Изменница (гет)

Следующее утро для Гермионы началось на удивление приятно. Впервые за долгое время её не мучила утренняя тошнота, да и общее самочувствие было неожиданно хорошим. Она с уверенностью могла сказать, что чувствует себя великолепно. И, что особенно радовало, для этого не пришлось пить ни одного из тех мерзких на вкус зелий. Настроение сразу стало почти праздничным.

Будущая мама позволила себе насладиться этой редкой передышкой: потянулась в постели, устроилась поудобнее и уже собиралась поваляться с книгой, которую отложила с вечера. Но организм быстро напомнил о себе настойчивым требованием еды. Пришлось отложить ленивое удовольствие и вызвать эльфов, чтобы они приготовили ей поздний завтрак в столовой.

Мысль о домовых эльфах вдруг невольно вызвала улыбку. Как же давно прошли времена, когда она боролась за их права и пыталась освободить всех подряд! После суда Люциус подарил ей книгу о природе домовых эльфов, и Гермиона, прочитав её, с неохотой признала: прежние её идеи были наивны. Эти существа питались магией Мэнора или замка, где жили, а личные эльфы и вовсе существовали только за счёт силы своего хозяина-мага. Без этой подпитки они быстро теряли рассудок и гибли. Зато при нормальных условиях жили практически вечно, почти не старея. Лишь у родов, чья магия угасала, эльфы становились дряхлыми — это был знак вымирания семьи.

Спустившись в столовую и не обнаружив там никого, Гермиона вспомнила, что сегодня для Люциуса был важный день: он передавал титул Лорда Драко и официально разводился с Нарциссой. Лёгкая грусть сжала сердце — всё же она разрушила семью своего друга, как ни пыталась себя убедить в обратном.

За этими мыслями она даже не сразу заметила, как в окно настойчиво колотится сова. Впустив недовольную птицу, Гермиона с удивлением развернула письмо и узнала почерк Рона. Он приглашал её на обед. Вздохнув, она призвала перо и написала положительный ответ — ей давно хотелось закрыть все незавершённые вопросы. Гермиона мечтала, чтобы их с Роном расставание оказалось хотя бы наполовину таким же спокойным и достойным, как развод Люциуса и Нарциссы.

Она всё ещё не до конца верила в то, что Малфои — те самые высокомерные и коварные аристократы, которых она когда-то ненавидела, — смогли принять её. Простую маглорожденную девочку, которую Драко в школе дразнил «грязнокровкой». Но теперь Люциус был её любимым мужчиной, Драко стал хорошим другом, а Нарцисса — мудрой и доброй женщиной, к тому же готовой помочь ей в трудной беременности.

А вот отношения с лучшими друзьями оставались под вопросом. С Гарри они не виделись вечность. Он с головой ушёл в карьеру, стараясь дать своим детям то, чего был лишён в детстве. Совсем недавно у него родилась младшая дочь, Лили, и Гермионе ужасно хотелось поговорить с ним, услышать его мнение обо всём, что произошло. Но Гарри снова уехал в долгую командировку. Он, как и она, стремился всего добиться сам — теперь уже в качестве младшего помощника главы Аврората.

А Рональд… Гермиона устало покачала головой. Она и сама не знала, чего ждать от человека, с которым провела столько лет, но который смог обманывать и её, и Лаванду. Их брак держался в последние месяцы лишь на тёплых воспоминаниях и маленькой дочке. Слишком мало, чтобы сохранить семью.

Если бы она могла повернуть время вспять, то не стала бы тянуть с расставанием. Их девочке не пришлось бы переживать тяжёлый развод и почти год быть без матери. Но прошлое не исправишь. Можно только постараться построить такое будущее, которое не захочется переделывать.

Гермиона была даже рада, что сегодня Люциус слишком занят собственным разводом. Это позволило ей без лишних объяснений покинуть гостеприимный Мэнор и встретиться с Роном на нейтральной территории. Она выбрала небольшое кафе в Лондоне и пришла чуть раньше назначенного времени — отчасти из-за страха опоздать, отчасти потому, что не хотела пересечься с кем-то из вернувшихся Малфоев.

Несмотря на то, что решение расстаться с Роном созрело у неё давно, сам факт развода пугал её до дрожи. Казалось, что она собирается собственными руками разрушить часть своей жизни, ту, что строила с одиннадцати лет. Они знали друг друга почти всю жизнь, и эти годы связывали их крепче любых обещаний.

