Шепот ветров прошлого (гет)

В это утро пятницы Платон Михайлович разбудил своих строптивых и держащихся крайне независимо "молодых" пораньше. В последние дни он старался их лишний раз не трогать, самому вставать тихо и уметаться из квартиры быстрее ветра, а то сын и его девушка шептались по полночи так интимно, что ему было не по себе. По-стариковски стеснялся. Хотя кроватью по прежнему молодежь не скрипела, и на том спасибо!

Сегодня на телефон дежурной в больнице поступил двойной вызов: буйная психиатрическая пациентка, диагноз не ясен, полная дезориентация, и, вдобавок, лежачая паллиативная больная, оставшаяся без должного ухода. Оба вызова по одному адресу, по месту сегодняшнего обыска в доме матери Зубовой.

— Эй, молодежь, не спать! — ехидно сказал Платон, заглядывая к ним в спальню. — Вызов передали...

Собирались быстро. Даже длинноволосая девица сына в какие-то минуты скрутила ловкий каравай на затылке и, сияя глазами на своего "Яшеньку" экстренно скипятила чайник. Пришлось уважить ее и наскоро позавтракать.

* * *

— Веселенький вызов, — пробурчал Яков Анне, знакомясь с записями дежурной и проверяя укладку сумки скорой помощи. — Вдруг ее там фиксировать придется, сиделку эту. Бинтами, наверное. Черт, только этого не хватало! И что на нее нашло, вроде по словам отца, нормальная была?! Ты к ней близко не суйся без моего разрешения...

— Может быть, алкоголь? — предположила Анна. — Здесь многие... употребляют.

— Может, самое вероятное, — согласился Яков. — Либо какие-то психоактивные вещества, излишества нехорошие. Может, препарат какой-нибудь приняла.

— Завтра тебе на крещение. Нам еще молитвы учить, две штуки — напомнила Анна. — Ты же не передумал?

— Я такие вещи не передумываю. Ночью почитал, сегодня еще повторю, — пообещал Яков. — И вообще, батюшка сказал, что если у меня работы много, он и с листочка читать позволит.

— И ты хочешь читать с подсказкой?! — изумилась Аня. — Яков Платонович, с других спрашиваете изученное очень строго, полная папка мемов у студентов...

— У меня хорошая память, — засмеялся ее жених. — На нее одна надежда.

Николай Палыч дожидался медиков в машине совсем кислый, ехать опять в тот злополучный дом водителю страсть как не хотелось. Наслушался уже причитаний от супруги.

— Если что, Николай, поможешь женщину скрутить. Пациенты в психозе недюжинной силой обладают, могут и двоих раскидать, — предупредил подошедший к машине Платон.

— Да я уж на своем веку навидался, — без энтузиазма кивнул водитель. — Кусали до крови, прилетало кулаками в морду и ногами по рёбрам. Не расслабишься — это уж точно. Бывает, пациенты ведут себя терпимо, а потом в их голове словно щёлкает рубильник — и тихоня начинает буйствовать. Ничего, привезем, как миленькую. Только Анна Викторовна, вы, пожалуйста, к бабке уж не подходите.

— Никто ее ни к Валентине, ни к буйнопомешанной и не пустит, у меня еще с прошлого раза укус на руке не шибко затянулся, — поморщился Платон.

— Я чего-то не знаю? — удивился Яков. — Аня?

Не успела Анна ничего объяснить, как за нее начал рассказывать водитель:

— Нехорошая эта старуха, Валентина, была. Как есть старой ведьмой жила. Нелюдимая, страшная, соседи около них все погорели, то одни, то другие. С продавщицей из "Стекляшки", Настасьей поругалась, так та в ночь и померла. Да и другое за ней водилось, бабы рассказывали. Делать разное могла, порчу, рассорки, так, по мелочи вроде, но народ ее до жути боялся. Вот, Платону Михайловичу на прошлом вызове руку прокусила.

— Да сказки все это про ведьм, — отмахнулся Платон. — Но Валентина и правда не в себе, на людей кидается, Анну лучше к ней не пускать. Так, по обстоятельствам, поможет, чем сможет. На подхвате, так сказать. Работа сегодня грязная, тяжёлая.

— Ты слышала Николая Палыча, Аня? — чтобы и близко к бабке не подходила, нечего с ней рядом делать, — покачал головой Яков.

— И ты туда же, доктор! — возмутился Платон. — Ну какая ведьма, в самом деле!

