| Название: | At the Brink of the Dawn and the Darkness |
| Автор: | Pax Blank (blank101) |
| Ссылка: | https://www.fanfiction.net/s/4520729/1/At-the-Brink-of-the-Dawn-and-the-Darkness |
| Язык: | Английский |
| Наличие разрешения: | Запрос отправлен |
Не проверялось на грамотность 
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 38
Уставившись на голокарты Мара сидела в командном центре, пока Арко и Джосс подводили итоги мобилизации всех доступных ресурсов, явных и неявных.
Шесть дней, шесть дней, и всё, что они знали наверняка, это где Люка нет. У них не было ни зацепок, ни совпадений. Все наводки обрывались, каждый намёк заводил в тупик.
Один корабль — если только он ещё остаётся на нём — один единственный корабль в Галактике звёзд, планет, спутников, скоплений, туманностей, поясов астероидов и газовых облаков. И что бы ты ни искал, спустя двадцать пять часов ищи это заново, потому что вся вчерашняя информация уже устарела. Никто из привлеченных ими информаторов ничего не знал, все агенты качали вакуум(1), все контакты, все организации. Время... Всем было нужно больше времени... Дайте им месяц, говорили они, шесть недель, и, если держать ушки на макушке(2), может быть, всего лишь может быть...
Но если верить Риису, у Мары месяца не было. Возможно, у неё не было и половины этого срока. А дни уходили. Это была работа внутри работы внутри работы. И даже сами Повстанцы, похоже, не знали толком о деятельности собственных отдельных групп. Они могут потратить месяц на преследование отдельных отрядов мятежников, пытаясь подобраться к нужному, чтобы получить хотя бы крупицу информации, могут выделить значительную часть флота для слежки за ними, и всё равно ничего не узнать. Куда смотреть? Как найти группы, для которых незаметность стала делом жизни? Как выследить группу, ежедневно ставившую на карту всё, только чтобы остаться неуловимой? Они были слишком разбросаны, слишком разнородны. Ни одна группа не знала точно, что делает другая, и только главное командование с фрегата "Дом-Один" координировало и синхронизировало действия с общей картиной, а разыскивать один этот корабль она могла с тем же успехом что и "Осу".
Ежедневно они проводили совещания командного состава утром, днём и поздно вечером, где подводили итоги дня — пусть и немногочисленные — и определяли следующие шаги... а часики тикали, а совещания продолжались...
Несколько дней назад после язвительного приглашения Мары впервые на брифинге появилась Кирия Д'Арка, и с тех пор присутствовала на каждом, демонстрируя неослабевающую озабоченность. И как бы Маре не хотелось выгнать её, она прекрасно помнила, что именно она пригласила её — не всерьёз, конечно, но, если Мара сейчас что-нибудь скажет, Д'Арка поймает её на слове и призовёт к ответу.
Поджав губы, она вернула взгляд к парящей над столом голографической карте. Ей действительно нужно перестать отпускать комментарии не по делу — видимо, на посту регента не следует язвить: все воспринимают всё сказанное тобой в точности как есть.
К досаде — или к благодарности, в зависимости от настроения Мары в конкретный момент — в соответствии с пожеланиями Мары Д'Арка до сих пор безупречно выполняла свою роль, маскируя отсутствие Императора, независимо от своего личного несогласия. Решение не предавать это огласке уже было принято, хотя убедить Д'Арку было не просто. Она хотела обратиться к Королевским Домам, открыв всё за пределами уровня разведки и военного командования, заявляла о необходимости дать всем понять, что именно поставлено на карту. И даже когда она сдалась, ей всё равно удалось сделать последний меткий выпад, заявив, что хорошо понимает, как это будет неловко для находившихся в Квенне — нельзя просто взять и объявить, что потерял Императора.
И всё же, когда она, согласилась, наконец, это было сделано в полной мере. Она посещала государственные мероприятия и встречи и вообще — что удивительно — прилагала все усилия, чтобы стабилизировать ситуацию.
И, как оказалось, стабилизация Империи оказалась её сильной стороной, поскольку Д'Арка была неплохим стратегом, в политическом смысле. У неё не было ни интереса, ни склонности к военному делу, и она без малейшего колебания подчинялась Маре в организации флота и сборе разведданных. Но в политическом плане у неё был намётанный взгляд и острый ум, позволявшие гасить разные мелкие пожары, которые Мара, и в лучшие времена — а не то, что сейчас — отличавшаяся вспыльчивостью и отсутствием дипломатичности, решила бы просто арестовав всех причастных, видных, влиятельных, высокопоставленных и так далее, и побросав в изолятор с тем, чтобы Люк разобрался с ними позже, если... когда вернется.
Так они дополнили друг друга, Д'Арка и Мара. И Мара не могла не задаться вопросом, что об этом новом событии шепталось в зеркальных залах огромного дворца теми немногими, кто знал правду. Женщина, считавшаяся всеми фактической супруга Императора, и его официальная жена, Императрица, сидели за одним столом и вместе держали Империю в его отсутствие... пусть и неохотно.
Решения приняты, силы и средства перераспределены, совещание завершилось, все серьёзны, взгляды опущены, задумавшиеся. Ответов не было ни у кого — не в такие сроки. Уставшая до предела, Мара отправилась обратно в апартаменты Люка в Южной башне. Нейтан шёл следом, всё такой же замкнутый и отстраненный, каким стал с самого начала, молча переживая свой личный кошмар, затерянный в собственном мире вины и страданий.
А Мара совершенно не представляла, что ему сказать. Уставшая и оцепеневшая, с ноющим желудком, она не знала, что хуже: не знать ничего или знать правду.
Наконец, спустя несколько минут молчания, Мара попыталась произнести вполголоса:
— Ты поел уже?.
Не поднимая глаз, он покачал головой, и они прошли еще около минуты, прежде чем он тихо сказал:
— Нет. С завтрака. А ты?
Он так редко стал говорить, что Мара обернулась и несколько секунд просто ошеломлённо смотрела на него, прежде чем наконец ответила:
— Нет. Я не очень голодна. У меня желудок узлом завязался.
Он взглянул на неё и понимающе спросил:
— Ты ещё и не выспалась?
Она помотала головой:
— Нет, а ты?
— Несколько часов, — сказал он рассеянно, — если ты хочешь, чем-то помочь...
— Нет, — твёрдо ответила Мара. На самом деле она боялась, что даже одна упущенная минута может стать разницей между жизнью и…
Не дав Маре довести эту мысль до конца, Нэйтан вздохнул:
— Тебе надо отдохнуть, Мара, иначе ты никому не поможешь. Почему бы тебе не зайти сейчас? Я могу дать тебе что-нибудь...
Они были возле малоиспользуемого медпункта Нейтана в Северной башне, поэтому Мара согласно кивнула.
* * *
На привычной территории своего кабинета Нейтан, как всегда, превратился в непревзойдённого медика. Из закрывающегося на ключ небольшого стенного шкафчика он достал таблетку:
— Я дам тебе пропоксил. Если потребуется, я могу сразу же отменить эффект уколом.
Он протянул маленькую таблетку и налил в стакан воды, одновременно машинально взял с рабочего стола портативный медицинский сканер и запустил сканирование.
Мара закинула таблетку в рот и взялась за стакан. Внезапно Нейтан решительно протянул руку, удерживая её.
— Ты её проглотила? — в его тоне было что-то такое, что остановило раздражённый ответ Мары.
— Выплюнь, — быстро сказал Натан, — сейчас же.
Подчинившись, Мара хмуро взглянула на таблетку:
— Какого хатта, Нейтан?
Он не обратил внимания на резкий тон Мары, его больше интересовало повторное сканирование... затем третье.
Отложив, наконец, сканер, он подошёл к двери, окинул взглядом пустой коридор и закрыл её перед телохранителями Клема, ожидавшими возле медблока. Когда Нейтан вновь вернулся к Маре, он выглядел более оживлённым, чем она привыкла видеть в последние дни.
— Так... хорошо,.. — Нейтан замешкался немного, как бы не зная, с чего начать, — ...до того как я тебе это скажу, нужно, что бы ты сделала две вещи.
