Дикий-дикий Восток... (гет)

Стараясь держаться безлюдных переулков мы без приключений добрались до небольшого здания в глубине одного из тихих и спокойных кварталов. На дорогу у нас ушло около часа и чем дальше мы отходили от здания Оперы, тем сильней нервничал Эрик.

— Что-то не так? — уточнила я, когда мы зашли в нужный дом через черный ход. Второй этаж… Третья настенная деревяшка слева… Есть ключи!

— Здесь все… Чужое. От дома далеко…

Я практически силой затащила Эрика в прихожую и он, сгорбившись, навалился на стену, медленно сползая по ней на пол. Поняв, что происходит явно что-то не то, я осторожно села рядом с ним. Надо помочь ему как-нибудь, но как?

Я вспомнила, как Хосе приучал к себе и своему дому свою собаку. Верный достался ему маленьким полуторамесячным щенком, который первые несколько дней в чужом доме только и делал, что выл, стремясь заползти в какой-нибудь угол. Как Эрик сейчас… Жопа койота, что же я натворила? Нельзя было его вот так вот вытащить из привычного подвала, где он всю жизнь прожил, в незнакомый район и, более того — в незнакомый дом. Понятно же, что ему сейчас… страшно?

— Эрик, тише. Все хорошо. Не все чужое, не все. Я ведь не чужая? Я рядом с тобой, здесь…

Он вдруг подался вперед, прижимаясь ко мне и утыкаясь маской в макушку. Нервное, частое дыхание стало немного спокойней.

— Я… Спасибо. Наверное, стоит осмотреться, где мы оказались в итоге, не так ли? Я так понимаю, что ты здесь до нынешнего дня тоже не была.

Было видно, что он стремится скрыть неловкость. Вздрогнул, когда я взяла его за руку. Весь дрожит. Надо заварить чая. Если он тут есть. Филипп использовал эту квартиру в ситуациях, когда надо было предоставить кому-то из приезжающих инкогнито деловых партнеров что-то вроде гостиницы. Сомневаюсь, что тут есть еда…

Еды не было. Ничего страшного — позже сюда обязательно заглянет Филипп, которому станет известно о проверке в подвалах сразу же, как только он появится в опере. Есть я пока что не хочу, Эрик, надо полагать, тоже — все-таки перекусить мы успели. Другое дело, что через пять-шесть часов все равно захочется, а денег у нас нет… Вот же попали! Ладно, в самом крайнем случае, я смогу стащить у какого-нибудь раззявы кошелек. Наверное. Хорошо воровать у нас мог Хосе — я не отличалась особыми талантами в этой области.

Мы медленно, держась за руки, обошли квартиру, заглядывая во всех комнаты. Их тут было четыре. Три спальни, гостиная… Кухни не было, но в гостиной была плитка и шкафчик с посудой. В этом шкафчике нашелся чай, кофе и немного галетного печенья. С учетом того, что галеты могут храниться очень долго — можно считать, что ужин у нас будет.

Эрик сообщил о том, что устал и о том, что ему хотелось бы отдохнуть. Возражать я не стала — у нас обоих за сегодняшний день было слишком много нового, следовало это как-то переварить, обдумать, ну и… Поэтому, после пары чашек горячего чая и легкого ужина из галетного печенья мы разошлись по комнатам. Я взяла из книжного шкафа в гостиной детективный роман, а Эрик отправился спать в выбранную им комнату. До меня донесся скрип ставень и задвижек — ему, кажется, тяжело спать с открытым окном.

Ночью до меня доносились странные звуки. Как будто кому-то не спится и этот кто-то то ворочается, то ходит по комнате, то тихо раскачивается взад-вперед, сидя на стуле. Когда хождения, раскачивания и ерзания на кровати сменились глухими всхлипами, я решила, что происходит что-то неладное.

— Эрик, — постучав, я тихонько приоткрыла дверь. — Я слышала, что ты не спишь. Можно зайти?

— Да, я… входи. Пять утра — самое подходящее время для разговоров, не так ли? — раздалось в ответ привычным, спокойным голосом. На мгновение я уже было решила, что все эти звуки из-за стены мне просто почудились, приготовилась переброситься парой дежурных фраз, извиниться и уйти, пока не прогнали, но тут взгляд упал на руки Эрика, нервно комкающие одеяло. Губы под маской дрожали, да и сам он трясся, словно в лихорадке.

