Мистер Барроу: Закаты над Йоркширом (гет)

Апрельский воздух, сменивший мартовский колючий холод, струился в открытое окно лакейской, неся запахи влажной земли, распускающихся почек и… чего-то неуловимого, нового. Перемена. Она витала повсюду. В более легких шагах служанок, в чуть ослабевшем, но все еще властном взгляде Карсона, в том, как солнце, наконец, пробивалось сквозь привычную йоркширскую дымку, заливая золотом паркетные полы господских комнат.

Томас, протирая до блеска графины для портвейна, ловил себя на том, что его взгляд снова и снова самопроизвольно ищет Гвен. Не как делового партнера, хотя их тайное предприятие процветало — лавандовое мыло для прачек ждало вердикта, а заказ на дегтярное для конюхов был выполнен безупречно. Нет, он искал ее… просто так. И каждый раз, находя, задерживал взгляд чуть дольше, чем требовала простая констатация факта ее присутствия.

Особенно — на ее волосах.

Раньше он, Томас Барроу, если и замечал горничных, то оценивал их как потенциальные помехи или инструменты в интригах. Волосы Гвен были просто частью униформы — аккуратно убранные под чепец, темно-рыжие, ничем не примечательные. Теперь же... Теперь они были для него целой вселенной. Когда она наклонялась, чтобы поднять уроненную салфетку, из-под края белоснежного чепца выбивалась упрямая прядка. Она отливала медью и золотом в лучах солнца, падавшего из высокого окна коридора. В полумраке лакейской при вечерней приборке, когда она поправляла прическу, устало прикрыв глаза на мгновение, они казались темнее, как спелая вишня, но с таинственными огненными искорками внутри. А однажды, когда сильный порыв ветра на заднем дворе сорвал с нее чепец, и она, рассыпав корзину с бельем, бросилась ловить улетающую тряпицу, он увидел их распущенными — настоящий водопад рыже-каштановых волн, пойманных солнцем, сиявших, как полированная медь. Они были живыми, непокорными, такими же, как и она сама. Он замер тогда, забыв про корзину с углем, которую нес, и лишь резкий окрик садовника заставил его спрятать охвативший его немой восторг.

Это осознание накрыло его как волна в один из таких апрельских дней. Он стоял у окна в кладовой для белья, наблюдая, как Гвен торгуется со старьевщиком, приехавшим за тряпьем. Она держалась уверенно, ее голос, обычно тихий, звучал четко и деловито. Она улыбнулась, отстаивая свою цену, и в этот момент солнце вырвалось из-за туч, осветив ее лицо и… снова эти волосы. Не просто рыжие. Каштановые у корней, с золотистыми и медными переливами по длине, с оттенком спелой земляники на кончиках, выбившихся из-под чепца. В них была глубина, теплота и какая-то дикая, природная красота, совершенно чуждая выхоленной элегантности леди наверху. И в этот момент Томас понял с леденящей ясностью: он влюблен. Безнадежно, глупо, опасно влюблен в Гвен Доусон. В горничную. В свою деловую партнершу. В женщину, чья единственная мечта — сбежать отсюда.

Страх сжал его горло, холодный и липкий. Он знал ее будущее! Знание, которое раньше давало ему чувство превосходства и контроль, теперь обернулось против него. Она уйдет. Станет секретарем. Возможно, выйдет замуж за кого-то в городе. Исчезнет из его жизни. Мысль об этом была физически мучительна. Он схватился за край стеллажа, пытаясь загнать обратно эту панику, эту слабость. "Недостаток силы духа", — эхом прозвучало в голове голосом миссис Хьюз. Нет. Он не позволит этому случиться. Но как? Как удержать птицу, рвущуюся на волю?

Их деловые встречи в старом леднике стали для него пыткой и блаженством одновременно. Он ловил каждое ее слово, каждый жест, пытаясь угадать, насколько сильна ее решимость уехать сейчас. Они обсуждали рецепты, закупки, продажи. Томас приносил из кухни остатки пирога или яблоки, Гвен — чай в потерлом термосе. Бизнес шел в гору. Деньги копились. Возможность ее отъезда становилась все реальнее.

— Я почти закончила упражнения из «Коммерческой Корреспонденции», — сказала Гвен однажды вечером, не отрываясь от блокнота с записями продаж. Она сидела на попоне, рядом на столе стояла их «Ремингтон», накрытая тканью. — Скорость набора растет, хотя ошибок еще много. — Она подняла глаза, и он увидел в них знакомый огонек — огонек предвкушения свободы, подкрепленный реальными шагами. — Как только накоплю достаточно на первые месяцы в Йорке и курсы… Думаю, к концу мая. —

— К концу мая? — переспросил Томас, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Он мысленно лихорадочно перебирал варианты. Предложить ей долю в бизнесе большую, чем договорились? Но деньги ей нужны на жизнь в городе, на само обучение. Признаться? Сказать: «Останься. Ради меня»? Смешно. Он — лакей. Она горничная с амбициями. И потом… его чувства были хаосом, он сам их не до конца понимал. Страх, вожделение, нежность, отчаянное желание защитить ее и… удержать любой ценой. — Ты… уже выбрала конкретные курсы? — спросил он вместо этого, выдавливая безразличный тон.

