Победительница (гет)

Говорят, под Новый год

Что ни пожелается -

Всё всегда произойдёт,

Всё всегда сбывается.

Могут даже у ребят

Сбыться все желания,

Нужно только, говорят,

Приложить старания.

Говорят, в Новогоднюю ночь сбываются все желания. Правда, для того, чтобы они сбылись, их нужно загадывать правильно. Если вы загуглите «как правильно загадывать желания», то получите примерно миллион вариантов и вряд-ли хоть один правильный. Поэтому, если вам нужно, чтобы ваше желание действительно исполнилось — этот вопрос надо задавать непосредственно тому, кто эти желания исполняет. И когда вы зададите этот вопрос непосредственно Дедушке Морозу, он улыбнется и скажет, что для этого нужно выполнить всего три простых условия:

1) Желание должно быть искренним и идти из самого сердца, а все материальные желания редко идут именно оттуда.

2) При исполнении вашего желания жизнь других должна стать лучше.

3) Вы должны искренне верить в силу самого Дедушки Мороза.

В современном мире слишком мало людей загадывают такие желания, а исполнять другие дедушка, к сожалению, не может. Но однажды на день Святого Николая маленькая девочка загадала именно такое желание, и дедушке Морозу пришлось его исполнять. Так вот о методах и последствиях реализации такого желания и будет наша история.

Ну что ж, начнем.

Вика Воронцова была обычной девушкой 28 лет, не верящей ни в магию, ни в волшебство, ни в Деда Мороза. Она уже имела собственную квартиру, пусть маленькую, но свою, копила деньги на машину, имела хорошую работу и всего этого добилась сама. Так с чего бы ей верить во всю эту ерунду с чудесами?

Возможно, в отсутствии веры виновато её собственное детство. Когда Вика была маленькой, она часто загадывала Новогодние желания, но им так и не было суждено сбыться. Детство девушки выпало на смутные времена 90-х, когда в России не жили, а выживали. Ее отец был успешным инженером до того, как их завод развалился. Работу в те времена было найти трудно, поэтому он стал искать утешение в бутылке, а свое зло срывал, конечно же, на близких: на ней, её матери и брате. Конечно, так было не всегда, но Вика, к сожалению, не помнила, когда все было иначе. Но помнил её старший брат Паша — старше сестры на десять лет он безумно любил малышку и уважал её отца. Вику в целом относилась к той, категории детей, которых сложно не любить. Внешне чистый маленький ангелочек: большие наивные голубые глаза, очаровательные светлые кудряшки и некапризный характер. Она улыбалась всем людям, слушала родителей, спокойно могла играть сидя на одном месте и почти никогда не шалила. Паша часто говорил Вике, что она похожа на бабушку, которая умерла за несколько лет до ее появления на свет. Это был самый лучший комплимент для девочки, поскольку она знала, что именно бабушка долгое время воспитывала Пашу. Биологического отца Паша не знал: тот бросил его мать беременной и больше не появлялся на горизонте. Ей на тот момент только-только исполнилось 18, поэтому она отдала новорождённого матери, а сама занялась учебой и устройством личной жизни. Сына она забрала к себе только когда обзавелась мужем Андреем, который и стал потом отцом Вики. Имея стабильную работу и перспективы в карьере, он был совсем не таким, каким его знала Вика. Он хорошо отнесся к мальчику, много времени проводил с ним, даже несколько раз брал с собой на рыбалку. С появлением Вики ничего не изменилось, и Паша чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Счастье было недолгим. Наступил кризис. Заводы стали закрываться и одним из первых закрыли завод их отца. Первые несколько лет он пытался зарабатывать, работал грузчиком, искал работу по специальности. Но потом сдался, поэтому Вика практически не помнила то время, когда у них была нормальная семья. Она помнила уже вечно пьяного отца и занятую мать. Женщина практически не уделяла времени девочке, разрываясь между попытками заработать какие-то деньги шитьем на дому и безуспешно вразумить мужа. Так что хозяйством приходилось заниматься Паше и маленькой Вике.

Вика же с детства старалась использовать свою ангельскую внешность по максимуму. Порой она специально выбирала одежду, которая досталась ей от маминых подруг и Паши, похуже, чтобы в сумме с природной худобой и полными слез глазами учителя могли ей простить маленькие погрешности, а добрые соседки старались подкормить. У мальчиков же срабатывал инстинкт защитника, и они старались ей помочь: поднести вещи или сделать домашнее задание, а искренняя радость маленького ангела делала юных мужчин счастливыми. Тем более, характер у Вики был добрый, и она с удовольствием играла с ними в игры, с восторгом слушала все, что они ей рассказывали и из хрупкой принцессы могла легко стать своим парнем. Благодаря этому и отношения с девочками у нее тоже не портились, она умела вовремя похвалить и в нужном месте промолчать.

В средней школе Вика поняла, что одной внешностью сыт не будешь, и для того, чтобы пристроиться в жизни, нужно еще что-то иметь в голове. Так что она стала больше времени уделять учебе и много времени проводить в библиотеке; тем более что атмосфера в доме только угнетала девочку. Теперь родители вместе прикладывались к бутылке, а брат переехал в небольшую однокомнатную квартиру вместе со своей девушкой. Домой Вика приходила только переночевать, благо, у неё была своя комната, в которой всегда можно было спрятаться от не всегда адекватных гостей. Но однажды и это не помогло: Вика пришла домой поздним вечером, в надежде, что все уже уснули, и она сможет спокойно пройти к себе. Все спали, кроме одного неприятного гостя, который, казалось специально, ждал её у порога.

