Будущий сон (джен)

Генерал Леонард Манрик никогда не верил в силу талисманов, пусть даже мода на них в столице вспыхивала с новой силой по мере приближения очередной войны или восстания. В самом деле, трудно было вообразить себе что-то глупее заговоренной воды или мощей очередного святого, которых за четыреста лет истории олларианства накопилось не меньше, чем в канонах его изгнанного, но не склонившего головы прародителя. Едва ли прядь волос святого Фабиана или край мантии блаженной Олив могли спасти его от выпада шпаги или шальной пули, когда дева удачи была на стороне противника, да и если собрать те клочки ткани воедино, хватило бы не на пятнадцатилетнюю отшельницу, сгинувшую в морисских землях, а на целый эсператистский монастырь, причем состоявший не из юных послушниц, а из ни в чем себе не отказывающих, довольных жизнью монахов. И все-таки одно исключений из правил Леонард себе позволял: под слабым оправданием, что речь идет не об амулете или обереге, а о древней памяти о прошлом. Прошлом, к которому, как полагал генерал до определенного времени, он не имеет ни малейшего отношения.

Покойный граф Вильгельм, дед Леонарда, передал эту видавшую виды страницу из рукописной книги своей супруге за полгода до того, как отправился в Рассветные Сады, и, словно предчувствуя свою кончину, снабдил ее подробнейшими указаниями. Бабушка, пережившая мужа больше, чем на двадцать лет, очень боялась не успеть обучить внука хитрой науке ее толкования до отъезда последнего в Лаик. Как и всякому порядочному мальчишке, Леонарду не хватало терпения и усидчивости, мысли его витали вокруг шалостей и развлечений, изучение отжившей свое старины казалось пустой тратой времени, а на церемонию присяги в Фабианов день бабушка уже не приехала. Только и остались в воспоминаниях, что вечно печальная эрэа с густо подведенными сурьмой слезящимися глазами, портрет сердитого старика с кустистыми бровями и окладистой рыжей бородой, витиеватые буквы, никак не желавшие складываться в понятные слова, да загадочное название Кубьерта. Об этом нельзя было забывать, и тем более невозможно было рассказывать знакомым. Леонард и сам не знал, какими соображениями руководствовалась эрэа Леонор, выбирая именно его — даже не старшего брата, однако лист из Кубьерты сохранил, спрятал в специальном, сделанном на заказ футляре и всюду носил с собой.

Разумеется, Леонард не позволял себе заблуждаться в том, что гоганская магия способна сделать его умелым фехтовальщиком, как прадеда, или талантливым финансистом, подобно деду и отцу. На его долю Кабиох, ехидно усмехнувшись в бороду, не отписал никаких выдающихся способностей, даже болезненного тщеславия, черпая силы из которого можно было бы интригами и многоходовыми авантюрами добиться того, в чем отказало провидение. Неизвестно, каким ветром семью Эммануила Манрика, трактирщика из гоганской общины, занесло в Хексберг, где он и прибился к свите будущего короля Франциска, что заставило их покинуть родные края, изменить традиционному образу жизни и облачиться в талигойские одеяния с подшитым краем, и почему из всего грандиозного наследия своего народа они сохранили один лист Кубьерты — книги, как успел узнать Леонард, хранившейся лишь в домах старейшин, — но как знать, возможно до сих пор Манрики, экстерриеры и тессории, советники королей и их доверенные лица, удерживали и укрепляли свое влияние лишь благодаря этому ветхому пергаменту. Шутить с судьбой Леонард не желал — да и обмануть доверие графини, разглядевшей его в ватаге внуков, казалось чуть ли не подлостью. Футляр с отрывков из Кубьерты сопровождал генерала на учениях и на балах, во дворцах и на поле битвы — пока однажды не добрался до самого Тронко.

Леонард не строил головокружительных ожиданий от намечающейся кампании. При Ариго перспективы Южной армии были весьма сомнительны. Одержать победу в противостоянии с бирисскими племенами было возможно, лишь обладая гением Рокэ Алвы — и гений не замедлил явить себя, наделенный безграничными полномочиями и ни с кем не торопившийся делиться своими идеями. В окружение Алвы Манрики никогда вхожи не были, отношения Рокэ с Фридрихом, его старшим братом, расценивались, как более, чем прохладные, что до репутации Леонарда в армии, та не позволяла ему рассчитывать хоть на сколько-нибудь приемлемые рекомендации. Младшие офицеры Манрика ненавидели искренне и взаимно, ближайшие соратники Алвы — попросту не замечали. Что говорить, даже оруженосец Первого Маршала — избалованный и вздорный мальчишка, переполненный осознанием собственного превосходства исключительно по праву рождения, — смотрел на Леонарда, как на безродного простолюдина, не имеющего никаких оснований находиться в столь благородном обществе. Леонард злился, выходил из себя, совершал ошибки — все тщетно. Из него еще мог получиться неплохой начальник штаба при хорошем полководце — но в имеющихся обстоятельствах он чувствовал себя совершенно бездарным и бесполезным.

И словно Кабиоху недостаточно было пережитых Леонардом неприятностей и унижений, однажды серебряный футляр с Кубьертой бесследно пропал.

Леонард не находил себе места. Вести поиски в открытую было немыслимо — армия и без того ни во что не ставит генерала, а уж если негодяи вроде Феншо или того же Окделла получат прямое доказательство его гоганского происхождения, жизнь станет и вовсе невыносимой, хорошо, если новости не дойдут до отца. Метаться по лагерю в одиночку, обшаривая каждый куст, — решение откровенно смехотворное, только вчера Леонард побывал и в ставке, и в городе, немало проскакав верхом. Подозревать кражу, допрашивая слуг, — равнозначно тому, чтобы выставить себя параноиком, всюду видящим заговоры, да и с чего бы годами прислуживавшим ему людям, получавшим неплохое жалование, вдруг прельститься серебряной безделушкой, за которую в этих краях не получить даже изначальной ее стоимости. Положение складывалось безвыходное, и именно в этот момент Алве за какими-то кошками понадобилось пригласить его к себе.

В срочном порядке вспоминая все усвоенные за прожитые годы навыки держать лицо, Леонард отправился к Первому Маршалу, по привычке не ожидая от грядущей встречи ничего хорошего. Алва обладал удивительной способностью оскорблять, не произнося ни единого слова, и генерал всякий раз чувствовал себя его излюбленной мишенью.

К удивлению Леонарда, Алва принимал его один. В комнатах маршала не было даже оруженосца, что не могло не радовать, зато на столе стояли наготове кувшин с вином и два бокала, предвещавшие долгий и, возможно, непростой разговор. К чему такое внимание, Леонард и представить себе не мог: судя по вчерашней беседе с адуанами, Рокэ вот-вот должен был выступить, оставляя большую часть армии в Тронко под его ответственность; вызов был брошен, решение принято, роли распределены, и да свершится воля Кабиоха. Между Первым Маршалом и начальником штаба не оставалось недопониманий или недосказанности — и тут из легких Леонарда будто точным ударом выбило остатки воздуха. В руках Алва держал его пропавшую реликвию.

— Генерал, — Алва кивнул в знак приветствия, указывая на пустующее кресло, — располагайтесь. Как идет подготовка к выступлению?

Леонард недоуменно изогнул бровь, не отводя взгляда от футляра, который Первый Маршал небрежно крутил между пальцами, словно кинжал. О состоянии дел Алве куда обстоятельнее могли бы доложить его генералы, которым и были днем ранее даны соответствующие указания, и Манрик начинал подозревать, что Ворон пригласил его сюда, лишь чтобы поиздеваться.

— В соответствии с вашими распоряжениями, девять тысяч человек готовы и ждут только вашего приказа, — нарочито спокойным тоном отчитался он. — Я передал дела Хэвилэнду и принял на себя руководство оставшейся частью армии.

— Великолепно, — рассеянно отозвался Алва и, прищурившись, поднес футляр к глазам: — Орнамент имеет какой-то ритуальный смысл, или это причуда мастера?

Переход с одной темы на другую был настолько неожиданным, что Леонард растерялся.

— Это древний узор, — пояснил он, сам не веря в то, что ему приходится кому-то отвечать на прозвучавший вопрос. — Женщины нашего рода вышивали его на приданом много поколений подряд. Никогда не расспрашивал о его значении, но посчитал верным использовать. Вы… открывали?

Алва кивнул.

— Не имел намерения оскорбить вас, генерал. Я изъял этот предмет у моих офицеров. Их шутка показалась мне второсортной и неуместной. Я не назову вам их имена, можете не сомневаться, они получили свое наказание. И все же я был удивлен. Отправляясь в Варасту, я никак не ожидал, что придется иметь дело с достославнейшими. Я хотел предложить вам вина, но боюсь, мое гостеприимство может вступить в противоречие с вашими религиозными убеждениями.

Леонард почувствовал, как кровь сначала прилила к щекам, а затем отхлынула, заливая лицо мертвенной бледностью. Не хватало только, чтобы эта шутка получила хождение в армии. Впрочем, Алва в данный момент не походил на насмешника — даже синие глаза смотрели серьезно.

— Тем более любопытно, генерал, что ваши предки происходят из тех же земель, что и мои. Вам ведь известно, что в Агарис и его окрестности гоганы некогда прибыли из Багряных земель, а многие общины проживают там и поныне, пользуясь покровительством морисков?

— Разумеется, я же изучал историю, — осторожно подтвердил Леонард. — Могу я получить свою вещь обратно, господин Первый Маршал?

— Прошу, — Алва чуть склонил голову, будто в знак уважения, протягивая Манрику футляр. — А языку гоганов вы тоже обучены?

— Не имел такой возможности, — тщетно выискивая в словах маршала издевку, ответил Леонард. — Гоганской грамотой я владею лишь на том уровне, чтобы понимать написанное на вложенном в футляр листе.

— Значит, вы владеете ею лучше, чем большая часть ваших достославных соотечественников, — усмехнулся Алва. — Не сочтите мой вопрос бестактностью, о чем же говорится в этом отрывке Кубьерты?

— Вы хорошо осведомлены, господин Первый Маршал, — сквозь зубы процедил Леонард. — Однако вряд ли его содержание представляет для вас интерес. Это часть трактата, посвященного ритуалам, она дает пояснения к работе с арой, гоганским алтарем, и она досталась мне по чистой случайности.

— На вашем месте, генерал, я бы больше внимания уделял семейным преданиям, — посоветовал ему Алва. — Удивительные вещи открываются, если вдруг отнестись серьезно к тому, что принято считать сказками. Кубьерта — явление слишком всеобъемлющее и редкое, чтобы случайные ее отрывки оказывались в руках случайных людей… Буду ли я прав, если предположу, что вы сможете воспользоваться арой, если вам представится такая возможность?

— Не могу знать, — Леонард удивленно склонил голову набок. — Никогда прежде ары не видел. До сих пор я считал, что если магия гоганов — не выдумки, такое по силам только старейшинам. Трактат рассказывает о том, как должен быть одет жрец, как выбирается время и место для жертвы, как пробудить память крови и еще немного о магии залога. На последнем текст обрывается, мои предки пытались толковать этот ритуал по обрывочной информации и не слишком преуспели. По всему выходит, залог призван защищать от магического удара, но что может им являться, животное или вещь, мы так и не поняли.

— Память крови, значит, — Алва задумчиво кивнул. — Интересно, весьма. Вот что, генерал, как вы посмотрите на то, чтобы внести небольшие изменения в свои планы и выступить в составе отобранного мной отряда?

Леонарду показалось, что он ослышался. Алва невозмутимо сидел в кресле и пил вино, второй бокал так и стоял на краю стола нетронутым.

— Времени на размышления предоставить не могу, — добавил Ворон. — Если хотите ехать, собираться нужно сейчас.

— Могу я узнать, что заставило вас изменить решение? — внимательно посмотрел на него Леонард. — Не вмешательство же Кабиоха, право!

— Для внука своего деда вы слишком циничны, — рассмеялся Алва, нисколько не торопясь развеивать его сомнения. — Хотя, возможно, ничто не может быть “слишком”, если речь идет о сыне Леопольда Манрика. Что же, я всегда полагал, что каждый должен находиться на своем месте, для собственного же блага. Будем считать, что я, наконец-то, нашел для вас применение. Так вы согласны?

— Да, — несколько поспешно выпалил Леонард и залпом выпил свое вино. Вкус лесных ягод приятно обволакивал горло, футляр в нагрудном кармане слегка холодил кожу, за оставшиеся несколько часов генерал должен был успеть невозможное: передать дела еще не выбранному преемнику, собрать хотя бы основные вещи, оставить за собой подобие порядка, подготовиться морально к неопределенно долгому сосуществованию с офицерами Алвы, от которых он уж было порадовался, что избавился, проанализировать свой импульсивный поступок и схватиться за голову, оглянуться на тающий в туманной дымке Тронко и понадеяться, что Кабиох все же не станет цепляться к словам и не оставит незадачливого правнука без защиты и покровительства.

Леонард, с детства привыкший посещать олларианскую церковь, редко вслух называл Создателя его гоганским именем, но в переломные моменты жизни оно само срывалось с языка, словно нечто естественное. С удивлением генерал Манрик осознал, что Первый Маршал, невзирая на его совершенно несносную манеру общаться, возможно, единственный на множество лье вокруг, не только не посмеялся над его порывом, но и отнесся к нему с пониманием.

Следующий их разговор с Алвой случился на одном из привалов. Они уже две недели двигались вдоль западного берега Расанны, наслаждаясь прекрасными видами и изумительной погодой, и будто позабыли об истинной цели этой вылазки. Первый Маршал практически не обращал внимания на бирисских разведчиков, запретил самовольные отлучки из лагеря и со снисходительным безразличием внимал ропоту отдельных офицеров, среди которых, как и следовало ожидать, особенно выделялся Феншо. Леонард всей душой надеялся, что мерзавец таки совершит ошибку, которая его и погубит, и избавит отряд от своего обременительного присутствия. До тех же пор оставалось единственное развлечение: раздражать Феншо одним фактом своего существования, ведь тот до сих пор не мог взять в толк, за какие заслуги Ворон вдруг позволил Манрику присоединиться к отряду.

— Что скажете, генерал Манрик? — Алва поравнялся с ним, оторвавшись от своих спутников, и Леонард недовольно поморщился, когда его линарец едва ли не шарахнулся в сторону от темпераментного Моро. — Вы тоже считаете, что мы должны немедленно атаковать?

— Я понимаю, чего хотите добиться вы, — Манрик пожал плечами. — Феншо не понимает вашу логику и начинает метаться, забывая о здравом смысле, вполне вероятно, что нечто подобное переживает и враг. Бирисцы привыкли вести партизанскую войну, совершать набеги и прятаться в горах, вы же превращаете эту модель в бессмыслицу.

— Кажется, Кубьерта провозглашает терпение качеством, через которое обретаются Рассветные Сады? — насмешливо произнес Алва. Леонард поджал губы, призывая себя сохранять именно это восхваляемое его предками качество.

— Кубьерта говорит о смирении, — сощурив глаза, поправил он. — А уж смирение, как дар принимать все, происходящее с тобой, как волю Кабиоха, может проявляться и в терпении, и в любви, и в благодарности. Из того, что я слышал о вас, герцог, никогда бы не подумал, что вы нуждаетесь в духовнике. Осмелюсь спросить, чем же я подхожу на эту роль лучше Его Преосвященства Бонифация?

Если бы сам Леонард получил от кого-то подобную отповедь, обида его не знала бы себе равных, и он, подобно змее, уполз бы в свою нору и переживал бы эти минуты снова и снова, отравляя себя собственным же ядом. Алва же только расхохотался, ни капли не оскорбившись.

— Видите, как мало мы знаем о своих истинных потребностях, генерал. Когда-то я считал, что и оруженосец мне ни к чему, однако общество герцога Окделла меня немало развлекает. Пока что, — он посерьезнел. — С некоторых пор я вижу странные сны. До определенного момента я считал поспешным придавать им значение, но некоторые обстоятельства, в частности, беседы с господином кардиналом, заставили меня расставить акценты иначе. С олларианским взглядом на природу своих видений я ознакомился и удовлетворен не был. Философия гоганов близка исконным верованиям морисков и кэналлийцев, а вы, уж простите, единственный почти-гоган, которого мне удалось раздобыть в Варасте, умеющий при том изъясняться языком, от которого не хочется застрелиться на месте.

— Великолепный желает получить ответы на свои вопросы? — заунывным тоном осведомился Манрик, и теперь они с Вороном рассмеялись уже вместе. — Я был бы рад оказаться вам полезным, но, боюсь, мои познания в традиции гоганов еще скуднее ваших. Чтению Кубьерты меня обучала бабушка, это было еще до поступления в Лаик. Лет пять я об этом почти не вспоминал. Обнаружил этот лист среди своих старых вещей уже после окончания службы оруженосцем, неожиданно заинтересовался, перерыл все книги, что смог достать в Олларии, но картина как сложилась обрывочная и сумбурная, так и остается таковой до сих пор.

— Когда это безобразие, — Алва небрежным жестом указал на желтоватые воды вальяжной Сагранны, — закончится, и мы все же вернемся в столицу, напомните мне показать вам некоторые труды из моей библиотеки. Часть из них написана на кэналлийском, но уж если вы освоили трактат Кубьерты… Генерал, вам когда-нибудь говорили, что пребывание в здешних краях — просто преступное разбазаривание ваших природных талантов?

— С вашей точки зрения, я настолько безнадежен как офицер? — криво усмехнулся Леонард, не зная, расценивать ли слова Алвы как комплимент или как критику. Маршал недовольно поморщился.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я. Сильвестр держит при себе целую свору бездарных клириков и сьентификов, не умеющих отыскать собственную голову без карты, а вы тратите время на попытки сойти за своего среди офицеров под покровительством, прости Создатель, Ги Ариго. Вывода напрашивается лишь два: либо вы настолько глупы, что готовы, как баран, ломиться в закрытые ворота, что выглядит крайне маловероятным, если речь идет об отпрыске такого рода, как ваш. Либо что-то — или кто-то — вынуждает вас, вопреки собственным интересам, держаться как можно дальше от Олларии. Вы не обязаны подтверждать мои предположения, генерал, но я довольно успел пообщаться с господином тессорием.

Поймав Ворона на слове, Леонард не стал комментировать его гипотезу. Теперь он отлично понимал, каким образом Алве удается с легкостью расправляться с многочисленными врагами: герцог с изяществом хищника выявлял в других слабые места и бил точно в цель. Взаимоотношения Леонарда с отцом были материей сложной, запутанной и полной взаимной и с трудом искореняющейся боли, и поверять эту историю он не собирался даже человеку, которым втайне восхищался. В первую очередь — ему.

— Так что за сны вынудили вас искать моего недостойного общества? — иронично осведомился он, надеясь, что Алве хватит такта не настаивать на своих распросах. — Кубьерта, насколько мне известно, утверждает, что каждый сон может повернуться к добру или злу, если сновидец не скупится на добрые дела. Полагаю, вы обеспечите себе как минимум несколько спокойных лет, если выиграете эту войну.

— Бабушка, обучавшая вас чтению Кубьерты — это, если память мне не изменяет, графиня Леонор Манрик, супруга тессория, сосланная вместе с ним в ваши семейные владения во времена Алисы? — уточнил Алва. — Никогда не слышал, чтобы женщин допускали к гоганским священным книгам.

— Не исключено, что в традиционных гоганских семьях этого и не происходит, — пожал плечами Леонард. — Графиню Манрик при всем желании нельзя было бы принять за гоганни. Граф чувствовал, что умирает, изгнание весьма тяготило его деятельную натуру. По неведомым мне причинам он не пожелал передать это наследие моему отцу, а бабушке предстояло самой сделать выбор, кого из внуков обучать.

— Как раз ее выбор мне понятен, — туманно отозвался Алва. — Глядя со стороны на ваше многочисленное семейство, трудно было бы остановиться на другой кандидатуре. Я сожалею, что вы не застали в живых вашего уважаемого деда. Сомневаюсь, что имею шансы на положительный ответ, но не говорила ли ваша бабушка о Гальтаре?

— О Гальтаре? — переспросил Леонард, нахмурившись. — Нет, о Гальтаре не говорила. Точнее, ничего такого, чего не знали бы все жители Талига. Гоганы никогда не интересовались Гальтарой, и в Мон Нуаре их нет. Если только совершенно ассимилированные искатели приключений.

— Когда-то я бывал в тех краях, — вдруг вспомнил Алва. — Так же, как и вы, интересовался наследием предков, правда, не обнаружил ничего, достойного внимания. Впрочем, в то время я еще не слишком хорошо понимал, что следует искать. Когда-нибудь эта война закончится, определенно стоит прогуляться туда еще раз. Составите мне компанию, граф?

Леонард захлопал глазами. Первый Маршал снова ставил его в тупик неожиданными предложениями, смысл которых объяснять он себя не утруждал.

— Если вы полагаете, что мое общество может быть вам полезно… — поймав насмешливый взгляд Алвы, он сменил тон на более непринужденный: — Думаю, это будет интересная поездка.

Один одинаковый день сменялся другим, армия по-прежнему не совершала ожидаемых от нее героических подвигов, однако в жизни Леонарда возникло и слишком быстро стало таким привычным и правильным новое явление — беседы с Алвой. Длились ли они несколько минут или даже часов, в дороге или на привале, в компании других офицеров или наедине, однако Первый Маршал будто задался целью превратиться для Манрика если не в друга, что даже в мыслях произнести было бы немыслимо, то, во всяком случае, в не самого дурного собеседника. Рокэ интересовался гоганами, пытался сопоставлять их веру то с ранним эсператизмом, то с абвентианством (и в той, и в другой религии, следует отметить, разбирался маршал весьма посредственно), в воспоминаниях Леонарда подмечал сущие мелочи, которым отчего-то придавал значение — словом, вел он себя в высшей степени странно, и подмечал это не только сам генерал, но и другие участники их экспедиции. Леонард то и дело ловил на себе недовольные взгляды Окделла, скептические — Савиньяка, и откровенно ненавидящие — Феншо, но теперь за привычным презрением читалась зависть, и это даже льстило. Заслужить уважение Ворона дорогого стоило, и Леонард гордился тем, что сумел сделать это даже вопреки отсутствию каких бы то ни было воинских успехов.

Возможность проявить себя на поле боя представилась, по насмешке судьбы, благодаря выходке все того же Феншо. Невзирая на предупреждения Алвы, он все же собрал отряд таких же нетерпеливых безумцев и отправился ловить бириссцев. Увы, неудачливый генерал не знал, что в развернувшейся охоте он сам сыграл незавидную роль наживки. Ночь и последовавший за ней бесконечно долгий день слились для Леонарда воедино. С одной стороны, он не мог не радоваться падению своего давнего врага, с другой — даже такому негодяю, как Феншо, он не желал подобной смерти. В отличие от многих, Леонард с самого начала не стал тешить себя иллюзиями, будто в последний момент Рокэ согласится помиловать бунтаря. Нет, пойти на подобный шаг означало бы потерять авторитет в глазах наиболее значимой для Алвы части армии. А вот оруженосец его подобной твердости не оценил, и Леонарду совсем не понравилось то, что он увидел в глазах мальчишки.

Конечно, следовать за Окделлом, идя на поводу у его истерики, было глупо, и Леонард понимал, что заслужит не благодарность, а, в лучшем случае, очередной поток оскорблений. Из Окделла вырастет такой же напыщенный мерзавец, прикрывающийся родовыми принципами и кодексом чести, каким был и его папаша. Леонард тоже был вынужден выстраивать жизненный путь в угоду семье, но Леопольд, при всех его недостатках, все же был последователен и никогда не скрывал своей истинной сущности, Эгмонт же являл собой воплощенное лицемерие. Леонард не понимал тех, кто не мог распознать этой игры. И все же, покидая лагерь и стараясь, по мере возможности, запоминать обратную дорогу, он не думал о семье Ричарда, а только беспокоился, чтобы под воздействием эмоций юный оруженосец не наломал дров. С такого станется заблудиться в степи и попасться если не бириссцам, то какому-нибудь хищнику, и попробуй потом докажи в столице, что это было не убийство.

Леонард осадил коня, когда осознал, что за потрясающее зрелище разворачивается перед ним. Вид залитого красным горизонта и вырастающей из ниоткуда черной башни, увенчанной закатным солнцем, был поистине фантастическим и смутно знакомым, словно ожившим рисунком из полузабытой книги детства. Леонард так и не смог вспомнить, где видел нечто подобное, однако в недавнем разговоре с Алвой они совершенно точно упоминали башни Гальтары. Затаив дыхание, Леонард рассматривал изумительную картину, пока она не развеялась, словно мираж, а им на подмогу не подоспели адуаны из лагеря.

Окделл огрызался, хамил и вел себя, как несдержанный подросток, заставив Леонарда в очередной раз задаться вопросом, когда уже терпение Алвы закончится, и он избавится от мальчишки. Даже святой не смог бы долго выносить столь отвратительный характер, а Первый Маршал святым определенно не был.

— Насколько подробно вы смогли рассмотреть ее? — после долгой паузы спросил Алва. В палатке было тихо, шумная компания маршала уже давно разошлась, только Окделл крепко спал, сбитый с ног парой бокалов вина. До сих пор Леонард хранил молчание — по негласной договоренности беседы с Рокэ принадлежали только им двоим, и к затронутым темам они никогда не возвращались в присутствии посторонних.

— Посмотрел мистерию из первых рядов, с начала и до конца, — подтвердил Леонард. — Забавно, что башня явилась именно здесь и сегодня.

— Значит, вы не сторонник теории о миражах и эфире? — усмехнулся Алва. — В самом деле, столь приземленные материи не соответствуют вашему стилю.

— У вас чересчур радужные представления о бывшем начальнике штаба Южной армии, — тихо рассмеялся Леонард. — Однако я всего лишь собрал воедино ваши же истории о Повелителях или, если угодно, внуках Кабиоховых. Вы были здесь, как, к слову, и Окделл, — и башня не замедлила явиться. Вопрос лишь в том, почему именно сегодня. Яркие эмоции, пролившаяся кровь, что-то другое?

— Заметьте, вы тоже были здесь, — в тон ему ответил Алва. — И вы, в отличие от меня, видели башню. Мне она, увы, только снится. Впрочем, с тех пор, как я позволил себе признать факт этих видений и заговорить о них с вами, сны меня больше не беспокоят. Должен ли я расценивать это, как ваше благотворное влияние, о достославный?

— Если так угодно блистательному, — раскланялся Леонард. Полушутливый тон их разговоров уже перестал вызывать у него оторопь, хотя мотивация Алвы все еще ставила в тупик. Леонард понимал, когда Первый Маршал обращался так к Савиньяку, с которым был дружен всю жизнь, или к своему земляку Дьегаррону, но как его, графа Манрика, угораздило затесаться в такую компанию, ум осознавать упорно отказывался. Вот уж и вправду, гоганская магия!

— Не хочу лезть не в свое дело, — все же поделился своими тревогами Леонард, — но насколько вы доверяете своему оруженосцу?

— По шкале от одного до десяти? — Алва сделал вид, что задумался. — Ответ может принимать отрицательное значение?

— Тогда почему он здесь? — пристально посмотрел на него Леонард. — Принцип: “держи друзей близко, а врагов — еще ближе” — это, конечно, замечательно, но мальчишка же совершенно неблагонадежен. Я не хочу записывать его в потенциальные предатели, но мне становится не по себе в его присутствии. Да и расстрела Феншо он вам не простит. Покойный был его единственным другом здесь.

— Да, Окделл обладает прямо таки чудесным даром выбирать наиболее неприятных приятелей, где бы он ни оказался, один кансилльер чего стоит, — хмыкнул Алва. — Предоставленный сам себе он наворотит еще больше бед. Окделл — безусловно, зло, но зло известное. Если он кому и навредит, то только самому себе… не беспокойтесь, Леонард. Как бы ни повернулась жизнь, не думаю, что наши с Окделлом кони еще долго будут идти рядом.

— Я боюсь именно того, что будет, когда Окделл отправится в самостоятельный путь, — покачал головой Леонард. — Повторяю, Рокэ, мальчишка злопамятен, неуравновешен и зациклен на вашей персоне. Из этого не может получиться ничего хорошего.

— И все же он единственный Повелитель Скал, что имеется у нас на Изломе, — пожал плечами Алва. — Это данность, которую ни вы, ни я изменить не в силах. В наших интересах знать, что он поделывает, пока весь этот мир не полетит к закатным кошкам.

— Ваш оптимизм ошеломляет, — вздохнул Леонард. — Не говорите потом, Рокэ, что вас не предупреждали.

— Зачем же утруждаться, — весело фыркнул Алва, и от его следующих слов Леонарда вдруг охватило такое приятное и заразительное чувство легкой безмятежности. — Для этого у меня есть вы.

Познакомившись ближе с народом бакранов и их порой странными и смешными, а порой завораживающе-зловещими традициями, Леонард начал, наконец, понимать одну из целей, которые преследовал Алва, потащив его с собой в этот поход. Премудрая Гарра, дама во всех отношениях примечательная и явно отчасти принадлежащая к потустороннему миру, поведала душещипательную историю об утерянном алтаре, захваченном и оскверненном бириссцами, изгнавшими бакранов из их традиционных мест обитания.

— Значит, алтарь, — укоризненно взглянул он на довольного ночным свиданием с местной девицей Алву. — Рокэ, я догадываюсь, что вы замышляете, и я уже объяснял вам, что никогда прежде не имел дела с арой, не говоря уже о том, что она должна быть изготовлена с соблюдением определенных требований, о которых я не имею ни малейшего понятия.

— Ну а что вам мешает попытаться, Леонард? — Ворона такие тонкости, похоже, нисколько не занимали. — Алтарь — он и в Бакрии алтарь. Я, конечно, готов понять, что Кабиоху, как и его правнукам, больше по душе золото, но в сложившихся обстоятельствах придется использовать подручные материалы. К тому же, меня, если вас это так волнует, больше интересует не то, что вы сделаете, а то, что вы увидите. Премудрая Гарра самого Бакру не допустит хозяйничать на этом алтаре, пока тот не докажет, что знает свое дело.

— И все же вас интересует ритуал, описанный в моей части трактата Кубьерты, — заметил Леонард. — Пробуждение памяти крови. И вы до сих пор не рассказали мне, что именно желаете пробудить.

— Выяснить, как я дошел до жизни такой, — осклабился Алва. — Видите ли, Леонард, я крайне не люблю что-либо не понимать, а сейчас я не понимаю, и несоответствий набирается все больше.

— Вы весь в этом, Рокэ, — поджал губы Леонард. — Ответить на вопрос, по сути не сказав ничего.

— Большего не могу вам обещать, пока мы не доберемся до алтаря, — развел руками Алва. — Не хочу повлиять на чистоту и непредвзятость ваших видений. А после, если не раздумаете лезть в эту пропасть, расскажу вам одну страшную историю о крови и предательстве.

— Я-то уж было понадеялся, что история будет о дамах, — тихо фыркнул Леонард, но Алва все же услышал.

— О дамах? — рассеянно переспросил он. — В истории о крови и предательстве без дам, разумеется, никак не обойтись.

Обещанного разговора пришлось ждать несколько месяцев. Леонард не торопился присоединяться к лагерю скептиков, не верящих в возможность взять Барсовы Ворота, — вместо этого он наслаждался временной передышкой, лениво размышляя о том, что все же послужило причиной столь разительных перемен в его жизни. Алва не торопился предоставлять истинное объяснение своего внезапного интереса — не принимать же всерьез это его безумие с пробуждением крови, однако беседовал с Леонардом с нескрываемым удовольствием, а вскоре взялся на досуге с ним фехтовать. Окделл смотрел волком — очевидно, Леонард бесцеремонно вторгся в его личное пространство, — но спорить с Алвой было себе дороже.

— Как полагаете, чего все-таки добиваются ваши соотечественники? — осведомился как-то Рокэ. Они прогуливались по берегу Сагранны в небольшом отдалении от лагеря — бириссцы сюда не совались, а тишина царила восхитительная. — Выгода Адгемара мне ясна, его гайифских покровителей — тем более, но гоганы никогда не вмешивались в политику Талига.

Леонард пожал плечами. Он и сам все чаще задавался этим вопросом, и слишком мало знал об агарисской общине, чтобы прийти к однозначным выводам.

— Полагаю, им надоело жить в зависимости от настроений конклава. Эсператистская церковь — дама капризная и ненадежная, а немилость ее может больно ударить по карману… и не только. Я не знаю, что задумал нынешний старейшина, но слухи о его уме и хитрости распространились далеко за пределы Агариса.

— И все же гоганы никогда не были воинственным народом, — Алва поморщился и сменил тему: — Что вам известно об интересе вашего отца к Надору?

Леонард на пару мгновений замешкался с ответом.

— Наши владения находятся в Надоре. Интерес вполне прагматический. Отец считает, что провинцией управляют абсолютно бездарно, в то время, как она могла бы стать пусть не такой экономически успешной, как Кэналлоа, но хотя бы перейти на самообеспечение, а не отдавать последнее в качестве налогов. К слову, точно такого же мнения отец и об Эпинэ. Назначение маркиза Сабвэ губернатором не было умным решением, хоть Колияньяры и наши союзники. Брат герцога слишком счастлив новообретенному статусу наследника и слишком мало разбирается в важных для хозяйственника вещах.

— Тессорий говорил об этом с кардиналом? — осведомился Рокэ. — Или ваш намечающийся союз пока стоит превыше здравого смысла?

— Отец высказывал свое мнение Его Высокопреосвященству, но предложить альтернативу Колиньярам так и не смог. И Надор, и Эпинэ — вотчины старого дворянства, среди которых толковых людей раз-два и обчелся. Полагаю, и Сабвэ в Эпинэ еле терпят.

— И на что ваша семья готова пойти ради того, чтобы переломить ситуацию в Надоре? — странно взглянул на него Алва. — Убийство моего оруженосца значится в списке?

Леонарду показалось, что и без того оглушительную тишину теперь нарушает потрескивание электричества в воздухе.

— Господин Первый Маршал, это обвинение?

— Я не обер-прокурор, чтобы обвинять, — фыркнул Алва. — Я задал вам прямой вопрос, Леонард. Тессорий имеет отношение к покушениям на Ричарда Окделла, которых на моей памяти случилось уже не менее четырех с момента поступления оного молодого человека ко мне на службу? Памятную дуэль с прежним наследником Колиньяров я во внимание намеренно не беру, хотя при желании и ее можно истолковать двояко.

— Ваши слова стоят еще одной дуэли, — холодно обронил Леонард, — и если бы я не находился при исполнении обязанностей в действующей армии, этот разговор завершился бы иначе, герцог. Как бы то ни было, у меня нет оснований подозревать собственного отца в организации убийства дворянина, даже если это Окделл. Коль скоро ваши сведения расходятся с моими, можете попытаться прибегнуть к королевскому правосудию, когда мы вернемся в Олларию. Если у вас ко мне все, разрешите откланяться.

Алва задумчиво кивнул, не сводя с него невозможных кошачьих глаз. Никогда еще Леонард не ощущал такого внутреннего напряжения, граничащего с надрывом, никогда прежде не было так сложно удержаться от вызова, хотя исход поединка был предрешен заранее. Несмотря на ежедневные тренировки, он и близко не стоял к уровню Алвы, а умереть от руки единственного человека, проявившего к нему интерес и участие — присутствовала в этом какая-то злая ирония.

— Леонард, — Алва все же его окликнул, когда хватка невидимой железной руки, стиснувшей горло, стала нестерпимой. — Я не хотел оскорбить вас.

— Понимаю, господин Первый Маршал, — он перевел дыхание и ответил почти безразличным тоном. — Вам бы это и не удалось.

Несколько недель тишины остро напомнили Леонарду о пребывании в Тронко во времена господства Ариго. Формально ежедневные тренировки с Алвой никто не отменял, но когда Манрик решился их проигнорировать, на это не обратили ни малейшего внимания. Первый Маршал был отвратительно бодр и весел, продолжал носиться с Окделлом, как с писаной торбой — забавно, что единственным, кто этого не осознавал, был сам мальчишка, — беззаботно беседовал с Савиньяком и Вейзелем, а обозначенные им временные рамки неумолимо приближались. Алва обещал взять Барсовы Ворота до наступления осени, и Леонард равнодушно наблюдал за тем, как новый бесцветный день сменяет своего близнеца.

— Держитесь возле меня во время штурма, — Ворон возник за плечом незаметно, словно и не было никакой мучительной паузы, и они расстались вчера после дружеского разговора. — Мне не улыбается разыскивать вас по горам.

Леонард резко развернулся, спешно восстанавливая дрогнувшие барьеры и поплывшие маски.

— Не думал, что господин Первый Маршал станет отвлекаться на такие мелочи во время штурма.

— Полно, Леонард, детские обиды — прерогатива Окделла, оставьте ему это право, — усмехнулся Алва. — Я был обязан задать вам тот вопрос, и остался доволен ответом. В отличии от большинства представителей вашего лисьего семейства, лгать вы умеете крайне скверно, а возмущение ваше было неподдельным. Кроме того, я убедился в том, что мне, как бы ни парадоксально это звучало, недостает наших бесед.

— Вы слишком много времени провели вдали от столицы, раз стали находить привлекательным даже мое общество, — Леонард все же попытался придать своему голосу как можно больше язвительности. — Верный признак того, что пора заканчивать эту войну.

— Вы удивитесь, Леонард, но меньше всего мне хочется возвращаться в столицу, — Рокэ потянулся. — Бакрия — очаровательное место, а вы — вполне приемлемая компания, как бы ни стремились уверить себя в обратном. А война… вам ли не знать, что она никогда не заканчивается?

— Для вас — возможно, — судя по выражению лица Рокэ, и эта попытка Леонарда покривить душой оказалась изначально провальной. — Кто же станет следующей целью Первого Маршала после падения Кагеты?

— Бакранская ара покажет, — Рокэ сощурил синие глаза. — Не забывайте о том, что вы нужны мне, генерал, и не лезьте на рожон во время боя.

Отчего-то услышать, что он нужен только ради сомнительного ритуала, было чрезвычайно обидно. Не то что бы Леонард надеялся, что Рокэ оценит его воинские таланты — крайне сложно было бы это сделать, учитывая тот факт, что они почти не покидали лагеря, но во имя Кабиоха, как же унизительно будет обнаружить свою полную бесполезность, когда кошкин алтарь все же будет обнаружен. Мысленно Леонард пожелал, чтобы старая бакранка никогда не нашла искомое, либо чтобы бириссцы за прошедшие годы привели его в абсолютно непригодное для какого-либо дела состояние. Арнольд, если бы услышал, живот бы надорвал со смеху. Леонард Манрик — гоганский колдун, и похоже это единственный его мнимый талант. Впору сменить фамильные цвета на черный с желтым и предлагать свои услуги скучающим столичным хлыщам. Мало ли кому надо избавиться от соперницы или вне очереди заполучить наследство.

— Вы слишком много думаете, Леонард, — уже в который раз Рокэ навел его на неприятные подозрения о своей способности читать мысли. Вот из кого получился бы настоящий чародей — говорят, все мориски так или иначе балуются черной магией. — Убежден, что результат ритуала удивит, в первую очередь, вас самого.

Манрик с сомнением хмыкнул. Чем бы ни была продиктована забота Алвы, она была неожиданно приятной. А потом события закрутились, как яркое конфетти в хрустальном снежном шаре, и стало не до размышлений и переживаний. За штурмом последовала битва, за блистательной победой — отступление Адгемара, и в следующий раз Леонард обнаружил себя рядом с Первым маршалом возле сказочно красивых озер, существование которых они хотели оборвать одним росчерком кремня. И Савиньяк, и Вейзель, и, конечно, вездесущий Окделл взирали на Алву с одинаковым выражением неверия и ужаса — в то же время, нельзя было отрицать, что найденное решение действительно не оставляло кагетскому Лису маневра для действия.

— Вы тоже считаете меня чудовищем, Леонард? — светским тоном осведомился Алва, но в глазах его танцевали злые смешинки. — Что там Кубьерта говорит о негодяях, готовых состряпать победу из утопленных младенцев?

Их спутники стояли слишком далеко, чтобы услышать эти слова, но все же Леонард не удержался от того, чтобы бросить быстрый и цепкий взгляд по сторонам.

— Если вы ищете доказательства своей порочности, господин Первый Маршал, вам лучше обратиться к эсператистам, — ехидно подметил он. — Скудные познания сына моего отца сводятся к постулату — убей змееныша, пока тот еще не отрастил клыки, чтобы ужалить. Сомневаюсь, что в этих деревнях воспитывают будущих патриотов Талига.

— Ваша безжалостность делает вам честь, генерал, — Рокэ странно на него посмотрел. — А ваша вера нравится мне все больше. Кажется, легендарная живучесть гоганов находит вполне закономерные объяснения.

— Прошедшая битва это доказала, — Леонард пожал плечами, заново переживая столкновение с многократно превосходящей их по численности армией казаронов. — Здесь станет очень скучно после вашего отъезда, вы знаете об этом?

— Вам это узнать не грозит, — Рокэ легкомысленно качнул головой, и сердце Леонарда невзначай пропустило еще один удар. — Вы же не думаете, что я оставлю вас Ариго.

— Помню, — Манрик досадливо скривился. — У вас на мой счет планы.

— И весьма грандиозные, уж поверьте.

Сейчас Алва, как никогда, походил на своего Покровителя, Повелителя Кошек.

Мечта Премудрой Гарры все же исполнилась, хотя лично Леонард ей удачи никоим образом не желал. Отполированный дождями и самим временем антрацитово-черный камень отражал глубины самого неба — вполне возможно, что иных миров, разобраться мог только посвященный. Козлиные черепа, отблески закатного пламени, блики садящегося за горы солнца, играющие на скалах, в брызгах водопада, на лицах багряно-красные тона все вместе создавали впечатление пребывания за гранью реальности. Леонард смотрел на Рокэ и не узнавал его — такую ауру величественности источал сейчас Первый Маршал. В голове мелькнула непрошенная мысль, что именно таким и должен быть настоящий король — куда до него ничтожеству Фердинанду.

С другой стороны, разве можно заточить ветер в каменном замке, прельстив его почестями и наградами? Нет, он разметает стены своей тюрьмы по камешку и все равно вырвется на манящую свободу, оставив после себя лишь горьковатый привкус тоски и сожаления.

— Леонард, ваш черед, — тихо шепнул ветер, и Манрик извлек из футляра описание ритуала, хотя за прошедшие годы успел выучить его наизусть.

Премудрая Гарра что-то вопила, не переставая, — вводящий в транс речитатив, изобилующий непонятными словами. Будь в их распоряжении настоящая ара, Леонард ни за что не подпустил бы к святыне сумасшедшую старуху, но черный булыжник не вызывал в нем ни малейшего пиетета.

Рука слегка дрогнула, делая надрез на груди Рокэ. Глаза его казались сейчас непроницаемо-черными — может ли зрачок быть таким широким, или все дело в игре теней? Леонард не знал.

Кинжал вошел в камень, будто тот был вылеплен из куска незастывшей глины, а затем по его поверхности, к вящему изумлению Леонарда, побежали разводы, сами собой складывающиеся в фигуры. Что видел Рокэ, Манрик не знал — перед его же взором предстал рыжеволосый человек, смутно напоминавший отца. Если судить по одеждам, незнакомец занимал высокое положение в иерархии гоганов — и с уверенностью этим пользовался.

Собеседника гогана Леонард не знал — но в лице его угадывались фамильные черты Раканов, известные по картинам и гравюрам, к тому же, облачение анакса ни с чем было не перепутать. Двое спорили: гоган говорил, анакс яростно возражал. Будто уверившись, что слов недостаточно, гоган развернул перед своим визави древний свиток, все это время ожидавший своего выхода. Анакс склонился над страницей, всматриваясь в древние письмена.

Резкая боль вернула Леонарда к реальности слишком скоро. Удивительно: он не помнил, чтобы рассекал кинжалом левую руку, но сейчас по пальцам сочилась кажущаяся почти черной кровь из вены на запястье. Он перевел растерянный взгляд на Рокэ — на его груди не видно было и следа от пореза, словно проведенный ритуал им всем привиделся.

Анакс и гоган все же о чем-то договорились: свидетельством тому стали руки анакса, прижатые к груди в знак принятия на себя обязательства. Леонарду показалось, что он буквально физически может ощутить радость и торжество, исходившие от старейшины — а затем боль вдруг отступила, как отступает от берега волна, и камень снова стал камнем.

Премудрая Гарра что-то возбужденно говорила, ее спутники смотрели на Леонарда, словно на явившегося им, в полном соответствии с пророчеством, Бакру, а сам он находился в состоянии странного опустошения. Чьи-то сильные руки набросили ему на плечи плащ и увлекли прочь от алтаря, осторожно поддерживая. Ему что-то говорили, в ушах так и звучал этот уверенный, успокаивающий голос, но смысла произносимых слов Леонард не понимал. Впрочем, ему этого и не требовалось — лишь бы голос продолжал звучать, не оставляя его наедине с пытливо вглядывающейся ему в самую душу вечностью.

Он резко распахнул глаза, и рука сама собой потянулась за спрятанным под подушкой пистолетом. Окделл испуганно отшатнулся, не ожидая столь внезапной реакции.

— Генерал, примите мои извинения за беспокойство, — с явным внутренним усилием пробормотал он. — Монсеньор просил передать, что если вы желаете взглянуть на бакранский алтарь, сейчас самое время.

— Благодарю, на алтарь я на всю жизнь насмотрелся, — неприязненно фыркнул Леонард. Окделл, явно проинструктированный держаться вежливо, выглядел весьма комично, — Передайте Проэмперадору, что я еще не пришел в себя после нашей прошлой прогулки.

— Прошлой прогулки? — Окделл непонимающе нахмурился. — Но я думал, что бакраны никого не подпускают к своей святыне. Премудрая Гарра даже к эру Рокэ обратилась с приглашением только что…

Вот теперь Леонард окончательно проснулся и невольно схватился за запястье. Ни следа давешнего пореза, да и удивление оруженосца совершенно неподдельное, хотя в видении он был среди тех, кто сопровождал их с Алвой почти до самого алтаря и уж точно не мог бы позабыть этого факта, случись он наяву. Леонарду захотелось облегченно рассмеяться — вот до чего доводят бесконечные разговоры об отживших свое ритуалах! Теперь он понимал Алву — нельзя было недооценивать опустошительное воздействие этих снов.

Быстро собравшись, он вышел из палатки. Эта ночь показалась ему холоднее предыдущих: летние месяцы постепенно уступали свои права надвигающейся осени. Алва уже был в седле и, к вящей досаде Леонарда, в реальности так и не удалось избавиться от Окделла на полпути.

Первый тревожный звоночек прозвучал у Леонарда в голове, когда бакранская ведьма с гордостью продемонстрировала им святыню, о возвращении которой молилась всю жизнь. Или это была точная копия алтаря из видения — или пусть земля расступится и поглотит его навеки!

— Я уже видел это место, — произнес он полушепотом, поравнявшись с Алвой. — Оно мне снилось. И мы были здесь с вами.

— Причем держались вы довольно уверенно, — глаза герцога блеснули. — Я ожидал чего угодно — отрицания, истерики, даже обморока. Но вы приняли подтверждение расхожих сплетен о вашем происхождении с редкостным спокойствием.

— Вы тоже видели этот сон? — Леонард развернулся резче, чем следовало, привлекая подозрительный взгляд Окделла. — Ритуал, о чем-то беседующих людей, кровь?