Она вспомнила, каким впервые увидела его в Хогвартс-экспрессе: маленький рыжий мальчишка с очаровательной улыбкой и пятнами чего-то чёрного на лице. Неопрятный, шумный, такой несхожий с другими учениками… и почему-то сразу притягательный. Ей так хотелось тогда привести его в порядок — и внешне, и внутренне, разложить всё по полочкам, как она умела.

Перед глазами вспыхнула сцена со спасением от тролля: он сначала дразнил и обижал её, а потом всё равно пошёл на помощь вместе с Гарри. Возможно, только благодаря им она тогда выжила. И именно в тот момент она впервые взглянула на Рона иначе.

Воспоминания нахлынули одно за другим:

Четвёртый курс — осознание своей влюблённости, жгучая ревность к Лаванде, неловкие взгляды на Виктора Крама, с которым у неё так и не вышло построить отношений.

Годы войны — жизнь в палатке, когда любви будто не было места, но Рон всё же находил способ показать, что она для него важна. Их первый поцелуй, ночные разговоры, редкие моменты тепла посреди хаоса.

Первый год после войны — боль, отчаяние, страхи. И только его объятия удерживали её от того, чтобы окончательно провалиться в темноту.

Она до сих пор любила его мягкий юмор, умение разрядить любую тяжёлую ситуацию улыбкой. И всё же никак не могла понять, когда и почему испарилось то чувство защищённости и любви, которое он ей дарил. Как они докатились до жизни, в которой их дочка скоро получит братика и сестричку… у своих же родителей? При этом с разницей в несколько месяцев.

Погрузившись в эти горько-светлые воспоминания, Гермиона не сразу заметила, что к её столику тихо подсел Рон.

— Здравствуй, дорогая. Как ты себя чувствуешь? — с искренней заботой спросил Рон. И она снова на секунду увидела перед собой милого мальчишку-однокурсника, в которого она когда-то влюбилась. Но потом она вспомнила радостную Лаванду — и виденье исчезло. Рональд по-прежнему играет в семью и, кажется, по-прежнему не собирается открывать ей шокирующую правду, создавая впечатление, что ничего не произошло.

— Я так за тебя переживал, этот мерзкий хорёк забрал тебя и настроил персонал так, что мне даже не сказали, где твоя палата.

— Уже лучше, — практически честно ответила девушка, — и Драко — не мерзкий хорёк, тебе не кажется, что пора уже перерасти свои детские обиды?

— Вечно ты его защищаешь, — скривился Рон. Они уже привыкли к этим вечным препирательствам.

— Но я хотела поговорить с тобой не об этом. Ты не хочешь мне ничего рассказать?

— Нет, — почти уверенно произнёс Рон, а потом растерялся. Таким же тоном Гермиона когда-то интересовалась, написал ли он эссе по зельям, и он точно так же пытался соврать. Но, увы, они слишком хорошо друг друга знали.

— А я вчера в клинике встретила нашу однокурсницу — Лаванду Браун, и у неё была совершенно другая информация на этот счёт.

— Это не то, о чëм ты подумала, это было всего раз. И вообще, я тебя люблю и я не могу бросить тебя и нашу дочь, — попытался оправдываться Рональд.

Рональд не хотел рушить семью, ему было страшно подумать, что же будет после развода. И несмотря на то, что он был взрослый мужчина, он знал, что его ждала длинная лекция по поводу его поведения — от матери. И Рональд готов был сделать всё, чтобы избежать осуждения от окружающих. Он действительно очень сильно любил Розу и так же, как и Гермиона, не хотел, чтобы она страдала. Он ещё не знал, что этот вопрос уже решённый, но на подсознательном уровне чувствовал это, поэтому и злился.

— Надо было думать о нас с Розой, когда делал ребенка этой... этой... — накопившиеся эмоции пытались вырваться, но Гермиона из последних сил себя сдерживала — сейчас не то время и не то место. Она должна быть спокойной ради своего будущего малыша.

— Я предлагаю мирно развестись. Рози будет жить со мной, но ты сможешь с ней всегда видеться, а ты сможешь спокойно строить...

— Что? Какой развод? Ты что, с ума сошла? Я не дам тебе никакой развод. И вообще, подумай, как ты будешь одна с Розой? Тебе нужен я, а Розе — отец, так что давай не будем действовать на эмоциях, — воскликнул Рональд, его лицо побагровело, он еле сдерживался от переполняющих его эмоций.