Слегка покачав головой, несколько секунд Мара пристально смотрела на него, набираясь терпения:
— Ладно, как скажешь.
— Думаю, для начала мне нужно, что бы ты присела, — Нейтан вытащил стул из-за стола, — потом обещай мне, что когда я тебе всё расскажу, ты останешься сидеть.
Мара села, и прищурившись наблюдала, как Нейтан вернулся к столу и присел на край. Он помедлил ещё пару секунд будто бы что-то прикидывая — Мара могла поклясться, что расстояние до двери. Наконец, он вновь обратился к ней с привычной, хорошо знакомой улыбкой, делавшей его похожим на маленького зверька в свете фар спидера, и как-то неуверенно сказал:
— ...Поздравляю?
Слишком уставшая для загадок Мара несколько секунд пристально смотрела на него. Моргнув пару раз, она, наконец, выдала едва ли самый внятный ответ:
— ...Что?
— Поздравляю.
Мара попыталась подняться, но Нейтан, отступая назад, выставил ладонь, словно вытянутая рука поможет ему сбежать к двери.
— А-а-а! Сиди, сиди, сиди!
— Ладно, заканчивай эти игры, о чём, съешь тебя сарлакк, ты говоришь? — совершенно не в настроении Мара уставилась на Нейтана. Но он просто молча смотрел, ожидая, что она поймёт... и постепенно до неё дошло.
В шоке раскрыв рот, она тяжко осела. От переполнявших её эмоций Мара не понимала, что сказать или почувствовать. Ощущая, как кровь отхлынула от лица, она наклонилась и, опираясь локтями на край стола, закрыла лицо руками:
— Ооо...
— Итак... я предполагаю, что это совершенно не планировалось, верно?
Мара посмотрела на Нейтана сквозь пальцы:
— Что думаешь?
Он сконфуженно пожал плечами:
— Не знаю. Не часто мне приходится сообщать подобные вещи.
— Нет-нет, нет, — Мара собиралась с силами, — нет, я была осторожна.
Нейтан в ответ снова пожал плечами:
— Уверен, что это так. Но ты молода и здорова, а природа порой так же решительно настроена остаться непокорённой, как современная медицина — сдержать её.
— Нет, погоди, серьезно,.. — слова разбежались, и она просто замотала головой.
— Извини, но сколько бы раз ты не говорила "нет", это всё равно будет "да". Ты беременна — приблизительно восьмая или девятая неделя, хотя это не совсем моя компетенция. Возможно я кого-нибудь порекомендовал бы, но... — он отвёл взгляд в сторону, потом вернул обратно, — учитывая... текущую ситуацию, я не уверен, что сейчас стоит разглашать эту информацию.
На Мару обрушился целый поток новых вопросов, хотя она не успела ещё переварить первый, и до сих пор не имела представления, какой она в этот момент должна быть, что должна чувствовать. Однако, она была совершенно уверена, что масштабы возможной реакции Кирии Д'Арка не должны были быть тем, что сейчас больше всего крутилось у неё в голове.
Заметив, что Нейтан смотрит на неё, Мара подняла голову, но на его лице было лишь выражение подлинной, искренней заботы:
— Так что ты хочешь делать?
Волна эмоций захлестнула Мару в этот миг, непреодолимое желание защитить то, о чём всего несколько мгновений назад она даже не подозревала.
— Я очень надеюсь, что ты умеешь хранить секреты, Нейтан Халлин.
Улыбка медленная расползалась по его лицу, и в этот миг он вновь стал искренним, беспечным обаяшкой:
— Ты даже не представляешь, сколько их у меня уже есть, Мара Джейд.
Она почти улыбнулась... и когда она уже думала, что не способна скучать по Люку сильнее, на Мару обрушился новый виток тоски и безысходной боли. В последние дни она всё чаще стала заключать бесконечные договоры с судьбой, в которую совершенно не верила. Любую цену — она заплатит любую цену, чтобы вернуть его, и она знала это.
Теперь она отчаянно хотела вернуть его не только ради себя, но и ради их ребёнка...
Их ребёнок — это казалось ужасающей перспективой во всех отношениях.
Потому что теперь ей нужно вернуть Люка не только для себя и Империи, но и для защиты их ребёнка. Конечно, она может и, ситх побери, защитит его сама, но не так, как с Люком за спиной. Люк защищал бы его наследие и право первородства. А его нужно защищать именно так, иначе он мгновенно превратится в средство реализации чужих амбиций и противодействия им.
Её разум стремительно анализировал происходящее. Она думала, что случилось бы, если бы Рииса не поймали. Если бы его заговор не был раскрыт и оказался успешным. Д'Арка, конечно, всегда подчинится Люку, пока тот жив, но...
Мара задержалась на мгновение, осознавая это. Насколько естественно и очевидно всё показалось в этот момент, словно опустившийся занавес. Пока Люк жив, Д'Арка будет подчиняться его выбору, Мара это знает. Но если его не станет... Д'Арка сильна и умна. Она пользуется поддержкой Королевских Домов. Она — Императрица, в конце концов.
Потребуется бескомпромиссное влияние Люка, чтобы сдержать амбиции её и Дома Д'Арка, чтобы убедиться, что будущее ребёнка в безопасности.
С другой стороны, а хочет ли Мара, что бы у их ребёнка была такая жизнь... жизнь, которую Люк ведёт сейчас, связанная с бесконечными тяготами, требованиями и опасностями? Ведь их ребёнок, ещё даже не родившись, уже находится в смертельной опасности.
Их ребёнок. Закусив губу, Мара слегка вытянулась:
— И что нам теперь делать?
— Знаешь, я понятия не имею.
— Ты не добавляешь мне оптимизма, Нейтан.
— Не волнуйся, я смогу найти несколько рекомендаций...
Мара изогнула бровь:
— Эй, я могу достать какие-нибудь материалы.
Он изобразил свою традиционную смесь уязвлённой гордости и самодовольства:
— Да, но я хотя бы буду знать, что читаю. У меня всё-таки докторская степень по медицине. Мы это изучали.
— Точно уверен?
— Совершенно уверен, спасибо. Просто я из тех врачей, кого обычно зовут вправлять кости, накладывать швы и вообще говорить Императору, что всё, сделанное им сейчас — абсолютно неоправданный риск...
Он прервался, слишком поздно сообразив, что говорит, а Мара опустила голову на руки: сожаление, восторг, страх и горе — всё это в очередной раз пронеслось сквозь неё.
— Мы вернём его, Мара.
Она покачала головой, слабо вздохнув:
— Я просто... в ангаре на том проклятущем фрахтовике, он сказал... он сказал, что рассчитывает на меня... на то, что я найду и вытащу его.
— Он знает, что ты сделаешь всё, что в твоих силах, Мара — это всё, чего он ждет от...
— Нет, я не об этом, — перебила Мара, — я имею в виду... я имею в виду, что он не доверяет мне, я знаю это... я знаю, что он не доверяет мне, так зачем он сказал это?"
Нейтан покачал головой:
— Мара, единственное, что он делал всю свою жизнь, — это пытался привести Империю к какому-то согласию. Всё, что он делал, на что надеялся, и всё, что он пережил, было ради этого. Всегда. Всё то время, что я его знаю, это составляло большую часть его жизни. И он сделал бы всё, чтобы достичь этого, и всё, чтобы защитить это. А сейчас он отдал это в твои руки. А теперь скажи мне ещё раз, что он не доверяет тебе.
— Но зачем ему,.. — мелькнула шальная мысль, и Мара не знала, смеяться ей или плакать... Люк, оттолкнувший её в безопасное место на борту "Осы", знающий, что его поймают, покупающий её свободу своей собственной... А потом он прошептал, ухмыляясь: "Мара! Энакин — его имя должно быть Энакин".
