Решайся! (гет)

Пущу всё на самотёк, как всегда… На той стороне, меня может ждать ещё большее разочарование. Что изменится, если рассказать всё Мику? Скорее всего, она покрутит пальцем у виска, обозвав меня сумасшедшим… Не лучше ли оставить всё как есть, попытавшись насладиться оставшимся временем?

Я опустил голову, загипнотизированно уставившись на огонь. Весь мир вдруг качнулся, оставляя только пламя, жадно пожирающее брёвна. Размылись очертания окружающего, детали исчезали, звуки приглушались, оставляя в сознании лишь видение моста, объятого пламенем. С громким хрустом и глухим деревянным стуком, мост рухнул, осыпаясь догорающими обломками в темноту бездны.

— Вот и всё… , — прошептал я про себя, с мрачным удовлетворением, — Будь как будет…

Тряхнув головой, прогоняя наваждение, я сфокусировал взгляд: костёр, который всего минуту назад гордо стоял, теперь окончательно прогорел и рухнул внутрь себя. Обугленные бревна рассыпались, вспыхивая последними языками пламени, а тлеющие угли осыпались в золу, потрескивая. В воздух поднялся густой дым, смешанный с искрами, словно костёр испускал последний вздох…

Вокруг началась какая-то суета. С соседнего бревна вскочила Ульяна, обернувшись на меня, задорно крикнула:

— Не зевай, а то картошки не хватит! , — она бегом бросилась на другую сторону поляны, к мешкам.

Влетев в толпу, собравшуюся возле них, Ульяна вступила в борьбу с пионерами из младших отрядов за обладание самой большой картофелиной. Физрук, нахмурившись, подошёл к костру, подгребая рассыпавшиеся угли поближе друг к другу, порыкивая на младших, которые, галдя и смеясь, толкались у костра.

Я не спеша поднялся, также направляясь к мешкам. Мику отложила гитару, вставая с места, подойдя ко мне:

— Сеня, возьмёшь мне тоже?

— Хорошо…

Дождавшись, когда можно будет подойти к мешку, я взял пару картофелин и присев у костра, положил их в угли, между нескольких других. Интересно, как мелкие будут опознавать, где чья? Ответом мне послужили несколько десятков пар глаз, пристально смотрящих, на костёр. Я усмехнулся, присаживаясь на бревно.

— Над чем смеёшься? , — Мику повернулась в мою сторону.

— Как они следят каждый за своей картошкой, боясь даже моргнуть. Готов поспорить, когда придёт время её доставать, кто-нибудь попытается увести картошку у соседа, посчитав, что она крупнее…

Она посмотрела вокруг, приглядываясь, улыбнулась:

— Точно…

Подошла вожатая:

— Мику, ты можешь ещё что-нибудь сыграть?

— Конечно… , — она обернулась, вопросительно глядя на меня.

— Иди… , — я кивнул.

Мику умчалась на другую сторону поляны, беря гитару и выдавая первые аккорды. Я запрокинул голову, смотря на небо. Уже стемнело, на небе виднелись первые звезды, прикрыв глаза, я снова вздохнул, размышляя о том, что время ещё есть, что, у меня ещё есть шанс всё рассказать Мику. Рассказать ей о себе, о том, что я чувствую… Но где-то, в глубине души, ещё не сформировавшееся до конца, не осознаваемое, зрело горькое, неумолимое осознание: Я не смогу…

Тишина продлилась недолго, началась какая-то суета, гам, визги — младшие отряды, выкапывали из костра картошку, ругаясь, толкаясь, выясняя кто чью взял. Я только усмехнулся — истинный дух пионерского лагеря… Наконец, когда суета немного поутихла, я подошёл к костру и быстро вытащил две, обжигающих руки, картофелины из горячей золы. Перекатывая их с ладони на ладонь, добравшись до своего места, бросил картошины на землю и присел на бревно.

Мику тут же потянулась к одной из них, но едва коснувшись горячей кожуры, резко отдёрнула руку, дуя на обожжённый палец:

— Ай!

— Аккуратно, горячая же…

Спустя несколько минут, когда картошка остыла, кое-как почистив её, я откусил кусочек:

— Соли бы…

— Держи, Сёмка, — сидевшая рядом Ульяна, протянула коробок, — Мог бы и подготовиться…

— Спасибо, запасливая ты наша… , — я приоткрыл коробок и постучал по нему указательным пальцем, посыпая картошку.

— И мне посолишь? , — попросила Мику. Я протянул коробок, посыпая картошку.

— Эй, всю соль там не съешьте! , — Ульяна протянула руку, забирая коробок…

Закончив с трапезой, подгоняемые командами вожатых, отряды построились. Физрук разворошил остатки костра, тщательно залив тлеющие угли водой из вёдер. Мы двинулись в обратный путь. Уже совсем стемнело, лунный свет практически не пробивался сквозь густые кроны деревьев. Вожатые подсвечивали дорогу фонарями, перекликаясь, следя, чтобы никто не отстал и не потерялся. Внезапно, над головами, гулко ухнула сова, и я почувствовал, как чьи-то дрожащие пальцы вцепились сзади в мою рубашку. Обернувшись, я увидел Мику — она прижалась ко мне, крутя головой, широко раскрытыми глазами, всматриваясь в темноту:

— Сеня, это что было?

— Сова… Или филин…

— Она так страшно кричит?

— Никогда раньше не слышала?

Мику отрицательно покачала головой, обогнала меня, пойдя впереди.

Лес закончился, мы вышли на открытое поле, залитое мертвенно-бледным лунным светом. В низинках скапливался туман, стелился над травой, мерцая серебристым сиянием. Вдали уже виднелся забор лагеря. Вожатые погасили фонари, разговоры вокруг стали громче, оживлённее, послышались взрывы смеха, эхом разлетающиеся над полем.

Пройдя через ворота на территорию лагеря, находясь в свете фонарей, я обернулся к Мику, и у меня непроизвольно вырвался смешок. Всё её лицо — особенно вокруг рта и носа — было в пятнах сажи, Мику сначала недоуменно нахмурилась, потом, приглядевшись ко мне, рассмеялась вместе со мной, показывая пальцем на своё лицо:

— Я тоже так выгляжу, да?

— Ага, боевой раскрас тебе к лицу, — я кивнул, — Пойдём умываться?

— Пойдём… Боевой раскрас?

— «Коммандо» смотрела?

— Ааа… , — Мику расхохоталась, и придвинувшись добавила, — Ты весёлый парень, Салли… Поэтому я убью тебя последним…

Отсмеявшись и оглянувшись по сторонам, она сказала:

— Пойдём, тут по дороге к музклубу, как раз умывальники есть, умоемся.

— Идём…

Мы свернули с основной дорожки и, пройдя здание клубов, свернули на полянку с умывальниками. Поглядывая друг на друга, подсказывая, где ещё надо умыться, мы вытирали остатки сажи с лица:

— У тебя ещё немного здесь… — я протянул палец, указывая ей на подбородок, Мику кивнула и, зачерпнув воды, потерла его пальцами, наконец окончательно очищая лицо…

— Полотенца нет… , — пробормотал я.

— В музклубе есть, пойдём.

Подойдя к музклубу, достала ключи, отпирая дверь и, обернувшись, улыбнулась, направляясь в подсобку:

— Сейчас…

— Ага…

Захлопнув за собой дверь и включив свет, я только сделал шаг в сторону кресел, как из подсобки появилась Мику, с полотенцем в руках, протягивая его мне. На щеках Мику, явно от холодной воды, играл лёгкий румянец. Я вернул полотенце:

— Спасибо.

— Не за что… , — взяв полотенце, вытираясь, она снова скрылась в кладовке, спустя несколько секунд, высовываясь наружу:

— А что мы делать будем?

— Ммм, — протянул я, — Твои предложения?

— Музыку послушаем?

— Давай.

Мику снова скрылась в кладовке, гремя чем-то, возвратилась, держа в одной руке магнитофон, а в другой — пакет с иероглифами. Я встал, помогая ей, забрал магнитофон, разматывая провод, втыкая его в розетку. Мику, достав из пакета кассеты, задумчиво перебирала их, подняла на меня глаза:

— У меня тут всего пару кассет с музыкой, остальное — минусы моих песен, может до моего домика сходим? У меня всё там…

— Да ставь, что есть…

Она взяла одну из кассет, вставила в магнитофон, нажала на кнопку. По комнате поплыла мелодия. Я вернулся к своим размышлениям...

Мику, присев рядом, несколько секунд пристально разглядывала меня:

— Сень, что-то случилось?

— М? , — очнувшись от своих мыслей, я повернулся к ней, — Нет-нет, всё в порядке…

Она взяла меня за руку, переплетая пальцы, покачала ладонь из стороны в сторону:

— Ты как будто не здесь…

— Извини…

— Ты опять начинаешь извиняться, Семен, — она с укором посмотрела на меня, — Что случилось?

— Ничего… , — я нервно улыбнулся, — Просто… Не важно, мои тараканы…

— Иногда надо с кем-то поделиться… , — Мику запрокинула голову, глядя в потолок.

— Поделиться?.. , — как я объясню ей, кем являюсь на самом деле. Рассказав сейчас свою историю, я разрушу то, хрупкое, что успел создать за эти дни, — Иногда, лучше оставить кое-что недосказанным…

— Мику помрачнела, опустив голову, глядя на меня:

— Это твой ответ?

— Ответ?

— Я про наш дневной разговор. Ты… не готов? , — она распахнула глаза, замерла, не дыша.

Дыхание перехватило. Сердце отчаянно заколотилось, отдаваясь в ушах глухими ударами. Всего одно слово — и всё закончится… Но… не сейчас…

— Нет… Это просто мысли вслух. Я обязательно дам тебе ответ, когда буду уверен, — выпалил я скороговоркой.

— Хорошо… , — выдохнула Мику, прикрывая глаза, — Я буду ждать…

Она разжала пальцы, отпуская мою руку, вновь уставилась взглядом в потолок, задумчиво говоря:

— Иногда бывает тяжело, иногда кажется, что всё вот-вот рухнет, и ты ничего не сможешь с этим сделать… Но случается что-то неожиданное, незначительное на первый взгляд, и всё меняется. Весь мир воспринимается с точностью до наоборот.

— Ты о чём?

Мику подтянула ноги на кресло, обхватив их руками, положила подбородок на колени:

— Была ситуация… , — она смотрела куда-то вдаль расфокусированным взглядом, — У меня дома, в Японии, когда я совсем впала в отчаяние…

— Расскажешь?

Мику кивнула, прикрыла глаза и заговорила:

— Я очень поругалась в школе, к нам, после нового года, перевелась девочка, она из семьи, которая как-то относится к императорской семье, хотя император у нас сейчас ничего не решает, у нас премьер-министр… И она перевелась к нам в школу, в наш класс. А у меня, в старшей школе, только отношения с одноклассниками наладились. Сначала всё нормально было, потом Никушими узнала, что я — хафу, ну и началось — стала меня обзывать, что я — никто, а она из императорского клана, пакости стала всякие устраивать… Потом, стала других подговаривать, чтобы со мной никто не общался, это мне девочка из другого класса рассказала…

— Подожди… А другие одноклассники что, своего мнения не имеют?

Мику вздохнула:

— Я же сказала — она из семьи, имеющей отношение к императору, у нас все ещё сильна клановая система, ребята не захотели ссориться с представительницей такой могущественной семьи… Так вот, учебный год закончился, ещё и результаты экзаменов вывесили — я лучшая в классе оказалась, по профильному предмету…

— Профильному?

— По вокалу…

— По вокалу? У вас в школе профильный предмет — вокал?

— Сеня, я же учусь не в обычной школе, а в школе искусств. В моем классе, профильный предмет — вокал, в других — хореография, рисование и так далее…

— Ясно…

— Так вот, Никушими, она совсем разозлилась, обзывала меня по всякому, толкала, задирала, выкинула в окно мою сумку… Я расплакалась, убежала из школы, и пошла в парк… Пришла, села на скамейку и плакала. Было так обидно — меня ненавидят за то, что я в чём-то лучше, хотя, по её мнению, я ничтожество, человек второго сорта. Как будто я не заслуживаю даже права на эту малую победу. Я была в отчаянии, не понимая, за что меня так презирают…

Из-под прикрытых век, по щеке Мику скользнула вниз слезинка, сверкнув искоркой в свете лампы. Я потянулся было приобнять её, но одернул себя, Мику, поведя плечами, продолжала:

— И вот, я сидела в парке и плакала, тут услышала, что со мной кто-то говорит. Это была какая-то девушка — она так тихо и незаметно подошла, спросила, что у меня случилось, а я всё ей выложила… Она меня как-то быстро успокоила и посоветовала не отчаиваться, сказала, что всё наладится, и, что, хотя мне сейчас тяжело, это временно. Что всё, рано или поздно, заканчивается… Что надо продолжать идти к своей мечте, несмотря ни на что… И вроде бы такие простые глупые слова, но мне полегчало. А потом…

Мику поморщилась, словно от головной боли:

— Потом, папа сказал, что ему предложили путёвку в пионерлагерь «Совёнок»… Никушими перевелась… И как-то жизнь наладилась… Я приехала сюда, даже несмотря на то, что я две недели просидела одна-одинёшенька в музклубе, я вспоминала слова той девушки, что это временно и мне становилось легче. А потом, приехал ты...

Она улыбнулась, промокнув ресницы:

— В моей жизни больше нет места отчаянию!

Я горько усмехнулся:

— Красиво звучит… Только вот, Мику, это просто слова.

— Да, слова… Но можно же попытаться следовать им?..

С улицы послышался звук горна. Я поднялся:

— Пойдём?

— Да, надо только магнитофон убрать.

Быстро смотав шнур и сложив кассеты, мы, убрав всё в подсобку, вышли на улицу. Мику, закрыв дверь, взяла меня за руку, заворачивая за угол, обходя музклуб, направляясь в сторону тропинки.

— Вокруг не пойдём? , — спросил я, продираясь за ней, сквозь кусты.

— Нет… , — мы вышли к её домику, — Я сегодня находилась что-то. Спокойной ночи, Сенечка!

Она встала на носочки, потянувшись, быстро чмокнула меня. Подходя к домику, дёрнула за ручку, хмыкнула, доставая ключи и открывая дверь. Не оборачиваясь, зашла внутрь, захлопнув дверь за собой.

Я вздохнул разворачиваясь и чуть не столкнулся нос к носу с Леной, бесшумно подошедшей ко мне спины.

— Лена?! , — я вздрогнул.

— Добрый вечер… , — она стрельнула глазами в сторону домика, — Попрощались уже?

— Да…

Она прищурилась:

— Как настроение?

— Эээ… Спасибо, хорошо…

— Какие планы на завтра? , — Лена, прищурившись и криво улыбнувшись, наступала на меня, заставляя пятиться.

— Д-да… К-как у всех… Концерт там… Танцы…

Она внезапно остановилась. Я по инерции, сделал ещё шаг назад.

— Танцы?.. Потанцуешь со мной? , — она распахнула глаза и облизнула губы.

— Я… Я… подумаю…

Лена повернулась к домику, на мгновение замерла перед крыльцом, обернувшись через плечо:

— Я буду ждать…

За ней захлопнулась дверь. Я выдохнул, потряс головой, ссутулившись, засунув руки в карманы, пнул сосновую шишку, лежащую на дорожке и зашагал в сторону площади, размышляя:

Мне не хотелось возвращаться обратно, в эту опостылевшую комнату. Там, я позволил себе угаснуть, превратиться в призрака, который прячется от ответственности, от самой жизни… Но я просто сидел и смотрел, как сгорает и рушится мост, возведенный Мику. У меня, наверное, ещё остаётся призрачный шанс преодолеть эту пропасть, прыгнуть, в надежде на то, что она протянет мне руку, но… Всё имеет свою цену, согласен ли я на свою?..

На площади, встретил Славяну, идущую со стороны склада:

— Семён? Ты что так поздно? Отбой уже был.

— Домой иду… А ты?

— Я обход проводила, здания проверяла… Тоже домой иду, — она заперебирала руками по косе, — Спасибо за землянику, пирожное очень вкусное получилось…

— Наверное… — я развёл руками, улыбнувшись, — моё съела Мику.

— Балуешь ты её, — засмеялась Славяна, — Цветы, пирожные…

— О букете тоже теперь весь лагерь знает?

— А как же… , — Славя снова заулыбалась.

Я только вздохнул.

— Спокойной ночи, Сём!

— И тебе, — она пошла в свою сторону, я — в свою…

В домике, я долго не мог улечься удобно, ворочаясь. Наконец лег на спину, уставившись в потолок. Мысли, накопившиеся за день, одна за одной, освобождали голову.

Я лежал, словно в ожидании чего-то, с абсолютно пустой головой, и не заметил, как тихо провалился в сон…