— Мне показалось, они пришли к некоему соглашению, — уточнил Алва. — Впрочем, стоит ли говорить об этом сейчас? Уверен, алтарь может показать нам еще немало интересного.

— Я не стану снова проводить этот ритуал, даже и не просите, — категорично отрезал Леонард. — Пусть бакранка справляется сама.

— Бакранке я такого важного дела не доверю, — в тон ему отозвался Алва. — Просто смотрите.

Признаться, после ночных приключений Леонард не рассчитывал на новое видение, которое могло бы хоть чем-то превзойти эффект от воображаемого. Премудрая Гарра знала толк в театральных эффектах, сначала в мокром камне отражались закрепленные на шестах козлиные черепа, освещенные тусклым светом луны, и звездное небо, но потом, как и во время ритуала, картинка начала меняться.

Вот только персонажами нового откровения были не гоганские мудрецы древности и не загадочные правители Гальтары, прибегавшие к их особым советам и услугам. К изумлению Леонарда, теперь на него смотрела незнакомая девушка с удивительно красивыми рыжими волосами и выразительными глазами. И — что уж казалось абсолютно невероятным, — судя по их потрясенному выражению, девушка тоже искала ответы на свои вопросы в неизвестном алтаре и тоже его видела!

Бестолковый Окделл некстати свалился в обморок, разрушив наваждение. Насколько Леонард знал, впоследствии никому так и не удалось добиться от него внятного ответа на вопрос, что именно его так впечатлило. То ли Окделл лгал, то ли, и в самом деле, все позабыл. Лично генерал был убежден, что увиденную девушку узнает среди тысячи — непонятно было лишь то послание, что неизвестный демиург, будь то Бакра, Кабиох или кто-то другой, желал донести до него через этот образ.

Леонард не ожидал, что они покинут Тронко так скоро. Несмотря на манящие почести, столица его совершенно не привлекала, а еще меньше он понимал, с какой стати Алва так загорелся мыслью увезти его с собой. Отказываться от грозящего ему ордена Леонард, разумеется, не собирался, — в свете всего пережитого награда была более, чем заслуженной, но вот задерживаться в Олларии он не видел никакого смысла. Но кому и когда удавалось переспорить Рокэ?

— Ваше сердце жаждет войны, Леонард? — усмехнулся Алва. — Война себя долго ждать не заставит. А я задолжал вам визит в библиотеку, материалов там хватит, чтобы занять вас на пару месяцев. Кстати, Алвасете я вам тоже обещал, вот и составите мне компанию, я давно не был дома.

— Ну и зачем это вам нужно? — мрачно осведомился Манрик. — Надеюсь, вы не прячете в Кэналлоа еще один действующий алтарь?

— Не думаю, что вы пока что готовы к новой встрече с этой дрянью, — по лицу Алвы пробежала тень. — И все же вы не можете отрицать очевидное, Леонард. Нас связывает какая-то магия. Мы видели одно и то же.

— Я видел девицу, — сварливо заметил Манрик. — Вы — неизвестного господина с характерной внешностью, в котором отчего-то признали Леворукого, — выдержав тяжелый взгляд Алвы, он только махнул рукой. — Хорошо, допустим, этот кошкин сон все же имеет смысл. Ритуал должен был показать нам нечто важное и давно утраченное. По-вашему, этот гоганский старейшина мог быть моим далеким предком?

— Ну уж точно не моим, — в тон ему отозвался Алва. — Я бы предположил, что как-то связан с господином в гальтарских одеждах, и дорого бы заплатил за то, чтобы это предположение оказалось ложным.

— Должно быть, вы и сами не рады, что впутали меня в эту историю, — произнес Леонард. — Можете быть спокойны за свои тайны. Репутация Манриков в столице и без того не из лучших, чтобы я признавался в том, что практикую магию, гоганскую или бакранскую.

— Да еще и в компании Первого Маршала, — весело подхватил Рокэ. — Кем-кем, а чернокнижником мне считаться до сих пор не приходилось. Я в затруднении, Леонард, просто грех упускать такую возможность шокировать двор.

— Вы еще компенсируете эту потерю, не сомневаюсь, — глаза Леонарда блеснули. — И все же, Рокэ, такие вещи, как родство с династией Раканов, обычно не забываются. Как вы можете это объяснить? Побочная ветвь? Бастарды?

— Единственное приходящее мне в голову объяснение — это Беатриса Борраска, — словно нехотя отозвался Алва. — Беатриса и ее ребенок от Ринальди Ракана. Когда будем дома, я дам вам почитать эту историю. Подозреваю, что менестрели исказили ее до неузнаваемости, и все же надеялся до последнего, что тот ребенок умер.

— Почему надеялись? — Леонард сделал небольшой глоток вина, внимательно глядя на Алву. Тому нечасто приходило в голову откровенничать, тем более, с ним, а значит, нужно было ловить момент.

— Потому что проклятие Ринальди, павшее на головы его судей, само по себе не сулило ничего хорошего, — пояснил Алва. — Но даже оно не идет ни в какое сравнение с судьбой, которую Ракан пообещал своему далекому потомку. Мне не следовало тащить вас с собой, Леонард, — вдруг резко обронил он. — Вас рядом со мной не ждет ничего, кроме неприятностей.

Леонарду стало не по себе, но он всеми силами старался не подавать вида.

— Пока что реальность противоречит вашим странным выводам, Рокэ. В наши дни неприятности могут настигнуть тебя, даже если ты сидишь себе дома, никого не беспокоя и никому не причиняя вреда. Не знаю, о каком проклятии вы говорите, меня намного больше интересует, что за договоренность заключили между собой гоган и этот анакс. Кем, кстати, по-вашему он мог быть?

— Это не Эридани, — отрицательно покачал головой Алва, — и уж точно не Эрнани. Хроники не сохранили упоминаний о сделках с гоганами, боюсь, информацию придется искать в Агарисе.

— Кубьерта отрицает возможность случайностей в этом мире, — протянул Леонард. — Придется поверить, что этот эпизод действительно имеет значение для того, что происходит сегодня. Когда-то гоганы вели дела с анаксами — и их золото, если верить вашим прознатчикам, сыграло ключевую роль в этой войне. История повторяется?

— Или выходит на новый виток, — Алва кивнул, будто в подтверждение своим мыслям. — Меня интересует ваша девица. Если она и вправду вас заметила, это подтверждает нашу гипотезу о взаимосвязи алтарей — и о том, что гоганы продолжают активно пользоваться арой... Так вот, возвращаясь к поездке в Кэналлоа. Я рассчитываю выехать сразу по окончании торжеств, от них отвертеться, увы, не удастся. Заодно отправлю своего оруженосца в Надор, подозреваю по прибытию обнаружить немало гневных писем от его невыносимых опекунов.

— Представляю стиль Мирабеллы Окделл, — Леонард даже опешил от стремительного развития событий. — И все же мальчишке пошла на пользу поездка на войну. После Дарамского поля он смотрит на вас совершенно другими глазами.

— Это меня и настораживает, — хмыкнул Алва. — Как по-вашему, его покровители преисполнятся благодушия, узрев намечающийся союз домов Ветра и Скал?

— Разве не за этим вы приняли его присягу? — пожал плечами Леонард. — Что толкового могло бы получиться из Окделла, вернись он в Надор? Константин рассказывал об их совместном опыте в Лаик. Нелепое, запуганное, мыслящее исключительно стереотипами существо. Мне его было даже жаль.

— Я принял присягу Окделла, чтобы это недоразумение благополучно пережило Излом, а затем освободило меня от забот о нем и приняло на себя ответственность за герцогство, — бросил Рокэ. — И чем дольше я наблюдаю за его метаниями, тем больше убеждаюсь, что, возможно, ошибся, и Надору пошел бы на пользу ваш отец.

— Кажется, мы уже однажды договорились оставить эту тему, — холодно остановил его Леонард. — У вас нет доказательств, Рокэ. Действия моего отца, в чем бы они ни заключались, полностью согласованы с позицией Его Высокопреосвященства.

— И это еще одна проблема, — Рокэ прикрыл глаза ладонями. — Боюсь, пообщавшись с вами, я начну всех Манриков судить одной меркой, и это не прибавит мне ни мудрости, ни дальновидности. Когда вы будете готовы ехать?

— Как только мне удастся убедить отца, что я не нуждаюсь в тех предложениях и должностях, которые он приготовил за время нашего отсутствия, — состроил недовольную гримасу Леонард. — Полагаю, ваше имя станет беспроигрышным аргументом. Со времен молодости моего деда никто из Манриков не бывал в Алвасете.

— Как все-таки некстати это вручение наград, — пожаловался Рокэ. — Из Варасты мы добрались бы до места куда быстрее. Еще и в Агарис могли бы заехать, разумеется, инкогнито.

Если бы еще полгода назад кто-то сказал Леонарду, что они с Алвой будут планировать совместное путешествие, он бы только посмеялся над шутником. Или, скорее даже, разозлился. Сказать по правде, он и сейчас не до конца понимал, зачем все это понадобилось герцогу. С другой стороны, подобрал же он зачем-то Окделла, учил, заботился, пусть по-своему. Ставить себя на одну доску с этим недоразумением не хотелось, и Леонард встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Но Окделл все же был герцогом Надора, им интересовались и кардинал, и отец, и Колиньяры — сам же он даже не являлся наследником первой очереди. Так что же задумал Алва?

Разноперая компания, встречавшая их, не вызвала у Леонарда ничего, кроме раздражения: он был готов подписаться под каждым язвительным словом Рокэ. Похоже, война изменила его больше, чем он мог предположить: раньше он недалеко бы ушел от Окделла по части бесполезных и сентиментальных восторгов. А впереди были торжественный въезд в город, церемонии при дворе и, наконец, сакраментальный момент, когда король передал Алве легендарный меч Раканов.

За удивительным природным явлением Леонард наблюдал со смесью скепсиса и отрешенности. В силу обстоятельств, открывшихся во время ритуала, внезапно взбесившееся солнце не вызывало ни грамма удивления: если магия гоганов существует и работает даже в руках такого дилетанта, как он, что мешает древним гальтарским сказкам оказаться правдой? Да и что странного в том, что меч узнал носителя древней крови? Изумляться впору тому, что никто из собравшихся при дворе якобы великих умов не сумел сделать выводы из очевидного.

Новость о неудачном покушении стала буквально громом среди ясного неба: не то что бы у Первого Маршала было мало врагов, но стрелять в него посреди переполненной улицы, в городе, наводненном гвардейцами и солдатами, мог только полный идиот. Или, напротив, рассчитывал затеряться в толпе? Леонард наскоро отделался от обеда в кругу семьи и полагавшихся герою войны почестей, и поскакал в дом на улице Мимоз.

В особняке Алвы он никогда не бывал — в прежней жизни такое и вообразить было невозможно. Уже на подъезде к дому Леонард вдруг подумал, что герцог может и не пожелать его видеть: ранен Моро, убийцу так и не поймали, а война и их былые задушевные беседы остались в степях Варасты. Найдется ли всему этому место здесь, в столице, или Леонард слишком много на себя берет?

В кабинет Первого Маршала его проводил молчаливый кэналлиец с пронзительным взглядом. Должно быть, это и был тот самый Хуан Суавес, о котором Леонард уже был немало наслышан. Едва ли, впрочем, сам Хуан знает о том, кем был Леонард — да и кем, по сути, он был для Рокэ, если не случайным попутчиком?

— Соберано ждет вас, генерал Манрик, — Хуан пропустил его вперед, и Леонард невольно изогнул бровь в удивлении. Разумеется, цвет волос его снова выдал. Да и как могло быть иначе?

Рокэ пил — что едва ли было удивительным в свете произошедшего. Пил один — и это было нехорошим знаком. Зол и не хочет никого видеть? Почему тогда принял его? Или Леонард выбрал неудачный момент, и сейчас ему достанется язвительности за всех?

— Наконец-то вы, — Рокэ допил бокал одним большим глотком и внезапно улыбнулся: — Что же так долго?

Леонард понимал, что неплохо бы подобрать какой-то остроумный и ироничный ответ, но губы сами собой складывались в теплую ответную улыбку. Язвить впервые за всю историю их знакомства с Алвой не хотелось. Он прошел в кабинет и опустился в ближайшее кресло, словно специально ожидавшее его появления.

— Вы спрашивали, когда я буду готов к отъезду, — усмехнулся он. — Я в вашем распоряжении.

Провинция Кэналлоа была именно такой, какой ей и полагалось быть в строгом соответствии с легендами, песнями и неповторимым стилем ее уроженцев: яркой, солнечной, эмоциональной и немного безумной, — а средоточием этого праздника жизни являлся замок соберано. В первый же вечер в Алвасете Леонард постановил для себя: не случись в его жизни удивительной войны в Варасте, и он никогда бы не побывал здесь, что сделало бы его жизнь не в пример скучнее и скудней на уникальные воспоминания. Никакого сравнения со сдержанными темными тонами особняка на улице Мимоз: этот дворец буквально дышал сочными красками, отчасти напоминая Леонарду о собственном доме. Колоннаду огромного балкона с резными стенами и колоритной росписью увивал цветущий пышным фиолетовым цветом плющ, а с высоты открывался превосходный вид на воздвигнутую на вершине скалы часовню и ютившиеся вниз по склону белые домики с красными черепичными крышами. А стоило повернуть голову чуть вправо — и из-за скалы величественно выступало сверкающее в солнечных лучах, будто выточенное из цельного куска морисской бирюзы море, и скользившие по его волнам одиночные корабли казались игрушечными.

Осень в Кадонэре начиналась раньше, чем в столице, и чувствовалась куда острее. В воздухе витал запах мокрых листьев и дождей, лес был окрашен в персиково-рыжие тона, а закаты становились ранними и малиновыми. Осень в Манро отличалась скудностью красок и стремительно наступающими холодами: слуги запасались дровами, и поначалу в комнатах пахло горелым деревом, и всюду витала сажа. Матушка сердилась, сестры, напротив, впадали в восторг, отец с друзьями предвкушал удачную охоту, на кухне вовсю шла заготовка засоленных грибов и овощей. Осень в Кэналлоа, по словам Алвы, практически отсутствовала, как явление: несколько дней межсезонья внезапно сменялись затяжным периодом дождей, характерным для приморских краев, снег же здесь и вовсе почитался за диковинку. Леонарду удалось захватить последние теплые деньки — до самого календарного праздника святой Октавии на небе не предвещалось ни облачка.

При Алве, вопреки обыкновению, не было его оруженосца: он все же отослал Окделла в Надор, хотя, с точки зрения Леонарда, мальчишка едва ли имел хотя бы скудное представление о том, как должен вести себя герцог, посещая свои владения после долгого отсутствия. В глазах его читалась забавная смесь желания насолить матери, которой он уже успел заочно бросить вызов и раздуть его до состояния полномасштабной войны, и всепоглощающей тоски от перспективы возвращения к серой повседневности, о которой он уже успел позабыть. Леонард не без труда поборол соблазн взять на себя обязанности, которыми Рокэ пренебрег, и дать Окделлу пару советов касательно Надора, но затем напомнил себе, что интересоваться чужим наследством, особенно тем, на которое в последнее время косо посматривал отец, чревато скандалом и попросту является моветоном, и промолчал. В конце концов, у него имелись и собственные причины для беспокойства.

— Марикьяра в той стороне, — лениво заметил Рокэ, проследив за его взглядом. — Отсюда вы бы даже разглядели их гористый берег, если бы не туман.

Остров, о котором ходило столько рассказов, вне всяких сомнений, интриговал Леонарда, но вот уже несколько дней не получалось безмятежно радоваться красотам здешней природы и благосклонности местных женщин. Сновидения, ненадолго утратившие свои позиции за время путешествия, накатили с новой силой — и все в них было непредсказуемо и эфемерно, за исключением главного действующего лица.

— С этой девушкой недавно произошло нечто странное, — начал он издалека, наблюдая за реакцией Алвы. Герцог тронул несколько струн на гитаре, и та отозвалась несвойственным этому инструменту печальным вздохом.

— Думаю, что не ошибусь, если предположу, что эти странности напрямую связаны с наследником Эпинэ, — пожалуй, даже слишком спокойно ответил он, и Леонард утомленно закатил глаза. В самом деле, насколько проще иногда было бы иметь дело с Рокэ, если бы тот изредка позволял себе делиться имеющейся в его распоряжении информацией хотя бы с некоторыми своими союзниками.

— Ее кровь каким-то непостижимым образом должна была исцелить Эр-При от тяжелой болезни, — поделился он своим видением. — Хотя, как по мне, он выглядел вполне здоровым, покидая Кагету.

— Непохоже, чтобы Адгемар так уже радел за благополучие Эр-При, так что не спешите с выводами, Леонард, — посоветовал Алва, а затем с неподдельным интересом поинтересовался: — И что же, кровь помогла? Мне хотелось бы знать, благодаря или вопреки ее магии мне пришлось вытаскивать маркиза из крайне скверного на вид места, куда я бы предпочел никогда больше не возвращаться.

— Что еще за место? — Леонард посерьезнел. — Я готов предположить, что между мной и этой девушкой там, у бакранского алтаря, установилась какая-то связь, которую ни одна из сторон разорвать не в силах. Я не могу с ней беседовать, не слышу ее голоса, с трудом понимаю смысл происходящего, но причина этих видений хотя бы отчасти объяснима. Но причем здесь вы? Если только гоганы не взывали как-то к крови истинного…

— Я видел коридор, стены которого сужались, а по ним нехожеными тропами нездешних миров бродила пегая кобыла, пользующаяся в сказаниях молвы недоброй славой, — перебил его Алва. — Собеседник, пожелавший сохранить не только инкогнито, но и невидимость, сообщил, будто я должен собрать своих вассалов. Я сунулся было в коридор, но обнаружил только маркиза Эр-При, который уж точно среди моих вассалов никогда не числился.

— Эр-При — будущий Повелитель Молний, — напомнил ему Леонард. — Если наши предположения верны, формально он все же является вашим вассалом, хоть и не подозревает об этом. Но какое отношение он имеет к девушке?

— Ответ очевиден, — еще один неуловимый удар по струнам. — Девушка — гоганни, и скорее всего происходит из той же семьи, что и щедрые покровители Эр-При и его венценосного приятеля в изгнании. На мой взгляд, ее родителям следует тщательней отбирать компанию, в которой вращается их дочь, обычно гоганы отличаются на этот счет довольно строгими правилами.

— Рокэ, вы понимаете, что это означает? — теперь Леонард начинал беспокоиться по-настоящему. — В распоряжении потенциальных мятежников находится гоганская ара, место хранения которой держится в строжайшем секрете последние несколько десятилетий, и ее владельцы готовы использовать магию для достижения до сих пор неясных нам целей. У них же имеется как минимум пять полных свитков Кубьерты, подробно поясняющих, как именно нужно это делать. Я пока не уверен в том, какую роль в этом выполняет девушка, но вы правы, ей следует держаться подальше от всех этих людей.

— Вижу, генерал, вы готовы забыть об осторожности и отправиться в Агарис на выручку вашей новой знакомой, — усмехнулся Алва. — На вашем месте я бы действительно посетил Святой Город, прежде чем возвращаться в Олларию. Жаль, что на этот раз составить компанию вам не смогу.

— Вы собираетесь задержаться здесь? — несколько удивленно спросил Леонард. Сказать по правде, до сих пор он не так уж торопился снова оказаться в столице, наслаждаясь обществом и гостеприимством хозяина. — Надолго?

— Напротив, я собираюсь сократить свое пребывание в Алвасете до необходимого минимума, — пояснил Алва. — Мне не нравятся эти сны, Леонард. Кэналлоа, насколько я могу судить, опасность от вмешательства сверхъестественных сил в ближайшие месяцы не грозит, а вот сказать то же самое об Олларии, увы, не могу. Дебаты, затеянные кардиналом, привлекут в город много новых и не сказать, чтобы желательных лиц, и при мысли об этом у меня на душе неспокойно.

— Вы вернетесь в Олларию из-за сна? — изумился Леонард. — Услышал бы от кого-то — не поверил бы. А если окажется, что речь об обычном ночном кошмаре?

— Признаю свою ошибку и отыщу вас в Агарисе, — рассмеялся Алва. — Ведь по всему выходит, что ключ к происходящему — гоганни из ваших снов. Так найдите ее. Вряд ли маркиз Эр-При рассчитывал своей болезнью сослужить нам хорошую службу, но одно мы теперь знаем наверняка — девушка в Агарисе, а значит, и ара тоже. И это внушает оптимизм, отыскать там девицу несколько проще, нежели в Багряных Землях.

— А если я действительно найду ее? — посмотрел на него Леонард. — Что я буду делать тогда? Ведь нет никакой гарантии, что и она меня узнает. Я вообще не уверен, что ей, в свою очередь, являются видения обо мне, более того, я надеюсь, что это не так. В противном случае, мне не стоит злоупотреблять вашим обществом, Рокэ, тем более, появляться в вашем доме.

— Ваша забота, генерал, весьма трогательна, — скептически усмехнулся Алва, — но времени у нас меньше, чем вам, возможно, представляется. Некоторые рукописи придется взять с собой в Олларию. К сожалению, гоганов, склонных к сотрудничеству и одновременно умеющих читать и толковать Кубьерту, в столице нет. Остается надеяться на то, что ваша поездка принесет с собой плодотворные знакомства.

Леопольд Манрик не терпел монахов, по праву полагая, что самому Леворукому не дано знать, до чего за высокими стенами монастырей может договориться стайка хитроумных бездельников, уверовавших в то, что их действия угодны Создателю. Леонард даже подозревал, что, если бы не покровительство кардинала, олларианская церковь от отца и слова доброго бы не удостоилась. За пару лет до того, как Константин отправился в Лаик, ему хватило неосторожности привести в имение в Кадонэре бродячую монахиню, которую, по ее же собственной глупости, едва не ограбили на дороге. От ярости графа его тогда спас лишь тот неожиданный факт, что монахиня оказалась подопечной самого Сильвестра и странствовала по северу, собирая пожертвования, если память не изменяла Леонарду, на дом сирот, что виделось ей весьма актуальным в свете недавнего восстания.

Протеже Его Высокопреосвященства во владениях Манриков пользовалась абсолютным уважением, что выгодно впечатлило монахиню, если учесть, что пунктом назначения, предшествовавшим Кадонэру в ее маршруте значился замок надорских герцогов, а Мирабелла Окделл самого Создателя встретила бы крайне холодно, пока тот бы не доказал, что соответствует ее ожиданиям. Сестра Фелина провела в Надоре год, а перед отъездом даже пообещала Константину замолвить за него словечко перед приходившимся ей родственником капелланом Лаик, который прежде был секретарем и доверенным лицом кардинала, а ныне изучал историю в стенах старого аббатства. Жаль только, что покровительство отца Супрэ оказалось недолговечным, поскольку не успел Константин освоиться в Лаик, как клирик пропал без вести.

К эсператистам Леонард относился с еще большим скептицизмом, нежели к их извечным оппонентам, и в своих убеждениях лишь укрепился, стоило ему оказаться в Агарисе. Поскольку полузабытые истории сестры Фелины являлись его единственным источником знакомства с церковной жизнью, а в Агарисе неугомонная монахиня умудрилась не только провести несколько не самых неприятных месяцев, но и изрядно пополнить содержимое своей кружки с пожертвованиями, граф справедливо рассудил, что начинать расследование с гоганской общины было бы опрометчиво и малоэффективно, а вот отыскать постоялый двор, в свое время предоставивший послушнице монастыря блаженной Олив приют, — идея совершенно прекрасная.

Гостиница по-прежнему функционировала и открывала свои двери для странников, в силу бедности избегавших излишеств или же следовавших стезей смирения, а потому и не помышлявших о роскоши гоганских таверн и постоялых дворов. Гостиница полностью соответствовала заявленным хозяевами задачам: ужин одним своим видом навевал уныние. Леонарду не повезло прибыть в Святой Город в разгар очередного эсператистского поста, а значит, оставалось только мечтать о мясе и хорошем вине.

Агарис был огромен, и заблудиться в нем ничего не стоило. Леонард несколько раз изучил предоставленную ему за отдельную плату карту и был разочарован: алтарный чертог мог находиться в любом из тысяч ютившихся друг на друге крошечных домиков, сложенных из золотисто-белого камня. Если хозяин, вдоволь насмотревшийся на эсператистских монахов, успевший разочароваться в вере и втайне пришедший к олларианству, и нашел странным интерес графа именно к гоганскому кварталу, лишних вопросов он, бросив понимающий взгляд на цвет его волос, задавать не стал. Впрочем, познания монаха оказались довольно скудны: Леонарду не удалось выяснить ничего, кроме названий некоторых наиболее процветающих трактиров, о которых тот говорил, скривив губу, как об обители греха. Этот вариант он отмел сразу — нелепо предполагать, что свою главную святыню гоганы будут прятать в том же помещении, где держат вино и принимают иноверцев.

Леонард и не подозревал, что так скоро пожалеет об отсутствии Алвы. Что же, оставалось надеяться: то, ради чего герцог с таким нетерпением помчался в Олларию, действительно стоило его присутствия.

Следующие несколько дней Леонард собирал информацию и злился на себя за то, что результаты его поисков выглядят столько ничтожными и мизерными. Не то что бы он ожидал встретить девушку из снов в первый же день на главной улице города, но познания о том, чем сейчас занимается клика местных Людей Чести, происхождение большинства из которых было куда более сомнительным, чем его собственное, как развивается неутихающая конкуренция магнусов за будущее вакантное место Эсперадора, и что местные жители подумывают о грядущем примирении двух церквей, ни на йоту не приближали его к поставленной цели. По городу Леонард перемещался с дополнительными предосторожностями: едва ли в Варасте маркизу Эр-При было до того, чтобы рассматривать спутников Алвы, но рисковать и быть узнанным он позволить себе не мог. Не хватало еще, чтобы отец прознал про то, что он уже не в Кэналлоа.

С каждым днем, проведенным в Агарисе, сны его становились все тревожнее, и хотя ничего особенного с гоганни не происходило, он буквально кожей мог ощущать нарастающее чувство страха. Однажды ему даже приснился Алва — отчего-то на борту странного сооружения, лишь отдаленно напоминавшего корабль. Рассудив, что даже герцогу не по силам за столь короткий срок уладить дела в столице и вернуться на побережье, Леонард пришел к выводу, что единственная причина беспокойства — вынужденное бездействие, а потому махнул рукой на возможные последствия и отправился ужинать в гоганский трактир.

Пропуском Леонарда на закрытую половину гоганских домов обещал стать старый трактат, обнаруженный в библиотеке у Алвы. Династия кэналлийских соберано за многие поколения своего правления успела накопить немало редких рукописей и книг на самых разных языках. Леонард немало удивился, обнаружив в полуистершемся тексте знакомые слова, что уже встречались в его отрывке Кубьерты. Разумеется, перевести древний текст и даже понять примерный его смысл он не мог, равно как и установить, является ли он составной частью самой Кубьерты, комментарием к ней или вовсе историческим очерком. Определить это предстояло самим гоганам, перед которыми Леонард рассчитывал выдать этот свиток за часть наследства, доставшегося от деда. Рисковать собственным талисманом он не собирался.

Место под названием “Оранжевая Луна” было переполнено народом, и Леонард порадовался своему выбору — слухи здесь буквально витали в воздухе, и не требовалось даже проявлять особенного любопытства: разгоряченные вином и непринужденной атмосферой гости сами жаждали поделиться последними сплетнями. Жареная курица с пряными травами после бесхитростного гостиничного меню показалась графу яствами из Рассветных Садов. Наслаждаясь идеально приготовленным мясом, Леонард размышлял о том, что в Олларии его дожидается отец, явно успевший за время военной кампании о чем-то сговориться с кардиналом, и желающий видеть и среднего сына не иначе как на выгодной должности при дворе. Конечно, Алва пообещал новую войну — но где и когда грянет гром в очередной раз, с достоверностью знали только гоганы, и угроза эта казалась реальной лишь в сновидениях — в реальности же до него с куда большей вероятностью дотянутся руки господина тессория.

Представляя себе в красках нелицеприятную сцену будущего объяснения с отцом, Леонард упустил момент, когда рядом с ним на скамью опустился невысокий старик, закутанный в черный плащ с капюшоном. Несмотря на полумрак помещения, генерал успел рассмотреть холодные глаза старика, напоминавшие застывшую смолу, и окладистую, тронутую неровной сединой бороду. Медные волосы с ходу выдавали в нем гогана, а аккуратные, ухоженные руки — гогана знатного, едва ли занимающегося физической работой, в отличие от тех, кто трудился над этой трапезой.

— Добрый вечер, — поздоровался Леонард, ибо гость его не торопился нарушить молчание. — С кем имею честь беседовать?

— Нареченный Леонардом может называть сына моего отца Фатихиолем, — вкрадчиво проговорил гоган. Леонард понял, что ошибся, заподозрив в собеседнике немощного старика — при разговоре тот держался моложаво и уверенно, всем своим видом демонстрируя полную осведомленность. — Прошу, не прерывайте ради нашей беседы свою трапезу. Сказано, что тот, кто беседует о делах, не вкусив прежде пищи, что ниспослал ему Кабиох, отравляет ее горечью дум своих. Между прочим, ходят слухи, будто приправы, которые достославный Жаймиоль добавляет в свои блюда, доставляют ему из самих Бирюзовых Земель.

Леонард изогнул бровь, всем своим видом выражая недоверие. Впрочем, это не помешало достославному Фатихиолю еще добрых пятнадцать минут толочь воду в ступе, рассуждая о кулинарных талантах хозяина трактира, милости Кабиоховой, благодаря которой агарисская община процветает, а благосостояние ее членов растет, Кабиоховом же гневе, вследствие которого положение его правнуков от стабильного далеко, а над головами их на тончайшем волоске завис острый меч, бьющий без промаха. Оценив многословность гогана, Леонард подытожил, что с Алвой бы они никак не сработались, и если дело пойдет такими темпами, то он выберется из Агариса не раньше Зимнего Излома.

— Увы, когда сама земля, приютившая правнуков Кабиоховых, враждебна им, надлежит смотреть в сто крат пристальнее, а слушать в четыреста крат внимательнее, — отметил Фатихиоль. — Блистательный желает получить ответы на свои вопросы, а сын моего отца желает беседовать с ним, но неразумно делать это там, где любой секрет стоит дешевле голубиного пуха. Если названный Леонардом, завершив трапезу, покинет “Оранжевую Луну” через черный ход, там, на улице Эсперадора Теония, его будет ждать карета.

— Крайне непредусмотрительно садиться в карету человека, о котором не знаешь ничего, кроме имени, не так ли? — Леонард не спешил соглашаться на предложение Фатихиоля. — Да не оскорбит мое недоверие достославного, но не он ли всего несколько мгновений назад говорил о разумных предосторожностях?

Фатихиоль взглянул на Леонарда так, будто впервые увидел, и в глазах его промелькнула тень одобрения.

— Мудр тот, кто учится от каждого, — гоган неопределенно качнул головой, и Леонард так и не понял, к кому из них следует относить данное высказывание. — Пусть нареченный Леонардом сам назовет место. Эта встреча была предначертана звездами — и сын моего отца явится.

После некоторого колебания Леонард все же назвал адрес своего постоялого двора, надеясь, что сомнительные гости не вызовут неодобрения хозяев. В конце концов, если уж достославному не составило труда выяснить его имя, адрес ему известен и подавно. Фатихиоль согласно кивнул и, пожелав генералу продолжать наслаждаться ужином, выскользнул из зала. Леонарда охватило неприятное чувство, будто он только что имел дело с призраком. Только нежелание выглядеть нелепо перед гоганом удерживало его от того, чтобы в два счета проглотить остатки ужина и, наскоро рассчитавшись с трактирщиком, броситься в свои комнаты.

Карета ждала, как и было условлено, неподалеку от гостиницы, но пустовала, даже кучер куда-то пропал. Понадеявшись, что он не оказался внутри одного из своих ночных кошмаров, Леонард будто по наитию двинулся в сторону небольшой аллеи, переходящей в негустой лес на окраине города. Если сестра Фелина находила приятным пребывание на этих задворках цивилизации, ее следовало бы еще при жизни причислить к лику святых.

Достославный Фатихиоль снова возник будто бы из воздуха: самому Леонарду казалось, что он производил слишком много шума, шагая по усыпанным шуршащими листьями и высохшей хвоей дорожкам, в то время как спутник его перемещался неслышно, будто кошка. Рассеянно сняв с кустарника пару изящных самшитовых игл, гоган принялся задумчиво крутить их между пальцами.

— Нареченному Леонардом, должно быть, любопытно узнать, для чего он был призван в Агарис, — Фатихиоль начал издалека, но его слова были нацелены на то, чтобы произвести эффект удара молнии.

— Призван? — Леонард решил до поры до времени прикинуться ничего не понимающим. — Что достославный Фатихиоль подразумевает под своими словами? Я прибыл в Агарис, чтобы встретиться со знающими людьми и разобраться в доставшемся мне наследстве, которым я столько лет по незнанию пренебрегал.

— И как давно блистательного стало тяготить его незнание? — загадочно протянул гоган. — Не с тех ли пор, как он заглянул в ару и стал игрушкой в руках сил, могущества которых не разумеет?

Несколько минут они шагали молча.

— Кто вы? — снова спросил Леонард. — Вы одеты, как обычный горожанин, но ваша речь и ваши познания выдают человека, посвященного во многие тайны.

— Я всего лишь третий из сыновей своего отца, один из тысяч скромных правнуков Кабиоховых, блуждающих во мраке собственного невежества, — явно преуменьшил свои заслуги гоган. — С древних времен наша семья выступала хранителями крупиц мудрости, рассеянных Тем, кого ваши соотечественники называют Создателем, по всей Кэртиане. Четвертый из сыновей моего отца — достославный Варимиоль, посвящает дни и ночи свои переписыванию древних законов, дабы они дошли до потомков во всей своей полноте. Второго из сыновей моего отца, достославного Доримиоля, уже нет в живых, лихорадка, которой он заразился от одного из своих пациентов, раньше срока свела его в могилу. Я сказал — раньше срока, однако то говорила еще не утихшая в моей душе боль, ибо только Кабиох ведает истинный срок всему, что происходит в мире. Первого и старшего же из сыновей моего отца нареченный Леонардом, вне всяких сомнений, знает, ведь он уже немало дней провел в Агарисе. Имя его — достославный Енниоль, и мудрость его вознесла его на неслыханные прежде вершины. Увы, нередко великая мудрость шагает рука об руку с великой же слепотой. Мы — ваш покорный слуга и другие правнуки Кабиоховы, из кладези мудрости которого удостоился он испить, — с тревогой вглядываемся в будущее, ибо на путях его нам видятся мрак и смерть.

Разумеется, Леонард слышал о старейшине по имени Енниоль — имя это было известно даже его хозяину-олларианцу. Встречи именно с этим человеком он до поры до времени старался избегать: слишком уж близко к достославному из достославных крутились Эр-При и Ракан. Впрочем, Фатихиоль не походил на ярого последователя собственного брата, более того, он позволял себе открыто не одобрять решения Енниоля. Что, впрочем, не исключало варианта, при котором спустя уже четверть часа после этого разговора, все его подробности будут известны главе гоганской общины. В конце концов, у него есть ара.

— Немногие из сынов нашего народа обучены искусству толкования знамений, — неспешно продолжал Фатихиоль. — Кубьерта рассказывает, что четверо пытались приобщиться к тайному знанию, и один из них потерял рассудок, второй — жизнь, третий — отступился от веры и стал еретиком, и лишь четвертый вошел в сады познания с миром и вышел с миром. Сыновей моего отца тоже было четверо, и одного уже забрала смерть. Блистательный не удивится, услышав, что я желаю пройти по пути четвертого.

— Согласно этой логике, ваших оставшихся братьев ожидают безумие и отступничество, — усмехнулся Леонард. — Могу я осведомиться, какое будущее вы отводите достославному Енниолю?

— Поворачивающийся спиной к очевидному сродни безумцу, — Фатихиоль сокрушенно покачал головой. — А противящийся воле мудрецов поколения — есть отступник. Я не могу соглашаться со своим братом и не могу выступить против его решений, пока не найдено доказательств его ошибок.

Леонард тяжело вздохнул. По всему выходило, что если он немедленно не возьмет беседу в свои руки, гоган так никогда и не дойдет до сути дела.

— Итак, среди гоганских старейшин назревает неявный раскол, — подытожил он. — Чем именно не угодил вам Енниоль, и какое отношение ваши внутренние разногласия имеют ко мне?

— Сын моего отца ответит на этот вопрос, если нареченный Леонардом скажет ему, что он видел в языческой аре, — упрямо мотнул головой Фатихиоль. Очевидно, манера генерала изъясняться оскорбляла его чувство прекрасного.

Леонард понял, что не может и дальше тратить время на реверансы — и признался.

— Совсем молодую девушку. Гоганни. Тогда мне показалось, что она тоже меня заметила. С тех пор я постоянно вижу ее во сне. Иногда она смотрит в ару, иногда выбирается из дома и гуляет по городу. Рядом с ней постоянно какие-то люди… несколько раз я видел человека, похожего на вас… вероятно, одного из ваших братьев… Иногда женщин... или других людей, знакомых мне по жизни в Талиге.

— Нам известны имена этих людей, — глаза Фатихиоля недобро сверкнули. — И если Тот, кто творит сны и видения, не испытывает тебя, а дарует истинное пророчество, слепота старшего из моего рода зашла дальше, чем может себе позволить мой народ. Что же, блистательный заслужил право на откровенность. Надвигаются смутные времена, толкователи пророчеств сходятся лишь в том, что эти земли ожидают великий мрак и великая скверна. Это слово в Кубьерте встречается лишь дважды, и не сохранилось никаких описаний того, чем она может быть. Словно само воспоминание о скверне попытались стереть с лица земли. Достославный Енниоль пожелал заключить сделку, которая, как открылось ему в его мудрости, могла бы предотвратить страшный исход и помочь Шару Судеб беспрепятственно переместиться в Дом Ветра, Дом Вентоха. Совет Старейшин собирался четыре дня и четыре ночи, лишь ненадолго прерываясь на сон, и вел споры о том, к добру ли такая сделка. Мнения разделились, и когда настала пора отдать свой голос, мнение Фатихиоля было решающим, — гоган остановился, словно ему было трудно справиться с гневом. — И я ошибся. Как только сделка была заключена, и клятвы принесены, для меня стала очевидной вся преступная легкомысленность принятого решения. Однако, клятвы, принесенные на крови, нельзя отменить. Внуки Кабиоховы забыли о силе данного слова, но правнуки его помнят, а значит, должен помнить и ты, отмеченный древней кровью.

— Сделка достославного Енниоля имеет отношение к вашему сотрудничеству с Альдо Раканом? — без обиняков спросил Леонард. — Долго же до вас доходило, что с принцем и ему подобными возьмется вести дела только безумец!

— Блистательный не понимает коварства клятвы, — с отчаянием произнес Фатихиоль. — Гоганы поклялись, что истинный потомок Раканов займет престол, гоганы поклялись, что в случае, если их затея провалится, они выплатят истинному потомку Раканов неустойку, и если эта клятва будет нарушена, наказание падет на всю общину!

Леонард тяжело вздохнул. Достославный Фатихиоль оказался чрезмерно утомительным собеседником.

— Я уверен, Кабиох вам простит, — нарочито небрежно произнес он. — В том, что у Альдо Ракана нет никаких шансов, я не сомневаюсь. Ну так заплатите ему, сколько потребует, почитаете молитвы… что там принято читать в знак покаяния? Пожертвуете золота на помощь бедным. В ваших руках ара — проведете ритуал отмены обетов, я о таком читал.

— В том то и беда! — Фатихиоль всплеснул руками. — Для расторжения клятвы нужно не только согласие всего Совета Старейшин, которое мне никогда не получить, ведь в действиях моих усмотрят лишь то, что я замышляю против своего брата! Нужно еще и содействие второй стороны, иначе мы уподобимся скупщикам краденого, слово которых легковеснее мотылька! Мы заглядывали в ару и рассчитывали положение звезд, мы читали знаки в воде, огне и воздухе, Фатихиоль обращался с мольбой к силам, покровительствующим внукам Кабиоховым, низшим силам, властвующим над стихиями Кэртианы, и всякий раз увиденное ясно указывало на то, что клятвы гоганов истинному Ракану были принесены и подтверждены Кабиохом, вот только самого истинного Ракана никто из нашего народа не знает. А значит, мы не сможем ни исполнить клятву, ни расторгнуть ее надлежащим образом.

Леонард почувствовал, что в голове у него все перепуталось.

— Постойте, а Альдо? — самым неподобающим образом перебил он стенания Фатихиоля. — Разве он не знает свою родословную со времен самой королевы Бланш? Что заставило вас усомниться?

— Кабиох оставляет свои подсказки тем, кто желает их замечать, — уклончиво отозвался Фатихиоль. — Нареченный Леонардом прибыл из тех земель, где цена времени отличается от нашей, и все же в его жилах течет кровь гоганов, и он единственный, к кому черная овца среди своего племени смеет обратиться за помощью. Блистательный спрашивал о природе своих видений. Фатихиоль ответит, что в этих видениях кроется наша надежда, потому как он взывал к древней крови повелителей Кэртианы, и ара показала, что сын отца твоего связан с тем, кого мы, не смеющие ступить в пределы внуков Кабиоховых, уже и не чаяли отыскать.

Леонард закусил губу. Намерения Фатихиоля несколько прояснились, и отчего-то он был уверен, что Алва от них придет в ярость. Разумеется, нельзя давать обещаний, основываясь на догадках, но достославного только помани, и он ради всеобщего блага бросится в Олларию вершить справедливость.

— Боюсь, я блуждаю в сумраке так же, как и другие правнуки Кабиоховы, — как можно более уклончиво ответил он. — Если достославный Фатихиоль намекает, что я мог встречать потомка Раканов в Олларии, позволю себе напомнить, что не знаю примет, по которым я бы мог его узнать. Неужели вы считаете, что нарушение соглашения ляжет таким несмываемым пятном на вашу репутацию? Ведь почти никому не известно о сделке, кроме этого, как вы утверждаете, мнимого принца, которого даже собственные сторонники не воспринимают всерьез.

— Если даже удостоившийся откровения ары не желает впустить в свой разум частицу света, как ничтожному Фатихиолю вразумить остальных?! — гоган окончательно рассердился. — Неужели в Золотых землях забыли все предания отцов? Неисполнение кровной клятвы — это не просто разрушенная репутация. Кровь всегда взыщет кровь, и это не метафора! Боюсь, если я не найду способ нейтрализовать последствия совершенной ошибки, исход всех нас ждет самый печальный. Шар Судеб уже катится и набирает ход, его не остановить. Не думайте, что сможете укрыться от судьбы в чужих землях, нареченный Леонардом. Вы сами заявили, что принимаете свое наследство. Ты сказал — я услышал.

— Я не могу сообщить вам того, о чем не имею понятия, — твердо ответил Леонард. — Со своей стороны могу лишь пообещать приложить все усилия к тому, чтобы отыскать истинного Ракана и убедить его принять вашу помощь или освободить вас от клятвы. Сделать больше я не в силах.

Сказать по правде, он ожидал, что со стороны Фатихиоля посыплются возражения, но старейшина неожиданно понимающе и даже тепло кивнул.

— Это то, что я хотел услышать, Леонард, — впервые за все время разговора он обратился к нему по имени, не как к одному из талигойцев, а как к равному. — Теперь я могу спокойно отпустить тебя навстречу судьбе. Возвращайся туда, где тебе должно находиться, и не оскверняй себя более пребыванием под сенью этого проклятого города. Если пожелаешь послать мне весть, зайди в Олларии к аптекарю Жерару. Все, что потребуется, он передаст. Если же новости будут у меня, я отправлю посланца. Мой внук, Абириоль, еще очень юн, но ловок и хитер. Он найдет тебя, где бы в Золотых землях ты ни находился.

Леонарду вдруг стало очень неуютно — ночь окончательно вступила в свои права, и от каменных стен и мостовых исходил пронзительный холод. Диск луны зловеще ухмылялся с небес — вспомнилось вдруг, что сутки спустя гоганы отмечают один из заповеданных дней, не покидая комнат и не совершая никакой работы, полностью посвящая себя Кабиоху. Впрочем, Леонард смутно представлял себе, как это действо обычно происходит.

— А что с девушкой из видений? — вспомнил он о главном. — Кто она? Как ее зовут? Я чувствую, что с ней случилось или вот-вот случится что-то нехорошее.

— Блистательный мудр, — голос Фатихиоля звучал глухо, словно именно эта часть разговора была для него наиболее трудной. — Блистательный наделен даром примечать скрытое. Однако об этой девушке ему придется забыть. Ставшая залогом принадлежит аре, она запрещена любому мужчине. Ее судьба предопределена и неразрывно связана с тем, с кем она соединила свою кровь.

— То есть, с Альдо Раканом? — Леонард сощурил глаза. — Что означает эта связь? Мне знакомы законы залога. Он защищает от магического удара, верно? Я и представить не мог, что это может быть живой человек…

— Мэллит в безопасности, — упрямо повторил Фатихиоль. — Пока жив я, с внучкой Ракелли не случится никакой беды. Я поклялся защищать ее даже ценой собственной жизни. Даже от Енниоля, если возникнет нужда. Однако мой брат никогда не поднимет на нее руку. Ракелли — наша молочная сестра, эти узы не менее сильны, чем кровное родство. Тебе не следует беспокоиться о Мэллит.

— Значит, Мэллит, — отметил Леонард. — А что, если ей придется применить свою силу залога по назначению? Вы уверены, что это ее, скажем, не убьет? Если даже нарушенное слово может рикошетом ударить по всей общине, как быть, если ваш драгоценный Альдо ввяжется в очередную историю? В Кагете у него ничего не вышло, но он ведь не собирается останавливаться на достигнутом?

— Названный Альдо скоро покинет Агарис вместе со своей свитой, — сообщил Фатихиоль, и не похоже, чтобы перспектива потерять принца из поля зрения его радовала. — Что касается Мэллит, я сказал свое слово. Ты не должен думать о ней, а сны твои скоро прекратятся. В конце концов, возможно, всю свою жизнь я провел над книгами и в молитвах только ради того, чтобы однажды суметь помочь тем, кто дорог моему сердцу.

— И что вы планируете предпринять? — недоверчиво хмыкнул Леонард. — Вы ведь сами только что признались, что Мэллит навеки привязана к аре.

Фатихиоль отрешенно покачал головой, как будто только что принял какое-то важное решение.

— Значит, мне не нужна такая ара.

Меньше всего Леонард ожидал, вернувшись в Олларию, обнаружить разоренный беспорядками город. Улицы выглядели так, словно по ним пронесся ураган, вырвавшийся прямиком из предсказанных достославным Фатихиолем грядущих смутных времен. В танце бликов света от разбитого фонаря казалось, что повешенный на столбе горожанин с внешностью отпетого негодяя приветственно скалится, раскачиваясь в петле; внезапно вспомнились некогда не так уж и впечатлившая казнь пленных бириссцев в Варасте, явление призрачной башни, зловещие гоганские пророчества о скверне, — и генерал пришпорил коня. Хотелось как можно скорее оказаться дома: как бы то ни было, дворец Манриков выглядел оплотом надежности и радости в будто разом утратившей все краски столице.

