Будущий сон (джен)

После беседы с Рудольфом Ноймариненом Леонард чувствовал лишь перехватывающую дыхание досаду. Сохранить за собой и, возможно, семьей права и титулы означало принять действующую при дворе иерархию, согласно которой неподчинение приказу регента приравнивалось к дезертирству и, по законам военного времени, каралось самым строгим образом, не говоря уже о том, что отец и Фридрих оставались заложниками в этом замке. Истории о выходцах должного эффекта не произвели, сколько бы ни ссылался Леонард на свидетельства Арнольда и Окделла — регент упорно полагал это сказками и дурными снами, которые всегда оказывают влияние на впечатлительных натур. Вместо столь желанной командировки в фамильные земли граф Манрик получил лишь пару дней передышки, что ему, в знак предыдущих заслуг перед короной, было дозволено провести с родными.

Впрочем, судьба приготовила ему и менее приятные встречи, и дело было не только в очередном брате королевы, пусть и с позором изгнанным из семейства Ариго. За всей этой суматохой Леонард совершенно не учел, что в этом самом замке содержится под арестом и человек, в доме которого он некогда провел немало приятных вечеров — очередная иллюзия последних лет перед Изломом.

С герцогом Колиньяром — вот уже несколько месяцев, как не герцогом, но Леонард не в силах был изменить привычке обращаться к нему с выученной вежливостью, — они столкнулись на прогулке в саду, и за этой якобы случайно встречей отчетливо виделся почерк регента. Леонард не знал, зачем Ноймаринену понадобилось свести их лицом к лицу, но не сомневался, что ожидавшая неподалеку стража передаст их разговор во всех подробностях. Колиньяр этой встречи тоже не ожидал, хотя почти безупречно удержал свою традиционную высокомерную маску.

— Следовало догадаться, что великая трагедия Леопольда Манрика — еще одно разыгранное как по нотам представление, — ядовито произнес он, даже не стараясь скрыть своей ненависти. — Вам ведь позволено больше, чем простым смертным, дорогой Лео, почему бы не выбраться и из Заката, с благословения Алвы?

— Не следует винить меня в ваших неудачах, герцог, — раздраженно отозвался Леонард, меньше всего расположенный устраивать ссору. — Мы все сейчас в одинаковом положении.

— Неужели, — герцог взглянул на него так, будто им всем снова по шестнадцать лет, и юный Лео ненамеренно сказал какую-то глупость. — Вот только ваш отец наверняка уже придумал, как выбраться отсюда с минимальным ущербом для семьи. А я сначала потерял единственного наследника из-за интриг этой дряни Катарины, а теперь даже единственной дочери не смогу ничего дать.

— Жоан, я вам обещаю, — спокойно это слушать Леонард никак не мог, — как бы ни сложилась ваша судьба, Анна Рената ни в чем не будет нуждаться. Только она и Арнольд будут принимать решение о будущем их союза. Регент, и уж тем более Алва не мстят детям. Они даже суд над нами отложили до конца войны.

— Вот как, вы уже раздаете милости от лица будущего короля? — рассмеялся Колиньяр. — Я получил полномочия лично от кардинала, Леонард, тому есть свидетели. А вот чем занимались вы все эти месяцы, неизвестно. Впрочем, у Алвы вопросов не возникнет, ведь за ваши ошибки уже так своевременно ответил Люра. Да-да, я осведомлен лучше, чем вы думаете.

— Вы больше не обер-прокурор, Жоан, так что сбавьте обороты, — Леонард устало поморщился: в последний раз так сильно голова болела еще в Олларии. — Вы не знаете ничего, иначе понимали бы, как смешны ваши обвинения. Я никогда не желал зла вашей семье, а о смерти Эстебана скорбел не меньше вашего, ведь он был другом моего племянника.

— Какое лицемерие — делать вид, что это дуэль, а не убийство, — сузил глаза Колиньяр. — Впрочем, вы и есть лицемер до мозга костей, как и вся ваша семейка. Сначала Алва избавился от моего сына, затем неожиданно для всех возвысил этого прожигателя жизни, наследника Валмонов, и сына Манриков, самого бездарного из генералов Талига.

— Каким бы генералом я ни был, я умер за Талиг, — холодно отозвался Леонард. — И сделаю это снова, если придет необходимость. Для вас будет лучше, если вы перестанете всюду видеть заговоры, герцог. Вы еще можете договориться и найти способ быть полезным, хотя бы ради будущего Анны Ренаты.