— Если в это время кто-то не спит, так почему бы не поговорить? — отозвалась я. Привычного желания говорить много и долго не было. Сев на край постели, я повернулась лицом к Эрику и протянула вперед руки, накрывая его ладони своими. Горячие, потные, дрожащие ладони. Лихорадка?

— Так и знала, — вздохнула я, вставая и собираясь хоть как-то, да убаюкать этого несносного призрака. Видимо, он опять неадекватно что-то воспринял, или же напридумывал себе что-то, но в следующий момент он вцепился в мою руку.

— Жози… Пожалуйста…

— Ложись, — я мягко выпростала руку из цепких пальцев Эрика, после чего наклонилась к нему, накрывая одеялом. — Сейчас принесу попить и сразу вернусь, обещаю.

Прежде, чем он начал возражать, я выскочила в коридор. В гостиной, кажется, был графин. И чашки. Вымыв все нужное и набрав воды, я вернулась в комнату Эрика. Он к тому моменту успел сесть на кровати, вжимаясь спиной в угол.

Я поставила графин и чашки на столик рядом, я села на край кровати и протянула руку к голове Эрика, но он вздрогнул и сжался в комок, стараясь прижаться спиной к стене как можно крепче.

— Ну что ты… Я ведь не враг… Я ведь не обижу, — тихо произнесла я, но руку убрала. — Ты не спишь, почему?

— Я не знаю, — прошептал он. — Я не могу. Здесь… Не могу. Все… Все такое… Почему ты меня оставила? Я думал, что смогу привыкнуть, я привык бы рядом с тобой… Привыкну, если ты будешь рядом, ты… Не бросишь… — он облизнул пересохшие губы и невидящим взглядом уставился сквозь меня.

— Я поняла, — я спокойно протянула руку вперед. От прикосновения он вздрогнул, но не отстранился. Когда я притянула его за плечи к себе, обнимая — задрожал сильней.

С великим трудом удалось залить в него две чашки воды, постоянно удерживая от падения трясущееся тело и тщательно следя за тем, чтобы не захлебнулся и не разбил посуду.

— Эрик, я все понимаю. Я не уйду больше, обещаю. Просто не сообразила вовремя, что тебе будет тяжело здесь из-за…

— Я привыкну. Обещаю, что привыкну. Только немного времени, прошу. Совсем немного — и даже смогу уехать с тобой на край света. Только будь рядом… не оставь… Только люби, прошу… Ради тебя на все, что… Лишь не убегай… Жози…

Только час спустя стихло это бессвязное бормотание, напоминающее бред, и Эрик забылся беспокойным сном. Немного подумав и решив, что лучше так, чем сидеть неизвестно сколько на стуле или же оставить его одного, невзирая на собственные обещания, я осторожно забралась на кровать рядом. Хотела быстро сбегать за одеялом, но в этот момент Эрик проснулся. Так мало… Почему он не заснул нормально?

— Жози… — при виде меня его губы изогнулись было в улыбке, но вместо нее получилась какая-то страдальческая гримаса.

— Я здесь, рядом. Сказала же, что буду рядом. Я люблю тебя, — тихо прошептала я, протягивая руку вперед и запуская пальцы в спутавшиеся каштановые волосы. — Все хорошо, все будет нормально, я постараюсь тебе помочь…

— Мне не нужно помогать. Все нормально… Я нормальный, — он практически сорвался на отчаявшийся крик. Приник ко мне, как ребенок, уткнулся лицом в плечо и часто-часто задышал. Пальцы с силой стиснули мои запястья, а все тело снова начала бить крупная дрожь. — Что со мной… Почему… Это… Со мной…

— Эрик… Просто дыши. Ровней. Вдох, выдох. Давай, — прижавшись к нему в ответ, я вспомнила, что делал обычно папа, когда попадались пациенты, которые именно боялись. Он называл эту болезнь каким-то сложным словом, которое я не запомнила, но запомнила, что надо делать.

Надо было увести Эрика обратно в подвалы театра. Нормальный он… Да никто не будет нормальным, если всю жизнь живет в подвалах! И можно, конечно, привыкнуть к другой жизни, но когда постепенно, а не сразу с головой в незнакомый какой-то дом, а до этого по улицам! Понятное дело, что ему теперь плохо. А еще… Еще он боится, что я его оставлю. Не оставлю, глупый! Я ведь люблю тебя, а когда любят, то не бросают. Если ты не сможешь привыкнуть и уехать со мной, то я останусь здесь. В опере или под ней — неважно. Но мы все равно будем вместе…

Все это я шептала ему, сидя рядом. Закутав нас в одно одеяло так, чтобы получился своеобразный кокон. Вроде как если спрятаться под одеяло, то чувствуешь себя в безопасности. Не знаю, сколько мы так просидели, но скоро он снова заснул. На этот раз крепко. По-настоящему. Будем надеяться, что когда проснется, будет чувствовать себя лучше.

