Республика метеоров (джен)

Азирафаэль/фем!Кроули, Анафема/Ньют. Кроули плевать на человеческие ритуалы. Но она мечтает об одной его части, и Азирафаэлю предстоит разгадать, что за часть она имеет в виду.

В прошлом остались наши ошибки

Они списаны, вычеркнуты, забыты

Я так тебя люблю, я так тебя люблю

Нужно беречь то, что красиво

И мы починим всё, что разбито

Я так тебя люблю, я так тебя люблю

Indochine, «Je t’aime tant»

От Анафемы приходит телеграмма.

«Приедем завтра девятичасовым поездом».

Ни приветствия, ни подписи, ни «до скорой встречи». Лаконично и по сути.

— Кто присылает телеграммы, когда есть вотсап, снэпчаты и СМС? — ворчит Кроули. — Я уж молчу про электронную почту.

Азирафаэль знает: втайне она довольна. И немного скучает по тем временам, когда люди писали бумажные письма и пользовались телеграфом. Между страниц большой книги по астрономии Кроули хранит несколько телеграмм от Азирафаэля. Они тоже без обращения и подписи, а текст — поэтическое иносказание.

«Сегодня на море штиль». Оба задания выполнены успешно.

«Поспорил с начальством об одном месте из Блаженного Августина». Необходима помощь и как можно скорее.

«Незабудки почти отцвели». Мне тебя не хватает.

Сейчас они многое говорят прямо. Свобода — чудесная вещь, хотя пока несколько непривычная.

Азирафаэль закрывает «Бесконечную историю» и улыбается. Коттедж в Саут-Даунс небольшой, но уютный. У них есть гостевая спальня, гостиная, где в камине весело потрескивают дрова, веранда и сад. Над крышей из красной черепицы каждую ночь сияют звёзды, а если прислушаться, то можно услышать, как шумит море.

Кроули обожает море. Она с разбегу прыгает в волны и плывёт к вечно ускользающему горизонту. Азирафаэль плавает медленно и испытывает ностальгические чувства, вспоминая о кабинках для купания.

Кроули вылезает из воды лишь тогда, когда от холода у неё начинают синеть губы.

— Ты уверена, что на самом деле не морская змея? — ехидничает Азирафаэль. Он ангел, но никогда не притворялся святым. И Кроули нравится его «тёмная сторона», в смысле, сарказм, упражнения в остроумии и тысяча и один способ не продать ни одной книги.

— Может, и морская, — лениво соглашается Кроули. За два месяца она загорела практически дочерна, и у неё облезает нос. Почему-то это кажется трогательным.

Коттедж подкупил их обоих верандой и садом, поэтому они заплатили риэлтору, не торгуясь. В плетёных креслах-качалках утренний чай особенно вкусен, а среди груш, персиков и вишен дышится легко и привольно.

То, что Кроули обожает чизкейки с грушей и вишнёвые пироги, — приятный бонус. У Азирафаэля они неплохо получаются безо всяких чудес. Первые два или три раза корочка подгорала, а начинка оставалась сырой. Азирафаэль не огорчался. Он не жаждал лавров Гордона Рамзи, да и спешить ему было некуда и незачем. Кроме того, тесто не терпит суеты. И не любит, когда его месят с раздражением.

Наверное, переезд в Саут-Даунс — определённый этап отношений, желание жить вместе в пространстве, сочетающем творческий беспорядок и минимализм, обрести общий дом, потому что квартирка над книжным магазином тесна, а минимализм в Мэйфейре нежилой, стерильный. Коттедж в этом плане — само совершенство. Он стоит на отшибе, и соседи не заглядывают в окна, но до булочной легко дойти пешком, и по дороге Азирафаэль обязательно заходит в магазинчик Жана-Батиста и Терезы Бонэмов. Жан-Батист — ювелир, Тереза делает мыло и свечи, а также варенье из розовых лепестков. Она продаёт его в маленьких баночках, пахнущих летом. Азирафаэль каждый раз покупает несколько штук и нюхает, нюхает, наслаждаясь волшебным ароматом. Кроули прячет улыбку, зачёрпывает варенье маленькой серебряной ложечкой и говорит:

— Неплохо.