Вика, как девушка, сформировалась рано, и в свои одиннадцать уже имела достаточно выразительную грудь, так что мужчина в подпитии решил, что она ему вполне подойдет. Вика с трудом помнила, как ей тогда удалось отбиться и убежать. Она полночи шла к квартире брата, ей повезло не встретить никого, кто захотел бы продолжить начатое тем пьяным козлом

После этого ни Паша, ни его девушка Аня не смогли отправить девочку обратно домой. Она пребывала в шоке, из улыбчивой обаятельной девушки превратившись в тень самой себя. Если бы не поддержка Ани, не факт, что Вика смогла бы без потерь перенести пережитое. Аня практически заменила ей мать, всячески поддерживала девочку и даже сделала ее свидетельницей на их свадьбе. Вика же, немного оклемавшись, поняла, что ни за что не вернётся в тот ад. Пусть тут она спала на кушетке в кухне, пусть у нее практически не было свободного пространства, пусть ей часто приходилось готовить, но зато она никогда не была голодной, ее любили и о ней заботились.

Когда у Паши с Аней родилась дочь Даша, Вика была счастлива. Но девочка была очень болезненной и капризной, и поэтому, когда не спала Даша, в их крохотной однушке не спал никто. Понимая, как Ане тяжело, Вика часто старалась помочь и дать девушке хоть немного отдохнуть. Но тогда же Вика поняла, что не хочет иметь детей, они стали прочно у нее ассоциироваться с капризами, истериками и постоянным недосыпом. А с появлением у Даши младшего брата Дениски Вика только утвердилась в своем мнении.

Так что отношение к мужчинам и детям у Вики было неоднозначное. Она понимала, что Аня и Паша счастливы в браке, что у них прекрасная семья, — но для себя такого не хотела. Серьезные отношения Вика заводить не стремилась, но ей, как назло, попадались люди, мечтающие сделать её своей женой и матерью своих детей. Последним таким кавалером был Виктор, её коллега по работе, и по совместительству отец-одиночка. Они расстались с ним за несколько недель до Нового Года, вернее, как расстались — Вика банально его бросила. После того, как он предложил ей провести Новый год с ним и его дочерью. Проблема была не в том, что у Вики были плохие отношения с Алисой, дочерью Виктора. Просто отмечать Новый Год дома с семьей парня для Вики было слишком серьезно. К такому она была точно не готова.

С Виктором они сошлись именно на этом. Они были знакомы около трех лет, но их отношения начались два года назад на новогоднем корпоративе. Виктор был одним из немногих холостых мужчин в их конторе, поэтому многие девушки хотели его «закадрить»; Вика же к ним не относилась. Ей безумно повезло с внешностью: кукольная блондинка с хорошей фигурой, по словам племянницы, похожая на куклу Барби; если бы она захотела, легко могла бы сделать карьеру в модельном бизнесе — но Вике нравилось быть самой красивой, а не одной из многих. Но увы, и от этого бывают проблемы: директор в подпитии постоянно хотел затащить Вику к себе в постель. Директор был вполне себе симпатичный мужчина среднего возраста, будь девушка моложе и глупее, и не будь он женат, она, может, и согласилась бы. А так…

Вика не признавала служебные романы, очень уж мало людей могли потом спокойно пережить разрыв и не портить ей после этого жизнь. Да и связываться с его женой откровенно не хотелось. Так что она пряталась от него на свежем воздухе, тут к ней и подошел Виктор. Он предложил ей выпить, она согласилась. Ведь нет ничего странного, что два одиноких коллеги решили провести время вместе. Мужчина оказался интересным собеседником, и они решили продолжить вечер у неё. Вика даже спустя три года не могла понять, в какой момент они поцеловались, а потом и решили продолжить вечер в горизонтальной плоскости. Но он стал одним из лучших её любовников. А то, что после совместно проведенной ночи он не стал извиняться, валить все на алкоголь и прямо заявил, что серьезные отношения его не интересуют, вывело его на первую строчку Викиного рейтинга. Она тоже не планировала с кем-то съезжаться, да и заводить семью не собиралась. Так что из хороших знакомых они быстро стали друзьями по сексу. Они практически все время обедали вместе и с каждым днем узнавали друг друга лучше и лучше. Иногда он отвозил дочку к бабушке и тогда оставался у Вики с ночевкой. Вика не стремилась побывать у него дома и познакомиться с дочкой. Она знала, что как только это произойдет, наступит начало конца.

