Вестник (гет)

Гермиона сидела за столом, окружённая друзьями, но её мысли были далеко. Она весело отвечала на вопросы, рассказывала забавные истории, но её внимание, как всегда, неизменно возвращалось к Гарри. В этом году Хогвартс казался другим. На зимних каникулах в школе оставалось намного больше студентов, чем раньше. Гермиона не могла не заметить, насколько шумным и живым стал большой зал. Это был тот редкий момент, когда Хогвартс был полон не только тех, кто оставался по каким-то причинам, но и тех, кто искал укрытие от своих собственных реальностей. Она почувствовала, как этот момент стал непривычно острым и чуждым, как если бы она вдруг оказалась в другом Хогвартсе. Месте, где всё ещё сохранялись старые традиции, но где её место было уже не таким очевидным.

Гарри сидел напротив неё, тихо наблюдая за происходящим. Как всегда, он был немного отстранённым, но при этом настолько присутствующим. Его глаза ярко блескали, и казалось, что он следил за каждым её движением, как будто что-то в её реакции на праздник было важным для него. Она открыла подарок от Гарри, сняв пыльную упаковку с чёрной ленты. В её руках оказался маленький изысканный коробочек. Внутри лежало кольцо с тёмным камнем, блеск которого был настолько глубоким, что от него веяло холодной таинственностью. Камень был почти чёрным, но в нём мелькали искры, как если бы в самой его сути скрывался тёмный, зловещий свет.

— О, Гарри, это потрясающе! — воскликнула Гермиона. Её глаза сверкнули от восхищения, когда она рассматривала кольцо. Она не могла понять, почему оно так привлекает её взгляд, почему именно этот камень кажется таким необычным. Но она не могла оторваться от него, словно кольцо было создано, чтобы оставить её в плену.

Она взяла кольцо и надела его на свой безымянный палец. Как только кольцо коснулось её кожи, её сердце слегка дрогнуло, а по спине пробежал холодок. Но она не придала этому значения, ведь кольцо было красивым и идеально сидело на её пальце. Гарри молчал. В его глазах появилась странная эмоция, которую девушка не заметила. Гермиона, не в силах удержаться от импульса, потянулась к нему и поцеловала его в щёчку, улыбнувшись.

— Спасибо, Гарри, ты замечательный друг! — сказала она, её голос был полон тепла. Но как только её губы коснулись его кожи, всё вокруг изменилось.

Гарри замер. Его лицо стало каменным, как будто его поцеловало не она, а что-то чуждое и страшное. Он дернулся, словно от прикосновения чего-то зловещего. Его глаза потемнели, в них мелькнула боль — странная, невыразимая боль, казавшаяся чуждой ему, как будто она исходила не от него, а от чего-то гораздо более древнего и скрытого в его глубине. Он резко отстранился, и Гермиона почувствовала, как её сердце замерло. Её пальцы инстинктивно легли на кольцо, и она вдруг ощутила, как оно стало тяжёлым, словно от него исходил не только магический притягивающий свет, но и холод.

Гарри встал, резко и без всяких объяснений. Его движения были такими, словно он освобождался от чего-то, что не могло оставаться рядом. Он не посмотрел на неё. Его взгляд был пуст, и казалось, что он был поглощён чем-то, о чём Гермиона не могла даже догадаться. Без единого слова он направился к выходу из зала. Она огляделась. Все её однокурсники смотрели на неё с удивлением. Анджелина, Невилл, даже младшие и старшие курсы — все смотрели на неё, явно ошарашенные её поступком. Невольно Гермиона почувствовала какой-то необъяснимый стыд. Она попыталась улыбнуться, но у неё не получилось. Слова, которые она не могла найти, эхом зазвучали в голове.

— Я отойду ненадолго, — быстро сказала она, стараясь выглядеть уверенно. Не дождавшись ответа, вскочила с места.

В её голове щёлкнуло, и она побежала. Молниеносно, как послушная собачка, следовавшая за хозяином. Но в душе бушевала паника. Внутри неё был ужас, и в то же время странное притяжение, которое заставляло её мчаться за ним.

