Эхо Денали (гет)

Патрульная машина, за которой следовала Энни, медленно, но упорно прокладывала свой путь сквозь наступившую ночь. Её яркие, пульсирующие синие и красные огни превращали падающие снежные хлопья в багровые или лазурные искры. Дорога, которая и днём требовала от водителей внимания и сосредоточенности, теперь вообще превратилась в почти неразличимую полосу, где граница между нормальным покрытием и снежными заносами практически стёрлась.Глубокие колеи, оставленные редким транспортом, быстро заполнялись, и каждый метр был битвой за сцепление с дорогой.Машина шла медленно, но её движение было напористым и целеустремлённым.

Позади, в своём внедорожнике, следовала Энни; от постоянного напряжения и мелкой дрожи, передающейся от дороги, плечи у неё ныли, а руль казался живым существом, которое она сдерживала изо всех сил, не позволяя ему вырваться из контроля. Сквозь пелену метели она видела мигающие сине-красные огни полицейской машины, которая не давала ей заблудиться в этом снежном вихре.

Она чувствовала глубокую, искреннюю благодарность по отношению к патрульным, которые решили стать её проводниками через этот хаос. В этой отчаянной попытке оказаться ближе к Алексу она оказалась не одна, и это придавало ей сил, чтобы верить. Также она постоянно думала про мужа, мысли о нём смешивались с леденящими образами горной метели. Жив ли он там? Этот вопрос неотступно присутствовал в разуме, не давая покоя. Почему Уолтер не звонит?Неужели никаких новостей? Или наоборот?... Новости настолько плохие, что Уолтер не решается сообщить ей?..

Вдруг Алекс замёрз? Или сорвался в пропасть, где его тело погребено под тоннами снега и льда? Вдруг они никогда не найдут его? Эти страшные предположения обжигали сознание, и Энни кусала губы, чтобы не заплакать, чтобы не дать волю слезам, которые сейчас казались непозволительной слабостью. Где её муж? Он один, в этой бескрайней, безжалостной белизне Аляскинских гор... Ночь уже полностью опустилась, и каждый порыв ветра, казалось, приносил с собой не только снег, но и сковывающее душу осознание уязвимости человеческой жизни. Алекс был беззащитен перед лицом дикой, первобытной природы.

Зачем? Ну почему? Зачем он пошёл один искать ту группу? — этот вопрос, полный отчаяния и недоумения, мучал Энни. Ответ приходил тотчас же, горький и до боли очевидный, отзываясь эхом в её собственной душе: потому что не мог иначе. Это было не просто решение, это был крик, вызванный глубоким, всепоглощающим чувством одиночества. Энни слишком хорошо знала, что последние годы, после трагедии с Диком, Алекс чувствовал себя потерянным, а тут ещё и развод, на котором она сама настояла. Если бы не болезненное расставание, если бы она не была так жестока в своём решении доказать Алексу свою значимость таким образом, он вряд-ли бы решился на такой безрассудный, такой рискованный шаг. Это был побег, отчаянная попытка найти себя или что-то, что заполнило бы зияющую пустоту внутри, попытку заглушить внутреннюю боль, про попытку доказать что-то себе, а, возможно, и ей. Эта мысль, тяжелая и полная горького сожаления, давила на неё, усиливая не только страх за его жизнь, но и острое осознание того, насколько глубоко их прошлое продолжает влиять на их настоящее.

За окном, в свете фар внедорожника и маячков патрульной машины, снег казался живым, танцующим полотном, которое то поднималось вихрями, то опускалось плотной стеной, готовой поглотить всё на своём пути. Наступившая ночь обещала быть не просто долгой, а бесконечной, словно время замедлило свой ход, растягивая каждую секунду до мучительной вечности.

Было уже достаточно поздно, когла оба автомобиля наконец медленно въехали по единственной, извилистой дороге на территорию национального парка. Фары, словно слепящие прожекторы в театре теней, прорезали тьму, выхватывая из нее призрачные очертания вековых сосен и елей, покрытых снегом. Затем, сквозь пелену снегопада, проступило очертание небольшого здания, и Энни несмотря на темноту, сразу узнала его. Здесь до 1950 года располагался пункт рейнджеров. Сейчас же это был исторический памятник, хранитель ушедших лет, излюбленное место для туристов в солнечные летние дни, окутанное ныне зимней тишиной и забвением. Энни невольно подалась вперед, прижавшись лбом к холодному стеклу, словно пытаясь растопить налипший иней воспоминаний. В памяти туттжеивозникли светлые, яркие образы — их летние прогулки с Алексом здесь, радость, планы на будущее. Каждое дерево, каждый изгиб знакомой тропинки, даже истертые временем ступеньки крыльца — все было до боли знакомо, словно встреча со старыми добрыми друзьями. И теперь, покрытые толстым, пушистым слоем снега и поглощенные тьмой, эти места все равно, удивительным образом, казались ей родным домом. Это ощущение тепла, несмотря на холод, царивший извне, было почти осязаемым, словно ласковое, обнадеживающее прикосновение к измученной душе.