— На эмоциях? — практически спокойно произнесла Гермиона. — Я думаю, вашему ребенку с Лавандой тоже нужен отец, и я не вправе его лишать этого.

— Да что ты себя позволяешь? Да как ты смеешь просить о разводе меня? Да кому ты нужна одна, со своим ужасным характером? Да тебя, кроме меня, никто больше терпеть не сможет! Или ты на этого Хорька белобрысого повелась, так у него жёнушка и наследничек имеются. Хотя я всегда знал, что ты перед ним ноги раздвигаешь ради пропуска в библиотеку. Не зря же он пустил грязнокровку в святая святых. Думаешь, уйдёшь от меня и всё, он к тебе прибежит? Или ты не просто так упала в Министерстве в обморок, нагуляла от Хорька ребёнка, а теперь меня во всем обвиняешь? Не выйдет. Розу ты больше не увидишь.

Он вскочил, стул с грохотом упал на пол. Люди в кафе шептались, но Рона это уже не волновало — он развернулся и вылетел за дверь.

Гермиона осталась сидеть неподвижно, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Он говорил гадости, лишь бы ранить, но боль от этих слов резала сильнее, чем она ожидала. Страх за Розу сжал сердце. А вдруг он и вправду её заберёт? Она ведь даже сейчас не могла её обнять, не могла забрать домой…

Отчаяние сжало грудь, мир померк, и Гермиона не успела испугаться — в глазах потемнело, и она потеряла сознание. В третий раз за неделю. Ужасная статистика.

Очнулась Гермиона от взволнованного голоса официанта. Сначала слова сливались в непонятный шум, будто она слышала их сквозь толщу воды. Постепенно смысл прояснился, и она смогла убедить мужчину, что с ней всё в порядке, хотя голос предательски дрожал. С трудом поднявшись, она покинула кафе, стараясь не встречаться глазами с любопытными посетителями, и, едва оказавшись на улице, активировала порт-ключ.

В вихре магии и холода она успела подумать только о том, как сильно ей сейчас хочется спрятаться.

Мэнор встретил её тихо. Она мечтала добежать до своей комнаты, забиться в подушки и, наконец, дать себе расплакаться. Но едва она переступила порог, как на пути возникла Нарцисса Малфой.

Всё такая же безупречная: мантия идеально выглажена, светлые волосы уложены в аккуратную причёску, лёгкий макияж подчёркивает красоту лица. Маги и правда дольше сохраняют молодость, но сейчас этой женщине и тридцати пяти не дашь — свежая, цветущая, будто не она только что развелась. А в глазах — ни капли презрения или ненависти.

Слёзы, с трудом сдерживаемые до этого, сами хлынули из глаз Гермионы. Всё навалилось сразу — чувство вины, страх, обида. Она разрушила такую красивую семью, Рон её ненавидит, а собственную дочь она не сможет обнять ещё долгие месяцы.

— Что случилось, милая? — Нарцисса заговорила мягко, но с искренней тревогой.

— Н-ничего… — попыталась соврать Гермиона, но встретила такой тёплый, внимательный взгляд, что все слова сорвались сами собой. — Рон… он… он меня ненавидит. Он столько всего наговорил. Кажется, он даже догадался о моём малыше… хотя у него самого скоро сын родится от другой женщины. И вы… я разрушила вашу семью. Я… я не смогу видеться с Розой ещё так долго… Может, он прав? Может, я и правда ужасный человек?..

Нарцисса подошла ближе и положила ладони на её плечи.

— Послушай меня, Гермиона, — мягко, но уверенно сказала она. — Ты не ужасный человек. Ты просто сделала выбор — трудный и честный. Рону больно, и он злится, но это пройдёт. А твоя девочка… она умная, ты сама говорила. Год пролетит быстрее, чем кажется.

— А если нет?.. — почти шёпотом спросила Гермиона. — Мне страшно.

— Конечно, страшно, — улыбнулась Нарцисса, чуть грустно. — Мне тоже. Даже мне. Люциус сегодня подписал все бумаги, и теперь он свободен… я, собственно, пришла сказать тебе об этом. И мне страшно — я тоже боюсь остаться одна. Но я знаю, что он навсегда останется отцом моего сына. И моим другом. И это… правильно. Иногда мы должны принимать перемены, даже если они пугают. Главное — верить, что всё будет хорошо.