Это самая большая похвала.

Утром Кроули едет на станцию — встречать Анафему и Ньюта. Азирафаэль печёт к завтраку шотландские сконы, заваривает чай. Кофемашину на кухонной стойке он не трогает. Кроули купила её в припадке хозяйственности и с тех пор ею не пользовалась. Кофе она предпочитает варить в старой медной турке на такой же древней газовой плите. Впрочем, духовка в ней работает безупречно, а большего Азирафаэлю не требуется.

У Анафемы много новостей. Она выкупила Жасминовый коттедж у владельцев, а в августе у них с Ньютом свадьба.

— Не в церкви, не беспокойтесь. Если бы я была верующей, то меня бы крестили как католичку, Ньют протестант, так что… всё сложно, — объясняет она. — Мы поженимся в нашем саду.

— Поздравляю, — искренне произносит Азирафаэль.

— А я прослежу, чтобы цветы не теряли превосходный внешний вид, — обещает Кроули.

Азирафаэль угрозу не комментирует. Периодически Кроули шипит на груши и вишни. На вкус это не влияет, а вот на урожай — да. Азирафаэль со времён Эдема любит груши до безумия. И вишнёвые пироги он не только с удовольствием печёт, но и ест.

Поток размышлений прерывает крик Анафемы:

— Ньют, не трогай!..

Она опаздывает с предупреждением: кофемашина дымится и издаёт странные звуки. Кроули щёлкает пальцами и, когда дым рассеивается, достаёт из шкафчика турку. Пока она учит Ньюта варить «по-настоящему вкусный кофе, а не ту бурду, что подают в кофейнях», Анафема шепчет:

— Я не понимаю. Как она могла загореться, если она ни к чему не была подключена?

— Открою вам секрет, моя дорогая, — так же тихо отвечает Азирафаэль. — В этом доме ни один прибор не включён в розетку.

— Но как?..

— Воображение и немного веры. Не напоминайте об этом Кроули, ладно? Мы хотим по-прежнему не платить за электричество.

— Могила.

Анафема смеётся. Азирафаэль подвигает к ней тарелку со сконами и наливает ещё чая.

— Попробуйте варенье из роз. Оно восхитительное.

— Оставьте чуть-чуть и нам с Ньютом, — Кроули выключает газ и достаёт кофейные чашки из тонкого фарфора.

Анафема с тревогой наблюдает, как Ньют несёт чашку к столу. Кроули изгибает бровь.

— Дома я грею воду для чая в кастрюле, — признаётся она.

— Потому что я сжёг оба чайника, — вздыхает Ньют.

— Ты ведь работаешь в библиотеке Тэдфилда? — спрашивает Азирафаэль.

— Да. И они до сих пор заполняют карточки от руки.

После завтрака Анафема отводит Азирафаэля в сторонку и вручает ему книгу пророчеств Агнессы Псих.

— Моя дорогая, я не могу её взять. Она была в вашей семье триста лет.

— Тогда считайте, что я отдала её вам на хранение. К тому же она обгорела. Полагаю, вы что-то сможете с этим сделать?

— Я постараюсь.

— Значит, одно дело улажено. В Саут-Даунс есть почта?

— Разумеется.

— Отлично.

Очередь в почтовом отделении явление редкое. Ньют передаёт Анафеме коробку с карточками. Анафема упаковывает её в обёрточную бумагу и твёрдой рукой выводит адрес.

— Америка? Радикальный способ от них избавиться, — говорит Кроули.

— Я пытаюсь жить без подсказок моей много раз прабабушки. И всё же по утрам рука сама тянется к пророчествам. Я даже отнесла их на чердак. На следующий день они снова были в спальне. И я не помню, как забирала их с чердака.

Отправив бандероль, они идут на пляж. Кроули и Ньют немедленно залезают в воду. Азирафаэль и Анафема сидят на лоскутном покрывале. Азирафаэль перенёс его на берег из коттеджа с помощью чуда, как и бокалы с холодным лимонадом.