Родные переждали грозу при дворе — во всяком случае, племянницы о том, как беснующиеся лигисты громили лавки торговцев и ювелиров, узнали в пересказе от третьих лиц и уж точно не видели, как пылал, охваченный пламенем, особняк Ариго. Сказать по правде, Леонард только порадовался тому, что на какое-то время они избавились от неприятных соседей, — особенно учитывая тот факт, что новым пристанищем братьев королевы стала Багерлее, но от истории о том, как Алва в одиночку проник в горящий дом, освободил ворона, избавился от безумного епископа и попутно раздобыл доказательства заговора, становилось еще больше не по себе. В исполнении Иоланты происшествие обрастало звучавшими совсем уж невероятно подробностями, способными заинтересовать королевских фрейлин, но никак не генерала, однако, к вящей досаде Леонарда, вместо того, чтобы услышать правду о событиях из первых уст, он вынужден был дожидаться отца.

— От особняков Карлионов и Рокслеев тоже ничего не осталось, — Иолли с опаской выглянула в окно, будто ожидая увидеть там притаившегося злоумышленника с факелом. — Нам страшно повезло, что пламя с площади Леопарда не перекинулось на соседние улицы! Представляю, что бы устроил дедушка, если бы эти люди вломились в наш дом!

Всецело разделяя стремление городской стражи не допустить распространения пожаров, Леонард, пожалуй, тоже не пожелал бы лично наблюдать за тем, какую форму может принять гнев тессория, когда речь заходит о сохранности его имущества. Следует отметить, понятие частной собственности Леопольд Манрик трактовал весьма широко, без зазрения совести включая туда всю свою многочисленную родню. Леонард не сомневался, что его намерение отправиться на очередную войну встретит самый решительный отпор.

— Сейчас не самое подходящее время для развлечений, — колючий взгляд отца, сейчас чем-то напоминавшего гоганского старейшину, словно вытаскивал на поверхность самые потаенные его мысли. — Арест Ариго вносит существенные коррективы в наши планы. Понимаю, ты находишь забавным разъезжать по стране с Алвой, ввязываясь в его авантюры, не задумываться о завтрашнем дне. Если бы положение дел в столице обстояло иначе, я бы только приветствовал этот альянс, но сегодня ты нужен мне, — слышишь, нужен! — именно здесь, — граф помолчал. — Во время нашей последней беседы с Его Высокопреосвященством мне крайне не понравилось состояние его здоровья.

Леонард пожал плечами. Сейчас его больше интересовало, означает ли крах намечавшегося союза с Агарисом изменение политики Святого Города в отношении Ракана и его свиты. Фатихиоль утверждал, что возвращение Альдо к родственникам его бабки — дело решенное, но он не мог предвидеть отравленной воды, мести Авнира и неуправляемого гнева горожан.

— Вероятно, кардинал еще не оправился после удара. Представь сам, человек едва успел опомниться после болезни, как на него свалились новости о беспорядках, убийствах и проваленных переговорах. Повезло, что он не слег еще на пару недель.

— Дело в другом, — тессорий устало прикрыл глаза: Леонарду подумалось, что отец, похоже, не спал больше суток. — Я помню, каким стал покойный граф незадолго до своей смерти. Сильвестр выглядит прескверно. Ему недолго осталось, Лео, и судя по всему, он отлично это осознает. Думаю даже, времени у нас еще меньше, чем сам кардинал себе отводит.

— А что говорят доктора? — думать о возможной смерти казавшегося вечным кардинала было странно. Леонард не привык к неопределенности: даже на войне присутствие Алвы само по себе являлось негласной гарантией благополучного исхода.

— Доктора, — презрительно протянул отец и махнул рукой: — Доктора говорят то, что Сильвестр желает слышать. Дескать, здоровый сон, правильный режим дня, свежий воздух, покой и никакого шадди, и он еще всех нас переживет. Я же привык полагаться на свое чутье. Его Высокопреосвященство умирает, процесс уже не повернуть вспять, и прежде чем все случится, мы должны удостовериться, что перемены не ударят по семье. Твои недавние заслуги в Варасте вкупе с покровительством кардинала и Алвы позволяют претендовать на место капитана личной королевской охраны. Граф Савиньяк решением короля станет комендантом Олларии.

— Ты путаешь меня с Фридрихом, — холодно отозвался Леонард. — Он блестяще справляется с ролью идеального придворного, я же из другого теста. Ты всегда говорил, что браться следует лишь за то, с чем справляешься идеально.

— А сейчас я говорю, что если не поспешить и не занять образовавшуюся нишу, мы навсегда останемся вторым номером после Колиньяров, — рассердился отец. — Или ты считаешь, что я сотрудничаю с Жоаном из соображений великой дружбы и привязанности? Да я лично готов был благодарить Алву, когда тот избавил нас от мерзкого мальчишки, его наследника, за которым еще с Лаик таскался Константин! Больше меня радовался, наверно, только Фернан Сабвэ!

— Если ты такого высокого мнения об Алве и его действиях, — нарочито небрежно предположил Леонард, — почему бы мне не держаться поближе к нему? Колиньяры на такое рассчитывать уж точно не могут, к тому же, это куда более надежные гарантии, чем милость короля. Сегодня за ниточки дергает Сильвестр, а что будет, — он запнулся, прежде чем продолжить: — что будет, когда он умрет?

— Не пытайся казаться глупее, чем ты есть, — не поддался на его уловку граф. — Дружбу с Алвой необходимо сохранить любой ценой. Постарайся убедить герцога в том, что и для него будет полезнее, если ты останешься в Олларии. Когда-то я возлагал большие надежды на твоих братьев, Лео. Ты верно отметил, Фридрих безукоризненно играет свою роль, но должность генерала-церемониймейстера — это его предел. Из Арнольда, возможно, выйдет толк, если подыскать ему неплохое место и периодически опускать с небес на землю… но ты — ты нечто совершенно иное. В тебе есть ум и холодный расчет, которого недостает твоим братьям, однако при этом ты умеешь располагать к себе. Представления не имею, как тебе удался этот фокус с Алвой, тот же Фридрих одним своим присутствием умудряется его раздражать. Возможно, ты унаследовал этот талант от покойного графа, — отец помрачнел. — Если бы не козни Алисы, твой дед удостоился бы еще немалых свершений. Сейчас перед нами открываются все возможности положить конец этой старой истории и предельно ясно заявить, кому принадлежит современный Талиг.

— Я подумаю над твоими словами, — после знакомства с Фатихиолем Леонард научился не разбрасываться обещаниями. — Подумаю, только подумаю, и в обмен на некоторую информацию.

Произвести впечатление на Леопольда Манрика можно было лишь деловым подходом к ситуации. Если судить по взгляду отца, Леонард выбрал правильный тон.

— Как, давешних новостей тебе все еще недостаточно? — усмехнулся граф. — Ну, что еще?

— Эммануил Манрик, родоначальник фамилии, — задал Леонард с некоторых пор тревоживший его вопрос. — Расскажи мне о нем.

— Ты внезапно разучился читать? — тессорий скривился. — Нашим предкам посвящено тридцать семь страниц в Книге дворянских родов Талига, из них большая часть — именно Эммануилу Манрику.

— Меня не интересует официальная биография первого графа Манрика, — невозмутимо заметил Леонард. — В свете сегодняшнего разговора ни за что не поверю, что кто-то из нашей семьи позволил бы своим секретам стать достоянием общественности. Откуда он приехал в Олларию?

— Из Хексберга, — странно посмотрел на него отец. — И это не такой уж страшный секрет.

— В Хексберге нет гоганской общины, — возразил Леонард. — Гоганы во втором и тем более третьем поколении, как правило, уже не знают языка, не помнят традиций и осознают себя обычными талигойцами. Уточню вопрос: откуда Эммануил Манрик приехал в Хексберг? И как ему удалось стать доверенным лицом Оллара? Ведь кроме него гоганов при дворе никогда не было. И еще один вопрос, — внезапно добавил он, — известно ли что-то о предках графа? Тех, кто, разумеется, никогда в Хексберге не бывал? И не сохранилось ли упоминаний о каких-либо их контактах с любым представителем династии Раканов?

— Не понимаю, с чего вдруг именно теперь ты решил изучать родословную, — Леопольд поднялся, давая понять, что не намерен продолжать этот разговор. — Я нахожу эти вопросы неуместными. Во имя Создателя, какие еще Раканы? Осталось только обвинить нас в попытках реставрации анаксии! Я надеюсь, ты не развиваешь подобные идеи в беседах с Алвой?

— Что ты, — Леонард рассмеялся. — Хотя не стану скрывать, поездка в Кэналлоа повлияла на мой возросший интерес к истории и мистике. Знаешь, во дворце кэналлийских соберано я видел довольно странную картину, и доподлинно знаю, что ей интересовался Его Высокопреосвященство.

— И это меня не удивляет, — сухо отозвался тессорий. — Как я уже упоминал сегодня, я своими глазами наблюдал угасание твоего деда. В последние недели он, словно одержимый, копался в старых книгах, расспрашивал очевидцев и ворошил прошлое. Бывает, человек поступает так, предчувствуя свой уход. Поэтому вот мой совет, наслаждайся своей молодостью и оставь Эммануила Манрика в покое. В конце концов, он сделал публичной ту часть своей биографии, какую пожелал, и следует уважать это право. Впрочем, — он снова растянул губы в холодной ухмылке, — супругой Эммануила стала сестра графа Савиньяка. Жаль, что ваши отношения с нынешним главой рода довольно прохладны, а то бы я посоветовал спросить его, когда будешь принимать у него дела во дворце.

Разумеется, отец не был бы собой, если бы удержался от укола, но идея его была не лишена смысла. Не то что бы Леонард сам горел желанием беседовать с Лионелем Савиньяком сверх необходимого — но разве тот не считался одним из близких друзей Алвы, пусть даже сам Алва предпочитал называть это иначе?

Кабинет графа Леонард покинул в отвратительном настроении, с горькой иронией отметив, что только что достиг предела своих мечтаний периода, предшествовавшего варастийской кампании, однако осознание этого радости не прибавило. И было бы наивно предполагать, что встреча с Алвой способна хоть сколько-нибудь переломить ситуацию.

— Если вас это успокоит, — герцог пил вино и выглядел совершенно невозмутимо: — я прямым текстом заявил Его Высокопреосвященству, что вы дрянной генерал. Можете не благодарить.

— Не буду, — Леонард покачал головой и уставился в окно. Небо было затянуто серыми облаками — осень будто намеренно сгущала краски. — Вы могли бы и лучше стараться, расписывая мою полную профнепригодность.

— Помилуйте, а как же справедливость и принцип равновесия? — Алва потянулся. — Я был обязан указать и на ваши сильные стороны. Например, я особо подчеркнул, что вы ни при каких обстоятельствах не потеряете голову от прелестей Катарины Ариго.

— Хотите сказать, должность капитана королевской охраны помещает меня в группу риска? Мне показалось, что в сравнении с прочими нашими проблемами неприятности, которые может причинить королева, меркнут.

— Сердце Ее Величества было бы разбито, услышь она ваши слова, — Алва резким движением отставил бокал в сторону и посерьезнел: — Насколько, по-вашему, можно верить этому достославному Фатихиолю?

— Не более, чем любому гогану, — ответил Леонард. — В конечном счете, не более, чем любому человеку. Фатихиоль спит и видит, как бы занять место своего брата, но никогда не выступит против его решений открыто, а потому надеется обставить все законно. Община устроена сложнее, чем видится со стороны, для того, чтобы разобраться в расстановке сил, мне бы следовало задержаться еще хотя бы на пару недель. Правда, боюсь, что вернувшись, обнаружил бы себя новым тессорием, если не сказать — кансильером.

— Если вашему отцу удастся избавить Талиг от Штанцлера, на плохие рекомендации от меня можете и не рассчитывать, — заверил его Алва. — Чего не пожелаю вам — так это увидеть Олларию такой, какой довелось наблюдать ее мне. Прогулку по городу в Октавианскую ночь нельзя отнести к приятным впечатлениям. Как видите, мы оба оказались правы, прислушавшись к снам.

— Вы собираетесь принять предложение Фатихиоля? — пристально посмотрел на него Леонард. — Действительно освободите их от клятвы?

— Троном Талига я не заинтересован, продавать то, о чем и сам не знаю, считаю преждевременным, а держать в должниках тысячи людей — удовольствие весьма сомнительное. Кровные клятвы — традиция древняя и, должен отметить, премерзкая.

— Звучит так, словно вы хорошо знакомы с темой и верите в те ужасы, что расписывал Фатихиоль, — развеселился Леонард, но Рокэ не смеялся.

— Так уж сложилось, что присяга Первого Маршала — одна из разновидностей кровных клятв, — заметил он. — Прискорбно, что заинтересовался сутью этого явления я уже после того, как принял на себя определенные обязательства. Вне зависимости от того, как будет складываться ваша дальнейшая карьера, Леонард, не повторяйте моих ошибок.

— Допустим, сделку с гоганами мы каким-то образом аннулируем, при помощи Фатихиоля или без нее, — произнес Леонард. — Это не отменяет ужасного положения, в котором оказалась Мэллит. Достославный обещал о ней позаботиться, но его мнение напоминает флюгер. К тому же, я так и не понял, как именно он собирается разорвать ее связь с арой.

— Я хочу встретиться с этим человеком, — решил Алва. — Передадите ему послание через названного аптекаря. Очевидно, нам предстоит период мира неопределенной продолжительности. При необходимости можно будет еще раз прокатиться в Кэналлоа. Через Агарис.

Леонард не стал откладывать поиски гоганского аптекаря в долгий ящик — в ближайшем будущем новые обязанности обещали не оставить ему ни минуты свободного времени, а видения о Мэллит продолжали беспокоить с прежней силой, чтобы там ни обещал Фатихиоль. Гнетущая тишина этих сновидений сбивала с толку — догадаться о предмете разговора было сложно даже по движениям губ, а их участившиеся встречи с Эр-При откровенно раздражали. Леонарду удалось определить, что агарисские сидельцы наконец-то уезжают, и это внушало некоторую надежду на благоприятный исход для Мэллит. Что бы их ни связывало с Эр-При, он ей не пара.

Никто и никогда не задавался целью подсчитать точное количество гоганов, проживавших на территории Олларии и ее окрестностей — официальные постулаты веры гласили, что всякий, следующий закону Кабиохову, не вправе нарушать границы земель внуков Его, селиться в их городах и перенимать их обычаи. Агарисские гоганы, и в самом деле, не брили бороды и носили одежды с неподрубленным краем, отказывались от вина и избегали лестниц в своих жилищах, предпочитали определенные цвета и были абсолютно и безошибочно узнаваемы, особенно в городе, кишащем монахами в серых рясах. Что до талигойских гоганов, их с южными собратьями не роднил порой даже цвет волос — изменить его ничего не стоило, а традиции забывались тем скорее, чем более успешно складывалась жизнь гогана на новой родине. С Эммануилом Манриком ничего подобного не произошло, и загадочная личность графа четыреста лет спустя не давала его далекому правнуку покоя.

Гоганский старейшина, согласно видению приходившийся предком Манрикам, заключил соглашение с кем-то из Раканов, хоть и найти этому подтверждение сегодня не представляется возможным. Если для того, чтобы увидеть это, потребовался ритуал пробуждения памяти крови и алтарь, очевидно, задействованы были те самые обеты, против которых предостерегали и Фатихиоль, и Алва. Тем не менее, ничто не помешало Эммануилу Манрику сражаться на стороне Франциска Оллара и добиться смены правящей династии. С тех пор Манрики лишь процветали, преумножая свое влияние и благосостояние, небеса не обрушились на их головы, и земля не расступилась перед ногами. Означало ли это, что кровь поколения спустя теряла силу, или договоренность подразумевала определенные условия, или Эммануил нашел возможность обойти клятву?

Как Леонард и ожидал, аптекарь внешне ничем не напоминал одного из достославных, а послание для Фатихиоля принял с таким видом, словно уже не первый год является его доверенным лицом. Любопытно было бы узнать, с кем еще в Олларии контактируют агарисские гоганы — и как скоро о письме станет известно кардиналу. Леонард не слишком скрывался, прознатчики Сильвестра все равно оказались бы хитрее, а объясняться по этому поводу он предоставлял Рокэ. Забавно было бы взглянуть на реакцию кардинала на известие о возможном происхождении Алвы. Сторонники реставрации династии Раканов могли бы заполучить могущественного союзника в свои ряды — а заодно избавиться от балласта в лице доброй половины, если не двух третей своего состава.

Следующие недели вовлекли Леонарда в бешеный круговорот событий, едва ли оставлявший несколько часов на тревожный, неспокойный сон. Столица в сравнении с Варастой напоминала строгую и требовательную мать, встретившую сына после каникул у доброй тетушки, и поспешила выставить графу Манрику целый ряд суровых и подчас взаимоисключающих требований. Фатихиоль хранил молчание — аптекарь только разводил руками и уверял, что его письма всегда находят своих адресатов, Алва не слишком трудился скрывать свое раздражение от необходимости находиться при дворе, его оруженосец, которого Леонард, признаться, надолго выпустил из поля зрения, держался еще более странно, чем обычно, отец сделался вдруг невыносимо разговорчивым, подробно расспрашивая обо всем, происходящем во дворце, а более всего — о королеве, и усталость все накапливалась, а кроме усталости — постоянное, жужжащее, словно сонная осенняя муха, изматывающее ожидание чего-то значительного — события, призванного перевернуть устоявшийся мир и спутать карты всем игрокам. Чувство это отзывалось в груди гнетущим узнаванием: нечто похожее Леонард переживал перед тем, как Алва неожиданно обнаружил его потерянный амулет. Теперь он то и дело проверял, находится ли футляр на своем обычном месте в нагрудном кармане. Возможно, следует заказать для него особенную цепочку и носить на шее, как агарисские священники — эсперу?

Обрывки мыслей в голове беспорядочно сменяли друг друга, и Леонард чувствовал, что его все глубже затягивает в сон. Через пару-тройку часов все равно придется вставать — ему бы последовать примеру Алвы и не идти в постель, коль скоро нормально отдохнуть все равно не удастся, но насыщенный режим прошедших дней все же взял свое. Леонард почти не удивился, снова увидев Мэллит — так четко, как если бы она находилась в этой же самой комнате.

Мэллит убегала из дома. Никогда прежде в видениях Леонарда она не представала настолько испуганной — или это отголоски его собственных переживаний нашли способ проникнуть в сновидение? Переодевшись в неприметное франимское платье, позволяющее затеряться среди горожан, она выскользнула из дома через потайной ход и глубоко вдохнула ночной прохладный воздух. Леонард наконец-то смог осмотреться и с трудом сдержал удивленный возглас: выяснилось, что все это время Мэллит жила в том самом доме, где располагался трактир, в котором когда-то сам он встретил достославного Фатихиоля. Должно быть, гоган немало повеселился, наблюдая за тем, как Леонард бродит на расстоянии вытянутой руки от своей цели и не может этого осознать. Слова о великой слепоте, что бредет в шаге от мудрости, обретали двойной смысл.

Словно опомнившись, Мэллит почти бегом устремилась прочь от родительского дома, и тут Леонард сделал неприятное открытие — он не мог последовать за девушкой. Невидимая сила будто воздвигла перед ним непроходимый барьер, не позволяя сделать и шагу. Создавалось впечатление, что сам дом желает, чтобы незваный гость вернулся и досмотрел до конца предназначенную ему мистерию.

Леонард шагал по тем же коридорам и галереям, которыми четвертью часа раньше убегала Мэллит, и рассеянно отметил, что не испытывает трудностей с тем, чтобы сориентироваться в незнакомом доме, будто его подталкивала в нужном направлении рука провожатого, всегда скрывающегося где-то среди теней, за спиной. Поднявшись на новый уровень, он на мгновение задержался перед бархатным занавесом, охваченный необъяснимым волнением, а затем решительно отвел дорогую ткань в сторону — и оказался в круглой комнате, расположенной, судя по всему, в самом сердце дома.

Этой ночью он увидел ару.

Огромная золотая пирамида производила ошеломляющее впечатление — куда до нее скромному бакранскому алтарю, высеченному из простого камня. В отшлифованную поверхность алтаря можно было смотреться, словно в зеркало — и сейчас это зеркало отражало лицо человека, с мрачным видом склонившегося над арой. В нежданном ночном визитере Леонард даже не сразу признал Фатихиоля — с их встречи гоган будто бы постарел лет на десять.

Фатихиоль несколько минут стоял неподвижно, будто ему было сложно решиться совершить то, ради чего он проник в чертог Кабиохов, а переливающийся и играющий в свечном пламени металл мог придать ему сил или гарантировать успех. Наконец, тяжело вздохнув, гоган потянулся за ритуальным ножом и сделал надрез на левом запястье. Негромким мягким голосом он принялся напевать что-то на языке, который Леонард так до сих пор и не удосужился начать изучать: не то молитвы, не то заклинания.

Нож пронзил алтарь так легко, будто в руках его держал исполин невиданной силы. Ара отзывалась на каждое действие Фатихиоля, вела с ним недоступный обычному уху диалог. Леонард похолодел от осознания: голос гогана был единственным звуком, что сумел пробиться в его видения. Дом был будто погружен в мертвую тишину, и все же старейшина был доволен — все шло по плану.

Леонард и сам не понял, когда все внезапно изменилось. Трещина, пробежавшая по аре от удара кинжалом, вдруг потемнела, и из нее во все стороны принялись расползаться потеки, будто кто-то опрокинул сверху увесистый пузырек с чернилами. Фатихиоль широко раскрыл глаза — он что-то видел в глубинах ары, и это было не просто неправильно, это пугало его, внушало непередаваемый ужас. Леонард тщетно щурился или пытался приблизиться: в непроглядном мраке под руками гогана танцевали золотые молнии, и от их жара металл начал плавиться, и издали казалось будто из самой его сути — или изнанки мира, края вселенной, Заката — тянулись причудливо изгибающиеся щупальца, принимающие то форму кожистых крыльев, то кошачьих лап, то уродливых рук с изломанными цепкими пальцами. Фатихиоль не мог прервать ритуал и лишь повторял одну и ту же фразу, настолько сложную для произношения и понимания, что Леонарду никак не удавалось ее запомнить.

Происходящее в алтарном чертоге не могло не привлечь внимания других домочадцев — занавес снова отодвинулся, и в комнату буквально вбежал пожилой гоган. Увидев взбесившуюся ару, он в ужасе попятился, шепча молитву, споткнулся, упал на пол. Леонард буквально задыхался от чувства бессилия и неспособности хоть чем-то помочь: он понятия не имел о том, в какой ритуал по глупости или безрассудству ввязался Фатихиоль, почему не позвал помощников, и что, в конечном счете, пошло не так. Хоть Леонард и не был специалистом в магии, казалось, будто в мирный ритуал вмешались сторонние силы, агрессивные и враждебные.

Молнии из ары внезапно взвились в воздух, образуя светящийся, залитый кровью шар, напомнивший Леонарду о закатном солнце на вершине блуждающей башни. Шар все увеличивался в размерах, а затем взорвался, залив комнату вспышкой ослепительно-зеленого цвета. Леонард зажмурился, запоздало подумав, что от такого можно и ослепнуть, а когда открыл глаза, Фатихиоль уже бесследно пропал, словно и не переступал никогда порога алтарного чертога. Почерневшая ара возвышалась мрачным монументом чему-то ужасающе злобному, а оскаленные морды и лапы застыли, словно выточенные умелой рукой коварного скульптора. Единственным человеком в комнате был старик-гоган, хозяин дома, и он совершенно точно был мертв. Ара, точнее, сила, атаковавшая ару, убила и его.

И тогда Леонард проснулся.

Утро прошло, как в тумане. Еще никогда Леонард не был так зол на отца: исполняя пожелание кардинала, граф принимал участие в расследовании, главной целью которого была королева, ожидал от сына всестороннего содействия и уж точно не разделил бы его беспокойства о судьбе неведомой гоганни на другом конце света. Между тем, размышления о судьбе Мэллит вселяли в сердце Леонарда ужас сродни тому, что он испытал минувшей ночью. Благо, у девушки осталось немало родственников, и если повезет, они не позволят ей увидеть, что стало с несчастным стариком. Хотя, если рассудить по справедливости, наиболее разумным решением будет покинуть проклятый дом — возможности ее отца, удостоившегося стать хранителем ары, и не такое позволяют.

Вспомнились последние слова Фатихиоля — гоган грозился уничтожить ару, если Мэллит будет грозить серьезная опасность. Понимал ли он, что ритуал не имеет обратного хода и может стоить ему жизни? В такой расклад верилось меньше всего: человек, рассчитывавший занять место достославного Енниоля, не слишком походил на самоубийцу, даже если речь идет о спасении близкого человека. Фатихиоль возлагал на себя ответственность за судьбы многих — что ему одна-единственная Мэллит?

С трудом избавившись от наиболее срочных дел и словоохотливых придворных, каждому второму из которых именно сегодня вздумалось досаждать капитану королевской охраны пустячными просьбами и глупыми разговорами, Леонард, наконец, отправился к Алве, не слишком рассчитывая застать того дома, но надеясь при помощи его слуг или оруженосца хотя бы определиться с примерными направлениями поиска. Не то что бы в последнее время Окделл производил впечатление уравновешенного человека… Алва признался, что мальчишка застал его с королевой и с тех пор ходил сам не свой. Вот уж кому, по мнению Леонарда, точно пошла бы на пользу новая война: вдали от столицы и своих сомнительных покровителей Окделл расцветал, в Олларии же напоминал скорее жертву не самого профессионального гипноза.

К слову об Окделле — Леонард даже рассмеялся, заметив того рассеянно бредущим по улице в направлении особняка. С Рокэ давно пора поговорить на эту тему — нет ничего хорошего в том, что его оруженосец с утра до вечера бродит по городу без дела. Леонард еще помнил племянника после Лаик — тот точно так же пропадал то в тавернах, то на петушиных боях в компании юного Колиньяра, чем доставил Марии и Фридриху немало переживаний. Граф к таким проблемам относился проще, с его точки зрения, круглосуточная занятость могла сделать приличного человека даже из кого-то вроде покойного Эстебана. Жаль, им так и не удалось это проверить.

Леонард спешился и нагнал юношу. Окделл поднял на него расфокусированный взгляд и, похоже, даже не сразу узнал. Это уже никуда не годилось.

— Герцог, у вас такой вид, будто вы лицезрели, по меньшей мере, Изначальных Тварей, — недовольно отметил Леонард. — Уверяю вас, что бы ни стряслось, оно не заслуживает такого ужаса, как то, что не далее как этой ночью довелось наблюдать мне.

Окделл продолжал смотреть будто сквозь него и через силу заставил себя ответить:

— И что вы видели? — медленно протянул он и вдруг, словно очнувшись ото сна, устремил на него взгляд полный ужаса: — Вы что, следили за мной?

От такого вопроса Леонард даже растерялся.

— Боюсь поинтересоваться, что бы я увидел, прояви я подобный интерес к вашей жизни. Но нет, моя реальность куда прозаичнее. Скажите, герцог, вы верите в привидения? Хотя, конечно, нелепый вопрос для жителя Олларии, где все наслышаны о Валтазаре…

— Я видел призраков, — все еще настороженно отозвался Окделл. — Года два назад, еще в Лаик.

— В Лаик нет призраков, — удивился Леонард. — И никогда не было. Или же я впустую потратил полгода своей жизни. Впрочем, это правда. Так что это были за призраки?

Окделл замялся, будто сомневаясь в том, стоит ли откровенничать с Манриком.

— Процессия призрачных монахов, — решился он, наконец, будто махнув рукой на последствия. — Они шли через старую галерею, каждый нес в руках по свече. Во главе их шел аббат с совой, потом рыцари и унары, все по двое. Меня и еще нескольких унаров наказали за… неважно — за то, чего мы не совершали, и заперли там на ночь. Каждый видел их по-разному… И еще все время звонил колокол. А в конце… я увидел своего отца.

— Отца? — Леонард нахмурился. — Вы уверены? Какое отношение Эгмонт Окделл имел к танкредианцам?

— Я подумал, что он стал призраком после своей смерти… Только непонятно, почему он вернулся именно в Лаик, — пожал плечами Окделл. — Я хотел пойти за ним, но Паоло мне не позволил. А потом за нами пришел отец Герман и отправил всех по комнатам. Ночью они с Паоло уехали, а до этого заходили ко мне.

— Герман Супрэ был у тебя накануне исчезновения? — Леонард уже и сам не был рад, что затеял этот разговор, лишь бы вывести мальчишку из оцепенения. Похоже, Окделл был настолько дезориентирован, что сам не понимал, перед кем раскрывает все карты: впрочем, у явления странных монахов в Лаик могла быть та же природа, что и у его видений, а отсюда и до разгадки тайны ары недалеко. — Вернее сказать, перед тем, как его убили? Зачем он приходил?

— Попрощаться, Паоло хотел попрощаться, — растерянно признался Ричард. — Я и сам был удивлен. Мы не были близкими друзьями. И эти странные вещи, которые он говорил... Эр Август так и не смог объяснить мне…

Ну конечно, и здесь не обошлось без Штанцлера! Леонард мстительно ухмыльнулся, подумав о том, окажет ли в отцовском расследовании пользу факт сокрытия Штанцлером улик об исчезновении олларианца, потом представил, как обер-прокурор потребует предъявить призраков в качестве доказательства и с сожалением оставил эту затею.

— Он сказал, что их всегда четверо, — Ричард смотрел на него так, будто от ответа зависела его жизни. — Кого их?

— Вероятно, Повелителей, — Леонард все еще думал о расследовании, поэтому ответил машинально и лишь потом спохватился: — Если вы с этим унаром не были друзьями, с чего бы ему обсуждать с тобой твое наследие?

— Паоло и Альберто видели одних лишь монахов, — прошептал Окделл. — Только я — отца. Может быть, Паоло хотел сказать, что это как-то связано с тем, что отец был Повелителем Скал?

Леонард не был рад повороту разговора. В древних наследиях он разбирался на уровне дилетанта, к тому же, внезапные новости о происхождении Алвы вообще ставили все известные ему факты с ног на голову.

— Сколько вам было, когда он погиб? — внезапно спросил он. — Вы ведь должны хорошо его помнить.

— Одиннадцать, — лицо Ричарда потемнело. — Почти двенадцать. Конечно, я помню. Такое нельзя забыть.

— Моя матушка умерла, когда мне было двадцать два, — признался Леонард. — А моему брату Арнольду — всего семнадцать. Тяжелая, изнурительная болезнь. В конце она уже никого не узнавала. Прозвучит цинично, но герцогу Окделлу повезло. Все произошло быстро и позволило ему сохранить чувство собственного достоинства.

— Назвать дуэль в заведомо неравных условиях везением? — прошипел разозлившийся Окделл. — Для этого нужно быть человеком, не знающим, что такое честь! Повезло Алве, если бы мой отец не хромал…

— Остыньте, герцог, какое значение хромота вашего отца имеет на линии? — усмехнулся Леонард, в то время, как мальчишка пораженно замер. — Хотите сказать, вам не известно о том, как проходят подобные поединки?

— Линия? — хрипло повторил Окделл. — Это была линия?

— Так вы и об этом не знали? — Леонард смутился. — Что же… возможно, рассказать вам об этом должен был не я. Вы когда-нибудь пытались спрашивать Рокэ?

Дожидаться ответа было бессмысленно — Окделл снова ушел в свои переживания и теперь потратит немало нервов, своих и чужих, пытаясь разобраться в том, что все-таки произошло пять лет назад, а в намерения Леонарда никоим образом не входило заставлять мальчишку копаться в себе.

— Сегодня я тоже видел призраков, — отрешенно произнес он, возвращаясь к изначальной теме разговора. — Они убили двух людей. Одного из них я знал.

Окделл взглянул на него с недоумением.

— Где видели? Во дворце? Вы с ума сошли?

— В другом месте, — покачал головой Леонард. — Заметьте, я в истории о лаикских монахах не усомнился. Что делает ваших призраков более настоящими, чем моих?

— Но призраки не могут убивать, — полувопросительно произнес Ричард. — Никто и никогда о таком не слышал.

— Вы же не знаете, что бы произошло, последуй вы за той сущностью, что выглядела, как ваш отец, — рассудил Леонард. — Я не знаю, что именно за сила убивала этой ночью. Человек, накликавший на себя эту беду, верил, что такими катастрофами оборачиваются нарушенные клятвы. Я не большой поклонники мистики, но я склонен верить тому, что видел своими глазами. И если Рокэ не поможет мне разобраться в этом деле, не думаю, что вообще кто-то справится.

За разговором они незаметно подошли к особняку на улице Мимоз. Рокэ был дома — Леонард уже научился определять его присутствие, полагаясь на одну только интуицию. Выставлять Окделла из кабинета после вечера откровенностей казалось неправильным: значит, придется рассказывать ему о гоганах и Фатихиоле — самоубийственная глупость, как ни рассуди.

— Что именно с ними произошло? С этими людьми? — Окделл отчего-то настаивал на подробностях. Что же, еще отец всегда говорил, что лучший способ избавиться от навязчивой мысли — передать ее кому-то другому.

— Их убили молнии, — ответил Леонард, и Окделл побледнел еще сильнее. — Герцог, если вы намерены так остро реагировать на любую деталь, я, пожалуй, воздержусь от развернутого пересказа событий. Как вы вообще выжили на войне с такой-то впечатлительностью?

Алва был в кабинете один. Леонард в очередной раз напомнил себе при случае поговорить с ним о Савиньяках. События развиваются стремительно, они не успевают за ними уследить, совершают ошибки, размениваются на глупости. А что если — сердце вдруг забилось в нелепой надежде — что если это видение — всего лишь предупреждение о будущем? Что если завтра аптекарь пришлет весточку от Фатихиоля, или объявится его внук, тот самый пронырливый мальчишка, о котором с такой теплотой рассказывал гоган? Или напротив — времени уже нет, Шар Судеб не остановить и не изменить его путь, и трагедия случится сегодня? Завтра?

— Генерал Манрик? — Рокэ перевел непонятный взгляд на оруженосца. — Юноша? Что произошло? Вы спрятали в моем доме еще парочку гостей из Агариса? Святых или, — он снова посмотрел на Леонарда, — или достославных?

— Фатихиоль мертв.

— Его преподобие… Оноре… убили.

Две фразы прозвучали практически одновременно. Рокэ задумчиво склонил голову набок.

— Герцог Окделл уверяет, что он видел призраков в Лаик, — попытался развить тему Леонард.

— Генерал Манрик тоже, — подхватил Ричард. — Сегодня.

— Строго говоря, они больше напоминали Закатных Тварей, — поправил Леонард. — Но, пожалуй, для удобства обойдемся словом “призраки”. Собственно, они его и убили.

— Преподобного Оноре? — с вежливой предупредительностью уточнил Алва. Ричард тут же насупился.

— Достославного Фатихиоля, — Леонард устало опустился в свободное кресло. — И будь я проклят, Рокэ, если это не самое отвратительное зрелище, что мне доводилось повидать, а повидал я не так уж мало. Кстати, пока вы не разберетесь, что за дрянь водится в Лаик, ноги Леопольда, моего младшего племянника, там не будет.

— Вы не устаете преподносить сюрпризы, вы оба, — Алва в свойственной ему манере прикрыл глаза руками. — Раз уж вы пришли, юноша, налейте нам вина, и себе тоже.

Окделл застыл на месте, будто Рокэ его ударил. Похоже, потрясений на его душу оказалось более, чем достаточно.

— Хорошая идея, герцог, разлейте вино и присоединяйтесь к нам, — Леонард постарался не демонстрировать, как сильно оруженосец успел утомить его за этот безумный день. — О таких вещах непросто думать на трезвую голову.

Окделл неуверенно потянулся за бутылкой, а потом вдруг резко развернулся и снял с пальца весьма приметный и необычный перстень с алым камнем, оправленным в золото, положив его перед герцогом. Поймав блик света, сверкнула крошечная молния, так похожая на те, что бушевали над гибнущей арой.

Алва поднял на Ричарда совершенно нечитаемый взгляд. Леонард устало покосился на часы. Похоже, им предстояла еще одна застывшая в бесконечности ночь.

Проходившие мимо придворные двигались нарочито медленно, словно экзотические рыбки в аквариуме, а за ними по воздуху степенно плыл шлейф из окруженных дымчатым ореолом черных точек. Леонард с тоской отметил, что с трудом припоминает последнюю ночь, когда ему доводилось нормально выспаться, и снова спустился в галерею, надеясь, что никто из явившихся сегодня ко двору не ускользнет от его пусть в силу обстоятельств недостаточно цепкого, но все еще бдительного внимания. Рокэ мог объявиться в любую минуту, и генерал ни за что бы не согласился пропустить мистерию, что развернется после прибытия герцога.

Алва действительно не заставил себя долго ждать, а заодно привел с собой и наследника Валмонов. Справедливо, учитывая тот факт, что для задуманного им представления непременно понадобятся непредвзятые свидетели, а Марсель Валме, не считая нашумевшей карточной игры в салоне у красотки Марианны, прежде не был замечен в их компании. Оставив виконта в обществе Мевена и младшего брата королевы, Алва уверенной походкой направился в сторону Леонарда.

— Доброе утро, генерал, — оптимистично провозгласил он. — Изумительно выглядите в новом мундире!

Леонард мысленно сосчитал до десяти. День еще не успел начаться, а все договоренности с Алвой летели коту под хвост, и было бы лицемерием утверждать, будто он ожидал иного расклада.

— Рокэ, вы что, пили? — недовольно осведомился он. — Я имею в виду, продолжили пить после того, как я вынужден был вас оставить?

— Вы ведь сами сказали, существует категория дел, которыми противопоказано заниматься на трезвую голову, — Алва бросил злобный взгляд в сторону Иорама Энтрага, беседующего в данный момент с Валме. — В последнее время у Людей Чести так мало поводов для радости, так пусть же насладятся мыслью, будто их план удался. Мне даже интересно, как скоро они поверят в то, что из дела, порученного Окделлу, может выйти толк.

— Вы так и не ответили, как намерены поступить с этим молодым человеком, — заметил Леонард. — Допускаю, что вас тронуло его искреннее раскаяние и последующая пьяная истерика, но факты говорят сами за себя, Рокэ: он планировал покушение, и не столь важно, что ему не хватило твердости довести дело до конца. После такого его жизнь не может оставаться прежней.

— Предлагаете передать его судьбу в руки королевского правосудия? — усмехнулся Алва. — Или с позором изгнать Окделла в Надор, освободив от присяги? Можно также отправить его на попечение Эр-При, юноша, кажется, до недавних пор являлся ярым почитателем Альдо Ракана и будет счастлив познакомиться со своим кумиром, хотя ваши вчерашние намеки могли несколько пошатнуть его веру в прекрасное…

— Окделла нельзя отпускать, — с досадой признал Леонард. — Тем более, к Ракану. Ему достаточно открыть рот, и все наши умозаключения касательно гоганов станут всеобщим достоянием, не считая того, что он успеет присочинить и домыслить. Кроме того… только не говорите, что вас не заинтересовал его рассказ о призраках!

— История, позволяющая пролить свет на исчезновение Паоло Куньо, — Алва помрачнел. — Он был сыном моего друга, я обещал, что разберусь с этим делом. Расследование пришлось отложить из-за войны, потом исчез Арамона, а новый капитан Лаик так и не смог предоставить убедительного отчета об этих необъяснимых событиях… Кардинал многозначительно молчит. Осторожно расспрашивает меня о Гальтаре, гоганах, старых реликвиях — и продолжает молчать. Вам не кажется, Леонард, что странностей набирается все больше, а ответов не прибавляется?

— Мне кажется, что ваш приятель Валме пребывает в отчаянии, — насмешливо отозвался он. — Только взгляните, что за очаровательная компания вокруг него. И все, держу пари, слетелись по вашу душу.

— Даже эр Август почтил нас своим присутствием, — оскалился Рокэ, подхватывая Леонарда под руку. — На ловца и зверь бежит, друг мой. Что же, настало время для нашего выхода.

На протяжении всего последующего часа Леонарда не оставляло чувство полной ирреальности происходящего. Рокэ откровенно глумился, не скупясь на колкости, граничащие с дурным вкусом, не оставил своим вниманием почти никого из собравшихся Людей Чести, доведя дело не просто до скандала, но до четверной дуэли, и глядя на герцога, Леонард не сомневался, что подобной целью Алва задался еще ночью, снисходительно выслушивая сбивчивые попытки Окделла объясниться. Когда Рокэ за какими-то кошками принялся доводить до сведения кансилльера признаки грядущего апокалипсиса, с особым удовольствием сделав акцент на судьбе последнего императора, а глаза Валме размерами почти сравнялись с блюдцами из чайного сервиза покойной матушки, он понял, что эта трагикомедия затянулась. Очевидно, к схожим выводам пришел и Штанцлер, с достойной увековечивания в поэмах циничностью пригласивший на завтрак всех, кто следующим утром изволит выжить после прогулки в Ноху. Лично Леонард предпочел бы завтракать в компании собственного отца, который, должно быть, за голову схватится, услышав о грядущем безумии, но возможность насладиться унижением кансилльера сама по себе дорогого стоила.

Поручив организационные вопросы секундантам, Алва в своих лучших традициях удалился. Что же, во всяком случае, он позаботился о том, чтобы оставить Леонарда в приятном обществе. Валме был неплохим собеседником, хотя явно недостаточно владел ситуацией, чтобы в полной мере оценить всю феерию творящегося действа. Впрочем, в этом он был не одинок: секунданты господ дуэлянтов понимали не больше виконта и, похоже, не вполне осознавали, как это их вообще угораздило ввязаться в столь подозрительную историю.

Алва будто специально дожидался, когда они покончат с положенными формальностями. Разливая вино в золоченые бокалы, Леонард представил себе, насколько озадаченным бы выглядел на своем же собственном месте, если бы не знал, что кроется за этой абсолютно нелепой на первый взгляд дуэлью. В победе герцога он не сомневался, о будущем Окделла можно было бы поразмыслить и позже, а вот в своих новых дворцовых апартаментах друзей он прежде не принимал, да и вообще не успел здесь обжиться и даже заменить гербовых оленей на фламинго, потому комнаты имели вид совершенно беспорядочный, всего еще слишком напоминая о прежнем хозяине.

— Кстати, Рокэ, пока не забыл, — попросил он, прерывая пространные рассуждения Валме о нелогичном поведении врагов герцога. — Если память мне не изменяет, вы дружны с графиней Савиньяк. Окажете мне услугу взамен завтрашней?

— Что же вы хотите от несравненной Арлетты? — Алва усмехнулся. — Я полагал, ваши разногласия с Ли в прошлом.

— Вы ошибаетесь, между мной и графом Савиньяком нет никаких разногласий, — подчеркнуто официально возразил Леонард. — Меня интересуют некоторые семейные хроники, общие для Манриков и Савиньяков. Сомневаюсь, что граф в своей занятости находит время для изучения семейной истории, тем более, столь темных ее эпизодов.

— Как скажете, — развеселился Алва. — Арлетта — женщина редкого ума, так что вы обращаетесь по адресу. Ваши вопросы ее развлекут. Марсель подтвердит, бездействие эту особу страшно угнетает.

— Подтверждаю, — Валме кивнул. — Графиня Савиньяк — частая гостья в доме моих родителей. Размеренная жизнь вдали от сыновей не для нее, а с тех пор, как и Арно уехал, она часто грустит, хотя, конечно, виду не подает, что и отличает ее столь разительно от моей многоуважаемой матушки. Радостно видеть, Рокэ, что вы не испытываете ни малейшего беспокойства по поводу предстоящей дуэли.

— Вы ошибаетесь, Марсель, я обеспокоен и не на шутку, — покачал головой Алва. — Я недооценил Штанцлера. Из-за моей беспечности господин кансилльер уклонился от вызова, и теперь нам волей-неволей придется принять его приглашение на завтрак. Надеюсь, это не нарушит ваших планов на утро, господа?

— Как только вы могли такое подумать? — ядовито отозвался Леонард. — За то, что вы убьете Ги Ариго, я готов завтракать в вашей милой компании хоть каждый день в течение грядущего круга.

На место дуэли Леонард прибыл точно в назначенный час, опередив и Валме, и самого Алву. Последний появился с опозданием, достаточным для того, чтобы пощекотать некоторым нервы, с первых же минут придерживаясь вчерашней полушутовской манеры. Мешать друзьям развлекаться не входило в правила Леонарда, к тому же, наблюдать за почти что трогательным намерением Валме заменить Рокэ в поединке было даже забавно.

В бою Алва совершенно преображался. Прежде Леонарду уже выпадал шанс лицезреть герцога в бою или же во время учебных тренировок, но в обоих случаях обстоятельства требовали предельной концентрации внимания, приоритетной задачей оставалось не ударить в грязь лицом, а потому было не до того, чтобы всматриваться в вихрь. Сейчас Леонарду почти не о чем было тревожиться, и он с нескрываемым удовольствием мог полюбоваться тем, как противники один за другим отбывают на свидание с Леворуким, или кто там у Кабиоха числился уполномоченным по мерзавцам.

Поединок с Ариго можно было бы по праву назвать форменным издевательством, но веселиться Леонарду уже давно расхотелось. Сказать по правде, он ненавидел Ноху, и пребывание в бывшей цитадели торквинианцев дольше необходимого вызывало у него тоску. Старое аббатство, познавшее немало смертей и, по слухам, хранившее древние тайны, знание которых было равносильно смерти, подобно лениво дремлющему под отравленным солнцем чудовищу, встрепенулось и с жаром принялось следить за итогом схватки, питаясь отчаянием и кровью. Алва сражался отрешенно, не допуская и тени эмоций на бесстрастном лице, чего нельзя было сказать о его противниках. Рассветное небо над острыми шпилями и резными сводами отливало бирюзово-холодной зеленью, она же отражалась в розеточных окнах собора и пронзительных глазах следящего за ходом дуэли кота. Леонарду вдруг нестерпимо захотелось покинуть это проклятое место и Алву увезти с собой. Впрочем, ничего удивительного: из всех эсператистских орденов именно истинники с особой яростью ненавидели иноверцев, среди которых выделяли морисков и гоганов, так что соприкасаться с почвой, на которой годами прорастали семена злобы, было почти что физически больно.

Пронзительно заныло запястье — как тогда, в видении во время ритуала. Леонард машинально взглянул на левую руку Алвы и вздрогнул: на перчатке проступали алые пятна, хотя за все время поединка — а генерал следил за происходящим с не меньшим вниманием, нежели нохский кот, — у герцога не было ни малейшей возможности повредить руку или запачкаться чужой кровью: не того характера ранения он нанес родственнику Приддов или Ариго. Леонард попытался размять затекшее запястье и удивленно зашипел: хотя кожа его была абсолютно чиста, она саднила, будто от глубокой воспаленной царапины.

Смерть последнего противника вызвала в душе Леонарда неподдельную радость, которая, очевидно, была неприятна слегка подавленному Валме. Однако в данный момент это не имело никакого значения: они покидали Ноху, и можно было на полных правах ликовать. За вычетом новопредставленных, у Алвы не оставалось достаточно серьезных и способных на безумные поступки врагов, что могли бы способствовать скорому возвращению в это отвратительное место. Леонард лояльно относился почти ко всем религиям Кэртианы, даже культ Бакры, несмотря на всю его экзотичность, больше не вызывал у него диссонанса, но истинников следовало провозгласить особо опасной сектой, а места их молитвы, включая конфискованные, оставленные и заброшенные, предать огню.