— Я замечал в детстве что-то такое за ней, — задумался Яков, — Люди к ней домой и на работу приходили с деньгами. Что она делала, не знаю, гадала вроде, может ворожила, но деревенские косились.

Почти одновременно со скорой к дому Валентины подъехал полицейский УАЗик. Из него оперативники вывели бывшую опекуншу Веронику. Она была нечесаной, какой-то всклокоченной, с небрежно надетой на полное тело курткой. На ее руках были наручники. Женщина плакала.

Возле дома, не смотря на раннее утро, уже собрались зеваки.

— Созналась она. Опекуншу привезли показать, где они со своей семейкой тело спрятали, — сплюнул один из глазеющих на обыск мужиков. — У меня шурин в дежурке работает, по рации передали...

— Убийцы! — кричали в толпе. — Чтоб ты сдохла в тюрьме и муженек твой тоже!

— Я не убивала, — довольно искренне плакала Вероника. — Это был несчастный случай.

— Все так говорят! — крикнули ей. — Люди тоже не идиоты! Полиция разберется!

— Заводи ее в дом от греха подальше, — скомандовал один из полицейских начальников младшему по званию. — Еще самосуд устроят.

* * *

Первое, что вы ощутите при входе в дом, где есть лежачий больной — это запах фекалий, мочи и лекарств. Уборку здесь, хоть и проводят часто, но такая уж специфика пациентов — за некоторыми очень сложно все убрать до идеала, особенно если несчастные ходят под себя. Кроме того, пролежни. Всего этого вполне достаточно для того, чтобы дома появился тяжелый, специфический дух.

Сегодня к нему прибавился запах сигарет — своеобразного спутника мужчин, занятых тяжелой нервной работой. Курили сотрудники много, в основном в сенях или на улице, но дым все равно тянуло в дом.

Аня вдохнув воздух, нервно повела плечами. Эта стойкая вонь уже, кажется, впиталась в стены дома и никакими химикатами её отсюда не выжечь — разве что раскатать после смерти столь тяжелой больной дом бульдозером и закопать руины поглубже в землю! Подумав об этом, девушка тут же усовестилась. Она же медик, надо терпеть!

Но полицейские, похоже, всё же к запаху уже привыкли. Даже такая вонь не была способна отбить им аппетит. Некоторые из них как ни в чем ни бывало жевали простецкие бутерброды и прихлебывали черный растворимый кофе.

Атмосфера в доме была лихой и возбужденной. По мнению Штольмана, иного ожидать и не следовало. Лучше привыкнуть к любому ужасу и спрятать своё собственное психическое здоровье за стеной профессиональной сдержанности и цинизма.

За долгое время работы полицейские, да и мужчины-медики действительно повидали многое и уже утвердились во мнении, будто не существует вещей, что смогли бы их пронять — от излишних эмоций люди отгораживались той самой ментальной стеной. Однако эта холодность относилась к делам обыденным, ко всему тому, что можно было объяснить, что они видели в своей работе каждодневно.

Но в ближайшие сутки на глазах Якова развернулись события, перед которыми он оказался почти бессилен, и которым никакого толкового объяснения дать не смог. Эти события еще много времени вызывали в нем смятение, порождённое непониманием природы того, с чем им пришлось иметь дело...

* * *

— Где спрятали тело мальчика? — спросили полицейские у опекунши.

— Вон там, во дворе, в старом сарае, — смиренно ответила задержанная.

Платон с ужасом уставился на свою родственницу.

— Как ты могла, Вероника? — гневно спросил он ее.

— Я только спрятала тело, чтобы у меня не забрали ребятишек, а утопила его Ксюша, это был несчастный случай... — оправдывалась женщина. — У Костика были эпилептические припадки, он и нахлебался.

— А опекаемая девочка говорит, что Сахрат украл и съел ваш виноград, за это вы избили его железной ложкой для обуви, — нахмурился полицейский. — Впрочем, судмедэкспертиза покажет.

Оперативники вооружились ломиками и лопатами и отправились отбивать лед и чистить снег, скопившийся на пути к сараю.

Анна, вопреки обещаниям, осторожно прошла в комнату к сиделке. Оттуда доносились крики и девушка беспокоилась, она хотела быть полезной. Женщина, ранее ухаживающая за Валентиной, действительно пребывала в очень возбужденном состоянии и почти утратила остатки самообладания.

"Билась в истерике" — вот наиболее понятная, хоть и не медицинская, характеристика ее поведения. С первого взгляда стало ясно, что она чем-то сильно напугана, шокирована, однако выражала больная свои мысли путанно.