— Как это сделали вы? — Колиньяр пренебрежительно фыркнул. — С заговорщиками и узурпаторами я не торгуюсь, а Манрики как были внуками гоганского повара, так и остались.

— В чем с гордостью признаюсь, — парировал Леонард и к собственному удивлению осознал, что так оно и есть. Вот посмеялся бы он над таким предположением, скажи ему кто об этом парой лет раньше, в тот судьбоносный день, когда он думал, что потерял в Тронко свой лист Кубьерты.

Колиньяр проводил его ненавидящим взглядом, и неприятное, липкое ощущение недоброго предчувствия не оставляло Леонарда до самого вечера, как тогда, на надорском тракте. Наутро ему предстояло отправиться в Олларию, а потому он предпочел не спускаться к хозяевам замка, а разделить ужин с родными — одному Кабиоху известно, когда они теперь увидятся, тем более, отца стычка с бывшим союзником в парке немало позабавила.

Задремать удалось ближе к полуночи и ненадолго. Леонард резко распахнул глаза в полной убежденности, что кто-то недобрый и невидимый наблюдал за ним, пока он спал. Ужас будто просачивался сквозь сами стены старого замка, на грани грез и реальность светящиеся холодным бирюзовым светом, выступал из мрачных арок перетекающими друг в друга тенями, похожими на столпы сизого дыма, в которых только на редкость изобретательное воображение могло различить искаженные лица. Где-то вдали раздавалось цоканье лошади, которая, как показалось Леонарду, хромала на одну подкову, и шаги ее все приближались. Именно сейчас он был уверен, что зловещая кобыла из историй Окделла, если ей потребуется, пройдет сквозь самые несокрушимые преграды в мире, — но искала она на этот раз не его.

Наскоро одевшись, Леонард выглянул в коридор. Приставленный к нему слуга — регент глубоко воспротивился бы попытке назвать этого бергера соглядатаем, — явно видел уже четвертый сон и не реагировал на попытки его разбудить. Леонард подошел к окну, прижимаясь горячим лбом к мутному стеклу. В старом замке даже окна имели неприятный бутылочный оттенок, от которого при луне вся комната казалась будто подсвеченной заплесневело-зеленым светом. Это всего лишь игра фантазии, попытался напомнить себе Леонард, волнение перед предстоящей дорогой, которая на этот раз уводила в сторону от его поисков. И все же ноги сами понесли его к комнатам отца и Фридриха, что бы ни думала о нем ночная стража.

Чем дальше Леонард двигался по замку, тем меньше он беспокоился о том, чтобы держаться незаметно, и тем сильнее ускорял шаг, на последнем пролете почти задыхаясь от непривычного бега. Спали все — слуги, солдаты, даже одна из любимых собачонок принцессы Георгии, и Леонард мог назвать только одну ситуацию, при которой такое было бы возможно — в неизменном сопровождении приторного запаха лилий и колодезного холода. Первая мысль была о том, что кто-то из преследовавших их выходцев добрался до отца — хоть новоявленный кансильер и не выносил приговоры лично, любая из жертв их расследований могла иметь к нему незакрытый и неоплаченный счет, — но разгадка оказалась проще. Леонард сам убедился в этом, лицом к лицу столкнувшись с Эстебаном Колиньяром.

Хотя Жоан этого и никогда не оценит, Леонард успел в самый последний момент.

— Без глупостей, герцог, — у Алвы бы получилось эффектнее, но Леонард только сейчас осознал, насколько еще не успел до конца оправиться от раны. — Отпустите его руку и отойдите.

— Убирайтесь, Манрик, — нетерпеливо отрезал Колиньяр. — Все, что я хотел вам сказать, сказал ранее. Я останусь со своим сыном.

— Вы оглохли и ослепли, Жоан? — язвительно поинтересовался Леонард. — Разве вы не понимаете, что это не ваш сын?

— Для вас это было бы очень удобно, правда? — а вот мальчишку Колиньяров смерть совсем не изменила, наглости еще поприбавилось. — Пойдем, отец, тебе незачем оставаться с этими людьми.

— Уж поверьте, закатных тварей я на своем веку повстречал достаточно, чтобы узнать при встрече, — Леонард в несколько широких шагов пересек разделяющий их коридор. — Сейчас я желаю поговорить с вами, что до вашего отпрыска, поверьте, вы переживете, если не увидите его в ближайшие лет так пятьдесят.

