Победительница (гет)

— Эйлин, пожалуйста, поговори со мной, — в панике умоляла Вика.

Но Эйлин упорно молчала. Мужчина, тем временем, уже уверенно вошёл в палату. Его ничуть не смущало растерянное состояние дочери — он был спокоен и явно настроен на серьёзный разговор.

— Здравствуй, дочь. Привет, Северус, — сказал он.

— Здравствуй, — неуверенно откликнулась девушка, не зная, что делать, куда податься и как реагировать. Боль в теле усиливалась, в глазах на мгновение потемнело. Стало страшно.

— Привет, дедушка, — отозвался Северус.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — прошептала Вика, не доверяя собственному голосу.

Она не могла понять, что пугало её сильнее — сам мужчина или ситуация, в которой она внезапно оказалась. Пространство вокруг будто сузилось, всё стало зыбким и нереальным. Голова закружилась так сильно, что она едва удерживалась на подушке, тело словно налилось свинцом, а кожа отзывалась болью на малейшее движение. Казалось, чужая сила пыталась вырваться изнутри, ломая её изнутри наружу.

Сердце металось в груди, как пойманная птица, каждый удар отдавался эхом в ушах. Паника стучалась в сознание, сминая волю, захлёстывая, как волна во время шторма. Её дыхание стало прерывистым — вдох был словно укол, болезненный и рваный. И тут, будто в подтверждение ужаса, от прибора раздался резкий, пронзительный писк — звук был такой силы, что ей показалось, будто барабанные перепонки треснули.

Мир потемнел на мгновение, а в следующий миг в палату вбежал целитель.

— Посетители, прошу немедленно покинуть палату.

— Это серьёзно? — обеспокоенно уточнил мужчина.

— Пока нет, но ей категорически нельзя волноваться, — строго ответил целитель. — Я проведу необходимые процедуры и вскоре выйду к вам. Пожалуйста, подождите за дверью.

Мужчина с Северусом нехотя подчинились. Как только за ними закрылась дверь, рыжеволосый целитель вновь взмахнул палочкой, и дыхание Вики стало легче — грудь перестало сдавливать, шум в ушах немного утих.

— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил он. — Прости. Я предупреждал Лукрецию, что это не лучшая идея, но ты же знаешь… с ней не всегда возможно спорить.

— Не знаю… — прошептала Вика. Боль всё ещё нарастала, хотя и чуть приглушённая, она пульсировала под кожей.

— Сейчас я ещё раз нанесу мазь и дам тебе немного отдохнуть. Как я понял, пускать Северуса и Октавиуса пока не стоит?

— Да… пожалуйста. Спасибо, — слабо кивнула она.

Через несколько минут, когда целитель закончил процедуры, наложил успокаивающую мазь и дал ей зелье, напряжение в теле понемногу отпустило. Вика, наконец, почувствовала облегчение — пусть и временное. Она осталась наедине с Эйлин.

— Эйлин, куда ты пропала? Поговори со мной, пожалуйста… — жалобно попросила Вика.

— Что ты хочешь? — уже более спокойно, но, тем не менее, недовольно, спросила Эйлин.

— Узнать правду.

— Зачем?

— Не знаю. Может, не зря я попала в твоё тело, может, во всём есть смысл?

— И какой в этом может быть смысл? — раздражëнно спросила Эйлин.

— Не знаю, но ты сама слышала, что мы должны что-то осознать. Может, мы сможем помочь друг другу?

— И как ты можешь мне помочь? Ты ведь ничего не знаешь, не понимаешь, — уже не так уверенно спросила Эйлин, чувствовалось, что она задумалась над мысленными словами Вики.

— А ты расскажи. Вдруг я тебе помогу, может, я не просто так смогла тебя услышать?

— Возможно, — сказала Эйлин и замолчала.

Вика тяжело вздохнула, осознавая, что теперь всё зависит не от неё. Эйлин сама должна решиться на разговор. За полгода Вика так и не узнала её по-настоящему. Она была знакома только с её сыном, мужем, как теперь поняла — отцом, а также с кузинами. Но что связывало Эйлин с Лукрецией и Калистой? Почему она поддерживала с ними отношения, избегая при этом отца? На эти вопросы у Вики не было ни малейших ответов.