По сути, так и произошло, но её вины в этом не было: примерно через год с начала их отношений дочь Виктора, Алиса, заболела, а его мама, которая обычно помогала ему, была в отъезде. В офисе все знали, что у них с Викой дружеские отношения, и попросили её отнести ему документы, которые он должен исправить. Вика была не в восторге от этой идеи, но и отказать не смогла. Она всегда была хорошо воспитанным человеком, поэтому перед тем, как идти в гости, зашла в ближайший супермаркет за апельсинами, мандаринами, бананами и киви, в общем, за стандартным витаминным набором для болеющих, и купила ребенку киндер, поскольку приходить с пустыми руками считала дурным тоном. Виктор думал, что девушка принесет только документы, и не ожидал увидеть её с огромным кульком. Пока он отходил от шока, девушка вручила ему документы и сказала, что у него час на то, чтобы все сделать, а она пока присмотрит за его дочерью. Алиса оказалась очаровательной 4-летней малышкой с огромными голубыми глазами. Малышка сразу напомнила ей ее племяшку, так что сразу вспомнилось, что надо делать с больным ребенком. Она вручила ребенку киндер, и настроение у кашляющей девочки сразу поднялось. Пока Алиса открывала игрушку, Вика осмотрела лекарства и поняв, чем лечат ребенка, начала расспрашивать Алису про ее игрушки. Потом разрешила ей съесть кусочек шоколадки (пока папа не видит!), чем полностью растопила сердце ребенка. Она рассказывала ей сказки, видя, что девочке больно говорить и убедила померять температуру и пополоскать горло в её компании. Потом они вместе попили чай. Виктор к тому времени еще не успел закончить работу, так что Вика еще помыла посуду, накопленную за целый день. Она не раз видела, как Ане было тяжело, когда Даша или Денис болели, как она уставала и не всегда успевала поесть, так что помочь Виктору, который был не чужим ей человеком, считала абсолютно нормальным. Когда Виктор закончил свои дела, он безумно удивился: на кухне чистота и порядок, а ребенок засыпает под Викину сказку. Он и представить не мог, что она может так. Вика всегда казалась ему красивой стервой, для которой дети — это что-то ненужное и бесполезное, он не представлял, что она может быть такой доброй и заботливой. А еще она понравилась Алисе…

Эта была первая ночь, которую они провели вместе в его квартире. Ему повезло — Алиса уже поправлялась, так что ночью его не будила. Хоть Вика и ускользнула из кровати, когда еще не рассвело, Виктор был счастлив и именно тогда впервые представил ее частью своей семьи. Когда Алиса поправилась, она постоянно расспрашивала его о Вике, и он видел, что та очень понравилась его дочери.

Так что Виктор стал приглашать в гости Вику, они стали много времени проводить вместе. Но чем сильнее Виктор пытался превратить их в семью и свести Вику с Алисой, тем больше отдалялась Вика. И когда девушка поняла, что пахнет жареным, и дальше — или брак, или расставание. Поэтому она приняла решение прекратить эти отношения. Но все-таки она сильно затянула, и Алиса успела привязаться к девушке. А мужчина планировал сделать ей предложение в Новогоднюю ночь. До Нового Года оставалось всего несколько часов, а Виктор так не сказал Алисе, что Вика не придет.

Вика тоже тяжело переживала расставание, но предпочитала не грустить, а напиться и оторваться в новогоднюю ночь в одном известном клубе с парочкой друзей. Пока она доделывала макияж, в голове настойчиво крутилась знакомая с детства песенка из новогоднего мультика: «Говорят, под новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается». До встречи с друзьями оставалось несколько часов, поэтому Вика решила еще раз заглянуть в ванную и убедиться, что выглядит идеально.

И поскользнулась на мокром полу. Пока она падала, в голове все еще играло «все всегда сбывается…».

И все.

В глазах потемнело…

Последнее, что она услышала, были слова, будто не из этого мира: «Ты должна все понять, пока куранты не пробьют 12, и один год не сменит другой».

А потом тишина и темнота…

В начале было слово.

В себя Вика приходила мучительно медленно, как будто пробиралась сквозь густую вату. Сознание то накатывало, то ускользало, и только резкий удар по щеке окончательно выдернул её из оцепенения. Боль вспыхнула, будто кто-то включил свет в тёмной комнате.

Руки и ноги не слушались, как чужие, голова пульсировала, раскалывалась на куски. Вика попыталась вспомнить, что произошло, — и вздрогнула от догадки: это была не просто неудачная попытка встать. Её будто били, но этого точно не могло быть. Она точно была одна в квартире с закрытой входной дверью.

Голова была пустая, мысли отказывались собираться в кучу. Единственным плюсом оказалось то, что надоедливый новогодний мотивчик наконец исчез из головы. Исчез так внезапно, как будто его выбили вместе с сознанием.

И тут — будто сверху, будто из другой реальности — раздался мужской крик. Точнее, ор. Громкий, хриплый, испуганный. Вика дёрнулась, насколько позволяли её беспомощные руки.

Что за…? Она же была одна в квартире. Совершенно одна.

А потом до неё дошло: кричали по-английски. По-настоящему. Со всей этой интонацией, с акцентом, с эмоцией. Английский. Мужчина. В её квартире.

Что происходит?

Вика замерла, вслушиваясь, не решаясь пошевелиться. Сердце застучало где-то в горле. Всё внутри кричало “этого не может быть”, но крик не утихал.

Набравшись храбрости, она медленно, почти со страхом, приоткрыла глаза.

Лучше бы она этого не делала. Стоило открыть глаза, как над ней нависло лицо — грязное, перекошенное, пьяное. Мужчина, лет сорока, смотрел на неё мутным, злобным взглядом.

Вика попыталась заговорить — спросить, кто он и что ему нужно, — но голос предательски застрял где-то в груди, сдавленный и немой. Оставалось только одно — осмотреться.

Вместо знакомой ванной или хотя бы коридора — ведь траекторию своего падения она помнила хоть и смутно, но примерно — её окружала чужая, обшарпанная комната. Потолок низкий, стены облезлые, пахло затхлостью. Где-то рядом, почти у самого уха, всхлипывал ребёнок. Темноволосый, маленький, явно испуганный.