— Что вам за дело до меня? — сейчас Колиньяр выглядел совершенно больным. — По-вашему, я стану цепляться за такое подобие жизни? Я уйду туда, где сейчас Эстебан, он обещал взять меня с собой…

— Вы чересчур легковерны для представителя столь циничной фамилии, — кажется, это тоже были слова Алвы, но какое это имело значение? Леонард без предупреждения схватил Жоана за плечо и резко притянул к себе, и от неожиданности тот выпустил руку Эстебана. — Иногда нельзя полагаться только на свои глаза.

— Что вы себе позволяете, Манрик! — Жоан отпрянул, а красивое лицо Эстебана исказилось в ярости, и сейчас не хватало только того, чтобы его глаза полыхнули лиловым, как у чудовищ гальтарского Лабиринта, который, если верить ведьмам, такая же иллюзия, как и этот сон. Колиньяр снова повернулся к выходцу, принявшему облик сына, и не смог сдержать потрясенного вздоха, когда на его месте обнаружил отвратительного вида девчонку в белой ночной рубашке и чепце.

— Ну здравствуй, старая знакомая, — Леонард и сам поражался своему спокойствию. — Разве ты не должна быть в Олларии?

— Ты снова все портишь! — взвизгнула девчонка. — Старик мечтал о смерти! Старик звал смерть! Но вам не уйти! Скоро все здесь будет моим! И ваш город! И ваши замки! И все ваши земли! Ты сдохнешь! А если не сдохнешь ты, сдохнет Он! И все остальные следом за ним! И ты это знаешь! Мерзкая астэра тебе сказала!

— Как я уже сообщил герцогу Колиньяру, — в голосе Леонарда зазвучали металлические нотки, — я сочту за честь снова умереть за Талиг, если того потребуют обстоятельства и моя честь офицера и дворянина. Но ты никого не заберешь из этого дома. Уходи.

— Я буду ждать тебя в Олларии, — ощерилась девчонка. — Оставлю тебе этого, он старый и противный. Мне папенька обещал короля!

— Жаль огорчать вас, моя эрэа, но король вряд ли впечатлит вас больше, — закатил глаза Леонард. — Повторяю в последний раз, уходи. Здесь нет ничего для тебя.

— Скалы слышат предателей, — почти прошептала Цилла — кажется, так ее звали? — Скалы видят предателей. Скалы вас больше не спасут, и ничего не спасет.

С этими словами она пропала, будто ее здесь и не было никогда, вот только она ковер на том месте, где она стояла, покрылся густой удушливой плесенью, равно как и стены, и дверь от комнаты, где Колиньяр отбывал свое заключение, и портреты каких-то Ноймариненов из прошлых веков, в молчаливом изумлении взиравших на непотребство, творящееся в их родовом гнезде.

— Что это за козни Леворукого? — за эту ночь у герцога явно прибавилось седых волос, но он выглядел так, словно, наконец, очнулся от гипноза. — Манрик, мне отвратительно это признавать, но похоже, вы спасли мне жизнь. Создатель, это отродье выглядело в точности как Эстебан!

— И увело бы вас за собой, не сомневайтесь, — Леонард неприязненно поежился. — Пойдемте, Жоан, сейчас все проснутся, а ночевать здесь вы никак не можете. Думаю, нам обоим надо выпить. В память об Эстебане и вообще... Да, если ее папаша учинил нечто подобное в нашей гостиной, там придется все перестраивать, и хорошо бы этим занялся Окделл, пока по счетам платит Альдо Ракан…

— Что за ересь она несла? — Колиньяр все же не зря занимал свою должность, даже в такой ситуации безошибочно выделяя главное: — Девчонка предупреждала о какой-то катастрофе, которую вы можете предотвратить, или я ослышался?

— Об этом скажете регенту, — прищурился Леонард. — Я думал о том, как ослушаться его приказа, не нарушая закон, но рассказ очевидца о выходцах, скорее всего, сделает его более гибким… Жоан, я только что осознал, что этой настырной девице за какими-то кошками позарез нужен король. И отчего же я не догадался предложить ей нашего новоиспеченного анакса?

Утро принесло новые споры и новые решения, не всегда простые. Абириоль был вынужден отправиться в Бергмарк на попечение маркграфа до тех пор, пока посещение Олларии снова не станет безопасной прогулкой в столицу. Бросать мальчишку в Эммануилсберге под ответственность ничего не знавших о нем слуг представлялось неправильным, к тому же, Леонард чувствовал себя спокойнее от того, что юный гоган, не понаслышке знавший, как управляться с нечистью, будет рядом с отцом. С момента встречи с Циллой почти непрерывно ныло запястье, и хотя Леонард использовал удобную отговорку, что потянул его во время фехтования, сам он уже давно научился распознавать природу этой боли, и предчувствия она внушала самые нехорошие.