Он знал. Он знал, и он подарил ей этот момент, это знание, это благословение. Она хотела кричать, плакать, смеяться — только бы он вернулся сюда, прямо сейчас. Потому что, будь она проклята, если позволит ему пропустить это. У их ребёнка будет отец, который будет любить и защищать его со всей врождённой отцовской преданностью, которую — она точно знала — Люк отдаст с полной готовностью. Но если... если Люк не вернётся... тогда она будет для него всем. Она будет всем, что, как она теперь поняла, промелькнуло в этих ярких несовпадающих глазах, когда он в последний раз посмотрел на неё с такой верой и страстью.
"Энакин — его имя должно быть Энакин".
Мара взглянула на Нейтана, услышав собственный сорвавшийся голос:
— Это мальчик, так?
— Как ты узнала?
— Люк знает.
Нейтан недоверчиво нахмурился:
— Он знает?
Мара кивнула, сдерживая слёзы застрявшие в горле, хотя её губы изобразили улыбку.
— Умник, — проворчала она и не смогла больше сказать ничего.
* * *
Лёжа на боку на койке, Люк продолжал размышлять о новом направлении, которое всё — всё приобрело после вчерашнего откровения Леи. Он пытался осмыслить это, как-то приспособить это к своему долгосрочному замыслу по-возможности без ущерба.
Сейчас, в этот момент и в этих условиях, публичное признание Леи, что она его сестра, нанесёт непоправимый ущерб её репутации, а вместе с ней и любым шансам Люка удержать умеренное большинство Альянса и реинтегрировать его в Империю.
Потому что остался тот единственный факт, что его цели не изменились, и он должен помнить об этом. У него есть более насущные проблемы, и его цели не поменялись лишь потому, что он прикован в камере.
"Бери контроль, джедай. Используй тех, кто тебя окружает: любого, каждого, всегда, несмотря ни на что."
Он всегда стремился в какой-то момент отделить Мадина от Альянса, всегда знал, что генерал — экстремист Совета, что он и его сторонники будут стоять на пути любого шага Люка к объединению. Но и сам этим пользовался: использовал Мадина для поляризации Альянса, планируя расколоть его на две фракции — умеренных и радикалов.
Империя никогда не сможет просто принять в себя Альянс в его нынешнем виде — пропагандистская машина Империи Палпатина позаботилась об этом. Но если у Люка получится в сознании населения отделить умеренных от радикалов и представить умеренных как политическую, а не боевую организацию, то, по его мнению, при благоприятных условиях он сможет реинтегрировать их — а вместе с ними и лучшие проявления Старой Республики — без лишнего кровопролития. А это дало бы каждому члену Альянса шанс поступить по велению совести, возможность встать на сторону Леи и поддержать политические перемены, воспользоваться шансом на мир.
Но для этого Лея должна остаться не связанной с Люком, иначе её авторитет среди тех, от кого она уже так много требовала, будет потерян. Все изначально попросту сочтут это имперским заговором, а Лею — подсадной, всегда работавшей на эту цель. Но если она сделает так, как он просил, и никому ничего не расскажет... Он хотел бы иметь больше времени для объяснений, но тогда ему пришлось бы раскрыть всё, а сейчас не время и не место, чтобы пытаться убедить её в своих долгосрочных намерениях.
Конечно, он не ожидал, что согласятся все... Но останутся лишь экстремисты. Те, кто настолько фанатичен, что никогда не примет перемирия ни в какой форме — и вот тут-то и пригодится Мадин, готовый собрать их вокруг себя. Люк давал им выбор, но это был выбор "или-или": поддержать мирное решение или осознать, насколько жестокой окажется альтернатива.
Неважно, что там останется, с Мадином во главе это будет действительно подрывная фракция, существенно сокращенное и агрессивно радикальное меньшинство, которое вскоре будет маргинализировано и подвергнуто остракизму. Неприличная, экстремальная крайность, существующая на задворках любого нормального общества — цена за подлинную свободу.
Но сперва, конечно, ему надо подтолкнуть Лею и её сторонников к этой политической позиции в глазах остальной Галактики, а это не так просто сделать сидя в камере повстанцев.
Люк мог расколоть Альянс, он знал, что мог. Он уже настолько далеко завёл его по этому пути, что понадобится лишь самый незначительный толчок. Но события последней недели вряд ли были таковым. По сути, проблема может заключаться в том, что бы удержать его целым в ходе грядущих перемен. Но Лея умна и сообразительна. Он верит в её способность сохранить то, что заслуживает спасения. Он всегда верил в это.
Другая сторона этого плана, то единственное, в чём он всегда нуждался: что-то, что объединит Империю, общественность, политиков и военных. Что-то, что объединит их всех в единое целое и позволит ему направить всеобщее внимание туда, куда будет нужно. Слишком многое осталось от его старого Мастера, сформировавшего мышление и восприятие людей, а ему нужно увести это от тоталитаризма, от Империи и Альянса, постоянно враждующих между собой. Без некоего объединяющего элемента он не сможет двигаться вперёд, он понимает это, поэтому давно уже ищет что-то, что сможет сплотить Империю общей идеей, общим согласием. Что-то, вокруг чего все смогут объединиться. Теперь же обстоятельства взяли верх над ним — он слегка улыбнулся этому — его старый Учитель бесконечно критиковал бы и высмеивал его за то, что он "позволил" это.
Пришло время исправить эту ошибку. То, что ему придётся делать это отсюда, далеко не лучший вариант, но это всё, что у него есть. И хотя сейчас он не имеет возможности повлиять или изменить позицию Леи, неожиданно выяснилось, что у него есть доступ к противоположной стороне этого уравнения — Мадину.
Мадин — динозавр, пережиток прошлого, которому, как и Палпатину, нет места в задуманном Люком будущем. Что, насколько понимал Люк, делает его пешкой, которой можно играть. И да, прямо сейчас все карты на руках у Мадина, но, несмотря на последние полтора года, Люк привык быть в положении проигрывающего, привык действовать с этой позиции, когда есть за что играть и нет запасного варианта, если что-то пойдёт не так. Ещё один урок, хорошо выученный благодаря его старому Учителю.
Именно Палпатин лучше всего выразил эту мысль, когда сказал, что за всё стоящее приходится платить. И первое, чем нужно быть готовым пожертвовать ради истинной цели, — это самим собой. Благодаря Палпатину Люк всегда держал в руках единственную карту, которую его противники, казалось, никак не хотели разыгрывать.
Он настолько долго так жил, что это стало привычным, как компания старого друга. Знакомый ритм, обострённые чувства, возросшая решимость. Он не боялся умереть — как бы не странно это звучало — он действительно не боялся. Палпатин научил его этому своими бесконечными, изнуряющими играми. Но будь он проклят, если сделает это на чужих условиях.
Каким бы динозавром он ни был, несомненно, Мадин — искусный стратег, способный составлять планы на месяцы вперед, до мельчайших деталей организовывать одиночные операции и крупные кампании. Но Люк не станет сражаться с ним на подобных условиях. Не станет. Не здесь и не сейчас. Мадин уже не раз позволял Люку тонко определять ход игры, устанавливать правила, навязывать борьбу на своих условиях. А этими условиями были "всё или ничего", ближний бой, умение думать на ходу. Потому что сейчас это единственное, что у него есть.
Уже сейчас, спустя считанные дни работы с ним, Люк видел, что у генерала вспыльчивый характер. А методичные, упорядоченные, перспективные планы у людей с подобным темпераментом редко удаются в состоянии стресса. В горячке момента, вынужденные думать на ходу, такие люди склонны к эффектным срывам. Возможно, Мадин и является мастером стратегии, но лишь когда у него есть время на планирование, возможность продумать и подготовиться к сотне вероятных сценариев. Однако, Люк готов поспорить, что если он придумает нечто, выходящее за рамки этих планов, у Мадина не будет немедленного ответа.
И, как и в случае с Палпатином, Люк понимал, что у него есть лишь одна фишка для игры — он сам. Но он слишком хорошо знал, как играть в такую игру. Он знал, как принимать удары, а затем обращать их против противника. Всё или ничего — вот единственный способ играть в эту игру.