К завтраку у Штанцлера Рокэ подготовился основательно, с изящной точностью рассчитав даже количество вина. Леонарду совершенно не улыбалось пить с кансилльером, не говоря уже о том, чтобы разделять с ним трапезу, к тому же, теперь и Мевен заметил окровавленную перчатку и привлек к ней внимание остальных. Алву это нисколько не смутило: еще бы, такой замечательный повод продемонстрировать Штанцлеру кольцо. Временами Леонарду казалось, что Рокэ просто надеется довести старика до инфаркта, дабы не пачкать о него свою шпагу.

— И тогда Штанцлер выпил? — под взглядом Леопольда Манрика порой становилось столь же неуютно, как под надзором неведомой силы, властвовавшей в Нохе: Леонард начинал чувствовать себя маленьким мальчиком, не оправдавшим ожиданий строгого родителя. — И в чем был смысл этой выходки?

— Герцог Алва своими мотивами не делится, — уклончиво отозвался он. — Я предложил виконту Валме и виконту Мевену представить объективную картину событий Его Высокопреосвященству. Полагаю, они справятся превосходно, мне показалось, оба глубоко впечатлены.

— Отчего же ты не отправился к кардиналу сам? — прищурился отец. — Впечатлился недостаточно?

— Боюсь, я не был внимателен к деталям, — в тон ему ответил Леонард. — Ноха — живописное местечко, знаешь ли. Пейзажи отвлекают. И кошки.

— Кошки, значит, — Леопольд вздохнул. — Вот что, Лео, я тебе скажу: нет такой лжи, которую мне бы не приходилось придумывать и произносить. Я прекрасно понимаю, что ты не договариваешь, и не договариваешь последовательно и осознанно, с тех самых пор, как связался с Алвой. При этом ты должен осознать, что существует некая граница того, о чем разумно молчать, особенно когда имеешь дело со мной.

Отец терпеливо ждал ответа, и проигнорировать этот момент означало нажить себе неприятного и злопамятного врага в собственном же семействе. Леонард всегда считал недопустимыми любые попытки превратить дом в поле битвы, а значит, настало время компромиссов.

— Покушения на Окделла должны прекратиться, — произнес он и с удовлетворением отметил, как брови отца в удивлении поползли вверх.

— Ты переходишь всякие границы… — начал он было, но Леонард нисколько не смутился.

— Алва будет его выгораживать при любых обстоятельствах. На этот раз он простил ему попытку отравления. Не вполне состоявшуюся попытку, судьба в моем лице посчитала возможным вмешаться и испортить Окделлу игру, но в моих глазах это ничего не меняет. Окделл будет жить и будет править Надором. Править в своем стиле и едва ли талантливее, чем это делал его отец. Если наши цели в долгосрочной перспективе не изменились, к мальчишке следует найти подход. И устроить его брак с одной из дочерей Фридриха. Ты говорил, что мой брат годится лишь на роль церемониймейстера. Думаю, ты не прав. Из него получится удобный тесть, а из Иоланты, скажем, отличная герцогиня. Теперь, когда благодаря Рокэ мы не связаны взаимными обязательствами с Колиньярами...

— Ты с ума сошел, пообщавшись с Алвой, — прошептал отец, неверяще качая головой. — Окделл пытался его отравить? И есть доказательства и свидетели? Да ты хотя бы понимаешь, что без воли на то Алвы и Сильвестра я никогда не смогу дать этому делу ход? Иметь такой козырь против королевы без единого шанса воспользоваться им? Не ожидал от тебя такой жестокости.

— Это не я жесток, а правда, — ухмыльнулся Леонард. — Приятно осознавать, что всегда можно довериться отцу, который сохранит любую тайну. Вторая отличная новость за сегодня. Первой стала смерть Ариго.

— Сейчас я встречаюсь с Его Высокопреосвященством, — Леопольд сжал виски, будто стараясь утрясти в сознании шокирующее открытие. — Опаздывать не могу. А вот после хотел бы услышать от тебя подробности. Кто, каким образом, что, не считая дуэли, намерен предпринять Алва. Если мы не можем использовать Окделла напрямую, возможно, через него удастся выйти на других заговорщиков.

— Разумеется, — сдержанно кивнул Леонард. — А пока что я займусь одним из них. Кансилльером. Любопытно узнать, каким будет его следующий ход.

— Поживем — увидим, — отозвался отец. — Человек в таком состоянии склонен делать глупости. Штанцлер — опытный игрок, но это не имеет значения, если от тебя отвернулась дева удачи.

— Так или иначе, я приказал выставить людей возле всех входов и выходов из апартаментов королевы, — довольно признался Леонард. — Если ты пожелаешь выразить Ее Величеству свое сочувствие, а также подведешь к этой мысли Его Высокопреосвященство, у них будет идеальная возможность разом выслушать все заинтересованные стороны. Кроме Алвы, разумеется. Впрочем, не сомневаюсь, что для него эта история интереса более не представляет.

Если исчезновение Штанцлера из капеллы королевы среди бела дня кого-то и поразило до глубины души, то только легковерного Окделла, который, очевидно, все еще верил, что кансилльер будет сражаться до последнего, принимая на себя ответственность за содеянное. С чего бы Штанцлеру, который отродясь не рисковал, предпочитая таскать каштаны из огня чужими руками, вдруг совершать такие нелогичные поступки, юный герцог задумываться не спешил.

Громом среди ясного неба прозвучало другое известие: Рокэ уезжал на очередную войну, на этот раз еще дальше на юг, в Фельп. Более того, отправиться в путь он намеревался чуть ли не сию секунду, не дожидаясь ни армии, ни флота.

— Старина Сильвестр, очевидно, питает нежную любовь к вашему семейству, — рассказывал он совершенно будничным тоном, будто собирался на увеселительную прогулку. — Категорически воспротивился моей идее взять вас с собой на войну. Придется довольствоваться обществом наследника Бертрама, я уже давно подумывал о том, чтобы присмотреться к нему повнимательнее.

— Тогда я спокоен, что оставляю вас в надежных руках, — усмехнулся Леонард. — Валмоны всегда славились своим искусством выживать и подстраивать реальность под собственные интересы. А что с вашим оруженосцем? Его на подвиги больше не тянет?

— На подвиги больше не тянет меня, — раздраженно отмахнулся Алва. — Помнится, я уже озвучивал перед вами возможные перспективы. Вы тогда не слишком внимательно меня слушали, перспектива четверной дуэли вас несколько отвлекала.

— Все-таки выбрали Надор? — нахмурился Леонард. — Тогда я бы советовал не торопиться с отменой присяги. У Окделла, в конце концов, должен оставаться хоть какой-то сдерживающий фактор. По-моему, рассказ о кровных клятвах запал ему в душу.

— Все, что западает в душу моему оруженосцу имеет крайне временный и преходящий эффект, — с легкой грустью в голосе заметил Алва. — Я бы на вашем месте не поддавался иллюзорной вере в то, что герцог Окделл в состоянии выработать жизнеспособные убеждения и последовательно придерживаться их. И хотя я далек от предположений, будто война может такое исправить, все же вынужден взять в Фельп и его.

— И это будет правильным решением, — поддержал его Леонард. — Отец, конечно, не остался равнодушным к тому, что вы практически открыто советовали ему держаться от Окделла подальше, но остаются еще мои братья, а его влияние на них не безгранично. Кстати, как вы и предполагали, новость об отравлении очень впечатлила отца.

— Сильвестра тоже впечатлила, — подхватил Алва. — Правда, он додумался до всего сам, сопоставив факты. Кардиналу полезно время от времени подкидывать логические задачи, иначе он начинает интересоваться тем, что следовало бы давно забыть. Вот еще одна причина увезти Ричарда подальше от Олларии. Сильвестру нужно во что бы то ни стало избавиться от Катарины, следовательно, под прицелом оказываются все, кто так или иначе связан с ней или Штанцлером.

— И я солгу, если скажу, что меня это огорчает, — рассмеялся Леонард. — Что же, остается только пожелать вам удачи. Я, тем временем, постараюсь в ваше отсутствие наведаться в Лаик. Через год туда ехать младшему брату Валме, было бы уместно к тому времени освободить аббатство от нечисти.

— Если вы полагаете, что вам такое по силам, кто я, чтобы возражать, — Алва развел руками. — А что Мэллит? С той ночи не давала о себе знать?

— Вашими стараниями я практически не сплю, — ядовито заметил Леонард. — Если все это затевалось с целью избавить меня от ночных кошмаров, я глубоко растроган. Увы, ничего нового ни о ней, ни о Фатихиоле. Аптекарь уверяет, что иногда доставка писем затягивается на недели, но из Агариса ему пишут регулярно и ничего не слышали ни о какой трагедии. Думаете, он лжет?

— Вряд ли, — задумался Алва. — На месте Енниоля я бы не стал предавать огласке гибель ары. Если она существует в единственном экземпляре, участие в деле его брата и пользовавшегося его покровительством семейства могут его погубить. Если же ар несколько… происшествие может изменить всю иерархию общины, усилив конкурентов Енниоля. Не думаю, что Фатихиоль был единственным претендентом на лидерство.

— Чем дальше, тем больше мне кажется, что мы сделали ставку не на того гогана, — вздохнул Леонард. — Нам следует поговорить с Енниолем, Рокэ. Хотя бы попытаться донести до него аргументы Фатихиоля. Если клятва действительно имеет силу, мы не можем знать, по кому именно и каким образом она ударит.

— Не могу с вами не согласиться, — Алва сосредоточенно просматривал какие-то бумаги. — Вот еще один повод как можно скорее закончить дела в Фельпе. Записывайте свои видения, если они вернутся. Не упускайте ни одной детали. И постарайтесь получить подтверждение смерти Фатихиоля, это важно.

— Задача не из легких, но постараюсь, — Леонард выглянул в окно и тут же обернулся к герцогу: — Рокэ, вы кого-то ждете?

— Валме будет к половине одиннадцатого, — подтвердил Алва. — Вечером — Савиньяки. Да, я написал Арлетте, как и обещал. Она сама с вами свяжется.

— Благодарю, но я вижу не Валме, а незнакомую девицу, в данный момент проследовавшую в дом. Рокэ, если вы никому не назначали свиданий, надо понимать, это к вашему оруженосцу?

Алва в несколько шагов пересек кабинет, выглядывая в окно, и на лице его отразилась гамма самых непередаваемых чувств.

— А я то уж полагал, что навсегда избавился от этого короткохвостого, — процедил он. — Воистину, надежда — глупейшее из дарованных нам чувств.

— Вы узнали лошадь? — изумился Леонард. — Впрочем, конь весьма приметный. Я бы запомнил такого, если бы хоть раз увидел.

— Минуты славы этого коня пришлись на ту пору, когда вы премило проводили время в Тронко, — сообщил Алва. — Хотя, не сомневаюсь, вы слышали о нем. Именно его я в свое время отыграл в карты у покойного Килеана.

— Конечно, Константин об этом рассказывал, да и не только он, — вспомнил Леонард. — Вынужден вас огорчить, вы продешевили. Выигрыш явно не стоил затраченных на него усилий, а Килеан легко отделался. А что стало с конем после игры?

— Окделл отослал его в Надор, — ответил Рокэ. — Что и позволяет нам почти безошибочно определить личность всадницы. Меня успокаивает лишь то, что речь идет о девице. Мирабеллы в своем доме я бы точно не вынес.

— Ваш оруженосец выбрал неудачное время для семейного воссоединения, — Леонард смотрел на проблему шире. — Если вы собираетесь выступить вечером, гостья едва успеет с нами отобедать.

— Разберемся, — Алва решительно направился в сторону двери, и Леонарду ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Придя в себя после несостоявшегося предательства и беспорядочно свалившихся на его голову разрозненных фактов, Окделл вернулся к проверенной временем тактике взаимоотношений с Леонардом: подчеркнуто холодному молчанию. Похоже, только таким образом он мог доказать всему миру, что не позволил себе, поддавшись слабости, довериться тому, кого и за дворянина отказывался считать. На Рокэ, напротив, он теперь смотрел со странной смесью вины, восхищения и ужаса. Логические выкладки Леонарда о происхождении Алвы, к которым и сами-то они до сих пор относились с изрядной долей скепсиса, Окделл принял на веру с такой легкостью, словно до сих пор только и ждал подобной безумной теории об избранности, наследиях и служению высшей цели. Той ночью он говорил что-то о прошлом опыте общения не то с камнями, не то со скалами, и волей-неволей приходилось воспринимать мальчишку всерьез. Как справедливо заметил ранее сам Леонард, не следует считать чужих призраков менее реальными, чем своих.

Прибывшую девицу они предсказуемо обнаружили в компании Окделла в библиотеке. По дому разносился запах свежей выпечки: если кто и радовался гостье от всей души, так это Кончита. Ничего подобного нельзя было сказать о Ричарде — разговор велся на повышенных тонах.

— И что мне теперь делать? — наступала девушка. — Нечего было давать обещания, которых не можешь выполнить! Ты стоял и смотрел, как она убила Бьянко, и ничего не сделал! Ты просто сбежал и бросил меня! Обещал вернуться, обещал забрать меня в Олларию — и тишина! Ничего, кроме пустых разговоров, как обычно!

— Добрый день, эреа, — позволил себе вмешаться Рокэ. — Чему обязан чести принимать вас в своем доме?

Ричард бросил на Алву затравленный взгляд, который тот проигнорировал. Девица слегка растерялась, но все же ответила.

— Я Айрис Окделл. Я приехала к моему брату.

— Моя сестра, эр Рокэ, — спохватившись, выпалил Окделл, и Леонард мысленно прикрыл лицо рукой. Ни для кого уже не было секретом, что подобное обращение Алву чрезвычайно раздражало, и только оруженосец повторял его с упорством идиота. Порой Леонарду казалось, что он злит герцога намеренно.

— Ваша сестра, — повторил Алва. — Что же, добро пожаловать, сударыня. Вам повезло застать герцога в Олларии, задержись вы на один день, и ваша поездка теряла бы смысл. Где вы остановились?

Айрис покраснела. Следовало отметить, она была довольно красива. Отец когда-то прочил ее в невесты Леонарду, после его решительного отказа — Арнольду, а после обручения последнего — Константину, но пока что его матримониальные планы терпели полный крах. Впрочем, у племянника еще оставались шансы — если, конечно, удастся вывести из игры Мирабеллу.

— Нигде, — ее губы задрожали. — Я приехала к Дику. Он обещал забрать меня.

— Ричард Окделл не сможет забрать вас с собой на войну, — терпеливо разъяснил Рокэ. — Вам придется вернуться к своим родным.

Слова его спровоцировали неожиданно бурную реакцию — девушка горько разрыдалась на плече бледного Ричарда. Леонард рискнул вмешаться.

— Сударыня, а как вы приехали в Олларию? Кто сопровождал вас?

— Сержант Гокс, — сквозь слезы ответила Айрис. — Я не вернусь! Ни за что не вернусь! Должен быть выход! Я скорее умру, чем и дальше буду жить с ней! Я ее ненавижу!

Леонард и Алва переглянулись. Ситуация прояснилась: выдержать склочный характер Мирабеллы оказалось не по силам даже родным ее дочерям. Следовало отдать должное безрассудству Айрис: не каждая бы решилась проделать почти в одиночку путь через полстраны, лишь бы избавиться от материнской опеки. И до чего же невовремя она подгадала момент…

Поручив рыдающую Айрис заботам слуг и распорядившись насчет обеда, крайне раздраженный Алва вернулся в кабинет. Леонард шел следом, не вполне уверенный относительно уместности своего присутствия, а в хвосте плелся Окделл, судя по выражению лица, готовый убить сестру за самоуправство и одновременно всей душой ее жалеющий.

— Юноша, вы хотя бы иногда задумываетесь о том, что любой поступок имеет последствия? — после долгого молчания прошипел Алва. — Что прикажете делать с вашей сестрой? Водворить в родовое гнездо под усиленной охраной?

— Эр… то есть, монсеньор, — торопливо исправился Окделл. — Айрис не простит мне этого. Я действительно обещал устроить ее при дворе. И Ката… Ее Величество обещала, что для Айрис найдется место фрейлины. Я понимаю, что не заслуживаю того, чтобы просить вас о помощи, но если Айрис придется вернуться в Надор, я не представляю, чем все закончится. Я рассказывал вам о том, что произошло между ней и матушкой. Думаю, что за это время все только усугубилось.

— Что же, я все равно собирался нанести визит Его Высокопреосвященству перед отъездом, он ведь до сих пор не в курсе дела, — не слишком довольно произнес Рокэ. — По здравому размышлению, мысль оставить вашу сестру при дворе удачна. В Надоре ей никогда не устроить свою жизнь, в то время, как в Олларии она может выйти замуж. Леонард, вы не хотите жениться?

— Только через мой труп! — вспыхнув, выпалил Окделл, и Леонард, наконец, не выдержал и расхохотался.

— Жениться и обзавестись родственником вроде вас? — весело уточнил он. — Вам следует научиться понимать шутки, герцог, в конце концов, вы находитесь при Рокэ уже почти два года.

— Это следует расценивать, как отказ? — уточнил Алва. — Понимаю. Кабиох не одобрит женитьбы на эсператистке. Что же, придется пойти обходным путем. Если ваша сестра всерьез намерен остаться при дворе, Ричард, ей понадобится дуэнья.

— Дуэнья? — растерянно переспросил Окделл. Ну конечно же, Повелителю Скал не пристало задумываться о мелочах, для этого существуют простые смертные. Леонард в очередной раз задался вопросом, как у Алвы хватает терпения на это странное создание.

Словно предчувствуя любопытное зрелище, объявился Валме, вдоволь поиронизировал над незавидным положением Ричарда, предсказуемо отказался жениться и вполне уместно повторил вопрос о том, под чьей опекой девица Окделл будет находиться в столице. Алва попросил еще вина: лично Леонард не понимал, как после всего произошедшего он позволяет Окделлу даже приближаться к бутылкам, но возразить не решился.

— Что предложите, Марсель? — обратился Рокэ к виконту. — Будь у нас больше времени, я бы послал еще одно письмо Арлетте и рекомендовал дождаться ее приезда, но увы. У вас есть знакомые дамы в столице?

— Вряд ли того сорта, что послужат укреплению безукоризненной репутации юной эреа, — быстро отозвался Валме. — И, за исключением Марианны, уж точно не те, которых вы бы назвали заслуживающими доверия.

При упоминании имени куртизанки Окделл покраснел почти так же, как если бы речь зашла о королеве. Выглядело все это довольно забавно: сам Леонард ни одну из упомянутых особ красавицей не считал. Во всяком случае, в сравнении с Мэллит все женщины Олларии казались бледными тенями. Поймав себя на крамольной мысли, он раздосадованно поморщился. Только этого ему не хватало!

— А вы что скажете, Леонард? — Рокэ повернулся к нему. — Ваша племянница ведь фрейлина королевы?

— Насколько мне известно, Иолли на несколько лет старше герцогини Окделл, — осторожно начал Леонард. — Если бы вы не спешили с отъездом, я бы мог побеседовать с эреа Марией, и, возможно, она согласилась бы…

— Зато не согласился бы я! — снова встрял Окделл. — Чтобы я передал свою сестру на попечение Манриков!

— Кажется, я уже предельно ясно дал понять, что ни меня, ни моих братьев никоим образом не интересует ваша сестра, — ледяным тоном отозвался Леонард. — На вашем месте я бы выбирал выражения, герцог. Что же, если наша дружба для вас настолько оскорбительна, могу предложить еще одну кандидатуру, которую наверняка одобрит Его Высокопреосвященство. Если вы, Рокэ, все равно к собираетесь к кардиналу, спросите его о том, где сейчас сестра Фелина. Думаю, ни у кого не возникнет мысли осудить такую дуэнью, тем более, что королева славится своей религиозностью, — не удержался он под конец от ехидной ремарки.

Пыл Окделла, сдерживало, очевидно, только присутствие Алвы.

— Олларианская монахиня? — сквозь зубы процедил он. — Ни за что.

— Излишняя разборчивость, юноша, до добра не доводит, — Алва устало вздохнул — эта история начинала ему надоедать. — В таком случае, вот мое решение. Помнится мне, мать моего нового порученца — вдова, причем весьма умная и порядочная. Я говорю о дочери графа Крединьи, Леонард, — пояснил он. — У нее и самой дочь на выданье. Вот пусть и развлекают теперь Катарину, и покончим с этим.

— Вдова Арамоны? — почти что взвыл Окделл. — Да вы издеваетесь!

— Вот что, Окделл, ваши капризы меня утомили. Если все предложенные дуэньи для вас недостаточно хороши, я, пожалуй, оставлю вас при дворе, чтобы вы лично исполняли эту непростую роль. Заодно поможете генералу Манрику, при его занятости порученец не помешает.

Лица Леонарда и Окделла выражали примерно одинаковый ужас, зато кандидатура Луизы Арамона была утверждена быстро и единогласно.

— Шутки в сторону, — подытожил Алва. — Я поговорю с Сильвестром о патентах и немедленно прикажу послать за госпожой Арамона. Между тем, положение дел в Фельпе ясно указывает на то, что выезжать надлежит незамедлительно. Я не могу позволить себе задержаться в столице, беспокоясь о том, как устроена ваша сестра, Окделл.

— Я понимаю, монсеньор, — быстро пробормотал тот. — Я и так очень признателен вам за все, что вы сделали...

— Я уже говорил кому-то сегодня, не верю в мужскую признательность, — отмахнулся Алва. — Мужчина просто отдает долги, и у вас долг перед вашей семьей, Окделл. Поэтому вы останетесь в Олларии, пока не убедитесь, что ваша сестра не нуждается в вашей помощи. Только после этого вы отправитесь на юг.

Ричард потрясенно замер.

— Вы поедете один, монсеньор?

— Я поеду в сопровождении отряда из сотни кэнналийцев, десятка парней из Варасты, что сейчас болтаются в Олларии, моего нового порученца и, разумеется, Марселя. Ваше беспокойство, юноша, очаровательно, но излишне. К тому же, не думаю, что столичные дела займут вас на долгий срок. В случае, если возникнут проблемы, обратитесь к генералу Манрику или к Лионелю. Или же вознесите понятия чести и гордости на новые высоты и справляйтесь самостоятельно. Вопросы есть?

Если вопросы и возражения и оставались, озвучить их никто не посмел. Леонард вдруг предельно четко осознал, что Алва действительно уезжает, и, может статься, увидятся они теперь еще очень не скоро. Уже во второй раз за эту неделю резкой болью отозвалось запястье, и он сжал пальцы в кулак, безуспешно надеясь, что неприятное чувство отступит. Увы, с рукой оказалось справиться значительно проще, чем с сердцем.

К вечеру Леонард почувствовал себя еще хуже. Согласно официальной версии Первый маршал отправлялся инспектировать Летний лагерь, и он сожалел, что не может составить Алве компанию. Прощаться вечером он не поехал: кроме Валме и юного Арамона к герцогу присоединялись Савиньяки, и если к Эмилю Леонард питал лишь легкую, хоть и застарелую неприязнь еще с варастийской кампании, она все же не шла ни в какое сравнение с антипатией, которую он испытывал к Лионелю. Старик Эммануил, должно быть, лишился разума, когда решил связаться с этой семейкой, едва ли несколько поколений назад они были приятнее.

Прикончив последний бокал вина, Леонард рассеянно посмотрел на него на свет и внезапно с силой бросил на пол. Где-то говорилось, что так полагается поступать на счастье: вероятно, на этот счет существовали и особенные гоганские приметы, вот только он о них ничего не знал. Алва уезжал, и в столице, не считая Окделла, не оставалось больше ни одного человека, с кем Леонард мог бы разделить эту тайну. У него оставались только воспоминания — и сны. Признаться, он с нетерпением ожидал следующего видения, беспокоясь о том, удалось ли Мэллит тогда благополучно вернуться домой и как она пережила гибель своего родственника и трагедию, приключившуюся с арой.

Этой ночью ему, однако, так и не удалось получить ответа на свои вопросы. Сон вообще с трудом можно было назвать пророческим, поскольку состоял он из разрозненных и никак друг с другом не связанных сюжетов, сменяющих друг друга с лихорадочной скоростью. То Леонарду казалось, что он стоит у основания некогда явившейся ему в степях Варасты блуждающей башни, только теперь она кажется настоящей и материальной, и ветер вздымает в воздух пыль на пустой площади, единственный обитатель которой — зловещее эхо. Мгновение спустя он видел уже Рокэ и его спутников — лошади скакали во весь дух, не жалея сил, однако незадолго до того, как Оллария скрылась из виду, герцог развернул коня и бросил тревожный взгляд на спящий город. Где-то на другом конце страны ехала в карете, прислонившись виском к обитой шелком стенке, Мэллит, и ее чудесные рыжие волосы были скрыты простым черным беретом. Женщину рядом с гоганни Леонард не знал — она держала девушку за руку, улыбалась и беспрестанно говорила что-то ободряющее, чем моментально заслужила его симпатию. Верхом на странной хромающей лошади скакал куда-то Арнольд Арамона — появление беглого капитана даже не удивляло, немудрено после того, как они полдня проговорили о его вдове и детях. К слову, Арамону и сейчас сопровождал какой-то ребенок, по-домашнему одетая девчонка с щербатым ртом. Леонард всматривался в лица и тут же их забывал, а леденящая душу тишина на этот раз казалась ему особенно оглушительной.

Леонард снова был в Нохе. Проклятое аббатство не отпускало тех, кого выбирало своими жертвами: чудовище обладало отменной памятью и завидным терпением, что под стать только по-настоящему опасной закатной твари. На этот раз зеленые блики не ограничились одним лишь небом, а окрасили и сам камень, из которого были сложены древние постройки. Сонное оцепенение разрезал звон колокола, а затем все смешалось и пришло в полный беспорядок: были тут и рыцари, и привидевшиеся некогда Окделлу призрачные монахи, и свет сотен тысяч тонущих в полумраке бирюзовых, изумрудных, оливковых свечей. Леонард стоял среди них и оставался незамеченным, но опустив взгляд на левую руку, он едва не отшатнулся: кровотечение было еще сильнее, чем тогда, у бакранского алтаря, и алые капли срывались на охваченный болотным свечением пол.

Невесть откуда появившаяся девчонка Арамона прошла мимо, наградив Леонарда пристальным, глумливым и все понимающим и подмечающим взглядом. Незаметно подкравшись к аббату, она задула свечу, что тот держал в руках, и весь мир погрузился во мрак и тишину. Леонард скорее почувствовал, чем услышал скрип открывающейся двери, и заранее знал, что уже не успеет повернуться и взглянуть в глаза тому, чей давящий взгляд ощущал между лопаток. Утро нового дня безжалостно изгоняло прочь кошмары, и солнце, совершенно обычное, без малейших оттенков зелени, скользило по лицу ласковыми лучами.

Переодеваясь, Леонард машинально бросил взгляд на календарь. Минувшая ночь, согласно гоганскому времяисчислению, была ночью Вентоха.

Отец с педантичной точностью нарезал отбивную на крошечные, равные по размеру кусочки, и только глядя на побелевшие кончики пальцев, с силой стиснувших столовые приборы, можно было определить, в каком страшном напряжении уже который день находился тессорий. Арнольд потянулся за салатом, едва не опрокинув бокал вина на белую скатерть, и эта оплошность осталась полностью незамеченной — верный признак того, что, согласно личным убеждениям Леопольда Манрика, конец света уже начался, а все они — жалкие песчинки на пути неуправляемой стихии. Обычно тессорий не имел обыкновения паниковать без повода, тем более, демонстрировать свое состояние во время трапез с сыновьями, отчего его нынешнее беспокойство выглядело со стороны особенно драматически.

— Почему именно фламинго? — Леонард и сам себе не смог бы объяснить, что заставило его задать этот вопрос именно сейчас. — Какая-то легенда или тайное послание?

— Прошу прощения? — Леопольд непонимающе взглянул на сына, словно только сейчас вспомнив о том, что он обедает не один. — Какое еще послание?

— Хексберг — северный город, — пожал плечами Леонард. — Там не водятся фламинго. Они не являются частью местной культуры, о них нет мифов, сказок, каких-либо глупых песен или примет. Готов побиться о заклад, две трети горожан вообще знать не знают, что это такое. Так в чем был смысл делать их гербовым животным, когда все вокруг выбирали псов, медведей и прочие устрашающие символы? И почему их именно три?

— Лео, у тебя все в порядке с головой? — с обманчивым спокойствием поинтересовался отец. — В казне нет денег, наши долги растут, война в Варасте к зиме грозит обернуться голодом, расследование разваливается без ключевого свидетеля, к которому я, по милости Алвы, даже приблизиться не могу, Сабвэ сам рубит сук, на котором сидит, и не желает прислушиваться к советам, кардинал ведет одному ему понятную игру, я уже не уверен, какая роль в ней уготована нашей семье, помолвка с Колиньярами была поспешным и вынужденным решением, а теперь я не могу придумать причины для того, чтобы ее расторгнуть, да еще и твой брат уперся, как упрямый осел, — он бросил негодующий взгляд на притихшего Арнольда, — а ты не придумал ничего лучше, кроме как заняться на досуге геральдикой?

— То есть, историю герба ты не знаешь, — меланхолично подытожил Леонард. — Мог бы сказать об этом и короче. А что не так с Сильвестром? Еще недавно ты дал понять, что тот едва успевает дописать завещание в срок, а сейчас у него уже хватает здоровья на интриги?

— Сильвестр не из тех людей, чьи интриги заканчиваются с их смертью, и ты это прекрасно понимаешь, — поморщился Леопольд. — Тем более, здесь, в этом городе, где всегда было слишком мало друзей и слишком много прихлебателей.

— Значит, твое ходатайство касательно Люра — всего лишь попытка исправить ситуацию? — фыркнул Леонард. — После того количества средств, что ты вложил в создание Второй резервной армии и продвижение его кандидатуры, он на тебя молиться должен, но причислять его к друзьям — да ты шутишь!

— Пока мироздание не может предложить нам ничего лучше Люра — будем обходиться Люра, — отрезал отец, но без привычной уверенности. — Алва выиграл этот раунд, судя по донесениям, он сделал в Фельпе нечто впечатляющее, но Сильвестр убежден, что до лета в Олларию он не вернется. Что я могу сказать тебе, Лео? Я живу с ощущением постоянной угрозы. Как будто снайпер сидит в засаде и только и ждет, когда кто-то из нас утратит бдительность.

— И сдается мне, я знаю имя этого снайпера, — до сих пор хранивший молчание Фридрих нехорошо прищурился. — Я начал всерьез подозревать его после того, как он не позволил Лео отправиться в Фельп. До этой поры благодеяния кардинала носили несколько… теоретический характер. Сильвестр много обещает, но что, в сущности, ты приобрел за эти месяцы, кроме головной боли и злейшего врага в лице королевы? Допустим, вы с Жоаном поможете ему избавиться от Катарины, и что дальше?

— Тоже считаешь, что Сильвестр готовит мне ловушку? — отец яростно скомкал салфетку. — Я не исключаю такого варианта. Как будто от олларианца можно ожидать честной игры! Сильвестр всегда избавлялся от тех, кто мог бросить вызов его власти. Лео, ты сам видел Бонифация… и я бы задумался над тем, так ли все просто с исчезновением Супрэ. Мы в этом городе всегда были чужаками… даже спустя столько лет. Нам завидовали с самого начала — и продолжают завидовать! Нашему богатству и умению им пользоваться… влиянию… нашим детям, — он зло усмехнулся. — Создатель, в которого я не верю, все же знает свое дело: может, оно и к лучшему, что не вышло женить кого-то из вас на одной из тех девиц с родословной длиной в три свитка. Их семьи вырождаются… их наследники не способны ни на что, кроме громких слов, а лучших забирает война. Правильнее будет переждать в стороне и полюбоваться, как они сами прикончат друг друга.

— Но Сильвестр не намерен позволить нам этого, не так ли? — Леонард покачал головой. — Раньше Манрики никогда не опускались до настолько грубой игры. Покойному графу удалось уклониться от участия в делах Алисы, так и не дав ей прямого ответа. А вот кардинал явно планирует избавиться от своих врагов так, чтобы все улики указывали на нас, и превратить нашу семью в новых Окделлов.

— Если я откажусь участвовать, все произойдет еще быстрее, чем задумал Сильвестр, — аппетит у Леопольда испортился окончательно, и он отодвинул тарелку с истерзанным куском мяса. — Катарине мы тоже поперек горла. Ты теперь должен быть очень осторожен при дворе. Королеве есть, что скрывать. Так или иначе, она попытается если не убить тебя, то хотя бы лишить должности. Это касается и тебя, Фридрих.

Леонард глубоко вдохнул. Сейчас или никогда! С отцом, пребывающем в столь явном расстройстве чувств, говорить было непривычно, но, возможно, именно теперь удастся воздействовать на него теми аргументами, что в обычной ситуации его рациональное сознание бы сходу отвергло.

— Тогда, может быть, сыграем с ней по нашим правилам? — предложил он. — Если должность начинает представлять собой угрозу, есть ли смысл так уж за нее держаться? Вернуть ее чуть позже будет гораздо проще, чем жизнь.

— После того, во сколько мне обошлась ваша карьера? — вспылил отец, но взял себя в руки и добавил чуть спокойнее: — Сильвестр не примет твою отставку. Если только у него не останется иного выбора… но звучит так, будто у тебя есть план.

— Будет, если ты поможешь, — оживился Леонард. — Ариго всегда была свойственна преждевременная радость от того, что они считали своими победами. Пусть королева думает, что ей удалось от меня избавиться. Это развяжет мне руки и позволит сосредоточиться на том, чем мы с Алвой занимались до того, как он уехал.

Отец не выглядел воодушевленным.

— Если мне верно помнится, сначала вы прохлаждались в Варасте, попутно каким-то чудом умудрившись выиграть войну, потом ты на месяц пропал в Кэналлоа, а вернувшись, вы только и делали, что напивались в особняке Алвы, отвлекаясь лишь на женщин и дуэли, — ехидно заметил он. — Могу я узнать, на чем именно ты собираешься, как только что выразился, сосредоточиться?

— На том, что крайне заинтересовало бы его Высокопреосвященство, — отозвался Леонард. — И о чем он узнать никогда не должен, иначе Рокэ меня убьет.

— Что еще ты натворил? — брови Фридриха сошлись на переносице. — Однажды ты доведешь отца до сердечного приступа!

— Алва — прямой потомок Раканов, — на одном дыхании выпалил Леонард. — Об этом не знает никто, кроме меня и Окделла.

Приготовившийся было традиционно дремать под перепалку братьев Арнольд шокированно присвистнул. Тягостную тишину, повисшую после этого в комнате, можно было резать ножом.

— Информация точная? — спросил, наконец, Фридрих. — Как давно ты знаешь?

— С Варасты, — отозвался Леонард. — А что творилось, когда он взял в руки меч Раканов, вы видели своими глазами. Были и другие подтверждения. Поэтому я вернулся с юга позже Алвы. Ездил в Агарис. Встречался с гоганскими старейшинами.

— С кем? — неверяще переспросил отец и встряхнул головой. — Выходит, вся нынешняя оппозиция Олларам предает не только правящую династию, но и Раканов, именем которых прикрывается?

— Алве не нужен престол Талига, — уверенно заявил Леонард. — Он никогда не согласится. Обнародование этой тайны — последнее дело, отец. Только если не останется другого выбора. Я предпочитаю быть другом Первого Маршала Талига, нежели врагом его нового короля.

— Если Сильвестр об этом узнает, он подавится собственными четками, — по лицу Арнольда проскользнуло проказливое выражение. — Хотя почему мы исходим из предположения, будто он не знает? Знамение видели все, а кардиналу по сану положено быть человеком хоть немного, да верующим.

— Если бы ты пообщался с Бонифацием, ты бы убедился, что нет больших циников, чем духовные лица, — фыркнул Леонард. — Но если ты прав, и Сильвестр о чем-то догадывается… возможно, мы недооцениваем его размах. Мы думаем, что он планирует избавиться от королевы, но что, если его намерения простираются дальше, и конечная цель этой авантюры — Фердинанд?

— Свергнуть короля и посадить на трон Алву? — от волнения Леопольд даже поднялся из кресла. — Невозможно! Лео, обвинить кардинала в государственной измене — слишком даже для тебя! Но, Леворукий тебя побери, это имеет смысл! Самое страшное в том, что это имеет смысл!

— Если бы Рокэ был заинтересован в таком исходе, я бы спал спокойно, но мы рискуем оказаться в очень неприятном положении, — Леонард мрачно кивнул. — Я склонен доверять твоей интуиции. В Олларии очень скоро начнется хаос, и готовиться к нему следовало уже давно, ни в коем случае не дожидаясь смерти Сильвестра.

— Справедливо, — согласился отец. — А теперь, будь любезен, расскажи мне, что у вас за дела с гоганами. И может быть, однажды я перестану вздрагивать от твоих вопросов про Эммануила Манрика.

Не сказать, чтобы откровенный разговор с отцом и братьями принес ожидаемое облегчение, но, во всяком случае, Леонард не чувствовал больше с такой опустошительной силой собственное одиночество. Идея переключить внимание кардинала на лаикских призраков и прочую мистическую чушь показалась Леопольду удачной: если Его Высокопреосвященству вздумалось рыться в прошлом и ворошить забытые легенды, следовало повернуть этот интерес себе на пользу. Арнольд все еще вызывал сомнения: братец, конечно, пообещал держать язык за зубами, но ситуацию рассматривал скорее как забавное приключение, участником которого он невольно оказался. Фридрих, напротив, ходил мрачнее тучи. Леонард его отлично понимал: в отличие от них, у старшего брата была жена и четверо детей, будущее которых еще только предстояло устроить. Если бы такая поспешность не выглядела подозрительной, Фридрих в тот же день отослал бы семью в Манро, хотя Иолли бы, вне всяких сомнений, сопротивлялась такому решению, как разъяренная кошка.

Вскоре после памятного обеда произошло еще одно событие, Леонарда порадовавшее: ему, наконец, доставили письмо от Арлетты Савиньяк. Она, если судить по переписке, в полном соответствии со словами Валме, была женщиной проницательной и скучающей, а в сочетании это давало именно тот тип характера, с которым приятнее всего вести совместное расследование. Разумеется, пока Леонард не забегал так далеко вперед: он всего лишь попросил позволить ему ознакомиться с сохранившейся перепиской своей далекой прабабки и мимоходом поинтересовался, не осталось ли у Савиньяков каких-то любопытных вещей или документов, некогда принадлежавших покойной графине. Несколько раз перечитав послание и передав его слуге, Леонард уже собирался заняться своими прямыми обязанностями, когда к нему заявился Окделл.

Окделл числился главным недоразумением в жизни Леонарда, если не считать видений, утративших свою четкость и определенность после того, как Мэллит покинула Агарис, а также козней королевы, кардинала и прочих врагов семейства Манрик. Когда Айрис Окделл заняла свое место при дворе, а герцогиня Мирабелла, возможного приезда которой в столицу ее дети боялись, как огня, получила соответствующие гарантии от Катарины, Леонард был убежден, что отъезд Ричарда на войну — дело решенное. Каково же было его удивление, когда одна неделя сменяла другую, а мальчишка все еще оставался в Олларии, очевидно, слишком буквально восприняв рекомендацию Рокэ позаботиться о сестре. Хотя Леонард не считал себя ответственным за Окделла, он не мог исключать варианта, что истинной причиной задержки является королева, а потому не спускал с Её Величества глаз, однако если Катарина действительно тайно встречалась с Окделлом или иным способом ухитрялась поддерживать в нем надежду, следы она заметала абсолютно виртуозно.

На этот раз Окделл выглядел так взволнованно, что первая мысль Леонарда была о дуэли. За поводом дело не стало: красивая юная фрейлина привлекала немало поклонников, ни одного из которых ее брат достойными партиями не считал. В особую немилость отчего-то попал Валентин Васспард, что Леонарда удивляло: если следовать логике Окделла, кто мог подойти Айрис лучше наследника Повелителей Волн? Впрочем, он уже успел убедиться в том, что Рокэ в очередной раз оказался прав, и о своих жизненных принципах Ричард помнил лишь тогда, когда это было удобно.

— Я могу вам помочь, герцог? — с досадой поинтересовался он. Нет, вряд ли дело в дуэли, едва ли Окделл станет приглашать в качестве секунданта одного из “навозников”, но что же тогда ему понадобилось?

— У меня был Арамона, — поспешно выпалил Ричард, будто боясь передумать. — Этой ночью.

Леонард замер. Только триумфального возвращения беглого капитана Лаик им сейчас не хватало. Луиза придет в ярость, когда узнает: она была так счастлива, что смогла устроить сына к Рокэ, а дочку при дворе... Девица Арамона была удивительно хороша собой, хотя ее северная красота не шла ни в какое сравнение с очарованием Мэллит, которую даже коротко обрезанные волосы не могли испортить.

— Арамона в Олларии? — зло переспросил он. — Тогда негодяй отправится под суд за дезертирство. Неужели он обнаглел настолько, что заявился в дом Алвы?

— Да, — судорожно кивнул Ричард и нервно рассмеялся: — Только он вряд ли согласится на суд. Он, знаете ли, мертв.

— От вашей руки? — Леонард вопросительно изогнул бровь. Окделл вздохнул.

— К сожалению, нет. Он мертв уже какое-то время. Судя по тому, как от него пахнет, — довольно давно. Граф Манрик, это был выходец. Мне в детстве рассказывали, что такое бывает. И, вообще-то, это его спутница хотела со мной говорить. Капитан, как и при жизни, только орал и хамил.

— Так еще и спутница была? — поразился Леонард и достал из шкафа припасенную бутылку “слез”. — Эреа, надо понимать, тоже выходец? И как это она польстилась на Арамону? В Закате совсем плохо с выбором кавалеров?

— Если бы вы ее видели, не спрашивали бы, — Окделл поежился. — Она несла полный бред. Что-то про свечи, колодцы какие-то, скверну… Я знаю, вы сейчас скажете, что мне все приснилось, но я готов честью поклясться, что не лгу и не сошел с ума. Так уж вышло, что из всех, кого я знаю, только монсеньор и вы разбираетесь в таких вещах…

— Разбираемся — это громко сказано, — вздохнул Леонард. — Я не так много знаю о выходцах, но припоминаю, что те ведут не самую активную загробную жизнь и приходят только к своим родственникам и к убийцам.

— Да как вы смеете? — предсказуемо вскинулся Окделл. — Я не видел Арамону с Лаик и уж точно не имею никакого отношения к его смерти!

— Не сомневаюсь, как убийца вы уже доказали свою несостоятельность, — ухмыльнулся Леонард, довольный тем, что Окделла даже придворная жизнь не исправила, и его по-прежнему ничего не стоит вывести из себя. — Сидите уже, я обещал Алве ваши ребяческие вызовы на дуэль не принимать, хотя если рассудить… После такого скандала я не смогу оставаться на посту капитана королевской охраны, и даже ему нечего будет возразить... Герцог Окделл, я передумал. Я принимаю ваш вызов.

— Но я и не собирался вас вызывать, — опешил Окделл. — Это ведь была шутка… или вы только что пытались меня оскорбить?

Леонард тяжело вздохнул. Если попытки привить Окделлу чувство юмора еще могли обернуться хотя бы мизерным успехом, с его неспособностью читать между строк ничего бы не смог поделать и сам Кабиох.

— Герцог Окделл, предлагаю вам заключить взаимовыгодную сделку, — произнес он. — Полагаю, ее условия будут вам приятны. Мне крайне необходимо вызвать неудовольствие Его Высокопреосвященства, и вы мне в этом поможете.

— Но я не хочу вас убивать! — возмутился Окделл, чем Леонарда немало развеселил.

— Отрадно знать, но вам это и не удастся. Кроме того, Его Высокопреосвященство скорее будет разочарован, если оба мы останемся в живых. Мне нужна дуэль, герцог, а взамен обещаю разобраться с вашими выходцами. В конце концов, проблема затрагивает и госпожу Арамона. Ее нужно, по меньшей мере, предупредить об опасности.

Окделл неуверенно кивнул, а Леонард мысленно пожелал всех благ Алве, так кстати оставившего в столице своего оруженосца. Незапланированная дуэль с кем-нибудь вроде Савиньяка, к примеру, могла повлечь за собой куда менее приятные последствия, а он собирался еще долго и плодотворно пользоваться познаниями их матушки, не отвлекаясь на бессмысленные ссоры. Одинокие леди зачастую бывают крайне скрупулезны и сентиментальны в отношении истории рода, не то что Леопольд, для которого напоминания о его гоганском происхождении — как красная тряпка для быка.

— Кстати, герцог, — вспомнил он вдруг. — Возможно, мой вопрос прозвучит странно, но вы случайно не видели вместе с Арамоной девочку? Довольно-таки неприятный ребенок, похожа на отца, дурно воспитана, одета в чепчик и ночную рубашку.

Глаза Окделла потрясенно расширились.

— Так вы тоже ее видели? Это дочь Арамоны?

— Видел. Вскоре после того, как Рокэ покинул Олларию, в Нохе.

— Вы дрались на дуэли? — изумился Окделл. — Странно, я ничего об этом не слышал.

— Нет, это была не дуэль, все гораздо сложнее, — протянул Леонард. — Но вы не ответили на мой вопрос. Девочка приходила с ним?

— Я встречал ее раньше, в городе, — ответил Окделл, — во время беспорядков, когда толпа разоряла лавки ювелиров. Я зашел в дом мастера, которому ранее заказал украшения, но его убили, и камень, который я ему оставил, пропал. Девочка уже была там. Я подумал, что она его дочь. Она вела себя странно… мне показалось даже… нет, это глупость.

— Нет уж, продолжайте, — возразил Леонард. — После дуэли мы какое-то время не сможем общаться, а я хотел бы иметь представление о том, что нам противостоит.

— Там была лошадь, — покраснел Окделл. — Говорю же, глупость. Она появилась на стене, а потом пропала. Я расспрашивал людей, мне сказали, что она иногда просто есть. Что-то вроде рисунка на стене, который потом исчезает. И еще, мне показалось, что я видел отпечаток подковы в доме эра Рокэ. Но я тогда был пьян, а потом подковы не стало, и надо мной только посмеялись. Вы мне тоже не верите?

— Я вам верю, — Леонард устало прикрыл глаза руками, невольно копируя жест Алвы. — Мало нам было взбесившейся ары и монахов-призраков, теперь еще выходцы и кладбищенская лошадь. Если Арамона навестит вас снова, обратите особое внимание: эта кобыла служит ему средством передвижения. Непонятно, за какие заслуги…

Окделл побледнел, совершенно не воодушевленный перспективой возвращения Арамоны, да еще в столь примечательной компании, а потом вдруг широко и совершенно по-мальчишески улыбнулся.

— Граф Манрик, насчет Дорака… Если вдруг спросят: а за что я вызвал вас на дуэль? Что именно должно ему не понравиться?

— Нужен глупый повод, иначе кардинала не проймешь, — решил Леонард. — Эреа. Скажем, Селина Арамона. Это позволит избежать нежелательного любопытства на тему того, что это за секреты у меня с ее матерью.

— Я не собираюсь драться на дуэли из-за дочери Арамоны! — тут же возразил Окделл, впрочем, сделав это скорее по привычке, нежели из искреннего негодования.

— Вам совершенно необязательно изображать из себя влюбленного кавалера, — заметил Леонард. — Всем известна ваша манера в самых простых фразах находить повод для войны, сделаете вид, что истолковали одно из моих высказываний в адрес девицы, как оскорбление, моей репутации ваши обвинения даже не повредят. А после дуэли, Окделл, вы закончите свою мистерию, прекратите мучить герцогиню Окделл и покинете город.