— Ничего особенного. Я бы и не обратил на всё это внимания сверх меры, — вздохнул Яков, — очень похоже на последствия употребления веществ или белую горячку. Во время белой горячки люди могут увидеть и не такое.

— Она напугана, Яков! — не согласилась Аня.

— А как ты хотела, Аня, — услышал их спор Платон. — У психов часто настоящий цирк: то больные услышат голоса из, например, кастрюли, или пациенты могут видеть проезжающих мимо лыжников, умерших родственников и прочий сюрреализм. А чего уж говорить о психоделических веществах!

— Уберите от меня Валентину! — завывала сиделка.

— Ваша подопечная в соседней комнате, — мирно объяснял Яков, делая успокоительный укол.

— Она здесь, рядом со мной! — испуганно сказала женщина.

— Где же она стоит? — каверзно спрашивал Платон у пациентки.

Та прищурилась, пытаясь сориентироваться в пространстве сквозь пелену агнозии (нарушение зрительного, тактильного восприятия реальности), нашла взглядом изголовье кровати и испуганно ответила:

— Вон же она… У кровати стоит…

— Как она повёрнута? Куда смотрит и что делает?

— Она смотрит… на вас, доктор…Она просто стоит…

— Аня? — спросил Яков.

Анна покачала головой. Она никого не видела.

Потом сиделка стала пытаться выцарапать себе глаза. Повезло, что Платон Михайлович вовремя сообразил, к чему клонится дело и они с Яковом живо связали женщину фиксирующими бинтами. Та не успела нанести себе никакого вреда — ведь ее глаза попросту затерялись среди "обломков" тела, в тумане жуткой агнозии. Руки больной не смогли найти собственное лицо.

— Надо везти ее в стационар и оттуда пусть забирают в город. Тут, похоже, дело серьезное, — задумчиво сказал Платон, советуясь с сыном.

— С перевозкой придется повозиться, — кивнул Яков.

Женщина оказалась полностью дезориентированной и даже не смогла подняться с кровати. Она не ослепла, но её мозг утратил способность правильно воспринимать окружающее её пространство — всё вокруг чудовищным образом "поломалось".

* * *

— Там тело мальчонки нашли, — сказал забежавший оперативник гревшемуся у печки судмедэксперту. — В сумке. Надо обеспечить сохранность и везти в область. Главный дело на контроле держит...

Когда Аня вышла на улицу вместе с другими медиками, она не стала подходить близко к сараям, там и так было достаточно много полицейских. Тело мальчика в черном комбинезоне, неплохо сохранившееся за без малого четыре месяца, одиноко лежало на земле. От тоски хотелось плакать.

Николай Палыч и Яков не без труда запихивали сиделку в машину.

— Икона, дайте мне мою икону, — буйствовала больная.

— Какую икону? — недоуменно спросил Штольман.

— Мою! Мою! Мою! — возмущалась женщина. — Богородицу!

— Дайте ей уже что она хочет, пусть только замолчит, — возмутился водитель.

На крыльцо вышел Платон.

— Там Валентина умерла. Надо забирать тело, — кашлянув, сказал он.

— Я помогу, — кивнул Яков.

Здесь Аня увидела призрак старухи. Похоже, призрака не интересовала юная духовидица. Старуха недобро смотрела на Якова и улыбалась.

Мужчины пошли в дом. Аня, подгоняемая тревогой, побежала следом за ними, однако присоединиться к мужчинам ей не удалось.

Тяжелая дверь в дом, впустив Якова, тут же захлопнулась и никак не хотела открываться. Анна так и стояла, в панике дергая ручку, пока девушке не пришел на помощь один из полицейских.

— Тут английский замок, захлопнулся, наверное, — доброжелательно подсказал оперативник. — Вот ключ.

Анна дрожащими руками открыла дверь.

Яков тем временем прошел в комнату умершей Валентины. Нужно было помочь отцу убрать потемневшее, измученное, бездыханное тело в мешок.

Пока Платон возился с бумагами, он осмотрелся. Где то, что требовала сиделка? Может, получив "свою прелесть" она успокоится?

Около кресла валялся старый грязный рушник и в нем что-то еще.

Яков подошел поближе и взял сверток в руки. Похоже, то та самая икона, о которой просила буйная сиделка. Может, с ней она будет вести себя потише?