Слова Нарциссы согрели, словно мягкий плед. Гермиона впервые за день почувствовала, что она не одна. Что всё ещё можно пережить.

— Спасибо… — прошептала она, вытирая слёзы.

Головокружение нахлынуло неожиданно. Тело словно стало лёгким и тяжёлым одновременно. Она поблагодарила Нарциссу за заботу и поспешила в комнату, решив, что ей нужно отдохнуть — хотя бы ненадолго спрятаться от мира, который рушился и строился заново прямо у неё на глазах.

Следующие несколько дней до официального развода с Рональдом пролетели для Гермионы, как в густом тумане. Она почти не помнила, что ела, что делала, с кем разговаривала. Время текло вязко, а её самочувствие ухудшалось с каждым днём. Тошнота стала почти постоянной, головокружение не отпускало, а магическое ядро казалось истощённым до предела. Палочку она могла поднять только с огромным усилием.

Драко, которому надоело мотаться между поместьями, окончательно перебрался к отцу, чтобы быть рядом и с Гермионой, и с магами, которые её наблюдали. Даже семейный колдомедик, приходивший каждый день, не мог сделать ничего радикального — он только качал головой, советовал покой и повторял, что девушке необходимо как можно скорее заключить магический брак с Люциусом. Зелья, которые давал Драко, после встречи с Роном почти перестали помогать — будто сама эта ссора разъела её силы изнутри.

В день суда она едва смогла подняться с кровати. Каждое движение отзывалось слабостью и дурнотой. Казалось, что воздух вокруг стал вязким, а звуки — приглушёнными. Мир был далёким и чужим.

Здание суда встретило её холодом и шёпотом публики. Внутри было многолюдно, пахло старым деревом, пергаментом и чужими духами. Каждое эхо шагов отзывалось у неё в висках. Рядом шла Нарцисса — величественная, холодная, но с тревогой в глазах. Драко поддерживал Гермиону под руку, и она знала: стоит ей пошатнуться — он подхватит.

Они прошли в зал, и сердце девушки болезненно сжалось.

На скамье рядом с Молли сидела Роза. Маленькая, испуганная, сжимающая в руках плюшевого кролика, которого Гермиона оставила ей перед уходом. Девочка выглядела потерянной среди этих взрослых, и взгляд её, полный растерянности, пронзал Гермиону насквозь. Она не понимала, зачем Молли её сюда привела. Ладно, они ненавидят её, но ведь Роза — ребёнок, просто маленькая девочка, которую и так травмирует вся эта ситуация. Зачем всё усугублять ещё больше? Неужели они готовы на всё, чтобы заставить её страдать.

Гермиона прикрыла глаза, это была всё та же Молли, которая принимала её в Норе, просила внуков, готовила вкусные пирожки, обнимала и говорила, что Рону очень повезло с ней. Почему она оказалась так жестока?

Нарцисса при виде этой сцены нахмурилась и негромко прошептала:

— Это непозволительно. Дети не должны страдать от ошибок родителей.

Шум стих, когда вошли судьи. Люциус, на мгновение встретив её взгляд, чуть заметно кивнул, будто пытаясь передать спокойствие. Но сердце Гермионы всё равно колотилось в груди, дыхание перехватывало.

Процесс начался.

— Эта девчонка присосалась к нашей семье! — громогласно произнесла Молли, даже не пытаясь сдерживать эмоций. — Она пыталась удержать Рональда с помощью ребёнка! Ничего не делала по дому, всё время пропадала в институте, и, небось, раздвигала ноги перед младшим Малфоем!

Слова били, как плетью.

Гермиона чувствовала, как к горлу подступает комок. Она судорожно сжала пальцы в кулаки, чтобы не дрожать. Воздух в зале словно стал тяжелее, а от унижения и обиды хотелось провалиться сквозь землю.

— Мой сын — хороший мальчик, — продолжала Молли. — Он только и делал, что заботился о семье. Он играл с дочкой, пытался всё исправить! А эта… мать… уже неделю не видела собственного ребёнка! Я требую лишить её родительских прав!

В зале раздались шёпотки. У Гермионы закружилась голова. Её ребёнок… её маленькая Роза… Они хотят забрать её, хотят вырвать из рук навсегда.