— Гарри! — выкрикнула она, но его шаги становились всё дальше, а расстояние между ними увеличивалось. Она не успевала. Дыхание становилось всё тяжелее, а ноги словно наливались свинцом.

Она была почти рядом, но всё равно не могла продолжать бег. Лёгкие горели, а в груди нарастала тяжесть. Она остановилась, прислонившись к стене, взгляд метался по коридору, но Гарри был уже далеко, и не было ни намёка, что он её услышал. Но вот он остановился. Вдалеке, как тень, на фоне светящегося коридора. Гарри остановился. Его плечи были напряжены, как будто он боролся с собой. Гермиона, стоя, всё ещё тяжело дышала, но её грудь вдруг сжалась от неясной боли. Она почувствовала, что он всё равно не может уйти. Он не может оставить её здесь. Гарри резко повернулся и, не давая себе времени на раздумья, пошёл к ней. Его шаги становились всё быстрее, а фигура напряжённой, решительной. Он подошёл и схватил её руку с такой силой, что Гермионе стало больно. Их шаги эхом отдавались в пустых коридорах, когда они проходили мимо гирлянд, тускло освещённых зимним солнцем. Всё вокруг было покрыто снегом, и воздух ощущался как замороженная стена, замедляющая каждый шаг.

Гарри вёл её по коридору. Голова была слегка наклонена, взгляд устремлён на нечто невидимое, скрытое за поверхностью мира. Он не оборачивался.

— Ты в порядке? — её голос едва не сорвался, но Гарри тихо покачал головой. Это был не отказ, а ответ, который лишал её сил, заставлял ощущать, что её слова не имеют значения.

— Я всё покажу, — сказал Гарри. Его голос был лёгким, но темным, как нечто, скрытое за давно забытым, запертую дверью. — Идём.

Они обогнули угловую лестницу и оказались перед старой дверью, покрытой листвой и мхом. В Хогвартсе было много таких дверей, но эта была иной. Тяжёлой, мистической. Гермиона стояла рядом с Гарри, чувствуя, как её сердце ускоренно бьётся, как будто сама судьба уже не только в том, что происходит, но и в том, что скрыто за этой дверью. В том, что она не могла понять, и, возможно, даже не хотела.

Гарри открыл дверь, она тихо подалась вперёд, заставив Гермиону шагнуть за ним. Внезапно её окружила другая реальность. Здесь не было ярких огней или радостных звуков Рождества. Было темно, и лишь несколько тусклых факелов освещали зал. Это была комната, не похожая на всё, что она видела раньше. Мрачные каменные стены, поглощавшие свет, запах затхлости, старой бумаги и тумана. И в центре, вокруг круглого стола, сидели они. Слизеринцы. Студенты, которых она никогда бы не ожидала увидеть здесь. Теодор Нотт, с его туманным взглядом, Пэнси Паркинсон, с её привычной ухмылкой, и ещё кто-то, кого она не узнавала. Всё вокруг словно тяжело скрипело. Гермиона почувствовала, как холод проникает в неё, заставляя её всё больше дрожать.

— Гарри, что…? — она обернулась к нему, но слова застряли в горле. Он смотрел на её растерянность так, как будто знал, что она не станет сопротивляться.

Гарри не отрывал от неё взгляда. Его глаза были как два холодных зеркала, отражающие её растерянность и боль, но в них не было ни малейшего следа сожаления, лишь полное отсутствие эмоций.

Он сделал шаг вперёд, и Гермиона почувствовала, как её сердце сжалось от тревоги. Он был слишком близко, как хищник, изучающий свою добычу. Она не могла отвести взгляд от его лица.

— Ты спрашиваешь, что со мной? — его голос был настолько ровным, что казался холодным, как будто он говорил не о настоящем, а о чём-то давно забытом. — Гермиона, ты давно знаешь ответ. Я устал быть тем, кто только принимает удары. Устал быть тем, кого все используют. Это было для меня слишком мучительно. Для нас обоих.