В действительности, Люк умер в тот момент, когда Мадин схватил его. Он уже потерял жизнь. Даже сейчас он отчётливо помнил видение — тот пустой пузырь, в котором отсутствует Сила. Он сам внутри него и семь человек с точно нацеленными бластерными винтовками на уровне плеч. Он помнил команду "Пли" и подпитывавшую её ярость. Помнил, как в шоке отпрянул, когда слово превратилось в действие, и всё вспыхнуло и разлетелось вдребезги.
Помнил слова Мадина, сказанные когда он впервые пришёл в эту камеру: "...этот ничтожный человек станет смертью Императора, потому что всё закончится только одним способом: что бы ни случилось, ты умрёшь".
В прошлый раз, с Палпатином в камере похожей на эту, Люк потерпел неудачу — он пал.
Он снова услышал слова Палпатина, произнесённые в той камере с язвительной провокативностью: "Чего ты боишься, джедай? Что видишь ты во тьме, когда приходят твои демоны?"
Разъяренный, измученный, находящийся на грани безумия Люк, отчаянно пытаясь ранить хотя бы словами, бросил вызов, проницательно вернув вопрос своему мучителю: "Я знаю, что ты видишь во тьме. Потому что она обжигает, когда ты заглядываешь мне в глаза. Я знаю, что ты видишь во тьме, когда приходит твой демон... Я знаю — это я".
В чём Люк не признался, в чём никогда бы не дал Палпатину убедиться, так это в том, что он видел, когда его кошмары сливались с видениями освященными Силой. То, что он понимал уже тогда. То, что он видел во тьме, когда выл его собственный демон...
В прошлый раз Палпатин победил — это Люк понимал — но только после того, как у него действительно не осталось другого выбора. В прошлый раз им пришлось выносить его на руках, потому что они издевались над ним так долго, что он был не в состоянии ходить. Ещё неделя, и они вынесли бы его в гробу. На этот раз он не сорвётся, потому что человек, запертый в этой камере, не тот, кого внесли в неё. На этот раз он, хатт побери, выйдет отсюда.
Всё, весь опыт, все зацепки могут оказаться полезными... Даже его неудачи. Даже это он превратит в силу. Потому что Мадин — не Палпатин, даже близко. Как и в Империи, он — громила, пристроившийся к важному делу. И будь Люк проклят, если сдастся ему, если сдаст всё, что успел построить. Он использует всё и вся... даже то мрачное время с Палпатином даст ему силы и понимание, чтобы выстоять. Даже из этого он извлечёт, наконец, что-то ценное, чтобы остановить Мадина. А если придётся, если не поможет всё остальное... он обратится к своему демону, ждущему во тьме.
Посмотрев на камеру наблюдения на стене, Люк медленно повернулся на койке. Цепь на его покрытой сильными кровоподтеками лодыжке натянулась, её вес мешал двигаться. Он отвернулся от объектива. Свет не выключался с ночи перед визитом Леи, по-прежнему, его будили каждые несколько часов и тащили к столу, чтобы пристегнуть там. Теперь, лёжа спиной к объективу, Люк просунул руку между краем холщовой койки и тяжелой металлической рамой. В углу рамы был примагничен маленький подавитель, который дала ему Лея. Там, куда он положил его вчера. Люк не стал его активировать — слишком мало времени прошло с её визита. Но он провел по нему пальцами, убедившись, что подавитель на месте. У него ещё не было плана, не получалось собрать воедино разрозненные факты... пока ещё он думал, закрыв глаза...
Он понятия не имел, сколько проспал до того, как с обычным резким толчком воздуха открылась дверь. Люка подняли на ноги, металл цепи оставил новые царапины на его лодыжке. Его опять подтащили к столу, прижав руки, пока пристёгивали наручники к небольшой перекладине, закреплённой в центре тяжёлого стола.
На этот раз вошёл Мадин, спокойно кивнув трём сотрудникам, отошедшим за пределы поля зрения Люка. Двое других заняли позицию по обе стороны двери. Один из них поставил третий жёсткий стул по ту сторону стола.
Мадин сел, положил диктофон на стол перед собой. Люк безучастно взглянул на третий стул, а затем вновь повернулся к нему. Оба долго молчали, наконец Мадин сделал шаг, но Люк не почувствовал в нём особой потребности в продолжении допроса.
— Ваша,.. — Мадин бросил короткий взгляд в сторону, потом вернулся к Люку, — сторонница похоже не так уж старается помочь Вам, как Вы надеялись после её маленького визита... так что пока я позабочусь о Вашем здоровье и безопасности.
Люк молчал, отметив внутренне, что его отношения с Леей не известны даже здесь... Хотя, почему он решил, что Мадин захочет поделиться кусочком своей силы? Не то что бы Люк жаловался — он хотел сохранить это в тайне так же, как и Мадин — за исключением того, что в конце концов Мадин расскажет об этом. Сейчас это было не в его интересах, потому что знание — сила. Но придёт время, когда, озвучив факты, он сможет получить больше выгоды, чем утаив их.
— Я ожидал, что ради Вас она приложит больше усилий, — спокойно продолжил Мадин, — похоже, единственный человек, защищающий Вашу жизнь, не выполняет свою часть сделки. А это очень опасно... для Вас. Тем более, я обещал на следующем заседании Совета представить достаточно доказательств, чтобы суд смог спокойно прийти к правильному вердикту. Может быть, даже и чистосердечное признание.
По последнего стараясь понять, как пойдёт этот конкретный допрос, Люк продолжал молчать. Мадин непринуждённо откинулся на спинку кресла, сжав перед собой руки в кулак.
— Похоже, последние несколько дней ты и сам был немного занят, распространяя слухи среди моих людей. Это мне не по вкусу.
Тэм, понял Люк, едва улыбнувшись, рассечённая губа всё ещё не зажила. Вот почему он не вернулся.
— Слухи, правда... для тебя, Мадин, это всё равно, не так ли? Ты хотя бы у себя в голове чувствуешь разницу? Разве...
Мадин с силой ударил кулаками по столу, заставив Люка умолкнуть.
— Нет, хватит с нас этих маленьких лекций. С этого момента мы говорим лишь о том, о чём хочу я, и ни о чём другом. С этого момента ты держишь рот на замке, пока я не задам тебе вопрос.
Услышав шаги подошедших к нему сзади солдат, Люк напрягся, хотя ничего не произошло. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.
— Тщетный подход, — наконец, чувствуя, что черта подведена, спокойно произнес Люк, — "Я могу сделать это весьма неприятным для тебя, и ты не сможешь меня остановить"... Или как там: "Это может закончиться только одним способом, так почему бы не облегчить себе задачу". Возможно, у тебя и могло бы получиться что-нибудь с этим методом, если предположить, что я не прочитал дюжину статей об использовании этой техники допроса. Но мы оба знаем, что на это потребуется время, а с почти всей имперской армией и, полагаю, некоторым количеством лидеров Альянса за спиной у тебя, похоже, жёсткий график.
— С чего ты взял, что тебя кто-то ищет, будь то Империя или Альянс... кроме тела, конечно.
— Правда? Хочешь попробовать этот подход? Пару дней назад я, пожалуй, согласился бы с этим. Но просить человека, по твоим же словам, считающегося мёртвым, зачитать признание, полученное явно после Квенна, — это уже перебор. Как и то, что ты позволил лидеру твоего Альянса прийти сюда, чтобы поговорить со мной, — Люк пусто улыбнулся, склонив голову набок, — ...это ведь всё ещё твой Альянс? Они ещё не выгнали тебя?
— Я не говорил, что люди считают тебя погибшим на Квенне. Я лишь сказал, что мы можем убить тебя в любой момент, когда захотим.