— Мои родители не приедут на свадьбу. Ньют им не нравится. Мама сказала, что он мне не пара, я вспылила… и проговорилась, что сожгла второй том пророчеств Агнессы. В итоге мы уже два месяца не разговариваем.

— Был второй том?! — восклицает Азирафаэль.

— Да. Один адвокат… по-моему, он адвокат, но я не уверена, принёс его в Жасминовый коттедж. Пророчества хранились в его семье с указанием, когда он должен передать их мне лично в руки.

Вечером, готовясь ко сну, Азирафаэль возмущается:

— Не могу поверить, что мисс Гаджет сожгла книгу! Это… кощунство! Вандализм! Да, я помню, что рукописи не горят и так далее, но тем не менее!

Кроули успокаивающе кладёт руку ему на плечо:

— Я понимаю, ты расстроен. Второй том был единственным в своём роде, причём в буквальном смысле. Но и Анафема сделала это не со зла. Ангел, шесть тысяч лет за нас с тобой решали, куда мы отправимся и какие задания обязаны выполнить. Она всю жизнь жила по указке Агнессы. Вероятно, она испугалась, что новые пророчества отнимут у неё недавно обретённую свободу.

— А если там было что-то важное?

— Ну, мы об этом уже не узнаем. И думаю, так будет лучше. Вспомни греческую мифологию, да и в принципе любую мифологию. Там полно самоисполняющихся пророчеств. Ты веришь в предопределение?

— А ты нет?

— Вроде «наша встреча была предопределена судьбой»? Нет. Тогда, на стене я заговорила с тобой по собственной воле. А ты не испепелил меня и заговорил в ответ, и это был твой выбор, ничей больше. Мы скорее вопреки, чем по предначертанию звёзд.

Азирафаэль целует Кроули и думает: я тоже хочу верить, что было именно так.

* * *

Он просыпается с рассветом. Удивительно: Кроули в кровати нет. Обычно она спит до обеда. Азирафаэль встаёт и спускается вниз.

Кроули и Анафема на веранде, пьют чай и негромко беседуют.

— Ситуация, конечно, неприятная.

— Преуменьшение века. Мои родители не испытывают симпатии к Ньюту, миссис Пульцифер ненавидит меня. Я слишком эксцентричная для её сына или что-то вроде того.

— Но на свадьбу она придёт.

— Ага.

— Прости за прямоту, любительница книг, но жить-то тебе с Ньютом, а не с ней. А он переживает насчёт колец. Не знает, хочешь ли ты вообще носить кольцо, а спросить стесняется.

— Он его купил, — догадывается Анафема.

— Я его видела, — невозмутимо сообщает Кроули. — Оно стильное. И не золотое, не бойся.

— Как ты?..

— У тебя нет ни одного золотого украшения, я права? И золото с твоим образом не сочетается. Наверное, твои платья окружающим кажутся старомодными и неуместными, но у тебя есть вкус. Как и у молодого Пульцифера.

— Ньют не такой, как все думают. Он не увалень, он умный, и он не виноват, что с техникой у него не ладится. И он принимает меня такой, какая я есть.

— Ну, внешность обманчива, верно?

— Кто бы говорил.

Азирафаэль возвращается в гостиную, не желая мешать разговору по душам. И вновь берёт с полки «Бесконечную историю».

* * *

Ещё до завтрака на пальцах Анафемы и Ньюта появляются старинные серебряные кольца.

Азирафаэль знает, где Ньют их раздобыл. Тереза Бонэм рассказывала, что их принесла в магазин пожилая пара. Они собирались в кругосветное — последнее — путешествие, детей у них не было, и им хотелось, чтобы кольца принесли счастье каким-нибудь молодым влюблённым, чтобы «они жили в любви и согласии много лет, как мы с моей ненаглядной Элизабет».