— Я не оставлю Айрис с этими людьми! — сердито заявил Окделл. — И Ка… Ее Величество тоже! Монсеньор сам позволил мне! Даже вы понимаете, что здесь всюду заговоры, и Дорак только ждет подходящего случая! А Фердинанд — ничтожество, он ничего не сможет сделать для того, чтобы защитить Катари, теперь, когда эра Рокэ нет рядом! Если бы он только согласился заявить о своих правах на трон!..

С Окделлом, определенно, следовало беседовать чаще: за недели их взаимного игнорирования безумные идеи в голове у мальчишки множились, как грибы после дождя. Право, он был безопаснее, когда всей душой ненавидел Алву.

— Вы, должно быть, лишились разума, говоря о таком с капитаном королевской охраны, — холодно ответил Леонард. — Только из измышлений, высказанных вами за последнюю минуту, можно состряпать дело о заговоре против правящей династии. Еще раз повторяю, вы уедете. О вещах, которые мы с вами сегодня обсуждали, нельзя сообщать Рокэ в письмах. Я почти уверен, все, что отправится от любого из нас в Фельп, будет вскрыто и прочитано людьми Сильвестра — и хорошо, если только ими. На гоганов в этом деле полагаться нельзя — аптекарь кажется надежным, но неизвестно, не обзавелся ли он новым покровителем после смерти Фатихиоля.

— А если вам понадобится помощь? — удивил его Окделл. — Я всего лишь хочу быть полезным эру Рокэ! Вам этого не понять, в том кругу, где вы росли, все превозносили узурпатора, а вот мне с детства рассказывали о Талигойе, о том, что когда-нибудь и я смогу послужить королю Ракану, что с его воцарением наша семья займет полагающееся ей место! Если бы мой отец знал правду, все могло бы сложиться по-другому!

— Окделл, я настаиваю на вашем отъезде, только потому что о вас же и забочусь, — поспешил прервать его Леонард. — Не сомневаюсь в том, что Рокэ все предусмотрел, и за вами по-прежнему ходят отряды телохранителей, которых только вы умудряетесь не замечать, но у вас слишком много врагов в столице, одни Колиньяры чего стоят. Или вы думаете, что обер-прокурор простил вам смерть единственного наследника? Мстить Алве он не может, зато теперь ничто не мешает ему отыграться на вас. Поручиться в настоящий момент я могу лишь за отца и братьев, вот у них нет никаких резонов убивать вас. Да, и вот еще что, — с нехорошей улыбкой прибавил он. — Сейчас я, можно сказать, спасаю вашу жизнь, но если вы хоть раз позволите себе сказать Рокэ, что вы рядом с ним только из-за его происхождения и этих бредней о Великой Талигойе, я лично отыщу вас, чтобы пристрелить.

Сведения, что смогла предоставить Луиза Арамона, лишь подтвердили худшие опасения Леонарда. Капитан, еще при жизни доставивший своему семейству немало хлопот, помер прескверной смертью, в причинах и обстоятельствах которой никто ни кошки не понимал. Дом поразила с трудом выводимая плесень, слуги сошли с ума, возомнив себя крысами, кладбищенская кобыла оставила в деннике свою неповторимую подпись — а затем Арамона принялся терроризировать родных, а любимую дочку так вообще уволок с собой на тот свет, несомненно, считая, что действует ей во благо. Распространенная болезнь среди родителей, для исцеления Леопольда Манрика, к примеру, потребовалось лекарство исключительной силы и действенности. К счастью, Луиза с ходу понимала, что хорошо для ее детей, потому и согласилась поддержать их игру в дуэлянтов.

Леопольд был зол, как тысяча закатных кошек.

— Ты соображаешь, в каком свете выставил меня перед Сильвестром? — прошипел он, узнав истинную подоплеку “ссоры”. — Великий Кабиох, он решит, что мой сын — идиот! Дуэль из-за безродной девицы! При дворе начнут судачить, что Окделл задумал тебя убить, потому что мы претендуем на его наследство!

— Мой отец воззвал к Кабиоху, это нечто принципиально новое, — усмехнулся Леонард. — Тем лучше, значит, наша история вышла убедительной. Я получу свободу действий, Катарина на время успокоится, Окделл уберется из столицы, а мы сможем сосредоточиться на выходцах и аре.

— Выходцах? — Леопольд растерялся. — Сильвестр предложил тебе просить руки этой девчонки, а ты пытаешься задурить мне голову сказками?

— Вовсе нет, я поддерживаю разговор, — вежливо склонил голову Леонард. — Руку девушки обычно просят у отца, а он как раз таки выходец. Думаю, лучше не приглашать его на ужин в наш дворец. Пожары мы еще как-то пережили, а вот с мертвецами, пожалуй, выйдет накладка… Да и Мария с девочками могут не понять.

— Замолчи, умоляю тебя, — отец опустился в ближайшее кресло и приложил руку ко лбу. — Похоже, не только Окделла, но и тебя следует отправить куда подальше. Поедешь на первую же войну, я вот только добьюсь перевода Люра. В Кадане ему больше делать нечего.

Леонард подавил теплую улыбку: если он хоть сколько-нибудь разбирался в людях, отец искренне волновался, услышав новость, раз даже не разобравшись, пошел к кардиналу, забыв о своих к нему претензиях. Все знали, что Алва лично тренировал Окделла, так что слухи о его выдающихся способностях значительно опережали его реальные таланты.

— Сильвестр интересовался ходом расследования покушения на Алву, — добавил отец. — Отдельно называл имя Окделла. Если в ближайшее время он не уедет, мне придется снова рассмотреть его в качестве свидетеля и задать ему несколько вопросов. Если Жоан не подумает об этом раньше.

— Я это учту, — Леонард благодарно кивнул. — А как вообще?

— Наши опасения подтверждаются. Кстати, ты уже знаешь новость? Умер герцог Эпинэ.

Леонард насторожился. Все, что так или иначе касалось Эпинэ, автоматически затрагивало и Мэллит. Зачем только она согласилась бежать с этими проходимцами! Неужели бы о ней не позаботились в общине? Впрочем, он мог ее понять. Быть игрушкой в руках старейшин, оказаться на всю жизнь привязанной к человеку, которому нет до тебя никакого дела, — во всем этом мало радости.

— Сильвестр не планирует делать Маранов наследниками, — продолжил Леопольд. — Такое решение с одной стороны нам на руку, с другой же логично продолжает его прежнюю политику. Ему нужны наши ресурсы, но не нужно наше усиление. Кстати, кардинал остался доволен проделанной тобой работой. Я имею в виду кадровые перестановки в гвардии. Сильвестр рассматривает возможность отправить Лионеля Савиньяка на место Люра. Если бы не наш прошлый разговор, я был бы даже рад возможности от него избавиться.

— А теперь не рад? — Леонард изогнул бровь.

— Сначала Сильвестр удалил Первого маршала, теперь взялся за приближенных к нему людей. Все это напоминает мне подготовку к перевороту. Кардинал положительно сошел с ума. Я говорил с Фридрихом, — Леопольд сцепил руки в замок, отрешенно глядя перед собой. — Будем надеяться, что до этого дело не дойдет, но в случае необходимости мы должны быть готовы незамедлительно покинуть город. По возможности, не оставив тут ничего ценного, — он поднял серьезный взгляд на сына. — По возможности, в компании наследника престола.

— Карла? — нахмурился Леонард. — Ты сейчас говоришь серьезно?

— Как никогда, — кивнул отец. — Если Сильвестр и впрямь планирует избавиться от всех Олларов разом, к чему ему оставлять в живых принца? Если Карл все же сын Фердинанда, мы спасем законного короля и окажемся первыми подле его трона. Если же слухи правдивы, и он все-таки от Алвы… — он хмыкнул, — мы опять-таки спасем законного короля и окажемся первыми подле его трона.

Едва ли не в самый последний момент Леонард вспомнил, что, несмотря на постановочный характер дуэли, им с Окделлом не помешало бы позаботиться о подходящих секундантах. Отец предпочел бы, чтобы подробности произошедшего не выходили за пределы семьи, но увы, дуэльный кодекс не позволял пригласить на эту роль родного брата — хотя, сказать по правде, Леонард бы тысячу раз подумал, прежде чем положиться на Арнольда. Окделл, не задумываясь, выбрал кузена — благо, не самое близкое родство позволяло, а вот граф оказался в тупике. Только дефицит времени и отчаянное положение, в котором они очутились, заставило его обратиться за помощью к последнему человеку, которого он бы мог представить на своей стороне.

Лионель Савиньяк, даже когда молчал, умел весьма выразительно доносить до собеседника свое к него отношение: мимикой, взглядом, неуловимой ухмылкой. Если на то было его желание. В противном случае, он будто отгораживался от мира непроницаемой стеной, из-за которой с непоколебимым спокойствием наблюдал за развитием событий. Леонард не знал, с каким предисловием к Савиньяку прежде обратился Окделл, но всерьез опасался, что мальчишка умудрился выставить глупцами их обоих. Каково же было его удивление, когда Савиньяк без всяких дополнительных условий и издевок согласился.

— Согласны? — неверяще переспросил Леонард. — Вот так просто?

— Вас что-то не устраивает, генерал? — мерзавец слегка склонил голову набок, будто бы не понимая, о чем речь. — Мне казалось, ваша просьба не может трактована двояко.

— Не будет вопросов, поиска скрытых коварных намерений, угроз? — уточнил Леонард, припоминая отдельные эпизоды из их прошлого. — Не замечал за герцогом Окделлом особенного дара убеждения, но, похоже, я его недооценил.

— Ричард рассказал мне о некоторых… не вполне объяснимых с научной точки зрения явлениях, свидетелем которых вы стали, — признал Савиньяк. — Я пока еще не решил до конца, как следует к ним относиться, но повлияли на мое решение не они.

— Что же повлияло? — после недолгих колебаний спросил Леонард. Савиньяк пристально посмотрел на него, прежде чем ответить.

— Недавно я имел занимательный разговор с высокопоставленным духовным лицом, а в результате был вынужден задуматься над некоторыми принципиальными для меня вещами. Скоро я уеду. Не хотелось бы оставить за собой долги или незаконченные дела.

— Не слишком информативно, — рассмеялся Леонард. — Впрочем, достаточно для того, чтобы сделать выводы. Благодарю вас за предупреждение, граф.

— Не понимаю, о чем вы, граф, — глаза Лионеля непонятно сверкнули. — Мы лишь договорились об условиях поединка. К тому же, полагаю, и вам, и мне будет выгодно, если Ричард Окделл как можно скорее встретится с нашим общим другом. Полагаю, мой отъезд станет для Росио неприятным сюрпризом. Как и многое другое.

— В таком случае, до встречи завтра, — отозвался Леонард. — Надеюсь, мы освободимся пораньше. До завтрака я бы хотел успеть получить отпущение грехов и отставку.

Для события, подготовка к которому потребовала так много сил и изобретательности, дуэль оказалась на редкость скучной и предсказуемой. Противники нанесли друг другу положенное количество ударов, отделались легкими ранениями и благосклонно решили примириться в присутствии секундантов. Из всех собравшихся по-настоящему обеспокоен был, похоже, только толстый кузен Окделла — на Леонарда он смотрел, как на живое воплощение Леворукого.

— Герцог, как вы находите Ноху? — осведомился Леонард, прежде чем надолго распрощаться с Окделлом. — Вы ведь здесь не впервые, не так ли?

— Прошлая дуэль мне не слишком запомнилась, — помешкав, признался Ричард. — Эр Рокэ тогда появился так неожиданно, и все очень быстро закончилось… а до этого выжить я не особенно планировал. Я помню, с каким уровнем фехтования я вышел после Лаик… не уверен, что продержался бы долго даже против вашего племянника, не говоря уже об Эстебане.

— Ну, сейчас Константин вам не соперник, и с этим тоже надо что-то делать, — протянул Леонард и перевел взгляд на будто прислушивавшееся к их разговору аббатство. — Поразительно, как торквинианцы умеют возводить столь совершенные с точки зрения архитектуры здания и превращать их в безликие каменные склепы. Я всегда считал, что королю Франциску, коль скоро он взялся избавляться от эсператистского хлама, следовало довести дело до конца. Некоторые аббатства сравняли с землей, а Ноха стоит, и время над ней как будто не властно. Это производит… нехорошее впечатление.

— А вы можете вспомнить, где именно видели дочку Арамоны? — вдруг спросил Ричард. — Кто знает, когда в следующий раз мы окажемся в Нохе... У графа Манрика было видение насчет этой странной девочки, что бродила по улицам Олларии в Октавианскую ночь, я рассказывал о ней вам и эру Эмилю, — пояснил он насторожившемуся Савиньяку.

— Видения графа Манрика нельзя игнорировать, — обронил Савиньяк, и невозможно было сказать наверняка, издевается ли он или говорит серьезно. — Вы все хорошо запомнили?

— Процессия призраков пересекла внутренний двор и обошла главную церковь, — Леонард постарался воспроизвести в памяти подробности. — Миновав арочную галерею, они остановились в большом зале здания капитула. Среди них были не только монахи, но и военные, придворные… каждый нес по зажженной свече зеленого цвета.

— Зеленые свечи? — уточнил Савиньяк. — Почему именно зеленые?

— Я не удосужился поинтересоваться этим у призраков, — ядовито отозвался Леонард. — Меня больше занимала Люцилла Арамона. Она подошла к аббату, возглавлявшему процессию, и задула свечу, которую он нес в руках. После этого зал погрузился во мрак, и я услышал шум открывающейся двери.

Они быстро шли по пустынному комплексу, и Леонард с ужасом узнавал увиденные во сне места. Вспомнилось вдруг, что накануне дуэли с Ариго и его свитой Алве тоже вздумалось погулять по Нохе — тогда они с Валме сочли это естественным для Рокэ желанием покрасоваться, вместе с тем предельно четко обозначив всю степень своего презрения к Людям Чести, но что, если за его опозданием скрывалось что-то куда более значимое? Алва ведь тоже видел сны, и в отличие от Леонарда был крайне осторожен и избирателен в том, какую часть из них придавать огласке даже в кругу друзей.

— У него тогда шла кровь из запястья, — задумчиво протянул Леонард. — У Рокэ, во время дуэли. Мы об этом так нормально и не поговорили, не до того было.

— Как в Октавианскую ночь? — округлил глаза Окделл. — Я подумал, что он поранился в особняке Ариго… Это ведь не простая рана, так?

— Можно подумать, у Алвы хоть что-то бывает просто, — закатил глаза Савиньяк. — Итак, что вы скажете, граф? Большой зал капитула в вашем распоряжении. Значит, здесь магнус и его сподвижники собирались и вершили свои темные дела…

Окделл неодобрительно покосился на Савиньяка, но ничего не сказал. Похоже, в свете недавних открытий его религиозные убеждения подверглись серьезной ревизии, плоды которой им еще только предстоит пожинать.

— А кто сейчас у них магнус? — вдруг пискнул Ларак, о присутствии которого они успели позабыть. — Новый Эсперадор ведь не из этого ордена?

— Юний из Ордена Милосердия, — тут же ответил Савиньяк. — А у истинников… кажется, его имя Клемент. Если, конечно, за последние месяцы ничего не изменилось, судя по вашим рассказам, в Агарисе беспрецедентная смертность среди духовных особ.

— Клемент? — Окделл вдруг рассмеялся. — Как крыса Робера?

— Эпинэ? — Леонард, осматривающий зал, резко обернулся. — Откуда ты знаешь?

— Он сам рассказал, — пожал плечами Окделл. — В Варасте. А это что, важно?

— Может быть, — Леонарду вдруг стало не по себе, словно по аббатству пронесся порыв холодного, пронизывающего ветра. — Сейчас такое время, что любая глупость может оказаться важной. Клемент — не самое популярное имя среди крыс. Мы знаем, что Эпинэ вел дел с гоганами, но разве это мешало ему заручиться поддержкой и других, менее приятных союзников?

— Но ведь они простые монахи, — снова вмешался Ларак. — Какой от них может быть вред?

Леонард разозлился, уже готовый донести до бестолкового кузена отдельные факты из биографии якобы святого Торквиния и историю последующих взаимоотношений его последователей с агарисской гоганской общиной во всех ее кровавых подробностях, когда послышался голос Савиньяка.

— Граф Манрик, не желаете взглянуть на кое-что занимательное?

Граф стоял в восточной части зала, прислонившись к восьмигранной колонне, практически лишенной каких-либо украшений, как и все в аскетичной обители торквинианцев, и что-то внимательно рассматривал. Леонард подошел ближе.

— Недавно мне напомнили о том, что Савиньяки являются кровными вассалами Эпинэ, — произнес Лионель. — Забавно, что мы заговорили о нем именно сейчас. Сдается мне, Леонард, ваши видения следует изучать куда более глубоко, чем вы это делали до сих пор, иначе мы рискуем пропустить нечто важное.

Леонарду, впрочем, было не до советов Савиньяка. Прямо перед ним, подобно черному трону, на фоне рядов простых деревянных скамей и трех стрельчатых окон, возвышалось кресло аббата. Ручки и сидение его покрывал толстый слой пыли — в зале уже слишком давно никто не бывал, — зато на спинке был выжжен символ, выглядящий на редкость чужеродно для аббатства истинников, — черная, слегка размытая по краям молния.

На полу вокруг кресла застыли белоснежные капли свежего воска.

Существовала некая злая ирония в том, что Его Высокопреосвященство прямым указом или следствием своих решений и действий, намеренно или невольно, отослал из Олларии всех, кто мог так или иначе способствовать Леонарду в его борьбе с невидимым противником. А он успел было подумать, что даже с Лионелем Савиньяком можно найти общий язык — впрочем, благодарить за это следовало Алву, который по-прежнему не давал о себе знать и не отвечал на письма. В распоряжении Леонарда оставались лишь его братья, с которыми беседовать о сверхъестественных явлениях было не более эффективно, чем с их лошадьми. Окделл отправился в путь вечером после дуэли, взяв с Леонарда обещание позаботиться о его сестре, — Луиза Арамона с некоторых пор представлялась ему небезопасной компанией, — а вскоре после его отъезда сбылись самое сильное желание и одновременно самый большой страх Леопольда Манрика: ночью в своей резиденции от сердечного приступа скончался кардинал.

Леонард еще не успел открыть глаза, как почувствовал: что-то в мире, в целом, и в его жизни, в частности, необратимо изменилось. Ночью ему снились крысы — они кишели повсюду, серыми пушистыми потоками стекая по опустевшим улицам спящего города. Леонард уже давно знал о необъяснимом феномене исхода хвостатых тварей из Агариса, в чем многие разглядели дурное знамение, но улицы, что он видел во сне, были слишком узнаваемы, чтобы ошибиться: на сей раз грызуны покидали Олларию.

Слишком много разговоров о крысах в последнее время. Крыса герцога Эпинэ. Стилизованная мышь со свечой, олицетворяющая последователей святого Торквиния. Обезумевшие слуги Арамоны. Сколько еще подобных подробностей, которые он пропустил? Во всяком случае, теперь у него было достаточно времени для того, чтобы разложить все по полочкам. Отдельное удовольствие состояло в том, чтобы просыпаться в своем доме, а не в королевском дворце, на обитателей которого с трудом удавалось смотреть без скрежета зубов.

— Лео, ты спишь? — Лионелла забарабанила в дверь, окончательно развеивая ночные грезы. — Дедушка передал, чтобы ты немедленно собирался и ехал к нему.

— Куда к нему? — Леонард потянулся и закрыл лицо руками. С его семьей не было покоя ни днем, ни ночью.

— К нему во дворец, — Лионелла заглянула в комнату и затянула капризным тоном: — Лео, ты до сих пор в постели? Там что-то очень важное! Посыльный ничего не знает, но все выглядит так странно... Папа обещал приехать вчера вечером, но так и не появился.

Действительно, странно, Фридрих визитами домой никогда не пренебрегал, и уж точно не давал детям обещаний, которые заведомо не намеревался выполнить. Учитывая выводы, к которым они пришли в последнее время, Леонард был готов обнаружить во дворце все, что угодно, но только не отца в кресле Штанцлера.

— Второй указ, подписанный его Величеством после присвоения Его Высокопреосвященству Агнию сана кардинала, — с нескрываемой гордостью сообщил новоиспеченный кансилльер. — Угадай, что в третьем?

— Если очередная бесполезная придворная должность для меня, то я тотчас же еду в Ургот, — резко отозвался Леонард. — Одним из последних советов, данных королю Сильвестром, было избавить Ее Величество от необходимости терпеть мое присутствие, за что я ему желаю обрести вечное место в Рассветных Садах.

— И что бы ему стоило отправиться туда на месяц раньше? — покачал головой Леопольд. — Можешь не беспокоиться, королевой займутся люди Колиньяра. Тебя ждет большое будущее, Леонард, ни к чему впутываться в грязную историю с Катариной. Но если ты решишь последовать за Алвой в Ургот, прибудешь туда в совершенно ином статусе. Взгляни.

Подпись Фердинанда, размашистая и неразборчивая, подтверждала произведение Леонарда Манрика, генерала от инфантерии, в маршалы Талига, и это, как ни крути, было одновременно лестно, незаслуженно и совершенно невозможно при жизни кардинала, одни только рекомендации Алвы чего бы стоили.

— И что мне теперь с этим делать? — изогнул бровь Леонард. — Действительно поехать на войну? Твои грандиозные планы касательно принца Карла претерпели изменения, и мы все же остаемся в Олларии?

— Дальше поглядим, — уклончиво ответил отец. — Для этой страны беглый кансилльер — не новость, но пока что попробуем выжить с тем, что имеется. Война никуда не денется, для начала ты займешься Лаик, а затем и другими бывшими аббатствами. Возьмешь с собой брата.

— Зачем? — Леонард едва ли не воздел руки к небу. — От Ларака, кузена Окделла, было бы больше пользы! К тому же, он бы все равно ничего не понял и не изводил бы меня вопросами, в отличие от Арнольда.

— Затем, что и моему младшему сыну пора начать приносить хоть какую-то пользу, — хмуро пояснил отец. — Я бы не отправил вас в Лаик из-за одних только фантазий Окделла, но восставший из мертвых Арамона — это уже не шутки. Утром я разговаривал с его вдовой. Хотя теперь даже язык не поворачивается ее так называть.

— И что нового поведала тебе эреа Луиза? — спросил Леонард. — Все, что она знала об исчезновении мужа, выложила мне еще при первой беседе.

— Вот только ты как следует подумать, как обычно, не удосужился, — возразил Леопольд. — Вообще-то я планировал поговорить с госпожой Арамона о королеве, коль скоро Фердинанд не стал возражать против более детального допроса. Но когда она описала мне, в каком состоянии обнаружила дом и денник… Ты не задумывался, зачем Арамоне идти на конюшню, если ни одна из его лошадей не пропала?

— Я же тебе объяснял, — закатил глаза Леонард. — Арамона путешествует на пегой кляче из детских страшилок. Если хочешь узнать о ней больше, надо бы расспросить крестьян в Манро, авось какая-нибудь столетняя старуха и разговорится…

— Лео, все выглядит так, будто это за Арамоной приходил выходец, — устало остановил его отец. — А после каким-то образом убил его, точнее, сделал себе подобным. Возможно, его появление повлияло и на состояние слуг. Мы ничего не знаем об этом виде магии, чтобы судить. Госпожа Арамона подробно рассказала, как защититься от напасти. Весьма оригинальный метод… Напоминает воззвание к силам, которым поклонялись еще до возникновения эсператизма, — он помолчал. — Сильвестра вчера навещала баронесса Сагерлей.

— И что? — пожал плечами Леонард. — Причем здесь она?

— Причем здесь она, вам и предстоит выяснить. Очевидно, кардинала взволновала эта встреча, он даже пишет о ней в последнем письме Алве, кстати, на это письмо я тоже попрошу тебя взглянуть. Все эти странности… появление призраков в Лаик, согласно свидетельству Окделла… начались в ночь, когда пропал Герман Супрэ. Который, между прочим, занимался там исследованиями по поручению Сильвестра.

— Ты продолжаешь считать, что Сильвестр приказал избавиться от Германа, после того, как тот раскопал что-то… о чем, как выражается Алва, лучше не вспоминать? — Леонарду совсем не нравилась такая постановка вопроса, но исключать нельзя было ни один вариант, даже самый абсурдный.

— Сильвестр или кто-то другой… — от радужного настроения Леопольда не осталось и следа. — Призраки не оставляют после себя следов, Лео, а вот заигравшиеся в повелителей Кэртианы глупцы так или иначе попадают в собственные ловушки. Слишком многие сегодня интересуются древностями, в частности, историей Раканов, и заканчивается это для них не так чтобы очень хорошо. Расскажи мне снова об этой девушке.

— О какой девушке? — вздрогнул Леонард. Интерес отца, определенно, был не к добру.

— Ну уж точно не о вульгарной особе при дворе, связь с которой ты даже не трудишься скрывать, — презрительно бросил Леопольд. — Мэллит. Что тебе удалось узнать о ней и ее семье?

— Только то, что показывают видения, — ответил Леонард. — Бабка Альдо Ракана ей покровительствует. Они живут в каком-то алатском замке, где бы тот ни находился. Вернее, я предполагаю, что это Алат, исходя из договоренностей между покойным Сильвестром и Эсперадором…

— Все это сейчас второстепенно, — махнул рукой отец. — Меня интересует другое. Отец этой Мэллит был избран хранителем ары, следовательно, ее семья очень богата и занимает высокое положение в иерархии гоганов. Их родственники, ассимилировавшиеся родственники, в свою очередь, могут процветать практически в любом из южных государств и провинций.

— И что с того? — пожал плечами Леонард. — Семьи Мэллит больше нет, равно как и ары.

— Я уже говорил тебе, Лео, шахматные партии, разыгранные влиятельными людьми, продолжаются много дольше их земной жизни, — странно взглянул на него Леопольд. — Новые времена требуют новых союзов, а эта девушка слишком необычна, чтобы упускать ее из вида.

— Позволь убедиться, что я понял тебя правильно, — глаза Леонарда сощурились, — после того, как со старым дворянством ничего не вышло, ты решил женить меня на гоганни?

— Тебя, пожалуй, женишь против твоей воли, — отчего-то довольно усмехнулся Леопольд. — Я пока ничего не решил, но предлагаю тебе хотя бы иногда задумываться о завтрашнем дне. Смерть Сильвестра стала для многих неожиданностью. Алва постоянно балансирует на лезвии ножа, и кто знает, каковы границы у его легендарного везения. Я, знаешь ли, тоже не вечен.

Как и следовало ожидать, Арнольда идея прогулки по Лаик чрезвычайно порадовала — вместо того, чтобы присутствовать на похоронах его Высокопреосвященства и изображать вселенскую скорбь, он мог самодовольно заявить, что выполняет особое, последнее поручение кардинала во благо Талига. Леонард порой задавался вопросом, как это младшего братца угораздило вырасти таким непохожим на обоих родителей. Если бы не цвет волос, он бы всерьез усомнился в том, что Арнольда им не подбросили астэры.

— Сюда бы сейчас Константина, — беспечно вещал брат и ударом ноги отправил в полет целый ворох желтых листьев, заботливо сметенных в сторону садовником. — Это ведь при нем тут случилась забавная история с неуловимым графом, почти полгода изводившим Арамону.

— Я был при дворе, когда Арамона явился на торжественную церемонию с шомполом вместо шпаги, — весело отозвался Леонард, вспоминая о позоре, пережитом незадачливым капитаном. — Алва, помнится, был в восторге. Мы тогда еще едва здоровались. А ведь не так много времени прошло…

— А потом у Арамоны украли панталоны и подвесили их к крюку в обеденном зале. Он скакал внизу, размахивал шпагой, бранился, — расхохотался Арнольд и тут же нахмурился: — Кстати, а почему до того, как Окделл проболтался тебе о призраках, никто не пытался разобраться, что тут к чему?

— Капитан Лаик негласно подчинялся Сильвестру, — пояснил Леонард. — Не думаю, что тот хотел придать делу такого характера огласку. Его бы первым записали в сумасшедшие.

— Но всем рты не заткнешь, — возразил Арнольд. — Лео, сам представь: полное поместье народа, больше двадцати унаров, слуги, это недоразумение в мундире капитана... Посреди ночи ни с того, ни с сего звонит колокол, наутро исчезают люди — неужели ни у кого не возникло вопросов? Константин об этом и не упоминал, а ведь они с Колиньяром не пропускали ни одной сплетни… Ладно, допустим, Окделлу раньше откровенничать было не с кем, а остальные?

Леонард и сам об этом задумывался, и выводы, увы, напрашивались неутешительные.

— Раньше Окделл откровенничал со Штанцлером, и тот в кои-то веки высказал здравую мысль, будто призраков пробудили намеренно, — начал перечислять он. — Братья Катершванцы сразу же уехали в Торку, а для фок Варзова живые дриксы куда актуальнее давно почивших монахов. Савиньяк знал, младший брат выложил им с Арлеттой все как на духу, но он поначалу не поверил. Салина, скорее всего, рассказал Алве, поэтому он почти не удивился, услышав признания Окделла. Если его что и заинтересовало, так это призрак Эгмонта.

— Если Штанцлер такой умный, может быть, он в курсе, как можно пробудить призраков? — предположил Арнольд. — Или даже научиться ими управлять?

— Если нам кто и поможет, так это не Штанцлер, а те, кто недавно славно повеселился в Нохе, — фыркнул Леонард. — Не знаю, зачем им понадобилось портить старинную мебель, нанося на нее еще более старинную символику, но я почти уверен, что монахов привлекли именно молнии.

Арнольд разворошил еще одну груду сухих листьев. С неба накрапывало, но отчего-то Леонард не спешил укрыться от дождя за стенами аббатства, словно их разговор не был предназначен для слуха древних, давно погрузившихся в зачарованный сон камней.

— Итак, что мы имеем, — небрежно повторил брат. — Некий истинник, или даже компания истинников или других городских сумасшедших явилась в Ноху, чтобы поколдовать. Колдовство это, как и все, что исходит от церковников, оказалось делом настолько пакостным, что их покойные собратья восстали из мертвых и явились освятить аббатство свечами. Все верно?

— Пока да, — кивнул Леонард, все еще не понимая, к чему клонит Арнольд. Тот же лишь довольно оскалился.

— Не соображаешь? Если призраков в Ноху привлек ритуал, то же самое могло произойти и в Лаик. Да и в любом другом старом аббатстве из списка, что дал тебе отец. Никто ведь не проверяет, что творится на развалинах. Дору вон вообще перестроили так, что не узнать.

— Если и в Лаик кто-то колдовал, магия могла оставить свои следы, — медленно произнес Леонард. — Придется проверить здесь каждый угол. Начнем с галереи, в которой ночевали унары, а оттуда пройдем к храму и капитулу. Но сначала нам предстоит знакомство с новым комендантом Лаик.

Клод Дезарриж, ставленник фок Варзова, одобренный Алвой, оказался полной противоположностью своего предшественника: худощавый смуглый солдат, достаточно умный для того, чтобы понимать, когда следует настаивать на своем присутствии, а когда отступить, если и был несколько обескуражен странной просьбой неожиданных визитеров, подкрепленной приказами кансилльера и нового кардинала, то ни единым жестом не выдал своего замешательства.

— Здание много раз перестраивалось, — заметил он, стоило Леонарду поделиться планами. — В нем мало что уцелело от прежних времен. Я вряд ли смогу выступить в роли достойного проводника, но если обратиться к кому-то из менторов…

— Мы будем благодарны, если нам покажут Лаик, — заверил его Леонард, опередив уже готового возразить брата. Арнольд, разумеется, загорелся желанием возместить все, что он не успел сделать в прошлом, и облазить бывшее аббатство вдоль и поперек, а Леонарду совершенно не улыбалось вылавливать его с чердаков и из подземелий.

— В таком случае, мэтр Жерар Шабли, магистр описательных наук, будет рад оказать вам услугу, — пообещал Дезарриж. — Я немедленно пошлю за ним. Думаю, унары, у которых сегодня урок, будут вам крайне признательны.

Похоже, не только унары, но и сам их наставник был крайне рад разнообразить свои будни визитом гостей, притом крайне любопытных. Лично у Леонарда Лаик теплых чувств не вызывал — убогие кельи загона безнадежно проигрывали в сравнении с привычными комнатами отцовских поместий, еда не вызывала ничего, кроме отвращения, равно как и компания, что до знаний, то куда больше он почерпнул из домашней библиотеки, где никто не отвлекал его дурацкими расспросами и не требовал отчета, — зато Арнольд явно не знал таких проблем и с удовольствием глазел по сторонам, донимая мэтра Шабли ехидными замечаниями.

Трапезная казалась еще более холодной и зловещей, чем в детстве: Леонарду вновь вспомнилась глупая история Константина о панталонах коменданта, и он поднял голову, оценивая расстояние до пресловутого крюка. Один унар бы здесь не справился — вряд ли ему удалось бы незамеченным протащить с собой лестницу или раздобыть ключи, чтобы приблизиться к механизмам, управляющим крюком.

— А что еще есть на том чердаке? — словно подслушав его мысли, спросил Арнольд. Шабли нахмурился, будто никогда прежде об этом не задумывался:

— Это обычное служебное помещение. Сказать по правде, там копится разный старый хлам. К тому же, неизвестный шутник залил замочную скважину смолой, очевидно, чтобы максимально усложнить жизнь бывшему капитану. Досталось не только чердаку, но и подвалам с конюшнями. Некоторые из них так и стоят запечатанными, у нынешнего коменданта все руки не доходят с ними разобраться. Скажем, в помещения под фехтовальным залом или старым флигелем никто не заходил с того самого злополучного дня…

— Под фехтовальным залом? — Леонард оживился. — Эти подвалы очень древние. По моим прикидкам, они могли иметь отношение к одному из храмов старого аббатства. Мы бы хотели их осмотреть, если у капитана Дезаррижа не будет возражений.

Возражений у капитана не было, более того, он сам пожелал взглянуть на то, что, если верить рукописям, являлось легендарной усыпальницей настоятелей танкредианской обители, и охотно позволил взломать замок. Граф Медуза — мэтр Шабли любезно подсказал псевдоним возмутителя спокойствия, — подошел к делу основательно: ключ бы оказался бесполезен, пусть даже старые подвалы до визита Манриков никого не интересовали.

Леонард рассчитывал, что им придется долгие часы провести, блуждая по подземельям, но злоумышленники, по следу которых они шли, словно две гончие, будто и не слишком старались, заметая следы своих магических экспериментов. Граф практически сразу обнаружил уже знакомый почерк на черном обсидиановом столе с семью углами, складывающийся в новый узор.

— Что это за народная роспись? — пренебрежительно фыркнул Арнольд, глядя на изогнутые линии, напоминавшие двух ползущих змей. — В Нохе ты такие же видел?

— Не совсем, — ответил Леонард. — В Нохе проступили молнии. Это же — знак волн. Я начинаю сомневаться, что за всем этим стоят эсператисты. Слишком много в этом деле гальтарской символики.

Капитан Дезарриж смотрел на проблему куда прагматичнее:

— В запечатанную усыпальницу не могла проникнуть ни одна живая душа, — сурово провозгласил он. — Но повреждения на столе относительно свежие. Это значит, кто-то был здесь до проделки графа Медузы, и мне это совершенно не нравится.

— Кто-то был здесь в тот самый день, — прошептал Арнольд на ухо Леонарду. — Он провел ритуал, а ночью пришли монахи.

— Капитан, усыпальницу необходимо обыскать, — громко заявил Леонард. — Все, что угодно, любые следы могут оказаться важной уликой. У меня есть основания подозревать, что они могут вывести нас на след капитана Арамоны.

Не то что бы Леонард искренне желал такого результата: о коменданте-выходце он предпочел бы знать исключительно со слов Окделла, но интуиция буквально вопила о том, что в случае необходимости надлежит перевернуть здесь все буквально по камушку.

Пока Арнольд в компании коменданта и ментора исследовал западную часть храма, Леонард прошел вглубь усыпальницы, рассеянно читая имена похороненных здесь монахов. Могли ли они быть теми самыми беспокойными призраками, или в Нохе имеются свои подземные склепы, замурованные от посторонних глаз? Внимание графа привлекли две обособленные могилы: что-то в приведенных датах упорно не сходилось с его представлениями об истории и политике короля Франциска в отношении древних аббатств. Он задержал долгий взгляд на датах жизни последнего танкредианца, удостоившегося погребения в подземельях Лаик. Брат Диамнид… Леонард несколько раз повторил про себя это имя, отчего-то ясно видя перед глазами замыкающего шествие одинокого монаха. Брат Диамнид. Отчего-то Франциск позволил ему остаться при аббатстве, пусть эсператизм с той поры и стал запрещенным религиозным культом. Кажется, на этот счет существовало некое правило, припомнить которое Леонард сейчас не мог. Сюда бы отца: Леопольд пренебрегал традицией гоганов, но законы любого срока давности готов был цитировать наизусть.

От размышлений о таинственном брате Диамниде Леонарда отвлек сдавленный возглас мэтра Шабли: только что комендант обнаружил вещи, принадлежавшие Герману Супрэ и Паоло Куньо. Набор необходимых для дальнего путешествия принадлежностей был спрятан в одной из ниш и, похоже, владельцам так и не суждено было когда-либо ими воспользоваться.

— Нужно было распорядиться вернуть эти вещи их родственникам, — неуверенно предложил Арнольд на обратном пути. Леонард всегда подозревал, что брат относится к его историям о выходцах и магии с изрядной долей скепсиса и не рассчитывал обнаружить в аббатстве ничего серьезней свидетельств шалостей графа Медузы, а потому находки его обескуражили. Впрочем, то был не повод забывать об элементарной осторожности.

— Не будем торопиться, — ответил Леонард. — Мы еще не знаем, может ли собственность покойных как-то их притягивать. Не хватало еще, чтобы отец Герман заявился на похороны Сильвестра пугать собственную матушку.

— Погоди, — уставился на него Арнольд. — Тебе об отце Германе известно что-то, чего не знаю я?

— Пока это лишь предположения, — покачал головой Леонард, — но мне отчего-то думается, что в тот момент, когда Супре и Куньо навестили Окделла, оба уже были благополучно мертвы. Странно все это… забытые в запечатанном подвале вещи, зашедшие в тупик поиски, а уж Сильвестр умел добраться до тех, кто был ему зачем-то нужен... да еще и эта странная манера, в которой они общались с Окделлом. Герцог уже доказал, что может видеть выходцев, так с чего Арамоне быть единственным?

— Но если они уже тогда были выходцами, — округлил глаза Арнольд, — значит, убили их в Лаик… Причем практически сразу после встречи с призраками!

— А значит, это могли сделать либо сами призраки — и не спрашивай меня, каким образом, об этом я предпочитаю не задумываться, — заключил Леонард. — Либо тот, кто стал причиной их появления и оставил знак на столе в усыпальнице.

— Волны, — Арнольд пренебрежительно фыркнул. — Молнии и Волны. Как по мне, все приметы указывают на кого-то из Людей Чести. А что, им очень даже подходит. Кто еще сегодня верит в эту старую чепуху? Если эта информация попадет в руки Колиньяра, головы полетят только так. А если пустить такие слухи в народ, — он коварно ухмыльнулся, — полетят даже без нашего участия. Всегда найдутся желающие поохотиться на ведьм.

Леонард изобразил безучастную улыбку, думая в этот момент совершенно о другом. Что-то в словах Арнольда неприятно зацепило его — смутное воспоминание маячило где-то очень близко, вот только никак не удавалось ухватиться за ниточку и распутать образовавшийся клубок сомнений.

— Нужно проверить остальные аббатства, — произнес он. — И сделать это как можно скорее. Как знать, не могут ли эти символы исчезнуть так же необъяснимо, как появились… Даже если за их появлением стоят всего лишь люди… чести или какие-то другие… рано или поздно наш интерес заметят.

— Ты предлагаешь убивать время на все развалины Талига? — расследование Арнольда развлекало, но все же не до такой степени. — Да мы до Излома не управимся!

— Начнем с основных семи — по одному на каждый орден, — решил Леонард. — В двух из них призраки уже отметились, и я очень рассчитываю обнаружить, что на этом их силы не иссякли.

Подозрения Леонарда окупились с лихвой — злополучные символы обнаружились в каждом из осмотренных ими мест, появляясь со строгой очередностью: отточенные линии молний перетекали в плавные изгибы волн и снова разрезали камень и дерево с пронзительной четкостью. Чего он не ожидал, так это того, что в Дору, оставленную ими напоследок, отправится отец. Леопольд Манрик, вооруженный двумя пистолетами и для верности прихвативший с собой Книгу Ожидания, выглядел так, будто отправлялся в бой, намереваясь с честью там погибнуть, прихватив с собой как можно больше врагов — роль, в которой Леонард отца совершенно не представлял, отчего тот смотрелся особенно комично.

— Отец, Дора — самое мирное и безопасное место в Олларии, — искренне рассмеялся Арнольд. — Ты же едешь туда с таким видом, будто выходцы явятся среди бела дня, а земля разверзнется у нас под ногами.

— Прекрати болтать глупости, — даже тень улыбки не скользнула по строгому лицу кансилльера. — В непосредственной близости от столицы творится неподвластная нам магия, впору подозревать личное участие самого Леворукого, а ты находишь время на глупые шутки?

— А я бы не стал все списывать на магию, — обиделся Арнольд. — Все яснее ясного: молнии и волны. Наши преступники принадлежат к одному из этих домов, и кто-то из них убил отца Германа. Как видишь, Сильвестр оказался не при чем.

— Или же кто-то хочет, чтобы мы так подумали, — возразил Леонард. — Если я и мог заподозрить кого-то из домов Молний или Волн, почти всех их убил Рокэ на той дуэли… — он осекся, внезапно осознав то, что только что сказал. Отец бросил на него обеспокоенный взгляд.

— С тобой все хорошо? — он натянул поводья, вынуждая лошадь перейти на медленный шаг. — Кого ты подозреваешь?

— Молнии и Волны, — потрясенно протянул Леонард. — Так он нам с Валме и сказал в тот вечер… Четверых Один призвал… Двое из дома Молний и двое из дома Волн… Ариго, Килеан и Придд… он еще сожалел, что мог найти противника из этого семейства получше…

— Не уверен, что следую за твоей мыслью, — покосился на него Арнольд, — но звучит жутковато.

Леонард выругался сквозь зубы.

— Алва, Леворукий его побери, все прекрасно знал! Он знал о призраках, знал о том, что творится в Нохе, и будь я проклят, если он не намеренно выбрал именно таких противников! Похоже, Окделл со своим несостоявшимся предательством, сам того не ожидая, предоставил ему отличный повод для… для чего? — Леонард посмотрел на изумленного отца. — Зачем это Алве?

— Я, конечно, понимаю, что ты, как никто другой, знаешь толк в импровизированных дуэлях, — съязвил Арнольд. — Но я повторю твой вопрос, зачем это Алве? И если ты все же прав, почему противников четверо, а не семь, по числу оставленных меток? Мы, правда, обнаружили пока только шесть, но не думаю, что Дора станет счастливым исключением.

— Семеро было у Окделла, а Рокэ не повторяется, — огрызнулся Леонард. — А я-то еще воспринял, как шутку, его слова, что противников должно быть либо четверо, либо восемь.

— Почему? — голос Леопольда сел. — Почему восемь?

— Очевидно — потому что Рокэ верит в магию чисел, — странно посмотрел на него Леонард. — Или потому что на Доре все не закончится… Есть еще одно место — и полагаю, что оно находится где-то в Олларии.

— Еще одно аббатство? — почти что взвыл Арнольд. — Лео, это уже ни в какие ворота не лезет. В Рассветных Садах что-то определенно пошло не так, если все эти монахи являются оттуда, как ни в чем не бывало!

— Семь орденов и восемь знаков? — Леопольд что-то лихорадочно соображал. Они подъезжали к Доре, и несмотря на картину абсолютно мирной жизни, представшую их взгляду, Леонарду стало совершенно не по себе, будто затаившееся чудовище Нохи настигло их и здесь. — По одной жертве на каждые две обители… Мне это не нравится. Либо где-то кроется восьмой орден, о деятельности которого мы ничего не знаем, — либо нам предстоит обшарить каждую жалкую часовню в пределах Кольца Эрнани. Здесь нужен Алва.

— Алва ничего не скажет, — пожал плечами Леонард. — Если бы он хотел, сделал бы это еще до отъезда в Ургот. Или, в крайнем случае, вернулся бы в столицу сразу после победы в Фельпе.

— Алва и хотел вернуться, — заметил отец. — Вот только Сильвестр приложил все усилия к тому, чтобы этого не произошло. И возможно, очень скоро нам предстоит выбирать, что важнее: борьба с нашими врагами, которую лучше благополучно завершить в отсутствие Алвы, или борьба с призраками, где без него не обойтись.

— Самое главное — в процессе не обнаружить, что это взаимоисключающие параграфы одного и того дела, — вздохнул Леонард. — Не думаю, что Рокэ преисполнился восторга, застряв в Урготе по твоей милости.

— Когда ты присоединишься к Алве, приложишь все усилия к тому, чтобы его переубедить, — неожиданно объявил отец. — При дворе ходят слухи, будто после развода Олларов именно ты будешь претендовать на руку второй урготской наследницы. Твое желание взглянуть на невесту собственными глазами покажется вполне естественным, к тому же, у Его Величества в самое ближайшее время возникнет неотложное дело к герцогу Фоме.

— Но я не собираюсь жениться, — возмутился Леонард. — К тому же, разве не вы недавно прочили мне совсем другую невесту?

— И своего мнения я не изменил, — заявил Леопольд. — Вот только прежде чем радостно объявлять об этом всему свету, следует покончить с беспокоящим нас делом. Желательно, до того, как Олларии понадобятся твои услуги маршала.

Выбитый в камне символ дома Волн обнаружился прямо на старом фонтане. Арнольд рассеянно коснулся зеленоватой воды, вздрогнул и поспешно отошел. Всем троим хотелось как можно скорее покинуть это проклятое место.

Отсутствие Алвы и вправду сказывалось на городе не лучшим образом. Колиньяру удалось добиться не только ареста королевы, но и введения в Эпине военного положения и передачи особых полномочий его брату. Одному Кабиоху было известно, сколько неприятностей могла причинить бесхребетность Фердинанда. К тому же, Луизе Арамона, запертой в компании Ее Величества Катарины, снова явилась дочь.

Леонард достаточно хорошо помнил зловещую Люциллу, но в пересказе отца это маленькое чудовище внушало ему подлинное омерзение. Выставлять дополнительную стражу в темницах не имело никакого смысла — присутствие выходцев погружало всех непричастных лиц в глубокий сон. Отец каким-то образом раздобыл информацию о том, что выходец не может уклониться от ответа на прямо заданный вопрос того, по чью душу он явился, вот только витиеватости их формулировок могли позавидовать даже гоганские старейшины. Оставив Луизе ценные указания, Леопольд был весьма доволен и, похоже, даже ждал, когда Арамона решит вновь почтить супругу своим присутствием.

К слову о снах, поспешный отъезд Робера Эпинэ из Алата, наблюдать который Леонарду довелось в одном из видений о Мэллит, наводил на вполне определенные мысли о планах Колиньяров в отношении злосчастной провинции.

— Жоан всерьез вознамерился убрать Эпинэ? — Леонард подался вперед, нависая над письменным столом отца. — Или это всецело инициатива Фернана?