— НСС — нагнетание стресса и страха(3). Хочешь пройтись по списку? Наверняка ты, когда ещё был имперцем, читал те же пособия по методам допроса, что и я. Мои чуточку свежее, но, зная тебя, я уверен, что ты держал руку на пульсе. Прямой подход. Похоже, пока не работает. А поскольку я знаю, что если всё-таки зачитаю твоё заявление, то подпишу себе смертный приговор, это маловероятно. Очевидно, что по той же причине ты не можешь использовать Стимулирующий подход, и даже Эмоциональный подход явно не сработает. Если требуется информация можно попробовать гордость и самолюбие. Но вряд ли можно заставить меня что-нибудь тебе рассказать только для того, чтобы доказать собственную значимость. Нагнетание стресса и страха? Уверен, ты до этого доберёшься — у нас уже было несколько попыток. Техники депривации(4)... то же самое, но мы знаем, что они требуют больше времени, чем у тебя есть, не так ли? Установить фальшивую личность? Невозможно угрожать мне предположением, что я — кто-то более высокопоставленный и, следовательно, более ответственный, чем я есть на самом деле, так что и это тупик. Добрый и злой полицейский — упомянув сейчас об этом, я просто посмеюсь и избавлю тебя от стыда. Невербальные методы? Уже провалил этот вариант... Я ничего не упустил?
— Личное дело и досье, — холодно сказал Мадин, и Люк кивнул.
— Не нарочно, уверяю тебя. Никакого психологического промаха... но попробуй, не стесняйся.
— Почему я не удивлён, что ты знаешь всё это, — сейчас Мадин тоже играл на аудиторию расставленных по комнате солдат, но для него это был новый приём. Для Люка же играть на большую аудиторию, разговаривая с одним человеком, было образом жизни. Поэтому он чуть пожал плечами:
— Я читал. Я ведь читал о тебе в Имперских архивах. Ты больше похож на... самоучку(5).
— В отличие от тебя, я не боюсь испачкать руки за то, во что верю, если ты это имеешь в виду.
Люк тряхнул головой:
— Не-ет, Мадин, тут не может быть двух вариантов. Ты не можешь обвинить меня в проникновении под прикрытием в твоё собственное подразделение, а потом сказать, что я никогда не пачкаю руки...
Мадин резко ударил его по рукам, но Люк не остановился:
— Или в твоей башке правдивы оба варианта? Всё, что тебе выгодно...
Мадин взглянул куда-то за спину Люка, и его голова мотнулась в сторону от обрушившегося сзади сильного удара. Медленно Люк поднял закружившуюся от удара голову.
Склонив голову на сторону Мадин безучастно наблюдал:
— Дай-ка объясню ещё раз. Больше никаких маленьких лекций — с ними покончено. Мы говорим лишь о том, о чём хочу говорить я, и ни о чём больше. Ты говоришь, только чтобы ответить на мой вопрос. Нарушишь это правило — будет плохо.
— Старые уловки, — покачав головой сказал Люк, — это всё старые уловки, Мадин. Я использовал их. Их довольно часто использовали против меня. Каждый раз вы привязываете меня, расставляете бойцов за пределами видимости, не даёте спать, часами оставляете меня здесь сидеть, а потом приходишь ты и молча разглядываешь. Я удивлён, что ты ещё не поставил меня у стены в позу напряжения(6).
— Старые уловки? — Мадин снова кивнул одному из солдат позади Люка, и тот насторожился... но охранник молча прошёл мимо в сторону двери камеры и поднёс ко рту комлинк.
Люк с сомнением взглянул на Мадина, который с насмешливой полуулыбкой на лице просто наблюдал за ним, чего-то ожидая...
Понимая, что они играют на его нервах и намеренно не спешат, Люк заставил себя дышать медленно, напрягая все мышцы. В конце концов шумно распахнулись двери, и в камеру вошёл военный медик в униформе с медицинской укладкой в руках. Он остановился возле стола и что-то быстро передал Мадину, который положил это на стол. Когда Люк рассмотрел предмет, у него перехватило дыхание.
Это был шприц с грязно-коричневой жидкостью внутри.
Мадин понимающе улыбнулся:
— Что ж, давай начнем новую игру?
Люк не сводил глаз со шприца, а Мадин со холодной убеждённостью продолжил:
— Фармакокинетика. Имперская. Специально для тебя мы приготовили небольшой коктейль. Кальтер немало поработал над ним, можно сказать, это его специальность. Как он мне объяснил, амо-триклиптидин, в сочетании с небольшим количеством чего-то особенного, любезно предоставленного кем-то из твоих людей, чтобы убедиться, что оно работает. SK-17. Мне говорили, что это его единственное название. Узнаёшь? — Мадин взглянул на сжатые в кулаки на столе руки Люка, — вижу, что узнаёшь. А триклиптидин, всегда был имперским фаворитом, не так ли? Кальтер выбирал его очень тщательно. Кальтер?
Сидевший на третьем стуле медик не поднимая глаз озабоченно раскладывал на столе свои инструменты, отстранённо рассказывая:
— Период полураспада составляет примерно сто шестьдесят минут на одну дозу. Воздействует на G-белок, блокирует серотониновые рецепторы, увеличивает амплитуду и время распада тормозных постсинаптических токов. Вызывает интенсивные психофизические реакции. Симптомы разнообразны и включают снижение функции лёгких, нервные и мышечные спазмы, тремор, сильные судороги и припадки из-за гипоксии, гипотермии, патологическую когнитивную спутанность, искажение восприятия и потерю идентичности. Всё это усиливается, если реципиент находится во враждебной среде, в зависимости, конечно, от дозы и переносимости. Более высокие дозы могут вызвать непреодолимые когнитивные сдвиги. Подопытные, которым его вводили в течение нескольких дней, говорят, что этот конкретный препарат вызывает эффект "флэшбэка", который может проявляться годами.
Медик умолк, искоса рассматривая свой аппарат. Казалось, он озабочен более о том, чтобы все инструменты были разложены в идеальной последовательности, нежели о чём-либо ещё.
Мадин жёстко улыбнулся:
— А заодно он заставит тебя говорить правду. Хотя, думаю, ты и так это знаешь... В конце концов, это же имперский препарат.
Люк едва заметно подался назад, подстёгнутое адреналином сердце бешено колотилось. Мадин, опёршись локтем на стол, устроился поудобнее:
— Полагаю, теперь я привлёк твоё внимание?
По-прежнему не глядя на Люка, медик Кальтер подвинул стул поближе. Мельком взглянув на него, Люк намеренно отвернулся, пока тот собирал венозные катетеры и старый портативный медицинский сканер.
— Имеются ли у Вас какие-либо медицинские противопоказания? — наконец, не прерывая работы, спросил медик, — принимаете ли Вы или есть ли в настоящее время в Вашем организме какие-либо другие наркотики? Известно ли Вам, что кто-то из Ваших близких родственников склонен к припадкам? Известно ли Вам, что кто-то из Ваших близких родственников умер в результате аневризмы?
Люк не оглянулся. Он не сводил глаз с Мадина, на краешках губ которого пряталась насмешливая полуулыбка. Двое охранников подошли сзади и стиснули руки и плечи Люка, хотя он и не сопротивлялся: какой смысл?
Он почувствовал укол в тыльную сторону левой руки. Ощутил, как вошла игла, как её движение прекратилось и катетер был закреплён. Он чувствовал, как охранники крепко сжали его, когда шприц с коричневой жидкостью был введён в катетер. Ощутил, как невероятно тёплый раствор потёк по его венам...
Мир сделал один медленный, тошнотворный оборот, и Люк почувствовал, как тихо закружилась голова, когда он медленно моргнул. Наркотик обжигал, как лесной пожар. Он чувствовал, как его начинает покачивать, как он вопреки отказывающим мышцам пытается удержаться в вертикальном положении, ощущал металлический гул, казалось, усиливающийся у него в мозгу.
— Дышите медленно, — равнодушно сказал медик, — не учащайте дыхание.
Всё вокруг поплыло куда-то в даль. С каждой секундой нарастала боль в груди Люка. С каждым ударом сердца становилось всё труднее сохранять вертикальное положение, и он медленно повалился на стол. Дыхание стало прерывистым. Наркотик одолевал его.
Устроившийся на стуле медик позаботился подвинуть и активировать диктофон, а потом спросил:
— Может, у нас получится усадить его?