День они опять проводят на пляже. Азирафаэль берёт с собой корзину для пикников. Внутри вино, сыр, крошечные сэндвичи с пармской ветчиной, помидорами и моцареллой, пирожки с вишней, томлёная с мёдом груша и красное вино.

Над волнами кружатся чайки. Сегодня море серое, беспокойное, но есть в нём какая-то строгая красота.

Ньют накидывает Анафеме на плечи свою толстовку. Кроули вытягивает длинные ноги и обнимает Азирафаэля за плечи. Они молчат, дышат предгрозовым воздухом. Азирафаэль расправляет невидимые крылья, готовый укрыть их, если вдруг пойдёт дождь. Добежать до коттеджа и не вымокнуть они не успеют.

Анафема и Ньют что-то шепчут друг другу; Ньют делает жест рукой: «Ну же, решайся», — и она, смущаясь, нарушает тишину:

— Я слышала, вы в последнее время увлеклись выпечкой, Азирафаэль.

— Я экспериментирую. Что-то удаётся, что-то не получается. Но торт «Чёрный лес» — моя гордость. — «И один из любимых тортов Кроули», — добавляет Азирафаэль про себя.

— Она хочет, чтобы наш свадебный торт испекли вы, — вступает Ньют. — Мы заплатим, сколько скажете…

— Нет-нет, денег я не возьму, — машет руками Азирафаэль. — Это подарок. Свадьба через три недели, верно?

— Да, — Анафема сияет.

— Я уже пообещала заняться цветами, — Кроули поднимает бокал.

Хрусталь звенит, груша тает на языке, и жизнь почти невыносимо прекрасна.

Вечером, проводив Анафему и Ньюта на станцию, Азирафаэль и Кроули танцуют в гостиной. Хотя… «танцуют» — громко сказано. Они топчутся на месте, иногда наступая друг другу на ноги, и Фредди Меркьюри поет про «Любовь всей жизни».

* * *

— Осторожней, не гони, — просит Азирафаэль три недели спустя. — Анафема расстроится, если с тортом что-то случится.

По его (весьма скромному) мнению, торт — шедевр кондитерского искусства. Он трехъярусный (в каждом ярусе своя начинка — вишня, смородина и персиковый мусс), украшен цветами из крема и маленькими безе, и Азирафаэлю не терпится его попробовать.

В саду Жасминового коттеджа установлена арка, и белоснежный вьюнок льнёт к ней, как дитя к матери.

На Анафеме самое нарядное платье в её гардеробе. Оно не белое, и лишь мелкие розы в волосах и букет из примул намекают, что она невеста, и сегодня у неё свадьба. Костюм Ньюта ему велик, он нервно переступает с ноги на ногу, но голос у него не дрожит, когда они обмениваются клятвами.

Слова просты и, вероятно, мало понятны тем, кто не знает про Агнессу Псих и чудесную способность Ньюта выводить из строя любую технику.

«В горе и радости, в болезни и здравии, с кастрюлей вместо чайника и без подсказок свыше».

Коробочку с кольцами невесте и жениху подносит Пёс. «Он не подведёт, я его тренировал», — заверил их Адам накануне.

После Пёс, Адам, Пеппер, Брайан и Уэнсли носятся между накрытыми столами, мистер Тайлер (неслыханное дело!) добродушно улыбается, и даже миссис Пульцифер пускает скупую слезу, когда Ньют и Анафема танцуют первый танец в качестве мужа и жены.

Фамилию Анафема оставляет девичью.

— Оружие Судного дня — это звучит стильно. Не обижайся, Пульцифер, — одобряет Кроули.

За музыку отвечает тоже она. Гости изображают пого под рок восьмидесятых, что выглядит смешно (Азирафаэль полагает, что именно этого Кроули и добивалась), а для желающих потанцевать под романтическую песню она ставит «Do You Really Want to Hurt Me» Culture Club.

— Джордж Майкл? Серьёзно?

— Ни одна свадьба не проходит без участия старины Джорджа. И заметь, никаких певцов-самоучек, только оригинальные пластинки.