Она вдруг поймала себя на мысли, как сильно устала. В голове всплыла знакомая с детства песенка: «Говорят, под Новый год что ни пожелается — всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается…». И вместе с ней — настойчивая мысль, что нужно что-то понять. Но что именно? Что изменилось в её жизни перед тем, как она очутилась здесь, в этом странном мире?

Ответа не находилось. Единственное, что приходило на ум — расставание с Виктором. Она ведь поступила правильно. Отпустила дорогого человека, дала ему шанс на счастье, возможность найти женщину, которая сможет стать хорошей матерью для Алисы. Она преодолела свои чувства, выбрав то, что, как ей казалось, будет лучше для всех. Она сделала всё верно. Правда?

А может… нет? Может, она просто поддалась страху? Впервые она честно задала себе этот вопрос — и не смогла уверенно ответить.

Эйлин, как ни странно, тоже пребывала в похожих раздумьях. Было удивительно, насколько их внутренние монологи совпадали. Они могли слышать друг друга только в одном случае — если обращались напрямую. Точнее, Вика слышала Эйлин только тогда. Эйлин же воспринимала Вику всегда, но девушка думала на русском, и понять её мысли было не так уж просто.

Спустя некоторое время Эйлин прервала её раздумья. Она приняла решение — рассказать свою историю. Возможно, это поможет избавиться от мешающего духа в сознании девушки. А может, просто пора было уже научиться взаимодействовать. Всё равно управление телом сейчас принадлежало Вике — и рано или поздно им бы пришлось договориться.

— Ну ладно, — заговорила Эйлин с лёгкой усмешкой. — Я подумала и решила, что ты имеешь право знать, что происходит. Признаюсь, ты мне не особенно симпатична. Но, будь честна, ты действительно упростила мне жизнь. Если бы ещё зелья варила как следует — тебе бы цены не было.

— Прости... Но ведь всё получилось к лучшему, правда? — осторожно произнесла Вика.

— К лучшему... — повторила Эйлин с едва заметной иронией. — Пусть будет так.

Она на мгновение замолчала, будто собиралась с мыслями, а затем начала:

— Начну с самого начала. Я — единственный ребёнок в семье Принц. Моего отца ты уже видела. Мама умерла, когда мне было пятнадцать. С отцом у нас всегда были напряжённые отношения. Мы словно говорили на разных языках — не понимали, не принимали друг друга. Он всегда хотел сына. А родилась я... чересчур увлечённая зельями, наукой, да и внешне слишком напоминала его. Постоянные ссоры. Он был уверен, что знает, как лучше, а я упрямо шла своим путём.

Она на секунду замолчала, голос её немного дрогнул, но тут же снова стал ровным.

— Единственное, в чём мы совпадали — это любовь к маме. Он действительно её любил, а она — меня. Её последним желанием было позволить мне самой выбрать супруга и не вмешиваться в этот вопрос. Он сдержал слово... но выбор его не устроил. Мы поссорились. Сильно. Я ушла — с громким хлопком двери.

Эйлин закончила рассказ, но Вика чувствовала — это только поверхность. В этих словах не было всей правды. Ни причин, ни последствий, ни чувств. К отцу у Эйлин явно было сложное, двойственное отношение. И вопросов после этого откровения стало только больше.

— Но... почему именно Тоби? — наконец, задала Вика самый очевидный из них.

— Тебе как: полную версию или сокращëнную?

— Полную.

— Ну, тогда всё началось в день рождения Калисты, в день летнего солнцестояния 21 июня 1926 года, почти за три года до моего рождения.

— Стоп, а причём Калиста к Тоби?

— Так не перебивай. Я или рассказываю, или отвечаю на твои глупые вопросы.

— Прости.

— Моя мама, мама Калисты и Лукреции с Орионом были не просто сестрами, они были самой настоящей магической тройней. Поэтому даже замужество не разлучило их — мы росли все вместе, как одна большая семья. Наши матери никогда не делали между нами различий, и для нас не существовало попонятий «двоюродные» или «родные» — мы были единым целым. Лис родилась раньше срока. Очень слабой. Её организм реагировал болезненно буквально на всё: лёгкое переохлаждение — и простуда, чуть громче крик — срыв голоса. Колдомедики не были уверены, что она вообще доживёт до года, а позже сомневались, сможет ли она овладеть магией. Это безумно напугало мою маму, ,но я и Лукреция родились абсолютно здоровыми, сильными ведьмами. Лис — она другая. Она была словно из другого мира. Слишком хрупкая — физически, магически, даже эмоционально. Моя мама была напугана до глубины души. Она рассчитывала дату моего зачатия с точностью до часа — пятью разными магическими методами, чтобы всё было идеально.