Вика замерла. Это было слишком странно, слишком нелепо. Она решила, что, должно быть, сильно ударилась головой. Ну а как иначе? Только мозг, сбившийся с привычного ритма, мог подкинуть такой бред.

И всё же она прислушалась. Мужчина что-то говорил, не по-русски — хрипло, с яростью, с какой-то отчаянной надрывностью. Вика не понимала ни слова, но пыталась вникнуть, ловила интонации, будто надеялась: вдруг её подсознание, явившееся в этом нелепом образе, пытается донести до неё нечто важное.

— Эйлин, чёртова ведьма! — рявкнул мужчина, — и этот мелкий ублюдок весь в тебя! Ты же клялась, что мой сын будет лишён этой ереси! А ты… ты, лживая стерва!.. — он буквально захлёбывался яростью, срываясь на крик, который ударял в уши, как пощёчина.

Вика замерла. Стоило чуть внимательнее вслушаться — и вдруг стало ясно: она понимает каждое слово. Без труда, без перевода. Словно язык сам развернулся в голове, лёгкими волнами укладываясь в смысл.

И всё же происходящее не становилось от этого менее нелепым. Скорее наоборот — чем яснее были слова, тем абсурднее казалась сама ситуация.

Какая она Эйлин? Какой сын?! У нее нет детей, и не предвидится в ближайшем будущем! Пока мужик орал, Вика мысленно прощалась с собственной крышей и надеялась, что все это страшный сон.

Пьяному уроду было всё равно на её моральные терзания и надежды — боль от очередного удара, на сей раз по голове, была вполне настоящей. Вика готова была поклясться, что глюки не могут быть такими реальными, но не успела: сознание снова покинуло девушку, милостиво позволяя шокированной психике перестроиться.

Следующее пробуждение Вике понравилось куда больше: по крайней мере, никто больше не орал прямо ей в ухо. Она осторожно попробовала пошевелиться — и с облегчением поняла, что тело её снова слушается. Руки и ноги двигались, пусть немного заторможенно, но всё же. Голова почти не болела, и Вика на миг даже обрадовалась: может, всё это было просто странным сном, плодом воспалённого подсознания?

Однако глаза открывать не спешила. Внутри сидел страх: она слишком хорошо помнила облезлые стены, пыльные занавески и перекошенное лицо пьяного мужика. Мысль о том, что всё это может оказаться реальностью, сковывала. Но выбора не было. Сделав глубокий вдох, Вика приоткрыла глаза — медленно, словно через тонкую щель.

И сразу пожалела.

Обшарпанная комната никуда не делась. Та же тусклая, гнетущая обстановка. И напротив — те же чёрные, серьёзные глаза мальчика, пристально смотрящие на неё. Того самого ребёнка, которого тот урод называл её сыном.

Глаза у Вики сами собой зажмурились обратно. Нет. Так не играют.

Про себя выругавшись, она всё же решилась — снова открыла глаза.

Картинка, к сожалению, осталась прежней.

— Мамочка, ты очнулась?! Как ты себя чувствуешь? Я дал тебе обезболивающее, я правильно сделал? — затараторил мальчик.

И именно в этот момент Вика поняла: она попала.

Мальчик, который всё это время смотрел на неё с неожиданной, почти трогательной заботой, к счастью, оказался не совсем малышом — на вид лет шесть, может, семь. Худенький, чумазый, с растрёпанными волосами и взглядом, в котором было что-то взрослое, настороженное. Такой не выглядел как любимый, ухоженный ребёнок. Скорее — как забытый, оставленный на самотёк.

Вика невольно поморщилась. Она никогда не понимала родителей, которые не заботятся о собственных детях. А теперь вот лежала в каком-то чужом теле, в чужом доме, под присмотром чужого — якобы — сына.

На миг в памяти всплыло её собственное детство, слишком знакомое чувство запущенности и одиночества... Но Вика быстро отогнала мысли, которым не хотела давать волю. Сейчас было не до этого.

Попробовала ущипнуть себя. Больно. Очень даже.

Не сон.

Значит, остаются два варианта: либо она действительно сильно ударилась головой и теперь её сознание творит невообразимое, либо... она каким-то образом очутилась в другом мире.

В параллельные реальности, перемещения душ и прочие мистические теории Вика не верила ни при каких обстоятельствах. А потому единственным логичным объяснением оставалось то, что по ней плачет психиатрическая клиника.

— Так, давай сначала? Я как-то неважно себя чувствую, и не помню, как я здесь оказалась. Кто я?..

— Он так сильно тебя ударил? — тихо всхлипнул мальчик. — Ты моя мама, тебя зовут Эйлин Снейп, а раньше, когда вы с папой ещё не поженились, ты была Принц. Ты здесь живешь вместе со мной и с папой. Я Северус, а папу зовут Тобиас. Ты волшебница, но редко колдуешь, потому что папа это не любит. А вчера у меня опять был магический выброс, и папа разозлился…

«Эйлин… Снейп?.. Тобиас?.. Северус?.. СЕВЕРУС СНЕЙП?!» — Вике срочно захотелось обратно в обморок. — «Да нет, это бред… Я в Поттериане?.. Я — мать Северуса Снейпа?! Дашка была бы в восторге…» — пронеслось в полуобморочном сознании. Племяшка Дашка просто обожала самого загадочного персонажа всей саги, мрачного гения и шпиона Северуса Снейпа.

