Хорошая мать: 1988 год (джен)

Марк стоял на рельсах, окружённый грохотом и звуками труда рабочих. Они усердно чинили рельсы, каждый взмах молота и металлический стук раздавались по всему участку. Ветер трепал его волосы, а пыль, поднимавшаяся в воздух, смешивалась с запахом железа и мокрой земли. Всё было, как обычно, в суете тяжёлого труда, и, казалось, что так будет всегда, пока не подошёл Джин.

Он подбежал к Марку, его лицо было искажено тревогой. В глазах — явный страх, который не удавалось скрыть. Джин нервно огляделся по сторонам, прежде чем выговорить:

— Господин инженер! Там, куда вы едете, устроили засаду люди из Союза Гавриила Архангела.

Марк спокойно повернулся к нему, как будто слова Джина не могли его потрясти. Он продолжал собираться сесть на дрезину, поправляя рукава и не выражая ни малейшего волнения.

— Бояться нельзя, Джин, — произнёс он твёрдо, будто повторял истину, которой следовало придерживаться в любой ситуации. — Даже когда страшно.

Джин, однако, явно не разделял спокойствия своего начальника. Он не отрывал взгляда от Марка, продолжая говорить с отчаянием в голосе:

— Я хочу предупредить ребят, господин инженер. Они должны быть готовы!

Марк выдохнул и, подойдя ближе к Джину, положил руку ему на плечо.

— Ладно, — сказал он, — но приказываю тебе: ни в коем случае не пускать в ход оружие, которое я вам раздал. Понял? Эти револьверы — только в крайнем случае. Нам не нужны проблемы.

Джин, всё ещё обеспокоенный, кивнул, но его лицо осталось напряжённым. Он хотел что-то сказать, но Марк, садясь на дрезину, поднял палец, как будто хотел подчеркнуть важность своих слов, и с усердной решимостью произнёс:

— Пролетарская дружина должна готовить себя к восстанию, а не к пошлой поножовщине. Понимаешь? Мы не находимся здесь, чтобы устраивать бойни и разборки. Мы здесь для великой цели.

Его слова, словно заключённые в твердую броню, должны были отрезвить и укрепить каждого рабочего, с которым он взаимодействовал, напомнив им, что они — часть чего-то более важного, чем просто физическая борьба.

С этими словами он запустил дрезину, и механизм с треском ожил. Марк, без всякой спешки, скользил по рельсам, чувствуя странное спокойствие, как будто его не касалась сама угроза, которую Джин только что озвучил. Он направлялся вперёд, в самую гущу событий, словно плывущий на яхте по спокойному морю, где каждый шторм был лишь очередной волной, которую он мог преодолеть. В его голове не было паники, только ясное ощущение того, что всё, что происходит, — лишь этап на пути к большему.

Тем временем Джин, немного оторопев от сказанного Марком, быстро побежал к рабочим, которых тот недавно снабдил револьверами. Он должен был сообщить им о том, что Марк распорядился сохранить спокойствие и не торопиться с использованием оружия, несмотря на угрозу. Но у него всё равно оставался мандраж, и он не знал, что его ожидало впереди.

Марк же ехал вперёд, чувствуя лёгкий ритм дрезины, скользящей по рельсам. Вокруг его был лес — деревья, сгущавшие тень, густо растущий мох и высокая трава, всё это плавно мерцало за окнами дрезины, когда тотчас же накатывал на него странный, необъяснимый холодок. Кажется, это был лишь краткий момент — одно мгновение, когда воздух стал чуть тяжелее, а тишина леса, нарушаемая только стуком колес, как бы углубилась.

Он продолжал ехать, поглощённый мыслью, когда внезапно его взгляд остановился на фигуре, стоявшей на рельсах немного впереди. Это был высокий усатый мужчина в белом костюме, который словно растворялся в светлом облаке, выделяясь на фоне тёмного леса. Белая фуражка на его голове лишь усиливал его странный и неестественный вид, резко контрастируя с мрачным окружением. Мужчина стоял прямо на пути, не обращая внимания на приближающуюся дрезину, словно не осознавая угрозы железных рельсов и шума, который она производила.

Марк не испугался — у него было достаточно опыта, чтобы не поддаваться панике, — но нечто жуткое, неуловимое и тревожное затмило его мысли. Этот мужчина, белоснежный и неподвижный, словно высеченный из камня, вызывал в душе Марка странное ощущение. Он ощущал, как холодная дрожь поднималась по спине, хотя ни один элемент пейзажа не говорил ему о реальной угрозе. Напротив, всё вокруг продолжало звучать и двигаться как обычно: скрежет колёс, шум ветра в деревьях, и только этот человек — фигура, почти мистическая, стоял перед ним, как на самом краю его восприятия.