Автомобили проехали еще какое-то расстояние по територии парка и остановились у первой базы рейнджеров, расположенной ближе к подножию горы, там, где дорога еще не полностью исчезала под снежными заносами. Из дверей базы, словно тени, показались сначала двое рейнджеров, затем еще несколько человек вышло на заснеженную улицу; их лица выражали искреннее, неподдельное удивление. В такую погоду и в такое позднее время появление кого-либо в парке, а уж тем более патрульной машины, было нерядовым событием. Энни, слегка поежившись от холодного ветра, моментально встретившего её, как только она вышла из машины, медленно последовала за полицейскими к освещенному зданию.

Глаза рейнджеров расширились, когда они заметили её, хрупкую женскую фигуру, что совершенно не вписывалась в суровый пейзаж. От волнения и усталости Энни плохо осознавала происходящее, кажется, кто-то спрашивал о ней у полицейских, присутвующие обменивались недоуменными взглядами, как сквозь сон до Энни донеслись обрывки фраз: "Маккензи", "Палмер", "Вторая база ".

Какой-то мужчина, видимо, из старших рейнджеров, подошел к ней. Он что-тоговорил, Энни поняла, что он приглашает ее пройти внутрь. Она слабо кивнула, а он покачал головой, задерживая взгляд, выражающий сочувствие, на лице женщины.

Массивная деревянная дверь распахнулась, и Энни шагнула за порог.Тепло, удивительное, живое, обволакивающее тепло. Мир мгновенно изменился. Он стал похож на сон, где звук тонул в густой, тягучей патоке, а каждый жест, каждая деталь обретали зыбкие, сюрреалистические очертания. Энни помнила, что ей предложили присесть, и она обессиленно опустилась в удобное кресло, прижимая к себе рюкзак с вещами. Голоса доносились до нее приглушённо, словно через толстый слой ваты, лишь обрывки слов прорывались сквозь этот плотный туман. Она ловила интонации, чувствуя, как на неё смотрят с удивлением и сочувствием. Она услышала свое имя: "Это же Энни Маккензи ...— видимо, кто-то из присутвующих узнал её. В этом не было ничего удивительного, в Денали, в этом обширном и диком парке, где каждый сотрудник являлся частью большой команды, все рейнджеры знали друг друга если не лично, то уж точно в лицо. Их общая работа, частые смены и уникальные условия службы создавали тесную связь. А поскольку она не раз бывала здесь с Алексом, многие могли запомнить ее.

По протоколу она не должна была сейчас находиться тут, но здесь, вдали от цивилизации, человеческое горе не знало рангов и протоколов. Молодой рейнджер, чьё лицо выражало искреннее сочувствие, тут же принёс ей горячий чай в тяжёлой глиняной кружке, от которой шёл согревающий пар, наполняя воздух ароматом трав.

—Выпейте, мэм, согрейтесь, — произес он, и Энни благодарно кивнула, ладони сомкнулись на тёплой кружке, и она ощутила, как приятное тепло разливается по напряжённым от долгого пребывания за рулем пальцам.

"Какой длинный день..." — Энни прислонилась к широкой спинке кресла, давая отдых плечам и спине.

Сейчас, когда острое, пронизывающее напряжение, державшее её в железных тисках всю дорогу, начало ослабевать, на неё внезапно накатила бездонная усталость. Она была такой всеобъемлющей, что каждый нерв в её теле казался натянутой струной, готовой лопнуть. Мир вокруг словно потерял резкость, превратившись в размытую акварель из полутонов и неясных очертаний. Она сидела, сжимая кружку с чаем, и медленно погружалась в пелену надвигающейся дремоты. Рейнджеры, видя её состояние — бледное, уставшее лицо, глубокое беспокойство в глазах — бросали на Энни взгляды, полные неподдельного сочувствия и глубокого уважения. Её красота и хрупкость, резко контрастирующие с беспощадной стихией за окном, не могли не вызвать у них отклика. Они уже знали, почему эта женщина оказалась здесь, в такую ночь — она ехала к своему мужу, одному из их коллег, который сейчас находился один, среди холодных гор.

Усталость, словно тяжёлые волны, накатывала и отступала, каждая последующая оказывалась тяжелее предыдущей, но вместе с тем приносила и призрачное облегчение. Энни полулежала в кресле, погруженная в объятия тёплого одеяла, которым кто-то заботливо укрыл её.

Звуки базы — приглушённые голоса, тихое жужжание аппаратуры — сливались в монотонный гул, уводящий её в манящие глубины дремоты. Она балансировала на краю сознания, почти растворившись в спасительном сне, когда сквозь эту зыбкую пелену её разума прорвался отчётливый, звук знакомого имени.Не просто фоновый шум, а слова, что мгновенно вырвали её из тягучего полузабытья.

Дейв Браун. Это имя, произнесённое так близко, заставило Энни открыть глаза. Она оглянулась по сторонам. Кто-то звонил Дейв, туда, на вторую базу, в место, к которому она так стремилась.

Весь мир вокруг Энни мгновенно сузился до этого имени. Она замерла, вся превратившись в слух, боясь пропустить хоть слово. Каждая секунда ожидания ответа казалась бесконечной, мучительной вечностью. Энни ждала ответа, который мог принести хорошие новости, или, наоборот, погрузить её в ещё больший ужас.