С Рокэ определенно было что-то не то, и сейчас Леонард бы даже порадовался очередному неосторожному донесению от брата. Увы, хотя в Ноймаре и собралось неприлично много гоганов для этой местности, здесь не было ни аптеки господина Жерара, ни лавки “Поющая лилия”, хозяин которой знал, как будить нарциссы осенью, а лилии — зимой, а значит, и особенные письма доходили лишь с редкими гонцами, а могли и затеряться где-то в пути. По следам визита выходца состоялся внеплановый военный совет у регента, на котором, впрочем, почти никто не смог рассказать чего-то нового, о чем бы Леонард уже не знал. Любопытно, что не ему одному в ту ночь снились странные сны: о похожем рассказывали и пресловутый брат королевы, и его приятель, белокурый бергер с манерами айсберга. Отличился даже Фридрих, которого в ту ночь мучила бессонница, поэтому он читал, но ничего подозрительного не слышал.

Надежды Леонарда оправдались, и он таки получил разрешение завернуть домой перед марш-броском в Олларию. Дорога в Северный Надор буквально дышала какой-то затаенной, острой опасностью. После признаний астэры, Леонард все же надеялся разжиться хоть какими-то свидетельствами о жизни своего достославного предка. Хексбергский аптекарь неохотно подтвердил, что фламинго — одна из распространенных на восточном побережье Золотых земель птица, — была завезена туда именно из Бирюзовых земель, и ее выбор для герба был вполне естественен для человека, знакомого с гоганским народным фольклором. Бывал ли там сам Эммануил или лишь собирал осколки из чужих историй, как поступает ныне его далекий правнук?

Замок Эммануилсберг, название которого стало титулом наследника и данью памяти основателю рода, даром что именовался замком. Пусть отец и полагал Надор прибыльным проектом, места эти он не любил, предпочитая лишь изредка наведываться сюда на охоту, чаще выбирая угодья в Манро. По этим причинам Манрики держали здесь лишь небольшой штат прислуги и управляющего имением, въедливого и занудного северянина, стремящегося выжать максимум из каждого визита хозяев. После долгого, изматывающего пути — а скакал Леонард по ужасной погоде и буквально на пределе собственных сил, — хотелось просто забыться беспробудным сном на сутки, но замок оказался куда более живым и населенным, чем он смел надеяться.

Рыжий вихрь в ореоле родовых цветов и кружев накинулся на него с такой силой, что Леонард с трудом удержал равновесие. Иоланта никогда не знала меры ни в радости, ни в печали, но сейчас им не было дела до приличий — Леонард просто радостно рассмеялся и закружил ее по двору, как когда-то в танце.

— Я не верю, я просто не верю своим глазам, — девочка не играла, слезы были настоящими, она действительно его оплакивала. — Лео, чтобы я позволила еще хоть одному человеку на всем свете так разбить мое бедное сердце! Я думала, что умру! Ты хоть представляешь, что здесь творилось, когда мы получили ультиматум от Таракана!

Леонард на мгновение прикрыл глаза, сдерживая смех.

— Вижу, вы уже подобрали ему достойный титул. Ио, у меня для тебя есть еще хорошие новости в запасе, но будет лучше, если я расскажу все при эреа Марии, она тоже будет рада услышать…

— Что дядя Арнольд нашелся? — Иоланта хитро прищурилась, все еще не выпуская его руки, словно он мог в любой момент раствориться в воздухе. — Это мы уже знаем. Лео, ты только не волнуйся, но мамы здесь нет. Она в Манро, с младшими. А мы решили приехать сюда, потому что капитан Гастаки сказала, что мы встретим здесь тебя. Она всегда так непонятно выражается, мы сначала подумали, что дядя что-то неправильно понял, и ты стал таким же как она. Но тогда у тебя не было бы тени, верно?

— Капитан Гастаки? — Леонард с трудом сохранил самообладание, услышав зловещее имя. — Она что, и тебя преследует? И кто это “мы”?

— Граф Манрик, — снова услышать этот голос он рассчитывал не ранее восстановления в Талиге полного порядка, но, как выражался на этот счет Рокэ, надежда — глупейшее из дарованных нам чувств. — Боюсь, это я злоупотребляю вашим гостеприимством.

Леонард устало повернулся и смерил девицу бесконечно усталым взглядом.

