду и племени наследие тех же Малфоев?), а больше ничего масштабного толком и не происходило. Потихоньку разгребали барахло из Лютного, которому не посчастливилось засветиться, да и всё.

В общем, её размеренная, степенная и даже несколько скучная жизнь совершенно не предусматривала ни Малфоя-старшего, ни Дурмстранг, и хотя она искренне хотела попасть сюда, такое стечение событий не могло её устраивать.

Мысли шли по спирали, затягивая всё глубже и глубже. Сначала вспомнились суды, на которые Гермиона ходила вполне добровольно, особенно после того как Гарри рассказал им с Роном о произошедшем в Запретном лесу и роли Нарциссы Малфой в исходе войны. Они тогда ночевали все втроём на Гриммо, не в силах отпустить друг друга, потому как кошмары у них были тоже одни на троих. Гермионе с месяц снилось, как мелодичный с прохладцей голос миссис Малфой произносит: «Он жив, мой Лорд…»

Потом снился вкрадчивый шёпот мистера Малфоя, отражающийся от мраморных колонн в фойе поместья: «Если мы сейчас же вызовем Тёмного Лорда, нам всё простят, нас возвысят…»

Беллатриса взвизгивала: «Это девчонка постаралась!»

Ребят тащили в подземелья, а она оказывалась лежащей на пропитанном кровью ковре, и… Гермиона вздрогнула, будто вновь ощущая огонь Круциатуса, выкручивающего жилы, тошнотворную, непереносимую боль, боль из вчерашнего-сегодняшнего сна. Почему это всплыло?

Целитель сказал, что она приходила в себя, но Гермиона не помнила, да и не мудрено было. Дараньи не уточнил, сколько крови она потеряла, но по словам про агонию Гермиона поняла, что не меньше пары литров. Мерлин, какая же она дура и как же она теперь обязана Малфою… снова. И хорошо, если здесь не возникло Долга жизни — древней магии, до того не исследованной, что про неё практически ничего не говорилось даже в архивах Министерства.

Задумалась: когда могла очнуться так, чтобы это было заметно, и единственное, что пришло в голову, это то ощущение ветра на коже, сменяющего душное тепло подземелья и запах гниющей под снегом листвы. Она помнила облегчение, которое ей принесло падение во тьму, обволакивающее тепло… чужой магии? Поступок Малфоя не поддавался логическому объяснению, и она просто не могла взять в толк, что должна думать по этому поводу — это выбивало из колеи даже похлеще нахождения в палате, буквально прикованной к постели. Испытывала ли благодарность? Сомнительно — внутри всё ещё горела злость на его молчание, но в то же время она вполне понимала, что Малфой ничего не сказал бы в любом случае. Это же такой аттракцион — наблюдать, как Грейнджер барахтается на своём первом выездном задании без подстраховки. Как она ошибается, рискует, ошибается снова… Было трудно не настраивать себя заранее на череду провалов — а это она ещё в глаза не видела тех артефактов, с которыми предстоит поработать.

И всё же он вынес её на руках. Не то чтобы Гермиона прямо очень хорошо знала, как чувствует себя женщина в таком положении, но это было определённо не бесцеремонное закидывание на плечо, которое она могла бы ожидать. И точно не левитация, хотя он мог бы… Или не мог? Гермиона знала о выданной палочке из архива улик, но сомневалась, что с ней Малфой был способен даже на простейшую школьную магию. Даже Люмос в гроте грозился заискрить в любой момент, а ведь лоза была с Гермионой с самого первого курса и разлучали их лишь однажды. Что вообще произошло после того, как начали ритуал? Откуда взялась эта эйфория? Как дошло до такой кровопотери, ведь Раудис обещал, что всё пройдёт быстро, а Дараньи встретил их только в ночи…

Почему… почему, чёрт его дери, Люциус Малфой не бросил её там?

Не бросил — и хорошо, радуйся, Гермиона, что ж у тебя даже после почти смертельной заварушки не затыкается думалка?

Зачем тебе понимать Малфоя, а, Гермиона?

А Раудис! Тоже хорош: «Заклинаю, ничего не копируйте, вечером у вас будет вся библиотека!» Как же она была зла… Очень хотелось записать в эту пожирательскую шайку и Мяги, но, к несчастью, Гермиона знала наверняка, что Мяги, этот прогрессивный молодой мужчина, совершенно бесхитростен — настолько же, насколько сведущ в магии крови. Мерлин, ну как можно было поверить Малфою и его подельнику? Расслабилась, обмякла, забыла, что прошла войну.

Её самобичевание прервал целитель, появившийся из-за завесы вместе с припозднившимся обедом. От насыщенного аромата бульона и хлеба в животе заурчало.

— Прейли Грейнджер, простите, что так поздно. У нас нет домовиков, которые помогали бы по хозяйству, как в Хогвартсе, всё своими силами. Проголодались?

Он походя трансфигурировал левитирующий за ним поднос в небольшой деревянный столик, чтобы Гермиона могла спокойно поесть, не вставая с постели.

— Вы даже не представляете как, — через силу улыбнулась она, не желая выдавать свои метания. — Спасибо вам, целитель Дараньи. Могу попросить вас ещё кое о чём?

— Конечно, — пожилой маг остановился у изножья кровати, снова вызывая диагностические чары.

Из того, что она могла прочитать со своими базовыми знаниями колдомедицины, в общем и целом она легко отделалась, практически как родилась в рубашке. Магический фон был ощутимо истощён, а показатели крови так и не пришли в норму, несмотря на несколько порций кроветворного, но она определённо шла на поправку. Дараньи удовлетворённо кивнул самому себе и приманил кресло из угла рядом с окном, чтобы присесть напротив пациентки.

— Вы можете подробнее рассказать о той ночи?

Благослови Мерлин её любопытство и полное отсутствие тормозов на пути к знаниям.

— Гермиона, — целитель перешёл на доверительный тон, который обычно не предвещал ничего хорошего, — вы уверены, что хотите погружаться в это сейчас? Признаюсь, я давно не видел подобного в наших краях и сам был шокирован в первые минуты.

— Уверена, — отчеканила она.

Дараньи вздохнул.

— Давайте вы поедите, а потом я буду весь к вашим услугам.

Ей ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть и приняться за обед.

* * *

Рассказ целителя снова оставлял больше пробелов, чем прояснял ситуацию. У Гермионы складывалось абсолютно отчётливое ощущение, что её водят за нос — и, надо признать, весьма успешно. Малфой с ней на руках появился на границе барьера ближе к половине первого, но Мяги, которого Малфой буквально выгнал из грота, был в Дурмстранге уже около одиннадцати. Дараньи прождал их возле дуба с полчаса… Но в тоннель их четвёрка зашла в районе семи вечера, уже по темноте. И где всё это время был Раудис, о котором не сказали ни слова?

Кровь была её. Пропитывала мракоборческую мантию — вероятно, в утиль теперь, с таким ни одно очищающее не справится — и одежду Малфоя (а вот он явно не обеднеет). Раны долго не хотели закрываться, как если бы в них всё ещё проникали корни, копошась внутри и разрывая нежные образующиеся ткани. Дараньи рассказал, что выглядел Малфой — краше в гроб кладут. Мертвенно бледный, как и сама Гермиона, в свете растущей луны, он представал абсолютно инфернальным созданием, нашедшим свою жертву. Его тяжёлые шаги по камням тоннеля едва не заставили целителя покинуть свой пост под дубом, но, вместо того чтобы поддаться ужасу, тот, едва заметив слабое подрагивание грудной клетки пациентки, кинулся к ним, на ходу накладывая все подряд известные чары стазиса. Счёт шёл на минуты.

Они провели ещё около получаса на холоде, стабилизируя её состояние кроветворным и укрепляющими, пытались привести в сознание, но безуспешно. В Дурмстранг она прибыла на носилках уже под покровом ночи, так что обитатели замка не были осведомлены об иностранных гостях — и к лучшему. Кроме, конечно, Раудиса — тот заглянул в районе двух пополуночи, когда Малфой наконец смог побороть вновь и вновь открывающееся кровотечение из вены на запястье и заснул мёртвым сном вон в той кровати напротив. Обеспокоился состоянием новоприбывших, поцокал языком, мол, предупреждал же, что стоит быть внимательнее, и ушёл тоже спать.

Мерлин, этого действительно было многовато для одного дня… Как теперь Гермиона могла быть уверена, что вся эта миссия — не попытка угробить Малфоя? Или что не попытаются убить её саму? Опять оказалась меж двух огней, но теперь совершенно одна, без связи и без союзников. И как профессор Снейп выживал так годами? Ей это было не по плечу.

Невесёлые мысли, захватившие Гермиону после вечернего осмотра Дараньи и новой порции кроветворного, измотали её окончательно, и она отключилась лицом к окну, наблюдая, как в иссиня-чёрном небе плывёт единственное белёсое облачко.

Досадное недоразумение, имевшее место в первый день на территории Дурмстранга, не могло заглушить абсолютно упоительное ощущение свободы во все последующие. Люциус Малфой наконец был предоставлен самому себе без гнёта семейных проблем и давления Министерства. Мог спокойно пройтись по Дурмстрангу, собирая заинтересованные взгляды учеников разных возрастов, мог зайти к директору Гедройц — тот уже вернулся и хотел бы встретиться как с ним, Люциусом, так и с его непутёвой компаньонкой. Но прежде всего этого стоило разобраться с одним делом, которое не терпело отлагательств и могло повлиять на всё их пребывание в стенах прибалтийской школы магии.

Раудис.

Мальчишка — Карл был ненамного старше Драко — нашёлся в центральной башне, где располагались жилые помещения преподавателей и администрации. Выше них, под самым куполом из стекла, устроили зал, который в свободное время мог служить общей гостиной: здесь можно было заметить несколько рабочих мест, прилично удалённых от входа, довольно уютную зону с парой приземистых кресел и королевской софой, а несколько стеллажей, очевидно служивших небольшой библиотекой, отделяли лестницу от остального помещения. Раудис сидел за одним из дальних столов, напряжённо строча что-то на листе пергамента. Услышав мягкую поступь, приглушённую выстилающим зал ковром, он обернулся, вскочил и замер, точно дичь перед удавом, едва ли не задерживая дыхание.

— Герра М-м-малфой…

— Ну-ну, что же вы так, Карл, — Люциус дёрнул уголком губ в притворной улыбке. — У меня к вам всего пара вопросов.

Он призвал ближайшее кресло и сел, указав Раудису вернуться на своё место. Тот несколько раз напуганно моргнул, но подчинился, пробормотав что-то сильно похожее на «Да-да, конечно, простите». Мерлин милосердный, как будто десятилетний Драко в очередной раз попытался без спросу сбежать кататься на метле, а Люциус поймал хулигана с поличным.

— Вопрос первый: чем вы думали, Раудис, когда утаивали от меня такие особенности ритуала покровительства?

— Я… мне казалось, вы знали, — спустя несколько секунд замешательства выдал заместитель директора. — Вы же и предложили его — я думал, герра Каркаров рассказал вам всё…

— Как видите, не всё. Отсюда второй вопрос: почему вы не предупредили мисс Грейнджер? Неужели вам так нравилась мысль стать соучастником убийства?

— Ну как же!.. — едва не перебил его Раудис. — Вся администрация знает, как с вашей семьёй обошлись дома! Вилле писал недавно — говорит, вас после войны заперли, а сюда прислали снимать то, с чем ни наши преподаватели, ни мракоборцы не справляются — по всей Прибалтике собирали. Это же…

— Достаточно. И вы считаете свои поступки разумными? Отправлять на смерть сотрудника британского Министерства, хоть и грязнокровку? Давайте поразмыслим, Карл. Допустим, мы оставляем мисс Грейнджер умирать. Допустим, я даже каким-то чудом остаюсь в живых, несмотря на данный Непреложный обет. Вы подумали о Мяги, Карл? У нас был свидетель, который тоже вполне способен сложить два и два. И я не заметил, чтобы вы держали палочку наготове для Обливиэйта. Не говоря уже о том, что сегодня же сюда примчался бы и директор, и мракоборцы, поскольку вы подняли много шума с этой сценой у барьера.

Люциус с минуту помолчал, изучая собеседника, у которого заметно поубавилось смелости и жажды справедливости. Затем продолжил более спокойно:

— Мисс Грейнджер — не мелкая сошка, как вам могло ошибочно показаться, Карл, не просто рядовой артефактолог. Вилле же писал вам о «золотом трио»? Так вот мисс Грейнджер — та самая «золотая девочка», а ваши действия послужили бы причиной крупного международного скандала, в котором, увы, местные власти совершенно точно не встали бы на мою сторону, просто потому что хрупкий мир сейчас важнее одной жизни. Вы, Карл, могли обеспечить мне если не мучительную смерть после близкого знакомства с дементором, то путёвку в Азкабан в один конец, а сами сейчас стоите на краю пропасти, в которую может полететь ваша карьера, если мисс Грейнджер откроет рот.

Освещая незавидные перспективы, он наблюдал за сыном своего давнего знакомого: Карл мрачнел на глазах, а при упоминании Азкабана и вовсе упёрся локтями в колени, пряча лицо в ладонях.

— Мара… Я не подумал, герра Малфой. Я не знал про обет, откуда бы мне, а Азкабан…

— Полно, всё обошлось. Не вашими стараниями, конечно. Подумайте о работе в театре, Карл. И о том, что такие дела планируются заранее и требуют обсуждения с потенциальными соучастниками. А если не собираетесь ставить их в известность, озаботьтесь хорошими рычагами давления.

— Да никогда больше… — простонал Раудис куда-то под нос, а затем решительно выпрямился, поднимаясь с насиженного места. — Нужно поговорить с прейли Грейнджер. Попросить не выносить это на публику…

Малфой раздражённо цокнул, откидываясь на спинку кресла.

— Сядьте, мы не закончили. Извинения вы принесёте, но не раньше, чем она встанет на ноги и начнёт представлять реальную проблему. А до того я надеюсь решить этот вопрос сам. Настоятельно советую, Карл, изучить, с кем вы собираетесь сотрудничать, наконец — и больше не допускать подобных оплошностей. Мисс Грейнджер на редкость принципиальна, но вам всё ещё доверяет, поскольку не помнит практически ничего из событий того вечера, и это к лучшему. Узнай она, что вы полностью осознавали свои действия, — вылетите отсюда прямым маршрутом в Нурменгард быстрее, чем эта новость дойдёт до Британии.

Раудис непроизвольно оглянулся на стол через плечо. Люциус проследил за этим взглядом и молча изогнул бровь, встречаясь с юнцом глазами. «И что это?»

— А… ну… это уже неактуально, — промямлил тот, пару раз прикасаясь к пергаменту палочкой и оставляя вместо него лишь тонкий слой пепла. — Я хотел известить директора, — тут он ещё понизил голос, и слова стало совсем трудно различить, — знаете, переждать где-то с неделю, пока всё не утихнет.

— Успокойтесь, Карл, и не дёргайтесь больше необходимого, — хмыкнул Люциус, плавно поднимаясь и левитируя кресло на место. — Мне понадобится ваше содействие в ближайшие пару дней. Во-первых, я хотел бы иметь возможность связаться с внешним миром без привлечения ненужного внимания, в частности внимания мисс Грейнджер. Во-вторых, не помешали бы контакты местного изготовителя волшебных палочек и полный перечень артефактов, которые оказались не по зубам вашим ликвидаторам.

— Всё будет, герра Малфой, — немного нервно улыбнулся в ответ Раудис, кивая с преувеличенным энтузиазмом. — Спасибо вам, что не погубите! Отец и без того плох.

— Я напишу ему. А вы разберитесь с Мяги, — бросил Люциус, разворачиваясь и неспешно направляясь к лестнице. С одной неприятностью было покончено.

* * *

К вечеру в окно выделенной ему комнаты в гостевой башне постучался крупный чёрный ворон с привязанным к лапе небольшим кожаным тубусом. Отворив окно и поёжившись от хлынувшего внутрь ледяного воздуха, Малфой впустил птицу, которая в один взмах крыльев преодолела расстояние от подоконника до массивной деревянной подставки, вероятно, служившей для этих самых целей. Он неторопливо отвязал тубус и извлёк короткую записку, в которой значилось, что в Варшаве уже почти неделю обучает местных мастеров Тьяго Кинтана⁽¹⁾, а ворон Карлуша — Мерлин милосердный, кто его называл? — останется с Люциусом до конца его пребывания в Прибалтике.

В ящиках массивного стола из тёмного дерева, который был вплотную придвинут к другому окну, нашлись и пергамент, и перья, и, с трудом стабилизировав этот мордредов шар Люмоса, глава рода Малфой сел за письмо жене. Писать Нарциссе было странно. Времена, когда он баловал её лаконичными посланиями в довесок к цветам или украшениям, прошли давно, а надолго чета Малфой не разлучалась с момента свадьбы в семьдесят восьмом, если не считать того кошмарного года, который Люциусу пришлось провести в Азкабане. Письма из Азкабана же… то были не письма, едва ли получалось их так назвать. Они больше походили на единственный луч надежды — округлый мягкий почерк жены, рассказывающий о Драко в школе, о накрывающем страну волнении. Что в полутьме камеры чёркал сам, Люциус не помнил, как старался выжечь из памяти и всё остальное, что принесли последние два года войны.

Сейчас же он не знал, что можно доверить пергаменту. Ограничиться сухой парой строк о текущем положении дел в Дурмстранге? Упомянуть Карла? Спросить про Вилле? Раз он в стране, то может приглядеть за Нарси и Драко на случай, если потребуется какая-то личная помощь. Министерские, снимая запрет на переписку для его семьи, всё же понимали, что делали: рассчитывали, что смогут через сов контролировать его настроение за рубежом, заодно подстёгивая тоску по родным.

Лёгкое воспоминание о последнем приёме, который они с Нарциссой дали на рождественских каникулах второго курса Драко, всколыхнуло почти улёгшуюся злость на собственные решения и идиотские обстоятельства, сопровождавшие всё его медленное и мучительное падение с завоёванных в мирное время высот. Нарцисса, неизменно элегантная и цветущая, общалась с компанией дам близ панорамных окон бального зала, выходивших на сверкающий в снегу сад. Сам Люциус тогда стоял на балконе вместе с Ноттом-старшим и текущим ухажёром миссис Забини, обсуждая последние инициативы Фаджа. Высокую причёску жены украшали шпильки с бриллиантами, маняще поблёскивающие в тёмных локонах, а выступающий седьмой позвонок пересекала иссиня-чёрная цепочка, от которой вниз спускались две тонких дорожки камней, заканчиваясь ровно между лопатками. Она, будто почувствовав на себе взгляд, грациозно обернулась и, не увидев мужа среди окружающей толпы, подняла глаза на балкон. Мягко улыбнулась, степенно кивнула в качестве приветствия Нотту. Мерлин, она была великолепна. И сколько он её такой не видел? Умиротворённой, на своём месте, как и положено наследнице древнего чистокровного рода, матери его сына, его жене. Уже лет десять прошло с тех пор…

Он оставил в конце пару строчек для Драко: с кем связаться по поводу ценных бумаг, в кого из недавно открывшихся лавочников Косого можно было бы неплохо вложиться на время, пока сам не вернётся; напомнил не соваться пока к такому же опальному Нотту с письмами. И о помолвке с Паркинсон — подтвердить договорённость с её отцом, самой Персефоне выбрать украшение из хранилища, неброское, обязательно с тёмными камнями.

Перечёл, запечатал, скатал и скрепил сургучом, прижав перстень-печать к расплавленной над свечой массе. Набросал такое же краткое послание в лавку Радзивила в Варшаве, наказав ворону занести по пути. Уложил обе записки в тубус, отделил галлеоном для палочкодела и выпустил птицу в ночь. С остальной корреспонденцией можно было повременить до завтра.

Вечерняя рутина ощутимо сбавила градус напряжения, в котором Люциус пребывал уже двое суток, начиная с утра перед визитом в Министерство и заканчивая этим наконец безмятежным вечером, и всё же она не могла полностью нивелировать дискомфорт от владения настолько негодным инструментом. На лице уже явно проступила щетина, и он, стоя перед чуть потускневшим от времени зеркалом в ванной, легко потёр щеку ладонью. Безумный день, безумная ночь. С той круговертью, что умудрилась одним своим существованием устроить мисс Грейнджер, он едва не забыл про свой привычный распорядок, будучи совершенно измученным ночью и занятым днём. А ещё небритое лицо слишком явно напоминало о девяносто седьмом, когда он, лишённый возможности колдовать, лишённый голоса, лишённый ощущения безопасности в собственном доме, едва находил в себе силы вставать с постели и проводить очередной бесполезный день. Нужно обзавестись нормальной палочкой или лезвием. Лучше и тем, и другим.

Люциус моргнул, снова поднимая взгляд на своё отражение. Утром, всё утром.

Слегка влажные волосы неприятно холодили кожу, за окном шумели порывы ветра, ударяясь в периодически дребезжащую деревянную раму. За дверью, в кабинете-гостиной, догорали дрова в камине. По потолку и стенам ползли неясные, искажённые тени от облаков; сквозь стекло, несмотря на задёрнутые занавески, пробивался яркий лунный свет, оставляя чёткую полосу по ковру и каменной стене. Сон не шёл. Проворочавшись с час, Малфой не выдержал и устроил себе очередное испытание Люмосом (Мерлин, дай ему сил не сломать дракклов орешник до завтра), чтобы добраться до оставленного в соседней комнате списка артефактов.

Список был на удивление невелик, и становилось не совсем понятно, почему его вообще вызвали на это дело. Да, несколько забавных вещиц значилось в перечне, но ничего такого, что могло потребовать даже нескольких месяцев, Люциус так и не усмотрел. Пара предметов русских помещиков, которые любили применять насилие к крепостным лет двести тому назад, штук пять пропавших элементов нацистской атрибутики, самовосполняющийся графин Каркарова, от которого почило двое визитёров Дурмстранга несколькими месяцами ранее, а также подпорченный Омут памяти в библиотеке и та самая люстра в запертом ныне бальном зале… Пара шпалер⁽²⁾… Зачарованная шкатулка, предположительно принадлежавшая Нострадамусу, была, наверное, самой любопытной его находкой. А драконье яйцо? Мерлин, они что, думают, он каким-то образом будет его высиживать? Драконов уже с пару-тройку сотен лет никто не мог выходить вне заповедника.

Пометил для себя заколку графини Батори, о жестокости которой ходили легенды по всей Европе, по памяти небрежно зарисовал на полях пресловутый графинчик с острыми гранями, отложил пергамент на прикроватный столик и откинулся на подушки с тихим «Нокс». Да, от порции Огденского, который помогал унять невнятную послеазкабанскую тревогу, Люциус бы определённо не отказался. Вместо этого приходилось лениво следить глазами за проплывающими по стенам тёмными призраками облаков. Где-то вдалеке пару раз ухнула сова, и всё затихло снова. Мордредова бессонница.

Когда он только начал проваливаться в беспокойную душную дрёму, в окно что-то с треском ударилось, распахивая раму и мгновенно выстуживая комнату до состояния «зуб на зуб не попадает». Этого Малфой стерпеть уже не смог, а палочка наотрез отказалась накладывать даже банальное согревающее. О, с каким же удовольствием он завтра же сожжёт эту строптивую древесину, когда обзаведётся нормальным проводником… Но так или иначе сейчас делать было нечего, и о том, чтобы нормально отдохнуть за ночь, можно было забыть. Люциус, захлопнув створки, на пробу вычертил знак Темпуса, но тот вместо времени показал ему температуру на улице. Как будто без этого было не очевидно, что там глубокий минус!

Наскоро одевшись, он направился в сторону преподавательского крыла. Просто невозможно было представить, чтобы люди, работавшие с детьми, могли пить чай без добавления рома или кофе без бренди. Про Северуса, который каждый раз после завершения учебного года оккупировал гостевую спальню в Малфой-мэноре и заодно все свободные вечера, неизменно притаскивая старину Огдена, вспоминать было практически больно. Друга не хватало, не хватало все эти четыре года, и к тому же Люциус чувствовал себя обязанным. За обет защитить Драко, за помощь в Первой магической, за прикрытие во Второй… Весь магический мир считал Снейпа его собачонкой, мальчиком на побегушках у знатного лорда, а в реальности сотни подобных бессонных ночей стали хоть сколько-нибудь переносимыми благодаря чужому молчаливому присутствию и паре гранёных стаканов у камина в малой гостиной особняка.

Под прозрачным куполом зала, где он уже отчитывал сегодня (вчера?) Раудиса, в этот раз не было ни души. Отражённый лунный свет едва пробивался через лабиринт книжных полок, и в самом тёмном его углу, спрятанный от беглого взгляда, стоял небольшой сервант, где нашлось место и небольшой бутылке Огденского (початой, конечно, но Люциус слишком устал, чтобы побрезговать), и паре тумблеров, и даже блоку магловских сигарет. Какое поразительное лицемерие — поддерживать чистокровную политику, жить в ограждённой от маглов школе, но наведываться к ним за куревом и хранить его в тайнике самого дальнего угла преподавательской библиотеки. Люциус хмыкнул, повертев бутылку в руках, и ничтоже сумняшеся плеснул себе на два пальца. Вышел на свет, оглядел открытое пространство, поблёскивающее в свете Люмоса полированной древесиной мебели, и направился к облюбованному сегодня креслу, стоящему на прежнем месте. Приблизившись, в неверном мерцании кончика палочки он отчётливо различил чужой силуэт под дезиллюминационным. Мерлин, даже эту банальщину не может толком развеять, не рискуя получить что-то малоприятное в ответ.

Дрожание силуэта прекратилось резко — человек в кресле замер, сжимая двумя руками подлокотник. Неужели? Кроме мисс Грейнджер так реагировать на его появление в гостиной преподавателей было некому, но и это поведение оставило измученного Люциуса практически равнодушным. Он опустил палочку, делая размеренный глоток огневиски.

— Мисс Грейнджер, прекратите держать меня за идиота.

Девчонка натужно потянула воздух через нос, с шумом выдохнув, и расчертила знак Фините, сбрасывая маскировку.

— Как вы поняли, что это я?