— Присматриваюсь к двум, — кивнула Гвен, снова углубившись в записи. — Один интенсивный, три месяца, но дорогой. Другой — вечерний, дольше, зато можно подрабатывать секретаршей или машинисткой сразу. — Она говорила о будущем, в котором не было места Даунтону. И ему. — «Ремингтон» уже моя, навык я нарабатываю… Осталось только решиться и уехать. —

Однажды он нашел ее у ручья за огородом. Она сидела на большом камне, сняв чепец и чулки, босые ноги болтались над чистой, быстрой водой. В руках она держала пучок свежей мяты и одуванчиков — вероятно, для новой партии мыла. Солнце играло в ее распущенных волосах, превращая их в сияющее рыжее облако, ореол вокруг ее сосредоточенного лица. Она была невероятно красива. Простой, естественной, ее красотой. Томас замер, спрятавшись за стволом старой ивы, боясь спугнуть этот момент. Его сердце бешено колотилось. Он хотел подойти, сказать что-то… что угодно. Но страх парализовал. Страх быть отвергнутым, страх выглядеть дураком, страх разрушить хрупкое партнерство, которое было сейчас единственной нитью, связывающей их.

— Мистер Барроу? — ее голос донесся неожиданно. Она повернула голову и увидела его. Не испугалась, лишь слегка удивилась. — Вы здесь? Искали меня?

Томас вышел из-за дерева, чувствуя себя неловко, как школьник.

— Нет, просто… воздухом подышал. Карсон дал полчаса перед вечерней сервировкой. — Он подошел ближе, остановившись в паре шагов. Запах мяты и воды смешивался с ее собственным теплым, чистым запахом. — Собираете ингредиенты?

— Да. Мята для новой партии, а одуванчики… для себя, — она улыбнулась. — Из корней кофе делают, говорят. Хочу попробовать. Экономия.

Он кивнул, не зная, что сказать. Молчание повисло между ними, но не тягостное, а наполненное журчанием воды, пением птиц и ее близостью.

— Вы… скоро уезжаете? — спросил он вдруг, не в силах сдержаться. Глаза его были прикованы к ее волосам, к солнечным бликам в них.

Гвен на мгновение смутилась его прямотой и пристальным взглядом.

— Как только накоплю на первые месяцы учебы и съема комнаты. Месяц, может два. — Она посмотрела на него, и в ее взгляде промелькнуло что-то похожее на сожаление. — Бизнес… он будет продолжаться. Я буду приезжать, забирать готовое, привозить ингредиенты. Мы договоримся.

"Месяц, может два". Слова ударили, как нож. Он представлял, как ее место в лакейской, в коридорах, в леднике займет пустота. Как он больше не увидит эту рыжую голову, склоненную над "Ремингтон" или над чаном с мылом. Как не услышит ее спокойный, деловой голос, который теперь для него звучал как музыка.

— Вы… слишком важны здесь, — вырвалось у него, голос чуть хриплый. — Для… для дела. Без вас… — Он не договорил. "Без вас мне здесь не выжить", — пронеслось в голове, но это было слишком откровенно, слишком жалко.

Гвен смотрела на него, ее карие глаза казались глубже обычного. Она что-то видела в его лице — напряжение, боль, страх потери, которые он не умел скрыть так же хорошо, как прежде.

— Мистер Барроу… Томас, — она поправилась, и это обращение по имени прозвучало как электрический разряд. — Я не исчезну. Мы построили что-то. Я это ценю. Но мне нужно… больше. Вы же понимаете?

Он понимал. Он понимал слишком хорошо. Именно это его и убивало. Он кивнул, не в силах говорить. Его рука непроизвольно сжалась в кулак.

— Барроу! — Голос Карсона, как удар грома, донесся с заднего крыла. — Его Светлость требует свежих газет в кабинет! Немедленно!

Реальность ворвалась грубо, разрывая хрупкий момент. Гвен поспешно натянула чулки и чепец, пряча свои волшебные волосы. Томас отпрянул.

— Иду, мистер Карсон! — крикнул он в сторону дома. Потом обернулся к Гвен. — Извините. Надо идти.

— Конечно, — она поднялась, держа пучки трав. — Я тоже. До вечера, в леднике?

— До вечера, — кивнул он и быстро зашагал прочь, чувствуя, как колотится сердце и как безнадежна его ситуация.

По дороге в дом, неся стопку газет, он лихорадочно думал. Нельзя терять время. Месяц. Два. Нужно сделать ее деловое предложение в Даунтоне настолько привлекательным, чтобы она добровольно отложила отъезд. Надолго. Навсегда? Мыло для прачек — хорошо. Но нужно что-то большее. Что-то, что даст ей ощущение роста здесь и сейчас, что зацепит ее амбиции. Возможно… расширение ассортимента? Новые, более сложные продукты? Парфюмерная вода? Средство для волос? Что-то, что потребует ее постоянного присутствия, обучения новым навыкам прямо здесь, в Даунтоне. И что-то, что принесет значительно больше денег, чтобы ее мечта о секретарской карьере показалась не такой уж привлекательной в сравнении с реальным, растущим бизнесом, который она уже построила. Ему нужно было создать для нее неотразимую возможность. Прямо здесь, в каменном мешке Даунтона. И у него было так мало времени. Он вошел в дом, и его взгляд машинально выхватил из заголовка верхней газеты: "Титаник" затонул в Атлантике. Сотни погибли". Мир рушился для других. Для него он рушился здесь, из-за рыжих волос девушки, которая мечтала уйти. Но он не сдастся. Он нашел способ выжить здесь. Найдет способ и удержать ее. Любой ценой.