— Не стоит беспокоиться, герцогиня. При всем желании вам бы не удалось превзойти вашего брата.

Итак, замок Эммануилсберг вновь принимал гостей — пожалуй, впервые со времен изгнания незабвенного Вильгельма Манрика, — однако свести под одной крышей представителей семейств Окделл, Арамона и собственных неугомонных потомков не сумел бы даже покойный граф. Кроме Иоланты и Айрис Окделл, своим присутствием Леонарда осчастливили выбранная Рокэ дуэнья, дочь Крединьи, умудрившаяся в свое время удостоиться комплиментов даже от его отца, и девица Селина, честь которой Ричард отстаивал в их постановочном поединке. Впрочем, сейчас Леонарду было не до того, чтобы удивляться превратностям судьбы, — чем дальше, тем невероятнее звучала рассказанная его гостьями история.

Самой короткой была часть Иоланты — племянница, сосланная вместе с матерью, сестрой и младшим братом в родовое поместье, коротала дни за чтением, вышивкой и молитвами, ожидая новостей о судьбе мужчин их семьи. Казалось, в Манро уж точно не может произойти ничего необыкновенного, но в одну дождливую ночь в их дверь постучала высокая, грузная женщина в костюме моряка и потребовала пригласить ее должным образом. Ничего не подозревающая Ио не распознала в ночной гостье угрозу, и лишь когда та переступила порог, выяснилось, что загадочный капитан не отбрасывает тени, в отличие от трех ее перепуганных спутниц. В несчастных дамах, проделавших путь из самой Олларии неведомыми потусторонними дорогами, именуемыми тропами выходцев, Иоланта узнала фрейлин королевы и их бессменную наставницу.

— При случае надо расспросить отца, кого это у нас там убили, — нахмурился Леонард. — Но сударыня, почему вы не отправились в Надор, к своей матушке?

— Вы ведь были там, когда я рассказывала герцогу Алва, — вскинула подбородок Айрис. — Матушка отправила бы меня назад в Олларию, ничего и слушать не пожелала бы. С тех пор, как там воцарился этот гнусный Тараканишка, она только и мечтает о том, чтобы выдать за него замуж если не меня, то Дейдри. А больше идти мне было некуда. Герцог Алва в тюрьме, Ричард пресмыкается перед своим “сюзереном”, даже я на это купилась и почти до самого суда верила, что все всерьез. Где сегодня виконт Валме, я не знаю, маршал Савиньяк на войне… оба маршала. Вы оставались единственным другом моего жениха, и только в ваш дом я могла прийти за помощью.

Леонард растерянно посмотрел на Луизу Арамона — та только пожала плечами, явно не в восторге от чрезмерной разговорчивости своей воспитанницы.

— Герцогиню следует поздравить с помолвкой? — осторожно осведомился он. — И кто же ваш счастливый избранник, которому я, к тому же, имею честь быть другом?

— Герцог Алва, конечно, — отрезала Айрис, словно никакого другого ответа прозвучать и не могло. — Право, граф, не смотрите на меня с таким потрясением, все знают, что вы его друг, иначе мы бы с вами сегодня не разговаривали.

— Очевидно, — Леонард неловко закашлялся. — Полагаю, излишне уточнять, знает ли герцог Алва о том, что женится?

— Граф, ну я же не ребенок, — Айрис сердито свела брови. — О какой свадьбе может идти речь, если мы даже не знаем, чем закончился суд.

По совету Зои Гастаки, Иоланта и три ее новообретенные подруги спешно отправились в Эммануилсберг, оставив эреа Марию в полном смятении, где и обретались вот уже несколько дней, ожидая его прибытия и одновременно опасаясь его.

Далее Леонард предоставил право слова госпоже Арамона, казавшейся самой здравомыслящей из присутствующих. Как ей, после всего пережитого, еще и рассказывать о встрече с ее дочкой-выходцем, не хотелось даже и думать.

Арамона с поистине впечатляющей преданностью все эти безумные недели оставалась подле королевы. Айрис действительно затеяла безобразную драку с явившимся навестить их Окделлом, а дальше потянулись их дни в заточении. И хотя дворцовые сплетни доходили до них медленно и крайне выборочно, вскоре стало ясно, что нового короля не жалует не только простой люд, но и даже собственные соратники, клявшиеся ему в вечной верности и лояльности. Айрис и тут не удержалась от смеха, прервав Луизу, чтобы подробно описать Леонарду веселую жизнь, что небезызвестный Суза-Муза устроил презираемому им монарху.