Когда фигура в белоснежном костюме и белом котелке внезапно предстала на фоне леса, как будто сама земля возвела её, Марк ощутил странное чувство узнавания. Он уже встречал этого человека, когда только приехал в Кембридж. Это был тот самый, кто с первого взгляда вызвал у него беспокойство — Джордан Тёрлоу, лидер Союза Гавриила Архангела. Он стоял на рельсах, неподвижный, словно не замечая приближающейся дрезины. Его костюм сверкал в солнечных лучах, создавая ощущение полупрозрачного силуэта, как вырезанного из тумана.

Когда дрезина, скрипя железом, наконец остановилась, Тёрлоу так и остался на месте. Никакого страха, никакого движения — казалось, он был уверен, что Марк достаточно разумен, чтобы не задавить его, как последнего глупца. Марк наблюдал за ним с того места, где сидел, не спешив выйти. В его взгляде не было ни удивления, ни страха — лишь холодное осознание того, что теперь между ними не будет слов, только действия. Тёрлоу шагал навстречу с привычной уверенной неторопливостью. Его глаза, холодные и проницательные, встречали взгляд Марка с едва заметной неприязнью, но без того яростного вызова, который мог бы привести к конфликту. Он просто смотрел, словно ожидая, что Марк, как и все, уже понимает: все исходы известны.

Когда Тёрлоу подошёл ближе, его улыбка не была искренней. Это была улыбка того, кто ждал. Он оперся руками на бока, не спеша делать следующий шаг, будто время для него замедлилось. Он не сказал ни слова, а его молчание как будто бы тоже было частью игры. Он стоял рядом, и Марк знал, что этого молчания не стоит разрушать.

Так они стояли друг перед другом — два человека, два противника, каждый из которых знал, что он не предаст свои идеалы в пользу другого. Между ними не было ни малейшей симпатии, ни желания наладить разговор. Только взгляд, как холодное оружие, что-то говорил без слов. Тёрлоу стоял, как всегда, с той самой стойкостью, которая казалась отстранённой и спокойной, но на самом деле была полна готовности к любому повороту событий.

Марк не двигался, не произносил ни слова. Всё было так, как он ожидал, как он привык — именно так в жизни происходят настоящие столкновения. Ни один из них не был готов сделать первый шаг, и, похоже, это было частью игры, в которой оба они прекрасно понимали правила. Сколько бы ни длилось молчание, оно было частью этого пространства, созданного напряжением и невидимой борьбой.

Но потом, наконец, Джордан нарушил тишину. Его голос был равнодушным, почти пренебрежительным, как всегда у тех, кто уверен в своей силе.

— Мои ребята — остолопы, но дошлые, — сказал он, с едва заметным жестом, словно его мысли не были о Марке, а где-то гораздо дальше. — Разнюхали ваши интересы.

Марк не ответил. Он даже не сдвинулся с места. Его лицо оставалось спокойным, однако в его глазах уже начинала сгущаться тёмная туча гнева. Он понимал, что слова Джордана — это не просто подкол, не просто очередная игра, а реальная угроза. Всё было куда более серьёзно, чем это казалось на первый взгляд.

Но Джордан, очевидно, не собирался останавливаться. Его улыбка вдруг стала грязной, едкой, когда он произнёс:

— В каземате ваша жёнушка, в одиночке. Завтра будет здесь. Или в каком другом месте — как распорядитесь!

Марк не сдвинулся, его лицо не выдавало ни малейшей эмоции. Но в его груди, в самом центре, где раньше была уверенность и спокойствие, как буря, начал подниматься гнев. Он стиснул зубы, но не позволил себе ничего более. Неужели он так сильно ошибался, не понимая, с кем имеет дело? Этот человек, с его улыбкой и напыщенными словами, не стоил того, чтобы Марк показывал свои эмоции.

Тем не менее, Тёрлоу был уверен, что каждое его слово попадало в цель. Но Марк, несмотря на нарастающую ярость, оставался непреклонным.

— Взамен? — наконец нарушил молчание Марк, произнеся слово тихо, но твёрдо.

Джордан, казалось, не спешил с ответом. Он всё так же стоял, с лёгкой улыбкой, наблюдая за Марком, как за частью игры, в которой он был уверен, что контролирует ситуацию. Его взгляд, всё ещё полный дерзости, не оставлял Марку ни малейшего пространства для сомнений.

— Вы американец? — неожиданно спросил Джордан.

— Моя мать родом из Португалии, а отец — из Канады, — ответил Марк, уклоняясь от прямого ответа.

— Это не важно, — сразу же сказал Джордан, как будто ответы собеседника его совершенно не волновали. — Свое отечество и католические святыни почитаете? — добавил он, как если бы не мог удержаться от потребности задавать вопросы.

— Скажем так, я отношусь к ним нейтрально, — ответил Марк спокойно, не скрывая своей точки зрения, но и не углубляясь в подробности.

Джордан улыбнулся, но улыбка эта была мерзкой, будто издевающейся, как если бы он только что поймал Марка в ловушку.

— Ну значит у нас с вами, — сказал он, медленно и как-то заигрывая с словами, — одна дорога!