Сильные руки подхватили Люка сзади и подняли его вертикально так, что он завалился и обмяк на спинке стула. Невероятно тяжёлая голова безвольно обвисла. Неожиданно, почти болезненно громко в его ушах прозвучали слова медика:
— Хорошо. Хорошо, мы можем начинать. Это первый допрос. Дата — сорок пятого, пятого, пятого по Корусканту.
Раздался низкий, удовлетворённый голос Мадина. Люк уже не мог разобрать его лица:
— Я хочу получить признания под запись на диктофон. Начните с того, что он был шпионом. Я хочу услышать, как он скажет это вслух, чётко и ясно.
— Хорошо, — медик осторожно наклонился, — начнём с самого начала? Начнём с Вашего имени?
Люк отвернулся, цепляясь за свое понимание этой привычной для него игры. Учитель частенько пользовался наркотиками, чтобы контролировать и подчинять его — наряду с другими, не "медицинскими" методами. Он уже давно изучил техники, позволяющие контролировать себя... на какое-то время.
Выдержав небольшую паузу, медик продолжил неискренне приветливым голосов:
— У Вас есть имя, которое, как мне сказали, Вы когда-то использовали здесь — Люк, не так ли?
Уставившись на стол перед собой, Люк застыл, сосредоточившись на знакомом металлическом привкусе в задней части горла. Он уже давно не чувствовал его... он его всегда ненавидел.
Кальтер немного отстранился, переглянулся с Мадином, и тихо пробормотал:
— Думаю, мы введём ему двадцать миллилитров.
Его взгляд опустился вниз, затем вернулся к Люку. Новая доза разлилась по венам, вызвав непреодолимую волну тошноты и головокружения, заставив Люка схватиться за скобу в центре стола, к которой были прикованы руки.
— Как Вы себя чувствуете, Люк?
— Устал... не могу дышать, — он сказал это? Сосредоточься.
— С Вами всё будет хорошо, — опять это бездушное, совершенно бесчувственное общение, — Люк... Вас зовут Люк?
— Не могу…
— Вас зовут Люк?
— Д... нет... это было.
— Кажется, Вы не очень уверены?
— Я... кажется, не очень уверен, — повторил Люк скорее уклончиво, чем утвердительно.
Медик едва сместился, и от этого движения в голове у Люка всё поплыло.
— Вас зовут Люк Скайуокер?
— У меня... нет имени... Я лишился его.
— Вас зовут Люк Скайуокер?
Не сводя глаз со своих рук, Люк слабо покачал головой.
На несколько секунд воцарилось молчание, пока медик рассматривал его, явно задумавшись... потом снова повернулся к Мадину:
— Думаю, мы увеличим дозу.
Волна неестественного тепла вновь прокатилась сквозь Люка, заставив заколотиться его сердце и помутив сознание. В ушах штормовым океаном громко ухало прерывистое дыхание, глаза неудержимо закрывались. Он ощутил, как его голова на миг запрокинулась, от чего закружилась камера. Когда кто-то позади него схватил его за воротник, удерживая в вертикальном положении, перед его глазами протянулись длинные, размытые линии яркого света. Наклонившись, медик слегка скрипнул стулом по твёрдому полу, и этот звук резанул по болезненно обострившемуся слуху Люка.
— Пожалуй, стоит попробовать снова. Вас зовут Люк?
Он медленно моргал, загипнотизированный звуком собственного затруднённого дыхания. Пока нарастала боль в груди, а в висках пульсировало, он, вглядываясь в расплывчатые, неясные черты лица что-то говорившего медика, погружался в себя в поисках решимости. Он может это сделать — это ведь старая игра...
— ...Сто.
Размытые черты лица его инквизитора трансформировались в размазанный хмурый взгляд:
— Что?
— Сто… Девяносто три… восемьдесят… восемьдесят шесть… семьдесят девять…
Догадавшись, медик отодвинулся. Какое-то время он наблюдал как Люк пытается считать в обратном порядке, что требовало от него максимальной концентрации.
— Семьдесят… семьдесят два… шестьдесят пять… шестьдесят — нет, пятьдесят восемь. Пятьдесят восемь. Тогда…
— Пятьдесят один, — произнёс медик, пытаясь подстроится под ход мыслей Люка, — тогда сорок четыре. Продолжим?
Игнорируй его. Сконцентрируйся…
— Сорок... нет... тридцать семь?
— Тридцать семь, тридцать. Двадцать три, шестнадцать, девять, два, — дознаватель закончил его мысль, — как Вас зовут? Ваше настоящее имя?
Туманное, неясное забытьё застилало мысли и эмоции, приводило его в оцепенение, вызывало головокружение и рассеянность. Люк понимал, что ему следует насторожиться, что он должен быть начеку, но... на мгновение он вновь отключился, его тело содрогнулось от воображаемого падения, а свет больно резанул широко раскрытые глаза.
— Я не могу дышать.
Проникающий сквозь него голос был спокоен, тих и совершенно безэмоционален:
— Ваше дыхание в норме, Люк. Я наблюдаю за Вами. Расскажите мне о Восстании. Вы были пилотом, верно?
Люк вытаращился, и тут его накрыло воспоминаниями, слишком разнообразными и настолько быстрыми, что он не смог сдержать их:
— Крестокрыл(7), — пробормотал он, и перед его мысленным взором возник образ его старого побитого истребителя. Заклеенная изолентой прореха в пилотском кресле. Неисправный воздуховод отопления, из-за которого у него вечно мёрзли ноги. Как-то раз ему пришлось зависнуть над поверхностью лётной палубы, пока подошедший техник куском трубы выбивал заклинивший люк передней стойки, из-за чего он не мог сесть. Он улыбнулся... Дурацкий корабль... всегда возвращал его назад.
— Разбой,.. — рассеянно сказал он, — Разбойная эскадрилья(8).
— Разбойная... это та эскадрилья, в составе которой Вы летали?
Снова воспоминания, яркие и стремительные... Не надо... нельзя поддаваться. На него навалились вырванные из прошлого отдельные моменты, разрозненные фрагменты, лишенные порядка и смысла... Часы, проведенные в комнате подготовки в ожидании вылазки, разговоры, смех и игра в сабакк. Не поддавайся. Бесконечные часы в замкнутом пространстве, прослушивание болтовни на линии связи во время эскортной службы, безделье, когда делать нечего, кроме как пялиться в кормовые дюзы грузового судна и ждать неприятностей. Не поддавайся. Он вспомнил, как однажды Тихо привёл крестокрыл на трёх крыльях и без шасси. Он вспомнил, как Дак случайно прострелил ногу Саркли. Он вспомнил, как они устроили комнату отдыха. Вспомнил, как Уолда стошнило в кабине, когда в него попали и он потерял сознание, и как все тянули соломинку, кому придется всё убирать. Не надо... Он вспомнил, как вымотавшийся Ведж как-то раз заявился в столовую в лётном костюме наизнанку. Вспомнил, как Мадин отчитал его за атаку сильно укреплённой орудийной позиции... Мадин...
Нельзя... но воспоминания стремились быть услышанными, прочувствованными, а он проваливался сквозь них, его тошнило, сердце разрывалось, грудь сдавливало.
Всплыло воспоминание, навеянное тем же чувством тошноты и головокружения, о бочке, закрученной в атмосфере, о СИДе на хвосте. Слишком крутой разворот, тяжестью ускорения на вираже при выходе из практически срыва в штопор подтолкнувший его к пределу выносливости. Холодная, пронизывающая тошнота, замедленное туннельное зрение и чёткая уверенность в том, что СИД всё ещё сзади, а каждый его выстрел всё ближе. Резко развернувшись, он выстрелил очередью из шести зарядов, зацепивших СИД, а потом неизвестно чьи выстрелы взорвали его огненной звездой. И в тот же миг над головой пронёсся крестокрыл Веджа, достаточно нахального, чтобы сделать победный кувырок даже в разгар собачьей свалки(9).
— Ведж, — ухмыляясь произнёс Люк.
— Ведж? — непрошеный голос, вклинившись в воспоминания Люка, превратил это имя в вопрос. Люк смутно подозревал, что отвечать не следует, но не мог вспомнить почему.