Вскоре с Айрис пожелал говорить Робер Эпинэ, на удивление быстро взявшийся планировать свержение заигравшегося друга. Их план с предполагаемой свадьбой и намерением передать письмо Лионелю Савиньяку был неплох и мог даже сработать, а новость о том, что Ричард лишь притворялся союзником Ракана, стала лучшим подарком, который герцогиня Окделл только могла пожелать. Увы, в тот самый момент, когда все казалось решенным, в игру вмешались силы, которыми никто из них управлять не мог — Шар Судеб был беспощаден, и возмездие обрело облик Альдо.

Сначала Айрис, Селина и Луиза не понимали, за что их вернули в Багерлее. Айрис была уверена, что их план раскрыт, но ничто не заставило бы ее признаться в этом на допросе. На деле все оказалось куда циничнее и грязнее: Ракан затеял публичный суд над Алвой по каким-то допотопным гальтарским законам, дошедшим до наших дней в максимально отрывочным и искаженном варианте, а гарантией лояльности Повелителя Скал и его вассалов должна была стать жизнь его сестры.

В этот момент Леонард понял, о чем говорил отец, намекая на то, что при всем желании Окделл может кровную клятву и не сдержать. Объяснение получили и чувство липкого, всепоглощающего ужаса, что временами накатывал на него во время путешествия по Надору, и угрозы Циллы, а сейчас к нему примешивалась еще и неподдельная ярость. О чем только думала эта дура Гастаки, впутывая в эту историю его сестру? Ио ведь ни за что не согласится теперь бросить Айрис, а если Окделл действительно нарушит кровную клятву, откат может преследовать его родню даже за пределами герцогства. Леонард не был уверен в том, как именно работает месть за нарушение клятвы — и совершенно не желал узнавать это ценой жизни Ио или существования Эммануилсберга.

— Мы думали, что уже не выйдем оттуда, граф, — голос Луизы звучал спокойно, но глаза выдавали целую гамму чувств. — И тогда появилась Цилла. Моя младшая дочь. Она тоже выходец.

— Я знаю, о ком вы говорите, — несмотря на пылающий камин, Леонард в очередной раз почувствовал холодное дыхание бесконечности. — И удивлен.

— Не вы один, — горестно вздохнула Луиза. — И мы боялись впускать Циллу. Проблема в том, что с городом что-то происходит. Выходцам все труднее пробираться туда. Почему-то у Циллы такой проблемы нет, она, по своему обыкновению, скачет и веселится, а вот капитан Гастаки не смогла бы прийти без нее. И сказать по правде, спасать они явились меня, а я убедила их вывести еще и девочек.

— Капитан Гастаки стала новой женой папеньки, — заявила вдруг Селина и, право, лучше бы и дальше молчала. Представлять загробную семейную жизнь Арамоны Леонард уж точно не желал. — Если мама умрет до того, как снова выйдет замуж, это создаст проблему. Поэтому капитан не могла позволить Ракану и в самом деле нас казнить.

— Зато теперь Ричарду нет необходимости выбирать между мной и своими обязательствами, — Айрис широко улыбнулась. — И он сможет сделать все, чтобы спасти монсеньора.

Сможет ли, допустим, спорный вопрос — по расчетам Леонарда, Цилла явилась в Ноймар или накануне, или вскоре после суда, и совершенно убежденно говорила о предательстве Скал. Внимание на это обратил еще Колиньяр, когда они вместе пытались заглушить вином отголоски колодезного холода, но в свете рассказа дам все это обретало новый зловещий смысл. О том, как проходят суды по гальтарским обычаям, Леонард имел крайне смутное представление по легендам, вроде суда над Ринальди Раканом, а фрейлины знали и того меньше. Хуже всего было то, что они преисполнились энтузиазмом помочь ему разбирать документы, оставшиеся от многих поколений Манриков, а на деле только отвлекали бесконечными разговорами.

Интересовали девиц, главным образом, дворцовые сплетни и старые любовные письма, на которые у Леонарда не хватало ни времени, ни терпения; некоторые Иоланта аккуратно откладывала в сторону, собираясь позже расспросить мать. Архив Вильгельма представлял несомненный интерес с точки зрения политики, и у покойного графа действительно много чего было собрано на Алису и ее ближайшее окружение, вот только отец давно приложил к делу все, что только мог, и те, кто сегодня еще не умер, давно в изгнании, а Штанцлер, со слов герцогини Окделл, сидит себе в Багерлее, где ему самое место.