Из любопытства Яков посмотрел на то, что было завёрнуто в полотенца. Мгновенно ему стало нехорошо. То была некая икона Богоматери, но не обычная. На ней было отображено нечто до ужаса поломанное и искаженное. Непередаваемый вывих облика, ввергающий увидевшего икону в жгучий кошмар. У Якова закружилась и заболела голова. Мужчина отшвырнул сверток за диван. Он пошатнулся и хотел сесть в кресло, но никак не мог его найти.

— Ты чего? — испугался Платон.

Именно тогда в его голову впервые закрались сомнения и порожденная ими иррациональная тревога — ещё обитающая на обочине сознания, отрицаемая разумом, но постепенно набирающая силы.

— Мне нужно сесть, — бесцветно и устало сказал Яков.

— Вот кресло, — беспокойно сказал отец. Симптомы сына напоминали инсульт.

— Яша! — на пороге комнаты показалась Анна. Она оценила состояние мертвенно-бледного жениха и бросилась к нему. — Что с тобой?

— Я не знаю, Аня, — растерянно сказал Яков.

Он ощущал, что пространство совершенно изменилось, стало каким-то другим, будто бы в нём "появились некие новые пугающие грани". Он не чувствовал своего тела — оно будто поломалось, разлетелось на осколки, соединилось с пространством, будто бы от всего тела остался лишь один больной разум, которому некуда бежать, некуда деться от этого кошмара.

— Ему нужно в больницу, — напряженно сказал Платон. — Если что, вызовем санавиацию.

Аня беспокойно огляделась и увидела призрак старухи. Черноволосая ведьма с худым лицом — она видела ее теперь хорошо.

— Пошла прочь, — яростно сказала Анна.

Старуха не подчинилась.

— Я тоже вижу ее, — прошептал Яков.

Он смотрел в ту же сторону, где стоял дух старухи, хоть мужчина и не мог ориентироваться в пространстве, но ведьму определенно видел.

— Здесь что, массовое помешательство? — растерялся Платон.

Он решительно никого и ничего не видел, и слушал рассказ сына и его впечатлительной девушки с изрядной долей скепсиса — иначе и не мог. Любая мистика вызывала у него почти полное отторжение.

— Эта ваша Валентина не желает уходить, вернее, ее дух! — попыталась объяснить Анна.

— Что же, в таком случае, побуждает её эмм..."душу" здесь оставаться? — спросил Платон.

— Её астральное тело, как у любой ведьмы, слишком сильно развилось, поэтому не смогло отпустить душу в иной мир. Потому что астральное тело думает, что погибнет без души, — попыталась объяснить Анна.

Платон не удержался и всё-таки нервно хохотнул — всякого рода эзотерика у него, материалиста, вызывала лишь насмешку.

— Едем в больницу, Яшке что-то совсем нехорошо. Пойдем, я помогу отвести его в машину, и мы с водителем вернемся за трупом, — беспокойно сказал он.

Аня помогла Якову встать и с готовностью помогла ему опереться на себя.

— Как ты себя чувствуешь? — беспокойно спросила девушка.

Он покачал головой и не ответил.

* * *

Оставшись одна в машине, вроде как единственная вменяемая из сидевших рядом, Аня с ужасом смотрела на своих подопечных. Что же делать? За окном маячил призрак старухи.

Призрак не реагировал ни на обращения девушки к ней, ни на слова сиделки. Яков молчал. Он ушёл в себя и отгородился от внешнего мира, вяло и заторможено отвечая на вопросы.

В больнице состояние пациентов усугубилось, ситуация становилась всё более пугающей.

Сиделка просто не могла даже донести до своего рта ложку с едой — ее мозг дезориентировался и перестал давать отчёт о положении конечностей, отчего женщина элементарно не смогла определить, как следовало двигать руками. Чуть позже она разучилась распознавать и совокупность предметов, при этом сохранив способность узнавать предметы по одному — долго в них всматриваясь.

Состояние Якова тоже со временем ухудшалось. Прогрессирующее умирание коры головного мозга? Платон такое видел впервые. Дело в том, что агнозии — это следствие повреждений в различных отделах мозга, а если агнозия усугубляется со временем, да еще и так быстро — это значит лишь то, что в голове его сына происходят некие опасные процессы, захватывающие всё новые и новые участки мозга. Травмы головы у больных обнаружено не было, инсульт он тоже исключил.

Анна плакала.

— Платон Михайлович, вы можете мне не верить насчёт призрака, но вы же видите, нечто всё же происходит. Агнозия не может развиться в здоровом мозге! — говорила она.