— О чем ты говоришь? — Леопольд поднял на него усталые глаза. Положение кансилльера обязывало: он все же не мог оставаться в стороне от расследования похождений Катарины и, похоже, был этим крайне недоволен, хотя перспектива избавления от королевы искупала многие неудобства, а продолжение политики, избранной еще Сильвестром, вряд ли могло навредить их репутации. Побеспокоиться, скорее, следовало Колиньяру — Леонард уже был наслышан о письмах Эстебана, предъявленных Катариной при обыске.

— Эпинэ получил некое письмо, — сообщил Леонард. — И хотя я не мог слышать их разговоров, знаю, что это письмо от матери. Эпинэ немедленно собрался и уехал. Одно из двух: или герцогиня внезапно пожелала его видеть, или, что более вероятно, сообщила о положении дел в провинции, и ее сын не смог остаться равнодушным.

— Если за дело взялся Фернан, живым Эпинэ оттуда не выбраться, — Леопольд обеспокоенно нахмурился. — Это скверно. Меня заинтересовала твоя теория о его крысе, я бы хотел избавиться от Эпинэ законным путем — и лишь после того, как задам ему несколько вопросов. Я тут навел некоторые справки об истинниках…

— И что? — Леонард заранее не ожидал услышать ничего хорошего. — Они уличены в колдовстве? Человеческих жертвоприношениях? Винопитии и разврате?

— Если только в отвратительной унылости, что способна свести с ума даже праведника, — махнул рукой отец. — Вот только не каждый день случается, что с ума сходят сразу пятеро во главе с самим магнусом. Я не зря плачу своим прознатчикам. Орден, конечно, попытался замести следы, безумцев уже давно нет в живых, с ними расправились еще до смерти Сильвестра. Но вот что интересно: все они внезапно возомнили себя крысами. Ничего не напоминает?

— Как слуги Арамоны? — ахнул Леонард. — Какая связь между Арамоной и этими проходимцами в рясах?

— Никакой, на первый взгляд, — рассудил отец. — Но если с прислугой эта неприятность случилась вследствие визита выходца, я готов допустить мысль о том, что такой же выходец, возможно даже, тот же самый, действовал и в Агарисе.

— Ты думаешь, это Супрэ? — мрачно бросил Леонард. — Но за что ему мстить истинникам? Магнус Клемент уж точно не мог лично его убить.

— Я могу думать все, что угодно, — вздохнул Леопольд. — И мы будем все сильнее отдаляться от фактов в сторону гипотез, сказок и непроверенных фантазий. Я кансилльер, а не астролог, и уж тем более ничего не смыслю в эсператистских орденах. До последнего времени я вообще считал себя верным олларианцем, по крайней мере, старался выглядеть таковым.

— Если ссылаться на положения несостоявшейся дискуссии Сильвестра с невинно убиенным Оноре — олларианство, по сути, не более чем еще один орден эсператизма, — усмехнулся Леонард. — Вряд ли тебе долго придется замаливать грехи, если, конечно, ты не решишь вернуться к корням и искать покровительства демонов.

— Восьмой орден, говоришь? — до сих пор отрешенно глядящий прямо перед собой отец встрепенулся. — А Кабиох, и в самом деле, не лишен весьма специфического чувства юмора. Вот мы и нашли наше недостающее аббатство.

— То есть? — не понял Леонард. — Что я такого сказал?

— Алва не случайно называл число восемь, хоть и не рассчитывал, что ты догадаешься, — кансилльер довольно ухмыльнулся. — Или наоборот, это была проверка. До сих пор мы искали эсператистскую церковь или монастырь и потеряли на этом немало времени, особенно бедняга Арнольд. Ответ же все это время был у нас под носом. Очевидно, для того, чтобы круг замкнулся, нужно олларианское аббатство.

— Тогда это совершенно невозможно, — рассмеялся Леонард. — Не было возможно при Сильвестре, который, надо отдать ему должное, искоренил саму возможность неповиновения ему среди братьев по вере, и невозможно сейчас, когда олларианские учреждения, будь то аббатство, церковь или самая крошечная и незначительная молельня охраняются лучше, чем королевский дворец. После того, что Жоан раскопал о тайных свиданиях королевы в аббатстве святой Октавии, там будут бояться даже помолиться без разрешения.

— Это верно, — Леопольд медленно кивнул. — А теперь и у нас появилась веская причина присматривать за святыми местами — и за Его Величеством. Пока в Олларии крепка законная власть, призраки не должны причинять нам беспокойства.

— Тогда мы можем не волноваться, — без тени сомнения произнес Леонард. — Что бы ни делал Колиньяр, не в его интересах свергать Фердинанда. Даже чтобы заменить его на Алву. Особенно чтобы заменить его на Алву.

Впрочем, очень скоро Леонарду стало не до олларианских аббатств и тайных ритуалов — пришли первые и такие предсказуемые новости о бунте в Эпинэ.

Леонард еще в раннем детстве усвоил, что за любые подарки судьбы надлежит платить определенную цену, и судьба, выступающая в роли кредитора, не имеет обыкновения торговаться, даже если ей приходится иметь дело с подлинными финансовыми гениями наподобие его отца. Леопольду Манрику удалось подняться на высоты, даже для их семейства ранее неслыханные, однако ответный счет мироздания включал в себя совершенно невыносимых союзников, и окончательно осознать это довелось, когда Ивонн Маран предстала перед Их Величествами, дабы поведать свою трагическую историю.

— Не понимаю, на что они рассчитывали, — эреа Мария слушала рассказ мужа с трудом скрываемым отвращением. — Урсула столько лет находится рядом с королевой и до сих пор не понимает, что подобные уловки на нее не действуют?

— И тем не менее, Катарина в Багерлее, — мрачно отозвался Фридрих. На столе перед ним выросла целая гора очищенных орехов, к которым он, тем не менее, не притрагивался, с ожесточением кроша скорлупу железными щипцами. — А вместе с ней и госпожа Арамона вместе с протеже Алвы. В охране есть наши люди, это все, что я мог сделать для них.

— Даже если ты выставишь возле их камеры целый полк, это не спасет от выходцев, — заметил Леонард. — А Луиза убеждена, что ее супруг еще явится и не раз. Право, лучше бы он продолжил преследовать Окделла, возможно, Рокэ удалось бы найти какой-то выход.

— Зато мы будем в курсе замыслов Жоана, — недовольно бросил Фридрих. — Если бы я заранее знал, что он собирается привести Ивонн, я бы не позволил подобному произойти. Или хотя бы убедился, что девица понимает, что собирается делать и говорить.

— Ты генерал-церемониймейстер, — сварливо напомнил ему отец. — Несколько поздно начинать учить тебя делать твою работу. Такие вещи не должны происходить сами собой и без твоего ведома, неужели я должен пояснять очевидное?

— Ты недооцениваешь хитрость Колиньяра, — покачал головой брат. — Если бы некоторые, — он сердито покосился на Леонарда, — вместо того, чтобы сводить счеты с кардиналом и сговариваться с Алвой, оставались на своем месте, мне бы не пришлось переживать это унижение.

— Все, что делает Леонард, он делает с моего ведома и одобрения, — резко возразил отец, лишая Леонарда возможности вступить в спор. — Ты мой наследник и не нуждаешься в помощнике или няньке. Леонард отправится в Эпинэ, в конце концов, звание маршала — это не только красивые слова и перевязь.

— Я отправлюсь в Эпинэ? — возмущенно переспросил Леонард, моментально сбрасывая сонное оцепенение. — И узнаю об этом вот так, между прочим? И когда ты собирался сообщить мне об этом?

— Король отдаст приказ завтра, — Леопольд устало посмотрел на сына. — И избавь меня от своего праведного гнева. Возможно, ты предпочитаешь быть тюремщиком Катарины? Участие в подавлении бунта — единственная возможность для нас сохранить лицо.

— Отстаивая интересы Фернана Сабвэ? — Арнольд скривился. — Сомневаюсь. Я бы не поехал.

— Тебя никто и не приглашает, — отец гневно сверкнул глазами. — Для тебя найдется поручение в Олларии, а вот от Лео я ожидаю вполне определенных результатов. Ты доставишь мне Штанцлера.

— Штанцлера? — Леонард недоверчиво изогнул бровь. — Откуда ты знаешь, что его нужно искать именно в Эпинэ? Старик искусно заметает следы, его можно искать, где угодно.

— Я охотился за Штанцлером не один год, — усмехнулся отец. — Поверь мне, я всегда узнаю его почерк. Бунт — его рук дело, хотя, разумеется, если бы не некомпетентность Фернана, ему никогда не преуспеть.

— Равно как и склонность Алвы пускать дела на самотек, — заметил Фридрих. — Пристрели он Эр-При еще в Варасте, избавься от Штанцлера сразу после той дуэли, и сегодня нам не пришлось бы пожинать плоды его промахов.

— Советую тебе поделиться этими замечательными наблюдениями с Рокэ при личной встрече, — елейным голосом посоветовал Леонард. — Как знать, вдруг он решит немедленно прислушаться к совету и начнет прямо с тебя?

— Мы собрались здесь не ради ваших детских споров, уймитесь, — Леопольд решительно пресек намечающуюся ссору. — Леонард, завтра тебя ждет аудиенция у Его Величества. Я надеюсь, ты проявишь себя с лучшей стороны, как и десятки раз до этого.

Леонард размеренно кивнул и потянулся за бокалом вина. Привычка Алвы приправлять “кровью” неприятные разговоры себя определенно оправдывала. Он еще не мог знать, в каком направлении пойдет беседа с Фердинандом, но заранее не ждал от нее ничего хорошего — король в настоящий момент едва ли чем-то отличался от девицы Маран, точно так же бездумно повторяя продиктованные ему слова и не удосуживаясь даже задуматься об их возможных последствиях.

Одного взгляда на Его Величество оказалось достаточно, чтобы худшие догадки Леонарда подтвердились. Король был бледен, взволнован и лихорадочно хватался за любые решения, что ему только предлагали. Впрочем, принимая во внимание тот факт, что все лучшие полководцы Талига в настоящий момент находились довольно далеко и от столицы, и от взбунтовавшейся Старой Эпинэ, можно было найти некий смысл и во внезапном возвышении Леонарда. Как бы смешно это ни звучало, ничего лучшего Фердинанду найти попросту не удалось.

— Вы ведь встречались с Робером Эпинэ во время варастийской кампании, — король смотрел сквозь него, внимательно и абсолютно бессмысленно. — Что вы можете сказать об этом человеке?

Что Леонард мог сказать о незадачливом Повелителе Молний, охотно согласившемся на сделку с гоганами и, возможно, самым зловещим и опасным из всех эсператистских орденов, ради интересов лже-Ракана? Под прицелом пистолета Алвы Эпинэ не производил впечатления коварного и жестокого злоумышленника, скорее, человека, привыкшего плыть по течению. Чем же, в таком случае, он отличался от Леонарда, в очередной раз уступившего давлению отца и принявшего не полагающиеся ему почести?

— Непохоже, чтобы герцог Эпинэ задумывался об истинных интересах вверенной ему провинции, — уклончиво отозвался он. — Политика занимает его больше насущных проблем ваших подданных. Полагаю, восстание — лишь жест отчаяния доведенных до крайности людей...

— Граф Манрик, мы давно наблюдаем за вами, — не дослушав, вдруг заговорил Фердинанд. — Его Высокопреосвященство… я имею в виду покойного кардинала… вас высоко ценил. Равно как и Рокэ. Герцог Алва говорил, что в случае необходимости мы можем всецело полагаться на вас.

— Любое пожелание Вашего Величества для меня закон, — поспешил заверить его Леонард, попутно удивляясь, с чего бы вечно иронизирующему Алве вдруг бросаться подобными заявлениями. — Я не обладаю военным гением Рокэ Алвы, но сделаю все, что в моих силах, для восстановления порядка в Эпинэ.

— Мы говорим не только о подавлении бунта, ибо это лишь первый шаг к миру, — покачал головой Фердинанд. — И не склонны переоценивать маркиза Сабвэ, что бы ни говорил о его способностях герцог Колиньяр. Плоды его трудов мы имеем несчастье видеть своими глазами. Когда вы положите конец бесчинствам бунтовщиков и покараете виновных, мы бы хотели поручить вам управление провинцией, маршал.

— Ваше Величество? — Леонард широко раскрыл глаза — подобного хода не предвидел даже отец. — Вы хотите сказать…

— У вашего старшего брата есть наследник, даже два, — слабо улыбнулся король. — Вы не сможете возглавить род Манриков, однако титул герцога Эпинэ послужит достойной заменой. Мы уже подписали указ о присвоении вам титула маркиза Эр-При и надеемся на вашу верную службу.

Леонард с трудом удержался от того, чтобы утомленно застонать. Еще немного, и по количеству титулов он превзойдет Алву. Титул Повелителей Молний в руках у потомка багряноземельских гоганов — если Эммануил Манрик мог наблюдать за происходящим из Рассветных Садов или как бы там ни назывались небесные чертоги Кабиоха, увиденное должно было немало его развлечь.

Ночь накануне отъезда показалась Леонарду особенно беспокойной. Уже ставшая привычной нереальная зеленоватая дымка окутывала его, точно одеяло, и из нее, будто из расплавленного воска, выступали пейзажи и фигуры. Белый песок, напоминавший царственное одеяние кэналлийских пляжей, был усеян мелкими камешками, а из глубины, точно грибы после дождя, поднимались кремово-розовые клешни крабов. Леонард в замешательстве отшатнулся, изумленный удивительным видом побережья, а когда поднял глаза, поразился еще больше: прямо перед ним стояла не менее шокированная Мэллит.

Впервые после ритуала, проведенного у бакранского алтаря, они одновременно видели друг друга, застыв между сном и бодрствованием, и точно так же сопровождалась эта встреча завораживающей и угнетающей тишиной. Мэллит быстро и отчаянно заговорила, стараясь привлечь внимание Леонарда, но по движениям ее губ ничего невозможно было разобрать. Леонард виновато развел руками, и Мэллит осеклась, горестно вздохнув. Внезапно ее лицо озарила радость от внезапной догадки и, опустившись на колени, она начала писать что-то на песке.

Идея, и в самом деле, была великолепна, хотя Леонард отнесся к ней с некоторой опаской — берег, кишевший странными крабами, не способствовал укреплению чувства безопасности. Прищурившись, он попытался разобрать написанное Мэллит. Разумеется, и тут мироздание не пошло ему навстречу: девушка обращалась к нему на гоганском языке, не иначе как приняла за единоверца. Благо, Леонард был достаточно знаком с алфавитом.

— Ави… абириоль? — прочитал он по слогам и задумался. Имя казалось ему смутно знакомым — за прошедший год он слышал столько гоганских имен, что невольно начал в них путаться. Мэллит смотрела на него с непонятной надеждой, ожидая ответа, но он понятия не имел, что за смысл таился в ее послании.

— Что это значит? — начертил он на песке на талиг. Девушка подняла на него растерянный взгляд. Ничего удивительного, если гоганни и обучили говорить на общепринятом языке, едва ли кто-то из женщин в ее окружении владел грамотой. Он повторил свой вопрос на гоганском наречии, справедливо полагая, что наделал много нелепых ошибок. Почерк на песке казался совершенно нечитаемым.

Мэллит чему-то усмехнулась, а потом, одним жестом стерев написанное ранее, нарисовала странный символ. Поразмыслив, Леонард понял, что он напоминает ему старинный ключ.

Распахнув глаза, он долго рассматривал игру теней на потолке. Пора было вставать и готовиться к выступлению, вот только сон оставил массу вопросов, волновавших его куда больше судьбы герцогства Эпинэ. О чем хотела предупредить его Мэллит? Что она видела в своих снах? По всему выходило, что Робер Эпинэ оставался ее другом — что она скажет, узнав, что именно Леонарду предстоит, фигурально выражаясь, привезти королю его голову.

Дорога до Эпинэ запомнилась Леонарду, как нескончаемая полоса холодного дождя. Погода неумолимо портилась, будто сама Кэртиана противилась происходящим событиям. Леонард, как никто другой, знал, что титул Повелителя Молний, субстанция полностью магическая, не переходит по одной лишь воле государя, а значит, на стороне повстанцев может оказаться сила, не подвластная даже во много раз превосходящей их армии. В конце концов, Алва расправился и с казаронским ополчением, и с бордонским флотом будто играючи, хотя победить, по всем разумным прогнозам, было невозможно.

Леонард знал, что Эпинэ был передан прямой приказ Фердинанда сдаться и заранее представлял, с каким глумлением повстанцы отнеслись к его новообретенному титулу. Вот Люра, похоже, ничто не могло смутить: генерал был настроен оптимистически и видел во всем этом безумии лишь отличную возможность устроить собственное будущее. Леонард терпел его общество с трудом и все больше начинал понимать Алву, всегда столь критически выбиравшему свою свиту. Любопытно все-таки, как много известно Рокэ, и отчего он бездействует.

Настроение Люра заметно испортилось после непредвиденной эскапады Эпинэ, в результате которой они потеряли почти две сотни солдат. Леонард не мог удержаться от некоего злорадства, хотя дерзость повстанцев била, в первую очередь, по его личному престижу. Фердинанд посылал его за блистательной победой — и ему было с кем сравнивать своего нового маршала.

Леонард попытался представить себе, как поступил бы на его месте Рокэ. Еще накануне варастийской кампании Алва заявлял, что бессмысленно бороться с комарами, если проблему представляет собой болото, но для того, чтобы видеть картину целиком, нужно было родиться Алвой, а не Манриком. Отец предупреждал Леонарда о Штанцлере — но бывший кансилльер не был военным, а большая часть ополчения под знаменами Повелителя Молний никогда не воевала. Успех единичной неожиданной вылазки можно было списать на случайность — издавна утверждают, что новичкам везет, — но отчего же тогда все эти недобрые предчувствия? Не прибавляла энтузиазма и тупая ноющая боль в запястье, что преследовала Леонарда с самого утра, напоминая о привидевшемся ритуале.

В какой-то момент он все-таки задремал и впервые за эти месяцы увидел Рокэ. Первый маршал смеялся и пил вино, большую часть окружавших его людей Леонард никогда не видел, хотя узнал Валме. Окделла рядом с ними не было, но удивиться этому он не успел, когда его совершенно бесцеремонно растолкали. Леонард встряхнул головой, отгоняя усталость: перед глазами танцевали строчки незаконченного письма отцу.

— Достославный Леонард должен проснуться, — голос ночного гостя принадлежал мальчишке, совсем еще ребенку. Леонард недоуменно воззрился на маленького гогана, невесть как пробравшегося в их лагерь. Новые часовые заслуживают не менее сурового взыскания, чем их незадачливые предшественники, которых он расстрелял утром: такое впечатление, что сюда может свободно заявиться любой желающий.

— Ты кто такой? — он ухватил мальчишку за руку, окончательно убеждаясь, что тот ему не привиделся. Гоган держался дерзко, почти сердито, явно недовольный тем, что его не приняли всерьез.

— Достославный должен уходить, сейчас, — категорично заявил мальчишка. — Опасность. Достославного предадут его люди.

— Что за глупости ты говоришь? — Леонард с силой его встряхнул. — Кто тебя прислал? Как ты вообще здесь очутился?

— Достославный Леонард не должен гневаться на ничтожного, — мальчишка вывернулся из его хватки с ловкостью ящерицы. — Никто не может причинить вред посланцу Кабиохову, пока тот не исполнит свою миссию, и ничтожный Абириоль прошел сквозь дожди и туман, чтобы оказаться в нужный час в нужном месте.

— Что ты сказал? — Леонард широко раскрыл глаза. — Как твое имя?

— Мои родители назвали меня Абириолем, — повторил гоган. — И я должен был найти достославного Леонарда, чтобы передать ему послание моего деда.

— Твоего деда звали Фатихиоль, верно, — Леонард готов был рассмеяться от того, как скоро его сон получил самое простое и прямое истолкование. — Он мне так и сказал, что ты найдешь меня, где бы в Золотых землях я не находился.

— Только Кабиоху по силам находить потерянных, — важно возразил Абириоль. — А правнуки его бредут по тонкому мосту, протянутому над пропастью, и от падения их удерживает лишь Его десница.

— Воистину так, — искренне согласился с ним Леонард. — И что же это за послание?

Абириоль не успел ответить: возле палатки послышался шум, и Леонард ни минуты не колебался, указав гогану спрятаться под раскладушкой. Не хватало только кому-то вроде Люра узнать о его общих интересах с агарисской общиной. Генерал вообще обладал удивительной способностью появляться невовремя.

Люра требовал решительных действий, ту же самую песню продолжил и заявившийся следом за ним Фернан Сабвэ. Леонард наспех заканчивал письма в столицу, но мысли его находились далеко. Абириоль говорил о предательстве: пренебрегать подобными предупреждениями накануне решающей битвы стал бы только идиот. Избавиться от губернатора можно было, только покинув палатку, но именно этого Леонард делать ни в коем случае не хотел. Не так уж часто доводилось ему получать послания с того света — отец снова оказался прав, и партия, разыгранная достославным Фатихиолем, продолжалась и преподносила один непредсказуемый поворот за другим. Леонард вспомнил, как обращался к нему Абириоль, и усмехнулся — этот титул нравился ему гораздо больше навязанного “маркиза”. Сабвэ, очевидно, принял ухмылку на свой счет и принялся оскорбленно расписывать страдания, испытанные им по поводу смерти племянника.

“Вам не понять, что значит терять близких не на войне”. За одно подобное заявление захотелось вызвать мерзавца на дуэль прямо сейчас. Леонард еще помнил, каким был отец после смерти матери, а кошмарный сон о павшей под натиском неведомой темной силы аре преследовал его даже наяву. Нелепо предполагать подобное, но даже достославный Фатихиоль за один непродолжительный разговор стал ему ближе, чем многие столичные знакомые. В этот момент Леонард особенно остро осознал, как мало радости ему приносят и добытые отцом звания и должности, и жизнь в Олларии в целом. Даже в дождливой Эпинэ дышалось отчего-то гораздо легче.

Выпроводив крайне недовольного Сабвэ, Леонард, наконец, позвал единственного, с кем он в данный момент желал говорить. Мальчишка выбрался из-под раскладушку, отбрасывая с лица растрепавшиеся волосы. На вид ему было не больше десяти-одиннадцати лет.

— Неужели ты приехал из Агариса один? — спросил он. — Твои родственники, должно быть, разыскивают тебя.

— Абириоль приехал с достославным Варимиолем, братом его деда, и достославный Финахиоль предоставил нам приют под своей крышей, — гоган уже совершенно освоился и стащил яблоко из стоявшей на столе чаши. Чаша эта была здесь так же неуместна, как и сам Леонард, и все же он невольно взял второе яблоко, разделяя с мальчишкой трапезу.

— Для чего вы здесь? Фатихиоль приказал вам?

— Достославный Фатихиоль говорил с Абириолем, — совершенно серьезно отозвался гоган. — Он велел Абириолю взять вещь, которую оставил ему на хранение, и передать ее достославному Леонарду. Абириоль знал, что достославный Варимиоль собирается навстречу узурпатору, и упросил взять его с собой. Тогда Абириоль еще не знал, что достославный Леонард возглавляет армию, посланную против узурпатора. Он думал сбежать и самовольно добраться до Олларии, но Кабиох милостив и сократил путь Абириоля втрое.

— Узурпатор — слишком громкое определение для Робера Эпинэ, — рассмеялся Леонард. — И что же это за вещь?

— Она в шкатулке, Абириолю не дозволено к ней прикасаться, — возразил мальчишка. — Но названный Робером тут не причем. Достославный Варимиоль прибыл сюда, чтобы встретиться с названным Альдо из рода Раканов и потребовать от него исполнения клятвы. Сын моего отца знает, что это требование бессмысленно, и боится, что дело может кончиться бедой. Достославный Леонард должен принять на хранение реликвию моего деда и бежать.

Леонард едва слушал сбивчивые объяснения Абириоля. В шкатулке, что лежала перед ним, он увидел ключ старинной и довольно странной формы. Образы из его снов опять, подобно закатным тварям из древнего лабиринта, вырывались в реальность и грозили поглотить ее, не оставив даже обломков.

— Ты знаешь Мэллит? — спросил он. — Ты показывал этот ключ ей?

— Мэллит? — Абириоль растерянно нахмурился. — У нас много Мэллит. Кто из них интересует достославного Леонарда?

— Значит, не знаешь, — Леонард помрачнел. — Значит, у нее тоже бывают видения, и она пыталась меня предупредить… Постой, ты говоришь об Альдо Ракане? Этот негодяй тоже здесь? Что же, тем лучше. Отец рассчитывал заполучить Штанцлера, но если в наших руках окажется их мнимый принц, не потребуется никаких усилий для того, чтобы доказать заговор против династии…

— Достославный не понимает, — Абириоль раздосадованно махнул рукой. — Династия не важна. Названный Альдо не важен. Достославный окружен предателями, которые замышляют против него. Он должен спасать свою жизнь. Он должен спасти реликвию. Достославный Фатихиоль предупреждал, что Абириолю непросто будет убедить блистательного. Достославный Фатихиоль говорил, что если у Абириоля ничего не выйдет, он сам явится.

— О чем ты говоришь, — не понял Леонард. — Фатихиоль мертв, это я знаю наверняка. Я видел его смерть.

— Достославный Фатихиоль не мертв, — возмутился Абириоль. — Все, что произносится вслух, записывается в книгу судеб, достославный Леонард должен быть очень осторожен, дабы не призвать смерть! Достославный Фатихиоль удалился от общины, как поступали многие старейшины в поисках скрытого света, но он открылся Абириолю, потому что в Агарисе реликвия больше не в безопасности. Жизнь достославного Леонарда больше не принадлежит ему. Он должен защитить реликвию.

— Я должен командовать своей армией, — резко заявил Леонард. — Мы готовимся к важному сражению. Маршал не может бросить своих солдат и удрать, ссылаясь на сомнительные истории об оживших покойниках. Фатихиоль мертв уже несколько месяцев, и даже если к тебе приходил выходец… да хоть сам Кабиох, я не могу, не имею права последовать вашему совету. Но за предупреждение я тебя благодарю. А теперь уходи, военный лагерь — не место для маленького мальчика. Уходи к своей семье.

— Достославный Варимиоль вступает на темный путь, — покачал головой Абириоль. — Я не могу следовать за ним, нарушая волю Кабиоха. Достославный Варимиоль не желает замечать знаки, и это его погубит. Достославный Леонард повторяет ту же ошибку.

— Не знаю, чем руководствуется Варимиоль, но у меня нет другого выбора, — сверкнул глазами Леонард. — Сейчас я ухожу, а когда вернусь — надеюсь не застать тебя здесь. И вот еще что, — он протянул ему кошелек с оставшимися у него деньгами. — Не сомневаюсь, что твои родные — не бедные люди, но когда провинция охвачена восстанием, всякое может случиться. Береги себя.

Он спрятал ключ в футляр с отрывком из Кубьерты, который теперь носил на шее. Если им доведется снова встретиться с Алвой, разговор предстоит крайне занимательный. Вот только как ему командовать армией, в которой каждый может оказаться на стороне врага? Абириоль так и не смог внятно объяснить, кто именно является злоумышленником и каков его план — но если поблизости появились гоганы, это не так уж и плохо. Во всяком случае, они отвлекут внимание Альдо Ракана — а уж схватить его не составит труда.

Невесть откуда взявшийся теньент доложил о замеченном подозрительном отряде. Леонард злился. Стоит ли верить собственным солдатам — или видеть заговорщика в каждой тени? Неизвестный отряд мог оказаться приманкой, дабы завлечь королевскую гвардию в ловушку или отвлечь их внимание от более значительных сил противника. Леонард чувствовал себя загнанным в угол: дождь все усиливался, темно-сизые облака, тяжелые и удушливые, отливали изумрудной зеленью. Мысли в голове беспорядочно сменяли одна другую: чего хочет Варимиоль? Что известно Алве? Удалось ли Арнольду найти искомое в олларианских аббатствах? Дошли бы события до такой крайности, будь жив Сильвестр? Смог ли Абириоль добраться до своих или хотя бы укрыться в безопасном месте?

Леонард выругался сквозь зубы, не понимая, что делает Люра. Не о нем ли пытался предупредить его маленький гоган? Нет, это было бы совершенно бессмысленно: никто не приобретал так много от успешного подавления восстания, как генерал, пожалуй, он оставался одним из самых надежных во всей армии людей, пусть преданность эта и оплачивалась отцовским золотом. Развернув лошадь, Леонард поскакал на левый фланг разбираться с положением.

— Мой маршал, — Люра был бледен, — произошла какая-то ошибка. Мы готовились отразить атаку вражеской конницы, но она…

— Вы переусердствовали, — холодно остановил его Леонард, — но об этом после сражения. Разворачивайте людей, как положено. С вражеским отрядом управятся без вас.

— Вы уверены? — послышалась ли ему ирония в этом вопросе?

— Уверен. Их не более полутысячи, — Леонард развернулся, давая понять, что разговор окончен. Положительно, отец сделал глупость, возвысив это ничтожество. А еще больше глупостей сделал Сильвестр, лишив армию достойного руководства во имя одному ему понятных интриг, и это было самым жестоким предательством из всех возможных. Понимал это даже гоганский мальчишка, даже их безвольный король. Ему не стоило отправляться в Эпинэ. Нужно было найти Алву. Алва являлся ключевой фигурой в этой игре, и как бы он ни хотел уйти от ответственности, древняя магия вновь рассудила по-своему.

— Граф, сколько можно ждать? — раздраженно осведомился он у терпеливо ждущего чего-то Люра. Пока было поставить финальный аккорд в этой трагикомедии.

— Прошу прощения, замешкался, — красивое лицо генерала искривилось в нехорошей улыбке — а потом грудь вдруг обожгла вспышка острой боли, и мир опрокинулся навзничь, словно сверкающее в бликах молний хрустальное блюдо.

Соприкосновения с холодной мокрой землей Леонард практически не почувствовал.

На сей раз достославный Фатихиоль был не один — его сопровождал незнакомый Леонарду олларианский монах с доброжелательным и довольно таки хитрым лицом осведомленного лучше других интригана. Впрочем, вряд ли их обоих можно было теперь назвать людьми — равно как и самого Леонарда.

Быть убитым тех, кому ты сам помог возвыситься, вытащив из безвестности — что за злая ирония! Теперь Леонард мог представить себе, что чувствовал Алва, узнав о возможном предательстве собственного оруженосца. Нет, все-таки их встречу с Окделлом по дороге к дому Рокэ следует считать исключительным везением. Леонарду не слишком часто везло, чтобы он не запоминал подобные судьбоносные моменты.

Впрочем, Фатихиоль не был настроен позволить ему продолжить предаваться горьким размышлениям.

— Нареченный Леонардом сделал ровно то, против чего предостерегал его сын моего отца, — неодобрительно заметил гоганский старейшина. — И все же нам не следует недооценивать мудрость Кабиоха, что даже наши худшие ошибки обращает во благо.

Леонард огляделся по сторонам. Обычный лес, ничем не отличающийся от тех, что он повидал в Эпинэ. Что же, не худшее посмертие, пусть и на редкость странно подобранная компания.

— Вы не умерли, граф Манрик, — опроверг его предположения олларианец. — Создатель сохранил вашу жизнь в уплату долга.

— Какого долга? — Леонард поморщился от медленно возвращающейся боли. — И если я все еще жив, почему разговариваю тут с вами, а не истекаю кровью? И что произошло с Люра?

— Мой внук уже говорил блистательному, — отозвался Фатихиоль. — Посланцу Кабиохову не может причинить вред ни живое, ни мертвое. Названный Леонардом принял на себя обет, а позже взял ключ, он заглядывал в ару с другой стороны, и магия древних хранит его от стали, яда и проклятий.

— Граф, по своей воле или нет, но вы предотвратили ряд печальных событий, — туманно заметил олларианец. — А Создатель, как известно, вознаграждает тех, кто творит добро. Вы видели, как задули свечу, вы знаете о местах силы.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — Леонард устремил тяжелый взгляд на незнакомца. — Сначала назовите себя. Кто вы? Что вы такое?

— Ты не понимаешь, потому что еще не пришло время, — улыбнулся олларианец. — Так и должно быть.

— Блистательный Леонард должен исполнить обещание, — напомнил Фатихиоль. — Ведь именно для этого Кабиох послал его туда, где он находится, вознес на невиданные вершины чудесным образом, переплел его пути с теми, кого он и не чаял узнать.

— Вряд ли я смогу это сделать после того, как меня застрелили на глазах у всей армии, — ехидно подметил Леонард. — Подозреваю, худшего маршала Талиг не знал за всю его историю.

— Для Кабиоха не существует границ и не существует Талига, — Фатихиоль покачал головой. — Существуют только места силы, и блистательному о них известно.

— Граф знает о свечах, — подхватил олларианец. — Их должно быть восемь. Семь и одна. Одна горела отдельно, но теперь не горит.

— Вы говорите загадками, — Леонард нахмурился. — Свеча, которая не горит… Вы пытаетесь намекнуть на смерть кардинала? На то, что в олларианской церкви не нашлось для него преемника?

— Здесь нет кардинала, — терпеливо повторил олларианец. — Здесь никого нет. Есть свечи. Сначала была одна, затем стало девять. Одна погасла, и ее зажгли вновь, но с другого конца. Пламя восьмой видят лишь избранные… Я говорил, меня не слышали. Кэртиана смотрит в Закат и ждет, долго ждет. Спасение может родиться лишь из гибели, ведь проклятие родилось из спасения, и ничто не ушло до конца. Ты должен знать, что цена Зверя — жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена — смерть. Ты должен передать.

— Передать кому? — Леонард смотрел на собеседников во все глаза, стараясь запомнить их слова максимально точно. Фатихиоль нахмурился, будто поражаясь его непонятливости.

— Тому, кого блистательный обещал найти. Кубьерта говорит о четверых. Четверо пытались отыскать сокрытый свет, и один из них потерял рассудок, второй — жизнь, третий — веру, и лишь четвертый вошел в сады познания с миром и вышел с миром. Фатихиоль уже рассказывал названному Леонардом эту историю, но он не услышал и не запомнил. Никто из четверых не станет Одним, а Один может заменить любого. Блистательный вернется — и расскажет об этом. Главное — успеть и не расплескать колодцы.

— Какие еще колодцы? — Леонарду казалось, что он сходит с ума. — Послушайте, я не расположен разгадывать древние шарады. Если нам угрожает конкретная опасность, я хочу знать, в чем тут дело.

— У вас нет времени на праздные беседы с ушедшими, граф, — покачал головой олларианец. — Узы, связывающие вас с жизнью, крепнут, вы не можете долго находиться на здешних тропах. Вас призывают вернуться.

— Будь я проклят, если я хоть что-то понимаю, — вздохнул Леонард. — Все это похоже на бред, предсмертную горячку.

— Вы не прокляты, граф, — отвел глаза олларианец. — Точнее, прокляты не вы. Хотя от этого и не легче. А теперь идите. Вам нужно спешить.

Леонард чувствовал, что лежит на грубо выделанной шкуре. Каждый участок кожи, что соприкасался с грубым материалом, будто горел огнем. Грудь туго сдавили невидимые металлические обручи, и каждый вздох давался с величайшим трудом.

Он открыл глаза. Мир был нестерпимо ярким и обжигающе холодным, будто выточенным из цельного куска белоснежного мрамора. Постепенно эта белизна наливалась приглушенными цветами и наполнялась звуками. Он совершенно точно был жив, и это причиняло боль.

— Достославный Леонард очнулся, — голос маленького гогана звучал будто сквозь стекло. — Блистательный должен проснуться! Блистательный сам просил его разбудить!

Блистательный? Леонард прищурился, с трудом фокусируя взгляд на тех, кто о нем позаботился. Абриоль выглядел чрезвычайно довольным — впрочем, его, наверняка, интересовала только сохранность реликвии. А вот того, к кому он общался, и кто сейчас склонился над его постелью с видом озадаченным, сонным и, как обычно, каким-то растрепанным, он не ожидал увидеть еще очень долго.

— Леонард, вы пришли в себя! — радостно выпалил Ричард Окделл, забыв о субординации, которую прежде соблюдал столь тщательно. — Наконец-то! Я уже начал думать, что вы не выкарабкаетесь!

— Окделл, — от слабости и с непривычки голос казался каким-то каркающим. — Где Рокэ?

Окделл покраснел, но тут же дерзко вскинул голову.

— Лучше я расскажу вам обо всем сейчас, пока вы не можете на меня орать, а потом вы отлежитесь и все обдумаете, и тогда мы поговорим, правда?

Если бы состояние позволяло Леонарду, он бы прикрыл лицо рукой.

— Герцог, если вы хотите меня таким образом прикончить, вы на верном пути, — он тяжело вздохнул, длинная фраза забрала последние силы. — Еще раз, где Рокэ?

— Дело в том, что мы тогда так и не встретились, — виновато сообщил Окделл. — Я уже был на полпути в Ургот, когда снова встретил их. Выходцев.

Леонард вздрогнул. Собственное видение вспыхнуло в памяти со всей яркостью. Выходцы их буквально преследовали, но о чем они так жаждали предупредить? С каких вообще пор мертвые нарушили издавна сложившуюся традицию и принялись вмешиваться в дела живых?

— К счастью, это был не капитан Арамона, — продолжил Окделл. — Он только оскорбляет и не говорит ничего дельного. На этот раз ко мне приходили отец Герман и Паоло, как тогда, в Лаик. Только теперь я знал, что они мертвы, и помнил ваши рассказы. Из их слов я сообразил, что нужно найти ту девушку, о которой вы говорили, Мэллит. Она — ключ ко всему и она ни в коем случае не должна умереть! Я собирался искать ее в Алате, когда узнал о том, что творится в Эпинэ. Я испугался, что Альдо могут попытаться убить, и удар придется на Мэллит. А потом мне сказали, что вы тоже здесь, и я решил вернуться.

— Так вы перешли на сторону Альдо Ракана? — хрипло осведомился Леонард. — И он поверил?

— Поверил после истории с отравлением, — кивнул Ричард. — Эр Август тоже здесь, и он рассказал Роберу о том кольце. Леонард, мы вытащили вас каким-то чудом. Вы почти неделю провалялись без сознания. Если бы не Абириоль, — мальчик зарделся от похвалы, — вы бы уже были в Рассветных Садах! Альдо вот-вот намеревается выдвигаться на столицу, армия перешла на его сторону, в Олларии, судя по всему, тоже вспыхнули беспорядки, а короля заставили отречься от трона.

— Как? — сухими губами переспросил Леонард. — Что с моей семьей?

— Мне мало что известно, — оправдываясь, признался Ричард. — Никто не знает, что вы здесь. Я боялся, что мне придется уйти, бросив вас без объяснений на попечение Абириоля. Я должен быть в столице. Если эру Рокэ понадобится помощь…

— Вы возомнили себя великим игроком? — опасно прищурился Леонард. — Надеетесь, что долго сможете водить за нос Альдо Ракана и его людей? Что вас не заставят принести присягу?

— Я уже присягнул, — Окделл вдруг широко улыбнулся. — Вообще-то Альдо заставил нас сделать это еще перед боем.

— И вас, я вижу, это весьма радует?

— Разумеется, — пожал плечами Ричард. — Я поклялся во имя Ушедших и их именем, в том, что моя кровь и моя жизнь принадлежат Талигойе и Раканам.

Леонард рассмеялся бы, если бы не нестерпимая боль где-то за ребрами.

— Да будет так, — отозвался он. — А теперь найдите бумагу, перо и чернила и записывайте то, о чем я буду говорить. Слово в слово, не изменяя и не пропуская ничего.

— Что вы собираетесь говорить? — озадаченно нахмурился Окделл. — Только не завещание! Не вздумайте умирать, маршал, слышите! Вы нужны мне! И нужны эру Рокэ! И вы должны найти свою семью, им сейчас придется очень плохо!

— Моя семья везде выкрутится, — усмехнулся Леонард. — А вот за Кэртиану я так не уверен. Нет, герцог, это не завещание. Это пророчество.

Хотя Леонарду следовало благодарить судьбу за свое чудесное спасение, он не мог не злиться и не жаловаться. Обстоятельства работали против него: для восстановления сил, достаточных для долгого путешествия, требовалось время, Окделл отправился в Олларию следом за узурпатором, а гоганский мальчишка, не иначе как от своего безвременно почившего двоюродного деда выучившийся основам врачевания, был не самым простым и полезным собеседником. Леонард с должным сочувствием выслушал историю о том, как их новый без пяти минут анакс расправился с посланниками агарисской общины, явившимися требовать уплаты долга вопреки указаниям Енниоля, но ничего нового из этого рассказа об Альдо Ракане не почерпнул. Абириоля спасло чудо, точнее — вовремя проснувшаяся совесть господина Карваля, оставалось надеяться, что и отец воспользуется заранее подготовленным планом отступления и сможет вывезти из столицы семью и ценности. Оллария теперь представлялась не самым приятным местом для того, чтобы провести там зиму.

Впрочем, Леопольд Манрик не на пустом месте заработал свою репутацию и сумеет позаботиться о себе, чего не скажешь о его не самом удачливом сыне. Сильнее прочего Леонард ненавидел ощущать собственную беспомощность: боль отступала с приемом неведомого гоганского снадобья, Окделл заплатил хозяину домика, в котором они скрывались, за несколько недель вперед, разумнее всего было бы залечь на дно и при первой возможности воссоединиться с родными, если бы не ожидающий взгляд мальчишки и не ключ. Абириоль с таким разочарованием говорил о нарушившем клятву Альдо, что Леонарду вовсе не хотелось следующим оказаться под прицелом полных презрения золотистых глаз.

К тому же, ему продолжал сниться Алва, и хотя сны эти не несли практически никакого содержания, осадок от них оставался нехороший и даже зловещий. Рокэ писал письма, играл на гитаре, был окружен прекрасными дамами, словом, развлекался в привычной ему манере, однако Леонард, лишенный возможности слышать их разговоры, обращал внимание на ускользающие от других детали: выражение лица, жесты, незначительные минутные заминки, взгляды. Странно, что Валме, не оставлявший герцога ни на минуту, не испытывает, судя по всему, ни тени подозрения.

По истечении второй недели гнетущего молчания, он снова увидел во сне Мэллит. Они встретились на том же пустынном побережье, что и накануне ранения, и, предвосхищая вопросы девушки, Леонард продемонстрировал ей ключ Фатихиоля, который теперь всегда держал при себе. Пожалуй, стоило пережить леденящую душу встречу между мирами, чтобы теперь наблюдать эту нескрываемую радость в ее глазах.

Леонард попытался подойти ближе, но будто наткнулся на невидимую стену. Улыбка Мэллит чуть потускнела. Она попыталась оставить ему очередное послание на песке, и Леонард тут же пообещал себе вытрясти всю душу из Абириоля, но обучиться языку гоганов. Если уж он обречен вычеркнуть из жизни эти несколько недель, следовало провести их с максимальной пользой. Он беспомощно развел руками и написал жалкое подобие ответа. Он еще не успел закончить фразу, как осознал всю ее смехотворную неуклюжесть. Если даже он сам, маршал армии Талига, не знает, что делать дальше, как в этом сможет разобраться юная девушка, запертая в замке в тысяче миль отсюда?

Похоже, Мэллит это нисколько не смущало. Она попыталась нарисовать на песке какое-то животное: присмотревшись, Леонард узнал собственный гербовый символ. Стоящий на одной ноге фламинго казался несчастным и уязвимым, чем страшно напомнил ему самого себя. Мэллит несколько мгновений вглядывалась в его лицо, будто надеясь, что он разгадает ее шараду, а потом написала всего одно слово, которое Леонард даже при своих скудных познаниях сумел прочитать.

Хексберг.

Этим утром он впервые проснулся с ощущением четко определенной цели. Рокэ был прав, говоря, будто каждый должен заниматься своим делом. Маршала из Леонарда не получилось, другие справятся с этим делом куда лучше, а вот отследить происхождение загадочного ключа, понять, почему достославный Фатихиоль поручил реликвию именно ему, равно как и раскрыл содержание того странного пророчества, можно было, только возвратившись к истокам. Леонарду предстояло самостоятельно найти информацию, о которой умалчивал отец, и выяснить, в какую странную авантюру их втравил Эммануил Манрик и его предки. Как ни крути, это был единственный способ хоть чем-то помочь Алве.

Абириоль страшно противился желанию Леонарда как можно скорее встать на ноги и, похоже, намеренно скрывал от него новости из большого мира. Леонард понимал, что придется взять его с собой в Хексберг: потерявший родных мальчик в одиночку едва ли доберется до Агариса, к тому же, неизвестно, там ли все еще Енниоль. В последнее время старейшина все чаще заговаривал о том, что собирается в путешествие; если же Альдо доберется до столицы раньше Алвы, достославный из достославных наверняка последует за ним.

Так или иначе, подготовку к путешествию следовало начать прямо сейчас. Их путь пролегал на северо-запад, через Придду; Леонард изучал карту, обдумывая кратчайший и наиболее удобный маршрут, и сожалел, что не может свернуть в Кэналлоа, казавшуюся сейчас воспоминанием из прошлой жизни, или вовсе отправиться в противоположном направлении, в Ургот, избавив, тем самым, себя от необходимости решать что бы то ни было самому.

Разумеется, он не дождался полного выздоровления. Абириоль сетовал на нетерпеливость блистательного, но поглядывал на него с уважением. Оказаться в седле после длительного перерыва было странно; ребра все еще ныли, а свежий холодный воздух с непривычки обжигал легкие, но Леонард был уверен, что сможет без происшествий доскакать до следующего постоялого двора, не загоняя ни себя, ни лошадь.

Слухи о происходящем в Талиге ходили неутешительные. Леонард сумел выяснить, что на сторону Альдо и его приспешников перешло еще несколько гарнизонов, и численность его войска представлялась довольно внушительной. Впрочем, среди простых жителей его ярых сторонников не наблюдалось: создавалось впечатление, что люди еще не успели понять, что все-таки происходит. Еще один знак того, что действовать следует быстро и решительно: впрочем, зная Алву, он ни на что другое и не рассчитывал. Рокэ избавится от лжеРакана, а он, тем временем, попытается расшифровать пророчество.

Отец, как и предполагал Леонард, бежал, прихватив с собой наследника престола, казну и зачем-то кардинала Агния и Колиньяров. О нынешнем их местоположении он ничего не знал, да и не расспрашивал. Манриков предсказуемо не любили, привлечь к себе внимание родством было чревато всяческими опасностями. Вот когда компания Абириоля сослужила ему по-настоящему добрую службу: едва ли кто-то признал бы сына беглого кансилльера в облаченном в простую мещанскую одежду, скверно выбритом путнике, странствующем по стране с юным племянником. С его цветом волос и маскировки-то особенной не требовалось.

О том, что намерен предпринять король, слухи ходили противоречивые. Были те, кто предрекал бегство Фердинанда в Хексберг — Леонарду это решение представлялось самым разумным. Другие, напротив, считали, что государь и оставшиеся верными ему гарнизоны разобьют самозванца в пух и прах. Некоторые рассуждали о заговоре, большинство и вовсе ничего не знало и не слишком интересовалось происходящим. Чем дальше они удалялись от столицы, тем меньше их попутчики говорили об Альдо Ракане и тем больше — о судьбе, постигшей семью Приддов. Леонард, надо признать, недолюбливал супрема, но размах, с которым действовал Колиньяр, впечатлял. Стоило ли удивляться тому, что за компанию в произошедшем винили и его отца? Покойный Сильвестр, должно быть, покатывался со смеху, наблюдая за ними из обители Леворукого: так или иначе, его план все же удался.