— Надеюсь, драка не входит в программу? Я слышал, она тоже обязательный элемент настоящей свадьбы…

— Обожаю твой сарказм, ангел. Принеси мне ещё шампанского, и следующим треком будут «Соловьи» Веры Линн.

Азирафаэль с удовольствием съедает три куска торта и мысленно хлопает себя по плечу. Биф Веллингтон и утка по-пекински — следующий этап. Но пироги и торты он уже делает не хуже Кристины Този. И вполне может стать судьёй в «Мастер Шефе», как в британской, так и в американской версиях.

Натанцевавшись, гости разбиваются на группы и оживлённо болтают. Кроули садится рядом с Азирафаэлем и крадёт кусочек торта с его тарелки.

— Что думаешь о свадьбах? — нарочито равнодушно спрашивает она.

— Они красивые. И трогательные. И еда вкусная, особенно мой торт, — Азирафаэль кладёт половину своей порции на отдельную тарелку и протягивает Кроули вилку.

— Согласна, — Кроули задумчиво тыкает вилкой в бисквит. — А ты не задумывался, какой могла быть твоя свадьба?

Азирафаэль пожимает плечами.

— Человеческие ритуалы занятны. Но вряд ли имеют значение для ангелов и демонов. Я не слышал, чтобы кто-то наверху или внизу связывал себя узами брака. Мы же не люди.

— Вот именно, мы не люди, — с нажимом произносит Кроули.

Внешне она спокойна, но Азирафаэль чувствует, что настроение у неё испортилось, и гадает, что он такого сказал.

* * *

На первый взгляд всё остаётся, как прежде. Кроули не играет в молчанку, с восторгом отзывается на объятия и поцелуи, по утрам возится в саду, пропалывая сорняки и подвязывая деревья, шипит на фиалки и анютины глазки и не отказывается от вишнёвого пирога.

Вместе с тем что-то неуловимо меняется, и Азирафаэль не уверен, что перемены ему нравятся. По вечерам, вместо того, чтобы сидеть у камина, пить вино, слушать аудиокниги или играть в «Супер Марио» на телефоне, Кроули выуживает из вазочки в прихожей ключи от Бентли и выскальзывает на улицу.

Возвращается она часа через три или вовсе под утро, смотрит на Азирафаэля с обманчивой безмятежностью.

Азирафаэль не задаёт вопросов. Равновесие всегда было хрупким. Кроме того, Кроули засыпает у него под боком, доверчиво прижимается, дышит ровно и тихо. Сердце сжимается от горькой нежности (шесть тысяч лет им не было позволено даже такой малости, как сон в объятиях друг друга), и слова замирают на губах.

А потом Азирафаэль находит кольцо.

У него нет привычки рыться в вещах Кроули. В августе ночи холодные, а у него мёрзнут ноги.

— Возьми мои носки, — предлагает Кроули. — Они неказистые, но тёплые. А потом я тебе свяжу свои, если ты, конечно, захочешь.

Вязание — одно из её новых хобби. Кроули вяжет шарфы и носки, редко и большей частью для себя. Без чудес они выглядят кривовато, «а ты, ангел, заслуживаешь лучшего».

Азирафаэль открывает комод Кроули и придирчиво выбирает пару. И вздрагивает, когда из фиолетового носка в сиреневую полоску выпадает кольцо. Оно из розового золота, в изящных переплетениях линий угадывается то ли змей, то птица — зависит от игры света. Азирафаэль с радостью его носил бы. Прежнее кольцо из жёлтого золота, символ Небес, он снял после ужина в «Ритце», засунул в дальний ящик и больше о нём не вспоминал.

Так вот почему на свадьбе Анафемы и Ньюта Кроули спросила, что Азирафаэль думает о женитьбе. Это не простое кольцо. Оно обручальное.

Азирафаэль торопливо убирает его обратно в носок и, не глядя, хватает другую пару, зелёную в синюю полоску.

Вечером, когда Кроули укутывает шею шарфом и тянется за ключами от Бентли, Азирафаэль выходит на крыльцо следом за ней и молча забирается на пассажирское сиденье.