«А на Рикмана совсем не похож…» — проплыла очередная бредовая мысль, и голова разболелась с удвоенной силой.

— У тебя от головы ничего нет? — спросила девушка, и тут же получила пузырек с какой-то мутной жидкостью.

Так. Пузырек был вполне осязаем, как и руки ребенка. Это странно — разве глюки могут быть материальны? Она посмотрела на него с сомнением, но за неимением выбора выпила предложенное залпом. На удивление стало легче, в голове прояснилось. Это опять-таки было неправильно: голова не могла пройти от того, что ты выпил лекарство (зелье) в своем подсознании. Или могла?.. Девушка снова огляделась вокруг. Дом был невероятно грязный и запущенный — как женщина могла его довести до такого состояния?! Царапала мысль, что этот дом она точно раньше не видела, а подсознание всегда подсовывает картинки знакомых мест. Интересно, это только снов касается или глюков тоже? Потом посмотрела на себя, на ребенка и решила, что сначала душ, а потом будем думать, куда это она попала и что с этим делать. Вода всегда помогала ей расслабиться.

— Значит так… Северус. Сначала душ, потом завтрак, а потом будем думать.

— А еды нет, — опустил глаза мальчик.

— А вода?

— Есть, холодная.

И, пожалуй, именно это оказалось самым нормальным в её странной "игре подсознания". Потому что с подобной проблемой Вика сталкивалась в жизни не раз.

Она выросла в России, и до появления бойлера мыться в тазике с кастрюлями было делом привычным — особенно в сезон профилактических отключений. Так что перспектива греть воду и отмывать ребёнка (а заодно и себя) не пугала. Наоборот, в этом был хоть какой-то намёк на реальность.

Вика решительно поднялась и направилась на кухню — в поисках подходящей кастрюли. Мало ли, может, и правда надо купать "сына", раз уж она здесь якобы мать.

Она открыла дверь и... замерла.

Следующие несколько секунд мозг отказывался воспринимать увиденное. Только глаза бегали по сторонам, пытаясь понять, что именно происходит.

Потом пришёл шок. И вслед за ним — почти физическое возмущение.

Это что, вообще, такое?!

Пол был покрыт липкой пленкой — смесь жира, пыли и чего-то ещё, зловеще поблёскивающего в свете окна. Стол… Господи, его проще было сжечь, чем отмыть. Ящики под раковиной были заляпаны до неузнаваемости — их первоначальный цвет угадывался разве что с фантазией. К ним, казалось, страшно было прикасаться.

А посуда... Нет, это уже не просто гора — это был настоящий монумент немытой, засаленной, жирной утвари, воздвигнутый в честь полного бытового апокалипсиса. Вся плита покрыта пригоревшими остатками еды — слоистыми, как геологические отложения.

Вика не сразу поняла, что у неё тихо дёргается левый глаз.

Так... стоп. Дышим. Медленно вдох... выдох...

Она выругалась. Громко — про себя. С чувством. Потому что вслух, увы, нельзя — в квартире ребёнок.

Но внутри у неё бушевала буря.

Да за такое состояние кухни, она бы тоже прибили. Даже в доме её родителей было чище. И, к своему ужасу, Вика вдруг с какой-то кривой логикой поняла того орущего мужика. Не оправдала — но поняла. Если он жил в этом аду, то нервы у него, видимо, давно закончились.

Слов у неё не было. Только крепкие, сочные маты — один за другим, мысленно, с нарастающим градусом отчаяния.

«Так, не знаю, куда я попала, но это пиздец. Верните меня домой!» — с паникой подумала Вика и обратилась к Северусу.

— Чистая кастрюля есть?

— Там, — мальчик показал на верхнюю полку. И они приступили к водным процедурам.

Сначала Вика занялась мальчишкой. Отмыла, растёрла полотенцем — и только тогда по-настоящему разглядела его.

Оказалось, что под слоями грязи он вовсе не заморыш, а настоящий симпатяга. И волосы у него были… просто загляденье. Да за такие любая душу бы продала: мягкие, густые, идеально прямые. Цвет — глубокий, насыщенно-чёрный, с лёгким синеватым отливом, как у вороньего крыла. Ни рыжинки, ни пылинки — чистый, ровный, переливающийся блеск.

Эх, мечта идиотки... — невольно подумала Вика, с завистливой нежностью проводя пальцами по этим чёрным прядям.

Впрочем, свои волосы она тоже любила. Светлые, волнистые, с лёгким золотистым отблеском — они всегда были её гордостью.

Когда наступил её черед принимать водные процедуры, и она обомлела, посмотрев на себя в зеркало. Перед Викой была не она, а кто-то очень страшный. Такую в фильмы ужасов можно пускать без грима. И это после душа?

Вика вдохнула, выдохнула и постаралась не представлять, что ждало её до. Волосы все были посеченные, кое-где выбивались седые пряди, глаза были черные, нос с горбинкой, одна монобровь. Тело все худое и в синяках. Грудь…

«Эх где моя шикарная грудь четвертого размера?» — подумала Вика, осматривая свое тщедушное тело. Тут если будет двоечка уже хорошо.

А попа? Вика грустно вздохнула, осмотрев свою пятую точку, у неё-то была красивая, упругая. Она три раза в неделю в зал ходила качать. А тут? Кожа да кости. Смотреть страшно. С одеждой было еще хуже. Причем она этому телу абсолютно не подходила.