Филипп явился ближе к обеду. Принес продуктов и сообщил о том, что полицейские готовятся к операции по захвату Призрака. Дескать, Леду высчитал, что все убийства совершаются в определенный период времени. Более того — Филипп, верней, его люди, без моей помощи нашли девушку, которая является сейчас любовницей Жерара Карье, а значит — и следующей жертвой. Все, что требуется: вовремя остановить и поймать Жерара, вдобавок — при этом Эрик должен находиться как можно дальше от театра. Ну все понятно — не может же он быть в двух местах одновременно, а если даже не выгорит с поимкой Карье, то будет понятно, что это точно не Эрик и он может выйти из подполья. Ну, или не выходить, но только если не захочет, а не потому, что его убийцей объявили.

— Как он? — с тревогой спрашивает у меня Филипп.

— Ну… Не очень, сам понимаешь, — вздохнула я. Молодой человек протянул руку и потрепал меня по макушке.

— Зато у меня есть хорошие новости: все твои документы у меня. А, да, копия контракта: как твой опекун, я подписал его без твоего присутствия, потому что тащить тебя в театр сейчас и оставлять Эрика без присмотра явно будет плохой идеей.

Я бережно взяла из рук Филиппа бумаги и застыла, как вкопанная, когда увидела сумму, прописанную в моих гонорарах.

— Ого! А дядя Колетти предлагал мне в три раза меньше.

— А я тебе об этом сразу сказал, — Филипп закатил глаза. — Уж извини, Жози, но для выживания в наших городских джунглях нужно не попадать белке в глаз из лука, а знать всему настоящую цену.

— Странный ты. Есть ведь то, что цены не имеет. Дружба, любовь… Воздух.

— Я имел в виду именно материальную сторону нашей жизни, глупенькая.

— Ничего я не глупенькая, — возмутилась я и надулась.

— Так, все. Обиды побоку. Мир? Я побежал, а то дел, как обычно, по горло. Еды вам принес… Вещи забыл, но можете поискать в шкафах: здесь явно найдется что-то чистое и бесхозное. Кстати, а чьи на тебе штаны надеты?

— Это Эрика. И рубашка тоже его, — махнула рукой я, ставя на плитку чайник.

— Кхм… — Филипп покраснел.

— Ну платьев на меня у него в подвале не было, а сценический костюм жал, что мне еще было делать? — возмутилась я.

Филипп рассмеялся. Потом торопливо попрощался со мной и ушел восвояси. Я слышала, как в замке повернулся ключ, но на всякий случай еще и проверила дверь. Закрыто.

Возвращаюсь к Эрику. Он все так же сидит на кровати, стискивая руками одеяло.

— Кто приходил? — тихо спрашивает он у меня.

— Филипп. Принес продуктов, но я не знаю, что с ними делать. Если не собираешься питаться сырой крупой — придется что-нибудь сообразить. Пойдем?

Окна в гостиной я предусмотрительно закрыла наглухо. Сейчас надо постараться и отвлечь его от мрачных мыслей. Сделать это можно только если заставить заняться каким-нибудь делом, ну и говорить с ним.

— Нет… Нет…

— Но я же есть хочу! — жалобно ною. Если заставить его заботиться о ком-то, то меньше времени будет тратить на панику. Кажется, это работает, потому что уже полчаса спустя он жарит на сковородке что-то ароматно пахнущее, при этом разговаривая со мной на отвлеченную тему.

Я стараюсь быть рядом. Целовать, гладить, просто держать руку на плече, обнимать… почему-то сейчас мне кажется, что мое присутствие рядом — единственное, что удерживает его, не дает скатиться к беспросветному отчаянию. Иногда его руки дрожат. Иногда зубы начинают выбивать какой-то странный, нечеткий ритм. Он замирает, прижимает руку к груди, закрывает глаза и словно боится пошевелиться. Если сказать ему в этот момент, что все хорошо — он поверит, пусть и не до конца. Поверит и продолжит готовить, говорить, как ни в чем не бывало.