Только об одном Леонард старался не задумываться, что, впрочем, удавалось ему без особого успеха: о том, что делать, если путешествие в Хексберг не оправдает возложенных на него надежд, и им ничего не удастся выяснить о сути пророчества.

— Достославный Леонард должен знать, что о таких вещах никому не известно, как они произойдут, пока они не произойдут, — важно изрек Абириоль, явно довольный тем, что с ним советуются, как со взрослым. — Кабиох сам решит, как передать мудрость своим правнукам, блистательному надлежит следовать знакам, и все получится.

Несмотря на то, что чудесное снадобье Абириоля обладало поистине чудодейственным эффектом, рана продолжала мучить Леонарда вплоть до прибытия в Хексберг. Тягостная, ноющая боль была столь назойлива, что даже выступившая из клубов густого тумана скала, знаменитая якобы обитающими там ведьмами, не произвела на маршала должного впечатления. Все, чего ему сейчас хотелось, это опустить голову на подушку и забыться сном хотя бы на несколько часов.

По правде говоря, и сам Хексберг, и его жители не понравились Леонарду с самой первой минуты. Непросто, должно быть, приходилось в этом мрачном краю Эммануилу Манрику, прибывшему из залитой светом и теплом пустыни. Возможно, мориски и относились к гоганам с покровительственной снисходительностью, но чего было не отнять у южан, так это гостеприимства и своеобразного кодекса чести. Воздух на набережной был буквально пропитан солью и озоном: погода в последние несколько дней все портилась, придавая городу вид зловещий и неприветливый, а изредка проглядывающее сквозь тяжелые облака солнце будто бы танцевало над горизонтом, готовое в любой момент обратить свой путь по небосклону в противоположную сторону. Хексберг готовился к нападению с моря, и в гавань стягивалось все больше кораблей, что, разумеется, не играло Леонарду на руку. Крайне сложно будет продолжать изображать из себя добропорядочного гогана, когда город окажется наводнен дриксами.

Воевать с дриксами Леонарду прежде приходилось очень условно — до рукопашной дело так и не дошло. Тем не менее, прирожденный пессимизм взял над ним верх, и вообразить себе победу талигойского флота он не мог даже в самых смелых мечтах. Пусть о Ротгере Вальдесе в народе ходили легенды, тот все же не владел магией, чтобы игнорировать столь значительное численное превосходство противника. И еще он не был Алвой. Вот кто мог позволить себе посмеяться над любыми логическими выкладками Леонарда и обратить самую безвыходную ситуацию себе на службу. Но Алва был далеко, а видения, прежде беспокоящие своей тоскливой неотвратимостью, внезапно утратили четкость, будто бы направляющая их неведомая сила вдруг заметила пристальное внимание Леонарда, и оно пришлось ей не по душе.

Абириоль предложил раньше времени никому не показывать ключ и начать поиски со знакомства с местными гоганами. Хотя Хексберг не мог похвастаться наличием организованной и процветающей общины, он все же был крупнейшим на побережье портовым городом, принимавшим суда со всего света, а значит, предприимчивые гоганы держали здесь как минимум одну таверну. Всего за день Абириолю удалось обнаружить четыре трактира, владельцы которых не скрывали своего происхождения, а также небольшую аптеку. Переступая ее порог, Леонард всерьез рассчитывал увидеть нечто вроде лавки волшебных зелий и амулетов, однако остался разочарован: вдоль серых безликих стен тянулись стеллажи с травами, порошками и микстурами, не навевающими мыслей ни о чем сверхъестественном.

Впрочем, разочарование его стало еще сильнее, когда он понял, что стоящая перед ними задача осуществима отнюдь не с той легкостью, как виделось ранее. Гоганы, будто сговорившись, понятливо кивали головами, если речь шла о бывшем кансилльере Манрике, но как будто бы знать не знали его прославленного предка. Леонарду не удалось обнаружить ни таверны, в которой основатель их рода служил поваром, ни семей, сохранивших воспоминания о нем. То, что служило предметом ехидных шуток в армии и при дворе, в Хексберге не имело ровным счетом никакого значения.

— Названный Леонардом уверен, что интересующий его правнук Кабиохов действительно жил в Хексберге? — ехидно поинтересовался седовласый аптекарь, которого Леонард еще несколькими месяцами ранее с легкостью принял бы за обычного талигойца. — Со времен короля Франциска немало воды утекло, и то, что было вымыслом, легко могло облачиться в одежды истины, дабы запутать тех, кто желал заблуждаться.

— Достославный может не сомневаться в моих словах, — Леонард дерзко взглянул в глаза старику. — Гоган по имени Эммануил приехал в этот город издалека и покинул его, встав под знамена Олларов, за что и получил свой титул и состояние.

— В таком случае, блистательному известен лишь один из фрагментов мозаики, — прошелестел старик. — Все, что свершилось, было записано, а пергамент хранит знание надежнее, чем память смертных, склонных к самообману. В прежние времена, до падения Талигойи, старейшины знали наперечет каждого правнука Кабиохова, кого судьба приводила в эти проклятые земли.

— Проклятые земли? — Леонард недоверчиво взглянул на гогана. — Почему достославный так говорит?

— Вы разве не слышите сами? — гоган невесело усмехнулся. — Все дело в ведьмах. Они плачут. Сейчас — сильнее, чем когда-либо. Если бы сын моего отца мог оставить дела, он устремился бы туда, куда исчезает солнце, за горизонт, и никогда не возвращался бы в Хексберг.

— А в каких случаях ведьмы плачут? — удивился Леонард. — Все дело в грядущей войне, верно?

— Войны были, есть и будут, столько, сколько существует человечество, — покачал головой гоган. — Никому не по силам остановить Шар Судеб. Разум ничтожного слишком ограничен, чтобы верно истолковать знаки, но названному Леонардом лучше не ворошить прошлое и не тревожить Зверя…

— Достославный говорит загадками, от которых мороз по коже, — пожаловался Леонард. — Расскажите лучше, как мне найти записи, о которых вы говорили. Если старейшины вели списки членов общины, они должны были где-то сохраниться.

— Когда король Франциск пришел к власти, единственным допустимым способом служения Кабиоху в Талиге стал избранный им путь, — степенно ответил гоган. — Тайные знания гоганов оказались под угрозой, и чтобы не подвергать правнуков Кабиоховых опасности, старейшины избавились от свитков.

— Сожгли? — ахнул Леонард. Его надежды узнать больше о семье таяли буквально на глазах.

— Ну почему же сразу сожгли! — обиделся гоган. — В имени человека заключена его сила, часть дарованной ему Кабиохом святости. Черные маги, желая наложить проклятие, писали имена на обрывках пергамента и бросали их в огонь, отсекая свою жертву от источника жизни. Свитки с именами полагается предавать земле, обращаясь с ними уважительно, как должно со священными текстами.

— Час от часу не легче, — огорчился Леонард. — Сожженные или похороненные, эти записи для нас навсегда потеряны.

— Блистательный торопится с выводами, — хитро блеснул глазами старый аптекарь. — Достославные из достославных были не единственными, кто в древние времена интересовался мудростью Кубьерты. Сын моего отца, разумеется, имеет в виду эсператистов...

Абириоля результаты их расследования ожидаемо в восторг не привели. Мальчишка считал, что куда больше шансов обнаружить поеденные плесенью и могильными червями тексты на старом кладбище, нежели идти по следам эсператистских монахов, в иерархии которых запутался бы самый изощренный ум. К своему великому сожалению, Леонард был вынужден согласиться со своим подопечным.

— Старик не в курсе, какой орден держал гоганскую общину под прицелом, но, зная о делах давно и не так уж давно минувших дней, волей-неволей заподозришь истинников, — вздохнул он. — Вот только что нам это дает? Когда король Франциск пришел к власти, монахи бежали из Хексберга в Дриксен и, конечно же, вывезли архивы с собой, если только не предпочли избавиться от них, как от ненужного груза. Снова проклятые дриксы! Вот уж не думал, что когда-нибудь захочу посетить Эйнрехт. Я слышал, что в столице Дриксен функционируют обители всех семи орденов, не считая монастырей и кардинальского подворья. Без союзника среди церковников мы обречены искать иголку в стоге сена, если вообще сумеем к этому стогу подобраться.

— Достославный Леонард желает невозможного, — округлил глаза Абириоль. — Разве не он давеча сетовал, что мы оказались среди двух огней?

— Все верно, — посетовал Леонард. — Нельзя покинуть Хексберг, чтобы не попасться сухопутным силам дриксов, и смертельно опасно остаться, если нападут со стороны моря! Что будет с нами, если захватят город? Вряд ли дриксы пылают любовью к гоганам, — он прошелся по комнате, обхватив плечи руками. — Я слышал, что адмирал цур-зее — человек достойный, но вот за его людей поручиться не могу. Пора нам выложить карты на стол, Абириоль. Мы ничего не добьемся в одиночку.

— Но к кому достославный Леонард думает обратиться за помощью? — изумленно спросил Абириоль. — Мы ведь никого не знаем в этом городе, даже имя достославного Эммануила не помогло, а если Абириоль осмелится назвать имя своего деда…

— Хексбергские гоганы — не столь грозная сила, чтобы на нее рассчитывать, — усмехнулся Леонард. — Вся надежда — снова на Алву. Признаюсь, больше всего я бы сейчас обрадовался Альмейде — они с Рокэ старые приятели, но Альмейда сейчас на Марикьяре, как поговаривают в трактирах. Остается только один человек, близкий к этой компании, и не скажу, чтобы нас с ним можно было назвать добрыми друзьями...

Дорогу к дому вице-адмирала Вальдеса мог указать каждый горожанин, куда сложнее было решиться постучать в дверь. Некогда отец учил Леонарда рассчитывать только на себя — Манрики не просят о помощи тех, кто не упустит возможности воспользоваться их временной слабостью, теперь же ему предстояло проверить в деле совершенно чуждую тактику без всяких гарантий на успех. Он не взял с собой Абириоля — неизвестно, как Вальдес отнесется к появлению сына беглого кансилльера, не говоря уже о том, что выглядел тот не лучшим образом и ничем не мог подтвердить свою личность. Мальчик и без того вытерпел немало невзгод, доблестно исполняя свою миссию.

— Маршал Манрик? — впустивший его в дом господин казался смутно знакомым, хотя имени его Леонард, как ни старался, вспомнить не смог. — Вы — тот самый покойный маршал Манрик, о гибели которого официально сообщили в Олларии?

— Молва немного преувеличивает, — нервно усмехнулся Леонард, с сожалением думая о том, каким ударом подобное известие оказалось для отца. — Как видите, я жив и здоров, и мне срочно необходимо поговорить с вице-адмиралом Вальдесом. У меня к нему поручение от герцога Алвы.

— Поручение от Рокэ Алвы? — его собеседник явно заинтересовался. — Мы с Первым маршалом расстались в Урготелле не так давно, и если я верно понял, он рассчитывал встретить вас в столице.

— Мы слегка разминулись, — невесело усмехнулся Леонард. Мысли встали на свои места: этого темноволосого южанина он знал по одному из полуреалистичных сновидений о событиях в Фельпе, где тот периодически мелькал в компании Алвы. — К сожалению, сударь, я не имею чести знать вашего имени.

— Луиджи Джильди, к вашим услугам, — южанин взирал на него с сомнением. — Я думаю, ваше прибытие очень кстати, маршал. Не знаю, что вы слышали, но если задержитесь в Хексберге, вам предстоит стать свидетелем интереснейших событий.

— В последнее время я, скорее, интересуюсь прошлым, нежели будущим, — вздохнул Леонард. — Не исключено, что жизни такой подход не по душе, и она вскоре внесет свои коррективы. И все же, пока события не начали происходить вопреки нашей воле, расскажите мне, чем сейчас думает заниматься Алва.

Джильди хотел было что-то ответить, но не успел: одна из дверей распахнулась, и Леонард услышал знакомый и весьма неожиданный в здешних краях голос:

— Леонард! Вот так встреча! Воистину, благословен Создатель, воскрешающий мертвых!

Впервые со дня обретения злополучной маршальской перевязи Леонард почувствовал, что дева удачи, наконец-то, вспомнила о его существовании. С порога на него с нескрываемой радостью смотрел Курт Вейзель, с которым им не доводилось видеться со времен варастийской кампании. Попутно отметив, что выглядит Вейзель довольно уставшим и встревоженным, Леонард едва не рассмеялся от невольного облегчения.

— Почаще бы жизнь преподносила нам такие приятные сюрпризы! — искренне улыбнулся он. — Вас, Курт, мне послал сам Кабиох, не иначе! Я уже вторую неделю обретаюсь в этом забытом абвениями краю, и если бы вы только знали, что мне пришлось пережить по дороге сюда…

— Могу представить себе, — Вейзель неодобрительно покачал головой. — Я рад видеть вас в добром здравии, Леонард. Если бы слухи, не приведи Создатель, подтвердились, вас бы оплакивало куда больше народу, чем вы можете себе представить.

— Курт, вам что-нибудь известно о моей семье? — быстро спросил Леонард, справедливо полагая, что из всех обитателей этого дома только Вейзель знает его достаточно хорошо, чтобы не отнестись с предубеждением к расспросам о судьбе Леопольда Манрика. — Мой отец, братья, девочки…

— Вашим родным удалось покинуть столицу раньше, чем ее взяли под контроль люди Ракана, — Вейзель не развеял его тревог, лишь подтвердив ранее известные факты. — Во всяком случае, отцу и старшему брату с семьей. Судьба младшего, увы, неизвестна, и я не настолько хорошо посвящен в подробности драматических событий в Олларии, чтобы предположить, где он может находиться.

Внутри Леонарда будто оборвалась до предела натянутая струна. Разумеется, он не переставал надеяться на то, что Арнольду удалось спастись и продолжить поиски, которые он сам в силу обстоятельств был вынужден забросить, но отсутствие определенности навевало нехорошую апатию. Ошибка Сильвестра все же оказалась роковой для каждого из них. В Олларии воцарился хаос, и за восстановление порядка придется заплатить немалую цену. Какие бы цели не преследовали неизвестные, начавшие ритуал, олларианские аббатства больше не под защитой, и только его брат имеет хотя бы отдаленное представление о том, что им всем угрожает. Если Арнольд не справится, не исключено, что дальнейшая борьба бессмысленна, и именно об этом пытались предупредить Фатихиоль и сопровождавший его олларианский монах.

Везение Леонарда не ограничилось встречей с Вейзелем, который хотя бы в силу врожденного чувства справедливости не поставил под сомнение факт их дружбы с Алвой, что автоматически снимало ряд возможных проблем. Похоже, ситуация в войне складывалась настолько неприятная, что сам маршал фок Варзов лично прибыл в Хексберг, чтобы беседовать с адмиралом Альмейдой, который так же был в городе, хоть и не афишировал свое прибытие, рассчитывая разыграть его, как главный козырь в случае нападения дриксенского флота. Едва успев коротко побеседовать с Вальдесом и отдать распоряжение слугам отыскать Абириоля и устроить его в доме вице-адмирала, Леонард отправился с корабля на бал или, точнее, с бала на корабль — Альмейда ждал их для разговора на “Франциске Великом”.

Море с детства рождало в душе Леонарда противоречивые чувства: как настоящий северянин, он одновременно восхищался величественной стихией и боялся ее. Ласковые воды, омывающие берега Кэналлоа, дарили ощущение покоя и безопасности, но вот в Хексберге от ледяных брызгов разбивающейся о корму корабля волны, временами попадающих на лицо и руки, хотелось спрятаться, будто вместо соли в них был растворен яд.

Несмотря на непрезентабельный вид Леонарда, Альмейда его узнал и приветствовал тепло и дружелюбно; прежде им уже приходилось общаться в особняке на улице Мимоз под насмешливым взглядом хозяина дома. Леонард знал, что адмирал числится среди ближайших друзей Алвы, Альмейда был в курсе интереса приятеля к гоганской магии и наследию древних, да и сам относился к тайному знанию уважительно. Сложно было сказать, насколько подобная информация окажется полезной на военном совете, и тем не менее, когда фок Варзов попросил Альмейду на некоторое время отпустить своих друзей, имени Леонарда не прозвучало среди тех, кому надлежало покинуть каюту.

— Генерал Манрик, — бесстрастно обратился к нему фок Варзов, и по интонации невозможно было сказать, звучит ли в этом титуле завуалированная насмешка над прежними громкими, но, увы, незаслуженными званиями, — полагаю, сейчас, в узком кругу единомышленников, которым небезразлично будущее Талига, мы можем беседовать предельно открыто. Прежде, чем я озвучу маркизу Альмейде причины, по которым в кратчайшие сроки буду вынужден покинуть Хексберг, я бы хотел услышать вашу версию событий в Эпинэ.

— Вряд ли мне есть, что добавить к уже известным фактам, — пожал плечами Леонард. — Предательство в армии зашло слишком далеко. Люра и подконтрольные ему гарнизоны перешли на сторону Альдо Ракана, я был тяжело ранен и пришел в себя, когда уже поздно было принимать какие-то меры. Как только я оправился достаточно для того, чтобы путешествовать верхом, я отправился в Хексберг, надеясь найти здесь родных и Его Величество.

Выкладывать все карты на стол и делиться тайнами Мэллит и уж тем более своими мистическими откровениями в планы его отнюдь не входило.

— Полагаю, вам было известно о намерениях графа Манрика вывезти наследника престола из Олларии, — сощурился фок Варзов. — Что же, какие бы цели ни преследовал господин кансилльер, возможно, он спас принцу Карлу жизнь. А у вас, выходит, не было никаких оснований ожидать предательства со стороны Симона Люра?

Леонард только развел руками.

— Меня предупредили о предателе лишь накануне битвы. Абириоль, мальчик, которого я привел в дом вице-адмирала Вальдеса, попытался меня предостеречь. Увы, у меня оставалось слишком мало времени, и я не смог бы ничего изменить, как бы того ни желал.

— Допустим, — фок Варзов размеренно кивнул. — Тогда последний вопрос. Какова во всем этом роль герцога Окделла? Не желаете поделиться своими предположениями, генерал?

— Окделл? — такого поворота разговора Леонард никак не ожидал. — А причем здесь он?

— Всем известно, что Окделл отправился в Ургот, чтобы встретиться там с Алвой, — резко заявил фок Варзов. — До этого на протяжении двух лет он всеми силами демонстрировал преданность короне, его родная сестра до сих пор состоит в ближайшем окружении Ее Величества. И вдруг он объявляется в столице в роли ярого сторонника Ракана, да еще и публично приносит ему присягу, забывая о прежних клятвах. Хотя отношения между вами и Окделлом не складывались, вы все же были нередким гостем в доме Алвы и позже имели возможность наблюдать за этим молодым человеком при дворе. Могли бы вы заподозрить в нем предателя? Что скажете?

Леонард оказался в поистине двусмысленном положении. С одной стороны, Дик сейчас будто балансировал на канате над пропастью, и жизнь его при дворе Альдо Ракана была полна опасностей, так что любая огласка могла нанести ему роковой удар. С другой стороны, разве, отчасти, не склонность Алвы к недоговоренностям привела их в нынешнее плачевное положение? Если Окделлу навредят по незнанию, итог может быть куда более печальным. Взвесил все за и против, Леонард решился.

— В Эпинэ именно Ричард Окделл спас мне жизнь, — произнес он. — Если я сейчас разговариваю с вами, то только благодаря ему и Абириолю. Готов ручаться, он не предавал и никогда не предаст Алву. Напротив, он вернулся в Олларию лишь ради того, чтобы помочь ему и всем нам.

— Вот как? — фок Варзов недоверчиво фыркнул. — Пока что действия Окделла не делают ему чести и не слишком-то вписываются в образ героя. Господа, я получил письмо от герцога Ноймаринен. Новости, которые он сообщает, весьма неприятны, — он недолго помолчал. — Алва в Багерлее.

Неверящие возгласы собравшихся доносились издалека, будто прорываясь сквозь густую пелену. Рокэ, как обычно, решил все по-своему, никого не ставя в известность, и это существенно осложняло лично его, Леонарда, предстоящий выбор. Перед ним теперь лежали две дороги, ведущие в противоположных направлениях: Эйнрехт и, возможно, заранее обреченные на провал попытки разобраться в прошлом, и Оллария, где в помощи нуждались его родной брат и несколько ближайших друзей. И сделать этот выбор ему удастся, разумеется, только в том случае, если они выберутся из города, в который уже успела впиться своими цепкими когтями безжалостная война.

— Алва в Багерлее? — медленно повторил он, будто не слыша разгорающихся вокруг него споров. — Интересно, зачем это ему понадобилось?

Фок Варзов взглянул на Леонарда с нескрываемым любопытством.

— Генерал Манрик ближе всех подошел к истине. Первый маршал Талига сдался сам. Если то, что он натворил, можно так назвать.

Глаза Леонарда расширились от ужаса, когда фок Варзов подробно пересказал, при каких именно обстоятельствах покойный Люра получил свою последнюю, пожизненную маршальскую перевязь. Алва ничуть не изменился — широта его натуры проявлялась и в дружбе, и в ненависти. И все же Леонард слишком хорошо знал Рокэ, чтобы допустить мысль о том, что тот отказался от борьбы, пусть даже и отрезал себе все пути к отступлению, запретив вести переговоры о выдаче пленных.

Решение далось собравшимся нелегко, и только Вейзель все никак не мог смириться с тем, что они оставят Алву там, где тот ныне предпочитает находиться.

— Он сошел с ума, — повторял артиллерист. — Он наконец-то сошел с ума!

— Он исполнил присягу, — напомнил ему фок Варзов, впрочем, всем своим видом выражая неодобрение. — Первый маршал Талига должен спасать короля. Любой ценой.

— Но не такой же! — Альмейде, кажется, из последних сил удавалось сохранять хотя бы видимое спокойствие. — Без Фердинанда никто не сдохнет, а без Росио мы…

— Присяга Первого маршала представляет собой разновидность кровной клятвы, одной из тех, что приносились еще во времена, предшествовавшие принятию эсператизма — вмешался Леонард, который, кажется, начинал понимать истинные мотивы Алвы. — Смею предположить, что в них не было случайных слов. Герцог Алва отдавал себе отчет в силе, которой обладают подобные клятвы, и он сожалел, что принес ее, но обратного хода нет. Даже если вам удастся совершить невозможное и вытащить Алву из Багерлее, вам придется позаботиться и о жизни и свободе Фердинанда.

— С такой стороны я ситуацию не рассматривал, — медленно отозвался фок Варзов. — Однако версия генерала Манрика звучит убедительно. Если Рокэ что-то решил, пытаться повлиять на него бесполезно, уж это мне хорошо известно.

— Вы не можете так поступить, — Вейзель выглядел растерянным, но смотрел отчего-то на Леонарда, а не на маршала. — Не можете… Вы ведь сами говорили о поручении, которое дал вам Алва!

Неожиданно слова Вейзеля подтолкнули Леонарда к решению, которое еще несколько минут назад казалось ему невообразимо сложным. У каждого в этой войне своя роль. Как бы ни силен был соблазн вернуться в Олларию, он должен продолжить то, чего от него требуют долг и клятва. Алва всегда хорошо знал, что он делает, у него есть Ричард, да и виконт Валме, если верить Джильди, отправился в сторону столицы, отставая от Первого маршала лишь на несколько дней. Присоединиться к ним, дабы пополнить ряды блуждающих в потемках, Леонард не мог.

— Поручение герцога Алвы связано с определенной секретностью, от соблюдения которой напрямую зависит успех этого предприятия, — произнес он, глядя прямо в глаза фок Варзову. — А еще для этого я должен попасть в Эйнрехт. Если, разумеется, вы не можете предложить мне другой способ получить доступ к хроникам восстания Франциска, которые велись эсператистскими монахами.

— Эйнрехт? — Альмейда недобро ухмыльнулся. — Зачем же ехать так далеко? Гости из Эйнрехта нагрянут в Хексберг со дня на день, уверен, что вам найдется, о чем с ними потолковать.

— Скажите, Леонард, — задумчиво протянул фок Варзов. — Поручение Рокэ как-то связано с кровными клятвами, которые только что упоминались? Ваши действия будут способствовать его скорейшему освобождению и возвращению в строй?

— Возможно, — не стал разбрасываться ложными обещаниями Леонард. — Я пока еще сам не до конца знаю, что пытаюсь найти. Но если в моих силах будет помочь Алве, я не упущу этой возможности.

— Хорошо, — коротко кивнул фок Варзов. — В таком случае, есть еще один нюанс, о котором вам следует знать. Герцог Ноймаринен сообщил мне, что ваши родные были задержаны при попытке бегства и ныне находятся в его владениях под охраной, а после будут конвоированы в Бергмарк до окончания войны. Ваше право в случае благополучного завершения сражения за Хексберг попытаться проникнуть в Дриксен со стороны моря, однако, возможно, вы пожелаете прежде навестить регента.

— Несомненно, — Леонард почувствовал, что улыбается. — Я обязательно должен увидеть отца.

Бледный седовласый человек, безучастно лежавший на кровати, меньше всего ассоциировался у Леонарда с образом врага. В Варасте, помнится, он не сталкивался с такими проблемами, не испытывая и сотой доли нынешнего сочувствия к пленным бириссцам: то ли дело было в заразительной самоуверенности Алвы, то ли в том, что свойственная горцам гордость не позволяла им самим воспринимать себя в качестве проигравшей стороны. Адмирал Кальдмеер был искренне потрясен постигшей его флот катастрофой, и Леонард, не так давно и сам потерявший вверенную ему королем армию, отлично представлял, что творится в душе у дрикса.

Приведенный им из старой части города гоганский аптекарь, впрочем, тоже полагал, что телесные раны влекут за собой гораздо меньшую опасность, нежели отравляющее душу адмирала отчаяние.

— Названный Олафом блуждает в лабиринте, из которого никто не возвращается прежним, — беседуя с Леонардом, старик так и не изменял своей манере изъясняться загадками, в остальное время держась просто и едва ли отличаясь от обычного зажиточного горожанина. — Кабиох не любит тех, кто забывает о нем, полагаясь лишь на собственные силы, повергает в прах великие армии, отправляет в изгнание целые народы.

— Как это случилось с нашим народом, верно? — прищурился Леонард. Аптекарь едва разбирал язык Кубьерты, два младших его сына были женаты на талигойских женщинах, однако надежда добыть хоть крупицы информации была неистребима. — Гоганы прибыли в Агарис, устав от соседства морисков.

— Багряные земли никогда не были родиной правнуков Кабиоховых, — потряс бородой аптекарь. — Что блистательному известно о Бирюзовых землях?

— Только то, что о них упоминалось на уроках землеописания в Лаик, — фыркнул Леонард. — Теперь, когда вы об этом заговорили, я припоминаю, что когда-то слышал от своего ментора. Гоганы действительно жили раньше по ту сторону моря…

— Однако Кабиох своей волей побудил их покинуть родные края и отправиться в далекий путь, растянувшийся на несколько кругов, — внимательно посмотрел на него аптекарь. — Как знать, возможно, именно сейчас, накануне Излома, мы стоим на пороге новых открытий и, наконец, удостоимся понять, в чем был смысл этих великих событий…

Леонарду вновь вспомнилось видение, открывшееся ему перед бакранским алтарем. Неизвестный гоган заключает соглашение с неизвестным правителем — задолго до того, как Эммануил Манрик перешел на сторону будущего короля Франциска, навсегда изменившего судьба Золотых земель.

— Правнукам Кабиоховым запрещено возвращаться в Бирюзовые земли, — продолжал аптекарь. — Во всяком случае, до тех пор, пока Кабиох не удостоит их своими знамениями. Однако сын моего отца все еще не перестал молиться о том, чтобы дожить до этих удивительных дней…

— Если бы все мечты исполнялись так же легко, как ваши, достославнейший, — заглянувший в комнату Вальдес, как обычно, излучал оптимизм. — Ваши идеи о путешествии в Бирюзовые земли наполняют радостным предвкушением мое сердце. Вижу, что и ваше тоже, Леонард. Ну а как поживает наш больной?

— Оправляется от полученных известий, — ответил Леонард. — И привыкает к прославленному талигскому гостеприимству, благо, для этого он не мог оказаться в лучшем доме.

— Разве что у вас в Олларии, граф, — лукаво усмехнулся Вальдес. — Мне тут птичка на хвосте принесла, что совершенно не уважаемый мной герцог Окделл, не имеющий собственной резиденции в столице, квартирует не где-нибудь, а в вашем пустующем дворце.

Леонард тяжело вздохнул. После отдельных поступков Ричарда становилось особенно тяжело высказываться в его защиту, хотя в данном случае герцог, несомненно, выбрал меньшее зло. Альдо, в лучших традициях вершителя справедливости, все равно пожаловал бы ему особняк одного из представителей прежней знати, и Леонард порадовался, что речь не шла об Алве. Вражда между Окделлами и Манриками ни для кого не была секретом, и лучше Ричарду считаться мстительным и недалеким охотником за трофеями, нежели клятвопреступником, пусть формально Алва и счел их прошлые обязательства недействительным.

— Когда весь этот балаган закончится, и мы сможем заняться по-настоящему важными вещами, нужно уговорить Рокэ на эту экспедицию, — продолжал, тем временем, Вальдес. — Олаф, будет просто преступлением, если и вы к нам не присоединитесь. Леонард, я надеюсь, Рокэ рассказывал вам о Каммористе?

Рассказывал, разумеется, и их прошлые беседы в Кэнналоа казались еще одним сюрреалистическим сном, настолько чуждой была эта мирная картина в их реальности, где теперь всюду царили война и безумие. И каким бы очаровательным человеком не был Вальдес, даже с ним нельзя было поделиться опасным откровением, что для Рокэ война и связанные с ней тягостные обязательства, скорее всего, не закончатся с концом этого круга.

— Ротгер, боюсь, в отличие от господина Кальдмеера, я недолго смогу наслаждаться вашей милой компанией, — признался Леонард, когда они покинули адмирала цур зее, которого история об Императрикс даже на время вывела из его привычной апатии. — Время уходит, я чувствую, что его у меня нет, пусть церковники обещают предательски убиенным совсем иное по пришествию в Рассветные сады. Я должен ехать на встречу с регентом, а дальше будь что будет.

— Должны — значит поедете, — развел руками Вальдес. — Но не в одиночку же. Времена нынче неспокойные, наших гостей из Дриксен регент ожидает с неменьшим нетерпением, да и мы с господином Джильди будем рады составить вам компанию. Море — любовь всей моей жизни, но как известно, иногда временная разлука лишь укрепляет чувства.

Леонард подавленно кивнул. Ощущение, что так просто его из этой теплой компании не отпустят, росло и крепло с каждым днем: у герцога Ноймаринена не было ни единой причины испытывать хоть крупицы доверия к одному из Манриков, тем более, на свою последнюю войну Алва по настоянию покойного кардинала Леонарда так и не взял. Благо, под домашним арестом его не держали, но отчего-то он не сомневался, что любая его попытка покинуть Хексберг заранее обречена на провал. Судя по всему, того же мнения придерживался и аптекарь — уговорив Леонарда его проводить, всю дорогу до своей лавки он пространно рассуждал об опасностях путешествия в Бирюзовые земли и об опустошившей их несколько кругов назад загадочной эпидемии, и лишь за закрытыми дверями протянул ему пухлый, явно переживший непростую дорогу конверт, на котором граф Манрик не без удивления узнал собственные фамильные гербы.

— Достославный Леонард должен объяснить своему визави, как неосторожно посылать такие приметные письма, даже через доверенных людей, — старик неодобрительно прицокнул языком. — Вашему делу благоволит сам Кабиох, лишь его чудесным вмешательством я могу объяснить, почему это послание до сих пор не было перехвачено.

— Нужно быть по-настоящему блаженным существом, чтобы пользоваться таким везением, — сквозь зубы прошипел Леонард, вскрывая конверт. — О чем он только думает?

К его глубокому удивлению, незадачливым корреспондентом оказался вовсе не захвативший его дом Ричард Окделл.

“Моему дорогому брату, да приумножит Кабиох его мудрость и продлит годы”, — гласила первая строка, и сердце Леонарда радостно забилось — нарочито небрежный почерк Арнольда, с которым безуспешно боролись лучшие учителя каллиграфии, он бы ни с чем не спутал. Взгляд машинально скользнул на дату — писано было в двадцатый день месяца Осенних Молний, не так давно, чтобы описанные события успели утратить свою актуальность, хотя в последнее время они и сменялись с лихорадочной быстротой.

“Папенька и остальные поспешно уехали, а я это событие пропустил и остался дома за главного, — рассказывал Арнольд в привычной шутовской манере. — Обстановка вокруг не располагала к прогулкам, поэтому я рассчитывал спокойно переждать грозу и поработать в библиотеке, благо, наш рачительный родитель избавил меня от необходимости тревожиться о запасах еды.

Довольно скоро к нам нагрянул незваный и неожиданный гость, которого я поначалу вознамерился выжить из особняка, убедив, что он попал в дом с привидениями, что обычно угнетающе действует на людей с нечистой совестью. Неделю мы играли в кошки-мышки, пока не столкнулись лицом к лицу, успели скрестить шпаги, и именно тогда он сообщил мне радостную новость о твоем чудесном воскрешении из мертвых.

Поначалу я счел эти слова уловкой, но наш гость раскрыл мне секрет, о котором я ранее узнал от тебя во время семейной трапезы, и я счел это достаточным свидетельством его благонадежности. Он же свел меня с вашим знакомым, который, по собственному замечанию, способен доставить послание хоть в Хексберг, хоть в Урготеллу, хоть самому Леворукому, хотя я надеюсь, что так далеко тебя еще не занесло.

Полагаю, тебе любопытно узнать, как обстоят дела в свободной Ракане. Гость наш пользуется полным доверием нынешнего короля, который верит в возрождение древних гальтарских порядков и называет себя анаксом, и ежедневно бывает при дворе, откуда возвращается полным праведного негодования и временами — полезной информации.

Народ любовью к новопровозглашенному монарху пока не преисполнился, и мы не ждем больших чудес от предстоящей коронации. В город прибыл новый эсператистский кардинал и обосновался в Нохе, говорят, что он весьма умен и скорее всего обратит внимание на то, что заинтересовало и нас. Новый цивильный комендант положительно ужасен; я не знаю, можно ли наложить на должность проклятие, вследствие которого все, кто ее занимает, стремительно глупеют, но в данном случае глупость сочетается с жестокостью такой степени, что даже кардинал отказался его благословить. С другой стороны, кардинал способствовал улучшению условий содержания герцога Алва под стражей, а значит, если однажды мы все же займем соседние с ним камеры, то сможем рассчитывать на определенную протекцию.

Наш гость, тем временем, ведет себя весьма неосторожно и, даже на мой необъективный взгляд, безрассудно. За время нашего вынужденного соседства он уже успел получить знатную трепку от своей сестры, после чего я зарекся заводить близкие отношения с фрейлинами Ее Величества, ввязался в дуэль с герцогом Приддом, из которой вышел с нехорошим ранением, поучаствовал в наделавшем шума разрушении гробницы короля Франциска и его королевы, и, наконец, раздобыл исторический документ, попутно притворившись, что рискует жизнью ради анакса, и завоевав его признательность.

Точнее сказать, документов было два, но одним из них пришлось пожертвовать, чтобы усыпить бдительность врага. Выбрать было непросто, но наш гость, как он сам утверждает, принял решение, основываясь на принесенной им кровной клятве и воле истинного короля Талигойи. Благосклонность монархов — вещь преходящая, тем более, юная герцогиня все еще при дворе, и у нас есть все основания опасаться как за ее жизнь, так и за наши собственные, поэтому оставлять документ при себе и рисковать, что он будет уничтожен или утерян, более невозможно. Наш гость пока не знает, на кого в окружении анакса можно положиться, поэтому решено было передать этот документ тебе. Уверен, ты найдешь, как им выгодно распорядиться.

Разумеется, если письмо попадет не в те руки, все это теряет смысл, но мы должны хотя бы попытаться. Лео, наш гость свято верит, что у вас с Алвой есть некий гениальный план, и лучше бы вам дать ему ход как можно скорее. В этом городе происходят странные вещи, а еще к нам снова приходил покойный Арамона и испортил часть перил и ступенек на парадной лестнице, но отцу об этом лучше не говори.

Засим остаюсь твой любящий брат Арнольд”.

Леонард медленно отложил в сторону письмо и обратил, наконец, внимание на вторую бумагу, вложенную в конверт. Она казалась куда более древней, и на ней красовалась замысловатая печать в виде сказочного существа с конской головой на змеиной шее. Развернув документ, он не смог сдержать возгласа изумления — в его руках оказалось не что иное, как завещание Эрнани Ракана, судя по всему подлинное и полностью переписывающее те представления, что существовали о династии Олларов и обстоятельствах их прихода к власти. Оказалось, что Эрнани добровольно отрекся от власти за себя и за своих наследников, передав бразды правления Франциску и назначив герцога Алва местоблюстителем трона. Арнольд и Окделл, должно быть, совсем потеряли разум, если решились передавать такие ценные свидетельства неизвестно куда через едва знакомых им гоганов. Впрочем, покойный Фатихиоль лишь порадовался бы такому стечению обстоятельств. Интересно, что было во втором документе, который Окделл был вынужден отдать Альдо Ракану? И где сейчас находится исповедь Эрнани, которую он передал епископу Ариану? Есть ли шанс, что она когда-либо будет обнародована?

— Блистательный Леонард желает передать ответ? — голос аптекаря вырвал его из круговорота собственных мыслей. — Доставить письмо в Олларию сложнее, чем было раньше, но мы можем попытаться.

— Желает, — мрачно отозвался Леонард. С этих двоих станется продолжать слать ему отчеты о своей бурной деятельности, а он и сам не знал, где вскоре придется его искать после визита в Старую Придду.

Праздновать разгром дриксенского флота и приносить подношения хексбергским ведьмам, с которыми водил близкое знакомство Вальдес, Леонард пошел из чисто исследовательского упрямства — если верить сказкам и легендам, похожие существа еще на заре времен считались спутниками древних богов, и крайне любопытно было бы узнать, как они выбирают своих любимцев.

В последний раз Леонард дарил жемчуг любимой племяннице Иоланте, и тот ее день рождения тоже принадлежал еще прошлой жизни, до Варасты, до Алвы и до пережитой смерти. Отец смеялся и разливал вино, Фридрих делился придворными сплетнями, Арнольд вспоминал истории из Лаик и высмеивал своего свиноподобного тезку — мог ли кто-то представить, что за судьба постигнет капитана? — Мария была в положении, ожидая еще одного сына, которого назовут в честь деда, а Константин с Лионеллой носились друг за другом по всему дому, племянник подхватывал и кружил свою младшую сестренку, а та заразительно хохотала. Леонард зажмурился. Кажется, только сейчас он в полной мере осознал, насколько дорожит своей семьей и как много готов сделать, чтобы вернуть те волшебные дни.

— Блистательный скучает по тем, кого любит? — Мэллит, еще более красивая, чем когда-либо, с отросшими темно-рыжими кудрями, сидела прямо возле обрыва, и в ее глазах отражалась серебристая луна. — Они все здесь. Те, кого он хочет увидеть. Все в его сердце.

Казалось, что от калейдоскопа образов, энергии танца и ведьминского шепота со всех сторон можно потерять рассудок и навеки исчезнуть среди стен этого лабиринта. Мэллит рассмеялась и вдруг превратилась в белокурую девицу, что они с Окделлом назвали причиной своей дуэли, надеясь обмануть кардинала, после в Изабо — придворную даму, с которой они когда-то были близки — интересно, пролила ли она хоть слезинку, услышав о его смерти? — а затем сумрачную гору залил пронзительный ярко-красный свет, и Леонард обнаружил себя на вершине черной башни в той единственной компании, которая всегда была желанной и уместной.

— Вы высоко забрались, Рокэ, я едва вас нашел, — отчего-то говорить было тяжело, будто он шел сюда пешком через всю раскрашенную заходящим солнцем степь.

Алва, привалившийся к стене, лишь лениво покачал головой.

— Я выясню, как вам удается каждый раз оказываться там, где вы быть не должны, Леонард. В прошлый раз это стоило вам жизни.

— И все-таки я снова жив, — говоря об этом, получилось даже улыбнуться. — Может, мне теперь тоже благоволит Леворукий?

— Не стоит говорить о нем здесь, — красный бархат неба резким росчерком рассекла птичья стая. — Возвращайтесь домой, местный климат не пойдет вам на пользу.

— И оставить вас тут одного? — Леонард подошел к краю башни и прищурился, завидев вдали группу всадников, один из которых рассматривал башню через подзорную трубу. — Так дело не пойдет, господин Первый маршал, вы обещали мне еще одну войну, а вы слов на ветер не бросаете.

— Уйти отсюда невозможно, — равнодушно бросил Ворон. — Пока солнце не зайдет.

— Но у меня есть ключ, — Леонард радостно продемонстрировал ему подарок Фатихиоля.

И тогда Алва, наконец, обернулся.

Сознание возвращалось волнообразно: сначала сквозь всепоглощающую пустоту прорезались звуки, потом на черном полотне сами собой принялись проступать цвета и линии. Ведьма все еще была здесь: она больше не пыталась притвориться привлекательной для него женщиной и приняла свой истинный облик, который, вопреки всякому здравому смыслу, не казался пугающим.

— Ты не похож на тех, кто обычно поднимается на эту гору, — в ее взгляде читалось откровенное любопытство. — Ты не принадлежишь морю, но и на суше не находишь себе места. Ветер гонит тебя, как траву перекати-поле по степи, а где твой дом, ты и сам не знаешь…

— Зачем я здесь? — полыхающий за спиной ведьмы костер казался ослепительно ярким. — Зачем все эти сны, выходцы, старые сказки? Ты мне расскажешь.

— Забавный смертный, пытающийся приказывать астэре, — ведьма рассмеялась. — Я помню эти глаза. Много лет назад я уже встречала другого, такого же, как ты. Его принесло в Хексберг прибрежным ветром и унесло прочь, к его судьбе, как унесет и тебя.

— Ты говоришь об Эммануиле Манрике? — вскинулся Леонард. — Как же давно ты живешь уже на этом свете?

— И снова дерзишь, — весело отозвалась ведьма. — Разве настоящий дворянин спрашивает даму о ее возрасте?

— Что ты тогда сказала Эммануилу? — Леонард решил не ходить вокруг да около. — У него тоже были эти видения?

— Их четверо, всегда четверо, навеки четверо, — ведьма метнулась тенью и вдруг оказалась за его спиной. — Но сердце у них одно. Сердце Зверя, глядящего в закат. Вот что я сказала ему и повторю тебе.

— Что это значит? — не уступал Леонард. — Повелители и Ракан, это ясно, но что мы должны с этим делать?

— Это вам решать, — ведьма немного удивленно повела плечом. — Ты с ним связан. Связан клятвой и кровью. Тот, кто приходил до тебя, тоже был связан, тоже поднимался на башню, тоже владел ключами от Лабиринта…

— Лабиринт? — переспросил Леонард. — Он действительно существует? И чудовища тоже?

— В Лабиринте нет никаких чудовищ, кроме тех, что ты приносишь здесь, — ведьма, легко улыбнувшись, коснулась своей головы. — Как знать, может быть, и самого Лабиринта тоже нет. Кабиох дал вам, смертным, неограниченные возможности, а единственное, чему вы в совершенстве обучились, — это возводить тюрьмы. Для себя или для других. Вспомни об этом, когда придет время.

— Значит, Эммануил должен был как-то помочь Раканам? — догадался Леонард. — В этом смысл того, что я увидел в бакранском алтаре? Но почему тогда он встал на сторону Франциска?

Ведьма взглянула на него с неуловимой печалью.

— Он знал, что этот мир умирает. Знал, как его можно спасти. Ты тоже знаешь, хотя еще и не понял. Цена Зверя — жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена — смерть. Твой предок ушел, чтобы увидеть смерть того, с кем был связан, и оставить ключи. Этот мир прожил еще один Круг, а теперь остался только ты.

— Эрнани отрекся за себя и за своих потомков, — тихо произнес Леонард, чувствуя, как по спине пробегает холодок, не то от холодного морского ветра, не то от страшного осознания. — Это значит, единственным Раканом, имеющим право на трон Талига в то время, был Рамиро Алва. Если его смерть была неизбежна для наступления нового круга, значит ли это…

— А вот и вы, граф, я насилу вас разыскал, — в ушах все еще звучал перезвон мелодичного голоса ведьмы, так откуда здесь взялся Вальдес? — Вижу, вы относительно легко пережили новые знакомства этой ночью, чего не скажешь о нашем друге Джильди. Поможете доставить его домой?

— Домой? — Леонард с усилием улыбнулся — отчего-то страшно кружилась голова. — Ротгер, здесь ведь только что была женщина. Вы ее видели?

Вальдес внимательно посмотрел на него и виновато улыбнулся.

— Забавно, что вы видели так много. У девочек свой характер. До сих пор они показывались только морякам.

Путешествие в Ноймар далось Леонарду гораздо легче, чем ранее путь до Хексберга: на этот раз рана его почти не тяготила, спасибо старому аптекарю, с которым они расстались добрыми друзьями. Дриксенские пленники свою судьбу приняли с поистине эсператистским смирением и оказались хорошими попутчиками — Леонарду было приятно беседовать с юным адъютантом, наследником одной из самых влиятельных семей Эйнрехта и родичем самого кесаря. Вальдес, по своему обыкновению, веселился и шутил, Джильди рассказывал о фельпской кампании Рокэ, словно с тех пор их мир не успел перевернуться несколько раз.

Когда от владений регента их отделяла всего одна ночь на постоялом дворе, Леонарда опять накрыло выматывающее, холодное и тошнотворное видение о зеленой злобной луне в переполненном колодце и торжественном пиршестве в королевском дворце, где среди гостей он не узнал почти никого, кроме едва ли осознающего происходящее Ричарда Окделла и олларианского монаха, уже успевшего ему явиться в тот день, когда он находился между жизнью и смертью. На этот раз монах не спешил разбрасываться советами и пророчествами: он выводил из зала выглядящую невероятно живой для этого мрачного места даму в пышном завитом парике и роскошном платье. Леонард тоже решил не бездействовать, а решительно растолкал задремавшего над тускло мерцающей изумрудной свечой Окделла, благо, все остальные гости призрачной трапезы не обращали на них ни малейшего внимания.

Проснулся Леонард в исключительно скверном настроении, гадая, в какую историю на этот умудрился попасть Повелитель Скал, и почему именно ему приходится заботиться о чужих оруженосцах даже по ту сторону реальности.

Ноймар встретил их пасторальными видами, детским смехом — он совсем забыл, что кроме принца Карла здесь должны гостить и его сестры, — и множеством незнакомых лиц. Абириоль глядел настороженным волчонком, Вальдес, напротив, держался так, словно именно здесь ждали его самые дорогие друзья, а сам Леонард просто тихо переговаривался с Руппи, стараясь не думать, что где-то здесь находится и его семья. В каких условиях их держат? Если Ноймаринены на стороне королевы, та, должно быть, успела живописать отца истинным закатным чудовищем, и у регента нет никаких оснований быть к нему снисходительным.

Тем удивительнее было то, что Ноймаринен позволил ему увидеть отца и Фридриха, едва выслушав краткий доклад о том, что предшествовало их встрече.

Леопольд Манрик явно проводил время с большим комфортом, чем объекты его прошлых расследований. У него были книги, была возможность писать и даже иногда прогуливаться по парку. Он также мог приглашать к себе лекаря — и этой привилегией пришлось срочно воспользоваться, когда в его комнате неожиданно появился сын, которого он уже успел похоронить и оплакать.