— Верните меня обратно. Пожалуйста. Мне здесь не нравится, — воскликнула Вика закончив осмотр своего тела. Причем на ощупь все было так же плохо, как и на взгляд. Но также не бывает? Почему ее сознание над ней так издевается или это не сознание. Ну ладно видеть глюки, но самой быть глюком это перебор.

Вике даже на секунду показалось, что она попала в свой самый большой кошмар. Нет, ну согласитесь, что может быть хуже грязного бедного дома, мужа, избивающего свою жену, да еще и маленький ребенок в придачу? А главное, кто виноват и что делать непонятно. Одно дело, когда женщины сами себя загоняют в эту кабалу выбирая мужа мудака, но попасть в такой ад совершенно случайно надо уметь.

Так что первым делом, как настоящая женщина, Вика решила привести себя в порядок, к счастью, щипцы и косметика кое какая у этой потерянной женщины имелась. Красота — это та сила, которая работает во все времена. У Вики в этом теле этой силы явно не было, поэтому она четко решила думать о себе не как о Вике, а как о Эйлин. Этот ужас не она, этот ужас Эйлин.

Косметика творит чудеса, она смогла скрыть все синяки под глазами, сделала более выразительными глаза. Лицо стало хоть немного миловидным, но вот волосы… Пришлось вспомнить молодость и обрезать их самостоятельно, с каре лицо этой женщины смотрелось более молодо. С одеждой было все намного хуже, похоже вкуса у этой леди не было от слова совсем. Но кое-какой сарафан не очень ужасный, который было не стыдно надеть, удалось найти. Так что через час с зеркала на нее смотрела пусть не особо красивая, но и не и особо страшная женщина. Заодно, ища косметичку, которая оказалась в самом дальнем углу ящика, Вика нашла кое какие деньги и книги по магии. Книги, после недолгих размышлений, она решила оставить на потом и изучить на досуге, вдруг существует какое-то заклинание, которое может вызвать Мистера Пропера, который все отмоет, ибо как справится собственными силами со всем этим она понятия не имела. Вика конечно, тоже много в своей жизни повидала, но такое было даже для нее слишком.

Вика погрузилась в глубокие раздумья: куда же она всё-таки попала, и что теперь с этим делать? По-хорошему, для начала стоило бы определиться — перед ней плод разыгравшегося воображения или суровая, ничем не прикрытая реальность? Проблема заключалась в том, что она понятия не имела, как отличить одно от другого. И то, и другое внушало тревогу.

Оба варианта ей категорически не нравились. Но, как ни крути, всё вокруг ощущалось чересчур настоящим. Слишком живые краски, слишком отчётливые запахи, слишком реальный привкус — зелье, которое дал ей ребёнок, было на редкость мерзким, и это ощущение она бы точно не придумала.

Вика вздохнула и, не найдя более логичного объяснения, решила признать происходящее за новую реальность. Раз уж выбора нет, придётся подстраиваться. Действовать она решила по принципу: из двух зол выбирай меньшее. В конце концов, как говорил Дамблдор Поттеру в одном из его посмертных приключений:

«Это происходит у тебя в голове, но кто сказал, что из-за этого это не может быть правдой?»

Её племяшка, фанатка этой книжной саги, обожала повторять эту цитату — и теперь она всплыла в памяти с почти утешающей своевременностью.

Если уж Вика действительно сошла с ума, бороться с этим бессмысленно. А вот попытаться как-то устроиться в этом странном, возможно воображаемом, но всё же довольно убедительном мире — шанс вполне реальный. Тем более, другого всё равно не предвидится.

После этого Вика в срочном порядке попыталась вспомнить всё, что знала о попаданцах. Если полагаться на рассказы всё той же Дашки, то это такие прокачанные уникумы: немного магии, немного канона, чуть-чуть харизмы — и вот уже весь волшебный мир крутится вокруг них, как карусель в парке. Но Вика — точно не супергерой. Да и знание канона в её случае особой пользы не принесёт: до рождения Избранного, насколько она помнила, ещё лет пятнадцать, не меньше. Магия? Вопрос остаётся открытым. Пока её максимум — это умение не впасть в истерику. Хотя и это достижение, учитывая обстоятельства.

Но это всё мелочи, куда более насущной проблемой был супруг этой леди. Терпеть побои она не собиралась — это даже не обсуждалось. Уйти? Но куда? И на что жить? Теоретически, в этом мире должны существовать какие-то социальные службы, которые помогают женщинам с детьми в тяжёлых ситуациях. Но где их искать? Да и существуют ли они вообще — неизвестно.

Еще вариант — вернуться в отчий дом, да кто бы ей сказал, где он — памяти-то у нее от этой Эйлин не осталось. Поэтому в каких отношениях девушка с родителями, да и живы ли они вообще — оставалось только гадать. Да даже если они живы и чудо их найдёт, те за пять минут поймут, что она никакая не Эйлин.

Так что пока оставался один путь — попробовать воздействовать на мужа и постараться обустроить свою жизнь тут. Всё-таки она ведьма, должна же быть какая-то магия против домашнего тирана? Ну, в крайнем случае, сковородка по голове — проверенный метод. А если и это не поможет, всегда можно "аккуратно" устроить несчастный случай. Скажем, перепил, поскользнулся на лестнице… бывает.