Эйлин на мгновение замолчала, как будто снова проживая те чувства.

— С детства нас учили, что выбирать супруга нужно осторожно. Близкие кровные связи могут привести к серьёзным последствиям. Мы видели эти последствия. Нет, не подумай, Лис — она хорошая. Добрая, светлая, её магия всегда была особенной. Она видела больше, чувствовала глубже… но обычная магия давалась ей тяжело. Любое перенапряжение — и у неё начинался магический срыв, вплоть до истощения. Любое падение — перелом. Несмотря на то, что она старше нас, и я, и Орион, и тем более Лукреция всегда оберегали её. Родители вообще тряслись над ней, как над хрустальной вазой. Она чаще всех бывала в Мунго, постоянно пила укрепляющие зелья. И, если честно, я до сих пор удивляюсь, как нам удалось уговорить родителей отпустить её в Хогвартс…

— И как болезнь Калисты связана с твоим отцом и мужем? — всё-таки не удержалась и уточнила Вика.

— Просто… о вырождении и последствиях близкородственных связей мы знали не понаслышке, — продолжила Эйлин с уверенностью, а затем, немного подумав, снова заговорила:

— Так вот. Лис всегда была особенной. Мы с детства понимали: выбор супруга — дело не просто личное, а буквально жизненно важное. Кровь — это сила, и при неправильном смешении она может обернуться проклятием.

Когда мы поступили в Хогвартс, всё изменилось. Уже в поезде мы познакомились с мальчиком по имени Том. Он сразу привлёк внимание — несмотря на то, что был полукровкой, магия в нём ощущалась сильнее, чем у большинства сверстников. Лис, обладая тонким магическим чутьём, сразу почувствовала в нём что-то… особенное. Её тянуло к нему. Может, она просто очень хотела разглядеть в нём свет, как делала со всеми. В этом плане она всегда была… странной.

Лукреция не особо стремилась сближаться с маглорожденными, но Лис могла быть упрямой. Они разговорились ещё в поезде, и уже вместе попали на Слизерин. Том с первых же дней оказался не таким, как остальные: он часами сидел в библиотеке, был умён, вежлив, обаятелен. К концу первого курса он покорил сердца преподавателей и стал любимцем студентов. Казалось, все были под его обаянием.

Подруги, тем временем, решили узнать, кто он на самом деле. Мы проверили все справочники чистокровных — ни о каком роде Реддл речи не было. Тогда мы начали искать следы в маггловском мире. И почти сразу наткнулись на Тома Реддла из деревни Литтл Хэнглтон.

Убедив домовушку перенести нас туда, мы сразу почувствовали: это хоть и слабое, но всё же место силы. Расспросив местных, мы узнали, что около двенадцати лет назад был громкий скандал: Том Реддл сбежал с местной дурнушкой по имени Меропа Гонт и вернулся спустя год. Что произошло — никто не знал.

Мы решили узнать больше. Мысли читать мне всегда давалось легко, и вскоре выяснилось: Меропа использовала зелье приворота, чтобы завлечь Тома, но он сбежал, когда чары ослабли, оставив её беременной. А сама семья Реддлов оказалась сквибами.

Фамилия Гонт показалась нам знакомой. Мы спросили родителей — и да, действительно: у Гонтов была дочь по имени Меропа. Но поколениями они страдали от вырождения: с каждым новым ребёнком магия слабела. Меропа не попала в Хогвартс — была слишком слаба. Её отец и брат тоже были нестабильны, и не только магически.

Тогда я впервые всерьёз задумалась: как такое возможно? Как у слабой ведьмы и сквиба родился ребёнок с такой мощной магией?

Я начала копать. Изучала всё, что могла найти. Том с каждым годом становился только сильнее. Всё больше людей ему доверяли, всё больше к нему тянулись. Преподаватели его боготворили, студенты — слушали. Но ближе всех к нему оставалась Лис. Даже теперь я не понимаю, что их связывало. Что они нашли друг в друге.

— И что было потом?

— А потом началась война. И весь Лондон поглотил хаос. Практически все учителя забирали маглорожденных на лето, не отпускали их на Рождественские каникулы. Забирали их близких в магические кварталы. Все, кроме Дамблдора.