Он подошёл ещё ближе, так что их дыхания смешивались, и она ощущала его теплоту, несмотря на ледяную пустоту в его глазах.

— Дамблдор, — сказал он, и его голос звучал так, как будто само произнесение этого имени было для него оскорблением. Он говорил как человек, который пережил глубокое разочарование, как тот, кто внезапно увидел весь гнилой скелет системы, в которой когда-то верил. — Этот старик, этот жалкий манипулятор. Он думал, что держит нас на поводке, как простых идиотов, на которых можно ставить свои подлые ставки.

Гарри сжал кулак, и на его лице появилась такая ненависть, что Гермиона почувствовала, как её сердце сжалось. Он говорил, как человек, который только что осознал всю глубину обмана, и теперь не мог скрыть своего презрения.

— Он использовал меня, как пешку на своей грязной доске. Он заставлял нас бороться за его идеалы, которые всегда служили только ему самому, — его слова вырывались из него, как резкие удары молота по куску металла. — И я, дурак, не видел этого раньше! Но теперь я вижу, какой он фальшивый. Этот старик, который прячет свои истинные цели за маской великого мудреца.

— Этот старый шарлатан, думал, что я буду сидеть и слушать его глупые речи о судьбе и жертвах.

Гарри резко развернулся и поднял руку, как бы отмахиваясь от воспоминаний. Его лицо искажалось от презрения, как если бы он хотел физически уничтожить саму мысль о Дамблдоре.

— Ты ведь понимаешь, Гермиона, неважно, как красиво он запаковывал свою ложь, — продолжал Гарри, — всё это было просто спектакль. Легенда, которую нам втирали в уши. Дамблдор никогда не был другом. Он всегда использовал нас. Он считал нас игрушками в своей великой игре, а я был слишком глуп, чтобы увидеть это. Но теперь я знаю… я знаю, что он всего лишь старый манипулятор, который не думал о нас, а только о своей власти.

Гарри снова взглянул на слизеринцев, которые тихо стояли, наблюдая за ним, и его взгляд был полон жестокой уверенности. Он не повернулся к Гермионе, но она почувствовала, как его слова впиваются в неё, как нож, который он тихо и методично вонзает в её веру в него.

— И теперь я здесь, — сказал он с ледяной твердостью. — Я буду действовать по-своему. Нет больше никаких идей о светлом будущем, нет больше идеалов. Всё, что я хочу — это разрушить всё, что построил этот старик. И я собираюсь это сделать.

Его последние слова произнесены с таким отчаянием, что Гермиона почувствовала, как её собственное сердце сжалось в груди. Он не был тем Гарри, с которым она когда-то делила свои мечты о мире, полном добра. Этот Гарри был человеком, который с каждым словом становился всё дальше и дальше, как будто он вошёл в мир, из которого ей не было выхода.

Гарри опять повернулся к ней. Гермиона стояла ровно, но из-за напряжения её спина слегка выгибалась, будто она пыталась отстраниться, хотя все её попытки обречены на провал. На её шее всё ещё висела лёгкая дрожь, когда Гарри повернулся к ней и холодно произнёс:

— Сядь.

Гермиона ощутила себя маленькой, как хрупкая выдра, которую так легко раздавить, но она всё равно тянулась к нему, надеясь, что он будет той самой опорой, на которую она всегда могла рассчитывать. Её тело было напряжено, как струна, и она чувствовала, как её хрупкость выступает наружу. От её вида веяло каким-то странным ощущением уязвимости, как если бы она была одним неверным движением готова сломаться. Слишком тонкая, слишком прозрачная, как маленькое существо, которое боится тени, но всё равно ищет защиты там, где её быть не может.

Он стоял рядом с ней, но между ними было что-то невыразимо странное. Он был словно дикая хищная кошка, которая не только не заботилась о ней, но и наблюдала за ней, как за лёгкой добычей. Его холодный взгляд был внимательным, проникающим, будто он мог чувствовать, что творится в её душе, но не хотел её утешать. Всё, что она видела в его глазах, это была тень, вытянувшаяся в мрак, её отражение искажённое, как в зеркале.