Но размышления о глобальном пришлось отложить — желудок громко напомнил о проблемах более насущных. Вика поняла, что неплохо бы найти еду. Конечно, можно попробовать сходить в магазин, но тут возникало сразу две проблемы. Можно, конечно, сходить в магазин. Но и тут не всё так просто: во-первых, она не имела ни малейшего понятия о местных ценах. А во-вторых, идти за едой на голодный желудок — преступление против собственной финансовой стабильности. Захочется купить всё, включая витрину и продавца. А судя по текущему состоянию дел — даже на хлеб может не хватить.

Для начала Вика решила провести ревизию на кухне. Ведь понятие "еды нет" у каждого своё: для ребёнка это может означать банальное отсутствие сладкого или, скажем, мяса — как у её племянника, который паниковал, если не находил шоколад в поле зрения.

Удивительно, но едва она подумала о еде, ноги сами вынесли её на кухню. В отличие от головы, они, по крайней мере, знали, куда идти.

— Интересно, а руки тоже вспомнят, что делать, когда дойдёт до колдовства или варки зелий? — с долей скепсиса подумала Вика, оглядываясь по сторонам.

Потом снова офигела от внешнего вида кухни, и под удивленным взглядом Северуса приступила к ревизии. В целом, все было не так плохо, как говорил Северус, но и не так хорошо, как

она надеялась. В холодильнике действительно мышь повесилась, там она обнаружила только баночку с чем-то жидким и подозрительным, запах этого нечто тоже не порадовал, так что девушка смело решила его выбросить.

В результате инспекции на разных полочках ей удалось обнаружить почти целый мешок картошки, немного лука, пару подгнивших морковок, бутылку масла, полмешка муки, сахар, соль и подозрительную на вид каша, над которой уже летали насекомые. В целом из этого можно соорудить какой-никакой завтрак, хотя, судя по настенным часам, скорее обед. Северус в это время сидел рядом и с интересом наблюдал за поисками еды. В глазах у мальчика светился вопрос: «И что ты с этим собираешься делать?».

— Мы будем делать драники, — с улыбкой заявила Вика.

В принципе, это единственное, на что хватило ее фантазии с таким набором продуктов. Единственное, что смущало девушку: а как в таких условиях готовить? Мысль о Мистере Пропере снова закралась в голову, потом пришла идея колдануть Эванеско, но после некоторого раздумья и она была отметена как потенциально опасная из-за отсутствия опыта. Единственным выходом было найти и оттереть какую-нибудь сковородку и хоть пару тарелок. Вика с ужасом посмотрела на гору посуды, вспомнила об отсутствии горячей воды и еще раз с чувством выматерилась про себя. Моющего в процессе ревизии обнаружено не было. Интересно, тут вообще уборкой хоть кто-то когда-то занимался? Водой оттереть засохший жир было бы сложно, а из альтернатив… Из альтернатив было только хозяйское мыло, которое она видела в ванной на втором этаже.

Так что, вооружившись тряпкой и мылом, Вика приступила к чистке хотя бы

парочки тарелок. С остальным она решила разгрестись уже после магазина.

Северус смотрел на маму с глазами полными ужаса, видимо, ни непонятное слово «драники», ни внезапная уборка вдохновения не вызывали. Да и пока Вика чистила картошку, в глазах скорее стояло неверие и недоумение. Хорошо, хоть лишних вопросов не задавал, но невооружённым взглядом было видно, что в кулинарных способностях матери он сомневался. Спустя пару минут он нашел условно чистый нож и молча стал помогать. Да… Разговорчивым его назвать было сложно.

Так же ее безумно удивило такое сноровистое управление ножом у столь юного ребенка. Он делал все аккуратно, шкурку с овощей снимал тоненькую, и как ни странно, не испытывал с этим никаких сложностей. Похоже, к зельям у мальчика действительно был талант — ингредиенты разделывает мастерски.

Терка, к счастью была чистая, разве что немного в пыли. Видимо, настолько сложным прибором Эйлин так и не овладела.

Через полчаса совместных усилий завтрак был готов. Сначала Северус смотрел на немного подгоревшие драники (что поделать, Вика очень давно не готовила) с опаской, но видя, что мама спокойно их ест, решил тоже попробовать.

— Вкусно, — с удивлением заметил он.

— А то, — ответила Вика, понимая, что ее навыки готовки за последние пять лет здорово просели. Это раньше она могла из ничего сделать конфетку. А в последние годы слишком активно следила за фигурой, да и Виктора с Алисой нечасто баловала.

После завтрака-обеда Северус повеселел, чего нельзя было сказать о девушке. Все-таки кухню надо было еще отмывать, да и в магазин сходить не мешало, и при этом не забыть купить моющих. Благо, вместе с монетами лежал листочек, где аккуратным женским почерком было написано: «1 фунт стерлингов равняется 20 шиллингам, 1 шиллинг — 12 пенсам, 1 пенс — 4 фартингам».

— Ну что Северус, теперь в магазин?

— Может не надо? — попробовал воспротивиться сытый ребенок, который уже представлял, как он сядет у себя в комнате и будет изучать книгу по зельям, а потом, возможно, уговорит маму сварить какое-нибудь зелье.

— Надо, Федя, надо.

— Ну, мам.

— Ну что, давай переодеваться и пойдем за продуктами и моющим. Где у вас

тут ближайший супермаркет?

— Супер… что?

— Магазин или рынок, — уточнила Вика, знакомую с детства альтернативу.

— А, тут недалеко.