Марк не ответил сразу. Он понял, что Тёрлоу в своих словах хотел натянуть паутину, заманить его в какую-то ловушку, но пока он не мог разобрать, какую именно. Джордан продолжил, уверенный в том, что его манипуляции работают.

— А если вам в нашем союзе что-то не по душе, — произнёс он с ухмылкой, — то вместе и поправим!

Он делал паузу, очевидно рассчитывая на эффект от своих слов, на то, что они приведут к желаемой реакции.

— По чести, — добавил он, думая, что это придаст его словам особую значимость, что заставит Марка почувствовать давление.

— По чести, — машинально повторил Марк слова Джордана, а затем с решимостью произнёс: — Не смогу.

— У вас нет выхода, — с усмешкой ответил господин Тёрлоу, словно этот ответ был заранее подготовлен и он был уверен, что Марк не сможет сопротивляться.

Марк, несмотря на ярость, что кипела внутри, сдержался. А Джордан, видимо, уловив его неподатливость, изменил тон. Теперь в его голосе звучала смесь угрозы и спокойствия, но за этим спокойствием чувствовалась явная жажда контроля. Он слегка выпрямился, убрав руки с боков, и, заложив их за спину, сделал несколько шагов вдоль рельсов, словно размышляя. Затем, повернув голову к Марку, он начал говорить:

— Знаете, что ожидает вас впереди, там, на этих путях? — его голос звучал размеренно, но с подтекстом. — Архангелы мои! Стоят там, крыльями махают, клинками острыми грозя! — вдруг продекламировал он с какой-то злобной решимостью, будто читал скверные стихи собственного сочинения.

Он сделал акцент на слове «архангелы», словно это было что-то гораздо большее, чем просто группа людей, состоявших в клубе под названием «Союз Гавриила Архангела». Марк продолжал молчать, наблюдая за каждым его движением. Джордан подошёл ближе, его лицо теперь находилось почти на уровне Марка, сидевшего на дрезине.

— И, знаете, ежели мы с вами вдвоём, — продолжил он, почти добродушно, но с налётом угрозы, — то тогда мы, так уж и быть, жизнь вам оставим. И жену вашу, что томится сейчас в каземате, освободим.

Его слова разносились в тишине леса, будто в окружающем пространстве стало ещё меньше звуков. Марк смотрел на него, его лицо оставалось непроницаемым, но внутри, он чувствовал, словно его пробивают насквозь этими речами.

— Что вы выберете? — Джордан отступил на шаг, снова заложив руки за спину, как человек, привыкший вести переговоры с позиции силы. — Продолжать свои бесполезные попытки устроить восстание, которое ни к чему не приведёт? Или, может быть, согласитесь тихо-мирно уладить вопрос с нами, лоялистами?

Марк продолжал хранить молчание. Он знал, что это было испытание, вызов. Ему предлагали свернуть с пути, который он сам выбрал, пути, ради которого он оставил свой прежний дом и отправился в Кембридж, рискуя всем. Глядя на Джордана, Марк понимал, что этот человек никогда не остановится в своих попытках подчинить или уничтожить. Но больше всего его злило то, как Джордан пытался заманить его предательством — не личным, а предательством идей, ради которых Марк и жил.

— А ежели я один… — начал было Марк, но не успел договорить.

— Даже думать не хочется! — перебил Джордан с театральным жестом руки, будто отмахиваясь от какой-то нелепой идеи. Его тон был показательно лёгким, но в глазах читалась жёсткость.

Марк смерил его взглядом — холодным, спокойным, но полным решимости. Он знал, что любой дальнейший разговор с этим человеком — пустая трата времени.

— Ладно, — сказал он, его голос теперь звучал твёрдо. — Тогда один и подумаю. А сейчас... Честь имею.

С этими словами он потянул за рычаг дрезины. Машина ожила, издав скрипучий звук, и начала двигаться. Джордан не шевельнулся, лишь стоял и смотрел ему вслед, скрестив руки на груди.

Марк ехал дальше, а фигура Джордана медленно исчезала из вида. Но даже на расстоянии Марк ощущал на себе его взгляд — тяжёлый, презрительный, полный скрытой угрозы. Джордан остался стоять на рельсах, его лицо приобрело выражение странного удовлетворения, будто он уже видел конец этой игры.

Словно наблюдая за ускользающим противником, он позволил себе лёгкую усмешку, напоминающую о том, что в этой партии он привык быть хозяином. Марк, впрочем, об этом не думал. Всё его внимание теперь было сосредоточено на дороге впереди. Лес вокруг расцвечивался золотыми бликами утреннего солнца, которое пробивалось сквозь листву, будто рисуя световые дорожки между стройными деревьями. Где-то вдали слышалось пение птиц, а лёгкий ветер шевелил ветви, создавая иллюзию спокойствия. Однако Марк не замечал всей этой красоты. Его мысли были заняты словами Джордана Тёрлоу.