Её сердце заколотилось быстрее. Было что-то в этом приказе, что заставило её почувствовать себя уязвимой, беспомощной. Это не был тот спокойный Гарри, с которым она могла обсуждать всё на свете. Это был командующий, будто повелитель, заставляющий её подчиниться. И она поддалась. Плавно опустила взгляд и, не встречая его, нервно теребила маленькую, аккуратно заплетённую косу, которая теперь казалась ей не таким уж большим украшением, а скорее слабостью, отчаянной попыткой сохранить хоть что-то своё, что напоминало о прежней Гермионе.

Она опустилась на одно из мягких кресел, обведённых золотыми узорами, её глаза потемнели, и небольшие пряди косы, обвившие лицо, падали ей на глаза, не скрывая в них той неуверенности, которая заполнила её душу. Слёзы. Она чувствовала их в горле, но сдерживала. Она не могла позволить себе слабость перед ним. Несмотря на то, что её сердце как будто поднимало волну страха и горечи, она пыталась сохранить лицо. За её маской хрупкости стояло всё то, что она привыкла быть — умной, решительной, чуткой, но эта Гермиона казалась такой далёкой.

Гарри медленно подошёл к ней. Его шаги были тяжёлыми, уверенными, будто он шёл по чьей-то чёрной тропе, по тени, которая не давала ему покоя. Он присел рядом, но на слишком близком расстоянии, так что её дыхание сбивалось, а в воздухе между ними было что-то невыносимо плотное. Он вздохнул — один, глубокий, сдержанный. Это был не просто вздох. Это был как отголосок чего-то давно скрытого, и в этом звуке было что-то почти... безжалостное. Он так же молчаливо обернулся к слизеринцам, которые наблюдали за ними, стоя в полутени, как изваяния, молчаливые и холодные.

— Извиняюсь, господа! — произнёс он с лёгким акцентом, словно искал слова среди старых книг, или как будто он был бы частью какого-то другого времени, почти из другого века. В его голосе был налёт старомодности, будто он вдруг стал кем-то, кого она не могла узнать. Внезависимости от того, сколько лет прошло, его фраза отдавала эхом тех лет, когда драконы летали по миру, а герои говорили глухим, надрывным голосом.

Гермиона на мгновение подняла взгляд, пытаясь поймать его глаза, но их было трудно найти среди этой туманной реальности. Он не смотрел на неё, он был частью другой игры, частью какой-то тёмной игры, которая теперь обвила его и её, как паутина, не давая шанса вырваться. Гарри опять заговорил, и этот голос был словно вырезан из куска камня. Он говорил так уверенно, что ни одно слово не могло заставить его сомневаться.

— План прост. — Он сделал паузу, переводя взгляд на слизеринцев, которые в свою очередь уже стояли в ожидании. — Всё это, — он замедлил речь, словно давая возможность каждому слову осесть, — всё направлено на Дамблдора. Не забывайте: он никогда не хотел спасти моих родителей. Никогда. И всё это время он использовал меня. Дамблдор считал меня приманкой для Тёмного Лорда.

Его слова, как тяжёлый молот, ударили по Гермионе, сбив её с толку. Она молчала, но сердце снова бешено заколотилось. Это было… слишком для неё. Слишком для того Гарри, с которым она когда-то делила свои надежды и мечты. И вот теперь — этот мрак, это разочарование, от которого её душу рвало на части. Тот же человек, который был ей другом, теперь говорил, что всё, что они знали, — это лишь игра. Игры, в которой она никогда не думала бы быть частью.

— Этот старый пес думает, что ещё важен. — продолжил Гарри, сверкая зелёными глазами. — Но он всего лишь мерзкая шавка, которая мешает нам двигаться вперёд. Пора избавиться от него, как от бесполезной твари.

— Ты вообще себя слышишь?!! — попыталась выговорить она, но её голос звучал так, как если бы она просто спрашивала, насколько сильно её ранит правда. Она едва могла понять, что происходит. Каждый его шаг, каждое его слово становились всё более чуждыми.

Гарри не ответил. Он всё говорил, медленно, спокойно, почти презрительно, как будто совершенно не учитывал её чувства, её переживания. Он всё больше погружался в эту мракобесную атмосферу, в мир, который он ей предлагал, и не понимал, как её жестокая реальность разрывает её изнутри. Гермиона закрыла глаза, почувствовав, как слёзы всё-таки вырываются наружу. Но она не могла показать ему слабость. Она вновь сжала губы, нервно теребя цветной кардиган, который был последней ниточкой её привычного мира.

— Ты серьёзно, Гарри? — Гермиона резко встала. — Ты правда думаешь, что Дамблдор заслуживает смерти?

Гарри, не обращая внимания на её слова, медленно шагнул вперёд. Его лицо было каменным, но в глазах горел какой-то огонь, который Гермиона не могла распознать.

— Ты всё ещё не понимаешь, Гермиона, — его голос был холодным и отчуждённым, почти как у кого-то другого. — Мы все были пешками. Его пешками. А теперь пришло время разобраться с этим.

Гермиона отрицательно помотала головой.

— Нет, Гарри. Ты не понимаешь. Ты не можешь просто так всё это устроить! Так нельзя!

Гарри лишь раздражённо шипел сквозь зубы, его лицо искривилось от гнева. Он резко взмахнул рукой, и слизеринцы, как по волшебству, исчезли, словно растворившись в воздухе. Гермиона застыла, её сердце ушло в пятки от неожиданности. Все происходящее казалось нереальным, как дурной сон. Эти люди, которые ещё недавно стояли рядом, теперь исчезли без следа, оставив только тишину.

Гарри не сделал ни одного шага в её сторону, но его сила, его презрение к ней были осязаемы. Он сдерживал напряжение, словно собираясь выпустить бурю. И тогда, не сдержавшись, он резко поднял палочку, его лицо было пустым и лишённым прежних эмоций. Его глаза сверкнули ярким светом.

— Морте Эссентиа!

Слово пронзило тишину, и мощная вспышка света ослепила Гермиону. В её голове сразу пронёсся холодный, отчаянный страх. Она едва успела среагировать, как Гарри выстрелил заклинание прямо в её сторону, но заклинание не достигло своей цели. Гермиона мгновенно инстинктивно отскочила в сторону, её рука дернулась в сторону, и она едва успела произнести контрзаклинание.

— Протего!

Заклинание вырвалось из её уст в последний момент, и мгновенно вокруг неё вспыхнул светящийся барьер. Но того, что Гермиона ожидала, не произошло. Вспышка не исчезла, не поглотилась барьером. Вместо этого она столкнулась с ним в полном объёме, разорвав тишину мощным звуком. Всё вокруг как будто вибрировало, а воздух казался тяжёлым, будто земля под ногами стала мягкой и зыбкой.

Гермиона почувствовала, как её силы истощаются, когда барьер стал поглощать этот магический заряд. Тело сотрясалось от удара, но она стояла на месте, пытаясь удержать концентрацию. Пламя заклинания было всё ещё в воздухе, оно извивалось вокруг её защитного щита, искры и огонь танцевали перед глазами, и Гермиона отчаянно сжимала палочку, молясь, чтобы её заклинание выдержало. Её зрение затуманивалось от яркого света, и её грудь сжалась, когда она поняла, что барьер не может долго противостоять такому натиску. У неё не было времени. Она не знала, сколько длилась эта борьба. Казалось, что каждое мгновение было целой вечностью. Но потом, с каким-то жутким треском, вспышка ослабла, а яркий свет исчез, оставив только мерцание магии в воздухе.

Гермиона стояла, дрожа, с широко раскрытыми глазами, не в силах поверить в то, что произошло. Гарри был сражён, но это был не тот Гарри, с которым она прошла через все трудности. Он не сделал ни шага назад. Он просто стоял, смотря на неё с пустым выражением на лице.

— Ты… ты… что это было?! — Гермиона еле могла дышать, её руки не слушались. Она не могла понять, что это значит. Это было больше, чем просто предательство. Это было нечто ужасное, и, несмотря на то, что она была готова бороться за его возвращение, ей было страшно.

Гарри не сказал ни слова, просто отпустил палочку. И что-то в его жесте было таким отчуждённым, что Гермиона почувствовала, как холод распространяется по её венам.

— Ты вообще не понимаешь, Гермиона. Ты не знаешь, через что я прошёл. Это всё была ложь, с самого начала, — его взгляд был холодным, а губы искривились в каком-то злобном подобии усмешки. — А ты всё это время... верила, что мы на одной стороне?

Гермиона хотела сказать что-то в ответ, но его слова забивали её. Каждое слово было как удар. Вдруг, в какой-то момент, всё затихло. Она увидела, как Гарри резко поднял руку и направил палочку прямо на неё. Она не могла поверить. Она сжала кулаки, готовясь к защите, но…

— Ты… ты что, собираешься меня убить? — её голос сорвался, и сердце сжалось от ужаса.

Гарри не ответил, но его губы шевельнулись, произнося какие-то непонятные слова. Это было что-то странное, что-то новое, и Гермиона не могла понять, что именно.

Её тело сотрясла волна отчаянного ужаса. Он был прав. Он не просто изменился. Он стал совсем другим человеком. Тёмным. Потерянным. Гермиона отшатнулась, почти спотыкаясь. Всё, что она знала о Гарри, всё, что они пережили, рушилось прямо на её глазах. И вместо того, чтобы остановить её, его слова пронизывали её, как холодная сталь. Он был не просто другом, а тем, кто разрушал её понимание реальности.

— Гарри.. ты.. ты... — её слова обрывались, не в силах прийти к смыслу. Слишком много боли, слишком много разрушения, чтобы выговорить.

И тогда он сказал, взглядом впиваясь в её душу:

— Ты понимаешь, Гермиона, что я не мог позволить тебе быть рядом? Ты слишком умна для этого. — Он говорил спокойно, почти с холодным анализом, как если бы обсуждал не человека, а некий объект. — Я не мог позволить, чтобы рядом со мной был человек, который может всё понять, всё увидеть, кто способен разобрать всё на части. Ты слишком проницательна, слишком умна. А ты знаешь, что умные люди всегда опасны? Они могут разоблачить ложь, разглядеть то, что скрыто, а я не могу позволить, чтобы ты что-то поняла раньше времени.

Он сделал паузу, и её сердце сжалось. Каждое его слово было как гвоздь в её душу. Однако, Гермиона не могла поверить своим ушам. Он говорил, как будто это всё было заранее решено, как будто всё, что между ними было, было просто частью какого-то расчёта.

— Гарри, ты что, с ума сошёл?! — вырвалось у неё, и слова повисли в воздухе, словно кинжалом. Её руки задрожали, а в груди вспыхнуло что-то обжигающее.

— Молчать! — крикнул Поттер не своим голосом.

— Я не мог позволить этому Поттеру иметь рядом с собой кого-то, кто способен поставить под сомнение каждое моё движение, каждую мысль, каждую стратегию, — его голос был низким и бесстрастным. — Ты бы разрушила весь этот замысел, расчленила его до последней детали, лишила бы его целостности, и я не могу допустить, чтобы рядом с ним оставался кто-то, кто обладает столь безупречным пониманием, настолько ясным восприятием всего, что происходит. Особенно если этот человек когда-то был ему другом. Ты понимаешь, Гермиона, ты слишком умна для того, чтобы быть рядом с ним. Слишком проницательна. Это твоё преимущество, но одновременно и твоя слабость. Мозг, который видит слишком многое, всегда становится уязвимым, потому что не в состоянии закрыть глаза на очевидное. И такие люди, как ты, всегда оказываются на пути того, кто готов обрести власть над всем.