— Ведж Антиллес, — прошептал он, и имени его старого друга оказалось достаточно, чтобы вызвать у него улыбку.
— Пилот? — подсказал голос, — пилот такой же как Вы?
— Как я, — внутри него вновь разгорелась зта головокружительная смесь облегчения, избавления и адреналина. Люк улыбнулся вспомнив, как резко вывернув маневровые(10) Ведж закрутил крестокрыл. Люк рассмеялся вслух, — ещё один такой финт в разгар боя, и я вышибу его задницу в ведомые.
— Вы помните Веджа? — спросил голос.
Не поддавайся... Люк нахмурился, предупреждение потерялось в потоке воспоминаний:
— Да.
Как наяву он видел его дерзкую ухмылку, его бесконечную уверенность в себе — мимолетный, размытый облик Веджа, неровно ссутулившегося на стуле напротив него, когда он на спор перепил Люка. Вспомнилось, как на следующее утро они оба сидели на полу в соседних комнатах, чувствуя себя позеленевшими, слабыми и совершенно разбитыми, и молились, чтобы их не подняли по тревоге на вылет. Он улыбнулся воспоминаниям... Ведж...
— Ведж знал, кем Вы были, Люк? — снова раздался этот голос.
Путаясь в воспоминаниях Люк нахмурился... почему так трудно дышать?
— Что?
— Ведж... Он знал, что Вы — имперский шпион, или Вы никогда не говорили ему, что Вы шпион?
Не поддавайся. Замешательство и воспоминания улетучились, но тошнота осталась... и химический привкус в горле. Люк повернулся на голос, чтобы взглянуть на человека, медленно собиравшегося возле него.
— Не... шпион, — уставившись на мужчину, он выловил слова из смутных мыслей, — не шпион.
Голова напротив наклонилась, распавшись на множество частей, мелькавших в размытом взгляде Люка:
— Это ложь, не так ли? Вы были шпионом, просто Вы никому не говорили... Вы кому-нибудь рассказывали, что Вы шпион, Люк, или Вы это скрывали?
Люк моргнул, вытаскивая из своих мыслей это знание, эту решимость, вспоминая, где он находится, что поставлено на карту, с трудом пытаясь вдохнуть, не обращая внимания на горящие легкие и ноющие ребра. Не поддавайся.
— Не шпион.
— Вы были. Всё, что Вы должны сделать — сказать это всего один раз, и нам никогда больше не нужно будет говорить об этом. Вы хотите, что бы это прекратилось, Люк?
Реальность, холодная и суровая... его грудь сводило от простого дыхания, мышцы горели, сердце щемило от каждого удара.
— Всё болит...
— Это наркотик, Люк... но мы легко можем всё прекратить. Это будет лучше всего, не так ли?
— Да...
— Всё очень просто... просто скажите, что Вы были имперским шпионом. Всего лишь раз, и это всё закончится. Это же очевидно, не так ли? Совершенно ясно, что Вам нужно сделать. Это так просто. Здесь только Вы и я, Люк. Просто скажите мне, что Вы были шпионом.
Из ниоткуда донёсся вкрадчивый голос Палпатина, такой безупречно чёткий, будто он стоял за плечом Люка: "Здесь только ты и я... Неужели так страшно преклонить колени?"
— Я не могу этого сделать… Я не могу.
— Люк, я не смогу прекратить давать Вам наркотик, пока Вы не скажете, что были шпионом. Это невозможно, понимаете? Это будет продолжаться, пока Вы не скажете это. Вы хотите, чтобы это продолжалось?
Люк попытался помотать головой, от этого движения под кожей запылали шипучие разряды, мышцы мучительно трепетали.
— Сколько минут? — кажется, он не хотел спрашивать об этом вслух, — сколько минут прошло?
— Сколько минут? Немного. Впереди ещё долгий путь, Люк... и я всегда могу ввести ещё одну дозу.
— Больше никаких доз... никаких доз в,.. — он попытался вспомнить, но детали ускользали от него, — часы. Двенадцать часов... двенадцать часов...
— Теоретически. Но мы знаем, что ваши имперские дознаватели повторно используют наркотик спустя примерно три часа.
Шипы отдалённого знания остро резанули по задворкам его сознания, гнев придал им силу:
— Нет... незаконно. Теперь незаконно. Изменилось...
— Только это не так, не правда ли? Просто теперь это стало не так открыто.
— Нет.
— Да.
— Изменения,.. — Люк пытался донести свою мысль, чувствуя, что говорит медленно и слишком громко, спотыкаясь на каждом слове, — ...медленные. Но начались.
— Оставь это для голоречей. Тут у тебя нет зрителей, — другой голос... Мадин... Мадин здесь!
Люк медленно моргнул, пытаясь повернуться в сторону голоса, но мышцы шеи и спины сковал спазм.
— Изменения...
— Лжец.
— ...изменения…
Рука сильно ударила по столу перед Люком, заставив его вздрогнуть, его разум помутился от внезапной сенсорной перегрузки...
* * *
Громкий до боли звук заставил Люка открыть глаза, хотя он никак не мог повернуться, чтобы рассмотреть его источник. Он лежал лицом вниз на холодной столешнице, радуясь её прохладе, остужающей разгоряченную кожу. Люк всё ещё был прикован к столу, плечи сводило судорогой, хотя за последние часы наркотик успел выйти из организма.
В глаза бил яркий свет, но он знал, что попытка отвернуться причинит ещё большую боль, поэтому лежал неподвижно, неровно дыша всё ещё болящими лёгкими.
— Я не считаю себя моралистом, — откуда-то издалека донёсся холодный голос Мадина, и Люк не знал, был ли он там с самого начала или только что вошёл в камеру, — война никогда не бывает чистой и никогда не бывает честной... но она необходима. Я пачкаю руки, чтобы те, кто столь упорно держится за свои высокие моральные принципы, могли спокойно спать по ночам. Лично я сегодня буду спать очень хорошо, и ты постарайся сделать то же самое. Отдохни, поешь, расслабься немного... Я знаю, так и будет, когда я выйду отсюда. Тебе... тебе, наверное, будет чуточку сложнее, если учесть, что ребята за твоей спиной каждые несколько часов заходят, чтобы убедиться, что ты не спишь. Я сказал им, что меня не сильно волнует, как они это делают.
Люк медленно моргал, не реагируя на происходящее, всё ещё пытаясь вздохнуть спустя несколько часов после окончания действия препарата.
— Тебе нужно сесть, — вновь раздался неестественно громкий голос Мадина.
Кто-то за шиворот поднял Люка, вызвав резкий, беззвучный вздох — горло слишком пересохло, чтобы издать хоть какой-то звук. Неведомая рука отпустила его, и он тут же начал оседать. Его опять схватили и посадили прямо, встряхивая так, что на запястьях звенели наручники, до тех пор, пока Люк не почувствовал собственный вес.
Перед ним не шевелясь сидел Мадин.
— Знаешь, я тут обдумал твои слова... может быть, если ты постоишь пару часов по стойке смирно, не двигаясь, пойдёт на пользу Галактике... даст тебе время подумать, а?
Люк не ответил. Опустив часто моргающие глаза, слегка подрагивая от наркотика и усталости, он, по правде говоря, был лишь наполовину в отключке. На самом деле он неотрывно смотрел именно туда, куда ему было нужно — на стол перед собой, за пределы досягаемости своих связанных рук.
Мадин уже поднимался. Как всегда один из солдат подошёл, чтобы не снимая наручников отстегнуть руки Люка от фиксатора в центре стола, а другой начал выбирать слабину цепи, тянувшейся от кандалов на лодыжке Люка, готовясь привязать его к койке.
Взгляд Люка по-прежнему был прикован к столу и, лежавшим на нём за пределами досягаемости, стилусу, диктофону и двум пустым шприцам.
Он не нашёл другого способа добраться до них... Может быть, если бы он был немного сообразительнее, то смог бы... но другой шанс может больше не представиться. А через несколько мгновений Мадин уберёт их со стола, и тогда даже этот шанс будет упущен.
Он знал — это будет больно. Он заплатит за это.