— Мисс Грейнджер-Уизли, — голос судьи резанул тишину. — Правду ли говорит Молли? У вас действительно была интимная связь с Драко Люциусом Малфоем?

— Н-нет, Ваша честь, — выдавила она, почти шёпотом.

— Её слова против моих! — выкрикнула Молли, и голос её разнёсся по залу, словно удар колокола. — Да кто же в таком признается?!

Гермиона глубоко вдохнула, пытаясь удержать контроль, и медленно подняла дрожащую руку с палочкой.

— Клянусь своей магией, что у меня никогда не было интимной связи с Драко Люциусом Малфоем… Люмос… Нокс…

На кончике палочки вспыхнул слабый огонёк и тут же погас. Казалось, что простое заклинание вытянуло из неё последние силы. В висках зашумело, мир вокруг чуть покачнулся. Гермиона с трудом удержалась на месте, едва сдерживая тихий стон.

Самочувствие стремительно ухудшалось. В глазах помутнело, зал поплыл, но она заставила себя сидеть прямо. «Я должна… Ради себя. Ради Розы. Ради моего малыша. Потерпи… ещё чуть-чуть…»

Краем глаза она заметила, как побледнел Драко, а Люциус подался вперёд, сжав руки на коленях. Их тревога пронзила её, но Гермиона собрала в кулак последние силы и слегка покачала головой: не сейчас… я справлюсь.

Судья дал слово следующему свидетелю. Джинни поднялась, и сердце Гермионы болезненно сжалось. Когда-то они были почти сёстрами, делили радости и горе, смеялись до слёз в спальне Гриффиндора.

— Гермиона… ужасная мать, — прозвучало в тишине.

Эти слова резанули больнее любого проклятия.

— Она избегает ребёнка, — продолжала Джинни, отводя взгляд, — не хочет проводить с ней время, сбегает из дома, чтобы быть с другими…

Гермиона опустила глаза. Почему?.. Почему она это говорит?..

Перед глазами всплыли воспоминания: как они с Джинни гуляли по Хогвартсу, как та смеялась над её конспектами, как делились секретами у камина… А теперь бывшая подруга лжёт о ней перед всем залом, перед её дочкой, перед судом.

Слёзы жгли глаза, застилая всё вокруг, но Гермиона изо всех сил удерживала их. Не плачь. Если заплачешь — они победят.

Последней к трибуне вышла Лаванда. Её лицо сияло тем самым «счастьем», которое резало глаза.

— Я… я люблю Рона, — произнесла она, чуть дрогнув голосом, но быстро оправилась. — И он любит меня. Гермиона мешала нам… она не могла отпустить его, не хотела признать, что наша любовь настоящая…

Слова Лаванды словно рассыпались в воздухе тяжёлыми осколками. Они больно оседали в груди, и дыхание Гермионы стало неровным.

Мир вокруг стал размытым и чужим, но процесс продолжался, и впереди её ждали новые удары.

И тут судья позвал Розу.

Мир для Гермионы сжался до одного слова: «Роза».

Малышка вышла к трибуне, растерянная, с красными глазами.

— Ты любишь маму?

— Да… — еле слышно.

— А папу?

— Тоже да…

— Мама тебя обижала?

— Нет…

— А папа?

— Нет…

— С кем ты хочешь остаться?

— Я… не знаю… — выдавила малышка, и вдруг её плечи затряслись. Роза закрыла лицо руками и разрыдалась.

У Гермионы внутри всё оборвалось. Сердце сжалось, будто его сдавили ледяными пальцами. В груди стало больно и пусто одновременно.

«Моя девочка… моя крошка…»

Ей хотелось наплевать на всё — на суд, на людей, на их взгляды. Хотелось вскочить, подбежать, прижать Розу к себе, шептать ей, что всё будет хорошо, что мама рядом, что она её никогда не отпустит. Хотелось закрыть её от всех этих глаз, от всех этих слов, от боли.

Но тело не слушалось.

Сначала мир потемнел по краям, как будто кто-то тушил свет вокруг. Зал поплыл, лица растянулись, превратились в размытые пятна. Голоса стали глухими, словно она нырнула под воду.

Силы окончательно покинули её. Она только успела уловить крик Драко и женский возглас где-то вдали:

— Она падает!

А потом мир исчез.

Холодная, вязкая тьма накрыла её целиком. Не сон, не обморок — пустота, в которой не было ни боли, ни звуков, ни воздуха.

Гермиона впала в магическую кому.