Вика впервые с момента своего появления в этом мире выглянула в окно. Вид был... удручающий. Грязно-серые двухэтажные домики лепились друг к другу, как будто боялись развалиться от одиночества. Дворы — унылая смесь камня, бетона и залежей мусора. Кое-где жалкий слой снега пытался изобразить зиму, но скорее напоминал посыпанные мукой руины. Пара облезлых котов делили между собой что-то подозрительное у мусорного бака, а по узкой улочке медленно проехал автобус с коптящим выхлопом, оставляя за собой густой след дыма и безысходности.

Только сейчас Вика осознала: а ведь тут тоже зима.

Что удивительно — за всё это время она даже не удосужилась задать себе простой вопрос: какой сегодня день, месяц, год? Всё происходящее казалось таким нелепым и оторванным от реальности, что мозг попросту отказался фиксировать подобные детали.

Отстранившись от окна, она направилась к небольшому гардеробу, заранее не питая иллюзий. И, как оказалось, не зря. Штанов у этой «милой дамы» явно не водилось — вообще. Ни одного! Что, мягко говоря, расстраивало. А юбки... все до пола. Очень до пола. Настолько макси, что казалось, будто их шили из принципа: «чтобы и мыслей не возникло». Вика в обычной жизни такие не носила — не любила ощущать себя хозяйкой сельской библиотеки времён королевы Виктории.

Ну и кому тут демонстрировать свои длинные ноги? Да и, строго говоря, не её это теперь ноги. И, если быть честной, даже не такие уж и красивые. А ещё Эйлин явно испытывала неумолимую любовь к унылой палитре: в шкафу было собрано около пятидесяти оттенков серого, чёрного и коричневого — включая такие, о существовании которых Вика раньше и не подозревала. Один свитер был цвета «размокшего картона», другой — «тоска после дождя». Захотелось побиться головой об стену. Не для пользы, просто чтобы выразить эмоции.

Хотя, надо признать, среди всего этого текстильного траура обнаружился один приятный сюрприз — длинная, тёплая, чёрная мантия. Простой крой, но с потенциальным шармом. С минимальной переделкой и, может быть, какой-нибудь брошкой — вполне можно было бы выдать за винтажную классику. И что самое главное — в ней было тепло. А в доме, судя по всему, отопление работало исключительно на морально-волевых.

Северус появился в такой же чёрной мантии, как и та, что недавно примерила Вика. На мальчике это выглядело… странно. Слишком длинная, чуть великоватая, с торчащими рукавами — она делала его похожим на девочку, особенно издали. А в подобных районах, уличная иерархия устанавливалась быстрее, чем ты успеваешь моргнуть, такие детали могли стать поводом для насмешек, если не чего похуже. Но с другой стороны, не её это дело, может в Англии какие-то другие правила. Его самостоятельность внушала уважение. Хотя, если честно, к его гардеробу Вика была морально не готова — что-то подсказывало: там её ждали новые модные ужасы в духе "домашнего траура".

Рынок находился всего в паре кварталов от дома, и, несмотря на утреннюю серость, жизнь там кипела. Улицы были мокрыми, как будто город всё ещё не до конца оправился от вчерашнего дождя — или позавчерашнего, тут это было не принципиально. Местами под ногами хлюпала грязь, а пары облезлых собак неторопливо бродили между прилавками в поисках чего-нибудь съедобного.

На входе в рыночную улицу их сразу окутала какофония звуков и запахов:

— «Три апельсина за шиллинг, мисс, только сегодня!» — крикнул мужчина в поношенном пальто, размахивая увесистым бумажным пакетом.

— «Свежая треска, только с утра с порта!» — вопила тётка в резиновом фартуке, размахивая рыбой, словно оружием.

— «Скидки на шапки, кому тепло в уши надо?» — хохотал торговец из киоска с одеждой, рядом с которым вялый граммофон играл что-то из The Kinks.

Пахло сырой рыбой, печёными пирогами, углём и — как ни странно — немного корицей. Один лоточник продавал жареные каштаны, и Вика подумала, что не отказалась бы от чего-нибудь горячего. Северус между тем уверенно вёл её к нужным лавкам, где он, видимо, бывал не раз.

По дороге она разговорила мальчика. Оказалось, сегодня 2 января 1967 года. Северус учился в третьем классе местной школы, и учёба ему, в целом, нравилась — в отличие от одноклассников. Он называл их «глупыми» и «недостойными». Это слегка насторожило Вику, но она вспомнила Дениску — её племянник тоже был снобом в миниатюре, так что ничего особенно пугающего в этом не было.

Сами покупки прошли куда легче, чем она ожидала. Цены оказались вполне разумными, и денег у неё, к счастью, было чуть больше, чем она думала. Подсказками, заботливо записанными на бумажке, Вика пользовалась почти открыто — но благодаря знанию языка чувствовала себя на удивление уверенно. Даже пару раз удалось сторговаться: то ли улыбка сработала, то ли продавцам просто захотелось быть милыми.

Но вот что её по-настоящему напрягало — ощущение чужого взгляда. Не просто мимолётного интереса прохожих, а тяжёлого, вязкого, как липкая паутина. Спина словно горела. Она несколько раз меняла ряды, сворачивала в разные стороны, будто бы просто выбирая маршрут по настроению. Но чем дальше они ходили, тем отчётливее становилось: за ней следят. Не в шутку, не по паранойе — по-настоящему.

К концу похода она уже не сомневалась. Кто-то наблюдает. Вопрос только — кто, и зачем.