Он помолчал. Хотелось уколоть, ужалить побольнее, чтобы она вспомнила, что должна его бояться. Но суть в том, что она и боялась. И смотрела ему в глаза, и снимала это дезиллюминационное, и отпускала подлокотник, принимая нарочито расслабленную позу в его — его, между прочим! — кресле. Мерлин, у «золотого трио» напрочь отсутствовало какое-либо здравомыслие.

Хотя нет, здесь он врал себе, конечно. Позиция Грейнджер была вполне здравой, хоть и абсолютно не близкой ему. Она шла навстречу своим кошмарам, выбивала клин клином. Он так не мог. Ни в молодости, ни тем более сейчас. Малфой покачал в стакане огневиски и всё-таки устроился в кресле напротив.

— А вы видите здесь хоть одного преподавателя? Только четверг, мисс Грейнджер, занятия в Дурмстранге начинаются раньше, чем в Хогвартсе. Вы в курсе, который час?

Она небрежно взмахнула палочкой. Люциус постарался не следить за этим движением так жадно, как требовало того рычащее внутри раздражение на министерских псов. Перед ними возникли искрящиеся оранжевым цифры: половина третьего.

— Теперь знаю, — нарочито беззаботно хмыкнула она.

Он ничего не ответил. Проводил погасшие цифры взглядом, скользнул по всё ещё бледному лицу «золотой девочки», поднял глаза на небо за прозрачным куполом, откинув голову на спинку кресла, и, медленно моргнув пару раз, замер. Алкоголь унимал бесконечный бег мыслей, расслаблял и тормозил. Не было больше ни сил, ни желания даже раздражаться из-за палочки, из-за нежданной компании. Малфой поглаживал большим пальцем гранёный узор тумблера и смотрел на сияющие в вышине звёзды.

Грейнджер в кресле напротив пошевелилась — послышался шорох ткани о ткань, тихо скрипнула ножка. Он каким-то шестым чувством ощутил, что девчонка собирается заговорить, даже открыла рот, но одёрнула себя и в итоге не произнесла ни слова. Забралась в кресло с ногами, свесила их через подлокотник — кто вообще учил её мане… ах да. Люциус усмехнулся, очерчивая пальцем кромку стакана.

— Что вас так развеселило, мистер Малфой? — всё-таки не смолчала.

— Задумался, рассказывал ли вам кто-нибудь об этикете, мисс Грейнджер, — честно ответил он. — Поскольку…

— Ещё одно слово — и я вас прокляну, — так же честно предупредила девушка.

— Солидная угроза против безоружного, браво, — не поднимая головы, отсалютовал бокалом Люциус.

— Какой-то не очень из вас безоружный волшебник. Мне кажется, вам можно было бы прутик от Дракучей Ивы дать — и то…

— Дракучая Ива вполне могла бы сама по себе служить неплохим материалом для палочек, мисс Грейнджер. Не отказался бы и от такой альтернативы вашим министерским подачкам.

— Кстати, о министерском оснащении, — проигнорировала шпильку она, и тут Люциус осознал, что его, полусонного и выпотрошенного последними днями, в общем-то, попросту развели на неприятный разговор. — Что произошло в гроте? Почему вы вытаскивали меня оттуда? Почему у меня на палочке несколько лишних заклинаний? Какого чёрта вообще?..

— А что сказал целитель Дараньи?

— Не заговаривайте мне зубы, Малфой! Как вы подчинили себе мою палочку? Что вы с ней сделали после войны в поместье? Для каких грязных дел использовали?

Люциус всё же поднял чугунную голову.

— Поубавьте пыл, мисс Грейнджер, и держите себя в руках, не со своими дружками разговариваете, — и после ещё одного глотка огневиски, продолжил, глядя в блестящие в лунном свете глаза: — Было бы неплохо для начала поблагодарить меня, что остались живы. Ритуал с жертвой работает только для полукровок. Таких, как вы, выпивают подчистую.

— А вы всё-таки знали! — Грейнджер вскочила, делая пару угрожающих шагов в его сторону с палочкой наготове. — Ещё и Раудиса в это втянули, и мистера Мяги — да как вы это делаете?!

Древко почти упёрлось ему в шею. Девчонка сверкнула взбешённым взглядом. Прячет страх за бравадой и злостью, молодец. Жаль только, что пока не слишком умело.

Люциус изящно отвёл пальцем свободной руки кончик палочки в сторону.

— Не разочаровывайте меня. Неужели вам не хватило суток, чтобы прийти к очевидному выводу, что я здесь ни при чём? Лишь неприятное стечение обстоятельств и дезинформация. Банальное «спасибо» сойдёт, не сдерживайтесь.

— Спасибо! — яростно выплюнула девица, побелевшими пальцами стискивая рукоятку. — Моего Долга жизни вам мало, да? Теперь ещё поглумиться хотите?

— Успокойтесь, мисс Грейнджер, и сядьте.

Мерлин всемогущий, что за день бестолковых дежавю.

— От ваших воплей болит голова, а я не в том настроении, чтобы вести задушевные беседы. О Долге жизни речи не идёт, не те обстоятельства.

Он, конечно, умолчал, что спасал в первую очередь свою шкуру. Да и условия обета не позволяли сказать напрямую.

— Какие ещё могут быть обстоятельства? Вы спасли мне жизнь — я теперь вам обязана, — всплеснула руками Грейнджер, начиная мерить шагами небольшое пространство между креслами.

— Вот это звучит уже куда приятнее, хотя и всё ещё далеко от истины, — усмехнулся Люциус. — Хотите поиграть в допрос? Извольте. Только не мельтешите.

— Может, вам ещё и отсосать, Малфой? — зло бросила она, резко развернувшись в крайней точке своей траектории.

Какова, однако, нынче лексика в аврорате…

— Не отказался бы, — позабавленный грубостью её выпада, откликнулся Люциус.

Он с нескрываемым удовольствием пронаблюдал, как девчонка вспыхнула так, что даже шея пошла лёгкими красными пятнами. Ответом ему послужило возмущённое молчание, и не было зрелища упоительнее этого.

— Так что, вернётесь на больничную койку или всё-таки жаждете ответов?

Долгие несколько секунд во взгляде пыхтящей Грейнджер отвращение боролось с необходимостью знать. Она прерывисто и глубоко втянула в себя воздух, прикрыв глаза, уже спокойно выдохнула и села обратно в кресло, призывая манящими чарами ту самую бутылку и бокал.

— Ответы, мистер Малфой, мне нужны от-ве-ты.

* * *

— Так всё-таки что произошло в гроте? — спросила девица спустя десяток минут довольно неловкого молчания и половину бокала огневиски, растянутого мелкими глотками.

Люциус, до того развлекавший себя чтением тиснёных серебром корешков книг на полках, перевёл на неё взгляд и дёрнул уголком губ. Что ж, следовало ожидать, что в первую очередь его обуза захочет восполнить пробелы в памяти. У него уже была заготовлена для неё искусно слепленная из обрывков полуправда, но дьявол, как известно, всегда скрывался в деталях.

— А что всё-таки вам рассказал Дараньи?

— Мистер Малфой, вы опять за своё? — раздражённо фыркнула Грейнджер, скидывая обувь, подтягивая ноги к груди и кладя на них подбородок. — Я хотела бы сначала услышать вашу версию. А если рассказать чужую, точно попытаетесь надуть.

Он усмехнулся. Неужели стал настолько предсказуемым? Или девчонка наконец взялась за ум? В любом случае это осложняло дело, поэтому он постарался начать максимально обтекаемо:

— Хаос произошёл, мисс Грейнджер, хаос. С вами поначалу всё было в порядке, но на голос вы перестали реагировать практически сразу. Вас звал Мяги, вы не откликались, и он решил проверить, что происходит. Тут стало понятно, что ритуал пошёл не по плану, поскольку корни начали оплетать вас плотнее. Затем ваш коллега позвал меня, мы попытались вас высвободить, но это не решило проблему, только разозлили сущность, защищающую Дурмстранг…

Она едва заметно кивнула, мол, продолжайте, и наклонилась, чтобы поставить стакан на тонкий ковёр на полу, а затем снова обхватила колени, устраиваясь поудобнее. Не верит, и без того понятно — хотя в кои веки Люциус старался не слишком мешать вымысел со сказками. Обманывать Грейнджер по-крупному не было никакого резона, только новые проблемы городить в поддержании этой бессмыслицы.

— Со своей палочкой я не мог особенно помочь, а Мяги к тому моменту убедился, что с этой дьявольской ловушкой сладить будет трудно и вызвался привести целителя. Ваше состояние к тому моменту уже оставляло желать лучшего — мы сомневались, что вы дождётесь подмоги, поэтому я позволил себе вольность воспользоваться вашей палочкой, не будучи полностью уверенным, что слажу с её темпераментом. Сердечная жила дракона, мисс Грейнджер? Никогда бы не подумал.

— Да, а как вы поняли? — оживилась та, позволяя увести себя от опасной темы. — Вы что же, действительно не пользовались ей раньше? Она почти полтора года провалялась у вас в поместье!

— А вы вспомните, что это было за время, — хмыкнул Малфой, не особенно желая делиться подробностями с той стороны баррикад.

— Я знаю, что Волдеморт… — Люциус поморщился от упоминания имени, которое всё ещё не мог заставить себя произнести. — Что ваша палочка погибла из-за него. И вы все эти годы не колдовали?.. Мерлин…

— Только не надо жалости, мисс Грейнджер. Колдовал, конечно. По мелочам, как правило, и палочкой Драко — единственной, которая была доступна. Он извёл и палочку Нарциссы в своих похождениях в Хогвартсе, остальное изъяли, как вы помните.

— А ваша новая палочка? Робардс говорил, что найдёт вам что-то подходящее.

Люциус внезапно расхохотался.

— В чувстве юмора вашим коллегам… — Ох, как же он ненавидел в этот момент всю их шайку. — …не откажешь. Попробуйте.

Он подал палочку, небрежно придерживая ту за кончик. Грейнджер потянулась, опершись о подлокотник, и аккуратно забрала древко. Девять с половиной дюймов, пониженной упругости — оно, вероятно, принадлежало раньше какому-то упрямому и косному магу, причём не самых выдающихся способностей. Скорее всего, жертве репрессий предыдущего режима.

Грейнджер на пробу мелко вычертила Агуаменти над бокалом, но из воздуха материализовалась лишь пара крупных капель, с едва слышным звуком растёкшихся по дну. Нахмурилась и повторила действие более выраженно. Добилась лишь тонкой струйки, хотя было очевидно, что дело не в её магии.

— Она же… — попыталась подобрать корректное выражение Грейнджер, — она же дохлая. А внутри что?

— Орешник и волос единорога. Хозяин лишился её незадолго до смерти, я полагаю.

— Надеюсь, что естественной.

— Судя по состоянию палочки, вполне возможно.

Она ещё немного повертела древко в руках. Невзрачная рукоятка, небогатая отделка парой латунных колец с рунической гравировкой. Люциус наблюдал, как Грейнджер поджимает губы, приноравливаясь к рукоятке, и делает несколько жестов, характерных для диагностической магии. Неплохо же, однако, сейчас обучают мракоборцев.

У неё ожидаемо ничего не вышло — палочка лишь выбросила сноп синих искр и чудом не подпалила ковёр.

— Я был бы благодарен, если бы вы не пытались колдовать надо мной этим.

— Простите, — вполне искренне извинилась Грейнджер, протягивая ему рукоятку обратно. — Это бред какой-то, вы же ни к одному артефакту с ней не подступитесь.

— Верно. Вы думаете, целью Бруствера было помочь зарубежным коллегам?

— А зачем ещё вас высылать? Разве не логично держать своих при себе?

— Вы так наивны, мисс Грейнджер, — он заметил, как девчонка вскинулась, намереваясь защищать свои умственные способности, и поднял свободную ладонь, останавливая её на середине движения. — Не торопитесь насылать на меня все известные вам кары. В Министерстве вы без году неделя, глупо это отрицать, так же, как и то, что искусство хорошей политической интриги вам мало знакомо.

— И зачем же им свобода вашей семьи? И ваша в частности.

— Сомневаюсь, что это вас касается, мисс Грейнджер, но извольте. Ни для кого не секрет, что семья в моём случае является довольно мощным рычагом давления, что Малфои всегда выплывают из передряг, благодаря тому что держатся вместе. Вероятно, Бруствер посчитал, что длительная разлука с родными сделает меня сговорчивее и после моего позорного возвращения он сможет прижать нас посильнее, чем три года назад. Уехать меня вынудили с помощью пряника — послаблений для Драко и Нарциссы, а по возвращении, я крепко подозреваю, намерены воспользоваться кнутом.

— Слабо верится, если честно, — задумчиво произнесла Грейнджер. Люциус едва заметно пожал плечами, мол, дело ваше. — Зачем им ещё сильнее на вас давить? Обыски были, на вас и вашу семью столько следящих навесили, камин закрыли…

— И обществу этого достаточно, по вашему мнению? Пожиратели Смерти на свободе — вот что они думают. И это ещё один повод меня выслать. Драко был несовершеннолетним на тот момент, и по закону на мне ответственность за его действия. Нарцисса, спасибо Мерлину за малые милости, не имела метки, иначе и её, и меня ждала бы участь Кэрроу, Яксли, Долохова, Сивого и прочих. Даже с учётом ваших показаний наша семья дорого заплатила за то подобие свободы, которое нам предоставили.

— Всё равно это странно. Они высылают вас, теряют над вами контроль. Зачем вам возвращаться тогда? И как убедиться, что вы не возьмётесь за старое?

— А вот здесь, мисс Грейнджер, в игру вступаете вы. Мракоборец с высокими моральными принципами, нянька и голос совести. Не отказывайте Министерству в их доле наивности. Не думаете же вы, что вас послали действительно разбираться с опасными артефактами? Не исключено, что в условиях вашей командировки напрямую прописан запрет на содействие мне в этом вопросе.

Он заметил, как напряглись её предплечья, обнимавшие колени, как обозначилась небольшая морщинка на лбу. Грейнджер наверняка вспоминала документ, который подписывала три дня назад практически не глядя.

— А сейчас вы обдумываете, как этот провал отразится на вашей репутации, — усмехнулся Люциус, — и выводы вам совершенно не нравятся, поскольку выходит, что вас тоже выслали. И поставили пятно на образе «золотой девочки», которая со всем справлялась.

Послышалось нервное постукивание пальцев по подлокотнику — Грейнджер развернулась из своего кокона и выпрямилась в кресле.

— И что вы планируете делать с этой ситуацией, мистер Малфой?

— Ничего, мисс Грейнджер. Их ожидания — не моя забота. А то, как я буду разбираться с артефактами, — не ваша.

— А что было с мистером Раудисом два дня назад? Вы о нём не сказали ни слова.

Как же не вовремя она вернулась к изначальной теме и включила мракоборческую дотошность! Фамилия Раудиса по идее вообще не должна была всплыть, если бы Люциус получше выстроил линию событий в своей полуправде. Или отшил Грейнджер не так грубо, защищая свои планы на завтрашний день.

Над куполом понемногу начинало светлеть небо.

— Карл покинул нас практически сразу. Он не выносит вида крови.

— Странно. Мне кажется, я слышала его голос, он вам что-то говорил про десять минут…

Мордредово отродье! И что теперь он, предполагается, должен сделать? Подтвердить и подставить мальчишку, который действовал в интересах своего благодетеля, либо необратимо очернить себя и похерить возможность скинуть часть работы на Грейнджер, которая совершенно точно не способна сидеть сложа руки.

— Ожидалось, что в течение десяти минут вы закончите с этим, и он собирался подождать нас снаружи.

— Та-а-а-ак, и мистер Мяги, обратившийся за помощью, его не встретил?

— Этого я не знаю. Карла я в тот день больше не видел, а у меня были дела поважнее.

— И что же это за дела, позвольте полюбопытствовать? — Гермиона снова села на излюбленного конька, пытаясь выяснить не только подробности его действий, но ещё и их мотивы.

— Например, спасение одной неуёмной сотрудницы Министерства от неминуемой гибели, — процедил он. — Вы верно оценили ситуацию, мисс Грейнджер, и я действительно поручился за вас своей кровью и своей магией, чудом не отправив к праотцам нас обоих с помощью вашей палочки. Если вас волнуют подробности, обратитесь к Дараньи, поскольку я не намерен возвращаться к этому отнюдь не приятному опыту.

— Я не понимаю. Я для вас обуза, вы сами сказали. В чём резон меня вытаскивать?

Малфой замолчал. Потянулся к бутылке на столике рядом с креслом, плеснул себе ещё на два пальца и сделал небольшой глоток, собираясь с духом, чтобы нарушить один из пунктов обета… или придумать очередную полуправду. Лучше, конечно, второе, потому что даже от мысли о том, чтобы раскрыть существование Непреложного, запястье обожгло огнём. Дрянная магия, слишком честная и контролирующая даже его помыслы.

Молчание затянулось.

— Мистер Малфой?

— Придумайте себе объяснение сами, Грейнджер, и прекратите мне докучать, — не выдержал он наконец. От недосыпа в голове начало мутиться, новая порция огневиски путала мысли, а ещё появилось ощущение, что он и так перед ней вывернул всё, что можно было вывернуть.

Люциус поднялся, намереваясь отправиться к себе и положить конец этому ментальному стриптизу. Допил в два глотка алкоголь; напрягшись посильнее, сполоснул за собой стакан крайне приличным Агуаменти и вылил воду в кадку ближайшего растения. Грейнджер за спиной с шорохом поднялась на ноги и левитировала посуду в сервант, догоняя.

Она спустилась следом по лестнице, молча пересекла преподавательское крыло и, поравнявшись с Люциусом, всё-таки решила нарушить молчание:

— Спасибо, что не бросили, мистер Малфой. И простите, что думала о вас хуже, чем вы есть. Завтра я уже буду на ногах, давайте после завтрака осмотрим фронт работ и подумаем, что делать с вашей палочкой.

Он обернулся на голос, отмечая серьёзность и искренность её тона, слабый намёк на улыбку и сияние Люмоса, отражающееся в глазах. Блаженная Цирцея, какая же она всё-таки…

— Со своими проблемами я буду разбираться сам. Найдите себе занятие, за которое вас не уволят, Мерлина ради, и не ищите меня завтра.

Он направился в сторону гостевой башни — противоположно пути к больничным палатам — но Грейнджер не отвязалась.

— Стойте!.. Да стойте же! Куда вы собрались с этой палочкой? И не говорите, что не планировали покидать Дурмстранг, не поверю. Получите расщеп — и чем это поможет?

Люциус витиевато выругался сквозь зубы.

— А вы возомнили себя спасительницей немощных? Или решили выполнять свой контракт няньки? Довольно, незачем постоянно указывать мне на текущее положение дел.

— Я лишь хочу облегчить вам и себе жизнь, Малфой. — Она наконец обогнала его и остановилась, перекрывая путь к жилым комнатам. — И избавиться от Долга, если уж на то пошло, тоже. Моё содействие не оскорбляет вас как волшебника, не принижает ваших способностей, прекратите приписывать окружающим дурные намерения — не все подобны вам.

Она спохватилась, но было уже поздно.

— Вот мы и выяснили, кто есть кто, мисс Грейнджер. Не советую со мной связываться — запачкаетесь.

Он обошёл оглушённую собственной оплошностью Грейнджер и устало продолжил путь в темноте, ощупывая в кармане палочку. На этот раз девчонка не стала его догонять.

Примечания:

Шаг вперёд и два назад — это про них. Как думаете, Герм действительно выслали? И как теперь Люциус обзаведётся нормальной палочкой?

1) канонный персонаж вселенной Роулинг, американский мастер-палочкодел

Вернуться к тексту

2) прим.: шпалера — то же, что и гобелен, но без привязки к мануфактуре

Вернуться к тексту

Утренний осмотр целителем Дараньи прошёл в лёгкой прострации, вызванной недосыпом и всё ещё остающимся оглушением после ночного разговора с Малфоем. У Гермионы просто не укладывалось в голове, как так вышло, что её мудрое на первый взгляд руководство предпочло сначала отстранить её от оперативной работы, дескать, «вы нужнее нам в тылу, мисс Грейнджер», потом и вовсе попыталось избавиться вот таким оригинальным способом, навязав в компанию одного из немногих оправданных Пожирателей смерти. И тем страннее было осознавать, что мистер Малфой и вовсе мог ничего из этого ей не объяснять, но проявил крайнюю степень терпимости, раскрывая подробности возможных министерских интриг. Буквально на её глазах сменились стороны, и Гермиона, переодеваясь в пустой палате в мракоборческую форму, пыталась осознать этот переворот на сто восемьдесят градусов. Малфой помог — Робардс подверг её опасности. Она, конечно, хотела глоток свежего воздуха, вырваться из духоты магической Британии, бросить эти тупые поделки из Лютного, но оказаться сразу же в гуще событий, оставаясь при этом где-то на отшибе… Да уж, ну и запросы у тебя, Гермиона.

Она с сожалением осмотрела слипшийся из-за крови мех, который во время её недомогания никто не стал трогать, попробовала на нём даже излишне аккуратное Тергео, но, естественно, безуспешно. Чёрная подкладка пропахла гнилью и прелыми листьями, и, уткнувшись в неё носом, Гермиона подавила малодушное желание расплакаться. Потемневшая пятнами алая ткань любимой мантии оказалась просто последней каплей в этом ворохе впечатлений, в который Гермиона нырнула без особой подготовки, и теперь она тщетно старалась взять себя в руки, прежде чем мистер Раудис придёт, чтобы проводить в выделенную комнату гостевой башни.

Тот появился минута в минуту, сверкая, как начищенный галлеон. По-доброму поприветствовал, будто ничего не произошло, но Гермиона уже не могла избавиться от ощущения, что заместитель директора что-то скрывает. Он весьма радушно справился о её здоровье у пожилого колдомедика, подхватил принесённый из коттеджа чемодан с наложенным заклятием незримого расширения и повёл по коридору, по которому Гермиона буквально десятью часами ранее шла в абсолютном, звенящем одиночестве, пристыженная и уязвлённая.

Казалось, её состояние не волновало Раудиса абсолютно — у него даже не возникло мысли, что с гостьей может быть что-то не так: дурмстранговец болтал без умолку, рассказывая о шпалерах на стенах, о строительстве прозрачных куполов, об истории замка, но Гермиона никак не могла сосредоточиться на его словах и вертела головой по сторонам, стараясь хотя бы увидеть краем глаза, просто заметить то, о чём говорил ей Раудис. Половину она не разбирала из-за его манеры тараторить, вторую заглушали мысли. Реальность перед глазами расплывалась, оставляя что-то эфемерное, мало похожее на действительность, но в то же время очень чёткое, как будто снятое колдографом.

— Вот мы и на месте, прейли Грейнджер.

По ощущениям они шли не меньше пятнадцати минут, хотя в ночи тот же путь занял сильно меньше времени. Гермиона помнила, как стояла столбом в этом самом коридоре, как выплёвывала в лицо Малфою жестокие слова о том, что он никогда не изменится, и сейчас мучительно сильно жалела о своей неосторожности. Она была одна, она не понимала, что происходит и какая роль отведена ей в этом спектакле, и единственным источником информации оставались письма, в правдивость которых она тоже уже не могла верить на сто процентов.

— Да-да… спасибо… — пробормотала Гермиона неразборчиво, принимая сумку из рук провожатого.

Раудис остался за дверью, как и весь шумный Дурмстранг, который, казалось, следил за её путешествием по коридорам из больничного крыла в жилые помещения.

Три двери вперёд и налево — Гермиона помнила, как громко прозвучал хлопок, когда Малфой-старший оставил её в ночи, и теперь старательно игнорировала тот факт, что внутри поднималось желание проделать этот путь и попробовать пойти на контакт первой. Она испортила его новую попытку наладить отношения, и казалось логичным, что следующий шаг теперь за ней.

Гермиона вслед за сумкой опустилась на застеленную плотным грубым покрывалом постель, заторможенно провела по полотну рукой, слегка царапая короткими ногтями ткань. Переплетённые бежевые, чёрные и красные волокна ожидаемо не поддались, но так ей удалось почувствовать хоть что-то, выйти из оцепенения и начать двигаться. Следующие полчаса прошли за разбором зачарованного чемодана, развешиванием в шкафу немногочисленных вещей и потрошением аптечки и уменьшенного набора бытовых зелий — только бы нашлось то чудодейственное средство, которое для Гарри варила Молли Уизли. Ещё полчаса Грейнджер колдовала с обнаружившейся склянкой над мехом — и на этот раз вполне успешно. Настроение, находившееся после бессонной ночи на уровне подземельного плинтуса, наконец поползло вверх, и потому, услышав за дверью своей комнаты стремительные шаги, Гермиона вылетела в коридор, намереваясь перехватить компаньона поневоле.

— Мистер Малфой! — крикнула она ему в спину, спешно подхватывая очищенную алую мантию и пытаясь другой рукой убрать с лица непослушные кудри. — Подождите!

Он бросил взгляд через плечо, но не остановился. Пока Гермиона возилась с волосами и запирала дверь, мужчина уже успел скрыться за поворотом на лестницу, и пришлось поспешить, чтобы не потерять его из виду окончательно.

— Мистер Малфой! — Гермиона едва успела перегнуться через каменные перила, как светлая макушка скрылась за перекрытиями двумя пролётами ниже.

На этот раз оклик заставил его вернуться. Малфой остановился и даже задержал на ней взгляд дольше, чем на пару секунд.

— Что взбрело вам в голову на этот раз, мисс Грейнджер?

И вот опять! Она делает шаг вперёд, а в лицо получает либо убийственную холодность, сдобренную завуалированными оскорблениями, либо насмешку. Гермиона проглотила рвущийся с языка язвительный ответ и, почти перепрыгивая через несколько ступеней, догнала Малфоя. Мимо проскользнула пара студентов, одаривших её заинтересованными взглядами, но и это не заставило Гермиону притормозить.

— Я же вчера обещала вам помощь с палочкой и составлением списка артефактов.

Он хмыкнул, двигаясь, очевидно, к выходу из замка.

— Не припоминаю, чтобы нуждался в вашей помощи, как и запрета на самостоятельные действия.

— Однако в одиночку покидать стены Дурмстранга вам нельзя.