— Ты хорошо выглядишь, — с удовлетворением отметил Леонард, когда потрясение от первой встречи немного улеглось. — Я скорее ожидал увидеть, как ты посыпаешь голову пеплом при мыслях о том, что потерял все, чего Манрики добивались целый круг.

— Потерял? — бывший кансильер насмешливо изогнул бровь, даже в своем незавидном положении умудряясь с иронией смотреть на Леонарда. — Если до твоего чудесного появления я и склонен был поддаваться пораженческим настроениям, теперь я считаю, что мы, как семья, относительно благополучно проходим вызовы Излома. В отличие от тех же Колиньяров, к примеру. Впрочем, злорадство — грех, даже если речь идет о заклятых друзьях.

— Мы лишены званий и титулов, ты под арестом, я того и гляди к тебе присоединюсь, а весь прежний мир полетел к закатным кошкам, — мрачно подытожил Леонард. — Если в твоем понимании так выглядит успех, я чего-то не понимаю о жизни.

— Потому что молодой еще, — беззлобно усмехнулся отец. — Пусть мы пока не хозяева своей судьбы, распоряжаются ей гораздо более порядочные люди, нежели Альдо Ракан. Вопрос времени, как долго он сможет усидеть на троне и кого еще утащит с собой на дно. Дни старого дворянства сочтены, Леонард, так, выражаясь столько любимым тобой языком мистики, решила сама Кэртиана, иначе как объяснить, что на Изломе так много великих родов осталось без наследников? Война рано или поздно закончится, а значит, кто-то должен будет восстанавливать столицу, возвращать к жизни разоренные провинции. У нас нет недостатка в блестящих военных, но до безобразия мало тех, кто готов заниматься скучной повседневной рутиной, расчетами, хозяйством… Я, например, все еще вижу большие перспективы в ресурсах Надора.

— У Надора есть законный герцог, — напомнил Леонард. — Которому я обязан жизнью, если ты вдруг забыл.

— Меня интересует выгода, а не титулы, — поморщился Леопольд Манрик. — Хвала Создателю, этот урок я все же выучил на горьком опыте. Но Окделл юн и самоубийственно неосторожен. Возможно, он еще выкупит обратно свое доброе имя, защищая Алву, а возможно, попадется в собственную ловушку, стараясь исполнить клятву, которую исполнить невозможно. Судьба, знаешь ли, любит такие шутки. Даже если все закончится благополучно, по-твоему, этот мальчишка способен хоть чем-то управлять? Он учился? Имеет опыт? Достойных наставников? Хоть за что-то в своей жизни нес ответственность? Хватит с него и того, чтобы он не навлек на Арнольда беду. Мне, знаешь ли, очень дорог каждый из моих сыновей, и я не хочу снова пережить боль от их утраты.

— Катарина никогда не простит нас, — напомнил Леонард. — Сколько бы ты ни ссылался на распоряжения Сильвестра и даже если их подтвердит Лионель Савиньяк. Ради этого она и вызвала Алву в Олларию. Любопытно, кто передал ей шифр для единственного письма, после которого Рокэ бы все бросил и помчался обратно, Окделл или все-таки Савиньяк перед отъездом…

— Первому Маршалу бы стоило оценить, что нынешний правитель окружен вчерашними детьми, а не акулами вроде покойного супрема, — сверкнул глазами отец. — Что до королевы, в чем, позволь спросить, я ошибался? Эта женщина — худшее, что случилось с правящим домом Олларов, не считая Алисы, и она слишком долго раскачивала лодку, чтобы надеяться и дальше удержаться на борту. Сейчас, когда за ее спиной не стоят король и Алва, хотел бы я посмотреть, кто потерпит эти игры.

Леонард помимо воли усмехнулся — как обычно, ему нечего было противопоставить несгибаемой воле отца. В свете их разговора жизнь больше не казалась настолько беспросветной, как неделей раньше в Хексберге, но он все еще решительно не представлял, что с ней делать дальше.

— Даже думать забудь о Дриксен, — отрезал Леопольд, едва дослушав до конца его соображения. — Ни одному шпиону не по силам водить за нос людей кесаря и все семь эсператистских орденов, да еще в разгар войны. К тому же, ты можешь ничего не найти или найти безделицу, не стоящую возможных рисков. Если регент тебя отпустит, ты отправишься домой. В Кадонэр.

— Почему именно туда? — удивился Леонард. — Почему не Манро, не Оллария?

— После Октавианской ночи ничего важного я в столичном доме не хранил, — небрежно махнул рукой отец. — В Манро сейчас Мария с твоими племянницами, можешь навестить их, если пожелаешь, но старые бумаги, дневники, письма, оставшиеся еще со времен твоего деда, все хранятся в моем старом кабинете, в замке Эммануилсберг, еще больше разного добра — на чердаке. Давно стоило разобрать их, но вечно руки не доходили. Может быть, там найдется то, что ты ищешь — или то, что позволит задать направление дальнейших поисков, — он улыбнулся, — И все же ты порадовал меня новостями об Арнольде, хотя этот паршивец не отделается так просто, когда я до него доберусь…

Рудольф Ноймаринен выглядел представительно, даже монументально, как и полагалось регенту и достойному вассалу дома Скал, и хотя в последние годы он отошел от дел, взгляд его не утратил твердости, а ум — остроты и предприимчивости. Перед ним Леонард не мог перестать чувствовать себя провинившимся мальчишкой, что за какими-то кошками ввязался во взрослые игры, а ведь парой часов ранее он сумел мужественно выдержать даже разговор с отцом. Ноймаринен рассматривал его, как нечто диковинное и явно не имеющее право на существование в его картине мира, и предчувствия это рождало самые нехорошие.

— Первым делом, позвольте вернуть ваши личные вещи, — регент указал на лежавшее на столе оружие и бумаги. — Как вы чувствуете себя после ранения? Не так много времени прошло.

Приговоренного к смерти о здоровье не спрашивают, значит, от обвинений в государственной измене сегодня, возможно, удастся отвертеться, но Леонард не спешил радоваться раньше времени — Ноймаринен не занимал бы своего места, если бы был так любезен и прост.

— Одно из тех чудес, что возможно только на Изломе, — Леонард пристально посмотрел на Ноймаринена. — И мне помогли, как я уже сообщил маршалу фок Варзов.

Регент почти по-кошачьи сощурился.

— Конечно. Вездесущий Ричард Окделл, — он внезапно сменил тему: — Как по-вашему, в чем была мотивация Люра?

— Лишить армию командования, разве это не очевидно? — пожал плечами Леонард. Впрочем, Ноймаринен убежденным не выглядел.

— Убийство не единственный способ это сделать, — возразил он. — Вы сын кансильера, друг Первого Маршала, фигура достаточно заметная и куда более полезная в качестве военнопленного, особенно на тот момент, когда за Раканом, кроме людей Люра, никто не стоял. Еще один парадокс, Люра ведь был всем обязан вашему отцу и не имел старых обид или претензий к Олларам. Я бы сильно недооценил покойного, если бы предположил обычный подкуп.

— Других объяснений у меня нет, — сдержанно отозвался Леонард. Пускаться в рассказы о сложной иерархии и подковерной борьбе в гоганской общине, вынудивших Варимиоля потребовать уплаты долга раньше времени было опрометчиво, но сейчас его возможности помочь Алве напрямую зависели от регента. — Повторилась та же история, что и в Варасте, мы ошибались, сочтя ту войну законченной. Мой отец щедро платил Люра, гоганы всего лишь заплатили больше.

— Я бы согласился, если бы вы сами не предоставили моему вниманию одну любопытную юридическую коллизию, — регент взял со стола аккуратно сложенный пергамент, в котором Леонард узнал завещание Эрнани. — Хотел бы я знать, отправил бы вам Окделл этот документ, если бы видел в нем то, что вижу я.

— Доказательства нелегитимности Раканов? — хмыкнул Леонард. — Возможно, они стали потрясением основ лишь для самого Окделла, но теперь вы можете быть уверены, что он не пойдет против Рокэ.

— Эрнани называет герцога Алва местоблюстителем трона, — вкрадчиво проговорил Ноймаринен. — Вручает ему меч Раканов и повелевает свергнуть недостойного короля в том случае, если так продиктуют ему честь и совесть. А в случае смерти Алвы, обязанности местоблюстителя переходят герцогу Эпинэ. Узник подобен мертвецу, я не большой знаток Книги Ожидания, но что-то подобное там совершенно точно было.

— Я, в свою очередь, не законник, но полагаю, завещание имеет в виду вполне конкретных герцогов, — уточнил Леонард, все еще не понимая, куда клонит регент. — Или вы хотите использовать его как прецедент, чтобы вручить регентство Рокэ? Робера Эпинэ, по понятным причинам, мы не рассматриваем.

— Робера не рассматриваем, — Ноймаринен улыбнулся, словно услышал нечто забавное. — Видите ли, граф Манрик, незадолго до отправки Резервной армии на подавление восстания Его Величество Фердинанд подписал указ о лишении мятежника Эпинэ титула и герцогства. Разумеется, от этого он не перестал быть Повелителем Молний — эорием можно только родиться, но земли дворянам в Талиге жалует король.

— Справедливо, — кивнул Леонард, в то время, как неотвратимое чувство надвигающейся беды буквально забило в набат. — В то время Эпинэ еще надеялись получить под свой контроль Колиньяры.

— Колиньяры стали причиной бедственного положения дел в Эпинэ, но речь сейчас не о них, — Ноймаринену, наконец, надоело ходить вокруг да около. — Вы уже забыли, граф, что король даровал титул маркиза Эр-При вам?

Глупо было отрицать очевидное — Леонард действительно об этом почти забыл; незаслуженный титул он своим никогда не считал, более того, полагал это скорее предметом неловкости, нежели гордости. Зато слух резануло другое.

— Вы продолжаете называть меня графом, — рассеянно заметил он. — Хотя все тот же король позднее и Манриков лишил всех присвоенных им званий и титулов.

— Верно. Бывшего тессория Леопольда Манрика, бывшего генерала-церемониймейстера Фридриха Манрика и бывшего капитана королевской охраны Арнольда Манрика, — пристально посмотрел на него Ноймаринен. — Имени Леонарда Манрика в том указе нет. Вы все еще граф и даже маршал Талига, полагаю.

— Только потому что меня сочли убитым Люра, — воскликнул Леонард. — Неужели вы считаете, что при других обстоятельствах я не сидел бы сейчас под замком вместе с моим отцом?

— Я регент и маршал, а не предсказатель и не астролог, — заметил Ноймаринен. — И говорим мы здесь не о возможностях, а о фактах. А факт в том, что Его Величество не отменил ни одного приказа, связанного с вами, а признать их недействительными задним числом не может даже Ракан, иначе эта кривая дорожка слишком далеко его заведет. Согласно этому завещанию, Эрнани передал власть Олларам за себя и за своих потомков, а значит решение Фердинанда дать вам еще один титул законно и не подлежит сомнениям, пусть и выглядит в высшей степени глупо. Я бы предпочел какого угодно иного герцога Эпинэ на Изломе, но другого у нас на данный момент нет.

— И где это имеет значение, кроме как в старых бумагах? — мрачно уточнил Леонард. — За Робером Эпинэ вся его провинция, готов поспорить, что его люди шли умирать не только за гоганские деньги. Если вы, как мой отец, хотите навесить на меня очередное самоубийственное звание…

— Всего лишь напомнить о том, что означает местоблюститель трона, — отрезал Ноймаринен. — На троне Талига должен сидеть Оллар. Если король Фердинанд не в состоянии больше исполнять эту роль, местоблюститель трона обязан сделать все для того, чтобы вернуть принцу Карлу его законное положение. Леопольд Манрик спас принцу жизнь, вывезя из Олларии до прихода Ракана. Теперь Рокэ решил поиграть в благородство и верность присяге, но вот только живой Фердинанд в Багерлее — оскорбление самой идеи монархии.

— Рокэ верит в силу кровных клятв, — коротко ответит Леонард. — Я эту веру разделяю и своими глазами видел, что бывает с теми, кто пренебрегает этими законами.

— Вы лично давали кому-то кровную клятву, граф Манрик? — лениво уточнил Ноймаринен. — Если нет, я посылаю вас в Олларию. Вы и сами видите, все сейчас заняты чем-то другим, а веры Окделлу у меня наберется немного. Или вы предпочтете быть гостем маркграфа Бергмарк до окончания войны? Но советую вам быть осторожным. Я не случайно напомнил вам про Люра. Ракан, армия, это все прекрасно, но вас хотели именно убить, Леонард. И защищает вас сегодня только то, что им, по их же мнению, это удалось.

— Но Рокэ ожидает от меня совсем другого, — напомнил ему Леонард. И тогда регент впервые широко улыбнулся.

— Где бы мы сегодня были, если бы Рокэ Алва сам всегда делал только то, что от него ожидают?

После беседы с Рудольфом Ноймариненом Леонард чувствовал лишь перехватывающую дыхание досаду. Сохранить за собой и, возможно, семьей права и титулы означало принять действующую при дворе иерархию, согласно которой неподчинение приказу регента приравнивалось к дезертирству и, по законам военного времени, каралось самым строгим образом, не говоря уже о том, что отец и Фридрих оставались заложниками в этом замке. Истории о выходцах должного эффекта не произвели, сколько бы ни ссылался Леонард на свидетельства Арнольда и Окделла — регент упорно полагал это сказками и дурными снами, которые всегда оказывают влияние на впечатлительных натур. Вместо столь желанной командировки в фамильные земли граф Манрик получил лишь пару дней передышки, что ему, в знак предыдущих заслуг перед короной, было дозволено провести с родными.

Впрочем, судьба приготовила ему и менее приятные встречи, и дело было не только в очередном брате королевы, пусть и с позором изгнанным из семейства Ариго. За всей этой суматохой Леонард совершенно не учел, что в этом самом замке содержится под арестом и человек, в доме которого он некогда провел немало приятных вечеров — очередная иллюзия последних лет перед Изломом.

С герцогом Колиньяром — вот уже несколько месяцев, как не герцогом, но Леонард не в силах был изменить привычке обращаться к нему с выученной вежливостью, — они столкнулись на прогулке в саду, и за этой якобы случайно встречей отчетливо виделся почерк регента. Леонард не знал, зачем Ноймаринену понадобилось свести их лицом к лицу, но не сомневался, что ожидавшая неподалеку стража передаст их разговор во всех подробностях. Колиньяр этой встречи тоже не ожидал, хотя почти безупречно удержал свою традиционную высокомерную маску.

— Следовало догадаться, что великая трагедия Леопольда Манрика — еще одно разыгранное как по нотам представление, — ядовито произнес он, даже не стараясь скрыть своей ненависти. — Вам ведь позволено больше, чем простым смертным, дорогой Лео, почему бы не выбраться и из Заката, с благословения Алвы?

— Не следует винить меня в ваших неудачах, герцог, — раздраженно отозвался Леонард, меньше всего расположенный устраивать ссору. — Мы все сейчас в одинаковом положении.

— Неужели, — герцог взглянул на него так, будто им всем снова по шестнадцать лет, и юный Лео ненамеренно сказал какую-то глупость. — Вот только ваш отец наверняка уже придумал, как выбраться отсюда с минимальным ущербом для семьи. А я сначала потерял единственного наследника из-за интриг этой дряни Катарины, а теперь даже единственной дочери не смогу ничего дать.

— Жоан, я вам обещаю, — спокойно это слушать Леонард никак не мог, — как бы ни сложилась ваша судьба, Анна Рената ни в чем не будет нуждаться. Только она и Арнольд будут принимать решение о будущем их союза. Регент, и уж тем более Алва не мстят детям. Они даже суд над нами отложили до конца войны.

— Вот как, вы уже раздаете милости от лица будущего короля? — рассмеялся Колиньяр. — Я получил полномочия лично от кардинала, Леонард, тому есть свидетели. А вот чем занимались вы все эти месяцы, неизвестно. Впрочем, у Алвы вопросов не возникнет, ведь за ваши ошибки уже так своевременно ответил Люра. Да-да, я осведомлен лучше, чем вы думаете.

— Вы больше не обер-прокурор, Жоан, так что сбавьте обороты, — Леонард устало поморщился: в последний раз так сильно голова болела еще в Олларии. — Вы не знаете ничего, иначе понимали бы, как смешны ваши обвинения. Я никогда не желал зла вашей семье, а о смерти Эстебана скорбел не меньше вашего, ведь он был другом моего племянника.

— Какое лицемерие — делать вид, что это дуэль, а не убийство, — сузил глаза Колиньяр. — Впрочем, вы и есть лицемер до мозга костей, как и вся ваша семейка. Сначала Алва избавился от моего сына, затем неожиданно для всех возвысил этого прожигателя жизни, наследника Валмонов, и сына Манриков, самого бездарного из генералов Талига.

— Каким бы генералом я ни был, я умер за Талиг, — холодно отозвался Леонард. — И сделаю это снова, если придет необходимость. Для вас будет лучше, если вы перестанете всюду видеть заговоры, герцог. Вы еще можете договориться и найти способ быть полезным, хотя бы ради будущего Анны Ренаты.

— Как это сделали вы? — Колиньяр пренебрежительно фыркнул. — С заговорщиками и узурпаторами я не торгуюсь, а Манрики как были внуками гоганского повара, так и остались.

— В чем с гордостью признаюсь, — парировал Леонард и к собственному удивлению осознал, что так оно и есть. Вот посмеялся бы он над таким предположением, скажи ему кто об этом парой лет раньше, в тот судьбоносный день, когда он думал, что потерял в Тронко свой лист Кубьерты.

Колиньяр проводил его ненавидящим взглядом, и неприятное, липкое ощущение недоброго предчувствия не оставляло Леонарда до самого вечера, как тогда, на надорском тракте. Наутро ему предстояло отправиться в Олларию, а потому он предпочел не спускаться к хозяевам замка, а разделить ужин с родными — одному Кабиоху известно, когда они теперь увидятся, тем более, отца стычка с бывшим союзником в парке немало позабавила.

Задремать удалось ближе к полуночи и ненадолго. Леонард резко распахнул глаза в полной убежденности, что кто-то недобрый и невидимый наблюдал за ним, пока он спал. Ужас будто просачивался сквозь сами стены старого замка, на грани грез и реальность светящиеся холодным бирюзовым светом, выступал из мрачных арок перетекающими друг в друга тенями, похожими на столпы сизого дыма, в которых только на редкость изобретательное воображение могло различить искаженные лица. Где-то вдали раздавалось цоканье лошади, которая, как показалось Леонарду, хромала на одну подкову, и шаги ее все приближались. Именно сейчас он был уверен, что зловещая кобыла из историй Окделла, если ей потребуется, пройдет сквозь самые несокрушимые преграды в мире, — но искала она на этот раз не его.

Наскоро одевшись, Леонард выглянул в коридор. Приставленный к нему слуга — регент глубоко воспротивился бы попытке назвать этого бергера соглядатаем, — явно видел уже четвертый сон и не реагировал на попытки его разбудить. Леонард подошел к окну, прижимаясь горячим лбом к мутному стеклу. В старом замке даже окна имели неприятный бутылочный оттенок, от которого при луне вся комната казалась будто подсвеченной заплесневело-зеленым светом. Это всего лишь игра фантазии, попытался напомнить себе Леонард, волнение перед предстоящей дорогой, которая на этот раз уводила в сторону от его поисков. И все же ноги сами понесли его к комнатам отца и Фридриха, что бы ни думала о нем ночная стража.

Чем дальше Леонард двигался по замку, тем меньше он беспокоился о том, чтобы держаться незаметно, и тем сильнее ускорял шаг, на последнем пролете почти задыхаясь от непривычного бега. Спали все — слуги, солдаты, даже одна из любимых собачонок принцессы Георгии, и Леонард мог назвать только одну ситуацию, при которой такое было бы возможно — в неизменном сопровождении приторного запаха лилий и колодезного холода. Первая мысль была о том, что кто-то из преследовавших их выходцев добрался до отца — хоть новоявленный кансильер и не выносил приговоры лично, любая из жертв их расследований могла иметь к нему незакрытый и неоплаченный счет, — но разгадка оказалась проще. Леонард сам убедился в этом, лицом к лицу столкнувшись с Эстебаном Колиньяром.

Хотя Жоан этого и никогда не оценит, Леонард успел в самый последний момент.

— Без глупостей, герцог, — у Алвы бы получилось эффектнее, но Леонард только сейчас осознал, насколько еще не успел до конца оправиться от раны. — Отпустите его руку и отойдите.

— Убирайтесь, Манрик, — нетерпеливо отрезал Колиньяр. — Все, что я хотел вам сказать, сказал ранее. Я останусь со своим сыном.

— Вы оглохли и ослепли, Жоан? — язвительно поинтересовался Леонард. — Разве вы не понимаете, что это не ваш сын?

— Для вас это было бы очень удобно, правда? — а вот мальчишку Колиньяров смерть совсем не изменила, наглости еще поприбавилось. — Пойдем, отец, тебе незачем оставаться с этими людьми.

— Уж поверьте, закатных тварей я на своем веку повстречал достаточно, чтобы узнать при встрече, — Леонард в несколько широких шагов пересек разделяющий их коридор. — Сейчас я желаю поговорить с вами, что до вашего отпрыска, поверьте, вы переживете, если не увидите его в ближайшие лет так пятьдесят.

— Что вам за дело до меня? — сейчас Колиньяр выглядел совершенно больным. — По-вашему, я стану цепляться за такое подобие жизни? Я уйду туда, где сейчас Эстебан, он обещал взять меня с собой…

— Вы чересчур легковерны для представителя столь циничной фамилии, — кажется, это тоже были слова Алвы, но какое это имело значение? Леонард без предупреждения схватил Жоана за плечо и резко притянул к себе, и от неожиданности тот выпустил руку Эстебана. — Иногда нельзя полагаться только на свои глаза.

— Что вы себе позволяете, Манрик! — Жоан отпрянул, а красивое лицо Эстебана исказилось в ярости, и сейчас не хватало только того, чтобы его глаза полыхнули лиловым, как у чудовищ гальтарского Лабиринта, который, если верить ведьмам, такая же иллюзия, как и этот сон. Колиньяр снова повернулся к выходцу, принявшему облик сына, и не смог сдержать потрясенного вздоха, когда на его месте обнаружил отвратительного вида девчонку в белой ночной рубашке и чепце.

— Ну здравствуй, старая знакомая, — Леонард и сам поражался своему спокойствию. — Разве ты не должна быть в Олларии?

— Ты снова все портишь! — взвизгнула девчонка. — Старик мечтал о смерти! Старик звал смерть! Но вам не уйти! Скоро все здесь будет моим! И ваш город! И ваши замки! И все ваши земли! Ты сдохнешь! А если не сдохнешь ты, сдохнет Он! И все остальные следом за ним! И ты это знаешь! Мерзкая астэра тебе сказала!

— Как я уже сообщил герцогу Колиньяру, — в голосе Леонарда зазвучали металлические нотки, — я сочту за честь снова умереть за Талиг, если того потребуют обстоятельства и моя честь офицера и дворянина. Но ты никого не заберешь из этого дома. Уходи.

— Я буду ждать тебя в Олларии, — ощерилась девчонка. — Оставлю тебе этого, он старый и противный. Мне папенька обещал короля!

— Жаль огорчать вас, моя эрэа, но король вряд ли впечатлит вас больше, — закатил глаза Леонард. — Повторяю в последний раз, уходи. Здесь нет ничего для тебя.

— Скалы слышат предателей, — почти прошептала Цилла — кажется, так ее звали? — Скалы видят предателей. Скалы вас больше не спасут, и ничего не спасет.

С этими словами она пропала, будто ее здесь и не было никогда, вот только она ковер на том месте, где она стояла, покрылся густой удушливой плесенью, равно как и стены, и дверь от комнаты, где Колиньяр отбывал свое заключение, и портреты каких-то Ноймариненов из прошлых веков, в молчаливом изумлении взиравших на непотребство, творящееся в их родовом гнезде.

— Что это за козни Леворукого? — за эту ночь у герцога явно прибавилось седых волос, но он выглядел так, словно, наконец, очнулся от гипноза. — Манрик, мне отвратительно это признавать, но похоже, вы спасли мне жизнь. Создатель, это отродье выглядело в точности как Эстебан!

— И увело бы вас за собой, не сомневайтесь, — Леонард неприязненно поежился. — Пойдемте, Жоан, сейчас все проснутся, а ночевать здесь вы никак не можете. Думаю, нам обоим надо выпить. В память об Эстебане и вообще... Да, если ее папаша учинил нечто подобное в нашей гостиной, там придется все перестраивать, и хорошо бы этим занялся Окделл, пока по счетам платит Альдо Ракан…

— Что за ересь она несла? — Колиньяр все же не зря занимал свою должность, даже в такой ситуации безошибочно выделяя главное: — Девчонка предупреждала о какой-то катастрофе, которую вы можете предотвратить, или я ослышался?

— Об этом скажете регенту, — прищурился Леонард. — Я думал о том, как ослушаться его приказа, не нарушая закон, но рассказ очевидца о выходцах, скорее всего, сделает его более гибким… Жоан, я только что осознал, что этой настырной девице за какими-то кошками позарез нужен король. И отчего же я не догадался предложить ей нашего новоиспеченного анакса?

Утро принесло новые споры и новые решения, не всегда простые. Абириоль был вынужден отправиться в Бергмарк на попечение маркграфа до тех пор, пока посещение Олларии снова не станет безопасной прогулкой в столицу. Бросать мальчишку в Эммануилсберге под ответственность ничего не знавших о нем слуг представлялось неправильным, к тому же, Леонард чувствовал себя спокойнее от того, что юный гоган, не понаслышке знавший, как управляться с нечистью, будет рядом с отцом. С момента встречи с Циллой почти непрерывно ныло запястье, и хотя Леонард использовал удобную отговорку, что потянул его во время фехтования, сам он уже давно научился распознавать природу этой боли, и предчувствия она внушала самые нехорошие.

С Рокэ определенно было что-то не то, и сейчас Леонард бы даже порадовался очередному неосторожному донесению от брата. Увы, хотя в Ноймаре и собралось неприлично много гоганов для этой местности, здесь не было ни аптеки господина Жерара, ни лавки “Поющая лилия”, хозяин которой знал, как будить нарциссы осенью, а лилии — зимой, а значит, и особенные письма доходили лишь с редкими гонцами, а могли и затеряться где-то в пути. По следам визита выходца состоялся внеплановый военный совет у регента, на котором, впрочем, почти никто не смог рассказать чего-то нового, о чем бы Леонард уже не знал. Любопытно, что не ему одному в ту ночь снились странные сны: о похожем рассказывали и пресловутый брат королевы, и его приятель, белокурый бергер с манерами айсберга. Отличился даже Фридрих, которого в ту ночь мучила бессонница, поэтому он читал, но ничего подозрительного не слышал.

Надежды Леонарда оправдались, и он таки получил разрешение завернуть домой перед марш-броском в Олларию. Дорога в Северный Надор буквально дышала какой-то затаенной, острой опасностью. После признаний астэры, Леонард все же надеялся разжиться хоть какими-то свидетельствами о жизни своего достославного предка. Хексбергский аптекарь неохотно подтвердил, что фламинго — одна из распространенных на восточном побережье Золотых земель птица, — была завезена туда именно из Бирюзовых земель, и ее выбор для герба был вполне естественен для человека, знакомого с гоганским народным фольклором. Бывал ли там сам Эммануил или лишь собирал осколки из чужих историй, как поступает ныне его далекий правнук?

Замок Эммануилсберг, название которого стало титулом наследника и данью памяти основателю рода, даром что именовался замком. Пусть отец и полагал Надор прибыльным проектом, места эти он не любил, предпочитая лишь изредка наведываться сюда на охоту, чаще выбирая угодья в Манро. По этим причинам Манрики держали здесь лишь небольшой штат прислуги и управляющего имением, въедливого и занудного северянина, стремящегося выжать максимум из каждого визита хозяев. После долгого, изматывающего пути — а скакал Леонард по ужасной погоде и буквально на пределе собственных сил, — хотелось просто забыться беспробудным сном на сутки, но замок оказался куда более живым и населенным, чем он смел надеяться.

Рыжий вихрь в ореоле родовых цветов и кружев накинулся на него с такой силой, что Леонард с трудом удержал равновесие. Иоланта никогда не знала меры ни в радости, ни в печали, но сейчас им не было дела до приличий — Леонард просто радостно рассмеялся и закружил ее по двору, как когда-то в танце.

— Я не верю, я просто не верю своим глазам, — девочка не играла, слезы были настоящими, она действительно его оплакивала. — Лео, чтобы я позволила еще хоть одному человеку на всем свете так разбить мое бедное сердце! Я думала, что умру! Ты хоть представляешь, что здесь творилось, когда мы получили ультиматум от Таракана!

Леонард на мгновение прикрыл глаза, сдерживая смех.

— Вижу, вы уже подобрали ему достойный титул. Ио, у меня для тебя есть еще хорошие новости в запасе, но будет лучше, если я расскажу все при эреа Марии, она тоже будет рада услышать…

— Что дядя Арнольд нашелся? — Иоланта хитро прищурилась, все еще не выпуская его руки, словно он мог в любой момент раствориться в воздухе. — Это мы уже знаем. Лео, ты только не волнуйся, но мамы здесь нет. Она в Манро, с младшими. А мы решили приехать сюда, потому что капитан Гастаки сказала, что мы встретим здесь тебя. Она всегда так непонятно выражается, мы сначала подумали, что дядя что-то неправильно понял, и ты стал таким же как она. Но тогда у тебя не было бы тени, верно?

— Капитан Гастаки? — Леонард с трудом сохранил самообладание, услышав зловещее имя. — Она что, и тебя преследует? И кто это “мы”?

— Граф Манрик, — снова услышать этот голос он рассчитывал не ранее восстановления в Талиге полного порядка, но, как выражался на этот счет Рокэ, надежда — глупейшее из дарованных нам чувств. — Боюсь, это я злоупотребляю вашим гостеприимством.

Леонард устало повернулся и смерил девицу бесконечно усталым взглядом.

— Не стоит беспокоиться, герцогиня. При всем желании вам бы не удалось превзойти вашего брата.

Итак, замок Эммануилсберг вновь принимал гостей — пожалуй, впервые со времен изгнания незабвенного Вильгельма Манрика, — однако свести под одной крышей представителей семейств Окделл, Арамона и собственных неугомонных потомков не сумел бы даже покойный граф. Кроме Иоланты и Айрис Окделл, своим присутствием Леонарда осчастливили выбранная Рокэ дуэнья, дочь Крединьи, умудрившаяся в свое время удостоиться комплиментов даже от его отца, и девица Селина, честь которой Ричард отстаивал в их постановочном поединке. Впрочем, сейчас Леонарду было не до того, чтобы удивляться превратностям судьбы, — чем дальше, тем невероятнее звучала рассказанная его гостьями история.

Самой короткой была часть Иоланты — племянница, сосланная вместе с матерью, сестрой и младшим братом в родовое поместье, коротала дни за чтением, вышивкой и молитвами, ожидая новостей о судьбе мужчин их семьи. Казалось, в Манро уж точно не может произойти ничего необыкновенного, но в одну дождливую ночь в их дверь постучала высокая, грузная женщина в костюме моряка и потребовала пригласить ее должным образом. Ничего не подозревающая Ио не распознала в ночной гостье угрозу, и лишь когда та переступила порог, выяснилось, что загадочный капитан не отбрасывает тени, в отличие от трех ее перепуганных спутниц. В несчастных дамах, проделавших путь из самой Олларии неведомыми потусторонними дорогами, именуемыми тропами выходцев, Иоланта узнала фрейлин королевы и их бессменную наставницу.

— При случае надо расспросить отца, кого это у нас там убили, — нахмурился Леонард. — Но сударыня, почему вы не отправились в Надор, к своей матушке?

— Вы ведь были там, когда я рассказывала герцогу Алва, — вскинула подбородок Айрис. — Матушка отправила бы меня назад в Олларию, ничего и слушать не пожелала бы. С тех пор, как там воцарился этот гнусный Тараканишка, она только и мечтает о том, чтобы выдать за него замуж если не меня, то Дейдри. А больше идти мне было некуда. Герцог Алва в тюрьме, Ричард пресмыкается перед своим “сюзереном”, даже я на это купилась и почти до самого суда верила, что все всерьез. Где сегодня виконт Валме, я не знаю, маршал Савиньяк на войне… оба маршала. Вы оставались единственным другом моего жениха, и только в ваш дом я могла прийти за помощью.

Леонард растерянно посмотрел на Луизу Арамона — та только пожала плечами, явно не в восторге от чрезмерной разговорчивости своей воспитанницы.

— Герцогиню следует поздравить с помолвкой? — осторожно осведомился он. — И кто же ваш счастливый избранник, которому я, к тому же, имею честь быть другом?

— Герцог Алва, конечно, — отрезала Айрис, словно никакого другого ответа прозвучать и не могло. — Право, граф, не смотрите на меня с таким потрясением, все знают, что вы его друг, иначе мы бы с вами сегодня не разговаривали.

— Очевидно, — Леонард неловко закашлялся. — Полагаю, излишне уточнять, знает ли герцог Алва о том, что женится?

— Граф, ну я же не ребенок, — Айрис сердито свела брови. — О какой свадьбе может идти речь, если мы даже не знаем, чем закончился суд.

По совету Зои Гастаки, Иоланта и три ее новообретенные подруги спешно отправились в Эммануилсберг, оставив эреа Марию в полном смятении, где и обретались вот уже несколько дней, ожидая его прибытия и одновременно опасаясь его.

Далее Леонард предоставил право слова госпоже Арамона, казавшейся самой здравомыслящей из присутствующих. Как ей, после всего пережитого, еще и рассказывать о встрече с ее дочкой-выходцем, не хотелось даже и думать.

Арамона с поистине впечатляющей преданностью все эти безумные недели оставалась подле королевы. Айрис действительно затеяла безобразную драку с явившимся навестить их Окделлом, а дальше потянулись их дни в заточении. И хотя дворцовые сплетни доходили до них медленно и крайне выборочно, вскоре стало ясно, что нового короля не жалует не только простой люд, но и даже собственные соратники, клявшиеся ему в вечной верности и лояльности. Айрис и тут не удержалась от смеха, прервав Луизу, чтобы подробно описать Леонарду веселую жизнь, что небезызвестный Суза-Муза устроил презираемому им монарху.

Вскоре с Айрис пожелал говорить Робер Эпинэ, на удивление быстро взявшийся планировать свержение заигравшегося друга. Их план с предполагаемой свадьбой и намерением передать письмо Лионелю Савиньяку был неплох и мог даже сработать, а новость о том, что Ричард лишь притворялся союзником Ракана, стала лучшим подарком, который герцогиня Окделл только могла пожелать. Увы, в тот самый момент, когда все казалось решенным, в игру вмешались силы, которыми никто из них управлять не мог — Шар Судеб был беспощаден, и возмездие обрело облик Альдо.

Сначала Айрис, Селина и Луиза не понимали, за что их вернули в Багерлее. Айрис была уверена, что их план раскрыт, но ничто не заставило бы ее признаться в этом на допросе. На деле все оказалось куда циничнее и грязнее: Ракан затеял публичный суд над Алвой по каким-то допотопным гальтарским законам, дошедшим до наших дней в максимально отрывочным и искаженном варианте, а гарантией лояльности Повелителя Скал и его вассалов должна была стать жизнь его сестры.

В этот момент Леонард понял, о чем говорил отец, намекая на то, что при всем желании Окделл может кровную клятву и не сдержать. Объяснение получили и чувство липкого, всепоглощающего ужаса, что временами накатывал на него во время путешествия по Надору, и угрозы Циллы, а сейчас к нему примешивалась еще и неподдельная ярость. О чем только думала эта дура Гастаки, впутывая в эту историю его сестру? Ио ведь ни за что не согласится теперь бросить Айрис, а если Окделл действительно нарушит кровную клятву, откат может преследовать его родню даже за пределами герцогства. Леонард не был уверен в том, как именно работает месть за нарушение клятвы — и совершенно не желал узнавать это ценой жизни Ио или существования Эммануилсберга.

— Мы думали, что уже не выйдем оттуда, граф, — голос Луизы звучал спокойно, но глаза выдавали целую гамму чувств. — И тогда появилась Цилла. Моя младшая дочь. Она тоже выходец.

— Я знаю, о ком вы говорите, — несмотря на пылающий камин, Леонард в очередной раз почувствовал холодное дыхание бесконечности. — И удивлен.

— Не вы один, — горестно вздохнула Луиза. — И мы боялись впускать Циллу. Проблема в том, что с городом что-то происходит. Выходцам все труднее пробираться туда. Почему-то у Циллы такой проблемы нет, она, по своему обыкновению, скачет и веселится, а вот капитан Гастаки не смогла бы прийти без нее. И сказать по правде, спасать они явились меня, а я убедила их вывести еще и девочек.

— Капитан Гастаки стала новой женой папеньки, — заявила вдруг Селина и, право, лучше бы и дальше молчала. Представлять загробную семейную жизнь Арамоны Леонард уж точно не желал. — Если мама умрет до того, как снова выйдет замуж, это создаст проблему. Поэтому капитан не могла позволить Ракану и в самом деле нас казнить.

— Зато теперь Ричарду нет необходимости выбирать между мной и своими обязательствами, — Айрис широко улыбнулась. — И он сможет сделать все, чтобы спасти монсеньора.

Сможет ли, допустим, спорный вопрос — по расчетам Леонарда, Цилла явилась в Ноймар или накануне, или вскоре после суда, и совершенно убежденно говорила о предательстве Скал. Внимание на это обратил еще Колиньяр, когда они вместе пытались заглушить вином отголоски колодезного холода, но в свете рассказа дам все это обретало новый зловещий смысл. О том, как проходят суды по гальтарским обычаям, Леонард имел крайне смутное представление по легендам, вроде суда над Ринальди Раканом, а фрейлины знали и того меньше. Хуже всего было то, что они преисполнились энтузиазмом помочь ему разбирать документы, оставшиеся от многих поколений Манриков, а на деле только отвлекали бесконечными разговорами.

Интересовали девиц, главным образом, дворцовые сплетни и старые любовные письма, на которые у Леонарда не хватало ни времени, ни терпения; некоторые Иоланта аккуратно откладывала в сторону, собираясь позже расспросить мать. Архив Вильгельма представлял несомненный интерес с точки зрения политики, и у покойного графа действительно много чего было собрано на Алису и ее ближайшее окружение, вот только отец давно приложил к делу все, что только мог, и те, кто сегодня еще не умер, давно в изгнании, а Штанцлер, со слов герцогини Окделл, сидит себе в Багерлее, где ему самое место.

Важнее оказалась вторая часть архива Вильгельма, перемещенная в резервную библиотеку замка, которую отец пренебрежительно называл чердаком. Сюда давным-давно переехали старые книги, по мнению тессория не имевшие практической ценности, аудиторские документы, подшивки научных журналов — были среди Манриков и те, кто интересовался землеописанием и естествознанием, — даже видавшие виды детские книги, среди которых Леонард с улыбкой узнал собственные. Письма хранились здесь в великом множестве, а вот позволить себе неделями копаться в прошлом он не мог — чем бы ни закончился нелепый суд над Алвой, теперь Леонард стремился в столицу не по приказу регента, а по собственной инициативе.

Похоже, Кабиох все же решил покровительствовать ему хотя бы в этой мелочи: часть писем выглядела чуть менее запыленными, чем остальные, и хранилась отдельно, что определенно свидетельствовало о том, что отец к ним обращался и счел ценными. Леонард лишь скользнул глазами по первым строчкам — и пропал для миру на несколько часов. Пожалуй, окажись здесь сейчас Вальдес, с которым они распрощались в Ноймаре, письма и для него показались бы увлекательным чтением.

Большая их часть представляла собой переписку деда с ни много ни мало тремя поколениями герцогов Алва: легендарным Алонсо, а позже с его сыном, Маурицио, и даже внуком, соберано Алваро, о котором Леонард был так наслышан. Хотя их и разделяла почти пятидесятилетняя разница в возрасте, Вильгельм обсуждал с Алонсо Алвой тему одиозную, которую не раз поднимали в обществе, но ни разу не доводили до серьезной дискуссии — тему колоний и путешествий на отдаленные и загадочные материки, такие как Бирюзовые земли.

Леонарду снова вспомнились слова хексбергского аптекаря, полагавшего, что гоганам нечего делать в Бирюзовых землях до явления миру неких загадочных знамений, о природе которых известно лишь старейшинам, в совершенстве изучившим Кубьерту. История его прадеда, Танкреда Манрика, лишь подтверждала этот постулат. Выяснилось, что вскоре после своего освобождения из плена, которым Танкред был обязан армиям Алонсо Алва и Балинта Алати, он поддержал группу энтузиастов, желавших отправиться в дальнее плавание и снискать Талигу славу в неисследованных землях. Хотя подобные инициативы и не входили в ведение экстерриора, Танкред увидел в ней большие возможности, и все шло прекрасно ровно до тех пор, пока ушедший на восток корабль не вернулся лишь с горсткой уцелевших членов экипажа на борту, а по возвращению в Олларию все они начали демонстрировать признаки безумия. Один из таких несостоявшихся колонистов Танкреда и убил, хотя позже эту смерть списали на действия бунтовщиков в ходе пришедшегося на те же годы прогаифского восстания принца Генриха Оллара. Алонсо Алва, как следовало из его письма юному Вильгельму, сведения об экспедиции распорядился засекретить, а случаи этого синхронного безумия внимательно изучить.

Разумеется, повторных экспедиций в Бирюзовые земли с тех пор не совершалось. Маурицио Алва, в отличие от блистательного отца, в политику Талига вмешивался мало, предпочитая сосредоточиться на делах собственного герцогства, а вот уже Алваро Алва проявил недюжинный интерес к решениям покойного деда. Теперь становилась понятной бурная реакция соберано на выходку Рокэ с Каммористой — Вильгельм охотно делился всем, что ему удалось раскопать о Бирюзовых землях и поразивших их так называемой скверне, и Леонард невольно вспоминал предупреждения Фатихиоля.

За неимением лучшего термина дедушка называл это явление эпидемией и полагал ее неизбежной частью божественного цикла, проявляющейся на изломе эпох, когда созвездия выстраиваются определенным образом, а земля больше не может вмещать накопленную магию. Вспышки этой эпидемии случались в разные эпохи и в Бирюзовых, и в Седых землях, вынуждая населявшие их народы переселяться как можно дальше от источника скверны и отторгать тех их представителей, кто оказывался к ней уязвим. Противостоять этому, с точки зрения Вильгельма, было невозможно, заражение, как доказывала судьба несчастных колонистов, сохранялось гораздо дольше одного круга, и позволить себе такое в Золотых землях они никак не могли, благо, большинство орденов эсператизма, а еще в большей степени — олларианство не допускали среди своих последователей использования никаких видов магии.

В памяти тут же всплыли символы четырех великих домов, которые они с Арнольдом находили в заброшенных аббатствах. Брат так и не написал, смог ли продолжить свои поиски в захваченной Раканом Олларии, но это и не имело значения. Важным было только одно: кто-то, гоганы или эсператистские монахи, намеренно творил в столицу магию именно сейчас, на Изломе, вот только в чем состояла его цель? Сейчас им только распространения скверны не хватало для полного счастья.

Интересно, когда Алва вернули Манрикам эти письма? Знает ли о них Рокэ? Тогда, в Варасте, обнаружив у Леонарда футляр с Кубьертой, он казался удивленным, но было ли то единственной причиной, по которой он не оставил его в Тронко, а предложил присоединиться к своему отряду? Эммануил Манрик жил на Изломе эпох и, по словам ведьмы, знал о том, что для прохождения очередного круга нужна смерть Ракана. Было ли это связано со скверной? Смерть одного ради спасения многих? В свете предупреждений выходцев это имело смысл — и Леонард бы дорого заплатил за то, чтобы его логические построения оказались ошибкой.

В ту ночь ему впервые за долгое время приснилась Мэллит. Девушка с решительным видом шагала за гладко выбритым мужчиной в обычном дорожном костюме, который мог принадлежать торговцу или трактирщику. Лицо спутника гоганни казалось знакомым, но все же Леонард мог поклясться, что не встречал его ни в Агарисе, ни в Олларии. Зато он был уверен в том, что движутся они в сторону столицы: предместья Олларии он бы ни с чем не перепутал.

Герцогиня Окделл не намерена была отпускать его без разговора, и это пугало Леонарда почище выходцев и мифической скверны. Лично ему совсем не улыбалось объяснять Рокэ, почему сестра его оруженосца уже мысленно примеряет обручальные браслеты, еще меньше ему нравилась мысль, что Иоланту ведь ни за какие посулы не уговоришь оставить эту сомнительную компанию и вернуться к матери в Манро.

— Граф, наша судьба в ваших руках, — торжественно изрекла Айрис в лучших традициях Мирабеллы Окделл и устремила на него требовательный взгляд. Леонард выдержал его с невозмутимостью, которую оценил бы Рокэ, и ожидаемых заверений в вечной преданности девице не принес. Окделлов всегда смущало отклонение от столь любимых ими дидериховских сценариев, и этот прием неизменно доказывал свою эффективность.

— Вы знаете, когда монсеньор будет свободен, Ричард может рассчитывать только на ваше свидетельство, — предприняла она еще одну попытку. — Я очень волнуюсь за него. Люди ему не поверят. Все думают, что он за Ракана. Ну, за фальшивого Ракана.

— В этом смысл игры, которую он ведет, — пожал плечами Леонард. — Вам не стоит тревожиться, герцогиня. Если бы Ричард плохо притворялся, он бы был сейчас в Занхе, а не в королевском дворце.

— Дело не только в этом, — Айрис взволнованно заломила пальцы. — Этот Ракан… я не могу это объяснить, но он влияет на Дикона. Мой брат очень наивен. Он еще верит, что если все сядут и открыто поговорят, то тут же обретут взаимопонимание, станут друзьями, и тогда ему не придется выбирать, а такого ведь никогда не будет. И еще Ее Величество… Я не хотела оставлять ее одну в том числе и из-за Ричарда.

— Окделл и королева? До сих пор? Как банально, — придется разбираться еще и с этим, невольно позавидуешь Рокэ, для которого сейчас все их приземленные заботы нипочем. — Я учту ваше беспокойство, моя эреа, вы же, в свою очередь, должны пообещать мне, что если хоть что-то вокруг покажется вам подозрительным или вы вновь получите предупреждение от капитана Гастаки, вы немедленно покинете Эммануилсберг в сопровождении Иоланты и слуг и отправитесь в Ноймар, к регенту. Не в Надор к своей матушке, не к Ларакам, а как можно дальше отсюда. Регент знает о некоторых… неподвластных нашему пониманию явлениях, случившихся в последнее время в Талиге, и в его доме вам будет оказан достойный прием. Правильным было бы отправить вас к нему уже сейчас…

— Я не предстану перед регентом как сестра мятежника! — Айрис вскинула подбородок и сделалась раздражающе похожей на своего брата. — Когда вы освободите моего жениха, он сам представит меня ему должным образом.

— Блаженны чтущие и ожидающие, ибо их терпение узрит возвращение Создателя, — пробормотал себе под нос Леонард с интонациями Бонифация, и отчего-то мимолетное воспоминание о Варасте стало лучшим, что случалось с ним за этот необыкновенно длинный день.