Завтрак, верней, обед, проходит в какой-то напряженной, нервной обстановке. Всеми силами стараюсь отвлечь его, предлагаю почитать вместе книги, поиграть в какую-нибудь игру типа шахмат… В какой-то момент вилка выскальзывает из трясущейся руки Эрика и падает на пол. Что-то меняется в его лице после этого. Он смотрит на свою трясущуюся руку.

— Нет… Не сейчас… Пожалуйста… Не сейчас… — тихо шепчет он, сжимая и разжимая кулаки. — Не сейчас... — со свистом вдыхает и выдыхает воздух.

— Эрик, — я встаю было, намереваясь подойти к нему.

— Мне… Нужно отойти… — он проходит мимо меня быстрей, чем я успеваю его остановить.

Хлопает дверь ванной, а потом грохочет что-то, будто падает. То есть, кроме Эрика там падать нечему. Схватив нож, кидаюсь к двери ванной и пытаюсь, просунув нож между косяком и дверью, поддеть крючок. Кричу, зову Эрика, чтобы отозвался. Когда ответом мне служит болезненный стон, рука срывается и вместо ножа остается только его обломок. Машинально сую руку в карман рубашки, чтобы взять нож, но натыкаюсь на странную коробку. Как я раньше ее не заметила — сама не понимаю. Достаю. Читаю название препарата. Складываю «два и два» в голове.

— Эрик! — от одного лишь удара ногой дверь распахивается. Потом я буду радоваться, что она не слетела с петель и не вылетела вместе с куском стены, но это будет потом. — Эрик…

Он лежит на боку, лицом ко мне. Из глаз льются слезы, а с губ периодически срываются стоны. Голова запрокинута, руки прижаты в груди, а все тело словно сведено судорогой. При виде пачки с таблетками его лицо искажает гримаса отчаяния. И без того жуткое, оно сейчас становится таким, что я бы убежала, но если я убегу, то ему никто не поможет. А если и я не помогу?

* * *

На несколько часов ему самому удалось поверить, что это всего лишь паника. Именно это подумала, судя по всему, Жози, так как не отходила от него ни на шаг, разговаривала и пыталась отвлечь от дурных мыслей. Зачем он в это поверил?! Он ведь знал, что так будет…

Это должно было произойти еще там, в лесу, после того, как упала Жози. Он был напуган и растерян, но почему-то судороги не начались. Может быть, все дело в том, что состояние ужаса было тут же вытеснено куда более сильными и светлыми эмоциями. Но ночью… Он думал, что все произойдет ночью. Это было бы хорошо, потому что Жози ночью спит и она бы не увидела этого… Но и тогда пронесло. В следующий раз приступ начал накатывать за столом и он, почувствовав, что в этот раз никакой отсрочки не будет, едва успел скрыться в ванной. И вот сейчас дверь распахивается и на пороге замирает Жозефина. А он лежит и не то что сказать — пошевелиться не может. Только чувствует, как льются из глаз слезы.

Вот так все и закончилось. Так… Почему? За что с ним так? Только кажется, что он счастлив и вдруг все становится хуже некуда. Ему было плохо без друзей — появились Жози и Филипп. Ему было плохо без любви — Жози ответила взаимностью на его чувства. И вот сейчас все рушится и он снова, снова останется один. Лучше умереть сейчас… Умереть… Здесь. Пока он еще не один.

Жози снова и снова зовет его по имени. Он вдруг ощущает, что к телу, а следом — к одной из рук возвращается способность двигаться.

— Все хорошо. Все хорошо, — быстро говорит ему Жози, когда он распахивает глаза и, хватая ртом воздух, пытается ей что-то сказать. — Ты сможешь проглотить таблетки?

Пытается кивнуть, но шея практически не слушается. Но девушка его понимает, поскольку ему помогают проглотить круглые пилюли и приносят воды запить.

Боль все такая же сильная, но он может теперь без проблем дышать, немного говорить. Чувствует, что сердце теперь бьется, а не безуспешно пытается вытолкнуть из себя кровь. Вместе с этим наваливается ужасная слабость. Полностью приступ пройдет только через час, а то и больше. Но сейчас, когда Жози растирает сведенные болезненной судорогой руки и ноги, когда отводит его в комнату и укладывает на кровать, укутывая одеялами, он понимает: она не испугалась. Хотя название препарата ей наверняка знакомо.

Лекарство оказывает привычное, отупляющее воздействие. Говорить нет сил. Но надо… Надо, наверное… Слезы все еще льются из глаз, Жози осторожно вытирает их и, взяв его лицо в руки, начинает привычно много говорить.

— Никогда так больше не делай, понял?

— Хорошо… Я не буду… Я привыкну, привыкну. Я не опасен… Мне больно, но я не могу двигаться, когда такое, я не ударю тебя и не сделаю еще что-то плохое, — перебивает он ее. Вскрикивает от боли и до крови кусает губы, запрокидывая голову. Все еще пытается что-то сказать, попросить, чтобы не уходила, чтобы побыла… Рядом. Жерару всегда было противно, когда он вот так… Мама не кривилась. Она осторожно укладывала Эрика на кровать и растирала сведенное в судороге тело. Сам он себе во время приступа помочь не мог ничем. Приходилось лежать по несколько часов и ждать, пока отпустит. С Жози проще…

— Эрик, все хорошо. Просто не надо было это скрывать от меня. Я бы сразу тебе помогла. Или бы проверила, чтобы ты взял с собой лекарства. Хорошо, что в этой твоей рубашке коробка завалялась.

— У меня во всех так. Кроме той, что на мне…

— Я поняла, — девушка села на край кровати и притянула его к себе. — Где болит, говори.

Мягкие, теплые руки начинали бегать по его телу каждый раз, когда сводило мышцы. Удивительно, но сразу после того, как пропала судорога, он закрыл глаза и забылся глубоким и спокойным сном. Самым удивительным было для него обнаружить по пробуждении, что девушка все еще рядом. Все еще с ним. Не бежит с криками вроде «урод, еще и псих», а снова принимается укорять за то, что сразу обо всем не рассказал. По ее мнению, подобная реакция на сильные нервные потрясения — это так, не повод бросать человека. Она либо святая, либо в Новом Свете какие-то другие понятия об опасности тех или иных отклонений нервной системы. Спрашивает, чем ему помочь. Он плачет, не зная, что ответить. Легче будет только дома. Пусть даже не в подвале, а хотя бы в здании оперного театра, или на прилегающих к нему улицах. А здесь все чужое. А он так долго не был где-то, кроме дома, что теперь…

— Эрик, надо продержаться несколько дней. Тебе сейчас нельзя в театр.

— Я знаю, — тихо отвечает он. Крепко сжав своими руками ладошки Жозефины, просит ее остаться рядом.

— Мне это поможет… Поможет успокоиться. В детстве всегда легче становилось, когда кто-то рядом, когда я знал, что мне помогут. Потом мама… Если это Жерар, то за чем он ее убил? За что он так с ней, со мной, с нами… Без нее все стало совсем плохо. Три десятилетия в темноте… В душе… Тоже темно… Но ты… Не бойся меня, не бойся…

— Точно… В детстве! Ну конечно… — Жозефина что-то пробормотала себе под нос, потом сказала что-то вроде «я сейчас». И вихрем унеслась в гостиную. Эрик закрыл глаза, стискивая в кулаках простынь и крепче закусывая губы. Она сейчас вернется. Надо успокоиться, понять, что она вернется, и тогда никаких судорог не будет. И боли не будет. Только поверить…

— Иди сюда, — открыв глаза, он обнаруживает, что девушка притащила из гостиной диванные подушки и пару пледов. Заметив удивленный взгляд Эрика, она набросила плед на стол рядом с кроватью и принялась обустраивать внутри некое подобие лежанки. — Забирайся.

Он послушно заполз под стол, чувствуя себя одновременно и последним идиотом, и… что он успокаивается. Лежа в этом маленьком убежище головой на коленях у Жозефины он рассматривает узоры на внутренней поверхности столешницы и вспоминает, как сам обустраивал примерно такие же «домики» когда-то.

— Откуда ты знаешь? — сейчас Жози ему кажется чудесной волшебницей, которая вдруг взяла и прочитала его полузабытые воспоминания о прошлом.

— Можно подумать, я в детстве вигвамы из подушек не строила, — фыркнула та, перебирая его волосы. — Ну как ты?

— Хорошо. Теперь все действительно хорошо… — он чувствует, как уходит панический страх перед незнакомым местом. Чувствует, что ему снова хочется спать. Это нормально. Это даже хорошо. И все остальное тоже хорошо. Жози осталась рядом. И даже помогла ему. И еще наругала за то, что сразу все не объяснил, ведь, по ее мнению, тогда можно было бы обойтись куда меньшей нервотрепкой.