— Из-за невозможности определить природу изменений — невозможно определить и метод лечения, — вздохнул Платон. — Верю, не верю, какая разница!

Пожилой врач оказался загнан в тупик и совершенно не понимал, что предпринимать. А ведь помимо агнозий у больных были зафиксированы и галлюцинации. Они проявлялись у них попеременно. Однако была в этих галлюцинациях одна действительно пугающая вещь — Яков, сиделка и даже Анна видели одно и то же.

— Где стоит эта старуха? — спрашивал Платон поочередно у пациентов и девушки. Яков прищуривался, пытаясь сориентироваться в пространстве сквозь пелену агнозии, находил взглядом изголовье кровати тихо отвечал:

— Вон она… У окна стоит…

Затем он заводил Анну и получал аналогичный ответ.

— Что произошло в доме? — вдруг тихо, сквозь слезы спросила Анна. — Яков прикоснулся к ней, к старухе?

— Да нет, и близко не подходил, — растерянно отвечал Платон. — Он полотенца какие-то вроде трогал.

— Это была икона, икона, — чуть слышно прошептал Яков. — Уничтожьте ее, а то она еще кого-нибудь погубит.

Аня увидела, как дух старухи подошел совсем близко к Якову.

Ведьма принялась капать ему на лоб из некоего блюдца водой. По одной капле. Поначалу Яков еще пытался сохранить спокойствие, но потом зашёлся в громком крике, чем здорово напугал Платона. Капли, якобы, колотили в голову мужчине с силой молотка.

— Аня, нам придется успокоить его препаратами, уж слишком тяжелый стресс, — нервно кивнул Платон.

Пока Анна ставила инъекцию Якову, в крике зашлась и сиделка.

Старуха переходила от одного пациента к другому и продолжала пытки.

— Платон Михайлович, мы должны уничтожить ту икону, если она еще там! — тихо сказала Аня в коридоре. Ее трясло от усталости и ужаса.

— Думаешь, в этом есть толк? — с сомнением спросил Платон.

— Думаю да. Закопаем ее или сожжем! — решительно сказала девушка.

— Ты останешься с больными. Я съезжу, поищу и возьму ее, — тихо пообещал отец Якова.

— Но это же очень страшно, — испугалась Аня. — Одному, в такой момент. Вам нужен помощник.

— Это мой долг, помогать... страждущим. Я Николая возьму. Мы быстро, — пообещал Платон.

Когда Анна вернулась в палату, она сразу услышала крики и мольбы о помощи. Препараты не помогали.

В порыве отчаяния она сняла зеркало со стены и попыталась загнать в него старуху.

Призрак нехорошо, самоуверенно улыбнулся и продолжил свое черное дело.

В какой-то момент Аня встала так, что старуха отразилась сразу в двух зеркалах — маленьком у рукомойника и том, что было в ее руках. Призрак исчез.

Нет, больные не поправились, но хотя бы ужасная пытка каплей прекратилась. На время или навсегда — она не знала.

Яков лежал в полной прострации и часто дышал. В каком-то порыве Аня сняла свой крестик и надела на Якова, как знак своей любви и защиты от демонического мира.

* * *

Платон рассчитал правильно — хмурый неулыбчивый водитель не отказал в помощи.

— После того, как труп мальчонки нашли, дом наверняка опечатан, — мрачно предупредил Николай Палыч, выворачивая на трассу.

— Если его никто не охраняет, просто сорвем печать и все, — с видом заправского взломщика заявил пожилой хирург.

По его спине пробежались мурашки лишь от осознания того, что теперь ему придется самому прикоснуться к этой жуткой вещи, попытаться уничтожить ее… А так же Платон ощутил что-то вроде облегчения — нельзя было допустить, чтобы случайно пострадал кто-то ещё.

Николай припарковался в неприметном месте, и мужчины стали дожидаться темноты — проникать в светлое время на чужой участок было опасно. Только когда темнота залила округу, они крадучись направились к дому Валентины. В нем свет не горел, однако возможный сторож мог просто спать. Вызов полицейских по их душу — событие крайне нежелательное, однако за время сидения в автомобиле мужчины успели обсудить и прикинуть возможные пути бегства через огороды. Они были в темной одежде — в темноте их будет заметить трудней. Проникли Платон и Николай на участок тоже через огороды — перемахнули через низкий соседский забор, дали крюк и вышли прямо к нужному дому.