Они ступили на первый этаж; коридор на выходе с лестничной клетки повернул сам собой и раздвоился буквально на глазах, заставив Гермиону в ступоре совершенно не грациозно споткнуться.

— У меня есть подозрение, что вам не только я намекаю остаться здесь, — со смешком произнёс Малфой, уверенно шагая в свой проём.

Грейнджер только закатила глаза, ныряя следом. Нет уж, дудки, он трое суток почти провёл без минимального вмешательства в свои дела, и пора было заканчивать это безобразие.

— Вы как будто меня первый день знаете, мистер Малфой. Лучше расскажите, куда собрались. Всё равно же не сможете аппарировать с той палочкой.

Он пропустил её слова мимо ушей, толкая тяжёлую дверь, ведущую из коридора наружу. В лицо сразу же ударил порыв холодного ветра, ослепляя на пару мгновений ворохом ледяных иголок. Гермиона поплотнее запахнула мантию и взмахнула палочкой, накладывая согревающее на себя. Заметила, как дёрнулась рука компаньона, и вздохнула, повторяя действие уже в отношении этого строптивого человека и готовясь к очередной отповеди.

Он, конечно, не разочаровал.

— Мисс Грейнджер, вы слышали когда-нибудь о том, что крайне опрометчиво колдовать над кем-то без его разрешения?

— Слышала, что вы не очень-то следуете этому правилу, — не осталась в долгу Гермиона.

— И всё же советую вам в будущем не уподобляться личностям с дурными намерениями, — вернул ей вчерашние слова Малфой. Злопамятный какой!

— Обязательно сдержусь, когда вас попытается проклясть что-то из списка артефактов.

Малфой одобрительно усмехнулся, будто согласившись оставить за ней последнее слово, и продолжил путь к границе Дурмстранга. Гермиона удовлетворённо улыбнулась самой себе и поспешила за ним, наслаждаясь хрустом снега под тяжёлыми форменными ботинками.

Остаток пути они провели в молчании, но не в том неловком, что сопровождало начало их ночных посиделок, а в уже даже похожем на комфортное. Глядя на прямую спину Люциуса впереди, Гермиона поймала себя на мысли, что с таким его настроением в принципе можно иметь дело, если не сказать больше. Успокоиться и позволить себе перебрасываться остротами с достойным собеседником, который к тому же не ставил своей целью сделать ей больно — а Малфою, очевидно, нет резона всерьёз её обижать, — было… приятно. Было приятно почувствовать себя наравне со старшим опытным волшебником, пусть даже всего на несколько часов.

Она с удовольствием потянула носом морозный воздух, запрокинула голову, глядя в безоблачное голубое небо, в котором уже прошёл зенит солнечный диск. Мерлин, хорошо-то как… Хруст снега впереди затих — Малфой остановился, с характерным шорохом извлёк древко из складок тяжёлой зимней мантии. Гермиона, не глядя в ту сторону, мельком подумала, что он наверняка дёрнул уголком губ, отмечая наложенное согревающее.

Пару секунд ещё ничего не происходило, а затем с громким хлопком Малфой исчез и появился шагах в десяти, едва не впечатавшись в дерево. Послышалось тихое, но довольно ёмкое и образное ругательство. А ведь говорила же!

— Кхм… мистер Малфой?

— Чего вам, мисс Грейнджер? — услышала Гермиона тот самый тон, с которым обычно закатывают глаза.

— Всё ещё не боитесь расщепа?

— Мерлин с вами, лучше расщеп, чем небезопасная парная аппарация без вашего понимания направления.

— Так просветили бы!

— И много вы путешествовали по Восточной Европе, позвольте спросить?

Гермиона замолчала. Раньше она не интересовалась этим регионом вовсе.

— Совсем нет. А куда нам?

— Вам — в ваши покои.

— А вам в палату ближайшего приёмника?

За словесной перепалкой Гермиона практически пропустила момент, когда Малфой-старший оказался слишком близко, вторгаясь в личное пространство. Его рука отвела полу мантии у правого бедра, и Гермиона опешила. Это вообще что?

Левая рука мужчины спустилась от мантии на само бедро, мазнула по ремням портупеи — и тут до неё дошло.

— А ну верните палочку! Вы не смеете её трогать, я ещё…

— В сознании? — усмехнулся мужчина, и не думая подчиниться. — Бросьте, мисс Грейнджер, от вас не убудет.

— Вы сейчас вообще серьёзно?

— Подойдите ближе и держитесь крепче, иначе останетесь здесь одна и без палочки. Силёнок отобрать у вас явно не хватит.

Гермиона поджала губы, не выпуская его запястья, но послушно сделала шаг вперёд, окончательно стирая расстояние. Вторая рука Малфоя обхватила её за плечи, и в следующую секунду Гермиона уже продиралась вместе с ним сквозь пространство.

* * *

Двойной прыжок аппарации Гермиона последний раз испытывала на себе, ещё когда их трио скиталось по лесам в том кошмарном девяносто восьмом. Тогда не было большой нужды в нескольких перемещениях подряд из-за длины перехода, но требовалось по максимуму запутать следы, а ведь большого опыта самостоятельных трансгрессий у них не было. Гермиона вспомнила, как они с Гарри экспериментировали с парной аппарацией, не слишком боясь засветиться в далёкой шотландской глуши на островах, и сколько это забирало сил. Сейчас же её дважды с перерывом едва ли в пять секунд протащило через столько миль, а ощущения были очень даже ничего… Проявил ли таким образом мистер Малфой заботу о себе или о ней, Гермиона не знала и, если уж быть честной, не сильно хотела знать. Достаточно того, что он в принципе осилил такое сложное волшебство с чужой палочкой и на такие расстояния… к слову сказать, а где они вообще?

Она отпрянула и огляделась: вокруг сновали одетые по-зимнему волшебники в мантиях, и место в целом походило на довольно оживлённую площадь, в центре которой был разбит небольшой сквер всего на пяточек тропинок. На одной из них они сейчас и стояли, затрудняя движение.

— Площадь Катажины, Варшава, — негромко просветил её Малфой, без возражений отдавая древко. — Я бы предпочёл, если бы вы оставили меня в покое хотя бы на пару часов, мисс Грейнджер.

— Это исключено, — отрезала Гермиона, переводя на него взгляд. — Я не имею права покидать вас на территории третьего государства.

— Мерлин всемогущий, вы шутите? — На этом, казалось, его терпение кончилось, и Гермиона невольно отступила на пару шагов назад. — Не мешайте заниматься делом. Я не намерен тратить на ваши министерские прихоти столько времени.

— Я действительно не могу вас оставить, мистер Малфой. — Пришлось задрать рукав своей мантии и тёплой водолазки под ним, чтобы показать лёгкое свечение магического браслета на запястье. — Следящее активируется при пересечении границы и не позволяет мне выпускать вас из виду.

— Не мракоборцы, а дромарог в посудной лавке, — цыкнул он. — Идёмте. И не устраивайте сцен, если вам будут не слишком рады, мисс Грейнджер.

Ей и не хотелось. Не хватало для полного счастья только возрождения Малфоем старых контактов с европейской криминальной братией, и с каждым шагом от площади Катажины Гермиона всё больше думала о правоте министерских: Люциус Малфой как был Пожирателем, так им и остался. Она даже понимала, что этот чёрт мог быть крайне обаятельным и услужливым, когда хотел добиться своего. И чувствовала себя попавшейся на крючок. О, он весьма искусно заронил в её мысли зёрна сомнения в старших коллегах, заставил сопереживать, довериться… Гермиона чуть не пропустила поворот, погрузившись в себя слишком глубоко, настолько, что богато украшенная чёрная малфоевская мантия едва не скрылась за пёстрыми силуэтами поляков.

Спустя ещё пару минут петляний по узким брусчаточным проулкам она обнаружила себя перед невзрачной дверью, рядом с которой серело покрытое пылью окно. На нём матовой золотой краской поблёскивала надпись «Радзивил и сыновья». Малфой коротко стукнул в дверь четыре раза через равные промежутки времени и замер, сложив руки за спиной. Гермиона невольно задумалась, насколько ему не хватало привычной трости, после того как та лишилась навершия и вместилище для палочки опустело. Глаза, натренированные на анализ поведения преступников, привыкли фиксировать малейшие движения волшебника, так что Гермиона обычно без долгих размышлений могла сказать, что сейчас делает человек, каким может быть дальнейший план, но с Малфоем отточенная схема частенько давала сбой. И, что было много хуже, давала сбой именно в том, что сама Гермиона начинала вести себя нетипично, на время выключала холодную рациональность. Оттого было куда проще думать о нём, с остервенением вгрызаться взглядом в микродвижения рук, лишённых палочки, в попытке проанализировать, разложить по полочкам и понять. Это было проще, чем пытаться осознать собственные реакции, отсутствие страха как такового, спокойное отношение к нарушению личных границ — что ночью, что недавно, перед аппарацией. О себе Гермиона подумает позже в тишине гостевой комнаты Дурмстранга.

— Кто? — хрипло буркнули из-за двери.

— Люциус Малфой, — ровно ответил её компаньон, нисколько не смущённый нерадушным приёмом.

— А эта пигалица? Мракоборцев притащили? — Дверь приоткрылась настолько, насколько позволяла цепочка, являя заросшего волшебника, наполовину скрытого тенью.

— Со мной.

Гермиона уже была готова возмутиться из-за грубого обращения, но Малфой небрежно щёлкнул пальцами за спиной, и она ощутила, как язык прилип к нёбу, не давая и шанса что-либо сказать. Мерлин, тёмная магия без проводника! Даже странно, что Малфой до сих пор пренебрегал случаем продемонстрировать подобные умения… а может, и вовсе Обезъяз оставался для него единственным доступным для беспалочковой практики? Гермиона беззвучно фыркнула собственным мыслям, практически неуместно в текущей ситуации: как бы ей пригодилось такое умение курсе на третьем-четвёртом, а!

— С ней не пущу, пусть проваливает.

— Пан Радзивил, я сказал, она со мной. У британского аврората нет к вам никаких претензий.

Нет претензий! Да только после «пигалицы» у Гермионы появилось предостаточно претензий! О ней так не высказывались даже на мракоборческих курсах, а там с выражениями совсем не заморачивались, называя вещи своими именами. Единственное, к чему вопросов действительно не было, так это к тому, что их всё-таки впустили внутрь. Правда, Малфой не торопился снимать своё заклятие, поэтому Гермиона оставалась нема как рыба, пока они шли через небольшой захламлённый зал лавки к неприметной двери, выполненной аналогично другим деревянным панелям на стенах, так что её трудновато было заметить по воле случая.

В кабинете, где Радзивил оставил их наконец одних, было так же темно, пыльно и тесно. И только со звуком прикрывающейся двери язык Гермионы отклеился от нёба.

— И вы мне ещё будете говорить про принцип согласия! — взвилась она громким шёпотом, всё-таки прекрасно осознавая, что уши есть даже у стен.

— Мы вроде как выяснили, что я не святой, мисс Грейнджер. Считайте это таким же актом заботы, — усмехнулся ей в лицо Люциус, явно намекая на согревающие чары по пути к точке аппарации. — И Мерлина ради, снимите уже эту красную тряпку, вы и без неё взбесите кого угодно.

Гермиона огляделась ещё раз. Весь кабинет был также отделан панелями из тёмного дерева, что вкупе с давно не мытыми окнами крали и без того скудный дневной свет. Почти под самым потолком обнаружились портреты: три штуки, и все магловские, обычные. Гермиона не без труда узнала Менделеева на одном из них, остальные же лица ей ни о чём не говорили. Вокруг, почти поднимаясь до портретов, стояли стопки пропылённых книг в кожаных и тканевых твёрдых обложках, и каждую стопку венчало какое-то подобие мягкой брошюрки. Может, это опись? Будь её воля, Гермиона застряла бы здесь на подольше, зарывшись по самые уши в фолианты, нашла бы себе польско-английский словарь, с упоением бы изучала историю чар, придуманных местными волшебниками, разбиралась бы в артефактах периода Речи Посполитой…

У стола, заваленного пергаментами, плетёными тубусами и разнообразными безделушками вперемешку с перьями, обнаружилась пара изрядно продавленных колченогих стульев, обивка которых пропиталась пылью. Возьмёт Экскуро или нет? Она вычертила знак очищающего сначала над одним сидением, потом над другим и только после этого скинула мантию, устраивая её на спинке. Жестом пригласила Малфоя устраиваться удобнее, но тот лишь молча качнул головой.

Напротив стульев, почти скрываясь за книжными башнями, в тусклом дневном свете блеснуло с одной из панелей старинное зеркало. Гермиона оглядела своё отражение — всё равно время ожидания тянулось медленно, а трогать книги руками в незнакомой лавке, да ещё и при Малфое, она не хотела. И в каком месте она пигалица? Ей нравилось отражение, правда нравилось, даже несмотря на то, что под глазами ещё оставались лёгкие следы прошлых двух ночей. На её уже не такой нескладной, как в школьные годы, фигуре неплохо сидела женская мракоборческая форма, включающая в себя чёрную водолазку из мягкой смесовой шерсти, на которую к тому же ещё обычно накладывали климатические чары, чтобы оперативники не чувствовали холод или жару при длительных вылазках; водолазка обязательно заправлялась в тёмные брюки с высокой талией, а под грудью и на бёдрах ткань перехватывали кожаные ремни портупеи. Теоретически можно было организовать крепление второй кобуры для палочки под левую руку, но Гермиона пока не чувствовала в себе силы колдовать не с основной стороны и потому не пользовалась ни дополнительной палочкой, ни местом под неё. На шее же сейчас, скрытая отводящими чарами, мягко сияла цепочка с кулоном-портключом взамен той ленточки, что служила им порталом по пути туда. Грейнджер неосознанно потрогала артефакт кончиками пальцев, немного склонив голову, и в это время за ними пришли.

— Прошу вас, пан Малфой. Вы не предупреждали, что будете не один.

Вместо староватого волшебника неприятной внешности, который пустил их, из-за двери показалась молодая женщина едва за тридцать. Её открытое добросердечное выражение лица составляло такой разительный контраст с окружающей действительностью, что в комнате, казалось, взошло солнце.

— Пани может подождать вас здесь или присоединиться, мастер Кинтана не против.

— Благодарю за приглашение, — кивнула Гермиона в ответ.

Малфой сделал в её сторону широкий не очень определённый жест рукой, который при желании можно было бы трактовать и как «после вас», и как «выметайтесь к Мордреду». Она предпочла первый вариант, поэтому, спешно перекинув мантию через предплечье, направилась к двери и вслед за их провожатой.

* * *

Как над и без того крошечными лавками Косого и Лютного помещаются целые хоромы, в которых можно было найти и место для гостей, и для работы, и для самих хозяев, Гермиона не могла понять уже почти одиннадцать лет.

Нет, могла, конечно, — чары расширения работают же не только на сумки, — но вот сама концепция более просторного помещения в маленьком закутке попросту насиловала её воображение. Она честно пыталась наложить на это хоть какие-то принципы геометрии, что плоскостной, что пространственной, но каждый раз терпела неудачу. Мерлин, ну как же стало бы проще жить и магам, и маглам, если бы открытия обоих миров не утаивались и учёные работали вместе.

В светлой мастерской второго этажа Тьяго Кинтана⁽¹⁾, американский волшебник с индейскими корнями, явно чувствовал себя хозяином, хоть и был приглашён всего на несколько недель. Их солнечная провожатая не переставала нахваливать мудрость своего работодателя, решившего дать шанс местным подмастерьям, и прямо в данный момент под началом Тьяго трудились четверо юношей и две девушки, все сосредоточенные до предела. Они были молоды, даже слишком — возможно, вчерашние выпускники Дурмстранга или Колдовстворца — и это удивляло ещё больше. Насколько Гермиона знала, там, на родине, Олливандер допустил к производству палочек только своего племянника, да и тому уже на тот момент стукнуло около сорока. С тех пор известный мастер практически не появлялся в лавке и всем заведовал Найджел. Ходили слухи, что Гаррик Олливандер скончался, но они не подтверждались и не опровергались, и понемногу шепотки сошли на нет. А вот Тьяго на покой, очевидно, не собирался.

Когда она следом за Малфоем переступила порог мастерской, американец подобрался, обернувшись на них, и хохотнул.

— Кого я вижу! Мистер Малфой! — Он тихо оставил пару замечаний девушке, над душой у которой стоял последние несколько минут, и приблизился к вошедшим. — Знавал я вашего отца, да и матушка была крайне любезна, когда я последний раз гостил в Уилтшире. Что привело вас? Уж не палочку ли хотите от старого Тьяго?

— Именно так, — спокойно улыбнулся ему Малфой, крепко пожимая руку. Гермиона, пока не замеченная палочкоделом, решила не встревать и по максимуму притвориться, что её здесь нет, раз уж ничего криминального не происходит. Да и палочка действительно была нужна. Единственное, что вызывало сомнения, так это то, что они действительно найдут её здесь.

— А кто эта прекрасная дама? Представь нас. — Курчавые тёмные с проседью волосы мастера спружинили, когда тот резко переключился на Гермиону. Она не успела опомниться, как к костяшкам её пальцев уже прикасались слегка улыбающиеся сухие губы.

— Мракоборец-артефактолог Гермиона Грейнджер, — опередила она Малфоя, вероятно, нарушая тем самым правила этикета. — Рада знакомству, мастер Кинтана.

Волшебник слегка усмехнулся, выпрямляясь.

— Что, Люциус, как в молодости спокойно не сиделось, так и сейчас цепляешь хорошеньких в форме?

Малфой со смешком перевёл взгляд на Гермиону.

— Да, в Министерстве давно не было свежей крови. Мисс Грейнджер отличилась во время войны четыре года назад, крайне стремительный взлёт по карьерной лестнице, и вот — дошла до эскорта.

— А ты, я смотрю, приложил все усилия, чтобы добиться компании девушки в алом, — покачал головой Кинтана, внезапно становясь серьёзным. — Я в Варшаве по приглашению, и, буду честным, мне проблемы не нужны. А раз мисс Грейнджер здесь с тобой, то без них не обойдётся. Был рад видеть, Люциус.

Тьяго коротко поклонился её компаньону, ещё раз хитро улыбнулся ей самой и уже было развернулся прочь, когда Гермиона окликнула его, чуть хмурясь.

— Мастер Кинтана, боюсь, что как раз в случае вашего отказа проблемы появятся. Мистер Малфой действительно нуждается в хорошей палочке и довольно срочно, иначе мы бы не обратились к вам.

— «Мы»? — прищурился палочкодел, широко ухмыльнувшись. — И где же сейчас таких бойких берут, а, мистер Малфой?

— Тьяго, заканчивай этот балаган, — цыкнул тот, делая пару шагов вперёд и загораживая Гермиону плечом. — Это не банальный визит вежливости — я по делу и хотел бы обсудить его без лишних ушей. Мисс Грейнджер в курсе и очевидно не будет препятствовать твоей деятельности.

Гермиона слегка попятилась, удивляясь его резкой смене настроения. По правде говоря, она рассчитывала ещё на пару раундов скабрёзностей, которые пришлось бы пропустить мимо ушей, тренируя выдержку. Не сказать, что ей очень льстило подобное внимание, но мастер Кинтана, несмотря на свой возраст, имел довольно располагающую внешность: загорелое до медного оттенка лицо, на котором ярко выделялись тёмно-карие глаза, полные озорного блеска увлечённого человека, такие же тёмные мелко вьющиеся волосы, будто присыпанные солью и перцем, полуседая аккуратная бородка, смешливые морщины в уголках глаз… его было приятно рассматривать, как произведение неизвестного скульптора. Гермиона даже не удивилась, когда поймала себя на мысли, что вообще-то хотела бы поучаствовать в тестировании палочек, вместо того чтобы оставаться в стороне.

Кинтана спокойно выдержал вызов Малфоя, глухо прокашлялся и кивнул в сторону двери из светлого дерева, ведущей куда-то в жилые помещения.

— Да, ты прав, пожалуй. Мисс Грейнджер, не обидите нас, присоединитесь? — Напускной серьёзный вид, правда, совершенно не помешал американцу подмигнуть ей на последнем слове, отчего Гермиона почувствовала, как щёки слегка припекло. — Я только оставлю несколько поручений… Кстати, вот здесь в левом углу — мисс Палашевска, самая способная ученица и наследница дела покойного Грегоровича. Думаю, вы ещё пересечётесь с ней, если задержитесь в Польше.

Когда мастер отошёл, Гермиона, засмотревшись на чужую манеру работать, сделала шаг вперёд, сразу же сталкиваясь с плечом наблюдающего за ней Малфоя. Тот изогнул бровь, но никак не прокомментировал происходящее, хотя она практически мгновенно придумала с пять острот, которые могла бы услышать. Мелкое подёргивание уголка его правого глаза выдавало нарастающую нервозность; не хотелось провоцировать никого на грубости, поэтому Гермиона тоже сдержалась и, обойдя компаньона по широкой дуге, скрылась за дверью в более скромной по размеру гостиной.

Несколько минут она находилась в помещении одна, и, видит Мерлин, Гермиона нуждалась в этой передышке. Сегодняшнее путешествие к чёрту на рога в другой конец региона напоминало комедию дурного толка и совершенно не решало их проблем на текущий момент. Гермиона в очередной раз засомневалась в компетентности мастера Кинтана — он мог быть сколь угодно харизматичным, сколько угодно дружить с семьёй Малфоев, но про американские палочки она знала мало, а живьём не сталкивалась с ними вовсе, поэтому сейчас ощущала, как время, и без того не бесконечное, утекает сквозь пальцы, а Малфой-старший действительно нуждался в хорошем инструменте. Правда, где ещё можно было бы найти что-то стоящее, Гермиона тоже не знала, и это было единственной причиной, по которой она не двинулась с места около стеллажей. На полках гнездились искусно декорированные коробочки с уже готовыми проводниками магии — Грейнджер засмотрелась на извивы вензелей и национальных узоров. Мерлин, они же наверняка стоили целое состояние… Себе она подобное точно не смогла бы позволить.

Размышления прервал хлопок двери, прозвучавший настолько внезапно, что Грейнджер почти подпрыгнула.

Соберись, Гермиона, мракоборец ты или тряпка для котлов?

За спиной обнаружился пока безоружный Малфой, пристально рассматривающий те же коробки. Он обвёл взглядом подписи на полках стеллажа, мельком глянул сверху вниз на неё, Гермиону, и отошёл к некому подобию барной стойки, на которой громоздилось ещё три стопки шкатулок с палочками, несколько менее вычурными, чем те, что были представлены на стеллаже. Место Малфоя занял Кинтана, позволивший себе приобнять Грейнджер за плечо и высвободить алую мантию из уже порядком уставших рук.

— Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

Венец мракоборческой формы занял своё место на вешалке у той двери, через которую все трое попали в помещение, и мужчины принялись вполголоса обсуждать сердцевину и материал для изготовления проводников, который мог бы, с одной стороны, удовлетворить весьма притязательные вкусы Малфоя-старшего, а с другой — служить действительно хорошо в повседневной и не очень жизни. Отстранённо прогуливаясь вдоль стеллажа, занимающего всю стену напротив окон, Гермиона размышляла, сколько времени займёт подобный выбор в его случае. Наверняка Малфой сменил не одну палочку, прежде чем получил ту, которой угрожал в Отделе тайн. Все ли они были похожи на его школьную? И что за древко подобрал ему Олливандер перед первым курсом?

Гермиона невольно представила Драко и визит семейства к мастеру в девяносто первом и поёжилась. Наверняка первая палочка Драко тоже его не слушалась до определённого момента… Хотя кто знает, возможно, это Гермионе попалась строптивая лоза. И всё же без неё было сильно хуже: древко Беллатрисы, которым она вынужденно пользовалась во время войны, совершенно не желало подчиняться, и в Хогвартс на «восьмой» курс Гермиона вернулась уже с запасным, выданным из архива лично Кингсли. Оно было неплохим: тринадцать с четвертью дюймов, умеренно упругое, с знакомой сердцевиной в виде жилы дракона — но слушалось всё равно не так, и поэтому, когда выяснилось, что в Малфой-мэноре прошли обыски и изъяли все палочки, которые смогли найти, включая её родную, Гермиона обрадовалась как дитя. С тех пор, с того безумного лета, она старалась не вспоминать ни о Беллатрисе, ни о её палочке, ни о войне. Получалось, конечно, паршиво, и оттого путь «золотой девочки» был предсказуем: в аврорат.

А теперь она была здесь и краем уха ловила рассказ Тьяго о его последнем похождении за материалом: он, как и в нескольких путешествиях до этого, остался посреди каньона без пищи, и потому подманивал в ближайшей крупной реке волшебных рыб, белых речных монстров, ловил, отделял мясо от костей… Остатки использовал в качестве сердцевин для своих палочек: и их кости, и хребты. Варварство, конечно, подумала она, скосив глаза на изображающего интерес Малфоя. Но в целом не ей было жаловаться, когда для палочек с драконьей жилой требовались настолько же редкие материалы, как и в данном случае. Палочки, судя по словам мастера, выходили отменные, но ощутимо длинные из-за размера рыб, а потому подходили далеко не всем. У него были и другие варианты, конечно…

То ли подход Олливандера не был близок иностранному волшебнику, то ли палочки реагировали на Малфоя непредсказуемо, но по всему выходило, что примерно за час с лишним они с Тьяго перебрали почти все коробки со стола, в которых в основном находились палочки из секвойи, лиственницы и дуба. Мастер комментировал жёсткость, длину и материал сердцевины, но всё время находился какой-то изъян, который выявлялся на первом-втором заклинании, и палочка отправлялась обратно в своё неказистое пристанище. На закономерный вопрос Гермионы, почему начали с них, Кинтана ответил, что древко из этого блока будет достаточно неброским, чтобы не связать с мастером и в целом не привлекать внимания. Она увидела, как позабавленно хмыкнул Малфой за спиной палочкодела: «Что ж, мастер Кинтана, не ожидал от вас такой заботы».

Продолжили первой секцией стеллажа, облюбованного Гермионой, и тут, конечно, сдержаться уже не было никаких сил: после первой же неудачи с новым древком она ткнула пальцем в коробочку, находящуюся на полке выше её роста, и спросила позволения опробовать. Кто знает, может быть, и ей пора всё-таки учиться колдовать с левой — тем более когда ещё представится шанс поработать с заморскими проводниками.