Но он придумал лишь один способ взять со стола то, что хотел.
Как только охранник освободил запястья, Люк вскочил на ноги, скованными руками косо ударил солдата локтем в лицо, стараясь попасть по носу, рассчитывая, что это заставит его попятиться. Удар получился слабым и нечётким, но попал в цель, и, когда охранник отшатнулся, Люк широким, быстрым движением смахнул со стола всё там лежавшее, с такой силой, на какую был способен. Содержимое разлетелось, корпус диктофона разбился о твёрдый пол. Обеими руками схватившись за угол стола, Люк отбросил его в сторону и кинулся на Мадина, успев поймать его за ворот, пока этот крепыш отступал назад, вскидывая от неожиданности руки. Со скованными руками Люк сделал единственное, на что был способен: рывком дернул Мадина на себя и стремительно ударил головой, настолько сильно, что сам потерял равновесие, не говоря уже о Мадине...
И тут из-под него выдернули ноги. Собиравшемуся приковать его ногу к раме койки охраннику хватило ума просто дернуть за цепь, мгновенно повалив Люка и не оставив ему возможности защититься.
В падении он перекатился, в его комбинезон вонзились острые осколки разбитого диктофона. Скованными руками он зашарил по ним, торопясь, пока вертухаи не оглушили его, и всё не стало напрасным. Взгляд его был прикован к цели...
Секундой позже сзади обрушился удар, настолько сильный, что из глаз посыпались искры. Люк свернулся в клубок, у него перехватило дыхание, но он не закричал — он никогда не кричал. Годы, проведенные с Палпатином, научили его этому.
— Тащите его сюда! Верните его на место!
Люка резко бросили обратно на стул, ещё один сильный удар по почкам, заставил его снова задохнуться. Когда он сложился пополам, его дёрнули за воротник и волосы.
Он взглянул на Мадина, увидел его нос расквашенный настолько, что кровь залила идеально отглаженную форму, — и он не смог удержаться. Люк прекрасно понимал, что ему не стоило этого делать, но он не мог удержаться... Всё ещё задыхаясь и с трудом переводя дыхание, он усмехнулся:
— Только посмотрите на это — и у генералов тоже идёт кровь.
Мадин подошёл, и, удерживаемый двумя солдатами, Люк мало что мог сделать для защиты.
* * *
Ярость угасла, Мадин отступил, мышцы спины и рук всё ещё дрожали от напряжения. Давно упавший под ударами Скайуокер мешком валялся на полу. Уставившись на него, запыхавшийся Мадин пытался взять под контроль ход своих мыслей.
— Нам нужно немного скоординировать действия... Денсун, где кольцо, которое он носил?
Солдат поднял голову, сам ещё задыхаясь:
— Не знаю. Думаю, его взял Коули.
— Забери его у него. Принеси сюда. Тинель, тащи голокамеру.
Через десять минут вернулся Денсун и отдал Мадину кольцо с синим камнем. Тот взял его, небрежно пнув всё ещё бессознательного Скайуокера.
— На каком пальце он его носил?
— На мизинце левой руки, — по памяти сказал Денсун.
Мадин присел возле Скайуокера, пытаясь надеть кольцо на негнущиеся пальцы, а потом повернулся к Тинелю:
— Сними голограмму — захвати только его лицо и кольцо. Больше ничего не надо.
Рядом, медленно приближаясь, Тинель активировал голокамеру. Когда солдат приблизился, Мадин поднялся и ногой перевернул на спину всё ещё бессознательного Скайуокера, на залитом кровью лице которого были видны серьёзные травмы. Мадин с трудом стянул кольцо с синим камнем со скользких от крови, не слушающихся пальцев Скайуокера.
— Понял. Хотите, чтобы я наложил на него заявление?
— Да, но пока не выкладывай его.
Повернувшись к Денсуну, Мадин протянул кольцо:
— Вот. Ты отправишь весьма важную посылку — я хочу знать, когда она дойдёт до адресата..
1) 65. В оригинале: "drew a blank" — рисовали пустоту...
2) 66. В оригинале: "with their ears to the ground". От "to keep one's ear to the ground" — "приложить ухо к земле", т. е. быть в курсе всех дел, быть хорошо информированным, быть начеку. Можно предположить, что эта фраза относится к способности индейских разведчиков на Диком Западе определять приближение точного количества всадников, приложив ухо к земле.
3) 67. В оригинале: ISF; Increased Stress and Fear.
4) 68. Депривация (лат. deprivatio — потеря, лишение) — сокращение либо полное лишение возможности удовлетворять основные потребности — психофизиологические или социальные. Может использоваться в качестве метода пыток, например, лишение сна. Во время Вьетнамской войны взятых в плен американских лётчиков вьетконговцы привязывали или приковывали к стулу и заставляли сутками сидеть без изменения позы, при этом не давая спать. В американском лагере Гуантанамо в 2000-х к заключённым применялась пытка музыкой — лишение сна и покоя при помощи продолжительной громкой музыки...
5) 69. В оригинале: "hands-on learner"...
6) 70. В оригинале: "in a stress position". Положение напряжения (оно же "поза напряжения", "поза подчинения"), от англ. "stress position" или "submission position" — положение человеческого тела, при котором на небольшое количество мышц приходится сильная нагрузка. Принуждение заключенных к принятию таких поз — один из методов пыток ("усовершенствованной техники допроса", как это называют в подлинно демократических странах). Эти (и другие методы) применялись, в частности, в отношении заключённых тюрьмы Абу-Грейб и на базе Гуантанамо. В качестве наглядного (и общеизвестного) примера "положение напряжения" можно привести эпизод из 2-й серии "Семнадцати мгновений весны", где уголовники издевались над Пастором Шлагом.
7) 71. Звёздный истребитель T-65 "X-wing" (англ. T-65 "X-wing" starfighter) — серия истребителей, производимая корпорацией "Инком". В русских переводах и фанфиках машина именуется как "Икс-винг", так и "Крестокрыл". Название (и английское, и русское) получено из-за характерного крестообразного расположения четырёх консолей крыла. Крестокрылы находились на вооружении Альянса Повстанцев, Новой Республики и Галактического Альянса. Изначально корпорация "Инком" предложила Крестокрылы Имперскому флоту, однако, проиграла тендер СИД-истребителям "Флотских систем Сиенара" (злые... очень злые языки утверждают, что из-за завышенной и без того немалой цены). После чего истребитель стал поставляться Альянсу за восстановление Республики (а вот тут возникает интересный вопрос: а на какие, собственно, шиши?). Пилоты Разбойной эскадрильи летали исключительно на кресторылах, ставших её символом.
8) 72. Разбойная эскадрилья (англ. Rogue Squadron) — элитное подразделение повстанческих истребителей X-wing, созданное коммандером Наррой, Люком Скайуокером и Веджем Антиллесом после Битвы у Явина из остатков Красной эскадрильи. Ввиду неоднозначности перевода слова "rogue" в русскоязычной литературе название эскадрильи может звучать как "Бродяги", "Проныры" и другие вариации на тему...
9) 73. Собачья свалка (от англ. dogfight) — ближний воздушный бой (БВБ) большого числа самолётов. БВБ происходит на малых дистанциях с использованием пулемётно-пушечного вооружения и ракет воздух-воздух малой дальности. В ходе БВБ, чтобы не быть подбитыми, пилотам приходится активно маневрировать, иногда выходя на предельные перегрузки, при этом они должны атаковать самолёты противника. БВБ считается одним из самых сложных видов воздушного боя: он скоротечен и предъявляет высокие требования к физической выносливости пилота и его тактическим решениям.
10) 74. В оригинале: "the flashy aileron-roll"... Но какие, к хаттам, элероны у космического корабля? Даже если он имеет возможность летать в атмосфере... Вот в двигатели с управляемым вектором тяги или/и отдельные маневровые двигатели я поверю.
 |
|
|
Чёрт. Сильное произведение. Мрачное, увлекательное, сильное.
1 |
|
 |
Darth Aperпереводчик
|
|
Нерта
Это да... На эмоции в процессе пробивало неслабо... |
|
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу