В дыму и пламени (джен)

К бледно-жёлтому зданию опеки Ивар подъехал в половине девятого утра. И всё равно пришлось ждать, хотя в коридоре было пусто. Тётка эта — инспекторша сказала, что у неё перерыв, и ушла куда-то, деловито чеканя шаг. Ивар хотел возмутиться да не стал, некуда торопиться. Вдруг выяснится, что это какая-то ошибка? Бывает же такое. Он брякнулся на жёсткий стул и вперил взгляд в затёртый линолеум, отполированный чужими шагами.

Прошло минут пятнадцать, прежде чем инспекторша вернулась и с видимым недовольством окинула его взглядом. Открыла дверь и качнула пышным каре в сторону маленького кабинета.

— Так чего надо? У нас вообще-то приёмные часы с десяти, — объявила она, устроившись на стуле. Тут же выудила из сумки маленькое зеркало — принялась поправлять макияж.

— Я про ребёнка пришёл узнать, — Ивар вытряхнул уже изрядно помятый конверт и бросил ей на стол. — По вашему приглашению, — выделил он.

Инспекторша устало вздохнула, не торопясь «дорисовала» брови, и так же медленно принялась изучать письмо и стучать по клавишам.

— Вы не очень-то торопились, — едко заметила она, вздёрнув мастерски нарисованную бровь.

— Я в другом городе живу. Письмо на старый адрес пришло, и я его только вчера забрал, — спокойно пояснил Ивар. Не то чтобы он должен оправдываться перед какой-то незнакомой тёткой.

Инспекторша долго ковырялась в базе, а Ивар от скуки стал насвистывать (машинально, а не затем, чтобы её позлить). Та демонстративно цокнула и закатила глаза.

— Нашла, — через пару минут объявила она. — Эйнар Сольберг, три года. Мать умерла, отец… Так ты, что ли отец? Пришёл отказ писать?

— Какой ещё отказ?

Инспекторша фыркнула, сдув с вытянутого лица прядь тёмных волос.

— Если бы забрать собирался, так раньше бы явился, — сделала вывод она.

— Я узнать про ребёнка пришёл, а не за тем, чтобы мне тут морали читали, — раздражённо парировал Ивар. — Есть у него какие-то родственники, и где он сейчас?

Инспекторша нервно дёрнула плечом и мотнула головой, как строптивая лошадь. Заводилась она прямо с пол-оборота.

— Морали тебе пусть мать твоя читает! — возвысила голос она. — А раз объявился всё-таки и решил про сына спросить… что ж, пойду навстречу, — быстро смягчилась она. — По документам нет у него никого, кроме матери. Бабушка давно умерла, а про остальных ничего не написано. Вы с ней совсем не общались, что ли? Ничего не знаешь…

Ивар покачал головой.

— Не общались.

Инспекторша в свою очередь возмущённо выдохнула.

— Да-а, ребёнка состряпали, а дела до него никому нет…

Ивар закатил глаза. Своих детей у неё, что ли нет — некого отчитывать?

Инспекторша порылась в столе, шлёпнула перед ним какой-то бланк и подтолкнула ручку по столу.

— Узнал, что хотел? Пиши отказ — не тяни время. У меня ещё куча работы.

Ивар взял бланк в руки и пробежал глазами по строчкам, тут же мотнул головой.

— Я ещё ничего не решил.

Инспекторша вновь цокнула и поджала ярко-накрашенные губы.

— Не решил он, надо же. Ну, думай. Сын твой подождёт в больнице, пока ты не определишься. Решили бы всё сейчас, мы бы ему новую семью подобрали.

— Что, прямо в очередь стоят? — саркастично заметил Ивар.

Инспекторша покачала головой.

— Да если бы! Пока маленький, шансы есть. А больших-то мало кому охота брать.

— А если никого не найдут?

— А если никого не найдут… Воспитательные дома у нас семейного типа, заботятся о детях, как могут, раз родители не в состоянии. Долго думать-то собираешься? — уже каким-то усталым тоном спросила она. Помолчала, изучая строгим взглядом. — Так и быть, раз уж ты в другом городе живёшь, месяц даю тебе на раздумья.

Ивар молчал. Перепалка с инспекторшей взбодрила, но теперь уже не до шуток.

— Я хочу сына повидать.

— А раньше-то такого желания не возникало? Не знал ведь, как он живёт, — укорила инспекторша.

— Мы вроде выяснили, что ты мне не мать, и в твоих нотациях я не нуждаюсь, — резко ответил Ивар.

Инспекторша с недовольным видом принялась елозить мышкой по монитору. Всё-таки распечатала адрес больницы.

— Не тяни только, дай хоть парню шанс, может, нормальная семья у него будет, — напутствовала она.

Ивар уж не стал спорить и бить копытом в грудь, что готов сына забрать. Нихрена он не готов, но вот так взять и отказаться тоже не мог. Живой же он всё-таки — не игрушка, на помойку не выкинешь, потому что надоел.

* * *

Из распечатки, которую Ивар успел изучить в трамвае, выяснилось, что Марию сбила машина. Вот так глупо, нелепо, банально. Мать её давно умерла, ещё до рождения Эйнара. А в графе отца (деда Эйнара) и вовсе прочерк стоял. Может, и сама Мария его никогда не видела. И, похоже, Мария была единственным ребёнком. Ни братьев, ни сестёр. Бедолаге Эйнару (надо же, имя оставила то, которое Ивар выбрал) не повезло. Он оказался к чёртовой матери никому не нужен. То есть, Ивар пока в толк не мог взять, что этот ребёнок его, но абстрактно ему посочувствовал.

В больнице оказался полный бардак: медсестра, которая должна была сидеть на посту в детском отделении, где-то шлялась. Ивар хотел уже пойти поругаться с заведующей, но медсестра объявилась. Выяснилось, что пацан в инфекционном отделении, и к нему никого не пускают. Болезнь-то пустяковая — ветрянка, но правила для всех одинаковые.

— Можете передачку оставить. Только шоколад и цитрусовые нельзя, — дежурно сообщила медсестра.

Только тут Ивар сообразил, что ничего не купил: ни подарка какого, ни конфет. Не подумал просто. И вместе с тем испытал облегчение от того, что знакомство откладывается.

— Посмотреть хоть на него можно?

Медсестра милостиво разрешила, назвала этаж и номер палаты. Ивар поднялся на четвёртый и быстро отыскал нужную дверь. Замер перед стеклом. Мария ведь предлагала фотки прислать, а он отказался. А теперь даже не знает, как выглядит его сын. Похож хоть или в мать пошёл? Есть у них хоть что-то общее?

Мальчишка сидел на большой кровати, лениво трепал какого-то плюшевого зверя. На лбу и щеке россыпь красных отметин, словно у леопарда. Из-за стекла мало что удалось разглядеть. Белобрысый, худой и растрёпанный, в длинной белой майке, будто с чужого плеча.

Лица Ивар толком не увидал: мальчишка сидел боком к окошку и вид у него был несчастный. Ещё бы: один в больнице, не знает, наверное, куда мамка подевалась. Вот чёрт!

Ивар отвернулся и, прислонившись спиной к стене, стиснул кулаки. Может, тётка из опеки права, и стоит написать отказ? Подберут ему хорошую семью, наладится жизнь у пацана…

А если нет, если никого не найдут или семья будет паршивой? Лупить его станут — чужой же. Своих-то не жалеют, а тут — приёмыш. В приюте тоже несладко, пусть он и «семейного типа». Ивар это на своей шкуре испытал, но у него хоть были каникулы и праздники в кругу родных. А Эйнар кому нужен? Выходит, что никому.

Глупо принимать решение, которое перевернёт всю жизнь, на нервах, из жалости. К тому же, сейчас всё равно ничего не поделать. Пацана пока будут лечить, а ему пора домой. И ехать с такими мыслями в поезде было ох, как тяжко. Если бы был жив отец, он, наверное, оценил бы насмешку судьбы. Ивар всю жизнь на него обиду хранил, а тут вдруг понял, прочувствовал, каково ему пришлось.

* * *

Мать дома сидеть не любила: в выходные то в лес, то в поход, то на какой-нибудь сплав по горной реке. Ивара редко с собой брала, сначала он был слишком мелкий, а потом, видно, тоже только мешал. Он оставался с нянькой или у отцовской родни. Друзей у матери было много, а вот с родными как-то не сложилось… Бабка умерла, когда Ивару было года два, а дед и того раньше. А с сестрой (тёткой Ивара) мать и вовсе не общалась. По каким причинам, Ивар не знал.

Умерла она глупо. Купаться пошла, не дождавшись подружек, ногу свело… Те собирали какие-то цветы или ягоды, а когда вернулись, было уже поздно. То, что случилось после, осталось в памяти смазанными слайдами. Нянька вызвонила отца, и тот приехал. За окном уже было темно, фонари горели. Отец отвёз к дяде с тётей, навещал когда-как, а про мать сказал, что та в командировку укатила. Ивар поверил. Чего взять с шестилетки? Хотя какая нахрен командировка? Она в аптеке лекарства продавала. Ивар даже бывал у неё на работе пару раз.

Время шло, Ивар уже и соскучиться успел. Мать так надолго раньше не уезжала. Терроризировал вопросами дядю с тётей, а те придумывали какие-то нелепые отговорки. На похороны Ивара, естественно, не взяли. И всё равно в душе поселились сомнения и не давали покоя. Месяц уже прошёл. Разве мать не могла позвонить из командировки? Дядя с тётей бормотали что-то про плохую связь. А Ивар не знал, что и думать.

В конце концов, когда отец в очередной раз объявился, тётушка вынудила его поговорить с Иваром.

— Не может же она вечно в этой командировке быть! — высказала тётя отцу на кухне. Ивар, конечно, подслушивал, да только мало что разобрал. — Нужно сказать правду. Хватит мотать мальчишке нервы. Он уж, наверно, думает, что мать его бросила, — тихо добавила тётя.

Отец повздыхал и согласился.

— Да я сам понимаю. Сказал, что тогда первое в голову пришло, а теперь не знаю, как подобрать слова, — выдержал долгую паузу и добавил с печальным вздохом: — Кира — хорошая была баба, с огоньком. Но не смогли мы долго друг друга выносить, не сошлись характерами. Зато пацан у нас получился славный.

Тётя укоризненно заметила:

— Да ты ни с кем не сходишься. При живой-то жене! Ни стыда у тебя, ни совести, — но, чуть помолчав, смягчилась, вздохнула: — Лучше уж ты сам ему объяснишь. Он ведь догадается рано или поздно.

Во входной двери заворочался ключ, дядя с работы вернулся. Ивар тогда рванул в гостиную и сделал вид, что телик смотрел. Побоялся, что будут ругать за то, что подслушивал. И о чём там говорили дальше на кухне, не знал, зато хорошо запомнилось то, что было после.

* * *

Ивар бездумно уставился в телик, устроившись на пушистом ковре и гладил кошку, которая примостилась рядом. В душе тёмным крылом взметнулась тревога. Может, мама, и правда, его бросила? Почему не приезжает, не звонит? Она ведь даже не говорила, что так надолго уедет. Сидеть на одном месте стало невыносимо. Ивар подскочил на ноги, хотел выбежать во двор, однако наткнулся в коридоре на папу. Тот поймал его за бока и прижал к себе.

— Куда собрался, разбойник? — весело спросил он.

— Хотел погулять во дворе, — с лёгкой заминкой ответил Ивар.

— Давай-ка вместе прогуляемся, — предложил папа.

И они поехали на машине далеко, за город. Ивар не решился задавать вопросы. Пялился в окно, за которым проплывали окутанные седой дымкой горы. Солнце просвечивало сквозь зелёную макушку леса, а по тёмному салону прыгал солнечный зайчик.

Остановились у большого старого парка, папа отворил перед Иваром дверь и взял за руку.

— Давай, сынок, пройдёмся, — улыбнулся он и вмиг посерьёзнел. — Поговорим.

Ивар молча запрыгнул на поребрик, которым огородили цветочные клумбы. А папа пытался подстроиться под его шаг. Тихо так было кругом, лишь птичьи голоса раздавались в глубине леса.

— Вот что, Ивар, ты про мать всё спрашивал… — папа остановился, вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку и вытряхнул сигарету.

Ивар машинально сбил шаг, когда папа отпустил его руку, оглянулся и замер.

— Она не приедет? — быстро догадался он.

Папа покачал головой и выдохнул вместе с густым сигаретным дымом:

— Она умерла, сынок. Мне очень жаль.

Ивар просто не понял сначала, казалось, ослышался. Глупо моргал, глядя на папу, а в глазах защипало. То ли от дыма, то ли от чего ещё. Он оступился, и папа подхватил.

Папа рассказал, что случилось, скованно, глуховато, а после присел перед ним на корточки и прижал к себе. Ивар молча уткнулся головой ему в плечо. Горячие жгучие слёзы побежали по щекам, и во рту стало горько и солоно. И он всё в толк не мог взять, как это мамы теперь нет. То есть вообще нигде нет. И, чуть успокоившись, спросил об этом у папы.

Папа, кажется, растерялся, откашлялся и рассеянно взъерошил волосы.

— Как это её нет? — повторил Ивар, требовательно потянув его за рукав распахнутой ветровки.

— Человек — есть душа и тело. В школе тебе об этом рассказывали?

Ивар пожал плечами. Про Бога он знал, книжку ему тётя читала, да он не всё понял. И про бессмертную душу там тоже говорилось. Он больше на картинки глядел.

— Мама теперь на небе? — уточнил Ивар.

Папа облегчённо кивнул и погладил его по голове.

— Да. Видишь, какой ты умный. Пойдём, попрощаться надо, — папа снова взял его за руку и повёл вдоль мощёных камнем дорожек. Не парк это оказался вовсе, а кладбище.

В то, что мама лежит под землёй, под тяжёлым камнем, не верилось. В то, что она на небе, верилось больше. Будто бы она уехала далеко-далеко, но всё-таки где-то есть. И все равно было горько от того, что больше её не увидеть, не поговорить, не обнять.

Перед могилой стояли недолго, Ивар настойчиво дёрнул папу за руку.

— Мне здесь не нравится! И мамы здесь нет!

Папа ответил спокойно и ласково:

— Как скажешь, сынок.

Когда вернулись к машине, Ивар заявил:

— Я хочу домой, туда, где мы с мамой жили, — подумалось вдруг, что каким-то невероятным чудом мама ждёт его там. Папе он не осмелился озвучить. Кажется, желания сбываются, только, если о них никому не рассказывать. Может, если сильно-сильно захотеть, то и это сбудется. Ивар зажмурился и задержал дыхание на миг.

Папа покачал головой.

— Это чужая квартира, там теперь другие люди живут.

— Нет, всё равно! Я. Хочу. Домой!

Папа глядел растеряно: не ругал, не спорил, просто стиснул его за плечи и кивнул.

— Давай съездим, сам поглядишь.

Может, он догадался о том, что Ивар задумал? Но Ивар всё равно не признался, чтобы не спугнуть чудо. Стиснув кулаки, напряжённо смотрел в окно.

Чуда, конечно, не произошло. Всё оказалась так, как говорил папа. Ивар совсем поник и брёл по улице, глядя под ноги. Пусто так стало и грустно, словно он остался один в целом мире. Папа глядел искоса и хмурился, а после потащил его в магазин с игрушками. Ивар заупрямился: будто бы он не понимает, что игрушками ничего не исправить! Остался в машине, слушал радио, и папа вскоре вернулся с большой коробкой. В ней оказался белый пластмассовый катер с моторчиком внутри.

Папа привёл его в парк и предложил запустить катер в пруду. Он управлялся с пульта. Ивар сумрачно наблюдал, как папа возится с упаковкой, как спускает катер на воду. И как маленький катер весело нарезает круги, взбаламутив сонные воды, будто настоящая моторная лодка (у папа такая есть, прошлым летом на ней плавали вместе). Вскоре сам включился в игру. Может, не сразу, но тяжесть ушла с души. День выдался яркий и сочный, напоённый ароматами цветов и свежескошенной травы. Невозможно было не поддаться его обаянию.

Мама уезжала часто, и Ивар привык к тому, что её нет рядом. Может, поэтому смириться с тем, что она ушла навсегда, было чуточку легче. А, может, потому что папа был рядом, и один он всё-таки не остался.

* * *

От нахлынувших воспоминаний стало тошно, и горькое тёмное пиво, которое Ивар глотал в поезде, не могло прогнать спутанные тревожные мысли. С матерью они не были особо близки — та всегда жила своей жизнью. И всё-таки, когда её не стало, отец оказался рядом, сумел какие-то слова подобрать. А Эйнар же мелкий совсем... Остался один среди чужих людей.

Можно подумать, Ивар ему близкий! И на Марию он, признаться, мимоходом разозлился. Не могла, что ли поаккуратнее дорогу переходить! И на себя, потому что… потому что вся жизнь пойдёт кувырком, если он вдруг заберёт Эйнара.

В дороге Ивар так ничего и не решил. Приехал усталый, разбитый и злой. С Хильдой объясняться не нашлось ни желания, ни сил. Соврал, что задержался, чтобы повидать брата.

Мотаться из города в город уже надоело. Да и на работе могут больше отгулов не дать. Надо что-то, блядь, решать и поскорее.

На вокзале в Тронхейме попался на глаза плакат с предложением работы, и листовки были, Ивар одну прихватил. Требуются работники на реставрацию старой деревянной церкви в тридцати километрах от города. Чем не выход? В училище на практике как раз восстанавливали старинную каркасную церковь. Опыт имеется.

* * *

Инспекторша месяц дала на размышления, и из назначенного срока прошла половина. До отпуска оставалась неделя. Вроде как можно поехать и написать отказ. Ивар почти решился, убедил себя, что Эйнару так будет лучше. Побудет в приюте немного (он даже этого не запомнит), а после ему подберут хорошую семью, и жизнь у него наладится. Ивар же понятия не имел, как заботиться о ребёнке, как с ним вообще сладить. И не горел желанием себя испытать. И всё же картина, увиденная в больнице, не давала покоя. Пацан ему вроде как не чужой, не каменный он всё-таки!

Хильда всё спрашивала, чего он такой смурной, а Ивар не знал, что и сказать. Отмалчивался, говорил, что на работе не ладится: в общем, придумал какую-то ерунду. В отпуск собирались в Ирландию, Ивар давно мечтал побывать, и Хильда идеей загорелась. Всё распланировала, деньги вместе откладывали, билеты купили заранее. Она уже была в предвкушении.

Как-то вечером пили чай на кухне. Хильда сидела за ноутом, искала, что посмотреть в поездке. Ивар слушал, кивал, а мысли витали далеко отсюда. Решение он всё-таки принял.

— Прости, я не смогу поехать, — оборвал он на полуслове.

Хильда недоумённо захлопала светлыми ресницами и отставила кружку с давно остывшим чаем.

— То есть, как это?

— Да вот так! Мне домой надо.

— Ты шутишь? Мы полгода об этом мечтали, копили… — растерянно покачала головой она и, похоже, не поняла, что он говорит всерьёз.

— Ну-у, обстоятельства изменились, — недовольно протянул Ивар. — Думаешь, я не хочу поехать? Просто…

— Просто что? — настойчиво подтолкнула она.

Хильда ждала ответа, а Ивар отвёл глаза. Твою мать!

— Нам лучше пожить отдельно. Хочу вернуться домой, — так и не осмелившись сказать правду, выдал он.

— Господи! У тебя там что, другая женщина? — всплеснув руками, воскликнула Хильда.

Ивар презрительно фыркнул.

— Так ты обо мне думаешь? Я уж не такой идиот, чтобы променять Ирландию на бабу!

Хильда скрестила на груди руки и обиженно отвернулась.

— А что мне думать? — подчёркнуто ровным тоном произнесла она. — Ты ничего не объясняешь. Мотаешь туда почти каждые выходные.

— Там мой дом.

— Вот как… — печально протянула Хильда. — Я думала, твой дом здесь, со мной. А мы, оказывается, просто соседи, — подчеркнула она. — И посвящать меня в свою планы, в свою жизнь, ты не намерен.

— Почему же соседи — сожители, — усмехнулся Ивар. «Попутчики, — сказал бы отец».

Хильда шутку не оценила: коснулась тонкой золотой цепочки на шее, которую венчал аккуратный маленький крестик. Ивар когда-то подарил на день рождения.

— Тебе всё это время было на меня плевать? — упавшим тоном спросила она. — Да, дура здесь именно я. Думала, что у нас семья, а мы, оказывается, просто сожители, — с каждым словом она всё больше распалялась, поднялась из-за стола и отступила к окну. — Ты прав — нам лучше пожить отдельно. Тебе, по-моему, вообще одному лучше.

Ивар замер с открытым ртом: в кои-то веки не сумел подобрать слов. Предпочёл уйти, чтобы её не мучить. Хильда не виновата, что у него всё пошло кувырком. По правде говоря, виноват только он сам. Ах, да, ещё глупая Мария, которая за тридцать с лишним лет не научилась переходить дорогу. Угораздило же её помереть! Все было на своих местах, а теперь полетело к чертям.

Оставшиеся дни до отъезда они почти не разговаривали. Хильда ходила с потухшим взглядом и старалась с ним не пересекаться. Но в такой маленькой квартире куда деться? Ивар после работы бродил допоздна по улицам. Мог бы торчать в баре, да, честно говоря, не тянуло. Ютился на маленьком диванчике на кухне, как какой-то приблудный пёс. Хильда вообще-то не прогоняла, но смотреть ей в глаза было тошно. Слышал как-то, что она плакала в комнате, но стал подходить, утешать. Всё равно исправить ничего не мог. Точка поставлена. К тому же, Хильда оказалась права: одному лучше и проще.

В день отъезда Ивар всё же решился сказать правду, точнее она вырвалась ненароком.

Хильда стояла в дверном проёме и наблюдала, как он укладывает сумку — кое-какие вещи на первое время.

— Всё-таки решил уехать? — задала риторический вопрос она и, не сдержавшись, повысила голос: — Признайся, у тебя там любовница? К кому ты едешь?!

Ивар отложил сумку и, распрямившись, вытолкнул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Нет никакой любовницы. Была женщина давно, до тебя, и у нас с ней ребёнок.

— Так ты его навещал? — упавшим тоном обронила Хильда. — И все эти годы мне врал!

Ивар поморщился.

— Не врал. Просто не сказал — вот и всё.

— Ах, да, как я посмела забыть… Мы ведь всего лишь сожители, а семья у тебя там, — едко заметила она.

— Да нет никакой семьи и никогда не было! — прикрикнул Ивар. Вбила же себе в голову! Надоела уже, честное слово. — Так, приключение на один вечер. Ребёнок получился, и… И она решила оставить, — сбавив тон, рассержено закончил он. — Я им деньги отсылал, если тебе интересно. Не было никаких встреч или ещё чего.

Хильда потрясённо качала головой.

— А я тебя, оказывается, совсем не знала…

Ивар не стал слушать возмущения и гневные тирады, резко её оборвал:

— Довольно лирики! Мне пора.

Хильда прожигала его тяжёлым взглядом, и Ивар поспешил скрыться. До поезда времени полно, но лучше уж на вокзале торчать, чем мотать друг другу нервы попусту. Теперь она знает правду, которую так жаждала услышать.

— За вещами вернусь, — бросил он с площадки, а Хильда лишь молча кивнула.

Ключи у него остались: не придётся звонить и предупреждать. Вот и всё, может, больше уже и не свидятся. Как же глупо всё вышло и до обидного горько. И, по правде говоря, совесть давила, но Ивар привык игнорировать её глас. То, что сделано, уже не исправишь.