Тёплое дерево медового оттенка было украшено выжженным по периметру прямоугольником, в центре которого располагалась крупная восьмиконечная звезда. Тьяго, снявший коробочку с верхотуры, покачал головой и спокойно и искренне улыбнулся.

— Мисс Грейнджер, а у вас весьма необычные вкусы. Впервые имеете дело с хребтом белой речной твари?

Гермиона кивнула, разглядывая пока закрытое вместилище палочки, и погладила центральный узор.

— Здесь необычное сочетание, по правде сказать, я уже и не вспомню, когда изготовил этот конкретный экземпляр — точно не в последний год. Снаружи мы имеем прямоугольник, означающий защиту и покровительство, а в центре — гог-вит, восьмиконечную звезду. По поверьям племён, родственных с моим, такая звезда не принадлежит небесам — напротив, она сорвалась с небосвода и упала в пучину морскую, а теперь пытается выплыть на берег, вопреки течениям и потокам рыбёшек. Сама палочка, как и шкатулка, выполнена из клёна, который несмотря на высокую прочность и твёрдость, довольно избирателен по отношению к владельцу. Он признаёт амбиции, изобретательность и неординарный ум, особенно хорошо подходит волшебникам, находящимся в дороге, в поиске. А сердцевина из хребта водной твари усиливает начальные свойства древесины и подсвечивает стиль колдовства того, кто её приручил. Такие палочки быстро учатся и обладают недюжинной силой. Возможно, в этом есть провидение, мисс Грейнджер, — попробуйте.

Она аккуратно извлекла древко из его вместилища и на пробу покачала в ладони. Оно действительно было тяжёлым, довольно длинным, но при этом от него исходило ощущение спокойствия и безопасности, которое Гермиона не смогла объяснить себе. Рукоять, отделённая несколькими кольцеобразными утолщениями от основной длины, на конце была инкрустирована крупным янтарём в виде довольно тонко вырезанного кленового листа цвета тёмного мёда. И если вся композиция была прекрасна, то вот эта конкретная деталь привела Гермиону в полный восторг, и она начала со стандартной связки заклинаний, которыми тестировала все палочки, приходящие в аврорат: Люмос, Темпус, Джеминио, Эванеско, Приори Инкантатем и, наконец, Патронус при успехе предыдущих заклинаний. По комнате, сверкая, будто в водяных брызгах, пролетела выдра, махнув хвостом мастеру. Тот расхохотался.

— Святая непосредственность, — фыркнул он, отсмеявшись. — Это действительно судьба…

— Позвольте, — оборвал его голос Малфоя, подошедшего ближе, пока Гермиона, тихо восхищаясь, укладывала палочку в шкатулку. — Мисс Грейнджер, палочку.

— Думаете, эта подойдёт лучше? — недоверчиво поинтересовалась она, с запозданием протянув древко за кончик.

— Вы всё равно её не потянете, — ровно ответил Люциус, повертев палочку в руках. Поднял голову, отошёл на пару шагов и самодовольно улыбнулся уголком губ, взглянув на своего знакомого. — Тьяго, как насчёт небольшой дуэли?

— Э, нет, дорогой, сначала палочка, потом дуэль. Знаю я тебя, потом историю заклинаний мракоборцам придётся смотреть, и она им точно не понравится.

— Мисс Грейнджер она и не должна нравиться. Что ж, придётся так.

И он невербально вычертил знак Петрификуса, который Гермиона отбила Протего на чистых рефлексах.

— Вы с ума сошли, Малфой, кидаться проклятиями! Это уже ни в какие ворота не лезет! — рявкнула она, не выходя из боевой стойки и напряжённо наблюдая за малейшими движениями противника.

— Я предупредил, что мне нужна проверка, — хмыкнул тот, провернув палочку между средним и безымянным пальцами. — Нам с вами придётся иметь дело отнюдь не с Петрификусами, мисс Грейнджер. Да и вы подрасслабились, я погляжу.

— Тш-ш-ш-ш, — встрял Кинтана, подходя к Гермионе со спины и опуская ладонь ей на плечо. — Тише, ни к чему заводиться. Люциус, тебе достаточно этого? Я готов позволить ещё одно тёмномагическое заклятие⁽²⁾, но не здесь и не направленное на кого-либо из нас.

Тот нахмурился, прикидывая палочку в руке, но что именно напрягло Малфоя, Гермиона так и не поняла. И успокоиться теперь не получалось совершенно. А если бы она не успела? Пробила бы висок о стол или стул? Мастера приложило бы о полки? Мерлин, зачем она вообще решила потакать Малфою? Чтобы он не разбирался с артефактами в одиночку маленькую вечность? Дерьмо драконье, теперь ей хотелось убраться подальше, и останавливало её только расстояние на карте, которое нельзя было покрыть в один прыжок, а промежуточных точек она не знала.

— Я забираю, — наконец решил Малфой, и Тьяго расхохотался снова.

— Мерлин, такого я ещё не видел, вы действительно друг друга стоите. И чтобы ты… — он не закончил фразу, всё ещё усмехаясь и качая кудрявой головой, пока собирал в коробочку нехитрые аксессуары для ухода. — Тридцать галлеонов, Люциус. И береги её.

Мастер Кинтана не уточнил, конечно, но в принципе и так было понятно, что речь шла о палочке. Баснословно дорогой палочке. Хотя тёплая с хитринкой улыбка американского волшебника намекала, что и её, Гермионы, судьба тоже стала ему самую капельку небезразлична за это недолгое время.

Аппарируя с площади Катажины спустя ещё четверть часа, прижатая к Малфою практически в том же положении, что и утром, Гермиона позволила себе мягко раствориться в пространстве. У неё было странное предчувствие, что с этого момента всё станет одновременно и проще, и сложнее.

1) вполне канонный персонаж

Вернуться к тексту

2) согласно Pottermore Петрификус классифицируется как проклятие и относится к темной магии, пусть и слабой

Вернуться к тексту

Возвращение в Дурмстранг с новым древком принесло куда большее спокойствие, чем он ожидал изначально. За четыре дня, в течение которых он потерял из виду Грейнджер (она пряталась, что ли?), Люциус успел пересечься как с Раудисом, так и с директором Гедройц. Первый с энтузиазмом отчитался, что уладил их недопонимание с Мяги и тот, оставив новую порцию артефактов, отбыл в Тарту, а в директорской приёмной Малфоя ожидали полчаса восторгов, посвящённые представительнице британского Министерства, навестившей администрацию накануне. С учётом того, что Гедройц хотел видеть их вместе, а Грейнджер сумела обвести вокруг пальца и его, и Люциуса и в очередной раз ускользнуть из поля зрения, новости были неутешительные. Мало того что одна строптивая женщина под боком — если можно так выразиться о нахождении где-то в этом огромном замке — вздумала играть с ним в прятки, от второй, Нарциссы, до сих пор не было вестей, а ведь уже успели пролететь шумные выходные, хотя не то чтобы Люциус чувствовал какую-то разницу между днями недели.

Для работы им с Грейнджер выделили комнату неподалёку от библиотеки и кабинета, в котором проводили занятия по тёмным искусствам, и в этом затхлом помещении около ста тридцати квадратных футов⁽¹⁾ площадью небольшое окно не могло полностью побороть клубящуюся по углам тьму. В первую очередь он сличил с реальностью имеющееся в подготовленном Карлом списке, обнаружил несколько лишних предметов и записку, в которой указывалось, что ещё пара вещей не может быть доставлена в это помещение ввиду их привязки к месту. Начал Люциус с заколки Батори, проклятие на которой образовалось самопроизвольно и не выглядело слишком уж заковыристым, и… осознал, что его оценки, сделанные во время ночной бессонницы и в состоянии раздражения, были крайне оптимистичными. Нельзя сказать, что за три последних года он потерял сноровку, но магия здесь даже чувствовалась иначе, не говоря уже о том, что на заколку она легла тоже крайне своеобразно. А нужно было ещё выяснить, откуда вообще появилось это проклятие, механизм его действия, поскольку всё, что удосужились сделать местные мракоборцы, — кинуть в него артефактом, мол, развлекайтесь, мистер Малфой. И только из-за этого он каждый день проводил минимум по три часа над объектом своего исследования, ещё почти пять — в библиотеке, и в поле зрения появлялись только следы присутствия Грейнджер то тут, то там, но никогда — она сама.

А девица, казалось, одновременно игнорировала концепцию личного пространства и давала полную свободу действий. Возвращаясь из библиотеки, где искал подтверждение очередной теории, Люциус мог заметить несколько заметок на полях своих пергаментов, которых совершенно точно не оставлял и которые при этом вполне увязывались с тем, что он нашёл в старинных томах. Однажды Грейнджер забыла вернуть взятые из библиотеки книги, и рядом с заколкой его ждала увесистая стопка чтива века тринадцатого в основном на тему магии крови. Его нянька, казалось, наплевала на все директивы Министерства, которые могли быть ей оставлены, и взялась за работу с поразительным остервенением — к утру, как правило, от половины свечи, потушенной Люциусом перед уходом, не оставалось ничего, кроме потёков воска на столе. Это, к слову, тоже раздражало: в чём проблема сначала дублировать свечу, а затем жечь, и не заставлять его каждый раз трансфигурировать дракклов огарок?

Ещё однажды она забыла свой блокнот с записями — магловский, перетянутый резинкой и с прикреплённой к нему ручкой — но Люциус всё равно не нашёл среди записей ничего нового помимо использованных заклинаний с описанием эффекта, никаких личных мыслей, которые фиксировал бы любой волшебник в процессе работы. Только сухой список в две колонки, абсолютно бесполезный в его ситуации, поскольку все эти чары Малфой испробовал ещё в первые сутки. Должно быть, всё важное Грейнджер держала в голове, а об успехах предпочитала не писать вовсе, чтобы никто не мог этим воспользоваться. И он мог её понять — сколько заклинаний были подсмотрены и выучены подобным образом в Хогвартсе, пока он завершал свой последний год в роли префекта.

И если бы у Люциуса самого выходило что-то приличное, эти записи не вызывали бы настолько жгучего желания поймать-таки их автора. Но Грейнджер то ли носа не казала из своих комнат в течение дня, то ли хорошо выучила маршрут его передвижений по замку и распорядок, то ли добыла где-то мантию-невидимку — впору было удивиться, как ей удавалось так долго избегать встреч в условиях работы на одной территории. Только в день, следующий за забытым блокнотом, Люциус обнаружил на столе записку, написанную размашистым, злым почерком, в отличие от обычных острых убористых букв: «Мистер Малфой, не суйте свой нос в мои записи!». Надо признать, его даже несколько позабавила эта эскапада, поскольку, очевидно, совать свой нос в его записи Грейнджер невежливым не считала.

На шестой день, спустя почти полторы недели после прибытия в Дурмстранг, он окончательно устал от этих игр в кошки-мышки и позволил себе вскрыть нехитрую защиту на двери в комнату надзирательницы. Видит Мерлин, после всех военных моментов, после не самого удачного начала этого вынужденного сотрудничества он действительно пытался держать нейтралитет и уважать её желание помочь, в котором Грейнджер, конечно, не признавалась. И кто же виноват, что нарушить право на неприкосновенность жилища было много проще, чем пытаться подловить её за работой или в библиотеке, да и давало возможность увидеть Грейнджер в случае, если та пользовалась мантией-невидимкой при передвижениях по институту? Люциус устроился в кресле у камина, симметричном отображении его собственного интерьера, вернул на место охранные чары и приготовился ждать.

По обыкновению для него день начинался не раньше десяти утра и время до обеда чаще всего проходило в попытках снять проклятие с уже набившей оскомину заколки, а после — в библиотеке, в поисках информации об иллюзиях в контексте крупных предметов и помещений. Распорядок дня Грейнджер же, судя по всему, был ровно зеркальным, и потому застать её у себя наиболее вероятно было либо в районе обеда, либо в сумерки, когда библиотека закрывалась, а сам Люциус обычно на час возвращался к артефактам со свежей головой. Сегодня он предпочёл пропустить второй раунд борьбы с мордредовой заколкой, впитавшей в себя слишком много крови невинных жертв, и не прогадал: провести в ожидании пришлось не более четверти часа, прежде чем спали чары защитного контура и послышался щелчок открываемого замка. В проём вперёд Грейнджер проникли её буйные кудри, а затем показалась и их хозяйка. Напевая какую-то мелодию, она щёлкнула замком снова и обернулась.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер. Чудесный день, не правда ли?

Он мог поклясться, что девица едва не подпрыгнула с прижатой к сердцу ладонью, явно не ожидая узреть его в своём кресле, после того как сняла на первый взгляд нетронутые охранные чары. Но, надо отдать должное, быстро взяла себя в руки.

— Доброго вечера, мистер Малфой. Был чудесным, пока не увидела вас.

Неплохо, из защиты сразу в нападение.

— То же могу сказать про ваши бесконечные чёркания на моих пергаментах. Не хотите объясниться?

— Не испытываю такого желания, если честно.

— И чем же так противно моё общество? Не вы ли рвались к изучению этих артефактов?

— Этим я и занимаюсь, — демонстративно небрежно отбила Грейнджер, проходя к небольшому рабочему месту у окна, чуть более скромному, чем Люциус имел у себя. — Вы сами сказали, что не моя забота, как вы будете разбираться с проклятиями.

— И тем не менее я регулярно вижу ваш почерк. К чему ограничивать себя парой часов, пока я отлучаюсь?

Он пронаблюдал, как кудрявая заноза выгрузила из сумки уменьшенные копии пропавших книг, дополнив их уже знакомым блокнотом. Повернулась к нему лицом, оперлась бёдрами о поверхность стола, сложив руки на груди.

— А к чему утруждать себя слежкой, мистер Малфой? Что вам нужно?

— То же, что и вам, то же, что и вам, мисс Грейнджер.

Она нервно усмехнулась, постучав пальцами по плечу, но взгляда не отвела.

— И что же я, по вашему, хочу? Побыстрее закончить с этим и вернуться к праздной жизни? Снова просиживать штаны, изучая посредственные безделушки?

Люциус на это только вздёрнул бровь.

— Интересные представления о насыщенной жизни, никогда бы не подумал. Вам действительно так нравится портить себе настроение?

— Портите мне его вы. Я столько раз предлагала вам свою помощь, мистер Малфой, — как-то горько выплюнула она. — Но вы же не умеете её принимать, вас же оскорбляет сам факт, что какая-то грязнокровка оказалась… — Вся запальчивость из голоса испарилась под конец фразы, и теперь Грейнджер выглядела как в воду опущенной. Она нервным движением потёрла левое предплечье. — В общем, оказалось, что у неё ресурсов для этой помощи будет побольше. И вот теперь вы заявляетесь сюда с этим снисходительным видом, мол, осчастливите меня высочайшим дозволением участвовать в вашем проекте, поскольку в одиночку его не потянули. У меня есть самоуважение, благодарю покорно.

— Мерлин милосердный, — закатил глаза Люциус, пропуская мимо ушей замечание, что он что-то там «не потянул», — какое дозволение, это ваша прямая обязанность…

Грейнджер огрызнулась, перебивая:

— Раньше вас не больно волновали мои обязанности, следите лучше за своими.

Малфой замолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию, его визави тоже притихла, отвернув голову и глядя в окно, в котором кружащиеся снежинки сверкали в последних лучах рано заходящего зимнего солнца. В голову пришла шальная идея — и сразу была отбракована. Припоминать о несуществующем Долге жизни, чтобы склонить строптивую девицу к сотрудничеству, он не хотел — это попросту было недостойно интриги, не изящно, не тонко. Его, прости Мерлин, коллега должна прийти сама, по своему желанию. Люциус грешным делом подумал, что стоило запастись терпением в больших количествах и, не заявись он к ней сейчас, девчонка по итогу бы закончила тем, что просто перестала бы сбегать и спокойно углубилась в свои исследования.

— Уходите, — Грейнджер заговорила первой, сведя брови и содрав зубами сухую кожу с нижней губы. Её пальцы продолжали легко постукивать по плечу в неизвестном ритме. — Занимайтесь своими делами, в отчётах Робардсу я напишу всё, что нужно.

— Смею напомнить, мисс Грейнджер, что вы тоже входите в категорию «моих обязанностей», как вы любезно заметили. В контракте на командировку прописан практический курс легилименции, насколько я понял ваше начальство.

— Так не терпится залезть мне в голову? Я не доверяю вам, мистер Малфой, и сомневаюсь, что это изменится. Уж лучше найду кого-нибудь из местных.

Люциус поднялся, подошёл ближе, практически нависая над ней, едва слышно усмехнулся почти над самым ухом, скрытым завитками волос.

— На вас же никакие чары тратить не нужно, не лицо — открытая книга, — поддел он негромко, замечая, как напряглись плечи под магловской блузкой, как застыла шея, не позволяя повернуть к нему голову. — Не достанете хоть сколько-нибудь приличного менталиста — знаете, где меня искать.

И вышел прочь.

* * *

К работе тем вечером он, конечно, не вернулся — разговор с упёртой гриффиндоркой (даром что бывшей) вполне мог приравниваться к двум часам взаимодействия с проклятой шпилькой. Во всяком случае ощущения были ровно такие же, как если бы Грейнджер пустила кровь лично ему. Единственное, зачем пришлось зайти в комнату с артефактами, — поставить на помещение такую защиту, чтобы несчастная представительница аврората основательно поломала свою прекрасную кудрявую головку в попытках снять все наведённые чары, если захочет продолжить самовольно лезть в его изыскания. Дважды что-либо Малфои не предлагали — много чести.

Новая палочка работала исправно, даже не просто исправно — идеально, и после длительного перерыва все эти шесть дней волшебство доставляло невероятное удовольствие, даже несмотря на отсутствие очевидного результата. Клён легко откликался на новые вызовы, без проблем переключался с примитивных чар на высокоуровневое колдовство, с завидным постоянством выдавал довольно приличную тёмную магию — Люциус даже начинал несколько сомневаться в том, что был первым владельцем. Палочка казалась на редкость обученной, привычной к твёрдой руке и чередованию видов заклинаний — такое редко можно было встретить у древка из коробки; обычно подобными качествами обладали те проводники, что передавались из поколения в поколение. Но Тьяго заверял, что все палочки у него пробовали не более одного заклятия, прежде чем найти своего владельца. Что ж, в таком случае можно было только лишний раз напомнить себе, что, помимо гордости, Малфои обладали ещё и невероятным везением, которое вытаскивало их из любых передряг. А чем, как не везением, объяснялось обретение этой красавицы в виде постоянного инструмента?

Он, конечно, практически сразу после обретения палочки озаботился тем, чтобы избавиться от большей части следящих чар, которые смог обнаружить без особых усилий. Благо хоть Надзор не навесили, как на малолетнего, — такого удара эго Люциуса точно не перенесло бы. Да и в чём бы министерским помог Надзор, если мешать ему работать не в их интересах (ну, хотя бы не так явно вставлять палки в колёса), к тому же при желании он мог бы довольно легко заговорить зубы мракоборцу, ответственному за весь этот каскад следящих. Теперь же максимум, что узнала бы Грейнджер, если бы вздумала проверить своего «подопечного», так это расстояние до него — и только. Он даже мог бы с лёгкостью бросить её здесь, если бы не хотел покончить с этим цирком на выезде побыстрее. И сегодня так и намеревался сделать. Довольно с него недели бесплодных бдений над заколкой и попыток выловить Грейнджер в коридорах школы. Этот вечер Малфой намеревался провести куда приятнее прошлых пяти.

И… потому его не особенно порадовал знакомый тёмный конверт, оставленный на столе Карлушей, который теперь шумно чистил перья на уже облюбованной подставке. Оттиск печатки Драко на сургуче в неурочный день наводил на мысли либо о том, что отпрыск, ещё не получивший доступа ко всем семейным делам, решил ослушаться прямого приказа, либо о том, что произошло что-то в разы худшее. И в целом предчувствие оправдалось. Люциус аккуратно взрезал конверт магическим лезвием и извлёк несколько листов бумаги: уменьшенный экземпляр вчерашнего «Пророка» с колонкой имени Скитер на первой полосе, светлый плотный лист, сложенный вдвое и подписанный Драко, и клочок — он не мог назвать иначе эту записку размером с визитную карточку — пергамента, увенчанный элегантной прописью «Нарцисса». Он открыл послание от жены, в котором та не спрашивала его по обыкновению, чем дышат сейчас за границей, не интересовалась здоровьем Раудиса-отца, не отвечала на заданные в прошлом письме вопросы о них с Драко. На листочке была аккуратно выведена единственная фраза с завитками на каждой петельке: «На сколько я должна делить каждое слово Скитер в этот раз, Люциус?»

Он медленно отложил записку в сторону и потёр кончиками пальцев висок. У дрянной репортёрши совершенно точно был талант как к поиску сенсаций, так и неприятностей — и сейчас её спасало только то, что такую длительную трансгрессию более чем в три прыжка Малфой не осилил бы при всём желании. Взял в руки «Пророк», изучая мелкое колдо под заголовком «Свободный воздух Прибалтики пошёл на пользу Пожирателю смерти». Со страницы на Люциуса смотрел он сам, но не в объектив, а немного ниже — в кудрявые волосы некой девицы, чьё лицо было скрыто у него на груди; левая рука, обхватывающая её плечи, предательски блестела ободком обручального кольца, а новая палочка в правой делала характерный жест⁽²⁾, и их пара, крутанувшись на месте, исчезала с площади Катажины, распугав немногочисленных в то время голубей. После этого цикл повторялся. Его скупая усмешка, блик благородного металла на пальце, вихрь трансгрессии, хлопающие крылья птиц.

Снимали издалека, но над приближением и ракурсом оператор поработал филигранно, тут не придраться. Сразу под колдографией чернел текст незайтеливой статьи. Очевидно, достоверного материала у Скитер хватило только на фото и информацию, что Малфой отбыл за рубеж по поручению Министерства, а его семью реабилитировали и сняли большую часть ограничений. Но внимание привлекли не досужие домыслы неустроенной в личной жизни женщины, а выделенная двумя жирными чертами сверху и снизу цитата: «О, с Люциусом я встречаюсь не впервые, но едва ли много раз на моей памяти видел его таким посвежевшим. (Улыбается.) Возможно, в кои веки ему не дают заскучать». Подпись — Тьяго Кинтана. Ну, чёрт американский… Люциус сжал челюсти, понимая, что отсутствие упоминания в статье Грейнджер — не иначе как чудо. С одной стороны, это всё упростило бы, потому что он в жизни бы не подумал, что Нарцисса могла всерьёз поверить в интрижку с девицей, которая училась на одном курсе с Драко, тем более — грязнокровкой. С другой — Малфоям сейчас скандалы были как никогда не к месту.

Он покачал головой, небрежно откидывая газету на стол и опираясь локтями на спинку стоящего рядом кресла. Итак, имеем целый ворох проблем и, как обычно, ни намёка на просвет. Стоило бы привыкнуть, Люциус, к тому, во что превратилась твоя жизнь. Какая-то полоса препятствий вместо беспечного и откровенно скучного существования аристократа в одиннадцатом поколении. От Нарциссы он такого не ожидал: миссис Малфой, в девичестве Блэк, довольно редко показывала присущий её роду нрав, но, хоть и в последние годы она всё меньше сдерживала себя, до подобных отповедей не доходило даже в девяносто восьмом, когда приспешники Тёмного Лорда в мыле покинули поместье, оставив за собой разруху и тлен. Тогда Люциус хотя бы действительно чувствовал за собой вину. А здесь какое-то довольно невинное колдо…

Остатков сил хватило, чтобы обойти кресло, практически упав в него, откинуть с лица выбившуюся из хвоста пару прядей волос, упереться локтем в столешницу и прижать пальцы ко лбу в задумчивости. И это он ещё не видел, что учудил Драко. Больше всего в этой ситуации раздражало расстояние: что ему, действительно, что ли, в письме убеждать Нарциссу в верности? Мерлин, какой же отборный сюрреализм. Он не мог, конечно, отрицать, что на протяжении двадцати с лишним лет брака у него периодически возникали мысли об измене, но это было низко, недостойно и попросту неуважительно к леди Малфой, которая была искренне в него влюблена, которую, в общем-то, он и сам любил. До греха не доходило никогда — слово Люциус держал даже перед собой, тем более перед собой. У него была нормальная, счастливая даже семья, так почему именно сейчас, когда он в очередной раз влез в авантюру на благо этой самой семьи, всё катится к драккловой бабушке?

В руки будто само легло письмо Драко. И, ну конечно, сын решил его добить. Низл из дома — крысы в пляс. В первом абзаце он недоумевал, как отец мог так обойтись с матерью, удивлялся, что Министерство не позаботилось о мракоборческом сопровождении, мол, это самое сопровождение хотя бы не дало бы ему попасть в объектив Скитер. И если в обычное время Люциуса умилило бы, насколько рьяно Драко защищает мать, то сейчас это просто вывело его из себя. Вкупе с новостью во втором абзаце, что сын не собирается подтверждать помолвку с Паркинсон, и заявлением, что он сам позаботится о них с Нарси, раз уж Люциус предпочитает свежий польский воздух, тон письма стал последней каплей в этом убогом бестолковом дне.

Драко несомненно следовало преподать урок, но делать это в эпистолярном жанре, да ещё и с подёргивающимся от бешенства уголком правого глаза, было весьма опрометчиво, а опрометчивых поступков в последнее время Люциусу хватало. Нужно было выпустить пар, а из доступных сейчас способов у него имелась либо идиотская не поддающаяся заколка, которую он уже разочек хотел сжечь в Адском пламени, либо дуэль. В любой непонятной ситуации колдуй, так сказать. Да и птице, пролетевшей минимум тысячу триста миль в каждую сторону, явно требовался отдых.