— А при чем тут профессора? И Дамблдор? — с недоумением спросила Вика. Она, конечно, не бралась судить, но, насколько она помнила, учителя не несли никакой ответственности за детей, когда те покидали Хогвартс, по крайней мере, в контексте Гермионы и Гарри никаких действий они не предпринимали. Они только могли погостить у Уизли, но как это решалось на уровне взрослых, девушка абсолютно не знала, так что этот момент очень заинтересовал Вику.

— В наше время к каждому профессору Хогвартса прикреплялся один или несколько учеников, в зависимости от того, сколько магглорожденных поступало в Хогвартс, тогда никто не знал, на какой факультет попадёт студент, и всё решала такая себе магическая лотерея. Если твой студент выпустился, то тебе прикреплялся новый. Чаще всего, учителя приходили к этому ученику, объясняли ему и его родителям о магическом мире, помогали собраться в Хогвартс, давали базовые знания, некоторые даже забирали детей из неблагополучных семей себе. По большому счёту, вместе с учителем они проводили всего несколько месяцев, и за это им неплохо доплачивали из Попечительского совета; также старшие ученики, о которых хорошо заботились и которые неплохо устроились, в дальнейшем помогали своим профессорам или их юным подопечным. Плюс, если ребёнок не мог жить в магловском мире, а декан не мог забирать его на лето, это предлагалось сделать любой чистокровной семье, предпочтение отдавалось тем людям, с детьми которых дружен ребёнок. Решение принимал опекун. И худшим опекуном был Дамблдор, я не знаю, кем надо быть, чтобы отправить подростка в приют, который находился в зоне боевых действий? Хотя и родители Лукреции, и Ориона, с которым он неплохо ладил, и Абраксаса, который в то время активно ухаживал за Лис, подавали прошение забрать мальчика себе на лето. После Рождества 1943, в котором Дамблдор отправил Реддла в приют, он изменился. Он стал жёстче, злее, он сказал, что он впервые увидел смерть, и это страшно; он рассказал, что на его глазах разорвало человека. Сам же он чудом выжил. И даже тогда Дамблдор запретил ему ехать к кому-то из однокурсников на лето. Я тогда впервые увидела, чтобы Лис к кому-то испытывала столь сильную антипатию, до этого я была уверена, что она неспособна на такие эмоции.

— Это ужасно, — не выдержав, возмутилась Вика.

— Ужасно не это. Мы потом наводили справки, за время нашей учёбы у Дамблдора было семь подопечных. Из них закончили Хогвартс только двое. Один из них Том, а вторая — девочка, на четыре года меня старше. Она заключила помолвку в пятнадцать и благодаря этому получила освобождение от его опеки и право не возвращаться домой. Сведения об остальных мы не нашли, по магловским документам двое погибли, двое пропали без вести, о последней девушке ничего не известно. Она просто испарилась, исчезла, как и не было.

— Пипец, — не сдержавшись, выругалась Вика. Такая информация не укладывалась в её голове, ей казалось, что это глупости и бред. Дамблдор же был добрым и умным дедушкой, как он мог посылать на верную смерть детей? А главное — зачем? Ответов на эти вопросы, увы, не было.

— Ну ладно, я отвлеклась, — с лёгкой улыбкой сказала Эйлин. — Но именно тогда я впервые всерьёз задумалась о том, что полукровки могут быть сильнее чистокровных. Том был не просто выдающимся — он был самым мощным, кого я когда-либо встречала. Но он не был единственным. Я начала искать закономерности. И в итоге нашла.

Ключевым оказалось не только происхождение, но и среда, в которой рос ребёнок. Наличие отца-сквиба, выросшего в месте силы, и сам факт зачатия в таком месте играли решающую роль. Лис вышла замуж за Абраксаса — несмотря на всё, он выбрал именно её. Лу обручилась с Прюэттом. А я… я поняла, что идеальную магическую совместимость имею только с Томом. Но к тому моменту он начал проявлять жестокость. Лис даже подозревала, что именно из-за его действий погибла наша однокурсница Миртл.

— С остальными магами риск рождения ребёнка с тяжёлыми нарушениями — магическими, физическими, даже психическими — превышал 50%. А я не хотела рисковать. Мне никто не нравился настолько, чтобы пойти на это.