У водителя в животе похолодело от волнения.

Николай приготовил длинную палку — он ее раздобыл по пути из Бургени, когда подумал, что их шаги по трещащим зарослям поднимут слишком большой шум. Возможно, от собак придется отбиваться... или от нежити!

Подойдя к дому, мужчины отжали замок и осторожно зашли в темный коридор. Платон обмотал вокруг головы шарф, чтобы закрыть глаза и принялся постепенно прощупывать вещи в комнате — издалека, палкой, стараясь всё проделывать как можно тише. Однако звуки казались громкими, что действовало на и без того взвинченные нервы.

В один момент палка уткнулась во что-то твердое за креслом. Судя по стуку — доска. Не стягивая шарфа, Платон вытащил эту штуковину. Небольшая четырёхугольная тонкая дощечка. Дотрагивался он до нее очень осторожно. Кончики пальцев нащупали что-то вроде потрескавшейся краски, раму с узорами на ней... Да — это определённо была старая икона.

В своих руках пожилой доктор держал прямое доказательство существования потустороннего мира. И это было странно. Ведь до самой последней минуты он не особо верил, считал, что это всё-таки выдумка. И даже в тот момент около дома Валентины — он сомневался, что эта икона действительно способна ужаснейшим образом калечить людей. Проверить на себе, правда, Платон не решился.

Николай вытащил из кармана плотный чёрный пакет и вложил туда находку, завернул края, достал второй такой же пакет и повторил процедуру. Затем, наконец, он стащил с глаз надоевшую повязку из шарфа, и мужчины направились через огороды обратно к автомобилю. Пусть икона и была под большим слоем полиэтилена, но даже так они старались не смотреть в сторону свёртка.

В автомобиле Николай достал из бардачка скотч и щедро обмотал находку, чтобы пакеты случайно не развернулись и икона не выпала наружу. К отдаленному участку леса они добрались без приключений. Замечательно, что за этим странным артефактом не велось никакой охоты. Мало ли... Ведь иначе по первому же слушку в тот оэже дом наведались бы гости и всё там перерыли вдоль и поперёк. Значит никто, скорее всего, и не знал об артефакте.

— Я опять завяжу шарфом глаза, а ты веди машину, — вдруг дрогнувшим голосом попросил водитель. — Мне еще здесь жить, а ты уедешь. Лучше не знать, где все это...

Так и сделали. Минут через двадцать Платон остановился. Слева и справа — берёзы. Пасмурно, темно, пошел снег. Дальше — его черёд. Николай продолжал закрывать глаза и даже включил в наушниках музыку — чтобы не слышать, в какую сторону старик направляется.

Некоторое расстояние Платон прошёл по дороге. Как машина скрылась из виду — шагнул в лес. Шёл ровно десять минут. Потом остановился и принялся копать яму в снегу. Было тяжело: разнылась спина и плечо, по лбу ручьями стекал пот… но яма получилась глубокой — остановила его только неумолимая темнота. Фонарь начал разряжаться.

На дно ямы полетел чёртов свёрток. Следом — его гневный плевок. Платон все залил бензином, чиркнул спичкой и поджог.

Через полчаса он засыпал место костра снегом и заложил сверху ветками, чтобы замаскировать раскоп. Обратно шёл с чувством выполненного долга и завершившегося кошмара...

* * *

Утром сначала Яков, а потом и сиделка пришли в себя. Измученная Анечка обрадованно улыбнулась и захлопотала над своим женихом.

— Привет, — растерянно сказал Яков, оценивая свое состояние. Вроде все в порядке?

— Какое счастье! — сквозь слезы улыбнулась Аня.

— А если счастье, чего плачешь, звездочка моя? — усмехнулся Яков.

— Ты себя вчера не видел, — всхлипнула Анна.

— А где отец? — вдруг поинтересовался Штольман.

Платон после бессонной ночи и пережитых волнений вполне себе мирно отсыпался в ординаторской.

Яков, смущенно улыбаясь, сел, нашаривая ногами тапочки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Аня.

— Хорошо, слабость только небольшая, — признался Яков. — Мне приснился жуткий кошмар, а может и не кошмар... Ладно, пойду мыться и приводить себя в порядок. Тебе нужно отдохнуть! Мы же сегодня идем на крещение!

— Молитвы так и не выучили, — огорченно выдохнула Аня.

— Я все помню. Бабка не так сильно меня повредила, хоть и старалась! Пойду, к отцу заодно загляну...