Эти слова — сладкие, но отравленные, как укус змеи, — застряли в его голове. Это не была пустая угроза, это был холодный расчёт. Марк чувствовал: Союз Гавриила Архангела не бросает слов на ветер. Если Джордан говорил о засаде впереди, значит, его люди там действительно ждали.

Но что глодало его ещё больше — это мерзкое ощущение, что Джордан пытался поставить его перед выбором, от которого зависело не только его будущее, но и жизнь тех, за кого он отвечал. И что хуже всего, эта игра затрагивала его слово чести.

«Ежели вдвоём», — это слово тяготило его, как камень на шее.

Он вспомнил свою дочь Молли, её светлые волосы, когда она в три года слушала сказку, и его обещание: «Если справишься, увидишь квинтян.» Эти слова были даны ей не просто как сказочный вымысел, а как символ чистоты и надежды, которые он клялся сохранить. А теперь его вынуждали предать это ради союза с человеком, который ни чести, ни чистоты, ни надежды не знал.

Марк нахмурился, его руки крепче сжали рычаг дрезины.

— Нет, — прошептал он себе под нос, словно отбивая натиск невидимого врага.

Он продолжал ехать, глядя вперёд, но в душе готовился к столкновению с тем, что ждало его на пути. Вскоре перед ним на рельсах стали видны силуэты людей, их фигуры всё яснее вырисовывались по мере того, как дрезина приближалась. Они стояли неподвижно, прямо на путях, как будто были решительно настроены не дать ему проехать. Это были молодые люди, одетые с аристократическим изяществом: тёмные сюртуки, аккуратно завязанные галстуки, лакированные ботинки. Их ухоженные лица, казалось, говорили о привычке к изысканной жизни, но в их глазах и выражении читалось другое — хищное равнодушие, сдержанная ярость, готовность к насилию.

Во главе этой группы стоял тот, кого Марк сразу узнал: Дэмьен. Щёголь с усами, с которым у него уже была неприятная встреча в тот день, когда Марк только прибыл в Кембридж. Его безупречно сидящий костюм, белая рубашка и вытянутое лицо с ухмылкой, по-прежнему вызывающей раздражение, сразу бросались в глаза.

Дэмьен не сводил с Марка пристального взгляда, в котором перемешались презрение и вызов. Его руки были небрежно засунуты в карманы, словно он демонстрировал, что ничто в этом мире не способно выбить его из состояния уверенного превосходства.

Марк остановил дрезину за несколько шагов до группы людей, взвешивая в голове всё, что могло произойти в ближайшие минуты. Медленно, без тени спешки, он спустился с неё, крепко ухватившись за поручень. Внимательными движениями снял пиджак, небрежно сложил его и положил на сиденье дрезины. Его спокойствие и размеренность казались вызовом сами по себе — словно он хотел показать, что эта ситуация не вызывает в нём ни страха, ни тревоги.

Затем он повернулся лицом к людям, которые уже начали двигаться ему навстречу. Их шаги были ровными, синхронными, словно они репетировали их заранее. Молодые люди остановились в нескольких шагах от него, их лица были исполнены какой-то жуткой торжественности, а в глазах застыло напряжение, напоминающее предчувствие грядущей драмы.

Дэмьен, стоявший в центре, слегка наклонил голову, будто в раздумье, его взгляд был сосредоточен на Марке. В его глазах заиграли тени, как если бы он пытался разгадать какую-то неведомую тайну. Тишина вокруг была подавляющей, лишь тихий шелест листвы нарушал её, как лёгкое прикосновение невидимого ветра.

— Упокой, Господи... — произнёс Дэмьен после короткой паузы с тяжёлой решимостью.

Его шёпот был едва различим, словно голос сам уходил в темноту, но его слова резонировали в воздухе, пробиваясь сквозь тишину леса, эхом разносясь между деревьями.

— ...усопшую душу, — синхронно продолжили его товарищи, будто по приказу.

Их голоса звучали одинаково — ровно и механически, с оттенком насмешки, как если бы эти слова были выучены наизусть, как часть некоего заученного ритуала. В их интонациях переплетались странные нотки: то ли лёгкая ирония, то ли усталость, а может, и что-то более мракобесное, скрытое за формальностью слов.

Дэмьен, не останавливаясь, сделал шаг вперёд, его силуэт словно сливался с темнотой. В этот момент его глаза потемнели, а на его лице появилась странная мягкость, почти лукавая.

— Раба твоего... — продолжил он ещё тише с поддельной кротостью человека, который прощает, но не забывает.

На этот раз хор прозвучал с большей силой, произнося слово с таким акцентом, как если бы оно было сердцевиной важнейшего обряда, ради которого они все собрались.

— Аминь, — прозвучало их сдержанное и уверенное пение.

Марк стоял неподвижно, его лицо оставалось спокойным, глаза пристально следили за каждым движением противников. Когда последняя нота их странной псевдорелигиозной декламации стихла, он поправил манжеты своей белой рубашки, неторопливо, даже как-то лениво, словно все эти действия он выполнял не перед лицом опасности, а просто для порядка.

Его уверенность, внешняя непринуждённость, всё это создавало вокруг него атмосферу силы, сдерживаемой, но готовой вырваться в любой момент.

Он внутренне осознавал, что этот спектакль, устроенный Дэмьеном и его людьми, выглядит откровенно глупо. Театральность всей этой сцены, притворная святость, явно рассчитанная на то, чтобы сбить его с толку, на него не действовали. Но он знал: за этим фарсом скрывается реальная угроза.

Марк, выдержав театральную паузу, медленно поднял голову, слегка прищурившись, и, будто скучая, спросил:

— Дэмьен?

Его тон был небрежен, почти дружелюбен, словно он заговорил с давним знакомым, которого случайно встретил на прогулке.

Дэмьен, застигнутый врасплох этим обращением, мгновенно изменился. С его лица исчезла напускная торжественность, а в глазах загорелся дерзкий блеск. Он выпрямился, как будто этот вызов заставил его сбросить маску религиозного ритуала. Голос его стал грубым, почти насмешливым:

— Чё нада?! — спросил он насмешливым тоном грубого быдла.

Марк не сдвинулся с места, лишь позволил лёгкой, едва заметной улыбке мелькнуть на своих губах.

— Ты никак опять с кастетом? — спросил он спокойно, словно обсуждая что-то совершенно будничное.

Уголки губ Дэмьена поползли вверх в плотоядной ухмылке.

— Никак нет, сударь, без кастета мы! — ответил он, фыркнув и оскалившись.

Едва он договорил, как стоявший позади него молодой человек, нервно оглядывающийся по сторонам, вынул из-за пояса кинжал и протянул его через плечо своему предводителю. Ручка оружия была выполнена в виде фигуры распятого Христа — символа, который выглядел особенно кощунственно в руках этой компании.

Дэмьен, даже не поворачивая головы, ловко перехватил кинжал и с недобрым блеском в глазах покрутил его в руке. Словно на мгновение любуясь орудием, он сделал шаг вперёд, приблизившись к Марку, как хищник, подбирающийся к своей жертве. Марк невольно опустил взгляд на кинжал в его руке. Вещь была необычайно знакома.

Марк мгновенно вспомнил, где уже видел это оружие: в Бостоне, на выставке антиквариата, куда его однажды пригласил старая знакомая, госпожа Бэйлок. Там, среди прочих экспонатов, демонстрировали этот кинжал — редкий артефакт, найденный на раскопках в древнем городе Мегиддо, на территории Изреельской долины. Госпожа Бэйлок, будучи экспертом, сказала ему тогда на ушко, что этот кинжал, возможно, использовался в ритуальных обрядах в дохристианские времена.

Кинжал приковывал к себе внимание, словно имел собственную ауру. Но ещё большее внимание привлекла история, которая последовала после: по окончанию выставки кинжал был выкраден из коллекции, причём настолько ловко, что полиция долго ломала голову, как похитители сумели обойти сложнейшие меры безопасности.

И вот сейчас этот самый кинжал — древний, обросший легендами, украденный при загадочных обстоятельствах — оказался в руке у человека, который явно не выглядел археологом или историком. Марк перевёл взгляд на толпу за спиной Дэмьена: молодые люди в аристократичной одежде, лица которых больше походили на лица уличных головорезов.

Он понял всё мгновенно. Эти самопровозглашённые «архангелы» не только крали атрибуты своей символики, но и, вероятно, сами не понимали их истинной ценности. Ирония ситуации была такой очевидной, что Марку стало смешно. Его губы растянулись в непроизвольной улыбке. Дэмьен этого не заметил, но некоторые из его спутников, стоявших чуть позади, растерянно переглянулись. Их лица вытянулись, а в глазах застыло недоумение. Видимо, они ожидали страха, смятения или хотя бы напряжения со стороны Марка, но уж точно не спокойной улыбки.

Марк, не скрывая этого весёлого презрения, сделал шаг вперёд и, словно вежливо протягивая руку для рукопожатия, резко выбил кинжал из руки Дэмьена. Движение было столь стремительным, что Дэмьен даже не успел среагировать, и кинжал с металлическим звоном упал на рельсы. Дэмьен, потеряв равновесие, от неожиданности пошатнулся и, едва не упав, спиной назад рухнул в толпу своих приятелей. Те едва успели подхватить его, наперебой стараясь помочь своему лидеру, но явно выглядели при этом неуклюже.

Марк, не дожидаясь, пока они придут в себя, рванулся к дрезине. Он упёрся обеими руками о её борт и, напрягая всё тело, начал толкать её вперёд. Колёса нехотя закрутились, скрипя и издавая глухие удары о стыки рельсов. Скорость была небольшой, но дрезина поехала. Марк, согнувшись над ручками, толкал её с упорством человека, который знал: остановиться — значит проиграть.

Тем временем за его спиной завязалась суета. Один из помощников Дэмьена услужливо поднял кинжал и вернул его хозяину. Дэмьен с мрачным лицом принимал оружие, пока другие заботливо стряхивали с его белого костюма невидимую пыль.

Когда Дэмьен, наконец, оправился от шока и был готов вновь броситься на Марка, оказалось, что момент упущен. Дрезина уже набрала достаточно скорости, чтобы Марк смог залезть на неё. Одним ловким движением он вскочил на платформу, ловко поставил одну ногу на ручку и развернулся к толпе.

Запустив дрезину с привычной лёгкостью, он ещё успел бросить быстрый взгляд назад. Толпа «архангелов», встрепенувшись после его побега, сорвалась с места и ринулась вдогонку за дрезиной. Молодые люди, несмотря на свои аристократичные костюмы, бежали с удивительной проворностью. Их блестящие ботинки дробили щебёнку между шпалами, а шелковые галстуки развевались на ветру, придавая происходящему почти фарсовую окраску.

Дэмьен, как самый озлобленный и решительный из всех, быстро вырвался вперёд. Его лицо было перекошено от злости, и в голове пульсировала одна мысль: во что бы то ни стало догнать Марка и поквитаться за унижения. Марк, хоть и видел его в боковом зрении, не обратил внимания, сосредоточившись на наборе скорости.

Но Дэмьен не сдавался. На железнодорожных рельсах, в пыли и раскалённом воздухе, он нашёл в себе силы ускориться и, наконец, добежал до дрезины. Схватившись за её край, он рывком подтянулся и запрыгнул на платформу, дыша тяжело, как загнанный зверь.

Марк обернулся и тут же понял, что схватки не избежать. Дэмьен бросился к рычагу управления, пытаясь вырвать его из рук Марка и остановить движение дрезины. На их фоне, железнодорожный пейзаж мелькал всё быстрее, но для обоих мужчин мир, казалось, замер, оставив только их борьбу.

Дэмьен пытался оттеснить Марка, его движения были резкими, почти отчаянными. Но Марк, несмотря на свою менее внушительную комплекцию, не уступал. В решающий момент он вложил всю силу в один рывок, воспользовавшись тем, что Дэмьен слегка потерял равновесие на вибрирующей платформе.

— Дэмьен, это всё для тебя, — прошептал Марк, даже не повышая голоса, и резким движением толкнул противника.

Дэмьен не устоял. Его ноги скользнули по гладкой поверхности платформы, и он с глухим стуком упал на шпалы. Его костюм покрыли пыль и крошки камней, а изящная шляпа отлетела на обочину.

Марк, даже не обернувшись, снова схватился за рычаг и ускорил дрезину. Она грохотала по рельсам, её колёса били ритмичный такт, а лес вокруг смазывался в зелёное пятно. Марк продолжал ехать, сосредоточенно сжимая рычаги, как вдруг услышал шум позади. Один из преследователей, молодой человек в светлом пиджаке с всклокоченными волосами, догнал дрезину и залез на неё, сжимая в руке угрожающий кистень.

Марк мельком глянул на него, оценив положение, и тут же, не теряя времени, опустился на дно платформы, плотно прижавшись к доскам. Преследователь, тяжело дыша, встал на дрезине, держа кистень перед собой, но одновременно пытаясь удерживать равновесие. Он повернулся спиной к направлению движения, чтобы следить за Марком, явно намереваясь атаковать его, как только тот сделает движение.

Но судьба сыграла с ним злую шутку. Впереди показался шлагбаум, перекрывающий железнодорожный путь. Увлечённый своей яростью и сосредоточенный на Марке, преследователь даже не заметил, как опасно приближается препятствие.

Дрезина со всей своей скоростью врезалась в шлагбаум. Дерево затрещало, а преследователь, стоявший спиной к шлагбауму, налетел на него всем телом. Раздался глухой удар, и шлагбаум разломился надвое, осыпавшись щепками. Мужчина с кистенем вылетел с дрезины, как марионетка, и приземлился на обочину, катясь по земле.

Марк мгновенно вскочил на ноги, не тратя ни секунды, и схватился за рычаг. Теперь дрезина вновь устремилась вперёд, всё быстрее оставляя позади шум и возню преследователей.

Марк въехал в железнодорожное депо, чувствуя, как дрезина замедляет ход, и с облегчением наблюдая, как ворота медленно закрываются за ним, защищая от погони. Однако его внимание быстро привлекла тень, мелькнувшая у ворот. Пятеро человек из Союза Гавриила Архангела, среди которых был и Дэмьен, всё-таки успели проскочить вовнутрь.

Марк стиснул зубы, понимая, что его убежище оказалось временным. Он остановил дрезину и выскочил из неё, потеряв при этом своё пенсне, которое уже второй раз за время его пребывания в Кембридже упало в самый неподобающий момент. Он повернулся и увидел, как пятеро юношей с недобрыми улыбками приближаются, их лица полны уверенности и злости.

Один из них, высокий и с решительным выражением на лице, произнёс:

— Попался?

Другой, чуть более взволнованный, пробормотал:

— Сукин сын...

Марк, скрестив руки на груди, посмотрел на них с едва сдерживаемой театральностью. Сигарета, давно потухшая, покачивалась в его пальцах, когда он с издевкой произнёс:

— Господи, не мог бы ты что-нибудь предпринять в виде исключения? — он замедленно оглядел их, добавив с усиливающимся пафосом: — Во веки веков!

И в тот момент, как его слова эхом отозвались в тишине, послышался странный звук — резкий, почти невидимый, но он был сразу же подтверждён результатом. С неба, как по заказу, прозвучал ответ, который, казалось, заглушил всё вокруг:

— Мог бы!

Тот же высокий парень, который был готов уже сделать шаг вперёд, почувствовал, как что-то холодное пронзило его шляпу. Мгновенно головной убор взметнулся в воздух, а на его месте осталась лишь дыра, сквозь которую просветился воздух. Пуля, едва заметная, пронеслась прямо по его голове, сбив шляпу, но не причинив ущерба самому человеку.

Все стоявшие вокруг дрезины «архангелы» как по команде подняли глаза, и их взгляды одновременно зафиксировались на крыше железнодорожного депо. Там стояли те самые 15 рабочих, которым Марк когда-то передал револьверы. Все они, как по сигналу, нацелили оружие на своих бывших противников, собравшихся вокруг дрезины. Воздух затих, и перед каждым из присутствующих встала некая угроза, чётко осознаваемая и прочувствованная.

Марк стоял в центре, не скрывая своей довольной улыбки. Он наслаждался моментом, словно зритель, наблюдающий за театральным представлением, в котором всё пошло по его сценарию. Он издал тихий смешок, словно намеренно подчеркивая, как далеко зашёл в этой игре, и, не меняя интонации, громко объявил:

— С сегодняшнего дня Союз Гавриила Архангела я объявляю закрытым и распускаю всех его членов!

Его слова эхом разнеслись по депо. От его уверенности все вокруг напряглись. Он наклонился в сторону Дэмьена, который стоял немного в стороне, и снова громко сказал:

— Просьба довести это до сведения всех заинтересованных в этом лиц!

Дэмьен выглядел ошеломлённым, но его глаза продолжали гореть яростью, в то время как остальные только стояли, пытаясь понять, как реагировать. Марк повернулся к остальным, указывая на каждого из них взглядом, и с едва сдерживаемым сарказмом спросил:

— Согласны или есть возражения?

Тишина длилась секунду, казавшуюся вечностью. Никто не произнёс ни слова, и Марк, как всегда, не упустил возможности воспользоваться этим моментом. Он снова шагнул вперёд и, не сбавляя громкости, спросил:

— Нет? Тогда тех, кто «за», прошу обнажить головы.

Никакие шляпы не были сняты. Все пятеро оставались стоять, не двигаясь. В их глазах можно было читать не столько смирение, сколько глухую, почти дикие решимость. Но Марк уже знал, что игра окончена — они проиграли, и это было ясно даже без слов.

Марк, заметив, что никто не собирается снимать шляпы, слегка нахмурился и сказал уже не таким громким, но всё равно уверенным тоном:

— Будем голосовать поимённо.

Он сделал паузу, чтобы дать всем время осознать серьёзность ситуации. В это мгновение, когда тишина накрыла всех, вдруг раздался выстрел — один из рабочих выстрелил в стену прямо над головой одного из «архангелов». Камни кирпичной стены осыпались, и пыль взвилась в воздух. Марк, не двигаясь, быстро и внимательно осмотрел место, откуда раздался выстрел, а затем, повернув голову, с учительским упрёком произнёс:

— Товарищи, так дело не пойдёт. Не надо тратить патроны попусту, всё-таки не в солдатиков играете, а революцию готовитесь свершить!

Его голос звучал уверенно, с лёгким оттенком иронии, как у человека, который привык объяснять очевидные вещи тем, кто не способен их понять. Казалось, что он разговаривает с детьми, не осознающими всей серьёзности ситуации. Он стоял, подняв одну руку в жесте, характерном для ораторов на сцене, как будто перед ним была аудитория, готовая слушать его наставления. Его взгляд был сосредоточен, а слова звучали с особым нажимом, словно он пытался вложить смысл в каждый звук.

— Если вы будете растрачивать ресурсы на всякую мелкую шваль, то на тех, кто действительно представляет угрозу, уже не останется сил! — громко произнёс он, сжав кулак и резко подняв палец к небу. — Запомните это, товарищи! Революционный фонд не бесконечен! — произнёс он ещё тверже, будто отдавал приказ. — Мы не можем позволить себе бездумно тратить его на пустяки!