Важнее оказалась вторая часть архива Вильгельма, перемещенная в резервную библиотеку замка, которую отец пренебрежительно называл чердаком. Сюда давным-давно переехали старые книги, по мнению тессория не имевшие практической ценности, аудиторские документы, подшивки научных журналов — были среди Манриков и те, кто интересовался землеописанием и естествознанием, — даже видавшие виды детские книги, среди которых Леонард с улыбкой узнал собственные. Письма хранились здесь в великом множестве, а вот позволить себе неделями копаться в прошлом он не мог — чем бы ни закончился нелепый суд над Алвой, теперь Леонард стремился в столицу не по приказу регента, а по собственной инициативе.

Похоже, Кабиох все же решил покровительствовать ему хотя бы в этой мелочи: часть писем выглядела чуть менее запыленными, чем остальные, и хранилась отдельно, что определенно свидетельствовало о том, что отец к ним обращался и счел ценными. Леонард лишь скользнул глазами по первым строчкам — и пропал для миру на несколько часов. Пожалуй, окажись здесь сейчас Вальдес, с которым они распрощались в Ноймаре, письма и для него показались бы увлекательным чтением.

Большая их часть представляла собой переписку деда с ни много ни мало тремя поколениями герцогов Алва: легендарным Алонсо, а позже с его сыном, Маурицио, и даже внуком, соберано Алваро, о котором Леонард был так наслышан. Хотя их и разделяла почти пятидесятилетняя разница в возрасте, Вильгельм обсуждал с Алонсо Алвой тему одиозную, которую не раз поднимали в обществе, но ни разу не доводили до серьезной дискуссии — тему колоний и путешествий на отдаленные и загадочные материки, такие как Бирюзовые земли.

Леонарду снова вспомнились слова хексбергского аптекаря, полагавшего, что гоганам нечего делать в Бирюзовых землях до явления миру неких загадочных знамений, о природе которых известно лишь старейшинам, в совершенстве изучившим Кубьерту. История его прадеда, Танкреда Манрика, лишь подтверждала этот постулат. Выяснилось, что вскоре после своего освобождения из плена, которым Танкред был обязан армиям Алонсо Алва и Балинта Алати, он поддержал группу энтузиастов, желавших отправиться в дальнее плавание и снискать Талигу славу в неисследованных землях. Хотя подобные инициативы и не входили в ведение экстерриора, Танкред увидел в ней большие возможности, и все шло прекрасно ровно до тех пор, пока ушедший на восток корабль не вернулся лишь с горсткой уцелевших членов экипажа на борту, а по возвращению в Олларию все они начали демонстрировать признаки безумия. Один из таких несостоявшихся колонистов Танкреда и убил, хотя позже эту смерть списали на действия бунтовщиков в ходе пришедшегося на те же годы прогаифского восстания принца Генриха Оллара. Алонсо Алва, как следовало из его письма юному Вильгельму, сведения об экспедиции распорядился засекретить, а случаи этого синхронного безумия внимательно изучить.

Разумеется, повторных экспедиций в Бирюзовые земли с тех пор не совершалось. Маурицио Алва, в отличие от блистательного отца, в политику Талига вмешивался мало, предпочитая сосредоточиться на делах собственного герцогства, а вот уже Алваро Алва проявил недюжинный интерес к решениям покойного деда. Теперь становилась понятной бурная реакция соберано на выходку Рокэ с Каммористой — Вильгельм охотно делился всем, что ему удалось раскопать о Бирюзовых землях и поразивших их так называемой скверне, и Леонард невольно вспоминал предупреждения Фатихиоля.

За неимением лучшего термина дедушка называл это явление эпидемией и полагал ее неизбежной частью божественного цикла, проявляющейся на изломе эпох, когда созвездия выстраиваются определенным образом, а земля больше не может вмещать накопленную магию. Вспышки этой эпидемии случались в разные эпохи и в Бирюзовых, и в Седых землях, вынуждая населявшие их народы переселяться как можно дальше от источника скверны и отторгать тех их представителей, кто оказывался к ней уязвим. Противостоять этому, с точки зрения Вильгельма, было невозможно, заражение, как доказывала судьба несчастных колонистов, сохранялось гораздо дольше одного круга, и позволить себе такое в Золотых землях они никак не могли, благо, большинство орденов эсператизма, а еще в большей степени — олларианство не допускали среди своих последователей использования никаких видов магии.