Бентли разгоняется до ста двадцати миль, из колонок доносится песня на французском:

— Только стоит мне уйти,

«Она тебя не любит», говоришь.

Отрой глаза и на меня взгляни.

Мне без тебя и жизнь — не жизнь…

Слишком быстро и слишком громко, по мнению Азирафаэля. Он ничего не говорит.

Ведь Кроули его не приглашала. Фактически Азирафаэль напросился.

Кроули останавливает машину на холме и спускается к воде. Долго стоит, глядя на волны и звёзды над головой.

Затем они едут обратно в коттедж.

Азирафаэль не в силах перестать думать о свадьбах и кольцах.

* * *

Человеческие ритуалы Кроули не заботят.

«Мы не люди», — повторила она фразу Азирафаэля, имея в виду что-то совсем иное.

Что-то, смысл чего Азирафаэлю пока недоступен. Он поймёт, непременно разгадает загадку, но в любом случае ему необходимо кольцо.

Оно символизирует для Кроули нечто важное, и Азирафаэль не имеет права ошибиться.

В магазине Жана-Батиста и Терезы пахнет ванилью и лимоном, тёртым с сахаром и имбирём. Мягкий свет не режет глаза.

Азирафаэль проходит мимо баночек с вожделенным вареньем из лепестков роз и замирает у витрины с кольцами.

Золото он отметает сразу. Кроули предпочитает серебро и украшения без камней, что существенно сужает выбор. И бывают ли серебряные обручальные кольца? Ободок без резьбы и чеканки, не очень ли это банально?

— Я могу вам помочь, мистер Фелл? — у Терезы мелодичный, доброжелательный голос. В него хочется завернуться, как в плед. И поведать обо всех проблемах.

Азирафаэль кусает губы, мнётся…

— Знаете что? — продолжает Тереза. — Покупателей сейчас нет, почему бы нам не выпить чаю? Миссис Смит угостила меня яблочным пирогом.

— Спасибо, не откажусь, — говорит Азирафаэль.

На кухоньке едва помещаются два кресла, стол и стойка с чайником и электроплиткой.

Тереза наливает чай в большие кружки с изображением единорога. Обычно Азирафаэль не пьёт чай из пакетиков, но сегодня он сделает исключение.

— Мне нужно кольцо, — выдыхает он. — Обручальное. Как правило, они золотые, но…

Тереза улыбается.

— Моё не из золота, — она протягивает Азирафаэлю левую руку. На безымянном пальце кольцо из мельхиора с изумрудом. — Одна из первых работ Жана-Батиста. Закончив его, он тут же встал на одно колено и… Я ответила: «Да, глупый, что за вопрос». Мы женаты уже тридцать лет.

— Это прекрасно.

— И вот что я скажу. Обручальным кольцо делает не материал, а намерение. Что нравится вашей…

— Кроули? Она любит море и звёзды. — «И меня».

— Тогда у меня есть для вас кое-что. — Тереза ныряет в подсобку и возвращается с коробочкой из чёрного бархата. — Откройте.

На белой подушечке лежит крупное чёрное кольцо с вкраплениями серебра, которые напоминают звёзды в ясную ночь, когда нет тумана и облаков, и небо кажется бесконечным. «Это оно», — чувствует Азирафаэль.

— Сколько оно стоит?

— А сколько вы собираетесь предложить?

— Разве у него нет определённой цены?

— Возможно. Но в данном случае буде справедливо, если её установите вы.

Из магазина Азирафаэль выходит с коробочкой в кармане, тремя свечами с ароматом бузины, десятью баночками варенья и лёгкостью в душе.

* * *

Анафема присылает телеграмму из Лондона.

«Ритц шикарен, еда потрясающая, кровать как облако».

— Она в курсе, что в действительности облака твёрдые и холодные? — фыркает Кроули. — И трогать их руками не рекомендуется, иначе можно остаться без пальцев? С обморожением не шутят.

— С Земли они кажутся мягкими как пух. Не всем дано побывать в космосе, — говорит Азирафаэль. — Слушай, может нам подарить им чайник? Не электрический, со свистком. Кастрюля — это романтично, не спорю, но наверняка неудобно.