Будто в насмешку над собой ещё раз развернул «Пророк». Драко, конечно, ещё юн и не до конца осознаёт, что не принадлежит себе одному и что так будет всю жизнь… И тем быстрее нужно развеять эти иллюзии. Люциус не сомневался в том, что Персефона тоже не в восторге от предстоящего брака: что Паркинсоны, что Малфои, что вся аристократическая братия Соединённого королевства — все были в курсе того, как близко и как нестабильно общались Панси и Драко в хогвартские годы, но на этом и строился план глав двух семейств. В родословной Малфоев давно не было свежей крови, к тому же Розье, Блэки, Роули и Эйвери, с которыми в последние десятилетия договаривались о браке, потеряли последнюю надежду на продолжение рода. И оставались Гринграссы, Паркинсоны, Абботы, Булстроуды и… Уизли. Мерлин милосердный, кто угодно, только не Уизли, благо единственная претендентка на звание миссис Малфой уже несколько лет была безнадёжно счастлива в качестве миссис Поттер.

Хотя «кто угодно» — это всё же перебор. Когда Драко сразу после Хогвартса пришёл к Люциусу с фразой: «Отец, я хочу сделать предложение девушке. Астории Гринграсс. Прошу, скажи мне, что вы с матерью выбрали ее», — он был и рад, и не рад. Они с Нарциссой имели ещё до возрождения Тёмного Лорда не слишком приятный разговор с Гринграссами, суть которого сводилась к одному: те разбираются с проклятием — Люциус даёт согласие на брак. Насколько он знал, за время войны ничего не изменилось, кроме того что Драко влюбился в девушку на два года младше и теперь собирался бросить вызов семейным традициям и договорённостям. При всём желании Люциус не мог обречь сына на раннее вдовство, особенно с учётом того, насколько уже сейчас был влюблён Драко и насколько его может раздавить смерть супруги при рождении наследника. Женится на другой, примет семейные дела и… переболит. Возможно, даже проникнется чувствами к той, что выбрали ему родители. Но объяснить это сейчас сыну, обуреваемому эмоциями и подверженному юношескому максимализму, было невозможно.

На предпоследней странице газеты всё же выпустили коротенькую заметку, что Малфои возвращаются в приличное общество. Драко представляет интересы семьи, пока глава рода в отъезде, но Малфоя-старшего безусловно ждут поскорее в родные пенаты. Написано это было насквозь фальшиво, и Люциус, брезгливо поморщившись, переключился на колдографию Драко и Нарциссы в атриуме Министерства, где их подловил удачливый журналист. Как и договаривались, его домашние отказались от комментариев и удалились сразу же после снятия ограничений на переписку, доступ в поместье и прочего бреда, который выдумал для них Визенгамот три года назад. На текущий момент отслеживалось только колдовство — логично, что опальному семейству не дозволялось использовать ни капли тёмной магии. Чтобы Драко уж наверняка потерял таким трудом приобретённые дуэльные навыки.

Гнев поутих. Люциус понимал сына, понимал его горячность и желание противиться привычному укладу, но позволить ему следовать за эмоциями не мог. В конце концов, в этом и состоял его долг: направить на путь, ведущий к процветанию рода, к величию, которого Малфои жаждут с самого переезда на острова. И если придётся пожертвовать доверительными отношениями, которые он выстраивал с Драко годами, то… что ж, пожертвует, не впервой.

За окнами тем временем стемнело окончательно, и пришлось отвлечься на рутину: засветить свечу, разжечь камин, бросить к дровам испортивший ему настроение выпуск «Пророка». В зимнем мраке гостиной, едва разбавленном отсветами огня, Люциус как никогда скучал по обыкновенному домашнему пятичасовому чаю, о котором забывал всю предыдущую неделю, по незримому присутствию домовика, по мелочам, которые составляли его жизнь так долго, что он практически забыл, как обходиться без них.

За дверью вдалеке раздался перезвон колоколов, оповещающий о начале ужина. Здесь, в отличие от Хогвартса, залы, в которых принимали пищу ученики и преподаватели, располагались на разных этажах, хотя оба помещения были просторными и светлыми. Ученическая столовая отдалённо напоминала большой зал шотландской школы, но располагалась не на нижнем ярусе, а наоборот — в жилом блоке под одним из куполов, благодаря чему в любую погоду студенты могли любоваться небом. Преподаватели же спускались в комнату без углов под общей гостиной, по центру которой обычно сервировали нехитрый шведский стол. Места было предостаточно, но, видимо, в угоду пропагандируемому в Дурмстранге индивидуализму, накрывали небольшие столы обычно на двоих, таким образом компании могли меняться практически каждый день, если возникало такое желание. Сегодня же зал был практически битком — сказывалось начало недели, к тому же часть преподавателей брала небольшой отпуск на день Независимости и сейчас они вернулись в замок, создавая ощущение столпотворения, от которого Люциус порядком отвык за время уединённого существования.

Он бы предпочёл, конечно, вернуться к себе, тем более что настроение не располагало к досужей болтовне, в которую непременно нужно было вовлекаться, чтобы поддерживать образ светского человека, но голод не тётка, поэтому Люциус всё же проследовал внутрь за небольшой компанией, состоявшей из зельевара-медика и двух его ассистентов, соискателей мастерской степени, мельком приветствуя их и интересуясь делами в больничном крыле. Сразу же приметил у одного из канделябров на стене свободный стол, за которым обычно обедал, и, распрощавшись со знакомыми, направился к нему, доставая из внутреннего кармана мантии небольшую фляжку. В ней что-то звонко булькнуло — Люциус водрузил её слева от приборов и спустя несколько минут занял своё законное место, левитируя перед собой маленькую тарелку с хлебом и маслом, миниатюрный соусник и блюдо с запечённой рыбой и не по сезону роскошным гарниром из овощей. Плавным движением уложил на колени салфетку, трансфигурировал из стандартных приборов рыбную вилку и нож, наполнил бокал водой из приманенного графина.

Мерлин, как же он скучал по приличной рыбе. Ни Драко, ни Нарцисса не были любителями морских тварей, да и в условиях некоторой необходимости поужаться в средствах во время изоляции (хотя, конечно, не такой сильной, чтобы отказывать себе в малых милостях) он редко позволял себе по-настоящему наслаждаться пищей. В целом пребывание в поместье после войны стало пресным, неприятно отдающим заключением — и оттого ещё более невыносимым. Люциус чувствовал, как оживает в мелочах, как притупляется ощущение потери связи с Малфой-мэнором, как открываются глаза на окружающее — и какое всё вокруг яркое на самом деле, не только лишь тлен и мрак, и грязь.

А потом свет от центральной люстры заслонила тень, в тот самый момент, когда Люциус поднёс бокал к губам. Тень имела кудрявые очертания и принадлежала одной конкретной представительнице аврората, которая не далее как пару часов назад практически прямым текстом послала его на все четыре стороны.

— Приятного аппетита, мистер Малфой. Не возражаете?

Было заметно, что ей некомфортно, что тонкие пальцы, по-магловски сжимающие тарелку, побелели от напряжения. Интересно, каких же мук совести ей стоило приблизиться и попросить разрешения присесть напротив?

— Взаимно. Что ж, прошу. Не то чтобы я надеялся провести этот вечер без вашего появления.

— Поверьте, я тоже не в восторге, но здесь осталось последнее свободное место.

Она поставила тарелку напротив, присела, прямая, как топеройка на болоте. Люциус, мельком взглянув направо в сторону остального зала, аккуратно отделил кончиком ножа кусочек рыбы от хребта и капнул на него масляным соусом. Вокруг, переговариваясь, сновали обитатели Дурмстранга, и дождаться без лишнего внимания, пока кто-то освободит место, было довольно сложно. Он приметил в другом конце помещения едва знакомых зельеваров, которые сдвинули несколько столов и теперь сидели шумной многоголосой компанией, так сильно выбивающейся из чинной степенности старшего преподавательского состава.

Натянутая тишина, воцарившаяся за столом, действовала на нервы, и Малфой, не спеша управляясь с ужином, почти пожалел о том, что воспитан слишком хорошо, чтобы не попытаться развеять тучу, нависшую над ними обоими благодаря его визави.

— Какие вести с родины, мисс Грейнджер? — спросил он вскользь, отламывая кусочек хлеба. — В аврорате уже закончились гуляния?

Она сделала глоток из своего бокала, наконец взглянув на собеседника прямо.

— Не могу не восхититься вашим чувством собственной важности, мистер Малфой. Праздновали поимку Руквуда и Сивого года полтора назад, а ваш отъезд — не такое и крупное событие даже для аврорской попойки.

— Что ж, иногда лучше жить трусом, чем умирать героем, — с иронией хмыкнул Люциус, припоминая статью о нашумевшем рейде, одновременно ставшую некрологом двум наиболее верным последователям Тёмного Лорда. Напротив о керамику громко стукнула вилка. — Прошу прощения, не лучший выбор темы.

— Ничего… Как ваши изыскания? — благоразумно взяла инициативу на себя девица. — Я, конечно, смотрела записи, но вы же не только над заколкой работаете?

— Говорят, за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь, — пространно заметил Люциус, продолжая методично разбирать рыбу на небольшие фрагменты. — Что заставляет вас думать, что я распыляюсь, мисс Грейнджер?

Она помедлила, сосредоточенно обмакивая кусочек картофеля в густой белый соус, напоминающий по текстуре скисшие жирные сливки.

— Видела вас заходящим в бальный зал вчера. Там не опасно?

Малфой усмехнулся. Наивная.

— Конечно опасно, иначе бы его не было в списке. Любая хорошая иллюзия опасна, поскольку может привести к совершенно не иллюзорным последствиям. Даже если кажется, что она во благо, особенно — если во благо.

— А с этой иллюзией что не так?

— Кто-то из студентов перечитал готических романов после турнира Трёх Волшебников и подумал, что было бы неплохо на День всех святых устроить отвергнувшей его девушке подарок в виде падающей люстры. Эта громада едва не убила заодно Каркарова и его временную пассию, но виновника, что удивительно, даже не отчислили, а студентка ограничилась довольно странным выговором за молчание о нестабильности своего близкого знакомого.

— Так почему же директор ещё тогда не разобрался с ней? — недоумённо нахмурилась Грейнджер, терзая кончиком вилки печень. — И почему зал просто закрыли вместо расследования?

— Игорь ненавидел светские штучки, все эти приёмы, танцы и прочее — и из Дурмстранга лепил по своему разумению что-то среднее между тюрьмой и магловской казармой. Ежегодные балы в Дурмстранге не вписывались в его видение школы — как не воспользоваться таким поводом избавиться от ненавистного мероприятия, которое требует тщательной организации, общения со спонсорами и тому подобного. Директор Гедройц хочет вернуть школе былое величие и принять года через три следующий турнир Трёх Волшебников, а давние иллюзии развеиваются крайне неохотно.

Гермиона, казалось, напряжённо обдумывала каждую произнесённую фразу, поскольку молчание опять затянулось. Она в конце концов оставила попытки поесть и снова потёрла левое предплечье, предварительно опустив руки под стол. Вероятно, не хотела демонстрировать свою нервную привычку, но такие вещи Люциус не замечать не мог — ему самому в первый послевоенный год пришлось отучать себя от привычки проворачивать набалдашник трости.

— Забавно, как любая попытка разговора с вами превращается в напоминание о войне, да? — в конце концов вздохнула Грейнджер, подняв на него взгляд. — Простите, мистер Малфой, я лучше пойду. Не хочу портить вам аппетит.

— Мне казалось, вы спокойно идёте навстречу своему страху, мисс Грейнджер. Ешьте, не буду смущать вас светской беседой, — хмыкнул он, постучав палочкой по стене слева. На ней проступила деревянная рама, горизонтальные створки внутри разъехались, ожидая, пока волшебник, вызвавший этот магический кухонный лифт, левитирует использованную посуду.

— Вы не смущаете… — она запнулась, наблюдая, как плавное движение руки Люциуса перемещает опустевшие тарелки и бокал в зев лифта. — Я просто хотела бы быть наравне и иметь возможность доверять вам, а эти разговоры каждый раз… напоминают. И я хотела бы, чтобы вы доверяли мне, иначе работать будет невыносимо. Вы же хотите домой быстрее?

— Не могу понять ваше желание. Вы мракоборец, а я бывший Пожиратель смерти, и тут трудно что-то изменить. Но если это вас успокоит, то могу заверить, что сейчас у меня нет намерения как-либо вредить вам, как не было и во время войны. А теперь, если позволите… — Избегая очевидного ответа на последний вопрос, он поднялся на ноги и направился в сторону импровизированной барной стойки, на которой можно было найти чай, кофе и мелкое сахарное печенье к ним.

* * *

Когда же он вернулся, Грейнджер уже закончила с трапезой и крутила в руках бокал, гипнотизируя взглядом прозрачную жидкость. С глухим стуком на скатерть приземлился пузатый медный кофейник, за ним последовали две кофейные пары и два блюдца с вишнёвым штруделем.

— Взял на себя смелость позаботиться о десерте, — снова занимая место напротив, легко усмехнулся Люциус. Всё же насколько приятнее могли сделать жизнь хороший ужин и возможность переключиться. Грейнджер воззрилась на него с неподдельным удивлением, машинально отставляя бокал в сторону. — Худой мир лучше доброй ссоры, тем более вы действительно показали себя крайне полезной в Варшаве, — объяснил он невозмутимо, внутри посмеиваясь над ошеломлённым лицом собеседницы.

— А мои книги, значит, вам вообще не помогли? — притворно возмутилась та, сбрасывая оцепенение и наполняя из кофейника обе чашки. — Спасибо за кофе, мистер Малфой. — И, будто вспомнив, ухватилась за новую тему: — Как показала себя палочка на практике? Она великолепная, я никогда раньше не чувствовала такой лёгкости.

И всё это было сказано явно без задней мысли, как будто Грейнджер не хотела такое древко себе, как будто действительно была рада, что удалось решить чужую проблему, как будто на самом деле хотела доверять и сократить дистанцию, которая лежала между ними выбранной стороной в конфликте Второй Магической, происхождением, ощутимой разницей в возрасте и Мерлин знает чем ещё.

— Да, она действительно неплоха, Тьяго постарался на славу при изготовлении.

— Он и не только в этом постарался! — возмущённо бросила Грейнджер, поджимая губы. — Каким же… надо быть, чтобы дать такую цитату «Пророку»!

Люциус хмыкнул, пробуя штрудель. Благо повара здесь всё-таки знали своё дело, что во времена Каркарова, что сейчас. Отпил кофе, едва заметно поморщился, долил Огдена из фляги.

— Возможно, я полезу не в своё дело, — почти на грани слышимости продолжила Грейнджер, аккуратно отламывая кусочек от своего десерта ложечкой, — у вас не будет проблем из-за этого? Мне писал Гарри — до него чудом дошёл слух, что Скитер собирается устроить масштабный скандал, поскольку снятие ограничений и ваш отъезд не вызвали должного ажиотажа в магической Британии. Удалось лишь замолчать моё имя, хотя она точно знала, кто на колдо, но полностью предотвратить выход статьи Гарри не смог. Простите.

— Скорее, не хотел. Мистер Поттер и так сделал предостаточно, как мне видится, для моей семьи — глупо держать на него зло из-за одноразового чтива, которое забудут уже на будущей неделе.

— У вас нет связи с миссис Малфой? Я могу написать ей, если нужно.

— Я разберусь, мисс Грейнджер, не забивайте голову.

Диалог оборвался. Люциус, мельком наблюдая за своей невольной компанией на этот вечер, задумался, что с этой самой компанией ему даже, можно сказать, повезло. Знакомое лицо, которое толком не питает к нему неприязни, готовое к сотрудничеству и довольно компетентное. Чем могла Грейнджер так не угодить Министерству, что её, всезнайку и активистку, выслали? После финальной битвы про неё было слышно мало: Драко, приезжая на каникулы в первый послевоенный год, практически ничего не говорил о вернувшихся однокурсниках, мельком буркнул, что их осталось немного, что Поттер и Уизли сразу двинули в аврорат, что Грейнджер таки пропихнула свою инициативу о домовиках и что Хогвартс стал тенью себя прежнего и могильником. И без того слабый после всего случившегося контакт с сыном Люциус потерял примерно тогда же, когда пришлось отказать в помолвке с Гринграсс.

А потом изоляция, газеты, письма. Попытки вести дела по переписке с управляющим, которому тоже, конечно же, ставили палки в колёса. Охлаждение отношений с Нарциссой, её налаживание общения с выжившей сестрой и её внуком, бесконечные «Люциус, когда всё это закончится?» и «Мерлин, нужно было бежать во Францию сразу же». Он и сам периодически корил себя, что не поставил их с Драко перед фактом отъезда сразу после битвы за Хогвартс, а теперь было поздно…

— У меня что-то с лицом? — вырвал его из мыслей голос Грейнджер, держащей чашку с кофе у самых губ.

— Нет, не принимайте на свой счёт, — ответил Люциус несколько резче, чем планировал, и пригубил сдобренный виски кофе. Немного полегчало.

— Я приду завтра к десяти, мистер Малфой? Всё равно не могу сидеть без дела, да и вам наверняка иногда хочется услышать второе мнение, — улыбнулась она немного лукаво, склонив голову набок.

— Не откажусь, мисс Грейнджер, заодно посмотрите на творение рук местных студентов.

Остаток ужина прошёл в молчании. Спустя десяток минут в зале объявился Раудис и направился к ним. Забрал стул от соседнего столика, подсел с непринуждённым видом. Общаться с ним сегодня не хотелось совершенно, и Люциус, откланявшись, оставил Грейнджер мучаться от приступа словоохотливости заместителя директора.

И всё же будет интересно посмотреть, как она завтра попробует прийти к десяти в комнату с артефактами — снимать защиту Люциус совершенно не собирался, ожидая занимательное шоу от представительницы аврората. Сам он планировал добраться до заколки не раньше одиннадцати, предварительно наведавшись за кофе и завтраком в кухню на нижнем ярусе, что оставляло Грейнджер целый час на всевозможные извращения в попытках проникнуть внутрь.

Пожалуй, её стараниями вечер можно было даже назвать сносным. Остаточная злость на Драко, смешанная с разочарованием от послания Нарциссы, оказалась задушена довольно честным диалогом, переживаниями Грейнджер и этой до странности наивной просьбой доверять и довериться. И от того, выводя на пергаменте двадцатью минутами позже послание, начинающееся со слов «мой дорогой сын», Люциус чувствовал необычное удовлетворение и лёгкий подъём душевных сил, который говорил о том, что бессонница его сегодня не потревожит.

1) прим.: 3×4 метра

Вернуться к тексту

2) В каноне и киноне ничего не сказано про необходимость палочки для трансгрессии, но автор допускает, что она нужна

Вернуться к тексту

Мало что Гермиона любила так же, как хорошенько подумать. Она каждый раз искренне наслаждалась тем, как мчался Хогвартс-экспресс её мыслей: каждая идея — вагончик, новая деталь — топливо для этой кажущейся живой махины, и с каждым поворотом колёс, с каждым клубом дыма поездка приближает её к разгадке. Но и на этот поезд нашёлся свой Форд «Англия», едва не снёсший половину вагонов в пропасть под виадуком.

В данный момент, например, мыслительный процесс, целиком и полностью направленный на решение заколочной загадки, резко прервался из-за возникновения вполне физической преграды. Дверь, за которой уже как две минуты должен был находиться Люциус Малфой, попросту отказалась открываться. Гермиона тряхнула кудрями, поудобнее перехватила сумку с библиотечными книгами и постучала. Ответа не последовало. Вычертила перед собой Темпус, но тот показал ровно три минуты одиннадцатого. Ошибки не было — Малфой не пришёл.

Нахмурившись, Гермиона попробовала на замочной скважине банальную Алохомору, но ожидаемого щелчка не прозвучало. В чём смысл зачаровывать неиспользуемую каморку, в которую и так не рвётся никто из местных обитателей, кроме разве что мистера Мяги? Из чистого упрямства протестировала формулу Аберто с тем же успехом. Почему этот невыносимый мужчина не воспользовался Коллопортусом, как раньше? В прошлые дни она без проблем вскрывала нехитрые чары, проверяла свои догадки и исчезала, прежде чем заявлялся основной обитатель помещения.

Использовать разрушающие чары или тот же Сезам Гермиона не хотела — портить чужое имущество она не любила никогда, особенно если была возможность этого не делать. Фините, которое она попробовала следующим, ожидаемо не дало результата, и вот тут-то в Грейнджер взыграл нездоровый азарт. Мракоборец она или кто? Первый раз, что ли, не открыли? Гермиона аккуратно опустила сумку на каменный пол, оперла о стену поодаль от двери и встала напротив неподдающейся преграды. Сердито упёрла руки в боки, припоминая, как они с Гарри года два назад выносили дверь скрывавшемуся в северной Ирландии Лестрейнджу-младшему. Проблема была одна: огромное количество распутанных маскирующих и защитных чар не решило проблему закрытого замка, и по итогу механизм тогда всё-таки покорёжили Депримо. Здесь такой ход провернуть было невозможно, поэтому приходилось действовать аккуратнее, сначала разбирая на составляющие прочие заклинания.

По прошествии получаса Гермиона, лишившаяся немалой доли уверенности в своих силах, опустилась на пол рядом с косяком и привалилась к нему спиной, скручивая волосы в пучок и закалывая его палочкой на манер шпильки. Всё, хватит с неё, перерыв. И Малфой, конечно… Мерлин бы побрал этих аристократов, которые, как выяснилось, не способны изменить привычному неспешному распорядку дня даже в угоду подтверждённым договорённостям. Сидя сейчас посреди школьного коридора, Гермиона чувствовала себя на редкость глупо и всерьёз подумывала о том, чтобы уйти и продолжить наведываться сюда, как и прежде, в одиночку, но проблема с защитой на двери таким образом, к сожалению, не решалась. Маловероятно, конечно, что Малфой устроил это всё на один раз, чтобы… А чтобы что, кстати?

Она вспомнила своё вчерашнее раздражение, когда вернулась после весьма продуктивного дня в комнаты и обнаружила незваных гостей. Крайне наглых незваных гостей, которые к тому же умудрились всё обставить так, что виноватой и неблагодарной оставалась сама Гермиона, а привязанный к ней Малфой выглядел белым и пушистым, разве что с лёгким налётом высокомерия. Она фыркнула, запрокидывая голову и упираясь теменем в дверь. Даже заключённое за ужином перемирие, видимо, не смогло как-то глобально повлиять на отношение к ней, раз Гермионе всё ещё приходилось играть по чужим правилам и ждать здесь на пороге, как полная дура. Которой она, к слову, не являлась.

«Так докажи, Грейнджер. Ты же вечно всем всё доказываешь», — съязвил внутренний голос почему-то тоном Драко образца последнего послевоенного курса.

Она со вздохом снова поднялась на ноги, оправляя надетый сегодня просторный свитер, оставшийся с её последнего Рождества с Уизли. Размяла напряжённые плечи и принялась за дело снова, но на этот раз дверь отворилась без особого труда. С одним лишь маленьким нюансом. Проём был замурован.

— Да гриндилоу вас подери, Малфой, — процедила Гермиона, уже поднимая палочку, чтобы запустить в каменную кладку что-нибудь куда менее бережное, чем все использованные раньше чары. — Почему любое действие надо превращать в театр одного актёра?

Внезапно замерла и прищурилась, чуть склонив голову на бок. В стыке между двумя блоками едва заметно просвечивал мелкий зазор, как будто каждую секунду находящийся в движении. Гермиона заинтересованно приблизилась, коснулась рукой преграды, и… ладонь спокойно прошла сквозь неё.

— На-а-адо же, думал, не догадаетесь, — послышался сзади насмешливый голос.

— А я думала, вы не придёте, — и то, что должно было прозвучать язвительно, вышло на деле каким-то даже обнадёженным.

— Ну как я мог пропустить такое зрелище, — практически пропел этот невыносимый человек, поигрывая палочкой в руке. — К слову, мисс Грейнджер, вот вам и пример хорошей иллюзии, не слишком частое явление в наши дни. Попробуете развеять?

— На такое я не поведусь, мистер Малфой, это вы любите покрасоваться.

— Ну смотрите, — хмыкнул тот, приподняв уголок губ, и, естественно, невербально (как будто кто-то смог бы с первого раза повторить этот фокус!) снял морок. В проёме показалась уже знакомая картина тонущей во мраке комнаты, где тут и там на стеллажах и столе валялись различные вещицы. — После вас, прошу.

Мерлин, это будет очень, очень длинный день…

* * *

Вопреки ожиданиям, за работой Малфой едва ли обращал на неё внимание: всё его время оказалось целиком и полностью посвящено проклятой заколке, которую он практически сразу поднял в воздух со стола, намеренно не касаясь руками, и теперь уже с полчаса расхаживал от стеллажа к стеллажу, поворачивая её то одной стороной, то другой. В самой заколке не было ничего примечательного, кроме формы: изначально выполненная в виде длинной острой шпильки, она имела в основе два серебряных зубца, соединённых несколькими пластинками, которые к узкому концу сливались в единую конструкцию. Ближние к навершию перемычки усыпали бульонками вперемежку с мелкими огранёнными круглыми кристаллами, а венчал украшение кабошон с овальным центральным элементом: не то малахит, не то хризопраз, не то вообще изумруд — в таких тонкостях Гермиона не разбиралась, а ведь это могло оказаться важным… Она прикусила нижнюю губу, снова склоняясь над взятым из библиотеки томом, но так и не смогла сосредоточиться на чтении.

Малфой продолжал маячить перед глазами: опустив заколку на стол, манящими чарами он выдернул из-под руки Гермионы смятый листок с пометками и на ходу трансфигурировал его в изящную модель шпильки, а затем и в поблёскивающий слегка подсохшими чернилами снитч. Ну позёр!

— А вам не приходило в голову, мистер Малфой, что мы всё это время занимаемся с вами не тем?

Он остановился. Взмахнул палочкой, испарив несчастный клочок бумаги. Повернулся и с фальшивым интересом вопросил:

— И чем же, по-вашему, мисс Грейнджер, нам следовало бы заниматься?

— Ни одни выявляющие чары так и не смогли прояснить механизм работы проклятия, кроме того, что нужен прямой контакт предмета с кожей… Ваши комбинации заклинаний тоже не возымели никакого эффекта, причём даже те, что подревнее — век четырнадцатый, кожаная такая иссиня-чёрная книга из секции «Ф», если я не ошибаюсь. Так, может быть, дело вовсе не в чарах?