В памяти тут же всплыли символы четырех великих домов, которые они с Арнольдом находили в заброшенных аббатствах. Брат так и не написал, смог ли продолжить свои поиски в захваченной Раканом Олларии, но это и не имело значения. Важным было только одно: кто-то, гоганы или эсператистские монахи, намеренно творил в столицу магию именно сейчас, на Изломе, вот только в чем состояла его цель? Сейчас им только распространения скверны не хватало для полного счастья.

Интересно, когда Алва вернули Манрикам эти письма? Знает ли о них Рокэ? Тогда, в Варасте, обнаружив у Леонарда футляр с Кубьертой, он казался удивленным, но было ли то единственной причиной, по которой он не оставил его в Тронко, а предложил присоединиться к своему отряду? Эммануил Манрик жил на Изломе эпох и, по словам ведьмы, знал о том, что для прохождения очередного круга нужна смерть Ракана. Было ли это связано со скверной? Смерть одного ради спасения многих? В свете предупреждений выходцев это имело смысл — и Леонард бы дорого заплатил за то, чтобы его логические построения оказались ошибкой.

В ту ночь ему впервые за долгое время приснилась Мэллит. Девушка с решительным видом шагала за гладко выбритым мужчиной в обычном дорожном костюме, который мог принадлежать торговцу или трактирщику. Лицо спутника гоганни казалось знакомым, но все же Леонард мог поклясться, что не встречал его ни в Агарисе, ни в Олларии. Зато он был уверен в том, что движутся они в сторону столицы: предместья Олларии он бы ни с чем не перепутал.

Герцогиня Окделл не намерена была отпускать его без разговора, и это пугало Леонарда почище выходцев и мифической скверны. Лично ему совсем не улыбалось объяснять Рокэ, почему сестра его оруженосца уже мысленно примеряет обручальные браслеты, еще меньше ему нравилась мысль, что Иоланту ведь ни за какие посулы не уговоришь оставить эту сомнительную компанию и вернуться к матери в Манро.

— Граф, наша судьба в ваших руках, — торжественно изрекла Айрис в лучших традициях Мирабеллы Окделл и устремила на него требовательный взгляд. Леонард выдержал его с невозмутимостью, которую оценил бы Рокэ, и ожидаемых заверений в вечной преданности девице не принес. Окделлов всегда смущало отклонение от столь любимых ими дидериховских сценариев, и этот прием неизменно доказывал свою эффективность.

— Вы знаете, когда монсеньор будет свободен, Ричард может рассчитывать только на ваше свидетельство, — предприняла она еще одну попытку. — Я очень волнуюсь за него. Люди ему не поверят. Все думают, что он за Ракана. Ну, за фальшивого Ракана.

— В этом смысл игры, которую он ведет, — пожал плечами Леонард. — Вам не стоит тревожиться, герцогиня. Если бы Ричард плохо притворялся, он бы был сейчас в Занхе, а не в королевском дворце.

— Дело не только в этом, — Айрис взволнованно заломила пальцы. — Этот Ракан… я не могу это объяснить, но он влияет на Дикона. Мой брат очень наивен. Он еще верит, что если все сядут и открыто поговорят, то тут же обретут взаимопонимание, станут друзьями, и тогда ему не придется выбирать, а такого ведь никогда не будет. И еще Ее Величество… Я не хотела оставлять ее одну в том числе и из-за Ричарда.

— Окделл и королева? До сих пор? Как банально, — придется разбираться еще и с этим, невольно позавидуешь Рокэ, для которого сейчас все их приземленные заботы нипочем. — Я учту ваше беспокойство, моя эреа, вы же, в свою очередь, должны пообещать мне, что если хоть что-то вокруг покажется вам подозрительным или вы вновь получите предупреждение от капитана Гастаки, вы немедленно покинете Эммануилсберг в сопровождении Иоланты и слуг и отправитесь в Ноймар, к регенту. Не в Надор к своей матушке, не к Ларакам, а как можно дальше отсюда. Регент знает о некоторых… неподвластных нашему пониманию явлениях, случившихся в последнее время в Талиге, и в его доме вам будет оказан достойный прием. Правильным было бы отправить вас к нему уже сейчас…

— Я не предстану перед регентом как сестра мятежника! — Айрис вскинула подбородок и сделалась раздражающе похожей на своего брата. — Когда вы освободите моего жениха, он сам представит меня ему должным образом.

— Блаженны чтущие и ожидающие, ибо их терпение узрит возвращение Создателя, — пробормотал себе под нос Леонард с интонациями Бонифация, и отчего-то мимолетное воспоминание о Варасте стало лучшим, что случалось с ним за этот необыкновенно длинный день.