— Хорошая идея. Вафельница для бельгийских вафель у них долго не проживёт. А от себя я добавлю турку. Ньют любит кофе, но кофемашина ему противопоказана, увы. Слава Манчестеру, в Жасминовом коттедже плита газовая, а не электрическая…

— Да уж. — Азирафаэль издаёт смешок. — Покажешь мне, как искать чайники в Интернете?

Скоро чайник цвета черешни (со свистком и белым заварочным чайником в розовый цветочек в качестве подарка за покупку) и гейзерная кофеварка заказаны, оплачены и на следующий день отправятся по адресу. Азирафаэль довольно потирает руки.

— Моя дорогая, помнится, в шестидесятые я обещал тебе пикник…

— И мы их устраивали несколько раз. И мне понравилось.

— И ты не станешь возражать против ещё одного?

— Не стану.

— Славно. Этот пикник особенный.

— Ты заинтриговал меня, ангел.

Азирафаэль расстилает одеяло под грушами. Расставляет на доске шахматные фигуры. Кроули привычно выбирает чёрные. Она помнит, что играть белыми Азирафаэлю комфортнее. Лимонно-имбирный лимонад слегка жжёт нёбо — похоже, он перестарался с имбирём. Фрукты на большом фаянсовом блюде компенсируют остроту своей сладостью. Кольца затаились в кармане пиджака.

— Почему тебе так нравятся груши? — спрашивает Кроули, делая первый ход.

Ей плевать, что игру начинают белые. Она любит нарушать правила. Против обыкновения Азирафаэль не возмущается. Он нервничает и боится, что Кроули это заметит.

— Груши интересные. Они твёрдые и сочные, сладкие и терпкие, — произносит он.

— Яблоки тоже.

— После Эдема я их… долго не ел.

— Они ассоциировались с запретом?

— В точку, моя дорогая.

День солнечный, но не слишком жаркий. Кроули выигрывает первую партию. Во второй, в виде исключения начатой по правилам, с хода белых, победа достаётся Азирафаэлю.

Он не упоминает о свадьбах и кольцах. Подходящий момент так и не наступил. И Кроули вряд ли ждёт, что он встанет на одно колено. Интересно, почему люди так делают, когда задают вопрос: «Ты выйдешь за меня»? Ноги, должно быть, потом болят ужасно.

Ночью Азирафаэлю снится беседка, Кроули, которая уходит, не оборачиваясь. «Ты мне даже не нравишься». Они оба знают, что Азирафаэль тогда солгал. Кроули не держит зла. И не хочет, чтобы Азирафаэль извинялся за неловкую попытку её защитить.

Но у слов великая сила. Они оставляют следы. Ранят, и раны, затягиваясь, превращаются в шрамы.

«Мы не люди». В этом плане Кроули с Азирафаэлем согласен. Фраза — как шкатулка с двойным дном.

Азирафаэль просыпается. Кажется, он наконец понимает, о чём мечтает Кроули.

* * *

Небо густо усыпано звёздами. Такое впечатление, что сегодня ночью их больше, чем было вчера.

Бентли летит по дороге. Азирафаэль не удивится, если она вдруг оторвётся от земли и устремится в космос. Если Кроули поверит, что её машина — космический корабль, так и будет. Воображение — прекрасная вещь. Но кое-что и оно не может воплотить в реальность, обратить в правду. Для этого необходим другой человек. Или — не человек. Неважно. Чтобы монолог превратился в диалог и родилась новая истина, предназначенная только для них двоих.

«Я так сильно тебя люблю, — думает Азирафаэль. — И любовь невыразима. Нет таких слов в человеческом языке. И в ангельском тоже нет. Но есть кое-что, что я могу тебе дать».

Кроули нажимает на тормоз. Бентли послушно застывает на знакомом холме.

— Вчера ты хотел что-то мне сказать, но передумал, — сухо произносит она.