Он неопределённо покачал палочкой в руке, побуждая продолжить мысль. Гермиона поёжилась под внимательным взглядом холодных серых глаз и тоже поднялась на ноги, чтобы на неё хотя бы не смотрели сверху вниз. Нервно заметалась между столом и окном, так и держа небольшой томик в руке.

— Ну как минимум, мы могли бы попробовать зелья… Ведь есть же очищающие, которые справляются с грязью, даже застаревшей, а что, если они же уберут и мельчайшие частички крови, которые за столько времени проникли в металл…

— Я верно понял, что вы предлагаете её хорошенько помыть? — фыркнул Малфой со смешком. — Мерлин, думаете, до вас никто не пробовал подобные примитивные методы?

— Ну вы же не додумались, — не моргнув, парировала Гермиона.

— Туше, — согласился он, — хотя я бы всё же не опускался до варварства. Драгоценности плохо переносят обработку посторонними составами — только чары, причём не обычные бытовые, а изобретённые ювелирами.

— Потемневшее серебро можно легко очистить…

— А вот хризопраз… — И всё-таки он! — …неизбежно пострадает, чувствительный камень. Грязная работа, мисс Грейнджер, не для того запрашивали не какого-то тёмного мага, а…

— Да-да, я поняла, — без капли уважения перебила его Гермиона. — А если что-то более бережное? Должны же среди ювелиров быть люди, предпочитающие зелья заклинаниям…

Малфой видимо задумался, зафиксировав на ней взгляд. Нахмурился, едва заметно дёрнул уголком губ, но ничего не сказал.

— Вы же что-то придумали? Поделитесь, мистер Малфой!

— Вам всё равно этот сборник недоступен. Имели опыт с «Гибелью воров»? Не мешало бы освоить, раз уж работаете с артефактами в Министерстве.

Зачаровывать воду у Гермионы получалось не больше пары раз кряду, но Малфою в этом она не призналась бы даже под страхом смерти. С другой стороны, если он не испробовал этот метод сам, то опыта у них на двоих было примерно поровну.

— Можем проверить сегодня, мне нужна пара часов, чтобы вспомнить формулу.

Мужчина только уважительно цокнул, мол, подойдёт. Пошарил взглядом по комнате, нашёл второй стул, почти погребённый под горой исписанных пергаментов, трансфигурировал его в кресло и сел. Левитировал поближе стоящий в углу запечатанный ящик, с осязаемым наслаждением закинул на него ноги, а затем стянул со стола другой экземпляр чтива, на этот раз об иллюзиях.

Гермиона осмотрелась, в очередной раз подметив, что помещение не мешало бы облагородить, если им предстоит провести здесь большую часть времени в ближайшие полгода. Захлопнула томик, отложила его на середину к заколке, распустила волосы и сняла свитер, оставаясь в тонкой магловской футболке, блестящей пайетками в форме рыжего ухмыляющегося кота. Выгрузила на стол всё из ближайшего стеллажа, чтобы затем методично, книга за книгой, артефакт за артефактом расставить его содержимое на полках — так будет аккуратно и займёт меньше места. Малфой сверлил взглядом спину, но максимум, что Гермиона могла себе позволить, — это зябко повести плечами в попытке сбросить ощущение повышенного внимания. Таким же образом она разобралась со вторым стеллажом, и на этот раз на полки влезли даже свёрнутые в рулоны пергаменты, на которых делал заметки её коллега по несчастью.

На третьем стеллаже запал кончился, и Гермиона снова заколола кудри, открывая прохладному воздуху разгорячённую шею. Последние книги во второй ряд она расставляла руками уже на автомате, уйдя мыслями куда-то глубоко, и потому совершенно не слышала зовущий её голос.

— …мисс Грейнджер!

— А? — обернулась она слегка обескураженно. Какую насмешку не расслышала на этот раз?

Изучающий взгляд уже переместившегося к двери Малфоя снова проскользил по её светлым вываренным джинсам, заканчивающимся чуть выше щиколотки, по форменным мракоборческим ботинкам и вернулся к лицу.

— Дали звонок к обеду. Вы идёте или продолжаете питаться исключительно духовной пищей?

Ну конечно, чтобы Люциус Малфой и пропустил законный перерыв…

— Идите, не хочу отвлекаться.

Тот не стал утруждаться вербальным или невербальным ответом и вышел, притворив за собой дверь. Гермиона осталась одна. И не сказать, что этот факт сделал её существование сильно легче.

Присутствие другого человека отвлекало от мыслей, крутящихся в голове последние дни. В первую очередь не давал покоя разговор с Раудисом, который выловил её в коридорах практически сразу после возвращения из Варшавы и предупредил, что подобные перемещения на дальние расстояния необходимо согласовывать с ним или с директором, не говоря уже о портключах (на этом моменте он весьма красноречиво взглянул на область её декольте, как будто никаких отвлекающих чар на кулон наложено не было вовсе). Гермиона, конечно, заверила его, что это исключительный случай и она, конечно же, посетит директора вместе с мистером Малфоем, как скоро они договорятся о времени. А пока что может предложить лишь своё общество… только отдохнёт немного, воспользуется библиотекой… и так далее по списку. До директора она добралась уже на третий день и ни капли об этом не пожалела, поскольку, несмотря на своё чистосердечное желание make magic great again, директор Гедройц имел на редкость своеобразные представления о маглорождённых волшебниках.

Нет, она могла понять, что в этой школе училась вся чистокровная элита восточной Европы, часть западной и больше половины детей российских волшебников (из тех, конечно, кто не покинул страну после всех потрясений последнего десятилетия). Но она всё-таки не животное в зоопарке, не экспонат на выставке… Чувствовать на себе столь пристальное внимание, которое к тому же было продиктовано отнюдь не уважением к её заслугам и компетентности, оказалось на редкость неприятно. Хотя, возможно, этот взгляд был продиктован её способностью пройти сквозь щит. Раудис не упоминал о ней, что ли? Не хотел подставляться, наверное. Гермиона не хотела его подставлять тоже, тем более что едва ли он имел отношение к пошедшему не по плану ритуалу.

О том, что Карл имел отношение, и даже весьма прямое, она узнала лишь спустя пару дней, когда во время работы в той самой каморке, почти около полуночи, к ней заглянул Мяги. Йонас потоптался на пороге в смятении, но всё же зашёл, захлопнув за собой дверь и наложив на неё заглушающее. Где-то в этот момент Гермиона осознала, что разговор ей вряд ли понравится, и тут же начала планировать способ завершить их с Малфоем поездку досрочно. Но новости звучали не так уж кошмарно, как она успела их себе напредставлять за те несколько минут, что Мяги собирался с мыслями.

Гермиона открыла окно в надежде, что ветер, который она впустила внутрь, прочистит не только это пространство от скверны, но и голову — от навязчивых мыслей о Малфое, которых она избегала всю неделю. Да-да, мыслей, не его самого. Ну кто же виноват, что от них можно сбежать, только если не видеть компаньона вовсе и подгадывать время, чтобы не пересечься с ним ненароком в общих зонах или на рабочем месте…

Йонас тогда попросил её держать язык за зубами, сказал, что не хотел бы покидать Дурмстранг так скоро, не хотел бы оставлять её наедине с Раудисом и Малфоем, которым он, по правде сказать, ничуть не доверяет и неспроста… А дальше последовала крайне занимательная история, которая совпала с тем, что ей рассказывал Люциус, лишь отчасти. Не то чтобы Гермиона очень удивилась, но лишний раз получить подтверждение своим гнусным домыслам не хочется никому, а она пока только и делала, что убеждалась в исключительной корыстности навязанного ей в подопечные волшебника. Она почти неделю пыталась избежать ощущения, будто заперта в клетке с каким-то очень опасным крупным хищником, вероятно, из семейства кошачьих. Эти животные, неизменно вызывающие восхищение, имели не только совершенную, безумную грацию в каждом движении, не только великолепную внешность и харизму, но и привычку поиграть с добычей, прежде чем добить её точным ударом лапы, и теперь Гермиона ещё больше опасалась за своё будущее. Она мракоборец, она героиня гребаной войны, но что все эти герои и героини смогли сделать даже в финальном столкновении со взрослыми сильными волшебниками, у которых, в отличие от них, был напрочь сбит моральный компас? А теперь ей предстояло провести немало времени наедине с Малфоем, который, по-видимому, лишь изображал из себя невинную овечку.

Правда, Йонасу удалось успокоить её заверениями, что Малфой не собирается причинять ей зло, что, в отличие от Раудиса, он не врал и в целом заинтересован в том, чтобы вернуть Гермиону в Британию по завершении контракта в целости и сохранности. И что он имеет определённое влияние на Карла, так что с этой стороны ей тоже ничего не грозит. Не сказать, что Грейнджер действительно ему поверила — всё-таки Мяги, хоть и был в курсе произошедшего в гроте, выглядел внушаемым и в целом доверчивым, но, тем не менее, он имел мракоборческий значок и какой-никакой опыт общения с представителями Дурмстранга. Это была единственная причина, по которой Гермиона не разорвала соглашение и они с Малфоем не отправились на родину, как только вскрылась его ложь.

И Мяги же убедил не пытаться подставить Раудиса перед директором по той простой причине, что отец Карла всё ещё был уважаемым человеком как внутри школы, так и в магическом сообществе этого региона Европы, и Гермионе без поддержки Малфоя с ним не тягаться. В том, что Люциус не станет принимать сторону грязнокровки, которая порядком попортила ему импровизированный отпуск, сомнений не возникло. В итоге доверия к нему не прибавилось, потенциально смертельную историю замяли, а потом Малфой ещё и добил незапланированным визитом в то безопасное пространство, которое Гермиона пыталась считать своим. И при этом всём смел намекать, что вполне может залезть ей в голову… Грейнджер, конечно, не была специалистом по окклюменции, но верила, что сможет в случае чего поставить хоть какую-то защиту — этой дисциплине в аврорате почему-то учили куда лучше, чем чтению мыслеобразов. Возможно, потому что настроиться на свою волну было куда проще, чем пытаться пробить чужую защиту.

А потом — пара часов на отойти, вдохнуть, пустить пару слезинок от перенапряжения, написать Гарри с благодарностью за прикрытие её и без того прохудившегося тыла… Не хватало только, чтобы ещё и на родине тыкали пальцем. Хотя, с другой стороны… она и Малфой-старший? Мерлин, кто услышит — не поверит, Гермиона сама в жизни бы не подумала о том, что их двоих может связывать что-то, кроме не самого удачного прошлого да этой непонятной работы на благо Дурмстранга. А уж о том, что у Люциуса могут быть из-за этого проблемы? Ну, это тоже звучало чем-то из области фантастики, но за ужином Малфой был на редкость мрачен, хотя и пытался изображать светское безразличие. Даже попробовал, благая Цирцея, завести с ней разговор…

Предложить ему помощь с женой в этой ситуации — самое малое, что могла Гермиона. В её сумке завалялось несколько пустых официальных бланков, на которых она могла бы дать крайне сухое объяснение, что является сопровождающей Люциуса Малфоя за границей, что их парная трансгрессия в Варшаву была обусловлена необходимостью найти палочку для исполнения обязательств подопечным. Правда, тот отказался от помощи, а писать Нарциссе по своей инициативе Гермиона всё же не рискнула. Да и к чему тратить пергаменты на неблагодарного коллегу, если с этим он, как и с артефактами, намерен «разобраться самостоятельно».

Гермиона прыснула от воспоминания, как вытянулось её лицо при виде плывущих небольшим косяком, будто за мамой-уткой, блюдец и чашек, когда прошлым вечером Малфой-старший вернулся с десертом. Это было даже мило, не говоря уже о том, что он каким-то чудом умудрился выбрать среди нескольких вариантов именно то, что Гермиона сама бы хотела. Вишнёвый штрудель был её маленькой постыдной слабостью: сладкий, но в то же время кислый, и это ощущение упругой лопающейся на языке вишни, обволакивающей всё насыщенным вкусом… а следом капелька сливочной нежности слоёного теста под тающим мороженым… Мерлин, вот и чего она заупрямилась и не пошла с ним обедать? Побоялась, что отравит?

Пока она блуждала в мыслях, продолжая наводить порядок, прошёл час и всё вокруг заняло положенное место, так что на массивном столе посреди комнаты осталась только заколка и мелкий сборник отменяющих заклятий. Гермиона добрым словом помянула Молли Уизли, которая обучила её бытовым чарам в последнее лето в Норе, потому как теперь комната выглядела куда светлее и чище. Почему не занялась этим раньше? Да просто не хотелось — какой смысл был приводить в порядок пространство, в котором не задержится? Гермиона была наивно убеждена до недавнего времени, что в эту дыру в стене будет попадать только тогда, когда зайдёт в тупик и захочет проконсультироваться с чужими записями — да, не с их хозяином, ни в коем случае!

Не мешало бы организовать здесь ковёр, какую-то небольшую кушетку или софу, чтобы не тянуло по полу холодом и можно было находиться вдвоём, не трансфигурируя бесконечно один из ненужных в данный момент предметов мебели. Она завтра же поднимется за этим к директору — в конце концов, говоря Гермионе, что она вольна обращаться по любому вопросу, нужно быть готовым, что она действительно обратится. Было бы более логично, конечно, найти Раудиса или кого-то, кто отвечал здесь за оснащение, но в своём рвении держаться наравне с Малфоем Гермиона напрочь забыла, что установлением связей при долговременном пребывании где-либо нельзя пренебрегать. Этим она тоже займётся немного позже. Вот ещё только левитирует стеллаж подальше от окна…

За деревянной стенкой книжного шкафа обнаружилась полускрытая каминная ниша без ограждающей решётки. Между прутьями решётки колосника завалилось несколько книг, по всей видимости, выпавших из стеллажа из-за прохудившегося задника. Дыру заделали, после консервации комнаты о пропаже забыли, и бумага отсырела, пойдя волнами. Гермиона с сожалением погладила тканевую обложку, поеденную, кажется, плесенью. Как можно так обращаться с бесценными источниками знаний?

Размышления прервал скрип дверных петель, возвестивший, что мистер Малфой вернулся со своего перерыва. Гермиона обернулась на него с книгой в руках, подмечая лёгкое замешательство в позе. Что, не ожидал перестановки? Да, тяжёлые предметы левитировать посложнее, чем какое-нибудь перо, особенно если они ещё и состоят из многих мелочей, но не в этом ли задачка для магии?

— Весьма свежий взгляд на понятие отдыха, мисс Грейнджер, — вместо приветствия протянул Малфой, ища глазами трансфигурированное кресло, которое к тому моменту уже приняло свою обычную форму не самого удобного стула. — Хотя должен признать, что в такой обстановке есть шансы если не на большую продуктивность, то хотя бы на удовольствие от процесса.

— А вам лишь бы об удовольствии рассуждать, — закатила глаза Гермиона. — Не видели директора?

— Он общался с миссис Кирасиной в дальнем конце столовой. Если поторопитесь, ещё успеете выпить с ними чаю.

— Вам бы тоже не мешало присоединиться, мистер Малфой. Я собираюсь поднять вопрос оснащения этой комнаты для комфортной работы, и было бы неплохо, если бы вы высказали свои пожелания.

— Боюсь, что у меня нет пожеланий, кроме тех, где я нахожусь дома и не подчиняюсь вам и чужому министерству.

Гермиона вздохнула. Невозможный. И ведёт себя так, будто все ему должны… Хотя как раз Гермиона ему и должна.

— Тогда сделаю на свой вкус, уж не обессудьте. Нам придётся здесь провести ещё тучу времени, — оповестила она, накидывая на плечи оставленный на стуле свитер и закрывая окно. — Была бы крайне признательна, если бы вы позаботились об огне. Сыро — книги портятся, да и атмосфера…

Малфой кивнул, но ни на шаг не сдвинулся в нужную сторону. Снял тёплую мантию, оставаясь в светлой свободной рубашке и тёмном костюме, состоящем из жилета и брюк.

— Мне кажется, мисс Грейнджер, раз вы закончили и не собираетесь к директору, сейчас самое время посетить бальный зал.

* * *

Весь замок Дурмстранга делился на несколько башен, и первые их три-четыре этажа примыкали к главному округлому корпусу длинными угловатыми коридорами, огибали периметр, создавая каскады террас. По одному из таких коридоров Гермиона сейчас и шла, чуть отставая от Малфоя-старшего, чтобы осмотреться. Она притормозила у одного из окон, выглядывая наружу и жмурясь на солнце. Пахло весной даже здесь, за закрытыми стёклами, и чувствовалась жизнь, которой очень не хватало в тёмном хранилище артефактов. Солнечные лучи, припекающие сегодня совершенно не по-зимнему, вычерчивали на каменном полу ровные оконные арки, в которых мерцали кружащие в воздухе пылинки. В одном из таких проёмов наконец остановился её компаньон и обернулся практически с другого конца коридора.

— Мисс Грейнджер?

Она лишь похлопала глазами, впитывая открывшуюся ей картину. Не знай она Малфоя столько лет, обязательно подумала бы, что ангела низвергли с небес и заставили принять земное обличие. Но Гермиона, к сожалению, его знала даже слишком хорошо, и сияющий в ореоле света, отражённого его светлыми волосами, Люциус походил больше на короля Ада, ужасного и прекрасного одновременно. И это имя, буквально говорящее о предназначении…

Гермиона моргнула ещё раз, кивнула больше себе, чем ему, и, всё ещё ошеломлённая внезапно обострившимся зрением, продолжила путь по полуэллипсам шахматной доски, в которую превратился коридор. Как давно она перестала видеть красивое вокруг, как давно перестала останавливаться на полпути, чтобы заметить особенно прекрасную ветку цветущей яблони на фоне прозрачного голубого неба? Как давно аппарация в Министерство заменила ей прогулку по Ламберт-роуд? Как давно она не смеялась с умильно качающего зажатым в зубах черешком ранетки Живоглота? Как давно мир не был таким чётким и ярким, будто отпечатавшимся на сетчатке?

Грейнджер будто выпала из реальности, механически передвигая ногами до самых дверей бального зала. Вокруг менялись декорации, но она оставалась безучастной к проплывающим мимо кабинетам, коридорам, лестницам. Взгляд застыл на спине идущего впереди Малфоя, и никак не получалось сбросить морок, утягивающий всеё глубже и глубже. Видение пугало. Эту харизму, на которую Гермиона совершенно не собиралась покупаться, оказалось трудно игнорировать, и она невольно тряхнула головой, кажется, начиная понимать, почему Пожиратели смерти в ранние годы добровольно шли на службу Волдеморту. Если Том Реддл ещё до первого падения обладал такой же энергетикой, то ни капли не удивительно, что почти всё чистокровное общество тех лет закончило с меткой на предплечье. И откуда у него было столько сторонников, в целом тоже становилось понятно — особенно если Люциус Малфой участвовал в этих «дипломатических визитах». Особенно если они включали в себя вербовку европейских элит…

Её компаньон тем временем отпер массивные двери и приоткрыл одну створку, ожидая, вероятно, когда его наконец догонят. Гермиона скользнула в бальный зал следом и обомлела: высвеченный солнцем переход не шёл ни в какое сравнение с этим сверкающим великолепием.

В длинном помещении, разделённом небольшими перегородками на три части, было так много света… Он струился сквозь высокие арочные окна, отражался от мозаичного паркета из белёного дуба, нисходил через круглый витражный проём в потолке. По две пары колонн с коринфскими капителями, украшенными растительными орнаментами, поддерживали более низкие своды в начале и в конце зала, где, вероятно, оставляли место для тех, кто хочет отдохнуть от танцев. Два малых хрустальных ампеля завершали картину, при этом не отвлекая внимание от основной части, выделенной под танцпол. В нишах по длинной стене, разделённой на симметричные окнам арки, расположились закрытые пропылёнными тканевыми чехлами банкетки, а в одном из дальних углов под очертаниями такого же чехла угадывался рояль. Но истинной царицей зала совершенно точно являлась люстра на триста с лишним свечей, подвешенная к перекрытиям в центре витража. Её кристаллы мелодично звякнули от хлынувшего в зал потока воздуха, и Гермиона очнулась от забытья, в котором с пару минут простояла, бездумно поглаживая кончиками пальцев тёмное дерево двери.

Малфой тем временем уже находился на середине зала, аккурат под люстрой, и смотрел вверх, как будто и не существовало никакой иллюзии. Или это было не то место? Да нет, бред какой-то… Гермиона проследила за его взглядом, направленным сквозь рисунок отражающих элементов к креплению. Оно выглядело вполне сносно, верхний ярус подвеса тоже не выдавал никаких признаков деформации, паркетный узор под ним не имел ни единого следа, намекающего, что эта красавица хоть раз встречалась с полом.

Гермиона сделала несколько шагов ближе, на всякий случай миновала ампель⁽¹⁾ входной группы по неширокой дуге. На звук каблуков Малфой обернулся, опуская голову.

— Замечтались? — спросил он, возвращаясь взглядом к игре света в хрустале.

Грейнджер не сочла нужным констатировать очевидное, тем более вид действительно был захватывающим. И, в отличие от затхлой рабочей комнатушки, здесь Люциус Малфой выглядел на своём месте, в своей стихии. Вероятно, с таким же придирчивым выражением лица он осматривал большую гостиную поместья, которую совершенно точно пришлось ремонтировать после войны… Стоп, Гермиона, никаких тяжёлых мыслей, никаких дурных воспоминаний.

Пока она боролась с нахлынувшими ассоциациями, Малфой успел опробовать на люстре несколько обнаруживающих заклинаний, но ничего не добился. Гермиона, не знакомая с искусством наложения иллюзий, оставалась в стороне, медленно обходя зал по периметру. Сначала вдоль ниш, в антре⁽²⁾ на противоположном конце зала, затем мимо не мытых несколько лет окон… Перестук шагов лёгким эхом прокатывался ввысь к витражу и растекался по залу.

Каждые пару минут Гермиона кидала изучающий взгляд на возящегося с чужим волшебством Малфоя, но тот то ли искусно притворялся, что не замечает, то ли действительно ушёл с головой в работу, потому как даже не смотрел в её сторону. Она против воли отметила, что, несмотря на все недостатки, обусловленные аристократическими замашками, Люциус Малфой был преступно, просто невыносимо компетентен. Имей он желание обретаться в Министерстве почаще, чем раз в несколько недель, мог бы сделать прекрасную карьеру в её подразделении или даже в Отделе тайн. Про Отдел международного сотрудничества, где Малфоя не знал только ленивый слепоглухонемой, и говорить нет смысла. Гермиона вздохнула, вспомнив, из-за какой неудавшейся интриги рухнули все перспективы Люциуса касательно верхов властной структуры. Не сказать, что она жалела, что ничего не вышло, но чисто по-человечески за него было обидно.

— Мисс Грейнджер, не подскажете, что нашли по условиям активации? — не глядя обратился к ней Малфой. — У меня есть подозрение, что смотреть здесь не на что и зал вполне безопасен.

— Сообщали только о трёх случаях, — отозвалась Гермиона, напрягая память. — Если я не ошибаюсь, все три произошли на балах для старшекурсников: рождественском, пасхальном и выпускном. В первый раз на церемонии открытия девушка, которая нравилась тому студенту… Ильясу, кажется, появилась под ручку с потомственным волшебником, и, когда они переместились в центр зала, гости наблюдали падение люстры из-за обрыва крепления подвеса к цепям. Сначала посчитали, что дело в девушке, поскольку на втором балу ситуация повторилась, но в третий раз на церемонии вручения дипломов его однокурсницы не было вовсе, при этом осколками ранило около четверти студентов, оказавшихся недалеко, а совершенно не причастную к истории формирования иллюзии выпускницу, которая тем не менее смогла активировать чары, пришлось выхаживать около месяца.

— И что вы думаете по этому поводу? Есть привязка к конкретному человеку или нет?

— Трудно сказать, — вздохнула Гермиона, отпирая с помощью магии защёлку на оконной раме. — Давайте проветрим немного, мистер Малфой? Душно ужасно.

Тот пожал плечами и словно снова забыл об её существовании, продолжая вычерчивать руны незнакомых заклинаний и зачастую не прерывая пассов палочки между символами — было трудно понять, чего он пытается добиться на самом деле. Тем более иллюзия не спешила являться. Спустя десять минут подобного времяпрепровождения Малфой сначала застыл, как изваяние, будто задумавшись, а после продолжил кружить под витражом, то замедляясь, то ускоряя шаг.

Свежий воздух помог прийти в себя и начать думать. Ощущая через толстую ткань свитера прохладные дуновения ветра, Гермиона наблюдала за перемещениями Малфоя. Выглядели они хаотичными, но вряд ли Люциус делал что-то просто так. Она не сразу догадалась, что он имитирует шаги вальса, мельком упомянутого во всех трёх записях хроники, и от того пришла в ещё большее недоумение. Разве может иллюзия запускаться с помощью пары десятков шагов? Это должно быть очень тонкое волшебство…

— Может быть, вам будет сподручнее с партнёршей? — поинтересовалась Гермиона наконец, устав изображать из себя предмет мебели. Да, она несведуща в неосязаемых чарах, но это не повод увиливать от работы, особенно если может оказаться полезной.

— А вы видите здесь подходящую партнёршу, мисс Грейнджер? — ответила ей спина Малфоя, не соизволившего повернуться. — Только не говорите, что вы в Хогвартсе учились и вальсу — там не умеют ни танцевать, ни преподавать такие вещи.

Гермиона поджала губы, прищурившись. Нет, ну Драко точно пошёл в отца — была бы в нём хоть капля благородства матери, не стал бы портить ей вечер святочного бала, и без того безнадёжный после некрасивой ссоры с Роном.

— С удовольствием посмотрю, как вы ещё полгода будете ходить сюда, как на дежурство, в попытках увидеть невидимое, мистер Малфой, я совершенно никуда не тороплюсь.

Ауч! Видимо, она-таки нащупала струну, дёргая за которую, можно было бы попытаться управлять её личным кошмаром.

— Я вижу, у вас традиционная для выпускника Гриффиндора нехватка острых ощущений, мисс Грейнджер, раз вы вечно лезете рисковать своей шкурой, — с едва уловимым раздражением бросил ей Малфой, оборачиваясь и выставляя левую руку в характерном жесте, который обычно трактовался как приглашение на танец. — Потом не плачьтесь, что я вас не предупреждал.

Гермиона фыркнула, скручивая кудри в плотный жгут и закрепляя его в пучок палочкой, не спеша приблизилась к Люциусу и вложила свою ладонь в его. Мерлин всемогущий, какой же абсурд — она собирается пройти пару кругов вальса в пустом заброшенном зале вместе с оправданным Пожирателем смерти, который по совместительству является её головной болью на ближайшие месяцы. И даже без музыки!

Вторая рука Малфоя нашла лопатку сквозь толстый слой свитера, притянула ближе, чтобы расстояние между телами практически исчезло. Гермиона застыла.

— Передумали? — как будто понимающе хмыкнул он над ухом.

— Ни в коем случае, — вздёрнула подбородок Грейнджер, слегка отворачивая голову от плеча перед собой. Вполне ладного тёплого плеча, на которое теперь она должна была положить ладонь. — Постарайтесь не убить меня в процессе.

Гермиона всё-таки смогла заставить себя впервые за несколько лет прикоснуться к мужчине не в попытке защититься. И не к Гарри или Рону. Вообще добровольно пойти на близкий контакт — аппарация не в счёт, там она стояла в первый раз, сжав запястье Малфоя, укравшего её палочку, а во второй — он сам держал её, пока из воронки перемещения не показался Дурмстранг.

Правой назад, левой в сторону, поворот, приставка. Левой вперёд, правой в сторону, поворот, приставка… Удивительно, но она даже обходилась без счёта, даже про себя, просто читала циклы напряжения и расслабления мышц в точках контакта её тела и мистера Малфоя. Шаг, шаг, обойти партнёра, шаг, шаг, пропустить самой… Она невольно прикрыла глаза, отдаваясь на волю чувств и не замечая, как зазвенел хрусталь над их головами. Свет из окна то скользил по коже, согревая, то, скрывшись, прохладой щекотал открытую шею; под ладонью едва ощутимо двигалась дельтовидная мышца Люциуса Малфоя, а в голове откуда-то всплыл мотив с бала на четвёртом курсе, когда она так же кружилась в паре с Крамом. Разве что тогда Гермиона была не в пример счастливее и беззаботнее. И пары седых волос в её густой копне тоже ещё не появилось.

Малфой отпустил её, провернул под рукой, выходя на внешнюю линию круга, так что она оказалась внутри. Полушутливо поклонился, Гермиона присела в книксене в ответ.

— Признаю, ваши навыки не абсолютно кошмарны, мисс Грейнджер, жаль, что потрачены они были…

Договорить он не успел — сверху послышался оглушительный треск, зазвенело стекло, со стоном лопнула нить, и через мгновение Гермиона заторможенно подняла голову, чтобы увидеть, как прямо на неё, будто в замедленной съёмке, летит конструкция весом, наверное, с полтонны. Она чудом успела повалиться на пол, нервно вытаскивая из пучка палочку и вырывая вместе с ней, вероятно, пару кудрявых прядей. Сквозь скрежет цепей донёсся голос Малфоя, мелькнула вспышка заклинания, а затем вокруг всё взорвалось. Гермиона, сжавшись в клубок между большим ободом люстры и центральным хрустальным элементом, закрыла лицо руками в попытке защититься от осколков. Грохот резко стих, и она, трясясь от вновь пережитого ужаса, сочла за лучшее позволить темноте заполнить поле зрения и увести прочь.

* * *

Сознание возвращалось постепенно, но по ощущению внутренних часов прошло не более десяти минут с момента потери связи с реальностью. Гермиона аккуратно отняла ладони от глаз, не спеша шевелить остальными частями тела. Тыльные стороны покрылись мелкой сеточкой из-за срикошетивших от металлической основы осколков, но в целом руки не пострадали. Только вот палочки нигде не было. Нестерпимо болел бок, принявший на себя основной удар при падении, саднила шея, пульсировал висок, которым Гермиона приложилась о пол.

Льющийся отовсюду свет в зале исчез, сменившись сумраком, наверху под витражом болталась похожая на виселицу цепь. Грейнджер потрогала правой рукой паркет — на левой она всё ещё лежала — и содрогнулась от внезапно нахлынувшего дежавю. Кровь была реальной, битый хрусталь был реальным, поблёскивающий подвес люстры в футе от неё был реальным. Боль в левом предплечье была реальной, тяжёлый взгляд, который она на себе ощущала, тоже был реальным.

— Мисс Грейнджер? — В поле зрения появилась чужая рука, а голос… Этот голос Гермиона узнала бы где угодно.

— Нет, не подходите! — вскрикнула она, резко садясь на месте и пытаясь отползти спиной вперёд.

Звякнул большой обод люстры — Гермиона, обдирая ладони, добралась до него и столкнулась спиной. Она затравленно обернулась, оценивая обстановку. Так, до выхода недалеко, быть может, и без палочки успеет добежать… Аппарировать не получится, слишком явственно ощущается блок антитрансгрессионного. Вокруг сгущались тени, отрезая зал от внешнего мира. Где же Гарри и Рон? Перепонки разрывало фантомными визгливыми воплями Беллатрисы Лестрейндж, проклинавшей Добби.

— Мисс Грейнджер! — обрушился на Гермиону более требовательный голос Люциуса Малфоя. Она вскинула глаза, с ужасом осознавая, что тот уже поднимает палочку. Мерлин, она же не увернётся от Авады на таком расстоянии?..

— Нет! — на грани паники выдохнула, шаря по усеянному крошевом паркету рукой. Где-то же здесь была палочка… её палочка — та, которую не отобрали. Почему не отобрали?

Мистер Малфой вычертил в воздухе вспыхнувшее искристым белым светом сочетание знаков, и этого мгновения, пока формировался магический импульс, Гермионе хватило, чтобы всё же найти древко среди осколков, вскочить на ноги и ринуться к двери. Вдогонку полетела пара усыпляющих, от которых, наученная горьким опытом, она успешно увернулась, отвечая Депульсо на чистых рефлексах. Дверь оказалась заперта. Гермиона нырнула за колонну, отграничивающую основное пространство зала от входа, прислонилась к ней спиной, опустившись на пол, и судорожно выдохнула. Её била крупная дрожь.

— Мисс Грейнджер! — в третий раз позвал Пожиратель смерти. Гермиона прижала палочку к груди, собираясь с духом, чтобы вынырнуть из своего укрытия и проклясть его посильнее. — Мисс Грейнджер, прекратите.

— Чтобы вы отдали нас ему? — заорала в ответ, всё ещё пытаясь выровнять дыхание.

— Кому «ему»?

И как же отец Драко мастерски умеет изображать непонимание! Гермиона зажмурилась, помянула про себя Нимуэ, Цирцею и Иисуса и высунулась из-за колонны, вскидывая палочку и рисуя кончиком размашистую галку:

— Редукто!

— Да прекратите же, — послышалось шипение щита Протего вместе с новой фразой. — Мисс Грейнджер, где вы, по-вашему, находитесь?

Она вдохнула, ощутимым усилием заставляя остановиться мысленный товарняк тактик ведения боя с превосходящим по силам противником. Где она находится? В Малфой-мэноре, где же ещё… Добби снёс люстру, чуть не убив Гермиону и её мучительницу, а Рон пытался докричаться, чтобы вытащить… Вот только…

Господи, Грейнджер, опять. Опять эти чёртовы воспоминания, опять ты потерялась во времени. Она откинула голову назад, больно стукнувшись затылком о мрамор колонны, и в отуплении уставилась в потолок, не отвечая на вопрос, но и не пытаясь больше бежать. Мерлин, какой стыд… Вот и мракоборец при исполнении — да её за подобный инцидент на рейде просто отстранили бы да уволили с занесением в личное дело по профнепригодности. Благо та пара лет, которую Гермиона провела в боевом, не изобиловала схожими военными триггерами. А вот сейчас могут отозвать, если Малфою вздумается написать в Министерство.

— Вижу, вы пришли в себя, — констатировал очевидное он, обходя колонну и вставая напротив.

— Да… да, пришла, — обессиленно отозвалась Гермиона, опираясь о невысокий постамент колонны и поднимаясь на ноги. — Простите, мистер Малфой, у меня иногда… бывает.

— Как вас вообще в аврорат взяли, мисс Грейнджер?

Она подняла взгляд на собеседника. Ему досталось, конечно, меньше — вероятно, успел поставить щит — но укладка тоже потеряла свой привычный лоск, и в целом выглядел Малфой слегка потрёпанно. Возможно, это тоже добавило реалистичности её не то видению, не то покорёженному восприятию.

Гермиона обернулась. Люстры на полу больше не было, она мирно висела на своей опоре, поблёскивая абсолютно целыми кристаллами; солнечный свет снова струился через огромные окна.

Вот тебе и тонкое волшебство в исполнении сумасшедшего студента Дурмстранга, Гермиона.

— Думаете, после войны туда очередь стояла? — хмыкнула она, убирая палочку в задний карман джинсов. — Брали всех, кто пришёл.

— Узнаю старое доброе Министерство и его кадровую политику, — как-то почти миролюбиво покачал головой Малфой и отпер дверь. — Идите отдыхать, хватит с вас на сегодня. Я здесь закончу.

Гермиона шагнула в открывшийся проём, замерла на несколько секунд, провожая взглядом Люциуса, не ставшего дожидаться, пока она покинет помещение. Ничто, кроме её саднящих ладоней и до сих пор трепыхающегося в груди сердца, не напоминало о чуть не произошедшей трагедии.

Сколько ещё таких ситуаций им придётся пережить, пока не закончится список, заботливо составленный Йонасом Мяги?

1) небольшая люстра в зале или бра, повторяющая мотив главной

Вернуться к тексту

2) отделенное колоннами или перегородками от основной части зала пространство, входная группа

Вернуться к тексту

Дверь за Грейнджер захлопнулась уже с десяток минут назад, но Люциус так и оставался недвижимым в центре бального зала, опустив обе руки: одну — с палочкой, вторую — просто сжатую в кулак. В висках пульсировало, гремело, звенело, и он чудом держался рассудком на последней ниточке окклюментных чар. Стоило отдать должное Северусу: если он действительно хотел научить кого-либо чему-либо, у его подопечного просто не было шанса остаться таким же непроходимым болваном, как до начала занятий.

«Чтобы вы отдали нас ему?»

Ему… ему… ему…

Хвала Мерлину, она не назвала Тёмного Лорда по имени.

Люциус опустил голову, чтобы не видеть поблёскивающих капель, водопадом струящихся с потолка. Те упрямо бросали блики на светлый паркет, играли солнечными зайчиками, пока в поле зрения постепенно крались тени. Они заходили со спины, пробегали холодком вдоль позвоночника, но Люциус продолжал стоять, потупив взгляд, как и тогда. Тогда, когда его освободившийся домовик предал род, которому служил с рождения, когда очередная надежда на окончание кошмара пошла прахом, когда Драко потерял палочку, обрекая их с Нарциссой на долгие месяцы тревожного существования едва ли не на правах сквибов. Из теней, из клубов чёрного удушливого дыма формировалось существо, которого Люциус до сих пор, спустя четыре года, боялся, боялся до дрожи в поджилках. А потом была боль — не очищающая, не облегчающая чувство вины перед семьёй, а просто бессмысленное мучение, которое раз за разом прокатывалось по излишне возбудимым из-за общего истощения нервам. В тот раз он отдувался один, отослав жену и сына прочь — подальше, в верхние комнаты особняка. С Беллатрисой они остались в гостиной без свидетелей, хотя, видит Мерлин, Люциус не удивился бы, реши Тёмный Лорд снова опустить его при других Пожирателях.

Он помнил собственные вопли в закушенный кулак, помнил вкус крови на языке — своей кристально чистой крови, которую теперь Тёмный Лорд проливал так же легко, как и ту, грязную, что запекалась на огромном ковре в гостиной, пропитывала пол подземелий. Был ли в этом всём хоть какой-то смысл? Он боялся загадывать, боялся даже думать о будущем, потому что всё шло — нет, летело — в Тартар, и Люциус не понимал, что может сделать, чтобы остановить это мучительное медленное падение. Он делает шаг — его отбрасывает на два назад, он не делает ничего — и всё равно ошибается. И преклоняет колени, и терпит чужие насмешки — тех, что теперь выше его по иерархии, тех, кто теперь не гнушается указывать ему место. Он не хотел такой жизни, просто не мог это переносить, и потому в участившиеся визиты Снейпа просил практиковать ментальную магию — единственную доступную без проводника.

Тогда же обучился беспалочковому Обезъязу — просто чтобы не бредить во сне, не пугать Нарциссу, которая держалась лучше, гораздо лучше. Периодически чары спадали, периодически не хватало концентрации наложить их верно — и тогда он гарантированно просыпался в холодном поту посреди ночи, хрипя и умоляя больше не мучить. Иногда кошмары о боли сменяли видения о тюремной камере. Они в каком-то смысле были даже хуже, поскольку после подобных эпизодов он чувствовал за спиной тухлое дыхание дементоров, замечал, как в углах оккупированного поместья собирались тени, ещё более густые, чем прежде, и эти тени пили остатки его рассудка, питались его попытками быть стойким. К концу дня Люциус падал без сил и просто выключался, убеждая себя раз за разом, что сможет вытащить семью из хватки Тёмного Лорда.

«Не смог, не сумел», — шелестели за спиной голоса бывших друзей, ныне почивших, кто — из-за своей верности, кто — из-за её отсутствия.

«Как ты выносишь себя, Люциус?»

«Нужно было уехать, дорогой».

«Чего мы добились этим, отец? Где теперь величие рода Малфоев? Какое, к Мордреду, величие, если магический мир спас полукровка под ручку с маглой?»

Он чувствовал, как подкашиваются колени, как отблески нетронутого хрусталя снова будят кошмары девяносто восьмого, как стена, которая отгораживала болезненные воспоминания, истончается и становится похожей на дрянной покосившийся забор, неприемлемый даже для Уизли. Как слегка встрёпанные волосы скользят по полоске открытой кожи на шее, как он сутулится, стискивает зубы, будто готовясь вновь услышать свистящее: «Круцио!»

Закусил изнутри щёку, всё ещё застывший. Палочка в руке дрожала, к языку подкатил горько-кислый вкус желчи, не дающий сглотнуть. Комок в горле, распирающее ощущение собственного бессилия, бессмысленности, никчёмности. Дыхание стало частым и поверхностным, Люциус натужно хватал ртом воздух, пытаясь не то протолкнуть ниже, не то выблевать это дерьмовое ощущение, чтобы никогда к нему больше не возвращаться.

Лишь древко, которое, казалось, стало продолжением ладони, не давало ухнуть в бездну, разверзшуюся перед ним самыми мрачными моментами прошлого. Брошенным, разорённым родовым гнездом, испуганным заплаканным (едва ли не впервые на его памяти) лицом жены, разочарованием в глазах сына, мёртвым похолодевшим телом лучшего друга. Сковавшими обетами… О, он теперь сполна понимал Северуса, прожившего под гнётом всю свою относительно недолгую жизнь. А ведь Нарцисса ещё и вынудила его дать Непреложный… Как будто Снейпу мало было своих проблем.

Мысли путались, ходили по кругу, и Люциус не знал, сколько простоял статуей, прежде чем его привёл в чувство хлынувший сквозь приоткрытую створку окна февральский ветер. Громко хлопнула рама, заставила вздрогнуть, осоловело моргнуть и поднять взгляд на люстру, которая умудрилась за какие-то пять минут лишить самообладания двух исключительно стойких людей. Люциус протяжно вздохнул, обернулся, ища глазами ближайшую банкетку, и коротким движением палочки снял с неё посеревший от пыли чехол. Устало опустился — почти упал — на сидение, прислоняясь спиной к стене и всё-таки сутулясь. В зале не было никого, перед кем ещё нужно было изображать из себя старого довоенного лорда Малфоя.

Палочка легла рядом на обивку. Люциус упёрся локтями в обтянутые плотными брюками колени, склонился, вдавил основания ладоней в глазницы и потёр. В глазах защипало — противно, почти как с недосыпа. Каких мерлиновых подштанников это вообще происходит? Он, разумеется, не рассчитывал, что спланированная Министерством поездочка будет лёгкой и приятной, но два неточных повторения военных эпизодов за полторы недели, скандал в прессе и очередные претензии Нарциссы — это просто перехлёстывало через край, и, несмотря на отдых, которым Люциус не пренебрегал, он был выжат, выпотрошен, в том числе и осознанием, что у Грейнджер, у грёбаной героини войны, те же самые проблемы с головой и что это ставит под угрозу всю затею с артефактами в целом. Он не имел ни малейшего понятия, что может стать триггером, и по-хорошему следовало бы доложить об этом куда следует. Но…

Но Грейнджер была лучше Поттера, на которого он попытался поставить до воскрешения Тёмного Лорда, лучше любого из Уизли, кто обретался сейчас в артефакторике, лучше мракоборца со стороны, поскольку у подавляющего большинства волшебников имелся на Малфоев немаленький такой зуб. И не всегда на Малфоев в целом — скорее уж, на самого Люциуса. А Грейнджер не спрашивала о прошлом, не лезла в душу, но будто каким-то образом понимала, что те методы, которыми он вынужден был пользоваться в противостоянии с детьми, ему глубоко претили: Люциус не любил боевые, несмотря на имеющиеся дуэльные навыки, не любил сражения, которыми упивались Беллатриса и Долохов. Его методы — это тонкая интрига, исчерпывающая, заводящая в тупик аргументация и убеждение. Разговоры. Триумф интеллектуального взаимодействия. Не грубая сила, не бессмысленное насилие и, тем более, не убийства. Не пытки. Какой смысл пытать человека, если можно ткнуть по болевым точкам куда более изящно, и жертва выболтает всё сама?

И девчонка об этом несомненно знала, представляла себе, как выглядит поле, на которое сейчас выставило их фигуры Министерство. Она, Мерлин милостивый, предложила покрасить все ладьи, всех слонов, пешек — всех в серый, так, чтобы не отличить, чтобы не приходилось выбирать сторону. Доверять. Ему доверять? Да вот же это Редукто прямо демонстрировало, чего стоит её доверие.

Он и сам не ожидал, что короткий танец сможет запустить иллюзию, что та окажется осязаемой, как Патронус у выдающегося волшебника. Им же Люциус и попытался развеять чары, пока Грейнджер валилась на пол. Патронус не вышел, девицу накрыло осколками, хоть и не так сильно, как могло бы. Он снова был бесполезен. С палочкой или без — бес-по-ле-зен.

Дракклова заколка, мордредова люстра — что там дальше по плану в списке развлечений? Графин Каркарова с бренди, которым тот потчевал каждого, кто пытался намекнуть на неблагоприятный для директора Дурмстранга исход? Руническое кольцо Гиммлера, которое привело к поражению нацистскую армию и на которое ещё Гриндевальд завязал защиту нескольких замков на территории Литвы? Быть может, в нём говорили шок и отчаяние, но сейчас Люциус сожалел, что пошёл на поводу собственных амбиций — опять! — и ввязался во что-то, что действительно, без всякой иронии не потянул. И здесь грязнокровка тоже оказалась права. Не потянул — пришёл за помощью, а оказалось, что от неё толку не больше.

Быть может, стоило проститься с остатками и без того попранной гордости, расторгнуть соглашение и вернуться домой? Его репутации уже ничто не поможет, отношениям в семье — тоже. Ещё три года безвылазно прожить в огромном приходящем в упадок особняке, к тому же в последнее время всë больше походящем на склеп… опять лишённым возможности колдовать, вести дела и свободно перемещаться хотя бы по стране… Нет уж, за шанс вздохнуть свободно, пусть и за границей, пусть и недолго, Люциус дорого заплатил, и гриндилоу с два он пойдёт на попятный. Просто потребуется не месяц и не два.

В голове всплыло его же недавнее:

«Идите отдыхать… Я закончу здесь».

Что ты там собрался заканчивать, Люциус? Возомнил себя мастером-иллюзионистом? Красиво ты закончил только собственную истерику.

«Не жизнь — и ладно», — мрачно усмехнулся он себе под нос, отнимая ладоней от глаз.

Стемнело быстро — Люциус не заметил перемены времени дня, пока сидел и предавался самобичеванию вперемешку с жалостью. Из окна нещадно дуло, занося снег с балкона на деликатный паркет. В жилете и рубашке — мантию он оставил в комнате с артефактами — было откровенно холодно, но осязание вернулось только сейчас. Вдалеке, как будто из колодца, прозвучали колокола, зовущие к ужину. Есть не хотелось — до сих пор подташнивало желчью и горечью упущенных возможностей. Самое время вернуться к себе, вероятно, принять душ, чтобы хоть как-то смыть липкий холодный пот, прочистить голову. И спать. Естественно, залив в себя склянку «Сна без сновидений», потому как после такого подсознание совершенно точно не даст нормально отдохнуть и закончить очередной бесполезный день. Если раньше лечь, раньше наступит завтра. Затем послезавтра, затем выходные. И в эти дни должно, просто обязано получиться хоть что-то.

В конце зала тихо скрипнула дверь, расширяя пробивающуюся внутрь полоску света.

— Мистер Малфой? Вы ещё здесь?

Его не было видно от входа, во всяком случае, не в этой темени, и у Люциуса не появилось ни малейшего желания отозваться. Он понятия не имел, как выглядит сейчас, насколько безумный у него взгляд, и показываться на глаза Грейнджер в таком состоянии не хотел.

— Мистер Малфой! — более уверенно позвала эта заноза снова, в потёмках шагая через зал. — Что случилось? Почему вы не ушли?

Проще было молчать — банкетка в укрытии ниши давала шанс хоть на какую-то приватность. Если бы, конечно, не обычное упорство Грейнджер — та, покосившись на люстру, подошла ближе и осмотрела, строго, будто по-целительски. Люциус не стал поднимать голову, не стал встречать её взгляд. Какая теперь разница?

— Мистер Малфой…

— Зачем вы вернулись? — за несколько часов в зале голос охрип и теперь скрежетал в унисон балконным петлям.

— Хотела поблагодарить. Думала, встречу вас за ужином.

За что благодарить? За то, что он в очередной раз чуть не угробил их обоих? Люциус невесело усмехнулся снова. Грейнджер присела напротив, опустившись на колени.

— Я очень ценю то, что вы хотели помочь после падения, и мне очень жаль, что я отреагировала не адекватно ситуации. Вы проявили доброту ко мне, а я попыталась вас проклясть.

— Трясётесь за свою карьеру? — Ну не мог, не мог он поверить, что девчонка пришла искренне извиняться, и оттого яда в этом вопросе оказалось больше обычного. — У меня нет резона вас сдавать, мисс Грейнджер.

Та всё же поймала взгляд сквозь несколько прядей волос, закрывающих лицо.

— Да, поэтому тоже, но не совсем. Я не должна была уходить. Вы не бросили меня в гроте, а я не должна была оставлять вас здесь.

Люциус припомнил причину, крайне вескую причину, которая не дала ему бросить Грейнджер в гроте. Хмыкнул. И ведь даже не может сказать, что обряд покровительства был последней возможностью спасти свою шкуру, а не её.

— Всё вышло предельно взаимно, не переживайте об этом. Вероятно, вы всё равно уже в курсе реального положения дел в истории с ритуалом.

— В курсе, но я не держу на вас обиду. Пойдёмте наверх? Мне кажется, нам обоим сегодня лучше ужинать без лишних глаз.

Вот Карл и решил вопрос с Мяги…

Люциус поморщился. И артефакты, и люди, и Грейнджер… Выкинуть из этой формулы одну составляющую — он бы справился, но всё вместе сейчас казалось тем ещё коктейлем, который прилично давал в голову и заставлял ошибаться в очевидных вещах. Идти с беседой к Мяги должен был сам Люциус, как минимум потому что тогда был бы уверен в результате… или силе своего Обливиэйта. А так один Мерлин знает, что наговорил девице местный мракоборец.

Пока он, осмысливая ситуацию, молча смотрел в глаза Грейнджер, та осмелела и не без сомнения обхватила одну из расслабленных повисших ладоней своими, заключила в тёплый кокон и слегка сжала.

Люциус дёрнулся, едва не вырывая руку. Этот жест — лёгкое, небольшое движение — так сильно напомнил ему Нарциссу и её молчаливую поддержку, когда Тёмный Лорд забрал палочку. Вокруг Грейнджер не запел, конечно же, хор ангелов, и не снизошло божественное сияние, но простое прикосновение как будто дало понять, что он не один. Наконец не один спустя три долгих года.

Она не стала удерживать, отпустила, напоследок мазнув кончиками пальцев по ладони, и встала с колен. Руку прошило молнией, а в голове стало пусто, как после хорошего оглушающего. Люциус заторможенно поднял голову вслед за Грейнджер. Она не понимает. Она просто глупая девчонка, даром что прошла войну. Как она вообще может так спокойно к нему прикасаться? Жена отказывалась с ним даже находиться в одной комнате в первый год изоляции, не говоря уже о чём-то ещё. Груз его ошибок тянулся бесконечным шлейфом ещё с начала семидесятых, когда девицы даже не было в планах у её магловских родителей.

— Мистер Малфой, пожалуйста, пойдёмте, здесь очень холодно.

Он пронаблюдал, как естественно Грейнджер захлопывает створки больших панорамных окон Коллопортусом, как возвращает палочке роль заколки, проводит руками по двум выбивающимся из причёски прядям по обеим сторонам лица. Поднялся с места, сбрасывая с себя оцепенение и морок. Выпрямил спину, как делал это десятки, тысячи раз до, и предложил Грейнджер локоть.

— Пойдёмте, мисс Грейнджер, что-то мы и вправду здесь застряли.