Мама, видя, насколько серьёзно я настроена, настояла, чтобы отец дал клятву не вмешиваться в мой выбор. Он согласился. Тогда я перестала обращать внимание на магов и начала искать места силы. Куокворт подходил идеально. Но как найти подходящего сквиба — и добиться, чтобы он женился на ведьме?

Метод Меропы мне сразу не подошёл. Приворотное зелье — унизительно, да и, как показал случай с Томом Реддлом-старшим, совершенно ненадёжно. Помог случай. Однажды, гуляя в местном парке, я встретила Тоби. Он был вежливым, галантным… и я ему сразу понравилась, что, согласись, немаловажно. А главное — он оказался сквибом. Идеально подходил для моего замысла.

Я рассказала обо всём девочкам и отцу. Лу и Лис меня поддержали, а вот отец — нет. Мы серьёзно поссорились. Я ушла из дома, в слезах пришла к Тоби, призналась, что мой отец против наших отношений... и что я ведьма.

Он отреагировал спокойно. Сказал, что любит меня, несмотря ни на что, и лишь попросил пообещать, что я никогда не использую магию против него. Мы поженились. Через девять месяцев родился Северус.

Голос Эйлин стал мягче.

— Тоби был… идеален. Помогал мне с бытом, учил готовить, следить за домом. Мы хорошо жили. Я даже… — она на секунду замялась, — я даже успела его полюбить.

— А потом? — тихо спросила Вика. Она уже чувствовала, куда всё идёт. В её семье переломным моментом стало увольнение отца. Но Тобиас, судя по всему, и сейчас работает. В его поведении не было логики. Да и после рассказа Северуса стало ещё непонятнее.

— А потом... когда Северусу было около трёх, всё резко изменилось, — мысленно вздохнув, ответила Эйлин. — Он пришёл домой, словно подменённый. Накричал за беспорядок, за недосоленный ужин… Ругался, что я ведьма.

Она сделала паузу, и в голосе её прозвучала глухая печаль.

— Я сначала подумала — плохое настроение. Но через неделю всё повторилось. Я проверила его — на зелья, на проклятия, на всё, что могла. Ничего. А самое странное… вход в его сознание для меня всегда был закрыт.

— Это странно, но ты так и не объяснила, как вести себя с твоим отцом?

— Да никак, я не хочу его видеть.

— Но почему? — растерянно спросила Вика. В её глазах отец Эйлин не выглядел чудовищем, которого стоило ненавидеть. Конечно, судить ей было непросто. Она сама не видела своих родителей уже больше пятнадцати лет.

Она знала, что её брат поддерживает с ними отношения. Знала, что отец прошёл реабилитацию, устроился на работу, и что родители хотят встречи. Но она была против. Не потому, что злилась — скорее, потому, что не могла. И, наверное, уже не хотела. Она вычеркнула их из своей жизни.

— Потому что, — твёрдо ответила Эйлин, давая понять, что разговор окончен.

Вика почувствовала, что ей чего-то не договорили. Но у неё не было сил на допрос — и, откровенно говоря, она уже узнала больше, чем рассчитывала. Глупо требовать от Эйлин всей правды сразу.

За их разговором незаметно стемнело. Домовушка успела принести зелья и ужин. В палату снова заглянул целитель — тот самый рыжеволосый, что спас её от разговора с отцом. Эйлин подтвердила её догадку: это был Игнатиус Прюэтт, супруг Лукреции, её кузины.

Он внимательно осмотрел Вику, легко взмахнул палочкой и довольно кивнул.

— Как самочувствие?

— Спасибо… уже лучше, — ответила она, стараясь улыбнуться.

— Отлично. Думаю, через пару дней тебя можно будет отпустить домой.

— Спасибо.

Он на секунду задумался, потом добавил:

— Твой отец всё ещё ждёт в коридоре. Я обещал, что после осмотра разрешу ему зайти. Но если ты плохо себя чувствуешь или не готова к разговору, я могу этого не делать. Если хочешь знать моё мнение — лучше сейчас. Приём посетителей скоро закончится, и я всё равно попрошу его уйти минут через пятнадцать. Но решать тебе. Пускать?

Эйлин внутри настойчиво советовала отказаться. Но Вика колебалась. Он ведь всё равно вернётся. И пятнадцать минут — не так уж много. Но была ли она готова? Готова встретиться с человеком, которого почти не знала, но который так настойчиво добивался этой встречи?

Она почувствовала, как в груди снова нарастает волнение.