Бедные-несчастные (гет)

1970-е.​

Вышедшая статья произвела фурор в обществе — где бы Рита не появлялась, с кем бы не говорила, обрывок чьего разговора не услышала бы — все обсуждали произошедший инцидент. Кто-то говорил, что Лорда Волдеморта вынудили пойти на подобные действия, им же жестко отвечали, что убийство переходило все возможные границы. Рита буквально чувствовала, что население Магической Британии готово было вот-вот разделиться на две враждующие части — настроение общества походило на набухший гнойник, который с минуты на минуту должен лопнуть.

​Начались беспорядки — участились ограбления, выходить на улицу в одиночестве поздно вечером было опасно. Рита с Гермионой наложили несколько дополнительных защитных заклинаний на квартиру и подумывали о том, чтобы купить еще один замок — нервное, истощающее напряжение передалось и им. В голову лезли ужасные мысли. Хотелось сбежать, спрятаться, только бы не находиться посреди назревающего конфликта.

​Антонин пропадал сутками, но время от времени вырывался и встречал Риту с работы. Теперь они не прогуливались, а трансгрессировали сразу — либо к ее дому, либо к его, если он оставался на ночь и отсыпался.

​Они почти не разговаривали. Бывало, Рита, которая терпеть не могла готовить, что-то кашеваривала и оставляла Антонину. Когда она приходила в следующий раз, то видела, что он все съел. Он же пытался, — Рита видела — не бросаться в самое пекло, оставаться в стороне и не лезть в удавку, которая затягивалась на шее каждого Пожирателя Смерти.

​А, может быть, этого и не было, но Рита хотела быдумать, что Антонин стремился вырваться из порочного круга.

​Напряжение заполнило жизнь до краев — захлебываешься и увязаешь в болоте, из которого не можешь выбраться. Рита не поняла, как так вышло, что она начала жить от утренней газеты до вечернего выпуска, от новости, которую нужно написать, до следующей встречи с Антонином.

​Каждый ее день начинался и заканчивался тревожным ожиданием. Она не знала, ожиданием чего, и боялась задумываться. Словно кто-то завел ее, и она механической балериной танцевала, несмотря на происходящее вокруг, пока не кончится заряд.

​Никаких мыслей. Никаких размышлений. Никаких планов на случай неприятности — Рита не могла себе позволить думать, что что-то идет не так.

​(В ее жизни все шло не так с того момента, как в ней появился Антонин Долохов).

* * *

​Небольшая, темная гостиная в доме Эйвери. Антонин устало развалился в кресле, хозяин замер за его спиной у окна, а Том устроился на диване напротив. Нога на ногу, задумчивый, хмурый взгляд — слишком много мыслей, слишком мало времени на действия.

​— Что с Философским камнем? — Антонин нарушает повисшее между ними молчание. Он закрывает глаза — не хочет ничего видеть. — У меня чувство, что те месяцы, которые я провел в России, были зря.

​Том не отзывался несколько долгих, мучительных минут.

​— Зря, — наконец, тихо выдохнул он. — Это не Философский камень. Он превращает металлы в золото, но лишь на короткое время — всего три дня. А еще не не обрел своего главного свойства: бессмертия. Николай Чайкин оказался недостойным.

​Корявая, болезненная усмешка тронула губы Антонина.

​— Или же недостойным оказался ты?

​Он не должен был этого спрашивать. Том терпеть не мог ошибаться. Но еще сильнее он ненавидел, когда его не только ловили на ошибке, но и указывали ему на нее.

​— Антонин, — с угрозой в голосе проговорил он.

​Антонин распахнул глаза. Продолжил злобно, резко:

​— Я рисковал жизнью, не смог проститься с умершими родителями, стал тем, за чьей головой направили профессиональных боевиков, и все ради какого-то блестящего камушка?

​— Если бы они смогли найти настоящий Философский камень, либо… если бы мы не утеряли его возможностей, сейчас бы не было столько проблем, — повысив голос, отозвался Том. Антонин резко поднялся, и тот последовал его примеру.

​— Неужели ты надеялся создать неуязвимую армию, как княгиня, чтобы никто не посягнул на твою власть? Испортившиеся отношения с Министерством, твои бесстрашные выходки в последнее время — неужели ты, всегда осторожный, верил в то, что какой-то камень справится с твоими проблемами?

​— Да, я ошибся! — яростно крикнул Том. Его глаза залились красным, и казалось, что его лицо утратило человеческие черты. — И теперь буду разбираться с последствиями своей ошибки.

​— Я больше не желаю в этом участвовать! — рявкнул Антонин и резким движением дернул вверх рукав рубашки, обнажая Темную метку. — Сотри ее. Я ухожу.

​Одно мгновение — всего одно мгновение — Том смотрел на него ошарашено, так, будто он все еще был Томом, а не Волдемортом. Но секунда — и его лицо приняло безэмоциональную маску.

​— Эту метку не свести. Либо смерть, либо членство Пожирателя Смерти. Ты сделал свой выбор.

​Антонин яростно вскрикнул, схватил с небольшого кофейного столика вазу со стоявшими в ней цветами и швырнул в стену за Волдемортом. Она пролетела в нескольких миллиметрах от его головы, но он не шелохнулся.

​В его пальцах быстро, почти мгновенно появилась волшебная палочка — ни единого слова, легкий взмах рукой, и тело Антонина скрутила дикая боль. Он повалился на землю и как будто отключился — пришел в сознание лишь тогда, когда пытка прекратилась.

​— Не смей повышать на меня голос, — тихо, но оттого более угрожающе проговорил Волдеморт. — Не смей подвергать мою жизнь опасности. Я давно уже не тот Том Риддл, которого ты знал. Я — Лорд Волдеморт. Я — твой Повелитель. И я требую, чтобы ты уважал меня.

​Антонин отвернулся. Он слышал, как Том вышел прочь из комнаты. Рана нестерпимо ныла. Он не чувствовал боли во всем теле, как должно было быть после Круциатуса: все его чувства, ощущения и мысли сконцентрировались во вновь разорвавшейся ране под ребрами.

​Кровь пропитала рубашку. Антонин не шевелился. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он услышал и понял, что к нему кто-то подошел. Это был Эйвери. Он осторожно поднял рубашку и что-то тихо прошептал — холод окутал рану.

​— Я думаю, что Николай Чайкин сумел создать Философский камень в его истинной ипостаси, — тихим, увещевательным тоном начал Эйвери. — И что мы утеряли его свойства. Знаешь, когда? — Антонин не отвечал и никоим образом не показывал, что слышит его. — У тебя удивительное ранение. Никто из тех, кого я знаю и кого мы привлекали в помощь, не встречал подобного. Ты почти умер. Иногда я даже думаю, что ты умер. Тогда Том велел использовать свойства Философского камня на тебе. После этого ты очнулся. Не приобрел бессмертие — мы пытались все рассчитать так, чтобы у тебя просто появился шанс восстановиться, — и, видимо это нарушило что-то в устройстве камня, — Эйвери замолчал и что-то теплое и влажное легло на рану. — За последние годы очень много всего поменялось. Мир, мы — давно уже нет ничего, что было в прошлом. Тебе пора понять это и перестать цепляться за минувшие дни. Ты больше никогда не встретишь Тома Риддла. И Лорд Волдеморт больше никогда не встретит Антонина Долохова. Мы давно уже другие люди в других обстоятельствах. Тебе нужно уяснить это и решить, чего ты хочешь. Уйти? Скажи мне об этом, и я попробую повлиять на Волдеморта, чтобы он позволил тебе сбежать и позорно прятаться всю оставшуюся жизнь, а не убил в ту же секунду, как поймёт, что ты предал его. Или, если ты взрослый человек, а не третьекурсник Антонин Долохов, возьми ответственность за принятые решения.

​Эйвери поднялся.

​— Я тоже скучаю по мальчишкам, которых знал. Но я нашел в себе силы принять мужчин, в которых они превратились, — Эйвери тяжело, устало вздохнул. — Я отправлю весточку Уолдену. Нужно снова подлатать твою рану.

​Антонин слышал, как тихо закрылась дверь. Он сделал глубокий вздох. Выдох. Собрал в кулак всю свою волю и заставил себя подняться. Мир перед глазами кружился, но он стиснул зубы и пошел прочь из дома Эйвери. За ним тянулся кровавый след.

​Неудачная трансгрессия — Антонин чувствовал, что его рана надорвалась еще сильне. Он опустил взгляд — из кровавого месива к его грудине тянулись черные полосы.

​От невыносимой боли его вывернуло. На несколько минут Антонин привалился к углу дома, пытаясь отдышаться. Ему казалось, что его магия утекает из организма вместе с кровью.

​С хрипом втянув воздух, Антонин побрел прочь от фонаря. Качаясь, пугая прохожих — какой-то маггл что-то прокричал о Скорой помощи. Антонин ускорился, завернул за угол, пересек черту и оказался в магической части улочки.

​Знакомый дом. Знакомые очертания расплывающегося перед глазами образа — возвращающаяся с работы Рита с бумажным пакетом с продуктами в руках.

​Она его заметила — смешно округлился рот. Продукты выпали из рук, и она бросилась к нему, но так и не добежала: послышались хлопки и появилось несколько незнакомых Антонину людей. Один из них схватил Риту и приставил волшебную палочку к ее горлу. Он обернулся — и Антонин узнал в нем аврора, который пустил в него то чертово проклятие.

​— Ну здравствуй, воришка. Наконец ты дал о себе знать, — на русском прохрипел он.

​Антонин почувствовал удар со спины, и холодная, терпкая боль расползлась по позвоночнику. Казалось, он чудом не потерял сознание — сил почти не осталось.

​Аврор взмахнул волшебной палочкой, что-то проговорил, и черные полосы потянулись от грудины Антонина к нему.

​Это были магия и жизненные силы. Антонин чувствовал, как замедляется его сердце, как с каждой секундой слабеет организм. Он обессилено повалился на землю, продолжая смотреть на аврора, казалось, напитывавшегося его силами.

​Он держал Риту.

​Рита.

​Антонин с трудом поднял как будто налитую свинцом руку и притянул к Темной метке. Дотронулся до нее и взмолился.

​Он взмолился о том, что его услышит Том Риддл. Он надеялся, что в последний раз Том протянет ему руку помощи.

* * *

1947.​

Спустя две недели поисков их троица сумела выйти на замок. Когда вдалеке на холме показались величественные каменные очертания, Гермиона взмахнула руками, радостно закричала и засмеялась. Антонин завторил ей и хлопнул Тома по плечу — наконец-то то, ради чего они прибыли в Албанию, показалось перед глазами. Бегом они втроем бросились вверх, сминая ботинками высоко поросшую зеленую траву, и вскоре оказались у величественных ворот.

​После долгого бега у Гермионы из-под свитера вылетел кулон — разломанные песочные часы в золотой окаймовке. Она поспешно спрятала его, словно стыдясь, но Том и Антонин успели заметить странной формы украшение. Они молчаливо переглянулись и, сбросив вещи, одновременно упали на землю, тяжело дыша. Волосы Гермионы растрепались. Том, не задумываясь, завел несколько кудряшек ей за ухо. Когда он понял, что сделал — поспешно отдернул руку. И Гермиона, и он залились румянцем.

​Антонин притворился, что не увидел ничего необычного.

* * *

​Ночевать решили в замке. Его изучение шло медленно — нужно было проверять каждую комнату на заклинания и ловушки. Расстелили спальные мешки в каменном коридоре, в который через высокие тонкие окна падал слабый лунный свет. Ночью Гермиону мучали кошмары: она шептала имена Гарри и Рона, ворочалась, а потом и вовсе подскочила с криком.

​Она тяжело дышала. Слезы замерли на ее глазах, и она поспешно вскочила и бросилась к выходу. Том ушел за ней — через приоткрытые двери Антонин видел, что они долго беседовали. В какой-то момент Гермиона оттолкнула Тома, что-то ему закричала и сдернула с шеи кулон, кинув в него. Лунный свет упал на его удивленное лицо.

​Гермиона плакала. Том что-то спросил, но она не ответила и бросилась прочь, вниз по холму. Босые ноги почернели от земли. Том поспешил за ней.

​С тех пор у них появился общий секрет, и они отдалились от Антонина. Уходили вдвоем, работали тоже вместе, оставляя его одного. Медленно день тянулся за днем.

* * *

​В то время магическое общество Албании переживало не лучшие свои времена. Образовывались группки странников — волшебники зарабатывали на жизнь, показывая фокусы магглам и путешествуя от одного городка к другому. Эти же волшебники, вечерами развлекавшие народ, ночами грабили других колдунов. Одна из таких «стай» добрела до открывшегося и ранее не изученного замка. Они были непрочь поживиться лакомым кусочком оставленного умершим родом богатства.

​Это была ночь, когда в Антонине что-то сломалось.

​Он вернулся поздно — попалось несколько сложных заклинаний. Гермиона уже спала, Том что-то выписывал в блокнот, вертя в руках ее кулон. Напряженная морщинка пролегла между его бровей. Антонин уже не спрашивал, чем он занимался втайне от него — знал, что это касалось Гермионы. А то, что касалось ее, Том с недавних пор оберегал до смешного ревностно.

​Они услышали, как внизу разбилась ваза и, переглянувшись и вооружившись волшебными палочками, тихо вышли из комнаты. Том кивком головы велел разделиться, чтобы спуститься в главный холл с разных сторон. Их глазам открылись несколько магов в рваных одеждах, копавшихся в сундуках. Небольшая схватка — быстрая, корявая, почти нечестная, и они были оглушены. Том принялся их связывать, а Антонин отправился осматривать соседние комнаты, куда могли проникнуть остальные. Его отвлекла разбившаяся посуда — он выскочил обратно в холл и увидел вокруг Тома осколки. Его висок расчертила капля крови. Он сражался с более взрослым магом — видимо, главарем их группы.

​Наверху закричала Гермиона. Антонин тут же бросился к ней. Несколько упущенных ими волшебников добрались до этой комнаты: один связывал ее руки, другой сидел сверху и пытался заклеить ей рот. Антонин оглушил его, второго не успел — тот перекатился с палочкой на готове и направил в него заклинание. Антонин принялся обходить его, подталкивая к двери. Гермиона поспешно пыталась стянуть тугую веревку с кистей, но у нее ничего не получалось. Она с отчаянным рыком попробовала разгрызть ее — безрезультатно.

​Антонин выбил противника из комнаты и стремительно приблизился к нему. Мимо пробежал Том. Они перебросились всего одним взглядом — взглядом благодарности. Антонин защитил его женщину. Женщину своего друга.

​Вор был близок к перилам. Одно из его заклинаний полоснуло Антонина по лицу — дикая боль пронзила лоб, и кровь залила глаз. Антонин яростно взмахнул палочкой, и заклинание сбило вора с ног — оступившись, он ударился спиной о перила. Проклятие оказалось настолько сильным, что он не сумел устоять на ногах и перевалился через перила.

​Глухой удар о пол. Как будто кто-то скинул мешок, а не человека.

​Антонин, вмиг осознав произошедшее и уже зная, что он увидит, бросился к перилам. Конечности незнакомца неестественно вывернуты. Голова разбита. 

​По обе стороны от Антонина остановились тяжело дышащие Том и Гермиона. Они смотрели на умершего волшебника всего минуту — ровно столько потребовалось, чтобы осознать его смерть и принять ее. А потом Том велел им собираться: они в срочном порядке стирали все следы своего пребывания в замке и покидали Албанию.

​Когда Антонин впервые убил человека, в нем что-то сломалось. Казалось, его судьба сделала вираж и стремительно понеслась в Адское пекло.

​Он убил человека.

​И он не жалел об этом, потому что защищал женщину.

​Он убил человека.

​(Том кладет руку ему на плечо, когда в предрассветном мареве они спускаются по холму. Бегут прочь от проклятого замка. Его ладонь холодная, но Антонину кажется, что в месте, которого Том касается, расползается уродливый ожог.

​Глотку стянул тугой узел — с первыми солнечными лучами Антонина пронзило страшное осознание: если потребуется, он убьет вновь).