Марк стоял на месте, уверенный в своей победе, и взглядом внимательно обвел всех стоящих вокруг. Каждого из «архангелов» он оценивал, словно выстраивая их в линию перед собой. Он пристально смотрел на Дэмьена, на его бледное лицо, и его взгляд был холодным и проницательным, как взгляд старого охотника, который выискивает слабое место в своей добыче. Затем его глаза переместились к остальным — эти молодые, так хорошо одетые, но такие опасные люди, выглядели теперь не столь уверенными. Он смотрел на каждого из них, и, как будто размышляя, что их ждали впереди, добавил с абсолютно спокойным, но решительным тоном:

— А теперь приготовиться всем покинуть союз!

Его голос прозвучал громко и чётко, как приказ. В нем не было ни малейшего колебания, только твёрдость и уверенность. Словно он сам был властелином этой ситуации, а каждый из его противников — всего лишь пешка в его игре. Он снова оглядел их, как если бы заставил их почувствовать, что у них нет иного выбора, как лишь подчиниться. И в этот момент наступило молчание — напряжённое и затянувшееся.

Марк чуть приподнял подбородок, а его взгляд стал ещё более острым. Он подождал, пока все не осознали сказанное, и потом чуть громче, добавив ещё большей уверенности в голосе, сказал:

— Повторяю, всем покинуть союз, немедленно! — повторил он, словно подтверждая серьёзность своих намерений.

И вот, как будто под его волевым влиянием, один за другим они начали снимать свои шляпы, фуражки и кепки, создавая тишину, которая наполнила атмосферу. Каждый из них, в какой-то момент, перестал быть лидером своей группы, а стал просто ещё одним человеком, вынужденным признать поражение.

Марк окинул взглядом всех пятерых «архангелов», стоящих перед ним, и его глаза блеснули удовлетворением. Он смотрел на них так, как учитель смотрит на своих учеников, когда те, наконец, выполнили задание, и теперь он может с гордостью констатировать, что все было сделано по правилам. Взгляд его был спокойным и властным, как у человека, который знает, что справедливость на его стороне, и он добился своей цели. Он чуть наклонил голову, словно проверяя, что каждый из них понял: теперь они — не более чем обыкновенные люди, потерявшие свою прежнюю силу.

Затем, не давая им времени на размышления, он поднял голову вверх, словно приглашая всех присутствующих к вниманию, и произнес громко и уверенно:

— Запишите единогласно.

Слова Марка, произнесенные громким, уверенным голосом, прозвучали как финальный аккорд, завершивший этот напряженный момент. Каждое слово он произнес с таким намерением, что они звучали не просто как приговор, а как последняя точка, на которой завершались все их попытки сопротивляться. Марк стоял, словно высеченная статуя, его взгляд был спокоен, но полный силы, и каждый его жест, каждое движение не оставляло сомнений: здесь и сейчас он полностью контролирует ситуацию.

Рабочие железнодорожного депо, стоявшие за спинами своих товарищей, держали своих противников на мушке, не давая им ни малейшего шанса на сопротивление. Их лица были спокойны, но холодные, как сталь. Их решительность, их спокойствие в глазах говорили о том, что они были готовы действовать без колебаний, если кто-то из «архангелов» осмелится сделать шаг в сторону. И те, кто стоял перед ними, прекрасно понимали, что любые попытки сопротивления приведут лишь к быстрому и решительному финалу.

Пять «архангелов» стояли перед Марком, и каждый из них внутренне ощущал, как его гордость тает, как пламя, которое раньше горело в их глазах, теперь исчезает. Все пятеро со злобой взглянули на него, их лица исказились от гнева, но они понимали: сопротивление бессмысленно. Возражать было нечего. Марк стоял перед ними, без тени страха, словно их действия ничего не значили для него.

Сначала один из них медленно снял шляпу, потом второй, затем третий — все, словно по указанию, начали в молчании надевать свои фуражки и кепки, словно пытаясь скрыть своё унижение под маской своего прежнего аристократичного облика. Но никто из них не мог скрыть тот укол горечи, что ощущался на каждом их лице. Лишь тяжелое молчание и стальные взгляды рабочих депо в ответ наполняли атмосферу сдавленным напряжением.

С выражением обиды и внутренней ярости, они направились к воротам депо. Шагали неуверенно, их осанка сгибалась под грузом этой унизительной реальности. Все попытки сохранить достоинство, все их прежние претензии на власть и значимость сейчас рушились в тот момент, когда ворота перед ними начали открываться, позволяя им покинуть это место.

Как первые люди, изгнанные из Эдема, эти пятеро юношей-лоялистов, носивших кличку «архангелов», двигались вперёд, оставляя позади все те идеалы, которые когда-то были их путеводными звездами. Их шаги были тяжёлыми, словно они несли на себе груз глубокого разочарования и утраты, и каждый из них был полон горечи и оскорблений, что не могли исчезнуть. В их движениях чувствовалась беспомощная борьба с собственной судьбой, с осознанием того, что изменить ход событий уже невозможно. Тяжёлые ворота железнодорожного депо с грохотом захлопнулись, и только после этого рабочие убрали оружие — ведь их враги, как сказал бы Велимир Хлебников, уже «легли в свои гробы».