* * *

Вечером Таллин оживал. Довольно тихий по сравнению с Лондоном город, имеющий на порядок меньшее население, жил рыбным промыслом, торговлей и туризмом, и потому магический квартал, обычно немногочисленный, после заката превращался в суетное полотно, написанное стремительной рукой художника-импрессиониста. На набережной у самого Балтийского моря даже зимой стояли столы для тех, кто предпочитал наслаждаться горячим пряным глинтвейном на свежем воздухе, и работала небольшая ярмарка, тщательно скрытая маглоотталкивающими чарами. Скованное льдом море кое-где расчистили, и там особенно отчаянные волшебники пробовали свои силы на коньках. Брусчатка под ногами осталась ровно такой же, что и семнадцать лет тому назад, когда Малфои решили сделать небольшую остановку в Прибалтике по дороге домой из летнего вояжа. В Греции было тепло и солнечно, почти жарко по сравнению с Британией, возвращаться в Уилтшир так быстро не хотелось, поскольку Драко в первые годы жизни не позволял путешествовать далеко, а побережья Уэльса и Эксетера уже успели наскучить. Нарцисса тогда легкомысленно разрешила самому выбрать место, куда они заглянули бы на пару-тройку дней, пока не адаптируются к обратной смене климата, и Люциус не придумал ничего лучше, чем посмотреть регион, о котором ему долго рассказывал ещё живой на тот момент отец.

Прибалтика в восьмидесятые только начинала ощущать некоторую свободу после десятилетий засилья большевиков, и магическое сообщество было крайне разобщено и довольно радикально настроено. Понемногу в республику, двигающуюся в сторону независимого существования, начали возвращаться эмигранты, покинувшие родные места в ходе революций начала двадцатого века, и они были крайне разочарованы тем, во что превратила город советская власть, подмявшая под себя и магов. Русские императоры смотрели на волшебников сквозь пальцы, давая негласный карт-бланш, и даже отправляли дворянских детей, частенько полукровок, в Дурмстранг, либо приглашали учителей в имения. С падением монархии все эти люди стали нон-грата при новорождённой демократии и потому бросали сотни лет истории и уезжали в никуда. Часть оседала в ближайших европейских странах, часть умудрялась добраться до Штатов, но больше всего беженцев приняли Англия и Франция. Дед Люциуса, Дамьен Малфой, приглашал на собрания сыновей генералов, чьи фамилии гремели на всю Россию во время Гражданской войны, — судьба распорядилась так, что мальчишки в достаточно раннем возрасте остались сиротами и потому держались покровителя, признавая его статус в британском магическом сообществе. Люциус знал их уже крайне зрелыми мужчинами, прошедшими обе мировые бойни, общался с семьями их отпрысков, но полноценно стать «своими» отцовским подопечным так и не удалось: то ли мешала фамилия, то ли менталитет, то ли тоска по родине.

Вернуться спустя столько лет в похорошевшую Восточную Европу было приятно: куда проще смотрели на тех, кто не говорил на до сих пор распространённом среди населения русском, а перед представителем одного из древнейших магических родов и вовсе открывались любые двери. Здесь, казалось, успели забыть, что Люциус навещал регион не только семнадцать лет назад, но и раньше — вместе с харизматичным Лордом Волдемортом. На Грейнджер смотрели немного искоса, хотя она в кои веки сменила мракоборческий алый на тёмное плотное пальто и в целом не особенно сильно отличалась от гражданских. Хотя, конечно, среди эстонок в причудливо скроенных мантиях её образ всё равно выглядел чужеродно.

Они прошлись вдоль магического квартала от ратуши до набережной, собрав многочисленные взгляды местных обывателей, и остановились у спуска на лёд. Грейнджер отпустила локоть и оперлась предплечьями на балюстраду, оглядывая открывающийся вид. Безмятежно улыбнулась — и исходящее от неё волнами спокойствие вкупе с падающими мелкими крупками снега заставило Люциуса тоже расслабиться. Как будто не было утренней перепалки перед работой, как будто не нагоняла ужаса иллюзия в бальном зале, как будто это вообще не они — Люциус Малфой и Гермиона Грейнджер. На ткани её пальто белели снежинки, не спеша таять, они же начинали укрывать кудри ажурным кружевом. Крупная белая муха приземлилась Грейнджер на нос, от чего та фыркнула и поморщилась, прогоняя мгновенно растаявшую каплю.

Сам Люциус молчал, не торопясь прерывать повисшую между ними тишину с момента выхода за стены Дурмстранга. Прислонился к перилам поясницей, чуть приподнял уголок губ в улыбке, которая в этот раз далась немного легче, чем в предыдущие дни. С иронией подумал о том, что сейчас материал для Скитер вышел бы не хуже, чем прошлый.

На площади горели зачарованные гирлянды, шум четверговых гуляний доносился издалека, снизу, с моря, слышались детские восклицания и звуки рассекающих лёд лезвий. Особенно меткая снежинка села Люциусу на ресницы, заставляя отвлечься от созерцания и моргнуть. Слева послышался смешок.

— Вы даже бываете похожим на человека, мистер Малфой, — мягко заметила Гермиона, выпрямляясь. — Стало лучше?

Люциус нехотя кивнул.

— Вынужден признать, вам в голову приходят на редкость неплохие идеи.

Это спонтанное предложение аппарировать куда-то подальше от Дурмстранга действительно помогло прийти в себя, поскольку, как и в прошлые разы, вести в этой воронке предстояло ему. Пока Грейнджер организовывала ужин в артефакторной, укомплектованной её стараниями креслом, толстым ковром и небольшим столиком у камина, Люциус думал, куда достанет его трехсотмильное кольцо аппарации. Хотелось вернуться в общество, но при этом затеряться среди местных и иметь возможность не надевать привычную маску публичного человека какое-то время. Или хотя бы не притворяться больше необходимого — присутствие компаньонки, к счастью или к сожалению, никто не отменял.

— Нравится Таллин? — спросил Люциус через несколько минут, слегка повернув голову. Грейнджер, пока он задумался в очередной раз, уже успела, слегка подпрыгнув, усесться на перилах и теперь качала ногами в замшевых сапожках, периодически стукая невысоким толстым каблуком по балюстраде.

— Знаете, да. Я была очень скептически настроена к этому региону… — она немного помялась, прежде чем продолжить: — Не уверена, что политика в магическом сообществе имеет много общего с магловскими деятелями, у нас как будто своё государство в государстве. Ну и… я же ходила в обычную школу, учила историю, читала газеты, разговаривала с родителями. Про Россию много писали, не всегда хорошее. И когда вы мне на корабле сказали, что мы на территории бывшего СССР… а потом ещё радушный приём дурмстранговских коллег…

Люциус усмехнулся. Ему ещё не приходилось на своём опыте убеждаться в словоохотливости сопровождающей, и теперь наблюдать за ней, севшей на конька, было довольно забавно. Умные женщины встречались редко, и у всех них, по-видимому, имелся общий талант быть невыносимыми.

— Вы давно здесь были?

Надо же, поняла, что не по картинке с координатами аппарировал, да и вёл старыми проулками тоже без карты, исключительно на внутреннем чутье.

— В середине восьмидесятых. Пришлось попотеть, договариваясь с местными властями.

Грейнджер обрадованно начала расспрашивать об устройстве советской власти в реальности, но Люциус мало что мог сказать, кроме того, что старался поменьше светиться и дома, и за границей, поскольку после Первой магической всё ещё был под подозрением. А потом она выдала такую тираду про пользу коммунизма в хороших руках, что Малфой несколько опешил. И вот это ждёт Магическую Британию, если — не дай Мерлин! — «золотая девочка» доберётся до высших эшелонов власти? Да тут он не просто повторит судьбу отца, он ещё и с его портретом впервые посоветуется.

— Только не говорите, что все эти теоретически прекрасные идеи вы собираетесь воплотить в реальность, — в притворном ужасе попросил Люциус. — Одни уже не смогли, развалились прямо на ваших глазах, так что помилуйте родную Британию.

Гермиона засмеялась, заливисто, светло, откинув голову назад и едва не сверзившись с балюстрады на лёд.

— Что вы, я собиралась ограничиться только инициативой о домовиках, — заверила она, немного успокоившись. — Ну, на ближайшее время, пока служу в аврорате. А там… кто знает, может, и вам найдётся работа.

Грейнджер улыбнулась, немного наклонилась вперёд и повернула к Люциусу голову. Тяжёлая масса кудрей съехала с плеча сплошным полотном, слегка спружинила. Среди прядей в свете гирлянд замерцали растаявшие снежинки. Сама непосредственность…

— Надеюсь, моей самой тяжёлой работой в ближайшее время станет согреться глинтвейном, — беззлобно хмыкнул Люциус. — Вы будете, мисс Грейнджер?

Та кивнула.

— В таком случае не теряйте, — бросил он напоследок, оттолкнувшись от перил, и пересёк площадь.

Спиной Люциус ещё с пару минут ощущал пристальный, несколько обескураженный взгляд.

* * *

Похоже, честные разговоры послужили началом какой-то непонятной традиции, которую ни он, ни она не хотели прерывать: пока Гермиона наслаждалась одиночеством, Люциус играл в джентльмена, сначала добывая пару порций вишнёвого штруделя, а теперь — глинтвейн. Палаточные чашки оказались смешными и невыносимо приятными на ощупь, хотя в перчатках не удавалось прочувствовать тепло керамики. Тёмно-синие, они сверкали в огнях гирлянд жёлтым гербом Эстонии на пузатом боку, округлые толстые ручки позволяли удобно держать и голой рукой, и через ткань. Гербовые львы порыкивали при попытке ухватить ёмкость за неположенное место, и это особенно порадовало Грейнджер, когда Люциус передал ей кружку.

— Что ж, надеюсь, в следующий раз подобная вылазка окажется продиктована исключительно желанием, а не необходимостью, — подвёл он итог этой недели, слегка салютуя Гермионе. Та легко стукнулась своей чашкой с его и с благодарной улыбкой пригубила тёплое пряное вино.

— Я тоже очень на это надеюсь.

Мимо шли люди, не обращая никакого внимания на странную пару, выбегали к площади распрощавшиеся с коньками дети, закидывая мешки с лезвиями за плечо, и нестройной колонной устремлялись сквозь ярмарочную толпу. Часы на ратуше звучно пробили восемь раз. Люциус обернулся к морю и поставил на перила чашку. Несколько раз моргнул, позволяя шуму стать шумом, позволяя знакомым словам утонуть в чужом говоре, затем вгляделся в чернеющий горизонт, завешенный дымкой. Если раньше о планах, о будущем думать не хотелось из-за невыносимости самих мыслей, то сейчас стало настолько хорошо, настолько правильно…

На мгновение устыдился этой мысли: что правильного в том, что он здесь один? Ох, простите, не один — в компании мракоборца. Мракоборки… Грейнджер. В любом случае думать о будущем не хотелось, потому как волшебство момента наконец подействовало и помогло выкинуть из головы тяжести прошедшего дня, наложившиеся на всё ещё перевариваемые новости из дома. Или это было вино?

Сидящая на перилах Грейнджер развернулась лицом, опустила руки, держащие чашку с глинтвейном на согнутую в колене ногу, выглядывающую из-под полы пальто. Открыто достала палочку, наложила согревающее на перила, на себя и с удовлетворённым вздохом тоже взглянула на море.

— А хотите хороших новостей?

— Удивите, мисс Грейнджер.

— «Гибель воров» подействовала. Не до конца, правда, но теперь тёмной магией от заколки фонит куда меньше. Я думаю, что остатки всё-таки придётся снимать зельями… ну, или у вас получится что-то из уже испробованного — я не пыталась повторять эти чары.

Люциус поднял на неё взгляд, в котором явственно читалось неприкрытое сомнение.

— Я даже не знаю, что удивляет меня больше: что вы не ушли отдыхать, что ваша странная идея сработала или что вы не стали экспериментировать.

— Понятия не имею, откуда вы всё это выкопали, если честно, и, судя по формулировкам заклинаний, не хочу понимать. Это же очень тёмная магия, мистер Малфой…

Что ж, что и требовалось доказать: его нянька не смыслит ни кната в хороших чарах и вдобавок собирается зудеть ему над ухом, мол, как же так, он будет применять социально порицаемые вещи.

— Избавьте меня от нравоучений, я вас очень прошу, — закатил глаза Люциус. — То, что сработало гоблинское колдовство, скорее случайность, чем правило, и в следующий раз вам так сильно не повезёт. Клин вышибают клином, мисс Грейнджер…

— А я и не требую от вас следовать установленным стандартам, если вы не заметили, — пожав плечами, перебила его Гермиона. — Хотела только обсудить пару заклинаний, которые могут оказаться полезными для других артефактов. Я видела их краем глаза в «Волхвовании», но всё не до того было…

— Где вы нашли эту мерзость?

Помнится, у золотого трио не нашлось времени на экскурсию в библиотеку Малфой-мэнора, хотя одна из копий этого трактата там была и именно из неё после возрождения Тёмного Лорда Люциус узнал про существование крестражей.

— В библиотеке Блэков на Гриммо, кажется. Я точно не помню, много воды утекло.

В дом на Гриммо Люциус был вхож ровно до смерти Регулуса Блэка, с которым сам близко дел не имел.

Исчезновение кузена Нарциссы нельзя было назвать незаметным. Люциус, как подобает наследнику Малфоев, посетил похороны, организованные обезумевшей от горя Вальбургой, сочувственно пожал руку Ориону вслед за отцом, но в целом тогда пропажа парнишки его не тронула. Зато сейчас представлялась отличная возможность вникнуть в эту историю, которая наверняка была куда более трагичной, чем казалось на первый взгляд.

— Может, тогда вы знаете, что произошло с Блэком-младшим? — предположил он.

Гермиона замялась, опустив взгляд в кружку и поджав губы. Не начала отрицать, не соврала, но и рассказывать не спешила. История, похоже, не для слабонервных, раз даже представительница аврората, несмотря на стабильные согревающие чары, поёжилась и допила оставшуюся треть своего глинтвейна одним махом. Нервно облизала губы, постучала указательным пальцем по ободку чашки.

— Я… я не могу рассказать, наверное. Это не моя тайна.

Люциус не стал настаивать, хотя любопытство теперь жгло язык еще сильнее. Грейнджер посмурнела, поставила свою чашку рядом на балюстраду и развернулась спиной к набережной, чтобы тоже смотреть на море. Вероятно, так выдержать пытливый взгляд было проще.

— Вы точно хотите обсуждать войну, мистер Малфой? — спросила она спустя пять минут тягостного молчания. Глухо стукнули часы один раз, почти утопив этот звук в общем гомоне магического квартала.

— Рано или поздно придется, мисс Грейнджер, — также без особого энтузиазма протянул Люциус, опустошив свою кружку. — Лучше сейчас, пока этот день еще не кончился. А завтра снова можно будет делать вид, что ничего не произошло, если вам так нравится.

— Мне никак не нравится. Я не хочу говорить о войне, я не хочу о ней думать, я хочу забыть и жить нормальной жизнью.

— Вы же понимаете, что это так не работает? Вся Магическая Британия пытается забыть и жить дальше, но преуспевают немногие. Сколько ваших сверстников, как вы полагаете, пошло в мракоборцы? Или в целители?

Грейнджер помолчала, вероятно, прикидывая в уме цифры. Ему же самому правда была известна из разговоров с Драко о его перспективах — первый Малфой, который планировал работать, как будто не было двенадцати поколений благородных предков, занимавшихся выгодными инвестициями, консультациями Министерства, иногда — дипломатией и живших практически лишённую забот жизнь. Не сказать, что Люциус слишком противился такому начинанию, особенно после того как его собственный отец безвременно почил от драконьей оспы, — желание Драко пойти стажироваться в Мунго после окончания изоляции он скорее поддерживал, чем нет. Но тот факт, что все, абсолютно все оставшиеся в стране выпускники девяносто восьмого и девяносто девятого были связаны либо с военной структурой, либо с законодательной, либо с медицинской, не мог не волновать. Драккл со взрослыми — они справятся, как справились с Первой магической, они сами и были виноваты в развязавшейся бойне, но эти повзрослевшие дети…

— Почти все, — убито вздохнула Грейнджер, соглашаясь. — О чём вы хотите поговорить? Думаете, это поможет?

— В первую очередь, о ваших военных привычках, — ступил всё-таки Люциус на скользкую тропу. Он не знал, поможет или нет. У него самого работали только разговоры вне острой фазы, да и те кончились со смертью Северуса. Куда чаще помогало банальное снотворное или умиротворяющая настойка.

— Я же извинилась уже, зачем вы снова начинаете, — нахмурилась Гермиона, отвлекаясь от созерцания припорошенного льда у самого горизонта. — И я понимаю, что вы тогда ничего не могли сделать, даже если бы захотели.

— Разговор не обо мне и не о моей роли в ваших кошмарах. — Малфой тоже повернул голову и взглянул снизу вверх, установил зрительный контакт, которого давно избегал из-за боязни легилименции. — Вы знаете, что запускает приступы? Потому как в противном случае у нас с вами есть проблема посерьёзнее проклятых артефактов.

Она упрямо уставилась в ответ, как будто пытаясь переиграть в импровизированные гляделки, но спустя несколько секунд сдалась и отвела глаза. Просунула голую ладонь в рукав пальто, не то в попытке согреть руки, не то снова потрогать шрам.

— Я догадываюсь. Таких вещей немного, к счастью, и в последнее время они действуют слабее. Я просто не ожидала, что это будет так похоже на Малфой-мэнор. Обычно мне удаётся прийти в себя быстрее.

— Не хотите поделиться? Мне кажется разумным понимать, с чем, вероятно, придётся иметь дело.

— Ах «поделиться»! — резко обернулась к нему Гермиона, упираясь обеими руками в подвёрнутую под себя ногу. — А вы «поделились» со мной информацией о ритуале? Или предпочли рискнуть моей жизнью? Может быть, я тогда непонятно попросила рассказать всё, что знаете о кровной магии и особенностях процесса? И это была даже не личная информация, а вы теперь изображаете из себя великого психолога и лезете мне в душу, куда я вас совершенно не приглашала! Вы без понятия, через что нам пришлось пройти!

— Полегче на поворотах, мисс Грейнджер, я хочу вам помочь в меру своих возможностей.

А ещё чтобы не оказаться под атакой на занятиях, но об этом Люциус упоминать уже не стал.

— Вам бы кто помог, — не задумываясь уколола Грейнджер, и он стиснул в руках кружку, сдерживая кипучую смесь разочарования в собственной слабости и злости на вернувшуюся не вовремя девицу.

Воцарилось молчание. Люциус взмахом палочки отправил обе опустевшие кружки к ближайшей палатке и дёрнулся в сторону выхода с набережной. Видит Мерлин, он пытался, и на сегодня определённо достаточно благотворительности.

— Мистер Малфой…

Оклик остановил его на середине третьего шага прочь от площади. Грейнджер всё ещё сидела на перилах, слегка ссутулившись. Усталые глаза, потрескавшиеся губы.

— Подождите. Вернитесь, пожалуйста. Я была к вам несправедлива. Вам, возможно, пришлось не слаще, и я постоянно упускаю это из виду.

Люциус вдохнул раз, другой, чувствуя, как морозный воздух заполняет грудную клетку, как выстуживает гнев и отчаяние, как мерцание огней скачет по каштановым кудрям, припорошенным снегом.

— Совет вам на будущее: сначала думайте, потом говорите. Некоторые вещи очень плохо забываются, а извиниться за них и вовсе не выйдет.

— Я… я не понимаю, почему срываюсь на вас. Я не хочу этого делать, — пробормотала Грейнджер на грани слышимости, когда он всё же подошёл ближе. — Нам действительно нужно работать вместе, а я не понимаю, как с вами себя вести…

Адреналин прошедших суток, смешавшись с действием тёплого вина, очевидно, окончательно обрушил стену самообладания Гермионы, и она, как и сам Люциус пару часов назад, склонилась над коленями, закрывая лицо ладонями и, кажется, более не беспокоясь о том, что нужно держать лицо перед бывшим врагом.

— Мне постоянно вспоминается фойе, ваш шёпот, голос Беллатрисы… Каждый раз, когда я остаюсь одна и не могу занять голову, я думаю о том, что могло бы произойти, если бы я умерла там, на том полу, где до меня мучали десятки других маглорожденных, где их насиловала стая Сивого… — Её прорвало, и укрытые пальто плечи заметно тряхнуло раз, другой, послышался прерывистый приглушённый вздох сквозь сжатые зубы. — Что, если бы кинжал вошёл в плоть поглубже, порезал вену или даже артерию… Мне никогда не было страшно больше — даже в битве за Хогвартс мы знали, на что идём, могли как-то повлиять на происходящее. А здесь…

Люциус не знал наверняка, что она собиралась сказать, но это было понятно и так.

«Полная беспомощность».

О, с этим ощущением он был знаком побольше прочих.

— А ведь нужно было ещё столько всего сделать, столько всего, с чем бы они могли не справиться, — беспорядочно продолжала в дрожащие руки Гермиона. — Что, если бы они не нашли чашу, что, если бы некому было придумать, как её вытащить…

На них начали оглядываться проходящие мимо волшебники, и Люциус наскоро накинул заглушающее и отвлекающее на ближайшее пространство, вставая перед Гермионой и обхватывая ладонями в перчатках её предплечья.

— Тише, мисс Грейнджер, тише. Заканчивайте разводить сырость. — Он заставил опустить побледневшие ладони на колени, вгляделся в искажённое нервным срывом, заплаканное лицо. Мокрые следы на щеках уже наверняка начало прихватывать морозом, ведь согревающее из-за потери концентрации ослабло и развеялось. — Это было почти пять лет назад, всё обошлось.

Вспомнилось, как был напуган истерикой Нарциссы после побега трио из поместья, когда он вернулся, разбитый Круцио и внеплановым сеансом легилименции от Тёмного Лорда. Как был вынужден успокаивать ее, отодвинув на дальний план свои проблемы как физического, так и ментального характера. Как потом набрался с Северусом до отключки: сначала восстанавливающих зелий, потом простого вина. Как было паршиво утром, когда осознал, что ничего не изменилось, что он опять провалился, что риск снова не был оправданным. И так день за днём — до самого мая. Обошлось, как же…

Успокаивать других женщин Люциусу доводилось нечасто, да и в принципе не возникало желания связываться с чужими эмоциями, особенно в последние годы, но в голове снова всплыло это наивное «Я хотела бы вам доверять», и он, всё ещё удерживая одно предплечье в ладони, другой скользнул выше, на плечо, и легко потёр вверх-вниз.

Грейнджер больше не плакала и дрожала, вероятно, скорее от холода и эмоций, чем от всхлипов. Мимолётное движение кленовой палочки вернуло на место согревающее, высушило следы слёз.

— Вы же слышали про ПТСР, мистер Малфой? — снова заговорила Гермиона спустя пару молчаливых минут.

Площадь понемногу начинала пустеть, но они так и оставались незамеченными под действием заклинаний, надёжно ограждающих от внешнего мира.

— В общих чертах, мисс Грейнджер, — вернул себе обычный невозмутимый тон Люциус, тем не менее не убирая ладони с плеча. — Хотя мне эти магловские аббревиатуры больше напоминают буквенный суп.

— Знаете… самое большое упущение волшебного мира — это подход к медицине в формате «приходите, когда убьют», — нервно усмехнулась она, откидывая со лба и прочёсывая пальцами непокорные пряди волос. — Мне страшно думать, как жили после Первой магической, но если так же, как и сейчас после Второй, то я не удивлена, что так часто появляются чокнутые тёмные маги. Этому миру очень не хватает хороших психологов.

— Хотел бы не согласиться, но не могу. Если что маглы и смогли придумать приличного — так это целительство разума.

Рука Люциуса снова сползла ниже к предплечью и дальше — к запястью, нашла ладонь Гермионы и сжала в том же ободряющем жесте, что подействовал на него самого несколько часов назад. Та с трудом улыбнулась, поднимая взгляд, и сжала пальцы Люциуса в ответ.

— Спасибо.

— Надеюсь, вам тоже стало легче, — улыбнулся он уголком губ. — Самое паршивое, мисс Грейнджер, в этом всём то, что война стирает понятие нормальности и его потом очень трудно обрести заново. Во второй раз ещё тяжелее, чем в первый.

— Вам удалось?

— Сами же видели. Сомнительно, что изоляция может помочь вообще кому-либо прийти в себя. Даже если это изоляция с самыми близкими.

— Мне жаль, что я толком не смогла помочь вашей семье на суде, — потупилась Гермиона, не спеша отпускать его руку. Люциус мягко высвободил ладонь, но с места не двинулся и продолжил отгораживать их от окружающей действительности.

— Вы сделали достаточно, не корите себя. Я благодарен судьбе за то, что позволила избежать повторного заключения в Азкабан, если быть честным, а на прочее жаловаться мне грешно. Всё поправимо, пусть и приносит мало удовольствия.

— Мне бы ваш оптимизм, мистер Малфой. — Смешок, легкое качание головой. — Знаете, так забавно, что силы на него находятся у вас, а не у тех, кто формально одержал победу.

— Ничего забавного, у вас были ожидания, что после победы всё резко станет лучше, легче, но реальность вносит свои коррективы. У нас же было только одно желание: не попасть в тюрьму.

— А сейчас?

— Вы имеете в виду, что меня толкнуло согласиться на эту авантюру? Или чего я хочу конкретно сейчас?

— И первое, и второе.

Она прерывисто вздохнула, видимо, всё ещё не успокоившись до конца, и, поёрзав, спустилась с перил. Оправила пальто, не смущаясь того, что оказалась слишком близко, и подняла голову, снова устанавливая зрительный контакт. Люциус сделал шаг назад — вернуть приемлемое личное пространство.

— Сейчас я бы не отказался ещё немного прогуляться и вернуться в Дурмстранг. Если вас к тому моменту всё ещё будет интересовать моя мотивация, давайте встретимся в общей гостиной.

— Снова огневиски? — покачала головой Грейнджер, принимая предложенный локоть.

— Переживаете за местные запасы или за мою зависимость? — поддел её Люциус. От разговора как будто и у него самого немного полегчало на душе. Во всяком случае первый шаг к продуктивному взаимодействию сделан, и может быть, идея Грейнджер установить доверительные отношения коллег не так уж безумна, как казалось изначально.

Та рассмеялась — ещё немного горько, но теперь окончательно сбросив оковы недавних слёз, — шутливо толкнула его локоть свободной рукой и фыркнула что-то в духе: «Если уж за три года в изоляции у вас не развился алкоголизм, то теперь-то чего?»

И действительно, теперь-то чего?