— Вчера время ещё не пришло, — мягко отвечает Азирафаэль.

Прежде чем Кроули успевает выйти из машины, хлопнув дверцей, Азирафаэль кладёт на бардачок два кольца: золотое, найденное им в фиолетовом носке (странное место для тайника), и чёрное с серебряными искрами, которое ему подобрала Тереза, благослови Небеса её доброе сердце.

Кроули замирает, словно ей в спину вогнали кол.

— Что это? В смысле, где ты?.. Я имею в виду, что это значит? — шипит она.

Азирафаэль берёт её за руку, крепко сжимает ладонь.

— Ты ведь не хочешь сбежать в Лас-Вегас и чтобы нас поженил Элвис?

Кроули вздрагивает.

— Святой Манчестер, нет!

— Или чтобы церемонию провела Анафема в нашем саду? Та арка с вьюнком выглядела мило.

— Нет.

Азирафаэль невинно хлопает ресницами.

— Я просто уточнил.

Кроули бросает на него нечитаемый взгляд.

— Вся эта мишура — для людей. Они подчиняют свою жизнь ритуалам, потому что тогда жизнь кажется им более упорядоченной и не такой пугающей.

— Но мы не люди.

— И не стараемся быть ими, ангел.

Азирафаэль подносит руку Кроули к губам, нежно целует костяшки.

— Самое важное в свадьбе не дорогое платье или лимузин и даже арка с цветами, верно? Ценно лишь обещание, что невеста и жених дают друг другу при свидетелях.

Кроули сглатывает.

— Люди часто нарушают обещания.

Азирафаэль улыбается ей, ласково и без намёка на грусть. В этот раз констатация факта не несёт с собой печали и горечи. Они вместе, Небеса и Ад, вероятно, продолжают за ними следить, но они не вмешиваются, поэтому пусть смотрят. Стыдиться им нечего. Хотя Азирафаэль надеется, что наблюдение не распространяется на спальню. Кроули очень гибкая, а вещи, которые она вытворяет своим языком… Составители Камасутры облились бы слезами зависти, если бы дожили до двадцать первого века.

— Но как мы уже установили, мы не люди. И ты никогда не нарушала данного тобой слова, моя дорогая Кроули.

— Боюсь, я не совсем понимаю…

— Тебя не интересует свадьба сама по себе. Ты хочешь, чтобы я дал тебе обещание.

— Ангел…

Свободной рукой Азирафаэль касается губ Кроули, заставляя её замолчать.

— Тише. Не перебивай меня, ладно? Я не могу обещать, что никогда не причиню тебе боли. Такого никто не сумеет пообещать, потому что иногда боль неизбежна. И у нас будут и недопонимания, и ссоры, и кто-то наверняка скажет что-нибудь, не подумав… Но мы вместе и в горе, и в радости, чтобы ни случилось потом. Это я обещаю.

Кроули его целует. Страстно, глубоко, отчаянно.

— Ну, мы обменяемся кольцами или нет? — смеётся Азирафаэль, когда поцелуй заканчивается.

Они всё ещё держатся за руки. Кроули нехотя выпускает его ладонь, чтобы взять с бардачка золотое кольцо.

Оно сидит как влитое. Кроули не просто угадала с размером. Азирафаэль растопыривает пальцы и любуется игрой света. В линиях скрывается всё-таки змей, а не птица. Он надеется, что тоже не ошибся, и кольцо не будет Кроули велико. Ведь Азирафаэль не знает её размера, и Тереза ничего не спросила.

Кроули гладит поверхность кольца.

— Кусочек звёздного неба. Спасибо.

Оно тоже идеально подходит. Азирафаэлю хочется верить, что это знак.

Кроули поворачивается к нему. Змеиные глаза горят расплавленным золотом.

— Ты исполнил моё заветное желание. Как насчёт того, чтобы я исполнила твоё?

Азирафаэль облизывает пересохшие губы.

— Я хочу, чтобы мы занялись любовью на берегу. Под звёздами, под шум волн, — шепчет он внезапно осипшим голосом.

Так они и поступают.